Призвание

 
 
 
Пётр Иванович Разумовский, человек ещё не старый, в прошлом году ему исполнилось 58 лет. Высокий, что спасало от полноты, которой так грешат мужчины его возраста. Без видимой седины, растворившейся в русых волосах и цепким взглядом ясных глаз. 
Имея громкую фамилию, прожил, её оправдав. Был он человеком с образованием, сделал неплохую карьеру, работал начальником департамента развития крупного холдинга. Должность, что называется, обязывала, и Пётр Иванович ей соответствовал. Новые проекты рождались в его голове с завидной периодичностью и поглощали его полностью. Его уважали на работе и даже побаивались. Будучи человеком много знающим, он вызывал у людей интерес к общению, но ненадолго, так как постоянно чувствовать, что собеседник умнее тебя, выносили не многие и впоследствии сторонились его. Общества своего уровня и круга интересов составить ему не удалось. Пётр Иванович имел приличную квартиру в хорошем районе Москвы, в общем, с годами и своим трудом создал семье достаток, но не очень гордился, потому что знал ему истинную цену.
Был женат и имел дочь, которая уже три года, как была замужем. Юля была его гордостью, потому что окончила университет, в котором когда-то учился Пётр Иванович, и теперь готовилась к защите кандидатской после аспирантуры.
Раз в год осенью он ездил на утиную охоту со своим приятелем Алексеем. Так получилось, что друзей у него было немного, да собственно, только, наверное, он один и был. Пётр Иванович его любил за невероятный, как казалось, в его возрасте оптимизм, умение слушать и не менее приятную для него, привычку или свойство характера во всём соглашаться и поддерживать собеседника, то есть его. Не то чтобы соглашательство ему было нужно, нет, а иногда оно ему становилось даже скучно. Но в большинстве случаев, Пётр Иванович хоть и понимал, что может обманываться в истинных мыслях Алексея относительно своих высказываний, но было приятно, и он убеждал себя: друг понимает и искренне разделяет его мнение.
Неделю назад, разбирая вещи в гараже на даче, он обнаружил свой старый «дипломат», так когда-то называли жёсткий прямоугольной формы кейс. В «дипломате» хранились рукописи. Пётр Иванович не распространялся об увлечениях в молодые годы. Нельзя сказать, что он был скрытным, но охранять личное пространство умел. Открыв кейс, порылся в бумагах, исписанных сравнительно мелким узнаваемым почерком, среди них были и напечатанные на машинке. Он хотел было, его выкинуть, но, взявши один листок, прочитал. Удивился тому, что сразу не рассмеялся, не умилился, вспоминая молодость, и не оценил прочитанное как глупость — написанное показалось ему интересным. Не сказать, что уж совсем не тронула его ностальгическая нотка, но не поэтому он задумался и, взяв «дипломат» с собой, стал понемногу, вечерами, втайне от жены, читать из него в своём кабинете. И невольно чтение заставило его вспоминать: как он писал, о чём думал, и об обстоятельствах его молодой жизни. Как ни странно, было ему, но сначала стало грустно, он не мог понять причину грусти, конечно, молодость проходит, что же здесь поделать, но никак не мог он справиться с этим непонятным чувством. Потом Пётр Иванович стал задумчив и немного рассеян. Вот и сегодня после работы, оставив машину и, не подумав, как завтра добираться, пошёл домой пешком.
Он шёл уже давно. Улица, вечер, бледный свет и мокрый асфальт. Ему, как будто даже не хотелось прийти. Но он пришёл, не раздеваясь и, не включая свет, встал у окна. На улице бледно от фонарей, мелкий дождь. В комнате темно и тихо. Закурил…
Хлопнула дверь.
- Ты уже дома? Привет! Что случилось? — спросила жена. Её звали Вера. Они прожили вместе больше тридцати лет и практически никогда не ссорились, были, конечно, в начале их супружества, проблемы, которые больше исходили от Петра Ивановича. Несмотря на то что он настоял на быстром браке, который случился через три месяца после их знакомства, а это тогда считалось поспешным решением, после женитьбы задумался и приуныл, чем изрядно напугал уже беременную жену. Задумчивость его походила на то, как будто он очнулся и не понимал, что с ним произошло. А время между тем было суровое, и жизнь заставила его принять действительность своего положения и смириться. Пётр Иванович чувствовал вину перед Верой, мучаясь вопросом: любит ли он её? И, не зная, как ответить, делал всё, чтобы Вера не замечала его вопроса. С течением жизни они научились, молча понимать друг друга.
