Одна дума в дорогу не годится. Глава 43

                43

Все снова оказались во Владычьем дворе – центральной части Ростовского кремля. В центре двора нежился под солнцем маленький пруд. В спокойной глади отражались небесная синь и солнечные блики. Тихая синь пруда навевала мысли о вечном, а светлые блики завораживали, усыпляли мысли о суетном.

Несколько низкорослых кустарников окружили водоём вдоль его ровных берегов, заросших болотной осокой. Посидеть бы беспечно на скамеечке, что стоит возле одного бережка. Высокие липы, растущие стеной поодаль от пруда, напоминали райские кущи. Но и там, в  спасительной тени лип, вряд ли нам придётся отдохнуть.

Я шла в молчаливой толпе и думала, что не зря начало мира – в воде: она помогает человеку мысленно вернуться к духовным истокам. Вода – это вечность. Вода – это канал между земным и Небесным мирами. Глядишь на воду, и начинается нравственное очищение, а позже – духовное возрождение. 

- Государевы палаты, то есть Красная палата. – Я встрепенулась от громкого, уверенного голоса завуча. – Здесь останавливались важные гости митрополита Ионы Сысоевича, – продолжила Вера Николаевна. – На первом этаже находились хозяйственные помещения, а на втором – комнаты для гостей.

Как я могла не заметить великолепное высокое крыльцо Красной палаты, с двумя шатрами и аркой с «висячим каменьем» – резными каменными гирьками? 

- По этому крыльцу бегали Жорж Милославский и Бунша? – спросила Веру Николаевну первое, что пришло мне в голову. Я ещё была под впечатлением от небесной синевы и блеска тихой воды. Видимо, это было заметно, потому что завуч улыбнулась по-царски снисходительно:

- Совершенно верно.

- Легенда советского кино, – вспомнилась мне расхожая фраза.

- Здесь не только эта легенда, но ещё «Садко» и «Сказка о царе Салтане».

Я спешила сфотографировать знаменитые места из фильма «Иван Васильевич меняет профессию»: крыльцо Красной палаты, откуда конные стрельцы бросились «брать Казань»; галерею, по которой активист Бунша и вор Жорж Милославский убегали от стрельцов. Жаль, не догадалась сфотографировать площадь перед входом в кремль, где собиралась царская рать в поход на крымского хана. Ту самую площадь, где стрельцы пели о Марусе:

Зелёною весной под старою сосной
С любимою Ванюша прощается.
Кольчугою звенит и нежно говорит:
«Не плачь, не плачь,
Маруся-красавица»…

Кто из молодёжи 70-80-ых годов ни знал песню о Марусе? В то докапиталистическое время комедию про Ивана Васильевича часто показывали по телевидению и в кинотеатрах. В Доме культуры нашего городка местный ВИА на танцах исполнял эту тогда модную песню, а молодёжь в танцевальном зале громко подпевала, ритмично двигая ногами и руками.

И звонница теперь в фотофайле моей видеокамеры. В верёвках её колоколов запутался Бунша, „временно исполняющий обязанности царя Иоанна Васильевича Грозного“. 

- Сейчас поднимемся в Белую палату, – глухо прозвучал голос Денкиной. – Посмотрим музей церковных древностей.

Марина Викторовна повела нас вверх по широкой лестнице, а завуч осталась стоять внизу, ожидая, пока вся группа поднимется в музей.

В Белой палате повеяло освежающей прохладой от включённых кондиционеров, и можно было думать о прекрасном, а не о своих возмущённых сосудах.

 Посередине светлого большого зала, под арочными сводами, – столп, на котором висели два художественных портрета. Я подошла поближе и прочитала надписи под ними. Это были портреты Димитрия Ростовского и митрополита Ионы Сысоевича. Один – небесный покровитель Ростовского кремля, святитель, проповедник, духовный писатель. Другой – строитель кремля. На мой взгляд, картины удачно расположены: вошедшие в Белую палату должны представлять, что духовные деятели лично встречают современных паломников или туристов.

Молодая женщина, с маленькой указкой в руках, лавируя между ребятами и взрослыми, медленно прошла к витрине, расположенной у окна. Остановилась, не спеша обернулась и мило улыбнулась, глядя в зал.    

Я подошла к Пряжкиной и, указав на сотрудницу музея, спросила:

- Экскурсовод нас ожидает?

- Самостоятельно. Всё самостоятельно, – отчеканила завуч и, театрально вышагивая, прошла к противоположной стене, где возле витрин с чашами сгрудилось больше всего ребят и родителей. Остальные рассредоточились по залу, читая информацию на стенах возле витрин. Я удивилась про себя, почему информация напечатана на обычной писчей бумаге, а не размещена на специальных табличках. Наверно, музей ещё обустраивается и администрации не до мелочей.

В XVIII веке просторный зал с окнами, украшенными «висячим каменьем», был трапезной. Говоря современным языком, столовой. Здесь митрополит Иона устраивал торжественные пиры для гостей. В наше время вместо столов – витрины.
   
За стеклом музейных витрин много богослужебных предметов, вышедших из употребления ещё в XVIII веке. Выставлены для обозрения посох святителя, хоругви, резные иконы-складни, медные образки, золотые и серебряные кресты, антиминсы, евангелия, серебряные кубки и чарки... 

