Вторая жизнь Петра Гарина - в одном файле

Роман-мистерия

Произведение написано в продолжение романа Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина». Роман-мистерия сочетает в себе различные жанры: приключения, фэнтези пополам с пугливой мистикой, детектив и даже мелодраму, подсвеченную нотками легкого эротизма, впрочем, не оскорбляя представлений Роспотребнадзора об этом щекотливом предмете. Повествование скреплено центральной сюжетной линией, опирающейся на подлинные исторические факты. Действие романа разворачивается в странах Латинской Америки, США, СССР, Швейцарии, Франции.


СОДЕРЖАНИЕ
               

Прямая речь автора
Краткое изложение событий предыдущей жизни П.Гарина
Часть I Обратный отсчет               
Глава 1. Рокировка                http://proza.ru/2020/07/28/538
Глава 2. В джунглях Амазонии           http://proza.ru/2020/07/28/535
Глава 3. Перевертыши                http://proza.ru/2020/07/28/530
Глава 4. Аргентинское танго            http://proza.ru/2020/07/28/527
Глава 5. Встречи                http://proza.ru/2020/07/28/522
Глава 6. Меркадер и другие             http://proza.ru/2020/07/28/516
Часть II Патетические инсталляции
Глава 7. Расщепление ядра              http://proza.ru/2020/07/28/512
Глава 8. Порочное волшебство Слонима   http://proza.ru/2020/07/28/505
Глава 9. Эзопов метод                http://proza.ru/2020/07/28/498

(перейти к отдельным главам можно и через авторскую страницу)
http://proza.ru/avtor/petrpetr


Прямая речь автора

       — Гнать, дышать, держать, зависеть. Слышать, видеть, ненавидеть, а еще терпеть, вертеть и обидеть, и смотреть. В русском много правил, но почти на каждое — свое исключение. Исключительность дает возможность существовать национальному самосознанию. Если завтра отменить дорогие отечественному сердцу Исключения, и оставить стеречь нас строгим Правилам — зачахнет сумеречная сила, пропадет крепкий дух. Не поддадимся, сохраним наши приоритеты! Искушенные, не забивайте головы сомнительными догадками, говорю вам: коллаж. Слова тасуются, выстраивая комбинации, количество вариантов огромно, но не беспредельно, рождается расхожий штамп. В повторяющейся фразе бьется время. Я препарирую время сквозь жанры и расстояния. Годы минут, событий, идей, образов. Титаны с нами, обжигают своим дыханием. Где точка отсчета? Какое направление генеральное? Мнения, дискуссии. Пророки только наполовину. Сменяется поколение, новый гуру стирает старое — до следующего кумира. Одни наговорят, другие расплачиваются шкурками. Сложим большую общую поленницу, да подпалим ее с разных концов, так, чтоб уж наверняка, всем скопом, сразу. Воинствующий Антидурак — вот прелесть, вот идеал! Уважаемый, не ленись сноситься со сносками, это приятно. Аминь!


Краткое изложение событий предыдущей жизни П. Гарина (1)

       В десятых годах века минувшего инженер физик из России Петр Петрович Гарин увлекся проблемой передачи на расстояние инфракрасных лучей. К 1915 году он сделал крупное открытие в этой области, тогда же Гарин сошелся с геологом Манцевым Николаем Христофоровичем. Манцев предложил инженеру построить аппарат большой разрушительной мощности (гиперболоид) для проникновения с его помощью сквозь земную кору к Оливиновому поясу Земли, по его мнению, богатому содержанием золота. В подтверждение гипотезы об Оливиновом поясе Гарин на свои средства снарядил экспедицию Манцева на Камчатку.
       В 1919 году Петр Петрович создал экспериментальный образец гиперболоида и совершенствовал его в городе Петрограде вплоть до 1924 года. Несмотря на режим конспирации, сведения об удивительном изобретении проникли на Запад. От русских белогвардейских эмигрантов об аппарате узнал американский миллиардер, владелец транснационального химического концерна «Анилин Роллинг компании» мистер Роллинг. На Гарина развернулась охота. О некоторых деталях этой истории стало известно сотруднику Ленинградского уголовного розыска Шельге Василию Витальевичу. В мае 1924 года Гарин с прототипом прибора вынужден бежать из СССР во Францию.
       После нескольких неудачных попыток покушения на П.П.Гарина, организованных подручными Роллинга, последнему пришлось вступить в прямые отношения с инженером. Химический король берет на себя финансирование постройки сверхглубокой шахты для добычи золота на острове в Тихом океане, но вскоре оказывается в положении заложника русского авантюриста.
       Инженер Гарин высаживается на клочке суши (130; з.д. и 24; ю.ш.) площадью 55 км2, объявляет его своей собственностью, используя миллионы Роллинга, приступает к делу. Правительство США, чьим владением считается остров, направляет к нему военно-морскую эскадру. В ходе боевого столкновения эскадра гибнет от воздействия смертоносных лучей, американцы соглашаются на мирные переговоры с Гариным.
       25 апреля 1925 года инженер получает первое золото с глубины восьми километров. Запасы магического металла в Оливиновом поясе неисчерпаемы. Петр Петрович предпринимает масштабную интервенцию золота в Соединенные Штаты; цель — обесценить золото, эквивалент мировых денег, для того, чтобы задешево скупить промышленные мощности и иные материальные ресурсы на всех континентах и таким приемом подчинить человечество своей воле.
       В начале июня 1925 года Петр Петрович Гарин на Конференции в Вашингтоне избирается Верховным Диктатором.
       23 июня на Золотом острове происходит бунт под предводительством В.В. Шельги, попавшего сюда в качестве пленника Гарина. Восставшие захватывают золотоносную шахту и большой гиперболоид. Шельга вылетает в Америку, мгновенно накаляется социальная обстановка в Северо-Американских Соединенных Штатах, страна погружается в хаос гражданского конфликта. Гарин бежит из США.
       Яхта «Аризона», на которой следуют П.П. Гарин и его подруга Зоя Монроз, терпит крушение во время урагана. Гарин и Зоя спасаются на затерянном в Тихом океане атолле.

 (1 - По роману А.Толстого «Гиперболоид инженера Гарина».)


ЧАСТЬ I  Обратный отсчет
 
       «Ураган обрушился на "Аризону" со всей яростью... Яхта... неслась по кругам суживающейся спирали к центру тайфуна...
       С борта "Аризоны" было снесено волнами все...
       Моторы перегорели, руль был сорван...
       Раздался треск, раздирающий хруст... Каюта распалась. Мощный поток воды подхватил двух людей, швырнул их в кипящую … пучину...
       ... Гарин открыл глаза..., с усилием понял: "Да, я жив..."
       Вокруг ... бежали и, добежав до низкого берега, с шумом разбивались зелено-синие, залитые солнцем волны...  Несколько десятков пальм простирало по ветру широкие, как веера, листья. На песке там и сям валялись осколки дерева, ящики, какие-то тряпки, канаты... Это было все, что осталось от "Аризоны", разбившейся вместе со всем экипажем о рифы кораллового острова.
       Гарин ... пошел в глубину островка... Там лежала Зоя... Зоя была жива...
       На коралловом островке находилось озерцо дождевой воды... На отмелях — раковины, мелкие ракушки, полипы, креветки...
       Два голых человека, выброшенные на голую землю, могли кое-как жить... И они начали жить на этом островке, затерянном в пустыне Тихого океана.
       Они сбились в счете дней, перестали их считать... Тянулись месяцы...».
                Алексей Толстой «Гиперболоид инженера Гарина»


ГЛАВА 1
Рокировка

       ... Месяцы слагались в годы...
       Жарил очередной день, похожий на сотни предыдущих. На рассвете, пока веяло свежестью, Гарин, как всегда, прочесал отмель, выискивая креветок, полипов и прочую белковую мелочь, служившую питанием ему и Зое. После непродолжительной трапезы в одиночестве, подруга еще спала, Гарин побарахтался в шумных волнах. Закончив с водными процедурами, инженер разлегся под сенью любимой пальмы, постепенно впадая в привычную для здешних мест прострацию.
       Прикосновение горячей Зоиной пятки растревожило его. Гарин приподнял голову: Зоя безмолвно указывала рукой в сторону солнца, издевательски застрявшего в недоступном зените. Петр Петрович защитил глаза ладонью, осмотрел лениво пасущееся на небе стадо пышных облаков. Расталкивая их мягкие тушки, нацелясь на остров, планировал воздушный шар, обремененный гондолой. Набухавший реальностью факт шара коверкал дремотные застоявшиеся мысли, Гарин выбежал на пляжную полоску, и впервые несносная колкость раскаленного песчаного наждака не досаждала его загрубевшим подошвам.

*    *    *

       С гондолы сбросили трос. Гарин подтащил конец к дереву, крепко обмотал вокруг ствола.
       По веревочной лестнице спускались двое: мужчина незначительного роста, одаренный брюшком и высокая костистая женщина, наряженные в одинаковую униформу — полосатые шерстяные гетры, грубые туристические ботинки на высокой шнуровке, шорты и рубашки с короткими рукавами цвета хаки и такого же цвета стеганные жилетки. Головы предохраняли колониальные пробковые шлемы.
       Пришелец ступил на незыблемую твердь:
       — Дорогая, здесь белые! Парле франсе, инглиш спик или шпрехаете?
       — Ес, ай эм, — словно через силу выдавила из себя Зоя, огораживая определенные части натуры пальмовым веером.
       — Какая удача, сама судьба свела нас! Извините за нежданное вторжение — невольные причины вынуждают нас нарушить ваше уединение. Гомер Симпсон, моя законная спутница жизни Пенелопа Маргарет, посмотрите на нее, какая краля.
       Гарин будто окаменел, Зоя истерически теребила космы, ее пожирало сомнение: не безумная ли фантазия происходящее?
       Краля Симпсон, скользнув взглядом по раскрепощенному достоинству Черномора, немедленно отвернулась — инженер запамятовал, что предстал в первозданном образе перед культурными людьми.
       — Рады принять посланцев высших сфер, даже весьма, — нашелся Петр Петрович, наконец, расправившись со ступором, парализовавшим его при виде живых гуманоидов. — Меня зовут Микки Саари, Софи, — он дотронулся до кофейного предплечья Монроз.
       — Не думайте, что нарвались на психов, мода на хобби всему альфа и омега. Мы ввязались в умопомрачительную затею — кругосветный перелет на баллоне. Позавчера запропало везение, аппарат смело с выверенного маршрута. Вдобавок, из меня неважнецкий штурман, — Симпсон глуповато развел руками. — Я ваш покорный слуга, если соблаговолите подсказать наши координаты.
       Инженер сокрыл паховую область, признавая тем свою наготу.
       — Мистер Симпсон, не возражаете — мы облачимся в выходные туалеты? — Гарин выразительно посмотрел в сторону миссис Симпсон.
       — О, да, да, еще раз тысяча и одно извинение за причиняемые нами неудобства.
       Сконфуженные аэронавты отошли на подобающее такому случаю расстояние.
       Задрапировавшись пожухлыми листьями, Петр Петрович и Зоя пригласили путешественников к своему шалашу, сложенному в глубине островка, где возвышенные места заросли мелким кустарником.
       — Одалживайтесь, — Симпсон протянул Гарину скрипучую гаванскую сигару, которую инженер благоговейно принял.
       — Как давно небеса позвали вас? — завела галантную беседу Зоя на правах радушной хозяйки.
       — Четвертого мая из Лос-Анджелеса мы взяли курс вдоль западного побережья Америки на юг, затем ненадолго задержались в Чили перед броском над океаном в Австралию, но обстоятельства могущественнейшего свойства забросили нас в эти края.
       — Четвертого мая этого года? — осторожно выведывал Гарин.
       — Абсолютно так, этого, тысяча девятьсот тридцать шестого.
       Узники рока присели, на дворе 1936-ой год, прошло одиннадцать изнурительных лет заточения.
       — А вы здесь, собственно, зачем? — любезно справился Гомер Симпсон.
       Гарин покусывал мочалистый седой ус, проникновенно разглядывая залетную чету.
       — Видите ли, мы с женой серьезные ученые. Я психиатр, Софи биолог, хотим экспериментально, на себе определить возможные временные рамки существования высокоразвитых организмов в экстремальных условиях.
       — Ого! — воскликнул Симпсон.
       — Ах, как должно быть это увлекательно, — вставила миссис Симпсон, смахивая капли пота с квадратного подбородка, щедро обкиданного сальными угрями.
       — Увлекательно? Не то слово, мадам, день за днем выживать, состязаясь с матушкой природой, закалять свои силы и волю.
       — Каковы результаты ваших исследований? — беспричинно смущаясь, лепетала милашка Пенелопа Маргарет.
       — Пока я располагаю предварительной, так сказать, научно не оформленной гипотезой, вас, по секрету, уведомлю: мы на пороге величайшего открытия, проливающего свет на основу человеческой сущности.
       — Колоссально!
       — Нам удалось, знаете что — порвать завесу тайны физического бессмертия человека! После изгнания из райского сада Адам и Ева утеряли благодать вечной жизни. Напрашивается закономерный вывод: нужно вернуться на исходную позицию, тогда все сделается как прежде. Нелепейшее заблуждение, поверьте, рай гнездится под кожей самого индивидуума. Мы разработали серию психологических методик, которые в сочетании с определенной диетой и распорядком дня позволяют достичь максимального эффекта соития человека с объективной обусловленностью. Вот вы, Гомер, очевидно, преуспевающий сытый джентльмен, и, тем не менее, неведомая мышца влечет вас по воздуху на утлом шаре за тридевять земель. Куда, зачем?! Попробуйте иначе: предоставьте себе передышку, отважно загляните в собственные нейропсихические недра и обретите душевное блаженство! Так просто. Разве нет? 
       Гарин говорил убедительно, цепко пеленгуя сознание Симпсонов. Зоя перехватила его бесноватый взгляд, она вспомнила, как двенадцать лет назад Гарин также гипнотизировал ее в чаду ночного ресторана в Париже.
       — Уголок этот, доложу я вам, идеальное место для погружения в свое «я» — комфортные климатические условия, монотонный шум океана, полночный шепот пальм, морские деликатесы — все укрепляет нервы, возрождает киснущую плоть. Не предвижу таких прелестей, которые сподвигнут меня вернуться в, так называемый, цивилизованный мир, отравленный пустой тщеславной суетой и вредоносными техногенными воздействиями, — инженер с пафосом откинул голову.
       Притихшие странники зачарованно внимали Микки Саари.
       — Не сочтите мою любознательность за назойливость, мистер Саари, не сыщется ли поблизости похожий остров? — безнадежно робея, прорезалась Пенелопа, с трудом одолевая многосложность словесного построения.
       — Самый оптимальный этот.
       — Микки, продайте мне вашу психологическую методику бессмертия, — загустевшим голосом канючил Симпсон.
       — Помилуйте, не могу, каждый обречен самостоятельно карабкаться на вершину самопознания, однако ж, если настаиваете, на условленное время мы уступили бы вам сей Эдем.
       — Уступили бы?
       — Охотно, скажем, на месяц или два; узнаете собственные потенции, пощупаете пульс вечности.
       Симпсоны взялись за руки, глаза их большие и избыточно доверчивые увлажнились:
       — Саари, мы согласны.
       — Разумный выбор, поздравляю. Покончим с формальностями. Господа, с вас двести звонких монет за неслыханное удовольствие овладеть своим Я среди миражей океанской стихии, потрудитесь предъявить.
       Гомер выписал чек, дважды подчеркнув на корешке сумму.
       Обнявшись, счастливчики — пленники упоительной мечты — смотрели вслед улетающему воздушному шару, на ярком боку которого переливалась люминесцирующая надпись «I ;  L.A.», с подвешенной к нему серебристой гондолой.


ГЛАВА 2
В джунглях Амазонии

        Несколько дней шар таскало по просторам воздушного океана. Гарин, попеременно истязая горелку и оригинальный движитель Симпсона, ловил восходящие и нисходящие потоки, воздушные течения, пытаясь задать шару направление движения на восток. Там, протянувшись с севера на юг на тысячи километров, раскинулась Южная Америка, следуя на Ост, пролететь мимо материка невозможно.
       Зоя Монроз не отходила от радио. Маленькие эбонитовые чашечки до пульсации сдавливали виски — эфир глушил пустотой. Каждые два часа Зоя последовательно на французском, английском и испанском давала сообщение: «Все, кто слышит меня, переходите на волну 421 сразу после моей передачи. Мы на воздушном шаре. Необходима помощь, необходима помощь! Перехожу на прием».
       В ответ — треск в наушниках.
       На третьи сутки их летательный объект вошел в полосу плотной облачности. В одном из разрывов облаков, прямо по курсу над Гариным нависли строгие вершины. Анды. Петр Петрович открыл горелку на всю катушку, обледеневший шар, тужась, приподнялся, но недостаточно. Крушение на фоне сверкающих снежной чистотой каменных круч рисовалось неотвратимым.
       — Зоя, все лишнее за борт!
       Из гондолы полетели мешки с балластом, холодильная камера, забитая запасами провизии, тюки экипировки, десятки метров каната, стояночный чугунный якорь, бензобак.
       Гондола прошла ... между верхушек, скованных ледяной броней скал.
       Преодолев горную цепь, баллон неизлечимо терял высоту. Внизу сверкнула солнечным зайчиком река, с густо поросшими лесом берегами. Рыжий диск сползал к горизонту, когда после очередного призыва Зоя услышала не дробь электрических разрядов, а спокойный мужской голос, говоривший на американском английском: «Я вас вижу и слышу. Снижайтесь на дым костров. Повторяю — снижайтесь на дым костров».
       — Гарин! Нас видят, лети на костры!
       Обследуя в подзорную трубу малахитовое покрывало джунглей, инженер приметил дым на юго-востоке, вероятно, на холме рядом с рекой. Гарин включил движитель. Мотор, чихая из-за нехватки топлива, потянул шар на импровизированные маяки. Гондола, перепрыгнув реку, врезалась в крону величавых деревьев. Капсула застряла на двадцати-тридцатиметровой высоте, веревочной лестницы не хватало, летуны спускались по скользким лианам и стволам деревьев. В десятке метрах от земли Монроз сорвалась.      
       — Зоя, Зоя, как ты? — переживал Гарин, успешно сопротивляясь сокрушительной силе Земного тяготения на гибком стебле молодого побега.
       Женщина, выгибаясь дугой, каталась с боку на бок, придерживая руками левую голень, из которой, проткнув кожу, торчали два острых отломка костей. Ее надрывные стоны выворачивали душу Петру Петровичу, хлопотавшему подле страдающей. Лес отозвался выстрелами и голосами, их искали. Условно одетый, закамуфлированный боевой раскраской туземец обнаружил серебристую бочку, беспомощно покачивающуюся в капкане густых ветвей, закричал, обращаясь к предводителю.
       Современный Аполлон, голливудский вариант мужского совершенства раздвинул реликтовый влажный папоротник:
       — Мадам, вы ранены?
       — Полагаю, у нее открытый перелом, — ответил Гарин.
       Богоподобный засвистел. На сигнал стянулось человек десять, он обратился к ним на языке, изобилующим множеством открытых гласных звуков. Туземцы, понимающе помотав уплощенными черепами, занялись Зоей. Кровь остановили, к левой ноге на всю длину ее привязали палки, в корчащийся Зоин рот затолкали щепоть листьев, показали, что их надо жевать. Несчастная попробовала: листья горчили, но боль потухла. Четверо невысоких крепышей, связав толстыми лианами специально срубленные для этой цели прочные ветки, бережно подняли женщину на плечи. Процессия двинулась сквозь густой прелый лес.
       — Кто вы и зачем здесь? — потомок древнегреческого красавца артистически отводил в сторону сочные зеленые лапы, тянущиеся к ним со всех сторон.
       — Супруги Саари, путешественники-любители, предприняли воздушную экскурсию вокруг Земли. Пролетая над Андами, попали в жесткие метеоусловия, и вот печальный результат.
       — У супругов есть имена?
       — Я Микки, она Софи.
       — Начальник Археологической экспедиции Нью-Йоркского музея естественной истории, профессор Индиана Джонс, — мужчина протянул крепкую кисть, Гарин энергично потряс ее.
       Затемно прибыли в лагерь, действительно разбитый на небольшом холме, переходящим в прирусленный вал, тянущийся вдоль берега. В полумиле лепилось неказистое поселение туземцев.
        Утром покалеченную Зою осмотрел врач и, по совместительству, завхоз экспедиции доктор Гельмут Вернер. Доктор промыл рану, сопоставил отломки костей, надежно иммобилизовал сломанную ногу.
       — Миссис Саари, я вынужден предписать вам постельный режим, — сказал он приятным баском.
       До завтрака мученики воздухоплавания приводили себя в порядок, впервые за десятилетие пользуясь зеркалом. Из зазеркалья на инженера глядел невольник тягостных испытаний, тип совершенно незнакомый: худое жилистое тело, прокопченное стойким многолетним загаром; голова, залохмаченная густой, то ли выгоревшей, то ли седой шевелюрой. Кустистые усы и лопатой борода прятали рот. Глубоко запавшие черные глаза.
       Зоя, рассмотрев себя, загрустила. Ее ошеломил вид коричневого осунувшегося угловатого лица, изрытого сетью глубоких морщинок, безжизненных спутанных волос, тронутых откровенной сединой, выпирающих ключиц. «Мне 37 лет», — вспомнила она. Лучшие годы жизни, наверное, уже позади. Жалость к себе просилась наружу, Зоя разрыдалась, очищаясь слезами от стресса пережитых в изоляции лет.
       Гарин затребовал цирюльника. Веселый парнишка из местных, уже задетый всеобщим прогрессом, постриг, причесал скитальцев, инженеру удалил усы и бороду. Петр Петрович провел заскорузлой ладонью по лицу. Прикосновение к выбритой коже возбудило ассоциативный ряд, перекрещенный с нежной истомой, разливающейся после полового экстаза: «Спасибо, Господи, вернул меня к жизни».
       Завтракали за просторным дощатым столом, вкопанным под навесом. Помимо Гарина и Джонса присутствовали: доктор Вернер; мистер Самуэль Голдберг — археолог, представитель Британского Музея; мистер Рочестер — специалист по связям с местной общественностью, ведавший безопасностью всего предприятия; знаток флоры и фауны, доктор Мелани Уоллос и юный сподвижник мистера Джонса, студент Университета Пенсильвании Збигнев Бенеш.
       — Не рассчитывайте, Саари, что безумству храбрых споем мы песню, — довольно безапелляционно вступила Уоллос.
       — Не одобряете трансконтинентальный перелет на воздушном шаре?
       — Я не одобряю преступное любительское безрассудство.
       — Люди склонны к экстравагантным поступкам.
       — От праздного безделья.
       — Вам угодно выслушать мою повесть? — инженер обвел взглядом присутствующих. — В двадцать пятом году я легко разбогател на золоте Гарина…
       — Эка, людям фартит.
       — Рочестер, невежливо перебивать попутчика облаков, — Мелани не скрывала ироническую мину.
       — Богатство обеспечило отсутствие нудных повседневных забот, но на их место мышью прокралась серая скука, чтобы истребить непрошеную гостью решили с женой посвятить себя небесному туризму — прекрасное средство от старости.
       — Видите, я права, всякая чепуховина происходит от ожирения мозгов.
       — Расскажите подробнее о вашем путешествии, — попросил Голдберг, не отрываясь от холодного мяса.
       — Четыре месяца назад мы стартовали из Лос-Анджелеса…
       — Вы не американцы, — заметил Индиана.
       — Да, мы из Финляндии.
       — Финны? — уточнил Джонс.
       — До некоторой степени, я родился и до двадцать четвертого года жил там, в стране гранита и озер. — Гарин сильно потер пальцем сбоку носа.
       — Не был в Финляндии, Скандинавию знаю плохо, — признался профессор.
       — Продолжайте, пожалуйста, мистер Саари, — подал голос юный Бенеш.
       — Из Лос-Анджелеса путь лежал на юго-восток. Трое суток под нами буйствовала морская стихия Атлантики, совершенно расстроив наши нервы. Требовалось перевести дух. Восстановившись в безлюдном оазисе во французской Западной Африке, мы следовали далее целую неделю над саванной с ее бесчисленными стадами. На Мадагаскаре, где-то у Антананариву, какое поэтическое название — «гора тысячи стрел», нам взбрело в голову проститься с черным континентом, устроить прощальный пикник на троих: моя обожаемая Софи, я и распятие Южного Креста на росистом поле субэкваториального неба, — Гарин мечтательно закатил глаза. — Все испортила местная публика. Откуда ни возьмись, на запах нашего пиршества сбежались дикари. Намерения их показались нам кощунственными, возможно, негуманными — в нас полетели копья, рой стрел вынудил меня и возлюбленную мою Софи ретироваться в гондолу. К счастью, безмозглые пасынки природы метили не в тончайший шелк, оборачивавший горячие легкие баллона, они лупили по алюминиевой обшивке люльки. Знайте, господа, я проявил максимум благородной выдержки, не скатился в омут кровожадного озверения и мести, своим оружием я избрал союзника цивилизации — огонь. Когда горелка пыхнула языком гневного пламени, папуасы разбежались, побросав свои убогие рогатки.
       — На Мадагаскаре не водятся папуасы, — сказал Голдберг, чья совесть ученого требовала защитить истину.
       — Я высказался обобщенно, в смысле: папуасы, пигмеи, значит дикари, бескультурные варвары.
       — Что было потом? — наседал Бенеш, изысканное воображение Гарина соблазняло неопытную фантазию вчерашнего отрока.
       — Индийский океан запомнился мягким характером и слитой воедино синевой воды и неба, а над Тихим подвел движитель. Слава Всевышнему, подвернулся крохотный атолл, на котором нам случилось прожить более трех месяцев.
       — Отчего так долго? — удивился Вернер.
       — Из-за неблагоприятной розы ветров, — убежденно врал Гарин. — Все-таки я улучил момент, и наш аппарат вновь взмыл в воздух. Преодоление Анд окончательно разрушило надежды на автономное возвращение в Штаты.
       Инженер умолк. Джонс задумчиво катал по столу хлебный мякиш.
       — Мистер Джонс, позвольте теперь мне задать вопрос.
       Инди согласно кивнул.
       — Где мы находимся?
       — Добро пожаловать в сельвас Амазонии, мистер Саари.

*      *      *
       На следующий день профессор Джонс, Самуэль Голдберг, Мелани Уоллос и трое сопровождающих аборигенов-носильщиков собирались к месту работ экспедиции.
       — Профессор, возьмите меня с собой, — обратился Гарин.
       — Валяйте, коли охота. Придется шлепать восемнадцать миль по заболоченному лесу, обратно вернетесь не раньше вторника.
       Покинув лагерь, группа тотчас оказалась в болотистой низине. Путники утонули в высоких, в человеческий рост и выше зарослях папоротника.  Узкую, еле заметную тропинку сжимали огромные пальмы, сумауму-сейба, хинные деревья, гевеи, перевитые толстыми лианами, эпифитами и орхидеями, уползающими вверх по стволам.  Солнечный свет местами пробивался сквозь пышную растительность гилея. Внизу царила удушающая влажность. Животные шумы и движения заполняли лес: крики амазонских попугаев с короткими разноцветными хвостами, вопли обезьян-ревунов, стремительно перепрыгивающих с дерева на дерево, треск сучьев под тяжестью объевшихся ленивцев — все это придавало определенную пикантность путешествию.
       Гарин шел с Инди.
       — Мистер Джонс, какова цель вашей экспедиции?       
       — Вы знакомы с цивилизацией инков?
       — Ни в малейшей степени.
       — Дорога дальняя, если вы не чужды тяги к знаниям, могу просветить вас.
       — Буду безгранично благодарен.
       — Исходя из известного нам хронологического списка правителей страны инков, — начал вдохновенно Индиана, — их происхождение следует отнести к тысяча двухсотому году. Инки — выходцы из небольшой этнической группы горных жителей, облюбовавших долину Куско. По древним преданиям инки — дети Солнца, бога Инти. Они уверовали, что предназначение их образовывать окрестных варваров. Правитель Пачакути, а позднее его преемник Топа Инка Юпанки создали великую империю, завоевав многие племена, распространяя свою культуру и религию. Причем, инки позволяли завоеванным народам сохранять вождей и поклоняться привычным богам. Свой язык кечуа они превратили в средство межплеменного общения, отнюдь, не препятствуя людям разговаривать на местных наречиях. Кечуа сохранился до сих пор, в Перу он считается государственным.
       — Вы на нем общаетесь с туземцами?
       Джонс жестом остановил Гарина:
       — Полюбуйтесь, что за диковина!
       На сучке красного дерева, куда падал зыбкий луч, трепетала гигантская бабочка, ее двадцатипятисантиметровые крылья дрожали как осиновые листья на ветру.
       Собеседники двинулись дальше.
       — Нет, тот диалект, на котором я разговариваю с местными индейцами ближе к карибской языковой группе. Владения детей Инти распространялись почти по всей долине Андских гор, от южных границ сегодняшней Колумбии до того места, где теперь столица Чили — Сантьяго. Центр инкских земель находился на скалистом хребте Анд, восточные границы терялись в здешних местах, а западные упирались в Тихий океан. Девять миллионов человек, составлявших сто этнических сообществ, приняли их управление.  За столетие инки сумели создать высокоразвитую цивилизацию без использования колесного транспорта и письма! Они изобрели уникальную замену письменности — разноцветные шнурки с узелками — кипу. Кипу кодировало все статистические сведения, вплоть до количества зерна в каждом амбаре по всей стране. Код этих узелков расшифровал сотрудник нашего музея Лилэнд Локк. Вы, конечно, не слышали о нем?
       — Нет. — Гарин поморщился; он раздавил квазимодистого жука, неторопливо шаркавшего к водопою, его хитиновое тело омерзительно хрустнуло под башмаком Петра Петровича, не вызвав в инженере укола жалости.
       — Он пришел к выводу, что инки знали «ноль», а цвет шнурков, их расположение и сами узелки — это концепции, образы, целые фразы. Крестьяне в Андах и сегодня вяжут узелки. Создатели кипу освобождались от налогов. Инки считали сохранение и интерпретацию кипу настолько важным делом, что допущение в них ошибки каралось немедленной смертной казнью.
       Гарин оступился от неожиданности: профессор молниеносным щелчком кнута отрубил голову гаду, притаившемуся на лиане.
       — Не перевариваю эту породу пресмыкающихся, — пояснил Инди, по-мужичьи отплевываясь. — Продолжим. Управляли государством великие владыки-воины, каждого из них называли Сапа Инка — «уникальный Инка». Правитель Пачакути установил, что он является прямым потомком бога Солнца, никто не смел открыто смотреть в лицо императору. По стране его таскали на золотых носилках, свита составляла несколько тысяч человек. Сапа Инка имел гарем из сотен наложниц, однако, императрица выбиралась из числа родных сестер, от ее потомства правитель назначал наследника. У инков была своеобразная модель управления государственным механизмом. Все семьи в стране они разбили на десятичные подразделения, каждые десять «домашних очагов» управлялись главой одного из них, он же отчитывался перед старшим группы из пятидесяти семей. Выше стояли начальники, управлявшие группами по сто, пятьсот, пять тысяч, десять тысяч «очагов». Саари, возьмите правее или угодите в термитник. Такая система позволяла четко собирать налоги в натуральном виде. Урожай отправлялся на большие склады, откуда каждый день выдавались продовольственные пайки и вещи вдовам, сиротам, хроническим больным, утратившим трудоспособность людям. Во времена стихийных катаклизмов помощь оказывалась всем поголовно. Да, жители не боялись неурожая или стихии, никогда не страдали от голода, но за чувство безопасности платили ценой строго регламентированной жизни. Предотвращая злоупотребления, император содержал службу особых инспекторов-соглядатаев из числа знатных инков — «токой-рикок», что значит «те, которые видят все». Они инкогнито проверяли работу местных чиновников.  Всю информацию от них доставляли в столицу курьеры по сети бесподобных дорог, общая протяженность пути которых насчитывала более пятнадцати тысяч миль. Магистрали мостились каменными плитами, по обочинам высаживались деревья, тут же тянулись облицованные камнем каналы, по которым стекала вода. Любой путник мог утолить жажду. Строго на определенном расстоянии находились дорожные станции «тамбо», где были съестные припасы и место для отдыха, здесь же размещались бегуны-курьеры. Сообщение по такой системе доставлялось со скоростью двести пятьдесят миль в сутки.
       Сзади раздался мужской крик, сдобренный звонким женским смехом. Джонс и Гарин повернули назад. Выяснилось, что близорукому Голдбергу под ноги кинулся капибара. Самуэль, наступив на юркого зверька, плюхнулся пузом в болотную грязь, что привело в детский восторг Уоллос и вызвало оживление в стае любознательных приматов, уже час сопровождавших путешественников на близком расстоянии.
       — Все, привал! Половина пути пройдена, — постановил Инди, помогая грузному коллеге подняться на ноги.
       Подкрепившись аракчей и нюньясом, тронулись дальше.
       — Насколько я понял, — возобновил прерванный разговор Гарин, — здесь, в джунглях была окраина высокоразвитой цивилизации?
       — Вы верно поняли.
       — О чем воркуете? — вмешалась в беседу Мелани.
       — Я рассказываю гостю об инках.
       — Мистер Саари помимо воздухоплавания интересуется еще и историей? — с оттенком небрежного сарказма спросила Уоллос.
                — Если не возражаете.
Молодая женщина хмыкнула.    
       — Тогда вернемся к инкам, — подвел черту доктор Джонс, подхватывая Мелани, чуть не соскользнувшую в лужу, кишащую костяками подозрительных хребтов. — Этот народ перенял многое от живших здесь раньше этносов. Прежде всего, это касается строительства каменных сооружений в Куско и сельскохозяйственных террас на склонах гор. Есть мнение, что культурная жизнь в Андах зародилась примерно три тысячи лет назад. Немецкий археолог Макс Уле в тысяча восемьсот девяностом году раскопал развалины в районе озера Титикака, он обнаружил три храма и четыре, по всей видимости, административных здания. Блоки сооружений весят десятки тонн! При этом строители, используя примитивные орудия труда — бронзовые ломики и булыжники, разрезали массивные плиты и подгоняли их с удивительным совершенством.
       — Как вы объясните подобный феномен? — спросил Гарин.
       — У меня нет рационального объяснения. До сих пор бытует легенда, что Тиауанако был возведен в начале времени, либо богами, либо великанами.
       — Я не верю в волшебство и суеверия. — Гарин увернулся от прута, настойчиво метившего ему в глаз.
       Фраза скачущим эхом поколебала марево испарений.
       — Таким образом, — продолжил лекцию Джонс, — инки поглотили и руины старой цивилизации, и культуру своих соседей. Любопытно, в столь давние времена у инков существовали высокие стандарты гигиены. В дни проведения инспекций тростниковая циновка, висевшая над входной дверью каждого дома отдергивалась, проверяющий наблюдал за приготовлением пищи, за стиркой. Если инспектору казалось, что хозяйка не справляется с домашними делами, то ее на глазах соседей заставляли съесть все нечистоты, которые выявлялись во вверенном ей доме.
       — Фу, какая гадость, — Мелани брезгливо наморщила свой хорошенький носик.
       — Почему исчезло такое государство?
       — Одни в гибели «сынов солнца» винят испанцев, другие — самих инков. В тысяча пятьсот тридцать втором году на земли империи прибыли испанские конкистадоры под началом Франсиско Писарро — сто шестьдесят авантюристов, шестьдесят семь из них были на лошадях. Они располагали мушкетами, арбалетами и пушками, которыми их снабдил король Карл V. Используя качественное преимущество в вооружении и междоусобицу среди братьев Уаскар и Атауальпа за должность Сапа Инки, испанцы в центре страны без потерь уничтожили шесть тысяч воинов-инков. Плененный Атауальпа предложил за свою свободу фантастический выкуп — заполненную золотом комнату семь метров на пять метром, выше человеческого роста. Для инков золото не имело цены, из него делали прекрасные вещи, «валютой» признавали ткани. Золотой выкуп потянул на шесть тысяч килограммов, но эта дань или плата за предательство не спасла жизнь императору — он был задушен и сожжен. Примечательная деталь, Атауальпа, находясь всего двадцать дней в плену, выучился говорить по-испански и немного читать, а его победитель Писарро умер неграмотным. Последствия завоевания породили катастрофу: за пятьдесят лет после появления европейцев население страны сократилось с семи-девяти миллионов до пятисот тысяч человек. Каторжный труд, эпидемии, голод выкашивали инков. Оставшиеся в живых горячие головы решили продолжать борьбу, уйдя в джунгли. Под руководством своего короля Манко они построили город Вилькабамба, говорят, в нем насчитывалось шестьдесят монументальных каменных сооружений. Отсюда из джунглей инки периодически наносили удары по захватчикам. Испанцы нарядили карательную экспедицию, в тысяча пятьсот семьдесят втором году она добралась до Вилькабамба, в руки завоевателей попал последний вождь индейцев Тупак Амару. Его привезли в Куско и прямо на городской площади при стечении публики театрально отрубили голову, о нравы! Со смертью Амару династия инков пресеклась, а Вилькабамба поглотили густые леса.
       — Мы идем в сей сказочный град?      
       — Кто знает, Саари, кто знает.
       Тропинка выбралась из болота, запетляла на подъем. Археологическая партия оказалась на терра фирма. Обезьянки отстали.
       — Осторожно, пригнитесь! — профессор ловко нырнул в пролом опутанного ползучей зеленью каменного забора, за ним последовала Мелани.
       Гарин был поражен открывшейся панорамой: на недавно расчищенной от гилея площадке возвышалась циклопическая громада усеченной пирамиды, слева от нее подпирали небо внушительных размеров ворота.
       — Как вам пейзаж? — Самуэль Голдберг толкнул мягким животом инженера, неловко заслонившего проход. — Высота сорок три с половиной метра, площадь основания сооружения почти тысяча квадратных метров.
       — И зачем здесь все это?
       — Профессор Джонс считает — мы нашли тайный культовый центр инков, скрытый ими от испанцев.
       Гарин подошел к воротам. На мистера Саари с перемычки пялилась круглыми зенками фигура божества, над ней был вырезан нимб из змей и голов животных семейства кошачьих, в каждой руке статуи по жезлу, один из них увенчан головой кондора.
        — Ворота выполнены из куска монолита, представляете, каков их вес? — Голдберг поправил на переносице круглые очки.
       Инженер пальцем поковырял арку: 
       — Вы уверены, что это цельный монолит?
       Толстяк снисходительно рассмеялся:
       — Полноте, мистер Саари, все очевидно.
       Гарин перепрыгнул залитую жижей канаву, прокопанную вдоль периметра пирамиды.
       — Обратите внимание на прочность кладки постройки: камни совершенно одинакового размера, но, чтобы добиться абсолютной точности, инки делали верхнюю поверхность каждого блока слегка вогнутой, образуя впадину, в которую входил верхний камень с выпуклой нижней поверхностью, — Голдберга словно распирало от гордости за древних туземцев.
       — Да, да, совершенно одинакового размера, — повторил Гарин, покачиваясь с носков на каблуки.  Непонятная для Голдберга гримаса бороздила анфас Саари.
       — Что вы сказали?
       — Я говорю: неужели такие ровные четкие поверхности выполнены при помощи дурацких булыжников?
       — Ну, конечно!
       Гарин вскарабкался на четвертый ярус пирамиды, присел на корточки, сосредоточенно наглаживая стену рукой.
       — Не сломайте себе шею! — советовал с земли Голдберг.
       — Ничего, она у меня крепкая.
       Профессор Джонс и Мелани Уоллос оживленно беседовали с мастером-метисом, руководившим в отсутствии научного начальства занятыми на объекте аборигенами.
       — Вы нашли вход?!
       — Да, сеньор.  Вчера в центральной траншее открылся тоннель, он привел нас к фундаменту, кладка там не из блоков, а из небольших фрагментов. Мы разобрали ее, но входить внутрь индейцы не хотят — опасаются гнева высших сил.
       — Гонсалес, на сегодня работы можно прекратить. Завтра с утра пойдем в пирамиду.
       — Как скажите, сеньор, — расторопный малый зашелестел босыми ногами по траве в сторону индейцев, освобождавших южный склон древнего строения от буйной растительности.

*       *       *

       — И вы с нами? — удивился Джонс, рядом с тоннелем умышленно шнырял Саари, вооруженный ручным фонарем.
       — Я не злоупотребляю гостеприимством?
       — Верю, что благоразумие не изменит вам, — в интонации Индианы извивалась скрытая угроза, глаза Гарина подернулись поволокой, но взгляд стойко сохранил равновесие.
       Первым в тоннель полез Гонсалес с киркой на плече, далее Индиана Джонс, тащивший прожектор, следом Мелани Уоллос, украшенная фотоаппаратом. Замыкающим был Микки Саари. Самуэль Голдберг, обливаясь потом от влажной духоты и волнения, остался на поверхности — его габариты не позволяли проникнуть в лаз.
       По подземному ходу до основания пирамиды двигались на четвереньках. Гарин то и дело натыкался руками на ботинки ползущей впереди Уоллос.
       — Нельзя ли осторожнее? — огрызнулась Мелани.
       — Простите, леди, я постараюсь исправиться.
       Попав в сооружение, оказалось возможным выпрямиться во весь рост, только Инди склонял голову.
       — Вперед! — скомандовал Джонс.
       Исследователи крались вглубь постройки. Поначалу казалось, что коридор плавно поднимается, повторяя изгибы наружной стены. Покрутившись, компания забралась в закуток, из которого начинались два прохода.
       — Саари, побудьте здесь, мы проверим левый ход.
       — О; key, профессор.
       Свет прожектора умер, тьма забрала звуки, издаваемые живыми. «Наверное, свернули за угол», — Гарин направил фонарь на стену: такие же большие ровные, плотно подогнанные друг к другу глыбы. Между блоками — слой, похожий на раствор.  «Ну, точно — раствор. А это... это след от деревянной опалубки. Неужели бетон!? Вот вам и археологи. Тайны древних пирамид!  Монолиты, передвигаемые   без   колеса!   Неземной разум. Обычный бетон!» Фонарь погас. Инженера накрыло вселенской чернотой, сквозняк прокатился между колен. Петр Петрович потряс фонарик — безрезультатно.  Гарин ощутил, как нечто скользкое враждебно коснулось его щеки, он замер, не смея шевелиться. Ужас тисками давил сознание, выжимая хрусталь из глазниц. Есть, есть Что-то рядом! Не разобрать — бесплотные флюиды резвятся в пустоте.
       — Кто здесь? — хрипло выкрикнул инженер.
       — Саари, — луч прожектора лизнул обезображенного ужимками животного страха Гарина, — какого … вы фонарь выключили? — Рассерженный голос Индианы Джонса наступал.
       — Профессор! — обрадовался Петр Петрович. — Не я это, верно, села батарейка.
       — Там тупик, теперь пойдем вправо. Мелани, отдай Саари свою лампу. И расслабьтесь, Микки, на вас лица нет.
       Гонсалес, Джонс и Уоллос вновь растворились в гибнущих фотонах. Потухший светильник Гарина зажегся сам собой. Источенное адреналином сердце аритмично колотилось между двумя ликующими фонарями. Чьи это шутки за кулисами — нужно ли знать?
       Гонсалес уперся в стену.  Инди скрупулезно осмотрел кладку, взял кирку из рук помощника, ударил по плите. Она, охнув, рухнула, открывая замурованное помещение. Первым шагнул Гонсалес. Разбуженный дух времени преградил ему путь.  Липкий пот бисером выступил на коже метиса, пляшущие обручи закружили глаза, пионер споткнулся о расколовшуюся плиту, упал сраженный дурнотой. Джонс осветил комнату: Гонсалес, его рука обнимала оскаленный полным рядом зубов полуистлевший череп, а сам он растянулся поперек спеленутого трупа.
       — А-а-а! А-а-а!
       Гарин услышал будоражащий кровь вопль, от которого волосы вставали дыбом даже на расстоянии.
       — Успокойся! — одернул Гонсалеса Джонс. 
       Несчастный отстранился от останков, ища утешения у стены.
       — Мелани, мумия сносно сохранилась. — Инди протянул парню флягу с виски. — На, выпей.
       Гонсалес глотнул, но жгучая жидкость саднила горло, не протекая в желудок. Молодой человек повалился на бок, изливая желчь на пыль несовершившихся веков.
       — Пошел вон! — Индиана выволок стелющегося тряпкой Гонсалеса в коридор — Ползи к Саари, гони его сюда!
       Гарин осторожно протиснулся в усыпальницу, обдало нафталином вечности вперемежку с запахом свежей человеческой рвоты. Ослепило вспышкой — Мелани фотографировала помещение. Комната имела вытянутую форму, на глаз около тридцати квадратных метров, высотой не менее трех метров. Вверху стены сужались на конус. Посередине, на низком постаменте покоилась мумия. Около черепа лежали два больших желтых диска, очевидно, когда-то закрепленные в ушах, поверх торса массивная золотая цепь с включенными в нее камнями. Напротив изголовья, теснился ряд расписанных глиняных горшков, золотые статуэтки богов и, отсвечивающие одряхлевшим серебром кувшин с тазом. Вдоль других стен прятались еще какие-то археологические богатства.
       — Саари, очень хорошо. Берите мумию за ноги, я возьму за плечи и на выход. Мелани, не забудь голову.

*       *       *

       На свежем воздухе Гарин с удовольствием затянулся сигаретой.  Прислонившись спиной к пеньку недавно срубленного дерева, отдыхал Индиана:
       — Послушайте, Саари, вы должны помочь нам. Бегемот Самуэль не может влезть в пирамиду, индейцы туда не пойдут, Гонсалес выглядит неважно. Вдвоем с Мелани, нам трудно будет все эвакуировать, я могу рассчитывать на вас?
       Гарин выпускал колечками сизый дым, любуясь их полетом:
       — Пожалуй. Я в вашем распоряжении.
       Самуэль Голдберг потрошил законсервированный труп, дикари пугливо жались к забору. Их заклинанья, сопровождавшие ритуальные подтанцовки, развлекали тоскующих демонов, и те, и другие были при деле, миры не пересекались, хотя параллельность не исключала взаимозависимости. Над всем довлел потревоженный Страж времени, который никому не простит утраченных иллюзий убежища. Сложна и до конца непроглядна метафизическая абстракция земли и неба, оставим ее наедине со своими бесполезными отражениями.
       Вечером Гонсалес ослеп, безутешный его плач и истошные крики доводили людей здоровых до ярости, только близкое рычание ягуара немного вразумило метиса.
       — Разделали начинку нашего засушенного презента, Самуэль?  — Джонс веткой подгребал угли в костре, язычки огня осветили лоснящееся лицо сотрудника Британского музея.
       — Мумия   обернута   несколькими   слоями   ткани из хорошего хлопка.  На теле остатки туники до пят, перехваченной в талии поясом с геральдическими знаками, приколотыми булавкой. В челюстях черепа сохранились все зубы, совсем не стертые. Затылочная кость треснута, продавлена   внутрь   черепной коробки.  Из этого я заключаю, что мумия — молодая женщина из привилегированной семьи, причиной смерти явился удар тупым предметом по затылку, вследствие чего внутренние осколки кости впились ей в мозг, что вызвало, надо полагать, мгновенную гибель.
       — Значит, возможно, это чья-то молодая погибшая койя (2), и заботливый супруг отгрохал здесь для нее просторный склеп. — Джонс швырнул ветку в огонь.
       — Как вас понимать? — Гарин вопрошающе смотрел на археологов.
       Полная масляная луна подглядывала из-за угла пирамиды за расслабленными фигурами четырех людей, разлегшимися возле тлеющего костра. Траурный купол переливался мерцающими огоньками, остальное съедал мрак джунглей.
       — Инки научились при помощи специальных инструментов через небольшие отверстия в черепе усопших извлекать головной мозг, спасая голову от разложенья. Затем, благодаря до сих пор еще не изученному химическому процессу с использованием набора трав, они бальзамировали остальное тело покойного. Инки делали мумии из всех умерших Caпa Инки и их койя. Чучела сидели в пышных одеждах, им прислуживали как живым.  Слуги предупреждали любое их «пожелание», кормили, поили.  Они «ходили» друг к другу в гости, посещали живых правителей, у них спрашивали совета. — Самуэль снял бесполезные очки.  — Правнук Пачакути Уаскар, решил, что содержать многочисленные мумии умерших владык и их родственников слишком обременительно для государства, но отменить обычая не смог, среди вельмож пошло недовольство. Уже в тысяча пятьсот пятьдесят девятом году испанский судья Куско По де Ондегардо узнал, что инки все еще тайно поклоняются мумиям, он приказал найти божественные чучела. Трупы трех Caпa Инки, включая самого Пачакути и двух койя, отправили в Лиму и там, в назидание добрым христианам сожгли.
       В округе, беснуясь, ныли неведомые твари, Мелани сунула охапку сучьев в угасающий костер, отблески протуберанцев заплясали в глазах собеседников.
       — Огромная пирамида — история одной любви, — сказал Гарин.
       — Материализованное в камне чувство, — Мелани взглянула на Индиану с тем различимым надрывом, свойственным пугливой женской надежде.
       — Вы думаете в камне? — усмехнулся Гарин.
       — Что вы хотите сказать? — Уоллос поджала под себя ноги.
       — Не в камне — в бетоне! — в неярком свете костра проступили темные, словно обведенные угольной чертой глаза Гарина.
       — Друг мой, на что вы намекаете? — Голдберг игриво толкнул Индиану в бок.
       «Я намекаю на то, что ты болван», — хотел изречь Петр Петрович, но сдержался.
       — Сегодня я рассматривал стену пирамиды изнутри, и, представьте, между каменными блоками есть следы раствора. Что, если древним удалось изобрести бетон? Тогда, может быть, строители не выдалбливали булыжниками камни из цельных кусков, не таскали их на себе по джунглям и, уж тем более, не поднимали на сорокаметровую высоту тяжести весом в десятки тонн. Применение бетона, кроме прочего, позволяет снять напряжения, которые возникают в конструкции. Такие силы могли привести к разрушению столь массивного сооружения, а так оно «дышит», поэтому на пирамиду минимально влияет такой существенный фактор внешнего воздействия, как перепад температур.  Кроме того, данное инженерное решение придает сейсмическую устойчивость объекту.
       — Интересно, как, по-вашему, инки приготовляли бетон? — спросила Уоллос, ей казалось, она распознала в словах дилетанта кое-что похожее на крупицу многообещающей догадки.
       — Да также, как и теперь, они брали местную подходящую для таких целей породу...
       — Например, амазонит, — помог Индиана.
       — Не знаю, возможно. Мельчили ее жерновами до порошкообразного состояния, мешали с песком и щебнем, а потом заливали водой и месили ногами. Пожалуйста вам, бетон!
       Голдберг недоуменно таращился на Гарина, Джонс хлебнул из фляги.
       — Напрашиваетесь в Нобелевские лауреаты, Саари? Ваше неосторожное заявление способно породить революцию в представлениях об истории древних цивилизаций в целом. Я припоминаю, что схожей точки зрения придерживался один француз, Поль Люка, в отношении египетских пирамид. Пусть вы с Люком задели истину, пусть, и все равно, лично мне непонятно, почему древние на разных континентах так упорно и не оригинально возводили пирамиды, к тому же не имевшие прямого хозяйственного значения. Сейчас господствует мнение, что строители предыдущих столетий не могли создать надежных перекрытий, поэтому возводили конструкции конусом, чтобы каменные блоки сами поддерживали друг друга. Вы говорите, они знали и использовали бетон — почему тогда не лили перекрытия? Такая технология позволила бы клепать и пирамиды, и цилиндры, и параллелепипеды, и сферы. Допустим, исключительное строительство пирамид не связано с технологическими причинами, тогда их появление в разное время, в различных местах планеты, возможно, имеет значение иррационального характера. — Индиана оторвал взгляд от догорающих углей. — Ночь заждалась, предадимся отдыху, друзья. 
       Небо над экваториальным лесом опять закуталось пеленой облачности, звезды исчезли. Дрожащий лунный поток, преломляясь сквозь дождевую вату, разбавлял темень.
       — Как тебе Саари? — спросила Мелани Инди, оставшись с ним наедине. — Такой неприличный прононс, какое несчастье.
       — Во время Великой войны (3), в шестнадцатом году я попал в плен к бошам (4). Немцы поместили меня в тюрьму строгого режима, настоящий зверинец, под которую приспособили средневековый замок. Коротая время, я сошелся с двумя русскими военнопленными офицерами, они говорили с похожим отвратительным акцентом. Русские пытались выбраться оттуда довольно экзотическим способом — по переброшенной с верхнего балкона замка на крышу соседнего дома самодельной веревке, оба разбились, бедолаги. А я все же удрал в компании французского капитана де Голля.
       — Может, Саари шпион Беллока? — Мелани поправила тюфяк, служивший им подушкой.
       Джонс, почесывая атлетическую грудь, соображал:
       — Слишком сложно: воздушный шар, авария, сломанная нога жены. Слишком сложно. Но, правда, финн какой-то замутненный, глаз нужен.

(2 - Койя — жена императора, императрица.)
(3 – Первая мировая война 1914-1918гг.)
(4 - Боши (устар.) — презрительное прозвище германцев.)

*       *       *

       К утру на Гарине не было сухой нитки, брезентовый шатер отсырел окончательно, пропуская капель. Чтобы ненароком не захлебнуться, инженер принял вертикальное положение. Зацепившись стопами за неровности почвы, он потянулся, огляделся. Метрах в тридцати индейцы окружали Гонсалеса, метис сидел на земле, обхватив колени, раскачиваясь и бормоча бессвязные фразы то на португальском, то на местном наречии.
      — Наказание сумасшествием — расплата за научный подвиг. Неприятный сюрприз, кто отныне будет блюсти дикарей? — говорил Голдберг с неуместным для такого факта благодушием.
       — Справимся, скоро появятся Рочестер и Бенеш. — Индиана прикрепил скрученный кнут к поясному ремню. — Солнце высоко, за работу!
       Два дня Джонс, Гарин и Уоллос выносили из склепа археологический хлам. Открылся второй лаз, ведущий к пирамиде, оказавшийся настолько узким, что попасть в него мог только ребенок.
       — В пирамиде есть другие камеры, — твердил Индиана, потирая ушибленное в темноте подземелья колено.
       К Джонсу подбежали туземцы в пижонских набедренных повязках, размашисто жестикулируя, перебивая друг друга, затараторили.
       — Исчез Гонсалес, — перевел профессор.
       Хаотичные, подобно броуновскому движению, поиски умалишенного в прилежащих джунглях результата не дали.
       — Поди забрался в гробницу и лапу сосет, — предположила Мелани, отгоняя наигранной наивностью маячившую беду.
       Индиана, чертыхаясь, полез в тоннель, но мера эта была напрасной, Гонсалес превратился в невидимку.
       Ближе к вечеру следующего дня появилась свежая партия исследователей: мистер Рочестер, Збигнев Бенеш и двое аборигенов из поселка. Индейцы тащили на себе обглоданное тело Гонсалеса.
       — Подарочек свалился с дерева к нашим ногам в пяти милях отсюда, тут, что - дефицит консервов? — Рочестер метнул в сторону окурок.
       Туземцы, гурьбой высыпавшие было навстречу — попятились, на их незатейливых лицах читалось отвращение. У ворот, освященных фигурой неизвестного божества, выкопали глубокую яму. Тело обернули в грубый саван, опустили в желтую пузырящуюся грязь. В могильный холм Джонс воткнул палку с прибитой дощечкой, процарапанная на ней надпись гласила:

*
Энрике Гонсалес. Умер 1936.
Археологическая экспедиция Н.Й.
музея естеств. истории.
*

      После смерти Гонсалеса в атмосфере что-то нарушилось, расцвела тень подозрительности, разобщавшая белых с индейцами. По ночам вокруг могилы исподтишка происходила возня, омрачая безоблачное настроение бледнолицых братьев.
       — Чую, веет грозой, нужно закругляться. Будьте осмотрительны, кто поручится, что у этих крепкозадых парней вместо мозгов, — пророчествовал Джонс.

*       *       *

       — Саари, крепитесь, рана на ноге вашей супруги скверно заживала — отвратительный климат. Упреждая развитие гангрены, отправил ее вчера гидропланом в Манаус, она в госпитале Святого Франциска, вот адрес. — Обрадовал Гарина в лагере доктор Вернер.
       — Она может потерять ногу?
       — В условиях стационара больше шансов на благоприятный исход.
       — Велела что-нибудь передать мне?
       — Нет.
       Гарин сейчас преображался, лишался многолетней привычки, ороговевшей как старая мозоль — привычки постоянного контакта с личностью Зои, с ее психическим статусом, с ее физиологией, сросшимися узловатой пуповиной с его организмом. Он не захотел вникать в разнородные чувства, елозившие под надбровными дугами, но забытая свобода раскрепощала, перевешивала все другое.
       Индейцы, покидав в лагере ношу, угрюмые, бормоча невнятные фразы, удалились в свой поселок.
       — Что бы это значило? — осведомился Голдберг у Джонса.
       — Боятся, ругают нас злыми духами. Послушайте, Голдберг, вдруг завтра не станет меня или Рочестера? Милые дикари неотложно пустят вас на буженину, не приходило в голову выучить хотя бы пяток предложений? Это несложно.
       — Знаете, уважаемый мистер, вы, слов нет, авторитетный ученый, но беспардонность ваша порой переходит всякие границы приличия…
       — Ба, зачем так волноваться из-за шутки, жертвуете знаменитым английским чувством юмора?
       — Я не англичанин. И раньше замечал за вами присущий американцам снобизм, это высокомерное пренебрежение…
       — Не делайте из мухи слона, Самуэль. Мое отношение к людям не зависит от их национальной физиономии, хотя себя я с гордостью отношу к стопроцентным американцам — то, что у нас называется WASP (5).
       Голдберг скривился, как при зубной боли:
       — Бросьте, никаких стопроцентных американцев не существует. Вы, безусловно, можете рядиться в ковбоев и носить на боку лассо, но американская нация с, одной стороны, величайший симбиоз народов и рас, а с другой — вымысел, рекламный трюк. Бренд. Каждая нация имеет свое сознание, оно определяется укладом жизни, темпераментом, традициями. А какие у вас традиции?  Мешанина и заимствование чужого, попытка привить разношерстные, зачастую чуждые культуры на почве потребительского общества. При всем желании, эти культуры, возможно, где-то и дополняют друг друга, но никогда не произойдет глубокого взаимопроникновения. Все гармонично поверхностно до определенного момента, глубже — пропасть.
       Индиана слушал разошедшегося Голдберга, потешно кривляясь.   
       — И вообще, — не унимался Самуэль, — Великая Америка стала Великой во многом благодаря нам. Несмотря на эти штучки типа WASP, все прекрасно понимают, что без еврейского капитала Америка так и числилась бы захолустьем Старого Света.
       — Зло, дорогой Самуэль, — подзадоривал его Индиана.
       — Возмутительный грабеж со взломом ваш капитал. Воспользовавшись бедствиями последней войны, обрушившимися на Европу, финансисты беззастенчиво увели денежные потоки с Fleet Street на Wall Street, и теперь Америка — Великая, а мы едва выбираемся из прозябания, — раздраженно вставил доктор Вернер.
       — Правильно, кто втягивал европейцев в бесчеловечную бойню — не ваша ли дорогая Фатерлянд, герр Вернер? — переключился на врача Голдберг.
       — Опять во всем виновата Германия. — Гельмут досадливо поморщился.
       — А кто собирался покорять всю Европу?
       — Не покорять, а объединять!
       — Ах, объединять! Цивилизованный мир, в который раз не понял бедных немцев!
       — Немцы никогда не желали зла Европе. Немцы — глубоко порядочный и трудолюбивый народ. Наш идеал — честная работа на благо каждого человека и родины, общества. На этом фундаменте создавался национальный германский капитал, а средства, которые были сосредоточены в Сити, теперь в Нью-Йорке — капитал ростовщический. 
       — Ага, вы объявляете мировой финансовый капитал плохим, нечистым.
       — Я понимаю вашу иронию, Голдберг — деньги не могут быть плохими или хорошими. Для нас, простых немцев, не секрет, что мы вкладываем свои средства в производство, в улучшение качества продукции, а заокеанские банкиры создают такую финансовую систему, при которой выгоднее вкладывать деньги в сами деньги или их производные, в разного рода сомнительные махинации. Мировая экономика после Великой войны и историей с золотом Гарина создавалась по принципу глобальной не каменной — бумажной пирамиды. Новый виртуальный Вавилон. И те, кто в основании этой пирамиды неизбежно теряют последнее, что наглядно продемонстрировала всем зрячим Великая депрессия. Германия рано или поздно объединит Европу не примитивно-устрашающим бряцаньем оружия, а кропотливым наращиванием экономических мускулов.
       — О, Вернер, вы оказывается не доктор, а притворяетесь им. На самом деле вы предсказатель будущего. Уж не молитесь ли на своего фюрера где-нибудь под кроватью?
       — Он не мой фюрер. Я не приемлю происходящего в Германии, поэтому я здесь, но я верю — Германия возродится и поведет Европу за собой. Эта новая Европа, в конце концов, выработает механизмы, способные противостоять натиску...
       — Не договариваете, Гельмут, не надо, а то Самуэль сейчас вцепится вам в глотку. — Джонс захохотал.
       — Вы, Индиана, зачем поощряете подобные выпады? — глаза Голдберга, увеличенные толстыми линзами очков, гневно буравили профессора археологии. — Слепец, перед вами потенциальный противник.       
       — Почему же потенциальный, мы уже сиживали в окопах прошлой войны напротив друг друга и не в переносном, а в буквальном смысле. Вы, Индиана, если не ошибаюсь, служили добровольцем в бельгийской армии, а я доблестно бился под знаменами его Величества Кайзера.
       — Вот, вот, что я говорил — замаскированный реваншист! — Лицо Голдберга покрылось клюквенными пятнами.
       — Где вы прозябали во время войны? — спросил Индиана Самуэля неожиданно холодно.
       — Я? Я тогда недавно окончил Оксфорд и поступил на службу в Британский музей.
       — Почему же не в британскую армию? — смеясь глазами, подхватил Вернер.
       — Не подходил по здоровью. И должен же кто-то сохранять и изучать культурные ценности человечества, даже, несмотря на катаклизмы.
       — Должен. Вы, как всегда, правы, коллега, — Джонс примирительно похлопал Голдберга по плечу.
       — Что изречет по национальному вопросу наш чудесный финн? — подавшись корпусом в сторону Гарина, благосклонно спросил Инди.
      — Я не считаю себя ни финном и никем иным. Я космополит, для меня нет национальностей, я — гражданин мира, — провозгласил Гарин.
       — Очень удобно, — волнующийся бас Вернера колыхался грустью.

(5 - W.A.S.P. — эта аббревиатура расшифровывается так: белый, англосакс, протестант.)

*       *       *
 
      Вторник явно не задался.               
      Уоллос приспичило побродить по лесу, обогатить хваленый гербарий. Индиана, по уши увлеченный сортировкой археологических находок, спровадил Гарина сопровождать натуралистку, с ними увязался Голдберг, прихвативший силки — погибель пернатых.
       — Вам, Самуэль, не к лицу атрибут живодера, — ополчилась на птицеловку Мелани.
       — Обещал своих порадовать попугайчиком, — оправдывался Голдберг.
       Дождя не было, что не мешало куриться туману. Мелани порхала от бутона к соцветию, все более углубляясь в сельвас. Голдберг вместо попки заполучил колибри, зависшую над цветком, наполненным нектаром.
       — Самуэль, осторожно, не раздавите ее! — Мелани извлекла из руки толстяка пташку. — Какая малышка! — она потерлась бархатистой щекой о микроскопический клюв малюсенькой птички. Уоллос раскрыла ладони, колибри сейчас же улетучилась.
       Женатый на сварливой скуке Гарин покорно брел за природоведами. Звериная просека навела на небольшую заводь, по глади темной от разлагавшихся растений воды распахнулись лопухами кувшинки Виктории-регии.
       — Достаньте одну! — потребовала Мелани, капризно надувая губки.
       — Ах, мисс Уоллос, боюсь, я не способен выполнить такую акробатику, — Голдберг помочил кончики пальцев в воде, неуверенность проступала в его манере.
       — Хорошо, джентльмены, я сама.         
       Мелани скинула ботинки, закатала штаны выше колен. Молодая женщина приближалась к кувшинкам. Уоллос не рассчитывала на такую глубину — вода плескалась у талии, она тянула руку, намереваясь схватить толстый стебель, державший прекрасную голову растения. Из-под мякоти мясистых листьев соседней кувшинки выплыло блестящее оливково-серое бревно с двумя рядами крупных круглых бурых пятен. Внезапно удивительное бревно подняло треугольную головку. Инженер отчетливо видел, как открылись клапаны ноздрей животного, оно фыркнуло двумя фонтанчиками брызг.  Безразмерное сильное тело гада совершило стремительный зигзаг по воде и молниеносным броском овладело Мелани Уоллос.       
       Мелани не испугалась, действительность опередила ее небдительные рефлексы. В тот момент, когда мощный удав наворачивал кольца вокруг хрупкой девушки, она, наконец, вцепилась обеими руками в скользкий пружинивший стебель кувшинки. Змея резко дернула, и Мелани вместе с оторванным цветком скрылась под водой.       
      Голдберг выронил силки. Секунды изнемогали, проваливаясь в небытие. Гарин ворвался в страшную воду, в два приема настиг место, где бурлило. Удав все теснее душил жертву, Мелани, задыхаясь, теряла связь с настоящим. Слепая ладонь нащупала гладкую чешую, инженер вытащил из кожаных ножен голодный охотничий нож, вонзил его в упругую плоть. Чернь воды вокруг окрасилась алым. Петр Петрович бил и резал, рвались мышцы, рептилия слабела. Сфинктеры разжались, спутанные волосы Мелани водорослями колебались у поверхности воды, Гарин, что есть мочи, напрягся, вырывая лакомую добычу из объятий издыхающего соперника. Змея всплыла кверху брюхом в дюйме от разгоряченного боем Гариным. Удар злого клинка напоследок вспорол живот удава, из раскрывшейся полости размотался окровавленный клубок живых детенышей.
       — Я жива? — спросила Уоллос, придя в себя после искусственного дыхания.
       — Чудовищная анаконда покушалась на вас, мерзость какая, все позади, мисс, — прокомментировал острый эпизод Самуэль Голдберг, поправляя запотевшие очки.
      Мелани приподнялась на локтях; в левом кулачке она сжимала роскошный цветок Виктории-регии.
       Добравшись до лагеря, естествоиспытатели повстречали Рочестера и Бенеша. Голдберг, повиснув на их плечах, принялся живописать схватку Микки Саари с исполинским удавом. Мужчины внимательно слушали, поглядывая на героя. Гарин уселся на скамье за столом, заложил нога за ногу, курил, пуская густой дым, беспечно взирая на присутствующих.
       Мелани снесли в палатку, у нее болела грудь в области диафрагмы, возможно, змея раздавила ей ребро. Инженер навестил спасенную.
       — Спасибо вам, мистер Саари. — Уоллос узкой ладошкой обвила запястье Гарина.
       — Зовите меня Микки. 
¶
      Ложились поздно, индейцы наотрез отказались помогать. Исследователи сами разбирали и паковали для вывоза археологическое имущество, замешкались.
     Джонс зашторил циновкой вход в палатку, укрыл спящую Мелани, стянул мокрые сапоги, завалился на матрас, сладко зевая, но треск сучьев привлек его. Археолог тихонечко высунулся: в палатке Саари и Голдберга горел свет, Самуэль любил почитать перед сном. Проникавший через клеенчатое окошко блик тускло расплывался по близлежащей растительности. В полосе освещения кусты затряслись, промелькнула, без сомнения, человеческая тень. Джонс взялся за карабин, проверил кнут на ремне. Шорох, исходивший от хранилища с находками, где помещалась мумия, выдавал неладное. Индиана кубарем выкатился на поляну, передернул затвор, выстрелил в воздух, тут же отпрыгнул под защиту кряжистого пня.
       — Тревога! — закричал профессор. — Все из палаток, занять круговую оборону!
       Деловито вжикнув, в пень вклинились сразу две стрелы. «Как они видят в темноте?» — дивился Индиана, подозревая, что продажная дрянь коварно переменчивая обстановка крушила хвастливый контроль.      
       Голдберг рухнул с топчана на пол, спасительно опрокинув фонарь. Гарин выполз из-под палатки, острое зрение выхватило из черноты движущийся силуэт. Он дважды выстрелил в призрак из нагана, перекатился. Вопль — кажись, попал.
       Все столкнулось: крики, пальба, беготня. Слева от Гарина грохнул крупный калибр Рочестера, справа взахлеб залаял маузер доктора Вернера. Краснокожие завыли победные боевые кличи, но их пыл остудили свинцовые аргументы. Схватка, бестолково откружив скоротечным смертоносным градом, заглохла; жертвы выказали решительное сопротивление.
Когда ярость битвы улеглась, сменяясь нервной передышкой, Джонс приказал осмотреться. 
       — Инди, умоляю, как только мужчина может умолять другого мужчину, ответьте: что, что это было?
       — Самуэль, где вы?
       — Под вами, вы как раз топчитесь на моей спине.
       — О, ё! Вставайте, наш свирепый покоритель джунглей, худшее прошло мимо, не задев вас костлявым крылом.
       Гарин не пострадал вовсе. Джонс схлопотал порцию пустяковых синяков. Рочестер серьезно рассек себе в темноте бровь, теперь кровь заливала ему левый глаз, Мелани, превозмогая боль, занялась его раной. Бенеша застали замотанным в шерстяное одеяло, с оловянными от страха глазами, его палатка во многих местах была порвана стрелами.
       — Ничего, парень, первый раз такое бывает, — профессор сдернул плед. — Давай, сынок, одевайся.
       Доктор Гельмут Вернер лежал бездыханный. Сломанная стрела глубоко проткнула сердце врача, из шеи торчала заостренная палочка, чуть толще зубочистки.
       Гарин хотел вытащить необычное оружие.
       — Не трогайте, Микки, оно отравлено.
       В десяти шагах от Вернера прикорнул труп, весь нашпигованный маузерными пулями.  Чуть поодаль тянулся кровавый след; кто-то был ранен, но ушел. Возле палатки Гарина нашли тело застреленного им индейца, у хранилища находок увидели еще одного с огромной дырой в животе — заслуга Рочестера. Индиана проведал палатку с археологическим добром. Здесь творился форменный кавардак, многие ящики перевернуты вверх дном, глиняные горшки из пирамиды превращены в черепки. И, о, горе — исчезла доисторическая красотка!
       — Немедленно в погоню — они украли мумию! — заорал археолог. — Рочестер, вы со своим глазом сидите на месте, а ты, Збигнев, бери винтовку, Саари, за мной!
       Преследователи припустили к поселку туземцев. Подбегая, Инди, Гарин и Бенеш открыли беспорядочный огонь по селению с трех сторон, но наглецы не подавали признаков жизни — жгучие осы возмездия пронзали неодушевленное пространство.  Индиана услышал плеск воды:
       — К реке, они там!
       Гарин на бегу подобрал брошенный факел, вода разверзла лепесток пламени; бойцам показалась отплывающая от берега пирога, на ней перекошенные, размалеванные рожи аборигенов и замотанная ветошью мумия. Индиана, давясь ожесточением, расстреливал беглецов четко, не сбиваясь с ритма, как механический автомат. Гарин тоже пострелял, скорее, из чувства солидарности с профессором, чем по надобности или настрою души. Бенеш не наводил оружия, да в том не было нужды. Борта долбленой пироги разлетались в щепки, в воду пачками валились убитые, очередники сатанински вопили, начиналась паника. Лодка, содержащая драгоценный труп, перевернулась, выставив напоказ свою гнилую тушу. Погрузившиеся в реку кошмарно заревели, вода кипела, их заживо разрывали зубастые пираньи. В минуту кровавая трапеза была окончена, мумию не пощадили — сожрали.
       Профессор опустил дымящийся карабин. Главный приз экспедиции, ее жемчужина — мумия, переваривалась в желудках ненасытной рыбы.

*       *       *

       Бенеша загнали на пальму впередсмотрящим, Индиана и Гарин устроились в центре деревни, подложив на красно-желтую ферралитную землю пару чурок. Джонс ждал возвращения туземцев в поселок, вопросы, прорвавшиеся наружу предательским бунтом, требовали окончательного удовлетворения. Петр Петрович, взбудораженный недавними происшествиями, спать не хотел и посчитал удобным отвлечь профессора от его безрадостных дум разговором.
       — Так почему древние строили пирамиды? — закинул удочку инженер.
       Индиана не сразу понял, чего от него добиваются.
       — Пирамиды... Тема без начала и конца. А что вы думаете по этому поводу?
       — Насчет пирамид?
       — Нет, шире.  О мироздании, бытии, если, конечно, вы размышляли об этом.
       Гарин приосанился:
       — Смотря, под каким углом рассматривать предмет, если с точки зрения конкретного индивидуума, все ясно: в основе действий каждого лежит простой вектор — материальный достаток. Кое-кто может фантазировать, генерировать идеи, это уже элита. Я разбил бы людское племя на четыре категории. К первой, относятся люди, не имеющие воли. Самый ничтожный их каприз или порок берет верх над разумом и сознанием, таких я отношу к растительному миру, они, так сказать, часть флоры. Следующая группа включает в себя людей, обладающих фактором воли в разной степени. Любой человек, ставящий перед собой цель достичь определенного материального уровня, либо продолжить род, а эти две задачи тесно сопряжены друг с другом, и с различной степенью настойчивости добивающийся достижения ее — относятся ко второй категории.
       — Разумеется, они хищники, часть фауны. — Джонс с беспощадной веселостью смотрел на собеседника.
       Гарин пропустил шпильку мимо ушей.
       — Третий тип — аналитики, творцы, склонные к напряженной работе мозга. Сюда относятся крупные деятели культуры, науки, отдельные политики, занятые перемещениями по абстрактному полю мысли. Четвертая категория — избыточно волевые натуры, обладающие к тому незаурядными умственными способностями. Сочетая качества второй и третьей групп, такие «энергетические конденсаторы» своими поляризованными разрядами ведут куда-то прочее стадо. Касательно процесса развития общества в целом, я считаю это частью геологических явлений.
       — Как вы сказали? — нотка удивления проскочила в голосе Джонса.
       — Лучше так: процесса развития космической материи.
       — Очень интересно, — оживился Индиана. — Продолжайте, пожалуйста.
       Гарин закурил:
       — Никто не знает наверняка, что было до образования современной упорядоченной материи. Припоминаю, Кант, например, писал, что мир находился в состоянии хаоса, этот хаос он считал следствием «вечной идеи божественного разума».
       — Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою, — процитировал Библию археолог.
       — Да-да, именно. И вот частицы рассеянной материи — частицы хаоса, под воздействием сил всемирного тяготения устремляются друг к другу, ну дальше пошло — завертелось: звезды, планеты, галактики. Космос. Пять миллиардов лет назад появилось наше Солнце — огромный сгусток энергии, возникающий в результате ядерных реакций. Его сила рассеивается в космическое пространство, малая доля ее попадает на Землю. Наш шарик тоже, не только потребляет внешнюю энергию, но производит свою. Жизнь планеты определяется эволюцией планетарного вещества. В результате термохимических реакций, сотрясающих зону внешнего ядра Земли, образуются металлы, их окислы, летучие вещества и вода. Со временем все это благодаря вулканизму попадает на поверхность. Свободная вода — важнейший итог эволюции протовещества, идущей по пути его спонтанной дегидратации. Внешнее следствие этого процесса — океанизация Земли. Возможно, что стадия океанизации есть финал эволюции протопланетного вещества, а граница Мохоровичича (6) представляет собой погребенную под вулканическим материалом поверхность протопланеты. Мировой океан — молодое геологическое образование преимущественно кайнозойского возраста. Знакомый геолог рассказывал мне, что по его подсчетам Земля в состоянии произвести еще около полутора объемов вод Мирового Океана.
       — Нас снова подтопит?
       — Смоет!
       — Вы умеете плавать? Могу сосватать инструкторшу с рубенсовскими достоинствами.
       — Инди, я старомодный однолюб, позвольте закончить мысль.
       — Не знаете, от чего отказываетесь.
       — Спасибо. Помимо гидросферы важен и другой продукт вулканизации —   газовая оболочка.  Первоначальный состав ее, по-видимому, был близок к составу глубинных газов. Она содержала водород, метан, сероводород, углекислый газ и прочую дрянь. С началом фотолиза паров выносимой воды, образовались атомы водорода и свободный молекулярный кислород. Постепенно накапливаясь, кислород положил начало химическим процессам, приведшим к окислению глубинных газов. Часть этих газов, в том числе метан, сохранился в коллекторах земной коры, дал начало залежам нефти и газа. По мере очищения от глубинных газов формировалась вторичная атмосфера на основе углекислоты и двуокиси азота, создавались условия появления фотосинтезирующих сине-зеленых водорослей и бактерий.
       — Как вы представляете себе механизм перехода атомов и молекул от «неживого» состояния к растениям и бактериям?
       — Вы попали прямо в яблочко, Индии. Здесь самое узкое место в моих рассуждениях. Может быть, существовала какая-то промежуточная ипостась, я назвал ее коацерватной (7).
       — К чему в дальнейшем привело развитие водорослей уже понятно — к человеку. Не так ли? — улыбка не сходила с небритого лица Джонса.
       — Несмотря на ваш скепсис, дорогой профессор, я считаю, что человек, как всякое живое вещество есть функция биосферы, и взрыв научной мысли на рубеже двадцатого века был подготовлен всем прошлым земной биосферы (8). Постепенная цивилизация человечества ни что иное — как форма организации этой новой геологической силы на поверхности Земли. Гомо Сапиенс, проклюнувшийся на свет около пятидесяти тысяч лет назад как активный фактор географической оболочки, в отличие от остальной сосуществующей с ним биосферы, характеризуется наличием разума...
       — Боюсь, это относится далеко не ко всем представителям нашего вида.
       — ..., а с точки зрения экологии, разум — есть высшая способность целесообразно реагировать на изменение внешних условий.
       — Так значит, все-таки коацерваты — водоросли — обезьяна — человек, таков наш путь?
       — Оставим в покое несчастного Дарвина, ему и так досталось.
       — Микки, вы слышали этот анекдот: студент отвечает на экзамене — от обезьяны произошел только один человек — Дарвин. — Инди засмеялся.
       Гарин терпеливо выдержал паузу, не мешая профессору порадоваться бородатой остроте.
       — Основная мысль Дарвина, — продолжал Гарин, — принцип естественного отбора.
       — Человек стремится изменить этот принцип внутри своего вида.
       — Естественный отбор не бумажный постулат, как кажется отчаянным гуманистам, а объективный закон. Если человечество его нарушит в глобальном масштабе, оно неизбежно и скоро выродится и погибнет.
       — Или трансформируется в другие формы?      
       — Те, кто трансформируются — будут результатом естественного отбора, — парировал Гарин.
      Индиана хлопнул ладонью о колено:
       — Вы крепкий орешек.
       — Сейчас я постараюсь проиллюстрировать вам непосредственную связь человеческих групп, их уровня культуры с природными условиями.
       — Другими словами, местное влияние ландшафтов и климатических зон на характеристику туземцев, на форму черепа, цвет кожи, темперамент и духовное развитие?
       — Здесь нечего доказывать — очевидное лежит на поверхности. Возможно, теперь эта явная взаимосвязь не вписывается в рамки политкорректности, потому упоминать о ней считается неприличным, но отменить сие не дано никому. Нет, я пытаюсь взглянуть на эти моменты иначе.   
       — Извините, Микки, кто вы по образованию? — перебил Гарина Джонс.
       Петр Петрович осекся.
       — На родине я преподавал в гимназии.
       — Похвально, но некий мотив толкнул вас отвергнуть тернистое поприще просвещения безусого юношества, не поделитесь какой?      
       — Мое совестливое благородство. Я жаждал поделиться со всем человечеством своим открытием, его нельзя причислить к великим, но оно способно преобразить, облегчить людской быт. Я изобрел упаковку для длительного хранения молочных продуктов. Суоми захолустная страна, благие вести из нее не скоро облетают мир, Америка другое дело. Я сел на грязный пароходик и пассажиром третьего класса переплыл океан. Новое отечество отметило меня бешенным золотом, я рассказывал вам.
       — Как изощренно, как расчетливо комбинируете природу слов, настоящий гроссмейстер. У меня складывается впечатление, Микки, вы не тот, за кого себя выдаете. Ваши обстоятельства меня не касаются, только не путайтесь у меня под ногами.
       Мужчины ошеломляюще долгую минуту оценивающе рассматривали друг друга, просвечивая внутренним рентгеном потроха вероятного соперника.
       — Простите, я перебил вас, Саари, вы увлекательный собеседник. — Индиана взглянул на пальму, где маялся Бенеш.
       — Благодарю за комплимент, — Гарин провел рукой по волосам, сосредоточился, возобновил прерванную тему. — Мы, люди потребляем через пищу энергию, накапливаемую растениями путем фотосинтеза и усваиваемую животными. Это биохимическая энергия живого вещества. Градус такой энергии сообщает непосредственное воздействие на характер и поведение человека, либо группы людей, потребляющих ее. Я предполагаю, что в результате космического облучения от вспышки сверхновой звезды, на определенных участках земли градус энергии живого вещества сильно повышался (9). Часть людских особей, получившая заряд в избытке, очевидно, мутируют. Мы называем таких мутантов людьми с железной волей, которые ради достижения взлелеянной ими цели не жалеют ни своей, ни тем более жизни других людей. Модусы такого поведения разные: тщеславие, алчность, гордость. Подобных типов немного, но они создают необходимую для развития группы, в которую включены, критическую массу. Именно эта энергия уходит на завоевания, создание обширных империй, написание книг, строительство городов и ваших пирамид. Примеров сколько угодно от Македонского и Чингисхана до Гарина.  Индиана, вы же специалист по древностям, возьмите в руки глобус, убедитесь: древние цивилизации сложились на относительно узкой полосе земной поверхности, в благоприятных для развития человеческих организмов ландшафтных и климатических условиях. Племена, народы, которые были вытеснены более сильными, значит, более энергетически избыточными соседями, к югу или северу так и застыли в своем развитии на тысячи лет. Посмотрите на эскимосов, алеутов, пигмеев, аборигенов Австралии, по сути, люди превратились в элемент ландшафта, им не хватает энергии для творческой мыслительной деятельности. Наша мысль — так же продукт невидимой глазу космической энергии, мысль возникает в результате целой цепи биохимических и электрических реакций, происходящих в нервных клетках головного мозга.
       — Круг замкнулся, Саари: индивидуумы — сверхчеловеки выплескивали избыточную энергию космического облучения на сородичей, насилием физическим или умственным сплачивали семьи, роды в высокоорганизованные общества, способные превратить в явь сверхзадачу — возвести огромные бесполезные сооружения, то есть, сами эти постройки — окаменевшая энергия космоса. В этом вихре нет места духовному, вы начисто отрицаете духовную составляющую существа человека?
       — Не ставьте вопрос так вульгарно. Я принимаю, что Господь Бог создал человека из праха земного «и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою», вопрос в том, что есть Бог? И мне представляется, теологи, церковники и ученые естественных наук движутся с разных сторон в одном направлении — к понятию сути Бога.
       — Такое понятие возможно?
       — Нет. Но движение к нему предопределено, это условие существования Космоса.
       — Движение энергии к познанию самое себя? К ощущению себя?
       — Когда это произойдет, вновь случится Хаос. Чередование Хаоса и Космоса, видимо, и определяет постоянный и единый фактор пространства — времени.
       На востоке воскресли заросшие верхушки деревьев. Лес наполнялся криками дневных птиц. Светало. Послышалось шуршанье, в поселок вернулись старухи, сменившиеся женщинами помоложе с притихшими детьми и тощими собаками. Индианки попрятались в хижинах на высоких сваях, безотрадно рассматривали в щели белых, занявших центр поселка.
       Джонс переменил позу, перераспределяя нагрузку с затекших мышц на отдохнувшие:      
       — Чтобы обдумать все, затрачена уйма времени.
       — Я не экономил.
       — Вы видели Тибет, Саари?
       — Много раз, во снах.
       — Блистательное зрелище! Лет десять назад в обществе человека по фамилии Андерсон и его прелестной дочери Мэрион меня забросило в Непал. Не снискав славы, не сыскав злата, я удалился из высокогорного края, они же застряли неподалеку от Катманду. Андерсон проникся коллекционированием гималайских древностей. Минуло восемь лет, я получил от него письмо. Андерсон сообщал, что ему удалось втереться в доверие к высокопоставленным тибетским монахам, и будто бы ламы позволили ему держать в руках легендарную «Книгу Дзиан». Единственный экземпляр рукописи написан миллион лет до нас в знаковой системе на пальмовых листьях, обработанных чем-то не дающим ей разрушиться. Книга не горит, не страдает от влаги и времени. Об этой реликвии рассказывала Елена Блаватская в своей «Тайной Доктрине», ее труд — толкование «Книги Дзиан», которую кроме самой Блаватской и теперь Андерсона никто из западных людей не знал.
       — Блаватская? Никогда не слышал.
       — Мадам Блаватская — весьма экстравагантная фигура. Эта русская объявилась в Нью-Йорке примерно в тысяча восемьсот семьдесят пятом году. Ее знавал мой дед. Женщина вздорная, неряшливая, частенько от нее исходил дурной запах, ужасно одевалась и отвратительный акцент, как ваш, Микки. Несмотря на отталкивающую внешность, она обрела популярность среди дам высшего общества Нью-Йорка благодаря модным тогда спиритическим сеансам. Блаватская даже близко сошлась с одним очень уважаемым полковником, ее оригинальные идеи он перевел в практическое русло, вдвоем они основали знаменитое Теософическое Общество. Вот эта несимпатичная персона, якобы комментируя «Книгу Дзиан», вывела следующую схему развития мира: Космос развивается последовательно по закону Гармонии, который действует вечно в вечно пульсирующем мироздании. На заре эволюционного цикла Манвантары волна пробуждения миров изливается в пространство от Всемирного Духа. Жизненный импульс постепенно обращает эфирную первозданность мира в минеральное царство, почти параллельно созидаются люди. По Блаватской, семь Воинов, рожденные волею владыки, выделили людей из себя самих. Лунные владыки — наши «Отцы бескостные» — были завершенными существами своего вида — лунного человека. Первая Раса людей, всего в Станцах оговаривается семь Рас, — «тени своих отцов», как бы «излучения» лунных прототипов, заключалась не в физических, а в воздушных телах.
       — Излучение инопланетной субстанции, так сказать, — съехидничал Гарин.
       — Понимайте, как хотите, или как можете. Призраки постепенно уплотнились, как и сама Земля, люди — призраки покрылись оболочками и бессознательно набирались опытом земных ощущений. Первая Раса растворилась в теле своего потомства через почкование.  Зародыши — «почки» кустились на родительском теле Первой Расы, питались их естеством до тех пор, пока не поели своих родителей полностью, аура родителя «вошла» внутрь организма своего дитяти и просвечивала изнутри. Со временем, когда человек «покрылся» плотным телом, внутреннее тело, сложенное из тонкого состояния материи, к моменту пробуждения разума уже не было заметно.
       — Обидно, — Гарин усилием подавил зевоту.
       — Вторая Раса — гигантские прозрачные существа без чувств, лучшие из них сформировали Третью Расу — первую цивилизацию нашей планеты. Блаватская утверждает, что обнаруженные на далеком острове Пасхи в Тихом океане шести-девятиметровые скульптуры плоскоголовых людей, лица которых смотрят на восток, есть копии людей Третьей Расы. История Третьей Расы заканчивается на Гималаях триста миллионов лет назад, когда случился очередной потоп. Закат этой Расы сопровождался тем, что двуединые яйценосные люди разъединились на мужские и женские особи, человек научился сочетаться и порождать. Те, кто не имел Искры — разума, спаривались с самками животных.
       — Что поделаешь, горцы — народ горячий, — Петр Петрович шумным вздохом замаскировал смешок.
       — От этих «браков» пошла раса согбенных чудовищ, покрытых рыжими волосами…
       — Почему же непременно рыжими?
       — ...., ходивших на четвереньках. Зверь, в крови которого появилась человеческая кровь, оказался злым и агрессивным.
       — То есть, чистые, но безмозглые прототипы людей, занесенные сюда инопланетным ветерком, совокуплялись с большими обезьянами, и вот он — Гомо Сапиенс! — Гарин забавлялся от души.
       — Нет, появившаяся Четвертая Раса образовалась из достойнейших представителей предыдущей, первые по фенотипу люди — атланты. Они обладали невероятной физической и психологической силой, но использовали свои способности во взаимных войнах. А с обезьянами, Микки, все шиворот-навыворот, Блаватская считает, что не человек произошел от обезьяны, а обезьяны от нас, людей.
       — Вот как! — изумился Гарин.
       — Неисправимо порочные атланты мужчины с удовольствием занимались сексом с «узкоголовыми» самками, теми, кто бегал на четвереньках. Впрочем, эти «узкоголовые» были гибридами — потомками самок животных и людей Третьей Расы. От совокупления атлантов с самками звероподобного потомства появился предок человекообразной обезьяны.
       — Какое моральное падение: атлант — отец обезьян! — язвил инженер, каверзно подхихикивая.
       — А помните, Саари, странную оговорку «зверь» о первой жене Адама — Лилит, оброненную святым Иоанном в «Откровении»?
       — Как, и Адам туда же? Должно быть, эти полуобезьянки были чертовски привлекательными, — Гарин, уже не сдерживаясь, неприлично заржал.
       — Блаватская описывает Лилит так: очаровательная женщина с длинными, волнистыми волосами.
       — И Лилит она описывает, ай да мадам Блаватская! Затем произошел потоп?
       — Верно. Всемирный Потоп прослеживается в легендах каждого народа и у всех свой Ной. У индусов — Вайвасвата, у вавилонян — Ксиуфр, у шведов — Бельчамер, у греков — Девкалион. Древние германцы в преданиях сообщают, что Сыны Бога очистили Потопом Землю.
       — Дальше попробую догадаться сам, появилась пятая Раса. То бишь, мы, получается, не прямые потомки атлантов и даже не рождены от их греховного союза с «обезьянками», проясните?
       — Мы составляем Пятую, Арийскую Расу и родиной нашей Блаватская называет Европу.
       — Позвольте, профессор, даже я в курсе; арийцы переместились в Европу из Центральной Азии, и что прикажете делать с прочим людом: китайцами или семитами?
       — Китайцев, малайцев, монгол, тибетцев, венгров, финнов и эскимосов Блаватская записала не к Пятой, а к одной из подгрупп Четвертой Коренной Расы.
       — Чудесно, арийцы — это Пятая Раса, куда отнесли семитов не понятно, а о происхождении чернокожего населения Африки и вовсе опасно говорить вслух. Неужели вся эта сказочная теория только ради того, чтобы исключить возможность происхождения человека от животного мира, разорвать логическую последовательность, привнеся элементы мистики, инопланетного воздействия, опираясь на информацию, которой либо не существует, либо не проверить!
       — Вы зря так горячитесь, Микки. Я озвучил эту модель не от того, что разделяю изложенную точку зрения, но, согласитесь, и полностью отрицать ее неправильно. Мыслящий ученый всегда должен резервировать место для сомнения.
       Позади Гарина зашевелились колючие кусты, выпуская ободранного старикана.
       — Лазутчик? Будь посмелее, подойди, — Джонс являл собой справедливого льва, гнушающегося мизерной подачкой. — Скажи, старче, чем мы обидели вас? Разве мы не платили вам едой, топорами, ножами? Посмотри на своих женщин — они носят бусы, которые мы подарили им, а ваши дети — они с удовольствием жуют нашу жвачку. Я знать желаю: почему вы напали на нас? Не будешь говорить правду, спалю всю деревню, — профессор для убедительности потряс горящим факелом перед дедулей.
       Старичок пригорюнился, вздохнул и ответил:
       — Шаман сказал: пришельцы созвали злых духов, алчущих завладеть нашими бессмертными душами, прогоним нечестивцев.
       — Прохвост! Привести его ко мне!
       Старый индеец, пятясь крупом, уполз в репейник.
       — Мы немного отвлеклись, — заметил Гарин.
       — Да. Поговорим теперь о том, что известно, — Индиана перевел дыхание, — во всяком случае, считается научным. Полагают, что первая, натуфийская культура возникла одиннадцать тысяч лет назад. На плодородной ленте, протянувшейся от Персидского залива через Сирию, Палестину до Египта зародилось огородничество, что привело к появлению оседлой жизни. Первоначальные общины вряд ли насчитывали более трехсот человек, но к восьмому тысячелетию до нашей эры в Иерихоне проживало не менее полутора тысяч жителей. Примечательно, что иудео-христианский Ветхий Завет указывает, примерно, то же время создания Богом Саваофом тверди посреди вод — семь с половиной тысяч лет назад. В пятом-третьем тысячелетии до нашей эры в трех областях земного шара формируются древнейшие культуры: шумеро-вавилонская, египетская и эгейская. Чуть позже восходят дорийская культура долины Инда, связанная с Шумером и архаический мир Китая. Наиболее тесно обменивались информацией Шумер, Раннеиндийская культура, Эллинская и Египетская цивилизации. Начну с Шумера. Это место к югу от Багдада до Персидского залива. В коричневых иссушенных сегодня равнинах была плодородная почва. Ирригация развилась здесь в шестом тысячелетии до нашей эры. Система каналов обеспечивала достаточное количество питания, а это обязательное условие для возникновения городов.
       — Профессор, терзаюсь своим скудоумием, откуда, от каких корневищ произрос столь выдающийся народ? В основном-то, дураки плодятся на разных широтах.
       — Шумеры, как явствует из их клинописных табличек, так понимали свое происхождение: «Тростник еще не вырос. Дерево не было создано. Не был построен дом. Вся земля была — море. Потом был создан Эриду». Развалины города Ириду найдены к западу от Евфрата, теперь это место называется Тель-Абу-Шахрейн. Здесь до сих пор возвышается полуразрушенная храмовая башня.
Прямыми предками шумеров явились два народа, один, живший на севере Месопотамии — самарпанский, а другой на юге — убайидский. Мои коллеги археологи из Университета Кембриджа раскопали группу холмов, относящихся к шестому тысячелетию до нашей эры. В самом крупном из них Чога-Мами обнаружились городские кварталы, дома с колоннами. В шумерской легенде повествуется о расе чудовищ — полулюдей, полурыб, которые познакомили жителей шумерских городов с письменностью, обработкой металлов.  Найдена табличка, где представлена солнечная система с планетой Плутон, открытой современными астрономами шесть лет назад.
       — Обратно просматриваются атланты, либо чуткое руководство инопланетян, — не удержался Гарин.
       — Но, в самом деле, Саари, почему в высушенной безлесной равнине между Тигром и Евфратом люди вдруг спохватились рыть каналы и возводить плотины, в результате чего произошли поворотные изменения? Здесь выросли первые города мира. Ранняя шумерская литература предвосхитила легенды классической Греции и библейские истории. Расцвет шумерской цивилизации столь поразил современников, что, может быть, именно Шумер послужил прототипом рая в Ветхом Завете. Недавно нашли клинописную табличку, в которой прослеживается связь между шумерским мифом и библейской историей. В ней говорится о чистой и светлой земле, не знавшей ни болезней, ни смерти. В тексте встречаются слова Эдем и Адам. «Эдем» означает «дикая невозделанная равнина», а «Адам» — поселение на равнине. Интересно еще одно обстоятельство, по-шумерски «ребро» обозначается словом «ти», а божество, излечившее ребро стало называться Нинти, что могли перевести на древнееврейский, как «госпожа ребра» и как «госпожа, дающая жизнь». Игра слов вошла в библейскую историю об Эдемском Саде в связи с образом Евы, матери человечества — «госпожа, дающая жизнь». В первой книге «Пятикнижия» говорится: «из Эдема выходила река для орошения рая и потом разделилась на четыре реки». Одна — Евфрат, другая — Тигр, но где Фисон и Гихон? Во время войны я бывал в тех местах, выполнял особую миссию. Мой проводник, из местных, уверял, что река, которая сейчас называется Карун, берет свое начало в Иране и течет к Персидскому заливу, ее можно идентифицировать, как Гихон, а в песках Саудовской Аравии мы натолкнулись на высохшее русло, возможно, когда-то это было рекой Фисон. Как бы там ни было, в Шумере в течение пятого тысячелетия до нашей эры люди стали тратить меньше усилий для удовлетворения насущных потребностей, часть жителей получили возможность посвятить себя не только сельскому хозяйству, но и другим занятиям: ремеслам — гончарному делу, работе по металлу; административной деятельности, службе богам — так родилась цивилизация.  Удобные богатые города с дешевыми рынками и ступенчатыми храмовыми башнями все больше притягивали сельских жителей, в итоге, работать на полях становилось некому. Вода вымывала соли из почвы, снижалась ее плодородность. Приблизительно, к двухтысячному году до нашей эры Шумер ослабел, язык его народа позабыли, но шумерская культура не исчезла, она колыбель вавилонской цивилизации, получившей в наследство и шумерскую территорию.
       — Первая в истории сознательного человечества рукотворная экологическая катастрофа, — констатировал Гарин.
       — Есть и другое объяснение хирения шумерской державы: Евфрат изменил свое русло, ушел от стоявших на его берегах городов, оставив их на бесплодных возвышенностях. Семитские племена аморитов из Сирии и Аравии все прибывали, способствуя превращению Шумера в цивилизацию Вавилонии. Древний Шумер распространял влияние до Египта, в Сирии оно было более значимым, здесь закупались строевой лес и металл. Царь Саргон посылал шумерские войска в Центральную Анатолию и на Крит, существовали тесные торговые связи с городами Хараппской или протоиндийской цивилизации.
       — Индиана, я сейчас заблужусь в понятиях прошлых веков, — застенчивый намек не поразил цель, профессора нещадно мотало по штормовым волнам Всеобщей истории.
       — Хараппы обожали удобства. Купальни и туалеты насаждались в каждом доме, но влечение к опрятности губит. Начиная с середины второго тысячелетия до нашей эры, коренное дравидское население Индии вытеснялось на юг племенами ариев. Арии они же арийцы, взрастившие индоевропейскую культуру, как вы, Микки, справедливо заметили давеча, спустились в Индию с гор Тибета, другое направление арийской экспансии — Персия. Арии поклонялись солнцу, дождю, небу, верили в переселение душ, приносили им жертвы.
       — Вы разыгрываете меня, Джонс, специально водите окольными путями мифологической традиции, насилуя мою логику угодно вашему коварству. Не прикидывайтесь простачком — все шито белыми нитками: в глубине суровых Гималаев уединенно тлеет углями источник разума, ключ самопознания, он же таинственный манускрипт «Книга Дзиан». Арийцы разносят его искры по долине Ганга и Междуречью, из Вавилона благодатное мерцание просачивается в эллинский мир и Египет, а дальше, надо понимать, в изложении Моисея в Ветхий Завет и оттуда в Коран. Всех собрали: Блаватскую, ариев, шумеров, браво! К слову, не припомните, что Блаватская пророчит, в какие подлые личины мы обернем наш эфемерный дух?
       — Она предрекает гибель Европы и Америки: «и явится Шестая Раса, и теперешние человеки воспримутся, как уроды». Новая эпоха по Блаватской «Эпоха Женщины», «Эпоха Матери Мира».
       — Грубый феминизм.
       — Ваша альтернатива со всеобщей океанизацией тоже, как-то не очень греет душу.
       — Вас заботят перспективы спасения человечества от тотального истребления?
       — Нет, Саари, этого мне не постичь.
       — Вы тут хитро намекали, мол, кое-кто перевоплотится во что-то эдакое. Я же уповаю на возможность подчинения космической энергии, позволяющей преодолеть катаклизмы в обозримом будущем.
       — Подчинение космической энергии — вы переутомились?
       — Энергии ядерных реакций.
       — Саари, передовые майя вынашивали эту мысль лет за пятьсот до вашего зачатия. 
       — Ладно, Инди, не заливайте.
       — Микки, я честный археолог, слушайте, давненько я копал гробницу верховного правителя народа майя в Гондурасе. Невежественные местные бюрократы обвинили меня в разграблении могил. Избегая грубостей, мы с помощником, молодым индейцем знатного рода из племени киче, дали деру в Мексику — на Юкатане только что открыли свеженькую пирамиду майя. Мы проникли внутрь ритуальной комнаты, где перед обрядом «восхождения к богам» правитель морил себя голодом, пускал кровь своей жене и себе. Ей он прокалывал кинжалом язык, вставлял в отверстие веревку, пропитав которую, кровь стекала на приготовленную ткань. Себе он тем же кинжалом прокалывал половой орган и смачивал кровью ту же материю. Сие действо подводило его к степени экзальтации, когда начинаются галлюцинации. В этой комнате я обнаружил плиту с надписью на языке майя. Приятель индеец, знавший старинные письмена, перевел текст, содержавший информацию о принципе насильственного разложения равновесной системы, которую можно сравнить с моделью атомного ядра, при этом, как иносказательно утверждалось, высвобождается огромная сила.
       У Гарина вспотели ладони:
       — Где же теперь эта плита?
       — Должно быть, на месте, около Чичен-Ицы.
       — Переводчик небо еще коптит? — как можно равнодушнее спросил инженер.
       — Кабах? Живой он, я слышал, стал монахом-отшельником, поселился недалеко от тех мест, утвердился в дрессировке страстей греховных. О! Неужели к нам пожаловал местный властитель дум!
       Приземистый индеец с хорошо развитой мускулатурой и неуловимыми глазками — долгожданный шаман, чинно вышагивал по деревне, чем-то напоминая пощипанного, но очень бравого петуха.
       — Что надобно тебе, пришелец?
       — Мне нужно, свинья, чтобы ты обнажил правду: зачем вы напали на нас, зачем украли мумию? — Индиана проткнул взглядом туземца.
       — Вы осквернили святыню — потревожили вечный сон мертвого, вы нечистые.
       Инди, пластичный как дикий кот, прыгнул на духовного лидера здешнего общества, повалил его:
       — Саари, вяжите скорее!
       Джонс с Гариным поволокли опутанного ремнями аборигена к краю деревянного мостка — причала.
       — Говорю последний раз: не выдашь истину — подарю тебя рыбам.
       — Дорогой господин, не погубите! Тот, другой белый человек, выкормыш ехидны все науськивал: они охотятся за знаком вашего древнего бога силы, за Мана; им претит его свободная сияющая мощь.
       — Как выглядит Мана?
       — Большая голова из ослепляющего желтизной металла. Кормилец, не выбрасывайте меня бесталанного, я сниму с вас все заклятия.
       — Ты указал ему дорогу к алтарю?
       — Нет. Пощады, пощады молю!
        — Саари, ставим его. Беллок! Его проделки — убил бедного Гонсалеса, чтобы возбудить слабонервных дикарей, а после организовал пиратский налет на наш лагерь, их корявыми руками покусился заграбастать чужое добро, теперь мумия другим отдана и вовеки пропала. Но, как он пронюхал о золотой башке?!
       — Индиана, вы пугаете меня, разговаривая с собой; кто такой Беллок?
       — Тоже — археолог, мой заклятый конкурент. Мерзкая французская жаба — вот кто он!
       Рядом шмякнулся одурманенный сном Бенеш.         
       — Не ушиблись, мой друг? — спросил из привычной вежливости профессор.