Вера Николаевна, надо сказать, очень изменилась за эти годы. Вначале, что называется, она смотрела в рот мужу, восхищалась его знаниями, его начитанностью, всегда ставила его в пример и как-то была в стороне от серьёзных разговоров, которые затевал или поддерживал Пётр Иванович, при гостях или в компаниях, где им приходилось бывать вместе. Однако дочь росла: интересы кухни и служение мужу стали её немного тяготить и она, как только появилась возможность, устроилась на работу, потом получила второе образование и добилась успехов. Её достижения очень радовали Петра Ивановича, и они как бы поменялись ролями, теперь он хвастался женой перед приятелями и ставил её в пример их жёнам. Как водится, многие не верили в искренность его слов, потому что жена стала его обходить в карьере. Никто ведь не знал — для Петра Ивановича успехи Веры Николаевны оправдывали выбор и снимали ответственность с него за то, что, может быть, он не любил её когда-то так, как тогда, казалось, было нужно.
- Ничего, привет, — ответил он задумчиво.
- Почему ты одет и без света, что случилось?
- Всё хорошо, — пытаясь сказать уверенней, ответил он.
- У меня сегодня встреча с девчонками, я только переодеться, да?
- Конечно.
- Валентина, представляешь, нашла себе всё-таки какого-то крутого иностранца, вот будем сегодня подробности выяснять. Не обижаешься?
- Нет.
- Правда?
- Да!
- У тебя неприятности на работе? Что с тобой?
- Всё нормально…

«Он бежит по краю зияющий пропасти и хочет взлететь, но боится сорваться. Не получается. Захватывает дух! «Взлетел или падаю? А если падаю? Нет, нет! Ведь надо жить! Я же забыл!». Бесформенные лица метались в голове, он хотел узнать их, напряжённо всматриваясь, но никого не мог вспомнить, казалось, они были как одно лицо и изводили его вопросом: «Ты забыл?!» Он вздрогнул, дёрнулся вперёд и умер».
Пётр Иванович закончил читать. Долго сидел в кресле, не выпуская рукописного листа, как будто не мог выйти из сна, ему, казалось, что это был его сон. Вопрос, прозвучавший только что в рукописи, был таким же, какой он задавал себе в последние дни. В самом деле, казалось, что-то позабыл, и от этого постепенно появилось беспокойное чувство непонятной безотчётной тревоги. Пётр Иванович положил лист в «дипломат» и закрыл его в книжном шкафу.
- Что читаешь? Поэтому ты был вчера такой задумчивый? – спросила Вера.
- Нормальный был, устал просто. Так, по работе.
- Я завтра уезжаю на конференцию, помнишь?
- Тебя отвезти?
- Нет, я закажу такси.
- Позвони Юле, у них с Антоном, по-моему, опять началось. Я думала, давно выбросил его! А где же он был?
- Ты о чём?
- Твой студенческий «дипломат» с документами. Их читаешь? Зачем?
- Не знаю.… Выброшу!
- А что там за бумаги? Фотографий нет? А когда у тебя совет директоров?
- Послезавтра. Ничего интересного.
- Алексей звонил, спрашивал: «Собираешься на охоту?» - ты не отвечал.
- Перезвоню. Я на дачу завтра поеду, подышу.
-Нормально себя чувствуешь?
- Да, всё хорошо, устал немного.
Отвечая так, Пётр Иванович хотел показать, что не прятал кейс. Вера Николаевна делала вид: случайно он ей попался на глаза, и не считает, что он прятал его от неё.   
Утром, добравшись на работу за машиной, Пётр Иванович сказал заместителю, что будет править документы по совету вне офиса, кое о чём распорядился, и, захватив из дома «дипломат», поехал на дачу. Когда он тронулся против непрерывного потока стремящихся в город по своим каким-то весьма важным делам людей, ему отчего-то припомнилось…
Утро. Часов 10. Лето, тепло. Он на машине. На старом «Виллисе» с открытым ве;рхом. На заднем сиденье лежат удочки, он едет на рыбалку.…
И всё! И необъяснимое чувство свободы! Какое-то тепло, которое втекает в него отовсюду! Как будто его любят не только папа и мама, но и весь мир! И всё в нём для него: и деревья, и небо, и это озеро и рыба, которую он едет ловить! Такая поездка была сразу после армии. Друг отца временно оставил свою машину «Виллис», неизвестно откуда взявшийся у него. Это было проявлением невиданной свободы и доверия! Не велосипед — автомобиль! «Виллис» подлинно был коллекционным раритетом и из-за этого он отчего-то визуально первоначально казался не автомобилем, а как бы механической игрушкой, на которой можно свободно ездить всем. Поэтому он, не имея прав, сел за руль и поехал на рыбалку. Его жизнь тогда только начиналась! И не было никаких обязательств, кроме собственных планов…
«Разве я несвободен? — спросил он себя, — Кажется, что такого чувства больше и не было»…
Когда он уже подъезжал к даче, позвонил Алексей:
- Привет!
