И смех и грех

    Поехали как-то одни братья в деревеньку. Конечно же ле-
том, при совершенно испортившейся погоде. Без выбора, в
тесном пазике аж до самых Хаврогор. Истый Двинской край
трудной попажи стоит.
    Ногами уж не пошевелишь. Проход, каждый пятачок, за-
вален барахлом, сумками. Опасливо мяукал котишко в спец-
кошёлке. Сердилась на коленках хозяек собачья мелкота. До-
ругивалась бабка, которую совсем припёрли. Свежая парочка,
держась за руки, мечтала о первой брачной баньке. Простова-
тый мужичок никак не мог пристроить воронку с пластико-
вой трубой водостока.
– Куды ж её, – спрашивал. Сам и отвечал:
– Никуды ж, видать.
    По-русски такое сносно. Ведь главное – ехать.
    Сидячие места братьям достались первые с кормы. Поэто-
му трясло жёстко, усиливая маяту дороги. Помоложе претер-
певал хорошенькое начальце, раз отправился Петрович. От-
чество для старшого лишь подразумевалось. По привычке из
давних лет – просто Алик. В редко употребляемой превосход-
ной степени – Альберт. Необъяснимо, но младший, как трону-
лись, перешёл на величание его по батюшке.
    Незрячим брат стал, когда гайдаровцы грохнули монопо-
лию на водку. Палёные подделки, спиртяга по «ямам» многих
сгубили. Некоторые везунчики, вроде Петровича, потерей
зрения отделались.
    Рисковали сознательно все. Лишь во сне может привидеть-
ся, что на Руси бухать завязали. Не подойдёт никакая выду-
манная причина.
    Остаётся пострадавших за национальный обычай жалеть.
Что-то делать по мере сил. И за компанию сопутешествовать
не отказываться. По-иному – сердца нет. На холмогорской
развилке под маковкой золочёного креста архангел Михаил
доброжелательно на всех посмотрел. Словно под защиту сво-
их белых крыльев взял. Поди, про каждого ведал предводи-
тель небесного воинства.
    Касательно вот этих – они двоюродники. Когда-то моря-
чили. Только азартные их годы отплескались. Обсыхал всяк
по-своему. Былой лоск и модность облупились, как краска
после кубинских рейсов. Ну что ж. Обычнейшее дело для
человецев.
    Однако по одёжке отличимы. На «молодом» какие-никакие
джинсы и куртка, кэмеловские якобы вечные ботинки. Тогда как на
«старом» – в крупную клетку нелепейшие брючата, заправ-
ленные в резиновые сапоги. Для большего шика припущены
отвороты. Прочее одеяние ещё хреновей. От государства бес-
платная инвалидная клюшка.
    Тем самым вину в судьбе Петровича Москва признала. Вы-
жившим к пенсии добавила. Только вернуть надзор за пья-
ными градусами слабо и страшно. Характеры размаха Ивана
Грозного в демократических колодах не водятся.
    Накануне выпившего вдобавок мутило. Едва-едва не бом-
жовский вид.
    Участливо вглядеться – портрет меняется. В чертах лица
проступает приятная благообразность. Удивительная без пле-
ши седеющая шевелюра. Шкиперская бородка, стриженная
наугад, привнесла мужественности. Выцветшие голубые глаза
не поддаются прочтению настроения. Безучастные, отрешён-
ные, они погасли навсегда. В том-то и горе...
    У Емецка десятиминутная остановка. Старший решил не
томиться, а поправлять здоровье. Младшего в лавку, будто в
аптеку, послал.
    Покупки обдумал экономно: хлеба и по любимой поговор-
ке: «Пиво без водки – деньги на ветер».
    С первыми глотками «лекарства» обмяк ещё хуже. При-
шлось смириться, как почти со всем на свете. Трясучка на до-
роге и в организме усилилась. Напасть эту за ерунду почёл.
Зря, что ль, носили курсантами тельники?!
    Наконец-то свернули к переправе на правый берег. Увечно-
му и компаньону водитель позволил остаться. Прочие вышли
под дождь и северный ветер. Хоть в чём-то плюс.
    Потом дорога петляла через Двинское. До чего убого смот-
релись на тамошней Комсомольской домишки вальщиков
леса. Зелёное золото проплыло мимо страны. Тем паче горба-
тившихся тут изначально. На что оно пошло? Никто не доло-
жит. Результат лишь понятен: комсомольские природу извели,
московские валюту проеферили.
    И ныне баюкают нас гордой сказкой о богатствах Родины.
Соскочишь невзначай с наваждения. Ё-моё!!!
    Иногда всё-таки не видеть лучше. Ни тебе расстройных
смотрин, ни поводов грузить головушку. Благодать, как брат-
цу Альке.
    Деревни у обочин то начинались, то исчезали. Ну что там,
несколько избушек.
    Альберт от реплик родственника забеспокоился: «Не про-
ехать бы».
    Зрячий пытался вызнать:
– Скоро ль Крученины?
    Шофёр, попутчики из мест подальше ясность не внесли.
К удаче столб мелькнул с указателем на синей фанере – За-
ручевье. Рядом парочка аврально расцепилась и с вещами на
выход.
– Да мы просидели! – рявкнул Петрович, двинув походно
клюшкой.
    Не успели рюкзаки к плечам приладить – тучу нанесло.
За шиворот прохладительно устремились частые круп-
ные капли. Воздух обдал напрочь забытой в городе све-
жестью.
    Справа и слева зелень по зелени. Под ногами мягким ков-
ром стелилась глина.
    Перемена сидячего состояния на ходячее разительно бод-
рила. Капитанствовал по праву Альберт:
– Так. Разворачиваемся. И малым передним до дому.
    В голосе звенела сбывшаяся радость. Насиделся, чай, за
зиму в камерной однушке.
    А в деревне, какой запомнил, только и жить человеку. Раз-
долью нет конца. Тишина и та здесь нежит. И домашние, под-
мечено, не так грызут.
    Ревниво осведомился:
– Ну как, нравится?
    Не взявший ещё ничего в толк, подручный навигатор со-
врал:
– Здорово, Петрович.
    Благодаря сверке по словесным описаниям – дотопали.
– Право на борт.
    Положенная калитка при наезжающем хозяине отсутство-
вала. Да он по-настоящему им не значился. То было наслед-
ство от родителей второй его жены. В таком случае хорошо,
если супруг без комплексов, а его половина пофигистка.
    Входную дверь в сенцы припирала палка. Догадавшись, ка-
кое это производит впечатление, Петрович пояснил:
– Здесь так принято. Никого нет, значит.
    Дверь от сеней в жилое имела-таки висячий замок. Пока-
зушная патриархальность, стало быть, прикидывалась про-
стушкой.
    В большой кухне с настоящей русской печью царила зябкая
сырость. Хотелось произнести: «Бр-р-р», – и утешиться тем,
что приехали на недельку.
    Алик кепку с первой попытки на гвоздь повесил. Прошёл
в горницу, стащил с ног сапоги. Глотнул пивка, чуть водочки
и на диван завалился. Младший заботливо накинул на него
покрывала с кроватей второй комнатки.
    Нега дачника продолжалась недолго. Дрянь прежнего и но-
вого пойла внезапно кинулась на выход. Широченные поло-
вые доски в секунды приобрели гадюшный вид.
    Словно видя растерянность братца, Петрович дал совет:
– А ты газеты набросай. Впитается, как мазута в «тёплом
ящике».
– Угу, – покорно отозвался за всё отвечающий.
    Тоже из бывших механиков, фокус тот знал. Но тогда полу-
чалось несравненно виртуозней. Листом из «Правды» ведёшь
по глади воды с чёрными пахучими разводьями. Резко подни-
маешь подмоченный. Запускаешь таким же макаром сухой с
визитным фото генсека. И так до конденсатной чистоты.
    Теперь же набросал двухлистные развёртки старых толсту-
шек. Получился ковёр с картинками.
    В странном порядке смешались: мечтающие о богатых же-
нихах красотки, статьи с тревогой за доллар, исторический
изыск «Сталин и яды».
    Всё, что могло случиться, случилось. Новое откроется за-
втра. Теперь спать, спа-а-ть. Бр-р-р...
    Солнце с востока резануло по ещё закрытым глазам. Прямо
с подушки вид в оконце: небо точь-в-точь сохнущая простынь;
еловый частокол близкого леса; луг, выходящий к дороге.
В картину вписались два жилья. Одно осевшее, бревенчатое,
серое. Другое обшитое крашеной вагонкой, с затейливым ме-
зонинчиком и под железной черепицей.
    Да. Равенства нет нигде. Даже в деревне Крученины.
    Что Алик бодрствует, понималось по включённому пред-
мету, то бишь телику. Необиженный воображением незрячий,
представлял все потуги развлечь и впарить.
    Дверные половинки, прикрытые им от шума, младший рас-
пахнул.
– Доброе утро, – и постарался улыбнуться.
    Получилось натурально.
    Братец блаженствовал за столом с полторашкой между ним
и ящиком. На непричёсанной головушке кепка. Был по-по-
ходному в сапогах со свежей притащенной на них глиной. Его
улыбка добрей и шире растекалась по всем чёрточкам лица.
Ведь он только что вкусил трогательное причастие утреннего
мира. Сподобился удивительного настроя души.
– Давно, Алик, встал?
– А как запел Любкин соседский петух. Помню: ну, краса-
вец в перьях! На дворе покурил, птичек слушал. Даже немного
по деревне прошёлся.
– Неужели такой-сякой петух долгожитель?
– Для меня-то он тот. И ты не изменился. В деревне Ивано-
во значился один солист. Скажут: «Петя, спой». Тот гребешком
встряхнёт, соберётся духом и прогорланит. Николай – хозяин
опустился от неприкаянности без бабы. Подружек его куриц
порешил. Корову со двора свёл. Всё больше упражнялся на
гармошке. Лишь Петю оставил, потому как талант.
    Много тут мужиков одиноких. Девоньки тутошные разъ-
ехались по городам штукатурницами, невесть кем. Особо
одарённые, как моя, – училки. Лишь на лето наезжают. И то
не все. Поначалу парни даже коров держали, хозяйство вели,
потом с тоски запили.
    Альберт сочувственно рукой взмахнул, к кружке потянул-
ся. Младшего тема задела. Теперь он завинтил монолог:
– Читал недавно: в Норвегии каждая четвёртая жена рус-
ская, не считая содержанок. За неимением подходящего гор-
диться скоро тем предложат.
    Не стал распаляться, одёрнул себя.
– Давай печку затопим?
– Во-во, в самый раз. Сначала нащепай ножом лучины...
    Против ожидания, огонь быстро загулял по поленцам. Во-
прос, чем позавтракать, сам собой возник. И тут Петрович
наставил:
– Сходи с трёхлитровым ведёрком за молоком к Любке.
