Г. Ф. Лавкрафт - Из-за Предела

H. P. Lovecraft: From Beyond

     Ужасным за пределами понимания было изменение, которое произошло в моем лучшем друге, Кроуфорде Тиллингасте. Я не видел его с того самого дня, почти два с половиной месяца назад, когда он поведал мне к какой цели ведут его физические и метафизические исследования, когда, в ответ на мои благоговейные и полные страха протесты, он изгнал меня из своей лаборатории и своего дома в порыве фанатичного гнева. Я знаю, что теперь он в основном проводит свое время заперевшись от всех на чердаке с этой проклятой электрической машиной, мало ест и не пускает к себе даже слуг, но я не думал, что столь короткий период в десять недель может так изменить и изуродовать любое человеческое существо. Неприятно видеть, как некогда крупный мужчина внезапно похудел, и что еще хуже, когда его мешковатая кожа становится пожелтевшей или серой, глаза впалыми, округлыми и странно светящимися, лоб покрывают прожилки и морщины, а руки дрожат и подергиваются. И если добавить к этому отталкивающую неряшливость, дикий беспорядок в одежде, густые темные волосы, начинающие белеть у корней, и неконтролируемый рост седой бороды на лице, некогда всегда гладко выбритом, совокупный эффект будет довольно шокирующим. Но таков был внешний вид Кроуфорда Тиллингаста в ночь, когда его полу-понятное послание привело меня к его двери после нескольких недель изгнания; так выглядел этот дрожащий призрак, когда открыл мне дверь, стоя со свечой в руке и украдкой оглядываясь через плечо, словно боялся каких-то невидимых вещей в древнем, одиноком доме, расположенном в самой глубине Беневолент-стрит.
     То, что Кроуфорд Тиллингаст начал некогда изучать науку и философию, было для него ошибкой. Эти вещи следует оставить бесстрастному и безличному исследователю, поскольку они предлагают две одинаково трагические альтернативы человеку чувств и действий: отчаяние, если он терпит неудачу в своем поиске, и невыразимые и невообразимые ужасы, если он преуспевает. Тиллингаст когда-то стал жертвой неудачи, одиночества и тоски, но теперь как я понял с тошнотворным страхом в груди, он стал жертвой успеха; я искренне предупредил его десять недель назад, когда он разразился рассказом о том, что он чувствовал, что находится на пороге открытия. Тогда он покраснел и разволновался, говоря высоким и неестественным, хотя и всегда педантичным голосом.
     «Что мы знаем, - говорил он, - о мире и вселенной вокруг нас? Наши способы получения представлений абсурдны, а наши понятия об окружающих предметах бесконечно ограничены. Мы видим вещи только так, как мы созданы, чтобы их видеть, и не можем получить представление об их истинной природе. С помощью пяти слабых чувств мы притворяемся, что постигаем безгранично сложный космос, но другие существа с более широким, сильным или иным диапазоном чувств могут не только совершенно по-разному воспринимать то, что мы видим, но так же могут видеть и изучать целые миры материи, энергии и жизни, которые находятся очень близко, но никогда не могут быть обнаружены теми чувствами, которые есть у нас. Я всегда считал, что такие странные, недоступные миры существуют рядом с нами, а теперь я верю, что нашел способ сломать барьеры. Я не шучу. Через двадцать четыре часа эта машина возле стола начнет генерировать волны, воздействующие на непризнанные органы чувств, которые существуют в нас как атрофированные или рудиментарные пережитки. Эти волны откроют множество неизвестных человеку перспектив, и несколько неизвестных всему, что мы считаем органической жизнью. Мы увидим тех, кто воет в темноте, и тех, кто вызывает настороженность у кошки после полуночи. Мы увидим эти вещи и другие, которые еще не видело ни одно живое существо. Мы будем пересекать время, пространство и измерения, и, оставаясь неподвижными, заглянем на самое дно мироздания».
     Когда Тиллингаст рассказал об этих вещах, я запротестовал, потому что знал его достаточно хорошо, чтобы скорее испугаться, чем испытать радость; но он был фанатиком и выгнал меня из своего дома. Теперь он был не меньшим фанатиком, но его желание говорить побеждало его негодование, и он настоятельно написал мне почерком, который я едва смог узнать. Когда я вошел в обитель своего друга, внезапно превратившегося в дрожащую горгулью, я словно заразился ужасом, который, казалось, витал вокруг меня, таясь во всех тенях. Слова и убеждения, высказанные за десять недель до этого, казалось, приобрели форму в темноте за небольшим кругом света свечи, и мне стало плохо от глухого, измененного голоса моего хозяина. Я хотел, чтобы слуги были рядом, и мне не понравилось, когда он сказал, что все они уехали три дня назад. Казалось странным, что старый Григорий так спокойно покинул своего хозяина, не сказав об этом такому верному его другу как я. Именно он передавал мне всю информацию о Тиллингасте, после того, как я был изгнан им в ярости из дома.
