Бар верста. маленький рок-н-ролл

Весна окончательно вступила в свои права, согнала с полей снега, обсушила грунтовку до деревни, вытянула из проснувшейся земли первые травинки. В тайге на проталинах как по волшебству за одну ночь появились подснежники и кандыки, на пологих склонах выбросила стрелки черемша, в березняках тут и там полезли из земли сморчки и строчки, распространяя густой грибной дух. В нашем баре началась пора вкуснющей жарехи и ароматных грибных супов. Если вам сказать, сколько блюд можно приготовить из черемши, вы ни за что не поверите. Но наши постоянные гости хорошо знают, что каждую весну у нас проходит самый настоящий фестиваль таежной кухни, и приезжают специально, чтобы попробовать что-то новенькое или порадоваться хорошо знакомым блюдам. С самого первого дня мы решили для себя, что будем готовить только из свежих продуктов, и наши гости это ценят. Поэтому весной, когда в тайге появлялись грибы и черемша, каждое утро деревенские мальчишки привозили нам пару ведер сморчков. Мы платили им за эту работу полновесные деньги, и мальчишки с радостью брались за эту работу. Но первый весенний выезд в тайгу всегда был за мной. Я собирал мальчишек, усаживал их в свой «Форд», мы брали с собой сосиски, хлеб и картошку и ехали на дальнее урочище. Ни разу не было, чтобы мы съездили за первыми грибами без приключений, всегда что-то случалось. Но мы относились к этому философски. В самый первый наш выезд мы удачно добрались до места, набрали полный багажник сморчков и черемши и решили отпраздновать это дело вкусным обедом из печеной картошки и жаренных на костре сосисок и хлеба. Все почти получилось. Когда сосиски уже ароматно шкворчали и свистели лопающимися боками, а хлеб приобрел нежно-золотистый колер, хлынул ледяной дождь. В считанные мгновения он превратил наш костер в грязное месиво, лишив нас надежды на печеную картошку. Но хлеб с сосисками мы спасти успели и с аппетитом съели их в машине, запивая крепким сладким чаем из термоса. Ничуть не расстроившись, мы направились в обратный путь, и вот тут-то и началась самая увлекательная часть нашего вояжа. Лесовозная дорога моментально превратилась в болото, и через пару километров мой верный внедорожник отказался двигаться дальше. Мы застряли в вязкой жиже, в которую превратилась дорога. Но я был бы не я, если бы сунулся в тайгу без лебедки, топора и пары лопат. Так что следующий десяток километров мы преодолевали, цепляясь тросом к подходящему дереву, подкапывая и подкладывая под колеса слеги из срубленных здесь же кустов и подроста. Вымазались в грязи по уши, промокли и продрогли до зубовного стука. И если бы я перед выездом не протопил баньку, попросив соседа за ней приглядывать, лежать нам всем с простудой. А так все обошлось ударным парением и Иван-чаем с медом.
Вторая поездка привела к тому, что пришлось идти пятнадцать километров в деревню за трактором. Третий выезд увенчался поисками заблудившегося Витьки с последующей ночевкой в заброшенном зимовье. Что ждет нас на этот раз, я даже боюсь представить. Но точно знаю, что приключение будет знатным.
Эту ночь я провел дома. Очень хотелось выспаться, поэтому я со спокойной душой закрыл бар и уехал в деревню, предварительно повесив на двери объявление о том, что этой ночью бар отдыхает, но уже утром будет так же гостеприимен,  как и всегда. Игорь, уехавший раньше меня, заехал ко мне и протопил баню. Поэтому мой вчерашний вечер получился немного скомканным, но очень душевным. Я от души попарился, вкусно поужинал и улегся спать. Но в итоге проворочался до утра и заснул только часа в четыре утра. В девять я уже заехал к Витьке, где собрались все участники выезда. Сеня, высокий, нескладный, немного замкнутый и надежный. Степка, такой же высокий и нескладный, но весельчак и балагур. Сашка, невысокий крепыш, спокойный и вдумчивый, все делает обстоятельно и не спеша. И Витька, живой, жизнерадостный, всегда готовый прийти на выручку. Хорошая подобралась команда. Пацаны как раз заканчивали завтрак, когда я вошел в дом.
- Здрасьте, дядь Дим! – хором поздоровались они и начали подниматься из-за стола.
- Доедайте спокойно, все успеем. Сегодня поедем в другое место, надо разведывать окрестности.