Слева от двери расположился большой стол, покрытый зелёной скатертью, и стулья с высокими спинками. Это примечательное место в музее, потому что здесь когда-то сидели исследователи старины и члены Комитета музея. В углублениях окон с витражами – старинные сосуды разной формы. На стенах – портреты царей и купцов-меценатов, литые фигуры ангелов, святых, кресты и иконы.

Я остановилась возле народной деревянной скульптуры «Христос в темнице». В глазах смиренного Спасителя замерла тоска. Он сидит с посохом, ожидая Своей участи после суда. Русский мастер XVIII века наделил Бога-Сына той же тоской, что испытывал сам, страдая от скорбей. Церковь запрещала деревянные скульптуры, считая их не православными. В Москве уничтожили народные изображения Христа, а вдалеке от столицы они сохранились.

По обе стороны от скульптуры висели написанные на досках иконы святых. Краски неплохо сохранились, иконы лишь немного потемнели. По манере письма видно, что лики старинные. Посмотрит на такие образа неискушённый человек и не поймёт их смысла. А ведь иконопись относят к церковному искусству. В написании святых образов – целая наука, а  не только знание законов живописи и секретов изготовления красок.

Икона в церкви нужна для того, чтобы настраивать человеческие души к духовному совершенствованию. Поэтому иконописцем мог стать не каждый, а только тот, кто имел опыт богообщения: молился, исповедовался, причащался и вёл уединённый образ жизни.
 
Изограф прежних веков изображал Спасителя, Богородицу, святого или архангела с помощью художественного языка. Святой лик составляла метафора, строго соответствовавшая тексту Писания или жития святого. Использовать собственное видение святых образов иконописец не имел права. 

В музее под ярким освещением массивных люстр блестело церковное золото, и душу обволакивало гипнотическое очарование. Уходить не хотелось, но нас торопила Пряжкина. 
 
Выйдя из Белой палаты, девятиклассники загудели. Спускаясь по лестнице, провинциальные подростки, неопытные в церковном искусстве, наперебой обсуждали увиденное.

- Мне понравился деревянный крест. Клёвый, – произнёс первый голос. – Как ты думаешь, он действительно в какой-то церкви был?

- А где ещё? – удивлённо прогудел второй.

- Не знаю. Разве в церкви могут быть деревянные кресты?

- А почему нет?

- Как-то странно, – вступил в беседу третий голос. – Я думал, что там всё из золота и серебра было сделано.

- Хм… А иконы?

- А что иконы? Там тоже много драгоценных металлов. Я слышал, что в старину дарили церквям… 

Это было совсем по-детски. Молодые люди нашего города редко посещают церковь, немногие дети и подростки ходят на занятия в Воскресную школу. Неудивительно, что большая часть молодёжи Вышенска о православии почти ничего не знает. В музее ребята, видимо, впервые встретились с религией. Конечно, в церкви и музее разное восприятие православия. Хотя музейные экспонаты не дают представления о сути православной веры, но могут заронить в молодую душу интерес к церковному искусству, а с годами, возможно, душевное перейдёт в духовное.

 Марина Викторовна, довольная своими «архаровцами», спросила:

- Ребята, кому-то из вас удалось ощутить особенности XVIII века?

- Жили не так, как сейчас, – тихо начал скромно одетый парень. – Верили в Бога, отдавали ему лучшее.

Остальные ребята промолчали. Это было деятельное молчание: кривые усмешки, игривые подмигивания. Психологи утверждают, что таким образом подростки защищаются в необычной обстановке.

- Незачем детям забивать голову ерундой, – решительно выступила вперёд Лариса Владимировна и, сдвинув брови, словесно атаковала Денкину: – Пусть сами прочувствуют то, что увидели. Не навязывайте детям личного мнения.

Не желая разжигать конфликт, Марина Викторовна тут же осеклась. 

Рядом со мной встала Вера Николаевна.

- Мои ребята поговорить не могут на тему религии, – сквозь зубы посетовала она. – Многое бы рассказали девятому классу. Но с нами едет жандарм атеизма.

- Какой жандарм? О ком вы? – удивилась я.

- Лариса. Ггос-споди, – прошипела завуч, – как она надоела.

Я хотела обернуться в сторону Ляховой, но завуч схватила меня за локоть:

- Только не поворачивайтесь к ней. А то поймёт, что мы о ней говорим.

- Кому какое дело, о чём или о ком мы разговариваем? – возмутилась я.

- Мы с ней поцапались в музее, – негромко ответила Пряжкина.

- Эта женщина действительно атеистка?

- Не знаю кто, но не даёт слова вставить, если речь заходит о вере, – огорчилась завуч. – Ну, как не говорить с детьми о вере? Время требует.

- Так она поехала на экскурсию, чтобы вас контролировать?

- Наверно, – натянуто улыбнулась Вера Николаевна. – Ладно, что-нибудь придумаю.

Я не понимала, кто из двух женщин на самом деле являлся «жандармом»: та, что пыталась отстоять свободу мысли детей, или та, что хотела навязать собственное мнение.


Светлана Грачёва
Воскресенск

                Продолжение http://proza.ru/2020/06/16/602