     И все же вскоре я подчинил все свои страхи растущему любопытству и очарованию. Я мог только догадываться, что именно от меня хотел теперь Кроуфорд Тиллингаст, но я не мог сомневаться в том, что у него имеется какой-то колоссальный секрет или открытие. До этого я протестовал против его странных исследований в немыслимом; теперь, когда он, очевидно, преуспел в некоторой степени, я почти разделял его дух, несмотря на ужасную цену победы.

     Вверх через тьму пустого дома я следовал за горящей свечой в руке этой дрожащей пародии на человека. Электричество, казалось, было отключено, и когда я спросил об этом моего проводника, он сказал, что сделано это по определенной причине.
     - Это было бы слишком… Я бы не осмелился, - продолжал бормотать он. Я отметил его новую привычку бормотать себе под нос, потому что это не было похоже на то, как если бы он разговаривал сам с собой.
     Мы вошли в лабораторию на чердаке, и я заметил эту отвратительную электрическую машину, пылающую болезненным зловещим фиолетовым светом. Она была соединена с мощной химической батареей, но, казалось, не получала энергии, потому что я вспомнил, что на экспериментальной стадии она шипела и мурлыкала, находясь в действии. В ответ на мой вопрос Тиллингаст пробормотал, что это постоянное свечение не было электрическим в том смысле, какой я мог бы понять.
     Вот он усадил меня возле машины, чтобы она была справа от меня, и повернул переключатель где-то под скоплением стеклянных колб. Появилось привычное шипение, которое превратилось в скуление и закончилось гудением, настолько мягким, что можно было предположить, что вернулась тишина. Между тем сияние увеличилось, снова уменьшилось, затем приобрело бледный причудливый цвет или смесь цветов, которые я не мог ни определить, ни описать. Тиллингаст наблюдал за мной и заметил мое озадаченное выражение.
     - Ты знаешь, что это такое? - спросил тихим шепотом он. - Это ультрафиолет. - Он странно хихикнул, заметив мое удивление. - Ты думал, что ультрафиолет невидим, и это так, -  но теперь ты можешь видеть его и многие другие доселе невидимые вещи.
     Послушай меня! Волны от этой вещи пробуждают в нас тысячу спящих чувств; чувств, которые мы унаследовали за эоны эволюции от состояния оторванных электронов до состояния органического человечества. Я видел истину и намерен показать ее тебе. Тебе интересно, какова она? Я расскажу тебе.
     Тогда Тиллингаст сел прямо напротив меня, задул свою свечу и посмотрел мне в глаза.
     - Твои имеющиеся органы чувств - я думаю, что прежде всего уши - начнут воспринимать многие впечатления, поскольку они тесно связаны с бездействующими органами. Потом будут другие. Ты слышал о шишковидной железе? Я смеюсь над мелким эндокринологом, простофилей и выскочкой Фрейдом. Эта железа - великий орган чувств, как я обнаружил. Она словно некий зрительный аппарат и передает зрительные образы в мозг. Если ты нормальный, то именно таким способом должен получать большую часть… Я имею в виду получить большую часть доказательств из-за предела.
     Я осмотрел огромную чердачную комнату с наклонной южной стеной, слабо освещенную лучами, которые обычный глаз не может видеть. Все дальние углы были скрыты в тени, а само место приобрело вид смутной нереальности, которая скрывала его природу и приглашала воображение к символизму и фантазии. Во время перерыва, когда Тиллингаст молчал, я вообразил что нахожусь в каком-то огромном и невероятном храме давно умерших богов, каком-то смутном здании с бесчисленными колоннами из черного камня, поднимающимися от пола из влажных плит до облачной высоты за пределами моего взгляда.
     Некоторое время картина была очень яркой, но постепенно сменялась более ужасной концепцией; это полное, абсолютное одиночество в бесконечном, невидимом, беззвучном пространстве. Казалось, что здесь была пустота, и больше ничего, и я почувствовал детский страх, который побудил меня вытащить из кармана револьвер, который я всегда носил после наступления темноты с той ночи, когда подвергся грабежу в Восточном Провиденсе. Затем из самых отдаленных регионов донесся до меня мягкий звук. Он был бесконечно слаб, неуловимо энергичен и безошибочно музыкален, но обладал качеством исключительной дикости, чье влияние было подобно нежной пытке для всего моего тела. Я чувствовал ощущения, подобные тем которые чувствует человек, когда кто-то случайно царапает матовое стекло. Одновременно возникло что-то вроде холодного сквозняка, который, по-видимому, пронесся мимо меня со стороны отдаленного звука. Когда я ждал, затаив дыхание, я почувствовал, что и звук, и ветер усиливаются; эффект породил во мне странное чувство, словно я привязан к паре рельс на пути гигантского приближающегося локомотива.
