Две розы

Я иногда, под большим секретом, рассказываю эту историю, так я понимаю, что она действительно произошла, что это не плод моего воображения. С чего начать? Вот вопрос, который я сам себе задаю очень часто. С бабушки и деда? С мамы? С той странной сумасшедшей или с ее дома? Я не знаю, как лучше. Все равно приходится забегать вперед, оглядываться назад и красивое повествование у меня никогда не получается. Поэтому начну с себя. Меня зовут Лев - грозное имя, мама меня специально так назвала, чтобы я вырос защитником. Ее, бабушки, а потом и моей собственной семьи. Она мне об этом говорила с самого детства, с того самого дня, когда я впервые задал вопрос: "Где мой папа?" Мама тогда ответила, что он в командировке (очень неоригинально, я потом ей сказал, что могла бы что-нибудь поинтереснее придумать, мол, папа - разведчик, мама только рассмеялась) и что на время его отсутствия я -Лев - глава семьи и ее защитник. "А деда?" помню, спросил я. Мама промолчала и сказала мне быстро допивать молоко и идти гулять. Мы тогда жили у маминых родителей. Как мне мама призналась уже позже, мой папа полюбил распускать руки уже с первых же дней их с мамой семейной жизни, говорил, что бабу надо воспитывать, иначе она от рук отобьется. Думал, раз мама уже беременна, никуда она от него не денется. Мама предпочла отбиться от такого супруга и ушла от него. "Дура ты!" только и сказала ей бабушка, "куда дитя собираешься привести?"
Бабушка моя человек настолько светлый и чистый, что, казалось бы, жизнь у нее должна была быть если не ангельская, то сносная и счастливая. Это если по справедливости и некой логике. Да вот только на небесах по-другому рассудили и бабушке достался дед - злой, склочный, мстительный, ненавидящий ее, но и не отпускающий от себя. "Упырь," шептались за его спиной, видя, как он тиранил бабушку, а та слова поперек сказать не могла, терпела, да острые углы сглаживала. Мама, по правде, и замуж выскочила рано, сбегала от всего этого, но вот нашла себе такого же, как дед. Бабушка ее предупреждала, молила, чтобы она подумала и потерпела еще немного, но молодость предпочитает набивать свои шишки. Чужие впрок не идут.
"Чего приперлась?" так встретил беременную маму дед. Раньше она бы расплакалась или молить начала, но уже был я и мама знала, пока ее львенок наберется сил, она - львица и должна его защищать. "Жить приперлась, я здесь прописана, если не забыл, а забыл, так паспорт могу показать," ответила деду мама так или примерно так и он опешил. Не ожидал от покорной дочери сопротивления. Потом я родился и он немного с мамой смирился, все-таки родила ему внука, мной можно было хвастаться, под предлогом прогулок с внуком, можно было бегать по любовницам (дед таскался за каждой юбкой), меня можно было воспитывать в лучших мужских традициях (так он думал) и учить управляться с бабами. Страшно подумать, кем я мог бы вырасти, если бы не бабушка и мама. Дедов яд они вымывали из меня любовью и лаской, сказками и героическими историями. Они учили меня мягко, без назидательности, учили своей жизнью.
Дом, в котором мы жили был небольшим, комнатки маленькие, строился он в те времена, когда денег особо не было, когда экономили на всем и поэтому хоромы вышли не царские, но что главное, в доме всегда было чисто и уютно. Бабушка была помешана на двух вещах: чистоте и цветах. Все остальное ее мало интересовало, она вела хозяйство хорошо, но без особой души. Огород всегда был в порядке, еда приготовлена, но только у себя в палисаднике, колдуя над цветами, которых было великое множество или протирая пол, вытряхивая половики и моя окна, бабушка была счастлива и довольна. Про цветы запомните, это важно, с них все и началось, да и закончилось тоже.