Творожку закажи. Называй её Любовь Михайловна.
    Всё, как он сказал, младший справил. Не какого-то мага-
зинного на китайском порошке – настоящего молока принёс!
Затем творога в отдельной кастрюльке.
    Пожилая шустрая Михайловна по простоте пятернёй его
на глазок наложила.
– Килограмм. За молоко сто пять, за творог сто тридцать.
– Надолго ли приехали? – поинтересовалась.
    То-то. Любой бизнес требует перспективы. Ейный чем хуже?
Ответствовал:
– На неделю всего. Дела-а.
    Любкин товарец, что ни на есть народный, да с емецким
хлебом! Берусь подтвердить: необыкновенно вкусно.
    За минуту, как приступить, совсем городской предложил:
– Может, вскипятим молоко?
– Да ты что?! Тут так его пьют. Полезно до крайности.
    Вроде насытились, но озабоченность пропитанием заост-
рилась. Пошарили в рюкзаках. Старший извлёк две банки ки-
лек, одну свиной тушёнки, пачку лжеиндийского чая, малюсь-
ку растительного масла, пачку сахарного песка.
– Я вообще-то Наталье наказывал положить куры, кочан
капусты. Вот те раз.
    Младший достал лишь головку чеснока. Накладывать бы-
ло некому. Когда-то девицы и ему не досталось. Пробовал
сойтись с понравившимися особами. И они вроде симпати-
зировали. Да сие не означает ещё попасть в счастливый ва-
риант.
– Так деньги на что? Сам говорил: продуктовые «буханки»
разъезжают. Не пропадём.
    Петрович поддакнул. Закрывая эту тему, направил млад-
шего за картошкой к Валентину. Найти-де легко: через дорогу
крайняя изба.
    Сходил тот попусту. Только принёс привет от приставлен-
ной к дверям метлы.
    В избе от протопленной печки стало вальяжно. Всё же не
сиделось.
    Денёк манил прогуляться. Для первосущности надумал
воды принести из расхваленного ещё в Архангельске озера.
С канистрой и ведром пошествовал вдоль деревни. Образ на
себя напустил человека серьёзного, к сельским тяготам при-
вычного.
    Никто навстречу не попался, кроме странного взлохмачен-
ного мужичка с рукой на перевязи. Похоже, с похмела. Бредёт
бесцельно, чтобы как-то выходиться. Миролюбиво зыркнув
на нездешнего, изобразил готовность поздороваться, да за-
стеснялся.
– Скажите, пожалуйста, где к озеру свернуть?
    Простой вопрос с вежливой подмазкой очень его поразил.
Словно не знать этого – верх дикости.
– Подь чуток – и тропинка.
    Не упуская предлога поговорить, он остановился. С досто-
инством стал подправлять положение руки, судя по пальцам
и кисти, вспухшей.
    В иной раз попавшийся ему не отказал бы в пустяковом
общении. Да минуты промедления вдруг сделались опасной
роскошью.
    По-моему, даже спасибо не сказал. И, когда по тропе вниз
устремился, не глазел ни на что. Хотя в его слабостях неве-
роятно пропустить живой холст, достойный Третьяковки.
    Спешащий вообще непредсказуемо себя повёл. Резко свернул
в заросли лопухов между баньками и стал невидимым. Там
сотворилось настоящее чистилище перед тем, как обратиться
действительно в местного.
    Конфузясь за себя, подобрал водоносные предметы, замет-
но успокоился. Тропинка упёрлась в мосточки на сваях. Всту-
пил на них и замер благоговейно.
    Продолговатая чаша озера синим покоем в природном бу-
фете. Высокие берега его овалов – палитра из листвы и иголо-
чек. Длинные края, обращённые к деревням, не столь украше-
ны растительностью. Стеснили их баньками, погребами. Даже
так хрупкость красоты не исчезла. Поставленного совсем не-
много. Всё оно деревянное, извинительно почти игрушечное.
    Ведро вмиг зачерпнул. С канистрой чуть помучался. Притап-
ливаться никак не хотела. Лишь боком, сопротивляясь, глотала
водицу, пока не почувствовала себя обречённым кораблём.
    Подъём в гору дался не без одышки. А ведь и зимой путь
один. Старикам-то каково? Не любованию – боям уподоблена
тогда жизнь...
    Ну как же без картошки? Лишь с ней кильки в томате – пик
гурманства.
– А давай сходи к Любке. Возьмём, не мелочась, полное вед-
ро. Я огород им отдал. Так что встретишь понимание.
    Михайловна действовала шустро. Сразу полное водонос-
ное из погреба извлекла.
    Оценив труды и картошку в сто рублей, наказала ходить
без церемоний.
– Ведь могла и бесплатно дать за уступленную землю, – сре-
зонировал Петрович. – Сейчас ты узнаешь праздник вкуса
хаврогорской песчаной. Полешек на угли подкинь. Ставь чу-
гунок.
    Почти восхищаясь Михайловной, продолжил:
– И то сказать, как русскому немного разбогатеть? Обма-
ном и разбоем не может. От работы не подняться. Остаётся
скаредностью брать. Сотню к сотенке прикладывать.
– Ещё железное условие ты пропустил. Надо, чтобы рядом
жили бездельники вроде нас.
    Выверт мысли Петрович одобрил. Картошечка в мундире
поспевала. Настроение поднялось. С благими намерениями
братья вышли во двор. Алик подымить нищей «Примой»,
меньшой просто под рябиной посидеть.
– Давече по воду отправился – встретил растрёпу потеш-
ного.
– Цыганистый такой? С бородкою? Это Вовка Будулай.
Скоро, значит, пожалует. Бедолага одинокий. Кличка у него
сериальная. В самую точку.
    Вместо обещанного из-за угла соседней избы вышел и на-
правился к ним не менее странный тип. Младший чуть не ах-
нул. Ни дать ни взять – булгаковский Коровьев. Одно стекло
очков гостя было заклеено бумагой. Сам худющий. Лицо ост-
ренькое. Затёртый пиджак, как положено, в крупную клетку.
Из новшества только линялые джинсы.
    Он подошёл совсем близко, не раскрывая рта. Словно же-
лал убедиться: видит ли его хозяин? Поняв, что нет, изобразил
радость встречи:
– Альберт Петрович! Это я – Валентин.
    Исполнительный порученец вспомнил про дело у плиты.
И прочь от них, ничуть не жалея.
    Почти следом те из сеней. Через кухню прямо в горницу к
столу с телевизором.
    Алик обходительно предложил пива, водочки. Младшой
подал килек, очищенной картошки.
    Сам себя не забыл. Удобно расположился за кухонным. От
предложения присоединиться отказался. Давно ему поддатие
было не в радость. Никакая уже по счёту рюмка не заводила.
Ну а брат пьёт – понятно с чего.
    По жизненным наблюдениям: нетрезвые склонны к игре.
Водка всякого раскрепощает.
    С полагающимся ожиданием два актёра подняли вообра-
жаемый занавес.
    Для начала, как водится, уточнили, кто помер в ближайших
деревеньках.
    И нетрезвеннику представилось несколько многовато.
К тому же усопшие, на удивление Альберта, вовсе не старые.
Почти все загремели на тот свет по пьяному делу. Под этот
список выпили.
    Потом – кто баньки заново поставил. Цены нынешние на
них обсудили. Особо отметив, что лес подорожал. Каждого
плотника поименовали, разобрав, в чём его мастеровитость.
    Выпили. Гостя потянуло на более глубокие воспоминания.
– Вот бы лет двадцать скостить. Чухарно. Ты на аккордеоне
городские выдавал, как это а-а:

Сиреневый туман над нами проплыва-а-ет,
Над тамбуром гори-и-т полно-о-чная звезда-а...

    У «душмана» и то слезу пробивало. На что уж геройский.
Орден за Афган. Балдели все. Много ещё нас тогда, деревен-
ских, было. Горючка кончится. Кто-нибудь к Любке сбеганёт.
Некоторые и спать тут валились. Помнишь, «душман» завсег-
да головой к двери. Мол, ближе к опасности держаться при-
учили. Да-а, в пекле уцелел. А как жить, вернувшись, парня не
наставили. Эх! ...Аккордеон-то тот жив?
– Не береди душу, – пресёк брат ностальгическое.
    Выпили. На этом моменте Валентин заметил, что Петрович
за водкой тут же прихлёбывает из кружки молоко. Уличённый
в несусветном, не растерялся:
– Сложно объяснить. То учёные допёрли о такой последней
стадии очистки проклятой в животе. Попробуй примени.
    Валентин над предложением солидно подумал:
– Нет, уж мы как-нибудь по старине. Хотя науке честь.
    Отсиживающийся на кухне, конечно, смекнул: Алику иначе
водку не затолкнуть. Вот он и обманывает организм. Кто кого
перехитрит, вечер покажет. Палуба на всякий случай вновь
застелена.
    Снова мужички, за неимением стопок, чашками чокнулись.
    Гость стал повествовать о недавнем случае. Оказывается,
целых десять минут он был обладателем машины известней-
шей марки – «Москвич».
    Торговался с одним хаврогорским до обрушения цены.
Однако и то чесотно – пятнадцать тыщ рублей! Все зарабо-
танные зимними плотницкими халтурами выложил. А ему
прочнейшего металла пожалте синее вечное авто от пятого
владельца.
    По рукам ударили. На радостях, понимаемых для каждого
по-своему, дельце взбрызнули. Больше не стали. Гаишников
нет, так ведь сознательность на что?
    Валентин сел за руль, имея опыт езды под надзором на
тракторе и совхозном грузовике. Весь навык, если в путь вы-
тянуть: примерно от Кручанин до Часовенской. Сущая мелко-
та в километрах.
    Стартанул. Душа летела вперёд капота. С первой горки
съезжая, может, в педалях попутал или не так переключил.
Точно сам не помнит. Дорогое приобретение вдруг взбрыкну-
ло колёса кверху. Голова оказалась непривычно внизу. Снова
очутились как надо, и снова переворот. На этот раз уже в Нем-
чинов ручей. Этак метров десять полёта.
    Спасибо одной бабке, возвращавшейся из Иванова. Сказа-
ла мужикам, когда доплелась.
«Валентин-то, на-кося, убился. Как в коробушке, жуком ле-
жит».
    За столь чудесное спасение пропустили чашечку. Немного
помолчав от кайфа, начали новую тему.
    Ни с того ни с сего Петрович клюшку схватил и, сколь мог
быстро, в сени подался.
    Пришлось меньшому поддерживать разговор. Запропас-
тился Альберт надолго.
    Наконец входит. Уверенно швартуется на прежнее место.
Лицо Валентина сделалось ещё острее, потому что рот от-
крыл.
– Э-э, чего ты? Чего невидаль одел-то?
– А это экибана. Так сказать, для экзотики.
