Вкус жизни

                Бог - есть Любовь.
                Иисус - есть любовь.
                Он во всём.
                Нет ничего более искреннего.
                Ведь никто не может любить так, как Он.
                Человек без любви - сухой и злой,
                потому что он без Бога.
                Каждому из нас необходима частица Бога - "Любовь".
                И она есть везде и на войне в том числе.
                Любовь - это надежда.
                Она придает нам сил и без нее никак...
                Также как невозможно без Бога.
                Любовь во всём:
                в запахах, в отношениях,
                в искренности и глазах животного,
                которое Вас любит, и предано Вам.
                В любви к своему дому, Родине.
                Любовь вокруг нас. Её просто нужно принять.
                А это значит принять Бога.
                Ведь "Господь даёт нам длину дороги.
                А её ширину мы определяем сами".


                ВКУС ЖИЗНИ
 

          Я начал свой жизненный путь с рождения на водопаде, в самом прямом смысле, на водопаде в Карпатах, что в нескольких ста метрах от туркомплекса  Яремча…
        Видимо это сказалось на моём бунтарском характере, что был вложен в рождённого со своей мощью, напором, силой, и в тоже время, с чистотой горной талой воды…
        И так… Я был рождён. И рождён я был, явно, никак не для спокойной, размеренной жизни… На каждого из нас у Бога свои планы. И я не был исключением. Вся моя жизнь, начиная с рождения, напоминает борьбу, борьбу с самим собой, и как  мне казалось тогда, с самой жизнью. Но это скорее всего от юношеского максимализма.
        Когда мне исполнился год, начались "первые встречи" с трудностями на этой "грешной" планете. Тяжело заболев двухсторонним воспалением лёгких, я был помещен в Госпиталь, в реанимацию. Почему в госпиталь, а не в больницу.  Мой отец в прошлом -  военный, и это была лётная войсковая часть Ивано-Франковск – 16, которая располагалась в красивейшем месте, в низине между гор, через всю часть протекала чистая горная речка, название которой я не помню…
        Дошло до того, что я превратился из обычного подвижного ребёнка в "почерневший скелетик", напоминающий маленькую мумию. С божьей помощью я держался за жизнь. Наступил день, когда мой отец, которому я благодарен всю жизнь,  решил меня банально выкрасть из "лап" медицины, благодаря чему  я и остался жив… 
Через какое-то время  я с отцом уже был в Курской губернии, в селе Козино. За моё выживание взялась моя бабушка Дуня, царствие ей небесное… И меня начали возвращать к жизни…
        До сих пор помню запах того дома, запах печки, запах соснового бора, в который меня выносили, чтобы я дышал смолой сосен. Бабушка выкармливала меня особой едой - желтком домашнего яйца вперемешку с сахаром и мёдом. Это меня и спасло, вытащило и вернуло к жизни.  Это и повлияло на моё  выздоровление лучше всяких лекарств. Навсегда остался в памяти этот вкус, как оказалось, "ВКУС ЖИЗНИ"…
               
               
                ОЖИДАНИЕ СОЛНЦА
   
        Шло время…
        И за это время я прошёл воспитание в яслях и дет. садике… Затем школа, военное училище, и вот она - гражданская взрослая жизнь после комиссации из армии… Операции на плечо не прошли незамеченными… И я был выпущен в жизнь из-за забора военного училища города Серпухова, военного заведения, в котором я провёл, прожил, прослужил четыре года… С этой жизнью за забором связано очень много. Но об этом чуть позже, как и обо всём другом. А этого всего и разного в моей жизни  произошло ой как много. 
        Когда случаются  какие-то события в нашей жизни,  мы поначалу недооцениваем их. Но затем, по истечении времени, понимаем, что то, что произошло, было необходимо, как опыт, который позволяет жить дальше...
Итак, вот она, "гражданка-жизнь" на свободе. Это слово - свобода часто тогда произносилось в голове первое время. Но всему свой черёд. И потихоньку эйфория у человека, оказавшегося вне забора, таяла как лёд… Медленно, но безвозвратно.
Столкнувшись с действительностью, я с каждым днем всё более понимал, что эта свобода не так односложна, как мне казалось. А главное стало понятно, что меня здесь никто не ждал.
        Было также ясно, что ни средняя школа, которую я прошёл от звонка до звонка, ни музыкальная школа, ни время учёбы и службы в военном училище по большому счёту мне здесь не помощники. Всё это было невероятно далеко от жизни, далеко от той действительности, в которую я попал. И эта действительность не из книг, не из кинотеатров.

        ЭТА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ – ЖИЗНЬ...

