Старый юнгаш

     На этом свете стесняйтесь невозвращённых долгов. Лич-
но меня огорчают долги памяти. Все они носят собственные
имена ...
– Как звать?
– Витя.
– Фамилия?
– Рохин.
    Мент образца 42-го года обмакнул перо, занёс ручку над
четвертушкой серой бумаги. Писать протокол расхотелось. Да
и что можно вывести по поводу спёртой у торговки-«кукуруз-
ницы»* шаньги? Не хватало ещё при малограмотности описы-
вать экс, шляющихся после школы пацанов. Другое дело –
дохляк-одиночка. Понятно и кратко.
    Имеющий бронь был нежалостлив, однако вникал: почти
прозрачный малец, даже куснуть её не успел. И как-то ловко
дал себя захапать, когда хотелось выхватить пионера покруп-
нее.
– Вали, шкет, и больше на Поморской и базаре, чтоб не видел.
    Широкая половица, где переминался Витёк, вмиг опустела.
Прежде чем задать стрекача, с выпрыгивающим сердечком,
осмелился приоткрыть дверь в несвободу и крикнуть:
– Спасибо, дяденька!
    Резвые ноги сами вынесли на Павлиновку. Эх, встретить
бы ребят с той шанежкой! Хотя и понималось: съели на бегу.
С подкатившего рабочего трамвая со шпалами свистнули. Эти
из другой компашки нелюбителей делать домашние задания.
– Айда фашистов пинать!
    Отказаться от такой редкой радости невозможно. Запрыг-
нул на ходу.
– Только две улицы, тётенька.
    Какое там две! Катили почти до Кузнечихи. А там по на-
плавному мосту быстрёхонько к соломбальской площади.
Мальчишек – что воробьёв подлетело. Тусуются, ждут. У уг-
лового макаровского магазина, где поворачивали на Сульфат
колонны пленных, происходила законная сатисфакция.
    Вот и на этот раз серый охраняемый строй завернул впра-
во, и тотчас в излом его устремились храбрые русские маль-
чишки. Пусть этак, но сразиться с врагами «крест накрест».
Рванул и Витя, только душа подвела. Не вовремя вспомнились
тихо умершие с голода соседки, покалеченный на фронте доб-
рый дядя Костя и многое другое, за что им век не расплатить-
ся. На бегу навернулись слёзы, помешали прицельно пнуть
больнее. По неписаному закону от конвойных второй раз кви-
таться не полагалось.
    К зиме многие кибальчиши с голодухи ослабели. От город-
ских только Витька с корешком подтягивались. За всех сража-
лись соломбальские. Но однажды своей войны не получилось.
В ненавистной подошедшей змее виднелись молодые женские,
а то и девичьи, лица. Это шагали живые остатки «воздушно-
го моста», которым Гитлер собирался подбодрить окружён-
ную под Сталинградом армию. Фройленс-пилоты и бортовые
стрелки имели несчастный, трусоватый вид. Мальчишеская
честь удержала на месте всех.
    Пинаться больше не являлись. Теперь сил хватало только
на то, чтоб пробежаться по школьному коридору.
– Ура, наши город взяли! И ещё... водокачку!
    В сорок третьем такая радость выпадала часто.
    Зима и выпускная весна в семилетке № 8 тащились под
ощущение пустоты брюха. После мая – прощай чернильницы,
езда по темам вроде: «Как жили и боролись крестьяне до ре-
волюции». Пришла, наконец, желанная пора самому опреде-
ляться.
    Прошлогодние бомбёжки Архангельска аукнулись спро-
сом на всяческих мастеров. В кровельщики брали пареньков
отчаянного вида. Витёк этому пятибалльно соответствовал.
Получил, к великой гордости, рабочую карточку на хлебную
пайку. Мать и сестрёнка чувство разделили, но и переживать
за него, ой как стали.
    Здание АЛТИ, где располагался самый крупный госпиталь,
пострадало ужасно. Поговаривали, что «юнкерсы» навела
особая засланная команда немецких «фонарщиков». Ничего
святого, через которое нельзя переступить, на этой войне уже
не было. После налёта несчастных дважды солдатиков укла-
дывали в грузовик – и прямо на быковское кладбище. Как не-
навидели тогда врага, как хотелось мстить после этого!
