Александрабадский сюрприз для государя императора

Пролог

AMAT VICTORIA CURAM-ПОБЕДА ЛЮБИТ СТАРАНИЕ

     Сперва, прямо от извозчика, они с Назаром Кузмичом вызвали вокзального носильщика с номерной бляхой. Носильщик, юркий, чернявый, с вороватым жиганским прищуром за серебряную полтину перегрузил их тюки, чемоданы и небольшой обтянутый кожей дорожный баул из экипажа на легкую двухколесную платформу и отвез к багажному вагону. А там дожидался, приглядывая за грудой вещей, пока господа пассажиры не соизволили подойти, чтобы оплатить «багажнику» по три копейки с предмета за провоз и получить десяток зеленых квитанций.

     Савве казалось, Назар Кузьмич и не торопится вовсе. Вышагивает по перрону степенно, с достоинством, зажженная сигара в одной руке, трость с резной золоченой рукоятью в другой. Улыбается дамам. Раскланивается с немногочисленными пассажирами, ожидающими сигнал колокола к отправлению.

   – Спасибо, братец! Услужил на славу, дай бог здоровья! – утирая пот со лба, по-медвежьи зычно, на весь перрон, забасил Назар Кузьмич носильщику, когда, наконец, они добрались до багажного вагона в голове состава и, порывшись в часовом кармашке жилета, достал ещё монету – то ли снова полтину, то ли даже сразу целковый. – Держи, милок, ещё тебе за труды.

   – А вот этот баул в багаж не след, – это уже Назар Кузьмич «багажнику». – Пусть при мне будет. Дорогая ноша не в тягость!

     Он щелкнул замочком и под крышкой на мгновение перед глазами носильщика и «багажника» мелькнули какие-то деловые казенные бумаги с сургучовыми печатями и завитушками важных подписей и связанные тонкой бечевой накрест увесистые пачки – штук по сто, не меньше, – коричневых и буровато-красных банкнот государственных кредитных билетов.

     Носильщик от удивления молча разинул рот, а «багажник» укоризненно покачал головой:

– Не гоже-то деньгами светить, барин! Не ровен час мазурики прознают. Босяков ноне вокруг – пруд пруди. Даже здесь, на перроне, среди приличных людей встречаются.

– Да что нам босяки! Правда, Савва?! – загоготал Назар Кузьмич. – Мы сами любого, – он потряс перед носом носильщика сжатой в кулачище рукой, – в бараний рог! А коли после выволочки в том нужда будет, исправнику самолично на руки передадим.

     Савва, в который раз, подивился Назару Кузьмичу. Как играет роль! Михаил Щепкин – не меньше! Вальяжен. Громоподобен. С тонкими губами язвительно и брезгливо искривленными прилипшей, казалось, навек усмешкой в адрес всего человечества и неуместным чванливым высокомерием в седой бороде. Чисто бестолковый в бытовой суете барин-помещик, поднявший немалый капитал на золотом таврическом хлебушке. Или заводчик, кирпичных дел мастер, которому шальная деньга немилосердно жжет мошну. А то и успешный компаньон, доверенный (из-за природной глупости органично переплетающейся с природной же честностью) совладелец в производстве лобогреек да молотилок у какого-то пришибского немчина, коему самому разъезжать, даже по делам денежным, далеко от дома, кирхи и завода недосуг.

     И в правду – хорош был секретный полицейский агент Назар Кузьмич. А что нарочито театрален, шумен, даже с перебором, так ведь и живцу, вьющейся на крючке серебристой речной мелюзге, на которую настоящую рыбу ловят, должно не только аппетит, но и азарт у хищника вызывать, заставлять гордиться победой.

     Оказались они с Назаром Кузьмичом на перроне вовсе не просто так. За последний месяц уже дважды на перегоне от Пришиба до Александровска неизвестные злоумышленники совершали дерзкие нападения на господ пассажиров.

