Запись сто вторая. Я охотник, вы - звери

16.11.05 Прочла в «Каменном мосте» повесть Владимира Костина «Рожок и платочек». Про бывшую смолянку, прожившую жизнь под чужим именем и люто ненавидящую Советскую власть. Характеры, судьбы. Опять то же, что и в «Колумбе…» - несостоятельность мужчин. Даже тирада этой Агафьи (бывшей Веры), мол, вымерли настоящие мужики, одна шваль вместо них, пропили, прогуляли страну, ни на что не способны.
И правда – что главный герой Володя, что муж Агафьи, что соседи, что зять – слабость, инстинкты. Ни ответственности, ни целеустремленности, ни мужественности. Хотя, может, Костин и хотел проиллюстрировать гамлетовское «О, женщины, вам имя – вероломство!»
Женщины тоже мало симпатичны, все кроме Ляльки.

18.11.05 На "Автограф" снова приглашена Римма Ивановна Колесникова, представляла свою книгу «В книге судьбы нет ошибок» - про томичей, которые уже ушли, но в Томске прожили незрящную жизнь – писали, занимались наукой, отдали жизнь просветительству: Бабушкин, Обручев, А.П. Казанцев, Макушин, Панин, следы Волошина…

Галина Ивановна Климовская: «Я почти ровесница с Риммой Ивановной, но вот она видела там, где я проходила и не замечала. Все эти люди и мне были знакомы или интересны. И всё. Не более. А она собрала такие архивы, такие материалы… Это подвиг. Благодаря этой книге эти люди не исчезнут бесследно, они останутся жить. А какой язык!»

Оказывается Римме Ивановне уже около 80-ти лет. Всю жизнь на преподавательской работе. Её просят о себе рассказать, а она категорически отказывается: «Я всю жизнь только преподавала. Ничего замечательного в моей жизни нет».

Рассказала, что на их курс пришло много фронтовиков, которые писали стихи, видели в себе писателей. Не из кого ничего не вышло. И только Павел Хмара, который был отчислен после первого курса «за неблагонадежность» (отказался сотрудничать с органами) и ушел в летный техникум, потом всё же сделал себе имя – талант прорвался.
Р.И. лично знала очень много людей: Анастасию Цветаеву, Марию Степановну Волошину, внучку Обручева. «Я собирала только факты, перерыла массу документов, переписывалась с родственниками. Домыслы, легенды – это я пропускала».
 
Тихий голос. Галина Ивановна, туговатая уже на ухо: «Погромче, пожалуйста!» - И гостья смиренно в ответ, чуть громче, и с улыбкой, когда вынуждают признаться в слабости: «Пришлось оставить лекции – голос пропал».
 
Седоватая, с чудесной осанкой (будто пожилая балерина), волосы седые «с прочернью», гладкая голова, усталое, но такое спокойно-мудрое лицо.
Она сама уже наша легенда!

Полтора часа слушали, боясь пропустить слово.
Книгу до встречи прочли лишь Ольга Геннадьевна да Галина Ивановна, но Р.И. на нескольких судьбах остановилась особо – Макушин, Панин, Романов (походя), Бабушкин… Конечно, Макс Волошин и история его дома в Коктебеле.

Книга вышла тиражом 200 экз, спонсор – Госуниверситет. Купить негде – разошлась по ближайшему окружению. Только в библиотеке. Ольга пообещала выложить её на сайте библиотеки.
Потом пили чай в честь шеститилетия Автографа.

***
Долго бежали за поездом дети,
Что-то кричали, махали руками.
Только когда их конвойный заметил,
Дернул затвор, погрозил кулаками -
Дети отстали.
А в тесном вагоне
Воздух был влажен и жарок, и дорог.
Поезд, слегка изогнувшись на склоне,
Серою лентой вползал на пригорок.
 
Между вагонов охрана сидела,
Свесивши ноги, курили зевая,
Будто совсем безо всякого дела
Ехали в парк городской на трамвае.
 
Громко рассказывал самый веселый
Старые байки про баб и про зону.
Дым паровозный ложился на села,
Молча глядевших вослед эшелону.
 
Просто идиллия: день полусонный,
В даль бесконечную вьется дорога,
Но не скрывал даже грохот вагонный
Криков: «Воды! Дайте пить хоть немного!»
 
Несколько раз прерывался смешливый
Криком в ответ: «Заключенные, хватит!»
Было лицо его зло и красиво,
Как у солдат на советском плакате.
 
Солнце, казалось, застыло в зените,
Будто забыло свое направление.
«Лучше вы сразу тут всех пристрелите, -
кто-то стонал, - чем такие мучения».
 
Поезд, слегка замедляя движение,
Въехал на мост над широкой рекою.
Снизу мелькнуло его отражение
В водах, катящихся в сонном покое.
 
Тут бы оставить, махнуть бы рукою:
Пусть их кричат, ведь никто не услышит.
Только военный, качнув головою,
Как обезьяна, взобрался на крышу.
 
Экий красавец! Спортсмен - не иначе:
Гири, гантели… Всего понемногу.
Да и счастливчик – призвался удачно:
Тут не стреляют - не фронт, слава богу.
 
Снизу ему трехлинейку подали.
Он по-хозяйски патронник проверил,
И, повернувшись туда, где кричали,
Тихо сказал: «Я – охотник, вы - звери».
 
После, платком промокнув капли пота,
В крыше изношенной щель отыскал,
Ствол опустил и, не глядя, в кого там,
Молча стрелял.
И стрелял!
И стрелял!
 
Выстрелы эхом вернулись обратно,
Поезд все тише на стыках стучал:
- Хватит, боец, не шуми. Неприятно! -
Снизу ему старшина прокричал.
 
Тут же солдат прекратил канонаду.
Стало в природе спокойней и тише.
Тихо сказал:  «Покурить бы мне надо»,
И по-турецки уселся на крышу…
 
Поезд прошел. В небесах потемнело,
И потянуло прохладой немного.
Тихо о чем-то листва шелестела,
День догорал над железной дорогой…

2010 г.