– А-а-а, – только и смог выговорить сугубо сельский.
    Где только что на удивившем красовались брючата, топор-
щилась тёмная-синяя с зелёными шарами Натальина юбка.
    Братец его затрясся от сдерживаемого смеха, приправляе-
мого подробностями.
– Самураи японские в этаких представлялись микаду во
дворце. Ещё в Шотландии в большой моде. Когда на «Буряте»
там стояли, прикинь, всю валюту за такую ...ень отдал. Иначе
в ихний сити стыдно в нормальных брюках выйти.
– Чего только на свете нет! – уверился Валентин и чашки
пополнил.
    Прежде чем опрокинуть, сказал, очевидно заранее обдумав:
– Ты, Петрович, человек хороший, при деньгах. Дал бы мне
под слово до четверга тысчонку. Собрался плотничать, а ни
гвоздей, ни бензина для пилы. Одним хреном не обойтись.
    Альберт, как когда-то в ресторанах, ногу на ногу положил.
В том же стиле дал просьбе ход:
– Кассир, выдай!
    Водка кончилась. Донельзя довольный приёмом, с тысяч-
ной купюрой гость почти что испарился.
    Один на один в разборе прокола не нуждались. Итак, до-
пёрли: молоко некипячёное над городскими ещё как шутит!
Не теряя времечка, занялись поиском замены. Сыскали на за-
валинке печи подходящую рвань. Впрочем, изъян в удачном
месте – не виден.
    Вечер догорал закатным солнышком за задницей избы.
Братья сидели на излюбленном рябиновом местечке. Комары с
отчаянным писком устремлялись на них. Едкий дым «Примы»
ничуть не спасал. Да волевым укусики не повод для бегства.
    Что и говорить: запоминающееся воскресенье. Дожить бы
до вторника. Тогда наши футболисты будут биться в Варшаве
с поляками. Даже прилёт команды с Марса не взволновал бы
так. Слишком у нас по всей истории с ними всё принципиально.
    Сами братья помнили польские ремонты с подвохами.
А старшой изведал «прелести» кочегарки на пароходе «Пет-
ровский» – совершенстве польского судостроя.
    Крепкие парни падали в обморок у прожорливых топок.
До того изматывающим и непосильным был труд. Объясне-
ние вроде бы простое. Паны котлы рассчитали под силезский
калорийный уголёк. Только его предпочитали продавать на
Запад. Перебьются-де русские.
– Будет нечто, а не футбол, – предрёк Петрович.
– Надо полагать, – согласился младший.
    Встали с чурбашек и направились к избавительному покою
сна.
    Измученных отдыхом нежило тепло в бревенчатом жилье.
Это вам не за стенами из панелей или силикатного кирпича.
Самые что ни на есть подходящие землянам условия. Ещё бы
правильно жить научиться!
    На этой мысли несчётных открывателей здоровой стези всё
споткнулось.
    Петрович же представлял, что показывают по ящику. Но и
он незаметно для себя вырубился до петушиного крика...
    После повтора деревенского утра и впрямь заявился Буду-
лай. Хитрости в нём приметно – никакой. Что встрече обра-
довался – точно. Не пустым нагрянул, а с бутылочкой. Надо
полагать, купленной в долг под запись. В избу войти постес-
нялся. Предложил пообщаться во дворе. И тут же одной ру-
кой необходимое благоустроил. Выкатил здоровенную чурку,
когда-то заменявшую им столик. На найденную поудобней
почтительно усадил Альберта.
    Последняя банка кильки была незамедлительно вскрыта.
К ней подавались вчерашняя картошка в мундире и хлеб.
    Предстояло заново, под видом новостей, услышать началь-
ную тему. Меньшой подумал, что оставленным будет и без
него распрекрасно.
    Захотелось податься на двинской берег, где стоял когда-то
дебаркадер.
    Огромные, по-своему красивые, колёсники, мелкие МО,
комфортные «венгры» – все отмечались там. Народ предпо-
читал попажу рекой. Спроси сейчас любого:
– Случись ехать, что бы предпочёл?
    Вам такое наговорит взахлёб, кто хоть однажды вступал на
судёнышко. Как замечательно он облокачивался (с подсказки)
на планширь. Смотрел на тягучую половинку стрелы от борта.
Тянул ноздрями воздух речного простора. Уверялся на палубе
в уважении к его русской душе.
    Прекрасное творение Бога, что нарекли Северной Двиной,
всех поило вкусной водицей, баловало стерляжьей ухой, до-
ставляло по надобностям.
    Много чего ещё наговорят. У кого натура грубее, началь-
ству, с Москвы начиная, ох ввернут и присовокупят на шиво-
рот довесок.  Ё.. без экивоков. Превратили-де, Двину в сточную
канаву для цел-бум комбинатов. С того и прочего обмелела,
закончилась любимая попажа. Прожорливые и водососные монстры
уж скоро истребят леса до последних ёлок. Вестимо, деньги от
отравы и изведения природы алчные хозяйчики, скирдуют в
западных банках.
   И всем шиш, как сейчас тем на Комсомольской. Жаль. Горяченькие
народные перлы на бумаге не выводятся.
    Вышел за Крученины и свернул влево. Основательная бе-
тонка вела мимо другой деревеньки. На бойком месте постав-
ленная в тупиковую тишайшую превратилась. Избушечки
всякие. Есть нарядные – и ни души.
    Отворотка под плавный уклон пошла. Двина открылась
во всей прелести медленных светлых вод. Обрыв глинистого
берега заселён стрижами. Гнёзда их словно круглые норочки.
Беспрестанно снуют родители в них и обратно для прокорма
птенчиков.
    Чистый воздух какой-то радостный. Разогрет и смягчён ве-
терком, душист от простеньких луговых цветочков. Что тут
была пристань, напоминает вблизи лишь сараище под дро-
ва колёсникам. И, извиняюсь, скособоченные общественные
будки «М» и «Ж».
    Постоять вдосталь над рекой приятно. Только чем доль-
ше, грустней становится. Опять начинают одолевать изыски
новейшей истории. Вестимо, «за Державу обидно», но уж так
случилось. Шкурный интерес чего только не погубил.
    От расстройства пожевал берёзовый листик. Перекрестил
многострадальную Двину и поплёлся восвояси.
    Вернулся что ни на есть вовремя. Продуктовая «бухан-
ка» стояла подле приличной избы Михайловны. Несколько
женщин отоваривались удивительным для деревни, как-то:
яйцами, репчатым луком, фасованной курятиной, пачка-
ми сметаны и масла, бутылочным квасом. Сзади знакомые
джентльмены намеревались взять по своему усмотрению.
При этом волновались по одной причине – личный кассир
запропастился.
    Будулай, увидев ходячий кошелёк, попытался всплеснуть
руками. Не получилось. Передёрнулся от боли и тут же вос-
становил улыбку.
    За распахнутой дверцей чего только не обреталось! Симпа-
тяжка-продавщица – психолог без диплома.
– Есть портвейн и пиво.
– Во-во, – попытался зарифмовать Петрович.
    Отходили в полном грузу: два портвешка, полторашка «Бе-
лого медведя», кильки, чудесный местный хлеб. Расхваленный
квас «Никола» – уступка понравившейся девушке.
    Теперь подались в горницу, потому что стеснительность у
Вовки пропала.
– С чего начнём? – спросил как-никак распорядитель всего.
    Младший братец догадался: опять Алику пить не по нутру.
Выручательно щегольнул рубцовскими строчками.

Люблю я деревню Николу,
Где кончил начальную школу.

    Душевные оценили. С квасной бутыли решительно сверну-
ли пробку.
    Попробовав выправительного, Будулай сморщился и пред-
ложил с портвешком дойти до его Заручевья. Братья согласи-
лись. Один удовольствовался бы прогулкой, другой решил,
что там легче одолеет купленную гадость.
    Не в долгих тронулись. Вовка впереди, напоминая внушён-
ный первой учительницей образ израненного Щорса. Братья,
как разбитая пехтура, едва тащились. В окружении подсту-
пившей природы то благодать. Шагай да шагай.
    По бревенчатому настилу перешли ручей, определивший
название деревни. А вот и сама она на схождении луга и озера.
Изб восемь. Иные выглядят весьма достойно. У одного Влади-
мира колодит всё сиротски. Мезонин под крышей лишён стё-
кол. Дверь скособочена. Огород в запустении.
    Жарким днём в резиновых сапогах Петрович притомился.
Хорошо, у калитки не успела иструхляветь скамейка. Присели
отдышаться.
    Голодный коричневый кот, карауливший кормильца, вы-
бежал из зарослей. Замурлыкал, тыкаясь в надежде разжа-
лобить. Предложили захваченную кильку пряного посола.
Бедная животинка понюхала и оскорблённо удалилась на са-
мопропитание.
    Вовка поторопил. Теперь расселись в горнице с одинако-
вым буфетом для всей округи. Славную о себе оставил память
забытый местный столяр. Когда примерно делал – никто не
припомнит. Строгое изящество форм намекает: при царе-ба-
тюшке, не иначе.
    Крепкие, зажиточные хозяйства здесь вели. Держались
веры и тысячелетнего крестьянского уклада. Но о хорошем в
давнем вспоминать как-то не принято.
    Скажи-ка тем людям, что в Заручевье не будет ни одной ко-
ровы. С последней последний мужичонка побьётся, да руки
опустит, срамно запьёт.
    Ясное дело – не поверили бы. Посмеялись бы над тем
вралём.
    Теперь этот бившийся не знал: какую ещё честь оказать
гостям?
– Забирайте сушёные грибы. Их у меня ящик. Все берите.
– А что, давай, Алик, возьмём на грибовницу?
    Взглянул младший на предлагаемое. Во-первых, в предмете
хранения грибочков на донышке. Во-вторых, все почерневшие
до угольного цвета моховички. Один, впрочем, красноголовик
по недосмотру зиму пережил.
    Чтоб не обижать хлебосольного Владимира, взял в кулёк
две горсти. Тут же сотенной расплатился. Другой сотней, по
указанию Петровича, за утреннее стеклянное подношение.
    Вовка расчувствовался. Редко удавалось ему предпринима-
емое обращать в свою пользу.
    Пока они осушали с плохо вяжущимися словесами портве-
шок, «кассир» нагостился. Ну что взять с непьющего любите-
ля пешеходства?
    Оставил их при удовольствии, пересёк роскошный с гус-
тыми травами луг. Не спеша спустился к озеру. Мосточки там
вдоль берега и гораздо длинней. На одну сваю было удобно
опереться. Опять красота заворожила. Он то прогуливался,
словно по старому Костромскому, то стоял в задумчивости.
    Милейшее, притягательное местечко. Опять на повторе
мысль сработала: «Ещё бы жить научиться».
