Признание в любви. Часть 4. Камни памяти

      Известная притча о строительстве Шартрского собора. Мудрец искал ответ на вопрос, в чём смысл жизни. Спросил рабочих: «Что они делают?»
Первый:
— Не видишь, камни вожу!
Второй:
— Зарабатываю на хлеб для жены и детей.
Третий, с улыбкой и гордостью:
—Я строю Шартрский собор.
     Так получилось и у меня. Камни памяти — близкие люди принесли свои воспоминания и ещё принесут слова для нашего с Ирой, да и для их тоже, собора памяти. Кто насколько знал Иру, тот настолько и приносит. Собор должен будет сохранить тепло отношений, чтобы каждый, кто его посетит, стал смотреть на мир с улыбкой, доброй и понимающей улыбкой, как у Иры. В камне воплощали символы веры у всех народов во все времена. Что может сохраниться навечно? Вера и ещё — память.
          
ВИКТОР РАССАДИН:
      С Борисом мы работали в Академгородке в Новосибирске. Вместе ходили на Галича, оказалось, что это его последний концерт. Атмосфера в научных кругах была, наверное, самой свободной в стране. Самиздат ходил по рукам, давали почитать иногда на одну ночь. Считалось достаточно — очередь.
       Потом, в Москве, я познакомился с его женой Ириной. Мы нашли общий язык, литературный. Встречались в Питере, где я часто бывал в командировках. Сидели, как обычно, на кухне. Хороший коньяк, для вкуса, только способствует общению. Всегда о литературе и о политике. По обсуждаемым авторам Ира всегда имела свою чёткую позицию. После двух часов ночи заглядывала её мама и предлагала перенести разговор. Ира в это время работала в организации, которая занималась конверсией оборонных предприятий, а это было моей темой. Арендовали они двухэтажный особнячок на Маяковской и приютили у себя Питерское отделение партии «Яблоко». Явлинский всегда там останавливался, обсуждали положение дел. Ира в этом участвовала, понимая проблемы экономики. Ещё раньше мы с Борисом были на многодневном многостороннем совещании под Москвой — дебаты о методах реорганизации советской экономики. Верх взяла, видимо под давлением Ельцина, команда Гайдара. Пожинаем плоды.
       Что касается литературы. Я вместе с Барбакадзе долго занимался составлением и изданием многотомной «Антологии самиздата». По этим и другим литературным делам часто бывал в ЦДЛ. Там, в ресторане, собеседниками оказывались интересные люди. Однажды обедали вместе с Ирой, встретились с Булатом Окуджавой. Было это накануне его поездки за границу. Разговор с поэзии перешёл на жизнь, и тут наши с Булатом взгляды на дальнейшие перспективы развития разошлись. Я, экономист, надеялся, что не всё ещё потеряно и в конце концов мы выберемся. Но поэтическое ощущение будущего, как обычно и бывает у таких людей, оказалось прозорливее. Его предсказание о нравах и судьбе следующего поколения, похоже, сбывается.

«Зависть, ненависть и вражда
Взойдут над просторами их полей».

       У Иры образование техническое, но, странно для меня, она была согласна с Булатом. Сказался, видимо, не столько аналитический склад ума, сколько интуитивное понимание действительности. Наглядная иллюстрация диалектики Гегеля — количество прочитанного переходит в качество — если логически невозможно просчитать события, то прогноз делает интуиция.
       Ира, как Луна, собирала и отражала душевный свет от добрых и умных людей, а их встречалось много. Я даже предложил Борису название: «Повесть о погашенной Луне». Это ведь на самом деле — история взаимоотношений двух близких людей, сведённых в единое целое неумолимым провидением. Взаимная симпатия и, наверное, главное — уважение предопределили их первый шаг навстречу друг другу, в дальнейшем и в семейную жизнь. Ирина была опорой, она складывала и держала семейное счастье.

ЛЮБА СМИРНОВА:
       Мы вместе на службе лет десять, не меньше, в Ленсистемотехнике. Тогда работали те, кто этого хотел, кому это нравилось, а многие читали, вязали, играли в шахматы... Работа была для нас интересная, коллектив дружный.
Ира пришла сразу после института в 1983 году, влилась в коллектив, как будто работала у нас всё время... У стариков вызвала уважение. С нами, молодыми, шалила и шутила. С её внешними данными (красавица — фигура, волосы, лицо, глаза) не отказывалась ни от какой работы. А мы в те времена ездили в колхоз, на овощебазу, ходили в ДНД, на субботники... По разным поручениям отдела бегала, как все мы, в магазины, с чайником за водой и пр. У нас работала женщина-инвалид, которая еле передвигалась вдоль стены, мы её водили к лифту и в туалет, мы падали вместе с ней, и Ира тоже. Часто коллективно ходили в кино, на выставки, ездили на дачи, ходили друг к другу в гости, устраивали праздники. По абонементу, также коллективом, ходили в бассейн, играли в настольный теннис. С Ирой было особенно интересно, она не подавляла своим интеллектом, всегда была «на равной ноге» со всеми.
       В работу сразу включилась, могла, если была необходимость, сутками работать. Ей сразу стали поручать сложные программы, с которыми она справлялась почти мгновенно. К ней обращались все — и завсектором, и завотделом — найти ошибку в программе. Она это делала легко и быстро, читая с листа текст.
       Меня переводили на должность мнс. И завотделом «выбил» мнс и для Иры, хотя ни одного молодого специалиста так рано не повышали. Кое-кто попробовал в отделе повозмущаться, что она-де позже пришла... но... Наши читали лекции в ЛИМТУ по проблемному программированию. У Иры там было много часов, и меня она уговорила, чтобы я не комплексовала. Там её впервые стали называть по имени-отчеству. А мы друг друга в отделе (даже не знаю, откуда это шло) называли по имени, и особый шик был, а не ругательно, это — ЛюбКа, МишКа. Так что сейчас мы тихо и грустно говорим: «Ирка, Ирка».
