Дневальная Иринка

     Зимнее плавание не крендель с маком. Три Кубы подряд
претерпели. Одну из Игарки, две из Питера. Попав в Старый
Свет, сходили ещё в Тунис за солью. Обеспечили финнов, чем
рыбе жизнь продлевают. Наконец в родной порт Архангельск
вернулись.
    Хотя переход был в балласте, всё же не пустыми. Автомечта
для некоторых сбылась. В трюмах, раскрепленные, как танкетки,
стояли «волги» с никелированным оленем на капоте. Среди них
втесались и несколько «москвичей» былого экспортного вида.
Купленные на финских свалках, иные вообще не заводились. Зато
каков был металл! Влёгкую сносил человеческое ступание, обещая
служить вечно.
    Третий механик Пантелеймон меня к приобретению подбивал.
Слова находил живописные, особенно про упоение от руля на
скорости. На что я долго подбирал необидное. И насилу выдал
наконец про свою впечатлительность. Мол, не могу кошек
давить. Да и совестно будет на выхлопной трубе с колёсами
выпендриваться. Отвечающий и за регулировку динамок, крутя
казачий ус, поставил соответственно близкий диагноз:
– В тебе все фазы и углы подачи мыслей сбились. Короче,
доплавался.
    В тех 70-х отрадные летние погоды держались. Пригородные
леса ещё хранили и мезенские стояли. Шли по Двине – душа
кланялась родным её берегам. Где находилось местечко кусту
или деревцу, нежный зелёный привет трепетал. Лесозаводские
штабеля напиленных досок медовой желтизны. В небе, должно
быть, ангелы пролили лучший ультрамарин. Не день, а испол-
ненная дорогая мечта в разноцветной обёртке.
    Сразу судно на вторую лесобиржу под баланы. Только
боцманские люди завели концы, машинки на причал смайна-
ли – началась погрузка. Бригада слесарей БТО явилась. Каж-
дые погнали свой план. Под вечер за ремонтниками пришёл
«ярославец». Кое-кто из нас, во всём новом, заграничном, на-
меревались случаем воспользоваться.
    Вопрос «Можно?» с ответом «Нельзя» – для соблюдения
проформы. Катер прикрылся бортом «Валдая», и мы ссыпа-
лись по штормтрапу быстрее, чем на шлюпочной тревоге.
– Давай, почтенный, до яхт-клуба.
– Вас как, на скорости?
– Уж не томи. Внучков на год жвачкой обеспечишь.
    Предчувствие долгожданной радости – едва ли не самое
сильное впечатление от жизни. Девушки по мне не страдали.
Поначалу мешала стеснительность. Потом обманчиво вери-
лось в счастливую встречу. Зато мама и папа, самые-самые,
ждали меня.
    Вот и дома. Мать навела какую-то торжественную чисто-
ту. Сидим с отцом, пропускаем по стопочке – «собакеечке».
(Между собой их прозвали за мордашки лающей братии). Все
слова кажутся такими живыми, словно в первый раз загово-
рил. Взял бы и остановил время, чтоб продлилась тихая ра-
дость. А завтра, нет, уже сегодня, на вахту к восьми.
– По последней, батя.
– Дай Бог, не последнюю.
    Встаю ни свет ни заря – доберись-ка до "Тайваня"! Всё равно
получается впритык. Трап одолеваю бегом. В столовой коман-
ды вижу новую дневальную. Яблонька в цвету, а не девчонка.
Приняв в машине вахту, поднимаюсь чайку хлебнуть. На са-
мом деле – её рассмотреть. Новое впечатление ещё лучше пер-
вого. Хороши восхищённые глаза, как у молодой лисички, за-
поминающиеся на всю жизнь. Характер угадывается весёлый,
товарищеский. И вся она пятибалльная, без всяких претензий
и подмалёвок.
    Закидали нас вербованные бригады за трое суток с горкой
каравана.
    Дали «Валдаю» рейс лучший на той линии: во Францию,
в Руан. Догадываюсь, что у шустрой Иринки в душе непре-
станно музыка звучит от предстоящего, покруче марша Мен-
дельсона. Всем она понравилась. Остряки наши растеряли
двусмысленные шуточки. На восторженном к ним, грубым
парням, отношении поскользнулись. Впрямь старались вы-
глядеть романтиками, если не в чистом виде, так в загублен-
ном.