Дед, в отличие от бабушки, ненавидел все живое. Когда они держали кур или кроликов, его любимым занятием, было забить, зарезать, превратить в кусок мяса и шкурку, ему нравился этот процесс. С огородом у него тоже были сложные отношения. Мне кажется, его все боялось: деревья, картошка, помидоры. Стоило ему обрезать ветку дерева, как оно начинало болеть и несколько деревьев вот так очень быстро засохли, бабушка поздно увидела, что происходит. Но огород кормил, на выращенных фруктах и овощах можно было хорошо сэкономить, да и продать иногда. Вроде бы мелочь, несколько пучков петрушки или укропа, а копеечки складывались в рубли и это было заметно. К огороду у деда претензий не было, а вот к бабушкиному палисаднику появились.
- Сделаю навес над въездом, - сообщил дед всем нам как-то за воскресным завтраком.
- Зачем? - спросили мы хором.
- Как зачем? Левка вырастет, машину возьмем, куда ставить будем? - притворно удивился дед. Мама с бабушкой начали ему говорить, что жалко виноград убирать, розы, там действительно очень красиво и уютно было. Виноград давал тень, а розы... Два огромных куста нависали над дорожкой к дому. Розовый и алый. Цветки большие, вроде бы и не сильно красивые, лепестков мало, но когда розы распускались, это было такое волшебное зрелище - двор был словно укутан этим цветом, словно только три цвета было в мире: зеленый, розовый и алый. Бабушка эти розы любила больше всего и часто просто стояла под ними, любуясь и слушая жужжание пчел. Вот это все мама с бабушкой ему и объясняли, а я был заворожен одним словом - "машина"!!! Мне тогда было пятнадцать и, как почти любой мальчишка, о машине я мечтал страстно. Дед с техникой не дружил, водить не умел, отец с горизонта исчез и научить меня было некому, иногда отец Вовки - моего лучшего друга, сажал меня за руль своей тачки и объяснял, что и как, но вести не давал, боялся. Я это понимал и отчаянно завидовал Вовке. И дед это знал и надавил на самую болезненную точку, иначе я бы отказался ему помогать. Бабушка тогда ему впервые в жизни устроила скандал и сказала, что этот чертов навес только через ее труп, дед вроде бы уступил и я до сих пор не могу понять, как она поверила в это.
Как-то осенью мама с бабушкой уехали к родне в соседний город. Звучит громко - соседний город, громко и далеко, на самом деле часа полтора на автобусе в одну сторону. Там жила бабушкина родная сестра и мы часто бывали у нее, но в тот день дед сказал, что нам с ним надо идти кому-то там помогать и чтобы женщины ехали сами. Как только они вышли за калитку, дед меня растолкал и сказал, сейчас придут помощники, будем виноград и цветы корчевать, а завтра уже навес начнем делать. Первым моим желанием было догнать маму с бабушкой и предупредить, но дед зыркнул злобно на меня и спросил, хочу ли я машину, если хочу, то лучше с ним не спорить, так как все деньги у него, и дом на него и если он захочет, то мы все трое отсюда вылетим в двадцать четыре часа. Я не нашелся, что сказать и не знал, что делать. Дед так мастерски смешал кнут и пряник, что я не решился на бунт и пошел помогать. Через несколько часов двор было не узнать. Как после бомбежки. Везде земля, ямы, все голо и тоскливо. Дедовы помощники - два местных алкоголика, забрали кусты винограда, а розы дед им не отдал, они уже намылились продать их бабкам - торговкам самогонкой, все знали, какие красивые у бабушки розы, все завидовали ее цветнику. Я было подумал, что дед решил посадить розы на огороде и обрадовался, но он погрузил все в тачку и повез на мусорку. Сказал, лично эту дрянь выкинет. Сам не знаю, почему, я пошел за ним.
