Антидепрессант

Она умерла. Уже второй месяц ты не находишь себе места. Твоё сердце словно зажато в тиски. Ты чувствуешь каждый его удар, который болью отзывается в висках. Разум больше неподвластен тебе. Лишь одно воспоминание теперь доминирует в голове. Мысли о ней, о том, как вы были счастливы, и о том, как всё рухнуло в одночасье, заволокли сознание густой и мокрой на ощупь, солёной на вкус пеленой. Ты больше не принадлежишь сам себе. Твоя душа жаждет освобождения из уже бесполезного тела, исколотого эмоциональной болью. Ты стоишь на холодном кафельном полу в своей хрущёвке. Крепкий чай в эмалированной кружке давно остыл, оставив на стенках неприятный жёлтый налёт. Где-то у окна слышно жужжание мухи, которая отчаянно пытается вылететь наружу, но лишь снова и снова бьётся о стекло. От этого всего так мерзко и неуютно. В середине кухни стоит грубо сколоченная, с облезшими ножками, табуретка. Над ней, привязанная к крюку люстры толстая верёвка из парашютной стропы. На конце верёвки – петля. В неё аккурат пролезет твоя голова. Ты стоишь босыми ногами на холодном полу. Но холод больше не тревожит тебя. Ты смотришь сквозь петлю, пытаясь найти хоть какой-то повод, чтобы не делать задуманного. Но повода нет. Всё готово. Пора в путь. В последний путь. Осталось только написать пару строк на листке бумаги, забрызганном капельками остывшего чая… Хотя зачем? Те немногие, что знали тебя, и так всё поймут и похоронят рядом с ней. Бессмысленно марать бумагу. Бессмысленно предпринимать какие-либо действия. Это всё пустые, никому не нужные осколки пафоса, которые ярко сыплются, как искры с бенгальского огня, заставляя обратить внимание окружающих на каких-то несколько секунд… Пустое… Лирика… Пора в путь…  Хотя… Ты думаешь, может «пыхнуть» на последок? Что ж, пыхни. Почему бы не порадовать душу, прежде чем отпустить на свободу из этой тюрьмы, под названием «тело»…
Ты и раньше изредка баловался травкой. Но контакт человека знал наизусть. Пропуская мимо итак покалеченного восприятия телефонный звонок и дорогу до продавца, ты ловишь себя на мысли, что беспрерывно трезвонишь в дверной звонок. Очнувшись наконец, ты отдёргиваешь палец от кнопки, словно от раскалённого Угля в костре. Продавец приоткрывает дверь и пристально смотрит на тебя сквозь щель. Он пытается поймать твой взгляд, но твои собственные глаза не подчиняются тебе. Они хаотично блуждают, расширенными зрачками собирая свет в полутёмном подъезде. Однако, ни обшарпанные стены, ни запах мочи не привлекают твоё внимание. Ты наконец, встречаешься взглядом с продавцом, который уже пару минут молча наблюдает за тобой. «Ты что? Обдолбаный?», - спрашивает он с усмешкой. Ты лишь молча мотаешь головой. «Ааааа! Я понял! Это твою жену…», - оборвавшись и не закончив фразу, продавец замолк, притупив взор, и возможно, осознав трагичность ситуации. Хотя, какое ему дело до тебя? У него своя жизнь, со своими проблемами. Мы все в сущности одиноки, и ни кому не нужны. Ты протянул деньги сквозь щель между проёмом и дверью, пристёгнутой цепочкой. Продавец сунул маленький свёрток тебе в руку. «Это новое. Модно сейчас! Затянись хорошенько, полегчает!», - сказал он, подмигнул правым глазом и захлопнул дверь.
Ты не помнишь, как доплёлся до дома. Вот ты снова на кухне, стоишь на кафельном полу, на этот раз, хотя бы в носках…  Муха у окна снова дала о себе знать и назойливо зажужжала. Ты открыл форточку, надеясь, что муха улетит и оставит тебя в тишине. Ворвавшийся с улицы промозглый осенний ветер стал раскачивать петлю под потолком. От этого стало жутковато. Всё таки, это не просто верёвка, а совсем скоро, способ твоего умерщвления.
Очередной маленький провал в памяти, и ты уже на кресле в гостиной. Старое, скрипучие, с пронизывающим запахом совкового кожзаменителя, это кресло никогда не было нужным. Оно просто стояло здесь, и занимало место, собирая пыль и твои грязные шмотки. Вырвав лист из старой тетради, ты делаешь свёрток и забиваешь его травой. Зажигалка в непослушных руках, после нескольких попыток, наконец, даёт огонь. Дым заполняет комнату. Ты глубоко затягиваешься и долго держишь дым в лёгких, надеясь, что это облегчит твою боль.
