Волшебный корабль
Образ корабля – один из самых поэтичных и многоликих образов в русской литературе. В довольно интересных ярких образах тема флота отражена и в поэзии Серебряного века. С помощью поэтических образов корабли превращаются в ароматные сады, цветущие лепестками разлуки, в которых разум, окрылённый парусами, устремляется к берегам воспоминаний, по пути встречая триремы Энея и каравеллы Колумба.
И начнём мы наше знакомство с корабельной поэзией Серебряного века как раз на палубе античных трирем. Речь идёт о древнегреческой истории, в частности, о Троянской войне, которая известна не только троянским конём, давшем имя компьютерному вирусу, но и троянскими изгнанниками, давшими начало Древнему Риму. Суть истории в том, что после поражения в Троянской войне, троянцы по предложению победителей греков, стали политическими беженцами и, покинув родные берега, направили свои триремы на просторы Средиземного моря в поисках нового дома, коим и стали для них берега Италии. Этим древним мореплаваниям посвящены такие античные литературные сочинения как поэма об Энее – «Энеида», и поэма об Одиссее – «Одиссея». Спустя тысячелетия, легенды об этих мореплаваниях обрели новые образы в русской поэзии Серебряного века. Интересно и необычно, но у совершенно разных поэтов в совершенно отличных друг от друга стихах встречается общий мотив – путешествие Энея.
Например, Валерий Яковлевич Брюсов пишет в стихотворении «Эней»:
И утром трубный голос грянул,
И флот наш поднял паруса.
Будто вторя ему, Максимилиан Александрович Волошин продолжает в стихотворении «Corona Astralis»:
Мы беглецы, и сзади наша Троя,
И зарево наш парус багряни;т.
По пути в Италию, корабли троянцев прошли очень много приключений как драматических, так и даже романтических, речь идёт, если так можно выразиться, о курортном романе капитана Энея с царицей Карфагена Дидоной. Роман был страстным, но не долгим, выражаясь снова несколько морской терминологией, Эней поматросил и бросил, красиво уйдя в багряный закат и растворив свои корабли в лазурном горизонте Средиземного моря, а Дидоне только и осталось поливать слезами неразделённой любви и градом метких стрел уже римские триремы, нежадно осаждавшие Карфаген.
Собственно, вкратце и образно, этот роман упомянут в стихотворении Анны Андреевны Ахматовой «Был недолго ты моим Энеем»:
Ты не знаешь, что тебе простили...
Создан Рим, плывут стада флотилий.
А морское путешествие уже других троянцев, под командованием Одиссея, отразившиеся в русской поэзии, находим в стихотворении Осипа Эмильевича Мандельштама:
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочёл до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.
Ещё далее античную мифологию в корабельном направлении развивает Иван Алексеевич Бунин в стихотворении «В архипелаге» упоминая двух древнегреческих божеств – Эола, владыку ветров и Посейдона, владыку морей:
Осенний день в лиловой крупной зыби
Блистал, как медь. Эол и Посейдон
Вели в снастях певучий долгий стон,
И наш корабль нырял подобно рыбе.
Если говорить об античных кораблях и капитанах, то в русской поэзии мы видим не только греческие мотивы, но и арабские, так произведение Николая Степановича Гумилёва «Орёл Синдбада», посвящено персонажу арабских народных сказок Синдбаду-Мореходу:
Следом за Синдбадом-Мореходом
В чуждых странах я сбирал червонцы
И блуждал по незнакомым водам,
Где, дробясь, пылали блики солнца.
В стихах «Красное море» Николай Степанович упоминает африканские и арабские суда лодочного типа – пирога и фелука, которые Гумилёв созерцал на Красном море, во время путешествия по Африке:
С африканского берега стаи пирог
Отплывают и жемчуга ищут вокруг,
И стараются их отогнать на восток
С аравийского берега сотни фелук.
Античные корабли уходят вдаль к туманным берегам прошлого и горизонт озаряют новые паруса кораблей средневековья, на смену Энею и Синдбаду приходят Колумб и Магеллан, начинается эпоха грандиозных кругосветных мореплаваний и великих географических открытий. И здесь внимание поэтов самым вдохновенным образом обращено к мореплаванию Христофора Колумба, первооткрывателю Американского континента. Речь идёт о поэме Николая Степановича Гумилёва «Открытие Америки» и поэме Владимира Владимировича Маяковского «Христофор Коломб»:
Где ж Колумб? Прохожий, укажи!