Вот здесь надо на минутку отвлечься и рассказать о странной тетке, поселившейся в нашем городе совсем недавно (тогда было недавно, имею в виду). Она купила домик - развалюху на окраине, его под снос продавали, а она купила и стала жить. Или ее родственники - опекуны купили? Да это и неважно! Вскоре выяснилось, что она сумасшедшая со справкой, что семья ее трагически погибла и от этого она и чокнулась, что ей пятьдесят и она пару раз в год ложится в психушку, а в остальное время пьет таблетки. Все это она охотно сообщала каждому, кто останавливался ее послушать или некстати выносил мусор. Некстати, потому что она имела обыкновение говорить долго, хватать собеседника за руки и в красках описывать гибель мужа и двух дочек почти тридцать лет назад, свое лечение и то, как она теперь себя чувствует, как ее родня выставила ее из города (название она никогда не говорила) неизвестно за что и сослала сюда, в глухую провинцию (этим она оскорбляла всех жителей, считавших наш город не Москвой, конечно, но и не глухоманью). Она никогда ничего не просила, ни денег, ни продуктов, но, как и положено нездоровым людям (кто так решил, что это положено?), она обходила все мусорники и свалки и искала вещи. Я, да и не только я, все жители не могли понять, чем она руководствовалась, собирая всякий хлам. Иногда она проходила мимо приличных пальто или курток, даже не посмотрев (есть в нашем городе такая привычка: то, что хорошее, но почему-то не нужно, кладется на чистый участок рядом с мусорными баками и любой желающий может забрать одежду или обувь, посуду, игрушки), так вот эта сумасшедшая (звали ее Анной Кирилловной) могла запросто пройти мимо целого чайного сервиза, а могла из кучи игрушек вытащить самого страшенного и грязного медведя и положить в свою сумку на колесиках. Бывали дни, когда она вообще ничего не брала и просто ходила по городу, рассматривая людей и словно что-то примечая и запоминая. Одета она была всегда чисто и это было удивительно, маленькая, беззащитная, а лицо... я не знаю, как его описать, обыкновенное, неприметное, словно и не было у нее лица.
Вот ее-то мы и встретили около мусорных баков. Дед поздоровался (он любил из себя строить такого культурного и благожелательного человека) и начал розы в бак кидать. Эта Анна Кирилловна почему-то не стала ничего рассказывать, а молча смотрела, как дед злобно швыряет бабушкины цветы.
- Стой! - вдруг приказала она ему, когда дед взялся за ту самую розовую, вьющуюся розу, - не надо! И эту не надо, - она указала на алую. Их легко было отличить от остальных, у них корни были огромными, как у дерева.
- Почему? - поинтересовался дед.
- Это ее душа! Разве сам не понимаешь? - глаза у сумасшедшей заблестели от слез.
- Дебилка! Вали отсюда! - грубо ответил дед и швырнул розу в бак.
Анна Кирилловна вздрогнула. То ли от непривычно грубого слова (ее почему-то все жалели и если обзывали, тихонько, чтобы она не слышала), то ли еще от чего-то.
- Вот ты какой! - тихонько сказала она и так на деда внимательно посмотрела.
- Какой есть, - дед выкинул все розы, развернулся и пошел домой. Мы отошли пару шагов и услышали стук. Дед обернулся и грязно выругался. Сумасшедшая лезла в мусорный бак. Наверное, ее спасло появление нашего соседа, он тоже выносил мусор, а иначе, я не знаю, что дед с нею мог сделать. Он побелел от злости, кулаки сжались, мне самому стало страшно.
- Чего ты там ищешь, Кирилловна? - спросил сосед тетку.
- Милок, помоги, цветочков хочу посадить.
Дядя Леша вытащил тетку из бака и достал ей все розы.
- Вот эти возьму, - сумасшедшая быстро положила в сумку те самые розовую и алые розы, - а вот эти положи здесь, вдруг кто возьмет, цветочки-то красивые!
- Да я и подберу. Здорово соседи! - дядя Леша увидел нас с дедом, - смотри кто-то розы повышвыривал, Танюхе своей не хочешь взять? Она ж у тебя любительница!
- Не хочу, - процедил дед и мы пошли домой.
Когда мама с бабушкой вернулись домой, скандала, которого я ждал и боялся, не было. Бабушка сначала охнула, потом я увидел слезы у нее на глазах и вид был такой растерянный, как будто бы она не понимает, куда попала. Мама же попыталась что-то сказать, но дед прикрикнул, напомнил ей, что здесь все его и что если им что-то не нравится, вон он порог и валите отсюда. Мама притихла и только у меня потом спросила:
- Как ты мог? Предатель!