Пару минут ничего не происходит. Затем, наступает лёгкое расслабление. Мысли, колом засевшие прямо в лобных долях мозга, пока не торопятся уходить. Но тиски, сжимавшие мозг, словно немножко ослабли, дали почувствовать некое облегчение. Половина косяка истлела. Тяжёлый дым застилает комнату и режет глаза. Взор расплывается. Ты видишь, как картинка окружающего мира предстаёт глазам в некой клетчатой расцветке. Эти цветные квадратики, из которых вдруг оказалось сделано всё сущее, прыгают с места на место, меняют цвета, превращаются в какие-то звериные морды с человеческими ухмылками. Твои зрачки сузились. Лицо покрылось ледяным липким потом. Мурашки на спине и руках танцуют безумную чечётку под звуки волынки, испускающей огонь вместо воздуха. Несколько мгновений космической тишины. Даже сердце, словно сменило свой бешеный ритм на какой-то шёпот в глубине тоннеля. «Не Сме Шно!», - говоришь ты сквозь зубы, глядя в глаза добрейшего добермана, который возник в облаке дыма, выпущенного тобой из лёгких. А в следующую секунду, ты оглашаешь квартиру неистовым хохотом, слушая, как стая, невесть откуда взявшихся собак, подвывают в такт твоему смеху. Доберман с добрым взглядом смотрит прямо тебе в лицо. Ты затягиваешься дурманящим дымом и смотришь в глаза псу, намереваясь выдохнуть ему в раскрытую пасть. «Не-не-не!», - говорит он человеческим голосом, - «Пора идти!». «Не Сме Шно!», - повторяешь ты на выдохе, и стая собак вновь подвывает твоему безумному хохоту. Ты идёшь на кухню, собаки возятся под ногами, радостно виляют хвостами, а добрый доберман, гавкнув громко на ухо, сказал: «Поезд отправляется!»
Ты стоишь на обшарпанной табуретке посреди своей кухни. Петля на шее уже затянута добрым доберманом. Ты последний раз затягиваешься дурманящим дымом, держишь его в лёгких максимально долго, и выдохнув мутное туманное облако, глядя в глаза добермана, снова говоришь: «Не Сме Шно!». «Будьте осторожны, наш поезд отправляется!», - теперь уже приятным женским голосом произносит добрый доберман. Табуретка вылетает из-под ног. Петля затягивается на шее, перекрывая доступ воздуха. Частицы дурманящего дыма, оставшиеся в лёгких, не могут покинуть твоё тело. Они отправляются в твой мозг по всё ещё пульсирующим сонным артериям. Ты не чувствуешь боли. Наркотик притупил её, да так сильно, что ты ещё долго будешь барахтаться на этой верёвке, прежде чем твоя душа, наконец, покинет эту консервную банку, под названием «тело». Лицо добермана уже на было таким добрым. Оно скалилось, а из раскрытой пасти текла вязкая зеленоватая слюна. Толпящиеся радостные собачонки куда-то вдруг исчезли, а на полу лежали изуродованные детские трупики, словно пропущенные через мясорубку. Доберман истошно хохотал, как надоедливый клоун, который ни на секунду не затыкается. Ты чувствуешь, как давление в голове растёт. Это кровь поступает в мозг, а обратного оттока нет. Верёвка пережала вены. Ты пытаешься ослабить её, цепляешься руками за петлю. Но, от этого становится лишь больнее. Наконец, отрезвевший перед смертью мозг, понимает, что это на самом деле, «Не Сме Шно!». Адреналин затапливает кровь. Сердце начинает бешено колотиться, от чего поток крови океаном врывается в мозг, заставляя мелкие сосуды в глазах и коре больших полушарий разрываться, выпуская красную жидкость на свободу. Да. Где тонко, там и рвётся. Неудачное самоубийство это не то, которое не удалось, а то, которое заставило тебя страдать по максимуму, из-за твоей же собственной тупости. Тело дрожит и колотится в бесконтрольных конвульсиях. Ты ощущаешь привкус крови во рту, смешанной с густой слюной. Этой жиже некуда деться. Горло передавлено верёвкой, а зубы стиснуты судорогой. Пальцы на руках и ногах скрючиваются, словно вцепляясь в воздух, как в спасательный круг. Но спасения не будет. Твои глаза больше ничего не видят, а уши, - не слышат. Лишь образ во всё ещё живом, но уже бесполезном мозге: её любимые тёмно-бордовые, розы.
«Милый, пора вставать!», - слышишь ты её голос. Ты вздрагиваешь в кровати, словно тебя только что ошпарили кипятком. Руки невольно тянутся к шее. Ни следа от верёвки, ни запаха наркотического дыма, ни дряхлого кресла… Да-да, «Какого чёрта произошло?», - думаешь ты. Она смеётся над тобой и бросает подушку в лицо, а всё, что ты можешь ответить, так это: «Не Сме Шно!».