(6 - Граница Мохоровичича — югославский сейсмолог Андрей Мохорович в 1909 году при анализе загребского землетрясения 8 октября определил геологический слой, условно принятый за подошву земной коры.)
(7 - Идея перекликается с умозрением академика Опарина А.И.)
(8 - Так думал современник П.П.Гарина — академик В.И.Вернадский.)
(9 - Этой точки зрения придерживался и Л.Н.Гумилёв.)

*       *       *

       — Инди, у нас неприятности, — Мелани, увлекла профессора в сторону.
       — Надеюсь, они совместимы с жизнью, или я отдамся на суд пираньям?
       — Фотопленка со снимками мумии и внутренних помещений пирамиды засвечена.
       — Каким образом?
       — Не знаю. К фотоаппарату никто, кроме меня не прикасался.
       Джонс остервенело хлестнул кнутом, выбивая из травы мириады брызг:
       — И в самом деле, пора топиться: у меня ничего нет, ни мумии, ни документального подтверждения факта находки. Битые черепки, да жалкие статуэтки, я банкрот.
       — Но Форест...
       — Тсс, об этом ни слова, — оборвал подругу Индиана.
       — Ай-яй-яй! Таки ай-ай-ай — он поел у меня все соленые крендельки! — пронзительно причитал Голдберг.
       — Что, что? — встревожился Бенеш.
       — Докладываю всем: это съело мои крендельки, — толстяк тряс за шкурку небольшую полосатую крыску.      
      — Сжальтесь над ним, Самуэль, в вашей воле судьба молодого шиншиллы, — безошибочно определила Мелани.
       Тарахтенье мотора с реки перекрыло крохоборные вопли. Возмущая гибельную стремнину, тряслась моторная пирога, дробя щербатой скулой встречную волну.
       На землю соскочил боевитый белый мужчина субтильного телосложения в соломенной панаме.
       — Я заждался вас, Форест, — вместо приветствия сказал Индиана.
       Голдберг и Мелани знали приехавшего, четверо заговорщически перешептываясь и многозначительно перемигиваясь, растянули пространство до пределов недостижимых для самого настойчивого слуха.
       Во второй половине дня сквозь осточертевшие атмосферные осадки Гарин различил скрюченную фигуру Фореста в раскисшей панаме и с ним Джонса. Инженер, незамеченный, подкрался к ним, замер.
       — Беллок наступает нам на пятки, нужно как-то сбить его с толку, — сглатывая скончания слов, напирал Форест.
       — Негодяй, неугомонный негодяище, он заслал в наши ряды соглядатая, бандит, и мы, Форест, переиграем его на этой подлости. Утром я демонстративно выйду из лагеря, Беллок помчится в погоню. Я буду уводить его от капища, вы, как стемнеет, поспешайте прямехонько туда, не подведите меня, дружище.
       За Гариным будто скрипнуло, он резко оглянулся. Никого. «Заваривается каша, уносить ноги надобно, умереть случайной жертвой — какой-то позор», — Петр Петрович аккуратно обходил хрустящие сучья.
 ¶
       — Друзья, обстоятельства принимают такой оборот, что я принужден срочно покинуть вас. Руководителем экспедиции назначаю мистера Голдберга.
       — А как же находки? — уточнил Самуэль.
       — Они достанутся Британскому Музею, как коспонсору нашего предприятия.
       Голдберг надул щеки, приобретая значительность пузыря.
       — Мистер Джонс, нельзя ли мне пойти с вами? — Бенеш преданно терся о штаны профессора.
       — Нет.  Позаботься о Мелани, — добавил Инди в оттопыренное ухо парня.
       Уоллос отвернулась к реке, видом своим протестуя против творимого Джонсом деяния.
       — До свиданья, мистер Джонс! — все голосили и голосили члены археологической команды, понимая, что не могут перечить фатальной неизбежности.
       — Не поминайте лихом, — отзывался профессор из-за зеленых декораций, ласкавших его ладную фигуру мокрыми объятьями. 
       В мутные тягучие воды Амазонки упал поникший цветок кувшинки Виктории-регии, раздавленный безжалостной злодейкой.

*       *       *

       Голдберг, усмиряя нервозность, присущую людям его психического склада, проявил себя толковым организатором. Через полтора месяца без новых потрясений и потерь исследователи древностей сошли на пристань Манауса.
       — Я приглядывался к вам, мистер Саари, вы кажитесь мне симпатичным парнем, держите — мой адрес в Сан-Луисе, в жизни всякое случается, — на прощанье Гарину сказал Рочестер.
       — Благодарю.
       Гарин поселился в отвратительной портовой гостинице с безобразным названием «Трюмная крыса». Неустроенность располагала к активным действиям. В госпитале Святого Франциска инженера дожидался конверт, подписанный ровным подчерком Зои Монроз. Гарин разорвал плотную бумагу, он прочитал:
«Гарин!
       Мы расстаемся. Здесь, в Манаусе мне повстречался давнишний знакомый. Помнишь, я как-то рассказывала про мой отъезд из России в 19 году с полковником Булгаковым (10), но был еще второй. На борту судна «Наварра» я закрутила отчаянный роман с молоденьким офицером-корниловцем, французским гражданином, теперь он удачливый бизнесмен, владеет в Бразилии крупными каучуковыми плантациями.
       Я слишком многое потеряла за годы, потерянные, извини за повтор, на проклятом острове. Мне хочется испытать иную судьбу, которой не знала прежде; освоить роль хранительницы домашнего очага достойного человека. Свои похождения постараюсь как можно быстрее забыть, пусть прошлое живет с теми, кто в нем остался.
       Приказываю, требую, прошу, не разыскивай меня.
Зоя М.»
       — Эх, Зоя, Зоя...
       Гарин онемевшими пальцами сложил послание, а затем в каком-то отрешенном состоянии изорвал его на мелкие кусочки.
       «Ничего не поделаешь, все дороги ведут в Сан-Луис», — он поплелся по провонявшей рыбой и мазутом улочке к порту.

(10 - Летом 1919г. Правительство Деникина направило в Париж делегацию генерала Драгомирова для установления более тесного контакта с союзниками, зарубежными эмигрантскими представительствами и эмиссарами адмирала Колчака. В составе делегации следовал ее финансовый консультант полковник Генерального Штаба Булгаков. При нем состояла двадцатилетняя красавица Зинаида Павловна Паникадилина — будущая Зоя Монроз.)


ГЛАВА 3
Перевертыши

       — Я знал, что мы встретимся, — Рочестер окутался дымом толстой дорогой сигары. — Будете виски?
       Гарин не отказался.
       — Мое знание людей подсказывает, что вы прожженный авантюрист, любитель испытывать судьбу.  Хотите возразить?
       — Продолжайте.
       — Я не знаю, какую игру вы ведете или вели, но мне нужен такой человек.
       — В чем заключается суть предложения? — сухо спросил инженер.
       Рочестер ухмыльнулся, заложил большие пальцы рук в карманы жилета. На левом мизинце изумрудом вспыхнул перстень.
       — Вам нужны деньги?
       — Допустим.
       — Тогда вот на первое время, — мистер Рочестер уронил на синее сукно стола пачку засаленных бразильских ассигнаций. — Пока мне от вас ничего не нужно. Приоденьтесь, наймите порядочную гостиницу. Кажется, миссис Саари покинула вас? — ухмылочка на шершавом лице Рочестера растянулась шире.
       — Почему вы знаете?
       — Несмотря на свою грубую внешность, я тонко чувствую людей, и их жизненные обстоятельства не составляют для меня тайны.
       — Предположим, я соглашусь, что дальше? — Гарин спрятал глаза.
       — А дальше, Микки Саари, я отведу вам роль в моей партии, и ее придется добросовестно исполнить.
       — Вы ошибаетесь, я никогда не играю по чужим правилам — я самостоятельная фигура.
       Мистер Рочестер откинулся на спинку стула, изучал непроницаемое лицо Гарина.
       — Я все более убеждаюсь, что, ставя на вас, делаю правильно, — сквозь зубы, продолжил он. — Но согласитесь, на сегодняшний день у вас нет другого выбора, кроме моего предложения.
       — Выбор есть всегда, — Петр Петрович многозначительно повел бровью.
       — Например?
       — Например, немедленно встать и уйти отсюда.
      — Ладно, в скором времени я посвящу вас в свои планы.
       — Давайте условимся сразу, — резким тоном сказал Гарин. — Я согласен быть только вашим компаньоном с правом принятия решений и при полной осведомленности относительно подноготной дела, и никак иначе.
       В блюдце с хрустом сломалась недокуренная Рочестером сигара.
       — С вами любопытно будет сотрудничать, Саари.

*       *       *

        В южном полушарии занималось лето. Гарин и Патрик Рочестер прибыли в Монтевидео, убогий пыльный городище, преимущественно застроенный грязными лачужками, приплюснутыми друг к другу. В центре — большой католический собор, непременный атрибут всех латиноамериканских городов, напротив — здание президентского дворца — убежище местного диктатора.
       Потрепанный таксомотор катил подельников в самый приличный отель уругвайской столицы.
       — Саари, меня мучает один вопрос.
       — Какой?
       — Зачем вы подслушивали разговор Джонса и Фореста?
       — Вы следили за мной?
       — Не за вами, а за теми двумя.
       — Это вы шпионили за профессором по поручению Беллока, — догадался Гарин.
       Патрик показал синюшную десну:
       — Какое нелестное определение «шпионил» — я выполнял свою работу, и только.
       — Надеюсь, Беллок остался доволен вами?
       — Не сомневайтесь, но мне надоели умники, пора заняться настоящим делом. Как вы смотрите насчет знакомства с местными красотками, Саари?
       — Пожалуй, — вяло отозвался инженер.
       Автомобиль затормозил возле тяжеловесного здания отеля.
      — Встретимся в восемь вечера в местном баре, — Рочестер упруго выпрыгнул из машины.
¶
       Гарин, выйдя из билдинга Главного Штаба уругвайской армии, деловой походкой направился на Центральный телеграф. Здесь на имя Урхо Лари он получил телеграмму из Буэнос-Айреса: «Деньги автоматически зачисляются на ваш счет при поступлении подтверждающего сообщения, согласно договоренности». Петр Петрович взял неудобное перо, часто макая его в чернильницу, написал на бланке с пометкой «Молния»: «Буэнос-Айрес. Филиал Нью-Йоркского коммерческого банка. Управляющему лично. Груз вышел, прошу проверить. Урхо Лари».
       Спустя двадцать минут Гарина пригласили к окошку «До востребования». Он держал в руках очередное послание. «Оговоренная сумма полностью зачислена на ваш счет. Управляющий Айзек».
       Теперь инженер вразвалочку прогуливался по бульвару, нахально провожая взглядом встречных барышень. Завернул в небольшой кафешантан. Раскрыл «Пари Матч». Полистал. Местная публика не заслуживала внимания, бросил журнал рядом с ополовиненной дымящейся чашкой кофе, двинулся дальше, напевая непристойную русскую песенку, вдруг выхваченную памятью из воспоминаний далекого детства.
       В назначенный срок инженер сел на высокий табурет перед сверкающей стойкой бара гостиницы. Бармен искусно маневрировал освещением в зале, создавая сложную световую мелодию. Рочестер задерживался. Гарин заказал мадеры, закурил длинную папиросу, распространяя вокруг приятный аромат отличного табака.
       Появился Патрик, слегка навеселе, в компании двух впечатляющих спутниц, слепивших яркими пятнами платьев. Одна — великолепная мулатка, царапающая вегетатику мужских органов безбрежными манящими глазами и ее подруга, высокая броская блондинка, сродни идеальному манекену.
       — Девочки, поздоровайтесь с мистером Саари. Моя Жужу, — Рочестер, обняв куколку ниже талии, привлек к себе мулатку. — И неотразимая Инга. Сегодня будет только шампанское!
       Веселье, похожее на ведьмин шабаш, развивалось по проверенному сценарию, набирая адские обороты. Прекрасный игристый напиток бешено пенясь, вырывался из фужеров наружу. Официант не успевал менять полные окурков пепельницы.   
       — Котик, нам пора, — протянула шикарная Инга, вытаскивая Гарина из-за стола.
       Рябь в глазах инженера двоила неустойчивые образы действительности.
       — Ты немка? — спросил он, пытаясь как-то собрать ускользающее сознание.
       — Нет. Меня привез сюда из Амстердама один красавчик, ну, а потом, обычная женская история.
       — Все, мы дошли. — Гарин толкнул дверь в номер.
¶
       Петр Петрович проснулся от раскалывающей голову боли. Его мучительно тошнило, все тело дрожало, пробегали судороги. Он толком ничего не мог вспомнить о прошедшем вечере. Так худо от спиртного Гарину не было никогда. «Мне что-то подсыпали», — решил страдалец. Инженер залез под холодный душ, отмокая, постепенно оживал.
       Гарин постучал в номер Рочестера. Ни звука. Он оглянулся — в коридоре никого. Гарин навалился на дверь, она, незапертая, подалась. В комнате на полу распластался голый труп сильного мужчины с перерезанным горлом. Стены, мебель забрызганы кровью. На ковре — липкая лужа. Лицо и голова покойника без кожи, волос, глаз — голый обуглившийся череп, как будто голову поливали концентрированной кислотой. На левом мизинце убитого тускнел перстень с зеленым камнем.
       Гарин перерыл чемоданы, наваленные кучей в углу. Все личные вещи Патрика, его документы, бумажник были на месте, исчез только саквояж. «Бедняга Рочестер. Наверное, Жужу и Инга не простые шлюшки, срочно смываться», — лихорадочно думал инженер.
       Собрав минимум вещей, он поторопился на улицу. От гостиницы за суетящимся Гариным незаметно крался допотопный «лорен-дитрих».
       Гарин почувствовал, как сзади на него набросились. Натренированная рука прижала к его носу влажную губку, усыпляя ощущением прохлады…
       Петр Петрович пошевелился. Черный паук, зашитый в панцирную броню, щекотал лицо мохнатыми членистыми лапками, Гарин смахнул отталкивающее насекомое. Терпкий запах опилок, покрывавших земляной пол, на котором валялся инженер, возвращал к реальности. Рассеянный дневной свет пробивался откуда-то сверху. «Если это не могила, то, наверняка, я в погребе», — заключил несчастный. Он не ошибся. Над головой растворился люк, пленника извлекли на поверхность.
       — Милый Саари, мы так хорошо отнеслись к вам и вашему другу, и вдруг такой конфуз.
       — Вы не получили деньги, — прохрипел Гарин, ему было совсем плохо.
       — Как вы догадались?
       — Послушайте, Родригес, я сам ни черта не понимаю. Вчера вечером меня отравили, Рочестера я нашел утром мертвым в его номере.
       — Славно. Но где же деньги?
       Гарин часто дышал:
       — Мне дурно. Помогите и дайте подумать, иначе вряд ли генерал Горилос получит свое вознаграждение.
       — Оставьте его, полковник. — К допросу присоединился Горилос. — До вечера, гринго, советую проявить смекалку или я прикажу сварить тебя заживо.
       Инженер дернул веками, вновь лишился чувств.

*       *       *

       — Опишите стерв подробнее, — Горилос подпер студенистый подбородок кулаком, задумчиво разглядывая душу Гарина.
       Инженер, несмотря на то, что мысли все еще путались в его стопудовой голове, собрался с силами и закончил свой рассказ.
       — Блондинку Ингу из Амстердама найдем без труда, — генерал дал отмашку Родригесу, тот стремглав удалился. — А вы пока останетесь здесь. Будете нашим гостем, — Горилос нехорошо улыбнулся.
       — Не считаю, это разумным.
       — Что предлагаете?
       — Напротив, лучше я появлюсь на виду.
       — Зачем?
       — Точно не знаю. Возможно, демонстрация моей свободы повлияет на поведение воров, они занервничают, сделают какой-нибудь ход, который обнаружит их.
       Горилос прикрыл глаза, молчал долго.
       — Попробуем и это.
¶
       Сведения об Инге собрали, но сама она бесследно исчезла.
       — Плохо ищите, Родригес! — рявкнул генерал.
       — Я допускаю, что она у Ге Равы.
       — Плевать на ваши домыслы. Искать ее и ту, вторую — это приказ! Перевернуть вверх дном все бордели и притоны. Допросить всех шлюх и сутенеров страны поголовно! Любых подозрительных — на заметку.
       Гарина поселили на конспиративной квартире контрразведки уругвайской армии в одном из центральных кварталов столицы. Ежедневно он под присмотром дюжины молодцов в штатском фланировал по людным улицам, магазинам, прочим общественным местам.
       Главное наблюдение, которое огорчало его — он не видел подлинной возможности изменить свое положение; опека казалась очень плотной.
       — Послушайте, Родригес, нельзя ли сделать мою охрану менее многолюдной, ваших гвардейцев видно за версту. Я сомневаюсь, что кто-нибудь захочет вступить в контакт со мной в окружении такой рати.
       — Потерпите, скоро охрана вам не понадобится.
       — Вы нашли этих дряней?
       — Шутить изволит господин хороший. Терпение генерала не испытанное средство для продления земных дней, вам не позавидуешь.
       — Какой смысл в моем истреблении, моя смерть не вернет вам ни денег, ни оружия!
       — А какой смысл в вашем существовании? Генерал уничтожит вас просто так, как червяка.
          После столь определенного разговора с полковником Гарин просчитал перспективы своего будущего. «Если я верну деньги, меня убьют, как ненужного свидетеля, а если деньги не отыщутся, меня опять же ликвидируют», — обдумывал реалии Петр Петрович, поднимаясь на второй этаж аляповатого дома, где помещалось его убежище.
       Вопль изумления сорвался с уст джентльмена фортуны. В прихожей неуклюже застыли двое его охранников, противоестественно безучастные к течению времени.
       — Молчать! — прошипел элегантно одетый молодой латинос с франтовато подстриженными усиками, наступая на Гарина.
       Инженер заподозрил, что в его руках томится вороненая сталь пистолета с глушителем. Неизвестный неблагородно втолкнул Гарина во внутренние покои. В спальне, на его кровати нежился еще один тип: лет около тридцати пяти, умные злые глазенки под глобусом лба, подчеркнуто резкие движения. На левой руке черная кожаная перчатка.
       — Кто вы? — удивился инженер.
       На его не в меру простодушную голову обрушился мастерский удар, Гарин рухнул мешком.

*       *       *

       Горилос, забыв о приличиях, врезал полковнику Родригесу стеком поперек лица:
       — Всех на ноги! Действовать с утроенной энергией! Больше никаких ошибок!
       Родригес взвыл, закрывая промокашкой окровавленное лицо, опрометью кинулся прочь.
       Четыре дня авральных мероприятий дали первые результаты: нашли голову Инги — без обольстительного тела, и второе: окончательно установили, что Микки Саари похитили повстанцы Ге Равы. Генерал пребывал в бешенстве; Родригес, наложив несколько швов на глубокую рану, залег в лазарете.
¶
       — Давайте мыслить логически, — увещевал бандитов пытаемый Гарин. — Рочестер мертв, Горилос хватает меня, а денег все равно нет.
       — Я не учитель математики, чтобы упражняться в логике, просто открой мне: кто, где? — меланхолично сказал астеничный Ге Рава.
       — И мне то же интересно, — Гарину растягивали руки и ноги, суставы конечностей опасно трещали.
       — Пропавшие средства, — Рава индифферентно взирал на разделяющееся тело, — принадлежали не мне лично, это достояние угнетенного люда моей несчастной страны.  Для таких как ты деньги — инструмент достижения удовольствий; мечтаете отдать каждую секунду вашей сорной жизни наслаждению. Сластолюбцы, переоценивающие свои посредственные способности, вы оскверняете мир своим рождением. Теперь тебе придется самому испытать боль, чтобы понять нашу.
       — Я помогу, помогу вам вернуть все, — выпалил инженер, у него захрустел позвоночник.
       — Да? Это уже дело. — Ге Рава поднял левую руку; двое с дивными бородами, крутившие лебедки сделали передышку.
       — Если деньги не у вас, не у Горилоса и не у меня, то они должны быть у Рочестера, но он мертв. Я предполагаю, что деньги у Жужу.
       — Никакой Жужу не существует, — скучно сказал Рава, подавая дирижерский знак усердным костоломам.
       — Подождите, подождите, может быть Жужу вымышленный персонаж, за ним скрывается кто-то другой?
       Предплечье Равы окоченело в неопределенном положении.
       — Кто вывел вас на меня? — Гарину казалось, что сейчас у него разорвутся легкие.
       В лице Ге Равы что-то переменилось. Он нахмурился, отвернулся от истязаемого.
       — Ослабьте струны. — В душе Ге Рава был художественно утонченной личностью, пыточный стол чем-то напоминал ему гитарный гриф. Он окончательно опустил кисть в плотно облегающей перчатке. Ге зыркнул по-волчьи, предвкушая аппетитную расправу:
       — Клеймить падаль!
       Гарин взвыл. Запахло паленым мясом, инженеру жгли бок печаткой в виде пятиконечной звезды.
       Вечером Ге Рава возобновил неприятный для Гарина диалог:
       — Физические язвы не беспокоят или разваливаешься от уныния?
      — Знаете ли, бодрюсь.
       — Я, как черный доктор, несу тебе смертельное исцеление, прими его символ — красную гвоздику — визитную карточку нашей революции.
      — Высокая метафора, сеньор Рава.
       — Вот что,гринго, — сказал Ге певуче, — твой грязный намек отбрасывает тень на верного товарища, если дуришь нас пустышкой, лучше тебе умереть сегодня.
       — На пороге великого суда нет духу ерничать, торопитесь, Горилос разыскивает ее, он может добраться до ваших капиталов первым.

*       *       *

     Старенький «форд-Т» был забит до отказа. Гарин в обществе отпетых бородачей сидел в багажной части автомобиля. Машина долго прыгала на ухабах лесной дороги, рискуя рассыпаться на составляющие части. Пересекая небольшое поле, водитель резко затормозил — пассажиров увлекло вперед; фордик бездумно атаковал страус нанду. В птицу полетели томаты, она скоро отстала под гогот и улюлюканье развеселившихся людей.
       Около пяти часов дня въехали в маленькую и очень бедную деревушку. Большая часть жителей сразу попряталась, немногие вышли с радушными приветствиями. Гарин, с трудом разбиравший испанскую речь, не мог ухватить сути происходящего. По прошествии получаса вернулся мрачный Ге, посетивший одну из хибар.
       — Что мы забыли здесь, сеньор Ге Рава? — как можно вежливее спросил инженер; обезображенный бок не давал о себе забыть.
       — Здесь живет его мать.
       — Чья?
       Лицо Ге Равы исказилось неприятной гримасой:
       — Наш товарищ в действительности оказался женщиной.
       — Жужу?
       — Я знал его как Жоржа. Ее полное имя Жозефина Санчес Оливейра Этуш, — Ге брезгливо плюнул, тонкие губы его кривились, на глаза навернулись слезы.
       «Эге-гей, приплыли», — подумал Гарин.
       — Команданте! Нас окружают солдаты! — вопил на бегу наблюдатель, предусмотрительно выставленный за околицей.
       Петр Петрович услышал, как с юга, откуда они приехали, затрещали сразу два пулемета, разметая хилые постройки. С противоположной стороны в селение ворвался конный отряд, его поддерживал беглым огнем артиллерийский броневик. Гарина швырнуло в сторону, он закатился в неглубокую воронку. Сбоку замертво рухнули оба бородатых мучителя, их сандалии из старых автомобильных покрышек дымились. Вблизи воронки, где затаился инженер, взлетел на воздух от прямого попадания снаряда «форд». Гарин приметил, как, прячась за черный дым горящей машины, Ге Рава метнулся по направлению к лесу. «Нужно держаться ближе к нему, он опытный, выведет», — сообразил Петр Петрович. Петляя, как заправский заяц, инженер пустился со всех ног вдогонку за команданте.
       Гарин настиг задыхающегося от спринтерского бега по пересеченной местности Ге километрах в четырех от побоища, в небольшой лощине. Оба прислушались: звуки погони не выдавали себя.
       — Уходим дальше! — Гарин повлек Раву за собой.
       Они забрались глубоко в чащобу, на небольшой полянке повалились на траву.
       — За что вы так самозабвенно сражаетесь? — спросил инженер.
       — Счастье народа горизонт моих бескорыстных помыслов.
       — Вы удостоились ручкаться с многоликим счастьем?
       — Ты — чужак, тебе не понять чаяния простого крестьянина.
       — Извините, команданте, вы тоже не смахиваете на пахаря, наверное, недоучившийся студент?
       — Не имеет значения, я знаю душу своего народа.
       — Красивые слова, не кроется ли за ними мать порядка — анархия разрушения?
       — Невежда, я оперирую безотказным инструментом марксизма.
       — Питаю искреннюю неприязнь к «измам». Любая политическая или другая внушаемая со стороны идея, это мозговая кастрация, она стремится подчинить меня, исподволь подменить исконное мнение, губит целую вселенную в моей голове. Чтобы не попасть в зависимость от внешних сил остается ежечасно тренировать свой рассудок.
       — Я сразу раскусил тебя. Ты — жадный беспринципный капиталистический паразит.   
       — А я думаю — разве мы не похожи? У обоих в груди теснится азарт игры продуманной, расчетливой. И вы не менее меня влюблены в себя до восторга. Пусть цели борьбы различны, но интрига ее и смысл один — любоваться собой, развлекать ненасытный ум шахматными комбинациями, которые всякий раз приводят не к отвлеченному эндшпилю, а к запаху свежей крови. Раньше я грезил о власти над миром, глупец, а когда стало нечего добиваться, то понял, что попал в ловушку скучной жизни…
       — Лжешь! Я переверну мир с помощью моей борьбы. Единственная вещь на свете, которую я домогаюсь, это абсолютная власть справедливости! — глаза марксиста вспыхнули глянцем сумасшедшего вдохновения.
       Инженер, не колеблясь, закрыл бы их, но, увы, не сейчас:   
       — Чего ее домогаться, домогаются матрон или девок, на худой конец; эта госпожа всегда задаром, как солнечный свет, она ежечасно с нами, другое дело, что мы не приемлем ее, потому что она — абсолютная справедливость — сумма многих ограниченных справедливостей, а эти во все дни в контрах друг с другом и со старшей сестрой.
       — Прячешься за буржуазные завирания, загнивающие поповские пережитки — не поможет, в любой серьезной дискуссии я размозжу твою тупую пропаганду методом материалистической дедукции, о, черт, оговорился, диалектики (11).
       Условный рефлекс на Ге Раву, выработанный болью, распался, Гарин улыбнулся: «Вот такие круглолобые выродки уверяют, что знают истину в последней инстанции».
       — Вы по-прежнему считаете, что я украл ваши деньги?
       Ге Рава игнорировал вопрос.
       — Вам не найти Жужу, необходим контакт с Горилосом.
       Команданте зашелся натужным мучительным хрипом.
       — Что с вами? — обеспокоился Гарин.
       — Твои друзья в Мексике продырявили мне одно легкое.
       Инженера не заинтересовал этот эпизод из бурной биографии товарища Ге.
       — Поймите, — гнул свое Петр Петрович, — вам и Горилосу нужно объединиться в поисках — тогда будет результат.
       — О чем ты, гринго?
       — Я должен навестить генерала, только я могу координировать ваши и его действия. Мы найдем оборотня.

(11 - Ге Рава, по простоте душевной, все напутал — метод не материалистической диалектики, а диалектического материализма.)

*       *      *

Клюшка четко щелкнула по мячу, он пролетел метров сорок и запрыгал по тщательно выстриженному газону. Горилос подъехал в миниатюрном электромобиле к месту падения спортивного снаряда. На лужайке мячика не оказалось, генерал взял очередную клюшку, пошарил ею в плотной стенке декоративного кустарника. «Куда он делся?», — сердился Горилос, продираясь сквозь жесткие посадки на другую сторону.
       — Вы не за этим, генерал?
       Горилос вздрогнул; перед ним стоял отливающий бронзой загара Саари. На вытянутой руке он держал мяч для игры в гольф.
       — Не делайте резких движений, вы под прицелом, — любезно предупредил Петр Петрович.
       Генерал непроизвольно оглянулся по сторонам:
       — Зачем вы здесь?
       — Кажется, вы все еще собираете по кускам тело прекрасной Инги, а мой маленький планчик сработал.
       Вчера Горилосу доложили, что найдены две женские ноги, каждая длиной один метр десять сантиметров и правая верхняя конечность, принадлежавшие, как утверждали знатоки, амстердамской красавице.
       — Откуда вам известно про расчленение?
       — У Ге Равы есть источник в вашем ведомстве, — Гарин, дурачась, подкинул мячик, он упал к ногам спортсмена. — Но я здесь не за этим. Генерал, ситуация еще более запутанная, чем мы все полагали прежде.
       — Кто это все?
       — Вы, команданте Ге и я.
       — Объяснитесь, наконец.
       — Мы искали маску — проститутку Жужу, на самом деле нам нужен молодой человек, возможно, его имя Жорж. Самое забавное, что и Жорж этот — липовый, под его личиной скрывается действительно юная особа женского пола. Ее настоящее имя нам с Ге Равой известно, но Раве одному не выудить его или ее, нужны возможности вашей службы, если,  конечно,  наш  объект  еще  не  покинул  Уругвай.
       — Страна закрыта с самого начала сделки, она могла бежать только через районы, контролируемые повстанцами.
       — Команданте дает руку на отсечение, что через его территории не прошмыгнула и мышь.
       Горилос скорчил рожицу:
       — У него уже нет одной.
       До Гарина дошло, почему левая кисть у Ге Равы постоянно в перчатке — под ней скрывается протез.
       — Генерал, вам желательно действовать сообща с Равой.
       — Причем здесь этот негодяй, он получил свое оружие.
       — Нет. Груз ушел в неизвестном направлении: или Рочестер, или Жужу вели более тонкую игру.
       — Невероятно! Канули и товар, и деньги?
       — Именно.
       Перекаченное жирными кислотами лицо Горилоса приобрело цвет спелого помидора.
       — Генерал, возьмите себя в руки, нам сейчас необходимы осмысленные действия, инсульты противопоказаны.
       — Оружие меня больше не интересует, мне нужна только оплата за него.
       — Это ваши с Ге Равой проблемы.
       — Я не буду открыто сотрудничать с изменником.
       — И не надо, координировать действия обеих сторон могу я, а на заключительном этапе вы разберетесь между собой по своему усмотрению.
       — Каков ваш интерес? — Горилос окончательно пришел в себя.
       — Жизнь.

*       *       *

      Революционеры держали в руках все бордели и иные заведения подобного рода, всю контрабанду, терроризировали помещиков в окраинных районах страны, там же собирали дань на нужды свободы с крестьян. Горилос полностью контролировал игорные предприятия, занимался тотальным крышеванием легального бизнеса, его контрразведка курировала пограничные переходы, порты, таможни, полицейскую службу, эскадроны смерти, имела своих людей в армии и гвардии.
       Гарин понимал, что без серьезной материальной базы, без излюбленного им в таких ситуациях фокуса с двойником ему не уйти в чужой стране от двух враждующих группировок. Нужно было сделать ставку на одну из сил. Садист-романтик Ге Рава не импонировал инженеру, но человекообразный Горилос нравился ему еще меньше. «Принимать решение придется в самом финале», — размышлял Петр Петрович.
       Жесткий розыскной пресс, с разных сторон направляемый Гариным, сжимал кольцо вокруг призрачной Жужу-Жоржа, близилась кульминация. Инженер постоянно анализировал информацию, поступавшую к нему с полярных флангов. Родригес лично доставлял последние сведения, добытые агентами спецслужб, как по легальным каналам, так и по тайным.
       — Все забываю спросить, откуда у вас такой мужественный шрам на лице, милейший?
       Полковник не оценил юмора, без церемоний, по-солдафонски прямолинейно ткнул стальной рукой балагуру в солнечное сплетение. Инженер закусил губу, согнулся. Известное время он не мог нормально дышать.
       — Будь полюбезнее, собака, ты пока на нашей территории, — процедил оскорбленный офицер.
       «Нет, положительно, эти военспецы настоящие животные», — отходя от боли на диванчике, думал Петр Петрович. Очухавшись, он подробно изучил сводку, составленную для него нарочно на английском. «Кажется, нашел!» — молнией мелькнуло в голове. Инженер отложил листки, прошелся по комнате, делая глубокие вдохи и выдохи, снова углубился в текст.  «Да, это удача. Лишь бы ничего не испортить, надо опередить всех — иначе погиб». Гарин отдернул занавеску на окне, теперь с улицы был виден горшок с геранью — условный сигнал сподвижникам Ге Равы: «Объект найден, отвлеките людей Горилоса». Инженер наблюдал, как знакомый ему элегантный тип с усиками, зевая, вплотную притерся к верзиле в котелке. Блеснуло длинное лезвие ножа, и сотрудник контрразведки, размякнув, отдался в объятия щеголя.  Убийца отбросил от себя мертвое тело, побежал по середине узкой улицы. Справа и слева из подворотен кучно вырастали агенты спецслужб, устремляясь за бегущим, паля на ходу из револьверов.
       «Превосходно. Пора», — Гарин, выходя из квартиры, приколол к бюро записку с адресом. За дверью его сторожил еще один человек Ге Равы. На лестничной клетке валялся задушенный в штатском, его котелок беззвучно катился по ступеням. Не говоря ни слова, Петр Петрович и неизвестный ринулись вверх по лестнице, забрались на чердак, оттуда по крышам соседних домов перемахнули на параллельную улицу, спустились по водостоку.
       — Быстро отсюда! — крикнул проводник Гарина водителю поджидавшего их автомобиля.
       Машина вздрогнула, взвизгнули шины. Окутавшись сизой гарью выхлопных газов, легковушка рванула на проспект мимо казарм президентской гвардии. 

*       *       *

     Гарин застал то, чего не ожидал. На колченогом табурете, за грубо сколоченным столом сидел неряшливо прибранный субъект. Орудуя алюминиевой ложкой, он поглощал тушенку из консервной банки. Ел Патрик Рочестер, живой, судя по аппетиту, невредимый. Петр Петрович со своим удалым помощником набросились на жующего. Рочестер до того растерялся, что не оказал сколь-нибудь серьезного сопротивления. Повстанец одним движением стреножил Рочестера, как это делают с молодыми бычками ковбои в Техасе. Поверженному тут же заткнули рот кляпом. У Гарина оставалось мало времени, с минуты на минуту здесь мог появиться сам команданте с подкреплением. Инженер, как заправский ворюга, обшарил сырое полуподвальное помещение. Саквояжа с деньгами не нашлось, но он узрел спрятанную за занавеской дверь. В другой комнате — чулане без окон, на широкой старой кровати спала Жужу. Увидев спящую, Гарин невольно залюбовался ее красотой, забыв на секунду о цели своего визита. Тонкая простыня точно огибала изящные линии молодого тела, напоминающего нежный бутон, готовый вот-вот раскрыться в великолепный цветок. Жозефина по-детски улыбалась во сне, и беззащитная прелесть ее выражения тронула сердце Петра Петровича.
       Проснувшаяся девушка пыталась вскочить, инженер навалился на нее, зажал мягкие сочные губы ладонью.
       — Молчи, — зашептал он, — ты пропала. Сейчас будет Ге Рава, он знает, кто предал его, и он понял, что ты не мужчина. Твой единственный шанс на спасение — уйти со мной, вместе с деньгами, разумеется. Ты знаешь, где они?
       Жужу утвердительно мотнула головой. Необъятные глаза, подкрашенные испугом, казались еще прекраснее.
       — Немедленно собирайся. До моей команды затаись.
       Гарин вернулся к Рочестеру. Инженер обратил внимание, что молодой революционер не силен в английском.
       — Мистер Рочестер, какая приятная встреча. А я, признаться, все это время оплакивал вас, как безвинно зарезанного в номере гостеприимного отеля.
       Петр Петрович вытащил кляп.
       — Саари, деньги у меня, давай все честно поделим и разминемся. У нас целых сто тысяч долларов, по пятьдесят тысяч на брата, — Патрик заискивающе ловил взгляд палача.
       — Поздно, любезнейший. Через мгновения сюда нагрянет товарищ Ге, над вами свершится революционное правосудие. Я поимею все — милая Жужу согласна помочь в этом вопросе. Да-а, еще Горилос сильно обеспокоен вашим здоровьем, хотя, скорее всего, он поживится вашим окровавленным трупом, уже второй раз.
       — Почему Горилос, ведь, генерал не получил деньги, значит судно с оружием не могло быть отправлено!
       — Ошибаетесь, несчастный. Я пустил груз налево и заработал на этом кругленькую сумму.
       — Что? Ты перепродал оружие другим?! — чуть не задохнулся от возмущения американец.
       — Да, — кротко ответил инженер.
       — Ты дьявол! — глаза Рочестера выражали страх и в то же время злобу.
       — Хуже, я — Гарин.
       — Кто?
       — Га-рин, — по слогам повторил Петр Петрович.
       Рочестер в изумлении открыл рот. Гарин воспользовался случаем и вновь заложил туда плотный кляп.
       — Прощайте, голубчик. Вы не виноваты, вы просто не знали, с кем связались, — самодовольно смаковал несостоявшийся диктатор вселенной.
       На улице свирепствовал надсадный кашель револьверов. «Сработало», — понял инженер. Юноша-революционер задергался, словно он марионетка в умелых и мозолистых ладонях падшего артиста, не зная, что предпринять.
       — Амиго, перед тобой лежит мистер Рочестер, тот, кто спер ваши священные деньги. Его нельзя оставлять живым, иначе команданте дюже разгневается, — коверкал испанские слова Гарин.
       Парень заулыбался — понял.
       Острая наваха вошла аккурат между ребер, неотвратимо разрезая на доли галопирующий миокард Патрика.
       — Ступай, помоги друзьям, Пинчос, — в комнате материализовался стройный молодец. Волосы его были тщательно заправлены под кокетливый берет, глубокие глаза смотрели властно, бархатную кожу лба прорезала тонкая складочка.
       Пинчос растеряно покосился на товарища Жоржа, послушно удалился во двор. В затылок ему дышали Гарин и Жозефина.
       — Где саквояж?
       — Здесь, под навесом.
       Гарин отщелкнул никелированные замки. Заботливо уложенные пачки стодолларовых купюр терпеливо дожидались хозяина.
       Револьверно-ружейная трескотня набирала обороты.
       Элегантный усач заметил улепетывающую парочку. Догнать их он не мог; правая штанина промокла от крови, еще в городе, когда он отвлек на себя агентов Горилоса, пулей ему продырявило икру. Боевик вскинул свой кольт, прицелился, но выстрелить не успел...
       В какой-то момент Гарину показалось, что они выбрались, но самообман тут же растаял. Хищнически обнаженные зубы, блестя желтизной золотых коронок, запечатлелись ганглиями зрительного нерва инженера. Полковник Родригес нанес убийственный хук справа, опрокинувший Гарина навзничь. Жорж ловким движением выхватил дамский браунинг и разрядил его в живот контрразведчика.
       — Сейчас же вставайте, как вас там... — Жозефина тормошила ногой Гарина.
       — Микки, меня зовут Микки Саари, — Петр Петрович сплюнул кровавую слюну вместе с резцами.

*       *       *

       Команданте с горсткой своих ускользнул из объятий Горилоса.
       — Ты говоришь, Пинчос, они ушли?
       — Да, товарищ Ге.
       Рава, не моргая, уставился на паренька. Тому, почему-то, захотелось опуститься на колени и зареветь, но он только заплакал.
       — Хорошо, Пинчос, у тебя будет возможность исправить ошибку.
       — Спасибо, спасибо, команданте, — всхлипывал юноша, размазывая грязным рукавом слезы по покрытым пушком щекам.
       — Я знаю, куда они направились, мы перехватим их.
       Гарин не прогадал, что выбрал Жозефину. Она отлично ориентировалась на местности, знала укромные тропы повстанцев и контрабандистов, у нее имелись свои тайные схроны. Путая следы, меняя направление, хитрецы пробрались к океану. В одном страшноватом местечке, где не ступала нога правоохранительных органов, Жозефина сторговала у знакомого братка небольшую моторную посудину.
       Гарин, девушка и саквояж, набитый долларами, пошли морем в страну Аргентину.
       — Почему ты не застрелила меня, когда на нас напал Родригес?
       — В обойме кончились патроны, — лаконично ответила медовая мулатка.
       Отставной берет полетел за борт. Теплый морской ветерок шаловливо перебирал ее густые волосы. Они замолчали, наслаждаясь охватившим их чувством безопасности.
       — Зачем вы убили Ингу?
       — Это Патрик. Я не сразу узнала. Похоже, она догадалась о масштабах операции, потребовала доплаты. Они не договорились, Инга, вспылив, пригрозила выдать нас.
       — Кого нашли в номере Рочестера?
       — Ночной портье.
       — Тебя не мучает революционная совесть за украденные народные гроши?
       Жозефина грациозно облокотилась о поручни  трапа,  сбегающего  вниз  к мотору, устало-томным  взглядом  обвела  Гарина,  подпирающего  штурвал:
       — Эти деньги добыты силой и наглым обманом. Я полностью разочаровалась в Ге. Его идеи об отъеме средств у одних в пользу беднейших, о всеобщей материальной одинаковости, так называемом, равенстве — развращают простой люд, возбуждают низменные, порочные основные инстинкты. Прикрываясь революционной фразой, орудуют бандиты в целях личного обогащения. Я не считаю предосудительным взять там, где властвует тьма невежества, зависть и сплошное надувательство. Сам он ... пошлый прохиндей, ошалелый психопат и извращенец.
       — Команданте на самом деле считал, что ты не женщина?
       — У Равы нездоровое воображение, его место в сексопатологической лечебнице.
       — А Рочестер?
       — Патрик. Он, конечно, не ангел, но это настоящий мужчина. Опасный, сильный, смелый, умный.
       — Кто же, по-твоему, я? — Гарин пытливо заглянул в чудесные глаза девушки.
       — Не знаю. Нас просто связывают сумка с чужими деньгами и обстоятельства.
       После полудня открылся берег.
       Их суденышко, переваливаясь с борта на борт, шлепало по волнам, завершая переход. Уплотняющиеся сумерки мутили синюю панораму, превращая ее в мираж, однако, Жозефина смогла разглядеть паровую шхуну, подрезающую их курс.
       — Микки, это он, — отрешенно сказала Жозе, зябко передернув плечами; внутренний холодок заполнял ей грудь.
       — Кто, Ге Рава?
       — Нам не уйти, — прошептала девушка.
       Инженер оглянулся на восток: яркая близкая луна не оставляла им шансов.
       — Жужу, прыгай в воду. Мы доберемся вплавь, а лодку направим вдоль берега, выиграем время.
       — Деньги, что будет с ними?
       — Забудь о них — бросай в море, пусть Рава лопнет от злости. Послушай, Жозефина, в Буэнос-Айресе у меня есть капитал, я не оставлю тебя. — Гарин смотрел на нее своим магическим пронизывающим пламенным взглядом.
       Рассчитывать больше не на что, бездонные глаза ответили: «Да».
       Инженер резко крутанул рулевое колесо, спутница вручила ему свою шелковую руку. Две тени сиганули в океан.
       Шхуна догнала пустую моторку. Ге Рава с соратниками обыскал ее: «Приманка, здесь ни денег, ни беглецов».
       — Они в воде! Полный вперед к берегу, всем смотреть в оба! — скомандовал вожак, срываясь на фальцет.
       Сильным течением Гарина и Жужу вынесло на широкую лунную дорожку.
       — Я вижу, вижу! — задыхаясь от радости, закричал Пинчос. — Вон они! 
       — Право руля! — гаркнул Рава. — С предельного расстояния всем открыть огонь! — Сам он изготовил к стрельбе ручной пулемет.
       — Быстрее, Жозе. — Гарин волок на себе обессилившую Жужу.
       Они перебегали неширокий пляж, когда с корабля началась интенсивная стрельба. Петр Петрович заметил, как впереди и чуть левее, около самых деревьев пунктирной линией зафонтанировал песок, длинные пулеметные очереди вздыбили пляж. Бегущие заскочили за первые пальмы. Вокруг валились срубленные свинцом ветки и листья, пули с визгом вонзались в стволы. Каждый шаг увеличивал надежду на спасение, преследовать их в густом темном лесу будет трудно. Внезапно Жозефина потяжелела. Гарин протащил ее еще несколько метров, остановился.
       Выстрелы прекратились. Шхуна уперлась носом в отмель, революционеры с задорным гиканьем, попрыгав в море, потянулись к берегу по горло в воде.
       — Что с тобой? — запыхавшийся Гарин склонился над Жозефиной.
       — Очень страшно. Поцелуй меня, — жарко выдохнула девушка. Инженер крепко обхватил ее голову руками... Он почувствовал, как женское податливое естество, выгибаемое конвульсией, агонизировало.
       Дура пуля угодила Жозефине Санчес Оливейра Этуш под левую лопатку, выйдя из внутренней поверхности левого бедра.
       Взгляд ее огромных, вдруг остекленевших глаз, навсегда поглотила бездна ночного неба.

*       *       *

        Гарин оторвался от преследователей под утро. Следующие сутки он отлеживался на берегу небольшой чистой речки, восстанавливая силы мелкой рыбешкой, которую ему удалось наловить руками. На другой день Петр Петрович направил стопы на юго-восток, намереваясь выйти к морю...
       Неделю инженер безнадежно плутал по лесу, прежде чем зеленая гуща расступилась. Он оказался на плантации неизвестной ему сельскохозяйственной культуры. За возделанным полем, на пригорке был разбит маленький парк, в тени которого уединилась фазенда хозяина. Полуживой Гарин напрямки двинулся к жилью.
       Он дернул за шнурок, за добротной дверью мелодичным звуком отозвался колокольчик. Через несколько времени врата отворились, на пороге стоял пожилой негр, седая щетина оттеняла шоколад кожи.
       — Сэр?
       — Мое имя Урхо Лари, не откажите в поддержке, — Гарин опирался нетвердой рукой о стену.
       — Кто там, Том? — в глубине дома проявилась фигура благообразного господина в безукоризненном платье.
       — Не знаю, маса, но думаю, необходимо наше участие. 
¶
       — Итак, мистер Лари, что привело вас в здешние края? — капитан Гастингс удобно сидел у вычурного камина, обстоятельно разглядывая неожиданного гостя.
       Накормленный и отдохнувший к вечеру Гарин теперь был в состоянии вести светскую беседу.
       — Благодарю вас, капитан, за помощь.
       — Протянуть руку нуждающемуся — долг всякого порядочного человека.   
       — О, как приятно общаться с джентльменом. Последнее время мне по роду своей деятельности доводилось иметь дело с людьми низкими или их несчастными жертвами, — инженер с удовольствием пригубил живительного коньяку.
       — В чем смысл вашей работы, если это не секрет?
       — Я частный детектив.
       — В самом деле? Мне везет с сыщиками, — в глазах хозяина засветились теплые искорки.
                — Как прикажете вас понимать?
       — В Британии у меня есть друг — Эркюль Пуаро, не слышали о нем?
       — Не имел удовольствия.
       — Это большой оригинал, он бельгиец, но величайший детектив Европы. Я ассистировал ему в трудных делах.
       — В таком случае, мой рассказ может показаться вам небезынтересным.
       — Я весь внимание.
       — По воле заказчика я очутился в милой соседней стране, где занимался весьма запутанной историей. Для прояснения положения вещей пришлось провести ряд сложных мероприятий, в результате которых обнаружилось следующее. Вообразите, капитан, лет двадцать назад в Вест-Поинте (12) на почве увлечения гольфом тесно сходятся два человека - молодой американец и представитель неназываемой мною державы. Из американского юноши получился прохвост, его с позором изгоняют из армии. Со временем он становится отпетым негодяем. Много позже, в Мексике, наш изгой знакомится с еще одним фигурантом этого дела. Проходят годы. Любитель гольфа из банановой республики превращается в горилоподобного генерала местной армии, а мексиканский друг американца, в его антагониста. В лесах и на полях несчастного государства разыгрывается не то революционный фарс, не то кровавая драма, не то гангстерский беспредел. И вот, однажды открывается, что, несмотря на патологическую взаимную ненависть и генерал, и его антипод — революционер нуждаются друг в друге, как плюс и минус. Причины банальны: вождю угнетенных масс необходимо оружие для продолжения «освободительного» действа, а генерал решил втайне от дружка президента немного заработать — «толкнуть» устаревшее оружие с армейских складов. Тут как тут появляется изрядно повзрослевший несостоявшийся офицер армии США.  Он предлагает сторонам за приличные комиссионные посредничество при заключении сделки. С собой он прихватил занятного типа, — Гарин самовлюбленно пригладил висок, — ему в тщательно подготовленной махинации была уготована роль жертвенного животного. Однако агнец не доверяет своему напарнику и, что еще забавнее, сам решил надуть мерзавца. По плану сделки американец работал с революционером, его компаньон — с отвратительным генералом. Нечестивый гринго берет деньги за оружие у доверчивого бунтаря и представляет собственную смерть. Деньги при этом, естественно, исчезают. Его товарищ на свой страх и риск отправляет транспорт с оружием не наивным повстанцам, а перепродает его еще раз, другим покупателям. Теперь участвовавшие в сделке остаются без денег и без товара.
       — Что случилось дальше? — волновался заинтригованный сюжетом Гастингс.
       Глаза Гарина потускнели, Петр Петрович беспричинно вспомнил вкус неповторимой свежести нежных губ Жозефины, почувствовал магнит ее зовущих глаз. Еще секунда, и он встряхнулся от наваждения:
       — Моей задачей было разыскать того, кто продал пароход с оружием третьим лицам. Я напал на его след, он здесь, в Аргентине, но это сугубо конфиденциальная информация, — подпустив доверительности, сказал Гарин. — Кстати, капитан, вы не посоветуете мне хорошего дантиста в Буэнос-Айресе?

(12 - Вест-Поинт — высшая военная академия США.)


ГЛАВА 4
Аргентинское танго

       Из приемника вырывались потускневшие от времени двухдольные звуки танго. Гарин давил и давил на педаль акселератора. «Как странно... Как удивительно сложилась ее жизнь, и какая чудовищная участь была уготована ее праху», — думал он, почти не замечая дороги. Полчаса назад Петр Петрович положил два скромных цветка на могильный камень, под ним, скрытая чужим именем, лежала та, которую он боготворил тридцать пять лет назад. Лишь высокое небо Италии разделило его скорбь.
       Избирательный инструмент человеческой памяти сепарирует ткань воспоминаний, откладывая мучительные в дальний угол сознания, спустя годы ящик Пандоры выдвигается, обнажая истлевшие скелеты.      
       Забытая мелодия танго возвращала назад в прошлое.

*       *       *

     — Дорогой граф, дуче чересчур театрален. За ним не чувствуется той уверенной грубой силы, как за его северным партнером. Мы располагаем конфиденциальной информацией из Берлина, что Гитлер собирается объявить руководству рейха о планах завоевания силой оружия Lebensraum (13) для Германии в ближайшие годы.
       — Утопия, немецкое государство не могло так быстро оправиться от предыдущего европейского конфликта.
       — Вы так считаете? Попробуем обратиться к фактам. После отказа Германии в двадцать девятом году платить по репарациям, Гувер (14) открыто поддержал позицию немцев, выдвинув идею о, так называемом, моратории на погашение платежей по всем международным долгам. Франция и Италия согласились, таким образом, произошел важнейший — экономический удар по Версальской системе (15). Созданный Банк международных расчетов занялся финансированием германской тяжелой индустрии и военного производства. Далее союзники (16) покидают оккупированные ими после войны промышленные районы Германии — Рейнскую зону и Саар. То есть, к тридцать второму году полностью утрачен реальный контроль за германской экономикой и промышленностью. В тридцать третьем Германия впервые после войны позволяет себе заметный внешнеполитический жест — покидает Лигу наций. События у нас в Вене в июле тридцать четвертого могли закончиться включением Австрии в немецкое государство на условиях провинции.
       — Согласитесь, что твердая позиция Муссолини спасла Австрию (17).   
       — Несомненно. Но другие союзники едва ли не сами открывают зеленый свет к вооружению Германии.
       — Вы говорите об англо-германском морском соглашении тридцать пятого года?
       — Да. Союзники перестали представлять собой единую команду. Англичане способствуют возрождению военно-морского потенциала Германии, а Франция, почуяв возможность угрозы, бросилась заигрывать с Россией (18).
       — Ах, французы... Я без ума от Франции, но не люблю племя ее населяющее. Увы, этот парадокс не постижим мне самому, — граф ди Сороно импозантно навел лорнет на жемчужное колье, подвешенное к шейке жены французского посла, выделявшейся горделивой осанкой на фоне своего обрюзгшего супруга. — У меня такое ощущение, что воспринимать их come il faute скоро станет дурным тоном.
       — В вас говорит отчаяние отверженного, — Аузенбах и ди Сороно расшаркались перед английским военным атташе.
       — Право, пустая сплетня.
       — Полноте, я знаю, что вы, как настоящий итальянец, не можете пропустить ни одной хорошенькой мордашки, — сказал Аузенбах мягко, с уловимой порцией иронии.
       — Я расценю это как комплимент. И все же французы уже не те. Победа в последней войне досталась им непомерной ценой. Казалось бы, они триумфаторы, но дух их сломлен, они более не способны к длительному сопротивлению.    
      — Примечательное наблюдение, — второй секретарь австрийского посольства вытер салфеткой длинные усы, слегка намочившиеся в шампанском. — Французы слабы духовно, без устойчивой опоры в Европе, а немцы и Муссолини все-таки нашли общий язык на почве Испании (19), не так ли?
       — Наш Бенито — поэт фашизма, а Шикельгрубер (20) примитивный последователь.
       — Такие эстетические тонкости не имеют значения. Главное в другом: Германия стремительно перевооружается, у ее руководства есть конкретно определенные цели и методы их достижения, в стране возрождается дух железных тевтонов, у Германии появляются стратегические союзники и не только в Европе. Ее дипломатия, каверзно выхватывая из строя потенциальных противников   то одну, то другую страну, привлекает их на свою сторону, позволяя последней решать свои узкие амбициозные задачки (21). Франция же год от года теряет в весе на континенте, внутри страны очевидна ситуация политической нестабильности. Англичане своим двусмысленным поведением провоцируют Германию к эскалации напряженности. Боюсь, в скором времени вся Центральная Европа замкнется в границах Тысячелетнего рейха.
       — При столь обобщенном видении проблемы, кажется, что ваши выводы не лишены смысла, но все дело в мелочах, и эти «мелочи» существенны. У нас есть вполне надежные сведения, — ди Сороно понизил голос, — если бы Франция в марте прошлого года применила силу во время захвата немцами демилитаризованной зоны, германские генералы низложили бы Гитлера и очистили Рейнскую область. Они — военные профессионалы прекрасно отдают себе отчет в слабости вермахта в материально-техническом отношении. Разрекламированная программа перевооружения принесет свои плоды не ранее, чем лет через пять, — граф наставительно посмотрел на Аузенбаха.   
        — Досужие разговоры не имеют ничего общего с системным анализом обстановки. Сегодня важна качественная составляющая оружия, а не количество. У союзников от мировой войны в арсеналах хранятся горы устаревающего железа. За последние два десятилетия научная мысль продвинулась далеко вперед. Германия, освобожденная от старья согласно статьям мирного договора, создает новые типы самолетов, танков, орудий. Именно это качество, плюс четкие задачи, все помноженное на политическую волю и прошлый военный опыт, позволяют наблюдателю делать определенные прогнозы.
       К беседующим приблизился молодой человек романской наружности. С раскованностью, присущей людям высшего круга, он вступил в разговор, не боясь разрушить его канву.
       — Там, где встречаются два дипломата, рискуешь невольно спровоцировать международный конфликт неверным словом, а где их такое множество — не знаешь, как правильно сесть на стул, — денди обладал особой утонченностью манер, широко распространенной среди лиц света.
       — О! Сеньор Нови, как поживаете? — граф и Аузенбах приятельски поздоровались с подошедшим.
       — Инспектировал свои рудники в Чили и застрял в Буэнос-Айресе. Я вижу сегодня здесь весь свет и полусвет Аргентины, — едко брызнул словами Паоло да Нови.
       — Американцы, как всегда, широко демократичны, — ди Сороно изобразил выражение нарочитого простодушия.
       — Я бы сказал, неразборчивы, — подвижные глаза Нови шныряли по залу.
       — Не будем строго судить, сегодня их праздник, — смягчил резкость высказывания Аузенбах.
      — Как можно судить аристократов, зачатых на скотобойнях? — Нови, казалось, не брал в расчет положение собеседников.
       — Вы бы видели, что творилось в Буэнос-Айресе в декабре, какие типажи, какие туалеты, — не выдержав натиска, сдался ди Сороно. — Янки созвали чрезвычайную межамериканскую конференцию по сохранению мира, съехались представители всех государств обеих Америк. Рузвельт снизошел, засвидетельствовал почтение нашему медвежьему углу.
       — Каков он?
       — Мил, улыбчив, кажется, неплохо образован.
       Сеньор Нови, заметив в расфуфыренной толпе гостей знакомое лицо, кивнул.
       Высокий швед ответил на приветствие взмахом огромной руки. Подле белобрысого великана почтительно безмолвствовал олицетворяющий собой последний крик моды Петр Петрович Гарин.
       Он был в числе приглашенных на большой прием в посольстве США по случаю Дня Независимости. Инженер пришел сюда, полный достоинства, безукоризненно постриженный и выбритый, элегантный вплоть до последних мелочей костюма. Булавка с крупной черной жемчужиной красовалась на его красном галстуке, через другую такую же жемчужину был продет шнурок от пенсне, накрахмаленные манжеты сорочки жестко обхватывали запястья, воротничок идеально прилегал к кирпично-смуглой шее. Лакированные штиблеты не оставляли сомнений в отношении их лондонского происхождения.
       Благодаря рекомендательным письмам капитана Гастингса, в одно мгновенье преображавших людей, и приличному счету в солидном кредитном учреждении Гарин быстро акклиматизировался в Буэнос-Айресе. Местная иностранная колония приняла его вполне благожелательно. В короткий срок Петр Петрович свел знакомства с заметными персонажами аргентинского бомонда. Первоначально в его планы не входило надолго задерживаться в Аргентине — его занимала мысль о загадочной плите, найденной Индианой Джонсом в Мексике. Однако, попав в комфортные условия, инженер решил дать себе передышку. Он занялся здоровьем, нанял репетиторов английского и испанского, выучился модным танцам. При помощи специального педагога ему удалось обуздать свои причудливые замашки, теперь в нем чувствовалась обходительность воспитанного человека. И, наконец, он полностью приобщился к современной жизни, заполняя пробелы одиннадцатилетнего заключения на острове.
       -... позавчера исполнилась годовщина его смерти. Когда он умер, я не знала, стоит ли дальше продолжать свой бренный путь. Как он страдал, мой бедный мальчик, — женщина качнула по-стариковски окостенелым торсом, бриллиантовая брошь, приколотая выше увядшей груди, перелилась волшебными искрами.
       — Моя милая, вы разрываете себе сердце... — пыталась утешить ее полная дама с шикарной диадемой в волосах.
       — Вы же помните, какой он был. Сколько жизнерадостной энергии излучал, как был очаровательно ласков. А какие у него были глаза! Умные, ясные, кроткие. Этот незабываемый, проникающий в душу настойчивый верный взгляд... — старуха задохнулась от переизбытка нахлынувших чувств, и кружевной платок очутился у ее выцветших глаз. 
       Три женщины неопределенного возраста, похожие на зверушек, завернутые в свои меховые одеяния, Гарин и розовощекий швед, собравшиеся вокруг, надели маску глубокого сочувствия.
       — Непременно жду вас послезавтра у себя. Вы должны увидеть стелу, которую мы воздвигли на могилке нашего незабвенного Ричи, — приглашала членов кружка деревянная дама, с трудом унимая дрожь в теле. 
       Все стояли в неловком молчании, боясь случайно еще более разбередить мучительную рану. Понимая, что необходимо чье-либо тактичное вмешательство, Гарин отпустил старушке дозу успокаивающей банальщины. Атмосфера несколько разрядилась, говорящие меха наперебой осыпали несчастную известными в таких ситуациях фразами.
       Отойдя на второй план, инженер увлек в сторону обладательницу диадемы:
       — Скажите, кто этот славный усопший?
       — Кобель, — объяснила та со свойственным для многих полных особ смешком.
       — Простите, мадам?
       — Собака, пятилетний голубой дог. Удивительно слюнявое животное.
       Предательский внутренний смех грозил вырваться наружу, Петр Петрович исполнил пародию на французский поклон, пустился бродить в поисках другого общества.
       Высокий холл посольства, сверкая стеклом и металлом, вместил в себя разноплеменную публику, жаждущую праздника. Избыток официантов, умело справлявшихся с подносами, уставленных шеренгами высоких искрящихся бокалов, предотвращал суету. Настроение людей определялось ожиданием центрального действа приема — торжественного обеда.
       Гарин проскользнул по холодному искусственному мрамору пола мимо сморщенного японского посла, высокомерно оберегавшего честь своего императора в небольшом окружении суровых сотрудников.
       — А-а, мистер Лари, как хорошо, что вы здесь, — лукаво ухмыляясь, перехватил инженера самоуверенный тип, развязность коего выдавала в нем минимум отесанности. Гарин с трудом скрыл досаду. Короткие волосатые пальцы вцепились в лацканы его великолепного пиджака. 
       На прошлой неделе владелец крупнейшего аргентинского издательского дома Мигель Парс склонял Петра Петровича принять участие в финансировании безнадежного дела — на паях вложиться в издание сборника местного литературного объединения, называющегося, почему-то, «группа Флорида». Гарина никогда не занимали литературные страсти, тем более его никак не прельщала идея разместить в книгоиздание свой капитал.
        — Позвольте представить вам наших мастеров слова: сеньор Васт, сеньор Лугонес, сеньор Борхес.
       — Урхо Лари, — немного напряженно ответил Гарин, пряча холодный огонек под ресницами.
       — Уважаемый Аргуэльо (22) как раз посвящает нас в таинства создания своей оригинальной строфики, развиваемой им в новой книге, — голос пройдохи Парса звучал подкупающе ласково.
       — Я слышал, вы имеете отношение к литературе? — с вызывающим напором обратился к Гарину некто Васт.
       — Это сильное преувеличение, — искусно маскируя отвращение, пытался увернуться инженер.
       Не успели Гарину представить писательскую братию, как он почувствовал возрастающую неприязнь к господину Васту.
       — Как называется ваше произведение? — Гарин повернулся корпусом к Лугонесу, стараясь таким приемом отвязаться от антипатичного Васта.
       — Романсы Рио-Секо.
       Инженер отметил, что в облике маститого автора явственно проступал недуг.
       — Насколько я понял, вы экспериментируете со стихотворной формой? — Гарин сознательно подхватил литературный разговор с позиции любознательного невежды, чтобы подарить туземным знаменитостям чувство превосходства.
       Общество снисходительно приняло гаринский вопрос за чистую монету.  Лугонес продолжил весьма подробно и нудно развивать узкую творческую тему. Петр Петрович состроил подходящую мизансцене мину, а про себя стал повторять таблицу умножения на испанском языке.
       «Девятью девять, восемьдесят один», — закончил с умножением инженер и вновь подключился к действительности. Его ожидало разочарование. Тоскливый монолог Лугонеса сменился оживленным диспутом, в разговоре появился накал, лица сочинителей выражали полный восторг.
       — Позвольте узнать, как вы — рядовой читатель представляете себе дальнейшее развитие искусства слова? — Васт подбадривающе мигнул Гарину, похоже, он решил взять инженера под покровительство. Гарин, умевший скрывать свои истинные эмоции, теперь не был уверен, что прогрессирующее раздражение к Васту, излучаемое всеми порами его натуры, не станет угадываться окружающими.
       — Последнее время я не имел возможности всерьез заниматься изучением проблем современной словесности, — начал Петр Петрович важно, с оттенком деловитой решимости. — По-моему мнению, золотой век литературы уходит. В свое время известные нам виды искусств произросли на ниве религиозных обрядов, традиций, являлись производными религиозного культа и первоначально его обслуживали. Изобразительное искусство отпочковалось от храмовой живописи и иконописи, театральные постановки берут начало от сцен церковных мистерий, литература занималась толкованием библейских сюжетов на житейском уровне. Время шло, писатели перешли от нравоучений к развлечению читающего населения. Появилось многообразие жанров. Теперь у искусств, непосредственно воздействующих на сознание индивидуума, появляется серьезный конкурент, имя ему — научно-техническая революция. Человечество настойчиво направляет развитие науки на удовлетворение своих комплексов и прихотей. Научный процесс призван обслуживать эго конкретной особи. По большому счету, большинство более всего занимает собственное «я» и то впечатление, которое это «я» производит на среду. Не за горами эра, когда доступные технические средства позволят почти каждому подключаться к самому себе. Люди смогут без посторонней помощи моделировать ситуационные положения, при которых субъект будет испытывать необходимые только ему переживания, удовольствия. Отдельно взятая личность окажется и творцом продукта, и его потребителем. Человек замкнется на себя — никто иной не будет нужен в интеллектуальном плане. Так что вам, господа, скоро придется исследовать друг друга только ради самого исследования. — Гарин оборвал свою тарабарщину, шаловливый блеск пробивался из черных глаз.
       Логика его высказывания не сразу дошла до мастеров пера.
      Васт явно смутился, не ожидав от напыщенного примитива такой эскапады:
       — Можно ли понимать вас в том смысле, что идея чистого искусства понятна современникам?
       Взаимный антагонизм, пропитав воздух, делал невыносимым пребывание Гарина вблизи Васта.
       — Можно, — зло отрезал инженер. — Но понятна ли эта идея ее проповедникам? — ядовито закончил он.
       Публика была ошеломлена. Гарин, воспользовавшись замешательством, гордо покинул арену, чуть не отдавив ногу мрачноватому Борхесу.
      В продолжение всей этой пустой для Петра Петровича беседы инженер замечал, что слева их кружок пожирало яростным взглядом бесполое поэтическое создание, словно бы занятое разговором с миловидной девицей. Не успел Гарин сделать и двух шагов, как перед ним нарисовалось неподдающееся идентификации существо:
       — Я знаю кто вы...
       — Меня знают многие, но кто вы?
       — Моя фамилия Ральто, — сказало оно, слегка картавя. — Я состою в объединении «Боэдо».
       Гарин нахмурился.
       — Я слышал, вы хотите помочь издать сборник «флоридовцам»?
       — Я ничего не хочу. А!.. вы тоже — писатель! — догадался инженер.
       — Да. Послушайте, не делайте этого. Идея искусства ради искусства ведет человечество в тупик. Их гуру совершенные ничтожества. Бретон (23) выкрикивает квази-коммунистические лозунги на сходках своей сюрреалистической группы и гоняет кроткого Дали за билетами на «Броненосец «Потемкин». Сальвадор ни разу не смог их купить — он не знает, как это сделать. Вот до какого маразма доводят подобные идеи их создателей — что же ждет остальных? Полное оглупление!
       — Позвольте узнать, что предлагают такие как вы? — Гарин презрительно смерил неопределенного человека.
       — Искусство должно отражать жизнь реальных людей и служить обществу…
       — Если вы надеетесь, что уговорите меня выпустить ваш сборник — не тратьте время. В утешение скажу, что и конкурентам вашим не дам ни цента.
       Гарина потянуло в сторону, откуда доносились гортанные голоса американцев, напоминающие бульканье льющейся воды.
       Фанфары возвестили собранию о начале банкета.
       Несколько длинных линий столов, сервированных сверкающим серебром и тончайшим фарфором, казалось, парили над полом. Торжественное великолепие подчеркивалось новизной световых эффектов освещения. В центре залы американский посол с супругой приветствовали гостей, всем своим видом демонстрируя, что ценят каждого из них. 
       Здороваясь с послом, Гарин отметил, что официальный представитель могущественной Америки несколько устало произносит дежурные слова, очевидно, утратившие для него действительный смысл. Петр Петрович церемонно склонился над лайковой перчаткой, до локтя обхватившей пухловатую руку жены посла, она машинально разыграла пантомиму преувеличенного восхищения.
       Обед начал гостеприимный хозяин. Он произнес затянутый спич, нанизывая одну на другую стандартные фразы о свободе, мире, правах личности и прочем, не доходящем до сознания человека, приготовившегося побаловаться яствами, скучающими на блюдах. Затем следовали ответные речи. Очень живо выступал дуаэн дипломатического корпуса, чувствовалось, что он умеет поднимать общее настроение зала.
       За столом Гарин оказался в компании семейства шефа федеральной полиции Аргентины генерала М. и молодого американца, представителя «Американ экспресс компани». Напротив разместились желтые самурайские лица японской делегации.
       Петр Петрович подумывал легализовать свое существование в этом несовершенном мире, полном бюрократических излишеств и препятствий. Он решил получить аргентинский паспорт и другие бумаги, необходимые для земного существования. Кандидатура шефа федеральной полиции для достижения этих целей мнилась ему подходящей.
       Дочь генерала М., еще прелестное дитя, не искушенное блеском раутов, стеснялась в непривычной обстановке и не могла быть полезной Гарину. А вот ее мать, женщина дородная, даже до известной степени привлекательная, кажется, обладала скромными навыками элементарной вежливости, которые позволяли при наличии некоторой ловкости у контрагента, вступить с ней в непринужденный контакт.
       — Сударыня, не вас ли я имел удовольствие лицезреть на прошлой неделе в четверг, в салоне мадам Ланнуа? — инженер ослепил керамикой зубов соседку.
       Сеньора М., и без того румяная, залилась багрянцем.
       Салон мадам Ланнуа был особым, закрытым, интернациональным по своему составу клубом, где собирались сливки аргентинской жизни. Там царил дух сообщества законодателей мод и строгих ценителей чужой нравственности, вторгнуться сюда постороннему было практически невозможно. Гарин никогда не посещал этот салон, но он знал, что и генеральша не имела туда доступа.
       — Кажется, я была там, — сказала она взволнованно, двинув объемистыми телесами, движением немыслимым для мужчины.
       «Ну вот, глупая лгунья — ты и попалась», — обрадовался легкой добыче Петр Петрович.  Он набросился на нее со всякой чепухой и небылицами, все более привязывая ее внимание к себе. Поначалу генерал, увлеченный отменными закусками, не замечал, что происходило на его правом фланге, но вскоре не признавать оживленного разговора становилось уже неприлично.
       — Дорогой, — сеньора М. дотронулась сложенным веером до мундира мужа. — Познакомься — приятель мадам Ланнуа … — женщина вопросительно взглянула на благородного господина.
       — Урхо Лари, — подсказал Гарин забывчивой матроне.
       — Генерал М. Весьма рад знакомству. Весьма рад.
       — Генерал, не сочтите за дерзость, теперь так мало сведущих лиц, что не знаешь, кому довериться.
       М. отложил прибор:
       — Чем могу быть полезен?
       — Я человек в ваших краях новый, хотя имею порядочный кредит доверия среди достойных людей здешнего общества, но это все, по большей степени, не дельцы, мне же надобен совет знающего человека.
       — Вы можете довериться мне совершенно, — голосом артиллерийского командира гаркнул шеф полиции.
       — Речь пойдет о размещении моих скромных капиталов в Аргентине.
        — Мы очень приветствуем инвестиции в нашу страну, — в глазах генерала появились желтые всполохи, он, видимо, догадался о существе дела. — Вот вам моя визитная карточка, если вы соизволите посетить наш скромный дом во вторник, часов около восьми вечера, то, как раз поспеете на ужин.
       — Душевно тронут вашим участием в моей судьбе, — инженер благодарно изучал виноградные бакенбарды сеньора М.
       Покончив с генеральским семейством, Гарин так, от нечего делать, переключился на франтоватого американца. Он попробовал высказать занимавшие его мысли, но тот оказался на редкость невосприимчивым собеседником, а прямолинейность суждений раскрывала его ограниченность. Получасового общения было достаточно, чтобы инженер почувствовал, что сам тупеет.
       Обед длился более часа. Появление свежего лица отвлекло мужскую и дамскую половину участников банкета от горячего. В эффектно подсвеченную залу вошла среднего роста молодая женщина. Она твердой походкой человека, презирающего условности, несла свое стройное тело легко и прямо. Джентльмены пожирали глазами ее воздушное платье, носить которое смела только первая красавица, дрогнули даже каменные японцы. Дамы критически провожали взглядами ее до тех пор, пока она с непринужденным изяществом ни заняла место где-то в начале стола.
       «Эта фемина способна произвести впечатление одной лишь позой», — подумал Гарин. Отдаленно она напоминала ему Зою в ее лучшее время.
       — Кто она? — спросил инженер у внезапно потерявшего аппетит работника «Америкэн экспресс».
       — Виктория О;Нил, жена нефтяного магната.
       Трапеза окончилась. Черный оркестр исполнял прошлогодние американские шлягеры, сытая умиротворенная толпа задвигалась по помещениям. В зимнем саду, оживленным журчанием фонтанчиков, Гарин налетел на Айзека — управляющего местным филиалом Нью-Йоркского коммерческого банка, чьими услугами пользовался инженер. Банкир с лицом, лишенным всякого выражения выслушивал господина, облик которого мог бы сгодиться для изображения алчного Дяди Сэма.
       Гарин сразу узнал эту нестареющую барсучью физиономию. Инженер моментально юркнул за кадку, откуда торчал экзотический кактус. Рядом с Айзеком, и в этом не было сомнений, стоял главный директор «Анилин Роллинг компани» Мак Линней (24). Айзек определенно приметил Гарина — прятаться было решительно невозможно: «Будь, что будет, авось, пронесет». Инженер посадил пенсне с золотой дужкой на переносицу, скрестил пальцы на левой руке, шагнул навстречу.
       Из-за другого кактуса, одновременно, вышла Виктория.
       — Миссис О;Нил! — черно-белые пингвиньи фигуры изогнулись в почтительно-восторженном положении.
       — Господин Айзек, мистер Мак Линней, — женщина протянула им руку, к которой джентльмены поочередно прикоснулись осторожно, как к величайшей драгоценности мира. — Виктория О;Нил, — запросто представилась она первой, обращаясь к немного растерявшемуся Гарину.
       — Урхо Лари, наш ценный клиент, — пришел на помощь инженеру Айзек.
       — Как поживаете, мистер Мак Линней? Грегори велел кланяться вам при встрече.
       — Неужели, мистер О;Нил так великодушен?!
       — Что вы, все понимают — тогда вы делали невозможное, дабы спасти предприятия Роллинга.
       — Вы слишком добры, но теперь мне никто не доверит управлять даже фабрикой детских сосок. Впрочем, вдали от дел тоже есть свои прелести, — философски заметил Мак Линней.
       — Добрый вечер, миссис О;Нил, добрый вечер, господа, — около них остановился залакированный великосветским лоском Паоло да Нови.
       Мак Линней в ответ сдержанно боднул головой. Айзек, напротив, совершил маневр, выказывающий душевную радость встрече. Виктория ответила без энтузиазма, теребя подвеску хрустального ожерелья.
       — Урхо Лари, наш ценный клиент, — повторил как заученное Айзек, указывая на Гарина. — Паоло да Нови…
       — В представлении не нуждается, — скользнув взглядом мимо Гарина в направлении О;Нил, не то пошутил, не то бросил вызов итальянец. — Сейчас начнется фейерверк, пойдемте на террасу, там все отлично видно, — предложил Нови.
       — Останусь здесь, боюсь вечерней прохлады, — проскрипел Мак Линней.
      Он не узнал Гарина, просто не обратил на него внимания.
       — Айзек, кто этот занятный господин, что остался в оранжерее?
       — Вы нашли его занятным? На меня он наводит тоску, нет ничего печальнее зрелища поверженного Титана. До октября двадцать девятого года он работал на мистера Роллинга, был главным в его бизнесе, после самого Роллинга, разумеется. Как известно, мистер Роллинг скоропостижно скончался за неделю до обвала рынка, не оставив даже внятного завещания. Мак Линней принял самый страшный первый удар Великой депрессии на себя. Компания обанкротилась, путем хитроумных комбинаций удалось спасти только несколько отдельных предприятий, а затем и их пришлось срочно перепродать. Говорят, в той критической ситуации он оказал неоценимую услугу Грегори О;Нилу и другим, связанным прежде с бизнесом Роллинга. Теперь он почти не у дел — консультант, хотя сохранил связи в мире больших денег, пропасть окончательно ему не дают. Знаете, что через две недели на уик-энд я в своем загородном доме собираю кое-кого на барбекю, если хотите, присоединяйтесь к нам. Мак Линней тоже будет.
       Карусель разноцветных огней засыпала лужайку перед террасой.
       — Благодарю за приглашение, обязательно приеду.
       Шипение, хлопки, разлетающиеся мигающие звездочки наполняли пространство во дворе американского посольства. Нови, как бы в порыве всеобщего ликования, нежно накрыл своей ладонью кисть Виктории, О;Нил резко дернула плечом. Паоло тотчас отнял руку.
       — Виктория, нам нужно объясниться…
       — Вам дурно, сеньор Нови? — женщина попыталась парализовать его предусмотрительной вежливостью.
       Паоло прижался вплотную так, что в призрачном мерцании фейерверка разглядел легкий налет пудры поверх ее загорелого лица, и быстро, как на то способны южане, заговорил вполголоса.
       Виктории было забавно слушать нехитрые сочетания английских слов вперемежку с итальянскими выражениями, которые он старался выдать за чувственные мысли. Наконец, ей нестерпимо опротивело происходящее:
       — Прекратите, Нови, все это вздор.
       Фейерверк иссяк.
       О;Нил решительно отвернулась от не в меру темпераментного кавалера, как отмахиваются в жару от назойливой мухи. Она не приняла в расчет сложности его происхождения, не понимала всей глубины оскорбления, которую испытал влюбленный Паоло.
       — Господа, — сказала Виктория, обращаясь к Айзеку, Гарину и стоявшему с ними журналисту американцу из «Нью-Йорк Геральд», — не прогуляться ли нам по ночному городу?
       — Буэнос-Айрес — не Париж, но я знаю, где здесь можно увидеть настоящее танго, — из ночи выплыл римский профиль графа ди Сороно.
       — Вы, как всегда, вовремя, граф, — О;Нил царственно подала ему руку.
       — Едемте! — тень Паоло да Нови выросла у нее за спиной.
       Виктория взяла Гарина под локоть:
       — Прошу вас, будьте моим рыцарем сегодня.
       — Не чаял удостоиться такой милости, — игриво ответил инженер.