         Проносились события, коих было немало. Позитив сменял негатив, и наоборот. Мой неотёсанный БУНТАРСКИЙ ХАРАКТЕР каждый день бился своим неопытным, но все ещё крепким лбом о стену препятствий, получая всё новый и новый опыт.
Чем  я только не занимался... Работал и на себя в сфере рынка, "бок о бок" со своей страной. Тогда это был хоть какой-то шанс остаться на плаву. Но монополия крупных бизнесменов сожрала мой бизнес,  как  и  бизнес мне подобных "горе- предпринимателей".
        "Работал и на дядю"… Но и тут всё было непросто. В итоге чувство безысходности, депрессия и ощущение полной никчемности всё чаще посещало меня.
В то время страна была крайне нестабильна. Что и привело её в итоге к войне. Гнойник под названием Чечня лопнул. Результат - война пришла и в Россию, в наш дом.
        Из Чечни постоянным грузом приходили закрытые гробы. Уезжали туда молодые, полные сил ребята, которые войну знали только по книгам и боевикам с "голубых экранов". Всё оказалось гораздо страшнее. Война каждый день проглатывала молодые жизни, и всё ей было мало…
По собственному желанию я оказался в военкомате. В итоге, вот она новая действительность… Надо признаться, что на тот момент я не осознавал всей серьёзности моего намерения.
        Я решил ехать в Чечню как контрактник. Думая, что сбегу от этой действительности, где меня не все понимают и не всё у меня получается. Я попадаю в другую... страшную, с запахом пороха, трупов и горящих нефтяных вышек… Вышек, из-за которых мы совсем не видели солнца. Только мрак и запах гари.
Итак, все мы оказались на железнодорожном вокзале города Белгорода. Был тихий вечер весны, даже слишком тихий, как мне тогда казалось. Я был против, но меня провожали родители и моя девушка. Мою участь решил разделить Лёха… Человек значительно младше меня. Но это не особенно мешало нашему общению. Наконец, мы в поезде. Он медленно отъезжает. А за стеклом вагона так же медленно удалялись лица близких мне людей.
        О переживаниях, которые я испытывал на тот момент, писать не стану. Думаю, они понятны…
        Вместе с лицами близких уходил и  постепенно исчезал за окном родной город. Вот с этого момента и началась наша, пока еще "малая Чечня"...
Публика, желающая посетить боевые действия,  подобралась разношерстная… Здесь были разные ребята  со всей области. Из разных слоёв общества и, конечно, каждый со своим характером и со своими принципами. Необработанный ещё жизнью "человеческий биоматериал", иначе и не скажешь. Большая их часть жила ещё на тот момент в своём мире. Мире, построенном мамами, бабушками и иными доброжелателями, пляшущими вокруг них и угождающими во всём… Но были и серьёзные пацаны, хорошо понимающие, как непросто зарабатывать хлеб насущный, и у которых это была единственная возможность привезти из командировки деньги. Деньги, основанные на страхе, лишениях и испытаниях.
        Сопровождающие от военкомата господа офицеры прошли по вагонам, вкратце рассказав будущим бойцам о порядке и приличном поведении по пути следования, а также не забыв упомянуть о вреде алкоголя. Массово кивнув в виде знака согласия с отцами-командирами, и проводив их взглядом, народ приступил к выгрузке провизии на столы. Чего здесь только не было. Мы потом часто вспоминали то, чем нас нагрузили близкие. Здесь было всё... Надо признаться, что бойцы, сразу забыв не только о вреде жирной пищи, но и алкоголя, тут же приступили к трапезе.
По всему вагону разлетелись запахи копчёностей, мясных изделий и алкоголя, какого только душа могла пожелать. Начиная с крепких домашних настоек, русского виски, в народе называемом самогоном, заканчивая пивными изделиями. За ночь, конечно, все перезнакомились. Но утро, так быстро и тяжело наступившее для всех, показало также и другую сторону медали… Память подводила почти всех. И в очередной раз, обращаясь друг к другу, мы, извиняясь, спрашивали кого как величать.
         Прибыв на вокзал в Москве, во время построения, нам сообщили о дальнейших планах государства на нас и распустили на два часа до следующего построения. К тому времени дошли последние новости из Чечни. Надо сказать, эти новости на бойцов подействовали отрезвляюще, а на некоторых и кардинально.  Нескольких "бойцов" на следующем построении с нами уже не было… Их "тоска"  по малой родине оказалась сильнее того желания посетить горную местность, нежели это проявлялось до этого. Вся удаль молодецкая выветрилась вместе с алкоголем. Надо признаться и мы с Лёхой призадумались. Но не над тем, конечно, чтобы покинуть строй, а над тем, что для нас было далеко, а по телевизору в зале ожидания стало обретать более ясные очертания…
         Следующим  транспортом, приближающим  нашу встречу с югом, стала электричка, которая и доставляла нас до пункта назначения. Короткое построение по выходу из электрички, и вот мы в колонну по три дружно выдвинулись в расположение  легендарной Таманской дивизии, в которой нас инструктировали и в которой мы получали обмундирование. И вот опять он, запах солдатской столовой, запах формы, к коей я и по сей день испытывал уважение, запах кирзовых сапог и гуталина. Всего этого не было  с 89-го года, со времён моей учебы и службы в военном училище.
         Сменив, как сейчас говорят, гражданское платье на форму  и ещё раз убедившись, что форма нам идёт, мы с Лёхой проследовали на лекцию отцов командиров по старой теме - как себя вести по пути следования в поезде. Но разница теперь была в том, что мы уже не те гражданские, что ехали в Москву на паровозе. Теперь нами подписаны документы о контракте, нам выдана форма и мы поставлены на довольствие. Мы уже военные люди. Вагонные шутки закончились, начинается новая, для большинства пугающая реальность. О, если бы многие из нас представляли, сколько ещё нас ждёт впечатлений. И вот мы опять в пути, опять поезд, опять разговоры, но это были уже не те разговоры и не те люди. Форма и контракт изменили почти всех, но не меня. Доказательством тому является то "погоняло", которым меня окрестили товарищи по оружию…
         Проникшись ко мне отеческой любовью, меня окрестили  Фимой, видимо в честь Фимы Шифрина… Возможно, это была защитная функция психики, но я был неугомонен. Юмор неиссякаемо бил из меня ключом, - и всё по головам сослуживцев…Это как раз то, чем всегда занимались известные комедианты… Я не обходил вниманием ни одного воина… Всё начиналось с того, что я выбирал – находил одного "счастливчика" из всей "банды"и глумился над ним по своей доброте душевной ,  вовсю раздавая всем клички. Никому не приходило в голову затаить обиду. Напротив.   Доходило до того, что будили, если спал. Войны требовали продолжения…
         Забегая вперёд, это не закончилось и  под Грозным, где стоял наш полк. Но об этом позже. Мы с вами туда ещё не добрались. А пока мы в пути… Тем временем города один за другим оставались позади. Вот уже и "батюшка Ростов помахал нам вслед"… И со всем этим нарастало чувство тоски. Внутри появлялась по нарастающей, как снежный ком, пустота. Пустота и тоска. Эти две подруги сопровождали нас всех. Кого-то больше, кого-то меньше… Но они не обходили никого. Это факт…
         Ночью, когда все спали, наш поезд остановили прямо в поле. И эта ночь была невероятно тёмная. Не было видно ни луны, ни звезд. Станцией послужил какой-то заброшенный полустанок в степи. По всем вагонам пронёсся крик командиров, окрашенный в тона нецензурной брани, и это я сейчас смягчил…
         - "Всем из вагонов на выход, на построение!"
         Но многие бойцы все ещё боролись со сном. Вследствие чего, были удалены и сопровождены из вагонов на свежий воздух физически. Напряжение нарастало. У бойцов разыгрались фантазии, и каждый старался высказать свою версию происходящего. После чего, командование все версии свело на нет своим объявлением. Здесь в степи нас пересаживали на банальную электричку, что вызвало ропот недовольства у любителей поспать. Через пару часов за нами пришла долгожданная электричка, и народ очень шустро погрузился в вагоны… При этом двери электрички не закрывались, и   движения никакого не наступало… Неясность положения немного угнетала. Опять в ходу были домыслы и фантазии.
         Прошло ещё немного времени, и у нас появились гости. Это были "люди в чёрном", как мы их потом сами же и окрестили. На них была незнакомая, абсолютно чёрная, но очень красивая форма.  Такой формы я ещё не видел. И было видно, что даже для наших командиров это стало сюрпризом. Эти люди подавали совершенно чёткие, громкие команды. Надо признаться, что когда они неожиданно для всех влетели в вагон, а их было несколько человек, равнодушным не остался никто. Всё свелось к тому, что это были ещё одни наши сопровождающие... Хотя лиц не было видно, потому как они были в масках, что позволило нам догадываться, откуда эти "гусары" и какую контору представляют. Немного успокаивало наличие у них боевого оружия…
        Наконец, двери захлопнулись и движение "военной элиты" было продолжено. Столько внимания нам было уделено, да ещё эта вооруженная охрана в сопровождении. "Элита ВС", не иначе.
        Проехав не более получаса, неожиданно для всех, вместе с полным выключением света в вагонах последовала команда: "Всем опустить головы на колени  ниже уровня окон вагона." Позитив в ряды бойцов это не принесло, но команда была всеми выполнена безукоризненно и моментально. На тот момент уже не оставалось ни одного служивого, кто бы не понимал, что всё уже серьёзно. Что они видели когда-то по телевизору, уже совсем рядом. Проехав так минут двадцать, свет опять был включён.  Нам было разрешено сидеть кому как удобно.
        Пришло время первой настоящей серьёзной остановки. Опять построение, опять отцы командиры перед нами. Вот мы и в Моздоке. В воздухе витал запах юга, но не того с морем, а юга горного и опасного. Об этом говорили все.
        Подтверждением тому было и большое скопление командного состава, находящегося в палаточном лагере, в который нас привели посредством марш-броска, постоянно курсирующие вертолёты, запах солярки, множество БТР и другой техники… Сбылось пожелание каждого из нас, мы почти на месте. Остался последний бросок, и мы на ВОЙНЕ…
        В Моздоке нашему коллективу необстрелянных военных пришлось провести больше суток в палатках, на свежем воздухе. Успокаивало и отвлекало, что чистый воздух – это полезно. И вот он, тот самый последний шаг, который нужно было сделать каждому из нас. И снова построение, инструкции и прощание с нашими отцами командирами, что всё это время сопровождали нас. Теперь мы в подчинении у боевых офицеров. Через минуту я уже вместе со всеми поднимался на борт вертолёта МИ-26, что в народе, любя, называют "корова". Почему "корова"?  Да я и сам не знаю… Но очень хорошо помню, какое впечатление она на меня произвела. Это огромная махина, куда помещается более ста человек  и плюс техника.  Мне не верилось, что вся эта масса железа, людей, техники может взлететь и, как оказалось, летает  ещё как. Новые пассажиры этого впечатляющего аппарата начали свой взлёт. Мы с Лёхой заняли место у иллюминатора  и,  как оказалось потом, не зря. Впоследствии, это нас крайне впечатлило…
        Огромные лопасти нашей "коровы" медленно начали своё вращение. Шум нарастал, махина задрожала и медленно стала отрываться от земли. До этого момента опыта полётов на вертолёте у меня не было. Это было впервые, но зато как! Я взлетал на самом большом вертолёте в мире и летел на войну, до которой оставалось рукой подать. Машина очень быстро набирала высоту, и вот уже под нами виден весь Моздок и наш палаточный городок, который на время приютил нас. Не помню сколько длился весь полёт, но я его не забуду никогда. Первое, что меня удивило, это та высота, на которой проходил полёт. Создавалось впечатление, что мы летим на высоте полёта пассажирских самолётов, на которых я летал до этого.
  Под нами были облака и та грешная многострадальная земля, куда мы летели каждый по своим причинам. Кто-то пытался убежать сам от себя, кто-то ехал за деньгами, а были и такие, кому нужны были приключения.
        Мы с Лёхой не могли оторваться от иллюминатора. Картина за окном и завораживала и пугала. Я был готов увидеть всё, но не то, что явилось пред нашим взором. Это напоминало нам фильмы из документальных кинохроник о Сталинграде, о том разбитом до основания в Великую Отечественную войну городе, в котором всё население пряталось и жило в подвалах. Оставшиеся части зданий, как гнилые зубы, торчали из земли, напоминая о том, что здесь когда-то был дом, в котором жили люди, радовались, влюблялись…  Тысячи домов горели. Чёрный дым был повсюду.
        Казалось, мы пролетали над адом. Все молчали. Иногда тишину прерывали тепловые ракеты, что отстреливались от вертолёта. И которые всем нам давали шанс долететь до пункта назначения, коим являлась южная окраина Грозного, станица Гекаловская. Но не будем останавливаться на впечатлениях о полёте, их было много. Когда нашему взору открылись горы, залитые солнцем снежные вершины, мы начали снижение. И с этого момента мы больше уже не видели солнца. Причиной тому были сотни горящих нефтяных вышек, что были за Грозным, на равнине. Чёрным едким дымом заволокло повсюду…
        Вертолёт стал медленно садиться, и все как один выдохнули... Ведь вертолёт  –  это почти всегда лёгкая мишень для боевиков. И снова всё по старой схеме. Выход из вертолёта и построение. Но в этот раз мы  уже ступили на землю с большой радостью. С радостью от того, что долетели невредимыми.
Как уже позже нам объяснили, что станица Гекаловская, у которой стоял наш полк Таманской дивизии, была родиной террориста Гелаева. А по мне так просто убийцей, прикрывающимся Исламом, отношения к которому он не имел никакого. Религия, которая сама осудила его...И эта станица нам покоя не давала постоянно. Но об этом позже. Я понимаю людей, родившихся в своей мусульманской религии. Они заступаются за свой кусок земли. Они её защищают, они её любят. Я с уважением отношусь к любой религии. Но, друзья мои! Ведь нельзя позволять отрезать друг другу головы. Нельзя позволять себе изменять вере, иначе мы превратимся в стадо. Ни одна религия не может позволить себе насилия человека над человеком ради религии. Либо - это просто ложь.

       - ХОТИТЕ ВОЕВАТЬ, ВОЮЙТЕ!
       - НО КАК МУЖЧИНЫ!