- Привет! Извини, Лёша!
- Ну что, дружище, готовишься?
- Нет, я не поеду, не получается по работе.
- Да ты что?! Игорь говорит, что уже ходил смотреть на дальние озёра, утка есть! И там место такое, ты помнишь? Мы можем разбиться и сначала сходиться с двух сторон, а между озёрами поставим Игоря. Я не могу дождаться и погода, какая! Что случилось-то?!
- Ничего, на работе завал, не получается.
- Всё ведь нормально было, на неделю всего!
- Нет, не поеду, извинись перед Игорем, у меня совет завтра неожиданно назначили.
- У тебя всё нормально?
- Да, всё хорошо. Извини, у меня звонок, — сказал он неправду, и отключил телефон… 
             Дача. Пётр Иванович сидит возле камина, в руках рукописный лист, читает: «Теперь, когда я чувствую себя на пороге иной, неведомой ещё мне жизни. Я хочу вспомнить прожитое, попытаться его осмыслить, а, может быть, и угадать то, что ждёт меня впереди. Понимаю, насколько бесполезна подобная попытка. Всегда получается, что кто-то другой обладает этим правом и, располагая всей о тебе истиной, может оценить твою жизнь и ответить на главные вопросы. Ты же, задумываясь о ней, лишь стремишься соединиться с самим собой во времени. А кажется, уже сейчас, вот-вот, за этой дверью откроется истина! А за ней - смерть. Жизнь прожита вся, без остатка! Все вопросы заданы! И только последний миг отделяет тебя от озарения, и ты спрашиваешь: «Зачем?! Где тот, другой, кто знает о тебе всё? Так приди же ко мне, неведомый мне кто-то! Возьми мою жизнь, оцени, пойми и ответь!»".
               «Когда я это написал? Не помню. О чём? Какой-то отрывок», — подумал он и опять почувствовал какое-то внутренне единство с мыслями в тексте, ему показалось, что он написал это не тогда молодым, а вот сейчас, совсем недавно! И опять вопросы, и странное чувство, что он что-то забыл, продолжало в нём расти, старался вспомнить, но не мог.   
С этим желанием вышел пройтись. У охраны дачного посёлка жило две собаки: огромный лохматый кобель Петрович и худенькая сука Люся. Пётр Иванович любил эту парочку и всегда их подкармливал. Люси не было, он позвал Петровича и выложил в миску из пакета кости. Лохматый начал с удовольствием есть, потом повернулся, глянул на него и, отойдя в сторону, улёгся на землю. «Наелся, Петрович?» — спросил он. Вместо, ответа пёс облизнулся. «А что же ты недоел?» — в миске осталась одна кость с мясом. «Неужели оставил Люсе?!» — он задумался и пошёл к дому. Потом ускорил шаг. Быстро собрался, сел в машину. Едва он проехал охрану, Петрович подошёл к оставленной кости и с аппетитом её съел, и, как будто что-то желая сказать, грустно посмотрел вслед отъезжающей машине.
               
Он вспомнил! «Как я мог забыть?!» — думал Пётр Иванович. «Это же было в моей жизни и ведь это-то может случиться и с ней или уже… Вера говорила, проблемы», — так он думал о дочери, к которой собирался завтра после работы, но, вспомнив, позвонил и ехал сейчас. «Природа, естество не всегда побеждают, а я испугался! Может призвания?! Даже собака сопротивляется, что-то там думает, а я!» — мелькали в голове беспорядочные мысли…
- Привет! Как ты, дорогая? Что у вас? Мама говорит, опять ссоритесь? – спросил дочь Пётр Иванович, подъехав к институту, где работала Юля, и она вышла, предупредив, что у неё мало времени.
- Да всё нормально, пап! Не хватает Антону внимания, он злится. Правильно, но, ты же понимаешь, скоро защита. Работаю, почти не сплю.
- Подумал, тебе нужно это знать! Я так хотел, чтобы ты смогла, может быть, то, что не получилось у меня. Как-то всё банально звучит. Но я хочу рассказать тебе историю, никогда, да и никому не признавался.
- Пап, у тебя максимум пять минут.