«В келье разбирает чертежи
С нашим старым приором Хуаном;
В этих прежних картах столько лжи,
А шутить не должно с океаном
Даже самым смелым капитанам».
(Н.С. Гумилёв)
Идут, посвистывая, отчаянные из отчаянных.
Сзади тюрьма. Впереди – ни рубля.
Арабы, французы, испанцы и датчане
Лезли по трапам Коломбова корабля.
Прощанье – что надо. Не отъезд – а помпа:
День не просыхали капли на усах.
Время меряли, вперяясь в компас.
Спьяна путали штаны и паруса.
(В.В. Маяковский)
Глобальные мореплавания требовали и совершенных иных кораблей нежели пусть и вместительные, но всё же лодки. Античные беспалубные одномачтовые галеры и триремы вырастают в средневековые многопалубные многомачтовые парусники. И каких только названий и типов парусных судов мы не встречаем в русской поэзии Серебряного века. Очень много самых разных кораблей представлено в стихах Эдуарда Георгиевича Багрицкого, обусловлено это видимо тем фактом, что поэт родился и вырос на берегу Чёрного моря в Одессе, которая являлась тогда сто лет назад и является сейчас крупной базой военно-морского флота и крупным морским торговым портом.
В произведении «Креолка», Багрицкий упоминает такие парусные корабли средневековья и нового времени как бригантина и каравелла, на которых, и рассекала волны, несущаяся вперёд эпоха великих географических открытий:
Когда наскучат ей лукавые новеллы
И надоест лежать в плетёных гамаках,
Она приходит в порт смотреть, как каравеллы
Плывут из смутных стран на зыбких парусах…
Она одна идёт к заброшенному молу,
Где плещут паруса алжирских бригантин,
Когда в закатный час танцуют фарандолу,
И флейта дребезжит, и стонет тамбурин.
В произведении «Арбуз», Багрицкий от гигантских океанических судов переходит к небольшим торговым парусникам, бороздившим внутренние моря, мы видим образ черноморского торгового судна дубок, что интересно стихотворение украшено морской и диалектной черноморской лексикой:
Свежак надрывается. Прёт на рожон
Азовского моря корыто.
Арбуз на арбузе - и трюм нагружён,
Арбузами пристань покрыта…
Пустынное солнце садится в рассол,
И выпихнут месяц волнами...
Свежак задувает! Наотмашь! Пошёл!
Дубок, шевели парусами…
В два пальца, по-боцмански, ветер свистит,
И тучи сколочены плотно.
И ёрзает руль, и обшивка трещит,
И забраны в рифы полотна…
В густой бородач ударяет бурун,
Скумбрийная стая играет,
Низовый на зыби качает кавун -
И к берегу он подплывает.
В стихотворениях Эдуарда Багрицкого «Осенняя ловля» и «Контрабандисты» мы встречаем описание других черноморских морских занятий кроме торговли арбузами – это контрабанда запрещённых товаров и рыбная ловля, в которых использовались такие суда, упомянутые в стихотворениях как баркас и шаланда:
И мы следим за утреннею ловлей,
Мы видим, как уходят в море шхуны,
Как рыбаков тяжёлые баркасы
Солёною нагружены треской.
По рыбам, по звЕздам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
Что интересно, отметить в связи с этими стихотворениями, так то, что их персонажи являются своего рода символичным продолжением античных мореплавателей. Древние греки заселяли не только берега Италии, но и берега Чёрного моря, именно с тех древних времён и берёт начало греческая колония в Одессе, названной, кстати, в честь мореплавателя Одиссея. В частности, в стихотворении «Контрабанда» нам представлен Константин Ставракис, одесский рыбак и контрабандист, знаменитый не менее троянского Энея, и, как и его предок, водивший изгоев, в смысле контрабандистов, по морским просторам и обросший легендами в одесских кабаках, словно корабельные борта водорослями.
Из поэзии Багрицкого след рыболовецких судов тянется в стихотворение Ивана Алексеевича Бунина «Рыбацкая», здесь мы встречаем упоминание такого рыболовного судна, родственного баркасу и шаланде как барка, и в стихотворение Николая Степановича Гумилёва «На море», где мы находим ещё одно название подобных рыболовецких лодок – челнок:
Иглами стальными в невода
Сыплется под баркою хамса.
(И.А. Бунин)
Иглами стальными в невода
Сыплется под баркою хамса.