        Выходили из вертолёта не спеша, как будто каждый соприкоснулся с чем-то новым. Я осмотрелся. Вокруг были горы. Но это были уже не те горы, что мы видели с борта вертолёта. Это были серые мрачные исполины, местами покрытые снегом.
        Наш полк стоял практически у подножия гор, почти касаясь их большим палаточным городком. Это и был наш полк Таманской дивизии. На построении отцы-командиры в привычной для них форме дали нам понять - кто мы такие и для чего мы здесь. Всё было крайне доступно и ясно.  Чувствовалось, что и здесь витает русский дух с его богатым словарным  запасом. И как ни странно, это было приятно.
        И вот наступил тот самый момент, когда каждому из нас определяли место на этой войне. Начался опрос… в каких войсках служил в армии, имеется ли какая-нибудь профессия. Образование по понятным причинам здесь не интересовало никого…
Шло время, и многие из нас уже получили своё боевое место на этой земле… Дошла очередь и до нас с Лёхой. Через некоторое время нас распределили в разведроту, что было очень почётно...
        Когда же отцы–командиры закончили определять наши судьбы, мы с Лёхой попали в коровник. Да, да... Вы прочитали правильно… В самый, что ни на есть коровник… Но уже без его коренных обитателей коров…
        Нас отобрали восемь человек, подвели к этому чудо строению сельского хозяйства. Со стороны это было полуразрушенное серое здание, которое в прошлом действительно служило коровником. Но запаха навоза и молока никто из нас не почувствовал. Когда нас подвели к импровизированным дверям, нам предложили вытереть ноги, что неминуемо вызвало   улыбку на наших лицах. Заметив это, наш офицер сказал: "Бойцы, вы дома, уважайте своё жильё и труд своих однополчан."
С этими словами мы переступили порог нашего дома. Вошли и замерли. И то, что мы увидели, не ожидал увидеть никто.
        Это уже был другой мир. Не только мир военных людей, но и хозяйственных мужиков. Импровизированное  помещение, которое стало нашим новым пристанищем, удивило своей чистотой и теплом.
        Это действительно было похоже на дом в деревне. Но главным его отличием были ковры. Такое количество ковров в одном помещении я видел только в магазине. Они были повсюду: на земляном полу, по которому мы ходили, на стенах, и даже закрывали весь потолок.  Один из ковров  играл роль лихо выдуманной входной двери. Увидели мы и двухъярусные железные койки, скреплённые между собой заботливо, дабы не было скрипа. Ну и, конечно, любимая всеми "Матушка-печка", возле которой в свободное время бойцы любили собираться, смотреть на огонь, протянув руки к теплу и вспоминая истории из мирной и уже далёкой гражданской жизни. В итоге нас заселили, с этого момента, и началась наша служба. Служба в разведроте…
        Надо сказать, приняли нас тепло, по-отечески… Со словами: «Ну как там на гражданке?» За пару недель до нашего с Лёхой заселения у одного нашего земляка закончился срок контракта. И он, живой и счастливый, вылетел на родину.
        Через полчаса нас отвели на прием пищи, как принято говорить в армии. А кушать ой как хотелось. После стольких событий и впечатлений аппетит у всех был отменный. Добавки требовали все. Отведав солдатской кухни, мы не спеша вернулись в расположение. Войдя через импровизированные двери, мы стали свидетелями возвращения с гор ребят из нашей разведроты. Да, мы её считали уже нашей.
        Бойцы  по заданию наших отцов-командиров были несколько суток в горах. И теперь, глядя на них, было видно, что ребятам трудно далось это путешествие в горы,  и что они крайне устали. Переодевшись, они просто попадали на койки. Никто не  смел издать лишнего звука, шума, который бы мог помешать отдыхать воинам. В этот день и вечер нас не привлекали к службе никоим образом, дав тем самым, нам возможность осмотреться и акклиматизироваться среди гор и постоянно горящих нефтяных вышек, от которых исходил густой чёрный дым. И этот дым настолько заволакивал небо и всё вокруг, что временами днём было темно почти как ночью.
       Наступило время отбоя. Эта была наша первая ночь на войне. Тишину часто нарушали наши "Савушки", которые обстреливали местность по квадратам. Иногда это были мощные раскаты где-то далеко в горах и ущельях. Там наша авиация трамбовала и днём и ночью так называемые незаконные бандитские  формирования, не давая им покоя. Это всё происходило благодаря таким же ребятам из других разведрот. Они находили эти группы боевиков и передавали данные нашим  лётчикам, которые затем утюжили эти группы "бродячих скунсов".
       Сон пришел моментально. И так же быстро наступило утро. Лёжа ещё с закрытыми глазами, я слышал, как потрескивают дрова в печке, и все было на удивление спокойно. Но пришло время подъёма по команде офицеров. Было ясно, что построение на улице через десять минут…
       За это время необходимо встать, застелить кровать, умыться, одеться и быть в строю… Построившись возле нашего коровника, мы ждали новых указаний. После переклички было объявлено, что в тот день мы должны были получать оружие и пристреливать его в импровизированном тире, в степи. Затем так называемая "помывка", как ее называли. А пока мы дружно проследовали на завтрак.
       "Подзаправившись", народ направился на перекур. А я, усевшись на землю, пытался разглядеть горы. Это уже потом мне объяснили, что по утрам это практически бесполезное занятие. Горы в это время почти всегда находятся в плотной белой дымке, которая окутывает их со всех сторон. А днём и их само солнце закрывает вездесущий чёрный дым с постоянно горящих нефтевышек…
       Уже через час в расположении роты нам было выдано боевое оружие. Получив каждый своё, мы по команде в колонну по два посредством марш-броска оказались на импровизированном стрельбище… Это как раз то место, где все мы должны были показать, кто на что способен…
       Подошла моя очередь… Приняв упор лёжа, я выпустил первую пулю. Но к моему удивлению она прошла ниже мишени. Офицер, надо отдать ему должное, не стал глумиться надо мной… Всё объяснялось тем, что всё оружие, которое мы получили, необходимо было пристреливать . Чем мы с энтузиазмом и занялись… Уже через полчаса пули ложились в цель как надо…
       Мне и другим товарищам по оружию была приятна похвала командира. После чего, отряхнувшись и став в строй, восемь новоиспечённых разведчиков тем же манером, а именно бегом, проследовали в наш коровник… На удивление мы все очень быстро привыкли к нашему новому дому… И всякий раз были очень рады оказаться там. Особенно возле "Матушки-печки". Ведь на тот момент была ранняя весна… Кругом горы… Вокруг грязь и сырость. А поэтому наша "печка-буржуйка" была для нас  как "вторая мама". Огонь в ней горел круглые сутки. И мы все внимательно следили за тем, чтобы он не погас… Ведь нужно было обогреть довольно большое помещение. И печка  в союзе с коврами справлялась со своей функцией…
       Наступил вечер. В порядке очереди бойцы разведки выдвинулись в так называемый "банно-прачечный комбинат". Выглядела эта баня банально… Огромная палатка  с подведённой к ней водой  посредством душа. Но при этом подавалась и горячая вода, что не могло не радовать посетителей. И так, вооружившись "мыльно-рыльными" принадлежностями, мы вошли в обитель чистоты… На всё про всё нам был отведён один час. Но этого нам вполне хватило… С наступлением темноты, а в горах, как известно, темнеет рано, пришла тоска… Стало не хватать  дома. … Родного дома. Но от этого быстро отвлекла стрельба, которая была всего в паре километров от нас. Это никого не пугало , а только злило нас…
       Вернувшись в наш уже родной коровник, мы все, кто ещё бодрствовал, собрались у нашей тёплой во всех отношениях печки. Спать меня народ не отпускал. До коренного населения уже дошли слухи о моём весёлом нраве и способностях увлечь и повеселить публику… Немного поломавшись, я приступил к поддержанию своего имиджа. Уже через минуту народ превратился в благодарных зрителей… Смех гремел отовсюду… Надо признаться меня понесло, - что называется, нашло на меня… Будучи в центре внимания,  я почувствовал себя на время реальным артистом.
 
       ПОТОМ, КСТАТИ ГОВОРЯ, КРОМЕ КАК ФИМА МЕНЯ СТАЛИ НАЗЫВАТЬ "АРТИСТ".