    Не премину слово вставить. Неким чудом людям из тех
лет показать на книжных развалах обложки с фашист-
ской техникой и теми стервятниками, – бедные были бы их
продавцы.
    Старательно латая крышу, ученик кровельщика посматри-
вал с верхотуры. Далеко на Бакарице стояли под разгрузкой
серые транспорта. Пересекали реку юркие «макарки» между
пригородной пристанью и вокзальным причалом на левом
берегу. Особо любил провожать взглядом огромный «либертос».
    Если тот шёл на выход в море, срывал с головы кепку, рис-
кованно распрямлялся и крутил над головой. Очень хотелось
Витьке, чтоб навели на мостике бинокли и рассмотрели его.
Поняли бы комриды, что он ничуть не боится и желает такой
же смелости всем на борту.
    Мечта попасть на корабли неожиданно улыбнулась к новой
зиме. Объявили набор в школу юнг вспомогательного флота
Беломорской флотилии. Нечего и говорить, сколько нашлось
желающих! Шерстили заявления дотошно. Учительскую вось-
мой школы посетили товарищи «приёмщики». Опрашивали
вежливо, будто классных дам по былому статусу.
– Ну а вы, Антонина Андреевна, кого из вашего выпуска
порекомендуете?
Комсомолистая Тоня зарделась от ответственности за
слова.
– Витю Рохина и по парте дружка его Петрова. Другие сов-
сем тихие. Знаете ли, ослабели. На переменках постаивают в
коридорах у стеночек. Те же, как до войны, носятся. Живчи-
ки такие. Дисциплина воинская им только на пользу пойдёт.
– Убедили, такие и нужны.
    Словно патефонная пружина, доведённая ручкой до упо-
ра, крутила жизнь пластинку дней. Сколько друзей-приятелей
враз появилось. А эта умопомрачительная морская форма!
Жгло желание красиво умереть за Родину. Вот только прежде
обязательно зайти при парадке в школу порисоваться. Упить-
ся девчоночьим, плохо скрытым восхищением.
    Проститься с матерью и сестрёнкой, прочесть последнее
письмо отца с фронта. И на корабль, в бой, на лихую, герой-
скую смерть. Пусть все потом рыдают, и Антонина тоже. Това-
рищ Сталин, читая донесение про неравную морскую схватку,
спросит: «Все ли достойны наград?» Ему отчеканят: «Так точ-
но. Все, и юнга Рохин».
    Пока же учили дизеля, слесарили по штангелю, крутили
ручки наводки списанного за непригодностью орудия. Парал-
лельно шлифовалось умение пронзительно свистеть на вари-
анты: с пальцами и сжатыми губами. Учителя по непрофиль-
ному – свои же годки. С того ли, что преподавали доходчивей,
свист выходил лучше.
    Ближе к выпуску пришла на батю похоронка. Долго искал
Витя потаённое слёзное место. Нашёл его у края парка, где
стоял когда-то до тридцатых соломбальский Морской собор.
Весь запас слёз, на жизнь отпущенный, там оставил.
    Вскоре проклятая война кончилась. По распределению по-
пал на буксир. Ходили обеспечивать стрельбы, всякое разное
выполняли. Само собой, курил уже по-взрослому. На берегу
повырастали зелёные ларьки-засады. Сто грамм, кружка пива,
рыбёшка. Фронтовиков целых и калеченых здорово притяги-
вали. В избранной компании не грех и даже почётно очутить-
ся. К некоторым «дотам» название прилипло. В Соломбале
знаменитая «Тишина» у победителей была в авторитете. Дру-
гого послабления народу вождь не предложил.

    Позвольте тут сбиться и начать от себя. А что ещё знаю,
попутно выложить.
Судьбе вздумалось свести нас вместе на трёх невезучих ле-
совозах. Уверен, спроста ничего не бывает.