Я уже понимал, что я натворил. И сам не мог поверить, что я согласился, что испугался и поддался на лакомый пряник - машину. Я попытался маме все объяснить, но она только рукой махнула.
С того вечера бабушка начала чахнуть. У нее ничего не болело, но она говорила, что сил нет и что ей ничего не хочется. Она забросила дом и огород и даже крики деда по этому поводу ее не пугали. Она смотрела на него с такой ненавистью, что он замолкал и продолжал что-то бубнить себе под нос. Потом ей стало еще хуже. Врачи сказали - "сердце" и отправили в больницу. Мама разрывалась между работой, домом и больницей, а я все чаще оставался с дедом наедине и мне становилось все страшнее. Он радовался бабушкиной болезни и не скрывал, что как только она "ласты склеит" (его слова), он уж развернется вовсю и сделает все в доме и во дворе так, как ему хочется, а Танька всю жизнь ему испоганила, да под ногами путалась, присмотрел он тут уже одну вдовушку богатую, вот на ней и женится. Я слушал его мне становилось жутко до мурашек. Мне казалось, что дед, мой дед - это не человек, а какой-то демон, истекающий ядом. Я задыхался от его слов и впервые в жизни стал молиться. За бабушку, за нас с мамой. А бабушке становилось все хуже и дед уже купил несколько ящиков водки ей на поминки и отложил строительство навеса на весну, потому как похороны - дело дорогое и все не просчитаешь.
Телефон зазвонил рано утром, часов в шесть. Мы еще спали и этот неожиданный звонок, этот трезвон словно говорили нам, день сегодня будет особенный и что запомним мы его надолго. Мы с мамой стояли около разрывающегося аппарата и не решались взять трубку.
- Лев, пожалуйста, - прошептала мама, - я не могу.
Она редко называла меня так, по взрослому, обычно я был Левушкой, Левочкой, Левкой и даже почему-то Лешиком и вот это грозное, по паспорту - "Лев" заставило меня подчиниться.
- Алло, - прохрипел я в трубку.
- Левочка, ты заболел, застыл? - неожиданно раздался бабушкин голос, я подумал, мне почудилось.
- Алло, - повторил я.
- Левочка, дай маме трубку, я что-то так рыбки захотела, пусть сготовит.
Я молчал. Мама с ужасом смотрела на меня. "Что?" - прошептала.
- Это бабушка, - тоже прошептал я и мама сразу же завыла, готовая к этой страшной новости, - она рыбы просит, - я понял, что выразился так, словно бабушка...
- Что? - переспросила мама и вырвала у меня трубку.
Она слушала бабушку и ничего не понимала.
- Мама? - переспросила она.
- Олюшка, ты только рыбку запеки в духовке, как ты делала на Левочкин День Рождения, помнишь? Вот так с лимоном, помидором, очень хочется. Сделаешь завтра, ладно? А сегодня принеси чего-нибудь домашнего, - бабушка говорила так громко, что я слышал каждое слово.
- Как ты себя чувствуешь? - наконец догадалась спросить мама.
- Как ни странно хорошо, - ответила бабушка и повесила трубку.
- Что случилось? - дед бодро выскочил из своей комнаты и я понял, он специально не подошел к телефону, он специально ждал, когда мы поговорим и подадим ему новости на блюдечке. Он ожидал увидеть нас в слезах, маму рыдающей от горя, но мы улыбались, глупо и счастливо.
- Мама звонила, она рыбы просит, - бросила деду моя мама, словно ничего такого и не произошло, а все в порядке вещей.
- Танька? - переспросил дед, не веря, думая, мы его разыгрываем.
- У меня другой матери нет, у тебя, может жена еще имеется? - мама усмехнулась и побежала на кухню.
Уже через неделю бабушка была дома. Она выздоровела так же внезапно и загадочно, как и заболела. С дедом она почти не разговаривала и он ее стал немного побаиваться. Появилось в ней какая-то нездешность, загадка и тайна, смотрела она на него порой так, словно знала нечто, что давало ей власть над всем миром. Дед бесился и говорил, что весной он закроет навесом весь двор и что любая свободная от тени земля должна приносить доход, поэтому никаких цветочков, только овощи или клубника. Бабушка пожимала плечами и говорила, что ей все равно.