       Впоследствии  я в прямом смысле стал любимцем нашей роты… Ребята искренне смеялись в ответ на каждую мою шутку, и меня это очень радовало. Их это отвлекало от той действительности, в которую мы все попали. Да и меня, признаться, тоже. Тем самым моя психика защищалась от всего, что нас окружало на тот момент. На громкий смех на наш огонёк заглянули отцы-командиры. Поток моих озвученных мыслей лился бурным потоком, из которого бойцы могли "напиться" хоть немного радости.
       Здесь были и анекдоты, и притчи. Но в основном случаи из жизни, коими мой жизненный путь был обильно устлан, и это была любимая тема для всех… Но время к ночи. Нужно было укладываться спать. Ведь на следующий день мы должны были рано утром выйти в первое для нас сопровождение грузов. Немного волновались, но это был не страх. Скорее боязнь не оправдать надежд командования. При этом желание с честью справиться с поставленной задачей было велико. Понемногу смех угасал, и народ засыпал. Еще один концерт прошёл на бис… Понемногу мы все предались в объятия морфиуса под редкие залпы где-то в горах, возле которых располагался наш полк… Впоследствии, стали к этому привыкать и уже не замечать происходящего, ведь человек ко всему привыкает… И это правда…   
       И вот оно очередное утро в горах… Это было, как сейчас помню, шесть утра… До выезда на сопровождение оставался один час… Приняв водные процедуры, мы по старой схеме построились на инструктаж. Получив боевую задачу, а также сухпаёк у нашего прапорщика, мы заняли позиции на двух боевых машинах сопровождения и по четыре "орла" в камуфляжах на каждой. Задача была поставлена по-военному коротко и ясно… Сопроводить колонну, которая шла за топливом… для нашего полка в оба конца и без потерь. Колонна представляла из себя пять бензовозов и две наши машины сопровождения. Оружие и боеприпасы были получены. Мы, наконец, начали свой путь…
       Внутри у каждого из нас  чувствовалось волнение, но никто не подавал вида. Это и было наше первое боевое задание. Ещё тогда утром  мы не знали, что нас ожидает. А тем временем, колонна начала своё движение. Из меня сами собой стали исходить шутки и подколки. И даже шум мощных двигателей не мог заглушить их. Это только потом, по возвращении домой, когда мы пугали своих близких криками по ночам, просыпаясь от ужасов, которые нам приносили сны..., только потом я стал понимать ясно, что это была защитная реакция, которая помогала мне там оставаться самим собой и достойно принимать всё, что нам преподносила та реальность, в которую мы попали. И название ей война…
       Марш нашей колонны проходил на довольно высокой скорости. Причины тому ясны, объяснения они не требуют. Наша колонна - это хорошая цель для "бородачей", а радости доставлять им не собирался никто.
       Дорога представляла из себя старый разбитый асфальт, который местами сменялся грунтовкой с ямами, больше напоминавшими могилы.  Последняя машина сопровождения была практически не видна из-за сплошной завесы от пыли. Слева от нас поочерёдно тянулись горы, а справа степь с нескончаемыми конопляными полями, которые тянулись практически по всему пути нашего следования. Уже через полчаса наше более-менее спокойное сопровождение перешло на другой уровень. По пути нам стали попадаться селения. Это, надо признать, напрягало. И  впоследствии, как оказалось, не зря.
       И вот, когда мы проезжали одно из сёл, нам открылась тяжёлая картина, которую я не забуду никогда, что бы не происходило в моей жизни. Это напоминало мне кадры из документальных и художественных фильмов о Великой Отечественной Войне. Мы увидели колонну беженцев, усталых, испуганных, измождённых людей.
       Большинство из них были в старых рваных одеждах. Кто с детьми на руках, кто под руку… Здесь также были старухи и старики. Видно было, что люди крайне устали. Мы сделали короткую остановку, не сговариваясь, собрали весь наш сухпаёк. 
Весь паёк ребята передали мне, так как я сидел на броне впереди, на первой машине сопровождения… Соскочив на землю, я за несколько прыжков оказался возле с трудом идущих беженцев. И со словами: "Покормите детей", -  передал продукты женщине, которая катила в руках коляску с ребёнком. Тем же манером через несколько секунд я вернулся обратно на броню, и наш путь продолжился. Отъезжая, мы видели, как все в колонне идущих провожали нас с благодарностью, подняв руки вверх. Это оставило яркий, но очень тяжёлый след в наших душах. Было уже не до шуток. Особенно, когда мы заметили, как последних идущих в колонне совсем молодые пацаны чеченцы забрасывали камнями ради забавы… Нервы сдали у всех… Сейчас не помню, кто из наших тогда произвёл из Калаша длинную очередь в небо…Это моментально подействовало на маленьких недоносков. Уже через секунду их и след простыл… Но легче от этого не стало никому. До следующей остановки все молчали. И мы всё больше понимали, что такое война! И каково людям от её последствий!
       До конечного пункта прибытия оставалось совсем немного. И вот уже перед нами очень крутой подъём, на который нам предстояло взобраться. Водители, наподдав газу, направили машины наверх, куда уходила разбитая дорога. И вот, преодолев крутой подъем, мы поднялись в горы и оказались на местном рынке, от которого проходила дорога вниз, где и находились запасы топлива…
       Колонна медленно спустилась вниз. А нам, пока идет заправка, командир дал несколько минут забежать на рынок, дабы тоже "заправиться". Скинувшись, у кого сколько было, а было негусто, мы с Лёхой зашли на рынок. Людей на удивление было много. Но это "много" было ненадолго… Мы решили купить несколько банок сгущёнки и печенья, насколько позволяли финансы. И только мы расплатились за все эти прелести, стало понятно: что что-то происходит. Оглядевшись вокруг, мы никого не увидели, в том числе и того, кто нам всё это продал. Наступила такая тишина, что было не по себе… Благодаря чувству самосохранения стало ясно, что нам здесь не рады, и пора поменять дислокацию. Через мгновения мы оказались на броне, где нас с нетерпением ждали: и по причине моментального исчезновения «чехов», и по причине сладостей, которые были с нами.
       Уже через минуту  колонну начали бомбить отовсюду. Это было наше первое крещение, которое запомнил каждый. Закладывало уши. Мы не слышали друг друга, объяснялись знаками. Наконец, один из нас заметил, откуда ведётся огонь, и тут уже бойцов было не унять, в ход вступили подствольники, благодаря которым стрелявший по колонне "ушёл в мир иной". Убедившись, что "чех устал навсегда", мы спустились к колонне. Один из водителей заправщика был легко ранен, но техника при этом оставалась цела. Если бы не обилие шприцов возле "уставшего", нам бы пришлось гораздо хуже. "Конченый кайф" не дал возможность этому "скунсу" бить прицельно, что и спасло многих из нас.
       "Зализав раны" и заправив бензовозы, колонна с нашим сопровождением держала путь назад. Мы ехали вдоль ущелья. Командир дал приказ колонне остановиться. Ребята устроили перекур, а я разлегся на броне и закрыл глаза. Вдруг, мы услышали очередь автомата. Нам запрещено было покидать БТР. Лёха, как сумасшедший, бросился вперед. Я кричал ему: "Не делай этого". Но машинально последовал за ним. Спустившись в ущелье, мы обнаружили четырёх раненых бойцов. С большим трудом, как можно быстрее, старались вытащить ребят наверх и погрузить в подъехавший Урал, вызванный по рации. Передали раненых другой команде и на полном ходу, поднимая столбы пыли, направились в полк. Прошу прощения за мои ощущения, но я почувствовал запах смерти. Никому не желаю ничего подобного. Поймите меня правильно, я человек от Бога, такой же как все, со своими странностями, достоинствами и недостатками...      
      Неожиданно, как в сказке на дороге появилась чеченская бабушка. Она еле держалась на ногах, ей было много лет. И эта женщина вынесла поднос с лепёшками покормить нас. Зная, что мы российские войска и воюем на её земле с её же сыновьями. Это шокировало! И многие из нас заплакали! Командир дал команду трогаться и обнял бабушку, поблагодарив её. Старушка перекрестила нас со слезами на глазах. Для неё мы были такие же дети, как и свои. Война всех уравнивает. По пути в полк все молчали… И только сейчас к каждому из нас стал подступать тот страх, которого мы не испытывали в своей жизни раньше, до того как попали в эти полные опасностей горы. Немного тряслись руки, желваки ходили ходуном, издавая неприятный скрежет зубов, и чувствовалась боль от стирающейся эмали…
      Но к этому страху нам всем ещё предстояло привыкнуть… Подъезжая к нашему тогда уже ставшим родным полку, за пару километров колонна остановилась. И командир дал нам возможность немного выпустить пар. Прямо с брони каждый выпустил по несколько очередей в конопляное поле… И это помогло. И под это эхо в горах от "калашей" мы въезжали в полк. Держать в себе напряжение я больше не мог, встал на броню и начал отбивать чечётку.   Водители сигналили клаксоном. А так как я был в первой машине сопровождения, то меня было видно повсюду. Выпустив пар, каждый занял своё место, и мы продолжали свой путь.
      Когда мы прибыли в полк, товарищи по оружию, как по команде, выскочили к первой броне, и я вместо оваций получил крепкие мужские объятия. В этот самый момент я и позволил себе слабость. Я ушёл в сторону и банально орал. Ко мне никто не подходил. Все понимали ситуацию. Я сидел на холме возле дерева и смотрел на горы, от которых оставались одни корни, потому что вершин не было видно.
      Сопроводив груз до точки назначения и доложив об этом командованию, явились в свой коровник, где нас уже ждали, и уже всё, конечно же, знали. Мы сдали оружие, умылись, привели себя в порядок и добрались до кухни. Ели все молча, уткнувшись каждый в свою тарелку. Вернувшись в расположение роты, бойцы попадали по койкам. А я был вызван на ковёр, и уже догадывался по какой причине… И не ошибся… Надо отдать должное нашему командиру, долго он меня не мурыжил…   
      С пониманием сказав, что скорее всего на моём месте он поступил бы также. Но по уставу я не имел права покидать пост, коим на тот момент была броня. Объяснив причину, я сказал, что не мог поступить иначе, видя глаза тех детей. По жесту его руки я понял, что свободен… Так и закончилось наше первое боевое задание, за которое на вечернем построении нам объявили благодарность…
В тот вечер бойцы уже не просили меня дать в роте очередной концерт, хорошо понимая, что мне было не до того… Пришло время сна, и коснувшись подушки, я тут же перешёл в другую действительность…
      Утро нас разбудило разрывом гранаты и автоматными очередями. По команде "рота подъем, в ружье" наши койки осиротели, а мы уже через пару минут были во всеоружии… В этот раз огонь вёлся из станицы Гекаловская, которая располагалась  буквально в ста метрах от нашего коровника. Боевики уже в который раз воспользовались своей подлой и трусливой тактикой. Прикрываясь коренным населением, они начали обстрел "нашего дома". Рассредоточившись по "паутине окопов", мы заняли оборону, и каждый был готов делать свою работу… Я со своей "новой подругой" винтовкой СВД занял место по левую сторону окопов… Поначалу в прицел не было не видно ничего, что бы могло заинтересовать снайпера. Начались минуты ожидания… Обстрел закончился…
       "Скунсы" ретировались, поняв, что могут получить жесткую ответку, а вернее слились с населением, к которому они собственно и относились… В большинстве случает обычно так и происходило… И вот уже спецгруппа бойцов по команде начала зачистку… станицы.
       Подробностей не помню, но знаю, что в тот раз из подвалов выкурили двоих героев, тех самых, которые прикрывались детьми и остальным населением станицы.
Но наступившая тишина была здесь ненадолго… Это поселение,  как капризный ребенок, постоянно требовало к себе внимания. И нужно было иметь невероятное терпение , чтобы не снести его с лица земли. Ведь там были и те, кому эта война уже осточертела. Но от них мало, что зависело. Ведь бандиты не щадили даже чеченцев. Тех, которые испытывали хоть малейшую симпатию к военным. Тех, кто хоть как-то помогали войскам своими сообщениями о расположении боевиков. Были и такие.
Люди устали терять близких, устали от войны. А война, как известно, не щадит никого.
       Наконец, обмен боеприпасов закончился. Нам дали свободное время, кто не в наряде  и не был  занят на тот момент службой в разных её проявлениях. И особенного ухода за оружием не требовалось. Было тепло, несмотря на то, что солнечные лучи почти не проникали сквозь облака и дым, тянувшийся по степи. Взлетали и приземлялись вертолёты. Моталась военная техника по делам службы. А я прилёг на бревна, аккуратно сложенные на траве, и начал было дремать.
Откуда ни возьмись, появился Лёха. И со словами: "Чего зря валяться?", потащил меня за руку в палаточный городок. На вопрос: "Куда мы мчим?", ответил: "Скоро сам все увидишь."… Через несколько минут мы оказались перед одной из палаток… Изобразив стук по брезенту, откинув полу, закрывающую вход, мы вошли. И тут мне всё стало ясно… В этом заведении находился типа салон "ТАТУ". До этого посещения ни одной татуировки на моем теле не было, да и неинтересно мне это было… Но тут я как-то легко согласился набить себе аккуратное тату. Это был, да и по понятным причинам есть сейчас, - кельтский узор. Узор, означающий силу воина. Началась химия всего этого действа. Не помню всей этой технологии… Помню, что через копирку на предплечье мне был нанесён узор на предварительно смазанную вазелином кожу. Через мгновение мастер начал свою работу. Надо признаться, занятие это не из приятных. Оставалось только терпеть с искаженной на лице улыбкой. И когда работа уже почти была закончена, началась канонада.