(Н.С. Гумилёв)
И от рыбацких лодок и средневековой истории перейдём ближе к современности и чему-то глобальному, как, например, революции, которые начала XX века.
Революционным настроениям 1904 года и предчувствию первой русской революции 1905 года, по всей видимости, посвящено стихотворение Александра Александровича Блока «Барка жизни встала»:
Барка жизни встала
На большой мели.
Громкий крик рабочих
Слышен издали.
В произведении Сергей Александровича Есенина «Капитан Земли», посвящённом первому лидеру СССР Владимиру Ильичу Ленину, вождь мирового пролетариата изображён капитаном, ведущим корабль советского, да и вообще всего мирового сообщества сквозь шторм Революций к светлому социалистическому будущему:
Он — рулевой и капитан,
Страшны ль с ним шквальные откосы?
Ведь, собранная с разных стран,
Вся партия его — матросы.
В стихотворении «Письмо к женщине», Сергей Александрович, казалось бы, возвращается с палубы политической на палубу любовную, но, ненадолго, поэта вновь манит океан и приключения и от лёгкого бриза любовных переживаний он переходит к бушующему шторму тяжёлой критики окружающего общества:
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь -
Корабль в плачевном состояньи.
Земля - корабль!
В стихах Марины Ивановны Цветаевой отражены уже постреволюционные события – Гражданская война 1917-1922 годов, в частности речь идёт о так называемых философских пароходах из Петрограда, Одессы и Севастополя, на которых в 1920-1922 годах оппозиционные офицеры белой армии, а также деятели культуры и науки добровольно-принудительно покинули Россию и отплыли в эмиграцию в европейские страны:
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая…
И стон стоит вдоль всей земли:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
И в этом месте русской истории мы вновь видим удивительное совпадение двух сюжетных волн в русле нашего повествования. Русские офицеры и писатели после поражения в Гражданской войне по предложению победителей большевиков отправились на пароходах в Европу искать новое пристанище, и, своего рода, повторили аналогичный путь древних троянцев, отплывших, как мы помним из Трои по предложению греков победителей, причём если вспомнить всех древнегреческих философов, то триремы троянцев можно назвать философскими триремами, так сказать, прототипами философских пароходов русской эмиграции.
Итак, после Революции 1917 года большая часть оппозиционно настроенных творческих людей эмигрировала, Гражданская война, ведомая, кстати, не без участия адмиралов (Колчак), закончилась победой большевиков и в багровом шторме этих тяжёлых лет Российская империя переродилась в новое государство Союз советских социалистических республик, над гладью нашей Родины затрепетали Алые паруса.
И как раз к лидерам молодого советского государства, капитанам корабля с гордым наименованием «СССР» и обращается Валерий Яковлевич Брюсов в произведении «Народные вожди»:
Народные вожди! вы – вал, взметённый бурей
И ветром поднятый победно в вышину.
Вкруг – неумолчный рёв, крик разъярённых фурий,
Шум яростной волны, сшибающей волну.
Вкруг – гибель кораблей: изломанные снасти,
Обломки мачт и рей, скарб жалкий, и везде
Мельканье чьих-то тел – у тёмных сил во власти,
Носимых горестно на до;сках по воде!
И видят, в грозный миг, глотая соль, матросы,
Как вал, велик и горд, проходит мимо них,
Чтоб грудью поднятой ударить об утёсы
И дальше путь пробить для вольных волн морских!
Корабли – это источник вдохновения, не только для поэтического метафоричного написания российской и мировой истории, но и для отражения природы, души, и даже быта.
Так, в стихах Эдуарда Георгиевича Багрицкого на ветру развеваются уже не романтичные алые паруса, а, например, вполне так по бытовому, труселя-кальсоны, и вторя им вечерние окна многолюдного города светят подобно корабельным фонарям:
Кальсоны хлопают на мезонине,
Как вымпел пожилого корабля…
Словно корабельные пылают знаки,
Стёкла, на;литые горячей желчью.
Владимир Владимирович Набоков по этим освещённым улицам отправляет в образе кораблей автомобили:
Я ждал, по улицам блуждая,
И на колёсах корабли,
Зрачками красными вращая,
в тумане с грохотом ползли.
Слишком много бытовых образов вредно для поэзии, и видимо, дабы, всё-таки, как говорил Владимир Владимирович, «лодка любви не разбилась о скалы быта», поэты направляют флотилию корабельных образов в волны искусства, в частности искусства театрального и музыкального.