    «Воркута» обернулась годовым исправлением характе-
ристики. На «Оке» прокатились по камням у Кандалакши.
С пробитыми балластами вместо Англии очутились на «Куз-
нице». Последний «Абагур» утонул бы. Глубина не позволила.
За жизнь стальную обрастал неприятностями то мельче, то
крупнее. При нас в рейсе на Кубу накрылся гирокомпас. По-
добно неловкому вопросу к прохожим про время, штурмана
просили коллег дать точку.
    Можно, конечно, валить на крёстных мамочек, на кого
угодно. Правильней, считаю, кивнуть на судовые роли, где
обозначились мы – с нашей-то удачливостью.
    В 73 году возник новый деловой оборот: «Сдать в чартер».
«Воркуту» отправили в болгарский. Даже сейчас хочется уточ-
нить. Ладно, сдержусь.
    При очередном заходе в Бургас, прибыл через Румынию от
кадров докомплект. С ноля второй механик решил поставить
нового моториста. Только выступил я в коридор будить, как
увидел деда и того, за кем отправился. Ничуть не комплексуя,
тот распёр руки в дверях каюты и рубил дерзкие фразы:
– Устал с дороги, войди в положение. Румыны в вагоне про-
давали чёрт-те что, а не самогон.
    Юрий Александрович Будиев – запоминающийся, успеш-
ный стармех, не склонный к потачкам, понимающе кивал го-
ловой.
– Сделаю, Сергеевич, отдыхай.
Такое бы не показалось странным, знай я тогда, что это раз-
говор постаревших юнг.
    Наутро теплоход подготовили, как субмарину, к погруже-
нию, то есть задраили всё. Вырубили вентиляторы, захлопну-
ли их шторки. Началась выгрузка. Фосфатная дрянь – сверх-
проникающая штука. Серая мучнистая пыль неупустительно
вползла всюду. Подпудрила тех, кто по необходимости высо-
вывался на палубу и кто носа туда не показывал. Котельная
форсунка «Монарх» с категоричностью умной техники отка-
залась работать. Распахнули двери в МО с двух бортов, чтоб
не заглохла динамка. Липкое, удушливое наше состояние и
красивый вид болгарских помидоров уравновесились антиподами.
    Следующая моя вахта была с 16.00. Зная, что ожидает в
«яме», собрал в комок все душевные силы. У рундука с робой
будто приговор зачитали. Если мне так заранее фигово, то ста-
рому каково было?!
    Сергеевич держался на корточках у входа в машину, где
могли ёще раскуриваться сигареты. Черты лица его редкой
правильности и мужественности лепили образ «русские не
сдаются».
– Ничего парень, нормальный ход, – прохрипел он, как бы
отсыпал горстку бодрения, - вахть!
    К ночи грейферы заканчивали щёлкать стальными пастя-
ми. Открывались выходы на палубу, и хоть как-то сносно ста-
новилось до утра. Когда выгрузка подходила к концу, объяв-
лялась зачистка трюмов. К нашему удивлению, за это платили
левами. Немного, но и не крохи, значит, на вино.
    Первым героизатором дяди Вити стал один из лишних ме-
хаников, выпущенных АМУ на перелив потребного. Обладал
он редким талантом: мог озвучить любую вещь, кого вздумается
будьте-нате. Хоть болт с гайкой на 65-ть.
    Объявим свой День Благодарения на нашем борту, просим
артиста проявиться. Тот и рад. В секунду перелицует себя во
фрица-люфтваффщика, начиная верещать:
– Ахтунг, ахтунг, в воздухе Рохин!
    Настоящий ответчик за Родину незамедлительно являлся
из соседней каюты. Под хохот «Варна» и сливовица шли ис-
ключительно хорошо.
    Снова путь до Марокко. Там мучиловки гораздо меньше.
Засыпались огромной кишкой. Пока команда толкалась на ба-
заре за отрываемым в Союзе с руками кримпленом, «Воркута»
оседала по последнюю регистровую марку.
    Только отваливал лоцманский бот, по «Берёзке» с нетерпе-
нием кричали:
– Дать воду на палубу!