Это работали наши «Савушки». А это, поверьте, впечатляет… Итак, узор был набит. И со словами благодарности мы вышли на свежий воздух. Этот узор мне постоянно напоминает то время вместе с его запахами и мироощущениями. Странные ощущения… То время ушло. А узор и по сей день со мной. И останется со мной до конца моих дней, не давая забыть о войне.
      Этот день был богат на события, начиная с раннего утра, когда напомнила о себе рядом стоящая станица… И ей, как капризному дитя, пришлось уделить внимание, что в последствии было на регулярной основе…
Война войной, а мир продолжал свое существование. Весна набирала обороты. А мы все чаще вспоминали свой дом и близких нам людей…
      Шло время… В один из дней наш полк начал активные движения. Постоянно моталась боевая техника. Садились и взлетали вертолёты. И вот приземляется один из них… Наша гордость МИ-26, наша "Корова". Вращение лопастей машины остановилось. И из нее, оглядываясь вокруг, стали выходить новобранцы… Такие же, как и мы в совсем недавнем прошлом.
      А тем временем мы должны были выдвигаться на очередное задание. Группа более опытных ребят уходила в горы, а нас ждало очередное сопровождение колонны. Но уже не бензовозов, а бойцов. Получив оружие, мы стали выходить на улицу. Здесь нас встречал всем уже полюбившийся пес. Он всегда провожал и встречал нас. И мы радовались каждой нашей встрече с ним. Он приветливо махал хвостом, и высунув язык и пригибая голову к земле, подбегал к нам. Затем, становясь на задние лапы, упирался своим мокрым носом  в наши лица и облизывал каждого. Он для нас уже стал родным. Вот и в этот раз дружище терпеливо дожидался, пока закончится построение, на котором нас инструктировали и где мы получали задание.
      Инструктаж был окончен, и пообщавшись с нашим псом, каждый из нас занял свое место на броне. Заревели мощные моторы. Мы начали движение. Пёс еще долго бежал за нами , высунув язык набок. Это был неизвестной породы "зверь", больше смахивающий на кавказскую овчарку. Но души в нем было не меньше, чем в ином человеке… Он скрылся из виду, а мы тем временем продолжали свой путь… И разве мы могли знать тогда, какая новость нас ждет по возвращении...
      Новость о том, что видели пса в последний раз. Но все это было еще впереди.
Сопроводив бойцов до места назначения, мы держали путь обратно по пыльным горным дорогам. От пыли немного защищали платки, повязанные на лица, которые мы вырезали себе из материи цвета хаки. А на голове у каждого тот же платок в виде банданы. Видны были только ничего не выражающие глаза и почерневшие от пыли и дыма руки.
Болтать на "броне" мы быстро отучились… Да и сложно это было в движении, сидя на мощной ревущей технике. Каждая минута приближала нас к своему новому дому, где нас ждали ребята и наш пёс. Странно, но имени ему никто не дал. Мы его так и звали Пёс. Хотя поначалу я его окрестил Палёный, за его обгоревший бок. Но это имя не прижилось. Вдалеке появились густо стоящие палатки и "ворожирующие" над полком вертолёты. Слышно было, как совсем недалеко в горах шёл бой, и тяжёлыми бомбами вбивали в землю бородачей. Под всю эту "музыку" мы въезжали в полк…  И в моей памяти тот день занял большое место. Новости, которые нас встретили, выбили меня надолго из седла…
      По причинам для нас неизвестным на тот момент стало совсем плохо с продовольствием. Продуктов не подвозили, и мы все в прямом смысле сидели на вынужденной диете. Хлеб и вода- всё, что мы могли позволить себе. В своё время всей стране стало известно, куда девались запасы продовольствия для армии, находящейся в Чечне. Они попросту уходили налево. Что тем самым утолщало карманы некоторых офицеров из продслужб. Эти иуды наживались на нас, простых солдатах. На ребятах, каждый день для которых мог стать последним, как говорится...
      "КОМУ ВОЙНА, А КОМУ МАТЬ РОДНАЯ"…
      Все дело в том, что у нас оставался только хлеб и привозная вода. Раз в сутки мы могли себе позволить по небольшому количеству перловой каши.
Пройдя очередное построение, мы сдали оружие. Нас окрикнул голос однополчанина, приглашающего нас отобедать. Переглянувшись, с нескрываемой радостью проследовали за ним. Импровизированная столовая находилась за зданием нашей роты. Мы увидели разведённый костёр, на котором был установлен откуда-то взявшийся большой казан. От которого вокруг исходили запахи готовящейся еды. Достав алюминиевую посуду, мы по очереди наполнили её варевом из казана. На удивление каждой тарелке досталось по приличному куску мяса с бульоном. 
      Заедая все это хлебом, мы с жадностью набросились поглощать пищу. В процессе еды кто-то о чем-то говорил. Но в основном был слышен только стук ложек о дно тарелок… И здесь наступил тот самый момент, когда мы все узнали историю появления мяса в "нашем доме". То, что я услышал, меня так потрясло, что я даже  не мог говорить первое время. Я с трудом встал, схватив тарелку, запустил её с  какой только мог силой в расхваливавшего самого себя повара-убийцу… Этот моральный урод потчевал нас нашим псом, верной собакой, которая встречала и провожала нас, которая всякий раз искренне радовалась нам, виляя своим хвостом. Почти все сразу встали и со словами отборного мата в сторону кулинара покинули этот "чёрный пикник".  Больше с тем недочеловеком я не общался. Да, надо признаться, он и сам избегал встреч со мной. В роте он почти для всех стал изгоем. И со временем стал проситься в другое подразделение. Но даже такому впечатлительному и принимавшему все близко к сердцу человеку, как я, со временем стала забываться эта история. Так как война каждый день преподносила нам новые истории и впечатления. Но тем не менее, память о той собаке храню до сих пор. Ведь тогда она мне стала другом… Другом, который никогда не предаст и который "ушел" от нас из-за рук живодёра…
      Со временем с продуктами стало понемногу налаживаться. Соседка станица Гекаловская, все так же напоминала о себе и своём "паскудном характере"… Я потихоньку стал отходить от той истории с псом. Вследствие чего начал проявлять свой неугомонный нрав. Опять в нашем доме появился смех до слез. И юмор опять бил своим "неиссякаемым ключом" по головам благодарной публики. И наша разведрота ожила, на время забывая, что рядом с нами идёт война, забирая жизни наших товарищей.
      Практически не было дня, чтобы тела ушедших от нас ребят не отправляли в закрытых гробах, которые напоминали живущим на мирной территории о том, что война рядом. Что это не кино, а тяжелая реальность, в которой все мы находились тогда.
      Служба шла своим чередом. Мы потихоньку стали привыкать к запаху пороха.
Весна всё больше вступала в свои права. А я, как назло, затемпературил. И надо сказать, не один я… Температура росла, но в лазарет мы не обращались. Я переносил болезнь на ногах. В тот вечер я должен был заступить в охранение роты. Моим сменщиком на посту был Лёха. Наступил вечер, быстро стемнело. Получив оружие и боеприпасы, мы попеременно стояли в охранении, сменяя друг друга через каждые два часа.
      Ночи в горах холодные. А весенняя сырость усугубляла положение. Меня знобило и колошматило. И зная это, Лёха как друг и товарищ по оружию сменял меня чаще. После обходов мы поочерёдно меняли друг друга у нашей "матушки-печки", которая щедро делилась с нами своим теплом. И казалось, что она всех уже знает в лицо. Каждый из нас тянул к ней руки, чтобы согреться… Вот и я в ту ночь спасался около неё, согреваясь кружкой горячего чая, держа её в ладонях, и с каждым глотком обжигая язык и губы. Вдобавок ко всему тому недомоганию, ночь была на редкость неспокойной. Опять в ста метрах капризничала станица, разрывая тишину автоматными очередями. Да и привычное на тот момент бомбометание в горах не давало возможности расслабиться. Вертолёты, как неугомонные стрекозы, сменяли друг друга. Боевые действия, как ни странно это прозвучит, шли своим чередом.
Приближалось наступление утра. Это немного бодрило. Ведь днём до обеда, можно было немного поспать и отдохнуть.
      Шесть утра.  Я сменил Лёху и начал очередной обход. Меня знобило всё больше. А недосып и усталость давали о себе знать. Проходя мимо одного из стоящих деревьев, я остановился и присел, упершись спиной в ствол дерева и держа перед собой автомат. На время я закрыл глаза, но не засыпал, постоянно дрожал. Меня всего морозило и колотил озноб. К утру от температуры и ветра потрескались губы. И было больно даже облизывать их…
      И вот наступил тот самый момент, который изменил в моей жизни многое. В том числе, главным образом, и время продолжения моего пребывания в Чечне…
За шумом вертолётов и наземной боевой техники я не услышал приближение  УАЗика, в котором, как оказалось, комполка совершал объезд с инспекцией. Визг тормозов этого УАЗа и заставил меня открыть глаза. Появилось ощущение, что нечто неприятное решило навестить меня…Опираясь прикладом о землю, я привстал…
      С матом наперевес и громкой художественной бранью ко мне приближался военный, и размахивая руками, давал знать о своём присутствии. Со стороны могло показаться, что он отмахивается от роя пчёл. Настолько активно он жестикулировал. Это не могло не произвести впечатления. И так, тело командира «всея Руси» стремительно приближалось ко мне, не суля ничего хорошего.  Подойдя ближе, он занялся процедурой оскорблений в мой адрес. Мой и без того поврежденный ОРЗ организм восстал, усталость и нежелание более выслушивать дешёвые реплики взяли своё… Всё моё существо взбунтовалось. Я был в гневе. Ведь меня пытался воспитывать какой-то "недовоин".
       Эта "гордость вооруженных сил" к тому времени уже успела прославиться в войсках, в частности в Таманской дивизии, что под Москвой. Но об этом позже.  Слава бежала впереди него и здесь, на Южной окраине Грозного. Этот урод заставлял провинившихся бойцов вырывать яму. Как рассказывали ребята, кидал в эту яму еду с барского плеча. Таково было его воспитание, -  подвергать молодых ребят унижению. Контрактников он побаивался, поэтому хорохорился  только перед молодым поколением.
       Сам я всего этого театра не наблюдал, но знал из достоверных источников. Поэтому явно не испытывал никакой любви и уважения к этому "носителю звезд" на погонах. 
       Я, забыв о приличиях, предложил ему прилечь на землю мордой в лужу, дабы у него была возможность рассмотреть своё "свинячье рыло". И для пущей убедительности показал ему отверстие в стволе "калаша".   И это тело, не вступая в  дискуссию, живо приняло упор лёжа и занялось рассматриванием себя любимого в луже. Это продолжалось недолго. Ровно столько, сколько понадобилось времени его личному водителю добежать до нашего комроты и вернуться с ним обратно на  «театр боевых действий». Нет желания долго описывать случай с этой мерзостью.
      Своего командира я, как и мы все, уважал… И поэтому, когда он оказался рядом и скомандовал передать ему оружие, я подчинился, не раздумывая. Вот что значит командир, который заслужил любовь и уважение у своих подчинённых. Это были две противоположности. "Желеобразное нечто" в погонах, лежащее на земле, и боевой офицер - наш командир.
      Через несколько секунд "лежащее на земле желе" было уже в своем УАЗе. И машина с надрывом и пробуксовками уносила его куда подальше, то есть в штаб, где он чувствовал себя защищённым и по совместительству "великим военачальником"…
Что касается меня, то со словами: "Ну что же ты, Фима, себе яму вырыл. Пойдём брат в расположение...". Мы с командиром всё же сдвинулись с места. Теперь для меня Чечня делилась на до и после этого происшествия.
      Вернувшись, я привёл себя в порядок, умылся, почистил берцы, от души подаренные мне одним из "старослужащих" бойцов, и через несколько минут был уже на ковре у командира. Надо признаться, мне было стыдно и неудобно перед ним. Ведь, по сути, я его подвёл. Ведь ему ещё предстояло получать в штабе "мандюлей" за меня как за подчинённого.  Молчание длилось около минуты. После чего он очень сдержанно сказал, чтобы я никуда из расположения не выходил…, так как за мной в любую минуту должны были зайти господа офицеры из закрытой, но известной всем конторы. И со словами: "А пока свободен" я был на время отпущен.
       За дверью меня уже сочувственными взглядами ожидали братья, с которыми я делил хлеб и радость. Кто-то подбадривал, кто-то успокаивал. Но в конечном итоге все выражали поддержку и убеждение в том, что я совершил правильный поступок и не должен ни о чем сожалеть. Молчание нашего командира меня убеждало в том же…
А что касается военных из конторы, то долго их ждать не пришлось… Уже через несколько минут в нашем доме появилось двое холёных офицеров и вежливо предложили мне пройти с ними… Пройти следовало мне с этими людьми не иначе, как в штаб. Во всяком случае, то направление, куда меня сопровождали эти милые люди, говорило именно об этом.
      Шли молча. Сказать, что на душе было спокойно, было бы неправильным. И вот передо мной те самые двери, за которыми непонятно, что меня ожидало. Мне предложили пройти первым, и я вошёл. Передо мной за столом у окна сидел военный без знаков о тличия. И на моё удивление, не поднимая головы, жестом руки предложил мне присесть за тем же столом напротив него… Сопровождающие меня эти милые люди расположились в углу. В ожидании вопросов я увидел за окном Лёху и ещё несколько человек, желающих меня поддержать и переживающих за меня…
Наконец, дописав и поставив печать, человек за столом обратил на меня внимание. Взглянув на меня своими острыми глазками, он задал мне банальный вопрос: "Ну что, даже на войне не живётся спокойно?". И по всему было видно, что он ждал, что я начну оправдываться, как нашкодивший ребёнок… Так и не дождавшись, он уставился в окно и предложил мне рассказать обо всём, что произошло. Ничего не придумывая, я начал доходчиво и спокойно свой рассказ. И в том числе упомянул о том, что меня сподвигло на этот поступок. Я имел в виду метод воспитания молодых бойцов, который меня возмутил. А проще говоря, вывел из равновесия. И опять в кабинете любопытных людей повисла гнетущая тишина. Не отрывая глаз от окна, он произнёс фразу, которая меня немало удивила….