- Уложусь. Мне это нужно, — замялся Пётр Иванович, - у меня было виде;ние, — назвал он то, что вспомнил и удивился, определению.
Пока оно было в голове, как-то уживалось с другими мыслями, а произнесённое вслух заставило всё внутри противиться, как будто это и не виде;ние вовсе и его не было и не могло быть!
- Пап! Что с тобой? Что случилось? Какое виде;ние?
- Ничего, всё нормально. Со мной всё в порядке! Я же не про сейчас, какое теперь у меня может быть виде;ние? А что не похоже? – попытался он пошутить.
- Слушай! Когда я учился в университете и подавал большие надежды, как говорили. Взялся за одну работу, завершив которую дал оценить преподавателю, кстати, когда ты поступила, этот профессор ещё был, может, знала его, но это неважно. Когда он прочитал, у нас была долгая беседа, потом, по его просьбе, я несколько раз выступал с кафедры, и он даже предложил мне поступать в аспирантуру и стать моим научным руководителем. Но это всё неважно. Писал на пике своих возможностей и знаний, не мог спать, как ты сейчас! И, наверное, я всё-таки что-то нащупал. Помню какое-то непонятное, как хочешь, неземное ощущение. Как будто истина вливалась в меня откуда-то, это был какой-то творческий экстаз, я ничего и никого не видел, не спал и не ел несколько дней, курил пачками. Помню, под утро закончил, встал, поднял руки вверх, как к небу и всё кружилось в голове, плыло от осознания чего-то значительного, и я говорю: «Это музыка! Это музыка!» Закончил, и наступила опустошённость, пропала «музыка».

Потом, однажды, после того как всем читал, уже вкусивши «славы», не помню, как и когда, потому что мне на всю жизнь, как память об этом закрыли! Поверь, я вспомнил сейчас, сегодня, на даче, там собака, невольно подсказала мне, но это неважно!
Я увидал и непосредственно ощутил необоримую преграду, как стену, отделяющую меня от того уровня постижения мироздания, где находится истина, к которой я так стремился. Помню безликую мысль, словно она во мне, но не от меня. Частично могу передать только смысл, который постиг: если сделаю шаг в манящий меня мир, то беспрепятственно пройду сквозь «стену», а, пройдя, познаю многое! Единственно вспять повернуть невозможно! И будет не такая, как у всех, жизнь. Я буду постигать истину, и служить ей! Не будет семьи, детей и всего того, чем живут простые люди. И мне необходимо было выбрать! И я испугался, дочь, страшно!
Я об этом никогда никому не рассказывал! Бросил университет и через три месяца женился на твоей матери, а через год родилась ты. Потом я закончил экономический, ну а дальше знаешь...
- Зачем рассказал? Подумал, у меня тоже? У меня всё нормально, не переживай. Напугал, ну и история! Переутомился тогда, наверное: не ел, не спал. Если бы не рассказал, никогда не поверила, что такое могло быть и с тобой, пап! Спасибо, не волнуйся, у меня до этого не дойдёт. Всё, мне бежать, — она поцеловала его и пошла. Потом повернулась и крикнула: «На работе, не вздумай рассказывать, сам понимаешь! Пока!»
На работе. Приёмная руководителя холдинга. Совет директоров предприятий. Мужчины стоят группами и вполголоса что-то обсуждают. Каждый из них, большой начальник, на подвластной территории не подойдёшь. Здесь, среди равных, сбились стайками, как студенты на перерыве в курилке. Вынюхивают диспозицию, каждый за себя. Время непростое – кризис!
«Когда это всё началось?— подумал Пётр Иванович, — Для меня с Хрущёва, я родился, и он сказал: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!». И пошла «борьба»! Теперь социализма нет, а всё продолжается!» Он не думал об этом, всё как-то вдруг появилось в голове, с неожиданной для него уверенностью. Пётр Иванович удивился ясности, смелости и свободе, с которой это произносил про себя! Но мысли звучали как приговор, ведь это он был солдатом на той, на этой продолжающейся «войне»! Доказывал отцу, что Германия объединится! А тот, как мантру повторял: «Не может быть!» — и продолжал рассказывать о преимуществах социализма. Ехидно спрашивал: «А почему туфли носишь чешские, а не наши? А «стенку» почему по блату купил польскую?» И он ведь был тогда ребёнком! Студентом, его вызывали в отдел КГБ на «беседу» и спрашивали: «вы читали работы Троцкого?» — а он только усомнился на «истории КПСС» в том, что председатель РВС был ничтожный человек, как вскользь объяснил преподаватель. Слушал, как отец, задыхаясь, рассказывал, как его вызвали в партком и молча, без единого слова отдали святая святых – учётную карточку! Видел, как отец закрылся в комнате и два дня не выходи;л, а потом сказал: «Сынок, всё, что заработал, за всю жизнь пропало!» Это ему говорил отец: «Если бы кто-то сказал, что я буду стоять в очереди за хлебом в Москве 7 ноября, я подумал — это сумасшедший!». Он бегал по пустым магазинам, чтобы найти, чем кормить грудную дочь, когда у жены пропало молоко. Подрабатывая таксистом, попал на бандитов и под пистолетом бесплатно помогал «братве»! Сутками работал за гроши! Потом пытался поставить бизнес, зацепиться за жизнь, а его просто обманули и обокрали, и так было не один раз!