    Теперь все знали, что в городе Николаеве есть корабле-
строительный институт, который ввёл плавательскую прак-
тику. Тазик девчоночьих слёз накапали её сокурсницы. Нашей
отличнице, спортсменке, комсомолке встречу с дальними мо-
рями и коварным буржуазным миром утвердили.
    Чувствую: стал погибать. Лёгкость от подъёмной силы
души необыкновенная. И все мысли о ней, об Иринке. Пом-
полит с доктором в конце недели обходили каюты и на полном
серьёзе оценки за чистоту ставили. Прежняя моя стойкая тройка
коликом приросла.
    Летнее плавание – почти курорт. Надо только выйти на
тёплые брёвнышки. Дух лесной, смолистый. Горизонт далёк.
На огромнейшем синем небосводе белые барашки тучек па-
сутся. Синь мятого шёлка моря гуще, приятно ласкает взгляд.
Непременно вскоре наша любимица появится. Ближе к корме
станет и глядит, глядит, слегка запрокинув голову, будто чай-
кой взлететь хочет.
    В машине у нас лишних минут не бывало. Как мужик об-
стоятельный, хозяйственный, Пантелеймон задумал шкафик
в форсуночной сколотить. Поручает мне, а сам предаётся меч-
там о домике на Кубани. За притиркой распылителей, несени-
ем вахты и столярничанием успеваю подумать об Иринке сто
раз. Желаю сделать хорошо, подгоняю дощечки дотошно. Ког-
да дед прочитал в журнале десятое упоминание про шкафчик,
взорвался:
– Вы что там, охрендели?
    Третий халтурно покончил с изделием за 15 минут.
– Учись, краснодеревщик.
    Первое воскресенье июля – обязывающая дата.* Капитан
Гаврилюк решается на фантастично-царское: в обед всем по чарке
водки. Хозяйка столовой команды, в лучшем своём платьице
обежав каюты, замерла у почётного драконовского столика.
На каждого появляющегося глядит, словно на братца, и улы-
бается с душой. Вовка Котлов, спаситель «Валдая», хитро при-
щурился, увидев рядом с компотной кружкой нечто. Я в ужасе:
на Ирининых глазах, да водку пить?! Предлагаю достойному.
Вовчик радостно делает дуплет.
– Может, еще, кто откажется? У меня на это полминуты
есть.
    Ответом – смех. С раскочегаренным аппетитом «собачник»
Котлов встаёт. Лучшая фрейлина двора, уже наслышавшись
историй про него, берёт героя под локоток:
– Вовочка, вернёшься с вахты, я тебе свою отдам.
    Тот растроганно, не найдя, как благодарить, предлагает:
– Чуть что, жалуйся.
    Многих интересовало, есть ли у Иринки жених. Оказалось,
имеется. Фотку показала:
– Вот каков, пожарный! Раз дискотеку по ревности обесто-
чил.
    Счастливчик смотрелся с бравой тупостью и гасил меня на
расстоянии.
    Вскоре вошли в Ла-Манш. На траверзе Гавра свернули к си-
ней ниточке Сены. Потянулись стильные виллы, выходящие
к берегам сады, кафешки. Не нуждающееся в доказательствах
довольство чужой жизни выпирало. Не напутал ли Маркс с
компанией? По учению, должно быть у них фигово, а у нас –
«нате выкусите».
    Пиковый подъём настроения, потому что трёшник мани раз-
даёт. Иринка выходит из его каюты, сделав веер из десяти-
франковых бумажек. Не зная истинной их ценности, она в
полном мажоре. Выступаем первыми тройками, сразу после
завтрака. Хорошо, что не плетёмся вдоль автострады, а под-
саживаемся в автобус. Чаще же приходилось глотать выхлопы
чужого комфорта. Ну да ладно.
    С серых предместий начинается готический Руан. Бывалые
берут нужные ориентиры, не куда-нибудь, а на лавку Славика
для нищих советских моряков. Нисколько не заплутав на уз-
ких улочках, выходим будто на штурманскую точку.
    Сбежавший польский демократ, приветствуя нас с поро-
га, дежурно осведомляется:
- Икра есть? Откуда ваш статок?
    После ответа тянет: - А-а-а.
    Что, наверное, означало: северные, ненормальные. Увидев
Иринку, подскакивает к ней:
- Панёнка, ваше имя? О, Ирэн, чудно, чудно. Я кофточку одну
прячу. Думаю, отдам красивой. Скидка чудовищна, почти да-
ром.