      - "А Вы думаете, что вы один возмущены? Так что ж теперь все должны под ствол укладывать командиров. Так не пойдёт."
      Вдруг я сам неожиданно для себя задал ему вопрос, который, надо сказать заставил его задуматься. Я спросил: "А разве вы, офицер, не поступили бы так же?». После чего он уставился на чистый лист на столе, и сказал: "Вы пока свободны."… Не долго раздумывая, я вышел "на волю", где меня уже поджидали друзья-товарищи. И, перебивая друг друга, засыпали меня расспросами. Конечно, меня это не могло оставить равнодушным. Ведь ребята искренне переживали за меня. На все их расспросы я ответил по-военному кратко: "Пошли домой." Мы посмотрели друг на друга и выдвинулись в направлении родной разведроты. По пути в наш "коровник" я всё время вспоминал слова военного, что вёл допрос… - "Вы пока свободны." Позитива это не добавляло в мою жизнь, но и паники мой "организм" не испытывал.
       На подходе к дому нас встретил командир. Отозвал меня в сторону с вопросом: "Что сказали?" Я передал наш разговор… Выслушав, он положил на моё плечо руку со словами: "Ну ладно, иди отдыхай."
Наступила очередь отца–командира… Он так же был вызван в штаб за порцией нравоучений. И я, конечно же, чувствовал свою вину перед ним… Вести он принёс поганые… Командование приняло решение, только вдумайтесь , "выгнать меня с войны", - проще говоря, уволить из части. И это было самым лучшим решением  для лощеных штабистов. Новость меня, как молнией пробила. Мне не верилось, я был в негодовании. Но что я мог на тот момент сделать… Да ничего. Сослуживцы с  сочувствием посмотрели на меня. Я, как подкошенный, упал на койку. Ведь мне предстояло покинуть свою родную часть и ставших уже родными мне ребят, с которыми я делил хлеб и тепло "матушки-печки". Мне было не по себе. Ведь они оставались здесь, а я должен был улететь… Ко мне подсел Лёха со словами: "Всё правильно Фима, всё правильно… И если тебя всё же уволят, то я тоже напишу рапорт. И полетим вместе."... Что мне было ему ответить? Я не знал, что ему сказать.
       – "Тебе решать Лёха, смотри сам…."
       И повернулся на другой бок. В тот вечер меня уже никто не беспокоил, понимая ситуацию, которая сложилась вокруг меня. Оставалось только дожидаться утра и лучше всего делать это во сне… Но сон всё никак не приходил, да и продолжало знобить.. Уснул только под утро.
       Утро на удивление было обычным. Пробуждение, умывание и построение. Все обычно, но до построения. На построении я услышал, что подписан приказ о моем увольнении. Узнав об этом, Лёха тут же отправился писать рапорт… Рапорт об увольнении, - тем самым выражая мне поддержку со словами: -«Вместе приехали, вместе и уедем».  Он направился в штаб.
       Уже через пятнадцать минут все свободные на тот момент от службы бойцы, а это более двадцати человек, стояли перед окнами штаба с требованием отменить приказ о моём увольнении. У меня подступил комок к горлу… Но их никто не собирался слушать. Всё было тщетно… И я сам попросил ребят разойтись. Тем временем Лёха уже возвращался с подписанным рапортом. И уже ближе к обеду мы получили сухпаек, в который входило по две банки консервов с кашей, по буханке хлеба и по банке консервированной тушёнки. Вот так наше государство заботливо и щедро собирало нас в дорогу. Но тогда мы особенно на этом не концентрировали своё внимание.
       Пришло время присесть на дорожку. И все двадцать с лишним человек присели, провожая  нас. Все шли вместе с нами до самого вертолёта. Там нас уже ожидал наш командир. Выдав нам сопроводительные документы до Таманской дивизии, он молча обнял каждого, похлопал по спине и поблагодарил за службу. Наш МИ-26 уже принимал на борт раненых. Нас поторопили, и обнявшись со всеми, мы поднялись на борт.
       Настроение было паскудным. И казалось, что я предал тех, кто нас провожал, кто искренне всё это время любил меня. Тех, кто выстраивался перед штабом, требуя оставить меня в разведроте в нашем доме, где я прожил недолгую, но поучительную часть своей жизни. Где я убедился, что есть настоящая мужская дружба. Где мы были, как одна семья.
       Комок подходил к горлу, да так, что реально было тяжело дышать. Казалось, что если бы я был один в этот момент, я бы расплакался. Мы заняли место у иллюминатора. Гигантские лопасти привычно начали свой разгон, и мы стали подниматься над этой грешной , обгоревшей и многострадальной землёй. Шум машины перемежался с жутким стоном, переходящим в крики одного из пассажиров. У этого парня оторвало ногу до колена, и держался он только на сильнейших медикаментах, на огромном желании жить и вернуться к своим родным. Лежащих больных в том полёте было много, около тридцати. Из них только трое могли сидеть. Зрелище тяжелейшее, было жаль ребят. Но нужно было жить и бороться за жизнь ради жизни, ради любящих их близких людей…
       Машина поднялась на максимальную высоту. И мы с Лёхой наконец опять увидели солнце, которого были лишены всё это время. А его так не хватало. Я не мог оторваться от иллюминатора, подставляя лицо его лучам. Отвлекали только тепловые ракеты, отстреливающиеся от вертолёта. Ведь они спасали нам жизнь. А это особенно понимаешь, когда находишься на такой высоте. Чувствуешь себя голым и беспомощным перед опасностью, которая исходит от земли, от тех бородачей, которые ждали каждый полёт любого летательного аппарата.
       И вот опять горящие  нефтевышки в степи, и уже виднеется Грозный, вернее то, что от него осталось с момента нашей первой встречи. Ничего не изменилось в облике города. От него осталось одно название. Это был город призрак, город смерть. Было жутко смотреть на это зрелище, и я отвернувшись,  облокотился на свой вещмешок и закрыл глаза. Но из-за стонов пострадавших ребят уснуть было невозможно, да и не хотелось. Было желание просто отвлечься от этого и забыться хоть на какое-то время… Солнце припекало левую щёку. Наш полёт продолжался. Ну вот пришло время снижаться. Нас встречал всё тот же Моздок, который ещё недавно провожал нас. Приземлившись, мы получили инструктаж от офицера и продолжали свой путь. Но уже по рельсам.
       Спутницей нам стала железная дорога. И вот за нами остались маленькие и большие населенные пункты. Нас встречает Ростов папа. Стоянка поезда пятнадцать минут. Мы вышли из вагона подышать воздухом  и постоять на солнышке, которого нам так не хватало. Мы, конечно, кардинально выделялись из толпы. Это были двое бритых под машинку военных в форме разведроты.  А она отличалась от основной формы ВС России того времени.
       Эта была весна 2000-го года. Подходила к завершению третья Чеченская компания. Жизнь продолжалась. На перроне за нами с явно недовольными и брезгливыми взглядами наблюдала компания "южных" молодых людей. Все как на подбор в красных мокасинах и пёстрых приталенных рубашках. Это были те самые представители гор, с которых они спустились, и из которых мы сами возвращались. Эти "бороды" - их гордость - нам о многом рассказали. Недовольные взгляды горцев потом ещё несколько часов сопровождали нас в пути. Эта пестрая компания оказалась нашими соседями по вагону. «Аллах с ними». Нам с Лёхой было ясно практически на сто процентов, откуда эти представители Кавказа и куда…
       Ведь в то мутное время практически вся молодежь с гор была в бандах бандитов. Это их утюжили в горах. Это они не давали покоя в станицах, прикрываясь местным населением. Это они резали глотки нашим ребятам. Это из-за них в наши семьи приходила смерть в виде гробов. Мы были уверены, что если каждого из них заставить оголить правое плечо, то можно было бы увидеть гематому в виде темного синяка. Это свидетельство того, что эти товарищи подолгу бегали с автоматом Калашникова по горам, отрабатывая наркотики и деньги, которые им платили. А след на плече оставался от отдачи приклада при выстрелах.
       И каждый месяц эти "бороды" ездили на отдых, кто куда. Кто в Турцию, а кто и в Москву доить коммерсантов в свободное время. Это известные и достоверные факты. Нагулявшись, они организованными группами возвращались обратно в свои горы. Меняли мокасины на берцы и продолжали делать своё грязное дело, подпитывая себя наркотой. 
       Но война войной, а обед по расписанию. И с этим как раз было сложно. Тот скудный паёк к тому времени мы уже употребили . И не осталось ничего из съедобного. Ничего, кроме желания поесть. На одной из остановок со словами:
      - "Пойду, подымлю", Лёха исчез.  Простояли мы недолго, поезд тронулся, а курильщика всё не было. И я всерьёз заволновался. Вскоре мой друг предстал передо мной с пакетом в руках и жизнерадостной улыбкой. Через несколько секунд на столе уже лежали горячие беляши, по одной куриной ножке и первые две бутылки пива на гражданке. Задавать вопросов мне пока не хотелось, и расспросам я предпочел еду, которая своими запахами манила нас и не давала никакой возможности отвлечься от неё. Ели мы молча и жадно. И видя это, две женщины сидящие рядом, зашуршали своими пакетами.
      - "Вот сынки, угощайтесь." И к нашему пищеблоку добавились вареные яйца, домашние пирожки и варёная картошка, обильно посыпанная укропчиком. Нам было неудобно, но отказаться от угощения не смогли. Тем более, что это было явно от всей души. С благодарностью мы принялись уплетать домашнюю еду за обе щёки. Наш "питательный процесс" сопровождался комментариями: "Как же Вы сынки похудели!", и что скоро наши мамки нас откормят. Было вкусно и приятно от того, что есть такие женщины. Наши русские хлебосольные и заботливые "матеря". А уже вечером проводница, узнавшая о нашем положении, угощала нас чаем с печеньем. Перед сном я все таки задал Лёхе вопрос: "Откуда появилась пища на нашем столе?." Оказалось,  всё просто. Он обменял это на спальный мешок, который по случаю захватил с собой. Сытые, благодарные и весьма довольные, мы улеглись спать. Сон был крепким, и нас уже ничто не могло разбудить. Разве только утро. Первое утро, которое не встречало нас автоматными очередями и криком командира: "Рота, подъем, в ружьё". Было мирное и солнечное начало дня. Мы нежились на спальных полках вагона, который уносил нас в мирную жизнь, в свои дома, где нас ждали…
       За окном мелькали населённые пункты, железнодорожные мосты, которые переносили нас с одного берега реки на другой, деревья с набухающими на них почками. А мы тем временем подъезжали всё ближе к столице… Нас ожидала встреча с Таманской  дивизией, которая в своё время отправляла нас на войну.
       И вот уже окраины Москвы. Пересев в электричку, мы незаметно для нас добрались до полустанка, название которого я сейчас не помню. Было уже достаточно поздно. И выйдя из вагона, мы пошли к автобусной остановке, которая была совсем пуста. Не было никого и ничего. Заметив УАЗИК с господами из милиции, мы подошли к ним с одним вопросом: «А подойдет ли ещё какая-нибудь техника на колёсах, посредством которой мы могли бы добраться до КПП Таманской дивизии?" Услышав отрицательный ответ, мы поняли, что только пешая ночная прогулка может этому поспособствовать. И мы тронулись в путь. Чувствовалась усталость. Всё-таки путь мы проделали большой. 
       Оставался последний рывок, последняя пара километров. Было уже совсем поздно, когда мы подходили к воротам КПП. Постучав в стеклянные двери, мы увидели идущего к нам с заспанным лицом бойца. Нам открыли, и мы вошли внутрь. В комнате дежурного сидел, встречая нас с таким же заспанным лицом, офицер в чине капитана. Казалось все спали, а здесь мы…. "Встречайте, мол, нас, мы так ждали этой встречи". Но по ходу радовались только мы с Лёхой. Предъявив документы офицеру, тот дал нам в сопровождение бойца, с которым добрались до штаба. Дойдя до дверей, мы позвонили. Через несколько секунд нам открыли. Перед нами стоял довольно бодрый усатый прапор. Увидев нас и поняв откуда мы держим путь, он пригласил нас войти. К тому времени мы изрядно подмерзли, ведь ночи тогда ещё были холодными - понимая это, он предложил нам чай. Честно говоря, мы не ожидали такого приёма в штабе. Но тогда к тем, кто приезжал из Чечни, выказывали откровенное уважение. И это было приятно. А пока чай заваривался, "наш Буденный" проводил нас в одно из помещений штаба, где дежурному по части мы должны были предъявить сопроводительные документы и получить в казарме каждый по койке. Мы вошли, и доложив дежурному по всей форме о своём прибытии, предъявили документы. В том же помещении, сидя за столом, заполняя чистые листы и громко ставя печати, сидела девушка в погонах прапорщика, а за соседним столом разглядывал сканворды старлей, покусывая колпачок от ручки.
       Тишину ожидания нарушило громкое удивление дежурного майора. Подозвав ближе к себе и внимательно посмотрев на нас, он обернулся к сослуживцам и объявил: "У нас в штабе уволенный в запас рядовой Бородин." Реакция сослуживцев не заставила себя долго ждать… Офицеры, не сговариваясь, подошли ближе и практически одновременно захлопали. Сказать, что мы были "по колени" в шоке, значит ... не сказать ничего. Меня это даже насторожило, но в то же время хотелось скорее узнать, чем всё это закончится. Любопытство разрывало нас в клочья. Та история, из-за которой я оказался в штабе раньше времени, дошла до дивизии в тот же день, когда я сорвался в разведроте.  Оказывается тот, кого я положил рылом в землю, здесь. В дивизии он был, мягко говоря, не любим всеми - от рядового состава и до высших офицерских чинов. Теперь всё стало ясно. Нам уважительно пожали руки, и к чаю на столе прибавились печенье и булочки. Было приятно такое внимание. Мы допили чай, и нас уже конкретно стало клонить в сон. Видя это, усатый прапорщик проводил нас до казармы и показал нам наши койки.