Пацаны радостно загалдели. Еще бы, это ведь целое приключение! День в тайге, в новом месте, с друзьями. В их возрасте я за такое многое бы отдал.
«Форд» неспешно катил по ведущей в тайгу грунтовке, Витька на соседнем сиденье крутил настройки радио в поисках подходящей волны.
- Витька, давай за руль, мне с картой надо разобраться.
Пацаны за нашими спинами завистливо засопели. Витька радостно кивнул, и я остановил машину.
- Только не спеши, торопиться нам некуда.
Я углубился в изучение карты, краем глаза присматривая за Витькой. Он отлично справлялся, горделиво восседая на воительском месте и иногда поглядывая в зеркало на притихших пацанов. В этот выезд я решил попробовать покорить Лешее урочище, о котором слышал множество баек от деревенских охотников. По их словам, именно там самые богатые грибные угодья во всех окрестных лесах, рядом было несколько глухариных и тетеревиных токов. В багажнике на всякий случай лежал верный ТИГР, все-таки сейчас самое время медведям покидать берлоги.
Дорога до Урочища тянулась по самому краю обширного болота, по старому горельнику и выходила сначала на пологую гриву, сплошь поросшую кедрачом, а потом сбегала в то самое урочище. Участок вдоль болота не сулил нам ничего хорошего, но другой дороги не было, так что будем пробиваться…
После того, как Витька забуксовал во второй раз, я занял место за рулем. Мы осторожно крались по раскисшей заболоченной дороге и глазели по сторонам. Просыпающаяся весенняя тайга прекрасна. На проталинах по косогорам стоят подснежники, и пацаны, стараясь не подавать виду, любуются ими. Один Витька не стесняется и восхищается вслух:
- Ух ты, дядь Дим, смотрите, какие цветы! Маме надо набрать будет.
Мы ехали с открытыми настежь окнами, и свежий таежный воздух, напоенный запахами талого снега и просыпающейся земли, теснил грудь. Я поглядывал на мальчишек, видел их горящие глаза и внутренне ликовал. Хорошими людьми растут мальцы. Я точно знаю, что человек, способный восхищаться природой, не может быть плохим. И для меня это их восхищение самое ценное в наших выездах.
Солнце едва поднялось над деревьями, когда мы взобрались на кедровую гриву и остановились на самом верху. Перед нами раскинулась залитая солнцем тайга. Островерхие елки, пушистые кедры, кудрявые березки, разлапистые сосны, пихты и листвяк, черемуха и рябинки, ольха и осина… Наша тайга красива так, как может быть красива гордая якутянка или уроженка диких алтайских гор. Ее красота неприкосновенна и ускользающе чиста. Она не нуждается в нашем восхищении, ей от нас вообще ничего не нужно. Ходили бы, не оставляя следов, и достаточно.
Что-то здесь снова задело меня за живое, родило во мне эти мысли и ощущения. Хорошо. Значит, еще живой. Наблюдаю за мальчишками. Их шумный гомон стих сам собой, перестали толкаться локтями, спеша сказать что-то важное быстрее остальных. Примолкли, глядя широко распахнутыми глазами в самое сердце большого леса. Дышат с ним одним воздухом, готовятся вместе пережить целый день. И стать после этого его частью, на чуть-чуть.
- Поехали?
В этой громкой таежной тишине мой вопрос даже мне показался ненужным. Мы молча загрузились в машину и начали спускаться к Дедову урочищу.
- Дядь Дим, а почему урочище Лешее? Здесь леший живет? – спросил Витька.
- Лет пятьдесят назад здесь жил удивительный дед. Звали его Петро. Он очень любил тайгу, с самого детства целыми днями пропадал здесь. Брал с собой ружье, но ни разу никого не добыл. В деревне над ним посмеивались, считали чудаком, но не обижали. Да и попробуй обидь. Говорят, был он здоровенным и очень сильным. В одиночку таскал бревна, которые деревенские мужики только втроем и поднимали. А однажды мельничный жернов в одиночку поднял. Но был он при этом добрым, никогда не злился, не умел просто. И вот однажды, когда директор колхоза начал требовать от него выйти на работу, Петро собрался и ушел в тайгу. Совсем. Добрался до этого урочища, поставил себе зимовье и стал жить. Кормился тем, что тайга давала, да рыбу ловил в озере. Председатель к нему гонцов засылал, назад в деревню звать. Виданное ли дело, чтобы человек один в тайге жил. Но Петро только улыбался и головой качал. Не пойду, мол, и не зовите. Тогда председатель собрался и сам поехал в гости к Петро. Как и других гостей, накормил его Петро доброй ухой да кашей из кедровых орешков, жареной рыбкой попотчевал и медом диким. Понял председатель, что в деревню Петро не вернется, и стал думать, какое дело ему в тайге можно поручить. И придумал.
