Холод

 Настали холода. Владивосток погрузился в снегопад. Ветер наметал белые дюны поверх тротуаров. Море вдоль Спортивной набережной заледенело, и далеко в заливе под покровом метели стояли судоходы. Бульвары опустели.
В «Five o'clock» было тепло и уютно. Это кафе располагалось на улице Адмирала Фокина, и внутри подавали вкусную выпечку. Подходящее место, чтобы согреть душу и тело.
Я сидел там уже сорок минут. На блюдце, в котором мне принесли булочку с ветчиной и сыром, остались крошки, горячий чай пился с удовольствием. Читая «Милый друг» Мопассана, я часто возвращался к бурану на улице и сквозь окно наблюдал за машинами и светофорами. Потом снова погружался в Париж.
Допив чай, я попрощался с продавщицей и вышел на улицу. Не успела дверь захлопнуться, меня начало тормошить во все стороны. Небо не отличалось цветом от пепла. Я натянул капюшон и пошел по Алеутской улице. Дойдя до Клевер хауса, я вышел на Мордовцева и побрел в гору, а потом еще выше по Фонтанной. На мне были кеды, и асфальт скользил под ногами. Было трудно дышать, когда ветер и снег хлещут тебя по лицу. Наконец-то земля пошла ровно, передо мной утопал в белизне сквер Суханова. За ним стояло мое общежитие: старое здание с четырьмя этажами. В прихожей я показал пропуск женщине-охраннику и по коридору направился к лестничным пролетам. Я жил на последнем этаже, в комнате без холодильника. Вид из окна выходил в переулок, где напротив красовалась гостиница Ренессанс. Еду мы с соседом хранили между створками стекла. На подоконнике стояла пятилитровая бутылка, в которую выбрасывались окурки. Хлеб и сардельки вбирали запах дыма.
В комнате пахло куревом и грязным бельем. От батареи шел жар, хоть окно и было открыто. Артем, сидя в одних шортах и тапках, играл на ноутбуке и ел сэндвичи. Кровать с утра я оставил не заправленной – опаздывал на пары.
- Как оно? Как погодка? - Спросил Артем с набитым ртом.
- Я не пошел на физру.
- Красавчик.
- К черту эту погоду.
- Согласен.
Я лег под одеяло. На самом краю подоконника лежала стопка моих книг. Все куплены в одном магазине, где, стоило у меня появиться деньгам, я часто оказывался покупателем. Не считая Мопассана, мною были приобретены Фицджеральд, Джойс, Камю и Овидий. Изначально я начинал Джойса, но решил, что пока на парах не начнем обсуждать «Улисс», возьмусь за что-нибудь легче. Я сразу влюбился в Скотта Фицджеральда. После красивого и легкого языка в «Ночь нежна» было сложно переключиться на поэзию Древнего Рима, поэтому я взял с собой «Милый друг». Еще я хотел купить Данте.
Артем был ниже меня ростом, но шире в плечах. Он занимался спортом, часто посещал бассейн кампуса. Я переехал к нему в ноябре, до этого он жил с одногруппником, который вскоре отчислился. С началом учебного года меня приютил школьный товарищ в квартире своей тети, где мы делили одну кровать на двоих и часто устраивали пьянки, пока не вернулась родственница. Район был далеко от центра, и в универ мне приходилось ездить двумя рейсами. Как только мне предоставили место в общежитии, к огорчению друга, я от него съехал.
Моя голова была сплошь забита античной философией и поэзией Байрона, покуда как Артем учился на физико-математическом факультете. Мы по разному подходили к вопросам бытия, но без проблем нашли общие темы и подружились. По выходным мы ходили по барам и клубам, заводили новые знакомства и возвращались в общежитие только на рассвете, чтобы отоспаться.
Я лежал и смотрел на снег, Артем стучал по клавишам ноута. Ветер задувал в комнату. Когда сосед с возгласом захлопнул ноутбук, он повернулся ко мне.
- Опять просрали? – спросил я.
- Вторую катку подряд. У меня в тиме одни говноеды. Играть не умеют.
- Бывает.
- Тебе завтра не надо на пары?
- Я решил, что нет.
- А ты хорош. Может сходим выпьем? – сказал Артем.
- Давай.