(13 - Lebensraum (нем.) — жизненное пространство.)
(14 - Герберт Кларк Гувер, президент США.)
(15 - Версальский Мирный договор 1919 года, закрепил итоги Первой мировой войны.)
(16 - Союзники — здесь и ниже имеются в виду союзники по Антанте.)
(17 - 25 июля 1934 года в Вене произошел нацистский путч, в ходе которого был убит федеральный канцлер Энгельберт Дольфус. Германская интервенция в Австрию была сорвана сосредоточением четырех итальянских дивизий в районе Бреннерского перевала.)
(18 - Первоначально, в 1935г. Франция пыталась вовлечь в Восточный пакт Германию, Польшу и СССР, но сразу же после объявления Германией о начале перевооружения, Париж вступил 2-го мая 1935г. в союзнические отношения с СССР.)
(19 - Гражданская война в Испании. Началась в июле 1936 года. Германия и Италия поддержали мятежного генерала Франсиско Франко Баамонде в его борьбе с республиканским прокоммунистическим правительством.)
(20 - Он же Адольф Гитлер. )
(21 - Аузенбах подразумевал соглашение между Германией и Польшей о ненападении сроком на 10 лет, подписанное 26 ноября 1934 года. Прямым следствием этого договора явится участие Польши в захвате части чехословацкой территории в октябре 1938г. совместно с войсками Третьего рейха. Позже такой прием германская дипломатия применит в отношении СССР, заключив с ним пакт о ненападении (август 1939г.). В соответствии с секретным протоколом к этому документу, Советский Союз оккупирует часть Польши.)
(22 - Лугонес Аргуэльо Леопольдо, 1874-1938гг., крупный аргентинский писатель.)
(23 - Андре Бретон — писатель и теоретик искусства. В 1924 году написал «Первый манифест сюрреализма», где убеждал, что бессознательное и внеразумное начало олицетворяет собой высшую истину, которая должна утвердиться на земле.)
(24 - Мак Линней во время событий 1925 года разоблачал в американской прессе Гарина, как русского авантюриста, захватившего силой мистера Роллинга. Он знал Петра Петровича в лицо (см. «Гиперболоид инженера Гарина» А.Толстого).

*       *       *

       Компания двинулась на двух автомобилях. Виктория О;Нил поместила Гарина в свой огромный «линкольн». Нови, граф ди Сороно и репортер из «Нью-Йорк Геральд» по фамилии Пирси уселись в «роллс-ройс» Паоло да Нови. Айзек почел за благо не принимать участие в ночных забавах и незаметно ретировался.
       — Что будете? — Виктория откинула крышку бара.
       Гарин достал бутылку бордо.
       — Прекрасно, обожаю это вино. Вы давно были во Франции?
       — Целую вечность назад.
       Тяжелая машина пружинисто накренилась, кавалькада выезжала на Авенида Хенераль Пас, опоясывающую Буэнос-Айрес дугой с запада.
       — Что вас забросило сюда? Постойте, не отвечайте, попробую рассудить сама. Или безумная жажда наживы — или несчастная любовь. Я угадала?
       — А может быть страх.
       Гарин понял, что Виктория не ожидала такого направления мысли.
       — Страх. Да, вы правы, в жизни преобладают две эмоции: любовь и страх. Вы предпочли страх.
       — Я не выбирал, таков жалкий жребий мой, кажется, примерно, так звучит у классика.
       — Надеюсь, я осталась наедине не с беглым каторжником? — Виктория рассмеялась с комическим ужасом.
       — Хорошее чувство юмора — редкое качество для женщины, — уколол Гарин.
       — Почему вы думаете, я шучу? Разве мой смех способен вас обмануть?
       Обескураженный инженер не сразу нашелся с ответом.
       — Если бы я сказал, что я сам сатана — вы не выскочили бы на ходу? — Гарин глубоко заглянул Виктории в зрачки.
       — Не знаю, — вымолвила она, — возможно, сатана это и есть наш страх.
       В салоне машины, обитым куньим мехом, не ощущалось шумов движения. Плотные шторы на окнах пропускали тонкие лучики от фар встречных машин и редких фонарей. Желтый свет маломощной лампочки и подсветка бара отгоняли мрак. Гарину вдруг показалось, что само время остановилось и не идет дальше, между ними возникло странное состояние покоя и безвременья.
       — По-вашему, удел мой — страх, на что польстились вы? — Петр Петрович услышал свой собственный голос, как будто, со стороны.
       — Вы спрашиваете, почему я здесь?
       — Да.
       — У меня все гораздо прозаичнее. Моя девичья фамилия Дуарте, наша семья входит в десяток самых знатных и уважаемых в Парагвае. Отец долгие годы служил дипломатом в Лондоне, я получила английское воспитание и образование. Шесть лет назад на скачках в Дерби я познакомилась с моим мужем. Живем мы дружно и хорошо.
       — Но вы в Аргентине одна, а он…
       — Он в Лондоне. Он порядочный человек, но без изюминки. Кроме того, муж фанатично предан своему делу и потом… Ну, это вам не нужно знать.
       — Здесь вы проездом из Лондона в Парагвай или наоборот?
       — Наоборот.
       Гарин поднес зажигалку к длинной тонкой сигарете, которую разминала Виктория.
       — Знаете, мне хоть и скучновато среди одряхлевших толстосумов и их окостеневших спутниц жизни, но я кое-чему у них научилась.
       — Неужели коммерции?! — с притворным восторгом воскликнул инженер.
       Виктория прыснула от смеха.
       — Коммерция, как говорил один из Дюма, очень просто, это деньги других людей. Я поняла это еще от отца, переняла же другое — жизненную хватку.
       — Разве такое свойство можно перенять? Ее либо нет, либо она есть от рождения, — не согласился Гарин.
      — Можно, если сие ежедневно по несколько раз наблюдать на практике.
      — Допустим, у вас появилось это качество, но кого вы им «хватаете», извините за каламбур?
       — В Парагвае я организовала свой Фонд социальной помощи, он располагает штатом сотрудников, которые убеждают отдельных хапуг делиться их деньгами с несчастными бедняками. Фонд оказывает адресную помощь нуждающимся людям, строит школы, открывает бесплатные лечебницы.
       — Виктория, зачем вам все это? Неужели вы всерьез считаете, что так можно спасти мир?
       — Нет, мир так не спасти, но помочь в трудную минуту хорошему человеку, разве это плохо?
       — Если только вы не хотите составить себе дешевого политического капитала с далеко идущими целями, то бросайте затею. Займитесь лучше своим порядочным мужем, пусть он и без изюминки.
       — Из меня могла бы получиться знаменитая президентша, как вы считаете?
       — Ваше чело под стать любой короне.
       — Вы занимательный, — Виктория пристально оглядела Лари. Женщина инстинктивно угадала в нем твердость, силу, самообладание — качества, которые ценила в себе самой. Что-то в ней распахнулось, она представила, что могла бы уступить. Ее спокойная раскованная поза, наклон головы источали бесподобный шарм, говоривший Гарину о многом.
       Машина плавно остановилась. Шофер раскрыл дверцу, предупредительно подал руку мадам. Лимузины припарковались у второсортного кабачка в южном предместье Буэнос-Айреса.
       — Вы уверены, граф, что мы прибыли куда нужно? — да Нови брезгливо озирал окрестности.
       Местных обывателей в столь поздний час на улицах не было, они заехали в район рабочего люда аргентинской столицы, где в будни рано ложились спать.
       — Поверьте мне, Паоло, я привез вас на настоящую родину танго. Именно здесь все началось в начале века. Ныне модный танец преуспевающих людей всего мира - продукт грязных трущоб Буэнос-Айреса.
       — Ведите нас, граф, — Виктория, дразня Нови, откровенно льнула к Гарину.
      Дама и господа вошли в прямоугольное прокуренное помещение с низким потолком и дощатым полом. За непокрытыми столами скучали немногочисленные посетители, их померкшие лица, обветренные житейскими компромиссами, повернулись к блистательным чужакам.
       Проворный половой, многократно кланяясь и пригибаясь, провел замечательных гостей к пустующему столу:
       — Чего прикажете?
       — Кувшин красного вина и фруктов на твое усмотрение, — заказал за всех ди Сороно на правах гида.
       — Сей момент.
       — Погоди, возьми деньги, пусть для нас станцуют.
        Официант покосился на купюры, но не сдвинулся с места.
       — Этого мало? — граф вынул из пухлого кожаного портмоне еще несколько песо. 
       — Благодарствуйте, сеньор. — Малый выхватил деньги из рук дипломата. — Не извольте беспокоиться, все будет организовано в лучшем виде.
       — Насколько мне известно, — заговорил Пирси, — ритмическая структура танго эквивалентна кубинской хабанере.
       — Хабанеру, юноша, правильнее называть абанера, — любезно поправил молодого журналиста Сороно. — Негры, привезенные работорговцами на Кубу, разбавили традиционные фразы английского контрданса своими динамичными ритмами и, в итоге, появилась «Ла палома». Мотивы абанеры встречаются у Равеля, у Дебюсси. Ее использовал Бизе в «Кармен».
       — Послушаешь вас, граф, и решишь, что африканские дикари родоначальники всей современной музыки. — Нови небрежно стряхнул тлеющую сигарету на пол.
       — Непосредственность дикарей, выражаемая ими через танец или музыкальные звуки, более востребованы, чем духовная пустота любителей итальянской оперы, — Виктория уничтожила сеньора Нови одним ударом булатного сарказма.
       Расстроенный незаслуженным выпадом против оперы граф ди Сороно попробовал возражать, но тема, никем не поддержанная, засохла на корню.
       Пришел музыкант, статный пожилой испанец. Поставил стул. Расчехлил аккордеон. Сел. 
 
       Трам — пам — пам — па,

        Тара — ра — рам — пам — пам — па …

       Понеслись вызывающе-волнующие такты мелодии.
       Перед аккомпаниатором, прикрывшим глаза, возникла пара. Жарко переплетенные тела исполнителей единым порывом подхватили чувственные звуки и на глазах зачарованных свидетелей стали воплощать их в танец, настоянный на страсти и меланхолии. Он, ростом чуть уступающий своей партнерше, женоподобный чернявый типчик, уверенно вел. Она, прямая, собранная, на лице ни тени улыбки, глаза бесстрашно и зорко устремлены в пространство. Красно-черный бархат платья, плотно облегавший ее точеную фигурку, приковывал к себе внимание зала. Каждый жест, насыщенный влекущим томлением плоти, передавался зрителям, возбуждая в людях запретные струны. Танцор, выверенным движением, швырнул от себя желанную подругу, но в последний миг их пальцы сцепились и она, строгая и жгучая, вновь оказалась в его крепких объятьях. Он вдруг резко, с поворота опрокинул девушку; ее обтянутая нежнейшим чулком стройная ножка, взметнувшаяся тонкой шпилькой каблучка вверх, на мгновенье показалась из-под ниспадающей волнами юбки. Длинные желтые волосы едва не коснулись пола. 
       Все замерло, танец кончился.
       Минуту спустя публика бросилась приветствовать исполнителей. Все захлопали крыльями, показывая восторг, кто как мог. Виктория и Гарин остались недвижимы.
       Виктория требовательно, пронзительно смотрела на девушку-танго. Силуэты расступились, взгляды двух женщин встретились. Между ними образовалась невидимая посторонним, яркая, почти материальная дуга белого холодного света, две половины целого соединились. Викторию и танцовщицу одновременно ударило в грудь незримым током… Пространство вновь совместилось со временем, жизнь потекла дальше.
       Гарин, сидевший около О;Нил с изумлением отметил, как похожи между собой Виктория и плясунья, как будто одно человеческое существо раздвоилось, приняв юную и более зрелую формы.
       Скрипнул отодвигаемый стул, Виктория недвусмысленно глядела на Гарина:
       — Мой рыцарь, следуйте за мной!
       У инженера отвалилось пенсне, он затрусил за О;Нил. Нови было предпринял решительное поползновение вслед удаляющимся Виктории и Гарину, сжимая в руке тяжелую трость с массивным золотым набалдашником. Путь ему заслонил высокий широкоплечий спортивного телосложения Пирси. Серые глаза жестко предупреждали импульсивного итальянца не совершать нелепых поступков, прошибить такую преграду не так-то просто. 
       — Кажется, теперь я начинаю догадываться, что задержало вас в Буэнос-Айресе, — ди Сороно отхлебнул из стакана рубинового вина.
       — Оставьте, граф, я не в том расположении духа. Да, пропустите же меня! — потребовал Нови у журналиста, но в нем уже не было заметно прежнего напора.
       — Извольте.
       Сеньор Нови выбежал на крыльцо:
       — Машину мне! Машину… (25)

(25 - … — здесь следуют непереводимые с итальянского идиоматические выражения.)

*       *       *

       Паоло да Нови вертел в руках анонимную записку, отпечатанную на машинке: «Паоло, не испытывайте меня своими преследованиями. Все, что произошло между нами в Асунсьоне, советую Вам забыть и не распалять себя понапрасну. Вы не нужны мне».
       Ясно, что он потерпел полный афронт. Бурные эмоции захлестнули его воспламененный мозг. Жуткие картинки мести мелькали перед глазами. Ему чудилась то окровавленная голова Грегори О;Нила, то горло Виктории, стянутое браслетом его безжалостных рук. «Стоп, — одернул себя Нови. — Не хватает еще мавританских страстей для забавы света».
       Он накажет ее иначе: «Инкогнито я скуплю акции дочерних предприятий О;Нила, а затем расстрою его бизнес». Ему уже представлялось, как обедневшая Виктория с заплаканным лицом будет умолять взять ее, но он, исполненный благородной яростью, отвергнет высокомерную стерву, таков будет его ответный ход. Нови вспомнил о проходимце, на которого она нагло променяла его. «С этим фигляром я покончу проще», — решил Паоло.
       Сигналом колокольчика он вызвал секретаря.
       — Поль. Мне нужно, чтобы вы без шумихи добыли сведения об одном господине.
       Поль бесстрастно выдержал раздраженный взгляд патрона.
       — Его имя Урхо Лари.
¶
       Каждую среду, по заведенному Гариным распорядку, он посещал дорогой мужской косметический салон. Маникюрша, принимавшая инженера, как старого знакомого беззаботно пересказывала ему сплетни про известных всему Буэнос-Айресу людей. Петр Петрович, не слушая ее, изучал свои розовые наполированные ногти. Когда он появился здесь впервые, они выглядели непристойно: заскорузлые, с корявыми, местами обгрызенными заусенцами, раз от раза они все более и более принимали ухоженный вид, возвращаясь от первобытного состояния к цивилизованному. 
       Внешне спокойный, Гарин переживал глубокое потрясение от соприкосновения с Викторией О;Нил. Вспыхнувшее, почти порочное влечение и необычно быстрый, необъяснимый для него разрыв с этой женщиной, вызвали столь сильные переживания, что инженер впал в несвойственную его натуре меланхолию. О;Нил покинула его безо всяких объяснений, даже не простившись. Через несколько дней пылкой связи она просто села на пароход, который забрал ее в Нью-Йорк.  Краем уха Гарин слышал, что в путешествии ее вызвался сопровождать Пирси. 
       За соседним столиком, отгороженным ширмочкой, опустился Паоло да Нови.
       — Доброе утро, мистер Лари.
       Приветствие миллионера вывело Гарина из состояния самопогружения.
       — Приветствую вас, сеньор Нови.
       — Как поживаете?
       — Спасибо, все в порядке. А как ваши дела?
       — Дела, слава богу, идут своим чередом, но в Буэнос-Айресе ужасная скука, вы не находите?
       — Для людей вашего положения приятнее обитать где-нибудь на Лазурном берегу, Париже или Нью-Йорке, мне же по душе более спокойные уголки. — Гарин умышленно подчеркнул неравенство между ними, чтобы прояснить: имеет ли этот разговор определенный смысл, либо это, так, вежливая болтовня.
       — У вас нет желания посетить в моем обществе местную оперу в эту субботу?
       Гарина озадачило неожиданное приглашение.
       — К величайшему сожалению, не могу принять ваше заманчивое предложение, я дал слово Айзеку в эти выходные быть у него.
       — Что там произойдет?
       — Он созвал небольшое общество на барбекю.
       — Ах, проказник — забыл про мое скромное существование, придется телефонировать ему, напомнить о себе, — Паоло преувеличенно возмущенно поиграл желваками.
       — Был счастлив нашей встрече, до свидания, сеньор Нови.
       — До скорого свидания, мистер Лари.

*       *      *

       Гарин заглушил свой перламутровый спортивный кабриолет перед широкой лужайкой, на фоне которой красовался желтый дом Айзека, отсюда он выглядел будто с картинки, нарисованной аккуратной рукой.
       Инженеру, проделавшему путешествие из города в открытой машине, не было жарко в шлеме, обхваченным шоферскими очками, в плотной твидовой куртке, застегнутой под подбородком. Толстые подошвы теплых ботинок зашуршали по щебенке дорожки, обозначенной бордюром из песчаника, ведущей к парадному входу. Гарин молодцевато взбежал по бетонным ступеням. За каменной оболочкой виллы ощущался заключенный в ней уют и покой.   
       Петр Петрович прибыл в числе первых, он еще застал признаки последних приготовлений. Запыхавшаяся от суматохи горничная украдкой провела рукой по волосам, устраняя беспорядок:
       — Пожалуйста, сеньор, я провожу вас в библиотеку.
       Здесь Гарин нашел двух поверхностно знакомых ему господ, также явившихся раньше срока. Одним из них был адвокат, видный деятель Прогрессивной демократической партии, другой — издатель крупной аргентинской газеты «La Prensa».  Видимо, они уже давно дожидались начала пикника, коротая время за шахматами, вырезанными из слоновой кости с позолотой. В библиотеке висел табачный дым, горничная распахнула балконную дверь. Жизнеутверждающие солнечные лучи, прорезав сизую завесу, коснулись ковра, объявшего ширину пола, над которым висели столбцы пыли.
       Поздоровавшись, Гарин устроился в глубоком кресле, характерном для домов полных достатка. Он занялся изучением журналов, разбросанных на низком столике, тактично выжидая, когда начнется разговор. Выбрав «L;illustration», инженер сделал вид, что крайне заинтересован его содержимым. Шахматисты, примирившись с соседством, продолжили прерванный диалог.
      — Вы смотрите сквозь линзы розовых очков, как все политики, — газетчик медленно сосредотачивал свое внимание на ферзе, готовясь передвинуть его за линию черных пешек. — К несчастью для человечества, мировая экономика устроена таким образом, что аккумулируемые гигантские свободные средства, не находящие быстрого применения, сами начинают душить систему, требуя немедленно израсходовать их. Заметьте, люди используют их отнюдь не на гуманистические или экологические цели, а либо на бессмысленные потуги преобразования природы под свои физиологические потребности, либо, и это происходит чаще, потому что привычнее, выгоднее и понятнее — на войну. Чем масштабнее, разрушительнее конфликт, чем он ужаснее для человеческой личности, тем благотворнее сказывается на экономике тех стран, кои стоят за спинами воюющих держав, сами втягиваясь в бойню только до определенных пределов. Эти последние, перетягивая средства, избивающих друг друга сторон, сохраняют и преумножают свою материальную базу. Ассигнования на военные заказы для себя и других стимулируют их промышленность к росту, а после войны они щедро предоставляют кредиты разрушенным активными боевыми действиями странам. Кредиты принесут огромные барыши в виде процентов по ним, и опять копятся колоссальные средства, которые либо раздавят мировую ростовщическую модель, либо нужно искать выход в военных приготовлениях и как их следствие — конфликтах. Что сейчас более всего заботит правительство Рузвельта (26)? Отмена ограничений на субсидирование программ перевооружения. Чем это мотивировать так, чтобы оправдать расходы на оборону в глазах общественности — необходима угроза извне, реальная или инсценированная. В таком случае, почему бы не восстановить немецкий военный потенциал, а потом вновь доблестно сражаться с Германией руками европейцев — чудесный выход из экономической депрессии. Америка в последний момент придет и сорвет куш при минимуме потерь. Такова грустная подоплека нашего существования.   
       — Неужели нет возможности разрушить сложившуюся природу вещей? — адвокат убрал коня из-под удара.
       — Есть только один вариант, как можно сломать ситуацию. Вызволить наружу столь разрушительные силы, которые породят всеобщий страх и осознание реальности рукотворного апокалипсиса. Только ужас перед мгновенной и неотвратимой гибелью может служить аргументом в борьбе с нашей безграничной алчностью! А ныне, что принято втолковывать в головы одураченной пастве? Самые отвратительные преступления творятся не иначе, как ради всеобщего блага. Девятнадцатый век подарил нам в качестве исчадия ада маленького Наполеона, как же можно охарактеризовать современное человеческое общество, истребившее миллионы, кости которых до сих пор смердят на полях Европы (27)? Недавно я вычитал в одном модном романе, что последняя война — это была, видите ли, любовная битва, и несколько предыдущих поколений, живших спокойной размеренной жизнью, сформировавших нынешние культурные ценности и понятия, подготовили самим своим существованием кровавую драму. Кощунственно, цинично, но верно.
       Гарин отвлекся от созерцания беспрестанного перемещения паутины тени, отбрасываемой раздетыми зимой кронами деревьев, шевелящихся на ветру.
       — Вы упомянули разрушительные силы, — сказал он, бесцеремонно вторгаясь в беседу. — Можно ли их сравнить с лучами Гарина?
       — Гарин сгинул, а вместе с ним предано забвению его изобретение. Вам шах! — радостно объявил издатель. На самом деле это был мат, но он нарочно растягивал наслаждение от мига победы.
       — Что значит, предано забвению? — отбросив в сторону всякий этикет, инженер заставил их считаться со своим присутствием. 
       — Вы слышали о пакте Бриана-Келлога (28)? — все еще обдумывая сложившееся на доске положение, спросил общественный деятель.
       — Нет.
       — Неважно. К этому документу прилагается отдельный протокол, согласно которому дальнейшая разработка или применение гиперболоидов является тягчайшим преступлением против человечества, наравне с применением боевых отравляющих газов. Опять вы обставили меня! Два ноль в вашу пользу. Теперь мой черед играть белыми.
       — Господа, вас ожидают на веранде, — возвестил чопорный дворецкий.
        Айзек встречал гостей тонкой хозяйской лестью, не жалея расхожих комплиментов. Его жена, высокая крашенная брюнетка, искусно гримировавшая свой возраст, обменивалась шуточками со спутницами мужской части общества. Большинство приглашенных состояло из дельцов всех мастей и, как правило, высоких рангов, разбавленных несколькими крупными чиновниками столичных министерств и заметными политиками. Никто из этих людей не был нужен Гарину, никто не вызывал особой симпатии. 
       — Позже к нам присоединится сам сеньор Нови, — ввернул Айзек инженеру, улучив удобный момент. Петр Петрович изобразил гримасу, соответствующую значительности известия.
       Айзек повел гостей по аллее, обсаженной грустными в это время года каштанами, потерявшими листву, через английский парк в беседку, приготовленную для застолья. Термометр показывал около + 7; по Цельсию, день выдался солнечный и не очень ветреный. Во время прогулки к Гарину с безделицей прицепилась дама, переполненная переживаниями, неведомыми никому, кроме нее самой, Петр Петрович вежливо, но решительно отделался от приставучей говоруньи.
       У беседки распространялся запах жарящегося на огне мяса. В легкой деревянной постройке, наполненной свежестью загородного воздуха, помещался громадный стол, убранный клетчатой скатертью. Мужчины, пропустив по рюмочке под нехитрую крестьянскую закуску, направились к мясу. Столпившиеся вокруг дымящихся жаровен они составили пеструю группу, освещаемую низким зимним солнцем. Дамы остались в беседке, развлекаясь вздорными анекдотами из чужой жизни.
       Разговор в стане мужчин то рассыпался на фрагменты между отдельными членами компании, то вновь сливался, становясь общим. Гарин понимал, что сию минуту на его глазах решалась судьба больших денежных операций, непосредственно влияющих на жизнь очень многих людей, а, возможно, основной части населения Аргентины.
«Лицемерно светит солнце,
освещая жизни донце».
       Невесть откуда взявшееся двустишие пришло ему на ум.
       Петр Петрович словно прозрел, он явственно осознал, что его место не здесь, что он исполняет чужую роль. Его ждут, нет, уже заждались другие, важные, грандиозные дела. «Что он там говорил про страх. Сила, способная вызвать спасительный ужас… Страх Господень. Сила — надо искать эту силу, вот мое предназначение». 
       Дуновением ветерка отдернуло в сторону дымовой полог, открылся вид на аллею, ведущую к беседке от дома через парк. Гарин увидел шествующего по ней Мак Линнея в сопровождении представительницы прекрасного пола.
       Проводив эскорт к женщинам, Мак Линней влился в общество. Гарин невольно глубже натянул шлем, спрятал подбородок в стоячий воротник куртки. Наружу торчал заостренный нос, разделявший глубоко посаженные черные подвижные глаза.
       — Замерзли? — Айзек по-своему истолковал гаринскую маскировку. — Сейчас я займусь приготовлением глинтвейна, глотнете — сразу согреетесь.
       Угощение горячим напитком было одним из номеров программы.
       Инженер некоторое время присматривался, позволив Мак Линнею освоиться. Постепенно Гарин втянул отставного директора анилиновой империи в орбиту своего общения.
      — Мне говорили, вы один из тех, кто спас Америку в двадцать пятом году? — Петр Петрович невинно переворачивал лопаточкой шипящие ломти на раскаленной решетке.
       — Очень лестно, но не совсем так. Я находился во втором эшелоне действующих лиц, впрочем, я всегда там, это мое естественное положение. — Мак Линней был матерым человеком и на дешевые трюки не покупался. — Главное сопротивление надвигающемуся хаосу оказали люди большого капитала. Мой босс мистер Роллинг в тот критический момент нашей истории обратился к самым богатым и влиятельным бизнесменам Америки, вместе они приняли решение напрямую обратиться за содействием в обуздании ситуации к итальянским организациям, контролировавшим профсоюзы.
       — Вы говорите о мафии?
       — Журналисты мастаки приклеивать ярлыки. — Мак Линней все больше набирался апломба, поощряемый Гариным. — Власти не справлялись с беспорядками, которые, по большей части, имели стихийный характер, хотя Шельге (29) удалось на короткий срок объединить анархистов, левых и подчинить себе часть толпы. Итальянцы, получившие полный карт-бланш, при помощи профсоюзов и своими оригинальными методами убеждения без проволочек вернули часть стада в стойло. С другой стороны, в стране поднималось мощное движение простых здравомыслящих сил Америки. Роллинг и его соратники моментально оказали материальную поддержку этим людям, появились новые формирования Национальной гвардии. Вашингтонская администрация, как известно, бежала во Флориду — эту цитадель Роллинга, нам нужно было срочно организовать и связать воедино сопротивление по всей стране. Крах левых крикунов ускорил джин анархии, выпущенный из бутылки ими же. Через два месяца вакханалии все кончилось. Отребье, хвастливо провозгласившее себя гегемоном, переловили, осудили, кое-кого повесили, многих линчевали граждане.
       — Виновные понесли наказание по заслугам.
       — К сожалению, не все. Осенью двадцать пятого года сформировали специальную сенатскую комиссию по расследованию обстоятельств, приведших к таким скандальным последствиям. По завершении слушаний официально признали главным виновником безобразий мерзавца Гарина.
       Петр Петрович наклонил зачехленную голову ниже к жаровне:
       — Он, ведь, исчез?
       — Да, как сквозь землю провалился. Но до сих пор действует особый билль, по которому Гарин вне закона. Любой раскрывший его может собственноручно пристрелить, как собаку и еще получит вознаграждение.
       У инженера чертовски зачесалась промокшая от пота под тесным головным убором макушка.
       — А Шельга?
       — Этот ушел, говорят, через Канаду и Аляску в Россию.
       — Каким образом Роллинг рассчитался с сомнительными организациями?
       — Не Роллинг, а благодарное американское общество. После злополучных событий в стране был введен сухой закон. Законы пишутся для того, чтобы посвященные имели возможность обходить их. Еще римляне говорили: что дозволено Юпитеру, то недозволенно быку. Контрабанда и подпольная продажа спиртного стала наградой бутлегерам за оказанную государству услугу.
       — Вы не слышали, что произошло с Золотым островом (30)?
       — Точно не знает никто. Известно, что связь с ним внезапно прервалась еще во время беспорядков. Два года спустя туда направили экспедицию, которая в указанной точке не нашла ничего, кроме воды.
       — Острова не оказалось?
       — Нет, никаких следов.
       Мясо приобрело загорелую корочку, мужчины и женщины воссоединились в беседке.
       Гарин проследил за Мак Линнеем, продавившим своими чугунными ягодицами парчу стула рядом с юной девой.
       Петр Петрович   обрадовался, не успев удивиться.  Волнение охватило его, в горле свернулся тугой комок. В спутнице Мак Линнея он узнал девушку-танго из загородного трактира, куда их возил граф ди Сороно. Неотразимая свежей холеной красотой под шелком нового роскошного платья, она сидела в позе, которую, видимо, сочла подходящей к случаю — руки на коленях, глаза скромно опущены, золотые волосы стянуты в тугой пучок. Похоже, она впервые попала в подобное общество и чувствовала себя как под микроскопом, в прицеле перекрестных испытующих взглядов, судачивших между собой кумушек. «Каков хрыч, сорвать такой цветок», — Гарину, привороженному розовостью ее бархатистых щечек, все время хотелось смотреть на ее трогательное веснушчатое лицо, которое сохранится красивым и в зрелые годы.
       Ева чутьем молодого зверька угадывала на себе откровенный мужской взгляд. Она, как бы невзначай, обвела застолье рассеянными очами. Барышня обожглась о черные зрачки господина среднего роста с надвинутым на брови шоферским шлемом. Ева сердито вздернула подбородок.
       Они поглядели друг на друга ясно и открыто — две свечи воспламенились напротив.
       Ей сделалось не по себе под его немигающим несокрушимым взором.
       Инженер заметил, что у нее испуганно дрогнули губы, девушка отвернула голову к Мак Линнею, переводя дух.
       После нескольких тостов за столом произошла ощутимая перемена. Каждый сумел отбросить от себя то, что ему мешало, становясь самим собой, но в лучшем виде. В разговоре появилась доверительность, даже развязность, не переходившая, впрочем, границ дружеской фамильярности.
       В беседку зашел Паоло да Нови. Он выделялся от присутствующих, одетых, по случаю, в спортивные наряды, своим образцовым серым костюмом, аксессуары к которому подчеркивали богатство и могущество  щеголя. Нови приветливо поздоровался, обмениваясь расхожими фразами. Привнеся своим появлением прогнозируемую суматоху, он сел около Мак Линнея.
       Предложили коктейли. Патефон заиграл фокстрот. Многие поднялись — кто освежиться, кто потанцевать на небольшой площадке, выложенной квадратами плитки у входа в беседку. Ева что-то шепнула Мак Линнею и выпорхнула из-за стола в парк. Нови, скрыто следя за Гариным, видел, что Урхо Лари также проследовал на воздух.
       — Это, стало быть, и есть ваша сногсшибательная пассия.
       — Вы не должны осуждать меня, Паоло. Я прожил напряженную жизнь, ограниченную условностями, без соблюдения которых невозможно добиться успеха. Теперь, когда моя карьера позади, я решил, что имею право доставить себе удовольствие земными радостями.
       — Нам пришлось навести справки о ней.
       — Я слышал об этом.
       — Это не от недоверия к вам. Вы много знаете, а мы должны иметь представление о всяком, кто приближается к нашему кругу.
       — Что вы вынюхали?
       — Звучит грубовато. Однако перейдем к делу. Ваша Ева — провинциалка из бедной семьи, пятый ребенок, рожденный в нищете. Два года назад ее соблазнил профессиональный танцор танго — полное ничтожество, с ним она сбежала в Буэнос-Айрес. Теперь ее подобрали вы. Довольны?
       — Это одна половина правды, самая прозаическая ее часть.
       — Какова же другая, надо полагать, пиитическая?
       — Когда я встретил ее, она поднесла себя, словно свежую охапку полевых цветов. Сочная, пряная. Ее нельзя не любить. В этой девушке привлекательно все — ее немного вульгарные привычки и склонности, даже свойственная ей жестокость. Если она признает себя в чем-то сильнее другого, то может быть неукротимой. При всей внешней хрупкости Ева — молодой мустанг. Природное благородство натуры, смелость и решительность помогает ей устоять против царящей в мире пошлости. Пусть формирование ее личности происходило в дешевых кинотеатриках, но в ней слышится подлинный драматизм, не говоря уже о чувстве ритма.
       — Хотя вы, по моему мнению, проявляете неосторожность, заводя такие знакомства, я готов признать, сударь, что это ваше частное дело и покончим на этом с нашей нелепой размолвкой, — оборвал Линнея да Нови.
       «Должно быть, дуралей совсем теряет рассудок. Она, несомненно, милашка, но всему есть своя цена. Куда запропал Лари?» — Нови помахивал салатной ложкой, проявляя очевидные признаки нетерпения.
       Гарин застал искомый объект, облокотившимся о гранитный парапет. Кончик бирюзового шарфа, наброшенного поверх утепленного мехом жакета, лениво полоскался в редких волнах ветерка. Девушка стояла, подставив личико солнышку.
       Инженер куртуазно кашлянул. Она не шелохнулась. «Что это, приглашение или отказ?» — Петр Петрович чиркнул спичкой, закурил. Изгиб ее плеча преломил луч. Обостренная чуткость к чужому поведению подсказывала ему, что от него ждут продолжения действия. Сделав глубокую затяжку, он решился:
       — Я все время наблюдал за вами…
       Ева по-балетному круто повернулась на носках.
       — И что вы поняли, какова я? — ответила она храбро.
       Гарин всмотрелся в выражение ее юного лица. Оно казалось насыщенным тою яркостью красок, кои предполагали в ней наличие темпераментного волевого характера.
       — Несмотря на свой возраст, вы обладаете внутренней силой, может быть вовсе не доброй.
       Девица вспыхнула, вся подобралась.
       — Я отношусь к женщинам, которым рано пришлось вступить в борьбу за место под небом и часто приходится быть требовательной не только к себе, но и к другим, — сказала она с вызовом, не глядя на инженера, точно боясь заразиться от него опасной инфекцией.
       Гарин помедлил, выгадывая пространство для маневра, наступал момент, когда необходимо сделать решительный шаг, чтобы разрушить те силы, которые удерживали все в равновесии.
       — Ева, я знаю вторую половину твоего естества, еще скрытого от тебя самой. Ты можешь добиться необычайных вершин или закончить свои дни на панели, все зависит от того, встретишь ты или нет мужчину, способного правильно огранить блистательный бриллиант твоей мятежной души, чтобы он воссиял с неимоверной силой.
       Петр Петрович остановился, он почувствовал, как горячая волна разносится по органам, ударяя в голову.
       Таинственная его интимность дрожью отозвалась в девичьем теле, Ева знала, что его слова — правда, но ее пугал напор воли, исходивший из глубины его эго.
       — Достопочтенный сеньор, мне удивительно слышать таковые слова в мой адрес, мы, ведь, едва знакомы.
       Гарин сразу ощутил фальшь. Он потупился, как делает искушенный зритель, улавливая в театре никудышную игру исполнителей. Гарин понял, насколько это скрытная натура. Изо всех сил ему захотелось сломать возникающую преграду отчужденности. Инженер бросился говорить ей любезности, на которые только был способен, от напряжения его бросило в жар, белье на нем прилипло к членам.
       Ева уловила тепло, испаряемое его организмом. В ней остро пробудился неосознанный еще полностью инстинкт, заставлявший стремиться навстречу каждому новому мужчине.
       — Ты так убедительно прекрасна, что можешь внушать даже несуществующую страсть…
       Петр Петрович почуял в ее настроении перелом.  Растворилась расхолаживавшая его притворная невинность губ, ее взгляд, устремленный прежде мимо, теперь точно сфокусировался на нем. Ева весело захохотала без страха, без стыда, сметая этим беззаботным смехом любые преграды между ними.
       — Перестаньте… Я просто женщина и мое дело скреплять, связывать людей, мир, сохранять определенный порядок вещей. И если моя особа ценность, не вижу причин, почему я не могу извлечь из этого обстоятельства преимущества, а человеку незаурядному всегда приходится балансировать на острие лезвия жизни. — Для нее самой оказалось открытием, что она способна на такой разговор.
       Инженер торжествовал, ему удалось разбить скорлупу уклончивости, и четкая мысль Евы вышла наружу, эта мысль удивительным образом попала в лад с его собственными.
       Они стояли совсем близко, когда он невольно напряг руку, девушка откликнулась на это движение.
       — Какие мы с вами актеры, — Евино лицо озарилось знакомой ему улыбкой Виктории, вуалировавшей вожделение плоти.
      Голос ее тянулся карамелью, под оформившимся лифом платья упруго проступала грудь. Их плечи соприкоснулись. Ева, послушная душевному и физическому влечению, готова была броситься Лари на шею…
       Он целовал ее захватывающим дух поцелуем.
       — Нас могут видеть здесь, это нехорошо, — сказала Ева, с трудом отстраняясь от инженера. Сумасшедшая радость охватила ее, в душе пели малиновые колокола.
       Гарин, испытав власть над ней, тешился: «Я победил, она моя».
       Нови, покусывая зубочистку, вышел из шумной беседки на воздух. Он заметил, что произошло между сеньором Лари и Евой, глаза итальянца умаслились блеском.
       Под занавес гостей почивали экзотическим мате. Все с воодушевлением приняли участие в церемонии матепития. Каждому предложили тыквенную калебасу (31), на две трети заполненную сухой заваркой. Жена Айзека демонстрировала, как наилучшим образом приготовить напиток. Осторожно, так, чтобы заварка ссыпалась к одной стенке, а возле другой образовалась пустота, она наливала в калебасу горячую воду мелкими порциями (32), пока измельченные листья полностью не пропитались водой.
       — Накроем сосуд ладошкой и подождем минуту-другую, — учила хозяйка. Гости послушно выполняли ее инструкции. Затем она долила калебасу горячей водой доверху и вставила серебряную бомбилью (33).
       — Выждем еще минутку и пробуем.
       Гарин сделал глоток. Вначале питье инженеру показалось безвкусным, но постепенно гамма менялась, появились горечь и терпкость, сопутствующие качественному зеленому чаю.
       Паоло, обхватив длинными пальцами горячую калебасу, томился в ожидании случая наедине приступить к Лари.
       Напившись мате, Мак Линней и Ева откланялись. Гарин сквозь широкое окно беседки смотрел, как она уходит по аллее в восхитительной мантии, в которую он сам ее обернул.
       Нови встал за спиной инженера.
       — С новыми друзьями часто чувствуешь себя лучше, чем со старыми, — сказал он, словно изрекая важную истину.
       Петр Петрович оборотился. Паоло, встретив стеклянные глаза Лари, плохо изображавшие притворную любезность, захотелось размозжить маску клоуна, явившуюся пред ним. Он переплел беспокойные персты за спиной:
       — В пятницу у меня на яхте намечается приятельская вечеринка, приглашаю вас принять участие в небольшой морской прогулке. Отказ расценивается как личная обида, уважительная причина неявки только одна — mors (34). — Нови непринужденно растянул тонкие губы. — Мой секретарь свяжется с вами.

(26 - Администрация Ф.Делано Рузвельта предприняла в середине 1930-х годов ряд беспрецедентных для США мероприятий по обузданию социальных последствий экономической катастрофы 1929 года.)
(27 - За время Первой мировой войны погибло и умерло от болезней не менее 10 миллионов человек.)
(28 - Пакт Бриана-Келлога. Инициаторы: министр иностранных дел Франции А. Бриан и государственный секретарь США Ф. Келлог. Международный договор, подписанный 48-мью государствами, закреплял отказ от войны в качестве орудия национальной политики. Вступил в силу 24 июля 1929 года.)
(29 - По версии А.Толстого (см. роман «Гиперболоид инженера Гарина») Шельга В.В. один из организаторов левого движения в США во время событий 1925 года.)
(30 - На Золотом острове находилась золотоносная шахта, из которой Гарин добывал драгоценный металл с глубины Оливинового пояса.)
(31 - Калебаса — кувшинчик округлой формы для заваривания мате. Лучшими считаются сосуды из тыквы, так как обеспечивают оптимальную температуру и сохраняют вкус.)
(32 - Некоторые предпочитают наливать холодную воду.)
(33 - Бомбилья — соломенка, через которую пьют мате. Кверху она уплощается наподобие мундштука, а снизу есть шарообразное утолщение с отверстиями типа «ситечка».)
(34 - Mors (лат.) — смерть.)

*       *       *

       Судьба распорядилась по-своему.
       — Сеньор Нови, вам срочная телеграмма из Южной Африки, — вышколенный секретарь поставил поднос с международным бланком.   
       «Господин генеральный директор, на рудниках происходят серьезные беспорядки среди горняков. Наших сил недостаточно, власти заняли выжидательную позицию. Необходимо ваше экстренное вмешательство, под угрозой выполнение контракта с англичанами. Риттер».
       — Поль, срочно готовьте самолет до Йоханнесбурга, вылетаем сегодня. Да, и вот еще что, потрудитесь до нашего отъезда разыскать этого человека. — Паоло левой рукой размашисто надписал имя на листке. — Его знают в заведениях Бока (35).
¶
       В среду Гарин распечатал конверт. В левом верхнем углу письма красовался фамильный герб семейства да Нови.
                «Глубокоуважаемый мистер Лари!
                Обстоятельства сложились таким образом, что я
                вынужден без промедления покинуть Буэнос-Айрес.
                С сожалением уведомляю Вас, что запланированная
                на пятницу встреча не состоится.
                С наилучшими пожеланиями,
                искренне Ваш, Паоло да Нови».
       Инженер сложил из послания бумажный самолетик, запустил его по комнате. «Скатертью дорога, Павлик!»
       Затрещал телефон, Гарин снял тяжелую черную трубку:
       — У аппарата Лари.
       — Добрый день, сеньор Лари, на проводе генерал М.
       — Счастлив слышать вас, генерал.
       — Вчера я получил ответ из Кордовы (36), вас ожидают на кафедре физики. Обращайтесь напрямую к профессору Юнке.
       — Безгранично благодарен вам, генерал.
       Петр Петрович взял билет в первом классе до Кордовы. Ночной экспресс, осыпая тихие окрестности снопами искр, уносил инженера вглубь Аргентины.
       Гарин под мерный перестук колесных пар окунулся в дремотную подсознательность. Явь и сон попеременно одолевали друг друга, путая мысли, ощущения. Впечатления последних дней расплывались, приобретая нечеткие формы. Впереди натружено закричал локомотив, разгоняя неведомые препятствия.
                «Там на Таити
                Вдали от событий
                Мы будем с тобой
                Вдвое-ом…»
¶
       Ева лежала с открытыми глазами. В пустоте ночи ей живо рисовались все новые повороты любовного сюжета, неизбежно приводившее к естественной развязке, но самый экстаз получался выхолощенным, будто она наблюдала ЭТО на простыне экрана плохонького синематографа. Ей же теперь хотелось обвиться вокруг пропитанного колдовскими чарами Лари, вобрать его напряженную горячую плоть в себя.
       Она подскочила с подушки. Упоительно екавшее сердце разгоняло дыхание, Ева еще никогда прежде не испытывала столь сильного влечения. Отдышавшись, она сжалась калачиком рядом с Мак Линнеем, заливавшимся виртуозными трелями. Сон подступил к ней, когда за окном начало сереть.
       Ева очнулась от неверного забытья, не принесшего полноценного отдыха, около полудня. Соседа по кровати в зашторенной спальне не оказалось. Она спустилась в столовую, служанка, такого же возраста, как сама Ева, подала ей чашечку кофе с маленькой булочкой. Девушки переглянулись, как это делают одноклассницы, встречаясь ежедневно в школьной рекреации — в меру приветливо, но без глубокой заинтересованности. 
       Мак Линней, по понятиям Евы, был щедрым господином.  Раз в неделю она могла позволить себе побродить по недорогим, но приличным магазинам, тратя определенную сумму. В парке Колон, недалеко от памятника Колумбу, к ней подошел мальчишка-посыльный:
       — Простите, сеньорита, вы Ева?
       — Да.
       — Вам велено передать записку.
       — От кого?
       — Не знаю.
       Ева присела на лавочку. Она не догадывалась, что за ней из-за постамента памятника открывателю Америки подсматривает пара черных глаз. Девица изучила розовый конвертик — ни имени адресата, ни отправителя. Извлекла содержимое…
       Не отрывая от письма, заполненного неразборчивыми каракулями, растерянного взгляда, Ева понурила голову, подавленная обидой и разочарованием. То, что она с изумлением прочитала, разрушало ее восторженные ожидания, связанные с мсье Лари.
       Гарин, оберегаемый монументальным укрытием, увидел, как у девушки подергивались плечи от горестных всхлипываний. Он испытывал прилив печальной нежности, понимая, как глубоко и незаслуженно ранил ее молодое неокрепшее сердечко. Инженеру стало не по себе, не было сомнений в правильности своего поступка, слишком уж явной казалась невозможность иного решения, просто, обычная внутренняя гибкость на короткое время изменила ему. Петр Петрович не относился к тем, для кого эмоции чувствительного мира преобладают над грубой правдой бытия, но очутившись в конкретном положении, Гарин смутился. Ему не хотелось отказываться от покоренной им девы, но для продвижения к осмысленной им цели своего существования, требовалась жертва. Выходило, что нужно проявить беспощадность по отношению к предмету своей страсти и к себе самому.
       Гарин, убедившись в адских любовных муках Евы, незаметно слился с серым фоном зимнего парка и на мягких лапах скрылся.
       Он не был свидетелем того, как юная особа вдруг с неожиданным кокетством выгнула спинку, с негодованием отшвырнув от себя комок исписанной бумаги. Ее страдания достигли той грани, за которой началось отрицание самого факта, имевшей место взаимной симпатии между ними. Ее незрелый ум понимал все же, что отношения между полами не могут стоять на месте. Если невозможно движение вперед, значит, они неизбежно возвращаются к исходному нулю. Ева вычеркивала этот неуклюжий эпизод из своей жизни. Она не находила в себе способностей ненавязчиво ждать, пока мужчина снизойдет до ее персоны, закончив свои дела, она жила сегодня и сейчас. Ева отправила сеньора Лари пылиться в запасник, на одну полку с компанией прочих глупых снобов. 
       Краешком платка она аккуратно, так, чтобы не испортить мило подведенных глаз, осушила слезки. Вздохнула. Встала, пошла дальше.
¶

                «В тишине ночной -
                Мы под луной,
                Лишь я с тобой,
                И ты со мной…»
       — Ту-ту-у-у…, — убаюкивал засыпающего Гарина огнедышащий паровоз, пронзая конусом электрического луча ночь над пампасами. 
       Возможно, он вернется за ней, но теперь не стоит придавать всей этой истории значение. Отягощенный грузом жизненных ошибок, называемых опытом, Петр Петрович знал, что все решится само собой.
       Нет, он не может вновь прозябать вдали от событий, пора творить дела!

(35 - Бока, район на юге аргентинской столицы, рядом с портом.)
(36 - Кордова, крупный город на севере Аргентины, провинция Катамарка.)

*       *       *

       На каком-то разухабистом полустанке состав, перепрыгивавший с пути на путь, сильно тряхнуло, Гарин чуть не слетел с дивана. 
       За окном божий свет добивал остатки сумерек. Инженер выглянул в устланный ковровой дорожкой коридор; из соседних купе покойно струился сон. Возник опрятный предупредительный проводник:
       — Сеньору что-нибудь угодно?
       — Скоро прибудем?
       — Через три часа с минутами.
       — Стакан очень крепкого и очень горячего чаю без сахара и две порции коньяку, пожалуйста. — Гарину захотелось вздернуть свои обленившиеся от размеренной глупой жизни нервы.
       Петр Петрович заперся, приоткрыл окно. По старой привычке, вывезенной им еще с родины, раскурил натощак сигарету, тяпнул терпкого маслянистого напитка, обжог рот горечью чая.
       На столике перед ним лежали два научных журнала, один из Берлина, другой — английский, выписанные им в Буэнос-Айресе. Гарина заинтересовали отчеты лаборатории Ферми. Поразительные результаты опытов с облучением урана 238/92 U нейтронами наводили на вывод, что тяжелые ядра неустойчивы. Возбужденное при захвате нейтрона тяжелое ядро урана разделяется, в результате, появляется другой элемент таблицы Менделеева — барий, а также радиоактивные изотопы стронция, иттрия и химически инертного газа криптона или ксенона. Логика анализа подсказывала, что деление урана на осколки должно сопровождаться выделением огромной энергии.
       Инженер поставил карандашом жирный крест на полях, отхлебнул остывающий чай, пустил в прокуренное купе поток свежего воздуха, высунулся в окно. На повороте Гарин увидел темный убегающий хвост поезда. Сырой холодный ветер разметал седеющие волосы.
        Подъезжали к городу. Ему было приятно нестись мимо скучных домиков, где обыватели заглатывали кофе, торопясь по своим делишкам. Он погружался в ту блаженную безмятежность ученого, которая ставит в тупик простого смертного.
        Инженер сошел на прочную станционную платформу, оглянулся на блестевшие рельсы, скрывавшиеся за углом железнодорожной водокачки. «Если принять в расчет, что удельная энергия связи в ядрах атомов элементов из средней части Периодической системы составляет 8,7 МэВ, а для тяжелых ядер — 7,6 МэВ, то при делении ядра урана на два осколка освобождается энергия, равная 1,1 МэВ на один кулон! Это невероятно!» — только что прикуренная сигарета упала под колеса вагона. Гарина вело мощью интеллекта на привокзальную площадь.
       Старомодный трамвайчик, тарахтя по мощеной серым булыжником мостовой, потащил Петра Петровича к университету.
¶
       — Урхо Лари.
       Юнке встал:
       — Мне говорили о вас. Где устроились?
       — Я прямо с вокзала.
       Профессор всмотрелся во вновь прибывшего аспиранта. Выглядел тот довольно плачевно. Утро подчеркивало темные круги под глазами, заметные, несмотря на красноватый загар.
       — Вам следует отдохнуть. Поезжайте в отель, выспитесь, а завтра в десять утра жду вас на кафедре. — Голос Юнке сулил снисхождение.
       Генерал М., родом из Кордовы, занимая важный государственный пост, сохранял необходимые связи в своем городе. Он без труда пристроил Лари в местном университете. Гарин, поставив цель — упрочить положение в обществе, решил защитить диссертацию на ученую степень доктора физики вдали от праздно любопытствующих и просто бездельников.
       Петр Петрович снял номер в гостинице средней руки, аскетически обставленной, но чистой, с небольшим количеством постояльцев.
       На следующий день, в конце заседания, профессор представлял нового ассистента кафедральному собранию.
       — По какому разделу вы желаете защищаться? — спросил немолодой уже приват-доцент, лицо его казалось замкнутым.
       — По квантовой оптике.
       — Как раз по профилю моей лаборатории, — приват-доцент неожиданно подморгнул инженеру с выражением сочувствия, что не вязалось с его напускной суровостью.
       — Отправляйтесь, голубчик, вместе с коллегой Форнером и приступайте к делу, — постановил профессор.
       Гарин выбрал совершенно безопасную, как, впрочем, и не особенно жизненную тему. Его диссертация касалась вопросов изменения спектрального состава излучения некоторых тел по мере перемены их температуры. Ничего нового открывать здесь было не нужно, а собрать необходимый материал для работы не представляло сложности. Подлинно интересовали инженера новейшие работы европейцев в области физики атомного ядра. Таковая информация, по мере ее опубликования, поступала на кафедру, хоть с опозданием, но регулярно.
       Первой в его руки попалась статья Ирен и Фредерика Жолио-Кюри. Они обнаружили явление ;+ -распада, при котором в отличие от ;— -распада, вместо электрона из ядра, кроме электронного нейтрино, вылетает позитрон. Это открытие подтверждало гипотезу нейтрино, предложенную Паули, развитую затем Ферми в теории ;-распада. Теперь становилось ясно, что недостающую энергию, разность между максимальной энергией электронов Е;м и фактической, уносят электронные нейтрино (37).
       Пристрастие инженера к ядерной физике скоро сделалось секретом Полишинеля, слухи пошли из университетской библиотеки. Мучающиеся от пыли фолиантов, сотрудники книжного хранилища через месяц уловили определенную направленность в требованиях нового аспиранта. За чашкой послеобеденного кофе или в кулуарных беседах слухи, как заразные насекомые, переползали от одного лица к другому, достигнув ушей Эктора Форнера.
       — Вы тоже считаете, что за энергией атома будущее?
       Перед несокрушимым спокойствием приват-доцента Гарин не стал вилять:
       — Я убежден в этом.
       — Сейчас почти очевидно строение вещества. Становятся доступными пониманию механизмы процессов внутри ядра, но как научиться самим влиять на эти процессы, как добыть скрытую от нас энергию?
       — Да, это действительно первоочередные задачи, — Гарин расстегнул мокрый макинтош. — Но меня волнует несколько иное, побочное, так сказать, обстоятельство. Чем больше я занимаюсь ядерной энергией, тем парадоксальней становятся мои представления о мироздании. Получается, что частицы, не имеющие ни заряда, ни массы, то есть, другими словами частицы НИЧЕГО — пустота — обладают энергией. Следовательно, сама пустота и есть энергия? Значит, мы, прочие материальные объекты, на самом деле, сотканы из НИЧЕГО или из энергонасыщенной пустоты.
       Форнер, застывший с пиджаком, перекинутым через руку, осознал незаурядные достоинства этого человека, отрывшиеся в столь неожиданной обмолвке. Он рискнул пригласить аспиранта к себе на ужин.

(37 - Согласно современным данным, частицей, испускаемой при электронном ;-распаде, является не электронное нейтрино, а электронное антинейтрино, обладающее, как и нейтрино, нулевым зарядом и нулевой массой. Для подтверждения гипотезы о нейтрино (антинейтрино) необходимо было на опыте доказать существование такой частицы, при этом возникли большие трудности. Электрическая нейтральность и отсутствие массы приводят к весьма слабому взаимодействию нейтрино с веществом. Один из экспериментов по обнаружению антинейтрино основывался на использовании закона сохранения импульса. Идея состояла в следующем: если ядро при ;-распаде испускало бы только один электрон, то оно должно было бы испытывать отдачу в направлении, противоположном направлению вылета электрона. Если же ядро, кроме электрона испускает еще и антинейтрино, то отдача ядра происходит не в направлении прямой, по которой летит ;, а несколько в сторону. Опыты полностью подтвердили это.)               

*       *       *

       Атмосфера скромного одноэтажного домика, где проживал Форнер, указывала на холостяцкое существование хозяина.      
       — Я старый сухарь — знаю только свои цветы и науку, — Форнер принял от Гарина мягкую шляпу с широкими полями.   
       — Вы увлекаетесь флористикой?
       — Мои цветы — предмет гордости. Сейчас не сезон, но я могу продемонстрировать вам кое-что в своей маленькой оранжерее.
       Ученые прошли гостиную, оклеенную блеклыми обоями, свернули в тесный проход и через небольшой тамбур попали в застекленное пространство помещения площадью не более пятидесяти квадратных метров. На искусственных плантациях, с геометрической четкостью произрастали ирисы, коричневые тюльпаны, настурции.
       — Вы представить себе не можете, как я переживаю, если мои питомцы заболевают какой-нибудь фитофторой или септорией. Заботы об их благополучии отнимают у меня уйму времени.
       Все браки Эктора закончились по-разному: один вдовством, второй скандалом, третий тихим расставанием. Детей не было. Родственники редко навещали стареющего приват-доцента. С людьми, помимо работы, он сходился неохотно; немые цветы укрепляли в нем жизненный стоицизм.
       Налюбовавшись вдоволь выпестованными заботливыми руками Форнера растениями, Гарин и Эктор направились в столовую. Обеденный стол был сервирован на двоих.
       Они ели яичницу с ветчиной и вафли, запивая легоньким винцом.
       — Если вы серьезно намерены заниматься физикой атомного ядра, вам, Лари, следует стремиться в страны, обладающими большими материальными возможностями, чем Аргентина.  Потом. Местная научная общественность пока не способна подступиться к такой проблеме.
       — У вас есть свои соображения?
       — Так, ничем не обоснованные догадки.
       Гарин долил остатки вина по бокалам.
       — В ядрах атомов элементов, расположенных в середине Периодической таблицы число нейтронов примерно равно числу протонов, а тяжелые ядра более перегружены нейтронами. Из этого факта a priori следует два вывода. Во-первых, осколки деления в момент своего образования обладают избытком нейтронов над протонами, при этом наблюдается ;-радиоактивность. Во-вторых, число нейтронов, образовавшихся в актах деления, может быть различным, значит, процесс деления ядер сопровождается размножением нейтронов. 
       — Избыточные нейтроны способны возбуждать вещество вокруг радиоактивного участка, — продолжил логическую цепь инженер.
       Форнер набивал трубку душистым табаком:
       — Что вы думаете, каким образом человечество распорядится огромной энергией атомного ядра, если все же удастся извлечь ее наружу, во благо или во зло?
       — Вы точно знаете, что есть благо, а что нет?
       — Я католик.
       — Исчерпывающий ответ, Форнер. Испытаем его неколебимость, вспомним Святое писание: «Бог искушал Авраама и сказал ему: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака. Пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение, во славу Мою.
       Авраам встал рано утром. Наколол дров для костра. Оседлал осла своего, взял с собою двоих служек. Позвал Исаака, сына своего. Тронулись в путь.
       На третий день Авраам возвел очи. Увидел то место. Гора перед ними (38).
       Авраам слез с осла. Приказал отрокам остаться с животными здесь. Возложил на сына своего Исаака дрова для сожжения его. Взял в руки горящий факел и нож. Пошли оба вместе.
       — Отец мой!
       — Я сын мой.
       — В руках твоих огонь, на спине моей дрова, где же агнец для всесожжения?
       — Бог усмотрит Себе агнца, сын мой.
       И шли далее оба вместе.
       Пришли на то место. Авраам разложил дрова. Связал сына своего, единственного, Исаака. Положил его на жертвенник поверх дров. Простер Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего.
       Но ангел Господень воззвал к нему с неба:
       — Авраам! Не поднимай руки твоей на отрока, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего единственного для Меня». (39) С позиции человеческой поступок Авраама ужасен. С позиции Бога? Страх перед Ним, перед Его праведным Гневом должны быть сильнее, нежели любовь к ближнему — таков смысл этой истории. Стержень в вере — не понимание Бога, а Страх перед Ним. Людям не дано знать, что хорошо, а что плохо по Его Замыслу. Он знает. Он устанавливает Правила. Люди считают многие Его установления неудобными, жестокими, устаревшими. Мы постоянно изменяем их под себя, покушаемся на Его Право. Тогда Господь находит способы наказать нас за своеволие с еще большей убедительностью, чем прежде — через нас самих же, через человеческие деяния.
       Тяжелые клубы трубочного дыма заволокли столовую.
       — Мы — ученые, становимся инструментом его Промысла, — как будто с высоты накатил голос Форнера.
       Гарин задержался на его, преображающейся на глазах внешности. Исчезла приземленная обыкновенность, инженер поймал себя на мысли, что, пожалуй, не знал никого, кто выглядел бы внушительнее. Грива льва, окладистая борода обрамляли спокойный лик приват-доцента, наполненный каким-то внутренним светом, придавая ему настойчивость и волю, незаметные прежде. Кольца дыма нимбом зависли над его головой. Гарин неожиданно открыл в Форнере притягательное обаяние большой личности.
         Петр стушевался:
       — Слишком смелое предположение.
       — Ничуть. Наш век, это век мысли. Внешние обстоятельства, кажется, говорят об обратном — с трибуны к аплодирующей на свою беду публике, попеременно с успехом взывают требовательные баритоны и лающие голоса политиканов, но важнейшие, качественные изменения происходят без шумихи, за счет энергии мысли, прежде всего научной. Ученым требуется больше, чем раньше здравого смысла и умения верно оценить себя, свое место в историческом процессе.
        Декорации за окном менялись.
       — Пойдемте спать. Я постелю вам в гостиной, — Эктор зевнул по-домашнему, забыв о солидности.

(38 - Имя месту тому Иегова — Ире (Господь усмотрит). И поныне говорится, на горе Иеговы усмотрится.)
(39 - Свободная цитата из Библии; Ветхий Завет, Бытие, глава 22.)

*       *       *

       После сближения с Форнером, Гарин заметил, как изменилось к нему отношение в лаборатории и на кафедре. Раньше, вся эта мелюзга: лаборантишки, ассистенты, мечтающие о степени бакалавра, как бы, не замечали его присутствия. Теперь в лаборатории вокруг инженера всякий раз поднималась преувеличенная суета. Сотрудники наперегонки здоровались с Гариным, ловили случай вступить с ним в разговор, всячески пытались угодить и подсобить.         
       19 ноября кафедра широко отмечала шестидесятилетний юбилей своего заведующего, профессора Юнке. Помимо кафедральных присутствовал весь научный и профессорско-преподавательский состав университета. Ректор,  простуженным голосом долго, водя пальцем по бумажке, перечислял достоинства и заслуги чествуемого. Хвалебные речи в главной аудитории настолько затянулись, что соседи слева от Гарина стали откровенно прикладываться к фляжке с бренди, передавая ее по кругу.
       Когда умолк последний поздравитель, в очередной раз до слез растрогав юбиляра, и отгремели уже не слишком дружные овации, от кафедры был предложен  фуршет.
       Гарин хотел незаметно улизнуть через боковую дверь, но к нему прилип, исторгая щенячью радость, аспирант из лаборатории электротехники. Стараясь изъясняться новейшим американским сленгом, насколько это возможно применительно к физике, он навязал инженеру дурацкую беседу. Вдвойне нелепую от того, что  аспирант сам не вполне владел сутью предложенной им темы. Петр Петрович долго крепился, но постепенно металл все более сгущался в его голосе:
       — Я хотел бы получить причитающийся мне гонорар.
       — За что? — обалдело отпрянул в сторону электротехник.
       — За пятнадцать минут нашего очаровательного общения я выдал вам столько идей, что вы всей лабораторией не сможете переварить их в последующие пятнадцать лет.
       — Коллега Лари, — позвал инженера Форнер. — У меня к вам предложение.
       — Деловое?
       — Увы. Не хотите ли сыграть партию другую на бильярде?
       — Все, что угодно, если при этом можно выпить кружку доброго пива и съесть чего-нибудь из европейской кухни.
¶
         — Вы сумели впутаться в сложное переплетение жизней и страстей, — Эктор пихнул кием шар. Костяной мячик, не задев собратьев, застрял в устье лузы, приват-доцент играл дурно. — На вас теперь определенная доля ответственности.
       — Я постарался внушить ей отвращение к себе.   
       — Каков результат?
       — Я видел ее мучения, бедняжка.
       — Что чувствуете вы?
       — Странная, если не сказать, патологическая завязка всей этой истории, и ее насильственный финал оставили во мне неприятный осадок. Больше того, она является мне, разрушая душевное спокойствие, сковывая творческие силы. И вот я уже досадую на себя за то, что не могу избавиться от ее изнурительного незримого присутствия. Я подозреваю, что попал в настоящий заколдованный круг.
       — Как человек, терпевший серьезные поражения на амурном фронте, не осмелюсь давать вам какие-либо советы, но ни вы, ни она не должны страдать, если любите.
       — Любовь, страсть…, если только допустить послабление, слащавая дребедень способна загасить пылающий светильник мысли, я не имею право на воздыхания.
¶
       Гарина разбудил траурный марш за окном. Впереди процессии шестеро кряжистых мужчин несли на плечах открытый гроб. Лицо покойного, влекомого вперед ногами на кладбище, выглядело свежим, даже бодрым. Очередной шедевр доктора Педро Ара (40).
       Гарин сделал стойку на голове, выпил кофе со сливками. Образ Евы последнюю неделю не посещал его, и он чувствовал себя превосходно. Петр Петрович находился в зените внутренней жизни. Он легко подчинялся несложной регламентации быта и научных занятий. Диссертация закончена, теперь Гарин отдыхал здесь, готовясь к новым испытаниям.
       Инженер прошмыгнул мимо конторки, где клевал носом пожилой швейцар в потертой ливрее, отправился слоняться по улицам Кордовы. В городском парке он присел на минутку, любуясь разлетающимися хрустальными брызгами фонтана. Любопытный молодой пес подбежал прямо к Гарину, положил свою мохнатую морду на колени, ткнул мокрым пятачком в живот, требуя участия. Гарин, не снимая перчатки, погладил собачью голову, стал ворошить шерсть за ухом. «Животное ищет ласки и так просто получает ее от первого встречного. Нет, оно выбрало из десятка полусонных зевак именно меня. Неужели, я свалял дурака? Безусловно, ей свойственна эксцентричность, но это и привлекает меня в ней», — Петр Петрович понял, что ему трудно, пожалуй, невозможно лишить себя удовольствия думать о Еве. Конечно, ему хотелось, чтобы рядом не маячила чья-либо тень, чтобы она была девушкой из ниоткуда, как сам он.    
       Эту ночь инженер не мог уснуть, слушал, как движется время. Гарин устал ворочаться, сел на низкий подоконник. Его товарищ месяц бледный изливал фосфорный свет. Окруженный тишиной, инженер смотрел в чью-то гостиную напротив, освещенную уличным фонарем. Обнаженная незнакомка, украшенная великолепной пенящейся копной, заслонила проем окна. 
       — Буэнас ночес, сеньорита, — прошептал инженер по-русски.
¶
       Незадолго до Рождества Гарину присвоили ученую степень доктора физики, игнорируя факт отсутствия у соискателя степени бакалавра. Что делать, у профессора Юнке рос непутевый сын. Профессорский отпрыск наделал массу карточных долгов в столице, гаринская премия подвернулась Юнке старшему очень кстати.
       Поездка по железной дороге может обернуться наказанием мучительной скукой, бесконечной пыткой в обществе хамоватых назойливых попутчиков или забавным приключением, все зависит от обстоятельств и настроения пассажира.  Доктор физики Урхо Лари робел. При мысли, что ему скоро доведется встретиться с Евой, он ощущал свинцовую гирю внутри. Всю ночь до Буэнос-Айреса инженер продремал под действием люминала. Корчась в синтетическом эрзац-сне, Гарин заново переживал недавнее, рисовавшееся яркими мазками миражей: волосы Виктории, разбросанные по куньему меху обивки автомобиля, профиль ее зардевшегося лица, слегка закушенная влажным зубом губа, длинные сомкнутые подрагивающие в такт ресницы… — волнующие звуки любовной мелодии; теперь другой крупный план — Гарин в танце отстраняет от себя полуобнаженную, полыхающую Еву, но не в силах отринуть протянутую к нему фарфоровую руку, подает девушке, напоенную доверчивым ожиданием, свою десницу, их пальцы переплетаются в связующие узелки. 
       После таких волнующих галлюцинаций нет места трусливым сомнениям.

(40 - Педро Ара — врач-патологоанатом. Разработал собственную методику бальзамирования трупов. Мумия Эвиты Перон, созданная им в 1952 году по заказу вдовца усопшей, президента Аргентины Хуана Доминго Перона, считалась лучшей в своем роде.)

*       *       *

       Ева испытывала истинное наслаждение, совершая длительные прогулки по женским магазинам, она получала эстетическое удовольствие, скрупулезно изучая заманчивые витрины с их блестящим содержимым. Туалеты были ее слабостью. Порой, она мечтала о времени, когда сможет менять наряды каждый день, но пока, Ева приобретала белье или обувь, обдумывая покупку с точки зрения выгодности размещения своего куцего капитала. 
       Девушка пересекла суетную торговую Авенида де Майо, держа путь во французскую галантерею. После получаса примерок, придирок, шумного самолюбования, она накупила пестрых бус, тут же украсившись ими. Да, приятно тратить деньги солнечным днем в большом городе, радостно чувствовать свое молодое энергичное тело, уверенно ходить, наблюдая в поведении встречных мужчин реакцию на свою привлекательность.
       Ева вскочила в автобус, чей маршрут проходил мимо дома, где она проживала на содержании Мак Линнея.
       Буэнос-Айрес преображался на глазах. Прямоугольная сеть улиц города активно застраивалась пышными многоэтажными зданиями эклектической постройки. В них непременно должно благоденствовать нескончаемое счастье бытия.
       Консьержа на месте не оказалось, лифт притаился на верхнем этаже. Ева, перепрыгивая через ступеньку, взбежала в бельэтаж. В прихожей она бросила сумочку, поднялась в спальню с плотно зашторенными окнами…
       Ее оглушило как от удара. Под люстрой тюфяком покачивалось тело Мак Линнея, затянутое расшитым персидским халатом. Синее лицо его с выпученными глазами и перекошенным ртом казалось грубым, даже злым. Под носом кляпом торчали наусники.
       Ева присела на ложе. Пальцы непроизвольно скользили по гладкой материи покрывала, вычерчивая бессмысленные иероглифы, верные знаки ступора. Очнувшись, Ева спустилась вниз, достала вместительный дорожный чемодан, наполнила его вещами из платяного шкафа, не разбирая, мужские они или женские.
       Она брела по движущемуся городу, тесному от человеческих лиц, изнуренных заботами, волоча неудобную поклажу. На вокзале Онсе Ева сиротливо вошла в пустынный в этот час бар. Проглотила рюмку джина, не притронувшись к бокалу с лимонным соком. Вдогонку выпила еще. Думалось туго, пары алкоголя перемешивали важное со второстепенными деталями. Ева решила, что проведет здесь весь день, будет пить, есть, пока хмель не вышибет ужасные переживания, а потом…
       Бывалый бармен предложил сигарету, пытаясь вступить с ней в разговор. Девица машинально закурила, отвечала раздраженно, невпопад — от пережитого стресса у нее раньше срока начиналось женское нездоровье. В сумрачный бар, отравленный никотином, где одиноко маячил женский силуэт, служебным ветерком надуло двоих полицейских. Один из стражей порядка, приглядевшись к молодой особе, неодобрительно покачал головой. Девушка, предупреждая нежелательные осложнения, удалилась под мутный от копоти стеклянный свод вокзала. Она скинула шляпку — золото волос осыпалось на плечи. Ева подошла к перрону:
       — Полковник, вы ждете не меня? — искусительница намеренно встряхнула головой, отбрасывая прядь, косо, упавшую на лоб, предлагая бесхитростный вопрос подтянутому строгому офицеру в высокой форменной фуражке.
       Доминго взял под козырек:
       — Всему свое время, сеньорита.
       Она прочла отеческое участие в его глазах, и это шокировало ее:
       — Наверное, я кажусь вам ничтожеством?
       — Ты, как оброненная гвоздика, — от слащавой сентиментальности своих слов, сорвавшихся с языка, военного покоробило. Он резко исполнил строевой артикул «кругом», уверенно зачеканил начищенными до блеска сапогами прочь. Еве хотелось броситься вслед, прилепиться к фалдам его спасительного мундира, но она так и стояла с распущенными волосами, неподвижно струящимися вдоль спины.   
       «Моя пора придет, вот увидите».

*       *       *

       — Как он умер?
       — Его нашли повешенным в своей спальне, — М. не переставал хрустеть новенькими пахнувшими краской банкнотами, пересчитывая пачку, переданную Гариным в оплату за свой аргентинский паспорт.
       — Повешен или повесился сам?
       — Следов насилия на теле не обнаружено, беспорядка в помещении нет, хотя некоторые странности все же есть. — Генерал вложил деньги в шкатулку.
       — Что-нибудь похищено?
       — А, какая-то ерунда, пропала пара брюк, пиджак и бумажник, надо полагать, с незначительной суммой.
       — Если подозревать убийство, то мотив — ограбление? И кто подозреваемые?
       — Подозреваемых как раз много: его содержанка, служанка и консьерж — все они вдруг исчезли после происшествия. Мотив примитивного ограбления — ложный ход. Я предполагаю, что причина этого случая более глубокая.
       — Надеюсь, это не связано с государственной тайной?
       — Как знать. Мне известно, только сугубо между нами, на следствие надавил один из членов Военного комитета (41), после чего дела нет, а есть суицид.
 ¶
       — Где Ева? — Гарин положил перед хозяином кабачка сотню песо.
       — Не припоминаю, о ком вы спрашиваете.
       Инженер вынул из-за пазухи «смит и вессон», ткнул коротким стволом в нос несговорчивому ресторатору.
       — Лучшее средство от амнезии, — Гарин взвел нагретый поясницей курок. — Где она?
       Трактирщик, оценив злодейские ухватки посетителя, ответил. Прикрыв отход залпом отборной брани, инженер покинул увеселительное заведение, имея более точный адрес возлюбленной.
       Гарин завел обшарпанный «бьюик», взятый напрокат по случаю посещения районов, где на каждом углу у вас норовят обчистить карманы и куда заезжать на хорошей машине небезопасно. Он полчаса метался по предпортовым кварталам, старательно объезжая бойких девушек известной профессии, запускавших в него знойные стрелы, подкрепляемые зазывающими телодвижениями. Инженер задерживался на больших перекрестках, выспрашивая у прохожих местечко «Сайгон».  Машина тут же облеплялась стаей зевак и оборванцев, радостно тараторивших и возбужденно указывающих руками в разные стороны. Гарину изрядно надоел этот кавардак, он притормозил возле озорной девчонки, подозвал ее рукой:   
       — Садись, покажешь мне, где «Сайгон». Я плачу за услугу.
       Через три минуты они оказались в нужном месте. Гарин отсчитал горсть звонких монет и был вознагражден за щедрость томным взглядом.
       — Больше сеньор ничего не хочет? — шалунья ласково заулыбалась.
       — Нет, — он благодушно погрозил ей пальцем из автомобиля.
       «Сайгоном» оказалась небольшая кофейня, насквозь пропитанная духами «бразильского золота», испарениями от любителей более крепких напитков; молодцов, часами просиживающих над душистой чашкой и сотрясающих пряный воздух неуемными политическими спорами; привычных для таких мест перешептывающихся типов, втихую обделывающих сомнительные делишки; угрюмых ухарей, примечающих исподлобья входящих и выходящих.
       Инженеру был нужен некто по кличке «Чилиец». Им представился на редкость противный тип с выражением лица жестким, как дюраль. Он мимоходом выслушал Гарина.
       — Мне начхать, — сутенер сердито стряхнул с плеча ладонь Петра Петровича.
       — Ты не понял меня, я хочу выкупить ее у тебя насовсем, назови сумму.
       Разговор зашел о выгодной сделке, Чилиец приободрился, глаза заблестели. Они основательно поторговались, прежде чем ударить по рукам.
       Гарин поехал туда, где, казалось бы, уже не существовало никакой жизни. Он оставил машину у остова развалившейся трущобы, направился  по  тропинке, кружившей вокруг покосившегося забора. Инженера жгло нетерпенье, но он сдерживал шаги. Навстречу попался пожилой развратник с крашенными хной усами. Гарин толкнул гнилую калитку, во дворе облупившегося двухэтажного дома его, вопя площадным голосом, проводила старая карга.
       Поверженная судьбиной Ева пребывала в сонном безучастном к окружающей обстановке состоянии. Она сидела в темноте комнаты, в которой витало безразличие к человеческой личности. В голове ее роились мрачные мысли, она настойчиво искала способ познать ту секретную силу, что питает независимость, способность к творчеству или умение идти напролом. И не было видно простого выхода.
       Ее одиночество вновь прервалось, когда девушке меньше всего хотелось кого-либо встречать. Ева привычным движением успела оправить измятую простыню на скрипучей кровати.
       Попав из солнечного дня в затхлый полумрак, Гарин на секунду ослеп. Ева сидела в хромом кресле, нагнувшись в распахнутом халатике к стопам, поправляя кое-где педикюр; оказавшись даже в неэстетичном ракурсе, она все равно была соблазнительна. Сердце инженера билось в горле, чуя близость ее тела, он уловил естественный масляный аромат солнечно-желтых волос. Казалось, девушка услышала гулкий набат гаринского нутра, она тотчас пошевелилась. Ева смотрела на инженера снизу вверх. Смотрела так, как будто он прокаженный. Петр Петрович шмыгнул носом.
       — Браво, браво, мсье Лари. Какая честь. Вы изменились. Посолиднели, что ли, — голос прелестницы звучал неприветливо, на язык ей просились желчные недобрые слова, она затаила их.
       — Ева, я, возможно, виноват перед тобой, прошу, забудь, что я писал, это глупая шутка.
       Ева, от природы обделенная чувством юмора, отвернулась от бедного Гарина, она твердо знала, что нужно ему для услады.      
       — Время идет, — она легла, прикрыв глаза, стремясь этим обособиться от инженера, оградить свой мир.
       Под звон и стон терзаемой в соседнем номере гитары, Гарин, все более входя во вкус, присосался к гуттаперчевым прелестям, не обретая усыпляющего насыщения. Насмешливая улыбка не сходила с ее приоткрытых губ… Слияние их существ совершалось в условиях, где другие человеческие связи не имеют значения.
       Невидимые минуты приближали окончание их свидания, Ева выразительно глянула на будильник.
       — Хочешь сказать, что мой визит закончен? — Петр Петрович высился над ней, как скала, о которою она только что потерпела крушение.
       — Вещи принадлежат тем, кто платит за них.
       — Ты считаешь себя предметом, коим можно владеть?
       Вопрос безответно повис между ними.
       — Ты убила Мак Линнея? — ошпарил ее Гарин.
       — Нет, зачем мне?
       — Пропали ценности, полиция уверена, что твоих рук дело.
       Девушка забилась в подушку, словно растерявшееся преследуемое животное.
       — Это не я, не я, — мямлила Ева, прикрывая лицо исхудалыми пальчиками.
       Инженер сорвал пыльную тряпку с окна, выходившего в узкий грязный двор. Солнечный зайчик прыгнул Еве на прозрачные руки. На Гарина повеяло от ее затравленной фигурки всем, что есть хорошего в заплутавшей юности: трепетностью, простодушной нерасчетливостью, еще детской наивностью, домашним молоком.
       — Ева, хватит хождений по рукам в поисках пропитания, я забираю тебя с собой.
       — Опять скверная шутка? — в ее голосе сквозили надежда и опасение.
       — На этот раз все серьезно. С Чилийцем я уже решил вопрос, — сказал он, немножко рисуясь перед ней. На самом деле инженер понимал, что сейчас в его жизни происходит крутой перелом, может быть, то была дань, которую он платил несовершившемуся, в Гарине ворочался кто-то другой, кто не вязался с ним прежним.   
       — Теперь ты мой хозяин? — Евины глаза были переполнены презрением.
       — Не только хозяин, но и заботливый наставник.
       Ева демонически захохотала.
       Теплый ветер откуда-то, очень издалека донес обрывок танцевального такта.
       — Собирайся, пойдем отсюда. И ничего не бойся — со мной тебя никто не тронет.
       Наступило молчание. Ева встала с койки, расчесала волосы, затерла румянами, помадой и тушью заплаканное усталое лицо, воинственно натянула платье.
       — Накорми меня, — первое, что услышал Гарин от Евы в ее новом качестве своей подопечной.
       Они заскочили в ближайшую попутную забегаловку. Ева голодная и злая поглощала бутерброды с колбасой и сыром, запивая сухомятку фруктовым морсом. Инженер, чтобы как-то упрочить союз, начал непринужденно болтать, но ей было понятно, что таким образом Урхо пытается вернуть самоуважение, самоутвердиться.
       Дотошные завсегдатаи за соседним столом плотоядно косились на эдакую славненькую штучку. Ева, отложив пищу, так их отчихвостила, что они, устыженные, толкая друг друга, выкатились из предприятия общественного питания.  Гарин, наблюдая за своей разбуянившейся пигалицей, трясся от смеха.
       — Маленькая злюка, за словом в карман не полезешь! — говорил он, все еще захлебываясь веселыми спазмами.
       Вечером Петр Петрович пригласил Еву на романтическое рандеву, по телефону забронировал отдельный кабинет в дорогом ресторане, открывшемся недалеко от Пласа Сан-Мартин.
       В фойе им попалось несколько знакомых благочестивых физиономий, немедленно принявшихся обсуждать парочку оглушительным шепотом. Незаметный официант зажег свечу на столе, подал огромное меню. В щелку между шторками Ева разглядывала с десяток модно разодетых дуэтов, неумело скребущих паркет сложными фигурами под звуки оркестра. Гарин сделал заказ, изобилующий спиртным. Он полагал, что такой прием поможет сломить ее внутреннее сопротивление, отчуждавшее их. Отменная пища, вкупе с горячительными напитками, постепенно отворачивали шурупы ледяного футляра, внутри коего пряталась обнажающаяся душа избранницы. Еву начал покорять его неподдельный пыл и щедрость, возникал мерный гул желания. Гарин, находясь в ударе, казался себе просто неотразимым: 
       — … Понимаешь, нам, героям, нужно постоянно упражняться, блюсти свою форму,  ибо,  когда  представится  возможность  проявить  себя  в  больших  масштабах, мы должны быть готовы. Для этого требуется полная самоотдача…
       — Твой разум исследует пустые дали, ты упускаешь счастье сегодняшнего дня. Кружится голова, мне нужен глоток свежего воздуха, — она ухитрилась высвободиться из его пьяных объятий, ничего не опрокинув.
       Центр города полыхал огнями разноцветной рекламы. Гарин любовался ее лицом, казавшимся бледным в свете искусственной зари, два провала зияли на щеках вместо дневного румянца.
       — Ева, поедем в ночное.
       — Как скажешь, — ее слова прозвучали косвенным укором его нечистой совести.
 ¶
       Они пробудились вдвоем в его номере, когда синее небо вплотную подступило к распахнутому окну. Гарин почувствовал тяжесть; молодое влажное туловище придавило ему грудную клетку. Бессвязные, но яркие воспоминания вторгались в сознание, восстанавливая эпизоды фантасмагории прошедшей ночи: они в прохладе парка 3 Февраля, лежа на газоне, изучают звездную карту неба, одни, среди кустов, наслаждаются панорамой вселенной.
       — Ева, загадывай желание — падает звезда!
       Позже в кабаре у ипподрома: заносчивый и несимпатичный дирижер-негр; пляшущие подносы официантов; мышцы ног, напрягшиеся в судороге чарльстона.
       Инженер принудил свое непокорное тело подняться, включил вентилятор, кряхтя, отправился в ванную комнату.

(41 - Военный комитет — высший орган военного управления в Аргентине в то время. В его состав входили президент страны и трое главнокомандующих видами вооруженных сил.)

*       *       *

       — Хочу стать актрисой.
       Гарин услышал в Евином заявлении хорошо знакомые ему требовательные интонации. Стараясь сберечь только что оттаявшие чувства, он не рисковал перечить деве и широко распахивал свой кошелек, чтобы ублажить любовницу. Иногда инженера смущало, что их положение уподобляется взаимоотношениям взыскательного начальника с безропотным подчиненным. Он не гневался на нее, но сам себе становился невыносимо противен за то, что так бесхребетно позволял ей вить из себя веревки. Новый, недавно родившийся Гарин был отвратителен его предшественнику.   
       Инженер через проныру Парса вышел на Барлетту и Пасано (42).
       — Хорошо, приводите свою красотку, устрою ей просмотр в «Одеоне» (43), — пообещал один из драматургов.
       На экзамен собралось четверо судей. Гарин выбрал место во втором ряду партера, чтобы восхищаться со стороны, как зритель.
       Ева вышла на сцену, принаряженная в светлый костюм полумужского покроя.
       — Пожалуйста, начинайте.
       После этой реплики Ева потеряла свою повседневную гибкую естественность, как-то отекла.  Ее немного надтреснутый голос неприятно распространялся по пустой пасти зрительного зала. Претендентка источала преувеличенное возбуждение, неоправданно самоуверенно двигалась. Неземную страсть она изображала, избыточно волнуя грудь, при этом глупо закатывая глаза к потолочной лепнине.
       Члены комиссии переглянулись, им не терпелось покончить с обременительным занятием.
       Евино представление подходило к концу, она отступала все дальше вглубь сцены, одна рука прижата к груди, другая протянула вперед, наконец, исполнительница исчезла за кулисой.
       Гарину, не искушенному в премудростях Мельпомены, все же сделалось стыдно за нелепую, лишенную всякого таланта игру подруги.
       При всем желании, жюри не могло предложить ей утешения.
       — Ну, как я? — спросила конкурсантка, срывающееся дыхание раскрывало ее волнение.
       — Милочка, мой совет — это не ваша стезя. Не тратьте сил понапрасну, попробуйте себя в другом амплуа. Вы так молоды, — председательствующий добродушно потрепал Еву по щеке.
       Инженер, увидев столь фривольное обращение, позеленел от злости.
       Из театра оба ехали опечаленные. В Еве все бунтовало против несправедливого, по ее мнению, приговора. Гарин неоднократно пытался заговорить с ней, но у душечки вдруг становились слепыми глазки — вроде говорит с ним, а сама витает где-то далеко. Он положил ее ладошку, сжатую в кулачек, себе на колено:
      — Не горюй, я что-нибудь придумаю. Ты — великая актриса, твоей обожающей аудиторией будут миллионы.
       Ложь во спасение подействовала, как всегда, безотказно — кулачек разжался, Ева выдавила подобие улыбки. Гарин понял, как сильно любит ее, если только что готов был купить для нее весь этот балаган вместе с худруками и пожарными.
¶
       Их совместная жизнь только набирала обороты, но Ева ощущала, что всякий день, проведенный с Лари вдвоем, кажется ей долгим. Она чувствовала себя с ним неуютно, заметно оживая в его отсутствии, но на расточительные забавы, устраиваемые им специально, чтобы расшевелить их стоячую жизнь, всегда охотно откликалась.
       Гарин же находился в состоянии душевного умиления. Он пестовал чудесные иллюзии, что Ева является единственным источником радости. Порой инженер словно пробуждался и тогда всерьез задумывался о мерах, которые следует ему предпринять, чтобы уберечь свой рассудок от приторного наваждения.
       После завтрака, смешанного с любовными утехами, на них нашла полуденная меланхолия. Вентилятор исправно гонял струи горячего воздуха под потолком, не освежая комнату. Девица села на низкий пуфик перед зеркалом, взяла гребешок:
       — Чем займемся сегодня, милый?
       По правде сказать, Гарину не хотелось покидать «тепленькое» лежбище. Он достал из-под подушки пижаму канареечного цвета:
       — Поедем на пляж?
       — Пойдем лучше в кино.
       Посещение кинотеатров, после магазинов, являлось любимым Евиным аттракционом. На прошлой неделе они смотрели новейший аргентинский фильм «Северный ветер», Петр Петрович сладко вздремнул под него.
       Гарин развернул газету, печатавшую репертуар кинозалов. Он выбрал премьеру картин Лени Рифеншталь «Триумф воли» и «Олимпия» (44).
       Швейцар, давно прикормленный щедрыми чаевыми, живо подозвал такси. Машина доставила их на проспект, запекшийся под нещадным февральским солнцем, густое облако выхлопных газов усиливало жаркую духоту. 
       Дневной сеанс собрал немногих. Дюжина, жавшихся друг к дружке влюбленных, довольных дешевизной развлечения, да когорта фашиствующей молодежи заняли меньше половины зала.
       «Триумф воли» скоро наскучил Гарину. Усатый фюрер чванливо разгуливал между однообразно самоотверженных шеренг эсэсовцев, увенчанных доблестью обреченных. «Такой таракан обязательно завалит дело, погубит вас, спесивые остолопы, и поделом, выбор вождей сокровенное таинство, лакмус народной души», — Петр Петрович лизнул обжигающий холод мороженого, подкрепляя его сахаристостью высокомудрость умозаключения. Еву тщеславная бравада нарцисса увлекла. Она, болтая ногами, давясь сладкой ватой на палочке, примеряла на себя фасоны диктатора.
       Второй фильм, освещавший берлинскую Олимпиаду, тревожил нервы гармонией человеческих тел, необыкновенными перевоплощениями спортсменов в мифологических богов, изумительной пластикой движений.
¶
       Наребячившись досыта в вечернем море, Гарин и Ева провожали прожитый день ужином в летнем ресторанчике на берегу залива Ла-Плата. Оглушенные трелями цикад, они разглядывали огни движущихся под бело-голубой луной кораблей.
       Перед сном инженер поставил на плетеный столик коробку, наполненную бочонками лото.
       — О чем ты задумалась? Двадцать три.
       Его любовь подняла головку, наполовину освещаемую настольной лампой:
       — Если бы я могла снимать фильмы, как  эта  Лени,  то  выбрала   сюжеты  о самых известных женщинах всех времен и народов и сама играла их роли.
       Музыка южной ночи обволакивала их разморенные организмы, разбросанные в шезлонгах на широкой террасе номера.   
       — Сорок один.
       — Мой.
       — Киношные лавры не дают тебе покоя. Семнадцать.
       — Ты надеешься, что я всю жизнь проведу с тобой взаперти?
       Гарина резанул неприятный обертон ее фразы.
       — У тебя есть другая альтернатива помойки? Пятьдесят два. — Он раздраженно шлепнул бочонком по своей карточке.
       Ева убрала лицо от света, ее вновь оттолкнуло от этого самовлюбленного черствого павиана.
       — Пятьдесят два, мой, — куртизанка закрыла число в глянцевой картонке пустышкой. — Провидение поможет мне.
       — Да, Проведение благоволит дуракам и новичкам. Один.
       Девушка замкнулась панцирем, ушла в себя. Инженер понял, что проявил неделикатность:
       — Завтра я отвезу тебя к Барлетте.
       — Зачем? — спросила она скорее механически, чем из любопытства.
       — Его приятель набирает класс актерского мастерства, будешь брать уроки?
       — Да.
¶ 
       Ева спешила, движение любило ее. Резкими шажками, протыкая тонкими каблучками расплавленный асфальт, девушка стремилась на занятия.
       Группа слушателей подобралась молодая, из незнакомцев. В ожидании маэстро неопытные трагики и комики испытывали неловкость в общении, затрудняясь расширить скудный набор тем для совместного обсуждения.
       Учитель, рассматривая молодежь из суфлерской будки, сразу подметил эту скованность.
       Влетела восторженная Ева. Чуть отдышавшись, она уверенно подхватила погибающий разговор, от нее искрилась энергия, даже, пожалуй, избыточная, заставлявшая юнцов подчиняться ее давлению. На глазах Ева становилась для них авторитетом, в считанные минуты сплачивая прежде разрозненных индивидуумов в стаю, где она — лидер, действовала как катализатор, заставляя других особей проявляться и занимать свою, единственно возможную для них нишу в человеческом прайде.
       «Какой славный материал, хотя еще очень сырой», — подвел итог своих первых впечатлений Мастер.
       — Довольно, лицедеи, зрите на меня! — вырвался бас из-под подмостков.
       Все обернулись. Запах серы. Тишина.