- Давай – говорит – Петро, станешь ты лесничим у нас. За тайгой приглядывать будешь, народу подсказывать. Где лучше грибы брать, а где шишку или папоротник с черемшой. Колхоз тебе за это зарплату платить будет, все честь по чести. Глядишь, и деньги колхозу тайга приносить начнет.
- На что мне в тайге твоя зарплата? – рассмеялся Петро.
- А припас разный? Он ведь денег стоит. Патроны, соль, спички, крупы разные, тушенку ту же. Будем привозить тебе вместо зарплаты раз в месяц. Что скажешь?
Согласился Петро. Да и чего бы ему отказываться? Любимым делом заниматься, да еще и людям доброе дело делать.  Деревенские его вместо лесничего Лешим звать стали. Так и прожил он здесь до самой смерти. Говорят, когда почувствовал, что скоро ему уходить, переоделся во все чистое и в деревню пришел, помирать. Народ его отговаривать начал. Чего это ты, мол, удумал, Петро? Вон какой бодрый да свежий. Петро только улыбался да головой качал. Весь день ходил по деревне и у людей прощения просил, если вдруг чем обидел. А к вечеру лег в своем доме на лавку и заснул. И больше не проснулся. С той поры и зовется пустошь Лешей.
Мальчишки молчали, обдумывая услышанное. Потом Витька спросил:
- А разве можно вот так, одному, в тайге?
Я задумался. Честно сказать, я и сам вот только сейчас с тайгой по-настоящему знакомлюсь. До  этого все больше в городе или на морях. И тайга завораживает меня своим спокойным северным величием и пугает одновременно. Слишком она безгранична, и даже не в смысле своих размеров, а в смысле глубины. Мне кажется, она способна растворить меня в себе.
- Я думаю, что Петро было можно. Потому что он был частью тайги, сам стал тайгой. Он был здесь дома, мне так кажется.
- А разве не страшно? – это Сеня.
- Мне бы было страшно – честно признался я.
Мы молчали до самого урочища. Когда спустились и нашли подходящую полянку, я заглушил мотор и сказал, обернувшись к пацанам:
- А зимовье его до сих пор где-то тут стоит. Если повезет, увидим, как жил настоящий Леший…
И черемшу, и сморчки мы набрали до обидного быстро, здесь ими были усыпаны все свободные от снега полянки и косогоры. Мы не расходились далеко, держа друг друга в пределах видимости, громко переговаривались и вообще всячески обозначали свое присутствие. Так меня учили опытные таежники, для того, чтобы медведь не пришел. Стоим у машины, полны ведра и два больших брезентовых рюкзака. Убрали их в багажник, осмотрелись на клещей и застыли в нерешительности. По глазам вижу, что уезжать мальчишкам страсть как не хочется, да я и сам не хочу.
- Может, поищем зимовье? – предложил я.
- А как его искать? – тут же загорелся Витька. Пацаны уставились на меня, ожидая ответа. А откуда мне знать, как искать в тайге зимовье? Но я взрослый и не могу не знать. Поэтому я, приняв значительный вид, развернул на капоте карту и принялся рассуждать:
- В принципе, зимовья всегда ставятся недалеко от воды. Плюс место должно быть такое, чтобы талая вода быстро уходила, то есть какой-то пригорок у озера или речки. Давайте поглядим, где такое место есть в урочище.
Потратив минут десять на детальное изучение карты урочища, мы единогласно решили, что лучшего места, чем большая елань на берегу озера не найти.
- Так, мы с вами вот здесь – я ткнул пальцем в точку на карте. – А идти нам вот сюда, это коло полутора километров. Готовы?
Пацаны дружно закивали головами.
- Ну пошли, раз готовы. Идти за мной, не растягиваться, не разбредаться.
Дорога до озера заняла около часа. На берегу, у самого уреза воды мы наткнулись на медвежьи следы на песчаном берегу. Следы были давние, их уже успело немного занести песком, но я все равно удвоил внимание. Мальчишки, увидев медвежий след, оживленно зашептались. Потом Витька, стараясь не показать испуга, спросил:
- А медведи, когда просыпаются, голодные?