       О личном. Воздыхателей у неё было много. Даже просто так приходили, чтобы на неё посмотреть, позаигрывать. Ира чаще отшучивалась от воздыхателей, но могла и философски «отбрить». Но если было о чём поговорить, то могла пойти и в кафе, и в кино. Зайти в наш отдел поводы были — Лида П. выдавала деньги всему отделению, Люба М. всем печатала, у нас в обед играли в шахматы, а ещё мы вели футбольный тотализатор: делали ставки на результаты сезона. У каждого был свой стиль ставок. Кто пользовался Ириными знаниями о футболе, тот выигрывал, а сама она любила красивую игру в ущерб результату.
       Ира была замужем. Муж был её однокурсником и служил в армии, она его ждала. У них была комната в коммуналке, мы с девчонками иногда ходили к Ире в гости. Муж вернулся, часто встречал её после работы. Мы его прозвали амбалом, т. к. был огромного роста и комплекции. После армии он не пошёл работать, а сидел на Ириной шее. Что-то там ещё случилось, но я не лезла в душу, а Ира только спрашивала: «Ну почему?» Они развелись.
       Гриня — так мы между собой называли Бориса ласково. После предыдущего начальника-"полковника" он был, как день и ночь, нам было легко общаться, не было солдатизма, напряга. Но однажды весной (не помню год) на лестнице-курилке за дверью стояла Ира, вся дрожала. Я стала приставать — что с ней? Она не сразу, но сказала, что Борис пригласил слетать к морю... Голова программиста говорила ей: «Что, если, тогда...», а душа говорила: «Хочу, боюсь...» Мы с ней проговорили, наверное, час. Я её убеждала, что она свободная женщина, что можно проверить, попробовать. А вот если что-то не так (возраст/поиграет и бросит/и т. д.), то тогда и думать дальше. Она согласилась с моими доводами и пошла сказать: «Да».
       После возвращения из поездки я её спросила: «Ну, как?» Она без слов подняла вверх большой палец.
— Во всём?
— Во всём!
        Дальше я никогда не лезла с расспросами, только спрашивала: «Ты счастлива?» Она отвечала: «Очень. Я никогда не ощущала себя так раньше».
Когда мы встречались в Петергофе у Серёги, то Ира спросила: помню ли я тот случай, когда я уговорила её? Как не помнить... Так что, к их счастью и я немного приложила руку.
       В 1992 году моим начальником был Лёня Н. (его многие помнят по колхозу). Он решил потратиться на учёбу в автошколе и позвал меня, а я — Иру. Тогда учёба была ещё серьёзная, учились по-настоящему, а втроём было легче и веселее. Мы не прогуливали, с интересом разбирали автозадачи, пока не поймём.
       Запомнилось, что Ира писала конспекты быстро и разборчиво, мы с Лёней у неё списывали. С устным экзаменом у всех всё было хорошо. Когда началось вождение, я думала, что у меня не будет проблем, т. к. лет в 15–16 отец научил ездить по просёлочным дорогам. Но они были — парковка, езда задом. У Иры получалось всё!!! Может быть, и потому, что Борис много с Ирой ездил, занимался. Запомнилось, что стиль езды Иры отличался от нашего — она ехала по центру дороги, а мы прижимались к обочине. К экзамену мы были готовы неплохо, но сильно боялись, каждый зная свои минусы. Инструктор (Ленин знакомый) нас предупредил о всех мелочах и «подводных камнях», о характерах гаишников, о висячем светофоре в центре перекрёстка. Ира пошла сдавать езду первая, делала всё правильно и ... НЕ сдала! У нас с Лёней был шок (мы сидели сзади), мы не поняли, что было не так. Второй пошла я, медленно (по правилам!) пристёгивалась, ручник, зеркало... Гаишник начал хамить: «Ты чего телишься?» И я озлилась: «За Родину! За Иру!» — сдала. Немного о везении... Ира была лучшая из нас троих, подбадривала нас, помогала, объясняла, взяла удар на себя — пошла первой и ... Потом, конечно, быстро пересдала. А дальше наши пути, рабочие пути вместе с перестройкой разошлись. Но дружба осталась. Настоящая дружба никогда не расходится.

ЛЕНА ГЕРМОГЕНОВА:
       До чего же удивительна память человеческая. Порой кажется, что события и люди, которые встречаются на твоём жизненном пути, настолько незначительны, но именно они остаются с тобой надолго, на всю жизнь. Они как бы врезаются в твою память и живут с тобой всю жизнь.
       Я не помню, когда впервые увидела Иру, прогуливающейся по территории Пенсионного фонда, но, что удивительно, я сразу же заметила её в группе. Она выделялась на фоне всех остальных. Я ещё не знала, что жизнь нас сведёт достаточно близко, что потом, через несколько лет, я буду работать под её руководством. Ну а тогда, увидев её в первый раз, невольно подумал: гордая, знает себе цену.
       Это уже гораздо позже, когда общее дело нас сблизило, я поняла её значимость. Всегда спокойная, разумная, удивительно уравновешенная, с ней всегда можно было говорить, о чём угодно. До чего же она была гибкой в работе, как ненавязчиво она умела подвести тебя и вложить в тебя свою мысль. Причём это наблюдалось и в отношении с теми, кто был в её подчинении, и с теми, кто стоял выше её по служебной лестнице. Что и говорить, она была дипломатом от бога.
       Очень плотно мы трудились на протяжении 11 лет. Сказать, что наше сотрудничество и дружба были очень гладкими, я не могу. Но каждый раз я убеждалась, как тонко и умело она подводила меня к правильному решению. В шутку я её называла «серый кардинал». Мне всегда не хватало её спокойствия и разумности. Иногда я раздражалась, горячилась в разговоре и в своих действиях, но, что удивительно, пообщавщись с Ирой, я всегда приходила в состояние успокоенности. Удивительный психотерапевт была она. Она оказывала на меня какое-то тонизирующее действие.