(42 - Л. Барлетта и Р. Пасано –театральные деятели Аргентины 1930-х гг.)
(43 - «Одеон» — коммерческий театр в Буэнос-Айресе.)
(44 - Лени Рифеншталь считалась личным режиссером А.Гитлера. По его заказу сняла фильм о 5-м съезде НСГРП в Нюрнберге в 1934 году («Триумф воли»). Документальное кино «Олимпия» об Олимпийских играх 1936 года, по мнению многих, до сих пор остается лучшим фильмом о спорте.)

*       *       *

       Ева вышла из тени помпезной ратуши. Свет, упав на ее солнечное чело, возликовал, она понесла ослепительный кокошник с собой через пространство площади…
       — Все в порядке, вы не ранены? — над невнимательной пешеходкой из кольца сгрудившихся свидетелей происшествия нависал шофер огромного черного лимузина. Ева увидела свое отражение в его зрачках.
       Она села без посторонней помощи:
       — Не знаю.
       — Везите ее в больницу, у нее может быть шок!
       — Вызовете неотложку! — вопили зрители.
       — Разойдитесь. Сеньорита, вам где-то больно? — спросил пассажир машины, его внешний вид не оставлял сомнений в отношении респектабельности господина, познающего жизнь с ее приятной стороны.
       — Нет.
       — Пойдемте, я отвезу вас домой.
       Пострадавшую подняли на ноги, отряхнули. Она села в автомобиль.
       Прошла неделя. Около здания, где начинающие чаплины и гарбо упорно шлифовали свое мастерство, как обычно, дежурил «роллс-ройс». Сокурсники знали — стерегли Еву.
       Шикарный экипаж, проезжая мимо «Каса-Росада» (45), остановился, повинуясь требовательному сигналу регулировщика. Ева мечтательно разглядывала длинный балкон дворца, летящий над городом:
       — Как хочется постоять там, наверху, над преклоняющейся толпой.
       — Значит, об этом вы грезите?
       — Нет, я уже знаю, чудеса только в сказках.
       — Сказки и легенды слагаются людьми на основе имевших место событий, нечто абсолютно отвлеченное человеческий разум придумать не в состоянии. Подобное где-то, когда-то, с кем-то происходило. Чтобы стать сказочным персонажем, легендой надо правильно понять себя — кто ты есть: статист, действующее лицо со словами или Герой.
       — Даже бедная девушка, у которой нет ничего, кроме красоты может стать принцессой?
       — Если у нее помимо прекрасной оболочки есть еще обаяние и талант Актрисы в жизни, а не той, что скачет по сцене театра, то шансы возрастают.
       Машина свернула на тихую улицу.
       — Позвольте руку.
       Через боковую дверь они попали в небольшой дом, прошли ряд помещений, загроможденных аппаратурой. В комнате с эркером в полу был смонтирован стеклянный купол, Ева заглянула вниз. Там, вытянувшись к квадратному микрофону, сидела женщина, она читала вслух, но экран глушил звук.
       — Где мы?
       — На радиостанции. Теперь ты здесь хозяйка.
       — ?!
       — Вчера я купил эту станцию и назначаю тебя ее директором. Можешь читать новости, ставить спектакли, нанимать на работу, увольнять — все, что угодно.
       — Но почему?
       — Чтоб сказку сделать былью. Театр даст тебе десяток-другой поклонников, охотников до твоих прелестей. У кино аудитория большая, но нет реальной связи с миллионами. А радио… Радио — это живой повседневный контакт со всей страной. Облачившись в лелеемый массами, требуемый ими образ, ты запросто войдешь в доверие к каждой семье. Радио позволит завладеть их умами, разжечь любовь к себе. Ты сможешь манипулировать множеством, по своему усмотрению, при помощи инструмента масс-медиа. Любовь миллионов — сила, равная силе денег и силе оружия. А то, и другое, и третье, вместе, есть власть — вот решение твоего уравнения с тремя неизвестными. Ты все еще хочешь на балкон? 
       Ее сияющий взгляд запутался в глазах благородного андерсона.
       В тот день щедрый даритель не повез Еву к гостинице со скучающим Гариным, не повез он ее к себе домой, где его постоянно донимали делами. Загородный особняк, увитый плющом, стал их укромным пристанищем.
¶
       Прошел день. Наползал вечер. Гарин привел в порядок научные бумаги, разбросанные по столу, несколько раз посмотрел на молчащий телефон. Зазнобы нет. В его плоть на плечах ожидания входили сомнения и … и печаль. Он припомнил их встречу у Айзека, разные детали и деталюшечки, связанные с Евой. Раскисший Гарин распалял себя душевными стенаньями:
«Вся ты прекрасна, возлюбленная моя.
Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. 
Пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих.
Как лента алая губы твои
Уста твои, как отличное вино.
О, как прекрасны ноги твои! Округление бедер твоих как ожерелье, дело рук искусного художника.
Живот твой — чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями.
Два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями.
Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная, твоею миловидностью!
Этот стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти.
Влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви ее; и груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих, как от яблок.
О, как любезны ласки твои. О, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов!
Голубица моя в ущелье скалы под покровом утеса!
Покажи мне лице твое, дай мне услышать голос твой, потому что голос твой сладок, а лице твое приятно» (46).
       Оказалось, что память хранит много всякого сентиментального хлама. Инженер присел на пуфик.  Отражение бездны в зеркале.  Не без испуга, он физически почувствовал, как все замедляется. Ему пришло в голову, что не он, а Ева сильнее его, и именно она держит твердой рукой руль их the boat of love. Петр Петрович уныло икнул. В третьем этаже со стуком распахнулась оконная рама. «Нужно проветриться». Он спустился во внутренний двор гостиницы, элегантно расчерченный электричеством. За овалом бассейна, отливавшим зеленым, окопалась мраморная скамья-визави с высокой спинкой. Гарин точно обваренный побрел туда. Голуби встретили гостя нестройным шумом. Инженер сел. Нос к носу примостилась монахиня в летах, четки лежат на коленях, в руках «La Nacion». 
       Гарин наблюдал, как на западе один за другим гаснут пурпурные облака, светившиеся под заходящим солнцем.
       — Не понимают, что творят, — старушка, сердито поджав беззубый рот, перевернула страницу.
       — Неведение наш друг, бабушка, — сказал Петр Петрович, рассчитывая на ответ.
       Старая промолчала. Гарин не знал, что под черным капотом жила глухота.
¶
       Еве казалось, что сказочник явится не таким, как все, но встретила все тот же требовательный напор. В конечном счете, это стоящая сделка.
       Утомленный любовник, получив свое, не ощущал прежнего влечения, восторг улетучивался. Он нечаянно выяснил, как эта, в пылу страсти похожа на другую … женщину. «Знаю я этих крошек со ртом, похожим на цветок. В любой момент готовы закусить удила —  дай им  волю.  Но выскочке Лари я нос утру».
       Ева вернулась в полдень.
       Гарин, полусидя, спал, приняв накануне больше четверти таблетки морфия. Она, переступив через его вытянутые ноги, зашла в гардеробную комнату.
       — Заблудилась?
       Девушка дернулась, тяжелый недоверчивый взгляд инженера пригибал.
       — Не надо скандалов. Меня арестовала полиция.
       — За убийство Мак Линнея?
       — Перестань! Ты же знаешь, у меня проблемы с паспортом.
       — В каком участке ты провела ночь?
       — Там недалеко от зоопарка, налево.
       — Кто занимался тобой?
       — О, их было много.
       — Много? — гаринская подозрительность перешла черту, за которой самые простые слова кажутся двусмысленными.
       Пытку прервал спасительный звонок.
       — Алло! Да, я слушаю. Здравствуйте, Паоло. Да… Нет. Нисколько. О … Если так, то … Хорошо, хорошо, непременно. Да, записываю.
       — Приоденься, нас ждут к обеду.
       Гарин решил сегодня не брать такси, его болид взревел восемью цилиндрами. Через полчаса они припарковались у уединенного коттеджа к северо-западу от столицы.
       Дверь открыл военный в штатском.
       — В каком вы чине, голубчик? — спросил инженер.
       Молодой человек покраснел:
       — Капитан Кениг к вашим услугам.
       — Уже познакомились? — вышел Паоло да Нови.
       — Считайте, что так. Где обед? Чертовски голоден.
       Паоло, Гарин, Ева и Кениг гуськом протопали в гостиную.
       — До принятия пищи нам придется разрешить один щекотливый вопрос, — вступил Нови, обращаясь к инженеру.
       — Извольте, я готов, — в желудке Гарина и в самом деле подсасывало.
       — Господин Лари, Ева не любит вас и не может более принадлежать вам. Вы должны немедленно оставить мадемуазель.
       — Что за пошлый фарс! — Петр Петрович хотел схватить девушку под руку, Нови закрыл ему своей персоной доступ к ее телу.
       Еву, при виде такого зрелища, охватил приступ мстительной радости за весь женский род — не все же нам страдать.
       Инженер взбеленился, он, не церемонясь, оттолкнул VIP особу. Паоло закачался, но устоял, опершись о тяжелый дубовый стул:
       — Милостивый государь! Вы в присутствии дамы и свидетеля позволили себе неслыханную дерзость оскорбить меня действием. Я требую немедленной сатисфакции!
       — С тобой, сопляк, мне драться на дуэли?
       Никто не понял, как в руках Гарина оказался револьвер.
       — Сгинь, крысеныш!
       Выстрел.
       Одновременно рухнули двое: замертво Паоло да Нови; в глубоком обмороке
капитан Кениг (47).
       А Ева? Она бесстрашно смотрела на убийцу, молодая тигрица примерялась вцепиться инженеру в рожу ногтями. Как она была прекрасна в тот момент! Нет, он не мог в нее стрелять.
       Гарин понял, что все кончено.

(45 - «Каса Росада» — Дом (Дворец) Президента, резиденция главы аргентинского государства.)
(46 - Гарин страдал, вспоминая текст Ветхого Завета, Книга Пени Песней Соломона.)
(47 - Паоло да Нови схоронили на исторической родине. Его безутешная вдова носила траур до конца своих дней. Она умерла летом 1962 года на цветущей могилке мужа. Их маленькая дочка Виолетта выросла. Случилось так, что она вышла замуж за Майкла О;Нила — первенца четы Виктории и Грегори О;Нил. Сей мальчик произошел на свет здоровым, в положенный срок от времени посещения матерью его Асуньона и Буэнос-Айреса в 1937 году. Кто был отцом малыша, Паоло или Гарин? Вот в чем вопрос.
       Капитан Кениг выжил. После того, как Гарин удалился, Ева приложила к его ноздрям тампончик, смоченный нашатырем.
       -Где душегуб?
       -Его уже нет. Ушел постылый, навеки испарился.
       В 1953 году генерал Орамбуру сверг президента Аргентины Х.Д. Перона. Военные, ворвавшись в здание министерства труда, обнаружили то ли восковую куклу, как им тогда показалось, то ли забальзамированный труп жены президента Эвиты. В ходе расследования установили, что странная находка — мертвое тело Эвиты Перон. Возник вопрос, как с ним поступить. Полковнику Кенигу приказали до принятия решения по этой проблеме погрузить мумию в грузовик. Ежедневно «грузовой катафалк» перемещался по Буэнос-Айресу с места на место, путая следы. Шли недели. В слоях общественности начали циркулировать слухи о путешествиях трупа по городу, грузовик пытались выследить перонисты (сторонники низверженного президента и почитатели его жены).
       Много позже Кабамильяс, бывший шеф тайной полиции Аргентины уверял, что Кениг одно время хранил тело Эвиты у себя дома, в книжном шкафу. Тот же источник сообщает, что полковник подозревался в половых отношениях с трупом Э. Перон.
       В 1958 году труп женщины, без огласки, вывезли в Италию, под Миланом тело Эвиты предали земле, выдав за умершую монахиню из Бергамо Марию Марджи. Во время второго президентства Перона, в 1974 году тело его бывшей супруги вернули в Аргентину. При обследовании мумии перед торжественным захоронением обнаружили, что лицо и тело посмертно изуродовано.
       Примечание: Эвита Дуарте Перон скончалась 26 июля 1952 года в 20 часов 25 минут, в возрасте 33-х лет, причина раннего ухода из жизни — рак. К часу смерти усопшая все еще сохраняла черты внешней привлекательности.)

*       *       *

       Танго захлебнулось на высокой ноте.
       «Мы передавали мелодии прошлых лет. Теперь о погоде. Сейчас в Ломбардии солнечно…» Гарин выключил приемник: «Может сообщить вдовцу, где она закопана? Хотя могу засветиться, наверняка он под колпаком. Не стоит рисковать».
       Частый гул низколетящих авиалайнеров, предупреждал о близости миланского аэропорта.
       Перед ветровым стеклом опустился полосатый жезл:
       — Инспектор дорожной полиции Капоне, пожалуйста, ваши документы.
       — Мафия бессмертна!
       — Что вы сказали? — полицейский пригнулся к водительской дверце.


ГЛАВА 5
Встречи

       «Мы потому любим нашу Родину — СССР, что в ней мы как птицы в воздухе, — нет предела нашему гордому полету все выше, к солнцу, к счастью».
А.Толстой («Родина и человечество» 1937г.)
      «Моторизованный плуг социализма вспахивает на тысячелетнем перегное сумеречную душу древнего серого собственника».
А.Толстой («Драматургическая олимпиада» 1933г.)
      «… осуществление большого плана индустриализации страны и коллективизации
сельского хозяйства — начало первой пятилетки. Гарантией успеха столь грандиозного замысла … — была идея Ленина, положенная в основу нашей революции: народ таит в себе неисчерпаемый источник творческих сил. Нужно создать лишь такие условия, при которых эти творческие силы освободились и получили бы свою наибольшую эффективность. Скептиков было достаточно при начале осуществления первой пятилетки, и скептиков, и недовольных, и врагов, и вредителей. У советского корабля трещали мачты и рвались паруса. Иосифу Сталину пришлось крепко держать руль… Нет не будем жить, как птицы небесные, увы, это невозможно! Будем жить, как мудрецы, по великому начертанному плану, прокладывая себе дорогу вперед, к счастью».
А.Толстой («О советской литературе» 1937г.)

       Елки да палки — кругом лес густой. Зимой стужа кровь холодящая, летом жара ломит, а одежду снять ни-ни, иначе мошка мясцо до костей обглодает.
       Побудка, утренняя баланда.
       Вереница черных ватников, окруженная рвущимися с цепей собачками и их серыми поводырями. Шаг влево, шаг вправо — пуля. Зябко внутри, зыбко все вне.
       Уголовник бригадир, взгляд недобрый. Кайло в руках — пальцы не разогнуть; суставчики проржавели — скрючило. И работа, работа …
       Тянут зэки чугунку среди тайги до Туруханска вдоль бурного Енисея. Жилы рвут. Туруханск местечко плюгавенькое, не на всякой карте с лупой рассмотришь, но есть одна отметина. Рядом, в деревушке Курейка, у самого Полярного круга при проклятом царизме прозябал в ссылке (чуть кони не двинул) сам товарищ Сталин. Вот и стараются начальнички к памятному месту железную дорогу проложить, чтобы идейные паломники со всего мира с удобствами ехать могли — поглазеть на исторические объекты. Пока дорогу эту построят, народу перемрет здесь — пропасть сколько. Но это ничего — в стране Советов шпионов, террористов, вредителей, контрреволюционеров, заговорщиков, изменников, пособников гестапо, членов их семей и прочей сволочи не перечесть — людишки дармовые всегда под рукой.
       Перерыв на дневную баланду. Пар от разогретых тел. Тот, понаглее, более крупный кусок ухватил. Завидущие глаза следят — все подмечают. И снова кайло — до изнеможения.
       Ночь в промерзших кособоких бараках. Скрип нар под вонючими телами, бессвязное бормотанье, хрипы, стоны, вздохи, храп.
       Такова доля каторжная. Изо дня в день, из ночи в ночь, из года в год.
       А тут — десять лет лагерей. Чего натворил? Враг народа — приговор Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР. Изменить ничего нельзя, и остался выбор: или скоро сгинуть бесследно, или помучаться, пытаясь выжить, но это как повезет. 
¶
       Молоденький офицерик эНКэВэДэ Антон Суков, кутаясь в овечий полушубок, потирал ладони, не давая окоченеть пальцам в шерстяных варежках. С ширины, схваченной льдом реки, поддувало поземкой пронизывающего ветерка. Сани морозно хрустнули на повороте к холмистому берегу. Наверху — огни прожекторов на вышках по периметру невидимого пока лагеря, строгая луна в окружении колючих мерцал.
       Кобылка, напрягая последние силы, втащила груз на возвышенность. Вдали дымы костров, клубы пара, грохот взрывов, гудки. Час ночи. Работа на полном ходу.
       Дежурный, скрывая зевоту, изучал предъявленные документы:
       — Сейчас чайку горяченького организуем или чего-нибудь покрепче с морозца?
       — Организуйте. И немедля будите начальника лагеря, — Суков прижался спиной к жаркому боку голландской печки.
       Дежурный замялся.
       — Сейчас же исполнять — дело государственной важности, приказ наркома!
       — Есть, исполнять! Татаренко! Лети к товарищу начальнику — фельдъегерь с Лубянки!
¶
       Дверь в барак с лязгом распахнулась, впуская в спертую кислую атмосферу ядреное облако. Зажглось электричество.
       — Шельга, с вещами на выход! Живей!
       «С вещами, значит, еще поживем», — понял Василий Витальевич, соскакивая со второго яруса нар.
       — Гражданин начальник, заключенный Шельга, статья 58 — …
       — Василий Витальевич? — молодой энкэвэдэшник затмил заспанную физиономию начальника лагеря Бермана (48), тускло освещаемую лампочкой Ильича (49).
       — Так точно.
       — Следуйте за мной.
       В обратный путь по крепчающему морозу кобылке не хотелось, она упрямилась, жалобно ржала. Сивый мерин, спавший в стойле, пробудился, тихо откликнулся. Возница, матерясь, нещадно отхлестал вожжами упрямицу, лошадь сдалась.
       До станции добрались к полудню. Шельгу пришлось буквально выковыривать из саней, голова и грудь его покрылись ледяной коркой — не спасла даже горькая, прихваченная из лагеря Суковым.
       В Красноярске Василий Витальевич и молчаливый провожатый заняли вдвоем купе в транссибирском экспрессе. Поезд шел на запад.
       Антон Суков раскрыл дорожный чемодан, извлек из него два комплекта штатского платья. Шельге, помимо кургузого костюмчика мышиного цвета, досталось длинное черное пальто и меховая шапка-ушанка.
       — Переодевайтесь, гражданин.
       — Вы можете мне объяснить, что все это значит?
       — Не положено. И еще, согласно инструкции, ходить в уборную будем вместе, с посторонними не заговаривать, в окно на станциях не выглядывать. Вопросы.
       — Все ясно.
       — Тогда отбой, — Суков запер дверь купе, погасил свет.

(48 - Берман, возможно, родственник Матвея Бермана, с 1932 года начальника Главного Управления Лагерей (ГУЛАГ НКВД СССР). Его брат Борис Берман с 1936 года заместитель начальника внешней разведки НКВД.)
(49 - Лампочкой Ильича в 20-30е годы в СССР называли обыкновенные электрические лампочки.)

*       *       *

       Они тряслись вторые сутки по бескрайним просторам матери-Родины. Два ее сына: Суков Антон и Шельга Василий, почти не разговаривая, не более десяти слов в день. Шельга отсыпался. Еда из вагона-ресторана после лагерной кормежки казалась чем-то сверхъестественным, а папиросы… Суков покупал дорогущий «Казбек» без ограничения! Антон не курил, но терпел смок, наполняемый купе могучими легкими Шельги — так повелевала всеопределяющая инструкция.
       Василий Витальевич внутренне согревался, размораживался и его мозг, отупевший в ежеминутной схватке за выживание. Сквозь приятную дремоту на белых простынях (такой роскоши Шельга не знал уже без малого четыре года) ему мерещилось прошлое, вся его жизнь.   
       Детство и юность в зеленом Ярославле. Курносая девушка с соседней улицы, с ней он впервые целовался солнечным весенним днем, прогуливая занятия в реальном училище.
       Померкло солнце — пыль Восточной Пруссии. Изматывающие переходы по песчаным дорогам. Побелевшая от пота гимнастерка.
       Окопные вши 1915-го.
       Кошмар весны 18-го. Тиф.
       Притихший Петроград 20-го.
       Снова выглядывает солнышко. Он — агент Петроградского уголовного розыска, едет на велосипеде на службу.
       Крестовский остров.
       — И-и раз, и-и раз! — командует рулевой, паренек в морском картузе и шарфе, обмотанным вокруг цыплячий шеи. Их гичка летит под мостами мимо соблазнительно трепещущих кустов. Интересно, кто там?
       Гарин, Париж.
       Крошечные люди — точки на игрушечном островке, посреди великого океана — таким он увидел Золотой остров с высоты, из иллюминатора самолета.
       Пионер Ваня Гусев, маленький проворный товарищ (50).
       Пальба и чад пожарищ на улицах Нью-Йорка. Танк, переехавший пополам анархистку Вестерман. Ног и таза уже нет; она приподнимает торс руками и ползет… к нему. Зачем к нему, что он может для нее сделать? Непостижимо!
       Тишина осеннего канадского леса. Журчанье холодного ручейка у виска. Такая чистота и легкость.
       Верный Вайхо. Он смотрит спокойно. Гордая осанка, свойственная индейцам, нос с благородной горбинкой и мудрость. Мудрость простой жизни, жизни на земле.
       Стужа, ветер — эскимосы перевозят его и Вайхо через Берингов пролив.
       Зимовка на Чукотке. Странные обычаи у северян — предлагать гостю жену… Впрочем, полярная ночь такая длинная.
       И вот они вдвоем с Вайхо на собачей упряжке спускаются по Камчатке. Как там этот увалень участковый в Петропавловске-Камчатском спрашивал его:
       — Решили посетить СССР, мистер?
      Нет, болван, решительно болван.
       — Какой я тебе мистер, товарищ? Взгляни: мой партбилет, это удостоверение сотрудника Ленинградского уголовного розыска. Здесь написано: Шельга Василий Витальевич. Телеграфируй в Москву в Коминтерн (51) товарищу Зиновьеву (52) и в Ленинград в УГРО.
       Увалень — болван опасливо взял полуистлевшие документы.
       — Где же вы их так содержали, тов… гражданин?
       — Зашиты были в нижнее белье, в потайном месте, а в каком, не скажу.
       — Ну, допустим, гражданин Шельга, это вы, хотя фотография на вас не похожая.
       — Фотоснимку лет пять, почитай как. И пооблез он малость, и я уж не тот, как прежний оригинал.
       -Гутарите, нычать, что телеграммы дать. Что ж, можно. А вот друг-то ваш, кто он таков? И по-русски ни бельмеса.
       — Это канадский лесной пролетарий, национальности он индейской, звать его Вайхо.
       — Интурист, значится.
       — Тьфу ты, голова садовая. Товарищ — мой проводник, понимаешь? Без него я бы не выжил в тайге один, спас он меня, ты это понимаешь?
       — Что ж тут такого, не понять. Очень даже можно понять. А мандат у него какой найдется?
       — Индеец он, нет у них документов.
       — Без документов на территории республики Советов пребывать воспрещается и, ежели вы из органов, то соображать должны. Поелику бумажки у него нет, да и вы мне не того, то я вас обоих принужден задержать до разъяснения всех фактов. Оружие прошу сдать добровольно. Как друга-то записать?
       — Что?
       — Ну, зовут его как. Только, гражданин хороший, не балуйте, скажите прямо мне его имя, фамилию и отчество, как в анкете чтоб.
       — Эх, селезень ты перезрелый.
       — Гражданин, я при исполнении! Грешно это … обзываться прозвищами.
       — Ладно, пиши: имя — Молот, отчество — Иванович, фамилия — Вайхо.
       — Что ты говоришь ему? — тронул Шельгу индеец.
       — Я назвал твое имя — Красный Орел.
       — Почему Красный? Я же Белый Орел.
       — Послушай, Вайхо, нас сейчас разместят, и я все тебе растолкую.
       — О чем это вы там … переговариваетесь не по-нашенски?
       — Объясняю, что ты определишь нас в карантин, на время. А вам стыдно, товарищ, языками пора овладевать, не то случись завтра мировая революция, а ты как немой — никто тебя не поймет.
       — Вот тут ты не прав — пролетарий пролетария завсегда поймет и без слов. Пойдем что ли, в карантин-то.
¶
       — Вы уж того, помилосердствуйте, дорогие товарищи. Я должон сопроводить вас до Владика (53), та жинка, как назло, захворала, зараза. У нас-то животина имеется: порось, курей с десяток, пропадут ведь. Вы там на пароходике-то не безобразничайте, я к вам, как к родным. Во Владике встретят вас, это уж так точно, — участковый слезливо моргал, поминутно подтирая нос пальцем.
       — Брось причитать, отец. Куря — хорошо, но смотри, контру какую не проворонь.
       — Тут будьте уверены, в Москве так и сообщите, мол, нет на Камчатке гидры мирового периализьму.
       — Чего?
       — Рвем скверну с кореньями, — поправился милиционер.
       Во Владивостоке на трапе грузопассажирского кораблика «Незабвенной памяти товарок Клары Цеткин и Розы Л.», путешественников перехватил лоснящийся брюнет, затянутый в скрипучую кожу.
       — Здравствуйте, товарищи — сотрудник ОГПУ Яков Блюмкин (54). Мне поручено проводить вас до Москвы.
       — Как там столица?
       — Все хорошеет, скоро сами увидите. Товарищ Вайхо говорит по-русски?
       — Нет, но кое-что уже понимает.
       — Правильно. Прокатимся по стране с ветерком, через неделю будем в Москве. Директивные органы ждут от вас, товарищ Шельга, обстоятельного доклада по поводу американских событий, как раз в дороге подготовитесь. Кстати, образца гиперболоида Гарина у вас с собой случайно не найдется?
       — Нет.
       — Жаль.  Очень жаль.
       В Москву запыленный состав прибыл утром 7 ноября 1926 года. Около Ярославского вокзала Шельгу со спутниками поджидал черный «паккард».
       К Василию Витальевичу подошли трое с букетиком.
       — Добро пожаловать в столицу социалистического Отечества, с возвращением, товарищ Шельга. Я Карл Радек (55), ЦК направил меня встретить вас. Это — товарищ Белобородов (56), нарком НКВД РСФСР и товарищ Беленький (57), заведующий агитпрома Коминтерна. Поторопимся, товарищи, нас ждут на Красной площади.
       Шельгу с «покрасневшим» Орлом поместили на гостевой трибуне у мавзолея Ильича.
       Затянутые кумачом здания Исторического музея, ГУМа, колыхание кумача над черной возбужденной толпой демонстрантов, картинки с образами вождей, песнопения, звуки гармошки, возгласы, здравницы — все смешалось в голове у испуганного Вайхо — столько людей сразу ему, лесному пролетарию, не доводилось наблюдать.
       Василий Витальевич и Красный Орел очутились в компании уже веселеньких коминтерновцев. Рядом терлись Демьян Бедный (58) с супругой и круглолицый Рютин (59). Чуть ниже, вальяжно, в небрежно накинутой шубе, созерцающая народ фигура Менжинского (60). У ступенек мавзолея, в черном, поддерживая друг дружку, топтались Крупская (61) и еще одна постаревшая большевичка.
       Руководители партии и государства, видные советские военачальники оживленно общаются с трудящимися массами посредством жестов с высоты гробницы.
       Жуть, как хорошо и радостно!
       Вечером изможденных праздником Шельгу и Вайхо привезли в Кремль на квартиру Каменева (62). Хозяин отсутствовал, недавно его отправили послом Советского Союза в Рим. Ольга Давидовна (63), его жена, богато ряженная коммунистка милостиво принимала гостей.
       Посреди разудалого пиршества с обильной закуской, выпивкой и плясками до упаду Радек завел Шельгу в отдельную комнату. В папиросном угаре Василий Витальевич нашел избранное общество: в глубоком кожаном кресле полноватый кучерявый Григорий Зиновьев, на стол присел Белобородов. Смилга (64), Варга (65), Розенгольц (66), Гиршфельд-Сташевский (67), Фишман (68), Рейнштейн (69), Гнедин (70) и еще ряд товарищей уместились на стульях вдоль стенки. В центре помещения восседал тщедушный человек в пенсне с круглыми стеклами и козлиной бородкой — товарищ Троцкий (71), по бокам от него — охранники. Шельге предложили место напротив Льва Давидовича.
       Так они оказались глаза в глаза: вождь Великого Октября и лидер Красного Нью-Йорка.
       Василий Витальевич начал свой рассказ с событий на Золотом острове, потом детально обрисовал ход американской революции. 
       — Товарищ, все козыри были у вас на руках, что же помешало вам окончательно захватить власть в Штатах? — прервал Троцкий, сверкнув линзами.
       — Считаю, два обстоятельства, Лев Давидович. Во-первых, у среднего американца чрезвычайно развит инстинкт самосохранения, отсюда природная склонность к самоорганизации, порядку — не то, что наш мужик, этого можно образумить только крепкой дубиной. Во-вторых, повстанческое движение в Америке представляло собой очень широкий спектр политических сил, направлять эти течения из единого центра практически невозможно. Очень скоро слабая американская компартия во главе с Ридом (72) потеряла общий язык с социалистами, и абсолютно неуправляемо вели себя анархисты. Именно их действия вызвали нарастающее раздражение населения. В результате, все революционные силы потеряли поддержку сбившихся в общины американцев.
       — Неверно, батенька! Главная причина в том, что вы не смогли сломить сопротивление мелкобуржуазной среды. Вы преступно не применили великолепно зарекомендовавшее себя средство диктатуры пролетариата — революционный террор. Нужно было побольше расстреливать и вешать прилюдно, а вы непростительно миндальничали! Мелкобуржуазная масса ищет силу, которой она должна подчиниться. Кто не понимает этого — тот не понимает в марксизме ничего!
       — Как удалось вам ускользнуть из США? — сменил тему Фишман.
       — Семейство Хаммеров (73) переправило меня в Канаду. Там за мной по пятам гналась Королевская конная полиция, пришлось забраться поглубже в тайгу, где меня нашел товарищ Вайхо.
       — Что стряслось с товарищами Склянским (74) и Хургиным (75)? — хмуро спросил Гиршфельд-Сташевский.
       — Несчастный случай, катались на лодке по озеру, утонули. К сожалению.
       — Сразу оба, странно.
       — Да, незадача.
       Из коридора донесся лукавый женский визг, дверь отлетела в сторону, раскрасневшаяся хохотушка ворвалась в комнату.
       — Товарищи, сегодня таки праздник, наконец, айда веселиться, — Злата Бернштейн-Лилина схватила мужа (Зиновьева) за руку, выволокла его в гостиную.
       — Какой кабак! — отреагировал товарищ Троцкий.
       Он незамедлительно покинул квартиру Каменева в сопровождении телохранителей — восхитительных юношей со стальными подбородками. Часть товарищей ушла вслед за Троцким, однако это не разрушило атмосферы 7-го ноября.
       После доклада о событиях в США летом 1925 года на закрытом расширенном Пленуме ЦК Шельгу пристроили читать лекции в Коммунистическом Университете при Коминтерне.
       В бюро Коминтерна на Манежной площади Василий Витальевич частенько запросто встречался с Радеком, Бухариным (76), Менжинским, Ягодой (77), Берзиным (78). Однажды перекинулся парой фраз со Сталиным. Вайхо, освоив за три года русский, был принят в Промышленную академию, по ночам грузил уголь — не хватало на жизнь, вот где ему очень пригодилась индейская закалка.
       Со временем Шельга получил квартиру в одиннадцатом подъезде Дома на набережной (79). Вайхо, прозябавший в общежитии Промакадемии, навещал его. Вдвоем они курили трубку мира, играли в шашки, изрядно сопели под бравые марши, навязчиво грохотавшие в тарелке радио.
       23 февраля 1935 года Молот Иванович запасся бутылкой вина, нагрянул к Шельге поздравить с Днем РККА (80). У Василия Витальевича нашлась еще одна, засиделись допоздна.  Шельга сбегал к охране — уговорил их разрешить Вайхо заночевать у него. Около двух ночи приятели улеглись. В три часа тридцать четыре минуты 24-го февраля в квартиру Шельги настойчиво позвонили…

(50 - Из романа А.Толстого. Иван, используя навыки лазанья по деревьям в тайге, завладел большим гиперболоидом на Золотом острове, чем способствовал успеху бунта.)
(51 - Коминтерн — Третий, Коммунистический Интернационал, создан в 1919 году Лениным и Троцким. Тесно связан с ВЧК-ОГПУ. По замыслу его создателей цель Коминтерна — мировая революция. В манифесте этой организации сказано: «Международный пролетариат не вложит меча в ножны до тех пор, пока мы не создадим Федерацию советских республик всего мира».)
(52 - Григорий Зиновьев, настоящая фамилия Радомышельский-Апфельбаум. Один из виднейших главарей большевистской партии (в разное время она называлась по-разному: РСДРП(б), РКП(б), ВКП(б), КПСС, КПРФ). Член всех ленинских Политбюро, член ЦК (Центрального Комитета) партии. С 1919 года председатель Исполнительного Комитета Коминтерна, глава Красного Петрограда — Ленинграда и прочая, и прочая. В октябре 1926 года в связи с участием в партийной оппозиции к линии ЦК теряет пост в Коминтерне. Арестован в 1934 году. Получил 10 лет тюрьмы. В 1936 году новый суд. Ярый враг народа. Расстрелян 25 августа 1936 года в присутствии высших чинов НКВД Ягоды и Ежова.   )
(53 - Владивосток.)
(54 - Яков Блюмкин. Прославился в новейшей истории России убийством 6 июля 1918 года в Москве германского посла Мирбаха. Цель акции — спровоцировать возобновление боевых действий Германии с Россией. В тот день Блюмкин вместе с эсером Андреевым явились в германское посольство, их пригласили в кабинет посла. Здесь Блюмкин выхватил пистолет и выстрелил в посла, Мирбах бросился в другую комнату, Яков кинул в него бомбу, немца убило. Негодяи выпрыгнули в окно. Блюмкин сломал ногу, но дополз до автомобиля на глазах у безучастных латышских стрелков, охранявших посольство.
       На момент убийства посла Блюмкин состоял в партии левых эсеров, являясь руководителем отдела ВЧК по борьбе со шпионажем. Есть мнение, что за спиной левых эсеров, организовавших теракт, стояла французская разведка.
       После захвата штаба эсеров большевиками арестовать Блюмкина приехал лично Феликс Эдмундович. Яков сидел в одном из помещений с покалеченной ногой, но никто из чекистов «не узнал» своего коллегу. Блюмкина благополучно отправили в городскую больницу — нужно лечить перелом. Из лечебного учреждения, после оказания медицинской помощи, боевик исчезает, через полгода добровольно идет в ВЧК с раскаяньем. Его осудят на 3 года, но вскоре амнистируют и тут же примут в большевики. Блюмкин продолжает свою деятельность в секретариате Троцкого и органах ВЧК-ОГПУ. После высылки товарища Троцкого из СССР, Блюмкин, возвращаясь с Тибета, где он выполнял секретную миссию в группе Рериха, навестил знаменитого изгнанника. В Москве Яков передаст письмо от Льва Давидовича Карлу Радеку, последний немедленно донесет об этом факте, Блюмкина расстреляют (1929г.).
     Лев Троцкий о Я.Блюмкине: «Всегда, когда я нуждался в храбром человеке, Блюмкин был в моем распоряжении».)
(55 -  Радек Карл Бенгардович — старый партиец, член ЦК. Ярый сторонник Троцкого (в 1918 году ездил с ним в Брест мириться с немцами). После высылки Троцкого из СССР (январь 1929 года) публично отрекся от него. В 1933 году сочинил книгу о Сталине «Зодчий социалистического общества». Работал с Н.Бухариным в «Известиях», считалось, что он обладает несомненным талантом журналиста. Вместе с Бухариным написал сталинскую Конституцию (1936 год). Арестован по делу параллельного троцкистского центра. Добровольно давал показания на себя и соратников. Получил 10 лет, убит в лагерях.)
(56 - Товарищ Белобородов, настоящее имя Янкель Вайсбарт. Один из организаторов и активный участник уничтожения царской семьи летом 1918 года в Екатеринбурге. Позже занимал различные посты в ВЧК-ОГПУ-НКВД РСФСР. С 1923 по 1927 гг. — народный комиссар (министр) внутренних дел РСФСР. Арестован. Расстрелян.)
(57 - Товарищ Беленький — Григорий Беленький, его брат Абрам Беленький начальник личной охраны товарища Ленина последние пять лет его жизни.)
(58 - Демьян Бедный — Ефим Придворов. Любимый поэт партии большевиков. Имел квартиру в Кремле с гувернанткой, поваром, экономкой (1918-1920гг.!). Из творческого любопытства лично наблюдал, как 3 октября 1918 года комендант Кремля Мальков вывел Фанни Каплан во двор одного из кремлевских зданий и выстрелил ей в затылок. Тело Каплан сожгли в бочке. После этого Ильич простил неумело покушавшуюся на него эсерку.)
(59 - Рютин — в то время секретарь райкома ВКП(б) в Москве. Годом позже, 7 ноября 1927 года организует в центре столицы избиение демонстрации партийной оппозиции (в ее рядах члены ЦК Смилга и Преображенский), проходившей под лозунгом: «Да здравствуют вожди мировой революции — Троцкий и Зиновьев». В 1932 году создал «Союз истинных марксистов-ленинцев». В документах этой подпольной организации, в частности, писалось: «… во главе ЦК — Сталин, великий агент — провокатор, разрушитель партии, могильщик революции в России». 15 сентября 1932 года вся группа арестована. Рютин осужден, 10 лет тюрьмы. Просил прощения у товарища Сталина, но живым из тюрьмы не выйдет.)
(60 - Менжинский, из состоятельной семьи. Юрист. До революции примкнул к эсерам, после Февраля сблизился с большевиками. Ленин пристроил его в ВЧК. Блестяще проводит операцию «Трест», в ходе которой заманивает в Россию своего знакомца по эсерству удачливого террориста Бориса Савенкова. После смерти Дзержинского Сталин назначает его главой ОГПУ (Объединенное Государственное Политическое Управление). При нем в это ведомство приходит много молодых людей — делать карьеру. С конца 30-го года Менжинский теряет интерес к службе. Редко ходит на работу, сидит дома, изучает древнеперсидский язык или уединяется с отставным наркомом иностранных дел Чичериным у того на квартире. Говорят, музицировали. Сталин перестает звать Менжинского в Кремль, но он номинально возглавляет ОГПУ до своей внезапной смерти в мае 1934 года.)
(61 – Вдова Ульянова (Ленина).)
(62 - Каменев — настоящая фамилия Розенфельд. Член всех ленинских Политбюро, член ЦК. Являлся заместителем Ленина в Совнаркоме (правительстве). После смерти дорогого вождя председательствовал в СНК (глава Правительства). Глава Московской парторганизации. Арестован в декабре 1934 года. Расстрелян в 1936 году.)
(63 - Ольга Давидовна — жена Каменева и сестра Троцкого, считалась самой стильной дамой в Красном Кремле.)
(64 - Смилга — член ЦК, сторонник Троцкого. После — отречется от него, еще позже будет расстрелян.)
(65 - Варга — академик Е.Варга, деятель Коминтерна.)
(66 - Розенгольц — крупный партийный и государственный функционер. В начале 1930-х — нарком (министр) Внешней торговли СССР.)
(67 - Гиршфельд-Сташевский (имел псевдоним Верховский). В 1920 году начальник агентурной разведки советского Западного фронта (против Польши). Затем по заданию коллегии ВЧК организовывал разведсеть в Западной Европе. Имел звание «почетный чекист».)
(68 - Фишман Яков. Во время Октябрьского переворота член Военно-Революционного Комитета, созданного Троцким. Участвовал в мятеже левых эсеров летом 1918 года. Принят в партию большевиков, работал в разведуправлении РККА (Рабоче-Крестьянской Красной Армии).
(69 - Борис Рейнштейн — эмигрировал из России в США в конце XIX века. В 1917 году вернулся, чтобы поучаствовать в революционных делах. Стал влиятельным сотрудником Коминтерна. Исчез в сталинских лагерях.)
(70 - Е. Гнедин, состоял на советской дипломатической службе, сын Парвуса, осуществлявшего финансирование Ленина от германского генерального штаба. Деньги предназначались на Октябрьский переворот и удержание власти большевиками первое время.)
(71 - Троцкий Лев Давидович, подлинное имя Бронштейн Лейба Давидович. Родился в 1879 году в деревне Яновка Херсонской губернии, в семье земельного арендатора. Образование среднее. В 1898 году арестован. Сидючи в Бутырской тюрьме, женился на Александре Соколовской. В ссылке, в течение шести лет, она родила ему двоих детей. Бросив жену и отпрысков навсегда, он уехал во Францию. Второй раз женится на дочери миллионера Животовского. Псевдоним его жены Седова. Троцкий контактирует с финансистом Яковом Шиффом, последний связан с братьями Варбургами. Эти имеют прямой выход на один из пяти банков Федерального резерва США (банк «Кун Леб и К;»). Означенные братья также взаимодействуют с банкирами Европы и Штатов: Гугтенгеймом, Хенауэрси, Брайтунгом, Ашбертом. Все эти люди и их финансовые организации субсидировали беспорядки 1905 года в России. Троцкий в феврале того года появляется в пределах Российской Империи. После усмирения безобразий Лейба исчезает из страны. В Европе на него мода, он разъезжает с выступлениями и лекциями. В 1916 году Троцкого, как пораженца высылают из воюющей Франции, он обустраивается в США, издает в Нью-Йорке вместе с Н.Бухариным газету «Новый мир». После Февраля 1917 года Бронштейн устремился в Россию. Его арестовывают в Канаде с большой суммой денег на руках, по подозрению в шпионаже в пользу Германии. Троцкий был освобожден по личной просьбе Керенского (которого он будет свергать в октябре 1917-го). 
       В Петрограде Ленин при помощи Зиновьева и Каменева уговаривает Льва Давидовича вступить в ряды большевиков, его сразу вводят в ЦК. В начале октября 17-го большевики прибирают к рукам Петро Совет, Троцкий становится его председателем. При Совете он, с ведома Керенского, создает Военно-Революционный Комитет (ВРК) для обороны Петрограда от внешней и внутренней контрреволюции.
     24 октября (старого стиля), по инициативе Троцкого, начинается переворот (так называемая, Октябрьская революция). Ленин, густо загримированный, обвязанный платком, появляется в Смольном в ночь с 24-го на 25-ое число, немедленно собирает заседание ЦК — быстрее формировать правительство. Ульянов предлагает руководителю восстания пост председателя правительства, Лейба Давидович скромно отказывается, ссылаясь, в том числе, на свое еврейство. Ленин повозмущался, снял платок и сам стал главой правительства. Троцкого сделали министром иностранных дел (народным комиссаром иностранных дел, как тогда говорили).
       25 октября в 14.35 открылось экстренное заседание Петро Совета. Троцкий в черном бальном костюме, поверх накинута солдатская шинель. Он выскакивает на сцену актового зала Смольного института благородных девиц, объявляет несуществующим Временное Правительство. Следом товарищ Ленин в гриме. Ильич провозглашает о победе рабоче-крестьянской революции, отсвечивая дырявой подошвой башмака. (Молотов: «Ленин обращался к залу, и одна нога у него была приподнята. Он имел такую привычку, когда выступал. И видна была подошва. Я заметил, что она совсем протерта»). Скоморохи.
       До пяти часов утра 26-го заседали. Пришло известие о взятии Зимнего и аресте Временного Правительства. Наконец-то, большевики победили женщин — в ночь с 25-го на 26-ое октября Зимний дворец, где дрожало от страха Временное Правительство России, охранял ударный женский батальон. После разоружения и кратковременного ареста, ударниц отпустили по домам. На улицах многих из них ловила и насиловала пьяная толпа простых безвестных героев Октября, захватившая город в свои руки. Набаловавшись вдоволь, некоторых женщин выбрасывали на мостовую с высоких этажей домов — развлекались. Замечательно, что в первые три дня после исторической виктории пролетариата руководители революции сами не решались покинуть стен Смольного — в городе здорово шалили.
       Наступил сон усталых победителей. Троцкий вспоминал: «Кто-то постелил на полу одеяла, положил подушки, и мы с Владимиром Ильичем отдыхали, лежа рядом. Позже, утром Ленин сказал: «Слишком резкий переход от подполья к власти… Кружится голова», — прибавил он почему-то по-немецки».
       На должности комиссара иностранных дел Троцкий выдвинул самый странный лозунг для всех времен и народов: «Ни войны — ни мира, а армию распустить!»
       С весны 1918 года Лев Давидович становится наркомом по военным делам (являясь одновременно Председателем Революционного Военного Совета Республики (РВС)). Тотальным террором на фронте и в тылу он сковал победу Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА) в Гражданской войне. Преступления его против человечности настолько ужасающе и изобилуют таким множеством эпизодов, что на этом материале можно провести не один Нюрнбергский процесс.
       Только один из примеров дикого изуверства. Весной 1918 года Председатель РВС товарищ Троцкий вызвал в Москву Алексея Михайловича Щастного, организовавшего вместе с несколькими уцелевшими после массовых убийств офицерами, эвакуацию кораблей Балтийского Флота из Гельсигфорса в Кронштадт, спасая флот от немцев — памятный ледовый переход Балтийского Флота (12 марта — 22 апреля 1918года).
       Большевики, заключившие Брестский мир, возможно, имели устные договоренности о сдаче корабельного состава БФ в Ревеле и Гельсингфорсе немцам. Напрямую дать директиву революционному флоту сдаться, коммунисты не решились, полагая, что все случится само собой. Но местный орган управления, Совкомбалт (Совет Комиссаров БФ, эта структура сменила 3-го марта 1918 года Центробалт) принял самостоятельное постановление о немедленной эвакуации базы флота и кораблей из Гельсингфорса. Специально для руководства этой операцией Совкомбалт учредил должность начальника морских сил на Балтике с правами командующего флотом (под контролем комиссаров, естественно). Таким командиром стал капитан I ранга А.М. Щастный (1881-1918), адмиралов не нашлось — матросики всех уже перебили. Его заместителем назначили капитана II ранга С.В.Зарубаева. Беспримерный поход был осуществлен в условиях всеобщего хаоса, в виду приближающегося противника, сквозь ледяные поля замерзшего моря.
       В Кремле, на квартире Троцкого в Кавалерском корпусе и при его непосредственном участии, Щастного застрелили, а тело, как говорят, замуровали в полу! Теперь Лейба Давидович мог, в буквальном смысле, плясать на костях поверженного им человека. До такого цинизма не доходили ни Сталин, ни Гитлер! Вдове, на просьбу отдать останки мужа, отказали в непристойной форме. Напомню, что соседями Троцкого в Кремле были все главари большевиков, в том числе, Ленин (Ульянов).
       Столь бурная реакция товарища Бронштейна в отношении Щастного объясняется, очевидно, тем, что большевики боялись уходом флота в Кронштадт обидеть германцев. Нельзя забывать о личной неприязни председателя Реввоенсовета к честным русским офицерам и гражданам.
      К концу российской междоусобицы Троцкий имеет стойкий ореол второго Вождя и героя Гражданской войны. Простое население России из большевиков поголовно знает Ленина и Троцкого. За рубежом больше пишут о Троцком («Красный Наполеон» и прочее).
       На первом, после смерти Ленина, XIII съезде РКП(б) (23-31 мая 1924 года), Зиновьев, Каменев, Бухарин и Сталин объединились и единым фронтом выступили против Льва. Главная интрига: схватка Зиновьев-Троцкий. Интересно, что на пленуме ЦК (январь 1925года) Зиновьев и Каменев требуют исключить Троцкого из партии, но против — Сталин! Тем не менее, Лев Давидович теряет все военные посты. Постепенно Троцкий теряет вес в партии. В 1927 году он переходит к активным действиям против ЦК и Сталина: 7 ноября 1927 года доходит до организации контр-манифестаций оппозиции в Москве и Питере. После этого Троцкого изгоняют из кремлевской квартиры, исключают из партии. В 1928 году его ссылают в Алма-Ату, а в январе 1929-го на пароходе «Ильич» высылают из СССР в Константинополь. В Мраморном море для него подыскивают уединенный остров с тихой деревушкой, жить в Константинополе Лев смертельно боится — город наводнен белоэмигрантами. На острове Троцкий живет четыре года. Деньги на существование подбрасывают мировые средства массовой информации — платят неплохие гонорары за публикации. В 1933 году его впускают во Францию. В 1936 году в Париже Троцкий основывает IV Интернационал в пику сталинскому Коминтерну. Сильны позиции троцкистов в Латинской Америке, США, Франции, Германии, Испании.
       Вокруг Лейбы Давидовича, его родных, близких друзей реют агенты НКВД. Троцкий переезжает в Норвегию, откуда в 1937 году вместе с женой Седовой и внуком перебирается в Мексику. Здесь его очень тепло встречают, для Троцкого специально подается персональный вагон президента Мексики Карденаса. Под звуки оркестра он въезжает в Мехико. Художник Диего Риверо приглашает Лейбу Давидовича разделить с ним кров.)
(72 - Джон Рид, вместе с Ю. Хаммером положили начало американскому коммунистическому движению.)
(73 - Семейство Хаммеров. Американский врач Юлий Гаммер (или Хаммер) имел доходную практику. Поддерживал деньгами социалистическую рабочую партию США. После образования Коминтерна создал с Д.Ридом объединенную американскую коммунистическую партию. Авансировал, так называемое, бюро Мартенса (житель Нью-Йорка вызвался быть первым послом Советской России в США (1919 год), США и СССР не имели дипломатических отношений до 1934 года).
       Летом 1921-го в Москве появился сын Ю. Хаммера Арманд. Он заключил с Внешторгом РСФСР контракт на поставку в Россию 1 миллиона пудов хлеба в обмен на икру. (Не понятно, как Хаммерам удавалось поставлять в Россию зерно, в то время в США действовало эмбарго на экспорт в РСФСР зерна и оборудования). На обратном пути в Штаты А. Хаммер по просьбе Коминтерна доставил коммунистической партии США (которой руководил его отец) 34000$ наличными. Позже за организацию производства карандашей для Советов, он вывозил из страны художественные сокровища из царских хранений.)
(74 - Склянский Эфраим. По образованию врач. В марте 1918 года Троцкий при создании Красной Армии назначил его, абсолютно штатского человека, своим заместителем по народному Комиссариату по военным делам. В начале 1920-х годов был известен как крупный скупщик бриллиантов в стране, тогда же его задержали на литовской таможне с тайно вывозимыми из Совдепии в багаже мадам Златы Бернштейн-Лилиной (жены товарища Зиновьева) камушками. Позже обосновался в США.)
(75 - Исайя Хургин. С 1920 года в РКП(б), в 1921 году торгпред Украины в Польше. С 1923 года представляет в США германо-американское транспортное общество, а фактически выполняет функции советского полпреда.)
(76 - Николай Бухарин — крупный деятель большевистского движения, Ленин упоминает о нем, среди прочих, в так называемом «Письме к съезду». В 1925 году блокировался со Сталиным против Зиновьева и Каменева. В 1929 году выступил против Генсека. В соавторстве с Радеком сочинял Сталинскую Конституцию 1936 года. В начале 1937 года арестован. Сильно кается перед Иосифом Виссарионовичем в своих письмах из тюрьмы. Предлагает, чтобы его не убивали, а отправили в Америку в качестве анти-Троцкого или поместили в лесной избушке под охраной чекистов. На суде принимает все обвинения. Расстрелян в марте 1938 года.)
(77 - Генрих Ягода. Обязан своим появлением в высшем эшелоне советской элиты семье Свердловых. Отец Якова Свердлова богатый фармацевт из Нижнего Новгорода, он учит Ягоду премудростям этой науки. Полагают, что Ягода освоил изготовление ядов и использовал их по приказу начальства против политических противников. Подозревают, что смерти Крупской, Орджоникидзе и самого Менжинского не случайны. Женат на родственнице Я.Свердлова (настоящее имя Янош Соломон Мовшевич). Руководит НКВД с 1934 года по октябрь 1936 года, затем нарком связи. Арестован, расстрелян.)
(78 - Ян Берзин — глава советской военной разведки. Отличился в Испании под именем генерала Гришина. В 1937 году репрессирован.)
(79 - Дом на набережной Москва-реки, недалеко от Кремля. Сооружен в начале 1930-х по проекту архитектора Б.Иофана для верхушки советской элиты. В частности, в разные годы в доме проживали Светлана и Василий Сталины, всякие наркомы и их заместители, шахтер Алексей Стаханов, за одну смену нарубивший несколько норм угля. Пропаганда слепила из него символ I Пятилетки. По стране развернулось широкое стахановское движение во всех отраслях народного хозяйства, даже в науке! Попав в Москву, Алексей начал спиваться, частенько горланил пьяные песни во дворе престижного дома.)
(80 - РККА. Рабоче-Крестьянская Красная Армия (и брат ея РККФ, соответственно, Рабоче-Крестьянский Красный Флот). Создана во многом благодаря титаническим усилиям и неимоверной кровожадности товарища Троцкого).

*       *       *

       На этот раз на Ярославском вокзале Шельгу никто не встречал. Антон Суков взял его, как немощного, за руку, перевел по плохо расчищенному от снега тротуару на платформу Октябрьской железной дороги.
       — Мы едем в Ленинград?! — изумился Шельга.
       В ответ — ни гу-гу.
       Василий Витальевич, почему-то вспомнил, как на праздновании десятилетия ОГПУ после длинной восторженной речи Бухарина (81) в честь замечательной организации на трибуну поднялся ее руководитель Менжинский. «Главная заслуга чекиста — уметь хранить молчание», — загадочно возвестил он и покинул подиум. Зал озадаченно притих, затем похлопали.
       В Ленинграде Антон под расписку сдал конвоируемого двум личностям. Его миссия выполнена, пора на Лубянку.
       Вышли из вокзала. Шельга не удержался:
       — Где пугало (82)?
       — Сняли в прошлом году, — нехотя ответил один из товарищей.
      — По просьбе трудящихся, — добавил другой.
       В машине Василию Витальевичу накинули на глаза черную повязку, но он и так прекрасно понимал, что его везли сначала по проспекту 25 Октября (83), потом через Стрелку (84) в лабиринты улочек Петроградской Стороны.
       Въехали во двор. В подъезде вернули зрение.
       Из длинного неосвещенного коридора квартиры Шельгу привели в довольно просторную комнату с единственным окном, выходившим на глухую стену в метре от него.
       — Ну, здравствуйте, Василий Витальевич, — от стола с едой и напитками, над которым свисала люстра с абажуром, навстречу двигался …
       — Товарищ Тарашкин (85), ты?!
       — Узнал, все ж таки. Обнимемся что ли? — Тарашкин раскрыл объятия.
       Они прильнули, похлопывая ладонями друг друга по спине.
       — Полысел… Сколько мы не виделись: последний раз в 27-ом на майские.  Больше одиннадцати лет. Как Фрося? Дети?
       — Спасибо, Василий Витальевич, лекарства тогда ваши заграничные очень помогли ей, не хворает с тех пор. Да, вот, смотрите все мои здесь, — Тарашкин достал из потертого бумажника замусоленную фотокарточку с погнутыми уголками.
       — Это Настя?
       — Да.
       — Совсем невеста!
       — Еще чего, ей всего четырнадцатый. На следующий год хочет в ОСААВИАХИМ (86) записаться, мечтает прыгать с парашютом. В комсомол (87) рвется девка.
       — Похожа на мать. Лешке, значит, двенадцать. Быстро растут чужие дети…
       — А вас помяло, выходит.
       — Василий Иванович, что мы с тобой здесь делаем?
       — Меня партия в двадцать девятом послала укреплять карающую длань революции, теперь я майор госбезопасности. Свиделись мы на секретной конспиративной квартире НКВД.
       — Поздравляю.
       — Коли злобы на нас не таишь и от чистого сердца поздравляешь — то спасибо. Нам все позволено, ибо мы радеем за освобождение от рабства всех! Никто не может упрекнуть нас в том, как мы боремся.
       Шельга схватил бутылку водки, разлил сразу по 175 граммов в два граненых стакана:
       — Выпьем.
       — Давай.
       Выпили до дна. Закурили.
       — Я тебе такую байку расскажу, Василий Иванович. В середине тридцать седьмого перевели меня в один лагерь.  Начальник там был мужчина наилютейший — зверь, одним словом.  Не приглянулся я ему.  Ты, говорит, подлец, великую американскую революцию просрал, с гадами разными путался и теперь, по глазам вижу, что марксизма не уважаешь. В общем, приговорил меня к смерти, но   у   расстрельной команды было слишком много работы, тогда чистили лагерь для вновь прибывающих. В тот год их, ой сколько заехало. Поставили меня в очередь, пока ждал, начальника нашего самого арестовали, а новый, чтоб не напортить чего, Москву насчет меня запросил.
       — И что?
       — Да, как видишь, сижу с тобой, водку трескаю.
       — Ты, Василий Витальевич, все правильно говоришь. Думаешь, зря тебя посадили. Нет, не зря. Читал я твое дело. Компанию ты водил с самыми зловредными людьми: Радек, троцкисты, зиновьевцы — мразь одна, ни одного приличного человека.
       — С кем же еще в Коминтерне общаться? Там все ставленники Зиновьева.
       — Верно. И в ГПУ тогда много разной швали окопалось.  Который год их душим, душим, душим, душим, а все мало (88). Товарищ Сталин хочет так, сказала партия: это — хорошо, и все должны знать: это — хорошо; и никто, никто не может сомневаться. Если человек немножечко сомневается, колеблется — нельзя ему верить. Те, с которыми ты работал в Коминтерне — они чуть что, сразу в оппозицию. И вой от них — на весь мир. Глядишь, завтра война, и что же такое эта оппозиция — позор один и разврат. Они первые к врагу побегут и секреты наши продадут. Тебя же, ну как заразного, что ль, для профилактики временно изолировали. Сам же сказал, Москва, мол, не позволила тебя в расход-то пустить, такая она, наша сермяжная большевистская правда.
       Тарашкин выставил на стол новую полную бутылку. Шельга взял ломоть черного хлеба, круто посолил его, начал жевать гнилыми пеньками зубов:   
       — Что с Вайхо?
       — Роет канал Москва — Волга. Передовик.
       — Для чего я тут?
       — Хочешь Родине послужить, Василий Витальевич?
       — И так служу — дорогу строю.
       — Слышу обиду в твоих словах, но я тебе не поп, чтобы утешать, говори прямо — ты с нами или нет?
        — Хоть исключили из партии, но все равно считаю себя большевиком.
       — Ай, да молодец! Другого я от тебя не ждал, молодец, Василий Витальевич. Теперь давай о деле потолкуем. Нуждишка в тебе есть малая. Дельце такое серьезное, прежде, чем открыть его, скажу: знаю, смертью пугать тебя глупо, но ежели что не так случится, то, Василий Витальевич, — майор Тарашкин пододвинул фотографию своей семьи ближе к Шельге. — Их всех, детишек моих, Фросеньку, жену мою сердечную и меня, товарища твоего — расстреляют. Помни: пропасть без вести, переметнуться или погибнуть не пойми как, тебе не полагается. А что касается, вне партии ты сейчас — дело поправимое. Я здесь с тобой лясы точу, сам же которую ночь глаз не сомкну — жду решения товарищей. Думают они, оставить меня в партии или как.
       — Тебя почему?
       — Не нашего ума дело, но, если откажешься ты от моего предложения, точно полетит головушка моя с плеч.
       — Говори свое предложение.
       — Задание это, Василий Витальевич, наисекретнейшее. Слушай сюда…

(81 - Из речи Бухарина на этом юбилее: «ГПУ совершило величайшее чудо всех времен. Оно сумело изменить саму природу русского человека». )
(82 - «Пугало» — так в советское время называли памятник императору Александру III работы князя Трубецкого. Установленный первоначально на Знаменской площади (до сих пор — площадь Восстания), был демонтирован в 1937 году. По пути следования монумента на завод, в переплавку, платформа под бронзовым императором сломалась. Долгое время памятник стоял в одном из дворов на Лиговке. Теперь памятник находится во дворе Мраморного Дворца.)
(83 - Проспектом 25 Октября при большевиках-коммунистах в 1920-1930-е годы назывался Невский проспект.)
(84 - Стрелка Васильевского острова в Санкт-Петербурге.)
(85 - Тарашкин В.И. — знакомый Шельги по гребному спортивному клубу «Спартак» в начале 1920-х (см. «Гиперболоид инженера Гарина» А.Толстого).
(86 - ОСААВИАХИМ — общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству. Добровольно-принудительная организация в СССР 1927-1948гг.)
(87 - Комсомол — коммунистический союз молодежи.)
(88 - Из справки Наркома внутренних дел Лаврентия Павловича Берия (на этой должности с декабря 1938 по 1945 год) товарищу Сталину «Совершенно секретно. В период с 1919 по 1930гг органами ВЧК-ОГПУ было расстреляно около 2,5 миллионов врагов народа… с 1930 по 1940гг… по ст.58 УК РСФРС арестовано 1300949 человек. Из них расстреляно… 892985 человек. Продолжают отбывать наказание 407964 человека… Из числа сотрудников НКВД, разоблаченных и выявленных врагов народа, осуждено 63079 человека. Расстреляно 41080 человек. Продолжают отбывать наказание 22319 человек».)

*       *       *

      Черные очки не помогали, оранжевый круг нестерпимо, до рези, слепил. Они летели над барашками облаков среди фиолетового воздушного безбрежья, прямо на солнце.  Конечно, было безумием решиться на перелет из Аргентины в Мексику на одномоторном самолете, но у Гарина не оставалось времени, убийство Нови в один миг перевернуло его жизнь. В день злополучного события он успел дать распоряжение Айзеку перевести капитал в Мехико, собрал документы и бумаги, рванул в ангары частных авиаперевозчиков.
       — Земли совсем не видно, мы не собьемся с курса?
       — Зачем нам земля, у нас есть солнце — лучший ориентир. Не беспокойтесь, Лари, вы выбрали классного пилота. Я летал с Амелией Эрхарт (89), а в начале двадцатых прокладывал маршруты Южной почтовой линии (90) вместе с Экзюпери.
       — Надеюсь, это достойный послужной список, — Гарин представления не имел, о ком вспоминает летчик.
       Петр Петрович, утомившись созерцанием однообразного великолепия белого света, закрыл глаза. Трагическая развязка любовных похождений отчасти радовала его, он снова становился прежним. Все, что мешало сосредоточиться на пути к намеченной цели, лопнуло, как мыльный пузырь.
       — Лари, — Жан тряс прикорнувшего Гарина.
       — Что? Прилетели?
       — Нет поводов для беспокойства, босс. Полет проходит нормально, но необходима экстренная посадка.
       — Потрудитесь выражаться конкретно, в чем дело?
       — Если вы настаиваете… Мне необходимо срочно заглушить двигатель, кажется, у нас горит масло. Мы будем свободно планировать.
       — Куда?
       — Вниз.
       — Где мы находимся?
       — Над Колумбией, должно быть. Прекрасная страна, не доводилось бывать?
       — Вы сможете посадить самолет?
       — Конечно! Если повезет.
       — Жан, когда приземлимся, я вас пристрелю.
       — О-ля-ля, вы оптимист, это такая редкость в людях, учитывая, что под нами четыре тысячи метров.
       Моноплан упал во влажную гущу. Стрелка указателя высоты вращалась как умалишенная, их снижение больше походило на падение. Гарин схватился за подлокотники, чтобы не выполнить кульбит из кабины аэроплана. Небесная вата внезапно растаяла, Гарин увидел, как близко земля. Мелькали разноцветные поля, темные овраги, зеленые перелески, желтые проселки. Инженер инстинктивно подобрал ноги, казалось, каблуки башмаков сейчас заденут неровности почвы. У самой земли Жан выполнил опасный разворот и принудил молчаливую машину запрыгать на ногах-шасси по ямам деревенской дороги. Сели.
       — Со вторым рождением вас, босс.
       — Спасибо, Жан, лучший подарок к моему юбилею.
       Сегодня, 20 марта 1939 года Петру Гарину исполнялось 50 лет.
       Француз остался с самолетом, Гарин пошел по дороге искать помощи. Он повстречал паренька лет десяти, в одиночестве коротающего свой век.
       — Мальчик, как звать тебя?
       — Габриэль Гарсия.
       — Далеко ли селение?
       — Ступайте лучше в гору по тропинке, за четверть часа будете в Аракатаке, а по дороге доберетесь к вечеру.
       — Спасибо, дружок.
       Воздушное судно, влекомое быком, въехало в поселок на следующий день.
       — Чем порадуете меня, Жан? — спросил Гарин у перепачкавшегося в масле пилота, ковырявшего гайки в моторе.
        — Все под контролем. Правда, самим поломку не устранить, нужно заменить кольца поршня в одном цилиндре и прокладку коллектора.
       — Жан, вы несносны. Я поеду в Боготу за деталями, но все это приключение коренным образом отразится на вашем вознаграждении.
       Летчик махнул рукой.
      Инженер добрался до колумбийской столицы на попутках по панамериканскому шоссе. Большой город залег в котловане долины Рио-Негро на западном склоне Восточных Кардильеров на высоте 2600 метров. Когда-то на этом месте был центр древней цивилизации индейцев чибча, теперь сеть узких улиц, тянущихся вдоль гор. Некоторые пригороды выше городских кварталов. Жители горной окраины используют натянутые вдоль заросшего склона тросы, чтобы попасть в Боготу.
       Случилось так, что Петр Петрович стал участником одного происшествия.
       Четверо детишек скользили вниз при помощи крюка, наброшенного на трос, они опаздывали в школу на урок. Самый маленький ослаб, сорвался. Гарин, околачивавшийся поблизости, успел на лету поймать мальчонку. Брат и сестры перепуганного Хулио окружили инженера, повисли у него на руках, повели в родительский дом. Их благодарный отец Пабло Эскабаро угощал спасителя. На прощанье он сфотографировал Гарина в трогательном окружении своих детей: Хулио, Хуана, Хуниты и Хуаниты. С большим почетом дорогого гостя доставили на автобусную станцию.
       Третья неделя их вынужденного простоя в Колумбии подходила к концу. Ура, неисправность устранена — можно следовать дальше.
       — От винта! — сам себе скомандовал Жан, включая зажигание. Пропеллер тут же пришел во вращение, измельчая воздух.
       — Есть контакт, — удовлетворенно вздохнул летчик.
       Самолет вырулил на высокогорный луг — парамо, обрамленный вечнозеленым многолетним полукустарником рода Espeletia. Гарин заметил, что аэроплан как-то странно затрясло. Он глянул на землю и ужаснулся — почва вокруг трескалась и дыбилась.
       — Жан, быстрее взлетай, землетрясение!
       Моноплан оторвался как раз вовремя, ибо вся поляна провалилась в тартарары прямо за хвостом поднимающегося самолета.
       — Какое феерическое прощание, — констатировал случай невозмутимый пилот.
       Путешествующие продолжили путь в Мексику. К часу дня воздвигся крепкий боковой ветер, барометр лег в штормовом ожидании, с запада шла великая буря. Самолетик трясло так, что из фюзеляжа вылетали заклепки, а крылья изумительно выгибались.
       — Лари, придется сменить направление, иначе моя крошка развалится.
       — Черт с вами — зигзаг молнии отразился в сузившихся глазах Гарина, — летите на Кубу.
       — Райский уголок, одобряю ваш вкус, патрон.
       Это последние слова, произнесенные Жаном. Их подхватила, засосала в себя плотная стихия небес.

(89 - Амелия Эрхарт — знаменитая в 1930-е годы американская женщина-летчица. В 1932 году перелетела Атлантику. Отправившись в очередной спортивный полет, исчезла вместе с самолетом над Тихим океаном. Поиски результатов не дали. В 1990-е годы прошла информация, что на безызвестном острове нашли фрагменты авиационного оснащения 1930-х годов и два скелета: женский и детский.)
(90 - Южная почтовая линия — французская авиалиния, связавшая после I Мировой войны Францию сначала с Северной Африкой и далее через Атлантический океан с Бразилией.)

*       *       *

        Нельзя сказать, что Гарин торопился, но он, несомненно, спешил. Сказано было много, но главная тема все же не удавалась. Он измотался, расплываясь в изнурительных частностях, а стержневое направление размазывалось, извивалось, становясь неочевидным. Градус отклонения в сочетании с фактором времени доводили до отчаяния. Каждый раз, когда инженер касался Линии, ориентиры менялись, маячки предательски гасли. Собственно, Линия всегда определялась более четко или менее. Это, скорее, зависело от объективных обстоятельств. Гарин выбирал размер шага и совершал движение, тут обнаруживалось, что вектор прикладываемой силы не совпадал с генеральным направлением. Движение дробилось на составляющие элементы, кои, в свою очередь, делились далее. Оказывалось, что требуется погружение на низший уровень, или принимаемый за низший, чтобы затем, последовательно, сообразно с окружающими элементами, усложнить маневр.  То есть, видимое от одного сложного состояния к другому достигалось через разложение первого сложного на простое, даже элементарное, что подразумевало потерю темпа и, как следствие, смену ориентиров. Любые ориентиры в долгосрочной перспективе были временными и меняли не только свое пространственное относительное положение, но заряд, массу и прочие характеристики. Все это влияло на результат, становившийся промежуточной вехой на пути к новому итогу. Относительность и переменность явлений превращали Линию в Ничто. Гарина устраивало то обстоятельство, что он находился внутри этой субстанции, но он подозревал: те выводы, которые он пытался синтезировать — с обратной стороны ложны. Инженер перестал рассматривать Линию, как реальную обусловленность, но и Ничто не обеспечивало ему точной опоры. Тогда он решил, что изучит природу Ничего. Следовательно, думал Гарин, я выясню сущность Линии с ее изнанки. Разложив Ничто на бесконечности, инженер узнал об их непостоянной природе, имеющей пульсирующие значения, каждое такое значение, в свою очередь, не было завершенным. Уйдя в исчисление значений, Петр Петрович осознал, что он незаметно пересек грань между Ничем и Линией, собирая множество значений, оказался на Линии. Состояние это ничем не отличалось от нахождения внутри Ничего. В каком-то смысле, он чувствовал себя обманутым — проделать огромную работу и очутиться в том же положении, с которого начал. Если представить дело под другим углом, получалось, что его эволюции совершались в одной и той же среде, даже в том же агрегатном состоянии, и предполагаемая разница, на деле, оптическое и чувственное искажение.
       — Что ты понял?
       — Я увидел: определяющим аспектом является не полярность, в конце концов, заряды полюсов относительны внешнего мнения о них и их внутреннего соотношения, они величины переменные. Процесс балансирования от элементарного состояния к сложным системам и обратно, есть суть сущего.
       — Поясни.
       — Разлагая целое на части или собирая макросистему, я нахожу постоянное связующее звено, позволяющее сделать мне одинаковые умозаключения в независимости от того, какую данность я рассматриваю.
       — Блестящая догадка. Приди в наши Сферы.
       — Разве это просто?
       — Смотря, каким способом ты воспользуешься. Все зависит не от действия, а от суждения о нем.
       — Но толкование одного и того же постулата может быть различным, связанным со способностями толкователя. Для тебя посещение Сферы обычное дело, о чем ты не задумываешься, мне же возможно лишь рассуждать о способах попасть туда.
       — Твое мнение одновременно и бесценно и не имеет никакого значения. Я утверждаю, что ты всегда пребываешь в Сферах и никогда не сможешь там оказаться. Это не противоречие, это истина.
       — Тогда между нами нет разницы, мы части целого.
       — Мы не части целого, мы есть Целое. Я — целое, ты — целое, а Целое есть наша Часть. А, впрочем, оба положения настолько верны, настолько ошибочны, и опять в этом истина. Она в противоречиях. Истина единственная постоянная составляющая, но опираясь на нее, нужно учитывать ее переменчивость ab initio. За пределами истины все хаос и сумятица. Приди в наши Сферы.  До тех пор, пока ты вне Сферы, ты ничто, ты всюду лишний.
       — Я таков, какой есть. Я не виноват в том, что смысл вещей мне не виден.
       — Виноват. Что извлекаешь ты из опыта прежних ошибок кроме заносчивой мнительности и пустого высокомерия? Если смысл тебе не ясен — не значит, что его нет.
       Инженер ощутил, что заблудился. Он забрался туда, где соблазны уступают место отчужденности ледяной и уклончивой.
       — Не любопытство толкает меня, никакой тайны я не нахожу, мне очень хочется одолеть Высоту.
       — Нелепость стремиться покушаться на недосягаемое.
       — Он продукт вырождения.
       — Быть может, приищет покой в какой-нибудь мистической вере?
       Скрежет расползающегося времени перекрыл обращенный к Гарину зов. Чуткие обнаженные нервы медиировали, глас, возбуждая в душе его спасительные сомнения и страх, гнал его к лиловым вершинам. Время замелькало, как перематываемый фильм.  Вязкая густота воздуха приглушала песню, неуловимую, как дым, бледные тени маячили вокруг. Петр Петрович одолел невозможный путь.  Окружила благоговейная тишина.
       — Гарин Петр Петрович.
       Их словно поразило, когда он назвал свое имя.
       — Жан?
      — Он на том берегу Иордана, в земле Ханаанской, — их взгляд выражал больше, чем ответ. — Львы завладели им и сокрушили все кости. — Они беззвучно засмеялись, показывая крепкие звериные зубы.
       Инженер плюнул в знак презрения.
       — Какой ершистый! Смотри, Гарин!
       В беспредельности пространства между небом и морем огненно сверкал Крест Жизни   .
       — Прими чашу сию с нектаром священным — обрящешь долголетие.
       Гарин послушался.
       — Смогу ли я использовать ваши познания?
       — Хе-хе, в чем они? Истинно: Земля налетела на Небесную Ось!

*       *       *

      Гарин услышал, как изменился тембр мотора. Стальная птица, материальное воплощение устремления разума, влетела в синее море, слитое с небом в одну полосу.
       Инженера вынес на поверхность воздушный пузырь, внутри которого уместился Гарин в кабине разрушающегося летательного аппарата. Севернее коллектив акул деловито закусывал останками бедняги Жана. Петр Петрович энергично заколотил вытянутыми конечностями по воде, что могло изображать плаванье кролем.
       Одна, пока неопытная особь, заметила барахтающегося Гарина. Акулка разогналась и поднырнула под жертву, но, не учтя скорости движения потенциального кушанья, всплыла ярдах в тридцати впереди от пловца. Ей пришлось в развороте описать дугу. Рыбища раскрыла пошире пасть с восемью рядами скошенных вовнутрь острых, как лезвие бритвы, зубов, желудочный сок взыграл в мускулистом органе. От предвкушения грядущего удовольствия она закрыла глаза… 
       Акула сомкнула челюсти прямиком на том месте, где давеча помещался Петр Петрович, немедленное поедание Гарина откладывалось.
       Несмотря на ужасные обстоятельства незапланированного купания, инженер все же почувствовал, как нечто больно вонзилось в его левую ягодицу, и это неизвестное повлекло его с большой силой по волнам. Гарин, захлебываясь горечью морской воды, полностью утратил контроль за ситуацией.
       Он ненадолго пришел в себя от удара головой о борт судна. Его, спеленатого сетями, поднимали на палубу катера. Трос ослаб, Петр Петрович кулем вывалился на доски. Человек, выловивший инженера из океана, сделал пловцу искусственную вентиляцию, достал из кровоточащего седалища блесну с крюком, на которую поймался Гарин. Из легких инженера зафонтанировало Карибское море. Он перевернулся на живот, подполз к борту, свесил голову вниз, выпуская лишнюю жидкость. Одной рукой он держался за кнехт, другой сжимал портфель из мягкой крокодиловой кожи, набитый размокшими бумагами и документами.
       Акула, рассматривая Гарина, никак не могла взять в толк, как она так опростоволосилась с эдаким недотепой. Над инженером треснула короткая автоматная очередь, капитан лодки отогнал злодейку. Последняя пуля пробила хищнице высокий спинной плавник, рыба выгнулась сильным серым телом и ушла на глубину, проклиная тот миг, когда связалась со злополучным куском человечины.
       Спасителем Гарина оказался американский рыбак Эрнест Хемингуэй. «Назову себя Велентайн», — решил инженер, приподнимаясь на карачки.
       — Признаться, не рассчитывал на такую добычу!
      — Лучше стать вашим трофеем, чем перевариваться в желудке у такой симпатяги.
       — Глотните, — американец протянул откупоренную бутылку рома.
       Гарин попил.
       — Полегчало?
       — Как вам сказать, сэр.
       — Вставайте, пойдем в каюту.
       На переборке над рундуком инженер разглядел фотографию в рамке. На ней позировал Хемингуэй в обнимку с крупной рыбиной.
       — Мой лучший улов... до вас.
       — Вы удачливый рыболов. Не хотите запечатлеть меня в сетях с крючком в заднице?
       — Это было бы негуманно. Подкрепитесь, — капитан протянул Петру Петровичу клиновидный кусок темно-красного мяса, круто посоленного и смоченного лимонным соком. Гарин взял протянутый ломоть, положил его в рот, начал медленно жевать, рецепторы распознали вкус сырой рыбы. Инженер съел мясо, выплюнул кожу:
       — Чем вы меня потчуете?
       — Тунец, полнокровная рыба, в ней нет той отвратительной сладости, что присутствует в сырой макрели, и она сохранила всю питательность, — Хемингуэй неторопливым размеренным движением вытер ладонь с прилипшей рыбьей чешуей о штанину.
       — Это неопасно?
       — Настоящий рыбак привык обходиться малым, ничего другого предложить не могу. Постарайтесь сохранить мясо в желудке, оно придаст вам силы.
       Они вернулись на палубу, подставив солнцу голые плечи. Лодка мягко расталкивала темную от водорослей воду, от их покачивания близ отмели набегала легкая рябь. Вдоль горизонта на восток полз торговый пароход.
       — Никогда не понимал прелестей вашего занятия, — Гарин чуть-чуть смочил язык крепчайшим ромом.
       — Занятие? Рыбалка, скорее, философия, где есть место подвигу, опыту, смекалки, боли, радости. Хотите, я расскажу вам историю про рыбака в море?
       — Отчего нет, окажите милость.
       Эрнест послушал, как за кормой катера злорадно ликовала настырная чайка, разглядев рыбешку с переломанным хребтом в буруне, взбиваемым мотором:
       — Теперь он пожилой.  В молодости смельчак, силач, умелый рыбак.  Он прожил трудную жизнь простого человека, рассчитывая на себя. Умерла жена. Потомков нет. Удача отвернулась. Встретил старость нищим, одиноким. С реальностью его связывает интерес к бейсболу. По ночам снится один и тот же сон про молодых львов, которых он повстречал однажды в дни своих приключений в Африке.  Впрочем, к нему привязан чужой паренек, мальчишка пытается облегчить ветерану моря физиологию жизни, но пробиться к нему духовно не в состоянии.  Старый рыбак уходит в море. Один. Ему очень, очень нужен успех, ему нужна крупная рыба. Напрягая силы, он уходит дальше других от берега. И она клюет. Тонкая прочная леска соединяет молодую сильную рыбу с дряхлеющим мужчиной. Рыба активно борется за свою жизнь.  Рыбак не сдается, мобилизует весь свой опыт, сноровку, а главное волю.  Поединок человека с животным длится сутками. В критический момент старик, неверующий   человек, вспоминает о боге, обращается к нему за помощью. Рыба не выдерживает борьбы, рыбак убивает ее, но рыба оказывается такой огромной, что не умещается в лодке. Ему приходится тащить ее к берегу за бортом. Берег далеко. Акулы чувствуют запах крови, настигают рыбака с добычей. Он отчаянно сражается с ними, но тщетно, от рыбы остается принайтованный к борту скелет.  Победитель проиграл. Человек — это звучит, но он не может один, нельзя, чтобы он был один.
       Ровный голос рассказчика умолк. Ветерок бередил сгустившийся зной. На правом траверзе проплыл отрезок суши.
       — Куба?
       — Остров Сен-Киде. Знаменит необычными пьяницами.
       — Тоже рыбаки?
       — Не совсем. Во времена работорговли здесь был перевалочный пункт. Негры завезли с собой маленьких обезьянок, новое местопребывание им пришлось по вкусу, они расплодились, заселив весь островок. Со временем местные жители обратили внимание, что зверьки с удовольствием употребляют горячительные напитки. Выяснилось, что каждая вторая обезьяна пробовала алкоголь. Двенадцать процентов из популяции пьют постоянно, пять — считаются неисправимыми пьяницами. Самые буйные под хмелем пользуются большим уважением обезьяньего общества и становятся вожаками. 
       — Я подал бы вашу повесть по-другому. Мужчина и гордыня, — Гарин перевел взгляд с забавного острова на Хемингуэя. Капитан увидел сеть красноватых прожилок, опутавших белок глаза пассажира. — Жил сильный и ловкий малый.  Авантюрист, задира.  Мотало его по морям и странам. Что-то не срослось, стал рыбаком.  Хитрым коварным рыболовом.  Бывал удачлив в своем ремесле, благодаря мастерству. Ничем не дорожил. Время промотал нерасчетливо, бесполезно, в суетности повседневных делишек и страстей. Подкралась старость. Его несчастная спутница жизни умерла. Постепенно убывают силы. Отвернулась фортуна в море. Свое никчемное прозябание он ставит на карту, в зависимости от успеха рыбалки. Ему опять везет — его крючок заглотила приличная рыба. Борьба тяжела, он на грани возможностей, уже воля, его последнее оружие, может сломиться. Человек, преодолевая гордыню, основанную на уверенности в свои силы, опыт, волю, обращается за подмогой ко Всевышнему. Происходит чудо, тот, кто не имел шансов на победу, одолел противника, он вновь на коне, он уверовал в себя. Расплата за непроходимую глупость наступает мгновенно. Увлекшись спортивным состязанием с соперником, как в бейсбольном матче, он был нерасчетлив и не понял, что не сможет сохранить спасительного для него улова. Старик зря погубил жизнь замечательной рыбы и не выручил себя. Бог окончательно отвернулся от гордеца, это и есть настоящее Одиночество. Человек с его волей, борьбой, разумом — пустое, по сравнению с Великим Промыслом.   
       Призрачный берег Юкатана отражался в плеске далекого прибоя, лодка заходила в бухту, волоча за собой агатово-зеленый хвост пены. В гулкой предутренней тишине выходили в море первые рыбачьи баркасы. Поскрипывая, катер стукнулся форштевнем о деревянный причал, Гарин ступил на мексиканскую землю.
       — Будьте осторожны с морскими забавами, Велентайн. Держите на память, — Эрнест положил у ступней Петра Петровича блесну с крюком, побывавшим в его ягодице.
      — Bien, monsieur.
       Хемингуэй оттолкнулся веслом от кособокой опоры. Гарин не уходил. Он стоял и осенял след удаляющегося в открытое море катера с инженером человеческих душ у руля (91).

(91 - «… человек не для того создан, чтобы терпеть поражения… Человека можно уничтожить, но его нельзя победить».  Э.Хемингуэй. Сам писатель свел счеты с жизнью самоубийством.)


ГЛАВА 6
Меркадер и другие

       Увидев его, Шельга сразу понял, как изменился этот человек. Потухли бешенные искры за стеклами очков, поникло самодовольство, бьющее через край. Не режет глаз наглая самоуверенность. Десятилетие скитаний в вынужденной эмиграции, повседневный страх за свою жизнь, насильственная смерть детей и близких превратили бездушного вершителя чужих судеб в скучноватого калеку мировой революции, доживающего свой тревожных век на ее обочине. «Бородка, пожалуй, осталась прежней», — заключил Василий Витальевич.
       — Я получил уведомление из Парижа о вашем возможном визите. Мы, кажется, встречались. Когда это было? В двадцать шестом, верно?
       — Точно, Лев Давидович.
       — Все ли ладно на Руси Советской?
       — Я еду не из СССР. В Париже (92) я докладывал товарищу Гоцу о своем положении.
       Троцкий снял очки, пошарил по столу рукой, беспомощность близорукого остро выявила его уязвимость, надел другие.
       — Да, я читал отчет. Вы что-то рассказывали ему про Китай.
       — Пять лет назад по заданию Коминтерна меня направили в Поднебесную (93),
занять положение Бородина в ЦИК Гоминьдана (94).
       — Вы смогли выполнить то, что удалось Грузенбергу (95)? — в интонации Троцкого беззастенчиво проступала насмешка.
       — После кантонского восстания (96) отношения с Чан Кайши (97) прочно испорчены, он не доверяет ни Коминтерну, ни Сталину. Моя миссия носила глубоко засекреченный характер. Я прибыл в Китай не как посланник Коминтерна, а как западный журналист, представитель финансовых кругов. На практике все свелось к чисто разведывательной операции, ситуация изменилась радикально к лучшему с началом военных действий против Японии (98). Нам удалось повернуть так, что Гоминьдану и коммунистам пришлось объединить усилия в борьбе с внешним противником. После заключения в августе тридцать седьмого года договора о ненападении между Советским Союзом и Китаем, Нанкинское правительство (99) обратилось к СССР с просьбой о военной помощи.
       — Не было бы счастья, да несчастье помогает нашему другу Иосифу. Как, по-вашему, каковы виды на усиление коммунистического влияния в Китае?
       — Сталин теперь имеет возможности оказывать давление на Чан Кайши и на Мао Цзэдуна (100), но когда отпадет внешний фактор, вражда между националистами и местными коммунистами разгорится с новой силой. Может сложиться весьма неоднозначная ситуация. Я вспоминаю, как в декабре тридцать шестого Чан Кайши прибыл в Сиань к молодому маршалу Чжан Сюэляню, ему поручили покончить с коммунистами, засевшими в провинции Шэньси. Неожиданно маршал стал уговаривать Чан Кайши, своего начальника, прекратить кампанию, де его войска предпочли бы сражаться с японцами, а не с братьями-китайцами. Чан Кайши заартачился, его поместили под «домашний арест». Далее происходит совсем загадочная история. Для переговоров между генералиссимусом и его подчиненным пригласили коммуниста Чжоу Эньлая. В результате, достигли такой договоренности: военные операции против красных прекращаются, Чан Кайши выходит на свободу, а Чжан Сюэлян передается ему в качестве пленника. 
       — Вы полагаете, что национальный элемент одержит верх над коммунизмом в Китае?
       — Скорее, не над коммунизмом, а над интернационализмом. Китайцы готовы предложить миру свою, национальную модель коммунизма. Фигура уклончивого Мао Цзедуна в этом смысле показательна. Советская страна оказывает прямую помощь Гоминьдану в войне с Японией, китайским товарищам во главе с Мао, вроде бы, нужно активно подключаться к делу, угодному Москве, но Мао Цзедун в сложившихся условиях так сформулировал позицию КПК: политика партии состоит в том, чтобы семьдесят процентов усилий тратить на собственный рост, двадцать процентов на поддержание сотрудничества и десять процентов на борьбу с Японией. Думаю, Сталин недооценивает скрытность и азиатскую хитрость Мао.
       — Коммунизм без интернационализма, это никуда не годится. Коммунизм — идея построения рая на земле, берет свое начало в иудаизме, что же могут понимать в этом китайцы без нашего руководства? Абсурд! Нонсенс! 
       От такого откровения вождя Шельга прикусил язык. Троцкий стремительным движением пролистнул пару страниц в ежедневнике, сделал краткую пометку.
       — Коммунизм с желто-китайским лицом! Совершенно замечательно! Нужно высказаться в печати. Хорошо. Вас, что привело к всепролетарскому изгою?
       — Лев Давидович, рабочие и крестьяне во многих странах по-прежнему видят в вас символ мирового освобождения из-под ига капитала.
       — Особенно крестьяне, отлично подмечено. Шельга, давайте ближе к делу.
       — Кхм. В феврале я получил указание Коминтерна вернуться в Москву, но я осведомлен о том, что происходит в стране после вашего отъезда. Сталин методично расправляется со старыми партийными кадрами. Димитров (101), его пособник в Коминтерне, сам санкционировал аресты своих соратников по болгарской компартии. Бела Кун (102) объявлен румынским шпионом, Фриц Платтен (103) в лагере. Большая группа немецких коммунистов выдана гестапо.
       — Мне это известно.
       — В таких условиях я не счел возможным для себя возвратиться на родину.
       — Допустим, вы невозвращенец, но зачем вам я?
       — Лев Давидович, я твердо убежден, что под вашим руководством мы смогли бы продолжить дело мировой революции в Мексике. Эта страна в политическом, экономическом, социальном отношении слабейшее звено на североамериканском континенте, она удобно находится в подбрюшье Соединенных Штатов. Установить здесь диктатуру пролетариата, как сделали вы с Ильичом в семнадцатом году в России, моя сокровенная мечта. Я проделал долгий путь к вам, лелея эту мысль. Я готов взять на себя всю черновую часть работы.
       «Ба, какой пассаж. Если бы он склонял меня возглавить подполье в России, я счел его агентом Сталина и выгнал, но теперь необходимо понять, кто он, просто глупец или каверзный оборотень».
       — Какие материальные ресурсы вы планируете привлечь для успешного захвата и удержания власти?
       — Основное условие — ваш талант революционера, ваш опыт, положенный на научный марксизм. У меня сохранились связи с американскими друзьями, если будет затеваться что-то серьезное, я смогу рассчитывать на их прямое участие и финансовую поддержку.
       — Конкретно, кого вы подразумеваете?
       — Товарищ Истмен (104), семейство Хаммеров, товарищ Симон (105). Есть выходы на благотворительные организации типа «Джойнта» (106).
       Троцкий отошел к растворенному окну. Барабаня костяшками пальцев по раме, виртуально обласкал премилую Фриду, хозяйку дома, хлопотавшую среди цветов. Шельга оценил его взгляд.
       — Такими крохами не свалить государство. Пролетарская революция дорогое удовольствие, как война. Марксизм без денег — мертвый груз. Идею нужно напитать живительным соком мировой экономики. Оживить ее в состоянии те, кто имеет реальные силы — финансовые магнаты. Они решают, применить идею на практике или нет, в зависимости от своих представлений, увязанных с экономической целесообразностью. Банковское сообщество менее всего хочет свободной экономики, предпочитая иметь дело с централизованным государством. Если в результате революции установится более четкая власть, рынок страны становится удобно управляемым. В начале века в Штатах, в среде крупных финансистов созрел план «Марбург». Базировался он на прочном фундаменте капитала Карнеги. Мировые банкиры намеревались вложиться в социализацию стран для контроля и принудительного установления порядка, который способствовал бы усилению власти международной финансовой корпорации. Все кричат о чуде совершенным Сталиным в России. Якобы, опираясь на голый энтузиазм раздетых неграмотных масс, он в сжатые сроки превратил эту страну в индустриальную державу, но скромно помалкивают, что империя Моргана-Рокфеллера материально поддерживала коллективистические мероприятия в СССР. Когда их спонсорство стало чересчур бросаться в глаза, то на слушаньях в Сенате (107) они вывернулись, утверждая, что специально способствовали массовому уничтожению индивидуальных прав в России с тем расчетом, что это погубит Совдепию и у Америки не появится в перспективе промышленного конкурента.   
       Шельга внимал, затаив дыхание.
       — Вот что, пойдемте-ка лучше обедать, — внезапно оборвал тему Троцкий. — Я познакомлю вас с хозяевами, они оригинальные местные живописцы.