- Всю зиму не едят, как думаешь, голодные?
- А что делать, если мы сейчас его встретим?
Я молча похлопал по карабину, стремясь успокоить мальчишек, хотя сам изрядно волновался. Я никогда в жизни не видел медведя в природе и не был уверен, что смогу его остановить. Но ребятам об этом знать совсем не обязательно.
Мы пробирались вдоль берега, внимательно глядя по сторонам и прислушиваясь к шорохам. И чуть не пропустили зимовье. Точнее то, что от него осталось. Позеленевший от времени и мха завалившийся внутрь себя сруб приютился на краю небольшой светлой полянки на самом берегу. Когда-то здесь, наверное, было очень хорошо. Рядом с остатками сруба на небольшом мыске, выдающемся в покрытую сейчас ноздреватым серым льдом озерную гладь было обустроено костровище. Небольшая уже оплывшая ямка была выложена гладкими окатышами, над ней стояла сваренная из арматуры тренога с крюком для подвешивания котелка. Хорошее место. Перед глазами встала картина, как чудак Петро после долгого дня в тайге разводит костер, подвешивает над огнем котелок и усаживается на удобный березовый чурбачок. Он никуда не торопится, не спеша заваривает чай и провожает солнце. Отсюда хорошо видно, как оно медленно опускается в тайгу, просвечивая насквозь дремучие непроходимые заросли. Озеро перед ним тоже готовится ко сну. Оно застыло в холодной дреме, отражая в себе и вечное небо, и такую же вечную тайгу, и горящий медовым в полнеба закат. Дневные птахи суетливо устраиваются на ночлег, их гомон далеко разносится над водой. По берегам собирается белой кисеей туман, он цепляется за кусты и никак не может устроиться поудобнее. Петро попивает чай, отмахиваясь иногда от тонко звенящих комаров. Он уже врос в этот берег, стал его частью. О чем мог он думать по вечерам, вслушиваясь в эту бесконечную тишину? Наверное, ни о чем. Очень хорошо сидеть вот так, ни о чем не думая, растворяясь в закате.
- Хорошее костровище. Давайте здесь и пообедаем – я скинул рюкзак и принялся выкладывать припас. Витька отвязал от своего рюкзака котелок и пошел к озеру, набрать воды на чай, остальные отправились за дровами.
- Далеко не ходите – напутствовал я их на всякий случай, хотя и был уверен, что медвежьи следы немного охладили их исследовательский пыл. Через несколько минут костерок уже весело потрескивал смолистыми сучьями. Ароматный синий дымок поднимался вверх, смешиваясь с запахом озера, прелой хвои и снега. Мальчишки расселись вокруг костра на принесенных из леса бревнышках и вытянули руки к огню. Под костром запекалась завернутая в фольгу картошка, над огнем подрумянивались сосиски и хлеб, в котелке закипала вода на чай. Я устроился чуть в стороне и глядел вокруг, стараясь подметить что-нибудь ранее мне непонятное, невидное. Солнце перевалило зенит, но до вечера было еще далеко. Я наслаждался этим ясным воздушным апрельским днем, компанией мальчишек, своим покоем.
Я совсем не удивился, когда из тайги на берег метрах в ста от нас вышел лось. Он остановился на берегу, глядя на озеро. Видимо, оценивал, стоит ли идти напрямую или лучше все же обойти. Мальчишки замерли, раскрыв рты. Еще бы, я и сам во все глаза смотрел на лесного исполина, которому до нас не было никакого дела. Он постоял немного, посмотрел в нашу сторону и ушел обратно в тайгу.
- Нет, вы видели?! –восхищенным шепотом закричал Витька. – Лось! Настоящий!
- Ага, здоровенный такой!
- А ноги видал? Высоченные!
- Сосиски не подгорят? – я усмехнулся.
- А они уже готовы, есть пора! Нет, ну лосище…
Я забросил в бурлящий котелок заварку и убрал его от огня, пусть немного настоится. Нагулявшие аппетит мальчишки взялись за уничтожение сосисок с большим энтузиазмом.
- Дядь Дим, а вы чего не едите? – Витька оторвался от еды.
- Успею еще, вы ешьте давайте.
- Мы вам оставили, но может подгореть.