       Не знаю, как бы сложилась моя судьба и работа в Пенсионном фонде, если бы судьба не свела меня с Ирой. Нам не дано предугадать, что было бы. Жизнь не терпит сослагательного наклонения. Для меня было большой потерей, когда Ира приняла решение и первоначально ушла из моей жизни как мой руководитель. Это была первая потеря её. Первая, но не последняя. Мы продолжали с ней общение и дальше, ведь жизнь продолжалась.
       Но, к сожалению, случилось то, что случилось. До последнего момента я молилась за неё и надеялась на чудо. Думалось, ведь случаются чудеса. Чуда не произошло. Как несправедливо, как обидно, как досадно, как больно. Мне очень не хватает тебя, Ира, не хватает спокойного, тёплого голоса, удивительной размеренности речи, уверенности во всём, не хватает тебя, моя дорогая Ирочка. Если есть жизнь на том свете, то ты видишь, насколько искренны мои слова, дорогая Ирина Михайловна...

РИНАТ ШАХМЕТЬЕВ:
       С Ирой мы познакомились в далёком 1997 году. Я уже почти год как работал в ПФР. Если память мне не изменяет, то Ира пришла где-то в мае-июне. Отдел был очень большой, сотрудников 40–50. Основным направлением работы была обработка документов — анкет (приём, ввод их в информационную систему, обработка и печать свидетельства, создание базы данных пенсионеров). В этот период мы мало общались.
       Наше тесное общение началось уже в Управлении ПФР в Приморском районе. Ира перешла туда сразу, как стали формироваться районные управления (2002–2003 гг.). Я же появился в Управлении в мае 2005 года. Это был тяжёлый период в работе для Иры. Функции выплаты пенсии в городе с января 2005 года от собеса перешли к Пенсионному фонду.
       Передача функций не прошла гладко. Были разные программные комплексы, базы данных имели много расхождений. Как следствие, некоторые пенсионеры не получали пенсии совсем или в неполном размере, месяц и более. Все они обращались в Управление лично и письменно. Многие из них были очень озлоблены. Ире как заместителю начальника Управления приходилось со всем этим разбираться, успокаивать и заверять пенсионеров, что в ближайшее время они получат свои деньги. По коридорам Управления было не пройти — так много народу было, по телефонам не дозвониться, все хотели пенсии сейчас и полностью.
       Потом — несколько лет опять вместе, уже в Управлении информационных технологий, куда Иру перевели начальником. Я стал её заместителем. Сотрудников много, четыре отдела, задачи соответствуют названию. Приходится заниматься базами данных, технологией обработки информации, разработкой программного обеспечения, сопровождением поставляемых продуктов и кучей других вопросов. Ире хорошо, это по её специальности, она во всём разбирается. Можно обсудить любой вопрос, вдаваясь в тонкости проблемы. Поэтому ей и с людьми легко и просто объясняться.
       Мы проработали вместе почти 20 лет. Занимались интересными вещами в разных сочетаниях. За это время хорошо узнали друг друга. Раз в неделю, чтобы отвлечься от сложной и напряженной работы, ходили в обед куда-нибудь попить кофе и съесть какую-нибудь вкусность. Это был наш ритуал.
       Иногда с близким кругом сидели вечером в ресторанчике, но не выпивали, а обсуждали текущее положение дел и перспективы. Сложности в работе и жизни всегда показывают сущность человека. Ира проявила себя бойцом, вдумчивым руководителем, никогда не пасовала перед трудностями. Прежде чем принять решение, всегда анализировала ситуацию.
Могу сказать, что с ней в разведку я бы пошёл, не задумываясь. Надеюсь, что она тоже.

ЛЕНА МИНИНА:
       Вспоминаю Иришу. Наше знакомство. Я решила обратно вернуться в Пенсионный фонд, в коммерческой структуре не срослось. Свободные вакансии были во вновь создаваемом отделе персонифицированного учёта, но только в вечерние часы. Меня определили в 105 кабинет. Все ревниво отнеслись к моему появлению, а Ириша предложила сесть за её стол во вторую смену. Так началось наше сближение. После моего перевода на первую смену в другой кабинет постоянно прогуливались в обед и болтали на разные темы. После работы часто ехали домой вместе до Комендантской площади, а потом в хорошую погоду брели пешком, провожая друг друга до дома. Несколько раз Ириша подвозила меня на своей машине, по-моему, белого цвета, агитировала меня сдавать на права, но об этом позже. Но потом на работу на машине перестала ездить, объясняя жуткими пробками. Вот так работа нас сдружила.
       Семьи. Я рассказывала про своих оболтусов-сыновей, Ириша меня журила, что я их очень балую, я, конечно, обижалась. Ну и, конечно, иногда перемалывали косточки своим любимым мужьям. Не помню, как наши Вовик и Боря познакомились, но, мне кажется, всё началось с Сестрорецкого курорта. Отлично провели время. Семьи нас сдружили ещё больше.
       Дачи. Ириша с наступлением мая часто рассказывала про свою дачу, какая там красота, необыкновенная аура и микроклимат. Обсуждали посевные и сбор урожая. У меня с урожаем всегда плохо, вот Ириша и стала меня приглашать к себе на дачу для обмена опытом, а дача за границей, нужны визы. Ведь мы до этого дальше, чем в Петрозаводск, на машине не ездили. Так что благодаря Ирише мы открыли новую страницу в путешествии на машине.
       Поездка очень понравилась и дача тоже. Запомнился ресторанчик на заливе, у самой воды. Пасмурно, ветер. Мы только вчетвером. Про вкусную еду и не говорю. Потом выдали пледы, сели на веранде, потягиваем кто кофе, кто покрепче. Волны подкатываются совсем близко. Ощущение погружения в стихию, вокруг всё бурлит, но нам очень спокойно и уютно. Когда сидишь с близкими людьми, всегда так. И чем круче вокруг, тем приятнее. С ответным визитом Ириша с Борей тоже приехали к нам на дачу осенью. Так что дачная тема у нас всегда присутствовала в разговоре.