(92 - Чтобы попасть к Троцкому более «естественно» Шельга снесся в Париже с деятелями IV Интернационала, его старыми приятелями по Нью-Йорку, бывшими на связи с Бронштейном.)
(93 - Согласно легенде, разработанной для Шельги чекистами, в 1934 году он оказался не в лагерях, а в Китае.)
(94 - Партия Гоминьдана имела характер национальной китайской политической организации.)
(95 - М.М. Грузенберг. В июле 1918 года примчался в Москву из США помогать совершать революцию. С 1919 года на дипломатической службе (генеральный консул РСФСР в Мексике). Затем карьера разведчика и политического интригана. В начале 1920-х становится главным политсоветчиком ЦИК Гоминьдана под именем «Бородин». Одновременно он продвигал к власти Мао Цзедуна и Чжоу Эньлая. Чан Кайши раскусил его двурушничество, и в июле 1927 года этот помощник выслан из Китая. Расстрелян Сталиным в 1951 году.)
(96 - В декабре 1927 года в Кантоне происходит неудачное коммунистическое антигоминьдановское выступление, подготовленное советским вице-консулом Абрамом Хассимом, который был убит правительственными солдатами в ходе подавления беспорядков.)
(97 - Чан Кайши — национальный лидер Китая в 1920-е — 1940-е годы. Носил звание генералиссимуса.)
(98 - С июля 1937 года на территории Китая разразилась полномасштабная война между Китаем и Японией. Некоторые современные исследователи склонны трактовать этот факт, как подлинное начало Второй Мировой войны.)
(99 - Центральное правительство Китая находилось тогда в городе Нанкине.)
(100 - Мао Цзэдун — один из учредителей Коммунистической Партии Китая (КПК), ее многолетний лидер, основатель современного Китая.)
(101 - Георгий Димитров, основатель болгарской компартии. В 1930-е годы председатель исполкома Коминтерна.)
(102 - Бела Кун, руководитель Венгерской Советской республики. После ее ликвидации в 1919 году возвратился в РСФСР. Участник Гражданской войны, отличился массовыми зверствами в Крыму в 1920-ом.)
(103 - Фриц Платтен, создал компартию Швейцарии. Организовал транспортировку потайного вагона с Лениным в Петроград весной 1917-го.)
(104 - Истмен, видный деятель компартии США.)
(105 - Т. Симон, американский коммерсант, приезжал в конце 1920-х в Совдепию.)
(106 - «Джойнт» — благотворительная организация помощи евреям.)
(107 - Сенат США, верхняя палата парламента страны.)

*       *       *

       Шельга час томился на солнцепеке в скверике у памятника Революции (108), ожидая своего начальника. Филлипе нахально опаздывал.
       Василий Витальевич еще дважды посетил Троцкого в доме художника-коммуниста Диего Риверо и его жены Фриды Кало, где обосновался Лев Давидович, его супруга, внук и охрана. Вождь не откликался на предложение продолжить мировую революцию из Мексики. Шельге это было на руку, он мог свободно навещать изгнанника в убежище, делать фактические наблюдения за ним, его образом жизни, окружением.
       Объявился запыхавшийся Филиппе.
       — Пришел позже, крутил по городу, проверял, нет ли хвоста. За собой слежки не заметили?
       Шельгу чуть не стошнило от показной смехоконспирации: «Наверняка дрых где-нибудь в теньке». Василий Витальевич совсем не доверял своему шефу, но Тарашкин инструктировал вполне определенно, что Шельга в Мексике переходит в оперативное подчинение товарища Филиппе. Если командование так решило, стало быть, нужно исполнять.
       Шельга не предполагал той сложности и взаимосвязанности комбинации людей, мотивов, действий, в которые его вовлекли силы, прекословить коим не полагалось. Задача ликвидировать Троцкого ставилась Сталиным еще Ежову (109). В Европе организовать покушение на Льва Давидовича не удалось, в январе 1937-го он уехал в Новый свет. Нарком карликового роста установил за жертвой общее наблюдение, дальше дело не двигалось. Кое-кто болтал, что одной из причин падения кровавого Ежова была неспособность его службы вычеркнуть из списка живых товарища Троцкого. После долгих раздумий группа сотрудников иностранного отдела ГУГБ (110) НКВД вымучила идею. Советовали подослать кого-либо, лично знакомого Троцкому, кто не вызовет у него подозрений. Рассчитывали, что такой суперагент сможет подготовить покушение на месте. В смертельном страхе того времени, царившем в органах, вспомнили про Шельгу. Работу с Василием Витальевичем поручили его старому приятелю майору Тарашкину, ожидавшему очереди на очистительный эшафот диктатуры пролетариата. Но дни самого Ежова были сочтены. В начале декабря 1938 года наступила развязка, как всегда по-сталински, с человеческими жертвами. На место, пока действующего наркома Ежова, который подковерными методами пытался бороться, Сталин выбирал между Чкаловым (111) и Берией.  В результате закулисной грызни Чкалов разбился на неисправном самолете, Ежова заключили в тюремную камеру. На советский Олимп вознесся Лаврентий Павлович.   
       Сталин первым делом потребовал от Берии разделаться с ненавистным Троцким. Новый нарком привлек к практической разработке операции «Утка» (112) Судоплатова (113) и позже Эйтингона (114). Непосредственное убийство возлагалось на мексиканского художника, члена мексиканской компартии, Альфаро Сикейроса Хосе Давида. Как запасной вариант, готовилось семейство Каридат Меркадер (115). В такой композиции деятельность Филиппе и его подопечного Шельги, державшим связь с Берией через Тарашкина, помимо Судоплатова, носила вспомогательный характер информационного канала. 
       — Прошу прощения, Иосиф, почему так неприлично оттопыривается ваш брючный карман? — спросил Шельга Филиппе. 
       — У меня там наготове кольт сорок пятого калибра, — шепотом ответил разведчик.
       — Зачем он вам? — так же шепотом изумился Василий Витальевич.
       — На что детский вопрос, коллега? Кругом могут быть засады, буду отстреливаться.
       — Последний патрон приберегите.
       — Однако, зачем?
       — Для себя, чтоб не достаться им живым.
       — Спасибо, такая интересная мысль. Об этом я не подумал.
       — Лучше всего, перестаньте таскать эту игрушку с собой, прострелит еще ненароком вам лишнюю дырочку в паху.
       — Что такое, неужели это бывает?
       — А, то.
       — Вы меня убедили. Достану себе яду на крайний случай.
       — Одобряю.
       — Докладывайте обстановку, — перешел на официоз начальник.
       — Товарищ Троцкий разместился в «голубом корпусе» (116). На крыше снайперы. В помещениях и во дворе охранники, хорошо вооружены, есть автоматы, защита надежная. Отношения с хозяевами самые задушевные, Риверо обеспечивает Троцкому поддержку Карденаса (117). Но Лев Давидович все-таки боится.
       — Все?
       — Почти. Есть одно… наблюдение.
       — Излагайте.
       — Я замечаю, что наш Иудушка (118) не прочь поволочиться за сеньорой Кало.
       Выслушав сообщение, Филиппе, как бы отстранился от Шельги, не отвлекаясь на его присутствие.
       — Себастьян (119), говорю вам, ситуацию требуется взорвать изнутри. Загнать Троцкого в угол, лишить благосклонности президента и общества, оставить в одиночестве.
       — Вы знаете способ?
       — Не перебивайте. Первое, охрана. У меня есть на примете тип, который в нужный момент, фигурально выражаясь, отопрет запоры.
       — Троцкий не возьмет караульным неизвестного.
       — Тю, а вы что такое? Придется вам умертвить одного или двух телохранителей в неудобное для объекта время, а потом сосватать нашего человека.
       — Для этого Троцкий должен доверять мне.
       — А о чем мы тут толкуем? Вас подослали в логово заделаться своим или примелькаться настолько, чтобы вас уже не замечали. Не мешайте мне пустяками. Прикинем, как разрушить всеобщую идиллию. Вы сможете воздействовать на Кало в том смысле, чтобы она легла в постель с Троцким?
       — Если только самому стать ее любовником.
       — Богатая идея. Попробуйте.
       — Смысл?
       — В дальнейшем, вашей задачей станет раскрыть связь жены Риверо с мастодонтом революции. Какой скандал грянет в благородных семействах Троцкого и Седовой, Риверо и Кало. Объект будет вынужден покинуть гостеприимный дом и жить изолированно. Он лишится сердечности Риверо, а значит, и Карденаса, такой оборот подмочит его образ у местной публики. Слушайте меня, я точно знаю.
       — Что ж мне делать в первую очередь?
       — Займитесь Фридой, счастливчик, она лакомый кусочек.
       Василий Витальевич кусал ногти, острые глаза его сузились в щелки:
       — Товарищ Филиппе, передайте в Москву, что в конце лета в Европу на отдых выезжает Сильвия Огилоф, сотрудница секретариата Троцкого. Девица внешности безобразной, но на выданье.
       — Мне это нравится, женская линия кругом просматривается. Сгубим Леву на половом интерэсе. Имеете ко мне вопрос? Нет? Тогда пора незаметно рассредоточиться. Следующая встреча в оговоренное время в музее антропологии, помните: я приму облик папуаса.
       Филиппе замер у намытой витрины магазина, долго выискивая шпиков за спиной.
       «Как оперативник, он полная дрянь, но как варит голова!» — признал Василий Витальевич.

(108 - Памятник Революции установлен в Мехико в ознаменование событий бесконечной мексиканской революции 1910-1917гг.)
(109 - Ежов, нарком внутренних дел СССР с октября 1936 по декабрь 1938г. Расстрелян.)
(110 - Главное Управление Государственной Безопасности.)
(111 - Валерий Чкалов, легендарный советский летчик. Сталин очень ему симпатизировал, толкал в номенклатуру.)
(112 – «Утка» - кодовое название операции по уничтожению Льва Давидовича.)
(113 - Судоплатов Павел Анатольевич, в 1930-е годы специалист по борьбе с украинскими националистами. После утверждения плана «Утка» заместитель внешней разведки.)
(114 - Эйтингон Леонид Александрович (на самом деле, Наум Исаакович) — крупный советский разведчик. Отличился в Испании в 1936-39гг.)
(115 - Каридат Меркадер. Из аристократической испанской семьи, примкнула к коммунизму. Мать четверых детей. Вместе с сыновьями принимала деятельное участие в Гражданской войне в Испании. Подготовила своего сына Рамона к выполнению священной миссии, связанной с судьбой Троцкого.)
(116 - Дом Диего Риверо представлял собой два отдельных строения, соединенных переходом с крыши на крышу. В «голубой» половине до нашествия Троцкого с домочадцами жила жена художника Фрида Кало.)
(117 - Карденас-и-дель-Рио, президент Мексики 1934-40гг. Риверо дружил с ним.)
(118 - Иудушка, так Троцкого за глаза, в узком кругу называл Ильич.)
(119 - Филиппе знал Шельгу под именем Себастьян Оуэн.)

*      *       *

       Цветовые пятна, играя гранями, подчиняясь декоративному ритму, определяли образные формулы геометризированных тел. Пластически мощные фигуры, выполненные в технике миксографии (120), объединялись плоскостной симфонией. Сочетание местной аскетической манеры рисунка, характерного изяществом линий, с поиском свежих импульсов в примитивистском письме, смешение древнеиндейских мотивов и приемов со стилем, взращенным Возрождением, подчиняло композицию, тяготевшую к абстрактно-символическим эффектам, внутренней динамике, демонстрируя снаружи статичность.
       Гамма непонятных впечатлений придавила Шельгу. Василий Витальевич потряс светлой головой:
       — Фрида, почему на всех картинах человеческий образ раздвоен, один более насыщен тонами, другой бледный?
       — Тамайо изображает человека и его дух, такова старинная мексиканская традиция.
       — Ты, Руфино, талантлив, даже талантливее меня, но никогда не будешь первым. Твое искусство аполитично, оно не несет революционного пафоса, нет прямого обращения к массам, — Риверо оглядывал полотна конкурента отточенным взглядом профессионала.
       — Революция наша трагедия, она свидетельствует о необустроенности в умах. Славить трагедию я не хочу, это глупо, хотя наш народ умеет посмеяться над своими несчастьями.
       — Ты считаешь мои фрески (121) смешными?
       — Когда страсти улягутся, мировоззрение изменится, боюсь, они будут выглядеть забавно.
       — Диего, правда, что на стене Нью-Йоркского Рокфеллер-Центра вы нарисовали Ленина, как связующее звено разрозненных сцен? — спросила Седова.
       — Чистая правда. Только Ленин вышел случайно, я писал образ рабочего, а непроизвольно получился Ильич, смахивающий на мексиканца.
       Шельга не верил своим ушам:
       — Рокфеллер смирился с Ильичом, намалеванным на стене своего дома?
       — Нет, конечно. Фреску срубили отбойными молотками вместе со штукатуркой.
       — Репутация моего Диего после этого случая навсегда испорчена в США, — добавила Фрида.
       Одутловатый Сикейрос, сотоварищи окружили Руфино Тамайо.
       — Поздравляю, Руфино, прекрасные работы. А-а, господа меньшевики тоже тут, — сказал он беззлобно, обращаясь к Риверо.   
       — Проявим учтивость, камрад, со мной наши гости.
       — Заочно мы знакомы.
       Троцкий и Сикейрос обменялись рукопожатием.
       Компании, объединившись, слонялись по галерее живописи Сан-Карлос, наслаждаясь персональной выставкой работ Тамайо. И только одному было невыносимо противно. В кружке, пришедших с Сикейросом, изнывал Некий каталонец. Худоба тела заставляла обращать на него внимание. Особенно несуразными казались пропорции между туловищем и длинными ломкими конечностями, напоминающие лапки насекомого. Благовидность лица возмущали усищи, похожие на антенны омара. Он, озабоченный эстетическими страданиями, мучился метеоризмом.
       — Cristu (122)! — воскликнул каталонец. — Попытка осовременить африканское, лапландское или индейское искусство — форма кретинизма. 
       — Вам не нравится живопись? — срезонировал Тамайо.
       — Такая нет. Для начала потрудитесь писать, как старые мастера. Если вы отказываетесь изучать анатомию, искусство рисунка и перспективы, математические законы эстетики и колористику, то позвольте вам заметить, что, скорее, это признак лени. Освоив азы, действуйте по своему усмотрению. Я сторонник того, что писать надо на лету, прямо не сходя с места, дожидаясь, пока в очередных промежутках смешаются спорящие между собой тона, закрасятся светлые места. 
       — Кто сей? — остановился на каталонце Риверо.
       — Его имя Желанное Спасение или Спасительное Желание, он сам еще не решил, — отрекомендовал Некоего Сикейрос.
       — Мы вас заждались, сиятельнейший, — Риверо словно обрадовался. — Вы критик или наш брат, художник?
       — Критика, вещь возвышенная. Одного принимаются ругать, другого превозносить до небес. И то, и другое - глупейшее вранье. Заниматься критикой должны только гении.
       — Тогда нам повезло, здесь их сразу несколько.
       — Какой самообман! Истинный гений отличается от авторов ленивых шедевров тем, что способен удержать интерес мира к себе больше, чем полчаса подряд.
       — Кого вы пророчите в избранные? — встрепенулся Троцкий. 
       Каталонца обдало невероятно смрадным запахом изо рта вопрошающего. Он отвернул пострадавший нос в сторону светловолосого мускулистого мужичка, слепок идиотской сосредоточенности застыл на его землистом лице.
       — Плохое состояние пищеварения противопоказано той высшей эйфории, которая способна психологически предварять любой умственный акт, в том числе, столь задушевную беседу.
        — Я понял ваш намек, господин Спаситель. Друзья, в честь нашего Руфино Революционный синдикат работников техники и искусств устраивает скандальный вечер. Можно ссориться, обольщать чужих жен, веселиться на всю катушку. Обещаю настоящую потеху. Приглашаем всех, кто готов разделить радость творческого экстаза. — Сикейрос увлек восторженную толпу, демонстрирующую отменный энтузиазм в обширный банкетный зал галереи.   
       — Балы дают для тех, кого не приглашают, — испражнившийся пять минут назад каталонец, принялся за угощение.
       — Кого же вы все-таки относите к гениям? — Шельга никак не мог расшифровать, что на уме у этого жука.
       — Откровенно?
       — Насколько возможно.
       — Получайте. В данный момент меня больше увлекает органолептический анализ моих экскрементов, которые мой пищеварительный тракт только что произвел, но разум найдет способ вновь отдаться изнурительным, возбуждающим похоть излишествам идеологических дебатов и страстей.
       — Политические споры возбуждают вас сексуально?
       — Еще как! Приливает невероятное влечение. Чаще всего мое воображение проматывает кадры физического соития с кипарисом.
       — Что!?
       — С вечнозеленым деревом, распространенным в странах Средиземноморья. Стройный ствол, древесина легкая, мягкая. Мелкие листочки с выпуклой железкой, истекающей нежнейшей смолой. Половозрелые разбухшие шишки — чешуйки раздвинуты в нетерпеливом ожидании истомы, мысль обладать ими приводит меня в состояние непрерывной эрекции…
       — Погодите, но дерево, оно не животный объект!
       — Нелюбезно с вашей стороны прерывать меня в миг перед наступлением блаженства. Я освобождаю свою судьбу от антропоцентрической оболочки. К тому же, я не одинок, в Вене я знал женщину, испытывавшую плотское вожделение к фортепьяно…
       — Довольно об этом, вернемся, пока не поздно, к гениям.
       — Я знаю только одного — Зигмунда Фрейда.
       — Художник?
       — Он врач, гигиенист души. Человеческая природа, в которой плохо увязаны между собой здоровье, талант и нравственность, предмет его исследований. Разум является нам радужным туманом, окрашенным во всевозможные оттенки скептицизма, в том числе, по отношению к себе. Не следует спешить исправлять ошибки, их нужно рационализировать, обобщать, после чего, станет возможным сублимировать их. Фрейд нарушил умолчание о жизни тела, доказал, что подавление интимных сфер психики ведет к болезням. Важно освободиться от зажатости, чтобы жар фантазии разгорелся без всяких помех. Нужно исключить мораль и разум из основ жизнедеятельности, это элементы надстройки, безусловна бессознательная жизнь со своими особыми законами, сложившимися за миллионы лет до того, как появились понятия о добре и зле.
       — Разве такое может быть? — разбавил монолог Тамайо. — Как ни назови два полюса мироздания, они необходимое объективное противоречие существования единого, это истина. Ваш доктор ошибся.
       — Нет! — категорически отмел Некий. — Великий Фрейд начал поиски бессознательных факторов с творчества Леонардо да Винчи. Его выводы: праведник подсознательно равнодушен к моральным заповедям, а лучшему мыслителю разум не помогает, а мешает.
       — «Логика всегда не права», «Манифест дада» (123), тысяча девятьсот восемнадцатый год, — процитировал Тамайо. — Фрейдизм, как ни крути, имеет свою логику развития, порождая, походя, сюрреалистов и Дали.
       — Фрейд перевернул философию восприятия мира, художники зафиксировали эту революцию ума на холстах. Ах, как пишет Дали, просто какое-то чудо! — Каталонец захлебнулся слюной в пылу иберийского неистовства. — В его полотнах рвется наружу рвение истинного фрейдиста, уверенного в том, что все запреты, сдерживающие нормы поведения опасны и патогенны. Галлюцинации внушают мастеру мистический трепет.
       — Я видел в Нью-Йорке в тридцать шестом году на выставке «Фантастическое искусство, дада и сюрреализм» работы Дали. Он провокатор. Он намеренно пытается обидеть и рассердить зрителя патетическим самовозвеличиванием, своей гипертрофированной психопатией, — высказал мнение Сикейрос. 
       — Дали мне понятен, — поддержала Некого Фрида. — Новатор ищет в живописи «квант действия», управляющий микрофизическими структурами материи.
       — Из уст благородной сеньоры вылетели волшебные слова, — со смешком подхватил каталонец. — Притязания Дали в области живописи состоят в том, чтобы материализовать образы конкретной иррациональности. Достигает он этого при помощи фосфен — зрелищных ощущений цветовых пятен, возникающих при различных раздражениях сетчатки, регистрируемых соответствующими участками мозга. В наш мерзкий век материалистической декоративности и любительского экзистенциализма он кистью изображает самую удивительную мечту. Его ведет вдохновение космического свойства! 
       — Скорее, горячечное воображение параноика, — нашелся Сикейрос. — Для сюрреалистов нет ни политики, ни эстетики, ни истории, ни техники. Они ни во что не верят и, соответственно, изображают «ничто».
       — Вера, есть милость Господня, — произнес Томайо.
       — Взглянуть на «Ничто», из которого соткана материя, заполняющая пространство и время, не является ли это сверхзадачей для современного поколения художников? — Не унимался Некий каталонец.
       — Проще пареной репы, — брякнул Шельга. — Замажьте квадрат белого холста черной краской, вот вам и «Ничто».
       Спаситель смачно рыгнул. Кровь отливала от воспаленного мозга к наполненному желудку, умоизвержение прерывалось.
       — Извиняюсь, я не совсем понял про врача, чем же славен сей эскулап? — Василий Витальевич пытливо смотрел на сложнейшего Некоего, он честно пытался осмыслить разговор, отделить зерна от плевел. 
       «Прав Монтень, утверждая, что между двумя представителями рода человеческого сходства меньше, чем между двумя различными животными», — подумал испанец.
       — Фрейд доказал, что Моисей был египтянином, — нанес оглушительный удар в голову Шельги Некий.
       — Чепуха, — отравил воздух Троцкий, — не слушайте его, Василий Витальевич, наш оракул под мухой. Разве вы не видите?
       И все прозрели (124).
       Кругом под пение фламенко гремело балаганное веселье. Обильный стол выглядел так, будто по нему прогромыхал гусеничный трактор. Текила пилась ведрами. Во всеобщем завихрении Фрида сидела, как неживая, только что Диего ушел с ее сестрой: «Скот, как он посмел поступить так в моем присутствии!» — корки гневного румянца проступили на скулах.
       Фрида скакнула на плоскость стола с полной бутылью текилы.
       — Тот, кто за один раз больше отопьет, получит право танцевать со мной весь вечер! — запальчиво возвестила она.
       — Оле! — издал возглас перезрелый юноша, подпиравший лбом наехавшую на него стену.
       Троцкий беспокойно поерзал, но остался на месте.
       Вызвались Шельга и Сикейрос.
       Состязание открыл живописец. Он круто запрокинул голову, зажмурился. Играющий кадык отмерил четыре больших глотка.
       Подошла очередь Шельги. Фрида сорвала красный бант с головы. Василий Витальевич сосредоточился на восхитительно растрепанной женщине. Пока он вдумчиво пил, ореол неземной красоты обволакивал ее отважное лицо, лебединую шею, соблазнительные плечи, волнующуюся грудь, тонкую талию, сексапильные ноги.
       Шельга отнял сосуд от немеющих губ, плавно перевернул его вверх дном, демонстрируя притихшим зрителям, что тот пуст.
       — Изысканный труп будет пить молодое вино (125), — нарушил паузу Некий каталонец.
       Бурные овации взорвались под сводом банкетного зала, надрывно заныли гитарные струны, расточая страстную истому. Шельга плясать не умел, разве что камаринского мог сбацать. В танце он неуклюже поворачивал Фриду то туда, то сюда. Временами они вовсе не двигались, стояли на месте, греясь своей близостью. Текила, размешивая чарующее воздействие музыки, парализовала сдерживающие центры Василия Витальевича, он понял, как нетрудно влюбиться в эту смазливую мексиканочку.
       Посрамленный Сикейрос не мог принять поражения. Мысль о том, что он обмишурился в присутствии соратников, все больше кружила ему голову, порождая яростную злобу.
       — Не лапай наших девочек, троцкистская морда! — тявкнул Сикейрос, хватая графин.
       Шельга увернулся, отмахнув кастетом в челюсть нападавшему. Лидер Мексиканской коммунистической партии кубарем закатился в угол, издав истошный вопль. Его товарищи повскакали, кто мог, найдя выход классовому негодованию в секундном порыве к насилию. Опьяневший Шельга бил наудачу, отражая неумелые наскоки драчунов.
       — Смело мы в бой пойдем за власть Советов, и как один помрем в борьбе за это, — распевал он на русском.
       Мужчины не коммунисты тоже примкнули к забаве, потасовка становилась всеобщей. Над головами мелькали стулья вперемежку с распотрошенными тушками высших приматов, переворачивалась мебель. Некий каталонец виртуозно запускал вилки в возможных противников. Гитары не умолкали, певцы надрывались с удвоенным подъемом. Троцкий с супругой схоронились в буфетной. Кутерьму прервали выстрелами в потолок охранники Льва Давидовича.
       Фрида привезла кое-где подбитого Василия Витальевича к себе.
       — Где я?
       — В моей мастерской, — Фрида включила освещение.
       Шельга свалил мольберт с укрепленной на нем картиной.
       — Прости-те, я не хотел.
       — Можешь говорить мне ты.
       Фрида прислонила работу к высокому табурету. Шельга вгляделся:
       — Ты нарисовала только ступни в ванной, почему не вывести всю ногу целиком? Было бы значительно лучше.
       — Ступня — единственный участок моего тела, который я могла изучать почти год, все остальное было погребено в гипсе. Поднаторела изображать ее.
       — Болела?
       — Попала в аварию на городском автобусе. У меня переломан весь позвоночник, ключица, голень. Металлический поручень насквозь раздробил таз, выйдя наружу с другой стороны из влагалища, так я лишилась девственности. Умора, да?
       Шельга прижал Фриду к подоконнику, не отрываясь от ее дерзкого взгляда, уводящего в темные дали. Они с жадностью набросились друг на друга. Одежды с отрывающимися пуговицами полетели в стороны. Искаженные похотью лица с отверзшимися влажными ртами вжимались в выгибающееся тело партнера, чтобы клыками урвать радость сладостного забытья. Фрида, достигнув исступленного наслаждения, закричала — эякуляция ослепила Василия Витальевича. Усталые человеки благодарно затихли в разводах краски на полу, посреди начатых и законченных картин Кало. 
       — Ты щедрый любовник, в любовном акте с тобой находишь творческое начало. — Ее немного смущало, что она может ощутить столь ярко восторг одержимости от секса с чужим мужчиной.
       — Наша близость, это твоя месть Диего?
       — Я делаю, что хочу, — ощетинилась женщина.
       — Не правда. Твой муж обидел тебя прилюдно, и ты решилась отдаться мне, хотя этот факт может остаться для него неизвестным. Мелкий блошиный укус. А по мне, воевать так с размахом, чтобы супостата проняло до печенок.
       — Можешь научить?
       — Лев Давидович засматривается на тебя. Наставь рога Диего с его кумиром, унизишь его как мужа, как революционера и как человека. Такое, либо заставит его ценить тебя, либо ненавидеть, что есть иная форма любви.

(120 - Миксография — выпуклая живопись, изобретение мексиканского художника Руфино Тамайо.)
(121 - Д. Риверо расписывал здания «Дворца труда», министерства просвещения, министерства здравоохранения в Мехико, институт искусств в Детройте (США) и другие.)
(122 - Cristu — по-каталонски, равносильно ругательству, выражающему высшую степень восхищения и крайнее смятение чувств вместе.)
(123 - Дадаизм, направление в интеллектуальных кругах Европы в начале ХХ века. Дадаизм отвергал любую позитивную эстетическую программу, предлагая «антиэстетику», породившую абсурдированное зрелище, «перформанс», «хепенинг».)
(124 - Раз в год Пикассо получал открытку, подписанную текстом: «В июле — ни женщин, ни улиток. Сальвадор Дали».)
(125 - Эта фраза была получена в 1925 году сюрреалистами, игравшими в словесную игру. Они записывали случайные бессознательные сочетания по очереди, составляя предложение, не зная о тех частях, которые пишут другие участники.)

*       *       *

      В головной машине ехали: двое охранников, Риверо, Кало, Борман (126). Охранники, пересидевшие накануне за пулькой, скучно зевали.  Диего дремал, одолеваемый мухами. Фрида мечтала об очередном свидании с неутомимым Васечкой. Борман/Висборн напряженно думал о Кальтенбрунере. И, какой подлец генерал Вольф! Срочно его в кандалы, пытать в каптерке Бункера (127).
       В следующем автомобиле устроились: еще двое охранников, Троцкий, Седова, Шельга. Привязанный к багажнику на крыше снайпер держал под прицелом унылую песчаную равнину, разноображенную ввинченными кактусами.
       — Вам нравятся работы Кало? — интервьюировала Шельгу Седова.
       — Не силен я в художествах, — сознался Василий Витальевич.
       — Судя по картинам, у нее шизоидный тип, — подал голос Троцкий.
       Пассажиров в герметично закупоренном салоне донимала оглушительная жара.
       — Лейба Давидович, вам удобно? — поинтересовался один из телохранителей, придав лицу озабоченное выражение.
       — Все прекрасно, Альбертик, съешь лучше грушку, — отозвался Бронштейн.
       На колени Альберта больно давила тяжело нагруженная корзина для пикников.
       — Спасибо, — просветлел молодой человек.
       Сам Троцкий лежал на полу легковушки под задним сиденьем, завернутый в ковер. В области лица защиту прорезали, наружу торчала бородка Льва. Поначалу Шельга испытывал неудобство, ставя ноги на запертого в рулоне Троцкого, но после смирился, да и нижние конечности затекли навесу (128). 
       — Я обмозговал ваше предложение, Василий Витальевич, — снизу пробивался приглушенный голос Троцкого.
       Шельга прилег вдоль свертка, приблизив ухо к прорези. Проводя дни с Троцким, он ждал продолжения их первого разговора, но не представлял, что он произойдет в горизонтальном положении.
       — И пришел к заключению, что попытка продолжить мировую революцию отсюда, из Мексики, невозможна, во всяком случае, на современном этапе пролетарского движения. Нас, революционеров, извлекают на свет те, в чьих руках материальная власть над миром. Наивно полагать, что судьба большевизма в России решалась в Кремле или в неразберихе Гражданской усобицы. Быть или не быть Красной России определяли сначала в Берлине и Нью-Йорке, после ноября восемнадцатого (129) только за океаном. Эксперимент с социализацией Европы дал странные результаты. На востоке кошмарный Сталин, в центре континента национал-социализм немцев. Я не думаю, что в такой неопределенной обстановке серьезные люди захотят иметь еще один источник напряжения, причем у себя под боком. Косвенные признаки дают возможность предполагать, что в предстоящей схватке в Европе, мировое финансовое сообщество может склониться в пользу Советского Союза. Созданный мной IV Интернационал пользуется меньшей поддержкой на Западе, чем сталинский Коминтерн, следовательно, наше выступление здесь, как антикоминтерновское будет, скорее, осуждено, чем приветствуемо, не только потенциальными спонсорами, но даже в коммунистической среде. Наконец, представим, что какая-то часть экономических институтов, преимущественно из США, нацеленных на кратковременную сиюминутную прибыль, все же клюнет на мое обращение, но по долгам придется расплачиваться и сразу, и много, а Мексика, это не Россия, где можно было взять очень много уже на второй день после Седьмого ноября. Драгоценности, художественные богатства, а главное, золото, золото, очень много золота — все лежало бесхозное, под руками (130). Тогда мы скоро оправдали надежды этой категории инвесторов. В Мексике есть нефть, другие полезные ископаемые, но они уже вовлечены через транснациональные компании на контролируемый рынок, так что, под наши планы ничего не ссудят.   
       — Лев Давидович, как же рабочий класс?
       — Ну, что рабочий класс, он должен продолжать свою естественную борьбу за экономические и политические интересы угнетенных. Полезнее всего этим заниматься в форме демонстраций где-нибудь в парках, это так натурально и свежий воздух благотворен для организма. Не хотите черкнуть статейку по этому вопросу? Озаглавить ее можно так: «Выступления пролетариата на открытых пространствах. Санитарно-гигиенические преимущества».
       — Я?
       — Вы нуждаетесь, наверное, в средствах, как все неприкаянные?
       — Стыдно сказать, товарищ Троцкий, но я не бедствую. За срок работы в Китае какие-то крохи случайно прилипли. Знаете, как бывает в разведке, суммы на подкуп без расписок, внезапная смерть осведомителей и прочее. Не в печку доллары-то кидать (131).
       — Вам не зачем оправдываться перед профессиональным революционером, я сам проходил эту кухню. Не дадите ли вы мне взаймы?
       — Сколько?
       — Одну тысячу баксов.
       — Наличными или чеком?
       — Предпочитаю кэш. Знаете, просто витальная потребность осязать дензнаки живьем, а не рассматривать бухгалтерские эрзацы, такая вот особенность. Как там с погодкой?
       — По-прежнему.
       — Василий Витальевич, — позвал Троцкий. — Вас не затруднит подержать вон ту книгу перед моими глазами?
       — Вам будет темно.
       — Ничего, вы включите фонарик. Люблю французские романы. Когда я был в вашем возрасте, носился по России на персональном бронепоезде от станции к станции. Везде митинги, расстрелы, потом банкеты, изматывался нечеловечески: до чего тупой, некультурный народ — быдло. Спасался чтением о славной галльской жизни, а выглянешь в прорезь бойницы, и плюнуть хочется на отвратительную унавоженную россейскую почву. 
       — Товарищ Шельга, прошу вас, отодвиньте свои ноги подальше от меня и так дышать нечем! — взмолилась Седова.
       За экипажем Троцкого шел крытый грузовик, под тенью тента прятались коммунисты из США, Мексики, Гваделупы, Занзибара, Англии, Франции, Австрии, Латвии. Был даже потомок янычар, турецко-подданый Ибрагим Бендер.
       — Сынок мой строит социализм в СССР, — радовался старик. — Обещал вселить меня в Дом для пожилых коммунистов в Одессе, он там за управдома.
       Марксисты одобрительно цокали языками.
       Замыкал кортеж джип со станковым пулеметом. На окрестных холмах гарцевала запыленная иррегулярная легкая кавалерия. В стратосфере, прикрывая район с воздуха, барражировал дирижабль последней модели мексиканских военно-воздушных сил (132). Тщательно оберегаемая колонна направлялась на загородную прогулку в местность Тенаюка, что севернее Мехико, здесь сохранилась пирамида ацтеков. Профинансировал увеселение Исполком IV Интернационала.
       — Без кактусов для меня и лето не лето. Я люблю, когда везде растут кактусы, — сочно вещал освобожденный от ковра Троцкий, когда туристы достигли места отдыха.
       Расстелив скатерти у подножья памятника истории, начали закусывать.
       — Как там у вас наш физик-ядерщик Рунге? — любовно обгладывая куриное бедрышко, любопытствовал Троцкий у Бормана.
       — Держится.
       — Передавайте ему от меня коммунистический привет!
       — Спасибо.
       — Пора сверить часы. У меня без минуты полдень.
       — На моих полторы минуты первого пополудни.
       — Шельга! — окликнул Троцкий. — Сколько сейчас времени по вашим «Командирским»?
       — Двенадцать ноль-ноль.
       Троцкий и Борман подвели механизмы.
       — Двадцать второго июня, ровно в четыре часа утра? — уточнил Борман (133).
       — Ровно. Не забудьте напомнить Адольфу, это архиважно, — Лев Давидович строго поднял вверх указующий перст.
       «Ловкий бес. Он связан с верхушкой Рейха, — понял Василий Витальевич. — Насколько прозорлив товарищ Сталин, как удачно распознал в Троцком пособника Гитлера, немедленно доложить в центр!»
       Забавлял тусовку, предварительно подкрепившись, популярный коста-риканский шпагоглотатель. Шпаг с собой не захватили в суматохе сборов, ему пришлось выполнять номер с авторучками добровольцев.  Проглотив с десяток пишущих принадлежностей, он покрылся чернильными пятнами, сделался грустен и уединился в колючем кустарнике. Некоторые недавние обладатели золотых перьев обиделись.
       — Какая красота! Оторопь берет, — умилялся пейзажем Троцкий. — Товарищи, предлагаю совершить массовое восхождение на культовый объект древних американцев.
       После трапезы, по жаре лезть наверх желающих не находилось. Василий Витальевич незаметно для других толкнул Фриду в спину.
       — Пойдемте, товарищ Троцкий. Цель ваша высока, и для меня, человека незначительного, нет ничего приятнее, чем отозваться на ваш  клич.
       — Браво, Фрида Кало! Покажем неженкам, что есть еще порох в пороховницах.
       — И я поднимусь, — очнулась Седова.
       — Как угодно, дорогая, — Лев Давидович снял пиджак, шляпу, отставил в сторону палочку, ослабил короткий галстук. — Ну-с, я готов.
       Седова добралась до пятого уровня, остановилась, мучаясь одышкой. Парочка, избавившись от обременительного присутствия третьего лица, одолевала крутые неровные ступени, то с усилием, то летя. На верхней площадке пирамиды, над открывшейся обширной панорамой тянуло на романтику.
       — Засыпая, часто думаю о том, что по-настоящему жизнь моя должна начаться завтра или послезавтра, — Троцкий обошел Фриду вокруг, так поступает голубок, ухаживая за голубицей.
       — Такой важный человек, вы производите впечатление удовлетворенного своей работой мессии.
       — А, больше делаю вид. Что это за радость — жизнь частного человека с охраной. Страшная, невыносимая пытка горьким ожиданием насильственного финала — вот мой удел. Каждому хочется найти то, что невозможно потерять, химера из химер, смерть отнимет все, если знать это заранее — не к чему стремиться, мир нуждается в иллюзионистах, поэтому обман — утешение для многих и профессия для мудрецов.
        Привороженная руладами Троцкого, Фрида позволила ему прикоснуться к себе. В настороженных глазах мужчины читался откровенный немой вопрос.
       — Единственный способ понять, на что ты способна, подчиниться неконтролируемому, внеразумному внутреннему импульсу.
       — Когда?
       — Сегодня.

(126 - Товарищ Мартин Борман, фамилия по деду Висборн, секретный швабский антифашист. Тайный вдохновитель «Красной капеллы», разведывательной сети в странах Европы, работавшей на СССР в годы Второй мировой войны.)
(127 - До сих пор мало кто догадывается, что «Красная капелла» создавалась для того, чтобы отвлечь гестапо от штандартенфюрера СС фон Штирлица из VI отдела РСХА. Его разоблачение могло поставить под удар Шеленберга, что скомпрометировало бы Гиммлера в глазах союзников СССР.)
(128 - Внутренние органы Мексики приняли сигнал от безвестного источника о том, что готовится крупное покушение на знаменитого гостя. В портах придирчиво досматривали грузы из Австралии, ожидали, что сталинские террористы прибудут убивать Троцкого кружным путем через Австралию, в опломбированном контейнере. Не исключалось, что в их распоряжении могут быть танки или танкетки.)
(129 - В ноябре 1918 года рухнула Германская Империя.)
(130 - По американским газетным публикациям начала 1920-х русское золото вывозилось кораблями в Швецию, где переливалось, клеймилось печатью Шведского монетного двора, после чего прибывало в США. Полагают, что за 1921 год из России при пособничестве большевистских вождей украли более 70 тонн золота.)
(131 - По результатам проверки деятельности Коминтерна органами контроля за 1922 год выявлено: исчезновение 200000 золотых рублей в Корее; передано через частных лиц, значит, до адресата дошло далеко не все, 4000000 лир для итальянской компартии, 47000000 марок немецкой компартии (в предыдущем 1921 году ей же еще 62000000 марок в валюте и драгоценностях), 40000 франков французской компартии. Напомню, 1921-22гг небывалый голод в России, вызванный усилиями экономической политики военного коммунизма. Вымирали взрослые и дети коренного населения страны. Малыши, потерявшие родителей, оказывались в сиротских приютах, повзрослев, они не узнают ни места рождения, ни полных имен своих предков, так нарушалась связь времен, поколений, прервалась традиция. Появилась, удобная для социальных опытов общность людей, оторванных от корней, искаженно оценивающих в историческом плане народность, к которой причисляют себя, но о которой не имеют достоверной информации.)
(132- По заказу мексиканцев, чертежи этого жесткого алюминиевого дирижабля выкрали из музея К.Э.Циолковского в Калуге боливийские шпионы. Пропажу хватились только в 1983 году по прямому указанию Юрия (Юлия?) Владимировича Андропова.)
(133 - Увлекательно сложилась послевоенная судьба товарища Бормана. Все прогрессивное человечество выискивало бывшего партайгеноссе под каждой развесистой пальмой в Латинской Америке, а он спокойно сожительствовал со знатной дояркой в Эстонской республике на хуторе. В конце 1960-х — начале 1970-х сыграл роль самого себя под псевдонимом Юрий Визбор в двенадцатисерийном триллере про полковника ГРУ Исаева. Во времена горбачевской перестройки (1985-1991гг.) Борман/Висборн, крепкий старец, эмигрировал вместе с золотом партии куда-то на Синайский полуостров. Другие утверждали, что встречали его в Голливуде в обществе сверхшикарной кинозвезды. Пресса сообщает, что теперь у нее на руках ребеночек от неизвестного.)

*       *       *

       От ветра, нагнавшего песчаные тучи, наступил вечер.
       — Оставь меня, Кабах, нужно побыть одному, — попросил Гарин.
       Лапидарный индеец, покрытый иссиня-черными волосами, зачесанными назад, исполнил просьбу. В его движениях не замечалось и тени подобострастия или суетливости, все, что он делал, он делал только по своей воле. Гарину невольно захотелось подражать повадкам отшельника.
       Петр Петрович просто сыскал пристанище бывшего сотрудника профессора Джонса в окрестностях Чичен-Ицы. Кабах встретил его без удивления, даже не особенно прислушиваясь к объяснениям. Весь его облик, поза обуславливали нечто метафизическое, недоступное обычному восприятию. И это вызывающее спокойствие, словно, произрастающее из самих недр души. Если бы Земля завертелась в другую сторону, он бы не смутился, подумал, что это не он сходит с ума, а Земля.
       Гарин присел у заветных скрижалей, с усердием выписывая каждый знак, перенес текст к себе в блокнот, ниже следовал перевод, сделанный Кабахом. Мысли червями копошились в жидком мозгу, постигая смысл открытого. Сегодня он надел новые башмаки, грубая кожа местной выделки наждаком обнимала израненные ноги, после подъема на пирамиду боль стала запредельной, но Петр Петрович не спешил устранить пыточную муку. Острое физическое страдание каким-то образом стимулировало добиваться сжатой концентрированной истины. Когда из обобщений проклюнулись выводы, Гарин разрешил себе опуститься на холодный пол, расшнуровал обувь, бережно высвободил кровоточащие ступни: «Инженер по профессии, идиот по жизни. Ядерная мистика».
       — Самокритика, первый знак, что не все потеряно. Мистика и мистификация, вещи разные — от стены отделился креол.
       — Я предвидел, что вы не оставите меня в покое, пока окончательно не изнасилуете мою натуру.
       — Не страшись совершенства, оно тебе не грозит. Все, что происходит с тобой, только подтверждает, что время немыслимо без пространства.
       — Вам доставляет радость напоминать, что я нахожусь в когтях времени?
       — Ты склонен преувеличивать внимание к своей персоне, тебе кажется, что ты способен вызывать в каждом сложные эмоции. По-правде говоря, ты совсем не занимаешь меня. Я готовлю тебя к великому свиданию, пойдем.
       Они покинули ритуальную комнату майя.
       — Небо, что-то сделали с небом, оно кажется удивительно маленьким; уменьшилась Вселенная или я поднялся к звездам?
       — Я здесь!
       На фоне просветлевшего востока отчетливо выделялась белая рубашка в крупную клетку. Рукава тянулись к Гарину, как бы приглашая к объятиям, вместо головы, ладоней — черные пятна.
       Инженер познал, как выглядит покровительственная любовь.
       — Не всегда, друг мой. Иногда я являюсь в образе Мона Лизы, другой раз — Филиппом Теофрастом или в облике «сверхчеловека», не признающего мораль.
       — Milagros (134)!
       — Чтобы вызвать цепную реакцию деления ядер нужно выделить минимальную массу делящихся веществ, находящихся в системе размеров активной зоны деления. Для создания такой критической массы я бы предложил этот способ, — Учитель прутом начертал схему на песке. — Не переписывай ее, запомни.
       — Подобное устройство, если его создать, вызовет мощный взрыв!
       — Верно.
       — Есть ли возможность управлять цепной реакцией?
       — Поднимемся…
       В кадре пусто. Креол поежился, ему холодно или нет? Когда холодно, рушатся стены. Он справится, он обязательно выдержит. Он лучший креол, у него с избытком сжатых зубов.
       Обозначился контур инженера Гарина. Вернулся на место. Действие продолжается.
       Гарин проснулся перед рассветом. Кабах бодрствовал, он кушал на завтрак эскабече (135).
       — Куда так торопишься, достославный?
       — Кто рано встает, тому Бог подает.
       На Гарина повеяло тонкой издевкой, этого как раз и не хватало, чтобы ускорить его пробуждение:
      — Как добраться до Мехико?

(134 - Чудеса (исп.).)
(135 - Маринованная рыба.)

*       *       *

       Вышла помятая от послеобеденного сна Седова.
       — Добрый день, — Шельга культурно привстал со стула.
       — Василий Витальевич.
       — Лев Давидович велел показать набросок моей статьи.
       — Пишите? Хорошо. Опыт нужно оставлять молодым.
       — Он теперь занят, давайте прогуляемся. Я знаю, Кало выращивает дивные розы на своей половине.
       — Пойдем без приглашения?
       — Нас не осудят.
       Шельга завел жену Троцкого в цветник ближе к окнам спальни Фриды. О стекла бились пронзительные любовные стоны. Дремучая женская интуиция толкнула Седову к окошку, она заглянула. Василий Витальевич тоже одним глазком удостоверился, мол, что там творится?
       Полураздетая Фрида валялась на кушетке, не скрывая срама, около голышом прыгал товарищ Троцкий, бросался в глаза половой член его, по виду гнусен, но со следами недавнего удовлетворения. Седова зажала рот ладонью, стукнулась лбом о непрочную преграду. Стекло треснуло. Лев Давидович мертвецки побелел.
       К вечеру разразилась буря.
       — Я отдала тебе лучшие годы, а ты липнешь к первой потаскушке! — швырнула Седова мужу. Это все, что удалось услышать Шельге, дверь в их комнату захлопнулась.
       Спустя время укрывшийся газеткой Василий Витальевич наблюдал, как распаленная Седова ворвалась в мастерскую Риверо. Затем туда поодиночке подтянулись Троцкий и Фрида.
       За ужином никто из них не показался. Шельга случайно столкнулся с Диего в местной пивнушке.
       — Я, конечно, не оратор, как кое-кто, но скажу. — Риверо выкатил бычьи глазища на Василия Витальевича. — Художник к друзьям относится с симпатией, без оговорок, но пользоваться его законной женой, плетя исполненные гадким лицемерием кружева в его доме, это как? Вонючий копрофаг (136)! Завтра же вычищу свой дом!
       Наутро Шельга навестил Кало за работой:
       — Что рисуешь?
       — Бабочек. Пытаюсь зарисовать сновидения сразу после пробуждения, пока разум не исказил их. Сон освобождает сознание от рациональных связей. 
       Она уверенно водила кистью, не задерживаясь для осмысления сделанного.
       — Лев Давидович покидает вас?
       — Не люблю сентиментального угасания чувств, пусть катится. И ты тоже зря здесь трешься. Надоел!
       Спазм большевистской гордости застрял в бронхах, Василий Витальевич смолчал.
       У ворот Шельга нашел грузовой фургон, туда складывали скарб русских революционеров. Седова деятельно руководила процессом.
       — Собираетесь в новое жилище? — между делом поинтересовался Шельга у жены вождя, помогая мордастому парню закинуть «ундервуд».
       — Да. Подвернулся удобный вариант. Правда, придется срочно продавать архив товарища Троцкого, благо есть покупатель (137), нужны средства погасить кредит за дом.
       — Может быть не так удобно обсуждать мои дела в моем присутствии? — Лев Давидович выдвинулся из сумерек дверного проема. — В наше время пролетарскому вождю лучше быть богатым, чем бедным.
       — Самый простой способ избежать проблем из-за золота, это иметь его самому. — В центре двора, со стуком встало плетеное кресло, в нем по-хозяйски утвердился Риверо. В руке бутылка. Взор его не сулил расположения.
       Троцкий понимал, что сочувствие не на его стороне, но не допускал мысли, что виноват.
       — Чем нелепее ситуация, тем она более вероятна, — громогласно заявил Лев Давидович.
       — Мы не на партийном собрании, говорите тише. Моя ЖЕНА еще спит. — Риверо приложился к вину.
       Соперники сверкнули друг на друга глазами.
       Фрида через занавески смотрела, как длился безмолвный поединок из-за нее между мужчинами.
       Через час гостей выпроводили без особых хлопот. Клаксон машины сопровождения покрякал где-то за поворотом, все стихло.
       Риверо допил. Поковырял в носу. Крикнул дворника:
       — Подмети здесь, как следует.
       Удалился в мастерскую.
       Фрида, находясь в состоянии близком к трансу, интенсивно растирала краски по холсту, вызывая из источников зрительного воображения фантастические, абстрактнейшие образы.
       Шельга Василий Витальевич уехал помогать Льву Давидовичу и его супруге обустраиваться на новом месте.
¶
       Троцкий, Седова, их оставшийся в живых внук Сева Волков поселились в глуховатом пригороде мексиканской столицы Койоакан на улице Вены. По соседству жили простые скотоводы и свинопасы. Двухэтажный дом, отставленный особняком от прочих участков, обнесли высокой каменной стеной, по углам возвели башни с амбразурами. Шельга с удовольствием отметил уменьшение количества охраны экс-вождя. Когда Бронштейны наслаждались жизнью на вилле Риверо-Кало, полиция контролировала весь прилегающий район, теперь наружный периметр стены стерегли десять полицейских. Дворик, маленький палисадник с подсобным хозяйством, дом оберегали еще восемь хорошо вооруженных троцкистов, двое из них с автоматами наперевес постоянно дежурили на крыше за бруствером.
       Шельгу резануло внезапное сужение интеллектуальных горизонтов четы. Тесное пространство, из которого они боялись выбраться и где постоянно обращались, уродовало движения обитателей дома-крепости, обрекая на однообразие и скуку. Утихла бравурная откровенность, прекратились прогулки с шумным хороводом местных и заезжих деятелей. Появилось новое развлечение. В целях экономии средств затворники устроили подсобное хозяйство с кроликами и курами. Лев Давидович лично ежедневно в семь утра кормил живность. После завтрака со всеми членами семьи, телохранителями, секретарями, хозяин запирался у себя в кабинете до двух часов дня. Шельга знал: Троцкий сочиняет книгу о Сталине. В четырнадцать часов обед, небольшой отдых. Опять закрывается за Львом Давидовичем кабинетная дверь, до семнадцати часов. В семнадцать новый сеанс общения с милыми кроликами. Они заметно прибавляют в весе. Седова радуется, подсчитывая в уме, сколько семья выгадает на мясе.
       — Эх, Наташа, неизвестно для кого я их холю. Может и попробовать вкуса не доведется.
       — Да, — вздыхает Седова. — Судьба подарила нам еще один день — «они» не пришли.
       До девятнадцати часов у них свободное время. Троцкий встречается с единичными посетителями, балагурит с охраной, женой, Шельгой.
       — Смотрите-ка, Василий Витальевич, как прижал меня Сталин.
       — Где вы видите Сталина, Лев Давидович? Здесь далеко от него.
       — Я знаю — его козни. Перессорил меня со всеми. До чего злонамеренный горец, тьфу.
       В семь вечера скромный ужин.
       День прошел, Троцкий жил, Кремль ждал.
       Шельга приступал к реализации второго пункта программы, составленной Филиппе. 
       С некоторых пор телохранители пристрастились к картишкам. Жалованье небольшое, жизнь пустая, на досуге заняться нечем, а хромосомы хранят в генах память о гормональных радостях.
       Как-то вечерком, направляясь по дорожке, ведущей к калитке, Василий Витальевич услышал знакомое шлепанье карт в караулке. Зашел. Альберт в одиночестве метал.
       — Сам с собой дуешься?
       — Кто на смене, кто спит. Тоска загрудинная.
       — Любишь игру?
       — Старый добрый преф, второй мой кумир после товарища Троцкого.
       — Завтра выходной?
       — Да.
       — Хочешь, сведу тебя с людьми, банкуют красиво, по пять центов за очко.
       — Вот, это да! Боюсь, не про меня честь, с деньгами не очень.
       — Не дрейфь, если проиграешься, ссужу немножечко. Если выиграешь крупно, барыш поделим. Идет?
       — Спасибо, Василий Витальевич. Как встречаемся?
       — В пятнадцать часов у отеля «Прадо».
       — Спасибо, благодетель, век не забуду.
       — Раньше времени не благодари. Оденься чисто, наган с собой не бери.
¶
       Пошел пятый час игры. Альберту здорово фартило, партнеры мрачно чадили сигаретами, не глядя на везунчика.
       — Два паса, в прикупе чудеса, — декламировал Альберт. Ему пришел сотенный марьяж с прикрытием. Он снесся.
       — Можно не тратить время попусту, все мое, — вистующий открыл карты.
       У Филиппе и Роберта Харта вытянулись носы.
       — Джентльмены, прошу закрыть игру, труба зовет на службу.
       — Еще часок, успеешь к сроку, — канючил Роберт.
       — Никак невозможно, давайте посчитаемся.
       — Распишем пару-тройку конов, тогда получишь деньги.
       — Что? Бабки на бочку, немедленно!
       — Сыграем, — настаивал Харт.
       — Василий Витальевич, что тут происходит?
       Харт выстрелил. Томатное пятно проступило на свежей манишке, Альберт следил, как оно стремительно расползается по груди:
       — Зачем так? Я же выиграл!
       Харт снова дважды нажал на спусковой крючок, комнату заволокло пороховой гарью.   
       — Не надо, дорогой Роберт, мне больно в груди, а теперь ты попал мне в живот. Позовите лекаря! — Альберт, прорывая ногтями сукно стола, сползал вниз.
       Рука Харта дрогнула, но четвертая пуля догнала своих сестер.
       — Ты убиваешь меня. Глупо, ох, как глупо, Ро…
       Шельга движением руки прервал земные муки троцкиста:
       — Стрелять не научился? Телок.
       Филиппе крепко вывернуло.
       — Простите, товарищи. Нельзя так отупеть, чтобы сразу ко всему привыкнуть, — он протер губы носовым платком. — Курить я точно брошу, очень вредно для здоровья.
¶
       — Потерялся Альберт. Ушел в город, не вернулся, — жаловался Шельге Троцкий. — Недокомплект охраны.
       — Могу порекомендовать вам кандидата.
      — Кто таков?
       — Проверенный нами в деле американский коммунист Роберт Шелдон Харт.
      Троцкий откусил очищенную морковку, огрызком угостил беременную крольчиху.
       — Василий Витальевич, я вам денег должен…
       — В самом деле? Не припоминаю.
       «Человек он порядочный и негибкий», — окончательно определился Лев Давидович.
       — Не одолжите еще тысячу?
       — Не вопрос.
       — Только не долларов, а фунтов стерлингов.
       — Фунтов у меня нет. Завтра схожу в банк — обменяю.
       — Возьму вашего протеже, но с бесплатным испытательным сроком. Как его фамилия?
       — Харт. Робер Шелдон Харт.

(136 - Копрофаги — животные, питающиеся экскрементами.)
(137 - Архив Троцкого приобрел Гарвардский университет.)

*       *       *

        — И небываемое бывает, говаривал самодержец Всероссийский Петр Алексеевич (138), — припомнил вслух Гарин, узнавая в крепкошеем курносеньком сеньоре Шельгу. — Подсчитали, что на земном шаре умещаются свыше двух миллиардов человеческих существ, и вопреки всем математическим вероятностям двое русских сычей встречаются спустя пятнадцать лет в Мексике.
       — Совершенно живой Гарин, даже помолодел, — как-то разочарованно отозвался Василий Витальевич.
       В самом деле, после возвращения Оттуда;, инженер заметил, что в его организме бродят омолаживающие дрожжи. Зажил безобразивший бок рубец в форме пятиконечной звезды — память о радушном Уругвае.
       — Как вас прикажете величать?
       — Себастьян Оуэн.
       — Товарищ или господин?
       — Гражданин. Так убедительнее. А вы нынче кто?
       — Макс.
       — Просто Макс?
       — Хорошо, пусть будет Макс Велентайн. Вы постарели, Шельга.
       — Это нормально. Где вы обретались все это время, я слышал, вас искали?
       — Значит, плохо. Я вел разнообразную жизнь. Сподобился даже побывать на Небесах.
       — А я прочувствовал Ад.
       — Вы были такой стойкий моралист, а в награду угодили на сковородку. Вы видели там раскаленную, шипящую маслом сковороду? И как вас отпустили из Преисподней?
       — Сковорода, говорите. Смешно. С юмором у вас, как и прежде, отменно. Из Преисподней выпускают на задание, выполнишь его и обратно на свое законное место.
       — Да, вы действительно постарели.
       Они стояли в операционном зале банка. Шельга менял доллары на фунты для Троцкого, Гарин собирался оформить перевод своего вклада в Чикаго. 
       Шельга покусал кожицу на губе:
       — Гарин, нам нужно кое-что обсудить.
       — Я всегда любил наши дискуссии. Только не финтите, помните уговор — играть в открытую. Запрещенный прием — убивать друг друга до смерти. Вы не соблюли условий, домогались моего живота, а я спасал вас от смерти просто так, бескорыстно, от любви к ближнему (139).
       — Кто старое помянет — тому глаз вон.
       — У этой поговорки есть продолжение: кто старое забудет — тому оба вон.
       — Как вы думаете, Гарин, кто сейчас в более рискованном положении: вы или я?
       — Угрожаете?
       — На войне, как на войне.
       — Подобно комику, я постоянно оказываюсь там, где мне не следует появляться. Ладно, излагайте, — челюсти инженера, словно мощные жернова, жаждали растереть все в порошок.
       — Итак, хотите сохранить ваше инкогнито?
       — Не занимайтесь тавтологией, далее.
       — С этого мига вы становитесь моим агентом, будете выполнять мои директивы. Взамен никто не узнает, кто вы есть на самом деле. По рукам?
       — Гарантии?
       — Честное слово большевика-коммуниста.
       — Маловато. Как долго вы намереваетесь держать меня за жабры?
       — До окончания дела.
       — Какого?
       — В целях вашей безопасности, я не раскрою его.
       — У меня такое чувство, Шельга, что я здорово продешевил.
       — Стоит мне позвать первого полисмена, и он сразу станет обеспеченным человеком.
       — Раз мы так нечаянно встретились, поговорим о старине, что ли, — смирился Гарин.
       — Приведения прошлого не дают вам покоя? — обветренное лицо Шельги сдобрилось лукавством. — У меня для вас сюрприз. Манцев жив.
       — Не может быть! Волшин (140) докладывал мне, что лично видел, как Николай Христофорович сорвался с дирижабля.
       — Сорвался, не значит погиб. Он упал в глубокий овраг, занесенный снегом, рядом с выселком камчадалов. Они выкопали его, отходили.
       — Откуда такие сведения?
       — В двадцать шестом, возвращаясь из Штатов, я пересек на собаках всю Камчатку с севера на юг. В отдаленном стойбище я обнаружил вашего геолога.
       — Мне сообщали, что он выжил из ума.
       — Манцев произвел на меня впечатление эксцентричного, но вменяемого. Туземцы отпоили его медвежьей кровью, откормили олениной, женили на местной комсомолке.  Но это не все, —   Шельга специально прервался, чтобы полюбоваться терзаньями Гарина. — Я помню, Волшин доставил вам тогда какие-то бумаги Николая Христофоровича.
       — Исследования минувших дней, теперь ничего интересного.
       — У   Манцева   забрали не все.  Самые ценные научные выводы он прятал на теле козла Машки (141).  Козел отыскал хозяина, вернул ему научные труды.
       Инженер потрогал себя за уши. На месте.
       — Он отдал вам бумаги?
       — Ничего подобного. Манцев продолжает свои изыскания.
       — Вы не забрали его в Москву?
       — Нет, он не хотел возвращаться, но я подговорил его жену, когда старик уйдет в мир иной, она известит меня и перешлет его тетради. Сведение до сих пор не поступало (142).
       — Манцев жив, Манцев жив, — повторял Гарин, раскачиваясь на носках.
       — Может быть, вас интересует судьба другого вашего сподвижника?
       — Кого?
       — Барона Корфа (143). Он доблестно сражался с нами, но недолго. Толпа разорвала его на Капитолийском холме (144).
       — Вечная память герою. Лучше скажите, куда делся Золотой остров?
       — Для меня, Гарин, это тоже загадка. Связь с ним внезапно оборвалась в первые дни восстания (145), никакой информации после не поступало. Теперь условимся о связи…

(138 - Реплика императора Петра I на захват сухопутным отрядом русской гвардии шведских военных кораблей в дельте Невы весной 1703 года.)
(139 - На яхте «Аризона» в открытом океане, во время сильнейшего шторма Шельгу смыло за борт. Гарин, рискуя головой, втащил Василия Витальевича обратно на судно (см. «Гиперболоид инженера Гарина»).)
(140 - Волшин Александр Иванович, бывший офицер русской армии, работавший на Гарина. В 1925 году инженер послал его на Камчатку для эвакуации Манцева и его научных работ (см. «Гиперболоид инженера Гарина»).)
(141 - Лесной козел Машка, прирученный Манцевым (см. «Гиперболоид инженера Гарина»).)
(142 - Вдова Манцева послала сообщение о факте смерти мужа в конце января 1942 года в Ленинград на адрес Ленинградского уголовного розыска. Полуторка, перевозившая почту по льду Ладожского озера в блокадный город, провалилась под лед вместе с грузом в марте того же года. Письмо до получателя не дошло.)
(143 - Барон Корф — последний двойник Гарина. Играл его роль, усмиряя беспорядки летом 1925 года в США (см. «Гиперболоид инженера Гарина».).)
(144 - На Капитолийском холме в Вашингтоне располагается здание Конгресса США.)
(145 - Восстание — события 1925 года в США (см. «Гиперболоид инженера Гарина»).)

*       *       *

       — Товарищ Оуэн, я еду в Москву, лично доложить Павлу (146) о нашем успехе с Хартом. — Филиппе, якобы поправляя кучерявый чубчик, взглянул в маленькое зеркальце, зажатое в кулаке. — Проверяю слежку, в Мехико очень хитрая полиция. На время моего отсутствия переходите в подчинение к Тому (147), он сам найдет вас, когда появится необходимость.
       Растаял весенний месяц. Шельга коротал часы тем, что из спортивного интереса наблюдал за Гариным. Инженер вел себя тихо. Василий Витальевич не раскрыл Филиппе своего нового агента. О Томе Шельга слышал от компетентных товарищей еще в начале 1930-х. В его понимании этот чекист заслуживал доверия, чтобы поведать ему об «Ибикусе», такую кличку Василий Витальевич присвоил Гарину.
       В форточку комнаты, где мирно посапывал Шельга влетел камень, с привязанным к нему посланием. «Мой дядя самых лучших правил. Не в шутку занемог, заставил уважать себя. Будет проездом в Акапулько 3-го — 5-го. Том». На шпионском языке это означало, что его вызывает на контакт Леонид Александрович Эйтингон.
       — В Центре приняли решение: увязать Харта с боевой группой «Конь» (148). — Резидент занял такой пункт, что мог удобно обозревать окрестности, сам оставаясь безвидным. — Вам надлежит передать Роберту окончательные установки насчет его действий в акции.
       — Товарищ Том, разрешите обратиться, — Василий Витальевич неожиданно порывисто взял Эйтингона за ладонь, вроде убеждаясь, есть ли тот на самом деле.
       — Себастьян, держите себя в руках! Слушаю вас.
       — Виноват. Нервы. Докладываю: недавно завербовал агента «Ибикус». Проживает под именем Макса Велентайна на проспекте Хуареса в пансионате для холостяков. Годен для выполнения любого задания. Мгновенная реакция, в критическую минуту хладнокровен. Стрессы для него являются допингом. Остро чувствует опасность, с уважением относится к сильному противнику, решителен, хитроумен. Прекрасный конспиратор, обладает гипнотическими способностями, отважен.
       — Похвальная характеристика для разведчика. Поставлю его в резерв.
¶
       Филиппе вернулся в Мехико 25 мая 1940 года. Иосиф развернул утреннюю «El Nacional». На первой полосе аршинный заголовок: «Злодейское покушение на Троцкого». В статье говорилось: «Вчера вечером к резиденции бывшего вождя мирового пролетариата на двух автомобилях подъехал отряд боевиков, двадцать человек, переодетых в полицейскую форму под водительством художника Альфаро Сикейроса Хосе Давида. Злоумышленники разоружили охрану. Через своего сообщника, из числа телохранителей жертвы, прорвались к опочивальне Троцкого и его жены Седовой, открыли ураганный огонь из автоматов системы «томпсон» по кровати супругов. В спальне следственными чинами выявлено 200 пулевых следов, но цель не была поражена! Чета, чудом, даже не ранена! Уходя, налетчики бросили бутыль с зажигательной смесью, начался пожар. Бандиты скрылись, угнав, заодно, личный лимузин г-на Троцкого.  Полиция объявила в розыск г-на Сикейроса». Ниже статьи экстренное сообщение: «Полиция Мехико на рассвете, в квартире члена преступного сообщества, чье имя не разглашается в интересах расследования, обнаружила тело охранника Л.Д.Троцкого, Р.Ш. Харта. Харт убит спящим выстрелом в затылок с близкого расстояния. Дело продолжается, следите за нашими публикациями».
       «Братцы — тикать!» — Филиппе нарядился арлекино. В дурацком колпаке он растворился на пляжах Калифорнии (149).
        «Павел шлет вам привет». «Значит, у меня есть еще шанс, — Эйтингон понюхал шифровку из Москвы. — Подлинная. Время пускать в дело пылкого влюбленного» (150).
        Рамон Иванович (151) послюнявил конверт, подписанный «Жан Марнар». На случай, если он не вернется с задания, в этом конверте содержались объяснения мотивов его поступка: 1) Троцкий запрещал Огилоф выходить за него замуж; 2) его склоняли поехать в СССР устранить Сталина.
       Двадцатое августа выдалось теплым, несмотря на это, Рамон прихватил плащ, напялил на брови фетровую шляпу. Никто не подозревал, что в плаще завернуты пистолет, нож, альпеншток. Фрэнк частый гость в доме, охранник беспрепятственно пропускает его. Меркадер зашел в кабинет Троцкого. Лейба Давидович увлеченно работал, склонившись над столом. Рамон встал слева за спиной сидящего. Троцкий отрывается от писанины, поворачивает голову… Меркадер бьет ледорубом по башке. Инструмент пробивает череп, войдя в мозг на семь сантиметров, Бронштейн не умирает, он орет и кусает руку убийцы. Влетает охрана. Множество кулаков и каблуков свирепствуют на сбитым с ног Меркадере.
       — Только не убейте его, он должен сказать, кто это организовал! — визжит сочащийся кровью Троцкий.
       — Больше не могу, перестаньте, — умоляет избиваемый. — Я вынужден был попробовать вас обезвредить, они держат в заложницах мою маму (152).
       Воя сиренами, примчалась полиция. Изрядно отметеленного Рамона вырывают из лап разбушевавшихся троцкистов, увозят в участок (153), Троцкого на скорой доставляют в госпиталь. Он в сознании.
¶
       — На этой улице есть лавка часовщика?
       — Только аптека.
       Обменялись паролями Гарин и Эйтингон. Леонид Александрович устроил наблюдательный пост на заднем дворе больницы, куда поместили Троцкого.
       — Ибикус, в окне второго этажа горит свет, видите?
       — Определенно.
       — В палате лежит раненный в голову, его нужно добить.
       По карнизу Петр Петрович просочился в лечебницу. Сестра милосердия, дежурившая возле одра пострадавшего, дремала, уронив голову на руки под настольной лампой, томик Бодлера растрепался на коленях. В кровати спал перебинтованный человек, только бородка торчком. Слева на марле точка кровавого следа.
       Гарин на цыпочках подошел к больному, достал из широкого брючного кармана крюк от блесны, зацепивший его в Карибском море, проткнул повязку, завел крюк в мозг через отверстие, выдолбленное ледорубом, и провернул свое оружие в голове четыре раза, разрушая на семисантиметровую глубину все извилины. Троцкий отошел не просыпаясь.
       — Каково?
       — Кончился.
       — Расходимся.
¶
       В день, когда Сталину объявили о смерти своего извечного оппонента (154), Гарин пересек границу Мексики со штатом Техас.
       Здравствуй, Америка, страна бухгалтеров, страна букмекеров, страна юристов!

(146 - Оперативный псевдоним Л.П.Берия.)
(147 - Том — Л.А. Эйтингон.)
(148 - Основная действующая сила в операции «Утка», возглавлял ее лично Сикейрос.)
(149 - Шельга тоже покинул Мексику после провалившегося покушения Сикейроса. К ноябрьским 1940-го года празднествам в Большом зале Дома Советов Михал Иваныч Калинин, всесоюзный староста, украсил грудь Василия Витальевича орденом «Трудового Красного знамени». За одной из белоснежных колон прятался рябой грузин, в зубах потухшая трубка, запоминал физиономии и повадки награждаемых.
       После церемонии орденоносца Шельгу В.В. откомандировали в Ленинградский уголовный розыск. Осенью 1941г. Василия Витальевича призвали в военную прокуратуру. В 1943 году в звании майора, его перевели в контрразведку «Смерш» Воронежского фронта. Пропал без вести летом 1944-го в болотах Белоруссии, ликвидируя немецко-фашистских диверсантов.)
(150 - По весне 1939-го года командование НКВД получило весточку Шельги-Фелиппе о вояже сотрудницы секретариата Троцкого Сильвии Огилоф в Европу. Ароматным августовским парижским деньком на нее «случайно» навели эффектного, во всех отношениях, испанца Рамона Меркадера (действовал под прикрытием бельгийского бизнесмена Жана Марнара). Вспыхнули страсти, но послушная Сильвия в назначенный срок возвращается под родительский кров в Нью-Йорке. Для чувственного бельгийца Атлантика не препятствие, он уже ломится в дом ее предков, правда, под именем Фрэнка Джексона. Его напор свидетельствует о серьезности намерений. Весной 1940-го Огилоф со своим женихом появляется на улице Вены в Мехико.)
(151 - Лопес Рамон Иванович, такое имя начертано на могильной плите героя Советского Союза Рамона Меркадера на престижном московском кладбище.)
(152 - Восхитительно, при подобных обстоятельствах Рамон Иванович ухитрялся умело изворачиваться. Каридат добровольно сотрудничала с Эйтингоном. После ликвидации объекта она вместе с Леонидом Александровичем пробиралась в Москву через Калифорнию-Шанхай. Живя в столице СССР, сильно страдала от русского климата. После войны ее направили во Францию курировать резидентуру. Похоронена в Париже.)
(153 - Р. Меркадер взял всю вину на себя, согласно версиям, изложенным в написанном, на всякий случай, письме. В мае 1944 года мексиканский суд приговорил его к 20-ти годам тюрьмы. Лет через десять отсидки ему смягчают режим содержания. Иногда вместе с начальником тюрьмы арестант посещает дорогие рестораны. В конце 1950-х у него в одиночке появляется новинка техники — телевизор. Наши не забывали узника, он получал крупные денежные переводы. В 1950-е советские спецслужбы переслали ему живую женщину. Там же, в тюрьме, они поженились. В мае 1960 года Меркадер вышел на свободу, прибыл с женой в Москву, получил гражданство, героя СССР, квартиру в столице, 400 рублей пенсии в месяц. В 1974 году уехал на теплую Кубу. Умер в 1978 году.)
(154 - Лаврентий Павлович в приподнятом настроении нырнул в кабинет Иосифа Виссарионовича.
— Троцкого больше не будет. Абсолютно летальный исход.
— Товарищ Троцкий никогда не понимал марксизма и никогда не был верным ленинцем. Смотрите, товарищ Берия, чтобы не раскопали доказательств участия Советской власти в этом мероприятии.
— Будет исполнено, дарагой товарищ Сталин.)


ЧАСТЬ II
Патетические инсталляции


Нет, не всегда Господин красного града будет
в бархатной руке держать помойное ведро крови;
станет мудрым он, позволит сере расплескаться
свободно стаей стрел от их горящих гнезд.
Д.Томас

                «Я сделал одну огромную ошибку в своей жизни, когда подписал письмо президенту Рузвельту с рекомендацией создания атомной бомбы».
 Из разговора Альберта Эйнштейна с Лайнусом Полингом после 5 августа 1945 года (155).

      — Алекс, о чем это?
      — Давайте, поставим вопрос по-другому — так, чтобы он содержал в себе ответ. Нужен ли нам инструмент, который способен обеспечить подлинную НЕ-ЗА-ВИ-СИ-МОСТЬ - такую, когда никто не сможет влиять на наши решения. Напротив, мы будем иметь исключительную возможность судить любого своим, непререкаемым судом? Только обладая абсолютной независимостью, мы станем первыми и правыми, меняя правила игры так, чтобы игра эта была выгодна нам в большей степени.
       — Абсолютная независимость? Господин Эйнштейн открыл для нас теорию относительности, он умный человек, он должен понимать, что любая математически обоснованная модель приложима и в областях естествознания, и в экономике, социологии, эстетике. Им сформулированная теория предполагает, что относительно не одно движение. Независимость, свобода, страх они тоже относительны. Абсолютная независимость, это слишком утопично так же, как абсолютное благо...
       — Добро, зло и они относительны?
       — Вы упорствуете, мне нравится в вас эта черта. Попытайте удачу еще раз, приходите к завтраку, Элеонора (156) будет рада видеть вас.
       — Доброй ночи, мистер президент.
       — Увидимся позже.
       Сакс (157) ушел.
       «Абсолютная независимость. Звучит, как название одеколона вызывающе резкого и тошнотворно пошлого. Бедный Сакс, нужно направить его фантазию в мирное русло», — Рузвельт поднес листки к лицу.
       Занятный текст, но что он стоит без серьезных доводов.
¶
       «Нужны доводы, он, как и я, ничего не смыслит в физических формулах, этого предмета лучше вовсе не касаться. Апеллировать к возвышенным чувствам смешно, кажется, я выглядел совершенным болваном, еще подумает, что хочу погреть руки на сомнительной афере. Не за что зацепиться, получается, у меня нет ни единого прочного убедительного аргумента, ничего весомого, чтобы проломить глухую стену непонимания». Сакс отдернул занавеску; осенний ветерок крутил желтые листья по увядшим газонам и блестящим мостовым, насвистывая порывистые мелодии, баюкая просторные вашингтонские авеню.
       Он не нашел решения, у него была проигрышная позиция, послание полубезумных гениев слишком тяжелый груз.
       — Какие новые яркие идеи посетили вас сегодня, Алекс?
       Столь игривый вопрос вместо приветствия обезоружил Сакса. В голове его возникла пустота, и пустота эта чудовищно увеличивалась, наполняясь звоном сначала отдаленным, но делавшимся все сильнее и явственнее. Сакс испугался, что звук сей будет услышан тем инвалидом в коляске с дурацкими колесами, который резвился в овале кабинета. Вдруг в височной доле что-то хрустнуло и переключилось, рот открылся сам собой, а язык, превозмогая холод онемения, задвигался:
       — Господин Рузвельт, вы помните хрестоматийную историю, как Англия была спасена благодаря тому, что Наполеон отверг предложения Фултона (158). Великий корсиканец явил свою близорукость, и империя Бонапарта сгинула.
       Президент замер, ртутные шарики в его глазах застыли, вытягивая из коры советника энергию, которая таилась в словах и между ними. Рузвельт молчал секунду, две, три, щелчок (159):
       — Это дело требует действия, — улыбчивый сфинкс нажал на кнопку селектора. — Мисси (160), безотлагательно пригласите ко мне Уотсона (161). Спасибо вам, Алекс, вы выполнили то, что должны были. (162)

(155 - Дата первой в истории атомной бомбардировки японского города Хиросимы американцами, погибло сразу 80 тыс.человек. 9 августа 1945 года второй ядерный заряд упал на Нагасаки.)
(156 - Элеонора Рузвельт, жена Франклина Делано Рузвельта (ФДР).)
(157 - Алекс Сакс, финансист. Рузвельт периодически обращался к нему за советами. Сакс контактировал с А.Эйнштейном.)
(158 - Роберт Фултон, американский изобретатель. В 1800 году в Париже построил и успешно испытал подводную лодку «Наутилус». В 1803-ем на р.Сене демонстрировал публике первое в мире паровое судно. Его проекты не заинтересовали французское правительство.)
(159 - Это был Главный Щелчок, разделивший эпоху человека на два неравных отрезка времени: первый — размеренно-созерцательный; другой — безжалостно-ускоряющий рискованное счастье.)
(160 - М. Лихэнд, секретарша Рузвельта.)
(161 - Помощник президента США.)
(162 - В 1934 году Э.Ферми, облучая уран нейтронами, обнаружил радиоактивные продукты. Немецкие физики Отто Ган и Фритц Штрассман радиохимическим анализом доказали, что облучение 238/92U приводит к появлению бария. Эти результаты впервые объяснили О. Фриш и Л. Мейтнер, последняя в декабре 1938 года ввела понятие «деление ядра». В специальной прессе за 1939 год появилось около ста статей по урановой теме. Немецкие физики-эмигранты, осевшие в США и Англии, обратили внимание на возможности практического использования открытия. В июле 1939-го двое из таких ученых Л. Сцилард и Ю. Вигнер оценили перспективы создания ядерного сверхоружия в Германии. Опасаясь, что наци приберут к рукам урановые рудники в Бельгийском Конго, они связались с А. Эйнштейном, лично знакомым с бельгийской королевой, чтобы предупредить ее о возможных пагубных результатах такого развития событий, однако спустя несколько дней ученые поняли, что нужен другой адресат. Письмо, фактически написанное Сцилардом, подписал Эйнштейн и передал его А.Саксу. Посланцу физиков в середине октября 1939 года удалось вручить меморандум президенту США. После встречи с Саксом ФДР формирует Комитет по урану, куда включены представители армии и флота, председательствует в нем директор Национального бюро стандартов Лаймен Бриггс. В феврале 1940-го Рузвельт санкционировал встречу Комитета с экспертами Энрико Ферми и Лео Сцилардом. Впервые речь зашла о конкретных разработках. Лаборатории Ферми в Колумбийском университете выделили для проведения экспериментов с ураном и графитовыми стержнями 6000$.
   В марте 1940г. А. Сакс сообщил, что германцы интенсифицировали программу ядерных исследований и через день после вступления немцев в Париж, 27 июня 1940 года, ФДР образовал Национальный Комитет оборонных исследований (НКОИ) под началом своего соратника Ванневара Буша. Процесс создания атомного оружия наравне с прочими военными проектами перешел в ведение этой организации. Однако вплоть до вступления США во Вторую мировую войну (декабрь 1941г.) разработки в Колумбийском университете велись неспешно.
        В июле 1941г. Буш получил от англичан копию секретного доклада «Об использовании урана для создания бомбы». В Соединенном Королевстве приступили к собственной атомной программе «Тьюб Эллоуз» в конце 1939 года. Разработки велись в Бирмингемском университете, в лаборатории Кавендиш в Кембридже. В 1940-ом британцы не достигли большого прогресса вследствие общего тяжелого положения страны, но в первой половине следующего года лед тронулся. В докладе утверждалось, что, в принципе, возможно создание компактного ядерного авиаснаряда, если в качестве сырья использовать плутоний, получаемый в результате деления 238/92U.
       9 октября 1941 года (первый день немецкого наступления на Москву) в Белом доме состоялось совещание. Присутствовали: Рузвельт, вице-президент США Уоллес и В. Буш. Они учредили Отдел научных исследований и разработок (ОНИР), в его компетенцию входила выработка подходов к политике изучения ядерных реакций.
       Членами ОНИР стали: президент Гарвардского университета Дж. Конант, военный министр Г. Стимсон, начальник штаба американской армии Маршалл. В рамках Отдела выделили комитет S-1, патронировавший создание нового оружия. Связным между ФДР и S-1 назначили вице-президента США. На исследование ассигновали 100.000$ и все дело законспирировали. 11 октября 1941-го Рузвельт писал Черчиллю: «Кажется желательным, чтобы мы поскорее начали обмен идеями, касающимися того, что изучает ваш Комитет МАУД (Комитет по научным исследованиям) и Организация доктора Буша в нашей стране». Британский премьер положительно отреагировал на сигнал.
       Тогда, в октябре 1941, Рузвельт пообещал, что, если в течение шести месяцев перспективы создания атомного оружия станут определенными, он подключит к делу всю мощь, все технические и индустриальные ресурсы Америки. А пока разработки продолжались в Колумбийском, Вирджинском, Чикагском, Калифорнийском университетах, в лабораториях компании «Стандарт ойл».
       Весной 1942 года Энрико Ферми с семьей перебрался в Чикагский университет, куда временно сместился центр научных исследований.)


