Когда зацветёт земля... 14

***
«Отчего мне так холодно, – думала Тоня, спускаясь всё по той же дороге в нижнюю часть Чавушина. – Должно быть, этот жуткий рассказ так подействовал на меня. Только бы не начался приступ».

Было три часа пополудни. Она проверила телефон. Антон сообщал, что находится на пути в аэропорт. Тоня набрала его номер, однако ответа не последовало. Дрожащими руками она спрятала аппарат в рюкзак.

Во время спуска казавшийся безнадёжным внутренний холод неожиданно покинул её, сменившись неестественным жаром. Поскольку воротник куртки неприятно сдавливал горло, она торопливо сняла верхнюю одежду и обвязала её вокруг талии.  Почти задыхаясь, Тоня миновала солидный ресторан, окружённый плетёными вазонами с полузасохшими туями, а также странный отель, крышу которого украшала довольно зловещая фигура не то монаха, не то дервиша в летящем одеянии. Она проследовала мимо заброшенного источника с высеченным в нише крестом и оказалась совсем внизу среди громоздящихся друг на друга кафе и сувенирных лавочек. За ними находились обитаемые, хотя и запущенные, с кучами щебёнки перед дверями, с недостающими кое-где стёклами в окнах, дома. Потом шёл развороченный кусок тротуара, за ним опять магазины, сбитый ветром указатель CENTRUM, многозначительно повёрнутый стрелкой в небо. Возле этого указателя за Тоней опять увязался пёс. Жёлтый, вполне откормленный, но откровенно скучающий зверь. Пытаясь отделаться от него, Антонина свернула вправо и немного поднялась на дикую часть скалы, где обнаружила черепаху. Её надежды на то, что млекопитающее заинтересуется пресмыкающимся не оправдались. Пёс гораздо больше ценил человеческую компанию и, заприметив, как Тоня пытается убежать от него по склону горы, тотчас же бросил черепаху и устремился в погоню.

Смирившись с навязчивым спутником, Тоня выбралась на широкое шоссе и, продолжая мучится от жары, направилась в правую сторону. Она чувствовала себя подавленной, потому что, зажмуриваясь от солнца, видела потемневшую от крови траву, застывшего от ужаса солдата и медленно уползающую прочь змею. Ей мерещился запах крови убитых и запах пота напуганного бойца. Тоню подташнивало.
Спустя немного времени она вместе с собакой приблизилась к большой скале с вырубленными в ней пещерами. К ним вела каменная лестница. У её подножия стояла надпись: CAVUSHIN KILESI (ЦЕРКОВЬ ЧАВУШИНА). Уже знакомые по Гёреме остатки стёртых фресок краснели над входом.

Тоне нестерпимо захотелось туда, в эту пещерную церковь, чья прохлада должна была остудить её страдающие от жара тело и голову, избавить от мерзких видений, вызванных жутким рассказом хозяина исторического дома. Туда, в тихую сумеречную сыроватую церковь, в её успокаивающие объятия потянуло Тоню, поэтому она немедленно начала подниматься по жёлтым солнечным ступеням… Раз, два, три… Раз, два, три… Она находилась уже на середине лестницы, когда усатый охранник (неизвестно какая по счёту копия Мустафы) решительно обратился к ней издалека:
– Эй! – закричал он, энергично размахивая руками. – Эй, леди, с собаками нельзя!
– Да это вообще не моя собака! – закричала Тоня в ответ. – Не мой кёпек… *
– Нихт, найн, ноу, нон, но, нет! – продолжал исполнять свой долг охранник-полиглот, на всякий случай выставив перед собой перекрещенные руки и становясь похожим на заколоченное окно с торчащим в нём озабоченным лицом.

Тоня сделала ещё несколько попыток отогнать пса, но тот лишь смотрел на неё наглым уверенным взглядом, ясно говорящим: «Не уйду!».

Расстроенная, она свернула вправо, на площадку перед входом в церковь, где стояла деревянная скамейка. На ней, уткнувшись носом в молитвенник, сидела маленькая и очень древняя монахиня. Черты её крохотного лица скрывались за поднесённой к самым глазам книжкой, но руки выдавали возраст. («Похоже, она приближается к библейскому Мафусаилу»). Шелестя губами, старушка-монахиня совершенно по-детски болтала ногами, обутыми в растоптанные сандалии.

Антонина опустилась на край скамьи. Ей захотелось прикрыть глаза и за неимением молитвенника попробовать помолиться своими словами, как вдруг взгляд её упал на лежащую рядом с монашкой открытку – закладку для молитвенника.