     Я начал говорить с Тиллингастом, и все необычные впечатления внезапно исчезли. Я увидел только человека, светящуюся машину и тусклую квартиру. Тиллингаст отвратительно усмехнулся, взглянув на револьвер, который я почти бессознательно достал, но по его выражению лица я был уверен, что он видел и слышал то же что и я, если не намного больше. Я шепотом поведал о том, что испытал, и он велел мне оставаться спокойным и восприимчивым, насколько это возможно.
     - Не двигайся, - предупредил он, - потому что в этих лучах нас могут видеть также, как видим мы. Я говорил тебе, что слуги ушли, но я не сказал тебе, как. Это была та глупая экономка - кто включил свет внизу после того, как я предупредил ее не делать этого, и провода уловили ответные вибрации… Должно быть, это было ужасно - я мог слышать ее крики даже здесь, несмотря на все, что я видел и слышал, находясь за пределом, а позже я испытал ужас, обнаружив пустые кучи одежды вокруг дома. Одежда миссис Апдайк была рядом с выключателем в прихожей - вот откуда я знаю, что это она сделала. Подобное настигло всех остальных. Но пока мы не двигаемся мы в относительной безопасности. Помни, мы имеем дело с ужасным миром, в котором мы практически беспомощны... Не шевелись!
 
     Объединенный шок от откровения и внезапного приказа привел меня в состояние паралича, и в этом ужасе мой разум снова открылся для впечатлений, исходящих от того, что Тиллингаст назвал «за пределом». Я оказался теперь в водовороте звука и движения, и беспорядочные изображения мелькали перед моими глазами: я видел размытые очертания комнаты, но из некой точки пространства, казалось, изливалась бурлящая колонна неузнаваемых форм или облаков, проникающая сквозь сплошную крышу впереди и справа от меня. Затем я снова увидел образ храма, но на этот раз колонны поднимались в воздушный океан света, откуда вырывался один ослепительный луч вдоль облачной колонны, которую я видел раньше.
     После этого сцена стала почти полностью калейдоскопической, и в беспорядке видений, звуков и неопознанных чувственных впечатлений я почувствовал, что собираюсь раствориться или каким-то образом потерять твердую форму. Одна определенная вспышка, которую я всегда буду помнить. На мгновение мне показалось, что я вижу странное ночное небо, заполненное сверкающими вращающимися сферами, и когда оно отступило, я увидел, что светящиеся солнца образуют созвездие или галактику устоявшейся формы; эта форма была искаженным лицом Кроуфорда Тиллингаста. В другой раз я почувствовал, как огромные живые существа пронеслись мимо меня и время от времени скользили или дрейфовали по моему якобы твердому телу, и мне показалось, что я увидел, как Тиллингаст смотрел на них так, словно его лучше подготовленные чувства могли уловить их визуально. Я вспомнил, как он говорил о шишковидной железе, и удивился, что же еще он мог видеть своим сверхъестественным глазом.
     Внезапно я словно обрел своего рода расширенное зрение. В светящемся и мрачном хаосе возникла картина, которая, хотя и расплывчато, содержала элементы последовательности и постоянства. Она была на самом деле немного знакома мне, поскольку необычная часть была наложена на обычную земную сцену так же, как кинофильм может быть спроецирован на цветной занавес театра. Я увидел лабораторию на чердаке, электрическую машину и уродливую фигуру Тиллингаста напротив меня; но из всего пространства, незанятого знакомыми предметами, ни одна частица не была пустой. Неописуемые формы, как живые, так и другие, смешивались в отвратительном беспорядке, и в каждой известной вещи были целые миры чужеродных, неизвестных существ. Также казалось, что все известные мне вещи проникали в смесь других неизвестных вещей, и наоборот.