     Первый раз грабители напали по-тихому. Брали хабар в ночное время, буквально – на испуг. Огорошили спросонья спящих артельщиков в купе первого класса. А второй, через неделю, – со стрельбой и шумом, прямо посреди бела дня в переполненном вагоне третьего класса. Оба раза работали не с кондачка, по предварительной наводке.

     В купе артельщики везли жалование рабочим. Целых восемь тысяч рублей!

     А в третьем классе злоумышленники безошибочно выбрали неприметного на вид бедолагу, подсели рядышком на лавки (двое по бокам, один напротив) и ткнули в лоб стволом револьвера. Горемыка сам, вздыхая и обливаясь горючими слезами, снял нательную рубаху с приналаженными к ней особенными карманами, в которых сберегал пять тысяч «катеньками» - сторублёвыми кредитными билетами. Когда же кто-то из сидевших неподалеку пассажиров попытался геройствовать, злодеи попросту сбили его наземь, разбили в кровь лицо рукоятками револьверов и лишь затем, выстрелив для острастки остальных поверх голов в крышу вагона, соскочили с замедлившегося перед поворотом поезда.

     Вот теперь и приходилось приманивать злодеев. Изображать, по мере возможности, из себя доступную добычу. Савва с Назаром Кузьмичом – несмышлёный юноша и шумный старик-пустобрёх – с объемистым денежным баулом непременно в ночное время да ещё в купе первого класса полупустого по обыкновению вагона. На такую добычу разве ленивый не клюнет. А то, что при этом, здесь же, в вагоне, впереди, в закутке вагонного проводника, и сзади, в следующем смежном купе, затаились ещё двое полицейских агентов с револьверами наизготовку, грабителям до поры знать не полагается.

     Машиной путешествовать одно удовольствие. Знай себе, котится многопудовое чудище по чугунке, цветастая под увенчанным короной двуглавым имперским орлом по бокам змееподобная громадина с черным брюхом и красной спинкой-крышей. Оповещает о себе трубным слоновьим гласом гудка. Выбрасывает в небо из паровозной трубы, стелящиеся вслед составу клубы черного дыма. Цыкает с посвистом для острастки перронным ротозеям белёсым перегретым паром из-под колес. Вздрагивает часто, в такт колотящемуся от восторга пассажирову сердцу, на рельсовых стыках. Раскачивается, как цирковой борец перед решительной схваткой, набирая скорость на подъемах. Одно слово – поезд пассажирный. Да не какой-нибудь местный, дачный, а дальний – прямого следования!

     Сразу за паровозом, четырехосный темно-коричневый вагон – багажный. Потом – тёмно-зелёный, трёхосный, с характерной треугольной вывеской над будкой «Почтовый вагонъ». Далее, синий – первого класса. Еще один – сине-жёлтый, для размещения пассажиров, как первого, так и второго класса. И три зеленых, третьеклассных – для размещения всех прочих на жестких, впитавших намертво запах махорки и пота лавках.

     Но это не про Савву и его спутников. Их место – в вагоне первого класса. Внутри – царская роскошь и изысканность: самые что ни а есть настоящие апартаменты – с бронзой, инкрустацией, полированным красным деревом и расшитыми занавесками. А они с Назаром Кузьмичом посреди этого великолепия. В самом лучшем купе. В том, которое из двух в одно превращается. Стоит лишь раздвинуть дверь, устроенную в перегородке.

     В купе огромный мягкий диван с поднимающейся спинкой: при нужде можно вмиг разложить в полку для второго пассажира. Здесь же вмонтированная лесенка для залезания на верхнюю полку. Напротив дивана – кресло, на стене – зеркало. Посредине купе – небольшой, но уютный столик с крахмальной белоснежной скатертью, на котором помещалась лампа с голубоватым абажуром. А еще диковинное чудо – умывальник и туалет, пусть и сразу для двух купе. И отдельно – газовый рожок для освещения купе. Причем, при желании или нужде, всегда можно «разобщить внутренность фонаря от внутренности вагона» – а попросту говоря, пригасить, при отходе ко сну или при вояжировании с застенчивой дамой, нежелательный свет.
(продолжение следует)