       Умывшись, мы улеглись. Едва коснувшись головой подушки, я ушел в глубокий сон. Утром мы проснулись от гомона, который стоял вокруг нас. Открыв глаза, я увидел рядом с  нами несколько стоящих и говорящих на непонятном языке молодых бойцов. Чуть позже мы узнали, что это были дагестанцы, которые дослуживали в этой части второй год. Мы присели на койки, пока ничего не понимая, и протирали глаза. Оказалось, эта группа "молодых гиен" решила наехать на нас и подмять под себя. Поняв, что происходит, мы встали, и не забыв прихватить с собой ремни с бляхами, подошли нос к носу к распоясавшейся молодёжи. Оценивая своё численное превосходство, эти упыри стали борзеть на глазах. А так как долгий разговор с южанами не входил в наши планы, мы предупредили их, глядя каждому в глаза, что если незапланированное собрание не закончится и горячие парни не разойдутся сейчас же, то мы с моим товарищем будем вынуждены оставить у каждого из них на лбу "горящие звёзды" от блях на ремнях, которые были у нас в руках. Спесь очень быстро сошла с этих сорванцов. И видя наш настрой, публика свой напор сменила на нечастые визги и редкие угрозы.
       Из дальнего угла казармы раздался крик, сопровождаемый художественным народным матом. Оказывается, вся эта возня и визги разбудили Санька… А этот Санёк волею судьбы оказался нашим земляком. Более того, он, как и мы, был из Белгорода, с улицы Садовой. В тот же день он стал нашим другом, и до нашего отъезда мы были вместе. Так случилось, что после ранения в Чечне, он прибыл в дивизию, и написал новый рапорт, чтобы его опять призвали на войну.  Другой жизни он себе уже не представлял. Ведь у него за плечами было уже три командировки. О его ранении напоминал свежий шрам через всю голову. Когда Санёк приблизился к разбудившим его своими визгами "шакалам", он не стал ничего объяснять, а взял первого попавшегося из них за шею и швырнул его так, что тот улетел под койки. Другим не ненужно было уже ничего объяснять. Их просто не стало.
       Разговорившись, мы познакомились с нашим новым другом, и пожав друг другу руки, разошлись по своим делам.  Когда этот богатырь жал мне руку, я почувствовал, как моя ладонь просто спряталась в его ладони. Кулаки у него были с человеческую голову. И, конечно, этот убедительный факт не мог не заставить соседей по казарме уважать его присутствие там.
       По окончании "театрализованного утреннего представления" мы умылись, привели себя в порядок, заправили койки и направились в столовую на завтрак, а позавтракав, отправились в дорогой уже нашему сердцу штаб. Где мы узнали ,что наши документы для предъявления в военкомате будут готовы уже после обеда. Это означало, что мы могли выехать на Родину уже сегодня.
       Времени до обеда было предостаточно, и мы с Лёхой решили выйти из расположения части и поваляться на молодой травке. Это был сосновый бор. Мы нашли солнечную полянку и улеглись на опавшую хвою. Была безветренная погода. Мы лежали с закрытыми глазами, раскинув руки. И это был, пожалуй, тот самый первый момент расслабления и релаксации с тех пор, как мы выехали из родного города на Чеченскую землю.
       Мы лежали и говорили ни о чём. Не хотелось вспоминать и о войне, где пару дней назад мы еще были. Болтали в основном о том, как приедем домой и чем будем заниматься. Время до обеда пролетело незаметно. И вот обед, столовая, и последние минуты в казарме с нашим новым другом Саньком. Мы собрали наши вещи и вышли на улицу. Пока мои друзья курили, Санёк передал мне заранее написанное письмо для своих родных. И я уверил его, что мы это письмо доставим до адресата.  Получая документы в штабе, нам опять предложили чай со сладостями. И это были уже другие офицеры, узнавшие о нас и сменившие тех, кто нас встречал ночью. Но нам так хотелось, как можно быстрее попасть домой, что мы вежливо отказались. И тогда эти милые люди собрали нам в пакет пряники и конфеты и со  словами "привет Белгороду" проводили до дверей. На улице нас поджидал Санёк.  Проводив до КПП, пожал нам руки, молча развернулся и ушёл. Больше мы его никогда не видели. Выйдя за пределы дивизии, мы подошли к автобусной остановке, где уже собирался народ. И буквально тут же подошел автобус, как по заказу. Настроение было приподнятым, погода шептала. И уже совсем скоро мы выходили на том самом полустанке, где были уже не раз. Взяв билеты, мы через несколько минут были уже в электричке, которая уносила нас к Москве. Мы уже стали привыкать ко взглядам окружающих.
       Для народа в то время было ясно, откуда эти двое бритых военных. Форма, вещьмешки, берцы, банданы на головах, спальные мешки, и многое другое… Всё это указывало на то, что бойцы только что из Чечни. В то время такая картина была не редкостью, что и напоминало всем о войне на южных рубежах России… Но в первую очередь таких же, как мы, выдавали глаза и взгляд. Если описать это кратко, то даже, когда ребята, прошедшие боевые действия улыбались, то их глаза всё равно оставались грустными. А взгляд опустошенным. …И вот мы в Москве. Совсем скоро мы уже были на Курском вокзале. Довольно быстро и удачно мы прошли очередь в кассу, и уже минут через двадцать билеты до Белгорода были у нас на руках. Пришло время посадки, а это был Белгородский поезд, в вагон которого мы входили как к себе домой. Надо сказать, что проводница и пассажиры отнеслись к нам с уважением. Нас так же угостили чаем, к которому у нас уже были штабные пряники и конфеты.
       Сидя у окна плацкартного вагона, я обратил внимание на занавески, а вернее на надпись на них. Синего цвета буквами, красивым шрифтом красовалось слово "Белгород". Раньше я не обращал  внимания  на подобные надписи, но только не в тот вечер…
       Я, как заворожённый, смотрел на эти буквы, которые указывали на то, куда направляется вагон, и от этого на душе было тепло. Заметив это, Лёха, что на него не похоже, бросил шутку… "Что Фима, читать научился?" Мы посмеялись и улеглись каждый на свою полку. На душе было спокойно и радостно. Под стук колёс и разговоры соседей-пассажиров мы отъезжали от столицы. Но несмотря на всё это умиротворение тёплого вагона, хотелось одеться, обуться и бежать по шпалам "впереди нашего паровоза". Из-за желания скорее оказаться дома, нам казалось, что поезд катится по рельсам слишком медленно.. Незаметно для себя, я будто бы провалился куда-то и уснул. Я всегда спал очень чутко, но не в этот раз.
В это утро меня и Лёху разбудила проводница со словами… "Ребята, просыпайтесь, мы уже подъезжаем к Белгороду!" Для нас это прозвучало как выстрел. И мы как заведенные, обгоняя друг друга,  ринулись в "гальюн" вагона. Сбросив лишнее и умывшись, мы вернулись на свои места в ожидании прибытия поезда. Прилипнув к окну, мы наблюдали мелькающие за ним родные места - зеленые уже к тому времени холмы и огромные поля. И вот уже мы подъезжаем к нашему "Белому городу", названному так, потому что он богат горами из настоящего белоснежнего метаморфического мела. Через минуту, уже собравшись, мы стояли в ожидании в тамбуре. К нам вышла проводница. Притормаживая, поезд  остановился. Наш вагон оказался прямо напротив вокзала. Открыты двери пассажирам, и мы первые "вывалились" на перрон. Какое-то время мы стояли молча. Затем, взглянув на меня, Лёха присел и начал рыться в своём вещмешке. То, что он достал оттуда, меня немного удивило, но ненадолго. В тот день утро было тёплым и солнечным. На наших бритых головах были повязаны банданы, а Лёха вдруг достал военную зимнюю шапку-ушанку. И недолго думая, после короткого разбега отфутболил её в небеса с криком:
       "Здравствуй, Белгород! Мы дома!" И надо сказать, заработал тем самым, аплодисменты от встречающих поезд и прибывших на нём же пассажиров.
Моя реакция не замедлила себя долго ждать… Я сбросил с себя рюкзак. Достал оттуда "летающий" головной убор. И запустил его тем же манером, что и Лёха, сорвавший аплодисменты. Взмыв в небо, ушанка перелетела через вагон на противоположную сторону и приземлилась где-то на других железнодорожных путях. Сейчас я понимаю, что на тот момент нам просто необходимо было проявить эти эмоции и выплеснуть из себя всё, что за это время накопилось в каждом из нас. Что и было сделано…
       И вот, что называется, "выдохнув" и пройдя через вокзал, мы оказались на привокзальной площади, которая была усеяна "хитропопыми" таксистами. Но избежав общения с ними, мы по-царски уселись на заднее сидение маршрутки. Нам не верилось, что уже через двадцать-тридцать минут мы будем дома. Проехав по центру города, маршрутка переехала мост через реку Везёлка, которая разделяла Белый город на две части. Теперь мы поднимались на Харьковскую гору. Так называется один из районов города, в котором мы жили. Названием послужило то, что этот район действительно находился на большой по своей площади и высоте возвышенности.
       Оставалась проехать ещё несколько остановок, и мы на месте… Это было место, в доме которого жили наши родные. Да, мы жили в одном доме, но в разных подъездах. И вот мы выходим на остановке, через дорогу от которой, в своих квартирах нас ждали наши близкие. Ждали, но не сегодня. На тот момент никто не мог предположить, что мы уже совсем рядом. Перейдя дорогу по пешеходке, мы пожали друг другу руки и договорились о встрече вечером. В ближайших пятидесяти метрах на втором этаже дома был мой балкон. Подойдя к подъезду, я поднял голову и увидел в окне кухни взволнованное  радостное лицо моей мамы. Оказывается, наша соседка, идя с рынка, увидела нас с Лёхой и забежала к родне сообщить о нашем приезде. Я взлетел по лестнице на второй этаж, где меня уже ждали открытые двери. Я решил для себя, что не стану описывать нашу встречу. Слов всё равно не подобрать.
       Эмоции, объятия, расспросы... Когда все немного успокоились, я попросил маму набрать мне ванну. И пока я скидывал в центр комнаты всё военное обмундирование, вода уже была набрана. Та самая ванная, которой мне так не хватало.
       По квартире распространился запах пыльной формы и начищенных гуталином берц, что и напоминало отцу о своей прошлой службе в армии.  Окунувшись с головой на несколько секунд, я "всплыл" и пролежал в горячей воде с закрытыми глазами какое-то время, пока мне не постучали в дверь, приглашая за стол… Писать о происходящем далее не вижу необходимости и интереса для читающих. Обед за столом с родителями. Вечером встреча с братом. А в последующие дни встречи и разговоры с друзьями. Всё это уже не относится к теме о Чечне. А эта книга изначально посвящалась именно ей.
       Да, друзья, кстати… А, что же наш Лёха… Позже я узнал, что мой товарищ по оружию, сидя за столом, из-за "сильной усталости" и впечатлений уснул, и уже не смог выйти и на встречу вечером. Через пару дней мы уже были в нашем военкомате, где нас довольно мило встретили. Мы подали документы, нас поставили на учёт. Обязали посетить фотосалон для того, чтобы мы принесли фото для наших удостоверений, которые мы получили уже через несколько дней, на обложке которых красовалась надпись… "ВЕТЕРАН БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ".
       А знаете, надо упомянуть о том, что мы с Лёхой и те, кто прибывал из Чечни, почти каждую ночь "взрывали" тишину своими криками. Например, я лично, Ваш покорный слуга, кричал по ночам минимум полгода. Мне рассказывали, что первыми моими криками были слова: "Не надо, я не хочу на Моздок…". Вот так отразилось в моей памяти моё возмущение, что меня, как я и сейчас считаю, несправедливо отправили на родину. Я улетел, а ребята остались. И это возмущение до сих пор во мне, вместе с тем, что я тогда испытывал.
       Со временем, все эти крики ушли в прошлое, и я уже никому не мешал спать и не пугал соседей. Через месяц, когда нам на сберкнижки пришли первые деньги за командировку в Чечню, мы узнали во сколько нас оценило наше государство. На тот момент это было 1820 рублей в месяц. 
      - "А сейчас… Вы готовы…"?
       А сейчас это целых три тысячи рублей. И это в наши дни, в 2020 году с его ценами. В такие моменты я вспоминаю слова любимого сатирика Задорного: "Родину свою люблю, но государство ненавижу."
       И так же его фразу часто вспоминаю… "Любят Родину не за то, что она велика, а за то, что она своя". Ясно, что когда мы нужны были государству, оно собирало нас по всей стране и более-менее оценивало нашу службу… А по увольнении складывается впечатление, что оно откупается от нас, тех, кто ему когда-то верно служил, рискуя своей жизнью. На мой взгляд, это даже неуважение в первую очередь самого государства к себе. Но здесь уже проститутка – политика, коей мне заниматься нет желания, ведь это дело неблагодарное. Да и не мое…
       Я сознательно не описывал в этой книге подробно всё то, что мне пришлось увидеть, пройти и перенести на этой войне. Считаю, что этого делать не стоит. Пусть этим занимаются историки, специалисты, и соответствующие органы. Но мне было крайне важно донести до своего читателя именно те, на мой взгляд, моменты, которые бы составили общую картину происходящего. Понять, что мы чувствовали… И как ни странно, я благодарен судьбе, что она занесла меня туда, и что именно там я встретил настоящих людей, испытывая те  ощущения, которые не испытывал до этого.
       Конечно, написать можно было ещё многое. Но думаю, что всему своё место и время. Это был мой первый опыт и первая в моей жизни книга, в которой я хотел напомнить всем о тех ребятах и офицерах, которые честно и с мужеством защищали нашу Родину на её южных рубежах.
       Не судите строго. Верю, что мы встретимся с Вами в моей следующей книге «Вкус жизни».