Ели молча. Где-то над головой звонко тенькала какая-то птаха, потрескивал костер и гонял по снегу сухие листья легкий ветерок. Мы пили чай с громким швырканьем. Так вкуснее, как сказал Витька, и я с ним не спорил. Первый котелок закончился моментально, и я решил заварить еще один. Торопиться нам решительно некуда. К ночи приедем, заложим трофеи в холодильник, сходим в баньку…
- Дядь Дим, а может, поставим здесь зимовье? – Сенькин вопрос прозвучал неожиданно. – Представляете, как будет здорово?
- Только если будете помогать – я улыбнулся.
- Конечно! – они дружно закивали головами.
- Надо будет с главой поговорить, разрешение у лесников получить… справимся, я думаю.
Пацаны принялись оживленно обсуждать будущее строительство. В их воображении здесь уже стояло крепкое зимовье с баней и поднятым над землей лабазом. Я слушал их рассуждения и вспоминал, как в их возрасте спешил повзрослеть. А сегодня многое бы отдал, чтобы вернуться в ту золотую пору, когда все было достижимо, главное захотеть по-настоящему.
Мы засиделись у костра до того момента, когда солнце скатилось к вершинам дальних елок. Ощутимо похолодало, и мы засобирались. Залили костер, собрали немногочисленный мусор и поспешили к машине. В подступающих сумерках, подгоняемые вытягивающимися из-за спин тенями, мы шагали широко и смело, мальчишки горланили Цоя, и я честно им подпевал. К машине вышли безошибочно, и я мысленно выдохнул с облегчением. Кажется, начинаю привыкать к тайге.
- В бар со мной поедете, или по домам?
- В бар, в бар! – загомонили пацаны в один голос. Кто бы сомневался…
К бару мы подъехали в густых как настоявшийся чай сумерках. Вывеска привычно подмигивала холодным неоном, большие окна гостеприимно светились теплом. На площадке перед баром сиротливо стоял одинокий автомобиль. И был он настолько необычен для этих мест, что я пару минут разглядывал удивительного пришельца.
- Дядь Дим, а что это за машина?
- Это «Форд Мустанг» 74 года. Редкий гость на наших дорогах.
- Интересно, кто на нем приехал? – протянул Сенька.
- Пойдем, посмотрим? – я кивнул на дверь. Мы забрали наши рюкзаки и двинулись внутрь.
- Хозяин, принимай трофеи – звонкий Витькин голос разлетелся по залу, заставив единственного гостя поднять голову и посмотреть в нашу сторону. Точнее, гостью. Лет тридцати с небольшим, волосы цвета спелой пшеницы, золотистая медового цвета кожа, большие насмешливые льдисто-синие глаза, полные губы, вздернутый нос и ямочки на щеках. «Красивая» - мимолетно отметил я про себя, кивнул гостье, отвесил Витьке подзатыльник и пошел в подсобку.
Когда мы вернулись в зал и расселись за столиком, гостья посмотрела на меня и сказала:
- Бить детей непедагогично – и улыбнулась.
Голос у нее оказался таким… медвяным, обволакивающим.
- Зато эффективно – я вернул ей улыбку. – Что есть будете, парни?
Парни привередничать не стали и согласились на жареху с грибами. Ну и правильно, зря мы их собирали что ли? Я украдкой посмотрел на гостью. Она торопливо что-то писала на небольшом клочке бумаги, уже забыв о моих непедагогичных методах воспитания, да и обо всех нас, похоже, тоже. Я невольно залюбовался. Гордая посадка головы, аккуратные маленькие руки с хрупкими пальцами, сосредоточенный взгляд… Я не сразу понял, что она вот уже несколько секунд с неподдельным интересом тоже наблюдает за мной. И впервые лет за десять по-настоящему смутился, совершенно неожиданно для себя. Бывает же.
Гостья, закончив писать, посидела еще пару минут и направилась к выходу, оставив скомканную бумажку на столе. Проходя мимо нашего столика, она улыбнулась будто бы своим мыслям, подмигнула Витьке и вышла в дверь. Через полминуты с улицы донесся басовитый рык «Мустанга», свет фар залил площадку перед баром, мотор взревел, и рыжая гостья исчезла.
- Хороша – изрек Игорь, все это время протиравший бокалы за стойкой.