    Не пора ли назад? Винопитие – дело спорое. Вздохнул, как
подневольный, и – к прямым своим обязанностям. Приятели
почти что собрались. По их видочку – пирушничать до беско-
нечности.
    Вовка замка не повесил, даже двери не припёр. Раз в избе
голяк – такое без надобности. Как и телефон-автомат на ближ-
нем столбе. По этаким-то деревенькам с президентского указа
новшество установили. Покупай карточку на почте и трезвонь
куды хошь.
    Благое начинание с жизнью разошлось. Летние дачники –
публика с мобильниками. Конкретному постоянному Вовке
телефон – та же никчёмная палка.
    В Крученинах совпадение. Нескольким крестьянствую-
щим, включая Михайловну с работящим муженьком, к столбу
ходить ни к чему. И у них в карманах штучки.
    Снова тем же строевым порядком тронулись. На удивление
Петрович под парами шагал бодрее. У крайней избы, похожей
на культурный дом, возник вопрос:
– Да кто ж тут живёт? Глянь, фонарь, будто на проспекте!
Качели каковы!
– А это одни москвичи наезжают. Вызнали как-то, где при-
рода осталась.
– Побольше бы хоть таких осведомлённых, – мечтательно
выдохнул младший.
    Вовка промолчал. Видать, чужое богатство, неизвестно как
доставшееся, коробило.
    И что оно было плодовито сыновьями, дочерьми, внуками,
тоже поддевало.
    Разве он не старался жить от трудов своих? И любить хо-
телось. «Эх, да чего там!» – прямо читалось на выразительном
горестном лице. Что было, к несчастью, народное. Доведённое
теми, кто должен думать прежде о таких, как он. Да ещё с фа-
милией Лазарев.
    Проще оказалось позволить затопить русские веси градус-
ной дурью.
    Младшему не терпелось завести разговор про его руку.
Альберт охотно поддакнул, даже постращал каюком от ганг-
рены. Братья с жаром стали наставлять к починке в емецкой
больнице. Только Вовка с чего-то закозлился.
– А и подохну, – только повторял он на новые закрутки уго-
воров.
– Посмотри, в какой красоте живёшь. Глупо здесь по-пус-
тячному концы отдавать.
– Зимой тут побывали бы. Одно белым-бело – бело-о. Вол-
ки чуть ли не под окнами воют. Тоска-а!
    После вытянутого «а-а» никто из братьев ему уже не перечил.
    Вскоре доковыляли. Владимир далее по ходу в Ивановскую
лавку. Младший как механик механику доложил:
– Кореш твой на пару зубцов прибавил.
    В ожидании гонца двоюродники нацелились сварить че-
го-нибудь хлебательного. Не то что проголодались. Просто
Петрович придерживался флотского порядка: ни дня без супа.
    Естественно, младший этим занялся. Живенько картошки
начистил, тушёнку вскрыл. В кипящую воду всё бултых. Заме-
чательная вещь в деревне – электроплитка!
    Не успел Альберт пятый раз курнуть, Вовка нарисовался.
Принимающая сторона предложила ему супчика.
– Не откажусь, давно ложкой не работал. На Севмаше свар-
ничал, сейчас не верится – обедал из трёх блюд!
– Продолжал бы. Освоил и четвёртое – пудинг.
– Старики жалостливые письма писали – хозяйствовать
звали. Я же важно геройствовал – «зайчиков» хватал. Без них
на заводе никак нельзя. Маску поднимешь шов обстучать, а
рядом борт «акулы» ещё десять варят.
    Любивший необидно подколоть младший не продолжил.
Только понял, откуда у того на физии чёрные точечки.
    Время, на ощущения трезвого, пошло тупо. Собутыльнич-
ки прикладывались к чашкам, чавкали, пели по куплету, какой
взбредёт. Потом с немыслимой частотой отбывали к чуркам
затянуться дымом.
    Проведывающие двор без калитки умные собаки намерен-
но тыкались в Алика. По сердобольству он просил вынести
им супа. Навестившей соседской Мурке – молочка. Ничего не
оставалось, как умилиться разновидовым сообществом.
    В какой-то приход со двора Петрович попросил семьсот
рублей. Мол, надо. «Трубы горят». Слабо переча, «кассир» вы-
дал. Чуть погодя затарахтел мотоцикл посидевшего недолго с
ними Саньки. Так увозилась испрошенная наличка в часовен-
скую позднюю лавку. Дело-то к ночи.
    Ожидание заказа затянулось. В совершенной темноте по-
сланный беззвучно докатил-таки драндулетный «Восход».
– Поломался на обратной дороге, – доложил тридцатипя-
тилетний холостяк, как о совершенно привычнейшем деле,
донельзя довольный тем, что случилась невезуха после ото-
варки.
    Дожидавшиеся – так просто обрадели. Петрович по широ-
те души от сдачи отказался. Узнав, что слетел какой-то тросик,
дал совет старого байкера.
    И вправду был у него в начале шестидесятых красавчик
«Иж». В канадской куртке, в подобающих очках, на которые
ушла вся кочегарская валюта, гонял Алик по Быку. Тихое
предместье города теперь застроено многоквартирными му-
равейниками. Тогда же деревянные частные домишки с па-
лисадниками и огородами выглядели по-сельски. Загранщик
Альберт там первый парень.
    Теперешний младший – пятиклассник, пользующийся
почётным правом прокатиться за спиной несколько раз на
дню. Ох как сладко замирало сердце, когда «Иж» брал горку
возле «Луча». Рисовалась своя взрослость точно в таком вос-
хитительном прикиде.
    Да. Как время умеет подменять картинки...
    С томления иль с иного доставленное наскоро прикончили.
Санька якобы пошёл домой, подавая пример Будулаю. Толь-
ко беднягу заклинило. Не без хитрости «кассир» предложил
курнуть на крыльце. Вовка тронулся на выход, а Петрович не
смог. Коварный выпроваживатель накинул на двери крючок.
Будулай барабанился, пока не понял: больше не нальют. Сис-
темная привычка включила бедолаге автопилот с направлени-
ем к северо-востоку.
Тут Санька вернулся. Выпили по последней.
– Ничего, мотик приткнётся?
Старший молчал, вырубившись в позе мудреца.
– Пусть, – ответил за него братец.
    Наконец-то положение «ноль». Начался желанный вторник.
    «Неужели наши проиграют? Не может быть. Горячий при-
мер: как бражничали, словно бились мужички. И те не подведут».
    В приятной успокоенности, свет луны в окошке. Батюшки,
сколько впечатлений. По силам ли?
    Днём, благодаря разъездной «буханке», набрали пива, тех же
килек, водочки и портвешка. Получалось: со стороны деревни
Крученины к матчу в Варшаве готовы. Однако Вовка не при-
был, что не делало ему чести, даже если раскалывалась башка.
    Он же по трезвой своей стеснительности просто так не за-
являлся. Страдальческая пауза, в его понятиях, должна быть не
меньше двух дней. Зато пришли сопереживать обладатель
по-прежнему валяющегося мотика и его совсем молоденькая
племянница.
    Петрович, восстановив себя пивком, сидел как ни в чём не
бывало и казался трезв. Так же Александр выглядел. Младший
смотрел на них и в телик с любимого места кухни.
    Скрытно разогретый предстоящим не хуже сидящих в гор-
нице намеренно стушевался.
    Вострушка Танька забавно вставляла крепкие словечки.
Каждый бы понял, что это не от испорченности, а от почвен-
ности житухи. Ну как ещё выразить ожидание чего-то геройского?
    Вот началось! Попервости впечатления динамитные. Сей-
час, сейчас заиграют. Первый гол неупустительно обмыли.
    Вдруг всем открылось: игра пошла не так. Наши не
были нашими. Закапало хитрое отбывание положенных ми-
нут. Миллионеры, перекупаемые тузовыми клубами, явно не
желали калечиться, биться за Россию. Святую решимость на
победу нельзя впарить. Чем такие отличаются от интердево-
чек? Тренеру-голландцу тоже плевать, кроме немыслимых с
бедной страны гонораров.
    Поляки же пропитались истеричным мщением, какое толь-
ко им свойственно. Бегали по полю на разрыв сердец. Ничего
не скажешь. Сражались, как некогда их уланы в полной воин-
ственной хорохористости. Ответный гол выглядел неминуе-
мым. Забили бы ещё, но в технике владения мячом всё же ус-
тупали. Дупло 1:1 никого на орущем стадионе не устраивало.
    Трансляцию стыдливо свернули, едва окончился матч.
(Польские фанаты приступили к избиению русских, сходив-
ших с трибун. Полем драк станет вся Варшава. Это узнается
назавтра).
    По всей стране нашей угаданно сыпались маты. Танюш-
ка парочку своих виртуозно приложила. Не нервный с виду
Санька полторашку запрокинул, как в последний раз. Петро-
вич качал оскорблённо головой. Он-то знал польский гонор,
но не готов был к подлянке от своих. Пришлось и младшему
принять бутылочное успокоительное, утешая братика:
– Чего иного ожидал? Вспомни ремонты польские. Зелень
клубная сейчас в варшавском «Бристоле» оттягивается. Для
них футбол давно бизнес. Наши они только по фамилиям. По
всему прочему...
    Взвинченные деревенские гости подались до дому. Ночь
среды не имела в оконцах картинки. В точности по Гоголю:
чёрт украл луну. Пропади всё пропадом!!!
    Утро настало обыкновенно. Алик вернулся со слушания
пташек в лучшем расположении духа. Младший с бидончи-
ком и малой палагушкой потопал к молочнице.
    Как всегда, Михайловна хозяйничала расторопно. Видно,
ничего по теме вчера не смотрела. Пустое это для неё занятие.
    Чан с творогом охлаждался в сенях. Перед тем как нало-
жить килограммчик, застеснялась простоты:
– Можно я руками? Они чистые.
– Да, – кивнул любитель её товарца.
    Она сложила правую ладошку лодочкой. Раз, раз, раз – по-
черпнула, стряхнула. Пожалте, двести тридцать пять рубчи-
ков за всё.
    Пальцы у Михайловны черны от крестьянского труда. Дру-
гого городского бы цветом возмутили. Но только не бывшего
моряка из машинных пачканых команд.
    Даже отпустил какой-никакой комплимент:
– Чего бы мы без вас делали?
    Та ему отвесила с понятной недоговорённостью:
– Известно что...
    После здоровой порции молока с картошкой и творога по-
сидели у рябинки. Денёк разгуливался, заметно припекало.
– А что, Алик, пойдём прогуляемся. Помнится: красоты
обещал показать.
– Изволь. Мне что, только «казбека» кликнуть.
    (Так он клюшку от государства называл). С разворотом на-
лево поплелись братья, имея цель достичь деревни, где стояла
церковь.
    Младший взял старшего под руку. Ходкость прибавилась.