     Первыми среди живых объектов были чернильные, желеобразные чудовища, которые слабо дрожали в гармонии с вибрациями машины. Они присутствовали здесь в отвратительном изобилии, и я увидел с ужасом, что они частично перекрываются друг другом, что они были полужидкими и способны проходить друг через друга и через то, что мы знаем как твердые вещества. Эти существа находились постоянно в движении, но, казалось, что они плыли, имея какую-то злую цель. Иногда казалось, что они пожирают друг друга; нападающий бросался на свою жертву и мгновенно уничтожал ее. Вздрогнув, я почувствовал, что знаю, что именно уничтожило несчастных слуг, но уже не мог прогнать эти вещи из своего разума, продолжая наблюдать другие свойства этого открытого сейчас моему зрению мира, который обычно лежит невидимый вокруг нас. Но Тиллингаст наблюдал за мной и сказал:
     - Ты видишь их? Ты видишь их? Ты видишь существ, которые плавают и бьются вокруг тебя, проходят через тебя в каждый миг твоей жизни? Ты видишь существ, которые образуют то, что люди называют чистым воздухом и голубым небом? Разве мне не удалось разрушить барьер? Разве я не показал тебе миры, которые не видели другие живые люди?
     Я услышал его крик сквозь ужасный хаос и посмотрел на дикое лицо, оскорбительно близко склонившееся к моему. Его глаза были ямами пламени, и они смотрели на меня полные того, что, как я теперь прекрасно видел, было всепоглощающей ненавистью. Машина мерзко гудела.
     - Ты думаешь, что эти барахтающиеся существа уничтожили слуг? Глупец, они безвредны! Но слуги исчезли, не так ли? Ты пытался остановить меня; ты разочаровал меня, когда я так нуждался в каждой капле поддержки, которую я мог бы получить; ты боишься космической правды, ты проклятый трус, но теперь у меня есть ты! Что схватило моих слуг? Что заставило их так громко кричать?.. Не знаешь, а? Ты узнаешь все довольно скоро. Посмотри на меня - слушай, что я говорю - ты думаешь, что существуют на самом деле такие вещи, как время и величина? Ты воображаешь, что есть такие вещи, как форма или материя? Я говорю тебе, я достиг такой глубины, которую твой маленький мозг не может даже представить… Я заглянул за пределы бесконечности и призывал демонов со звезд… Я использовал тени, которые движутся из мира в мир, чтобы сеять смерть и безумие… Космос принадлежит мне, ты слышишь? Твари охотятся на меня сейчас - твари, которые пожирают и растворяют - но я знаю, как избежать их. Это тебя они получат, как они получили моих слуг…
     Ты взволнован, дорогой сэр? Я сказал тебе, что двигаться опасно; я охранял тебя до сих пор, сказав оставаться на месте - спас тебя, чтобы ты мог увидеть больше видений и выслушать меня. Если бы ты пошевелился, они давно бы уже получили тебя. Не волнуйся, они не причинят тебе вреда. Они не причинили вреда слугам, но их вид заставил этих бедняг так яростно кричать. Мои питомцы не красивые, потому что они выходят из мест, где эстетические стандарты - очень разные. Распад совершенно безболезненный, я тебя уверяю, - но я хочу, чтобы ты их увидел. Я почти увидел их, но я знал, когда остановиться.
     Тебе не любопытно? Я всегда знал, что ты не ученый. Дрожишь, а? Дрожишь от страха увидеть первичных тварей, что я обнаружил? Почему бы тебе не пошевелиться тогда? Устал? Ну, не волнуйся, друг мой, потому что они идут… Смотри, смотри, будь ты проклят, смотри… брось взгляд через левое плечо…

     Осталось рассказать не так уж много и это может быть знакомо вам по газетным сообщениям. Полиция услышала выстрел в старом доме Тиллингаста и нашла нас там - Тиллингаст был мертв, а я - без сознания. Они арестовали меня, потому что револьвер был в моей руке, но освободили уже через три часа, после того как обнаружили, что инсульт был причиной смерти Тиллингаста, и увидели, что мой выстрел был направлен в пагубную машину, которая теперь лежала безнадежно разбитая на полу лаборатории. Я старался не очень много рассказывать о том, что видел, потому что боялся, что коронер отнесется скептически к этому; но после уклончивых ответов, которые я дал, доктор сказал мне, что я, несомненно, был загипнотизирован мстительным и одержимым мыслью об убийстве безумцем.
     Хотел бы я поверить этому доктору. Это помогло бы моим шатким нервам, и я смог бы отбросить то, что теперь знаю о воздухе и небе, что окружают меня. Я никогда не смогу почувствовать себя в одиночестве или комфортно, и отвратительное чувство преследования иногда пугающе настигает меня, когда я устаю. Мешает мне поверить доктору один простой факт - полиция так и не нашла тела слуг, которых, по их словам, убил Кроуфорд Тиллингаст.