Я молча поднялся, шагнул к столику, за которым она сидела, постоял пару секунд, вдыхая витавший здесь легкий аромат ее духов. На самом деле я не мог решиться взять оставленный ей скомканный листок. Как-то это… глупо. Аааа, какая разница. Я поднял листок, развернул его и прилип к нему взглядом, раз за разом пробегая глазами строчки.

И не то чтоб прямо играла кровь
Или в пальцах затвердевал свинец,
Но она дугой выгибает бровь
И смеется, как сорванец.
Да еще умна, как Гертруда Стайн,
И поется джазом, как этот стих.
Но у нас не будет с ней общих тайн –
Мы останемся при своих.
Я устану пить и возьмусь за ум,
Университет и карьерный рост,
И мой голос в трубке, зевая к двум,
Будет с нею игрив и прост.
Ведь прозрачен взор ее как коньяк
И приветлив, словно гранатомет –
Так что если что-то пойдет не так,
То она, боюсь, не поймет.
Да, ее черты выражают блюз
Или босса-нову, когда пьяна;
Если я случайно в нее влюблюсь –
Это будет моя вина.
Я боюсь совсем не успеть того,
Что имеет вес и оставит след,
А она прожектором ПВО
Излучает упрямый свет.
Этот свет никак не дает уснуть,
Не дает себя оправдать ни в чем,
Но зато он целится прямо в суть
Кареглазым своим лучом.

(Вера Полозкова, Маленький рок-н-ролл)

Как странно. Она словно бы обо мне. Или нет. Непонятно. Я аккуратно сложил листок вчетверо и убрал в карман.
- Поехали, парни, домой пора. Игорь, я вернусь через часок.
- Да отсыпайся, я поработаю.
Я отрицательно покачал головой, Игорь махнул на меня рукой и по пятому кругу взялся за бокалы…
Притомившиеся за день пацаны дремали на заднем сиденье, сбившись в кучку, словно воробьи на морозе. Витька рядом со мной упрямо таращил глаза в темноту, разрезаемую светом фар.
- Чего не спишь?
- А она красивая.
- Кто?
- Ну эта, рыжая.
- Красивая.
- А что она вам написала?
- Глазастый – я хмыкнул. – Она не мне, она вообще написала.
- А что?
- Вот же ты любопытный – я искоса глянул на Витьку, но тот только простодушно улыбнулся:
- Так интересно же.
Мы съехали на грунтовку, машину закачало на ухабах.
- Стихи.
- Стихи? – Витькиному удивлению не было предела. – Её?
- Похоже.
- Хорошие?
Я молча протянул ему листок и включил верхний свет. Витька перечитал их, наверное, раз пять. Протянул мне листок и с сожалением сказал:
- Я не понял. Они какие-то… - он попытался подобрать слово – разные. И взрослые. Но точно хорошие.
- Почему? – мне стало интересно.
Витька помолчал немного, обдумывая ответ, и сказал:
- Вот бывает стих, ты его  прочел и забыл сразу, у нас в школе много таких. А этот… о нем хочется подумать, он такой как будто твой… не знаю, как еще сказать.
Дальше ехали молча. Перед самой деревней Витька вдруг спросил:
- А кто такая Гертруда Стайн?
- Кто?
- Ну там, в стихе «и она умна, как Гертруда Стайн». Кто это?
- Не знаю – я пожал плечами.
- А босса-нова?
- Это музыка бразильская.
- Откуда она все это знает?
- Училась хорошо – мы подъехали к Витькиному дому. – Маме привет передавай.
- Хорошо – он пожал мне руку и выскочил на улицу, а я повез остальных по домам.
Я заехал домой, быстро ополоснулся, переоделся и поехал назад, Игорь весь день в баре, надо бы ему отдохнуть. Еду, а в голове звучат строчки:

И не то чтоб прямо играла кровь
Или в пальцах затвердевал свинец,
Но она дугой выгибает бровь
И смеется, как сорванец…

Я всегда удивлялся людям, так вольно и умело обращающимся со словом. Мне это было недоступно, меня это завораживало. Такие люди казались мне огромными, как мир. Иначе где они берут все эти слова, такие верные и уместные? Где-то внутри себя и берут. Вот Она… она ведь будто спешила выплеснуть, писала торопливо и сразу, а потом скомкала и ушла. Почему? Какая разница. Приедет, и спрошу. В том, что она приедет, я был уверен…
Ночная трасса, Род Стюарт из динамиков, ночь впереди. Хорошо, как я люблю. Я сделал звук погромче и прибавил газ…