       Путешествия. Ведь путешествиями меня тоже зарядила Ириша. Она мне рассказывала и про юг Испании, и про Париж, Вену, Грецию и другие места, и страны. И я подсела на поездки. Приедем после отпуска, обмениваемся впечатлениями, фотками и обсуждаем, куда бы ещё махнуть. Я как-то заикнулась, что хотела бы в Японию, но это, наверное, останется мечтой, а Ириша взяла и слетала в Японию, да еще со сломанной ногой.
        Права. Как она агитировала, чтобы я сдала на права, можно сказать, долбала, я всё отнекивалась, ссылаясь на зрение, Вовика, который не даст водить, возраст и др. Но решилась и записалась на курсы по вождению. Ирчик даже не поверила. Сдала, права получила, положила в тумбочку. Ириша и тут меня стала обрабатывать, чтобы я ездила, может и обработала бы, если бы...
       Работа. Ириша пошла на повышение, была, как и я, по должности, но ей предложили начальника Управления по автоматизации. Конечно, она сама всё решила для себя, но моего совета спросила. Я ей сказала: «Иди, но повышение твоё отразится на наших взаимоотношениях, так устроена наша система». Она ответила: «Что за чушь ты несёшь?» и оказалась права, система её не изменила.
       Болезнь. Я знала, что у Иры тромбоз. Тромбоз лечится, нужно время. Ни слова о настоящей болезни. Я не понимала, что и почему с Иришей так долго происходит, задавала глупые вопросы. Ирчик (я её так называла, она у меня даже в трубке так была забита) что-то объясняла, а я этому верила.
       28 февраля, в день рождения, пришла к Ирише, а она лежит, не двигается и, грустная-грустная, говорит: «Какой у меня замечательный Боря, ты бы знала», немного помолчала, а потом сказала про онкологию, а у меня аппетит пропал. Тут до меня стало доходить, что всё очень серьёзно, прибежала домой, расплакалась, стала звонить знакомым и описывать ситуацию с Ириной. А 1 марта мне это подтвердил Боря. «Ну почему, — всё время я задавалась вопросом, — вы молчали?!» Иришку уже не вернуть, а вопрос всё равно остался.

ТАТЬЯНА РУМЯНЦЕВА:
       Я знала Ирину Михайловну всего несколько лет, исключительно по работе. Нет, конечно, мы разговаривали и на отвлечённые темы, вместе отмечали праздники на работе, но всё равно этого мало, чтобы рассказывать о ней как о человеке людям, которые знали её гораздо дольше меня. Вряд ли я скажу что-то новое, поэтому расскажу просто одну забавную историю. Что мы знаем о вероятностях? Есть очень наглядные примеры, иллюстрирующие случайность. «На семинаре по IT в Питере участников сотни три. Их трое из Пенсионного фонда, сидят в середине. На таких семинарах женщин процентов десять, ярких — не так много. Поэтому неудивительно, что, когда начался розыгрыш подарков, на сцену пригласили именно Ирину. Обычно вызывают кого-нибудь из совсем молодых девушек, но они оказались не столь заметными и симпатичными. Розыгрыш состоит в вытягивании анкет из тщательно перетасованной пачки — такая большущая стопка. Призов было штук десять. Когда Ирина вытащила мою анкету, те, кто заметил, что мы сидим рядом, захихикали. Но следующей, после перетасовки пачки, она вытянула анкету другого нашего сотрудника! В зале общий смех. Такое совпадение просто невероятно. Если бы это произошло в менее доброжелательной аудитории, то организаторов бы точно заподозрили... Подарки мы получили. А вот свою анкету Ирина не вытянула».
       Получилось, что почти невероятное событие подчеркнуло её отношение к людям, когда на первом месте стоит забота не о себе, а о других.
       А как с Ирой было интересно и на работе, и по жизни, приходилось и подтягиваться, это увлекало. Найти общий язык с собеседником у неё получалось само собой, со всеми, с кем общалась. Наверное, это запас знаний и уровень интеллекта, с врождённым тактом и литературным опытом. Как её будет не хватать.
       В нашем IT-подразделении начальники, как правило, вырастали из эникейщиков (это техническая поддержка пользователей компьютеров). Кто-то начинал именно так, у кого-то в служебные обязанности в том числе входили и установка/настройка программ у пользователей, кто-то, как Ирина Михайловна, начинали с программирования, в том числе и на ассемблере.
       Ирина Михайловна пришла в Управление сразу же на должность начальника, правда, с прежним хорошим опытом программирования. Её кабинет находился на третьем этаже, где сидит всё высокое начальство, в том числе управляющая. Когда по утрам у управляющей были какие-то проблемы с компьютером, она вызывала на помощь Ирину Михайловну. После очередного рассказа об утренних подвигах я и сказала Ирине Михайловне, что обычно бывает наоборот: эникейщики вырастают в начальники, а она, видимо, решила заполнить этот пробел в своей карьере. Похихикали.

ЛЮДМИЛА РЕПИНА:
       Сегодня сорок дней, как не стало Ирины Михайловны. Невозможно поверить. Теперь, когда уже ничего не изменить, мучают вопросы: почему ушла именно она, такая молодая, красивая, умница? Что можно было сделать, чтобы предотвратить случившееся? Память услужливо подсовывает разные варианты: от «вызвать скорую на месяц раньше» до бесконечности. Очень тяжело, потому что уже ничего не сделать, это навсегда.
       Мы были знакомы много лет, а последние шесть работали вместе. Работать было комфортно. Всегда внимательная к людям, всегда готовая помочь, Ирина Михайловна умела и слушать, и слышать. Выглядела безукоризненно, располагала собеседника участием и мягкой манерой общения. Очень важно, что Ирина Михайловна могла оценить объём работы, степень сложности. Мнения не всегда совпадали, но компромисс находили.
       В памяти останется улыбка, красивые распущенные волосы, стройная обаятельная женщина.          
      Невозможно смириться.

    ВОЛОДЯ ВАСИЛЕНКОВ:
       Белый лист взял, смотрю на него, словно на пустой экран. Как же хочется снова увидеть этот сюжет, это кино, в котором и сам принимал участие.