Природа дарила цвета, запахи, звуки. Средь них талдычил
кукушкин – сколько жить осталось? Отнеслись без интереса,
оттого что короткую норму для российских мужиков уже вы-
брали.
    Вскоре дали стоп.
– Видишь озеро? – сказал неуверенно Петрович, – Каково
место?
    И впрямь, сюда бы Левитана с мольбертом. На большом
полотне предстала бы стекающая вниз зелёная подкова, на
дне которой живописно блистала, ей-ей, купальня Афродиты.
Концы подковы открывали перелесок. Он, в свою очередь, по-
казывал широкую ленту Двины. Тёмно-синей стеной за ней
маячил дальний лес.
– Красота волшебная, – отозвался братец, – Если бы чело-
век не попортил, вообще бы рехнуться можно.
    К порче относился саркофаг под трактор со сверхвмести-
мостью. Сколоченный будто на века, закрывал взору ближ-
нюю часть зелёного овала.
– А-а, это другой Санька-плотник, – догадался Петрович, –
воздвиг от куркульности.
– Не заостряйся. Дальше идём.
    Миновали чудный вид. Дорога пошла между корабельны-
ми соснами и погостом. Не сговариваясь, свернули. Грех хоть
так не почтить. Петрович присел на одну из скорбных лаво-
чек. Младший побродил, всмотрелся.
    Кажись, народу негусто, да за столетия большое кладбище
составилось. Сколь крестов от времени пропало? Вот и было
бы их как в бору деревьев.
    Старинные люди со средствами (даром что крестьянство-
вали) под каменными плитами. Не сразу разбирается вязь,
как с листа таинственной книги: «Раб Божий такой-то...»
    Некоторые из новых, судя по фотографиям, живали в го-
родах. Наверно, звала, просила душа съездить. Причины
находились откладывать на потом. Однажды для каждого и
каждой их вовсе не стало. Хорошо, успели распорядиться или
родные догадались.
    Покоятся, слившись с земным миром, хаврогорцы. Свои
среди своих. На малой прекрасной родине. Сельский батюш-
ка, говорят, часто здесь возносит за них молитвы.
    Лишь редкие воины тут возлегли. Обошлись поневоле сол-
датики чуждыми далями. И работящие мужики с семьями по
жестокостям раскулачивания.
    Тем – не в упрёк. В горькое сожаление.
    Теперь, когда тронулись, пошла дорога в гору. Преодолели.
Нечётко выстроилась перед ними деревня Погост. Именно
куда и хотели попасть. Сколько-то домов брошено, заколо-
чено. В остальных, по счастью, живут. Церковь за большими
тополями себя не выдавала. Привычная колокольня, главка с
крестом всё не показывалась.
– Да где же она? – недоумевал младший.
– Смотри к Двине.
    Вопрос снялся.
    Стройная, высокая, обшитая добротными старинными до-
сками – само достоинство. Что в безумные годы надругались
над ней, ещё как видно! Колокольню сельсоветчики в раже
снесли до основания. Простоват на крыше ныне самодельный
крест без купола и барабана. Выстоявшая мученица на цве-
точном лужку из васильков и ромашек. Воздух, пронизанный
солнцем, душисто нежит. Над папертью картонная иконка
архангела Михаила. Значит, в честь предводителя небесного
воинства, освящена твердыня веры.
    «Не оставляет нас архангел», – подумал младший. А Петро-
вича предупредил:
– Осторожно, ступенька.
– Сейчас входить нельзя. Батюшка исповедует, – с оттенком
виноватости сказала стоящая женщина.
    Что ж. Присели на близких брёвнышках. Внимание заня-
ла чайка, начавшая с криком носиться над головами. Догады-
ваться, почему так, не пришлось.
– Птенец спланировал. В гнездо подняться чуток слабень-
ки, – поведала берегиня исповеди, – вон рябой малыш у угла –
оробел. Трогать его нельзя. Мать-чайка может не признать.
А так, Бог даст, поопекает до силёночек.
    Всем троим и чайке в облегчение распахнулась дверь. Вы-
шла только что очистившая душу раскаянием радостная де-
вушка. Улыбкой поделилась, снимая косынку. Мол, нисколеч-
ко не страшно.
    Придел был соразмерен городским храмам. Сверхаскетич-
ная простота убранства кольнула. Ну да что есть, после-то ли-
холетья. Свет яркого дня преобладал над всем главной красо-
той. Картонная икона царской четы с великими княжнами и
цесаревичем являла святую кротость.
    Братья перекрестились. Старший, очевидно, смутился, что
неподобающе жалок перед Тем к Кому пришёл.
Другой смутился увиденного Тем своего одиночества, приблудной тоски.
    У той же женщины свечки купили. Сдачу с сотен-
ной младший опустил в стеклянную банку для пожертвований.
    Видя, зачем пожаловали, к поминальному подсвечнику
батюшка приблизился. Сам из себя видный, рослый, плотно
сбитый. Более похож на прежнего полкового священника, кто для обод-
рения служивых и под пули пойдёт. А пока нашествие державе
не выпало – тих, добр.
    «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих», – пропел,
по-северному озвучивая гласные. Вздохнул непритворно и на-
правился в алтарь.
    Как сумели, произнесли имена родителей, тех, кого любить,
 с кем дружить довелось. Опять смутились, что список памяти очень
 велик. Помолчали. Неловко тронулись к выходу.
    Оба чувствовали неслучайность происшедшего с ними.
Облечь же в слова затруднились.
    Чайка уже не кричала тревожно. Дорога, как водится, заво-
рожила шаганием.
    И всё же склонный к горячительности младший попытался:
– Был бы я богатым...
– Знаю, знаю. Чек бы отцу Василию выписал.
    Несмотря на шутливость, пожалели про себя о невозмож-
ности подобного. В советском торговом флоте и Чубайс остал-
ся бы нищ. Объегоривали в той стране (по образности Петро-
вича) «выше пароходного гудка».
    Тем не менее своим морским прошлым они гордились.
Особенно Альберт, ни с того ни с сего экзаменовавший по до-
пускам в зазорах подшипников дизелей. Из забытой термоди-
намики мог притопить вопросом. Или начнёт, благодаря му-
зыкантскому слуху, «англизмы» выдавать.
    Как ничуть не занятное столь долго хранится в головушке?
Младший не раскусывал. Впрочем, догадывался: в отсутствии
плешки всё дело, этакого зеркала испарения...
    Просматриваемая обстановка от правого борта избы не
осталась неизменной. В Санькином огороде топилась банька.
Сварливая мать уехала на пару дней и внучку прихватила. Те-
перь-то Александр благодушно пользовался свободой.
    Похоже, мамаша заедала ему жизнь. По мягкости души па-
рень поддавался. Да и как ему брыкаться?
    Работу мог найти лишь на выездах. Одно время таскал ящи-
ки кавказцев на рынке. В Подмосковье лес валил. Эту зиму от-
лёживался, упав с крыши на какой-то халтуре.
    К братьям заглянул на всякий случай: вдруг стопочку пере-
хватит. Огорчительно убедился в трезвянке. Про баню сказал
делово:
– Ещё парочку часов потоплю – и самый кайф.
Петрович момент не упустил:
– Можно заодно?
– Валяйте.
    Первым с Санькой под пар и веник пошёл Альберт. Трусо-
ватый младший решил, что подождёт. Пусть немного остынет.
Он и на судне самодельную парилку не жаловал, довольству-
ясь душем.
    Вот Петрович с розовым видом заявился. Чтоб такой иначе
приобрести, надо литр перцовки. Стал братца посылать.
– Да я там вскиплю, как чайник. Погожу.
    Час минул. Отправился-таки с любимым «Дегтярным» мылом.
    Собачку, что мать на цепи жестоко держала, Санька в дом
запустил. В любимом оконце хозяйки та лаяла для порядка.
В целом же очеловечением была довольна.
    Младший к цели проследовал и замер.
    По брёвнышкам судить: средних лет творение. С осторож-
ным любопытством дверь скрипучую потянул в предбанник.
Там запас поленцев, скамеечка, на гвозде веник букетом вниз
Будто подсмотрел предков, не спеша, по их манерам, разделся.
Цепочку с крестиком снял почтительно. С возникшим предвку-
шением радости за главный порожек вступил. Вырвалось: «Ох!»
    Нежнейшее тепло окутало так, что ощутил озноб прежнего
состояния. Осмотрелся.
    Медовая по цвету лавочка. Сразу присесть захотелось. Да
не как-нибудь. Черпанул ковшик из котла и пролил на досоч-
ки. Тогда и воссел. Непередаваемо! И он до сих пор про это не
знал?!
    Всё оказалось под руками: тазик и несколько на выбор мо-
чалок. Вздыхая, как о чём-то прекрасном, намылил бестол-
ковку. Водица хаврогорская мягкая, просто шёлк. Мыло её не
терпит. Сразу пышную пену даёт. Мочалка играет по коже на-
канифоленной скрипкой.
    Меняя воду в тазу, немного ошибся в разводке. Поднял
увесистый повыше и с решимостью донце в оберкиль. Иззеле-
на-светлым горячим стеклом окатился. Сердце на миг замер-
ло. Рассмотрел не только цвет потока... переплёт окошка.
Здорово!
    Из рундука прошлого извлёкся один отход. Залипшие в
тине сваи явно коньячного причала. Между ними мотаются
бороды водорослей. Дремотный покой французского захолу-
стья. Солнце жарит близкие поля виноградарей. Глазеть ста-
новится в тягость. Шасть в надстройку.
    Отданы шпринги, продольные. Тронулись. Благодать от
беспечно распахнутого иллюминатора. Дыхание Биская толь-
ко свежестью бриза выдаётся.
    Сижу котом учёным: уткнулся в книгу. Чуть накренились –
подвернули, значит. В следующее мгновение всё то же самое.
Только почему-то запаян в жидком стекле. Цвет у него, как
сейчас, был. Запах же – помноженный на сто прогулок до
кормы.
    В глазах восстанавливается резкость. Мокр до нитки. На
каютном линолеуме перекатывается часть шальной волны.
Бросаюсь набрасывать и вертеть барашки. Хватаю тряпку.
Морской привет отжимаю в умывальник, попутно предста-
вив появление дракона с затейными выражениями. По сроч-
няку запариваюсь даже.
    Через несколько минут – матрос со свайкой. Обходил каю-
ты на главной палубе.
– Вот из-за таких маслопупых тонут суда!
    Сам доволен крайне, что не в правый борт плеснуло.
– Везёт рогатым, а ещё дуракам и пьяницам, – не остаюсь
в долгу.
– За чё кому поплатишься.
    Свайка обжимает иллюминаторные латунные барашки на-
смерть...
    И теперь я мокр. Это в приятность. Нет на до мной началь-
ства. Баньки дымят, но не тонут. Пожалуй, ещё тазик опро-
кину...