ГЛАВА 7
Расщепление ядра

       В том месте, где река Чикаго вливается в озеро Мичиган, распростерт под Небом город Чикаго. На всякого прибывающего по озеру город надвигается, постепенно разворачивая вулканический фасад. Зеленеющие контуры береговой линии, по мере приближения, обрастают нагромождениями небоскребов делового центра Луп, ближе к финалу путешествия глаз наблюдателя умиляется силуэтами кокетливых особняков фешенебельного северного предместья «Золотой берег», а слух улавливает шумы большого человеческого муравейника. К югу от Лупа университетская сторона. Со времен возрождения Чикагского университета (163) повелось, что тон жизни в мегаполисе задают обитатели южного района, владельцы дорогих коттеджей униженно терпят надменность «сборища чокнутых». К их славной плеяде относился и доктор физики Урхо Лари. Первоначально эмигранта из Аргентины пригласили читать лекции студентам в Иллинойский технологический институт, в ноябре 1941-го года его сманили доцентурой в университет. Для солидности Гарин женился на владелице крошечной книжной лавки Урсуле Борк. Лет двадцать назад Урсулу, без сомнения, можно было отнести к разряду весьма привлекательных особ, да и теперь многие находили ее интересной женщиной. Задумчивая покладистая жена не докучала инженеру, а ее наличие располагало к нему окружающее общество, хранящее консервативные устои. При бракосочетании Гарин присоединил к своему имени фамилию супруги, теперь он стал Урхо Лари Борк или сокращенно Урхо Л. Борк.
       В первую пятницу января 1942 года Петр Петрович отправился с Чапли на прогулку. Чапли родился таксой, он прожил семь безмятежных лет, поглощая ласки и заботу Урсулы, появление нового лица было ему, некоторым образом, неприятно. Гарин также не испытывал нежности к коротколапому созданию, пытаясь избегать близкого контакта, но теперь подошла его очередь освежиться с собачонкой.
       В компании «нового лица», как мысленно окрестил Чапли Гарина, кобеля тянуло на гадости и непослушание, но увесистая трость в левой руке физика, определенно, сдерживала глумливые порывы пса. Обмочив все заветные углы и деревья, Чапли заскучал, ему захотелось домой, однако случилось незапланированное. Эрзац-хозяин привязал его к решетке подвального окна, а сам исчез за массивной дверью с табличкой «Post». «Какая низость, оставить меня привязанным на улице. О, чудовище!», - Чапли сел. С одной стороны, ему приятно одиночество без противного типа, но собачья радость омрачалась унизительной привязью. Кто-нибудь из знакомых барбосов запросто мог застать его в этаком гнусном положении. «Вернемся домой непременно, непременно изжую его туфли», — решил мстительный Чапли.   
       Гарин вошел в высокий со сводчатым потолком, наполненным гулким эхом зал. Почтовый служащий, сопя и меча на инженера быстрые, исподлобья взгляды сквозь линзы толстых очков в убийственной роговой оправе, старался упаковать объемистую папку, принесенную Гариным, в плотную коричневую бумагу. Но, то ли по нерасторопности работника, то ли по иным физиологическим или интеллектуальным его способностям процесс этот шел из рук вон в буквальном смысле. «Какая раззява, сейчас вывалит все на пол. Причудлива жизнь, величайшее изобретение всех времен и народов, как будто нарочно попадает в руки дегенерата с трясущимися пальцами», — инженер сам готов был запечатать и взвесить бандероль, освободив клерка от непосильной задачи.
       Получателем гаринской корреспонденции значился директор Национального бюро стандартов Лаймон Бриггс. Сотрудники бюро извлекли из посылки папку, на титульном листе которой помещалось заглавие: «Проект энергетической установки, работающей на силе, выделяющейся при делении изотопа 238/92U». Сей труд не просто обрисовывал принципы работы такового агрегата, здесь приводились подробные расчеты критической массы, определены замедлители нейтронов, прилагались рабочие чертежи реакторной зоны, паровой турбины и турбогенератора. Автор убеждал приступить к реализации проекта ядерного реактора в условиях Чикагского университета. На последней странице под схемой системы охлаждения была нацарапана подпись: «Доцент Чикагского университета, доктор физики Урхо Л. Борк». Бриггсу доложили о столь изумительном документе чикагца, он счел необходимым познакомить с ним профессора Колумбийского университета, лауреата Нобелевской премии Энрико Ферми (164), занимавшегося той же проблематикой.   
       — Каковы материалы с берегов Мичигана, мистер Ферми?
       — Я бы сказал, они полезные и своевременные.
       — Не находите, что было бы разумным объединить вашу работу с усилиями в Чикаго?
       — В том случае, если это будет иметь практический выход.
       — Обрадую вас, Энрико, ссылаясь на меморандум Борка, мне удалось убедить Буша и Рузвельта открыть финансирование для постройки реактора в Чикаго. Вся ответственность за реализацию плана возлагается на вас, как председателя подсекции Теоретических аспектов Комитета по урану. Незамедлительно отправляйтесь в Чикаго и берите там все под контроль. Борка включите в свою группу.
¶
       «Ваш проект стоит мессы, мистер Борк», — Гарин улыбался, такая похвала из уст самого Ферми приятна даже для него. «Ваш проект стоит мессы». Чапли шумно зачесался на заднем сиденье. Петр Петрович поправил зеркало обратного обзора: «Если раздерет чехол, придется угостить его тростью. Значит, электроэнергетика их не интересует».
       — Сегодня на повестке дня один приоритет — защита. Реактор будем возводить здесь, в Чикаго; турбина и генератор пока отменяются. «Куча» (165) предназначается для получения плутония из облученного урана 238.
       — Плутоний. Это конечный продукт?
       — На нашем этапе, да.
       Гарин задумался, плутоний обладает способностью к спонтанному делению ядер по достижении определенной критической массы. Он понял:
       — Бомба.
       Ферми дипломатично промолчал.
       — Мистер Ферми, есть иной способ создать оружие, используя изотоп урана 235.
      — Я знаю, этим занимаются другие. Вам, Борк, необходимо подыскать подходящее место для строительства нашего объекта, оно может располагаться на территории университета, не бросаться в глаза, быть достаточным для размещения всего необходимого. Жду предложений не позже послезавтрашнего дня, затем присоединяйтесь к Лео Сциларду (166).
       Последнее наставление итальянца укололо Гарина. Сциларда недавно прикомандировали к металлургической лаборатории Чикагского университета, его идеи об использовании графита, как замедлителя нейтронов в урановом реакторе не подвергались сомнению, но гаринские расчеты критической массы были точнее, чем у Сциларда. Петру Петровичу показалось, что его отодвигают от главного, указывают на место, как он проделывает это с Чапли по двадцать раз на дню. Гарин перевел взгляд на зеркальце: псина дремал, положив непропорциональную голову на передние лапы, периодически тяжело вздыхая. «Нет, не спит, бестия, притворяется», — инженер заметил, как у таксы дрогнули веки. «А может во сне. Причудилось что-нибудь молодое, задорное... Так, не изволит Нобелевский лауреат терпеть под боком конкурента. В сущности, какой я ему соперник, некто Борк с темным прошлым, не очень блестящим настоящим и сомнительным будущим, впрочем, этот пункт, как у всех. Нужно сосредоточиться на текущей работе, кто там главный — поглядим. Верно, песик?» — Гарин поймал себя на мысли, что впервые вспомнил о Чапли в положительном контексте.
       — Фю-фю-фю, — позвал собаку Петр Петрович, вытягивая губы трубочкой.
     Чапли, неприятно поразили внезапные признаки внимания к нему, исходившие от «нового лица». То подзывает, то пытается погладить, а то подманивает кусочком сыра. Чапли трясло от хороших французских сыров, и устоять перед нежнейшим лакомством было сверх его сил. Двуногий бесцеремонно пользовался его гастрономической слабостью. «Вчера, вне очереди, опять потащил меня к стадиону. Там, конечно, есть интересные запахи, особенно один, такой тонкий, изящный, на углу раздевалки. — Чапли помотал крысиным хвостом, — Кто же она? Хотелось, чтобы оказалась не очень высокая.... Какая комиссия, жить кобелем чуть крупнее упитанного кота!».
       Гарин неспроста дважды обходил университетский стадион Стэгг-Филд. Его предложение разместить ядерный реактор на площадке для игры в сквош прямо под трибунами вызвало у Ферми лукавую улыбку:
       — Отлично выбрано место, отлично.
       И все. На второй план, в омут научной обыденщины, к рутине. «В какой-то степени это и мое детище, недаром «кучу» строят в Чикаго, а получается, что для славы я не нужен, как бы лишний», — переживал уязвленный инженер.
       В конце апреля Чапли увидел Ее. Скорее он ее учуял. Запах такой легкий и одновременно упоительный вызывал мурашки на коже, поднимая волоски и подшерсток, будоражил сладостную истому, напрягал каждый нейрон, мутил сознание, ставил на дыбы. Чапли вырвал поводок из рук Гарина. Пес заметил, что последние недели его псевдодруг как-то раскис, обмяк что ли. Движения его отличались неточностью, лицо было печально. Чапли увидел Ее вдруг, целиком. Она представилась в облике ротвейлера, но, Боже, как она была прекрасна! Мощная грудь, исполинские лапы с отточенными когтями, крупные соски, тяжелый куб черепа, а этот дурманящий аромат ее тела! Чапли вначале безрассудно залаявший, притих под ее критическим взглядом. Минута нерешительности прошла, и кобелек отважился на сближение со своей избранницей. Сука, прикинув в уме росто-весовые категории, поняла, что у их отношений нет будущего. Она отвернулась от воздыхающего влюбленного, пораженного страстью, движущей миром, но не отогнала его. Чапли, дрожа всем телом от мокрого носа до кончика хвоста, обнюхал ее задние лапы, пытаясь привстать на свои, но убогое телосложение не позволило ему достичь желаемого. Внизу живота выбивался наружу безудержный символ жизни, но что он мог?!
       Ротвейлершу звали Аляска, она несколько раз щенилась, так что была дамой опытной во всех смыслах, и ее хозяин Эмилио Сегре (167) не волновался насчет своей подопечной.
       Гарин нашел Чапли на обновленном свежей травой газоне футбольного поля в непристойно заискивающей позе подле угрюмой собачищи. Петр Петрович потянул ноздрями: весна, все оживает. На скамье трибуны он разглядел Сегре, склонившего широкополую шляпу над брошюрой.
       — Это ваш? — окликнул инженер Эмилио.
       — Скорее, моя, — отвлекся от чтения Сегре.
      — Она не растерзает моего Чапли, у некоторых такие острые зубы?
       — Поладят, Аляска чтит ухажеров.
       — Что штудируете? — Гарин опустился рядом с Сегре, закурил.
       Эмилио развернул обложку:
       — Гейзенберг «О квантотеоретическом истолковании кинематических и механических отношений».
       — Вы поклонник «копенгагенской интерпретации»?
       — Я поклонник гармонии, любая идеальная модель гармонична.
       — Всегда ли идеальная модель верна?
       — Вы бывали на лекциях метра Гейзенберга (168), он ведь имел колоссальный успех в Чикаго в двадцать девятом году?
       — Нет, я тогда увлекался другой областью человеческих познаний.
       — Помните, тот раздрай в умах, вызванный полемикой Гейзенберга и Шредингера (169)?
       Гарин собрался ответить, но заметил, что Сегре ценит в нем не собеседника, а слушателя. Инженер расстегнул плащ модного в этом году среди местных гангстеров покроя; Чапли, обнимая Аляску за бедра, примостил вислоухую голову на ее широкую добротную спину.
       Эмилио продолжал:
       — Гейзенберг представлял квантовые колебания электрона с помощью математических соотношений. В качестве математического аппарата он выбрал матрицы или таблицы, набор отдельных чисел вроде координат на географической карте. Таблицы — определенным образом упорядоченные множества, над которыми, по известным правилам, можно проводить разные арифметические операции. Матричная техника позволяла достичь согласия с наблюдаемыми экспериментальными данными, но не содержала никаких конкретных ссылок на пространственное положение или время. Шредингер был противником такого подхода, поскольку его отталкивало в матричной механике отсутствие детерминизма.
       — Спор, на самом деле, велся между патриархами физики Эйнштейном и Бором (170), — успел вставить Гарин.
       — Великие укрылись на Олимпе, выступая высшими арбитрами в схватке. Вскоре оба спорщика, независимо друг от друга, пришли к выводу, что волновая механика и матричная механика математически эквивалентны, но физики уже разделились на два лагеря. Одни отдавали предпочтение волновому объяснению, его математический аппарат был им более знаком, операции же над матрицами казались громоздкими. Никто не шел на уступки, что означало бы признание профессионального превосходства противника, раздор усиливался проявлением личных амбиций главных действующих лиц.
       Слушая с полуулыбкой, но серьезно торопливую речь Сегре, Петр Петрович силился мысленно запечатлеть ничтожный электрон, рисовавшийся ему арапским мячиком, мчащимся со скоростью света и бешено вращающимся волчком вокруг собственной оси, как при хитрой крученой подачи теннисиста. Напоминание об Игроке сбивало его образный ряд, ментальная фигура рикошетила, принимая форму Тунгусского метеорита. Вероятно, гипотеза о волновом характере материи, в глубине сознания, вызывала внутренний протест. Инженер пока не мог свыкнуться с идеей, что микроскопическая частица или сам он, Гарин Петр Петрович, или крупный материальный объект, пусть метеорит, пусть планета всего лишь волна:
       — Как же насчет: Платон мне друг, но истина дороже?
       — Две точки зрения на предмет и ожесточающая сердца свара вокруг земных благ — вот физиономия истины, коллега. Становилось ясно, что наступает ничья, и вдруг в феврале двадцать седьмого Гейзенберг делает совершенно неожиданный вывод, он формулирует, правда, оговариваясь, что таким образом хочет содействовать утверждению «копенгагенского духа» квантовой теории, принцип неопределенности. Согласно его воззрениям, одновременное измерение двух сопряженных переменных: положения и импульса движущейся частицы, неизбежно приводит к отрицанию точности. Чем более точно измерена координата частицы, тем с меньшей точностью можно узнать ее импульс и наоборот, то есть, абсолютное определение одной из переменных ведет к полному отсутствию точности при измерении другой. Неопределенность эта не вина экспериментатора, она является фундаментальным условием квантовой физики и характерным свойством каждого квантового эксперимента. Гейзенберг заявил, что пока справедлива квантовая механика, принцип неопределенности не может быть нарушен, таким образом, он провозгласил, что существуют пределы научного познания!   
       — Субатомные события могут быть предсказаны как вероятность различных исходов экспериментальных изменений?
       — Да, законы квантовой механики имеют вероятный или статистический характер. Гейзенберг наиболее ясно сформулировал вывод о глубинном следствии из принципа неопределенности, связанный с отношением к причинно-следственным связям. Классический принцип причинности требует, чтобы каждому явлению предшествовала единственная причина, неопределенность полностью отрицает это положение. Причинная связь между настоящим и будущим теряется.
       — Все блеф в мире обманчивом. Самое совершенное в нем небо, море, огонь, ежемгновенно изменчиво. Материя и время одно и то же, как волновая и матричная теории, легшие в основу общей квантовой механики.
       Собеседники, в разгар речевой эякуляции, похожие на обитателей другой планеты, устав твердить об очевидном, перевоплощались в обычную оболочку, присущую мужчинам среднего телосложения.
      Аляске надоело бесплодное ожидание невозможного, она переступила лапами, смахивая уцепившегося в ее крутые бока кобеля — Чапли рухнул на почву. Аляска обернула морду, роняя мутные нити слюны, свисающие с сочных брыльев, безразлично заглянула в глаза таксе. У Чапли заныло сердце, взгляд этот отнимал последнюю надежду, Чапли задыхался. Вокруг цвел, благоухал стадион воздуха, а ему было душно. Собака повалилась навзничь, дергая уродливыми культяпками лап, словно педалируя ими серо-голубое небо, как делают жучки, неловко упавшие на спину, суча ножками пытаясь вернуться к привычной жизни.
       — Что, брат, познал извечную трагедию отверженного горбуна? Ты, Чапли, лишен первостепенного элемента — красоты, той силы, что позволяет осуществлять желания, — сказал Гарин с улыбкой, длившейся разве что десятую долю секунды.
      Чапли остолбенел: «Он жалеет меня! Как он посмел! Разве нуждаюсь я в подлой жалости его!» Пес перевалился на брюшко, встал, испепеляя «новое лицо» выражением сокрушительной иронии, заметной в упрямом наклоне головы, так присущем некоторым таксам.
       — Пойдем домой, собачка, мамочка заждалась.
       Ночью, когда наверху в спальне Борков стихли все звуки, Чапли прошел к большому зеркалу, украшавшему стену прихожей между входной дверью и ложным камином. «За что предопределено мне было родиться таким? Кто согрешил я или родители мои? — Чапли тихонечко поскулил. — Причем здесь грех, я такой для того, чтобы на мне смешном, обездоленном явилось высшее дело, невидное другим, неведомое мне. Да, так. А у нее, наверное, кто-то есть. Он или лабрадор, или королевский пудель. Обязательно королевский белый пудель, какая роскошь быть такой собакой». Чапли умственно изобразил себя кудрявым блондином — получалось недурно: гордый красавчик, утомленный вниманием толп поклонниц любых мастей и пород, преследовавших его на улицах, в скверах, здесь в доме Урсулы. Окончательно засыпая, он различил сквозь нежную дымку, где-то в заднем ряду растерянное лицо Гарина. Муж хозяйки выглядел чистокровным жесткошерстным терьером, он был, вот комедия, он был крепко привязан к ножке огромного фиолетового гриба, вознесшегося над лающей сворой…
¶
       «Кучу» складывали из брусков графита, между которыми помещался уран и его оксид (171). Управляли цепной реакцией кадмиевые стержни, поглощавшие нейтроны. Для увеличения интенсивности процесса ядерного деления стержни выводили из активной зоны.
       Американцы строили чикагский реактор, главным образом, для выработки необходимого для бомбы оружейного плутония.  9 марта 1942 года Буш заявил Рузвельту: «То, что мы создаем, очевидно, гораздо более эффективно, чем мы предполагали в сентябре прошлого года». ФДР потребовал, чтобы программа «продвигалась вперед не только по собственной внутренней логике, но и, учитывая фактор времени». Летом 1942-го Рузвельт и Черчилль при личной встрече много часов посвятили «трубочным сплавам» (так англичане обозначали проект использования атомной энергии (172)). Рузвельт, проанализировав беседы, пришел к убеждению, что дела у немцев могли идти так же хорошо, как у англичан. Более того, президент Гарвардского университета Дж. Конант утверждал, что нацисты опережают Америку на год (173). В июне 1942-го президент США поручил военному министерству взять проект под свою опеку. Здесь в рамках корпуса армейских офицеров создали особый отдел, перед которым ставилась задача осуществить в совершенно секретной обстановке разработки в лабораториях и на полигонах. С августа 1942 года проект получил закодированное название «Манхэттен», его возглавил 46-ти летний полковник инженерных войск, знаменитый строительством здания Пентагона Лесли Р. Гроувс (174). Военный министр Г. Стимсон курировал работы от администрации США. Для обеспечения секретности разработали целую систему прикрытия, многие высокопоставленные чиновники и военные, например, Нимиц (175) или вице-президент США Трумэн (176) даже не догадывались о ведущейся в стране научно-технической программе и ее размахе. Службу контрразведки проекта возглавлял полковник Борис Паш, сын митрополита Православной Церкви в США. 
       В сентябре 1942-го в штате Тенниси, Оук-Ридже определили место для завода по расщеплению урана и города, рассчитанного на 80 тысяч человек. Второй город — научный центр Хэнфорд (на 60 тысяч жителей) начали строить в пустыне у реки Колумбия. Теоретические работы велись в университетах Гарварда, Принстона и Беркли. Гроувс предложил должность научного руководителя проекта американскому ученому Лоренцу, но тот, увлеченный разделением изотопов урана, отказался от поста. Выбор остановился на Оппенгеймере (177). Физик решил объединить всех исследователей в одной лаборатории в тихом провинциальном городке Лос-Аламосе, штат Нью-Мексико. В ноябре 1942-го правительство США выкупило здесь земельный участок. Подлинное практическое развертывание «Проекта Манхэттен» пришлось на первую половину 1943 года. (178)

(163 - Чикагский университет основан в 1857 году, но с 1886 по 1889г.г. не работал, возобновил свою деятельность в 1890 году, благодаря материальной поддержке Дж. Д. Рокфеллера.)
(164 - Э. Ферми, итальянский физик, учился в Римском университете, позже командирован в немецкий город Геттинген к Максу Борну. В 1930 году назначен Муссолини членом Королевской академии наук Италии. Ему принадлежат многие удивительные открытия: 1934 год — он разработал теорию бетта-распада, описал искусственную радиоактивность, обусловленную нейтронами; 1936-ой год — вместе с Э. Амальди выполнил измерение сечения нейтронов протонами; 1943-44гг. — теоретически объяснил происхождение космических лучей. В 1938 году Ферми получил Нобелевскую премию, ученого приглашают в Колумбийский университет, он эмигрирует в Соединенные Штаты. В середине 1939-го Ферми на переговорах с Управлением военно-морского флота США намекнул о возможности создания оружия на основе цепной реакции с мощным выделением энергии. В рамках проекта «Манхэттен» руководил отделом современной физики в Лос-Аламосе. С августа 1944 гражданин США. После войны возглавил в Чикаго институт ядерных исследований. Умер в 1954 году.)
(165 - На техническом жаргоне ядерный реактор называли «кучей».)
(166 - Л. Сцилард немецкий физик венгерского происхождения, одним из первых осознал возможность самоподдерживающейся ядерной реакции деления. В 1938 году эмигрировал в США, работал в Колумбийском университете, в 1942-46гг. в Чикагском университете. В 1961 году избран действительным членом АН США. Умер 30 мая 1964 года в Калифорнии.)
(167 - Э. Сегре, ученик и сотрудник Э. Ферми.)
(168 - Вернер Карл Гейзенберг (род. 1901г.), немецкий физик. После окончания Мюнхенского университета назначен ассистентом профессора Макса Борна в Геттингенский университет. Молодой ученый в 1926 году заложил основы науки о движении микроскопических частиц — квантовой механики. В 1929 году совершил мировое турне, пропагандируя свое мнение в дискуссии, разгоревшейся во второй половине 1920-х в научных кругах о представлении квантовых явлений. Посетил США. В 1933 году Гейзенбергу присуждают Нобелевскую премию. Во время Второй мировой войны он был самым последовательным сторонником создания атомного оружия в Рейхе. С 1941г. по 1945г. директор института физики Кайзера Вильгельма, профессор Берлинского университета. В 1945-ом арестован англичанами, вернулся в Германию в 1946 году. С 1958 года директор Физического университета и профессор Мюнхенского университета. В 1958 году проквантовал нелинейное спинарное уравнение Иванченко (уравнение Иванченко-Гейзенберга). К концу карьеры больше занимался теорией познания. Умер 1 февраля 1976 года в Мюнхене.)
(169 - Эрвин Шредингер, родился в 1887 году в Австрии. В 1921-27гг. занимался термодинамикой. Под впечатлением благоприятных отзывов Эйнштейна по поводу волновой теории материи Луи де Бройля Шредингер предпринял попытку применить волновое описание электрона к построению последовательной квантовой теории, не связанной с неадекватной моделью атома Н. Бора. В 1926 году он вывел волновое уравнение, дающее математическое описание материи в терминах волновой функции (теория волновой механики). Шредингер лауреат Нобелевской премии за 1933 год. С 1938 года стал профессором кафедры теоретической физики Дублинского института фундаментальных исследований. После ухода советских войск из Австрии (1956г.) ученый возвратился в Вену. Умер 04.01.61г.)
(170 - Матричную трактовку активно поддерживал Нильс Бор, работавший в Дании, отсюда «копенгагенская интерпретация»; волновую теорию приветствовал А. Эйнштейн.)
(171 - Гарин предлагал запрессовать урановые стержни в стальные цилиндры.)
(172 - Британцы в 1940-41г.г. опережали всех в системном создании ядерного оружия - американцы вели разрозненные практические эксперименты; немцы увлеклись фундаментальной теоретической физикой ядра. К осени 1942 года руководитель английских ядерных исследований сэр Джон Андерсон с тревогой писал Черчиллю: «…даже возведение и приведение в рабочее состояние атомного центра потребует крупномасштабного переустройства военного производства империи». Теперь он считал обязательным и указывал премьер-министру и его заместителю по атомной проблематике лорду Червеллу, чтобы английские ученые работали в американских лабораториях.)
(173 - 6 мая 1942 года министр военных запасов Рейха А. Шпеер открыто поставил перед Гитлером вопрос о возможности создания атомного оружия, он предлагал назначить Геринга главой имперского исследовательского совета. Гитлер высказал общую заинтересованность, но не был убежден в достижимости цели в течение текущей кампании, ибо дела на Восточном фронте, в песках Северной Африки и на Тихом океане шли наилучшим образом, перед Германией и ее союзниками маячила реальная возможность победы в войне в ближайшей перспективе, а ядерная программа была рассчитана на 3-4 года.
    Главный идеолог атомного оружия Гейзенберг к началу 1942-го года считал, что в Германии достаточно теоретических знаний для создания подобного заряда — в повестке дня исследований ставились следующие технические аспекты: нахождение критической массы, построение экспериментального реактора для опытного изучения цепной реакции.
       6 июня Шпеер встретился с Гейзенбергом:
- Дорогой Вернер, Гитлер абсолютно уверен в скором победоносном окончании
войны, он приказал мне закрыть все разработки, касающиеся новых видов оружия, за исключением тех, которые будут готовы к полевым испытаниям в течение 6-ти недель.
- Но, друг мой, …?!
Фюрер вернулся к повторному обсуждению проблемы 23 июня. Вождь немецкой нации посоветовал Шпееру ориентировать атомные исследования на создание уранового мотора для танков или подводных лодок, после чего потерял всякий интерес к теме.)
(174 - Вскоре Гроувс получил чин бригадного генерала.)
(175 - Адмирал Нимиц руководил вооруженными силами США на Тихом Океане.)
(176 - Трумэн, следующий, после смерти ФДР, президент США. Именно ему придется принимать решение о практическом использовании атомного оружия в августе 1945 года.)
(177 - Джулиус Роберт Оппенгеймер 1904-1967г.г. Родился в Нью-Йорке в зажиточной семье немецких евреев. В 1922 году поступил в Гарвардский университет, продолжал обучение в аспирантуре у Эрнеста Резерфорда в Кембридже, Англия и Макса Борна в Германии. Разработал часть квантовой теории, известной под названием метода Борна-Оппенгеймера. В 1930-ом году указал, что может существовать положительно заряженная частица с массой электрона (позитрон, был обнаружен экспериментально в 1932 году). 1942-1945г.г. научный руководитель «Проекта Манхэттен». Председатель генерального консультативного комитета Комиссии по атомной энергии США (1946-1952гг.). Директор Института фундаментальных исследований в Принстоне (1947-1966гг.).)
(178 - В другом географическом измерении — в России, в 1918 году по инициативе Абрама Федоровича Иоффе был создан Петроградский Физико-Технологический институт. С 1921 года научное заведение приступает к реальной работе. В дальнейшем на основе института было создано еще 15 научных центров, занимавшихся разными аспектами ядерной проблематики, одним из крупных считался Харьковский Физико-Технологический институт. Здесь трудились Ландау, Вайсберг, Горский, Слуцкий, Шубников, Раумен, Тиссу. В середине 1920-х перспективные молодые физики командируются на стажировку за границу: П. Л. Капица в Англию к Резерфорду, туда же Юлий Борисович Харитон, в Коопенгаген к Нильсу Бору Лев Ландау. Спустя десятилетие советские специалисты делают первые серьезные успехи. А. И. Алиханов, Н. С. Козодаев открыли внутреннюю конверсию гамма-лучей с образованием электронно-позитронных пар; Иоффе формулирует механизм выпрямления на границе полупроводника с металлом и полупроводником; В. А. Фабрикант обнаружил усиление энергии светового потока за счет индуцированного излучения. 
 Антигуманные гонения 1937-38 годов затронули кадры советской физической школы. Сильнейшему разгрому подвергся Харьковский центр, уцелел только Слуцкий, прочие оказались за решеткой, либо были изгнаны (Руэман), Ласло Тиссу вовремя ускользнул из СССР.
       В предвоенные годы отечественные ученые идут почти в ногу со временем. В 1940 году Г. Н. Флеров, К. А. Петржак открыли явление спонтанного деления урана 235; Я. Б. Зельдович и Ю. Б. Харитон дали расчет цепного процесса в уране; Владимир Шпинель, Виктор Маслов и Фриц Ланге даже подали заявку в наркомат обороны об изобретении атомного боеприпаса на основе того же урана 235. Началась война, все эти работы прекратились, военные не могли понять предложения науки, политические руководители не интересовались ядерной физикой. С июня 1941 года многих ученых переключили на другое: Петржак попал в разведку, Г. Н. Флерова призвали на фронт обслуживать самолеты, И. В. Курчатов и А. П. Александров пытались придумать способы борьбы с морскими магнитными минами.
       Осенью 1941 года Шандор (Александр) Радо, возглавлявший в Швейцарии группу разведчиков генштаба Красной армии, послал радиограмму с сообщением, что в Германии под руководством Отто Гана и Вернера Гейзенберга всерьез приступили к изучению возможности создания оружия на основе реакции распада ядра урана. Тогда же Дональд Маклин, один из Кембриджской пятерки суперагентов, служивший в министерстве иностранных дел Великобритании, передал Советам доклад Комитета по военному применению уранового взрыва, предназначавшийся для Уинстона Черчилля. В Докладе содержался оптимистический вывод о том, что урановый снаряд будет разработан в течение двух лет, для этого требовалось приступить к строительству завода по изготовлению бомбы.
       Сведения попали к руководителю научно-технической разведки НКВД, химику по образованию, Гайку Бадиловичу Овакимяну. Этот человек сумел осознать важность сообщений. Он объяснил суть дела руководителю внешней разведки НКВД П. М. Фитину. По поручению Фитина сотрудник Московского университета Леонид Квасников написал докладную записку на имя Сталина, в которой обстоятельно излагалось состояние зарубежных исследований по созданию чудовищного оружия. Берия не подписал документ.
       — Почему мы должны верить англичанам? У нас нет никаких подтверждающих материалов, — с возмущением упрекнул нарком Фитина.      
       Однако на 97-ой день войны Лаврентий Павлович все же доложил Сталину, что разведка получила информацию, мол, в Англии и Германии ведутся разработки уранового оружия в несколько тысяч раз превышающего тротиловый эквивалент.
       — Лаврентий, какой-то химический элемент, которого никто в глаза не видел, может быть оружием?
       — Товарищ Сталин, разрешите мне высказать собственную точку зрения?
       — Попытайтесь.
       — Я считаю, эти сообщения агентов являются чистой дезинформацией со стороны противника, направленной на то, чтобы отвлечь СССР от изобретения новых видов вооружений, распылить наши ресурсы и тем самым ослабить экономику страны.
       — Согласен. Все же передайте материалы на экспертизу нашим специалистам в этой области.
      В декабре 1941 года из Лондона от немецкого ученого Клауса Фукса, работавшего в Англии в лаборатории Рудольфа Пойерлса, занятой в атомном проекте, поступил доклад на 40 листах о разработках британцев. Наконец, Берию ознакомили с мнением советских физиков. Иоффе, выражая общую позицию, высказал соображение, что создать урановое оружие сложно, но вероятно.
       — Разобрался с физиками, Лаврентий?
       — Товарищ Сталин, вся информация — ничто иное, как попытка вовлечения СССР в неперспективное, вредное дело.
       — Вредное оно или невредное, решать пока рано. Из ЦК жалуются мне — забросал их письмами с фронта младший техник-лейтенант Флеров, требует возобновить работы по атомному оружию, — Сталин мягкими кошачьими движениями достал папиросу «Герцеговина Флор», размял ее, извлек табак, набил им трубку. — Конкуренты твои из ГРУ по своим каналам получают похожую информацию из Лондона. Не понимаю, зачем англичане скрывают от нас работы с ураном? Пригласи группу ученых мудрецов, послушаем их.
       На встречу в Кремль собрали Иоффе, Семенова, В. И. Вернадского, Капицу, Хлопина.
       — Нас, товарищи академики, интересует: могут ли немцы или наши союзники создать атомную бомбу?
       Ученые тревожно мялись, неловко пожимая плечами, с духом собрался Иоффе:
       — За последний год-два в зарубежной научной литературе совершенно не публикуются статьи, связанные с темой урана. Это обстоятельство дает основание думать, что такие работы ведутся, но, не имея достоверной информации на этот счет, нельзя сказать на какой стадии они находятся.
       — Почему вы, специалисты, молчите, не требуете от ЦК продолжать работы по этому вопросу? Сколько надо времени и сколько будет стоить создание бомбы? — Сталин остановился за стулом Иоффе.
       Абрам Федорович развернул корпус на 90 градусов, пытаясь сфокусировать взгляд на раздраженном лице вождя.
       — Стоить это будет почти столько же, сколько стоит вся война, точно оценить длительность исследований затруднительно, вероятно, не менее десяти лет.
       — У СССР нет такого времени. Разумеется, создание атомной бомбы потребует принятия общегосударственной программы, и мы пойдем на это, несмотря на тяжелые условия военного времени. Предлагаю назначить ответственным за программу академика Иоффе.
       Старичок покашлял:
       — Я благодарю партию, правительство и вас, товарищ Сталин, за оказанное мне высокое доверие, но я в летах, а здесь нужен человек молодой, энергичный.
       — Кого вы рекомендуете?
       — Моего ученика Игоря Владимировича Курчатова, очень талантливый физик и блестящий организатор.
       — У нас нет такого академика.
       — Пока нет.
       — Необходимо включить его в список кандидатов на звание академика. Вы, товарищ Молотов, будете курировать программу по линии правительства. Оперативными вопросами займется уполномоченный Государственного Комитета Обороны по науке Кафтанов. Товарищ Берия, приглядите за всем делом.
       — Слушаюсь, товарищ Сталин.
       В последней декаде октября 1942 года С. В. Кафтанов вызвал Курчатова в Москву. Он передал ему документы, полученные от ГРУ и НКВД.
       — Изучите данные, добытые разведкой, и подготовьте докладную записку на имя председателя СНК Молотова.
       Больше недели профессор Курчатов провел в охраняемом номере гостиницы «Москва», постигая тайны британских разработок по цепной реакции в уране. 27.11.42г. он завершил анализ документов. Вот некоторые из его выводов: «1. В исследовании проблемы урана советская наука значительно отстала от науки Англии и Америки и располагает в данное время несравненно меньшей материальной базой для производства экспериментальных работ. … 5. …  представляется необходимым широко развернуть в СССР работы по проблеме урана… 6. Для руководства этой сложной задачей… учредить при ГКО СССР … специальный комитет…».
       В 1943 году при Академии наук СССР появилась «Лаборатория №2». К работам по расщеплению урана были привлечены: академик А. Алиханов, академик Исаак Кикоин (разрабатывал метод разделения изотопов центрифугой), группа Флерова (исследовала возможность деления урана при облучении нейтронами). Курчатов занимался созданием котла для производства атомной взрывчатки, кроме того, в обстановке полной секретности, в том числе от коллег по лаборатории, Игорь Васильевич регулярно знакомился с разведданными НКВД и ГРУ по ядерной теме из Англии и США. Курчатов ставил конкретные вопросы перед спецслужбами. Сотрудники НКВД Овакимян и Квасников для удовлетворения заказа разработали целый план мероприятий по проникновению в закрытые научно-исследовательские центры союзников. 
       Административно-организационное оформление ядерного проекта завершилось 20 августа 1945 года, когда Л. Берия был назначен председателем Комитета №1. На Комитет возлагалось руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана.)

       *       *       *

       В просветах рощи на глади озера сверкали яркие блики дневного света. Спор между стихиями неба и воды рождал колеблющийся мир, дробивший безразличную реальность тверди. Чапли, стоя на крупной гальке, быстро макал кончик языка во влагу, лакая холодную воду. Рядом плеснула по поверхности озера Рыбка Золотая, легкомысленно дразня просящих, ее шаловливое настроение вызвало расходящиеся круги. Чапли задумался: «Приятно чувствовать, что ты существуешь, хотя бы в виде волны. Возможность осознавать это делает меня свободным, свобода моя не фигура речи, она материальна, как кус натурального мяса». Пес сглотнул, возбужденный центр голода приземлил полет собачьей мысли. Кутаясь в скользкую шкурку таксы, Чапли затрусил к людям, прогуливавшимся по живописной тропинке, связывающей лесной водоем с поселком Лейк-Форест (179).
       — Моя мать вела свою родословную от более чем десяти пассажиров «Мэйфлауэра» (180), кстати, среди них попадаются предки семейства Рузвельтов, они тоже с этого рейса, — Урсула шла между своим мужем и Артуром Комптоном (181), прижимая к груди охапку желто-красных кленовых листьев. За ними плелся Чапли.
       — Америка страна эмигрантов, кичащихся друг перед другом тем, кто из них причалил к земле обетованной раньше, как будто это подчеркивает какую-то особенную их заслугу.
       — Вы извращенно представляете себе нашу нацию, Урхо. У нас дар, мы умеем ценить талант конкретного человека, его полезную энергию. Наше общество притягивает таких индивидуумов.
       — Общество! Пожирателей чужих идей!
       — Осторожней со словами. Как говорят у нас: будь вежлив с каждым, никогда не известно, кто попадет в число двенадцати присяжных, — из глаз Артура струилась беззлобная усмешка.
       — Ваше замечание — колоритнейшая иллюстрация американского образа мышления: когда не действует пряник, используют угрозу. Я вообще недолюбливаю среднестатистического американца, он уныло добропорядочен и беспросветно эгоцентричен, разумеется, эта похвала не распространяется на присутствующих, — говорил Гарин, помахивая тростью в такт шагам. 
       — Провалиться мне на этом месте, если я не прав! Вас кто-то здорово рассердил, да? И оттого вы раздосадовали на кротких янки.
       — Мой Урхо дуется на Ферми, а заодно на весь белый свет, ему пригрезилось, что Энрико чуть ли не задался целью исключить его из проекта.
       — Что за фантазии! — не выдержал Комптон.
       — Вы еще не слышали прелестную историю о моем последнем свидании с Бриггсом?
       — Честно говоря, нет.
       — Я вам расскажу. Вызывают меня в Комитет по урану, заводят в отдельный благоустроенный кабинет, где обнаруживаю двух милых розовощеких майоров. Жизнерадостные парни угощают меня табачком, заводят пустяшный разговор и как бы вскользь интересуются: не фашист ли я, разделяю ли демократические установления западной цивилизации, нравится ли мне музыка Вагнера и тому подобное. Я расстрелял всю имеющуюся у меня обойму аргументов, убеждая, что я лицо сугубо аполитичное и исключительно лояльное. Они сочувственно покивали головами, будто мерины, а на прощание предложили решить задачку, взятую из учебника физики для студентов первокурсников, проверяя мою компетентность. После такого незаслуженного чистилища меня допускают к Бриггсу. Он заявил, что поскольку я не гражданин США мой допуск к «секретным проблемам» будет существенно урезан и пожелал мне всего хорошего. Какова благодарность за усердные труды?
       — Не принимайте близко к сердцу, бюрократия должна как-то оправдывать свое существование, поверьте, они не имели против вас ничего дурного, но как это связано с Ферми?
    По раскрывшимся зонтам скучно забарабанили капли ноябрьского дождя. Сквозь редеющий лес стало доноситься шепелявое гудение мокрого шоссе.
       Чапли поджал хвостик: «В сущности, жизнь моя не так ничтожна, я любим, своим бытием приношу радость другим даже таким, как мистер Борк. Чую, в нем таится масса интересного, приятного. Прощаю его, а возможно, и полюблю после. Отныне станем жить втроем душа в душу, они будут холить меня, носить на руках, а я отплачу им чистой беззаветной преданностью. Как это верно, как правильно потакать друг другу, разрушить барьеры эгоизма, фильтрующие лучшие наши устремления!». Песик, приотставший от спутников, поспешил на знакомый голос Гарина.
       — Я убежден, за спиной Бриггса прячется Ферми. Весь недостойный спектакль — элемент организованной им травли. Неужели он возомнил, что я — манекен, соломенное чучело? Нет, я готов к драке: или я докажу свою значимость в мире физики или окажусь побитым, но не уклонюсь от забавы!
       — Дорогой, тебе следует снизить потребление кофеина, он провоцирует приступы неукротимого пафоса.
       «Ага, вот они за поворотом», — Чапли, часто-часто перебирая маленькими лапками, устремился через проезжую часть автострады…
       Люди вздрогнули от жалобного протяжного визга тормозов у них за спиной, вонзившегося занозой в нутро.
       — Чапли!
       — Чапли, мальчик!
       — Фю-фю-фю, собачка моя! — Гарин успел подхватить оседающую на почерневший от сырости асфальт Урсулу.
       Мордатое чудище автотрейлера, скользя юзом в канаву безобидным бронтозавром, не дотянуло до увлеченных беседой пешеходов десяток ярдов. Окровавленный протектор левого переднего колеса рассказал свидетелям о том, какому герою они обязаны спасением.
       Спи спокойно, славный Чапли, ты осушил неведомую тебе чашу до дна.
       Кровавая драма в лесу каким-то неочевидным, не изученным еще физиологами ассоциационным образом разбудила в гранитной душе Петра Петровича нечто томительно-печальное, возмущавшее несущие конструкции его инженерской личности. Возможно, он впервые под воздействием высшей вести, для него было неприемлемо принятие понятия совести, усомнился в непогрешимости отдельных критериев своего я. Находясь в положении избранного, обладая недюжинными психоэмоциональными и интеллектуальными способностями, он, тем не менее, никак не мог испытать чувство полного и глубокого удовлетворения от своего существования. Каждый раз несомненный успех, как песок утекал сквозь пальцы. Такой исход подталкивал к дальнейшему движению, самой бессмысленной его разновидности: по кругу от себя к себе же. «Все дело в старомодном воспитании, может, следует опробовать иную тактику?».
       Случай проверить догадки на деле подоспел скоро. На второе декабря 1942 года назначили пуск чикагского реактора.
        — Мистер Ферми, вы можете уделить мне минутку?
       — Сейчас некстати, Борк.
       — Сэр, это архиважно, я обязан извиниться перед вами, я несправедливо подозревал вас… — окончание признания Ферми не расслышал за грохотом грубых ботинок техников по металлическому переходу над реакторным залом.
       — Потом, все слова, ради бога потом, — замахал рукой Ферми. Он порывисто отвернулся от осекшегося Гарина и вдруг требовательно крикнул:
       — Борк, ну что же вы, начинайте!
       Инженер понял, что Ферми приказывает ему, ему - Петру Петровичу Гарину переключить черный рубильник. Инженер потянул тугую рукоятку вниз до упора: «Сбылось сокровенное, мой слабый голос искреннего покаяния в злобной зависти услышан и в награду — Я вызволяю первородную Силу».
       Опять пустое — отзвук его пенящихся мыслей ударил в белую штукатурку стены и осыпался. Где-то далеко, по другую сторону Небес вспыхнула алым, как на табло вокзала, надпись: «Ошибка, вывод неверный» (182).
       Ток, пущенный рукой Гарина, оживил хрустящие сочленения приводных механизмов — кадмиевые регулирующие стержни задумчиво вышли из активной зоны. Освобожденные нейтроны безнаказанно принуждали тучные ядра к безудержному размножению новыми частицами, пошла первая рукотворная цепная реакция.

(179 - Дачное местечко близ Чикаго.)
(180 - Корабль, доставивший в 1620 году в Новую Англию первых поселенцев.)
(181 - Профессор Чикагского университета.)
(182 - Не знал Гарин, что позже Джон Кокрофт напишет: «Ферми открыл дверь в атомный век». Все-таки затерли Гарина-Борка тщеславные иностранцы. Даешь историческую справедливость народам, копошащимся на постсоветском пространстве!)
 
*       *       *

       В ночь накануне Рождества супружеская чета Борков выбралась в оперу. Давали «Любовь к трем апельсинам». С вступлением Штатов в антигитлеровскую коалицию в обществе заметно изменилось отношение ко всему русскому. В кинематографе частенько эксплуатировали русский колорит. Простолюдины в американской глубинке, разглядывая пустое место на политической карте мира, с недоверием читали газетные публикации о сражениях на заваленных снегами полях страны, населенной табунами злобных косматых медведей (183). Многие русофобы, в изобилии расцветающие в западном полушарии, прикусили языки, считаясь с явлением противоестественного союза. 
       Половины головного мозга Гарина, как у всякого типичного гуманоида были развиты неодинаково. Участок, отвечавший за математически точное конкретное осязание мира, ущемлял своего собрата, ответственного за эстетическое восприятие. Вследствие этой неизвестной посторонним физиологической особенности, надежно спрятанной в черепной коробке, инженер не мог долго сосредотачиваться на исполняемой музыке, то есть, конечно, он регистрировал слухом испускавшиеся инструментами и голосами звуки, но они в одно ухо влетали и, не оставляя следа в сознании, следовали наружу через другое. Чтобы постичь утонченно-парадоксальный марш Прокофьева, Петр Петрович попытался вникнуть в музыку с технической точки зрения: из каких нот сложена фраза, как эта фраза согласуется со следующей и почему идет теперь, а не раньше. Упрощая для себя задачу, он переложил ноты и гаммы на цифры и числа, а затем подверг их математическим операциям, сообразуясь с мелодией. Появился трансформер, сотканный из формул, отягощенных функциями и интегралами. «Если зашифровать звуки арифметическими знаками, можно сочинить любую музыку, и такая система стремится к идеальной бесконечности гармонии. В перерыве подзадорю Урсулу моими выводами», — Гарин знал, что жена, трепетно относившаяся к художественным формам, обязательно примется возражать, не замечая математической логики прекрасного.
       Объявили антракт. Борки перешли в буфет. Гарин заказал себе рюмку портвейна, Урсула довольствовалась чаем со льдом.
       — Как поживаете, Урсула?
       — Здравствуйте, Борис, — ответила Борк удивленно ладно сбитому крепышу. — Как вы здесь?
       — Служба.
       — В ваши обязанности входит посещение театров? Простите, я не представила вас. Дорогой — мой старый знакомец Борис Паш, мой супруг Урхо.
       Инженер лениво и небрежно протянул для рукопожатия ладонь в белой театральной перчатке.
       Петр Петрович кисло улыбался, выслушивая дежурную белиберду, исподволь изучая упрямый подбородок Бориса. Его физиономические наблюдения привели к открытию, что они с Пашем чем-то похожи, особенно укрепляли Гарина в этом мнении какие-то неистовые порывы в глазах Бориса, под стать его верткой фигуре. Повинуясь неписанному космическому закону, согласно которому подобия притягиваются, он снизошел до беседы.
       — Я помню, вы были скорее поклонником Гершвина, чем современных продолжателей музыкальной традиции.
       — Это не так, Урсула, уверяю, я готов научиться понимать все вокруг беспристрастно. Если Дюк Эллингтон хорош, я не вижу причин, почему не может быть хорош Стравинский? Сущее представило себе мир разнообразным справедливым и незавершенным, просто мы в состоянии осознать крошечную толику его, неподвластное нашему скудоумию напрочь отвергаем. 
       Инженер внимательно слушал Паша, он не нашел в его высказываниях ни сарказма, ни иронии, казалось, Борис верил именно в то, что сказал.
       — По-вашему, мистер Паш, окружающая действительность отнюдь не плод нашего внутреннего психологического естества? — произнес Гарин, будто строгая слова ножом.
       — Действительность, реальность, Вселенная, эти категории шире человеческого понимания, наши представления о них ограничены, в глобальном масштабе они несостоятельны.
       — Вы не верите в силу разума, в прогресс?
       — Прогресс? Помилуйте, грубейшее надувательство, нечто сродни хождению во тьме из ниоткуда в никуда! Разум — вовсе дьявольская затея. Вкусив с древа познания «добра и зла», Адам вместо хвоста приобрел опаснейший инструмент, при помощи которого с человеком забавляется сатана. Нам же невдомек, что игры с Люцифером меняют не его, а нас. Он так мастерски расставляет акценты, низводя представления о счастье, как о карусели удовольствий, вращающейся вокруг нас, что если человек вовремя не усмирит свой пыл или не сбежит в пустыню покаяния для обретения высшей свободы, свободы от своих заблуждений, то безвозвратно погибнет его рабом. Дьявол таким приемом лишает нас нашей земной миссии. 
       Пробренчал третий звонок.
       — Дорогой, сейчас начнется.
       — Урсула, иди, я догоню, редко встречаешь столь эрудированного господина, — буркнул Гарин, словно, оправдываясь.
       — Как хочешь. До свидания, Борис, приятно было повидаться.
       — Хорошего Рождества! Ваша любезная похвала пахнет соблазнительным сладчайшим ядом двуличной лести, — прибавил Паш, обращаясь к инженеру.
       — Могу я предложить вам выпить? — Петр Петрович хотел загладить свою бестактность.
       — Покорнейше благодарю.
       — Что предпочитаете?
       — Я не разбираюсь в вине, возьмите бутылку с яркой этикеткой. Вы, Урхо, очевидно, знаток, отчего одни вина бывают красными, а другие белыми?
       — Если виноград давят до броженья, получается белое, если после — красное, или наоборот, я точно не знаю.
       Мужчины присели в уединенном уголке.
       — Что движет человеком материальное или духовное? — спросил Гарин, скорее демонстрируя учтивость, чем от любопытства.
       — Человек движим любовью, прежде всего любовью к себе, к своим слабостям.
       — Да, но бывает так, что сама Судьба бросает нас без какой-либо конкретной цели в совершенно чужие края, где же здесь наша воля, наш выбор?
       — Нигде, — обронил Борис. — Хотите тест, чтобы определить закончена ваша миссия на земле или нет?
       Петр Петрович почувствовал, как Паш вонзился в него колючим взглядом, будто лучом лазера, он не испытал испуга, парень все еще нравился ему, но что-то тут было не так:
       — Я знаю ответ.
       Паш озадаченно посмотрел в глаза инженеру:
       — Какой вы проницательный!
       Гарин уловил странный привкус тревоги в его восклицании.
       — Скажите, Урхо, Лари — ваша настоящая фамилия?
       Над столиком, за которым они сидели, воцарилась глухая свинцовая тишина.
       — Не совсем понял вопрос.
       — Аргентинцу больше пристало называться каким-нибудь Мигелем или Санчо, Урхо Лари отождествляется скорее с Лапландией, чем с пампасами. 
       — Я выходец с Огненной Земли, — сказал инженер, отсортировывая каждое слово, прежде чем произнести его.
       — Снимаю шляпу перед вашим самообладанием, в столь щекотливом положении вы не утратили самоиронии.
       — Кто вы?
       — Борис Паш, полковник армии США, начальник контрразведки проекта «Манхэттен».
       — Послушайте, вы нарочно устроили здесь шоу, чтобы околпачить меня?
        — Мне нужно было присмотреться к вам.
       — Зачем?
       — Чтобы как следует копнуть ваши потроха, меня очень привлекают натуры скитальцев, жизнь их зависит от других, полагаю, пребывать в таком кошмаре, в самом деле, не сладко?
       — Вы не иезуит?
       — О, нет, я придерживаюсь ортодоксального Православия. А вы, надо думать, католик? Впрочем, не трудитесь отвечать — опять соврете.
       — Выбирайте выражения.
       — Зачем вы обиделись, говорят: люби человека с его недостатками, но никто не учит: потакай ему в неправде.
       — Пожалуйста, оставьте этот тон.
       — Вы стрелянный воробей, думаю, нет нужды утомлять вас объяснением прописных истин. Скажу только, что мы информированы о подробностях вашего бегства из Аргентины, на вас висит труп, это большая неприятность.
       — Предлагаете индульгенцию?
       — Ее нужно заработать.
       — Такая ночь, а вы лезете с непотребностями!
       — Да, или нет?
       — Да. Да, да, да!
       — Нервничаете, это от усталости. Борк, есть подходящая работенка. На вас возлагается ответственность уберечь мир от угрозы создания фашистами ядерного оружия. На самом верху опасаются, что германцы, опережая нас в исследованиях, подошли к критическому рубежу. Конечно, я не жду от вас проявлений патриотического восторга, но правительство США не забывает тех, кому предстоит прославить свою родину. Я не оговорился, после выполнения задания вы получите американское гражданство, ваше нынешнее жалованье сохраняется на все время операции, плюс, вам подкинут хорошее вознаграждение. В вашем распоряжении будет также неконтролируемый фонд, который можете тратить в интересах дела.
       — Может, я должен убить фюрера?
       — Гитлер давно мертв, год назад его ликвидировали агенты Кремля.
       — Кто же тогда с усиками разгуливает в кадрах кинохроники?
       — Немецкие биологи в сотрудничестве с ботаниками вырастили нового Гитлера из пробирки. Он ходит, говорит, ест и даже выделяет, англичане засняли акт дефекации на скрытую камеру и теперь по анализам экскрементов стараются отгадать тайну клонирования.
       — Какой прорыв в науке, а вы говорили, что прогресса нет.
       — Вам, в скором времени, предопределено под вашим аргентинским прикрытием навестить край пастушек, фуникулеров и колокольного перезвона.
       — Швейцарию?!
       — Нам известно, что следующей весной или летом туда с лекционным туром наведается герр Гейзенберг. Америке нужна его голова, нафаршированная параноидальными физическим идеями.
       — Вам доставить ее на блюде с яблоками или черносливом?
       — Не воображайте себя Иродом, а Гейзенберга Иоанном Крестителем, он дорог целиком. В Берне на четной стороне улицы Цветочной отыщите нашего человека, законспирированного под местного жителя. Вот его фото.
       Гарин бегло взглянул на снимок:
       — Он негр?!
       — Нет, афроамериканец. Можете полностью задействовать его. О вас будет знать резидент ОСС (184) в Европе Ален Далес, но в случае провала, не надейтесь ни на чью помощь, тень ваших зловещих подвигов не должна пасть на администрацию США. Для экстренной связи можете требовать от военных или дипломатов соединить с министром обороны Стимсоном, запомните пароль: 883980651763893. До Касабланки доберетесь загримированным под Гарри Гопкинса (185) вместе с президентом Рузвельтом, оттуда через Испанию и Францию в альпийскую республику. Более полные инструкции получите завтра, нет уже сегодня утром почтой. Желаю успеха.
        — Спасибо, сэр.

(183 - В середине 30-х в США ходил анекдот, опиравшийся на подлинный факт. Первая леди, Элеонора Рузвельт, присутствуя на уроке географии в провинциальном американском городке, стала свидетельницей следующего эпизода: ученик, указывая на белое пятно, расплывшееся по глобусу (территория СССР) спросил: «А что здесь?». В ответ педагог убежденно отвечал: «Здесь ничего нет».)
(184 - Организация Стратегических Служб, шпионская контора предшественница ЦРУ США.)
(185 – Г. Гопкинс - личный представитель Рузвельта.)

*       *       *

       В субботу 9 января 1943 года Гарин, в составе небольшой группы сотрудников Белого Дома во главе с Рузвельтом, сел в поезд на неприметной запасной стоянке в окрестностях Вашингтона. Поезд прибыл в Майами в понедельник утром, вечером летающая лодка-самолет компании «Пан Американ» начала серповидный обходной маневр, двигаясь южным путем к Африке, пролетела над старинной французской крепостью на Гаити. Петр Петрович ностальгически рассматривал тропические джунгли Суринама, увидел Амазонку, выбрасывающую коричневые мутные воды в синеву океана. Пролетая над бразильским портом Белем инженер, оставляя пальцем след на запотевшем иллюминаторе, сосчитал число торговых кораблей. Сопровождаемый луной гидроплан приводнился в Британской Гамбии. Необычных туристов, пряча от посторонних глаз, доставили на борт крейсера «Мемфис» для ночлега.
       Гарина, превращенного косметологами в Гарри Гопкинса-2, не пригласили на ужин при свечах в кают-компании, а провели в каюту второго помощника капитана.
       — Не надо зажигать свет, — услышал инженер голос, обращенный к нему из глубины.
       — Кто здесь?
       — Я ваш двойник, то есть, я подлинник, а вы моя копия.
       — Гарри Гопкинс-1?
       — Он самый. Нас не должны видеть обоих сразу. Вам накроют здесь, а я пойду наверх.
       В дверь постучали.
       — Ну-с, не скучайте. — Гопкинс-1 покинул Гопкинса-2.
       Утром кортеж автомобилей мчал ФДР с двумя Гопкинсами и другой челядью в аэропорт города, где путники загрузились в «Дуглас С-54», взявший курс через Атлантику на Касабланку (186). Гарина в целях конспирации заперли в узкой авиауборной. Прошло два томительных часа, прожитых инженером в корчах на стульчаке, прежде чем о нем вспомнили. В туалет втиснулся Гопкинс-1:
       — Я сообщил о вас Франклину, он пожелал встретиться с вами. Хочу предупредить, слова президента следует воспринимать как звуки, ибо смысл в них почти всегда многозначительный, а ценность неуловима, если он говорит «да», то это половинчатое «да», из-за которого выглядывает «нет», если он отрекается, то и отречение его условно. Не расслабляйтесь, произведите на него впечатление, но не затмевайте его, он этого не прощает. Ваш выход, сударь.
       В салоне самолета Гарин застал атмосферу всеобщего благодушия и умиротворения. Члены делегации, пораженные глубочайшим сном, были привязаны широкими ремнями к креслам. Рузвельт, обмахиваясь сливовой ветвью, изучал подшитые скоросшивателем бумаги. Его парализованные ноги заботливо укутывал клетчатый шерстяной плед. Через проход по левую руку от президента Донован (187) с закрытыми от наслаждения глазами трагически вымучивал на виолончели сонату. Камерная обстановка, как нельзя лучше, располагала к изысканному общению.
       — Я много наслышан о вас, Борк, устраивайтесь поближе.
       — Находиться в вашем обществе почетно для меня, хотя, как правило, я презираю людей. — Глаза Гарина блеснули сумасшедшим юмором. — Над чем работаете? — инженер едва не прибавил «коллега», но вовремя спохватился.
       Его забавляло, что он бывший Верховный Диктатор запросто сидит напротив реального властелина, если не полумира, то точно одной его трети.
       Рузвельт хлебнул шоколаду, задиристый тон собеседника не отнял у него ни вежливости, ни спокойствия:
       — Сегодня вечером меня ждет встреча с летчиком, замаскированным под премьер-министра Великобритании (188), но размышляю я о другом. Как быстро мы привыкаем к чудесам, подумать только, сорок лет назад братья Райт подняли в небо первый самолет, а сегодня я первый президент США, покидающий свою страну на воздушном корабле, более того, я первый президент, оставляющий территорию Америки во время войны и второй после Линкольна, посещающий зону боевых действий. Вам кажется это пошлой бравадой, я же скажу: бо, есть поступь Нового Времени, одним махом ломающего традиции, так устроена жизнь, если вы видите.
       «Каков! Любую банальность умеет вывернуть наизнанку, сделать весомой», — понял Гарин, смиренно поджимая губы:
       — Разве люди хотят опрокидывающих устои перемен?
       — Неверный подход, неверный. Можно ли руководствоваться желаниями людей? Мы, человечество, как это ни прискорбно, не можем быть пупом мироздания. За двадцать веков сознательного существования, мы не создали новых базовых идей, лишь как автоматы перетасовываем имеющиеся духовные законы, полученные, надо понимать, извне человеческого разума.
       — Как же вы собираетесь организовывать планетарную жизнь в вашем Новом Времени?
       — Возможно, следует попробовать установить новую всеобщую справедливость — всеобщую стандартизацию мыслей, моды, духовных понятий, оценочных критериев, социальных благ, прав личности и персональной ответственности перед социумом в ущерб традициям.
       — Как это гадко, убогое индустриальное рассуждение, что при всеобщем единообразии жить стало бы удобней, нет, мистер президент, жить стало бы тошней. Я догадываюсь, что в качестве инструмента для достижения этих целей вы используете деньги, но деньги не универсальны, они постоянно дают сбой, когда входят в противоречие с моралью. Пример у вас под ногами: массовое убийство с деловой расчетливой организацией, где все прокалькулировано (189). Как увязать злато с моралью, вы знаете?
       Рузвельт громко высморкался, потом долго надсадно кашлял:
       — Подхватил инфлюэнцею, в самолете, несмотря на их мнимую герметичность, гуляют сквозняки, вы не находите?
       «Он ведет себя как на карнавале — паясничает и дурачится, и это вождь, выбранный людьми, попавшими в исключительную ситуацию».
       — Я невосприимчив к простудам, — скромно обронил инженер.
       — Ваш голос, Борк, звучит настоящим протестом против гнета материалистической цивилизации, вы не читали Освальда Шпенглера «Закат Европы» (190), ваши мысли схожи?
       — С меня хватило Ортега-и-Гассета (191).
       — «Восстание масс»?
       — Кажется. Насчет протеста, вы заблуждаетесь, мой голос — рупор, рупор того, кто говорит: «Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение» (192), «вымыслы человеческие ненавижу» (193).
       — «…, а закон Твой люблю» — таково окончание строчки. — Рузвельт вдруг выбыл из разговора, провалился в себя.
       Петр Петрович глядел, как далеко внизу ветер срывал верхушки со встающих волн, рассыпая вокруг сплошной водопад брызг.
       — И что теперь делать? — президент США пошевелил веткой, нарушая позу истукана.
       — Смириться: какие мы есть — это правда, а какими должны быть — ложь. Устройство всяческих цивилизаций и формаций чепуха и похвальба, господство над миром — бред душевнобольного. Небо, оно одно знает законы и причины и не в воле человека путь его, «не во власти идущего давать направление стопам своим» (194).
       Похоже, ФДР не понял слов инженера, или смысл их был закрыт от него. Он закончил ничего не меняющий спор, когда самолет проносился над белыми тюрбанами Атласских гор:
       — Мы все идем к тому, чтобы научиться большему, на этом пути, я уверен, нам нечего бояться кроме самого страха.
       Донован дожал до финала скрипучую пьесу:
       — Гопкинс, где мы?
       — Подлетаем.
       На взлетном поле президента ждал сын Эллиот с бронированным автомобилем наготове, вся компания устремилась к месту конференции в отель «Анфа».

(186 - Англосаксонские союзники встречались в Марокко, чтобы очертить приоритеты в действиях на театрах войны в среднесрочной перспективе. На десятый день переговоров согласовали список мер. Главной задачей определялось сохранение морских коммуникаций в Атлантическом океане. Второй по значимости называлась дозированная экономическая помощь Советскому Союзу, находившемуся в то время на краю пропасти. Этот пункт был отражением точки зрения Черчилля, которую охотно разделил президент Рузвельт: следует беречь свои силы до решающих событий, позволяя русским и немцам истощать друг друга. На третьем месте значился захват Сицилии. Далее упоминалось о подготовке к высадке десанта во Франции и об операциях на Тихом океане.
       Черчилль и Рузвельт пришли к общему заключению, что война вступает в переломную стадию. Как сказал Черчилль: «это еще не конец, это еще даже не начало конца. Но это, возможно, уже конец начала».
       Позже Рузвельт выразится так: «Страны «оси» (Герм., Ит., Яп.) знали, что они должны выиграть войну в 1942  году, или они потеряют все. Мне нет нужды напоминать, что они не выиграли войну в 1942 году».
       Впервые немцы получили отпор от англичан в 1940 году. Они не смогли добиться господства в воздухе над Англией, без обеспечения этого условия Гитлер не решился на высадку войск на Британские острова. Англия была в изоляции в военном и политическом смыслах, и фашистам ничего не мешало обрушиться на Россию. Неожиданный провал блицкрига на Востоке и объявление Гитлером войны Соединенным Штатам усложняли положение Германии, делая его опасным в недалеком будущем, но не на исходе 1941-го года. Фюрер не верил в крепость союза Великобритании с СССР и вообще рассматривал Сталина и его Красную Армию, как слабое звено. Что касается Америки, то в той исторической обстановке самая важная часть ее вооруженных сил — флот увяз в неудачной кампании на Тихом океане, военно-воздушные и сухопутные силы США в количественном отношении уступали вооруженным силам Польши в 1939 году. Конечно, все понимали, что Америка с ее могучим потенциалом и пространными ресурсами в состоянии мобилизовать огромные мощности, но на это необходимо год-полтора. Гитлер играл на опережение, он попытался сместить мировой геополитический баланс сил в свою пользу до реального присоединения заокеанской державы к вооруженной борьбе и укрепления Атлантических союзников (США и Соединенного Королевства). В 1942г. Адольф Гитлер поставил во главу угла задачу — разрушить единый организм Британской Империи, высасывающей ресурсы со всех концов света. Два главных удара — из Северной Африки на Суэцкий канал и в России на Кавказ замыкались на Ближний и Средний Восток. В случае успеха вся инфраструктура Британской Империи оказалась бы нарушенной, Германия и Италия прочно утверждались в Средиземноморье, Турция, вполне возможно, примкнула бы к Рейху, немцы могли войти в Иран, чем создали бы реальную угрозу Индии, в свете успехов японцев ситуация выглядела и вовсе зловещей. Для России, лишенной нефтедобывающих регионов Кавказа и Каспия, дальнейшая борьба становилась бы бесперспективной. При таком раскладе и Великобританию, и СССР постиг бы экономический коллапс, когда никакие стратегические поставки материалов из США не могли бы компенсировать потребления. Столь амбициозные планы в результате ряда некомпетентных тактических просчетов в Северной Африке и на Востоке не были претворены в жизнь. Поражения под Сталинградом и в Тунисе лишали Германию и сателлитов надежды на победу в текущей войне.)
(187 - У. Донован, руководитель ОСС.)
(188 - Черчилль отправился в Касабланку, надев для конспирации синий мундир королевских военно-воздушных сил, Рузвельт закодировал себя, как «Дон Кихот». Такое веселье обуславливалось тем, что в Марокко предстояло вольное, не связанное протоколом, обсуждение глобальных неконкретных проблем — игра ума в условиях мирового катаклизма.)
(189 - Между 1941 и 1945 годами промышленное производство в США выросло на 90 %, доход на душу населения увеличился с 1000 $ в год до 1300 $ в год, безработица сократилась с 9 миллионов человек до 670 тысяч.)
(190 – Шпенглер - немецкий философ, в начале 1920-х пророчил, что западная цивилизация погибнет от машинной индустрии.)
(191 - Ортега-и-Гассета - испанский автор, доказывал, что крах Запада наступит от массовой культуры.)
(192 - Новый Завет, от Луки 12-51.)
(193 - Псалтирь псалом 11-113.)
(194 - Иеремия 10-23.)

*       *       *

       Гарин щелкнул зажигалкой, высекая огонь. Голубоватое пламя озарило тесную ледяную нору, пропахшую за дни, коим он потерял счет, его испарениями и нечистотами. В бок упиралась разрезанная, с застывшей кровью туша каменного козла, застреленного им с близкого расстояния до того, как началась непогода. Буран в горах страшная опасность для путника, ему ничего не оставалось, как закопаться в сугроб, прорубая в вечном льду некое подобие пещеры. Инженер не знал: наверху день или ночь, не знал он, сколько метров снега над ним и закончился ли метеокошмар. Вздыхать, единственное, что оставалось ему. «Новая триумфальная веха моей жизни. Пора выбираться из склепа», — Петр Петрович стал ножом ковырять ледовую корку. Пальцы отказывались подчиняться, нож то и дело вываливался из рук. Гарин дал себе передышку: «Ничего, разогрелся немножко. Нет, господа, не верю, что этот наст мой потолок, мой еще не придуман. Кем не придуман? Мной и не придуман, если я приму, что этот саркофаг для меня — так и будет, а я этого не принимаю, слышите, вы, не принимаю! Надо откапываться. Надо, надо и еще раз надо, если тысячу раз повторить «надо», полегчает или нет?» Инженер прорубил отвердевший слой и теперь ладонями, как совками разгребал массы слежавшегося снега. Он засуетился, торопясь наверх: «Ну, ну же, вот он свет, ура!» Гарин вытащил тело из дыры на поверхность планеты. Его встречало небо в холодном огне восхода с бегущими по нему перистыми облаками произвольной формы. «И пусть они неправильные, зато движутся, значит, живут, и я жив, жив!!»   
         Гарин ощутил терзающий голод, с наслаждением гурмана он рвал вставными клыками мясо невинно убиенного козла. Замороженный белок, оттаивая в желудке, питал Петра Петровича витаминизированными калориями. Доглодав бедро, Гарин швырнул кость в глубокую пропасть, отделявшую его от сиятельнейшего Монблана. Инженер захихикал, представляя, что граф Монблан, пожалуй, мог принять его хамскую трапезу за непристойное панибратство.
       — Потерпите, сэр или мсье? Скоро закончу свой пир! — кричал Гарин горе. — Получай, на тебе еще! — неистовствовал инженер, бросая в сторону прекрасного Монблана объедки.
       Гордец не отвечал.
       — Мало? Жаждешь исповеди? Рассказ плута и греховодника развлечет тебя? — Гарин ронял слова в морозную бездну, отражавшую их затяжным эхом по гребням Западных Альп.
       Гарин приставил ладонь к уху:
       — Не слышу! Молчишь, Каменный Исполин! Твоя взяла!
       Пик полыхнул хищным лиловым огнем, подсвеченный мириадами ватт сокрытого за красавцем солнца. Инженер оцепенел, он испытал священный страх, обесценивающий все земное — сверкающий Монблан, наверное, так должен выглядеть конец света — торжественно и гармонично. Гарин издал восхищенный языческий вопль, смешавший в себе первобытный ужас и первородный грех, он пал на колени, думая, что сей миг все кончится, утренний свет разложит его ничтожный организм на составные молекулы. Гарин стоял, не двигаясь с места, а мир вокруг продолжал вертеться, вовлекая его в свою вечную игру.
¶
       Берн. Улица Цветочная. Петр Петрович, отгоняя от себя журналом «Моушн Пикчер» тяжелых после спячки весенних мух, дефилировал по четной стороне. Зайдя в зоомагазин, долго наблюдал сквозь клетку с птичкой-синичкой, подвешенной возле витрины, за участком тротуара и мостовой напротив. Он узнал Фернандо Дэвиса, агента Паша, по большому кожаному футляру, укрывавшему все туловище, наружу через специальные отверстия торчали ноги, руки и голова. Гарин догнал человека в футляре и как бы невзначай подтолкнул его, агент сразу понял, кто перед ним: 
       — С благополучным прибытием, сэр.
       Инженеру приглянулось чистое выражение лица своего будущего сотрудника. В нем не было ничего нахального или простецко-идиотического, что зачастую можно уловить в представителях национальных меньшинств; приятно-незаметное выражение, свойственное корректному и чинному негру, знающему свое место.
       — За кого вы голосуете?
       — Обыкновенно, за республиканцев (195).
       — Вы нравитесь мне, мы сойдемся, — сказал Петр Петрович, предлагая смутившемуся от похвалы Фернандо принять свою поклажу.
       Гарин поселился в отеле «Калифорния». Хозяин гостиницы, выведя несложную аксиому, что выходцы с Американского континента замечают знакомые названия, таким образом привлекал заокеанских туристов.
       От одного шустрого пастора, постоянно нелегально шнырявшего между Швейцарией и Берлином, знали, что появление Гейзенберга неизбежно.
       — Пастор, почему вам удается безнаказанно нарушать рубежи Рейха? — спросил как-то Гарин пастыря.
       — Для меня держат открытым «окно» на границе.
       — Понятно, но для чего?
       — Еврейский вопрос.
       — Что вы говорите!
       — Некоторые близкие к верхушке СС меняют значимых евреев на выкуп. Обмен происходит в пасторальной Швейцарии.
       — Деньги, какая мощная силища — выламывает пограничные столбы даже вокруг освобожденной от коррупции Германии.
       — Не просто деньги, а деньги с запашком страха. Никто не знает, чем кончится эта канитель с расовой чистотой, а спасение человека, пусть в такой форме, мостик в будущее, если в нем не окажется места национал-социализму.
       Гейзенберг объявился ярким солнечным днем, оптимистически утверждающим свежесть расцветающей природы. Гарин и верный его Фернандо выследили немца в Давосе. Известный физик остановился в «Бельведере». Инженер был готов войти в контакт с чудаковатым ученым, выглядевшим как бродяга в коротких тирольских штанишках, полосатых гольфиках, весь скарб его умещался в замусоленном рюкзачке, недаром портье долго размышлял прежде, чем отвести ему номер. Но Гарина смущала юркая особа женского пола, неотступно следовавшая за Гейзенбергом. Гарин устроил засаду в номере над апартаментами знаменитости. Фернандо в наглухо застегнутом футляре прятался в саду гостиницы, содрогавшемся в такт грохота духового оркестра.
       Еще в Цюрихе, глядя поверх черепицы городских крыш на колышущиеся изумрудные луга горных пастбищ, инженер поинтересовался у Фернандо:
       — К чему столь вычурный наряд, дружище?
       Агент нахмурился, как будто, Гарин спросил у него взаймы:
       — Думаете, легко годами изображать из себя уроженца кантона Валэ, если вся твоя родня несчастные рабы, вывезенные алчными эксплуататорами из Юго-Западной Африки?
       — Я счел бы это непосильной задачей.
       — Первое время я выходил из дома только в темноте, шарахаясь от каждого освещенного пятачка, потом где-то вычитал, что если представить себя чемоданом или, скажем, портфелем, то у посторонних не возникнет на ваш счет никаких, даже смутных ассоциаций. Так и случилось, местные абсолютно не склонны признавать во мне одушевленный предмет!
       — Вот оно что. — Гарин подумал, не заказать ли себе такой чехол, но, мысленно вообразив, как будут смотреться два футляра на ножках, захохотал.
       Фернандо, приняв смех в свой адрес, трагически задрал голову к причудливой вершине Кренцэггом.
¶
       Без четверти девять утра Гарина потревожил солнечный зайчик — сигнал, подаваемый Фернандо с улицы. Инженер, облаченный в туристическое платье, не мешкая, спустился в вестибюль. Он различил спины Гейзенберга и его спутницы, двигавшиеся к железнодорожной станции.
       Физик с женщиной, затем Гарин и Фернандо купили билеты на «Ледниковый Экспресс» — поезд, совершавший обзорный рейс по маршруту: Давос — Сант-Мориц — Кур — Андерматт — Бриг — Церматт. Семь с половиной часов мимо вековых елок, из-за которых высовываются высокоблагородные олени, крошечных деревушек со старинной церковью посредине, через 291 мост над кипящими горными речками, по 91 тоннелю, прорубленному в толще альпийской породы. Превосходный идиллический отдых, но не для Гарина. Петр Петрович возбуждался на выполнение задания.
       За обедом в вагоне-ресторане Гарин уселся за столик Гейзенберга и вертлявой фрау, имевшей манеры бойкого паренька. Фернандо коптился в прикрытии за стойкой бара.
       Немцы ели, тщательно пережевывая пищу, словно выполняя работу. По их сосредоточенным лицам невозможно было догадаться: нравится им еда, или они вовсе не различают вкуса. Такой автоматический подход к принятию пищи портил аппетит Гарину, он сердился. Положение исправили белки, имеющие обычай прыгать по деревьям, распуская свои искристые хвостики.
       — Боже, они совсем ручные! — умилялся Гарин зубастеньким мордочкам. Белочки пробирались ближе к вагонам, протягивая пассажирам лапки с орешками. — Хорьки угощают нас!
       — Это не хорьки, — заглотил наживку Гарина нетерпящий неточностей Гейзенберг.
      — Кто же? — инженер в трепетном восторге положил свою ладонь на руку Нобелевского лауреата.
       Фрау обомлела от такой простоты общения, она перестала жевать, не сводя настороженных глаз с Гарина. Гейзенберг как-то болезненно скукожился от гаринского прикосновения, неловко выдернул свою руку, расплескав при этом из бокала вино:
       — Белки, — сказал он апатично.
       — Здешнее вино излишне терпкое, рекомендую попробовать горькой швейцарской настойки, удивительно располагает к соитию с миром. Будем знакомы, Карлос Вега, ювелир.
       — Еврей? — спросила, словно плюнула кислотой незнакомка.
       — Увольте, я сочувствую великой борьбе великого немецкого народа.
       — Не мелите чепуху! — воздух задрожал от напряжения в ее голосе. — Никакой вы не ювелир.
       Гарин любовался костлявыми запястьями женщины:
       — Мадемуазель права, я, скорее, скупщик бриллиантов.
       — Я вам не французская потаскушка, — она издала магнетический короткий смешок. — Мое имя Хильда ван дер Зейдлиц, оберштурмбанфюрер СС.
       Петр Петрович привстал со своего дивана:
       — Какая честь! Разрешите заказать вам за мой счет на десерт яблочный пирог с мороженным?
       — Исполняйте.
       Гарин вызвал официанта.
       — Гейзенберг, — односложно представился немец.
       — Сам отец квантовой механики?
       — Разбираетесь в физике? — уточнил Гейзенберг.
       — В свое время я закончил физический факультет университета и даже пострадал из-за пристрастия к вашим идеям.
       — Мои идеи. Я гениален, но я только человек — биологический примитив, наделенный способностью математического анализа, как счетная машина, и идеи мои не закономерны. Совокупность многих внешних и внутренних обстоятельств позволяет мне прозревать, открывается нечто, что я могу переместить в наше измерение.
       — Разве не вы придумали матричную теорию?
       — Я придумал! Сладкое заблуждение. Честнее сказать, я осмыслил Его идею, выступил проводником Его идеи.
       — Чьей?
       — Вы не с Луны? Творца идей, разумеется. Он манипулирует людскими помыслами, и мы послушно, даже не осознавая, выполняем его команды.
       — Намекаете на Бога?
       — Слышу в вашем вопросе испуг тленного перед вечным. Напрасно дрожите, хотя страх наше естественное состояние. Бог всегда справедлив и всегда прав, несмотря на наше мнение о Его справедливости. Человек думает, что прав, на деле постоянно путается в заблуждениях, животное руководствуется незамутненным инстинктом и не раздумывает о правоте. Человечество, таким образом, пребывает в равноудаленной позиции от Творца и от червя. Господь устанавливает Законы, червь аккуратно их соблюдает, а гомосапиенс сомневается: как жить по правде или по инстинкту? Не от сатаны ли эти сомнения? Вот, что тревожит меня.
       От слов физика дохнуло ужасом, так он их произнес.
       — А я ничего не хочу осознавать, я знать ничего не желаю кроме одного — Германия превыше всего! — выкрикнула Зейдлиц.
       Дама в шляпке с густой вуалью за соседним столиком негодующе звякнула пустой чашечкой о блюдце.
       Провожая Гейзенберга и Зейдлиц в вагон, Гарин задержался около Фернандо:
       — Не заметили ничего подозрительного?
       — Нет, нет, сэр, ничего.
       Прибыли в пункт назначения. Церматт крошечный городок на высоте 1620 метров, стиснутый со всех сторон горами, никакого автомобильного движения — только кони, только люди и велосипеды. Гостиница под стать населению — маленькая, деревянная, ароматно благоухающая древесиной.
       Инженер с удовольствием зарылся в разобранную горничной необъятную кровать. Всполохи потрескивавших углей в камине очерчивали сумрачную монументальную мебель, утверждавшую тон старой фешенебельной Европы. Обстановка надежности располагала к полноценному ночному отдыху.
      Петра Петровича разбудил робкий, но настойчивый стук в дверь.
       — Кто здесь? — хриплым ото сна голосом спросил инженер.
       — Отоприте, господин, важное сообщение.
       Гарин в мягкой пижаме, в ермолке с кисточкой поплелся открывать: «И здесь нельзя скрыться от печальной действительности». Он впустил даму под вуалью.
       — Женщина, в такой час?
       — Сядь, Петр, — жестко приказала она на чистейшем русском.
       У Гарина закружилась голова, добропорядочное убежище сразу же превратилось в тесную темницу. Что-то подсказывало ему: произошла катастрофа. 
       — Сударыня… нет, у меня нет слов, — инженер лег в постель, укрываясь толстым одеялом, как щитом.
       — Значит, мы понимаем друг друга?
       В ответ Гарин натянул одеяло на макушку, дама отогнула край, освобождая лицо Петра Петровича.
       Наступила длительная пауза, она означала только одно — новый крах инженера Гарина, убеждающий его победителей в правоте.
       — Сейчас не время о пустяках, мы знаем, что вы охотитесь за Гейзенбергом, нас он тоже интересует. Я, от имени советского командования уполномочена предложить вам сотрудничество с Главным Разведуправлением Красной Армии.
       Гарин молчал, стеклянные неподвижные черные глаза признавали его согласие.
       — Гарин, завтра вы сопровождаете Гейзенберга до высокогорной панорамной площадки, не отходите от него, если понадобится — применяйте силу. Эсэсовку беру на себя. Не хотите отметить добровольное вступление в ряды РККА?
       На прикроватном столике дежурили ваза с фруктами, цветы и серебряное ведерко, где сохранялся в колотых кусках льда брют.
       — Эй, да вы не умерли там?
       — Уходите.
¶
       Утром окрестности укутались молочным туманом. Бухнула пушка — пальбой пытались рассеять тучи. Ватага отсыревших лыжников зябко ежилась на станции канатной дороги. Подошли навьюченные горнолыжными аксессуарами Гейзенберг, Гарин, сверкающая белизной костюма на фоне загорелого лица Зейдлиц, дама под вуалью и Фернандо, на этот раз в футляре небесного цвета.
       Неожиданно из-за горы Маттерхорн ударило солнце, люди увидели, как по восьмидесятиградусному склону медленно ползет вагончик.
       Спортсмены шумно ворвались в фуникулер, не заметив короткую драку на платформе, в ходе которой завуалированная дама запихала Зейдлиц в нижнее — багажное отделение вагона. Фернандо впрыгнул туда же. Гарин увлек Гейзенберга в начавший движение фуникулер, вагончик дернуло и их прижало друг к другу, как от толчка в такси. Гейзенберг не торопился отлепиться от гаринской фигуры. «О! Я не рассчитывал зайти так далеко», — инженер повернул голову к широченному толстому стеклу окна, рассматривая на склоне строй высоких роз с кудрявыми от влажного воздуха лепестками цветов. До границы снеговой линии подвесной экипаж провожало нежное церковное пение, оглашавшее пределы под ними.
       — Господин Гейзенберг, нас могут превратно истолковать.
       — Молчите, не нужно слов, слушайте свой внутренний дух, он подсознательно подскажет, совпадает ли ваша жизнь с вашим Я.
       — Зельда, она…
       — Она приставлена ко мне охранником и довольно о ней. Думаете, что согреваете на своей груди одинокого Гейзенберга, нет, вы утешаете другого обделенного любовью. У меня отняли имя, переодели в чужие одежды, меня все время ставят в ряд, принуждают делать «как все», отнимают привилегию самореализоваться. Ответьте мне, добрая вы душа, правильно ли так? Или действительно только Создатель имеет право «творить», а не тонущий в мерзостях человек?
       Инженер попал в затруднительное положение. Распахнутой ладонью он ласково погладил морщинистый теплый череп, склоненный на его плечо.
       — Как же вы не Гейзенберг, что же вы такое?
       — Вам нужно знать это?
       — Невыносимое томление …
       — Я физик Рунге, в Швейцарию меня заслал Мюллер (196) под видом Гейзенберга. В СС рассчитывали, что на меня, то есть, на Гейзенберга клюнут англичане или русские. Наверху, на площадке нас поджидает горнострелковая группа захвата СС, головорезы Скарцени (197). В IV отделе РСХА (198) мастерски проворачивают многоходовые комбинации.
       Усилившаяся возня в багажном отсеке заставила Гарина, с повисшим на его руке Рунге, заглянуть за борт люльки. Они были невольными зрителями, как с товарной палубы фуникулера выпал негр, застегнутый в голубой футляр. Он долго пикировал на дно усеянного валунами ущелья, где разлетелся на тысячу мертвых осколков.
       — Отплачу вам своим признанием, я не Вега, загримированный Гарри Гопкинсом. Меня зовут Петр Петрович, инженер.
       Стоя в обнимку, они более не проронили ни звука до конца восхождения: лже-Гейзенберг и псевдо-Гопкинс, какая призрачная честь — играть чужие роли.
       Двери распахнулись, лыжники, переполненные адреналином, бросились к слаломной трассе. Из нижнего купе выкатился клубок царапающихся, грызущихся, визжащих женских тел. Гарин огляделся. Со стороны трехсотметрового спуска к обзорной площадке мчалось, брякая оружием на кочках, отделение железноголовых егерей в развивающихся маскировочных халатах. Инженер пристегнул лыжи.
       — Помогите мне, Гарин! — воззвала к нему русская.
       — Да на кой вы мне сдались! — инженер согнул ноги в коленях, наклонил вперед корпус и оттолкнулся палками.
       Скорость возрастала с каждым метром, он выписывал широкие замысловатые виражи, выбивая из наста снежные брызги. Гарин бесшабашно летел вниз, слыша свист секунд у виска.
       Автоматные очереди оскорбили высокогорное безмолвие, немцы били на ходу, в азартном движении с трудом удерживая нервные пистолеты — пулеметы Эрма. Огонь велся не прицельно, он скорее предупреждал, как собачий окрик «HALT»!
       Свинцовая свистопляска подстегнула даму, запутавшуюся в собственной вуали испытать более решительные методы борьбы. Упрямо бодаясь, она выхватила из-под оберштурмбанфюрера СС лыжную палку и как копьем проткнула острием лодыжку Хильды. Зейдлиц по-бабьи ойкнула, прекратила сопротивление, зажимая руками рану. Русская разведчица изъяла свое архаическое оружие из ноги супостатки и понеслась вдогонку за инженером.
       Немцы, скрещивая лыжи, затормозили возле рыдающей Зейдлиц.
       — Стреляете, убейте ее! — вопила она.
       Егеря с колена полосовали спуск длинными очередями, но вследствие некоего искривления пространства, наблюдающегося в горных ландшафтах, их старания оказались тщетными.
       Дама настигла Гарина в приюте №2, в дощатом срубе над родничком, скользком от сырости, поседевшим от лишайника.
       — Опять вы! — крикнул Петр Петрович, он не собирался скрывать своего крайнего раздражения.
       — Вы отпустили Гейзенберга — это предательство, измена и по законам военного времени вас ожидает петля.
       — Если я скажу, что вы мне надоели, это будет очень, очень далеко от истины. Я взбешен и вашим дурацким появлением и тем, что произошло. Шельга вас подослал? Мрачный гуманист. Всегда держался подальше от радетелей за общественную мораль — нет людей более опасных, чем эти супчики.
       — Не заговаривайте мне зубы Шельгой, иначе я сейчас же продырявлю тебе башку за Гейзенберга, — дама выпростала из-за спины побелевшую от нетерпения левую кисть с пистолетом «ТТ».
       — Дура! Вас, красных ищеек, облапошили. Это был не Гейзенберг — приманка для простофиль!
       — Замолчи! Продажный ублюдок, американский лизоблюд.
       — Ты сказала продажный? — хилая хибара чуть не опрокинулась от мощного гаринского хохота, он явно пренебрегал угрозой смерти от руки соотечественницы. Она выстрелила. Пуля чиркнула по носу инженера.
       — Сильна, мать, — только и смог сказать Петр Петрович.
         — У тебя нос отклеился, Гарин.
       — Он не мой, силиконовый протез. Американцам взбрело в голову вылепить из меня Гопкинса.
       — Я распознала тебя с первого взгляда, Петр.
       — Да, кто же вы такая?
       — Сперва о Гейзенберге.
       — Мюллер спланировал операцию против вас и нас. Под видом Вернера подсунули физика Рунге, рота почетного караула СС была приготовлена для пышной встречи.
       — Когда ты узнал об этом?
       — В фуникулере Рунге проникся участием к моей персоне и сам все сболтнул.
       — Как понимать «участие»?
       — Возможно опустить сей вопрос?
       — Отвечать!
       — Оказывается, что худо-бедно, я еще способен разжигать в некоторых утомленных собой натурах души прекрасные порывы.
       — Что? Ты? — нечто задрожало в гортани русской, но тут же унялось, она опустила ствол.
       — Напрасно вы так, местами я еще совсем недурен, — внезапно обиделся Гарин.
       Дама широким жестом откинула порванную кое-где во время схватки вуаль.
       — Признаешь?
       — Нет. Нет, нет … А! — Гарин зажал ладонью себе рот, плюхаясь в гамак, растянутый над очагом.
       — Узнал?
       — Зоя …
       — Тс, теперь Соня.
       — Да, какой удар! И ты большевистская шпионка? Но как, зачем?
       — Перед войной дела моего мужа расстроились, он не нашел ничего умнее, чем вышибить себе мозги. Тело мое не то, что прежде на этом капитала теперь не составишь, я пошла в советское посольство, предложила услуги. В сорок первом меня приписали к группе Шандора Александровича Радо. Деньги, паек, надежда на обеспеченную старость. (200)
       — Цинизм не изменил тебе.
       — С годами в людях кое-что меняется, но их стержень, внутренняя константа, увы, сохраняется. — Зоя замолчала, только все щелкала и щелкала крючком предохранителя: «чик-чик».
       — Ты не отпустишь меня.
       — Словно читаешь мои мысли.
       — Это несложно.
       — Хамство, скорее, предвестник слабости.
       Задний карман брюк, надетых на Гарине, отягощал закадычный смит-и-вессон, но инженер запретил себе думать, что способен пристрелить Зою, хотя одиннадцать лет в островном раю и пуля, оторвавшая ему искусственный нос, выступали серьезными доводами в пользу противного. «В какую гиблую яму я себя загоняю. Что это, малодушие или путь к прозрению? Не знаю, надо испытать и это».
       — Ma va, я твой с потрохами, как прежде, как всегда и во веки веков.
       Женщина устало закинула ногу на ногу:
       — Возьми, — она вручила ему дешевый медальон на цепочке с откидывающей крышкой.
       Гарин нажал на кнопку, на инженера смотрело с фотографии родное лицо Зои, лет на десять моложе, чем теперь.
       — У тебя далеко носовой платок, мне нужно осушить глаза.
       — Ха-ха-ха, какой ты, Гарин, все-таки дилетант. Принял конспирацию за сантименты, ха-ха-ха.
       — Тогда объясни мне сиволапому столь трогательную символику.
       — На обороте снимка записан парижский адрес, по нему, когда переберешься во Францию, свяжешься со мной или с тем, кто выйдет на связь вместо меня.
       — Скажи мне, Зоя, как получается, что мы так долго скитаемся, живем какой-то ирреальной жизнью, невозможной для нормального большинства?
       — Что с тобой, ты в порядке?
       — А ты в порядке?
       — Я — в порядке.
       — Ты в порядке, я в порядке, у всех все в порядке, а кругом такая пакость, отчего?
       — Брось, Петр, философствовать, побольше хладнокровия, — советовала Зоя голосом, потерявшим любые оттенки интонации.
       «Кукла, может все-таки придушить ее?»
¶
       На арендованном автомобиле Гарин добрался до Лозанны. Дальше, избегая встреч с человеками, он обогнул Женевское озеро с юго-востока. Поздним вечером инженер прокрался сквозь городишко Шампери. Как во всяком замкнутом населенном пункте жители здесь не питали доверия к чужакам, Петру Петровичу приходилось проявлять дьявольскую осторожность, проползая по сточным канавам мимо домов тихих, но жестоких в борьбе за свое сонное благоденствие швейцарских обывателей.
       Следующей ночью инженер начал переход через хребты Западных Альп в Савойю. Поход, требовавший альпинисткой сноровки, истощал силы. В три утра Гарин лег в снег, хватая его пересохшим ртом. В воронке белого лунного света дрогнул силуэт с ружьем за плечом; в двадцати метрах стоял швейцарский пограничник, старая маузеровская винтовка целила в тусклую звезду. Наверняка он был резервистом, в гражданской жизни прилизанным молодым человеком с притупившимися от сытого благополучия инстинктами, как такой тип поведет себя в сложившейся обстановке? Они оба размышляли, как поступить; сделать вид, что ничего не происходит, или вступить в поединок. Гарин предоставил выбор противнику. Он поднялся, загородил спиной тропинку на Францию, давя в себе страх, но затылок его захолодел. Служивый потянул винтовку за ремень. Он видел нарушителя правил, но враг ли тот ему лично, может, при других обстоятельствах они расстались бы приятными знакомыми, какую лепту он внесет убийством странника, и что это будет значить для него? Он искал ответа, который придал бы ему твердости, но получал взамен новые и новые вопросы.
       Нежный пух запорошил следы Гарина.
¶
       Что есть любовь — всепрощение, сострадание, милосердие, бескорыстие, общественная польза, жалостливое сюсюканье, строгий рационализм, суровое наказание ради спасения иль совмещение перечисленных и многих других качеств созидает храм Любви? Каждый составляет рецепт ее формулы под свой вкус.  Неизвестно, чем руководствовался Монблан, может быть, принял слезное поклонение инженера, он послал к Петру Петровичу двух ангелов, снизошедших в форме французских жандармов. Взявши впавшего в горячку Гарина под локти, они свели его в благоухающие женственные долины прелестной Франции.

(195 - Дэвис, стараясь закрепить расположение босса, покривил душой, конечно же, он отдавал предпочтение демократической партии.)
(196 - Шеф тайной полиции Рейха.)
(197 - Отто Скорцени, легендарный фашистский командос. Прославился удачно осуществленной операцией по вызволению из-под ареста итальянского диктатора Муссолини.)
(198 - Управление Имперской Безопасности Германии.)
(199 – «Соня», она же элегантная английская леди Кучински, осенью 1942 года в Бирменгеме восстановила прерванную связь советской разведки с Клаусом Фуксом. Он передал ей еще 85 листов о проекте «Тьюб Эллоуз». В 1943 году Фукс информировал Соню, что его и других специалистов, занятых в атомных исследованиях, переводят в США.)
(200 - Зоя забыла сообщить Гарину как завербовала Фернандо в неприметном стоге сена на пастбище около Ко под мелодичный звон колокольчиков на шеях овечек и баранов. Черный швейцарец выдал Монроз спецагента Борка.)
   