       Прошло тринадцать лет, как я работаю в системе ПФР, и тринадцать лет, как я знаю Ирину Михайловну. Я не хочу говорить «знал», всё равно она будет рядом, в мыслях, в воспоминаниях, в тех фотография, которые есть где-то в сети или на диске. Есть в сердце, да и в душе те моменты жизни на работе, которые останутся навсегда.
      Пришёл работать в систему после службы в армии, только-только женился, налаживал семейный быт. Было непросто жить с родителями под одной крышей, жена со свекровью часто скандалили, доставалось и мне. А тут и на работу нужно вовремя приходить, это так внезапно оказалось: приходить вовремя. Помню, был момент такой, в начале моего испытательного срока — опоздал, наверное, на час, уже не помню из-за чего. Жена уже была к тому времени беременна, закидоны были. На работе отчётный период, а сервер не работает, и нет никого. Мне Михайловна и говорит, спокойно так: «Ты определись, ты работать-то будешь или нет? Тут же, кроме тебя и твоего напарника, нет никого, а работать надо». Мне тогда стыдно стало, неуютно как-то. Но и понятно стало: если нет никого, люди-то как будут работать? Так и научила меня Михайловна работать за совесть. И как-то всё пошло после этого в работу: и голова, и руки. Леность улетучилась. Интерес проявился.
      Сказать, что она строгая — нет, не скажу. Обижался ли на неё? Нет, не было у меня на неё обид никогда, на других начальников было, а на неё — нет. Как-то могла она сделать так, вроде и начальник она, а вроде и дружить можно. Я даже не знаю, как это описать. Не было у меня такого раньше, чтобы начальник, вдруг, с другой стороны смотрелся. По-человечески. Наверное, и работал отчасти ради неё, сколько раз пытался найти другую работу. Но она отговаривала: «Что ты там делать будешь? Начинать всё сначала?» Психовал иногда от вышестоящих инстанций, по их письмам и запросам. Но как-то с Михайловной было это проще переживать, были по одну сторону баррикады.
      Весёлое время было. Работали дружно, если надо было задержаться — оставались, если могла — с нами оставалась. По телефону вечером по работе могли часами переговариваться. Предложений и технологий много дельных провели, другие районы к нам приходили, опыт перенимали. Помню, насмешили и меня, и себя: раньше торговка приходила, вещи да бижутерию приносила. Вот сотрудницы и примеряли по кабинетам, кому что идёт да как сидит. Позвонила мне Михайловна, сказала, картридж у них закончился в кабинете, ну я и пошёл. А они блузки меряют, закрыться им и в голову не пришло или забыли просто. Сидят такие довольные, в лифчиках, тряпочки разные в руках вертят, разглядывают, обсуждают. Вдруг дверь открывается, на пороге мужик с картриджем для принтера. Вот визгу было, а потом хохоту.
      Был период, когда кабинетов было мало, а людей — много. Вот и сели вместе с ней в одном кабинете. Года три или четыре просидели. Тут уж всё на виду: и работа твоя, и недостатки. И кто как чихает, кто как разговаривает и т. д. Всё как на ладошке. Бывало, грусть какая или печаль постигнет, то вышестоящее начальство дуреет, то нижние чины глупят — коньяк у нас на такое дело всегда был припасён. По рюмочке принимали, паузу в работе делали, переговорим о том о сём. Легче стало и дальше работаем. Настолько хорошо работать вместе с Михайловной, чудесная во всех отношениях женщина. Перешёл вместе с Ирой на новое место работы.
      Белый лист – пустой экран. Как же хочется снова увидеть это кино.
Последний камень положил близкий друг, как и должно быть. И потом, известно, что «лучше всего запоминается последняя фраза».

ЮРА ПОКРОВСКИЙ:
      Почему я пишу об Ире? Проще всего сказать, что начал после разговора с Борей, когда он решил писать. Это правда, но есть что-то ещё. Когда я уже изрядно написал, Лена (моя жена) спросила: писал ли я Ире стихи? И я вдруг понял, что не помню. В юности я писал огромное количество гениальных (и не совсем) стихов и раздаривал их направо и налево. Женщины (мои читательницы) делились на две категории: те, кто любил меня, и те, кто любил мои стихи. Когда же возникло исключение — женщина, любившая и меня, и мои стихи — я женился (с теми, кто не любил ни то, ни другое, я старался не общаться).
      Ира моих стихов не любила. Что же нас связывало столько лет? Можно сказать, что с ней было интересно.
      Видимо, главное в начале 80-х — это совместные побеги от действительности. Они не могли быть частыми — у Иры была, как я догадывался, трудная жизнь: коммуналка. Некогда любимый муж, с которым уже были очень плохие отношения. Он был отчислен из института, служил в армии, потом толком не работал и не учился, любви у них, думаю, уже не было.
      Наши встречи были редки, но с тем большим наслаждением мы «убегали». У нас были свои любимые игры. Например, кто-то читал две строки какого-нибудь поэта, другой должен был закончить строфу. Если даже не знал — никакой обиды не было, так как в итоге узнавал прекрасные стихи (у Иры был отменный вкус).
      Хочу заметить, что стихи, да и вообще книги, были тогда малодоступны. Ира лучше меня знала Ахматову и Цветаеву (я мог блеснуть только «Лебединым станом»). Я лучше знал Вяземского, А. К. Толстого, Набокова. Короче, это было здорово, казалось, что жизнь продолжается.
      Ещё одна игра — переводы: сонеты Шекспира, Киплинг. Конечно, мы не знали и трети сонетов. Но 66, 90 и другие знаменитые, конечно, знали. Смысл был в том, что читали одни и те же строчки в разных переводах. Тут Ира была сильнее в Пастернаке, на равных мы были в Маршаке, но у меня были дома переводы Финкеля! Это было просто волшебно.
      С Ирой я познакомился ещё в детстве, точно не помню, когда. Сперва я подружился с её кузеном Сашей Гольдиным. Мы жили в одном дворе, учились в одной школе. Но главным, что «съедало» разницу в три класса (я старше), был шахматный кружок ДПШ Выборгского района. Мы ездили в него до четырёх раз в неделю.