Вначале Антонину ослепило солнце и, кроме абсолютной черноты, пронизанной багровыми всполохами, она не углядела ничего. Затем багровые пятна исчезли, но осталась чернота, сквозь которую проступили две красивые воздетые в отчаянии руки. Между ними возникло женское лицо с закатившимися от горя глазами – Мария Клеопова с внешностью итальянской проститутки семнадцатого века не могла сдержать чувств и обращала свой взор к небесам. Перед ней склонила столь же неиудейскую голову ещё одна Мария – Магдалина. Утирая платком глаза, она, напротив, глядела куда-то вниз. И третья Мария – Дева в строгой тёмно-синей одежде, похожей на ту, что была сейчас на монахине, распростёрла руки, как бы желая обнять святого Иоанна и Никодима, из последних сил поддерживающих тяжёлое бледное тело Спасителя мира. Безжизненная рука висела, касаясь плиты смертного ложа, создавая зеркальную симметрию с поднятыми к небу руками Марии Клеоповой. На открытке изображалось «Положение во гроб» Караваджо.

Тоня невольно взглянула в лицо мёртвого Иисуса, оплакиваемого близкими людьми, и опять из той самой неопределимой точки её тела медленно пополз по внутренностям холодный туман. В этом бескровном, уже чуть посеревшем лице, с прямым носом, с полуоткрытым ртом, с не ввалившимися ещё щеками, она узнала Антона. Редко, но так случается. Устало бродя по залам, увешанным картинами старых мастеров, среди ничуть не трогающих нас фигур мы видим вдруг известные  черты и останавливаемся поражёнными. На сей раз сходство было изумительным. С лица Тоня перевела взгляд на тело Христа. Оно также точь-в-точь повторяло рельеф, врезавшийся ей в память, несмотря на короткое время знакомства с Антоном. Даже форма пальцев руки и ног была та же.

Антонина зачем-то вскочила, одновременно роясь в рюкзаке. Отыскала телефон. Экран его был мёртв и чёрен, как фон картины Караваджо. «Картина, опять картина, долой мысли о картине… - крутилось в Тониной голове. – Но сколько же сейчас времени?!» Она оглянулась по сторонам. Охранники и монашка, похожая на состарившееся дитя, исчезли без следа. Собака по-прежнему стояла поодаль, хитро-вопросительно поблёскивая жёлтыми зрачками. Подобно деду Джелялю Антонина взглянула на положение солнца. Вдруг ей пришло на ум, что уже невообразимо поздно, что Антон давно ждёт её в пещере,  тогда как Тонин телефон отключился, заставляя переживать любимого. Может, он думает, что она решила его оставить?!
Но раскалённая лампа солнца пекла ей затылок, и Тоне стало совсем нехорошо. «Картина, картина… Боже, это его лицо, его тело», – повторяла она уже почти вслух. На несколько секунд она плотно закрыла глаза. Моментально закружился перед ней хоровод: снег, горные цветы, буйная зелень, лыжня, чёрная змея, жёлтая собака, женщина на лыжах, османский солдат с перерезанным горлом, Христос Караваджо, лицо Антона, лицо Антона… Тоню сотрясал озноб.

Кто-то вдруг появился рядом. То ли вышел из церкви, то ли из дыры у подножия изваяний. Против солнца не видно лица. Кто-то появившийся из-под земли начал говорить: нашёл тебя, поедем со мной, долго искал, теперь не скроешься, без тебя не могу, без тебя тоска, я в школу коммерции поступлю, буду большим менеджером, круче, чем он, а его я убил, нет его, не рассчитывай… Хриплый голос с придыханием. Прикрыла глаза от солнца. Различила черты… не Антон… лицо то самое противное со страшным взглядом… из галереи…  говорит без умолку. Потом откуда-то рука резко выскочила, зависла сверху, глаза покраснели, исказился чёрный рот, мат, грязные угрозы… А его я убил, не надейся, нет его и тела его никто никогда не отыщет… … Как подстёгнутая, она сдёрнулась с места, побежала по солнечным ступеням… раз, два, три… раз, два, три… Собака с тявканьем бросилась в погоню. С лестницы – на дорогу… запнулась об указатель CAVUSHIN KILESI, солнце слепит сбоку, асфальт под подошвами превратился в резину. Внезапно впереди на тёмном, слегка переливчатом гудроне зажглось жёлтое пятно собаки. «Тяв, тяв, как весело!» Жёлтое пятно солнца, наоборот, погасло заслонённое белой махиной туристического автобуса. «Куда ты, глупая?!» Дико заверещали тормоза, пронзительно завизжали внутри салона люди. «О, Аллах, Аллах!», – взвыл турок-водитель. Жёлтый собачий комок скатился на обочину и, пунктирно поскуливая, продолжал шевелить изломанными лапами. Тоня без движения лежала под накрывшей её почти целиком передней частью автобуса. Тоня не издавала ни звука.

* Кёпек - собака (турец.)

Продолжение
http://proza.ru/2020/06/16/1090