Осип Эмильевич Мандельштам в стихотворении «Актёр и рабочий» пишет:
Актёр корабельщик на палубе мира!
И дом актёра стоит на волнах!
Николай Степанович Гумилёв в стихотворении «Суэцкий канал» и Сергей Александрович Есенин в стихотворении «Батум» к спектаклю на палубе добавляют концерт парусов и курлыканье журавлей в аккомпанементе с тоскою шарманки и печалью рояля:
И в ответ пароход,
Звёзды ночи печаля,
Спящей Африке шлёт
Переливы рояля.
(Н.С. Гумилёв)
Оттого при встрече иностранки
Я под скрипы шхун и кораблей
Слышу голос плачущей шарманки
Иль далёкий окрик журавлей.
(С.А. Есенин)
Мелодии, издаваемые корабельными мачтами и парусами и звучащие журавлинно-рояльными трелями, зеркально-образно отражаются у Анны Андреевны Ахматовой в стихах «Летний сад» и у Бориса Леонидовича Пастернака в стихах «Вторая баллада» и наш слух ласкает уже шелест липовой рощи, звучащий голосами мачт и парусов:
Как флот в трехъярусном полёте,
Деревьев паруса кипят.
(Б.Л. Пастернак)
В душистой тиши между царственных лип
Мне мачт корабельных мерещится скрип.
(А.А. Ахматова)
Качаясь на волнах вдохновения, очень плавно поэты переходят от мира флоры к миру фауны, облачая в паруса и палубы жучков, комариков, верблюдов, жирафов и прочую экзотическую и не очень живность.
Так у Бориса Леонидовича Пастернака в стихотворении «Любка» мы созерцаем комарьи паруса, а у Велимира Хлебникова в стихотворении «Голод» жука под парусами:
Когда на дачах пьют вечерний чай,
Туман вздувает паруса комарьи.
(Б.Л. Пастернак)
Крылья подняв, как паруса.
Жук улетел.
(В. Хлебников)
А вот Николай Степанович Гумилёв, объездивший полмира, и не понаслышке знающий, что такое мореплавание воспевает в корабельных образах африканских животных, кои издалека напоминают пёстрый треск парусов или грациозную эскадру фрегатов:
Вдали он подобен цветным парусам корабля
(«Жираф»)
Где идут корабли
Караваном верблюжьим
(«Суэцкий канал»)
Всё казалось мне, что в белой пене
Исчезает милая земля,
Расцветают влажные сирени
За кормой большого корабля.
(«Из букета целого сиреней»)
И постепенно в своём вдохновенном полёте-мореплавание поэты от земных холстов устремляются к полотнам белогривых облаков и уже безбрежье неба превращается в океан, наполненный ладьями, галеонами и каравеллами:
Облака опять поставили
Паруса свои.
В зыбь небес свой бег направили,
Белые ладьи.
(В.Я. Брюсов)
С мартовской тучи
Летят паруса
Наоткось, мокрыми
Хлопьями в слякоть.
(Б.Л. Пастернак)
Излом волны сияет аметистом,
Струистыми смарагдами огней...
О, эти сны о небе золотистом!
О, пристани крылатых кораблей!
(М.А. Волошин)
Волшебные и не очень истории, древние и современные страны, живописные пейзажи и белоснежные паруса – проплыли вдоль бортов корабля нашего путешествия и на горизонте маячит берег завершенья, и пришвартовать корабль к этому берегу можно в положительной тональности стихотворением Эдуарда Георгиевича Багрицкого «Возвращение», о мореплавании как состоянии души:
Кто услышал раковины пенье,
Бросит берег и уйдёт в туман;
Даст ему покой и вдохновенье
Окруженный ветром океан.
Кто увидел дым голубоватый,
Подымающийся над водой,
Тот пойдёт дорогою проклятой,
Звонкою дорогою морской.
Так и я… Моё перо писало,
Ум выдумывал, а голос пел;
Но осенняя пора настала,
И в деревьях ветер прошумел.
И вдали, на берегу широком
О песок ударилась волна,
Ветер соль развеял ненароком,
Чайки раскричались дотемна.
Буду скучным я или не буду –
Всё равно! Отныне я – другой.
Мне матросская запела удаль,
Мне трещал костёр береговой.
Свежий ветер закипает брагой,
Сердце ударяет о ребро.
Обернётся парусом бумага,
Укрепится мачтою перо!
***
2019 год
Свидетельство о публикации №220061701030