      Жили мы в микрорайоне, построенном АН СССР, и наши родители, работая в АН, были знакомы и имели общих друзей. Я был «мальчиком из хорошей семьи» и вскоре появился у Гольдиных в доме. Там я и встретил Иру. Внимания не обратил: 16 и 12 лет (примерно) — слишком большая разница. Лет в 14 у Иры начался роман с одноклассником, и она прямо со школьной скамьи «выпорхнула» замуж.
      Запомнившаяся на всю жизнь встреча произошла на Сашиной свадьбе. Вернее, встречи не было. Я был назначен Анатолием Александровичем, Сашиным папой, директором-распорядителем свадьбы (что-то вроде администратора). Важно гуляя вокруг Выборгского дворца бракосочетаний и подсчитывая многочисленных гостей, я через стекло увидел Иру с мужем. Он подходил к ней, что-то сердито выговаривал и отходил. Ира виновато хлопала глазами. Он страшно меня возмутил, и я решил, что обязательно потанцую с Ирой (на правах друга семьи) и наговорю ей чего-нибудь приятного. Правда, на свадьбе Саши была его одноклассница, с которой у меня в это время был небольшой платонический роман, но она присутствовала с мужем и не должна была обижаться. Мысль же о том, что Ирин муж разозлится ещё больше, мне не пришла в голову.
      Но моё намерение пропало даром: к Саше Ира с мужем так и не пришли. Я спросил Сашу: «Почему?» Он ответил, что этот («козёл», «придурок», «жлоб» — не помню) к нам не ходит и Иру не пускает.
      Через некоторое время на каком-то празднике (праздником мог быть и отъезд Сашиных родителей на дачу) я встретил Иру без мужа (он то ли попал в армию, то ли они с Ирой крупно поссорились). Она напоминала гордую независимую крепость. В полемике с Сашиными друзьями участвовала активно. В какой-то момент она привела цитату из фильма Фассбиндера. Сашиных друзей из спора она выбила (кто такой Фассбиндер?), а я позволил себе то ли продолжить цитату, то ли вспомнить другую. Ира посмотрела на меня изумлённо (Cашин друг и знает, кто такой Фассбиндер!).
      Выйдя из-за стола, мы начали с ней трепаться с перерывом на танцы — её много приглашали, и она никогда не ломалась. Я танцую очень плохо, но пришлось — для продолжения разговора. Позже она смеялась, что за интересный разговор расплачивалась риском иметь оттоптанные ноги.
      В дальнейшем, встречаясь у Саши, мы начинали разговор, не теряя времени. Как-то раз заговорили о книгах, которых в советскую эпоху фактически не было в продаже. Сказал, что у меня есть знакомый книжный спекулянт с хорошим образованием (московский Физтех) и что я могу их познакомить. Ира согласилась. Тут получилась накладка. Мой приятель решил принять нас дома у своей подруги. Но Ира сказала, что ей не хочется общаться с моим приятелем, и не могу ли я передавать деньги и книги, у неё мало времени, а он зануда (что правда, то правда, но мы все зануды). Я легко согласился: для меня и встреча с приятелем, и встреча с Ирой были очень приятны.
      Так мы начали периодически встречаться, иногда в кафе, иногда у неё дома. Там я познакомился с её отцом. Походы в кафе для меня были мучением — я не пил ни чая, ни кофе, а выпендриваться было неловко. Приходилось мучиться. Один раз Ира выбрала «Сайгон». (Второй, на Владимирском, первый уже давно не существовал.) На меня он произвёл ужасное впечатление. Ира поняла, и больше мы туда не ходили. Один раз, я не помню, где я, как обычно, мучился с кофе, разговор не клеился. Ира пристально смотрела на меня, потом не выдержала, резко протянула руку, быстро выхватила ложечку из моей чашки и положила её на блюдце. Моё воспитание меня подвело.
      Наши встречи становились всё реже — книги на чёрном рынке были дороги, да и у каждого была своя личная жизнь. Помню ещё историю. Ира спросила меня, читал ли я «Пену дней» Бориса Виана. Я признался, что не только не читал, но даже писателя такого не знаю. Ира сказала, что это — великая книга и мне надо её прочитать. У неё, к сожалению, её нет. Я взял у того же книжника (у него прекрасная библиотека) и, прочитав, согласился, что роман блестящий, просто выдающийся. Я решил подарить его Ире. Но даже на чёрном рынке он встречался редко. Наконец мне его достали, и я позвонил Ире, что хотел бы с ней встретиться. Она ответила вяло, что да, конечно, но на этой неделе ей некогда, и чтоб я позвонил на следующей. Я ответил, что хочу сделать ей подарок, это её не поколебало. Тогда я сказал, что хочу подарить ей «Пену дней». Она ахнула и воскликнула: «Ну зачем ты сказал, надо было сделать сюрприз». Интересно, как бы я его сделал, если она не собиралась встречаться.
      Другим известным местом незапланированных встреч интеллигенции 80 годов был кинотеатр «Спартак», где демонстрировались не шедшие у нас в прокате западные фильмы. Там я и видел Иру. Однажды ей повезло с фильмом Антониони «Блоу-ап», она подошла ко мне в очереди, а я простоял перед этим уже часов пять. Мы жертвовали своим временем, иной возможности посмотреть классическое кино не было. Зато как приятно потом обсудить его в кругу друзей.
      Вообще ее личная жизнь была для меня тайной за семью печатями. Она не скрывала, что её отец еврей. Они с Сашей шутили, что они русские родственники, их мамы, русские, были родные сёстры. Вскоре я женился. Мы перестали общаться, даже у Саши я бывал очень редко из-за своего переезда в другой район. Мы с ним работали близко друг от друга и иногда виделись в обед. Потом он уехал в Израиль, и наши отношения вообще прекратились. Как-то раз я столкнулся с ней на эскалаторе на Невском проспекте, и она вдруг сказала, что встречается с мужчиной намного старше её. «Это так здорово, так интересно, что я не представляю, как бы я теперь могла общаться со своими ровесниками». Она вспорхнула с эскалатора к ожидавшему её мужчине, а я побежал домой, даже не став его рассматривать. Кто ж знал, что через несколько лет он станет одним из ближайших моих друзей.