Дед обещания не сдержал. Весной, в самом ее начале его стукнул инсульт, обширный, тяжелый, он пролежал несколько дней в больнице и умер. Как это пишут в газетах: "не приходя в сознание." Попрощаться мы с ним не успели. Уже после похорон, уже когда мы собирались поминать его сороковой день, когда бабушка перебирала его вещи и сказала, что вот это новое одеяло можно отдать сумасшедшей Кирилловне, я вдруг вспомнил тот день, те розы и что именно сумасшедшая сказала деду. Вспомнил и тут же пересказал бабушке и маме.
- Думаю, нам надо ее навестить, - твердо сказала мама.
На поминки всегда много готовят, никогда не знаешь, сколько людей придет и как есть будут, поэтому у нас осталось всего столько, что нам не осилить. Мама налила борща в трехлитровую банку, положила в пакет мяса и пюре, конфет и печенья, бабушка взяла одеяло и новые полотенца и мы втроем отправились в гости к Анне Кирилловне.
Никто никогда не был у нее в гостях, не возникало такого желания. Забор - высокий и когда-то добротный, сейчас почти завалился, калитка была вечно открыта и все заросло кустами бузины и сорняками в рост человека. Какие там гости! Если кто-то ей и помогал, то все передавал на улице или оставлял около калитки.
- Мам, может не надо заходить, - мне не хотелось лезть через эти заросли, почти подлесок, да и неудобно к человеку без приглашения заявляться.
- Надо, - мама открыла ветхую калитку и первая смело вошла во двор, потом бабушка и замыкал шествие я - Лев - защитник! И смех и грех, как говорится!
Думаю, мы все ожидали увидеть грязь, разруху, запустение, гору ненужных вещей и были даже не поражены, это чувство словами не передать. Вот, к примеру, представьте. Входите вы во дворец, как в сказке, а в главной зале стоит корова и хозяйка вся в перстнях и шелках ее доит. Представили? Неуместность - вот то слово, что я искал! Вот так случилось и во дворе сумасшедшей Анны Кирилловны. Полная неуместность и обманутые ожидания ждали нас в глубине двора. Эти заросли были, как выяснилось, маскировкой, сразу за ними шел аккуратный, невысокий заборчик (двор во дворе, так получалось?), такой ладный и надежный и калитка была, все в полном порядке. Мы стояли около этой калитки, как три дурня, не зная, что делать дальше, не решаясь войти в чистый, уютный дворик, где около дома... Бабушка захрипела, я испугался, что у нее инфаркт, но она дрожащей рукой показывала на лавочку около дома, над которой, словно навес, вились две розы - розовая и алая. Бабушкины розы, те самые. Они цвели пышно, рьяно, буйно и бабушка, решившись, открыла калитку и пошла к своим розам. Мы с мамой потоптались у калитки и пошли следом. Бабушка гладила цветки и что-то им шептала.
- А я говорила ему, что это твоя душа, - Анна Кирилловна неожиданно появилась из-за розовых кустов, - а у него самого душа черная была, злая, извести он тебя хотел, его демоны надоумили.
- А вы... - начала бабушка.
- А я тебя спасла. Розы поначалу не хотели приживаться, болели, я их пока уговаривала и ты болела, а как они согласились у меня расти, ты поправилась.
- Вы порчу на деда навели? - вырвалось у меня, потому как это напрашивалось само собой.
- Глупости, мальчик, я так не умею. Просто розы на него разозлились, вот и укололи, да и за хозяйку им стало обидно, - она это сказала так уверенно, что я поверил. Это потом я уже нашел несколько разумных объяснение произошедшему, но тогда поверил.
- Розам обидно? - переспросила мама, видимо тоже сильно в этом сомневаясь.