Мы надели куртки и обулись. По коридору проходил сосед через стену. Высокий, худощавый метис. Однажды я зашел к нему за сахаром, а вернулся к себе обкуренный травкой. Время от времени я к нему заглядывал. Метис поздоровался со мной и с полотенцем через плечо зашел в свою комнату. Я запер дверь. Артем считал, сколько у него осталось сигарет.
- У тебя кстати есть? – спросил Артем.
- Нет. Но когда зайдем в магаз – будут.
Мы спустились и вышли на крыльцо. Метель бушевала вовсю.
- Не подкуришь даже, - сказал Артем.
- Давай только не тормозить, - сказал я, - Ты то в подштанниках.
Мы зашли в магазин за сигаретами.  Я с горечью осознал, что денег у меня хватит только на одну кружку пива. Оставшаяся мелочь уйдет на проезд. Мы пошли в "Бункер".
 Когда мы спустились в бар, внизу едва слышно играл джаз. Для оравы пьянчуг еще было рано. Единственным был Саша – бармен и мой знакомый. Человек, который посвятил свою жизнь раздражать окружающих шутками про геев.
Он лежал на диване и играл в приставку.
- Только педики играют за Скорпиона. – сказал я.
Саша повернул к нам лицо. Он был старше нас на пару лет, высок и носил роговые очки.
- А я педикам не жму руку. – ответил он, положив ногу на ногу.
- Как бы там не было, но пивка тебе нам налить придется, мой радужный друг.
- А восемнадцать тебе есть? А паспорт покажешь?
- Давай, двигай булками.
Саша встал за барную стойку и налил нам пива. Поставил бокалы перед нами.
- Наличными или натурой?
- Иди играй дальше. – ответил я. – Или можешь подняться и отморозить себе дружка.
- Нет уж, господа. Я в такую погоду отсюда не высунусь.
- Это правильно. – сказал Артем.
Саша вернулся к приставке. Мы с Артемом сидели и пили за столиком рядом. Темнота помещения, уют и тишина, нарушаемая шепотом саксофона, успокаивали нервы и расслабляли голову.
- Ты когда-нибудь думал о том, чтобы в будущем работать по своей специальности? – спросил Артем.
Я действительно часто думал над этим. Но к единому мнению не пришел.
- Не знаю. Мне кажется, что нет.
- Почему?
- Не знаю. Мне больше не нравится та специальность, на которую поступил. И от этого бывает паршиво.
- Ты же сам говорил, что любишь литературу.
- Дело же не в этом. Когда я в восемнадцать лет поступал, то понятия не имел, чего хочу. Моя голова была забита другими вещами. Тогда я думал, что журналист звучит круто, почему и нет. Главное, чтобы не в армию. Я хочу закрыть эту тему.
- Ты без бабок?
- Ну бывало и лучше.
- Тогда допивай, и пусть очкарик наливает еще. Я угощаю.
- Ты кого очкастым назвал, чертила? – послышался сзади голос.
Мы осушили бокалы, и Саша налил нам еще.
- Чел, ты умный. Намного умнее многих моих кентов, - сказал Артем и положил руку мне на плечи,- Ты точно что-нибудь сделаешь.
- И что мне дали эти книги? Отличие реализма от романтизма? Где я пригожусь с этой информацией?
- Вас же этому учат. Значит для чего-то это нужно.
Мы осушили по второму бокалу и решили, что стоит прогуляться.
 Под алкоголем погода казалось теплее, и мы с расстегнутыми пуховиками бродили по улицам.
- Может тебе самому попробовать писать?  - нарушил молчание Артем, когда мы шли по Алеутской, мимо "Читай-города".
- О чем писать? – спросил я.
- Не знаю. О том, что вокруг. О своей жизни к примеру. Ты когда бухой такие истории девкам заливаешь… я уверен, ты станешь вторым Кингом.
- Ненавижу Кинга.
- Ну тогда…кого любишь?
- Хемингуэя.
- Ну тогда им.
Ветер свистел между нами, поднимая снежные вихри. Я представил себя героем рассказов Лондона. Действие алкоголя сходило на нет.
- Чуть дальше по улице есть кафе. Там тепло и уютно. Заглянем? – предложил я.
- Пошли. Я угощаю.
- Само собой.
И мы пошли. Обоим по девятнадцать лет, впереди жизнь. Стоило подумать о ней, и становилось страшно. Так же дико страшно было храбрым золотоискателям Аляски, когда гас костер, и холод Белого безмолвия вытягивал из них огонь воли. Остается только одно - подниматься вверх по глубокому снегу. А там - будь что будет.