*       *       *

       «Ация, абер, абер, абер-р …»
       — Когда он заговорил?      
       — Позавчера. Повторяет одни и те же слоги на непонятном диалекте.
       — Давайте послушаем.
       — Аберр, ация, аберр, ация …
       — В каком месте?
       — Вы понимаете его?
       — Аберрация, он говорит об аберрации (201).
       — Да, что вы!
       — Доктор, максимум внимания к его словам. Все записи после выписки я заберу. Сиделке удвойте жалованье. Навещу вас завтра, если он придет в себя раньше — звоните тотчас.
       — Обязательно, сударь.
       — Абер, рация, абер …
       — Марлен, больному пора на процедуры, заберите его.
       Сестра милосердия, скованная меланхолической бледностью Снежной Королевы, выкатила кресло с пациентом из кабинета доктора Брюжера.
       В голове Гарина в мгновенье проносились кометами тысячи мыслей, образов, формул, но ничто не удерживалось, не фиксировалось для членораздельного осмысления. Пошел четвертый месяц его пребывания в частной психоневрологической клинике близ Фонтебло. Нервный срыв, постигший Гарина перед лицом Монблана вынудил жандармов придержать бродягу с признаками невменяемости в участке. При обыске на теле инженера отыскали медальон, в котором расковыряли адрес. Через пять дней за незадачливым туристом прикатил безупречный парижанин с полным комплектом необходимых документов. Он сердечно отблагодарил услужливых стражей порядка за находку и увез Петра Петровича в Фонтебло.
       Обо всем этом Гарину не суждено было знать. Только позавчера он смутно различил белую точку в поле внутреннего зрения, и она коварно менялась, то казалась красной с сине-фиолетовым ореолом, то фиолетовой с желто-красным. «Хроматическая аберрация!» — осознал Гарин, и мир чуть заметно дрогнул. Он услышал пронзительное щебетанье птиц в садике за окном, почувствовал, как к его невыбритой щеке прижался солнечный луч. Во рту сделалось неприятно, он возвращался к своей жизни.
¶   
       — Получайте вашего подопечного, мсье Бриан, он поправился.
       — Отличный цвет лица, мой мальчик, — мсье Бриан чем-то напоминающий старую скрипучую ветряную мельницу благожелательно полуобнял Гарина. — Вы настоящий кудесник, Брюжер.
       — Прощайте, доктор.
       — Берегите себя, Вега.
       Бриан и Гарин сели в наполированный «пежо».
       — Как вы догадываетесь, Соня в отчетах подробно рассказала нам о вашей персоне, Гарин, — негнущаяся рука подняла стекло, отделявшее пассажиров от шофера. — Скажу без свидетелей, ваша выходка в Америке в 25 году потрясла мое воображение; аморальный индивидуалист практически в одиночку умудрился подвести к краю гибели всю империалистическую цивилизацию. Я считаю, объективно, мы были союзниками в борьбе с миром капитала.
       — Поразительно, в вас большевиках столько ненависти к жирующим буржуинам, что вы с чистым сердцем сотрудничаете с любым их врагом, пусть даже он, по совместительству, еще и протеже врага всего рода человеческого.
       Мсье Бриан завращал лопастями вытянутых рук:
       — Не так, не ненависть, а любовь к пролетариату подпирает нам диафрагмы! Впрочем, оставим эту скользкую тему, перейдем к конкретным понятиям. Мне нужен детальный доклад о происшествии в Швейцарии. Подробно — напишите, коротко — сейчас.
       — Фрицы подкинули нам пустышку, фальшивого Гейзенберга и изящно захлопнули мышеловку.
       — Где вы расстались с Соней?
       — На горнолыжном курорте, за нами гнались, прощание получилось стремительным.
       — Гм, от нее до сего дня нет вестей.
       Инженер затянулся дрянной немецкой сигареткой:
       — Опилками они их набивают? Что я должен сделать?
       — Что должен сделать, не знаю, а вот директивы дам. В Париже я подселю вас к изумительному члену французского Сопротивления, она принимает меня за своего. Не застревайте надолго, выезжайте в Лиссабон, там примите меры к возобновлению связи с американцами, выполняйте все их задания, живите нормальной жизнью, но будьте начеку, когда случится нужда, мы потревожим вас.
       «Чеке приспичит, нужник уж приготовлен, почему я не имею права добровольно аннигилировать?  Потому что тварь дрожащая», — Петр Петрович затушил просмоленный окурок в дверной никелированной пепельнице.
¶
       Бриан привез Гарина к залу «Мулен Руж».
       — У нас запланирован праздник плоти?
       — В искусстве убивать время парижанам нет равных, они органично балансируют на грани между галантной сентиментальностью и низменными страстями, но мы здесь для другого.
       Зал, набитый разлагающимися нуворишами, упоенными весельем последних дней, германскими обер и штаб-офицерами, их дамами, пудрой скрывающими изъяны телесные и душевные, не понравился Гарину, свыкшемуся с уединенными больничными помещениями. На сцене искрометно потрясали телесами глупые коровки, разукрашенные павлиньими перьями. Инженер, уткнувшись взглядом в стол, сосредоточился на рассыпанных по скатерти хлебных крошках.   
       Канкан отгремел, на сцену вспорхнуло маленькое тонкорукое щуплое создание в нелепом черном вязаном платье, со смешной прической, ярко намалеванным большим ртом. Зал неожиданно затопила глубокая тишина.
       — Шарман, — вожделенно произнес мсье Бриан.
       Гарин скептически усмехнулся.
       Женщина запела. Сочный, полный драматизма, отчаянно проникновенный голос клокотал под сводами: «А у нас, у девчонок, ни кола, ни двора. У верченых-крученых, эх, в кармане дыра. Хорошо бы девчонке скоротать вечерок. Хорошо бы девчонку приголубил дружок …».
       Инженер слушал луженую глотку и не мог понять, что это — вершина кича, или соединение божественной гармонии с пороком гордыни?
       Пение оборвалось.
       Гарин, как в бреду, забыв кто он, зачем здесь и, что вокруг, отбивал ладони аплодисментами в унисон с сотнями других, порождая овацию, грозившую перерасти в массовое безумие неукротимого экстаза.
       — Браво, Сесель! — дружно ревела аудитория.
       — Вега, Гарин, — тряс инженера мсье Бриан. — Идемте, вас ждет сюрприз.
       Они растворились в темном закоулке заведения, освещенном тускло-оранжевым светом далекой лампочки. Вырулив из лабиринта закулисных переходов, мужчины перевели дух перед гримерной Пташки Сесель. Советский резидент, как факир, из-за фалды сюртука достал помятый букет.
       Дверь им открыла сестра шансонетки Симона Берто:
       — Быстрее, сейчас здесь станет людно.
       Гости спрятались за невероятных размеров корзину с цветами, откуда нарочито торчала записка: «От офицеров полка «Фюрер» дивизии СС «Рейх». Девушке, которой любят больше всего на свете».
       В гримерку ввалилась группа разнузданного офицерья, ожерельем потных тел окружавшая Сесель. Старший по званию шмякнулся в единственное кресло:
       — В вашем лице, мы славим все виноградники Франции, где восхитительные лозы вьются прямо под нашими сапогами! Виват, Пташка! (202)
       — Хайль, Сесель! — немецкие победители разом выкинули вперед руки в римском приветствии. Сесель засмеялась, сквозь ее чистый смех Гарин различил неисчерпаемый запас душевного богатства.
       — Моя песня, это рассказ, через который я для вас, публики, воплощаю любовь. У меня все разрывается внутри, а публика не замечает, как под дых получает то, о чем я пою. 
       Пригнув нарядные бутоны, Гарин с тревогой наблюдал, как в уборную забредали все новые поклонники, усиливая духоту в замкнутом пространстве.
       — Господа, умоляю, не напирайте, иначе стены не выдержат! — вопила Берто. — Будет продолжение концерта, ступайте на места!
       — Равнение на Пташку, марш на сцену! — орал старший офицер, толкая зевак вон.
       Почитатели схлынули, ушла и Сесель. Берто протянула связку ключей Бриану:
       — Поезжайте в ее дом на площади Марсо, я скажу ей о вас.
       — Собственно, мне там делать нечего, мсье Вега нужна крыша над головой на непродолжительное время.
       — Все устроим. Мсье, если Сесель ночью вернется не одна, не обессудьте, займите платяной шкаф. Ну, идите, идите.
       Агенты ГРУ через черный проход покинули разудалый «Мулен Руж».
       Дабы никого не обременять своим присутствием Петр Петрович сразу устроился в шкафу. Шкаф таковым не являлся, это была изрядно просторная гардеробная комната, вдоль стен болталось несколько основательно заношенных черных платьев, штопанных пальтишек. Один из углов занимала стопка фиолетовых мужских свитеров. Под потолком на полках сушилась обувь, но не парами, а как-то так, в разнобой. Курить из-за отсутствия вентиляции было невозможно, и Гарин уснул.
       Он вышел поутру. Инженер заметил следы ночной оргии во многих шикарно отделанных комнатах особняка, но все они оказались пусты. Покинутой выглядела огромная спальня, заставленная антикварной мебелью. Гарин пробрался на кухню, особенно пострадавшую и, очевидно, бывшую эпицентром попойки. Изобилие откупоренных недопитых бутылок шампанского, масса икры, гибнущей на столе, подкрепляли такой вывод. Позавтракав тем, что подвернулось под руку, инженер продолжил экскурсию. Он обнаружил хозяйку спящей в тесном чуланчике, предназначенном для консьержки. Взъерошенные волосы закрывали лицо Сесель, из-под простыни свисала заячья лапка. Загустевший тяжелый аромат ночных бульваров Парижа пропитывал комнату высоким градусом алкоголя. «Она поет о любви, что она в ней смыслит, жалкий комок нервов, регулярно омываемых спиртным? Любовь! Любовь требует ежедневного ухода. Рожденный без любви и выросший без нее, как может знать ее, тут неувязка какая-то». Гарин растворил форточки, табачный дым, забившийся под мебель, понемногу вытягивался. Инженер развернул простыни. Фигурку Сесель перекручивало сбившееся пыльное платье. Он выудил телесную оболочку девушки из тлетворного балдахина, взял нардового масла, смазал ей ноги и оттер своим носовым платком. Сесель пробудилась.    
       — Извращенец, — протянула она нараспев.
       — Да не брыкайся ты, грязь от тебя сдираю, покроешься струпьями и сгниешь заживо, — припугнул для острастки Гарин.
       Упоминание о струпьях привело Сесель в панику:
       — Вы доктор?
       — Я человек, владеющий ключом к вечности.
       Сесель глубокомысленно сдвинула стрелки бровей:
       — Я точно не в психушке?
       — Ты дома.
       — Раз так, добудь мне чего-нибудь выпить.
       — Я отнесу тебя в ванну.
       Разгоняя клубы хмельного тумана в ее голове, Гарин отпаивал Сесель кофе, заставил съесть круассан. 
       — Где собираешься спать? — спросила певичка.
       — Твоя сестра отвела для меня шкаф.
       — Тогда проваливай к черту, или ночуешь в моей кровати или аu revoir. Я не могу, когда в доме нет мужчины. Это хуже, чем день без солнечного света. Без света, в принципе, можно обойтись — есть электричество, но дом, в котором не висит где-нибудь мужская рубашка и не валяются мужские носки, галстук — это убивает. Для начала я должна испытать тебя в постели, там я узнаю о тебе за день больше, чем за месяцы задушевных бесед, там вы не врете!
       Экзамен прервался через сутки, появилась Берто.
       — Вот, что я скажу тебе Симона, в доме все нужно переменить, позвони дизайнерам, пусть приступают сегодня же. И купи оранжевой шерсти, я вяжу новый свитер.
       — Ты кого-то себе завела, кто он?
       — Я влипла по пояс, просто втюрилась. У него ясные голубые глаза и романтическое имя: Карлос Вега.
       — Сесель, он избегает гестапо.
       — Война когда-нибудь кончится. Его нужно приодеть, я пробегусь по бутикам, до вечера.
       Перед ужином заботливая Сесель вывалила на ковер дюжину полосатых сорочек, кипу желтеньких носков, малиновых галстуков, костюм фиолетового цвета, две пары туфель из крокодиловой кожи очень маленького размера.
       — Ты уверена, что ботинки мне в пору? — сомневался Гарин.
        — Большие лапы — куриные мозги! Обувай, они тебе как раз.
       Жаль обижать Пташку, инженер, поджимая пальцы, засунул стопу в ботиночек.
       — Ты готов?
       — Опять?!
       — Это после, сейчас идем во «Флор», я покажу тебя знакомым.
       «Флор» оказалось заведеньицем так себе, но в атмосфере витал вирус, сопутствующий богемным притонам. С Гариным здоровались, тут же забывая, кто он, и сам он запутался кто тут из них Морис Шевалье (203), Саша Витри (204) или Фернандель (205). С женщинами было проще, кроме Сесель и Симоны к их кружку примкнула Коко Шанель.
       — Как твой фильм? — спросила Сесель человека с лошадиной мордой вместо лица.
       Подергав отвисшими щеками, он ответил:
       — Им что-то не понравилось, на меня настрочили отрицательную рецензию.
       — Не угодил своим покровителям, — Сесель ловко опрокинула рюмку.
       — Хочешь назвать меня коллаборационистом? Мы все легли под немцев и ты, и он, и я, и Коко, все, вся Франция.
       — Не все, — заступилась Берто. — Коко спит с немцами ради удовольствия, Шевалье поет Гитлеру от страха, а моя Пташка использует их…
       — Обойдемся без натуралистических подробностей ваших вечеринок, — сострил «морда».
       — Да, Сесель не избегает господ из СС, но взамен ей удается спасать людей из беды. Ухажеры в черном возят ее на прогулки по концентрационным лагерям, Пташка снимается в окружении узников, лица людей с групповых снимков увеличивают, и такие фотографии используют на поддельных документах для беглецов.
       — Как изощренно, — Коко под столом положила свою пятку на колено инженера.
       — Ты можешь себе представить — насколько для них любовь превратилась в гигиену здоровья. Они берутся за дело, раз-два, раз-два, быстро, плохо — и на боковую, — срывающимся нетрезвым голосом рассказывала Сесель.
       — Ты не изобретательна, — рассмеялась Шанель.
       — Встречаются типы, для которых раз ты француженка и парижанка — должна выполнять любые фантазии, которые тебе неприятны; у них глаза на лоб лезут, когда ты отказываешься.
       — Попробуй, вдруг это райское наслаждение? — Коко ступней ощупала пах Гарина.
       — Мы все совершаем ошибки, но Господь учит жалеть и прощать, — Шевалье щедро разливал вино по бокалам. — Кто бы ни выиграл в этой чужой войне, нас помилуют.
          — Ошибки священны, я никогда не пытаюсь исправлять их, — Гарин развел колени, и нога Коко провалилась. Шанель зажмурилась, ударившись косточкой об пол.
       — У тебя, Сесель, отсутствует вкус и в одежде, и в любовниках, ты вечно выбираешь мужланов, — слова Коко переливались гневом.
       — Из-за чего сыр-бор, девочки? — основательно набравшегося Витри вело на примирительное общение. — Когда я соглашаюсь на роль, где-то внутри меня происходит химическая реакция. Образ раз-раздр, рождается постепенно, начинает жить во мне, стучит ножками, переворачивается, а я не вмешиваюсь, не вмешиваюсь и все тут.
       — Вы — артисты постоянно мельтешите у нас перед глазами туда-сюда, туда-сюда, присваивая себе право, развлекая, поучать доверчивую публику, моделируете стереотипы поведения, лепите из себя кумиров, но, позвольте, на поверку выясняется, что в своем большинстве вы назойливые аморальные типы, чей жизненный пример, скорее, пагубен для неокрепших умов. Ваш отец дьявол и вы исполняете его прихоти, а он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо он лжец и отец лжи, — Гарин убавил пламя во взгляде, уже жалея рассыпанный попусту бисер.
       — Вероятно, здесь вместо вина пьют уксус, от которого после мучает изжога! — Коко поднялась. — С меня довольно ханжеского брюзжания. — Она унесла с собой тончайший запах дорогих духов.
       В дребадан пьяная Сесель, теряя контроль над собой, принялась петь под хохот невольных слушателей. 
       — Во, пародирует! Не отличишь от Эдит Пиаф (206)!
       Посиделки перетекали в скандал, сообразно количеству выпитого.
       Гарин выволок Сесель на улицу вместе с барменом, в которого она хватко уцепилась.
       — Мадам, не хулиганьте, я на работе!
       — Возьми меня, я твоя! — орала перегаром ему в лицо Пташка.
       — Вега, увозите ее, я рассчитаюсь, у меня ее чековая книжка, — подоспела на помощь инженеру Берто.
¶
       — Что нашло на тебя? — спросил утром Сесель Гарин.
       — Не превращайся в зануду, моя голова может лопнуть от этого. О, меня тошнит.
       — Выпей содовой, и два пальца в рот, я поставлю ночной горшок.
       — Ты хлопочешь обо мне лучше, чем родной отец, что если я и впрямь начну почитать тебя?
       — Не упрямься, малышка, тебе станет легче.
       — Ставь скорей.
       Ее вычистило.
       — Если что-то и можно выкинуть из моей нынешней жизни, так разве саму себя.
       — Жизнь может быть разнообразной: интересной или скучной, как мы ее представляем.
       — Наши желания спасают нас от скуки, но, когда знаешь, что тебя ничто не проймет, остается только саморазрушение.
      — Сколько тебе лет?
       — Двадцать восемь, но жизнь свою я уже давно прожила.
       Гарин нашарил в кровати заячью лапку.
       — Зачем тебе обрубок лапы?
       — Карлос, это мой талисман, на счастье.
       — Чудно.
       — У нас заболел исполнитель, в замену предложили итальяшку из Марселя Ливи. Сначала он показался мне заносчивым противным мальчишкой…
       — Сейчас?
       — Я увидела, как он танцует, такая экспрессия чувств.       
       — Ты танцевала с ним?
       — Да. Когда мы двигались вместе, я казалась себе необыкновенно красивой, в его руках я таю как снег, позовет такой мужчина, все брошу, пойду за ним.
       — Нет, ты не пойдешь за ним. Сперва, приручив, будешь опекать как наседка, а после отвергнешь.
       — Может и так, от мужчины нужно уйти до того, как он подумает: не уйти ли ему.
       — На неделе я уезжаю в Лиссабон.
       — Чтобы не забыть тебя, я сочинила песенку, первый раз, я, ведь, даже нот не знаю, она будет называться «Жизнь в розовом свете». Когда услышишь ее, знай, я пою для тебя.
       — Сесель, глаза у меня не голубые, а черные.
       — У всех, кого я люблю глаза голубые.

(201 - Явление нарушения условий фокусировки в реальных линзах.)
(202 - Начиная с мая 1940 года, Французская республика практически потеряла свое значение как фактор мировой политической системы. Майско-июньский разгром лишил ее положения мировой державы, компьенское перемирие фиксировало расчленение страны: северные и часть центральных департаментов вкупе с Парижем вошли в зону немецкого отчуждения, около трети французской территории определили под мандат режима маршала Петэна со столицей в городе Виши. Вишистская Франция неизбежно превратилась в сателлита Германии. Жизнедеятельность обширных французских колоний была парализована: Индокитай стал призом Японии, вся экваториальная (черная) Африка присоединилась к движению генерала де Голля. Правительство Виши с трудом контролировало ситуацию в Северной и Западной Африке, в Сирии. Де Голль и его организация «Свободная Франция» (позже «Сражающаяся Франция») позиционировали себя борцами за независимость Франции и антагонизировали с коллаборационизмом правительства Виши.  В самый трудный для Англии 1940 год де Голль во всеуслышание поддержал Великобританию и перевел свою штаб-квартиру в Лондон. Англичане истратили на новоявленного союзника с 1940 по 1943 годы не менее 70 миллионов фунтов стерлингов. Соединенные Штаты долгое время отказывались замечать долговязую фигуру де Голля, претендовавшего на звание полномочного представителя Франции, предпочитая иметь дипломатические и экономические сношения с Виши даже после вступления в войну с Германией.
       В январе 1943 года на встрече в Касабланке в свете готовящейся высадки союзников в Северной Африке возник вопрос о французском будущем. Американцы ставили на одиозного адмирала Дарлана (второе лицо в Виши) и генерала Жиро, имевшего влияние на французские военные силы в Алжире, англичане симпатизировали де Голлю. В результате, объединенный французский совет составили из представителей лондонских и алжирских французов. В Касабланке достигли соглашения о вооружении французских дивизий общей численностью до 250 тысяч бойцов. Так американцам пришлось осуществлять программы восстановления французской боевой силы, хотя они не помышляли о возрождении Франции в качестве полноценной державы, выдвигая в лидеры удобных, безынициативных в политическом смысле военных руководителей. Британцы, напротив, защищали де Голля, видя в нем соратника по воссозданию мощи Западной Европы, где Франция обязательный партнер, а не низведенный до положения управляемой американской военной администрацией страны. Здесь лежат исторические корни «западноевропейской интеграции». Вот, что позже писал в мемуарах де Голль: «Уже присутствие в этом кругу избранных государств (США, СССР и Китая) Англии зачастую казалось им (Соединенным Штатам) неуместным, несмотря на то, что Лондон всячески старался ни в чем не перечить Америке. А как мешала бы там Франция со своими принципами и своими руинами! … Вашингтон старался сколь возможно дольше рассматривать Францию, как поле, оставленное под паром, а на правительство де Голля смотреть как на явление случайное, неудобное и, в общем, не стоящее того, чтобы с ним считались… Англия не позволяла себе такой упрощенной оценки положения. Она знала, что присутствие, сила и влияние Франции будут завтра, так же как это было вчера, необходимыми для европейского равновесия».
       В 1944 году Временное Правительство де Голля, вопреки настойчивым демаршам Америки и молчаливо сочувствовавшей из-за ее спины Британии, официально признали эмигрантские правительства Чехословакии, Польши, Бельгии, Люксембурга, Норвегии и Югославия. Факт тайной фронды европейских стран против США впервые обнаружил себя. 11 ноября 1944-го Советский Союз выступил инициатором приглашения Франции в Европейскую Совещательную комиссию в качестве полномочного и постоянного члена.
       Столкнувшись с единодушным отрицанием своей позиции, Рузвельт изменил мнение о месте Франции в послевоенном мире, он согласился с Черчиллем в феврале 1945-го предоставить Франции место в Союзной контрольной комиссии в Берлине, кроме того Францию позвали на Сан-Францисскую конференцию, созываемую для принятия устава Организации Объединенных Наций, как одну из стран-основательниц.)
(203 - Французский артист, в годы оккупации сотрудничал с немцами, пел для Гитлера, в 1950-е был обвинен в коллаборационизме.)
(204 - Актерский мэтр. В 1950-е также был обвинен в связях с гитлеровцами.)
(205 - Французский комик, немецкие власти позволили ему снять фильм в качестве режиссера. Получил низкую оценку фашистского критика, что спасло его в 1950-е годы от осуждения в пособничестве нацистам.)
(206 - Эдит Джованна Гассион, 1915-1963гг, французская певица.)

*       *       *
       В Лиссабоне Гарин добился аудиенции в посольстве США у военного атташе. Офицер, явно озабоченный дефицитом времени, услышав цифры пароля, уставился на инженера, как будто перед ним открылась доисторическая окаменелость.
       — Мистер Борк, кажется?
       — Да, сэр.
       — Оставьте ваш рапорт, из Португалии никуда не отлучайтесь.
       — Везде одно и тоже.
       — Простите?
       — Так, сорвалось, лично к вам это не относится.
       О Борке долго не вспоминали. 18 августа 1944 года он получил приказ явиться в расположение 7-ой американской армии (207). Петр Петрович прибыл в войска 22 числа в районе городка Монтелимар. Инженера определили при штабе генерала Патча (208). Находясь в обозе, Гарин в бинокль наблюдал за отчаянной контратакой немецких танков, смявших 36-ую американскую дивизию (209). «Первоклассные вояки!» — оценил германцев Гарин.
       До Дижона, где соединились южные и северные силы вторжения (210), Гарин добирался на «виллисе» в составе штабной колонны 7-ой армии. В Лионе к нему в машину попросился Ханс фон Хальбан.
       — Садитесь, коллега, — Гарин предупредительно потеснился.
       — Мы знакомы?
       — Я читал о вас, вы работали с Жолио-Кюри. Моя фамилия Борк, я из Чикагского университета. Куда путь держите, если не секрет?
       — К чертям всяческие секреты, сыт по горло. Под покровом таинственности желают делать из нас болванов.
       — Глотните колы, о ком вы так горячо?
       — О вас, наших старших братьях, американцах.
       — Я гражданин Аргентины, пока что.
       — Тем лучше для вас, — француз принял из рук инженера бутылочку с прохладительным напитком. — В сорок втором нас, эмигрантов-ядерщиков, всем скопом включили в Канадскую секцию манхэттенского проекта. Американцы тогда из кожи вон лезли, чтобы заполучить наши знания. Когда пирог испечен, они и не помышляют поделиться им с союзниками, ни с англичанами, ни с французами. 
       — Вы забыли о русских и китайцах.
       — Их ученые не участвовали в проекте, как мы. Я поставил в известность Гроувза, что считаю необходимым рассказать о нашей работе во Франции.
       — Генерал согласился?
       — Куда там, но остановить меня, он не властен.
       — Круг посвящаемых в ядерные таинства ширится.
       — Борк, об этом скоро пронюхают многие, следующей весной все будет готово для испытания заряда.
       — Пожалуй, да, бомба обстоятельный факт в деле мира. Как вы думаете, если произойдет утечка информации об атомном оружии, насколько это девальвирует изобретение в политическом смысле?
       — Ни на сколько, до тех пор, пока реальная физическая монополия на него сохраняется у Штатов.
         — Вы намеренно хотите разрушить монополию?
       — Сосредоточение абсолютного преимущества в одних руках превратит новый мир в старый ад, требуется противовес.
       — Хотите еще колы?
¶
       В сентябре Гарину вручили депешу от самого Гроувза. Его направляли в особое разведывательное подразделение «Алсос» (211) и, как добровольно вступившего в армию США, оформили капитаном сухопутных сил.
       Главным научным советником «Алсоса» был голландец, доктор Гудсмит, известный физик-экспериментатор, имевший в качестве хобби практику участия в уголовных расследованиях:
       — Мистер Борк.
       — Мистер Гудсмит.
       — Печально, что вы не изловили Гейзенберга.
       — Мне и самому печально.
       — Приколите к френчу белый значок «Альфа», он выдает в нас сотрудников «Алсос».
       — Каковы ваши планы?
       — Перед нами Германия, там все и узнаем.
       16 ноября французская 2-ая бронетанковая дивизия 7-ой армии США вошла в Савернское ущелье в Вогезах и 23 ноября с боями освободила Страсбург. Французы ликовали, союзники располагались вдоль Рейна — от Карлсруэ до точки южнее Страсбурга и далее от Мюлуза до швейцарской границы — вот только глубокий Кольмарский карман, между этими участками по-прежнему твердо удерживала немецкая 19-ая армия генерала Визе.
       В Страсбурге Гудсмит и Гарин разыскали дом немецкого физика Вайцзеккера и немедленно завладели его кабинетом. Электричество не работало, разведчики читали записки немца «Ураниум ферайн» при свете коптящей свечи. В соседней комнате крепкая матершина резавшихся в карты солдат их подразделения мешалась с жизнерадостной музыкой оркестра Глена Миллера.  К утру загадки поблекли, немцам не хватало мощности установок для производства плутония и урана 235. Гарин позвонил в Вашингтон.
       — Борк, возможно, работы ведутся где-то еще. Передайте трубку Гудсмиту.
       — Сэр! — заорал в мембрану Гудсмит. — Расклейщик плакатов может возомнить себя военным гением, продавец шампанского может замаскироваться под дипломата, но подобные люди не имеют достаточно интеллекта, чтобы уразуметь возможности атомной энергии.
       — Меньше слов, продолжайте поиски реактора.
       — Есть, сэр.
       Вайцзеккер упоминал, что Гейзенберг построил зимой 1943/44гг. небольшой реактор в Институте Далема, используя три тонны урана и тяжелой воды. Лабораторию замаскировали, она помещалась в бывшем пивном предприятии близ Штутгарта на склоне Швабских Альп. Поиски группы «Алсос» затормозило положение, создавшееся на Западном фронте в декабре 1944-го — феврале 1945-го.
       Издыхающий Рейх, как неожиданно оживающий в конце дешевого голливудского фильма маньяк, 16 декабря нанес по союзникам мощный удар в Арденнах в общем направлении на Брюссель и Антверпен, грозя рассечь силы англо-американцев надвое, лишить их путей снабжения. Пугала реальность повторения немецкого триумфа образца 1940-го года.   
       Энергично развивающаяся операция стала давать сбой в конце декабря. 26 декабря — 2 января сражение за Бастонь перемололо германцев.
       Союзники, переоценив масштабы немецкого наступления, перебросили часть сил из Эльзаса и Лотарингии в район Арденн. Генерал-полковник Иоганнес фон Бласковиц командующий немецкой группой армии «С» воспользовался сумятицей в умах противника и 1-го января 1945 года атаковал 7-ую американскую армию. Американцы отступили от Карлсруэ, оголяя северные подходы к Страсбургу. Опасаясь потрясения в динамичном сознании французов, которое могла вызвать весть о потере Страсбурга, де Голль требовал от Эйзенхауэра (212) любой ценой отстоять город. Эйзенхауэр отдал соответствующую директиву генерал-лейтенанту Джейкоба Лоуксу Диверсу командующему союзной 6-ой группой армий, куда входили 7-ая армия Патча и 1-ая французская армия.
       Гулкая артиллерийская какофония, к которой за последние сутки все привыкли, замолкла. Тишина имела привкус тревожной неопределенности. С безлюдных улиц Страсбурга исчезли бродячие собаки, облезлые коты перестали голосить, выпрашивая питание. Самую большую неуверенность привносило отсутствие каких-либо войск в округе. На КП танкового полка, убывшего ночью в неизвестном направлении, Гарин, Гудсмит и сержант Эпс растолкали двух спящих связистов. Дырявая фанера в оконной раме не смогла скрыть заиндевевший «шерман» (213) в проулке около моста через канал, огибающий город с севера.
       — Где ваши? — спросил Гарин капрала-связиста.
       — Срочно выдвинулись на север к Гамбсхайму. Ждем, когда за нами придет машина.
       Зуммер полевого телефона доказал, что они не одни на пустой планете.
       — Здесь Фокстрот-3, слушаю. Не знаю, сэр… Рядом стоит какой-то офицер… Да, сэр. Вас. — Капрал перевел чистый, не замутненный сомнительными ценностями, которое выработало человечество взгляд на Гарина.
       — Капитан Борк, армия США, разведгруппа «Алсос».
       — Генерал-лейтенант Диверс, что у вас происходит, какая обстановка?
       — Полный штиль, как в центре тайфуна.
       — Какими силами располагаете?
       — Отделение морских пехотинцев и двое сонных связистов отсутствующего танкового полка.
       — Капитан Борк, приказываю, собрать все, что есть в городе под свое командование и организовать оборону Страсбурга с северного направления. От вас требуется продержаться не более четырех часов, на подмогу идут части Первой французской армии. На авиацию не рассчитывайте, погода нелетная.
       — Генерал, осмелюсь доложить, наша группа подчиняется министру обороны лично.
       — Я отвечу перед министром, если нужно перед президентом и перед Конгрессом, выполняйте приказ.
       — Что ж, извольте, сэр.
       — Почему отвечаете не по уставу?
       — Я не кадровый военный, сэр, я инженер.
       На другом конце провода бросили шипящую змеей трубку.
       — Всё слышали?
       Люди молчали.
       — Капрал, что с танком?
       — Он не на ходу, но стрелять может.
       — Сержант, видите мостик через канал?
       — Да, сэр.
       — Заминируйте его фугасами из танка. Танк замаскируйте строительным мусором. Вы двое, наладьте связь с французами. Я пока поброжу вокруг, может еще кого встречу.
       В южном предместье Гарин наткнулся на похоронную команду 6-го корпуса, пребывающую в жесточайшем похмельном состоянии.
       — Орлы с берегов Потомака (214), настал ваш черед удобрить местную почву, тот, кто выживет, вернется домой в неувядающем ореоле славы!
       — У нас нет оружия, сэр.
       — Добудете в бою или подберете у павшего товарища. Прихватите кирки и лопаты, за мной.
       Эпс, порыскав в ближайших кварталах, привел двух французов, способных воевать.
       — Как тебя звать, Эпс? — Гарин раскрыл перед сержантом пачку «кэмэл».
       — Спасибо, сэр, я курю свои. Кортни.
       — Кортни, похоронщиков посадим в траншею прямо напротив съезда с моста, дай им две винтовки, я отдам свой смит-и-вессон. Пусть шумят, привлекают к себе внимание. Своих рассади справа и слева, бейте с близкой дистанции с флангов кинжальным огнем.  Французов спрячем под мостом, по твоему сигналу они приведут в действие фугасы, заложенные в опорах. Раньше времени себя не обнаруживать. Я буду стрелять из танка. С собой возьму связиста, капрал с Гудсмитом останутся в тылу. И запомни — чаще меняй позиции.
       — Можно вопрос, сэр?
       — Ну?
       — Страсбург, это Франция или Германия?
       — Теперь здесь Америка, парень.
       Немцы подошли лихо. На другом берегу канала на набережную влетели две мотоциклетки и следом бронетранспортер. Не снижая скорости, они мчались к мосту. Гарин поймал в прицел грязно-зеленый лоб бронетранспортера, долбанул фугасным снарядом. Машина опрокинулась поперек дороги. Спереди, не высовываясь из-за бруствера, палили в воздух похоронщики. Кортни срезал мотоциклистов пулеметной очередью.
       Прелюдия состоялась, продолжения ждали недолго. На том берегу выползли два «бенгальских тигра» (215) в сопровождении редкой пехотной цепи. Из глубины эшелона атакующих позиции гаринцев принялись обрабатывать восьмисантиметровые минометы. Мины кучно рыхлили траншею похоронщиков, танки бегло молотили по постройкам вокруг моста. Их снаряды все ближе ложились к заваленному битым камнем «шерману».
       Казенная часть дула звонко лязгнув, отскочила назад, посылая снаряд в ближайший «тигр». Кумулятивная струя прожгла панцирь немца. Внутри бронированного монстра от тысячеградусной температуры рванул боекомплект, оторванная башня танка упала в десятке метров от мертвой машины.
       Второй «тигр» засек Гарина. Опытный экипаж произвел опережающий выстрел. «Шерман» основательно тряхнуло, инженер стукнулся головой о металлический угол, свет кончился.
       На мосту «тигр» пропустил пехоту вперед. Американцы, позволив фигуркам в узких шинелях достигнуть середины моста, открыли по ним шквальный огонь. Танк орудием и пулеметами колошматил по гнездам американцев, кроша все подряд в мелкий винегрет. Эпс, успевший закатиться в зияющую дыру подвала разбитого дома, не стрелял. Залегшая посреди моста немецкая пехота, не встречая более сопротивления, побежала вперед, стрекоча автоматами. Танк выехал на переправу, стараясь не отставать от царицы полей. Сержант пустил ракету, призывая французов исполнить долг. Мост содрогнулся, треснул в двух местах и «тигр» вместе со средним пролетом, пробивая тонкий ледок, ухнулся в воду.
       Гарин выбрался из дымящегося «шермана», когда Эпс огнем пулемета расправлялся с группой немцев, прорвавшихся на их берег.
       Инженер слонялся по развороченной траншее среди искромсанных трупов похоронной команды.
       — Борк, вы целы? — спросил Гудсмит, вытирая платком иссеченное осколками кирпича лицо.
       — Мой револьвер, вы не видите его?
       — Револьвер? Шут с ним, лучше объясните, почему мы сразу не разрушили мост, зачем эта мясорубка?
        — Они перешли бы канал западнее и тогда нам крышка. Время, мы украли время, без него у них не будет победы. Приковылял Эпс, бережно поддерживая перебитую руку.
       — Кортни, найди мой смит-и-вессон, очень прошу тебя.
       — Сэр, если фрицы зашевелятся опять…
       — У нас остались живые?
       — Пит где-то кричал.
       — Всех сюда, искать мой револьвер.
       — Боже, он контужен, — смекнул, наконец, Гудсмит. — Эй, вы! — позвал он капрала. — Держите капитана, будем закругляться, от нас уже ничего не зависит.
       Измотанная марш-броском французская колонна подоспела в срок. Из штабной машины спрыгнули подряд два генерала: Патч и командующий 1-ой французской армией Жан Мари Габриэль де Латра де Тассиньи.
       — Спасибо, от всей Франции спасибо, за спасенный Страсбург. Капитан Борк, я представлю вас к ордену «Почетного легиона», — двойной аристократ изысканно пожимал кисть Петра Петровича.
       — Борк, я считал вас заурядной тыловой крысой, а вы героическая личность, — Патч выудил из лабиринтов кармана медаль «Серебряная звезда». — Она ваша, я похлопочу о досрочном присвоении вам очередного воинского звания.
       — Не трудитесь, генерал, война кончится быстрее, чем придут бумаги.
       — Вы контужены, вам нужно лечиться.
       — Нам всем нужно лечиться.
 ¶
       К концу января напряжение на Западе ослабло (216).  Соотношение сил в феврале было таковым: союзники — 4859 тысяч человек, 37 тысяч орудий, 11, 3 тысяч танков, 11,7 тысяч самолетов; немцы — 1820 тысяч человек, 30 тысяч орудий, 2 тысячи танков, 1 тысяча самолетов.  Лавина союзников вторглась в Германию. С 8 февраля по 10 марта англо-американцы очистили Рейнскую область. В 20-х числах марта началось массированное форсирование Рейна. 28 марта — 18 апреля произошла последняя крупная операция на Западе — окружение в Руре трехсот тысяч деморализованных немецких солдат из группы армии «В» генерал-фельдмаршала Моделя. 25-го апреля войска 1-ой армии США встретились на Эльбе с частями советского 1-го Украинского фронта, тысячелетний Рейх разлетелся вдребезги.
       В последней декаде апреля группа «Алсос» нашла в пещере под Тюбингеном в Тюрингском лесу центр германских ядерных исследований. В феврале 1945-го Гейзенберг лихорадочно сокращал расстояние до американского проекта «Манхэттен». Ежедневно из леса доставляли уран, работы не прекращались ни днем, ни ночью. Канонада русской артиллерии на улицах Берлина поставила безоговорочный крест на немецкой ядерной программе, не допуская ни единого шанса на спасение нацистской Германии.

(207 - 15 августа 7 армия, составленная из 6-го американского и 2-го французского корпусов с приданной ей воздушно-десантной дивизией, произвела морскую и воздушную высадку на Лазурном берегу между Грасом и Каном.)
(208 - Александр Патч, генерал-майор, командующий 7-ой армией.)
(209 - Американцы, двигавшиеся от Средиземного моря на север колоннами по двум параллельным дорогам, окружили в долине Роны 19-ую гитлеровскую армию под командованием Фридриха Визе (семь пехотных и одна танковая дивизии). Немцы, потеряв 15 тысяч пленными, около 4-х тысяч единиц военной техники — танков, орудий, грузовиков, с боем прорвались из котла.
Всего за 14 дней непрерывного наступления союзники в южной Франции продвинулись на 280 км, как следует распотрошив 19-ую немецкую армию (Визе потерял 316 орудий из 1481, 32211 человек только пленными, при этом американцы не досчитались 7274 человек (1395 убитые). Французский 2-ой корпус, проводивший операцию по захвату Тулона и Марселя, пленил еще 47717 солдат и офицеров Вермахта, потеряв 1300 убитыми и 5000 раненными и пропавшими без вести.
       К концу августа юг Франции был освобожден от германской оккупации.)
(210 - Вторжение западных союзников в Европу началось на севере Франции в Нормандии 6 июня 1944 года. В войсках Антигитлеровской коалиции числилось около миллиона бойцов (две трети были американцы) на вооружении они имели 6000 танков, до 15000 орудий, 10859 самолетов. Немцы смогли непосредственно противопоставить десанту 526000 личного состава при 2000 танках, 6700 орудиях, 160 самолетах. Бои за расширение плацдарма продолжались до 24 июля. 25-31 июля американская 1-ая армия, атаковав немецкие укрепления западнее Сен-Ло, прорвала здесь оборону. Наступление успешно развивалось до начала сентября.
       23 августа парижане, понимая, что час освобождения близок, подняли восстание. 25 августа Париж занял 5-ый американский корпус, в авангарде которого поспешала 2-ая танковая французская дивизия генерала Жака Филиппа Леклерка.
       11 сентября западнее Дижона формирования союзников из Нормандии сомкнулись с наступающими от пляжей Лазурного Берега.)
(211- Спецгруппу «Алсос» создали осенью 1943-го года, перед ней ставилась задача определить, до какой степени продвинулись немцы в атомных исследованиях.)
(212 - Дуайт Эйзенхауэр, командующий американскими вооруженными силами в Европе, будущий президент США.)
(213 - Американский средний танк.)
(214 - На реке Потомак находится столица США г. Вашингтон, федеральный округ Колумбия.)
(215 - Немецкие тяжелые танки, их название ошибочно перевели, как «королевские тигры».)
(216 - Немцы начали переброску 6-ой танковой армии СС (8 дивизий, 800 танков) на советско-германский фронт, трещавший по всем швам. Отныне Западный фронт снабжался по остаточному принципу. Из резерва германское командование отправило против союзников 291 танк, против русских 1328 машин.)

*       *       *

      16 июля 1945 года Петр Петрович Гарин вернулся в дом Урсулы Борк. В тысячах милях их воссоединение приветствовало ослепляющей вспышкой рукотворное светило, затмившее на мгновенье одинокое величие СОЛНЦА. В бетонном бункере на секретном полигоне в пустыне Аламогордо Оппенгеймер с кучкой избранных свидетелей наслаждались зрелищем космического масштаба. Буря человеческого восторга сменила шквал ужасных перевоплощений матери-материи, насилуемой ядерным взрывом. Научный руководитель проекта, спрятав глаза за защитными стеклами очков, с нероновым рвением декламировал стихи из индийского эпоса Багавад-Гита: 
       — «Если сияние тысячи Солнц
       Одновременно зажжется в небе,
       Это будет великолепнее Моего Могущества.
       Я приду Смертью, Разрушителем Миров».
       Сбылось?
       Гроувз почесал затылок:
       — Акры оплавленного песка еще не результат, главное испытание впереди, значение имеет только боевое использование оружия.
       — Песком и дивным сиянием вам не затмило очи? Стальная вышка, что в полумиле от места взрыва буквально испарилась.
       — Мы воюем не с ржавыми металлоконструкциями, а с фанатичными японцами.
       — Генерал, любой фанатизм можно выбить из башки нашей бомбочкой. Надо смелее ставить эксперимент, расширить подопытную базу, сбросьте ее на крупный объект и убедитесь в торжестве разума.
       — Не боитесь обагрить кровью свои руки?
       — Пустое беспокойство. После все пойдут в душ.
       — Я передам президенту ваши слова.
       Шифровка со скоростью электрического тока в проводах достигла Потсдама. (215) Стимсон зачитал Трумэну секретную телеграмму: «Операция проведена утром. Обследование еще неполное, но результаты кажутся удовлетворительными и уже превосходят ожидавшиеся. Довольный доктор Гровс возвращается завтра. Буду держать вас в курсе происходящего».
       — Пишите, — приказал Трумэн. — Посылаю свои поздравления врачу и его клиенту. (216)

(215 - С 17 июля по 2 августа 1945 года здесь в пригороде превращенного в руины Берлина проходила конференция держав — победительниц над Германией. Советскую делегацию возглавлял И. В. Сталин, американскую — президент Трумэн (Ф. Д. Рузвельт скончался 12 апреля 1945-го года), англичан представлял сначала Черчилль, а с 28 июля новый премьер-министр Великобритании Эттли (народ Англии не переизбрал лиса Уинстона на новый срок).)
(216 - Проект «Манхэттен» едва ли не самое крупное научно-промышленное предприятие в истории человечества. Менее чем за три года США потратили 2 млрд $ (в ценах 1940-х годов). Прямо или косвенно было задействовано 200 тысяч человек, построено 37 объектов в 11 штатах и в Канаде.)


ГЛАВА 8
Порочное волшебство Слонима

       С моря грузными скачками, оглушая допотопными раскатами грома, надвигалась гроза. Ее душное дыхание вжимало в песок заколдованный сном рыбацкий поселок, спутанный клубком кривых улочек. Ослепленные ставнями домики тихонечко перешептывались, ожидая яростного гнева стихии. На Провинстаун (217) наваливалась нежданная непогода.
       Петр Петрович закрыл жалюзи, отгораживаясь от хлеставших дробью в стекло песчинок, взвихренных шаркающим по пятидесятикилометровому пляжу шквалом:
       — Буря небо мглою кроет, то, как зверь она завоет, то заплачет. Как дитя. М-да-с.
       Напольные часы, пережившие на своем веку многих постояльцев комфортабельного номера гостиницы «Эллада» издали недолгий мелодичный перезвон, затем мерно и гулко пробили двенадцать раз. Полночь.
       Урсула разжала пальцы, сведенные судорогой поэтического вдохновения, карандашик, материализовавший мыследеятельность в кардиограмму письма на бумажном поле, прервал свой дрожащий бег. Гарин, поелозив взглядом по раскрытой перед женой странице блокнота, кратко поцокал языком.
       — Новые вирши? Как тебе удается вырастить стихи из чепухи прошедшего дня, из ничего не значащих мелочей? — спросил он чисто от скуки.
       Отрешенно-бредовое выражение на лице супруги, которое отличает всех сочинителей, смягчилось, она, словно медведица, пробудилась от спячки.
       — Понюхай, — сказала Урсула, уставившись в темный угол.
       Инженер проследил за направлением ее взгляда. В заданной точке он обнаружил изгибы гостиничного дивана.
       — Что?
       Жена, оставив письменный стол, перешла к дивану. Секунду помедлив, она отдала свое тело в напружиненные объятия диванной материи, заколыхавшейся как желе под тяжестью ее веса:
       — Кожаная обивка пахнет как человеческие ладони, понюхай еще.
       — Спасибо, дорогая, очень наглядное объяснение феномена стихосложения, очень.
       — По-твоему, мусор, а у меня душа съеживается в чувственной истоме от великолепного образного пятна, инициирующего безалаберную творческую хандру.
       — Что если оживить опыты с творческими образами, поискать их, например, на гребне лазоревой волны? Отлично тонизирует томящийся дух и дряблое тело.
       — Слышу, как бурлит чувственный оптимизм белковой жизни, такой спортивной и склонной к скорому разложению. Хорошо, Урхо, продегустируем и эту процедуру, но вечер за мной, в местном театре дают что-то из Шоу.
       — Уволь меня, милая, я еще не забыл, как последний раз в театральном буфете меня подстерег проклятый поворот Судьбы.
       Сим летом в Провинстаун слетелись на симпозиум лепидоптерологи (218). Запираясь в номерах отеля, они толковали о судьбе многотомного труда, с многолетними перебоями издавшегося в Европе или разбредались по секциям специалистов, изучающих отдельные группы бабочек.  Гарин упорно натыкался на их шумные стайки, вившиеся в неприметных закутках гостиницы. Не чуждый научной среде, он хоть и не преследовал случай нарочно свести знакомство с кем-либо из этой безобидной публики, при благоприятных обстоятельствах был бы не прочь размяться беседой.
       Странная оказия подвернулась.
       Борки занимали просторный двухкомнатный номер в бельэтаже. Петр Петрович, взявший на отдыхе (219) обыкновение пропустить в баре отеля стаканчик-другой перед сном, пробирался к себе при приглушенном электрическом освещении, дополненным игрой пугливых лунных дорожек. Гарин провернул отполированную ладонями латунную дверную ручку.  В гостиной у окна сидел, строча правой рукой, а левой держа на отлете пенсне со шнурком до пупа, мужчина в черном пальто, несмотря на теплынь. Накрахмаленная сорочка топорщилась, придавая его груди нечто голубиное. Он писал, неуклюже присев на краешек кресла, спрятав одну ногу под себя. Незнакомец посмотрел на Гарина угрюмо, даже враждебно, инженера словно проткнуло навылет этим призматическим взглядом.
       — Простите, зачем вы здесь? 
       Не удостоив Гарина ответом, посетитель продолжал ровно писать на смятых газетных листках, разбросанных по столу. Петр Петрович хрустнул сухожилиями шеи, прогоняя наваждение, но черный человек не исчезал.
       Перечеркнув крест-накрест только что составленный текст, писатель, наконец, снизошел до Гарина:
       — Кто-то ошибся. Или вы — или я, впрочем, это не имеет смысла.
       Инженеру вдруг захотелось позабавиться вздорным диалогом:
       — Вы всамделишный или мерзкое приведение? 
       — Ни складно, ни ладно.
       — Складно, склад, складывать. Депонировать. Пустозвонство, развратнейший конструктивизм взамен тончайшего проникновения на обратную сторону…
       — Луны?
       — Нет, не Луны, сознания, милейший.
       В гостиной камере замерла паутиной пауза.
       Гарин весело скрипел зубами, борясь за каждую крупицу времени, его противник первым потерял равновесие:
       — Леон Слоним, энтомолог. Вы?
       Вопрос, заданный вполголоса в тикающем полумраке, щекотал зудом тихого помешательства.
       — Инженер Борк.
       — Инженер … понимаю. Бульдозерная логика, стальной примат разума, никаких мучений чувством упущенного. Логарифмометр.
       Убедившись в звуковой натуральности речи, Гарин соблазнился возможностью обработать чужое одиночество, подплавив его печальную благородность:
       — Вам же удобнее, когда логическое воспринимается как зоологическое, я прав?
       — Борк, если только вы Борк, куда бы я не приезжал, картина всюду одинаковая — нас можно разделить на обиженных и не обидевшихся. Обида ампутирует внутренности, уродует тонкую оболочку прекрасного сморщенной коркой робости, невразумительности. Ребенком на седьмом году жизни я увидел первого своего махаона, и эта порхающая случайность вцепилась в меня, повиснув безумной угрюмой страстью. Человек с сачком у всех вызывает нездоровый, пожалуй, агрессивный интерес, внутри я всегда остаюсь настороже. Пролонгированный нервный спазм, занозой застрявший в моей душе лелеет скорбь по волшебным иллюзиям. Нет, я научился бесплодным самосожжением регулировать тоску, и жизнь я все-таки обманул, хотя судьба моя постоянно зацеплялась за острые крючки бесовского греха, срывавшегося с цепи воображения, нарушавшего тайные узы возможного и запретного, умащенного удовольствиями бездны, вызволяя из темноты ее обитателей.   
       Психоанализируя слова собеседника, инженер расслышал откровенность естествоиспытателя, приглашавшего в свой занимательный мир.
       — Сложно решить ребус противоречия невозможного и гражданского быта, но дано желание, стало быть, уготована сила его осуществить, соединить вас с умозрительным восторгом. Так-с, уважаемый.
       — Вы забываете про страх, липкий мой спутник. Боязнь легчайшего подозрения удушала зыбкие комбинации союза умышленного и случайного. Спроектированные воспаленным сердцем эти дикие комбинации скрашивали месяцы прозябания. В замке моего отчаяния выцветало основное видение — восхитительно точное, в блестках восточного сластолюбия, бесконечная мелодия мук, вибрирующая натянутой струной в глубине неудовлетворенности.  Этакий мастерский подлог счастья вся та жизнь, которую я сам себе устроил. Небожители в белых ризах непринужденно парят среди звезд, между тем как внизу мы грядем, каждый к своему гробу, блудящие овцы, и траурные лилии все больше застят наши лица.
       — Тоже балуетесь стишками?
       — Почему тоже?
       — Моя жена имеет слабость к стихосложению. Может рискнуть? Поставить на карту все, что имеешь: положение, репутацию и обжечься о сияющий огонь беззаконного желания! Не бойтесь загробного осуждения, жизнь, похоже, великий сюрприз, может смерть еще большая награда?
       В свете настольной лампы, постепенно тускнеющим под напором занимавшейся зари Гарин ощупывал взглядом безукоризненный фас зоолога. Его лицо, казалось инженеру, было сложено из двух половинок, одна живая движущаяся, артикулирующая часть; другая — мозаика многочисленных точек, вблизи совершенно разнородных, но дальше открывающих картину сцепленного единства.
       Леон сидел как пришитый, только пальцы переползали по клочкам бумаги на столе:
       — Я взвешиваю ваше предложение, — он резко развернул грудь, распрямился. — Никогда не предполагал, что так трудно будет подойти к этой минуте, порвать со своей жуткой жизнью, выйти из застенка самоограничения. Вы, вы поможете мне? Станьте для меня добрым учителем реальности, я должен впитать ваши знания о вещах, которые мне нужны! — воскликнул Слоним с паническим заскоком в гортани.
       Всего верней было бы отказать, пойти лечь спать, но не будет ли это пропущенным Случаем, и чем тогда он отличается от ничтожного Леона:
       — Согласен, — и с этим выдохом, последовавшим за слепым побуждением, Петр Петрович почувствовал вакуум свободы.

(217 – Провинстаун - место, где 20 ноября 1620 года у мыса Тресковый высадились первые бледнолицые пилигримы. В середине XX века Провинстаун богемный курорт в штате Массачусетс. Полдюжины книжных магазинов, отсутствие «Макдональдсов», театр, дюны.)
(218 - Лепидоптерология — раздел энтомологии, посвященный бабочкам.)
(219 - В 1946 году Гарин поступил на службу в Институт ядерных исследований, созданный в Чикаго после войны, возглавлял заведение Э. Ферми. В июне 195... Борки отправились в отпуск на Восточное побережье.)

*       *       *

       Запорошенный придорожной пылью розовый «кадиллак» с номерами штата Иллинойс устало вкатился в Мемфис, не тот, легендарный в долине вечного Нила, другой — стяжавший его имя, на высоком обрывистом берегу Миссисипи, безвкусная американская подмена. Этот город построил господин Хлопок, безраздельно царивший на Юге, в его истории не случилось выдающихся событий, кроме Гражданской войны (220), да эпидемии чумы. Он как магнит притягивал к себе сброд из окружающих ферм и поселков, страждущих вкусить плодов цивилизации. После Второй мировой войны, насытившей экономику США, Мемфис совершал трудный переход от заурядного портового мегаполиса, населенного грубым рабочим людом и наводненного гангстерами, за что его прозвали «Метрополией убийц», к Городу Красоты — несбыточной мечте властей, которую они старательно насаждали в жизнь, пытаясь поддерживать хотя бы внешнюю чистоту и порядок. 
       Розовый автомобиль, содержащий в себе Гарина и Слонима, свернул на улицу, полную причудливых контрастов: особняки, построенные еще до Гражданской войны, обсиженные вырождающимися потомками первых плантаторов, подпирали ветхие лачуги негров, на протяжении четырех кварталов у берега стояли речные суда, соединенные с тротуаром постоянными мостками. По обеим сторонам улицы, заполненной народом, все бурлило и пенилось под напором энергии черных масс. Такова главная улица Негро-Америки, Били Стрит. Дома на ней принадлежат евреям, за порядком следят белые полицейские, а в ночных заведениях веселятся афроамериканцы. Среди этого пьяного буйства чернокожий музыкант и поэт У.К. Хэнди придал старой негритянской мелодии современное звучание, и человечество обрело блюз.
        — Панама-клуб, — прочитал эпилепсирующую неоновую вывеску Петр Петрович. — Причалим здесь.
       Гости с Восточного побережья прошли через прихожую, увеличенную зеркалами, в бар «Монарх». Над ним весь второй этаж здания занимал «босс» улицы, где частенько внезапно умирали люди, еще выше на третьем этаже жила Мэри Вандер, «королева племени Вуду», кормившаяся от магии. Компаньоны бросили якорь в районе пропащих душ, беспокойное местечко хорошо известное водителям машин скорой помощи.
       Официально продажа спиртного в Мемфисе была под запретом, но Гарину не отказали в его претензии на «Джим Бим». Справа от Слонима за стойкой кемарил забулдыга, местный старожил.
       — Эй, бармен, — Гарин прищелкнул пальцами, — налей страждущему за мой счет.
       Пьянчуга заглотил выпивку, не взглянув на благодетеля.
       — Славный город, не так ли, мистер? — Гарин через профиль Леона требовал ответа от неучтивого джентльмена со сливовым бланшем на скуле.
       Проспиртованный старец помусолил пустой стакан:
       — Прекрасный город. Здесь хорошо молиться, только не слишком громко (221). У нас не любят возмутителей правил, такие изгоняются за пределы города.
       Под рампой детина негр, облапав талию гитары, выбренчивал аккорды, настраивая инструмент. Певица, нетерпеливо фыркая, переступала с ноги на ногу, артистическое возбуждение лишало ее покоя, она спрыгнула в зал, укрощая ожидание, прохаживалась среди публики.
       — Красавчик, иди сюда! — крикнула она, нацелясь взглядом на Слонима. — Вставь мне разок!
       Леон неопределенно пожал плечами, Гарин окатил брызгами алкоголя, распыляемыми его носоглоткой, перехваченной смехом, своего собеседника.
       — Розетта Тарп (222), — представил тот новичкам певицу, вытирая физиономию носовым платком сомнительной свежести, — тут уж ничего не поделаешь. На сцене ее муж, они сочетались в Вашингтоне на стадионе «Гриффит» в присутствии двадцати тысяч зрителей.
       — Каким образом «сочетались»? — уточнил Слоним.
       — Молчите, наш пьяный друг. А вы, Леон, раскрасьте неведение своими тайными фантазиями.
       — Я представляюсь вам таким мелким типом, обуреваемым грубым всеядным развратом?
       — Пожалуй, да. От ваших мыслей так и веет потом, спермой, тугими ремнями, испугом нежной жертвы, болью.
       — Изумительное портретное сходство, живо узнаешь коварного гамадрила, пораженного эстетической слепотой. Мое пристрастие к прекрасному, такому незащищенному доступному щекочет тонким соблазном изысканного греха. Вы знаете, что я верю в возможность рая на земле, да что там верю, я жил в нем в детстве. Родительский дом, хранимый любовью, в излучине тихой речки вдали от грязи и ненависти, распахнутая чувственность природы услаждали мой взор, подарили увлечение, переросшее в профессию.
       — Ловлю крылатых насекомых вы причисляете к профессиям?
       — Ловлю? Вы сказали столь буднично, что из этого нельзя извлечь настоящего смысла. Воздушная мечтательность, наследие поэтов, возбуждала внутренний жар, который не позволял мне наслаждаться только одним мерцанием их пушистых крылышек. Каждый раз я пододвигался к моей цели, останавливаясь, чуть казалось, что посланцы из страны чудес шевелили усиками или собирались шевельнуться, все мое сознание зыбилось от этого призрачного дуновения. Члены мои, перемещавшиеся ползком, загибались, я замирал. Когда я ощущал, что оцепенение сковало мою трепетную добычу, мне выпадало насладиться мигом обладания. Насытившись ее живой красотой, я накалывал невесомое тельце острой булавочной сталью к хрустящему картону. Недели уходили на изучение погибшего организма под лупами разных калибров, постепенно удовольствие художественное, под напором вдохновенной воли ученого, составляющего подробный отчет, заменялось удовольствием рационального мышления. У меня уникальная коллекция волшебных созданий: четыре тысячи триста двадцать три единицы хранения, я завещал все в дар Лозаннскому музею. Я открыл несколько видов неизвестных бабочек, а одному редкому аляскинскому мотыльку присвоили мое имя. 
       — Вы знаменитость!?
       — В своей области. Меня развлекает мысль о Вселенском подлоге: я — человек смертный вытесняю Создателя из общественного устройства.
       — Грех гордыни. — Гарин ногтем постучал по верхней пуговице жилета Слонима. — Что вы задумали?
       — Во мне сошлись два желания, на первый взгляд, несвязные, но я подчинил их единой логике. Замысел прост: создать новую легенду, миф, который по воздействию на психику людей окажет не меньшее влияние, чем Христос. Произойдет замена законов, и никто не узнает, что это я подчинил сознание человеческих масс своей прихоти. Для осуществления умозрительного можно применить испытанный прием Пигмалиона. Тема превращения существа из толпы в Героя предполагает, что в некоторых из нас скрыт огромный потенциал, которому требуется муза и перемена обстановки, чтобы из скромной гусеницы превратиться в великолепную бабочку. О, как я буду сопереживать, наслаждаться в темноте анонимности судорогами становления новой личности, превращения ее в Идола, как испугает первая слава, и избранник будет напрасно пытаться воссоединиться со своей настоящей индивидуальностью.  Я заставлю его принять другую, публичную личность, «маску», противоречащую общепринятой нравственности и духовным ценностям, осознать, что он есть сосредоточение крикливого низкопоклонства толпы. В конце все станут счастливы и влюблены в нового пророка, который при всех перипетиях не потеряет ни невинности, ни грации. 
       — Идея национального феномена. — Петр Петрович кремниевым колесиком высек огонь из зажигалки. — Я помогу вам, я помогу вам потому, что мои затеи были не менее честолюбивы, а нам, чудотворцам, должно держаться вместе.
       Инженер сквозь толстое дно стопки, как через увеличительное стекло разглядывал Розетту:
       — Легче всего влиять на все стадо через молодых, они наиболее восприимчивы к новинкам. Подходящий инструмент — современная музыкальная культура, поп-музыка, неотесанный родственник кантри. В «Биллборд» (223) пишут, что образы Бенни Гудмена и Фрэнка Синатры (224) померкли к концу войны. На их поклонников, впадающих в экстаз от джаза или млеющих от восхищения при звуках голоса своих любимцев, теперь смотрят как на представителей вымирающего поколения. В стране сложился устойчивый музыкальный рынок, при этом белые любят музыку негров, им нравятся ритмичность и особое звучание их песен. Нам стоит слепить своего Кумира из всей этой фольклорной кадрили, сплав материальных благ и физиологических наслаждений залог успеха.
       — Я полагаюсь на вас, вы точно знаете, как устроен человеческий улей.
       — Послушай, дядя, — Гарин протянул фруктовому знакомцу сигару, — кто в вашем городишке знает местных музыкантов?
       — Есть здесь такие.
       — Например?
       — Сэм Филлипс владелец звукозаписывающей студии «Сан рекордз», он открыл Айка Тернера «короля Били стрит». У него сейчас трудные времена, он делал ставку на «Пленников» (225), но их перехватил Джонни Рэй из студии «РКА», а Сэм проклинает волчьи нравы музыкального бизнеса.
       — Где искать этого господина?
       — На Юнион авеню стоит светло-желтый дом, украшенный петухами, не ошибетесь.
       Студия Сэма специализировалась на мелодиях, сочиненных чернокожими музыкантами, «отлученными от музыки», он считал таких творческими гениями, стоявшими в стороне от общих увлечений. Их произведения охотно копировали многочисленные белые певцы, выдававшие их за «народные песни». Единомышленником Сэма был самый популярный диск-жокей и однофамилец Дэвид Филлипс, «старина Дэвью». Записи, сделанные Сэмом, он использовал в радиопередачах. Его аудиторию составляли тысячи молодых слушателей, жаждавших новой музыки, которая уже зарождалась в студии Сэма.
       В калитку к Сэму Филлипсу и постучали Гарин и Слоним.
       Их приняла секретарша Филлипса Марион Кейскер. Заплатив ей пять долларов, посетители попросили прокрутить все неизданные за последний год записи.
       — Достаточно! — взмолился через полтора часа пытки Слоним. — У меня в ушах сплошная каша от гнусавых голосов всех этих Джо, Эдди и Тони с их однообразно слащавыми серенадами, как разноименные сорта мороженного под шоколадным соусом.
        — Еще одну и все, — увещевал Леона Гарин, ему было жалковато пяти баксов, истраченных попусту, годы блеклой жизни тихого американца научили его, по природе чуждого мелочной экономии, ценить деньги.
       Марион, морща улыбку, переключила тумблер на «PLAY». Прозвучала песенка «Мое счастье», лирическое произведение, текст его не отличался эмоциональностью, но вместе с музыкой выражал всепоглощающую скорбь. На фоне предыдущих опусов мелодия прозвучала неожиданно и ярко.
       — Словно фейерверк на похоронах, — похвалил инженер. — Можно не продолжать, мисс, мы хотим встретиться с обладателем «счастья».
       Охотники за талантами застали в доме № 462 по Алабама стрит родителей исполнителя Глэдис и Вернона.
       — Нам нужен ваш сын.
       — Который? — спросила мать.
       — Их несколько?
       — Один на кладбище в Тьюпело (226), другой скоро вернется из мебельного магазина с работы.
       — Предпочитаем иметь дела с живыми.
       — Ждите.
       Дверь перед ними захлопнулась, издав жалобное дребезжание. Приятели закурили, рассматривая ветхий домик. Сквозь гниленькую щитовую стенку пробивался электронный зуд телевизора, из-за угла пованивало уборной.
       — Милое семейное гнездышко с удобствами на улице, признаться, я ожидал худшего. Пройдемте в машину, Леон, здесь как-то неуютно.
       В самом деле, район Лодердэйл Кортс, где они караулили своего предполагаемого подопечного, считался местом смежного проживания белых и негров, но судя по кодле юрких зевак, притершихся к «кадиллаку», чернокожие братья явно преобладали.
       — Вы представляете, что подстерегает нас на пути осуществления проекта «М-2»? — Гарин беспечно скалился наглым проходимцам.
       — Почему «М-2»?
       — Так, аналогии, — уклонился инженер. — В случае успеха результат может превзойти дивиденды от обладания атомной бомбой. 
       — Новая радикальная идея, прежде чем завоевать всеобщее признание, преодолевает четыре стадии. Сначала она игнорируется, потом представители традиционного мнения, чуя угрозу своему благополучию, выказывают враждебность, они сознательно выискивают и издеваются над смешными или низкими чертами. Наконец, идея, объявляется блестящей, новаторской, теперь всякий на свой лад пристраивается к ней. Процесс достигает пика, когда мысль или вещь становится неотъемлемой частью цивилизации.
       — Это все в теории, что-то будет на практике. А-а, кажется, я вижу будущего идола.
       Проезжую часть улицы переходил юноша, высоко уложенные и напомаженные волосы, длинные баки ниже ушей, рубашка в бордовую и черную полоску, голубые туфли, крадущаяся, как у гангстера, походка, придавали ему облик загадочной непонятной личности. Мальчишки, шнырявшие возле, приметив аляповатого чудака, бросали в него зеленые яблоки, выкрикивая: «Го-го-го, дырявый Пелвис (227)». Отверженный неуклюже пригнулся, подпрыгнул, выхватил из-за брючного ремня шестизарядный кольт. Проказники незамедлительно рассеялись.
       — Первый сорт, то, что надо, не хватает только ослика. Мистер Элвис Пресли? Мы к вам по делу.
¶
       — Чем обязаны таким вниманием, господа? — задала вопрос Глэдис с тем придирчиво-злобным выражением на физиономии, с каким многоопытный меломан наслаждается скребущей нервы фортепьянной сонатой.
       «Какая варварская хватка», — отметил Гарин, он решил пока не отвечать, вникнуть в обстановку, рассмотреть испытуемого.
       Тесная комнатка — конура, где развивался Элвис, была захламлена пачками пестрых комиксов, отдельно на полке возлежала пухлая Библия.
       — Нас привлекла ваша песня про счастье… — промямлил Слоним.
       — Вы от Филлипса? — встрепенулся одаренный юноша.
       — А, да-да.
       Женщина, оттеснив сына, приплюснула Леона к стене:
       — Выкладывайте, что у вас?
       — Мы имеем честь пригласить вашего отпрыска на прослушивание…
       — Условия?
       — Полегче, мамаша, не надо так напирать, — Гарин плечом отодвинул Глэдис от запыхавшегося товарища. — Еще ничего не определено. Предложили бы чайку гостям.
       — Не дождетесь.
       — Ты, Элвис, увлекаешься комиксами?
       Мать опередила Элвиса:
       — Мы набожная семья, хотя мой сын не поет в церковном хоре, он регулярно посещает курсы по изучению Святого Писания.
       — Я слышал, что Церковь не одобряет низкопробного чтива, — не сдавался Петр Петрович.
       — Сами-то вы веруете в Бога? — Глэдис влажно дыхнула в лицо инженеру.
       — Мой друг богоборец, себя причисляю к фарисеям (228).
       — Все одно, антихристы.
       — Детей нельзя воспитывать на голых библейских историях, нужны и другие увлекательные ориентиры, — вмешался отец Пресли.
       — Сэ-сэ-суперг-герои из этих к-книжек видятся мне живыми воплощениями божественной мощи и ма-магических способностей. Я всегда представляю себя п-персонажем рассказа. — Элвис улыбнулся.
       — Интересно. Позволь задать тебе еще один вопрос.
       — Да, сэр.
       — Какая музыка тебе по душе?
       — Я люблю сл-лушать записи м-м-Марио Ланца.
       — Очень интересно. Что скажешь, может рок-н-ролл — тот же джаз?
       — Не знаю, сэр.
       — Да что вы там возомнили о себе, мистер: «интересно», «интересно»! Я вам скажу: мне была весть прямо во время богослужения; мой сын сотворит великие дела!
       — Я надеюсь, мэм, в этом наши чаянья совпадают. В субботу двадцать шестого июня в пятнадцать ноль-ноль в отеле «Чиска», молодой человек. — Напомнил на прощанье инженер.
¶
       — Ну, Леон, каково ваше мнение о претенденте на должность мессии?
       — Как вам сказать, в его внешности скорее красивой, чем мужественной с дегенеративным ртом в виде розового бутончика, с ритмикой еще не совсем развившегося мужского тела присутствует один важный ингредиент — слегка презрительная и очень милая усмешка, притягательная как у Моны Лизы. Она делает его волшебно обаятельным и умным.
       — Пока не разомкнет уста.
       — Он способен привлекать к себе и мужчин, и женщин.
       — Осторожней, Слоним, не увлекайтесь.
       — Мне приятнее наблюдать за женщинами, они напоминают моих нежных бабочек. Вы что в нем открыли?
       — В роду Пресли произошло смешение шотландцев с чероки.
       — С чего вы взяли, Борк?
       — Блестящие черные волосы и великолепные голубые глаза рассказали мне об этом.
       — Вас он тоже очаровал?
       — Я сам нахал и потому не жалую нахалов, а этот производит впечатление вежливого простачка — скромника. Поглядим. Леон, вы заметили, что наш парень заика (229), сможет ли он как следует петь?
       — Напрасное беспокойство, инженер. Люди, страдающие от заикания, могут петь без всяких затруднений. При переключении с обычной разговорной речи, за которую отвечает левое полушарие нашего мозга, на пение, контролируемое правой половиной, физиологи наблюдают быстрое изменение направления потока крови — с левого на правое, и если в правом отделе мозга повреждений нет, то человек может иметь неплохие певческие способности. По правде говоря, меня больше удивила его склонность к оружию.
     — Ничего опасного, его пистолет — безобидный символ центральной праотцовской конечности.
       — В их семье действительно чувствуется какое-то фатальное переплетение отношений между поколениями и полами, как будто соприкасаешься с неразвившимся до конца Эдиповым комплексом (230).
       — Я не копаю настолько глубоко. Ясно, что парень жаждет привлечь к себе внимание: эти неуклюжие неестественные манеры, крикливая одежда, необычная прическа.
       — Знаете, Борк, желание утвердить свою неповторимость раскрывает его представление о себе, он считает себя особенным, не таким, как прочие. Внешность точно отражает внутренний мир индивидуума; его одежда это, в известном смысле, и «наряд» для его мыслей, предмет его творчества. Оскар Уайльд развил по поводу одежды целую теорию, облек ее в форму лекций и выступал с ними перед аудиториями, причем сам он имел вызывающие длинные развивающиеся волосы, предпочитал носить меха и бархат. Сознательно, путем немалых стараний мыслящая личность создает собственный неповторимый вид, все это признаки индивидуальности.
       — Лишь признаки, к тому же весьма неоднозначные, — протянул Гарин с издевкой в интонации. — По мне, так и стрижка «под ежик» сойдет.
       — Я нахожу, что наш претендент, подросток с подводной, но кажется светлой душой.
       — Большая удача для растлителя невинных, вы, Леон, и верно утонченный негодяй.
¶
       На прослушивание Элвис пришел в ярко-голубом пиджаке, розовой рубашке и черных брюках, вся эта калейдоскопическая пестрота усугублялась свежегофрированной прической.
       «Голубой лучше отменить», — думал Гарин, рассматривая Пресли, как вещь, уже принадлежащую ему. — «Нежный розовый цвет, хорошо, словно кожа ребенка и черный, мрачный, как сама смерть, прекрасное сочетание». Инженер снисходительно улыбался, признав совпадение их с Пресли вкусов относительно розового.
       К испытанию таланта Гарин и Слоним подключили Сэма Филлипса в качестве компетентного эксперта. Пресли заметно нервничал, отстукивая ногой какой-то ритм, он был похож на несчастного, упустившего что-то важное, о чем никак не мог вспомнить.
       — Начинайте, юноша, — распорядился Петр Петрович.
       Неожиданно Элвис пропел спиричуэл (231).
       Сэм уловил в манере исполнения молодого человека нечто новое, что трудно определялось словами.
       — Ну-с? Годится это или нет? — теребил Филлипса Гарин.
       — Он первый, кто проявил такие возможности из всех, кого я видел. У него необычный голос.
       — Что сие значит?
       — Ваш подопечный сумел вокалом белого, в котором присутствует оттенок сельской лиричности, попасть в ритм негритянской песни с ее извивающейся бьющейся тоской. Само по себе, это кое-что значит. Для полноценного представления нужно пригласить прямое дублирующее сопровождение. 
       — Действуйте, дружище, — разрешил Гарин.
       Сэм позвонил двум знакомым музыкантам. На его зов откликнулись гитарист Скотти Мур и бас-гитарист Билл Блэк, выступавшие вместе как ансамбль «Звездные ковбои». Поддержка доброжелательных оркестрантов раскрепостила Элвиса. Он пел и пел, в течение трех часов исполнил все подряд, что знал. Увлекшись, Элвис был словно в дурмане, так будто мог позволить себе все, что угодно. Кураж его на последней песне «Все в порядке, мама!» проявился совершенно, он вдруг крутанул левым бедром, производя столь смелое телодвижение, что Слоним восторженно ахнул, смахивая скупую мужскую слезу с задубелой кожи щеки.
       — Достаточно! — оборвал концерт Гарин. — Все ясно. Что же все-таки подвигло тебя сделать пробную запись?
       — Я просто хотел послушать со стороны, как звучит мой голос, сэр. Порой, меня наполняет какая-то непонятная энергия, что-то вроде бешенного сексуального же-желания, не теряющего интенсивности много часов, пение истощает его, я не способен объяснить точнее, это н-нужно испытать самому.
       — Мы предлагаем тебе контракт на пятьдесят два выступления, за каждый получишь по восемнадцать долларов. Что скажешь?
       — Я справлюсь, сэр.
       — До свидания, юноша.
       — Сэм, организуйте площадку для Пресли (232) и сведите его с Дэвью, пусть в прямом эфире появится интервью Элвиса, — командовал Гарин.
       — Устроим.
       — Леон, я заметил, вы одобряете столь опасное вихляние мужскими бедрами.
       — Это настоящая находка подлинно творческой личности и именно то, что мы ищем. Молодой Элвис экспериментирует с формой, не стесняясь отодвинуть привычную планку порядочности, изменить поведенческую норму сообразно собственным требованиям в стремлении к успеху, любым путем, даже скандальным. Мы воспользуемся его склонностью к низменному и сотворим из Элвиса Пресли не просто бога, а секс-бога! Стопроцентный результат в глазах женской половины, и большинству самцов придется встать на путь подражательства нашему избраннику.  Начав с малого, мы качнем маятник представлений о морали, добропорядочности в другую сторону. Борк, какая удача, вы даже не понимаете, как нам повезло, что наш малый движим рычагами темных сексуальных сил. Как гармонично переплетение необузданного полового влечения с чувственной профессией артиста.  Никто не заподозрит здесь преднамеренный умысел, все будет выглядеть натурально. 
       — Занятный комментарий, ну а кроме секса какие, по-вашему, побуждающие мотивы присутствуют в жизни людей?
      — Мотива два: страх смерти и желание найти смысл своего существования. Инструментом движения является агрессия, секс особая форма агрессии индивидуума, прежде всего, по отношению к своей личности, когда в краткие мгновенья происходит распад собственного «я» и освобождение от любой власти и контроля.
       — Вы описываете смерть.
       — Борк, как вы правы, французы так и называют оргазм: «маленькая смерть».
       — Из ваших объяснений, Леон, я заключаю, что, так называемые, гении — главные толкачи общественного прогресса, сами или гиперсексуально озабоченные типы, или романтизированные искатели загадочного смысла бытия. Насчет страха смерти я не соглашусь с вами, на мой взгляд, это эволюционная защитная функция живого организма, которая присуща нормальному типу поведения.
       — Я отвечу, перефразируя известное высказывание классика психиатрии: жизнь без мечты глупость, жизнь только в мечтах — безумие. Теперь о гениях, сочетание десяти процентов таланта и девяносто процентов тяжелого труда, вот их формула. В нашем Элвисе, без сомнения, есть бесовская изюминка одаренности, мы должны помочь ускорить процесс волшебного превращения Элвиса из простого смертного в Историческую Веху.
       — Филлипсов для этого недостаточно, попробуем предъявить героя в Голливуде и на телевидении, так быстрее произойдет общенациональная раскрутка Пресли.
       — У вас есть билет в сказочную страну Голливуд?
       — Нет, нам нужен профессиональный агент. Я свяжусь с Урсулой, ее первый муж в конце тридцатых слыл маститым киносценаристом, они до сих пор обмениваются почтовыми карточками на День Благодарения. Ниточка тонкая, но единственная.

(220 - Гражданская война в США между Севером и Югом 1861 — 1865 гг. Смотри «Унесенные ветром».)
(221 - Мемфис находится в штате Теннеси, который вместе с соседними штатами Миссисипи, Арканзас, Луизиана составляют, так называемый, «Библейский пояс». Здесь процветали многочисленные религиозные организации: «Движение за святость», «Ассамблея Господа», «Церковь Пятидесятников» и проч. В летнюю пору масса духовников ставили на открытом воздухе палатки для богослужения. Обходительные проповедники с неистовым блеском в глазах, застегнутые в черные костюмы, громовыми нотками в голосе собирали вокруг себя толпы селян, льнущих к ним, как мотыльки к керосиновой лампе. Служители Господа пугали людей картинами гибели мира, почерпнутыми из Апокалипсиса, призывали к искуплению грехов, спасению душ за умеренное пожертвование. Жизнь на Небесах воспринимается на Юге не как отвлеченная доктрина, а как реальная цель, достижимая вполне определенными средствами.)
(222 - Розетта Тарп - популярная в конце 1930-х — 1940-е годы исполнительница негритянских духовных песен. Журнал «Лайф» писал: «Эта певица исполняет в ночных клубах те же песни, которые она поет в церкви». Наравне с Редом Фоули, Роем Акуффом она была объявлена «первой суперзвездой духовной музыки».)
(223 – «Билборд» - общенациональное издание индустрии развлечений США.)
(224 - Фрэнк Синатра, певец и актер. Родился 12 декабря 1915 года в семье пожарного. Побывав на концерте легендарного Бинга Кросби, стал мечтать о карьере эстрадного исполнителя. Синатра первый в истории шоу-бизнеса поп-идол, чьи концерты сопровождались массовой истерикой восторженной публики. В конце 1940-х у Синатры случился творческий кризис жанра. 1949 год был самым тяжелым в его карьере. Певца уволили с радио, провалились планы по проведению концертов в Нью-Йорке, жена Нэнси подала на развод, а роман с актрисой Эвой Гарднер перерос в громкий скандал, Colambia Records отказала ему в студийном времени, новый агент из МСА отвернулся от Синатры. Помимо всего этого Синатра потерял голос после сильнейшей простуды. В возрасте 34 лет Фрэнк оказался человеком прошлого. Эти несчастья были настолько неожиданны и тяжелы, что певец хотел покончить жизнь самоубийством. Выручили знакомства с боссами итальянской мафии, они пристроили своего протеже в Голливуде. В 1953 году Синатра снялся в фильме «From Here to Eternity» («Отныне и во веки веков»), за который он получил «Оскар», как лучший актер второго плана. К середине 1950-х Синатра сумел вернуться на большую эстраду, причем в новом амплуа. Его некогда сладкий эластичный голос стал ниже, в нем появились грубоватые нотки, но манера Синатры, утратив юношеский задор и жизнерадостность, приобрела нервность, напряженность, драматизм, что в эпоху рок-н-ролла и соул оказалось очень уместным. В 1960-е годы Синатра влиятельный бизнесмен, владелец фирмы звукозаписи, отелей, казино, непременный участник крупных политических мероприятий вроде президентских компаний. Творческое долголетие Синатры уникально, в 1993 году он вновь удивил музыкальный мир, выпустив альбом «Дуэты» со звездами поп— и рок— музыки от Барбары Стрейзенд и Ареты Франклин до Боно. Умер Синатра в Лос-Анджелесе 14 мая 1998 года.)
(225 - Ансамбль «Пленники» в начале 1950-х был создан в тюрьме штата Теннеси.)
(226 - Тьюпело - населенный пункт в штате Миссисипи.)
(227 - От англ.pelvis — анатомич. «таз».)
(228 - В иудаизме существует два течения: фарисеи и саддукеи, первые признают воскресенье мертвых, Ангела и духа; саддукеи отрицают. И те, и другие не приняли Иисуса Христа в качестве мессии, о котором пророчил Моисей.)
(229 - Элвис Пресли в минуты сильных эмоциональных переживаний заикался. Даже став знаменитостью, он не выработал хорошую дикцию, говорил с акцентом южанина, часто использовал в речи двойные отрицания и употреблял неправильные глагольные окончания.)
(230 - В самом первом случае, давшем название явлению, сын, став невольным убийцей отца, женился на своей матери.)
(231 – Спиричуэл - от англ.spiritual — «духовный». Основной музыкальный фольклорный жанр американских негров, они же афроамериканцы).
(232 - Первое публичное выступление Э. Пресли случилось на открытом воздухе в парке «Овертон Парк» в Мемфисе. Закончив вступительную песню, Элвис находился в полубессознательном состоянии, его привел в чувство гром оваций. «Что им так понравилось?» — спросил он у распорядителя. «Не знаю, но продолжай в том же духе», — последовал совет конферансье.)

*       *       *

       — Все лежите на боку, бездельничаете, — ехидно заметил Гарин, заходя в комнату Слонима.
       — Отнюдь, государь мой. Не идет у меня из головы вон прежний наш разговор о смысле полового влечения в суетном гуманоидном существовании. И вот, решил я рассмотреть предмет этот с позиции энтомолога, примером избрал двухточечную божью коровку, Adalia bipunktata. И уверяю вас, сколь много сходства, даже карикатуры на нас грешных в сексуальной жизни означенных коровок. 
       — А ну вас, Леон.
       — Нет, вы послушайте сперва. Самцов и самок европейских видов (233) внешне отличить трудно или даже невозможно, лишь вскрытие дает достоверную информацию о половой принадлежности божьей твари.
       — Божьей коровки, хотите сказать.
       — Да-да, оговорился, спасибо, Борк. Но если самок и самцов на несколько дней разлучить, а потом соединить в прозрачной чашке Петри, спаривание происходит почти мгновенно, в течение считанных секунд жучки распознают друг друга.
       — Трогательное зрелище.
       — Я видывал многократно такое! Допустим, перед нами самка зрелая, уже имевшая сексуальный опыт. В этом случае длительного «ухаживания» не требуется; напротив, при встрече готового к половому акту партнера и молодой, еще девственной самочки, разыгрываются столь душещипательные сцены обольщения, преследования, борьбы самолюбий и, наконец, наконец, лишения невинности, поверьте, сюжеты достойные пера Мопассана.
       — Пробовали себя в этом жанре?
       — Угадали, Борк! Ах, вы все же какой проницательный. Слушайте, — Леон выгреб из своего дорожного чемодана кипу засаленной бумаги, перехваченную шпагатом, расшнуровал ее. — «При встрече с самкой половозрелый жук адалии старается забраться своей избраннице на спину. Во время спаривания самка не занимается активным промыслом пищи, хотя, — Леон торжествующе вскинул указательный палец, — и не отказывается от нее. Самец адалии во время спаривания обычно не двигается, а если жук относится к более крупным видам, например, семиточечным коровкам, то он ведет себя темпераментно», нет, лучше написать «страстно», — Слоним огрызком химического карандаша поправил рукопись, — «периодически резко раскачиваясь слева-направо так, что наблюдать за этими парами несовершеннолетним не рекомендуется!  Адалии — чуть ли не единственный вид животных, самцы коих способны во время одного спаривания эякулировать два-три раза. Спаривание у них, как и у других божьих коровок, продолжается исключительно долго — от одного до восьми-десяти часов! Описываемые жучки в благоприятных», правильнее, комфортных «условиях способны спариваться ежедневно и, вероятно, даже по несколько раз в день!».
       — Леон, я не глухой, вы так кричите, право, неудобно, что почудится соседям? Ответьте скорее, каков биологический смысл, такой длительный секс-битвы?
       — Борк, вы чудо! Какой рациональный вопрос, абсолютно инженерский подход, словно блестящий скальпель хирурга мелькнул у меня перед лицом. Браво! Конечно, казалось бы, многочасовая копуляция вредна; жуки, самцы во всяком случае, при этом не питаются, бедняги все на эмоциях; второе, пары малоподвижны, на них, беззащитных могут врасплох напасть хищники. Ответ, как мне представляется, один: это выгодно самцу. Затягивая половой акт, он препятствует спариванию возлюбленной с другими жуками и тем самым увеличивает шансы на передачу своих генов потомству.
       — Премудро! Вместо того, чтобы отгонять конкурентов от своей пассии, божьи жуки надолго седлают подругу, не прерывая с ней контакта, лишая других воздыхателей возможности спаривания. Мужьям есть на кого равняться. Леон, вы случаем, не испробовали метод «а ля жук»?
       — Нет, глумливый мой собрат, хотя… Не будем теперь об этом. Я продолжаю: «Наилучшее место для проведения исследования сексуального поведения божьих коровок — морская набережная в курортном месте на юге Франции. Прекрасный солнечный климат, морской воздух, насыщенный ионами, каменный парапет, на который набегают волны ласкового Средиземного моря, параллельно через дорожку полоса вечнозеленого кустарника, где в погожие дни образуется великое множество пар».
       — Недурно-с.
       — «Вид Adalia полиморфный, в одной и той же местности обитают жуки разной окраски надкрыльев — красный с двумя черными точками и черный с красными пятнами. Англичане в серии работ тщательно изучили формирование пар и выявили, что самки больше тянутся спариваться с черными самцами…»
       — Леон, пора остановиться, уже просвечивает какой-то расистский оттенок, что ли.
       — Да? Я переделаю, но учтите, все — правда, хорошо, давайте из другой главы, если вы такой щепетильный в расовых аспектах. «Извращения. Без них не обходятся и божьи коровки. В лабораторных условиях нередко можно наблюдать некрофилию: самцы спариваются с умершими самками, а иногда и с неживыми самцами. Содомию, скотоложство, изредка упорный наблюдатель может зафиксировать у божьих коровок в природе. В ряде случаев результат такого извращения бывает трагическим — из-за несоответствия формы интимных органов партнеры пытаются, но не могут разойтись, травмируя друг друга. Межвидовое скрещивание не дает потомства, поэтому связь самца с самкой иного вида биологически бессмысленна и даже вредна, в отличие от явления материнского каннибализма, когда оголодавшая мать поедает собственных личинок. Употребляя в пищу своих деток, самка пополняет ресурсы необходимые для откладки новых порций яиц в более подходящее время. Не стоит осуждать за это божьих коровок, смысл существования организма — сохранение своих генов в потомстве. Действительно, каждый отдельный организм смертен, а их совокупность, то есть биологический вид — потенциально бессмертна. Для успешного решения задачи нужно произвести как можно больше потомков, в той или иной степени обеспечить их ресурсами, и соединить свои гены с генами наиболее подходящего партнера.  Каждый вид по-своему решает эти общие проблемы, хотя явно прослеживаются черты сходства приемов полового поведения у всех животных, так как все преследуют одни и те же цели и осуществляют это в форме взаимодействия двух функционально различных партнеров». Вам нравится?
       — Немного сбивчиво, но бойко.
       — «Венерические заболевания. Половая активность, массовое и беспорядочное спаривание, на грани распущенности, наказуема не только у людей, но и у божьих коровок: у адалии обнаружена чрезвычайно редкая венерическая болезнь. При изучении адалий выяснилось, что почти половина жуков заражена клещами, которые распространяются половым путем. Данные клещи селятся на внутренней поверхности надкрылий божьих коровок. Они желто-оранжевого цвета, имеют крестообразную форму…»
       — Леон, бросьте вашу ахинею с букашками, какие гадости! Послушайте, что пресса сообщает про нашего балбеса. — Гарин разложил на столе газетные вырезки, судя по краям, выкромсанные маникюрными ножницами. — Местная «Коммерциал Эппил»: «Жители Юга увидели в Пресли верх демократии, они с воодушевлением приветствуют белого юношу, исполняющего песни в негритянском стиле, виляющего при этом бедрами, подобно черным. Элвис обладает особой женственной красотой, благодаря которой он выделяется из толпы еще до того, как зазвучит его голос. Единственный, в своем роде, талант, рождающийся один раз в течение жизни целого поколения. Мы не можем определить, к какому жанру отнести творческую манеру Пресли, в которой прослеживаются влияния и кантри, и вестерна, и ритмического стиля, и лирического стиля, и отрывистого свинга, и напевного стиля. В этом пении нет ничего похожего на общепринятые стандарты, он, как бы, уносит слушателя в будущее через воспоминания о прошлом. Элвис является прототипом новой формы развлечений.  Влияние Пресли на публику имеет мощный взрывной характер. Его поклонники и поклонницы, в первую очередь, молоденькие девушки, поднимают оглушительный визг во время представления, а потом слетаются к нему за автографом. Кумир каждую награждает долгим внимательным, словно благословляющим взглядом, затем смиренно опускает глаза и ставит подпись изящным росчерком. На стадионе «Гатор Боул» в Джексонвилле случился форменный погром после того, как довольный своим выступлением Элвис бросил в зал искрометную шутку: «Спасибо, девушки, я жду вас всех за кулисами!». И они тут же откликнулись на приглашение. Пресли едва спас свою жизнь, преследуемый оравой обезумевших девиц. Сотни их, смяв полицейское оцепление, преследовали его до душевой, на ходу они ухитрились повыдергивать из туфлей певца шнурки. После того, как стражи порядка отогнали безумцев, Элвиса вывели из укрытия, он был похож на растерянного ребенка, что вызвало еще большее неистовство зрителей, от восторга шесть поклонниц упали в обморок. Так, на пике вулканической активности масс Пресли стремительно и неотвратимо двигается к общенациональному признанию». А вот, что пишет Джек Гулд из «Нью-Йорк Таймс»: «Кто же этот парень в оранжевом пиджаке и с баками, который «достал» всех своим потрясающим исполнением? Пресли стал не просто явлением в мире музыки, но и загадкой для социологов».
       — Хе-хе, пусть пораскинут мозгами, мы-то не откроем им, что придуманный нами Элвис Пресли, используя ваши понятия, Борк, тот самый клапан в котле пуританских ограничений, через который тупая сытая масса, накопившая избыток энергии, травит дурные излишки в пустоту.
       — Погодите, Леон, с рассуждениями, послушайте, что говорят наши противники. Официальная церковная газета «Ла-Кросс реджистер» опубликовала открытое письмо епископа Джона Трисли директору ФБР Эдгару Гуверу, тут встречаются славные пассажи: «Все согласны в том, что выступление Э. Пресли — это самое непристойное и вредное зрелище, которое когда-либо показывали молодежи. Полиция не пресекает неприличные движения и жесты, такие как «мастурбация» и прыжки с микрофоном. Две душечки-школьницы попросили распутника расписаться у них прямо на коже: одна — на животике, другая на верхней трети бедра, под самой кромкой шелковых трусиков. Педиатры, психологи и священники знают, что девочки в нежном возрасте одиннадцати лет и отроки в период полового созревания легко подражают распущенному и извращенному сексуальному поведению, реагируя на определенные телодвижения и истерию, вроде тех, которые демонстрирует на концертах указанный выше Пресли. Уверен, что следствием его шоу будет вспышка молодежной преступности, изнасилований и грязных извращений. Этот Пресли представляет вполне прозрачную угрозу для безопасности Соединенных Штатов». Или еще из журнала «Америка» (234) рядом со статьей «О сохранении невинности девственницами». «На судью скромного городка, коим считался Джексонвилл до получения его жителями извещения о скором появлении здесь мистера Пресли, обрушился поток писем и телефонных звонков, протестующих против гастролей «скабрезного кота Пресли». В коллективном послании членов женского клуба штата звучало предупреждение, что Элвис выпячивает свои гениталии, и что смеяться тут нечего — дело очень серьезное! Пресли — развратник! Он разрушает мораль, совращает наших девочек!».
       — Не будем беспокоиться, наша аудитория не восприимчива к религиозной чепухе.
       — Ладно, обратимся к серьезным, формирующим мнения элиты изданиям. Полюбуйтесь, Слоним, — Гарин распахнул журнал «Лайф», на обложке его помещалась широкоформатная фотография свадьбы Маргарет Трумэн, внутри, рядом с большим портретом Грейс Келли, в углу листа затерялся крохотный снимок Элвиса, под ним статейка, озаглавленная: «Потрясающие завывания в глуши» — «Выступления этого, с позволения сказать, артиста рекомендуется рассматривать как «клинический эксперимент». Певец азартно попирает вековые каноны в культуре; тексты его песенок убоги с точки зрения грамматики, манера поведения перед зрителями напоминает эпилептический припадок. Его обожатели состоят, в основном, из молодежи и женщин, то есть, в силу своего пола и возраста из излишне впечатлительных людей, не имеющих глубоких нравственных устоев. Во время концерта в Амарилло, штат Техас, под напором толпы было выдавлено стекло в витрине, и несколько человек получили ранения, одна из пострадавших заявила буквально следующее: «Я порезала ногу до кости, но не жалею, если останется шрам, пусть он напоминает мне о том, как я пыталась увидеть Элвиса; я горжусь этим случаем!». Все может показаться забавным, но, кажется, победный марш деревенщины, воздвигаемой на пьедестал поклонения недалекой в своем большинстве публикой, будет продолжаться, и в опасности окажутся не только девичьи сердца, но и другие части тела». Музыкальный обозреватель «Тайм» описывает нашего выкормыша так: «У Элвиса плохая дикция, а его телодвижения на сцене непристойная тряска, подобная судорогам глупца, проглотившего отбойный молоток. На вопрос о женитьбе парнишка отвечал: «Зачем покупать корову, если ее можно подоить, перешагнув через забор!».   
       — Борк, мы не ошиблись, мы вытащили из потасканной грязной колоды козырного валета, а превратим его во всемогущего джокера!
       — Легко сказать: «превратим».
       — Вы же сами обещали профессионального агента для мальчика, вы выписали его?
       Гарин порывисто отвернулся от Слонима, борясь с искушением приложить кулак к плохо выбритой щеке энтомолога. Загнав острым кадыком комок плотной слюны в пищевод, Петр Петрович, не глядя на Слонима, сообщил:
       — Да, Леон, я выполнил свое обязательство, в четверг у нас встреча с важным господином из мира шоу-бизнеса, прошу подготовиться к ней. Визитер обладает невероятным чутьем в этих делах, любое подозрение на подвох способно пустить насмарку ваши титанические усилия.
¶
       Прибывшего звали Том Паркер (235). Он посетил три концерта Элвиса, во время которых почти не смотрел на певца — повернувшись спиной к сцене, следил за реакцией публики.
       Дело совершилось вечером шестого февраля в ресторане «Палумбо». За уединенным столом собрались: Гарин, Слоним, Элвис Пресли, Паркер и Сэм Филлипс. Тон разговора задал Паркер.
       — Я дам ему шанс блеснуть. — Говорил он, подразумевая под местоимением «ему» трепещущего Элвиса.
       Состояние нервной напряженности Пресли усугублялось не только сознанием важности момента в его карьере, но и поразительным сходством мистера Паркера с его матерью. Пухлая фигура дельца дополнялась круглым лицом, обрамленным двойным подбородком, рубашка свободного покроя с ярким рисунком неряшливо выбивалась наружу, в углу рта торчала надкушенной сосиской толстая сигара, все это вместе взятое придавало ему комический вид, странным образом, перекликавшийся с обликом Глэдис Пресли.
       — Студия «Сан рекордз» не сможет сделать его звездой, не по Сеньке шапка, — продолжал Паркер.
       Сэм Филлипс, уязвленный грубостью высказывания, открыл рот для отповеди, но Гарин жестом приказал молчать.
       — Он поет так, как не поет никто, но это ровным счетом ничего не значит, его нужно выгодно подать и продать американской аудитории. Для начала я пристрою его на «Эй-Би-Си» в комедийное телешоу Стива Аллена (236). Аллен тертый калач, он покажет Америке парня во всей новизне, необычности и противоречивости таланта, вобьет в головы, что сей является высокоодаренным и человечным артистом. Да, важно привлечь на свою сторону обе половины потенциальных зрителей, и ту, что смотрит в будущее, и ту, что оборачивается назад в прошлое. Поэтому снимать тебя, — Паркер впервые открыто взглянул на извивающегося угрем на стуле Пресли, — мы будем только до пояса.
       — Подписывайте, — неожиданно твердо прервал Паркера Гарин.
       На скатерть легли заполненные машинописью листки.
       — Контракт? — Том по-деловому, экономя эмоции, принялся читать документ. — Годится, дайте перо.
       Слоним услужливо протянул чернильный инструмент.
       — Только Филлипсу с нами не место, — жирная черта замарала фамилию Сэма.