 «Да, — подумал Пётр Иванович, — я не видел семьи, не помню, как выросла дочь! На это ушла жизнь! А ведь у меня был выбор! А теперь?» Наверное, он как-то изменился в лице, потому что секретарь вдруг спросила:
- Что-то случилось? Вам плохо?
- Ничего, спасибо!
Он отказался от выступления, которое было запланировано, сославшись на недомогание, сообщил председателю, что вместо него выступит его заместитель и, ничего не подозревая, как оказалось, потом, передал ему дела. После перерыва речь пошла о том, что холдинг не справляется с покрытием издержек: и без сокращений, и продажи части активов не обойтись. Было предложено продать небольшой завод в провинциальном городке, на это он, как начальник отдела развития, принялся аргументировано возражать, ссылаясь на то, что этот ресурс ничего не стоит организации и может существовать на самоокупаемости. В перспективе же, сохранив его, у холдинга оставалась бы возможность на базе этого предприятия развить очень интересное направление, которое было его последней идеей. Он мог бы устоять: схитрить, славировать, как не раз делал, но высказался жёстко, чем удивил всех. Конечно, при таких разногласиях, оставаться на этой должности Пётр Иванович не мог. Для руководства это тоже стало полной неожиданностью, ему предложили на выбор: должность директора с выездом, понимая, что не согласится или начальником канцелярии холдинга, больше мест не было.
«А что, — думал он,— неплохая должность, раньше всех буду всё знать, буду править протоколы по хранению и уничтожению документации, организую шредерный отдел и как начнём мы крошить все эти тонны ненужных никому бумаг! И мои пойдут под нож, сколько же я их здесь накропал!»
Он подал заявление на увольнение…
Жёлтый лист, плавно скользя, опускался на землю. Ложился и плыл по луже, тревожа мелкой рябью облачно-сероватую её поверхность. Ветер заигрывал с полуголыми ветвями, медленно раскачивая их в такт еле слышимой мелодии тишины. Деревья не выдерживали, и, казалось, плакали, роняя на землю последние листья, приближая конец осени. 
Пётр Иванович шёл по парку и с грустью осознавал, что он здесь лишний. Всё в этом мире меняется по своим молчаливым законам. Он чувствовал себя песчинкой среди океана грусти, давящей на уши первозданной тишиной. И нестерпимая тоска овладела им. «Неужели всё так бесцельно?» — И как же ему захотелось узнать, что же ждало его там за той «стеной», которую он не смог пройти.
Жизнь нужно было изменить, и изменить было уже ничего невозможно.
Он остановился и замер. Вокруг по-прежнему падали листья, пошёл мелкий дождь. Впереди, быстро перебирая лапками, пробежал ёжик и исчез в копне жёлтых листьев…
 Через неделю он заболел. Все всполошились. Лёг в больницу. Врачи говорили, что это сильное переутомление. В один из дней ему стало лучше, в последнее время Пётр Иванович перестал думать и вспоминать, искать оправданий, он всё понимал. Днём заснул и ему приснился сон.
Он бежит по краю зияющий пропасти и хочет взлететь, но боится сорваться. Не получается. Захватывает дух! «Взлетел или падаю? А если падаю? Нет, нет! Ведь надо жить! Я же забыл!» Бесформенные лица метались в голове, он хотел узнать их, напряжённо всматриваясь, но никого не мог вспомнить, казалось, они были как одно лицо. И увидел. Идёт Игорь, в камуфляже с ружьём: «Эх! Какая у нас была охота! Зря ты не поехал!».
И вдруг: «Это твой последний вопрос?» — Как будто наяву услышал он. «Нет, я вспомнил!», — подумал Пётр Иванович, вздрогнул, дёрнулся вперёд и умер.