   По пути насмотревшаяся ценников, подружка наша согла-
шается. Липучий Славик, приметив остатки мелочи, отовари-
вает ещё несколькими мотками мохера и блестящим платоч-
ком для мамы. Не осталось даже сантима!
    Обратно уже безрадостная дорога, дразнящая её прилич-
ными магазинами. Боже, столько там всего! И как легко пе-
реступить порог! Только полный «ларжан ильньяпа» – денег
нет. Галльщина денщика из повести «Казаки» обидно липла к
нам.
    Однако флот не должен быть опозорен. Пусть хоть прота-
щат под килем. Честь нашего торгового в глазах Ирины вос-
станавливаю мороженым и шоколадом «Mars». Объединён-
ными компаниями забили белые столики уличного заведения.
Держа марку, вальяжно побаловались пивом. Жаль, без пов-
тора. Так настроились на позитив.
    Вечером накатило новое для неё потрясение. Мастер при-
носит в столовую команды листок. Внеси только свою фами-
лию – и ты в Париже. Удовольствие – три сотни франков. Ос-
тальные покроют из культнуждовских. Иринка приглашает на
ужин, а из глаз слёзки капают. Каждый из нас – не раздумы-
вая – подрался бы, прыгнул за борт, спасая, или погарсонил.
Но отдать основной капитал – неподъёмная штанга. Ирина и
не просила.
    Я решился без борьбы с собой. Просто принёс, как визитки
от композитора Берлиоза. Девушка зарделась маковым цве-
том. Покраснел и сам. До бестолковки дошло: воспринят с
деньгами в образе – пошлее не бывает. Волнуясь до заикания,
принялся уверять, что не такой-сякой.
    Печальница склонила головушку, ничуть не радуясь удаче
завтрашнего дня. Музыкальным пальчиком разгладила склад-
ку на маэстро с купюры.
– Жаль, не смогу тебя отблагодарить.
    И вдруг улыбнулась, как отчего-то трудно решённого.
– Кажется, придумала. Вернусь домой и ни гу-гу, ни сло-
вечка. Возьму всегда настроенную скрипку сестры и сыграю в
твою честь одну его прелестную вещицу из «Троянцев».
– Здорово, пойдёт. Постараюсь расслышать.
    Мы смеялись, как дети, представив сцену в лицах...
    По приходе в Архангельск собирали пакеты досок на не-
скольких лесозаводах. А у Иринки заканчивалась месячная
практика. Очень это расстраивало её, привыкшую к грубова-
той, настоящей жизни на волнах.
    Меня удачная мысль осенила: пригласить девушку на кон-
церт. Не откладывая до дома, с тальманской будки позвонил
маме. Голубушка для сыночка расстаралась билетами на из-
вестный ВИА.
    На следующий день делаю страшный для себя женихов-
ский подход.
    Иринка при названии московского ансамбля ручками
всплеснула.
– Ой, бурлеск! Рыдай, Николаев!
    Упаднического настроения как не бывало. Ужин отвела.
Чуть над собой в каюте поработала. Вышла потрясением ре-
жиссёра, наконец-то нашедшего героиню.
– Погнали!
    С ожиданием на остановке маймаксанского и городского
трамвая за час дотащились до театра. Замечательно было па-
рой постоять в фойе, в зал войти. Даже забылся, кто мы друг
другу.
    Занавес, подыгрывая мне, с опозданием вздёрнулся. Знаме-
нитости с гитарами обрушили коронные шлягеры на провин-
циальные сливки.
    Искоса за Иринкой наблюдаю. Щёчки рдеют, лисичкины
глаза горят. Воочию захвачена каждой ноткой. На пике вы-
ступления, когда солист только вывел:

Синий, синий иней лёг на провода.
В небе загорелась синяя звезда.
Лишь тебя-я нет в небе тёмно-синем.
О-о-о-о!..

    Многие это щемящее «о» выдохнули, да так и остались в
образах песни. И моя симпатия обернулась звёздочкой нари-
сованного музыкой и словами чудного неба.
    В антракте примкнули к буфетному хвосту. Выбор яств
невелик. Честнее сказать – вообще скуден. Да на то и мор-
ская струнка, чтобы снисходительно ценить всякие прелести
берега.