    Целый день трезвости братца запомнится сказкой. Состояние
тихого блаженства прилипло банным листом до подушки...
    Раскрутка четверга обозначилась как обычно. Петрович
только заметно поскучнел. Трезвость для него сделалась
невыносимой. Ждать, когда приедет разъездная «буханка», –
не нашенский мазохизм. Зная, в чём слабость младшего, облёк
намерения соответственно:
– Давай до Иваново прогуляемся. Не всё ты посмотрел. Ну
и в лавочку заглянем. Добро?
– За! Обеими руками.
    Теперь вправо подались братья, держа порознь свои инте-
ресы.
    Отменный денёк начала июля заставил снять рубахи. На
осторожном осталась футболка. Старший заголился, смахи-
вая на галерника с крепким торсом. Вообще бы выглядел ки-
ношно, не будь клюшки.
    Дорога пролегала между засеянным картошкой огромным
полем и дикими лужками. На стыке двух холмов младшему
был предъявлен Немчинов ручей.
    Да-да, тот самый, в который упал, руля, Валентин. После
того одно стёклышко за бесполезностью на очках заклеил.
А битому древнему «москвичу» хоть бы хны. Толстое железо
обстучали, и хорош. Вечное наследство решил сыновьям ос-
тавить. Надо же, как когда-то в отечестве машины делали!
    У дорожного края, если взглянуть вниз, не по себе делается.
Круто «коробушка» падала. Старший словно отгадал:
– Вот тебе сильное оптимистичное впечатление.
    По утомлению ног, показалось Иваново. Сравнить с их де-
ревней – дородней, крупнее. Вычесть придирному завалюш-
ки, заколоченные избы – так почти сравняется.
    Куда конкретно Петрович стремился, вот стоит. Что посе-
рёдке – всяк расчухает. Культура (библиотека) – слева. Про-
тивоположно – фельдшерский пункт для здоровых с пустяками.
    Место около дома почётное. Видно по сварной пирамидке
со ржавой звездой. Надпись есть: «Погибшим в войну одно-
сельчанам». Фамилий нету. Значит – многим забытым.
    Не будь тысяч жертвенно подкошенных Ивановых, кому
бы досталась Победа?
    Ныне лавка в почёте. Ещё бы! Основная кормилица. К тому
ж её хозяйчик получил разрешение торговать спиртным.
    Альберт привычно задел клюшкой крыльцо. Вошли, сразу
упёршись в ивановцев и ходоков из разных деревенек.
    Кто чего брал. Бабки и жёнки помногу съестного из города.
Мужички в меньшинстве поллитровочки подешевле. Этикет-
ки на тех были подозрительно аляповаты. Вякать по такому
поводу не принято. Сомневаешься – покупай дорогую.
    Бойкость продавщицы напарывалась на женские расспро-
сы: не пробовала ли она то и сё? «Стоит, Лен, брать-то?»
    Гасящая сомнения отбивалась: сама-де вчера (третьего дня)
кушала с удовольствием.
    С того заверения на шажок народ подвигался.
    Вдруг шум извне возник. В деревне его заменяет собачий
лай. Балла в три – перебранка не по злобе. На этот раз всё
вместе сложилось.
Голос бодрой пенсионерки:
– Чё припёрся с собакой-уродкой? Дожили! К лавке не по-
дойти.
    Тенор – жесть продвинутого мачо:
– А ты чего со своей? Хочешь покоя, звони: выхожу с ко-
шёлкой. Я другое занятие найду.
– Век мужикам не звонила. Честная я.
– С твоими данными, Марковна, поневоле будешь.
– Ах ты прощелыга морской!..
    Бабья составляющая пополнилась ругательницей. (Сразу
лай прекратился.)
    Тут она показала себя с другой стороны. Поздоровалась со
всеми и с Леной в отдельности. Альберта тоже особо почтила.
Видя его состояние, обратилась к общей благодетельнице:
– Лен, дай Петровичу пива. У него котлы горят.
    Не женщина – сердце народное. А какое знание доходяг!
    Исключение из правил состоялось. Везучий подался к
крыльцу, предвкушая первый смачный глоток.
    Очередь худела без пополнения. Младший у бункеровочно-
го пятачка сбивчиво перечислил:
– Две полторашки пива. Одну уже дали. Две средней по
цене водочки, хлеба серого, э-э, банку килек, три «Примы».
Достал тысячную. Сдавать помногу Лену сердило. Пореко-
мендовала банку изумительного, с её слов, борща. Ну что ж.
Уступка даме украшает.
    На первом шаге прочь показался мужик затруднительного
описания. Для Хаврогор куда как не ихний. Даже то, что в под-
датии, ничуть с местными не роднило. Потому как держался
белым среди туземцев. Этакий вариант современного кораб-
лекрушения. В чертах лица мелкая приятная сообразность.
    Одет в нахальном стиле Майами-бич, кой определяется по
важным предметам с макушки до босых пяток. Не поленюсь,
перечислю с нумерацией.
1. Кожаная шляпа с загнутыми полями и тесёмкой у подбо-
родка.
2. Шёлковая рубашка с короткими рукавами, испещрённая
пальмами на закате.
3. Шорты с накладными карманами, кармашечками и по-
тайками.
4. Добротнейшей кожи сандалии, напоминающие пасть
крокодила.
    Но самое удивительное, он был хорошо известен младше-
му. Некогда по служебным береговым делам обращаться при-
ходилось. Осознавая прошлую неровню, чётко поздоровался,
величая как полагается. Все, кто находился в лавке, замкнули
на них внимание.
    Харитонович преувеличенно обрадовался встрече. Нако-
нец-то чистый горожанин мог служить живым свидетель-
ством. Прошлая прерванная важная жизнь не давала ему
покоя. И то, как выглядел, в каком платёжном доверии у Ле-
ночки, даже теперь не хухры. Он долго с чувством тряс руку,
громко осведомившись:
– Как дела в пароходстве?
– Да прозябают под мурманчанами.
    Сокрушённое с выдохом: «Эх!»
– Помнишь, СМП, словно на штормовой волне, взлетало
как! Элеонора, это мой старинный приятель. Тоже моряк.
Донельзя довольный выданной сценой, отдал приказ с мос-
тика:
– Швартуйся. Нам пару пузырей бэст водки. Чаку лучшей
тушёнки.
    Примерка роли судового артельщика относилась к продав-
щице. Передние почтительно уступили судоводу место под
бункер.
    Лена уложила оглашённое в маленький пижонский рюкзак
за спиной Харитоныча. Тронулись, как подобает совершенно
не тутошним широким гулякам. Неподходяще случаю Аль-
берт со ступенек провопил:
– Спичек надо!
    С жестом Якубовича при фразе «Подарки в студию!» Хари-
тоныч дораспорядился:
– Целую упаковку!
    Полагающийся на хорошие манеры младший представил
одного другому:
– Брат двоюродный Альберт Петрович. Вечный второй
механик... в душе. Большой начальник «пентагона» (полное
ФИО) на заслуженном покое.
    Они сразу аттестации подправили.
    Встреченный: «Всякий старший механик – поглупевший
второй. А я, вообще-то, капитан дальнего плавания».
    Братец: «Мистер мастер*, да вы философ, покинувший Рим».
    Радостный лай преданного существа глушил их любезности.
Шоколадного окраса такс силился подпрыгивать на коротких лап-
ках. Ведь вышел не просто хозяин-барин. А смысл его жизни!
Вот кто, значит, ругался с бабкиной дворняжкой, выясняя:
в чём претензии?
– Чак – друг последний, – отрекомендовал Харитоныч, – без
возражений прошу к нам на борщ.
    Не сразу определились, кто с кем пойдёт. Поначалу поводок
взял тот, кому положено.
    Соскучившийся собачонок то тянул на убыстрение, то обе-
гал барина по циркулю. Без того тихоходный, переплетаясь
длинным поводком, стопорил и раздражался. Похода никак
не получалось.
– Надо бы торопиться. У меня «на старые дрожжи» позво-
ночник отказывает, – предупредил «майамец».
    По предложению трезвенника построились иначе. К нему
же перекочевал рюкзачок-пижон. Кэптэн уцепился за локоть
Петровича. Вышло удачно. Ходкость усреднилась.
    Нетерпеливый Чак нарезал теперь круги вокруг младшего.
Тут, виляя от добрых намерений хвостом, подбежал деревен-
ский знакомец. И они ударились, презрев породное неравен-
ство, в собачье панибратство. Заигрывания с покусываниями
понарошку, отскоки в стороны усложнили задачу таксовода.
Кроме того, пополз старый пакет, явно не выдерживавший вес
полторашек, пузырей, килек и банки борща.
    Ещё солнце в зенит вошло и так заприпекало!
    Скорешившиеся перетирали какого-то боцмана-охотника
из здешних мест.
    Петрович припомнил:
– Сходил под флаг, квартиру в городе продал и в Челябинск
уехал. Поди, сибирских медведей берданкой стращает.
– Да если бы я не устроил, не только флага, но и той палки,
на которой крепится, не видал бы дракон хренов. Как та назы-
вается? Забыл.
    Лишь пару секунд Харитоныч наслаждался тупизмом ма-
шинёров.
– Флагштоком, – одновременно выдохнули братья.
– То-то, волокёте в палубном. Молодцы.
    Однако с похвалой никак те видом не стыковались.
    Младший так вовсе новым Чаплиным смотрелся. К каким
только ухищрениям ни прибегал, предотвращая выпрыги-
вание из пакета всего наложенного. Литровая банка борща,
прорвав днище, уже брякалась на остатки бетонки. Произо-
шло невероятное: борщ уцелел! Не потому ли, по отзыву Лены,
проходил как «изумительный»?
    Желая сбросить лишний балласт, предложил шагающим
налегке:
– Пивка не хотите?
    Морские волки искушения не выдержали. Начатая полто-
рашка непритязательно облегчилась из горла. С того стопа
они двинулись на самом малом. Причём пригласивший запро-
кинул голову так, что шляпа держалась лишь благодаря тесём-
ке. Плечи откинулись, живот выпятился. Петрович напрягся,
удерживая кэптэна от падения на спину. Поэтому его гнуло в
противоположную сторону.
    Разминувшаяся с ними жёнка не сдержалась, прыснув в ла-
дошку. Поди, порадовалась живой развлекательной картинке.
    Игривый попутчик отстал при приближении границ чужой
деревни. Только у Чака, надо полагать, был собачий пропуск-вез-
деход. Нимало не опасаясь за себя, он придирчиво выбирал лужи
от ночного дождя. К одной понравившейся пристроился лакать.
    На удивление кэп контролировал обстановку:
– Чак, фу! Не пить.
– Да это же какао для него, – встрял Петрович.
    Отмоченное рассмешило.
– Надо же! Помнишь цвет дорожных луж. Жаль, не пере-
секлись мы в своё время. Сделал бы из тебя стармеха.