    Боцман с матросами, сатанея от напора в шлангах, смыва-
ли и гнали ненавистную фосфатчину в шпигаты.
    Отрадно чистыми по синему ковру роскошной Средиземки
с баловниками дельфинами держали курс на новое мытарство.
    На пятой болгарской стоянке, после тошной вахты, попро-
сились с матросиком Морозовым в город у первого помощника.
– Да кто ж из комсостава пожелает с вами таскаться вече-
ром?!
    Показался отказ верхом несправедливости. Ну и прогуля-
ли себя сами. По нынешним временам такое в порядке вещей,
тогда же - амба. Так судьба развела меня с Сергеевичем. Угодно
было сделать это ей ненадолго.

    После годичного исправления отправили на «Оку». С при-
чуды первого боцмана запомнилась она всем оранжевой по-
лосой на фальштрубе. Не с этого ли «петуха» и команда там
оказалась особого подбора? Взять хоть постоянных моторис-
тов, держащих гонор и всячески подчёркивающих смешное
первородство.
    Тут заявился, к моей радости, Виктор Сергеевич. Знаток
судовой жизни сразу всё понял и покончил с этим весьма ори-
гинально.
    В сколь возможно опрятной робе вышел он на первую хо-
довую вахту. Истинный машинёр, не оставляющий ничего без
внимания, начал щупать от коромысел главного двигателя что
полагалось, и по всему проходиться цепким взглядом. На ниж-
них плитах оценил ладонью температуру картерных крышек
динамки, корпусов ходовых насосов и... лобики не ожидавших
дерзости гордецов. (Тогда в море по двое стояли). «Короли»
сникли.
    Судоводителей угораздило часами позже камни найти.
Кадры Сергеевича тут же в переадресовку, а я ещё пережил
зимнее докование.

    Через пару лет попадаю на «Абагур», где тоже любили под-
черкнуть своё. И гораздо повесомей, чем литр засохшей ки-
новари. Главной фишкой у экипажников был главный двига-
тель – настоящий швейцарский «Зульцер».
    При отходе от «тайваня», после погрузки молдавскими бригадами
понадобилось привести караван в походный вид. Машинным людям
выпало ровнять бурелом над третьим и четвёртым трюмом.
    Принялись мы за дело на якорной стоянке с заманчивым ви-
дом родного города. Уходили на зиму, настроения никакого.
    Вдруг самостоятельно летит прямо в руки баланина.
Поднимаю голову, а это (Ахтунг!) Рохин. Прибыл, значит, и сра-
зу включился. Теперь точно скучно не будет. Ему в большей
развеске, потому как умеет высекать смех. Шуточки Сергееви-
ча часто сходились на мне. Вот вдарила очередная:
– Нос-то у тебя ещё больше покраснел. Говорил же: запивай
кефиром.
    С этой минуты новоприбывший сразу застолбил вакансию
остряка и бывалого. Кисло смеялся и я. Пикироваться с ним –
что против ветра...
    Засветло зашабашили. Последний кругляк лёг подобающе.
Обтяжка найтовыми – дело сугубо матросское. Объявляется:
– Всем свободным от вахт и работ увольнение до 23.00.
    Дядя Витя, уже давно свой, кричит плотнику:
– Давай мости «Новгородский» с «Костромским» доски в
четыре. Вернусь – кренами проверю.
    И отбыл адмиралом на рейдовом катере проститься по вто-
рому разу.
    На том «Абагуре» попали мы с Сергеевичем под укоризнен-
ный перст судьбы. Через это получили вразумление.
    Из первого же выхода на берег в каком-то кубинском за-
холустье старого юнгаша привели под руки. Спасая его от не-
приятностей, потащили вдоль надстройки, затем по трапу на
главную палубу. Там его полностью доверили мне. В коридоре
матросов стараюсь половчее перехватиться. Неисправимого в
своём жанре прислонил к вечно запертой двери фотолабора-
тории.