– Вить, пожалуйста, мне ромовку.
    Когда желанную купил, звенел первый звонок.
– Бесподобно вкусная какая! И чего я мальчишкой не роди-
лась? Моря, а не чертежи по мне.
– Представь ужас: девиц бы обижала, то есть обижал.
– Вздор! Ну, зажал бы какую. Так это им только в прият-
ность, – засмеялась, выразительно погрозила пальчиком, – я
этого не говорила.
    Не сразу догадался, что корабелочка наставляет на дальней-
шую жизнь. Ведь видела, чуткая, моё пропадание от стеснительности.
По-товарищески чуть выправить хотела. Только времени
не осталось и на один урок.
    Через неделю она сдержала обещанное в Руане. (Подроб-
ностей малейших в письме не упустила). Мимо объятий
скользнула привидением. От новой попытки семейства за-
слонилась скрипкой. Потрясённые родные всплеснули ру-
ками:
– В своём ли уме, Иринушка?!
    Отыграв пьеску, поклонилась с эффектностью
скрипачки-примы. Смычок опущенный уподобился вздраги-
вающей шпаге. Уста как зашиты.
    Строгая, ещё более талантливая сестра растерялась меньше
всех:
– В общем, нахально к Луи Берлиозу. Неужели так Франция
действует?
    Иринка держала общее напряжение ещё минуту. Лишь
увидев под столом арбузы, расслабилась:
– А это что у вас? Сейчас же, сейчас же хочу!..
  ...Ту скрипку и я слышал в непонятно как устроенной нашей
душе.
    От начавшейся столь прекрасно истории остались лишь
письма. Из последнего конверта выпала фотография. На ней
красивая молодая женщина держала на руках прижавшегося
сыночка. Рядом стоял и щурился от солнца другой. Счастли-
вая Ирина кому-то приветливо улыбалась. Может, мне?
    Просила всегда об единственном, казавшемся ей нетруд-
ным делом. Подчёркивала даже: «Если выпадет случай, не-
пременно побывай в Париже – этой почему-то очень русской
мечте».
    Желая избавить её от неловкости давнего дня, запальчиво,
каюсь, поклялся.
    Два года вычеркнулись без везения, и уже на «Белозерске»
выпадает фишка-рейс. Снова шли по Сене. Также ярко пода-
вала себя французская жизнь. С местами на караване мы были
зрителями галёрки. Накрапывал ласковый дождичек. Присо-
единяется к нам второй механик – баловень судьбы. Ему хва-
тило минуты проникнуться настроением, чтоб выдать: «Каж-
дую весну надо встречать с новой женщиной».
    Не стал с нами мокнуть. «Шербургских зонтиков» насвис-
тал начало и подался прочь в надстройку.
    Все мы в этом мире убеждаемся по-настоящему только в
своём...
    Не зря снилось, будто тянусь до нежной яблоневой веточки.
Под неосторожными пальцами вдруг хрустнула она, и облете-
ли на землю в нарядности невест лепестки. Вместо бонвояжа
стряслось непоправимое: в Кронштадте якобы оттузили задиристых
парней с красными помпончиками на бесках. Из мелкой мести
поездки для русских придушили...
    Сами собой сложились потом подправленные строчки, как
несводимая наколка на голой душе:

...Судьба, пошли у самого конца
В обрывках памяти корабль и море,
На счастье данные и горе,
Взгляд девушки, любившей не меня.

    Со временем тайная боль излечилась. Разным утешился на
ступенях лет. Много чего в мире стряслось. Например, Украи-
на отделилась от России.
    Иринка, в девичестве Волкова, теперь иностранка. Город
Николаев с другими задаренными по всяким поводам, – за-
граничный. Такова плата за химеры подкинутых идей. К спо-
собствовавшим этакому слов не подберу. У любого, если не
подлец, культурно не получится.
    Почёл за лучшее отдать телевизор в хорошие руки. Живу с
совестью в ладах. Памятью о любимых и о тех, кто по сердцу
был – очень дорожу.
    Открыл для себя с изумлением смысл надписей на кольце
царя Соломона. Первую: «Всё проходит». Вторую: «Пройдёт и
это». Осталось осознать глубину третьей: «Ничего не прохо-
дит».
      Твёрдо знаю – в этом будет награда за всё.

 *обязывающая дата - праздник работников морского и речного флота.