– Э-э, Харитонович, чего там.
    Каждый шаг давался им с заметным трудом. Особенно
буксирующему Петровичу, да к тому ж в резиновых сапогах.
Лишь прожжённая сигаретой белая матерчатая кепка оказа-
лась предпочтительней баксовой шляпы.
    В отличие от всех Чак ничуть не притомился, выделывая
свои штучки. Правда, чаще тянул в сторону барина. Мол,
как ты? Крепись. А я хоть сейчас в нору к лисе. Нисколько не
страшно. «Ав!»
    Харитоныч, как мог, бодрился. Непонятно кого просвещая,
перешёл на ненашенский:
«Зе бэст вэй ту гэт ту сам плейсис ис зе такси»**
    Рукой сделал жест-приманку для занимающихся извозом
за сотни километров отсюда.
    Альберт не оплошал: «Иф ю кэн афоуд ит».***
    Все трое вымучили растяжку улыбок.
    Вдруг шеи их вытянулись, как у погранцов в засаде. Оп-
ределённо, гудел мотор средства передвижения. На скорости
показалась красная «Нива». Само спасение, даром что убитая.
На тупиковом пути тачки не выбирают.
    Капитан также вскинул руку и, не меняя языка, повелел:
«Стопинг!»
    С огромным удовольствием, включая шоколадного, про-
ехали непредставимо жуткие для одоления метров триста.
    Возле самой калитки братья осмотрелись. Точнее, зрячий крат-
ко обрисовал увиденное.
– Во как! – вырвалось у старшего.
    Двухэтажный домище кого-то не пережившего и начало
советской власти принадлежал теперь никаким родством не
связанному.
– В нём и пропадаю, даже по зимам.
    Сочувствия на жалостное у гостей не нашлось. Наоборот,
сказали:
– Силён ты, Харитонович.
    Парень, что выручил, похоже, многим ему был обязан. Моток
кабеля достал из багажника и внёс в просторные сени. Поводок
Чака примотал к столбику и с деловым настроем удалился.
    Предупреждая вопрос, хозяин прояснил:
– Это Виктор. Мне как приёмный сын. И живёт рядом.
    Надо бы Чакушку в дом завести. Да, видно, так у них при-
нято», – с какой-то виноватостью подумал младший. Сам
пёсик тоже выразил неприемлемое отношение. Взял и отвернулся.
    В огромной кухне за длинным столом, заставленным не-
уничтоженными закусками, чинно расселись. По заведённому
на флотах мира правилу торец стола достался кэптэну. Только
младший это во внимание не принял. Ему причудилось, что
на машине времени влетел к мелкопоместному дворянину.
И вот-вот войдёт дворовая девка Палашка и спросит:
– Чё изволите?
    У косяка дверей в ближайшую комнату прислонены два
ружья. Над ними висел пустой патронташ. Заодно охотничий
рожок, капля в каплю с картины «Охотники на привале». Не в
тему свешивался морской бинокль. Между вторым и третьим
фасадным окном пароходский блок-календарь. Современный
быт, как у всех: холодильник, та и другая плитка. Но они ни-
чуть не заглушали дух старинного дома.
– Давай с пивка начнём. С жары всё-таки, – предложил
Альберт.
– Начнём сразу со всего, – отрезал кэп, – только Высоцкого
поставлю. Имею полный альбом его песен. Можете концерт
заказать.
    Младший на опережение:
– В котором «Корабли то стоят, то ложатся на курс». Уж
больно памятна.
– Одобряю. Сам впечатляюсь. Пойдём-ка.
    Миновали ружья и попали в нижнюю светёлку, служившую
Харитонычу опочивальней. Кроме широкой кровати с никелирован-
ными шишками ещё стол. Продвинутый музыкальный центр
сгодился бы венскому меломану.
    Владетельный почитатель нужный диск вставил. Кумир их
молодости знакомо ударил по струнам. Не гитары. Душ.
– Теперь обещанный борщ, – объявил хозяин.
    Кастрюля забыта на плитке явно со вчерашнего дня. Разли-
ли в чистые тарелки. Старший комсостав в затяжном подда-
тии кислость пенную не заметил. Младший сразу расчухал и
более ложкой не шевелил. От водки тоже отказался. Кто тогда
Алика доведёт?
    Учредитель банкета после второй открылся волевым чело-
веком с постулатами: «Подлец – рву дружбу»; «Жена сякая –
пусть с молью живёт»; «Сын предмет не сдал – пусть выгоня-
ют»; «Стали взрослые. Не прочь урвать – по рукам».
    Зрячему показал собрание фоток. На глянцевых он остался
при успехе, в дорогих костюмах, на удачных охотах. Разве его
вина, что яркая жизнь сгорела вместе с годами? Он и сейчас
хоть куда. И не покой это, а истинное бурление. Под левой ру-
кой привычный мобильник ожил.
    Наблюдательный догадался: звонит женщина из этой же
деревни. Принести чего-то съестного предлагает. Харитоныч
пирушным голосом:
– Сейчас ко мне нельзя. Гостят две тётки лет под тридцать.
Ой, щекочут! Ой, не могу!
    Братья от приёма размякли, ну и весело как! Кэптэна
поразило, что Петрович не видит налитой стопки. Он при-
мерил это на себя. Всё равно не просёк. Невозможнейшее
наказание! Да поправимое. Пододвинул её к трём перстам
чествуемого.
– Давай, стармех.
    Свою лихо опрокинул. О чём-то хотел сказать и тут заме-
тил, что не поддержан.
– Да ты... в атаке!
    Сие сочно сказанное подняло вовсе настроение. Удивитель-
но, как припечатал.
    Петрович с достоинством выпил. Вида от противности не
показал. Со стороны невдомёк, как ему даётся залитие тёплой
водкой. Младший постарался переключить внимание:
– Какой у вас рожок антикварный. Прелесть вещица.
– Плохого-с не держим. Собаку на охоте подозвать крайне
нужен.
Петрович просёк и вставил:
– Звук валторны напоминает. Да?
– Послушай, дед, ты меня удивил. Откуда знаешь?
    Опережая, малой доложил. В былом музыкантском-де взво-
де мореходки барабанщик.
– Выдай-ка четыре такта.
    Непонятно, как Альберт сумел их озвучить.
    Кэптэн по-курсантски замаршировал с отмашкой под во-
ображаемого «Варяга». Сандалии, подпрыгнув, спали. Всё
равно, для кухни – полный парад. Ни в каком театре такого
не увидеть.
    Сел, уже закидываясь, и потребовал тоста. Петрович что- то
выдал кручёное «по-аглицки». Ни тот, ни другой не уразумел.
Понимающий поболее:
– Переведи.
– А это в промежуточном переводе с ашхабадского...
– Молчи, молчи! Меня переигрываешь! Да ты... в атаке!
    Таков был пик славной пирушки. Далее шкертик времени
быстро скойлался.
    Харитонычу несколько раз по мобильнику надоедал один
субъект. Весельчаку приходилось меняться, едва отделываясь.
Поднаторевший в конторе, почувствовал его зависимость. Но
могло и показаться c перегретым-то темечком.
    Следующие стопки стали гасить потчующего. Братец же
держался, во всём показывая превосходство машинёров
над палубными. С искренней почтительностью младший
пробовал облегчить им розлив и выбор закусок. На что хо-
зяин-барин смотрел снисходительно для незрячего и суро-
во для себя.
    Как при командирской учёбе или разносе, ладошками не-
сколько раз звонко шлёпнул по столешнице. Разряжаясь в
нуль, изрёк:
– На борту должен быть порядок! – И пошёл за прислонён-
ные ружья.
    Сильный удар лбом о косяк уже с той стороны совершенно
погасил крутого мастера. Подоспевшие братцы уложили его
подобающе: строго в диаметральной плоскости симметрии носовых
и кормовых шишечек. (Шифруемая по морскому, как ДП).
    Сконфуженно потоптались на кухне, собрав поесть Чаку.
На видном месте спасительным маяком утвердили нетрону-
тую бэст бутылку. В валявшийся пакет надёжно сложили своё.
Не забыли приставить опознавательную палку.
    Замотавшего поводок друга капитана перевели под тень
навеса крыльца. Младший уловил немой собачий вопрос: «Ну
как он там?»
– Не переживай, к вечеру оклемается.
    Устроили Чакушке водохлёб, перекус. И тронулись, подоб-
но убогим, восвояси.
    Благодаря допингу Петрович в балласте шагал-таки ходко.
Оба восхищались свалившимся от судьбы подарком: погос-
тить у такого человека! Широта размаха Харитоныча нрави-
лась им. Только даже примерить на себя отказались бы. Слиш-
ком опасно искушение – рулить по жизни, отличаясь. Да и на
какие шиши?
– Я раньше счёт вёл капитанов в сей местности. Получалось
два. Теперь знаю третьего, – старожил будто пальцы загибал, –
стало быть в Крученинах – речной. Домик у него видал, какой
ухоженный, а сам давно обмелел. Другого величают не ина-
че, как капитан парохода «Южный Буг». Дымилу финского
списали в конце семидесятых. Прикинь, сколько мастеру лет?
Точка его чисто с карты на острие карандаша. Лишь тропин-
ка в его Березняки ведёт. Птичьи концерты никакой мотор не
портит. Рядом озеро со светлейшей водой на родниках. К баб-
ке не ходи – за сто лет кудесник заглянет. Теперь сподобился с
оригиналом пообщаться. Любы мне атаманы в натуре.
– Да у вас тут просто капитанская разводка. Ещё бы здесь
приют для прошлых машинёров учредить.
– Дизель вразнос! – делано ужаснулся Петрович, – с алкого-
лем сразу проблемы возникнут. Категорически не согласен.
    Когда достигли Иванова, пополнили пивной запас. Опять
на большак под щадящее к тому часу солнышко. Альберта
постигли полное благодушие и благосклонность ко всему су-
щему. Даром что не видел. Музыкантская душа!
    Кто сидел в редчайших встречных машинах, мнились ему
добрыми знакомыми. Он подымал приветливо руку и улы-
бался. Младший чуть конфузился, потому как был реалист.
От мчавшихся мимо не могла ускользнуть их забулдыжная
никчёмность. Аристократизм духа братца не имел знаковых
нашлёпок. В том-то одна из горьких пилюль, припасённая на
испытание от Господа.
    Последний поворот с показавшейся их деревенькой едва не
стал воистину последним. По наклону дороги стремительно
летел зелёный «козёл». Петрович поприветствовал, и тот, как
в шутку, вильнул к ним. Зрячий дёрнул брата в бок. Вплотную
скрипнули тормоза. Из распахнувшейся водительской дверцы
выглянули нетрезвые парни в наколках под ВДВ с безобид-
ным вопросом:
– Мужики, у кого колесом разжиться можно?