    Та возьми и распахнись по закону подлости, увлекая в па-
дение обоих. Сергеевич шмякнулся в той черноте без послед-
ствий. Я же по росту никак не мог разминуться лбом с фаян-
совой раковиной. От дикой боли сразу пожелал невыполни-
мое: больше не таскать пьяных и самому не быть волочимым.
На третье, заняться наконец-то своей запущенной жизнью.
    По родившемуся настроению даже перечёл несколько
учебников, валявшихся по каютам. От долгого отдыха головы
скучные страницы преодолевались как занятные. Вспомнил
даже то, чего не знал или мимо ушей когда-то просквозило.
    Возвращаясь в старушку Европу, зашли в Гамбург. Приоде-
лись по средствам. Скромно отметились в баре с приглянув-
шимся названием «Оушен бойс». Ветеран купил бежевую курт-
ку-канадку и выглядел по-журнальному стильно. В таком-то
виде пожаловали в Питер, где получили новый осмыслитель-
ный урок.
    На стояночной вахте нашего козырь-туза произошло недолжное.
Открылось мне такое, как только в машину спустился. Предложу,
думал, в заведении на Невском приход отметить.
    Вот те раз! Сергеевич трёт до блеска плиты, будто помо-
ложе бы не нашёлся. Выпирала досадная глупость только что
выпущенного из училища салаги-четвёртого. Вспыхиваю с
коротким запалом.
– Тоже мне линкор «Марат»!
    В сердцах пнул в аут жестянку со смесью солярки и мас-
ла. Освобождённый этаким образом, грустно улыбнулся над
моим наивным бунтом. Словно хотел сказать:
– Ёрничаешь, держишь марку, но всё равно потом запрягут,
посчитав, за старую конягу. А ты терпи, виду не показывай.
Сноси, как всякий Филиппок бездушно офицерить будет.
    Сие на меня здорово подействовало. Свои выводы сделал
молча.
    Чин чинарём заняли столик. Оркестрик долдонит с повто-
рами. В зале как в аквариуме: все разнопородные, разноцвет-
ные. Две молодые дамы поскучать подсели. Мы галантно при-
нялись ухаживать. Вижу, шалуньи тайным знаком поделили
нас. Одна мной, другая Сергеевичем занялась. Седой мореман
был великолепен: смешил до сотрясения сложных причёсок,
с эффектной раскованностью водил в танцах. К нолю в от-
личном настроении на разных такси продолжить знакомство
разъехались.
    Утром балбесно заявляюсь сразу к Рохину. Того как под-
менили: сидит в каюте грустный, обиду запивает. Оказалось,
фифочка бросила его у своего подъезда, не догадываясь, как
расстаются по-человечески.
    Попробовал свернуть на другое – всё напрасно. Очевид-
но, для него стал случай причиной разборки с собой. Совесть,
столь задевающее оскорбление, явно сравнивала с чем-то из про-
шлого. Тогда и посвятил меня Сергеевич в свою закрытую
историю.
    «Двадцатилетним ушёл из флотилии. Направил стопы в
ГАП. Расшифровать если: Государственное Арктическое паро-
ходство. (Смешно довольно в 49-м году найти хоть что-то
частное). Контора тут же, в Архангельске. Нескромно сказать,
пользовался тогда у девиц и «обнесчастненных» войной жё-
нок безотказным успехом. С того по этой части здорово за-
знался.
    Ходил на одной старой галоше "Холмогоры", и случилось тонуть.
Вахту в машине держали до крайности. Когда выскочили на палубу
маслопупыми в одних майках, пришлось в холодянку вперёд
ногами прыгать. Штивало не слабо. Шлюпки вёсельные от
парохода отнесло, несмотря на все старания быстро нас из воды
подобрать. Видим, гребут к нам, тем и утешаемся. Колотун от
мокроты всего сотряс. Чувствую уже равнодушно – коченею.
Сознание лампою то вспыхнет, то притушится. Вдруг над самым ухом:
– Витя, Витенька не замерзай! – и снова про то же.
    Это наша деваха дневальная Галина утицей вокруг меня плавает
и тормошить пытается.
    Она, оказалось, в шлюпку сухой не полезла, а где-то прята-
лась, ожидая, когда наша вахта проявится. Тогда всё за нами
повторила.