      Прошли годы (это не метафора, это факт). Первого января 1991 года я стал директором МГП «Климат» при Государственном Русском музее. Нам с Вадимом Бросалиным удалось собрать лучших специалистов в городе по отоплению, вентиляции, кондиционированию. Программистов мы были готовы брать по договорам, но для постановки задачи и подбора специалистов нам нужен был свой организатор. Я позвонил Ире и объяснил, кого я ищу. Она сказала, что подумает. Дня через два Ира предложила на это место себя. Я, конечно, согласился.
                Наши отношения очень быстро стали семейными. Мы с Леной стали бывать у них в гостях, они с Борей — у нас. Мы вместе ходили в кино, в кафе, в театр (что не мешало, конечно, ходить и по отдельности, а потом рекомендовать посмотренное). Дружбе не помешал и уход Иры в феврале 1997 года в Пенсионный фонд (где она и работала до самой смерти).
      Из отдельных эпизодов вспоминается пение под гитару в их доме. У Иры красивый голос, от природы поставлен, музыкальный слух, Боря ей подпевает и подыгрывает на гитаре, получается вполне прилично, а я хорошо помнил тексты. Как-то раз на каком-то празднике Ирин папа попросил нас спеть «Перекаты» Городницкого, которые мы пели в прошлый раз. Никогда ни до, ни после меня не просили спеть на «бис».
      Помню ещё поход в КДЦ «Московский» на спектакль Молодёжного театра «Плутни Скапена». Билеты были подарены мне администрацией, и места были близко к фойе. Это позволило Боре первым выскочить из зала в антракте и первым добежать до буфета. Короче, содержание мольеровской пьесы я не знаю по сей день, помню только блестящую и темпераментную игру Сергея Бызгу.
      Это не значит, что нам всё одинаково нравилось. Например, я категорически отказался идти в МДТ на «Дядю Ваню», сказав, что видел его со Смоктуновским, с Басилашвили и вообще раньше читал. И, главное, не люблю пьес Чехова (кроме водевилей). Ира стала рассказывать про спектакль и Спивака, но я остановил её фразой: «Я знаю, о чём эта пьеса». С тех пор это стало присказкой («Ты пойдёшь на “Короля Лира” или ты знаешь, о чём это?»). Бывали расхождения и более серьёзные. Как-то раз после небольшого конфликта Ира по телефону мне сказала: «А мы только сегодня с Борей о тебе говорили. И решили, что хоть ты и очень мерзкий, но лучше тебя всё равно никого нет».
      Прекрасное время, проведённое нами (мной и Леной, моей женой) с Ирой и Борей трудно разделить на эпизоды. Но ещё одну историю чистого хулиганства не могу не рассказать. Лена хотела увидеть спектакль по Островскому. Я предложил «Доходное место» в Комиссаржевке. Хороший театр, хорошая пьеса, хорошие кресла. Предыдущий заметный питерский спектакль по этой пьесе (в Александринке с Бруно Фрейндлихом и Михаилом Екатерининским), кроме меня, никто не видел. И вот, посоветовавшись с Борей, я взял ложу бенуара на четверых. Дам посадили вперёд, Боря достал фляжку с коньяком, и второй акт, угостив Лену с Ирой «по чуть-чуть», мы приятно сидели в темноте ложи.
      Увы! Всё прекрасное кончается. У меня образовался флюс. Который начал расти. Мне даже не поставили диагноз (первая биопсия и ряд маркёров ничего не показали). Как-то раз в Доме Кино (не помню, что мы смотрели) Ира с Борей стали звать нас в грузинский ресторан на Обводном, где не так давно побывали. Я сказал, когда флюс пройдёт. Увы.
      Но первый в больницу попал Боря. Ира страшно перепугалась. Она звонила нам по три раза в день и просила меня съездить с ней к Боре в больницу. У меня Лена лежала в «своей», но сил ещё на всё хватало.
      После больницы мы зашли в какое-то кафе попить пива. И Ира неожиданно впервые заговорила о своей личной жизни. Она сказала, что сделала огромное количество ошибок. Я, пытаясь отвлечь её, спросил: «Какие это?» — «Ну первый брак — огромная ошибка». Мне захотелось подчеркнуть её безошибочность (было не время посыпать голову пеплом). Я сказал, какая же это ошибка. Тебе было 14 лет, когда ты влюбилась. Прямо со школьной скамьи ты вышла замуж. А английские учёные недавно выяснили, что любовь — это химия. «Англичане, как всегда, правы», — согласилась Ира. «Тем более, — продолжил я, — при твоей красоте ты бы всё равно быстро вышла замуж». — «Знаешь, — ответила Ира, — в следующий раз, когда захочешь сделать мне комплимент, не говори, что я красивая, скажи, что я умная». Разговор не получил продолжения, позвонила Лена, что её отпустили на выходные, и мы разъехались по домам.
      Вечером Ира вышла в скайпе спросить, как дела у Лены и съезжу ли я с ней завтра к Боре. Она очень его любила и чувствовала себя без него совершенно беспомощной. Я, конечно, поехал. Она наготовила, накупила еды (корпус был жутким). Кормила его. Боре было уже легче, и я почувствовал себя лишним. Сказал, что благо погода хорошая, пойду посижу часок в больничном садике. Мне всегда приятно пообщаться с умным, весёлым, интеллигентным человеком (с самим собой). Они не возражали. Буквально через день Боря сбежал и лёг потом в Мариинскую больницу, где его подлечили.