    Оторопело младший заметил: задняя покрышка лопнула.
С того, значит, «козла» занесло. Ответ был похож на невра-
зумительное «э-э-э». И лихие парни такое же сказанули, но с
жестикуляцией. Дверца захлопнулась. Водила дал по газам.
С рёвом мотора, не выдавая нужной скорости, русский джип
помчался дальше.
    В кайф по-прежнему Петрович к пивку приложился. Сапо-
ги наконец-то скинул в горнице – тоже предлог. Братец счёл
за бесполезное лепетать про испуг. Молочка душевно попил с
местным серым и совсем успокоился. Впрочем, нет. Огорчи-
тельно подумал: «Вот у Любки коровы и у Саньки-плотника.
Дети же их городские. Будет ли в Крученинах молоко лет че-
рез двадцать? Жаль, не узнаю».
    Из нынешнего складывалось: день прожит замечательно
ярко. Все, надо полагать, остались довольны.
    Наверняка Харитонович головушку поправил. Забаловал
тушёнкой верного Чака.
    Подлинная иль поддельная десантура добралась до пере-
правы. Налётно в Емецке заменила покрышку.
    А они завтра возвращаются в Архангельск. Никоим обра-
зом не опозорив флот.
    Пробуждение началось с неожиданности: Валентин долг
принёс. Всё по сотням. Похоже, коровьи денежки. «Кассир»
хотел догадку проверить, да, совестливый, замучен. С ночи и
всё пёхом, так торопился. Однако полчашечки опрокинул мо-
лодцом.
    Братцам мало кто долги возвращал. Лица, что ль, им доста-
лись «прощенческие»?
    Ишь ты, исключение – приятно.
    Сразу Альберт вспомнил: около трёх прибудет разъездная
«буханка». Не насухую же трогаться. Рассуждая, он лукавил.
Для отвальной запасец приличный. Ежели Будулай засвиде-
тельствует чрезмерное почтение, тогда может и не хватить.
    Пока со временем не прижимало, направился под рябину
курить и слушать любимых певуний. Дневальный занялся
уборкой в избе. Только подмёл – голубчики являются.
    Вовкин вид необычный, то есть не похмельный. Собирает-
ся идти в Иваново. По сарафанной почте узнал: из Емецка на-
грянули врачи с рентгеном на колёсах. Так что ни-ни и отбыл,
ещё более походя на раненого Щорса.
    Порадовались братья, что походная проработка в бедовой
голове всё-таки отложилась. Петровичу пришлось за себя и
болезного употребить с молочком. Снова воссесть на чурку
под рябину. Второй как бы маялся. С того решил до Заполь-
ского озера прогуляться. Прекрасным покоем напоследок
себя побаловать.
    Стоял на мосточках средь воды. Словно отлетел от всего
душой. Право, уезжать не хотелось. Подумалось: как тем-то
расставание давалось, кто не по своей воле с малой родиной
прощался? С такой вот синей чашей в берегах и с небом над ними.
Прекрасные, горькие чувства сродни святым. Не пропадают
они с дыханием. Не может быть, что это иначе.
    Зачерпнул полные ладоши, растёр лоб и щёки ласковой во-
дицей. Сказал не своё, но единственно возможное: «Господи,
помилуй меня, грешного, и мир Твой».
    К двенадцати на порог Вовка в поту от радости. Дескать,
доктор в аппарат посмотрел. Ничего страшного. Рука хоть
криво срослась, но работать чуть будет. На большее претенду-
ешь – поехали к нам, заново сломаем.
«Нет уж. Я уж так уж».
    Вовка прошёл гоголем к столу, где всё в наличии. За очевид-
ный успех предприятия подняли разгонные чашки. Петрович
зимнего Робинзона повеличал:
– Будь здрав, князь!
    Растроганный тостуемый вытер слезу.
    Тары-бары, то да сё. Начало третьего часа. В пору объяв-
лять эвакуацию по срочняку.
    Вручили Вове оставшиеся припасы. Вывернули на всякий
случай пробку из счётчика. Альберт на ходу презентовал не-
сносимый пуловер. Замок защёлкнули. Палку приставили.
    Весёлыми тронулись к остановившейся у дома Михайлов-
ны автолавке. Не по нужде – по сердобольству. На суровое
завтра Вовку пивом и «Примой» снабдить.
    Из кабины «буханки» раздался плачущий собачий скулёж.
Младшего как током пробило.
    Шофёр вытащил рвущееся в руках существо, которое из
благородства не могло кусать человека. Рядом огромный Люб-
кин сарай. Свояк или её работник услужливо приоткрыл по-
ловинку ворот. В темноту этого узилища полетел шоколадный
такс. Нескладная собака, однако, в ту же секунду была готова
выпрыгнуть. Удар сапогом отбросил её назад. Любка продела
дужку замка и пропала чертовкой.
    Бабы, что начали отовариваться, сделали вид нипричём-
ных.
– Да это... это Чак! Ты, обмылок лавочный, что сделал?! –
попёр на ворюгу младший.
    Кажущая сдержанность и сантименты его разлетелись
вдребезги. В таком состоянии любой опасен, а уж флотский...
    Не ожидая заступника, тот струхнул и доложился:
– Жена Харитоныча и сын попросили. И сельские жалуют-
ся  – роет в огородах.
– Врёшь, кэптэн с ними давно порвал. Смотри, Харито-
ныч – мужик резкий. Из двух стволов порешит тебя, ублюдка.
На обратной дороге возьмёшь собаку и довезёшь до деревни.
А я капитану позвоню из Архангельска. Обрисую твою физию
и «буханку» драную. Выбирай, недоделанный.
    Вовка куда-то нарочито свалил. Так же равнодушны или
чем-то повязаны местным оказались все. Петрович с опозда-
нием по слепоте суть понял:
– Верни собаку по-хорошему. Такс этот – последняя привя-
занность. Понимаешь?
    Покупательницы растаяли. Автозак для Чака запылил в
следующие деревни. Братья с Будулаем отошли, сев у обочи-
ны на брёвнышки. Младший чувствовал себя одновременно
бедным псом и хватившимся друга Харитонычем. Всем им
было сквернее скверного. Ему ещё горше, потому что перехват
«буханки» исключался. К ним подваливал рейсовый автобус с
заказанными через Любку местами.
– Прощай, Владимир.
    Пазик полней тогдашнего. Моложавую тётку упросил ус-
тупить старшему переднее сиденье. Сам всю дорогу высидел
в корме на нервах.
    От разъединённости, взвинченность доконала младшего.
Но и план составился, через кого примерно узнать мобильник
кэптэна.
    По примитивной логике выходило вроде бы успокоитель-
ное. Колёсный воришка задумал украсть бесстрашного нор-
ного охотника. Продать, скажем, его в отдалении. Случайно
прокололся. Не станет же он и собой рисковать, и прибыльной
работёнкой. Значит, Чака подбросил, возвращаясь в Двинское.
Так-то так. А вдруг с испуга брякнул сущую правду? Кем
они тогда с братом восхищались? «Жена сякая – пусть с молью
живёт». «Дети взрослые. Не прочь урвать – по рукам!»
Нет, нет. Лихо по жизни атаманит Харитоныч. Настоящий
кэп по поступкам.
   На холмогорской развилке архангел Михаил двоюродников
признал. Ведая всё наперёд, посмотрел вослед автобусу.
«Эхе-хе. Обычное дело средь человецев. А что волнуются –
зачтётся».
    С автовокзала на 54-м ехали до Воскресенской. Разбира-
лись в больной теме.
    И Альберт стоял на кромке чести: такие не предают.
«Всё же позвони Харитоновичу. Привет передай ему и
Чаку».
    Младший брата до лифта проводил, удостоверившись, что
тот нажал седьмую кнопку.
    Оставалось ждать понедельника. Кроме как на служебные
телефоны, других выходов у него не было. С пятых, третьих
лиц начнёт и добудет номер.
    Однако жизнь та ещё подправщица. Человек, знавший Ха-
ритоныча, сбивчивый пересказ выслушал. Сам взялся позво-
нить. Только маленькое «но» получалось: по причине коман-
дировки следующий разговор не раньше пятницы. Младший
и за это благодарил. Есть, есть отзывчивые люди.
    Изнывая неизвестностью, обращайтесь к верному сред-
ству – читайте интересную книгу.
    Так и он поступил. Взял в Добролюбовке именно такую.
Всё же свинец на душе лежал.
    Пятница, увы, разочаровала. Из разговора отфильтровалось:
в общем-то собака была не нужна. И это решал не кэптэн.
– Да как же так?! Волевой мужик...
Лучше осведомлённый перебил:
– Да он просто комик пьяный.
    В историю мог влезть и прочувствовать заново лишь
её участник. Как тогда, для него палило солнце. За плечами
рюкзак, в руках расползающийся пакет и поводок в игривую
натяжку. Ведь мы все из пережитого когда-то. Что было не с
нами по большей части задевает вскользь.
    Имелся последний шанс спасти честь капитану. Надо,
надо поговорить лично. Номер мог дать другой из начальству-
ющих, застигнутый врасплох. Расчёт сработал.
    Одиннадцать цифр. Трезвый голос Харитоныча. На мучив-
ший вопрос: «Вернул ли Чака?» – Получил, как под дых: «По-
думаю».
    Исподволь, взывая к совести, рассказал про то, как выл
Чакушка в Любкином сарае. Звал на помощь того един-
ственного, кого любил. За которого отдал бы жизнь на одном дыха-
нии по закону собачьей чести.
    Но, кажется, и это не тронуло. Великолепный образ кэпа
заметно полинял.
    Позже, без всякого интереса, услышал: никогда тот не был
капитаном. При чине старпома покалечился. Так уж судьба
распорядилась. Всего за шаг. Крайне обидно.
    А стоит сказать кому-то, как могло быть, – легчает. Такая
ложь не в осуждение.
    Вот и братец с двух полторашек, усугубив портвейном, в
прошлом офицер морской пехоты. Или на БПК накрывал глу-
бинными бомбами натовских супостатов.
    На военные билеты, при выпуске в мореходке, их фотографировали
лейтенантами. И на стажировку перед окончанием училища
попал на топитель подлодок. Вполне могла состояться жизнь
при погонах.
    В несчастье это извлекается, как лучшая поддержка.
    Попробуйте-ка часок провести в темноте. Вы не осудите тогда.
Все мы в чём-то человецы...
      Даже Чак, в последнем хрипе, совершенно сроднился
с обманной мыслью:
    «Добрый барин изгорюется, печалясь по мне».


на фото -  тот самый Альберт Петрович Вдовин в молодости.
*мастер - в англ. языке синоним слова «капитан».
**Лучший способ попасть в любые места – такси. (перевод с анг.)
***Если вы можете позволить это. (перевод с анг.)