                ЛЮБЛЮ ВАС И ЖДУ ВСТРЕЧИ.

                ВАШ ФИМА.
               
               
   Корректура и редактирование - Татьяна Солодовникова (актриса, художник,режиссер-постановщик,писатель- сценарист, координатор PR-ПРОГРАММ ООО"VL-ГРУППА АГЕНТСТВА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ"АИС, активный участник Международных (ВЕНА-МОСКВА-ПАРИЖ-ЛУТРАКИ-ОЛИМПИЯ) и Общероссийских кинофестивалей(МОСКВА, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, СЕВАСТОПОЛЬ, СОЧИ,СУДАК,НОВЫЙ СВЕТ и т.д.), один из организаторов и член жюри КИНО-ПРЕСС-КЛУБА "ИСКУССВО НА ПРИРОДЕ" молодых кинематографистов ВГИКА и Высших курсов сценаристов и режиссеров ВКСР).
  - Дорогие друзья! Сергей Бородин для меня не только автор этой захватывающей своей неповторимой стилистикой повести "ВКУС ЖИЗНИ", к которой я тоже приложила немало своих усилий. Он не просто пришел, а ворвался,  влетел на крыльях в мою жизнь неслучайно, с настоящим вкусом боли, крови, любви и сумашедших творческих порывов... Желаю тебе,Сережа, жизненной мудрости и благородных проявлений...    

Книга издана в соавторстве с  типографии Copy General - издательство "Марка" с авторскими правами на проза.ру 2020/05/04/2346