Этюд 24

  Ида не могла оторвать глаз от портрета, любуясь прекрасно выполненной миниатюрой. Закрыв кулон, она хотела снова положить его в шкатулку, но вдруг передумав, надела его на шею и посмотрела на Сергея Васильевича:

   — Как я смотрюсь? — вертясь перед зеркалом, — спросила она. Он глядел на нее, не отвечая на вопрос, а она, ожидая его одобрения, продолжая красоваться перед зеркалом. И, вдруг он увидел не Иду, а Зиночку, она улыбалась ему, и ее большие  глаза сияли каким-то необыкновенно чарующим, притягивающим и зовущим светом.

   Не помня себя от счастья, он шагнул к ней с раскинутыми руками для объятья:
   — Зиночка!
   — Сергей Васильевич, — отшатнулась от него Ида, — что с вами? Вам нехорошо? Я сейчас принесу воды.

   — Не надо воды, Ида, со мной все в порядке. Извини, вместо тебя, я увидел Зиночку.
   — Так вы ее до сих пор любите? А как же тогда Елизавета Михайловна?

   — Это совсем другая любовь, и даже не любовь, а необъяснимое, другое какое-то чувство, но сильное и глубокое, захватившее однажды тебя, все твое воображение, как будто в плен, но ты рад ему и не хочешь вырваться из него, а наоборот хочешь, чтобы он продолжался и не заканчивался, потому что тебя понимают, тебе сострадают. Помните, как у Шекспира — «Она меня за муки полюбила, а я ее, за состраданье к ним».

  Он замолчал и о чем-то задумался. Ида тоже молчала, обдумывая его высказывание о чувстве и любви.

  Первым прервал молчание Сергей Васильевич:

   — Что же мы сидим? Нам давно пора возвращаться, скоро Лизонька приедет с работы. Я вызываю такси. Готовься, подумай, может, ты захочешь что-то из вещей взять с собой.