    Стыдно стало, что дрейфлю перед синюхой смертной. Губы
с трудом разлепил.
– Не мешай, Галя, купаться.
    Её заело на одном:
– Витя, Витенька, не замерзай!
    Короче, вытащили нас из воды, как котят. Я расстроился:
лямку майки без драки порвали. Вскоре датский спасатель
на всех парах подошёл. Кончилось приключение.
    Все, как сговорившись, в «пропажных» листах написали
про два бостоновых костюма, габардиновый макинтош и часы
золотые. Многим не поверили. Ну, да не в этом счастье.
    Стал размышлять, почему, каковой жизнью обязан, в меня
втюрилась? В плаваниях никогда не волокитничал. И вот поди
ж ты. На «биче» в одной умной книжке прочёл: «Любовь не-
совершенна, если она не страдала». Решил: так и быть – же-
нюсь на идеальной. Тогда, кто надумает, расписывали сра-
зу. По характерам совпали, как крейцкопф с параллелью. Во
всём нормальный ход. Сын родился. Тут Галя непоправимо
болеть начала. Пряталки из-за меня оплатились канающим
ревматизмом и всякими болячками. Вологодская дева-пава
превратилась в инвалида. Душа же, какая была, такой и оста-
лась. Вырастила Серёжку – мою улучшенную копию. Работать
умудряется, солидней некуда: в Доме политического просве-
щения – уборщицей».
– А как ты, Сергеевич, с ГАПом тем расстался?
– В 53-м его в Мурманск перевели. Я же, семейнообязан-
ный, рассчитался, чтоб чаще бывать с ними.
    Помолчал, закурил очередную.
– Вздремнуть в самый раз. Больше ты меня на гулялово не под-
бивай.
– Клянусь, не буду.
    Теперь я знал про него всё. Действительно, имея вид класс-
ного мужика, отношение к жёнушке не переменил. Разве что
увеличил дозу, когда выпадал случай или обнаруживался из-
лишек денег, рублей этак в пять.
    К зиме списался я с «Абагура». Не в долгих поступил заоч-
но в Макаровку...
 ...Прошло четыре года. Мы увиделись случайно в поликлини-
ке Водников. Каждый пришёл по своей причине: я на годовую
комиссию, Сергеевич недомогал. По узнаваемому характеру 
сочувствие отверг. Поинтересовался про дела на всех
фронтах. Доложил ему, что на 4-м курсе, а в личном пролёт
со свистом.
– Нормальный ход, парень, – не изменяя коронной оценке,
подытожил он. Помолчал и добавил золотой копеечкой надежды:
     «Житьё-бытьё есть самая превратная штука. Вот на дрян-
ных стульях тут сидим, приёма ждём. Веселья не наблюдается.
А на самом деле мы в былой, лучшей по шикарности, гостини-
це «Европа». Здесь на втором этаже ресторан когда-то славил-
ся. Улавливаешь – всё изменчиво. Так-то, тёзка».
    Пожизненный юнга Рохин умер в октябре 1987 года. Отча-
лил в благом неведении, что грядёт дальше. Будьте уверены,
застань он перемены, блестящий перл бы выдал!
    Поколение, морённое голодом, познавшее труд с детства,
опеку партии, для которой росло расходным материалом, ухо-
дит. Никогда за ними не водилось приличного достатка, ма-
шин, дач с баньками. На этот набор счастьица смотрели они
весёлыми глазами бражников и скоморохов.
    Не повторить таких бессребреников. Не скопировать чут-
кую верность. Обжиг печей времени не тот.
    Их патриотизм не чета тупому западному. Там отделывают-
ся поднятием флагов на личных лужайках. Наши же, по рус-
ской душе, отдали Отчизне всё. По большому счёту – жизни,
ничего не потребовав взамен.
     В чём-то грешные, а в главном – почти святые.


   * кукурузники - прозвище жителей приморских деревень,
возникшее в период 1-ой мировой войны из-за самовольной расхитительной
выгрузки американского парохода с кукурузой, севшего на мель.