- Или не розам, - охотно изменила мнение Анна Кирилловна, - но это как качели. Ваш дед их раскачал, да и стал под ними, вот ему и прилетело, - закончила она совсем непонятно. Мы переглянулись.
- Да кто из нас псих, вы или я? - начала терять терпение Анна Кирилловна, - жизнь, как маятник, качнулся сильно в одну сторону, качнется и в другую и не надо равновесие нарушать. Можно, но до определенных пределов.
- И кто их определяет? - спросил я, уверовав, что странная тетка знает ответы на все вопросы.
- А хоть бы и я! - ответила сумасшедшая и позвала нас в дом. Я уже ждал еще одной неуместности и собирался увидеть хоромы, полные сказочных богатств, но снова разочаровался. Мебели мало, все очень скромно, только на одну стену стеллаж, а там чего только нет: и посуда - целая и разбитая и игрушки и вещи и безделушки и книги. Глаза разбежались от этой мешанины вещей, от их разномастности и несочетаемости.
- Что это? - я не смог сдержаться.
- Души людские, - просто ответила Анна Кирилловна и сказала, что сейчас она нас угостит чаем с конфетами.
- Как моя? - спросила бабушка.
- Да, как твоя.
- У каждого человека душа в вещи или в растении? Так? - заинтересовался я, думая, где же скрыта моя собственная.
- Нет, конечно, - фыркнула сумасшедшая, доставая сомнительные конфеты в потертой коробке, - есть люди, которые так любят что-то, вот как твоя бабушка розы, что сами того не ведая, душу туда и прячут на хранение. Оно и верно! Ведь если бы моя душа была где-нибудь спрятана, когда муж и дочки погибли, то не стала бы я душевнобольной, души бы не было во мне, но она была и я заболела, - путано объяснила Анна Кирилловна, открыла коробку, увидела, что конфеты изъедены голодной молью, вздохнула и сказала, что сладкого нет.
- Мы принесли, - спохватилась мама и стала выкладывать на стол пакеты и банку с борщом.
- А я очень голодная, - призналась Анна Кирилловна и так жадно посмотрела на продукты, что у меня сдавило горло. Я тогда подумал, что это неправильно, когда человек недоедает и смотрит вот так на еду. Так голодно. Я посмотрел на сумасшедшую, словно видел ее впервые. Она была истощена, худа и я так и не понял, почему никто этого не замечал раньше, почему мы все не видели, что она если и не голодает, то ест очень плохо и мало. Она словно была невидимкой, тенью, бестелесным призраком, бродящим по городу. Ее все видели, но никто не замечал, не обращал внимания, она ведь никогда ничего не просила. Мы с мамой переглянулись и я понял, она подумала о том же и теперь если не каждый день, то несколько раз в неделю, мы по очереди будем приносить сюда супы и борщи в банках, котлеты, фрукты и овощи.
- Мам, как ты думаешь, там действительно души, в тех старых вещах?
- Нет, Лешик, думаю, она сильно больна, но, видимо, иногда что-то видит и понимает, поэтому и спасла бабушкины розы, - ответила мне мама. Мы возвращались домой вдвоем, бабушка осталась в гостях у сумасшедшей, сказала, поможет ей с огородом. Но мне показалось, она просто хотела побыть около своих роз, около своей души.
С тех пор прошло много лет. Я вырос и стал настоящим Львом - защитником семьи, как мама мне и предсказывала. Я женился и купил машину, все как полагается, как говорил тогда дед. Вот только навес мы не стали делать. В палисаднике все также растут розы и на месте тех самых - алой и розовой - тоже розы, те самые. Мы не стали их опять выкапывать, бабушка просто срезала черенки и с тех самых пор, когда наш двор зацвел и заблагоухал, как прежде, сил у мамы и бабушки прибавилось. Они сейчас живут вдвоем, но мы с женой часто навещаем их и наше самое любимое время года - поздняя весна, когда цветут розы, словно навесом укрывающие наш двор. Анна Кирилловна все также бродит по нашему городу с сумкой на колесиках, мы часто навещаем ее, а еще мы все храним нашу тайну. Тайну людских душ, роз и того, что произошло много лет назад.