      Мне наконец поставили диагноз: карциома гланды, неоперируемая, 4 стадия. И я загремел в онкодиспансер на три химиотерапии. Практически на всё лето. Боря часто навещал меня, Ира не была ни разу. Один раз Боря позвонил и предупредил, что они придут вдвоём, но пришёл один, сказал, что Иру задержали на работе. Во время общения (ещё была Лена, она, как Ира, ходила к мужу каждый день) мне позвонила Ира, сообщила, что освободилась и может сейчас приехать. Мне стало её жалко (после тяжёлого рабочего дня ехать через весь город, чтобы побыть со мной 15 минут), и я стал её отговаривать. Она возразила, что ей не трудно, а то Боря с собой её не берёт. «Ревнует, наверное», — сказал я. «Наверное», — согласилась Ира. Дело, конечно, было не в ревности. У Иры только что от рака умерла мама, и Боря оберегал её от нового падения в онкологическую атмосферу. Увы!
      После химиотерапии я практически сразу попал в Дибуны (по квоте на облучение). Вернулся еле живой и неходячий. Ира с Борей очень помогали. Не только навещали и поднимали нам с Леной тонус, но и привозили продукты. Когда я начал ходить и добрался до районного онколога, выяснилось, что хотя удалили много, один крупный узел остался. Что делать? Короче, после долгих врачебных споров я продолжил химиотерапию, в результате которой потерял все волосы на теле, даже брови. Ира с Борей рвались меня навестить, я уклонялся. «В чём дело?!» — строго спросила Ира по телефону. Я долго чего-то мемекал, нёс какую-то чушь, но Ира заставила меня сказать правду: я не хотел, чтоб Ира меня видела в таком беспомощном и ужасном виде. «Хорошо, — сказала она, — Боря зайдёт, а я час-полтора погуляю во дворе». Надо знать наш двор — колодец. Но Лена решительно пресекла мои глупости. Я перезвонил и сказал, что Лена мне велела не валять дурака.
      Когда я после сильного кровотечения попал в Мариинскую больницу, Ира тоже ходила по врачам. Как-то раз Она зашла ко мне вместе с Борей. Я заметил, что Ира неестественно держит ногу, когда сидит, но ничего не сказал. В какой-то момент мне нужно было выйти, она поддержала меня под руку и предложила проводить. Я отказался. Когда я вернулся, Ира уже рассказала Лене про свой диагноз. Лена передала мне, я очень расстроился, но в отчаяние не впал: подобных случаев среди моих знакомых было много, в худшем случае они жили несколько лет, а в лучшем — два моих близких человека прожили уже более 10 лет и на данный момент живы и не снижают рабочей и творческой активности.
      Я скоро выписался, но был, мягко говоря, не очень хорош. Мы не могли видеться — Ира занималась своими болячками, берегла, наверное, ещё ногу, а у нас третий этаж без лифта, но перезванивались по несколько раз в день. Наконец в декабре её положили в онкологическую больницу в Песочном. На пятницу назначили операцию. Оперировать должен был какой-то известный профессор. Мы беспокоились из-за тромбоза, но Ире анестезиолог сказал, что это штатная ситуация. И вдруг, кажется, уже в четверг операцию отменили.
      Перезванивались мы, как и ранее, по несколько раз в день, а второго января собрались с Леной приехать. Ира принимала гостей уже лежа, но вставала без посторонней помощи. Мы очень хорошо провели время. Хотя Боря был уже сильно измучен, а мы, трое инвалидов, явно на многое не годились и сил было мало, но всё прошло очень душевно.
      Забыл написать, что Ире пришлось уволиться с работы. Врачи её выписали из больницы на службу, она просила неделю за свой счёт, но там с этим были какие-то проблемы. Когда мы уходили, Ира встала проводить. Я, чтобы не говорить банальностей («держись», «крепись», «всё будет хорошо»), посмотрел ей в глаза и сказал: «Поправляйся. Пожалуйста». — «Я постараюсь, — сказала она. — Ты тоже».
      Ира снова легла в больницу в Песочном. Мы, друзья и знакомые врачи, в том числе онкологи, удивились, что не начинают с операции основной опухоли, но что решено, то решено. Иру перевезли в больницу Мечникова. По-прежнему перезванивались по несколько раз в день. И вот наконец операция на позвоночнике. Операция (как сказали врачи) прошла успешно. Из Хайфы приехал Саша. Навестили с Борей и меня. На Петрова продолжить лечение отказались, тогда Боря поехал в онкодиспансер на проспекте Ветеранов. Там они согласились, но нужно было приехать в понедельник на комиссию на Березовую аллею.
      Ира уже не вставала, к тому же у неё были постоянные боли, держалась на уколах. Но делать нечего. Заказали они медтранспорт. Приехали, «легли в очередь». Ира там долго находиться не смогла, уехали домой. Снова Боря на Ветеранов, снова договаривается, снова везёт Иру, на этот раз приняли, договорились на госпитализацию. А по ночам неотложки, уколы, не до сна.
      29 февраля у Иры день рождения. Но 29-го в 2017 году нет. Когда приехать поздравить? Поехал в воскресенье, 5-го. Лена не может, только что прооперировали бедро. Ира не встаёт. Всё болит, но об этом не говорит. Взгляд ясный, грустный. Поговорили. И ей тяжело, и мне. Прощаюсь. Беру руку, касаюсь губами. Плакать хочется. Боря вызывает мне такси. Мою речь не так просто понять. Это была наша последняя встреча.
      Боря пишет, что во время моего приезда у него было жуткое чувство, что я приехал прощаться. Честно пишу, и в мыслях такого не было. Наоборот. Собирался оттянуть свой визит к лечащему меня на Ветеранов химиотерапевту, чтобы заодно навестить Иру. Он пишет, что даже вышел, чтобы нам не мешать. Это было совершенно лишнее. Мы давно уже всё самое важное друг другу сказали и не столько словами, сколько отношениями.
      12-го в воскресенье мы с Леной встали поздно, я взял телефон и увидел пропущенную СМС от Бори. Сердце похолодело. Открыл. Два слова: Иры нет.
      В минуты, когда я был близок к смерти (а это случалось неоднократно), была у меня бредовая мысль: «Заплачет ли Ира на моих похоронах?»
      Теперь я этого никогда не узнаю.