(233 - В США божьи коровки попали во второй половине ХХ века. Определив в жучках проворных уничтожителей тли, «живой инсектицид», американцы тайно тысячами отлавливали в Европе божьих коровок, помещали в специальные коробки-контейнеры и по липовым проездным документам отправляли несчастных в Штаты. Там их повсюду выпускали в дикие условия, полагая, что коровки сами пробьют себе место под солнцем. Так продолжалось много лет и все безрезультатно. Возможно, ностальгия доводила вынужденных иммигрантов до сумасшествия. Отчаявшиеся американцы уже были готовы отказаться от этой затеи, в Европе роптали гринписовцы, зашевелился интерпол, как однажды, один нью-йоркский любитель природы принес в энтомологический департамент ФБР пойманного им невиданного дотоле пришельца. При расследовании эпизода с поимкой самки жука, выяснилось, что ее нашли недалеко от стратегического объекта - аэропорта Нью-Йорка. Подключили военную контрразведку, выяснилось, что вблизи аэродрома как-то выбросили крупную партию завезенных из Германии рождественских елей, пришедших в негодность во время длительной транспортировки, с ними случайно были завезены коровки. Устроившись на зимовку где-нибудь в Тюрингии или на склонах Альп в гуще пушистых елочек, они вместо спокойного ожидания прихода весны, неожиданно оказались за океаном. Здесь им ничего не оставалось, как проснуться в теплом климате раньше срока, попенять на судьбину, да и приступить к питанию и размножению.)
(234 – «Америка» - еженедельный католический журнал.)
(235 - Том Паркер, к концу 1940-х самый влиятельный музыкальный промоутер в Нэшвилле, центре кантри в США. Подлинное имя Паркера Андреас Корнелиус Ван Квик, родился в стране булыжных мостовых и огромных соборов — в Голландии, созданной руками людей вопреки логике и законам природы, где реки текут выше шоссейных дорог, а деревни ютятся ниже уровня моря.)
(236 - Передача «Стив Аллен Шоу» шла по воскресеньям вечером. Аллен был непредсказуем в выборе участников своей программы, от полного простака до человека высокой культуры. Аллен утверждал: «Глядя в телевизор, люди … быстрее улавливают вашу мысль, но и быстро теряют к вам интерес». В своем деле его считали новатором.)

*       *       *

       — Не поднимайтесь, Слоним, не нужно, я привык лицезреть вас в горизонтальном положении.
       — Опять вы, Борк.
      — Не соскучились?
      — Вы имеете несносную привычку врываться в самый неподходящий момент, я сейчас занят, приходите после.
       — Заняты, чем же, в ваших крепких руках нет даже основного орудия труда — сачка для ловли мотыльков?
       — Я, видите ли, отягощен чтением.
       — Отягощены?! Почитайте вслух, переложите половину груза на мои хрупкие уши.
       — Вам не интересно, это стихи.
      — Отчего же, послушаем, валяйте.
               — Извольте: «Мертвая страна,
                Кактусов сторона,
                Где каменные идолы
                Воздвигнуты внимать
                Мольбам усопшего
                В мерцанье гаснущей звезды.
                Не смерть ли –
                Быть одному изнемогая,
                Когда пульсируют    
                Любовников объятья,
                Губами, что могли бы целовать,
                Твердить молитвы
                Битым изваяньям». (237)
Продолжать?
       — Вы правы, Леон, такое чтение действительно невыносимый труд.
       — Склонен не согласиться с вашей оценкой, Борк. Я слышу вопль отчаявшегося человека, разочаровавшегося в расхожих общественных идеалах, своего рода, приговор классической культуре, нам это на руку. Уже заметно, что те, кто считает себя «сливками общества» готовы смешаться с чернью, разделить их культурные понятия…
       — Прервитесь, Леон, нам нужно включить телевизор, сейчас покажут нашего Элвиса.
       — Уф, — Слоним издал жалобный возглас, но повернулся лицом к экрану.
       Отыграли ободряющие позывные фанфары. Общий план: палуба крейсера в гавани Сан-Диего, выходит Элвис в ослепительно белом адмиральском мундире, матрос (его представляет Милтон Берле) говорит, что Пресли будет сниматься в фильме вместе с актрисой Деброй Пэджет; та выбегает на сцену и целует Элвиса так крепко, что парень валится на спину. Показывают публику: полный восторг. Появляется Аллен, поздравляет Элвиса с дебютом на телеэкране. Краткая рекламная заставка: «Добро пожаловать в страну Мальборо». Теперь Пресли поет песню «Гончая собака», загримированный под пса, уныло сидящего на подставке. Следуют скетчи в исполнении Аллена, Энди Гриффитона и Иможди Кока. Второй акт начинается пением Пресли «Я хочу тебя». На этот раз Элвис изображает загонщика овец, пародия на сельскую житуху, при этом Элвиса облачили в костюм ковбоя, но в красных замшевых туфлях (238).
       — Какое скотское убожество, — Слоним накрыл лицо томиком стихов.
       — Не понравилось?
       — Нестерпимо, оскорбительно. Царствие хама грядет, из всех щелей лезут гнусные хари, как больно.
       — Все с вашей подачи, Леон, или таких как вы, смердящих духовным разложением интеллектуалов.
       — От этого не легче, моральный урод в состоянии спеленать паутиной непотребства целый свет. Люди!
                « … полые люди
                Никчемные люди
                Стоим прислоненные
                К затылку затылок
                В пыльном чулане,
                Пусты наши речи,
                Как ветра порывы
                И шорох травы,
                Или крысиные лапки
                В нашем чулане на пыльных осколках стекла
                Личина без формы, бесцветная тень». (239)
Получается как-то мелко, пошло, гадко, гадко! Нужно иначе, с приправой дьявольски-утонченного вкуса.
       Пружины кушетки с тихим звоном облегченно распрямились, Леон заметался по комнате, как крупная моль, обречено беснующаяся между оконными рамами.
       — Вот, что я вижу, Борк: талантливый юноша, возносимый современниками, при внешнем блеске, увы, несчастен, его сердце пусто, рядом многие, но все не то, в душе нет томительного сладковатого отклика, который приходит наградой за наши поиски счастья. Но однажды, в рыцарском замке средь шумного бала баловню удачи представляют юную деву, нет, да.
       Леон бросился животом на кушетку, подминая стальные спирали.
       — Эй, вы живы, вас не хватил апоплексический удар? — осторожно спросил Гарин.
       — Едемте, мой случайный товарищ, немедленно едемте! — воскликнул Слоним, вновь вскакивая на ноги.
       — Пожалуйста, я не отказываюсь, но куда?
       — Я продолжу свою историю там, где покой вечности зримо предстает перед живыми, а каменные надгробья будят заупокойную тоску, туда, где мысль усмиряет свой порыв, и кротость воцаряется в человеке.
      — Сейчас вечер, темнеет, не время для посещения кладбищ.
       — Именно теперь, — Леон побледнел, из глаз его заструился голубоватый фосфоресцирующий свет, — мне нужно, мне нужно… — Он шевелил беззвучно губами, уйдя совершенно в свои переживания.
       — Леон, быть может, вы прокатитесь один? — инженеру определенно не нравилось волшебное свечение из глаз Слонима.
       — Мне нужно найти ей имя, и я загадал, Борк, что третье женское имя на кладбищенской плите будет ее прозвищем. Не бойтесь, бравый инженер, я не вопьюсь клыками вам в сонную артерию, еще поживете.
       Слоним выбрал совсем небольшое, не более двух акров, старое баптистское кладбище.  Узкая, грязноватая дорога, выбитая  в  красной  глине,  охватывала его петлей и убегала на запад, теряясь среди полей. Местность здесь холмистая, хорошей земли мало, поэтому для упокоения усопших выбрали участок на вершинах двух бугров, соединенных хребтом. Дальше возвышенность быстро понижалась, переходя в болотистую равнину, посверкивавшую лужами. Кладбище, затененное угасающими сумерками, выглядело хаотичным скоплением надгробий и памятников разного вида и размеров, зажатых густым лиственным лесом с трех сторон подступавшего к оградке, оставляя разрыв в направлении заката. Порывистый ветер хлопал ржавыми крышками помойных баков, путался в кладбищенском заборе, юлил среди монументов скорби.
       Леон опустился на колени около плиты, разломанной на две неравные части сырым мхом. Гарин чиркнул спичкой, но весельчак ветер тут же задул занявшийся слабый огонек. Петр Петрович взял сразу две спички, присел на корточки ближе к могиле. «Чи-и-фф», — удвоенное пламя успело оживить надпись на граните: «Присцилла».
       — Присцилла, — заворожено повторил Слоним. — Конечно, ее могли звать только так, Присцилла.
       — Довольно, Леон, пора возвращаться, сейчас брызнет дождь, — Гарин поднял воротник дождевика.
       — Дослушайте мой рассказ здесь. Наша героиня, лет ей … лет восемнадцать, вес девяносто пять фунтов. Сквозь кротость юнной невинности, угловатостью плеч, расхлябанностью суставов, подровненной спереди блестяще-русой челкой, звенела, набирающая соки сексуальность, невольно привлекающая большим красным ртом, смешивающим в застенчивой улыбке что-то влажное и мягкое, двумя острыми грудками, гордо пробивавшимися сквозь ситцевое платьице, ароматом плодовых садов, таившем смутную порочность; запах этот могут не заметить только очень усталые ноздри. Утомленный успехом юноша черпает показную уверенность в одобрении и аплодисментах публики, но наедине с собой он эгоцентричный неврастеник, в минуты тишины ему требуется некто, способный поддержать его внутреннюю стойкость, и лучше всего подойдет для такой цели неуверенная в себе девочка-девушка, в глазах которой он будет всегда выглядеть убедительно. И самый желаемый мужчина в мире сосредоточился на Присцилле. Он пел для нее, разговаривал с ней наедине, предложил разделить с ним спальню. Девушка была смущена, она, должно быть, чувствовала себя очень странно. — Леон замолчал.   
       Первые тучные капли шлепнулись о камень.
       — Прошу вас, заканчивайте скорей, вымокнем, — торопил Гарин.
       — Да, странно. Но он успокоил ее: «Я буду заботиться о тебе, как о сестренке». И они говорили, говорили вдвоем ночи напролет.
       — О чем?
       — Например, о том, как ему одиноко и страшно, а она гладила его по руке и восхищалась им. А утром в колледже на уроке она уснула, и преподаватель, увидев на пухленьких губках отпечаток божественной улыбки, оберегал ее сон.
       — Родители, они тоже оберегали ее дивный сон?
       — Родители? — Леон нахмурился, было очевидно, что приземленный вопрос повергал его со сказочных небес. — Отца у Присциллы не было, отчим, человек толстокожий, увлеченный своей надутой персоной, а мать… Мать нашей ласточки женщина элегантная, очень привлекательная, до первого брака она, верно, работала фотомоделью, теперь через дочь косвенно пыталась воплотить в жизнь несостоявшиеся наяву свои фантазии. Мать и дочь были связаны прочными узами общей тайны.
       — Не раскрывайте ее, Леон.
       — Хорошо. Посмотрим, как дальше развивались отношения Присциллы с ее возлюбленным. Иногда молодой человек вел себя с избранницей отстранено, равнодушно, даже безответственно: он говорил о других женщинах. Он откровенно рассказывал о переписке со своей первой девушкой, он поверял Присцилле, каким бы нелепым это не казалось, свои сомнения в этой девушке, твердя, что у нее есть другой. А что наша прелестница? О! Она изнемогала. Она предлагала ему себя с доверчивым простодушием, умоляя позволить осуществиться их любви. Он отказывал, говоря, что они слишком молоды, но, тем не менее, продолжал одержимо ухаживать за ней, терзая крошку пыткой несовершаемого соития, легонько ероша пушок вдоль ее жарких голеней. Шли годы, он все так же высасывал из несчастной силы, регулярно развлекаясь с дюжиной потаскушек, обделяя наслаждением самую преданную и близкую ему. Они расставались, между ними пролегали тысячи миль, но снова встречались со слезами радости на глазах, и опять возмужавший друг также методично воздерживался от сексуального контакта с иссушенной неукротимым желанием Присциллой. 
       — Зверь какой-то.
       — Он был секс-символ миллионов, она прожила с ним три года, не испытав радости физической близости. Но Присцилла отказывалась уйти от него, а он не отпускал ее из своей залихватской жизни. Присицилла заботилась о доме, когда он уезжал и встречался с другими девчатами. Он любил молоденьких, они нравились ему тем, что в постели он мог учить их сексу, разыгрывая из себя многоопытного партнера. Присциллу он неусыпно контролировал телефонными звонками, третируя нудными попреками, что она выбирает неподходящее время для прогулок в бикини по населенным наглыми самцами пляжам. Если она пробовала бунтовать, он вел себя как крутой парень: «Тебя что-то не устраивает? Вон дверь». Переизбыток секса привел нашего мачо к мысли о том, как перевести физическое количество в духовное качество, он захотел научиться побеждать искушения, чтобы не желания руководили им, но он ими. Он готовился полностью исключить секс из своей жизни. Долгими ночами он читал Присцилле философские книги, от которых ее воротило. Она пребывала в ужасе от того, что не способна возбуждать его половое влечение, она добивалась романтического секса, а получала религиозно-философские догмы. Он словно издевался над бедняжкой, изрекая, пока она шквалом скользящих движений пыталась воспламенить его органы: «Ничего у тебя не получится, если не постигнешь моей философии».
       — Чем окончится сей беспросветный роман?
       — Семь лет, семь потерянных лет их связь держалась на онанистических оргиях физических и душевных. Наконец, что-то в ее мучителе дрогнуло. Ясно представив неизбежное приближение старости, а он по-прежнему будет одинок, наш приятель испугался, они поженились. Как полагается, после свадьбы, через девять месяцев у них родилась девочка, дочка.
       — Неизбитый голливудский happy end.
       — Не торопитесь, дослушайте эпилог. Не успело на устах новорожденной обсохнуть материнское молоко, как грянул гром. Присцилла, преодолевшая жуткий путь от отвергаемой девственницы до взрослой женщины, ощутила силу стать независимой. Она ушла, покинула секс-бога, ушла к другому мужчине. Присцилла добилась своего, вонзив памятный осиновый кол в грудь деспоту.
       — Уже поздно, Леон, не надо про колья, здесь и так тревожно. Слышите, филин ухает, сердится.

(237 - Слоним воспроизвел отрывок из поэмы Т. С. Элиота «Полые люди» 1925г.)
(238 - Позже Аллен пояснил, что так было задумано нарочно, таким образом продергивали евангелистов Юга 1930-х годов, читавших проповеди, перемежая их музыкой кантри и призывами жертвовать в фонд «Любовные предложения».)
(239 - Также из Элиота.)

*       *      *

      Паркер знал свое дело, Элвис легко и незаметно, как корабль в ночи переходит экватор, пересек ту черту, которая отделяет обычного гражданина от фигуры, имеющей общественное значение. Вроде, дело двигалось как по маслу, но Слонима раздражало отсутствие у новоявленной «Личности» какой бы то ни было внутренней идеи, способной увлечь массы; в арсенале только пение, ритмы и двусмысленные телодвижения — для божества маловато. Леон убедил Гарина предложить Элвису духовного наставника, способного обеспечить кумиру базовую идейную платформу, придать ему полноценный олимпийский облик. Петр Петрович, досадуя на изнуряющее нытье компаньона, приступил к реализации затеи, оказавшейся весьма непростой. Изучив ближайшее окружение Пресли, кичливо причислявших себя к друзьям Элвиса, «мемфисской мафии», инженер понял, что никто из них даже отдаленно не годится в качестве проводника любых идей. Беспробудный антисанитарный разврат и полная бессмысленность в головах и душах выражали их жалкую сущность. Необходим был кто-то иной, имевший свободный доступ к телу идола. Отвергнув друзей и родственников Элвиса, Гарин прочесал обслуживающий персонал, в первую очередь, тех, кто по роду своей деятельности мог открыто высказывать собственное мнение. Они со Слонимом или Паркер не попадали в интимный кружок Пресли, будучи, прежде всего, деловыми партнерами, оставались дантист, уролог и парикмахер. Врачи не сопровождали Пресли на гастролях, эпизодические герои, а вот парикмахер… Элвиса стриг малый по имени Сал Орфис, такой же недалекий болван как прочие. «Если заменить его на другого, сопроводив при этом заманчивым названием «стилист» с обязательным включением в команду?» — думал Петр Петрович, держа на примете цирюльника из салона Джея Себринга Ларри Геллера, которому сам доверял свою шевелюру. Из бесед с оным Гарин знал, что Геллер вырос в еврейской семье с широкими взглядами на жизнь, где уделялось пристальное внимание к «науке мышления». В 25 лет Ларри бежал от повседневной суеты в пустыню неподалеку от Большого Каньона. Там отшельник погрузился в транс, увлекшись мелочным самоанализом. Во время очередного сеанса медитации по правилам йоги Геллер испытал нарастающий восторг, предавший его беспричинному смеху. Задрав голову к знойному небу, он различил сквозь пелену отстраненности пушистое облачко — и сразу сердце поразила мысль: «Ларри, ты знаешь истину». Из горла вырвался крик: «Я Бог!» В ту же секунду Геллера постигла вспышка оргазма, выдавившая из недр телесной оболочки жидкое семя. После сего престранного происшествия романтик вернулся в мир, но в отличие от иных, помешанных на добывании денег, Геллер заявлял, что для него есть вещи, значащие много больше звонкого серебра. Однажды, держа в решительной руке опасную бритву, он так и сказал намыленному Гарину, прихваченному салфеткой к креслу: «Я посвящаю свое существование распространению вести Божьей среди людей; всяк обязан искать смысл жизни». Инженер, чуя голой шеей близость всемогущего лезвия не перечил. Гарин счел брадобрея подходящей кандидатурой на роль катализатора психологических исканий Пресли.   
¶
       Растолкав толпу истеричек, осаждавших дом-дворец Элвиса, Геллер застал знаменитость со своими парнями за большим неряшливым столом. На всех были надеты мотоциклетные шлемы, компания дружно гоготала всякий раз, когда один из них, Джо Эспозито, разбивал о свою гулкую голову пустую пивную бутылку. Пресли развязно кивнул Геллеру:
       — Эй, я сейчас.
       Ларри прошел в огромную зеркальную ванную, выполнил успокаивающие дыхательные упражнения по индийской системе, разложил на туалетном столике безупречные холодной стальной красотой приборы.
       Элвис сел перед зеркалом, не снимая шлема:
       — У меня скоро начинаются съемки в фильме «Рабочий», поэтому ц-цвет волос не должен быть слишком резким. 
       — Придется снять эго, — Геллер легонько постучал расческой по каске.
       — Правда?! А я думал, ты сможешь и так, — Элвис засмеялся, он вообще любил пошутить.
       Мастер бережно промыл божественную голову, Элвис отряхнулся, как мокрое животное, задумчиво произнося:
       — Черт возьми, они чистые (240).
       Сорок осторожных застенчивых минут Ларри стриг, сушил и укладывал волосы певца, все время — ни слова. Процедуры закончились, и Пресли, наблюдавший за отражением новичка, задал неожиданный вопрос:
       — Во что ты веришь?
       Безо всякой надежды на то, что парень с Миссисипи поймет его, Геллер начал излагать свои метафизические воззрения на бытие, красноречиво подкрепляя их религиозными примерами, убеждал в преимуществах простой здоровой пищи.
       — Ты г-говоришь о том, о чем я втайне задумывался, о чем мне не с кем поделиться. Ты рассказываешь так, будто я сам выстрадал все это.
       И Элвиса понесло, он мучительно исповедывался о своих метаниях от радости к срывам, о женщинах, исступленно домогавшихся его плоти, о ночных кошмарах, о странных фантазиях.
       Так промелькнули четыре часа, в дверь постучали:
       — Элвис, с тобой все в порядке?
       — Что может случиться со мной в собственной ванной?
       Геллер вынул из-за пазухи потрепанную книжицу:
       — Возьми, почитай.
       Элвис раскрыл титульный лист: «Автор Джозеф Беннер. Необъективная жизнь.
Моя книга — 167 страниц ненавязчивой мудрости и вызова. Она есть «канал» космической системы, которая приведет Вас к источнику высочайшего вдохновения, ибо Ваш самый лучший учитель находится в Вашем собственном доме, у Вашего камина. Эта книга — самоучитель просветления, показывающая, что сила Бога скрыта в каждом, Мы духовно равны с Ним и обладаем энергией, исходящей из сознания. Книга немногословна, для читателя, склонного к поиску предзнаменований и тайных смыслов в тексте присутствуют фразы: «Не пропустите знак, здесь есть тайный смысл». Приятного Вам чтения. 1916 год».
       — Как раз для меня, — обрадовался Пресли. — Спасибо, кореш.
¶
       После знаменитой стрижки Элвис преобразился, на время он забросил закадычных дружков, запирался с восхитительной книжицей, утоляя духовный голод, преследовавший его от рождения. Он поглощал ее, как пищу, необходимую для работы его вялых серых клеточек, он жаждал «мистического перерождения», совершения личностной трансформации. Как очаровала его пятая аксиома Беннета, гласившая: «индивидуальность — лишь иллюзия». Чтение одиннадцатой главки с незатейливым названием «Польза» ввергло звездного Элвиса в изумительный трепет, он   воспринял ее начальные строчки: «Вы открыли в себе достаточно нового, чтобы признать Мой Голос, рассуждающий с вами из глубины вашей души», как прямой призыв к нему.
       В своем недавно приобретенном поместье Бель-Эйр певец учредил ночные философские бдения, где провозглашал: «Я выражаю свои мысли посредством своих прекрасных звуковых симфоний, которые соберут к нам приверженцев и сделают меня величайшим из смертных».
       Заслышав о религиозно-философских дебошах в усадьбе Пресли, Слоним подбил Гарина посетить сборище. В огромном с приглушенным освещением кожаном кабинете Элвиса, товарищи растворились в массе молодых шикарных женщин, подвижников «мемфисской мафии» завистливой сворой окружавших секс-бога. По правую руку от кресла Пресли на подушечке, брошенной на ковер, скрестив ноги по-турецки, пристроился Геллер. Слоним заметил, что все присутствующие не общались друг с другом, каждый боролся за внимание Кумира, и казалось, что предводитель и его соратники переживают не одну общую мысль, а думают о совершенно разных вещах.
       Расхристанная егоза с локоном, прилипшим ко лбу, с малиновыми от загара рельефными ногами поднесла Пресли бокал вина со льдом, при этом она придавала движению деликатную индивидуальность, заставляя холодно-бесчувственные глаза Элвиса, заплывшие в узких прорезях век, задержаться на ее пламенных щеках. Она не ошиблась в своем бедном расчете, Пресли лениво привлек молодуху, усадил себе на колени, отставленный бокал зазвенел на мраморном столике. Певец сунул в жадный девичий рот конфету, размазывая коричневую начинку по губам:
       — Зажигай, м-малышка.
       Девушка стерла бумажной салфеткой шоколадный отпечаток, искусно, двумя пальцами перегнула салфетку пополам, обмакнула в бокал Элвиса, вожделенно причмокивая, обсосала бумажку, положила рядом на стол. Соблазнительно извиваясь коброй, она начала медленно раздеваться. Светлость ее больших пустоватых глаз свидетельствовала о наркотическом опьянении стриптизерши. Пресли, бренча золотыми цепями, не без внутреннего смущения, как истинный сын Юга, взирал на публичную порнографическую сцену, настолько занимавшую его, что он не ощущал ни толстую книжку, на которой сидел, ни ручку кресла, которую, то нежно поглаживал, то фамильярно похлопывал. Элвиса сковывало облако эротической неги, его сексуальные чувства всегда сопровождались странными, нередко отстраненными даже неприятными переживаниями.   
       Неуемная половая озабоченность так явственно царила в этой цветущей темнице мира, что у Леона с непривычки сводило простату, он идиотически замычал, пошло заламывая руки, неумело сопротивляясь горячему зуду, достигавшего состояния пульсирующего блаженства.
       — Леон, опомнитесь, — умолял Гарин, видевший безнадежное положение приятеля.
       — Поздно, ах …
       Геллер, пресыщенный медовыми удовольствиями и оттого созерцавший происходящее бесстрастно, расслышал реплики непрошенных гостей и сделал вид, что не узнал оных:
       — Что здесь, будто коты шепчутся? Кто вы, гнилые старички?
       — Это мы: Слоним и Борк, — дребезжащим от смущения голоском пропищал Леон.
       — Пришли, так не мешайтесь, — равнодушно сказал парикмахер.
       Элвис отвлекся на неожиданных визитеров, достал из железной коробки таблетку (241), запил ее вином, смешавшимся с прозрачной водой, тающего в бокале льда. Он щелкнул крышкой жестянки, что означало постепенный переход от потустороннего полета к чуть более осмысленному существованию:
       — Братья и сестры, — Элвис без улыбки достал из-под себя талмуд, — я не противопоставляю себя человечеству, я возглавляю его. Я верю, что послан на Землю, чтобы помочь вам. На мои концерты стекаются тысячи, матери несут больных детей, надеясь на их волшебное исцеление. Я истощаю вас психологически, духовно, но п-параллельно привожу в ранее незнакомое состояние подъема жизненной физической энергетики. Я изобретаю новую религию, она и садистская, и мазохистская, связана с параноидальными состояниями, галлюцинациями, ибо наш б-бодрствующий разум не принимает веры, поэтому мы творим чудеса во сне. В кротости примите насаждаемое мною, только я есть олицетворение творческой мощи и одновременно орудие демонов разрушения. Корни мои питаются не родной почвой, а самим воздухом, у которого нет родины. Говорю: знаю вас, знаю кто вы, человеки, идущие по земле — горькая полынь ваша участь. И Я - есть Центр Вселенной, пусть отринувшие поносят меня дьяволом, такова цена непонимания, — говорил Элвис торопливо, как в бреду, передвигая звуки слов в мреющем эфире. — Ларри, читай дальше, им нравится. 
       Прочистив глотку джином, Геллер приступил; в присутствующих полетели фразы, поражая их космическим холодом, вымораживающим нутро.
       Предрассветный час прервал монотонный бубнеж философических истин. Ничто не шевелилось, точно восковые мертвецы населяли комнату.
       — Что ты думаешь о девственницах? — вдруг раздался дерзкий вопль Слонима.
       Элвис посмотрел на него, поигрывая своей знаменитой кривой усмешкой, и ответил:
        — Я знаю кое-что такое, о чем вы не подозреваете, так-то, но вы все равно ничего не поймете.
        — Мы все восхищаемся тобой, дружище, однако позволь напомнить, твоя работа состоит в том, чтобы развлекать людей, ты должен угождать другим, пренебрегая своей гордостью … — попробовал умерить высокомерие секс-боженьки Гарин.   
       — Уже нет, я ведущий — не ведомый. Вы, именем Слоним, умеете излечить пугливость женских рук? Говорите мне как на духу.
       Витиеватый оборот речи, скрывавший неуклюжий сомнительный снобизм, пристрастие к невежеству, прямо-таки огорошил энтомолога.
       — Известно ли вам, мистер Пресли, — начал выговаривать Леон наглецу, голос его заметно дрожал, — что в основе латинского термина «культ» лежат значения «заботиться» и «восхищение»? Да, я культивирую, в смысле забочусь о том, чтобы ваш образ превознесся над людским толковищем и был подсуден по законам Свободы, в том я, Леон Слоним, имею свой особый интерес, но в части «восхищения» вами, увольте. Вам, чье сознание интеллектуальной и социальной приниженности, эротизированных взаимоотношений ребенка со взрослыми синтезирует пакостные порывы на уровне тазобедренного пояса, а пещерная мания величия собственного фаллоса загораживает полноценное осязание Гармонии Мира, я отказываю в праве на Его Трон. 
       — Судьба так мало дает мне истинного участия, так мало. — Элвис покорно достал железную банку, набитую таблетками счастья. — Хотите? — он, будто в знак примирения, протягивал одну Слониму.
       — О, как я глуп! — Леон, взмахнув плетями рук, вырвался на волю.
       Гарин нагнал Слонима, претерпевшего за последние пять минут череду метаморфоз и вновь превращавшегося в плюгавого мечтателя, у своего «кадиллака»:
       — Леон, вы переборщили, к чему такое ребячество, на что вы рассчитываете, чего добиваетесь?
      — Он, этот недочеловек, красной чертой коего есть несносное задирательство, подвергал сомнению мою эрудицию — ценнейший продукт моей личности, образующий стержень индивидуальности, вектор, направляющий развитие характера, формирующий типы поведения человека, образ мыслей и эмоции, которые, собственно, и определяют жизнь, мою судьбу, вот на что покусился этот несчастный. Его вера в собственное могущество нелепа, смешна, наконец. Он использует тот инструмент, который я милостиво вручил ему для самопознания, как защитный психологический механизм, позволяющий таким образом скрывать от людей его мальчишескую неуверенность в себе и патологическую сексуальную неудовлетворенность! Увезите меня отсюда, Борк, немедленно!
       — Запросто, но знайте и вы, что я думаю: вы сотворили…
       — И вы, и вы, Борк.
       — Да, я тоже. Мы сотворили из миленького паренька бездуховное пугало, завернутое в обноски Американской Мечты, душевная отрыжка такого деликатеса будет преследовать нас каждую минуту существования …
       — Как я разочарован, как разочарован!
       — Что с вами толковать, полезайте в машину, — прикрикнул инженер, замыкая зажигание.
¶
       — Какого черта вы устроили у него дома? — рычал Паркер на приятелей в холле гостиницы, причем Том занял наивыгодное положение в глубине низкого дивана.
       Слоним, подчеркивая свою независимость, вызывающе небрежно раскачивал пепельницу с водой на тонких никелированных ножках, забитую отсыревшими окурками, так что в случае ее нечаянного падения содержимое вывалилось бы на самозваного босса - в конце концов, по контракту все трое находились в равном отношении друг к другу. 
       — Нашего гениального юнца переклинило на теме своей худосочной персоны в судьбе человечества и прочих фаталистических вопросах; лицедейство всему виной, — оправдываясь, попытался огрызнуться энтомолог.
       — Какое ваше собачье дело, кого на чем клинит, пусть он прилепит к себе хоть маску трагического клоуна, нам лишь бы деньги капали. Кстати, об этом переменчивом предмете, — Паркер достал изжеванную брючным карманом телеграмму. — Это от Хэла Уэллиса, продюсера из Голливуда, слышали про такую деревеньку? Нашего клиента приглашают на главную роль в фильме «Люблю тебя», это очень важный сигнал, можно сказать прорыв. Вам, Слоним, предлагаю сегодня вылететь в Город Ангелов (242), подготовить там все для прибытия основной нашей группы. Я отправляюсь в Лас-Вегас, хватит с нас захолустных техасов, пора перебираться на Западное побережье, по пути завоюем столицу казино. Борк, лично сопроводите Пресли до Вегаса. Перед нами забрезжили несметные золотые копи, господа.

(240 - Пресли почти не принимал душа, предпочитая обтираться влажной губкой.)
(241 - Э. Пресли употреблял синтетический наркотик ЛСД, который нашел широкое распространение среди творческой американской молодежи в конце 1950-х – 1960 –е годы XX века. Употребление подобных препаратов вело к тяжелым депрессивным состояниям.)
(242 - Лос-Анджелес.)

*       *       *

       На востоке робко румянилось, улицы обездвиженного города были застланы волнами стелющегося тумана, в котором окна блестели каплями ночной росы. Три розовых «кадиллака» на предельно разрешенной скорости перелетели по мосту Миссисипи, распугали зазевавшихся котов на Бродвей стрит в Западном Мемфисе и выскочили на автостраду Мемфис-Арканзас.  Элвис мог еще разглядеть в зеркале заднего вида неясное неоновое пятнышко города, подарившего ему будущее. Пресли сам вел машину, рядом спал Бетен Мотт, в прошлом игрок команды «Филадельфия Филис», ростом пять футов шесть дюймов, сто сорок фунтов биовеса, Гарин нанял его телохранителем Пресли; на заднем сиденье валялись Геллер и двоюродный брат певца Джуниор Смит, Элвис прихватил его как живой символ семейных корней, унылого детства. Во втором «кадиллаке» находились музыканты Мур, Блэк и Фонтана. Третьим автомобилем управлял Петр Петрович Гарин, его одиночество скрашивал Хэл Кантер, которому предстояло добавить последние штрихи к фильму, где Элвису предлагалось сыграть свою первую главную роль. Съемки начинались через три недели, и Кантер захотел встретиться с новой звездой массовой культуры в обычной обстановке. Кантер знал, что «Парамаунт Пикчерс» недавно заключила с Элвисом Пресли контракт на семь лет, он считал сделку бесперспективной, называл ее «шуткой», которая ни к чему не приведет и никогда не принесет прибыли.
       Бесконечное однообразие шоссе — с равномерными повторами деревьев, увитыми виноградными лозами, выглядевшими во влажном утреннем воздухе как гигантские взлохмаченные путешественники, голосующие у обочины; с телеграфными столбами вдоль южной стороны дороги, наклоненными в одну сторону сильными ветрами, не редкими в этой местности — настраивало инженера на воспоминания вчерашнего вечера. Перед отъездом в Вегас Гарин сводил всю тусовку в лучший в Мемфисе магазин готовой одежды «У Лански», год назад ребята только глазели на его витрины, не имея надежды попасть внутрь. После инженер отвез Элвиса в отчий домой. На крыльце Гарина задержала мать Пресли.
       — Мальчик плохо спит по ночам.    
       — Показать его доктору?
       — Док-то-ру, — протянула нараспев Глэдис, словно пульсирующим пунктиром, разрезая между ними пространство. — Его часто мучает кошмар; он на сцене над переполненным залом, одуревшим от восторга, но поет он не один, рядом с ним его покойный брат-близнец. Он навсегда связан с умершим, их души неразделимы.
       — Очевидно, Элвис, как сильная творческая натура помнит дородовые впечатления.
       — Послушайте, вы, гусак, Элвис — мертв, закопан на кладбище и изъеден червями, того кого вы величаете Элвисом Пресли на самом деле его брат Джесси, Джесси Аарон Пресли.
       — Мэм, к чему такие сложности?
       — Думали, только вы можете обманывать целый свет? Ха-ха-ха, мистер гусак, зарубите себе на носу; самый большой глупец тот, кто считает себя хитрее всех. А теперь проваливайте, прославляйте моего сына.
       Несомненно, Гарину раскрыли тайну диссоциации личности Элвиса. «Юнца терзает комплекс самозванца, всякое достижение он воспринимает как не вполне заслуженное, отсюда это беспокойство, неуверенность в себе, Пресли боится своего успеха. Две натуры в единой оболочке разделяют между собой первичное ощущение и ответную реакцию, помогают рационализировать поведение, одна подавляет эмоции, другая их выплескивает наружу, этот прием позволяет ему держаться на плаву и не сойти с ума, помогает маскировать ошибки», — строй гаринской мысли спутало резкое торможение. Впереди с надрывным стоном полз грузовик, хрипом умирающего двигателя он, как будто, сам просил, чтобы его поскорее сдали на свалку. Автострада свалилась во впадину, простиравшуюся среди изумрудных полей, вдали за полями неровными зубцами темнел силуэт леса. На полях группы мужчин и женщин отдельно белых и черных в одинаковых полосатых одеждах, напоминающие стада зебр, в поте лица пропалывали кусты хлопка, их сопровождали конные с винтовками, приведенными в боевую готовность.
       — Что там? — спросил Кантер.
       — Зэки из тюрьмы «Парчман».
       — Деревенская идиллия, не тронутая бумом современной технологии и моды - утомленный старый Юг — широкий карман Америки. Как вы откопали такого мутанта?
       — Простите?
       — Ваш Элвис не более долговечен, чем метеор в небе, производитель шума.
       — Зачем же вы будете снимать его?
       — Кое-кто ослеплен его псевдопопулярностью.
       — Почему псевдо?
       — Вся шумиха вокруг Пресли результат умело рассчитанных действий Паркера, я знаю этого отвратительного интригана.
       — Вы попали на последнее представление Пресли в Луизиане? Говорят, он был великолепен.
       — Не успел. Осторожней, Борк!
       Их подрезал шарабан, оснащенный форсированным двигателем, из окон женщины и мужчины махали руками и кричали: «Привет, Элвис! Тебе бензинчику не долить?» Мощный автомобиль Пресли прибавил газу, и колонна розовых «кадиллаков» моментально оторвалась от вездесущих поклонников.
       — Как вам такое?
       — Ужасно. Сколько?! Девяносто миль в час!
       — Молитесь Элвису, все, что нам остается.
       По мере продвижения на запад ландшафт переменялся. Не выдерживая скоростного темпа, отстали запыхавшиеся зеленые акры, группу Гарина-Пресли принимала облитая солнцем пустыня. Поперек их курса, там, где два обветренных каменистых хребта сбегались навстречу друг другу, на низкой высоте с безучастным видом парили, изредка перебирая тяжелыми крылами, толстые птицы, разевавшие клювы с красными языками.
       — Эмблема скорби и печали, — вырвалось у обычно совершенно слепого к пейзажам Гарина.
       На границе штатов Нью-Мексико и Аризоны компанию дожидался мистический сигнал — горящий факелом на фоне тусклого, заслоненного пылевым пологом солнца брошенный автобус. «Кадиллаки» застопорили ход.
       — Друг мой, Геллер, брат мой духовный, Геллер, что этот огонь, как не предзнаменование?
      — Предзнаменование чего, Элвис?
       — Скорого моего Вознесения. Всю жизнь я считаю себя нареченным спасать людей, я верую, что ниспослан на Землю, чтобы помочь вам, я прочел все твои книги, но что-то мешает мне испытать то, что пережил ты одинокий в пустыне у Большого Каньона.
       — Элвис, вспомни мою притчу о чаепитии: если хочешь чаю, сначала освободи чашку.
       — О, Лоренс, бежим! — Элвис выпал из машины, растер лоб о солончаковый грунт, лупящаяся от грязи и загара шея его надулась и побагровела.
       — Элвис, тебя укачало? — кричал Гарин, кенгуриными скачками сокращая расстояние между их автомобилями.
       — Брысь, отродье, не испугай мое блаженство избавления от мук, я в дороге на Небеса! Кто играет эту шутку над людишками, кто дает воздух задаром, восход, а после потоп или пулю в лоб? — певец поднялся на эластичные стопы, побежал, весь звеня от счастья, туда, где висящее над горизонтом солнце разбрасывало по земле вытянутыми пятнами тень от чернеющих гор.
       — Ларри, ты, черт короткостриженный, перекормил его амфетаминами? — инженер шлепнул Геллера по темени, топорщившемуся щетиной, как массажная щетка.
      — Не надо по голове, дяденька, он сам постоянно жрет горстями стимулирующие колеса для повышения настроения и подстегивания либидо, побочно они иногда способствуют глубокому погружению в себя, к прозрению, рациональному осмыслению мистики. Да разрази меня гром, вы сами-то не ослепли, пусть чешуя отпадет от ваших глаз, он выглядит как чудо — Элвис, шагающий по земле, ибо он милости хочет более, нежели поклонения! Видевший да уверует, а не видевший и уверовавший сам свят!
       — Агитировать меня взялся, марш, верни его.   
       — Опять будет засорять мозги Элвису своей ерундой, — ревнивый уголек вдруг оживил несуществующие глаза Мотта.
       — У Элвиса налицо нарцистический кризис в форме комплекса Иисуса Христа, происходящий из стремления к постоянному одобрению, а мы, бараны, ведемся и славу нетленного Бога изменяем в образ тленного человека. За это, как писал Апостол Павел, предал их Бог в похотях сердец, их нечистоте, так, что они сквернили сами свои тела, женщины их заменили естественное употребление противоестественным, мужчины оставили естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчин, делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение, — говорил Кантер, пребывая в вялой меланхолии.
       — Определенно, в его маниакальном восхождении над американцами замешана Россия, хотя они никогда не признаются, — лукаво поддакнул Петр Петрович.
       Элвис метался среди кактусов, как пантера, путешествуя взглядом по столпившимся в небе облакам, и слезы текли у него по лицу. Он схватил в охапку Геллера и, рыдая, бормотал:
       — Я его избранный сосуд, я сделал все, как ты меня учил: прокричал четырежды на четыре стороны света, что все могу отдать Богу, лишь бы он забрал меня, в ответ его молния разорвала мне сердце, и я увидел в облаке Иосифа Сталина, я увидел лицо Бога и познал его истинность (243).
       — К чему слезы, к чему волнения, — утешал его парикмахер, — вокруг пустое пространство, человеческие кости — бесполезные линии, вся вселенная — тающая звездная пыль, мы в каждой вещи и нигде. Нахрена нам все эти холодильники, телевизоры, шикарные тачки, все эти шампуньки, все равно через неделю все окажется на помойке!
       — Вон, в горы впечатаны слова: «Эта невозмутимость чего бы то ни было», Ларри, з-знаешь, какой выход для меня, я хочу забыть о себе, посвятить себя освобождению, пробуждению и благословению всех живых существ на свете. Единственное, что я собираюсь делать — это молиться, молиться за каждую травинку и былинку, да, да, самое достойное занятие в мире — я уйду в монахи, так лучше, Ларри.
       — Элвис, мой Лорд, никакого пророчества нельзя разрешить самому собой, на точности и граненой прозрачности заключений дурно отражается постоянное качание души между твоей чувствительностью ко всякому злу и фундаментальной правотой человека. Твои поиски истины, как усилия слепого в темном чулане, полагающего поймать черную кошку, мы не можем найти оптический фокус правды, хотя вжимаемся в нее зрением каждый миг, но смотрим на нее и тотчас забываем каково ее лицо.  Лицо это просвечивает через поступки, озвученные мысли, музыку таких героев, как ты, божественный. Всякая плоть как трава, и всякая слава человеческая как цвет на траве, засохла трава, и цвет ее опал. Сегодня на тебя снизошло благословение, и будешь ты вечно.
       Пресли затих, пленка безумия лопнула. В небе реактивный самолетик чудовищной биссектрисой раскроил облака.
       — Меня сейчас не видели поклонники?
       — Таким они полюбят тебя еще больше, — ответил мудрый Геллер.
       Гарин смешал в бутыли воду с апельсиновым концентратом, достал походный шейкер:
       — Возвращаются психи, приготовлю им просветляющего сока.
       Элвис изможденный и возбужденный упал на заднее сиденье, инженер сел за руль первого «кадиллака», отослав Геллера, Мотта и Смитта к Кантеру.
       — Послушай, мальчик, хочешь пожить, завязывай с наркотой, она провоцирует у тебя сексуальную озабоченность, гнев, психозы. Подавление пагубного пристрастия скрепит стену, отгораживающую тебя от разлагающих забот. 
       — Кто вы мне — отец?
       — В известном смысле, да, но ты можешь считать меня, ну хотя бы пусть Дон Кихотом, слышал о таком?
       — Какой-нибудь усатый м-мексиканский гангстер в сверкающем сомбреро?
       — Нет, — к гаринским губам прилипла отеческая улыбка. — Слушай…
       Мягко развивался закат, инженер бархатным голосом пересказывал на свой лад мотивы сюжета Сервантеса.
       — Не похожи вы на Дон Кихота, мистер.
       — Почему?
       — У всякого д-Дон Кихота должен быть оруженосец, у вас его нет, следовательно, вы не тот, за кого предлагаете себя принимать.
       — О, юноша, вы очухались!
       — Выслушайте мня, самозваный испанский гранд.
       — Ты умеешь не только петь и глотать гадость?
       — Может, знаете, у меня месяца три назад был один концерт в Лос-Анджелесе. Мистер Паркер посоветовал мне перед тем увлечься чем-то ж-жизнеутверждающим — делом или спортом, например, прыжками с парашютом.
       — Хороший совет.
       — Мне тоже понравился. Вечером, после выступления мы жили в отеле «Житель Нью-Йорка» в одном номере с Джином Смитом, я вышел на край крыши. Подо мной в ущелье улиц м-мельтешили огоньки автомобилей, и я подумал, что, если полететь вниз, просто так, без парашюта, я так устал от своей жизни, не могу так продолжать, лучше покончить со всем этим дерьмом. Я уже воображал, как в утренних газетах поместят черно-белое фото с распластанным на асфальте крестом, где я приземлюсь… Вымышленный финиш не состоялся, Джим как заорет: «Не прыгай, подумай о маме!» Самый верный в тот момент довод. Но жить долго — не про меня, по мне тоскует мой б-братишка, и тоска эта все отчетливей.
       — Бравируешь тем, что не боишься смерти, чувство этакого всемогущества и вседозволенности — самое типичное свойство одиноких близнецов, оно спасает тебя от угнетающих мыслей о мертвом.
       — Пожалуйста, хватит, я утомился, сегодня был долгий день, сыщите нам приют, мистер Борк.
       Спекшееся под солнцем шоссе на полном ходу напоролось своей сердцевиной на занесенный сюда нелепой прихотью светофор, разламывающий бетонное полотно трассы надвое. Под покосившейся ногой электрического регулировщика белел указатель: направо пойдешь — на Запад попадешь; налево — проедешь по второстепенной дороге в Финикс. Налево горел зеленый, путь на Вегас перегораживал красный. Гарин терпеливо ждал разрешающегося сигнала, светофор упрямо сопротивлялся. «Заело где-нибудь заржавелое реле, или не так, бросить сейчас здесь этих остолопов и помчаться налегке к Калифорнийскому заливу, вдыхая полной грудью жаркую свободу», — но инженер поступил наперекор своей соблазнительной фантазии, его правая нога уперла педаль в пол, заставляя «кадиллак» таранить запрещающий цвет.
       На окраине Уинслоу длинный неряшливый рекламный щит гарантировал всем отдых, пиво, лед и бензин. Разделенные магистралью извечно соперничали друг с другом две таверны. Гарин выбрал ту, где, как ему казалось, покрепче мебель и краска посвежее, но заартачился Геллер, ему втемяшилось, что это место чересчур буржуазно и требовал перейти в другое более пролетарское с виду.
       — Жаль лишних десять центов на еду? — раскусил парикмахера Гарин.
       Дилемму разрешил Элвис:
       — Ларри прав, мы обоснуемся в закусочной попроще, я часто угощался в таких, когда работал водителем грузовика в фирме «Краун Электрик».
       Посетители, пропотевшие дальнобойщики, приветствовали Пресли с восторгом, но без фанатизма. Для них он был одним из них, похожий на них работяга, покинувший свой город, чтобы сделать карьеру музыканта, только пухленькая официантка не давала кумиру прохода, все трогала его за рукава, приговаривая:
       — Элвис, Элвис, сжалься, я хочу от тебя ребенка.
       Геллер лживыми обещаниями спровадил ее на кухню за заказом.
       — Очень мило и очень страшно, — буркнул Кантер, явно шокированный столь бесстыдным проявлением почитания.
       Гарина удивила та жадность и неразборчивость в еде, которую демонстрировал за столом Пресли. Заглотив отбивные в два дюйма толщиной, он сопроводил их пахтой и беконом, залив все молоком.
       — Какой ты оральный, великий Элвис, все-то ты ешь да пьешь, — подтрунивал над певцом Петр Петрович.
       Ни Гарин и никто другой тогда не понимали тяги Пресли к мощной белковой фиесте, годы спустя королю рок-н-ролла поставят диагноз: болезнь Хирсшпрунга — врожденный порок, когда диаметр толстого кишечника в четыре раза превышает норму. Еще одно неписанное правило природы, обязательно с исключениями, подтвердилось в нем: физические патологии верные спутницы великих.
       Откушав пресных аризонских блюд, свита Элвиса пристроилась на ночлег в мотеле — облупленном каркасном доме, где за каждый номер с фанерными стенами содрали по пять баксов, грабеж, конечно, но в запасе у усталого путника всегда хранится смиренномудрие.
       Петр Петрович делил двухкоечный номер с Пресли. Духота выгнала инженера освежиться. Глаз фонаря у конторки глядел на останки двух автомобилей, лаяли злющие сторожевые кобели и суки. На крыльце руки в брюки стояла женщина — матерь детей своих, чья-то сестра, дочь старика или девственница в порванной блузке — не все ли равно, муки скуки всех спрессуют в одномерный мир. В ногах инженера запутался поводком песик. Девочка-сорвиголова, одетая в цыганские лохмотья, подбежала к ним.
       — Не пугайтесь, сэр, он не кусает, зубки совсем незаметные, — дитя выпустила из кулачка юркого светлячка, чтобы обеими ладошками взять поводок.
      — Как его прозвище? — спросил благодушный Гарин.
       — Снупи, — из широкой открытой машины выходил господин, обладавший внешностью закаленного обстоятельствами коммивояжера. — Иди, детка, спать.
      — Ах, пожалуйста, чуть-чуть погуляю! — воскликнула девочка, послушно вытягивая руки по швам.
       — Дорогуша, ступай есть лимоны, растить пионы, — мужчина легонько подтолкнул девчушку, подчеркивая тем, что возражения излишни.
       — Рододендроны просветлели наполовину, — грустно сказала она. — Спокойной ночи, сэр, спокойной ночи, папочка.
       Инженер ничего не понял из всей этой семейной чепухи:
       — Она ваша дочь?
       — Более чем.
       Странность ответа, как будто, содержала добавочный смысл.
       — Где ее мать?
       — Умерла.
       — Жаль, почему бы нам не позавтракать завтра втроем?
       — Мы рано уезжаем.
       — Жаль. Этой вашей сиротке нужно много заботы. Хотите папиросу?
       — Спасибо, сейчас не хочу, поздно. На этой планете у нас с вами разные маршруты, удачи.
       — Похоже, госпожа эта к нам ластится, но в брак предпочитает вступать с другими.
       — Прощайте, однако.
       Они разошлись, так и не представившись друг другу, с кем только не сведет судьба на изъезженных дорогах Америки.
       Беспрепятственно добраться до кровати инженеру не довелось, дверь соседнего номера оказалась нараспашку, оттуда, мешая друг другу, вырывались глухие звуки борьбы и обнаженный женский визг. Идиотски-интуитивное чувство грызло Гарина подозрением, что инцидент как-то связан с Пресли. Ну почему это чувство никогда не давало сбою! Из зияющего дверного проема волосатая мужская нога, упираясь стопой в подреберье знакомому телу, прикрытому розовой пижамой, выдавливала оное в общественный коридор. Петр Петрович оттащил Элвиса подальше от свирепого противника. Инженера поразил абсолютно отсутствующий, зеркальный взгляд боготворимого юноши.
       — Элвис, что с тобой? — Гарин похлестал певца по щекам, помогло, Пресли проснулся.
        Да, великий поп-идол страдал сомнамбулизмом, в ту ночь он бессознательно, страшной тенью забрел в комнату, занятую молодой активной парочкой. Возбужденный партнер неверно оценил нежданный визит знаменитого соотечественника в столь интимную минуту, безнравственная свара становилась неизбежной. Разрядить обстановку помогло участие двух рассудительных мистеров Франклинов.
       В пять утра Гарина раздосадовала изуверская настойчивость телефонного аппарата, инженер снял дрыгающуюся трубку, на другом конце провода висел Слоним.
       — Уважаемый, не забыли который час, обычно в это время суток я расположен к глубокому сну, — едва хрипел Петр Петрович. — Что за надобность теперь во мне такая?
       — Борк, вы стальной человек, вам все по плечу, я же, я же совершенно из противоположного теста, понимаете?
       — Леон…
      — Поймите, все кончено для меня, я не сдюжил, ведь, сам-то я только искатель словесных приключений и вполне могу удовольствоваться тем зрелищем, которое всколыхнул мой замысел. Лично мне ничего, ничего не нужно: ни славы, ни денег, ни власти; мне пристало больше думать в кабинетной пыли о жаворонках и козодоях в полях.
       — Да вы что, напились там?
       — Я догадываюсь как жалок… А, впрочем, нет, чтоб вам стать понятнее, знайте: я подцепил какой-то калифорнийский вирус и чувствую себя препогано, я болен, Борк, слышите? Я не могу дальше участвовать в проекте (244)…
       Инженер разъединил связь, в нем корчилась бессильная злоба, душил прах рассыпавшейся комбинации: «Он просто старый анархист, слабак, позволил сделаться безумцем, хотя главное в таком деле как раз в том, чтобы не свихнуться, обезьяна говорящая». Гарин выместил свою ярость на испуганной подушке, но до подъема уже не сомкнул глаз. Мысль о том, что он сам и дело, ради которого он так рьяно радел, оказались жертвой малодушной измены накрывала его обжигающими волнами.
       Проклиная Слонима, себя, Пресли, наступающий зноем день, Гарин гнал машину все ближе к Вегасу. Элвис, докучавший ему откровениями, типа: «когда я пою — не могу устоять на месте, если стоять без движения, ничего не выйдет» или: «мелодии возникают в моей голове во время перерывов на репетициях, я начинаю дурачиться, подпрыгивать, и на вам — новый шедевр», к полудню угомонился, перелез на заднее сиденье, свернулся там калачиком и уснул без задних ног.
       Еще издали Гарин различил женский силуэт, голосовавший на обочине. Порывистый ветерок надувал ее короткую широкую юбку, прижимаясь к застенчивым загорелым коленям. Петра Петровича захватил ее образ, насыщенный чем-то ярким, не имевшим отношения ни к пустыне, ни к дороге, ни к жизни, в которой варился инженер.
       — Мисс, могу чем-то помочь? — перегнувшись через правое кресло, Гарин растворил дверцу перед платиновой блондинкой.
       — Подбрось до Лас-Вегаса, — ее теплый сахарный бюст придвинулся к губам инженера, одной этой близости было достаточно, чтобы четкий мир начал дрожать, линии таять, все превращалось в другое измерение.
       — Конечно, детка.
       — Мое имя Норма.
       — Конечно, Норма, — Гарин поглубже вдохнул, и снова руль становился твердым, обивка салона черной, но речь не торопилась восстанавливаться.
       Норма, не спеша, стягивала тонкие длинные перчатки, будто, снимая их вместе с кожей. Сзади во сне причмокивал Элвис.
       — Мы не одни?
       — За твоей спиной спит сам секс-бог — Элвис Пресли.
       Снедаемая любопытством девушка обернулась, Гарин видел, как краска заочной влюбленности на ее лице оттенилась тонами легкой досады.
       — Нравится?
       — Знаешь, вид у него слишком дохлый, не в смысле мертвый, нет, какой-то затрапезный, без шика.
       — Теперь он жертва деформирующего сна, а так он славный красавчик, да, вы даже похожи, если бы снимались с ним в одном фильме, он запросто мог сыграть роль твоего брата.
       — Какое забавное предположение, я актриса.
       — Хорошая?
       Невинный вопрос смутил Норму:
       — Я талантливая, но…
       — Но неизвестная, так?
       В ответ девушка подправила платиновые, недавно подровненные кудряшки.
       — Ты села в ту машину, милашка, в Вегасе я могу представить тебя знатным киношникам.
       — За что такой подарок?
       — Вручение подарка дает право на любовь, ну хотя бы на видимость ее, а? Что скажешь?
       — Я девушка молодая, еще очень неопытная в людях, надеюсь, ты не пустобрех и не пошляк, обделенный вкусом, как многие из вашего племени?
       Небрежно болтая о том и сем, они подъезжали к городу, учрежденному сатаной в сердце целомудренной пустыни.
       — Высади меня на пороге Вегаса.
       — Мы остановимся в отеле «Ласт Фронтир», навестишь?
      — Посмотрим, жеребчик, как карта ляжет.
      За Нормой захлопнулась дверца, и болезненная прочность сна Элвиса уступила пробуждению (245).
       — В начале сороковых на месте Вегаса я видел всего два отеля «Эль-Ранчо» и «Фронтир», а теперь глаза разбегаются от этих сверкающих монстров — очередная американская показуха.
       Высказывание Борка не представилось Элвису занимательным. Он привычно приветствовал жуткую толпу в двадцать тысяч человек ожидавших его, вытаптывающую инкубаторские газоны вдоль больших отелей, казино, фешенебельных магазинов. Влюбленным в него подросткам втемяшилось исписать губной помадой все бетонные стены здравицами в его адрес; в витринах раскачивались розовые картонные гитары. Казалось, сам воздух был наэлектризован изливающейся из всех щелей всеобщей любовью к Элвису. На площади мэр города приподнес певцу мемориальную дощечку и объявил открытым парад в честь знаменитого гостя. Десятки платформ на колесах с искусственными Элвисами покатились по улице, состязаясь за первую премию в пятьдесят долларов. Какая-то четырнадцатилетняя дурочка, приняв артиста-имитатора за полноценного Пресли, просочилась сквозь защитный кордон полиции к двигающейся сцене пятифутовой высоты и обвилась вокруг ног предполагаемого Элвиса. 
       Настоящий Элвис со своей компанией, улизнув от зевак в парк, упивался катанием на автомобильчиках, ездивших по площадке и поминутно сталкивавшихся между собой. Никакие уговоры Гарина пройти, от греха подальше, в отель на идола не действовали, тогда инженер применил силу, на своих руках он внес галдящего Элвиса в гостиницу. Их встречала художественный директор отеля Максин Льюис, отличавшаяся невероятной близорукостью, она приняла Гарина и слившегося с ним Элвиса, одетых во все розовое, за единый организм:
                — Мистер Пресли, я провожу вас к оркестру.
       Элвис должен был выступать с «бандой» Фредди Мартина и пианисткой Мэри Гриффин, в качестве довеска прилагался комик Шеки Грин.
       — Отпусти меня, Борк, — приказал певец. — Это, что — зал? Курятник, ничего не видать. Эй, вы осветитель? — крикнул он мужчине, грустившему у ямы.
       — О, да.
       — Вруби полный свет.
       — Извините, мистер Пресли, — вмешался Мартин, — этот человек миллионер Говард Хьюз, осветителя сейчас пришлют.
       — Что мне его долбанные деньги, я и сам богач, — сказал Элвис, однако, заносчивость фразы камуфлировала конфуз.
       — Зачем шум, а драки нет? — грозно рычал из-за кулисы родной голос Паркера. — Борк, отведите Элвиса в его апартаменты, я все здесь устрою.

(243 - Мой долготерпеливый читатель, несмотря на нарочитую невероятность пересказываемого мною эпизода со сценой экзальтации Пресли, он не является плодом ночного вымысла автора, факт подлинный.)
(244 - Из письма Леона Слонима к психиатру Карлу Густаву Юнгу.
      «Днями прикончил твою диссертацию «О психологии и патологии, так называемых, оккультных феноменов». Ничего не понял, не серчай. Знаю, знаю, как ты относишься к моему мнению, но уволь, мысли так смешались и запутались, что, грешным делом, я впал в отчаяние, которое давил написанием очерка «Изначальная печаль как базовая платформа скуки». И тут, милый Карлуша, мое сочинительство погубила идейка: вот, кабы, начать новую эру массовой психологии, вывернуть наизнанку культурный традиционализм. Вызвался помогать мне в этом деле один инженер, существо совершенно первобытное. Поверь, я только хотел развеяться, посмеяться над теми, кто уверен в реальности мира, для кого я просто непрактичный дурачок, не имеющий смысла и значения в важной материальной цивилизации. Что же теперь? Вышла полная абракадабра: дебелый певец, страдающий аутизмом, его невежественные дрессировщики, лишенные всякого умственного блеска, какая-то сказочная мерзость!
       Я оценил всю призрачность своего проекта, отчего грусть моя вернулась, но! в неожиданной форме: Карлуша, страсть к женщине разбила плавность моего интеллектуального движения. В Голливуде меня привлекла бессвязностью речей актрисочка Долорес Харт. Во время наших свиданий (исключительно на людях, разумеется) она хорошела на глазах, пугая меня своими громадными бархатными как фиалки очами. В наших нервозно развивающихся отношениях мы достигли того, что я позволил себе называть ее «мой розанчик Долли», а она говорила мне, пунцовея от удовольствия, «мой бейби». Бесподобно, правда? Она была, как оркестрант, ужасно приземленный вне искусства, при этом дьявольски точный слух позволял расслышать ей нежнейший зов. Ты спрашиваешь меня: почему «была»? Долли покинула сей мир, нет-нет, она жива духом, но умерщвляет плоть, она стала монашкой — весьма оригинальное для здешнего климата решеньице.
       Да я все не о том. А, впрочем, нет, поступок моей цветочной феи развернул меня к размышлению о влечении человека к смерти, теперь даже кропаю серию статеек в жанре диалогов с Танатосом. И, знаешь, эврика — я понял, что все возможно: я и Бог, я и несовершенный мир, все сразу. Отныне каждая ночь для меня — это Последняя Ночь, а на рассвете меня благословляет малиновка, и я лью чистые слезы благодарности, мне есть, о чем поплакать, Земля планета неприкаянная.   
       Пишу тебе, а сам нет-нет, да посматриваю на улицу людей, сукиных детей - живу сейчас я в Лос-Анджелесе в дурацком районе-ловушке для туристов, сколько вижу, сколько! Придумал составить список знакомых персон и их грехов тайных и неприкрытых, потратил целый ворох бумаги и, чтобы сохранить анонимность, спустил его в полицию не почтой, а посредством унитаза, мол, бумажный ком застрянет в канализации, явится офицер полиции, переодетый сантехником, и, привет — всех арестуют. Ворвется полиция, сцапает их, будет допрашивать годами, пока не докопается до всех преступлений. Вскроется целая сеть повсюду: в Америке, Канаде, Париже, Португалии, ого-го дело будет! Я тем временем обзаведусь походным снаряжением, в магазинах Армии спасения всем можно запастись впрок по-дешевке, фланелевые рубашки по пятьдесят центов за штуку — шутка ли? Разноцветные фланелевые рубашки чрезвычайно увлекают меня. Вчера вечером надел чистые носки, рюкзачок за плечи плюс сачок и пошел прогуляться по Лос-Анджелесу, чтобы проверить: каково ходить по городу с рюкзаком. Весело. Бродяги спрашивают меня, не собираюсь ли я на поиски урана или других вещей, ценных для человечества. Хорошие люди, запомнился мексикашечка глупый — все руки у него были попилены, он пытался резать вены старым тупым лезвием, я подарил ему свою выкидуху, удобная штучка, прежде продезинфицировал в уксусе, чтобы не случилось у него заражения крови. Так, постигая мир, добрался я до линии Южно-тихоокеанской железной дороги, залез в спальник (он у меня теплый, на утином пуху) и думал под грохот проносившихся локомотивов: скоро свершится разожженная мною всемирная полицейская революция, и предвижу, как рюкзачное воинство бродяг — мстителей тысячами, миллионами уйдут в горы и долы вместе с детьми, стариками и юными подругами, и рухнут Города, плодящие порок и разврат. Карлуша, дожить бы до того дня!
       Р.S. Пожалуйста, вышли мне те красные пилюли, чем пичкал меня в клинике, нервишки поигрывают, боюсь, не ровен час расхвораюсь, и не успеем мы обсудить с тобой многого.
       Твой преданный пациент и скромный друг, Л. Слоним».)
(245 - В жизни Элвис и Мэрилин никогда не встречались, но волей журналистов оба были зачислены в категорию «безумных секс-звезд», с одним различием: у Пресли был баритон, поэтому его в насмешку называли «Мэрилин с баритоном». В общем, и Мэрилин, и Элвиса признавали распущенными представителями мира искусств, хотя Монро казалась более приемлемой с точки зрения общественной морали.)

*       *       *

     Занималась эра пришествия запредельного Элвиса, шамана ХХ века. Он, угнетаемый собственными демонами, был использован для освобождения людских масс от переполнявшей их застоявшейся избыточной энергии. Обаяние его голоса, шокирующее поведение на сцене, физическая привлекательность помогли сделаться Элвису кумиром, чьи песни, фильмы и жизненный стиль создали калейдоскоп образов: от ангельской невинности до сексуального чванства; раскрутили бешеный маховик новейшей поп-культуры.
       Пресли превращался из полуграмотного провинциального доходяги в символ всемогущей Америки, такой же, как Статуя Свободы, Авраам Линкольн или торговая марка «Форд», его признали на Олимпе американского государства. На рубеже 1970-х с певцом связался помощник президента Никсона Эджил Крог. В Белом доме организовали конфиденциальную встречу. Визит начался с неловкой паузы. Войдя внутрь Овального кабинета, Элвис впал в состояние благоговейного трепета. В левой руке Пресли сжимал связку значков, коллекционированием которых увлекался долгое время и две заранее подписанные фотокарточки. Король развлечений подавленно пожал ладонь президенту США, зримо затрудняясь открыть рот. В настороженной тишине он шагнул к столу Никсона и вывалил на полировку значки.
       — Хочу показать вам, мистер президент, некоторые значки и фотографии своей семьи, — сказал Элвис, со стороны он был похож на маленького ребенка.
       Кое-как склеился бессвязный диалог, в ходе которого Пресли, между прочим, ввернул: «Я думаю, что «Битлз» — анти-американцы. Они нагрянули к нам, заработали кучу денег и вернулись к себе в Англию. Кроме того, господин Никсон, они наговорили много гадостей о Соединенных Штатах». От такого ярого проявления патриотизма Никсон чуть не грохнулся на паркетный пол.
       Пятясь к дверям, Элвис высказал просьбу, изрядно занимавшую его:
       — Сэр, не могли бы вы достать для меня значок служащего Бюро по борьбе с наркотиками? Пожалуйста. Я уже пытался добыть его для моей коллекции, но безуспешно.
       За растерявшегося Никсона ответил Крог:
       — Если президент США чего пожелает, то устроить можно практически все.
       Не надо, не корите дитятю Элвиса, почтенный мистер президент, не его вина, что певец стал орудием волшебника (негодника Слонима), чьи проказы обернулись уродливыми чарами. Но факт этот, что король-то — голый, обнажится спустя десятилетия, а пока в Лас-Вегас на смотрины диковинки зачастили шишки шоу-бизнеса из больших культурных центров Америки: из Калифорнии и Нью-Йорка.
       Гарин, осатаневший от задушевных кривляний подопечного на сцене кабаре «Фронтир», убегал прожигать время в другие гостиницы города.
       В баре Desert Inn четвертые сутки крепко пили. Общество разнузданных бонвиванов, отмеченных одинаковыми замысловатыми повязками на рукавах, к началу пятого дня приговорили триста коктейлей «Кровавая Мэри», их сленг становился все более символичным. 
       — Добро пожаловать в «крысиную нору», черноглазенький.
       К Гарину, не отреагировавшему на обращение, подсел осоловелый от спиртного парень:
       — Я Дэвид Нивен, ты кто такой?
       Инженер сомневался, стоит ли вступать в контакт с наглецом, вряд ли до него вообще что-нибудь может дойти, но после повторного вопроса невежи опустился до разговора:
       — Агент Элвиса Пресли Борк.
       — А-агент, — назвавшийся Нивеном ухватил Гарина за локоть. — А мы — тусовка «Крысиная стая», наш вожак Фрэнк Синатра, он сейчас забавляется с девчонкой-конфеткой, но скоро явится сюда и накачает тебя водкой так, что забудешь свое имя — агент, мать твою.
       — Не буянь, — утихомиривал Дэвида Гарин.
       — Ха-ха-ха, сдрейфил? Мы безобидные весельчаки, хотя наш бронепоезд … ну ты знаешь. Фрэнк сказал: «Цель «Крысиной стаи» бороться со скукой и пить с ночи до утра», усвоил? То-то, агент. Ну ладно, мне нельзя надолго отлучаться, у нас тут свой саммит.
       Парень, безутешно икая, отвалил в направлении уборной. Предоставленный сам себе инженер имел удовольствие увидеть Фрэнка Синатру в сопровождении платиновой Нормы. Красотка заметила Петра Петровича и послала ему долгий воздушный поцелуй, вмещавший в себя алкогольные пары. В ответ Гарин шутливо поклонился.
       В помещении становилось жарковато, инженер опустил руку в карман за носовым платком, но вместо него извлек оттуда записку: «Петр Петрович, вам следует не позже понедельника вернуться в Чикаго для выполнения ответственного задания Советского правительства. Stranger in the night». Удача, что Гарин сидел, текст, за исключением подписи, был составлен на русском языке, буквы кириллицы озорно скакали перед носом. Уняв их бесстыжие пляски, инженер, ища глазами возможного корреспондента или почтальона, осмотрел бар. Глядя на него, ненавистно слащаво ухмылялся Фрэнк Синатра, теребя пальцами, унизанными неприличных размеров перстнями, платиновые локоны.


ГЛАВА 9
Эзопов метод

     Самым хлопотным оказалось подобрать подходящий труп, нужные трупы на дороге не валяются даже в зазеркальной Америке. Банальный подкуп санитара в морге попахивал провалом. Петр Петрович десятки раз прокручивал, как распухший от гамбургеров переросток сгребает в охапку со стылого мраморного стола грубо заштопанное по срединной линии тело бывшего человека и, озираясь, как нашкодивший кот, понесет его на задний двор. Фу, не то: кто-нибудь да увидит, пойдут разговоры, вызреют домыслы — товарищи подлых наветов. Инженер выбрал крайнюю меру. Сыскалось подставленное лицо (на ловца, и зверь бежит), которое после было изящно ликвидировано неотвратимым несчастным случаем. Через означенное лицо у неблагополучной семейки, транжирящей свои неприхотливые земные дни на городской свалке, очерченной медлительными речками с ласковыми индейскими именами, откупили, якобы, в пользу университета Джона Гопкинса «живой труп» — вечно пьяного родственника, по антропологическим характеристикам идеально соответствующего заданным параметрам. Сородичи посмертно проданного, одурев от радости, пересчитывая липкие наличные искушающей предоплаты, ускорили переход обладателя ценной телесной оболочки в царство теней.
       От привалившего счастья Гарин взялся лично гримировать усопшего, придавая зеленоватой коже яблочный румянец спящего. Разбив ломом одеревеневшие суставы он, довольный тем как все устраивается, запихал мертвяка в машину, пристегнув ремнем безопасности к креслу. Праздничное настроение немного подпортил хозяин гаража, в котором инженер обделывал свои милые пустячки — толстый довольный дядька, видимо, со Среднего Запада, для улучшения адренолинообращения приторговывавший краденными тачками.
       — Не одобряю такие дела, — добряк покачал шарообразной головой.
       — Скот, не подумай плохого, все законно, просто я тороплюсь, и поспешность моя оправдана тем, что промедление смерти подобно.
       На том разговор и кончили.
       Гарин сильно рисковал, перемещая труп двойника из Чикаго в Нью-Йорк, но служба в разведке роднила его с риском окончательно, пожалуй, больше, чем в предшествующие годы странствий и мытарств. Наметанный глаз инженера точно фиксировал слежку, становившуюся час от часу отчетливее: однотипные седаны с однотипными мордами внутри, однотипные костюмчики — вороньем кружили вокруг его персоны. Электрический финиш Розенбергов (246) пеплом стучался в сердце, заставляя призадуматься о возможностях выхода из шпионской игры так, чтобы про него забыли и штампованные агенты Гувера (247), и назойливые соплеменники с Лубянки.  Примитивный, но действенный фарс, или пошлая трагедия? — вывод напрашивался сам собой: казнить себя нельзя, помиловать. Итак, он — режиссер новейшей пьесы «К черту тщетную предосторожность — мнимая гибель суперагента Борка — Гарина» в 3-х актах (248).  Где-то очень глубоко шевельнулась стерва-жалость к зримо овдавевающей Урсуле; ничего, он перевел на ее счет отступную, достойную для богемного образа жизни. Еще часть состояния инженер завещал фонду «Приют одиноких сердец имени Питера Гарина», директором-распорядителем коего он назначил Кортни Эпса, своего боевого соратника (249).

(246 - Супруги Розенберги были казнены на электрическом стуле по обвинению в атомном шпионаже в пользу СССР.)
(247 - Эдвар Гувер, директор ФБР.)
(248 - После ареста американцами в 1950 году Клауса Фукса, атомного шпиона СССР № 1, советские разведывательные службы реанимировали законсервированного с 1944 года Гарина, рассчитывая этаким приемом восполнить утрату.)
(249 - Гарин предполагал, когда придет время, инкогнито, увянуть в благополучной обстановке на Гавайских островах — вмешалась слепая стихия, в сентябре 1973 года приют смыло в океан невиданной силы ураганом. Трагически погибли все постояльцы (одиннадцать состарившихся профессиональных авантюристов), Эпс выжил, связав себя якорной цепью со звездно-полосатым штандартом через гибкий, но выносливый на ветру флагшток.)

*       *       *

Дома, в Чикаго Гарина встречали верная жена и посылочка. Под оберткой, в маленькой коробочке сжимался медальон, резанувший глаза инженера нетленным образом Зои Монроз.
       — Красивая, — щурясь на изображение, сказала Урсула.
       — Дальняя родня, ох, живот схватило, пойду.
       — Говорила тебе, не увлекайся китайской кухней, намешают всякого — потом не поймешь, от чего страдания.
       В туалетной комнате Гарин выдрал фото из обрамления, оборотная сторона портрета открыла шифровку и ключ к ней. Повозившись с мудреным кодом, инженер узнал: «Товарищ Гарин, компетентные органы Советской державы шибко интересуются: куда зашли работы американских империалистов по выработке водородной бомбы. Встречаемся каждую третью пятницу между 15-16-тью часами в Центральном парке города Нью-Йорка, на восточном берегу пруда. Я буду кормить свежей белой булкой водоплавающую дичь. Пароль: как объяснить смысл картины дохлому кролику? Ответ: заяц должен быть настоящим. Жду с нетерпением, куратор Т.».
       «Дичь?! Повырождались они там за железным занавесом, плодятся исключительно чугунные рабочие вкупе с сарафанными колхозницами?» — возмущение низким стилем текста шифровки мешалось с приступом неукротимой рвоты. Гарин отвернул кран, пуская лекарственный водопад холодной воды.
       В 1944 году Ферми написал курс лекций о синтезе сверхлегких элементов (в основном, водорода) на солнце, теоретически объясняя происхождение космических лучей и источник их высокой энергии. Идеи великого итальянца импульсом толкнули научную мысль в сторону моделирования термоядерной реакции в земных обстоятельствах. Уже в 1945 году все тот же Клаус Фукс передает материалы лекций по водороду советской стороне. В 1946 году Фукс в соавторстве с математиком фон Нейманом запатентовал научную схему (250), которая очаровала Эдварда Теллера (251). Как ни странно, самым серьезным оппонентом создания водородного оружия выступил «отец» атомной бомбы Оппенгеймер. Противостояние это в сообществе американских физиков и политиков всколыхнуло неоднородную сумму чувств. Чтобы быть в курсе последних событий Петр Петрович подбирался к Теллеру со стороны их общего знакомого, сотрудника Массачусетского технологического института Ласло Тиссу (252) - намечалась командировка в Бостон.
¶
        Холостая сноска. (253)

(250 - Клаус Фукс вырос в семье немецкого пастора в атмосфере социального служения и уважения к человеческой личности. Фашизм завернул студента-физика в ряды компартии. Спасаясь от гестапо, молодой ученый бежит в Англию, его, как всякого немца интернируют, но семь месяцев спустя выпускают и даже привлекают к атомной программе империи. В 1941 году Клаус сам выходит на контакт с русскими спецслужбами. С 1943 года он, совместно с другими учеными, трудившимися на Англию, вливается в Манхэттенский проект, теперь Фукс работает на Британию (по штату), на США (по совместительству) и на Россию (по призванию души или воле Провидения?). Если смотреть на водородное дело упрощенно, то дедушкой водородной бомбы советской, американской и английской следует считать именно скромного Клауса Фукса.
       Американцы, преодолевая внутреннее брожение, прямой логической цепью перевели потенциал схемы Фукса-Неймана в водородное оружие, в СССР же совершили хитроумный, можно даже выразиться, комбинированно-сочетанный полуобходной маневр. Советские физики, нисколько нельзя умалять их гениальности, переоткрыли схему Фукса, хотя у разведчиков на руках были полноценные готовые сведения. Независимо от американцев в феврале 1945 года Яков Френкель вышел на Курчатова с идеей разработки водородной тематики. В результате, примерно, через год была создана группа Игоря Тамма (в которую потом позвали и Сахарова, будущий академик легко согласился — в Москве у него не было жилья, в строившемся закрытом центре Арзамасе-16 ему и его жене Клаве полагалась площадь). Кроме того, в том же 1945-ом речь о процессах на солнце вел Зельдович. Первоначально верховный администратор советской атомной программы Лаврентий Павлович Берия настороженно отреагировал на суждения отечественных ученых, он снесся со стареющим мастодонтом физики Нильсом Бором, который скептически отозвался о возможности создания водородного оружия. Материалы Фукса и прочих агентов перевесили сомнения. Советские ученые в открытую разведданными никогда не пользовались (кроме Курчатова при создании атомной бомбы), однако в научных коллективах всегда водились секретные сотрудники органов, и через них было удобно вспрыскивать дозированные порции разведанной информации в научную среду. Рождение научно-технического решения нередко окружено густой пеленой, трудно разделить конкретные идеи, критические реакции. В курилке, во время обеда, на дружеской пирушке три-четыре десятка оброненных слов, содержащих рациональные зерна способны обернуться подлинно революционными результатами.)
(251 - Э. Теллер, американский физик, считается отцом американской водородной бомбы. Родился в Венгрии, во второй половине 1930-х перебрался в США. Именно он убедил руководство США в необходимости делать водородное оружие и выдвинул ключевую физическую доктрину. Правда, сам Теллер говорил, что он немного модернизировал идеи известные с 1946 года (т.е. работу Фукса-Неймана).)
(252 - Л. Тиссу и Теллер дружили со старших классов школы. В 1932 году Тиссу, как причастного к левому движению арестовали. 14 месяцев он просидел в тюрьме хортистской Венгрии, Теллер навещал его, помог завершить и опубликовать научную работу. После отсидки Тиссу всюду отказывали от места, тогда по рекомендации Теллера несчастного пригрел в своем институте в Харькове Лев Ландау. С Ландау Теллер сошелся в самом начале 1930-х в Копенгагене, они сочинили совместный труд по физике. Несмотря на коммунистическую иронию Ландау, Теллер не поддался опьянению социалистическими предрассудками, но у них сохранились душевные отношения.
       В Харькове Тиссу провел около трех лет, защитил диссертацию. Грянул 1937 год, но венгру посчастливилось выбраться из СССР. В США он разыскал Теллера. Заикаясь от русских ужасов, Тиссу рассказывал другу о советской правде. На основании непостижимых для здравого ума фактах, Теллер пришел к выводу, что сатана не лучше Люцифера. Теллер высказался так: «…разгром в Харькове и арест Ландау, как капиталистического шпиона, имеют для меня большее значение, чем пакт между Гитлером и Сталиным. К 1940 году у меня были все причины не любить и не доверять СССР».)
(253 - Не могу пропустить один сюжет, пусть для основного текста он не сгодился: Клаус Фукс был близок и с Теллером, и с семейством Рудольфа и Евгении Пайерлсов. Так вот, Евгения Пайерлс, урожденная Женя Каннегисер, в 1920-е вместе с Ландау участвовала в Ленинграде в джаз-банде молодых физиков. Какая утонченная усмешка, какой карнавал свободы, сущий восторг! Как все перепутать: людей, идеи, города, слова, и как из такой взаимосвязи ли, параллельности ли, перпендикулярности ли вывести события, определившие планетарную жизнь намного вперед.)

*       *       *

       — Уютный кабинет у вас, Ласло, такой и нужен для полета творческих фантазий.
       — Нормальная берлога ученого с окном во двор.
       Пейзаж за стеклом и в самом деле не угождал избалованному вкусу - сквозь изогнутые отрезки веток деревьев виднелся низенький забор, за ним скучное поле плаца местной пожарной части. Впрочем, Тиссу и в сереньком умел находить прелести:
       — В редкие минуты отдохновения забавляюсь зрелищем марширующих пожарных: сверкающая медь касок и эта одинаковость строя движущихся тел закаляет во мне единство с ними, то есть, я хочу сказать, что ощущаю некое единение с колонной в психологическом пространстве.
       — Атавизм. Вас завораживает атавистическое чувство стадности, Ласло, — Гарин отвоевал у пыли местечко на краешке подоконника.
       — То, что пожарные способны перемещаться единообразно свидетельствует о прямолинейно-поступательном типе сознания, в нашем мирке физики-теоретики мыслят неодномерно, их формулировки, их поступки порой взаимоперпендикулярны в системе научных и этических координат. В давно известном эксперименте Галилея с одинаково падающими с башни различными шарами Эйнштейн усмотрел искривление пространства-времени, его коллегам это показалось «геометрической паранойей», пока Альберт не построил работоспособную теорию гравитации.
       — Гениальные умники — индивидуалисты, их злит общественный пресс, наоборот, люди обычные тяготеют к социальным оковам. Вы, Ласло, славитесь математически точным складом ума, способностью сочетать уважение к своим собратьям по цеху с ясным критическим отношением к их заблуждениям, объясните мне, что происходит, отчего все так окрысились на Теллера и отчего Оппенгеймер — жертва, мученик, вызывающий у многих наших слезливое сочувствие?
       — Уважаете водку, у меня тут чахнет откупоренный «Smirnoff»?   
       — Больше водки уважаю истину.
      — Эдвард плюнул против ветра, поднялся наперекор мнению сцементированного незримыми узами большинства, и большинство обвинило его в нарушении нравственных норм, подвергло несправедливому бойкоту, если вкратце.
       — Я слышал другую трактовку, мол, Теллер из личных амбиций и предвзятой неприязни свалил милашку Оппенгеймера (254).
       — Милашка-ромашка. Роберт тормозил работу над водородной бомбой, потрясая воздух душещипательнейшим аргументом — водородное оружие морально неприемлемо и технически неосуществимо, но если нечто неприемлемо этически, то какая разница насколько оно осуществимо технически? (255) Позиция Оппенгеймера лицемерна: атомное оружие морально, водородное нет, но никто не доказывал, что массированные неядерные бомбежки гуманнее атомной бомбардировки! Роберт претендовал занять чужое место в истории — место человеколюбца, а ведь шестнадцатого июня тысяча девятьсот сорок пятого он, именно он подписал рекомендацию правительству США сбросить ядерный фугас на головы япошек.
       — Уместно ли приписывать всю ответственность одному Оппенгеймеру, за атомную акцию высказались три Нобелевских лауреата: Лоуренс, Комптон и сам Ферми.
       — Вы правы, Борк, так вам налить?
       — Для меня рано.
       — Как хотите. В вину Теллеру вменяют, что он дал властям довод устранить Оппенгеймера, противившегося многие годы развитию водородной программы, а Эдвард единственный осмелился поставить интересы страны выше претензий чиновного коллеги. Многие думают, что с Россией можно договориться или попытаться разыграть шахматную комбинацию ядерными ферзями, Оппенгеймер еще в сорок пятом предлагал поделиться с большевиками атомными знаниями. Теллер думает иначе. Он знает, что Советский монстр не соблюдает любые правила игры, если сочтет выгодным для себя, может, например, устроить «китайскую ничью», смахнув фигуры с доски, а то и вовсе пырнет ножом под доской.
       — Мало кто верит в такой благородный мотив, говорят, Теллер «политическим убийством» противника преследовал сугубо корыстные цели — оттеснить Оппенгеймера, войти в мировую историю, желание обеспечить устойчивое государственное финансирование для своих научных развлечений или даже удовлетворить нездоровое пристрастие к большим взрывам.
       — Парни из Лос-Аламоса не могут резать горчицу.
       — Не понял.
       — Борк, Теллер любит повторять это, подразумевая, что Оппенгеймеру и К; не по зубам создать водородное оружие, теперь я вижу, что им и элементарная порядочность не по вкусу. Наш Роберт обладатель сверхподвижного усложненного мышления, но, похоже, что сильный интеллект для него обуза. Он словно оборотень, моральный пигмей, скользкий как рыба, видели бы вы его лицо, когда на слушаньях вытащили на свет магнитофонную запись сорок третьего года, пленка на вечные времена зафиксировала его подлость. Оппенгеймер сам, по доброй воле настучал контрразведке на своих дружков, якобы соблазнявших его сбывать секретную информацию налево, и что из этого вышло? Джин Титлок в январе сорок четвертого кончил самоубийством, Хакона Шевалье, с женой которого у Роберта теперь неформальные отношения, уволили из Калифорнийского университета. Были и другие жертвы. Теперь этот господин заявляет, что сей прискорбный ляпсус — ошибка, грезы наяву, и произошел он потому что, далее цитирую: «потому что я был идиот»!  Маловразумительная и высокомерная лаконичность. Считая себя мудрым, он точно — безумен.
       — Ради красного словца, не пожалеет матери и отца. И все же, Ласло, симпатии на его стороне, для такой задачки нет простого черно-белого ответа.
       — Увы, Борк, в нашем пестром мире в почете иные решения, но, если говорить об ассоциативном мышлении, черно-белое честнее цветного.
       — То, что невозможно прочертить на бумаге, возможно в хитросплетенной практической жизни. Вы знаете, Ласло, всякий человек лжив, он переменчив как река, наш организм на шестьдесят процентов состоит из воды, поэтому на него влияет даже сила тяготения Луны, мы переменчивы, значит, неверны, при этом тело и душа человеческая - поле битвы, вернее, море битвы двух начал. Их союз виновник дуализма жизни, факт компромисса в извечном споре. Вот, что мне сейчас … послушайте, Ласло: в Оппенгеймере выпукло развито явление анизотропии, он подобен монокристаллу турмалина, свойства которого различны, его прочность в разных направлениях изменчива и если на него направить пучок естественного света перпендикулярно, то обыкновенная волна полностью поглотится и выйдет только необыкновенная.
       — Борк, подставьте ко мне теснее свое ухо.
       — Пардон, зачем?
       — Вы внушаете мне доверие, но то, что я хочу передать вам, лучше прошептать на ушко.
       Гарин не без внутреннего протеста пододвинул ушную раковину к сухим потрескавшимся губам Тиссу.
       — Лукавая девка с факелом в руке беременна сытой ненавистью, любимцы ее двуличны, дух человеков истребляющие и плоть ядящие. Это все.
       — Я догадался, вы так о Микки Маусе. Ласло, нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас, верьте. Наливайте, пробил мой час.

(254 - На слушаньях в сенатской комиссии Теллера спросили: «Считаете ли вы, что Оппенгеймер нелоялен по отношению к Соединенным Штатам?»
       Ответ Эдварда Теллера:
       — Я не хочу сказать ничего подобного. Я знаю Оппенгеймера как человека чрезвычайно активного и очень сложного мышления и думаю, с моей стороны было бы самонадеянным и неправильным пытаться анализировать его мотивы. Но полагал и полагаю сейчас, что он лоялен по отношению к Соединенным Штатам. Я верю в это и буду верить до тех пор, пока не увижу очень убедительное доказательство противоположного.
       Следующий вопрос:
       — Оппенгеймер представляет собой опасность для национальной безопасности?
       Ответ:
       — В большинстве случаев мне было чрезвычайно трудно понять действия доктора Оппенгеймера. Я полностью расходился с ним по многим вопросам, и его действия казались путанными и усложненными. В этом смысле мне бы хотелось видеть жизненные интересы нашей страны в руках человека, которого понимаю лучше и поэтому доверяю больше. В этом очень ограниченном смысле я хотел бы выразить, что я лично ощутил бы себя более защищенным, если бы общественные интересы находились в иных руках».
       И все, последней фразы оказалось достаточно, чтобы Теллер попал в изгои в среде, которую он считал своей, хотя при этом никто не осмеливался ставить под сомнение честность объяснения. Считается, что высказывание Теллера позволило властям освободить «отца» атомной бомбы от должности председателя генерального консультативного Комитета Комиссии по атомной энергетики и, таким образом, отстранить от дальнейшей разработки атомного оружия. Однако следует учитывать, что мнение маститого физика совпало с политической волей руководителей США. В мае 1953-го президент Эйзенхауэр предложил Льюису Страуссу (Levis Strauss) возглавлять Комиссию по атомной энергии. Носитель птичьей фамилии выдвинул условие, он требовал отмены допуска Роберту Оппенгеймеру к секретным документам, как потенциально ненадежного. В декабре того же года Оппенгеймера обвиняют в нелояльности к государству, правда, он остался директором Института фундаментальных исследований в Принстоне (кстати, сотрудником этого заведения числился Эйнштейн). В мае 1954-го Совет по безопасности обратно подтвердил лояльность Оппенгеймера, но он уже не у дел. Потрясенный отставной гений купил дом на Виргинских островах в Карибском море и с горя занялся мореплаванием. В 1963 году президент Линдон Джонсон (преемник злодейски убитого Кеннеди) «реабилитировал» Оппенгеймера, ему вручили утешительную премию имени Энрико Ферми.)
(255 - После испытания Советской Россией в 1949 году собственной атомной бомбы Теллер и Лоуренс призвали ускорить исследования и создание более мощных водородных зарядов. Оппенгеймер, как председатель Комитета заявил: «Мы против таких разработок, так как водородная бомба чересчур мощное оружие, инструмент геноцида».)

*       *       *

        Гарин решился использовать убедительный способ инсценировки ухода из жизни. Есть утверждение, что театр начинается с вешалки, инженер считал по-другому: театр и буфет неразделимы. Неловко было ставить спектакль, не нарушая выстраданную драматургию, предварительно не подкрепившись. В Нью-Йорке он зашел в изысканейшую французскую ресторацию с метрдотелем, обутым в туфли дороже его мокасин. На белой стене надменно цвели художества какого-то оседлавшего успех модерниста. Помяв в руках винный лист, Петр Петрович выбрал белого вина поблагороднее, из легких закусок попросил фазаний паштет, заливное из окуня, из горячего — суп из морской черепахи с обильными пряностями и ростбиф с петрушкой. Судя по гамме судорог на физиономии официанта — его заказ не был одобрен.
       «Фигня, человек должен есть то, что хочет», — инженер устроил жесткую салфетку за воротничком сорочки и предался гастрономическим переживаниям, пусть и не очень возвышенным. Уписывая за обе щеки блюда, Гарин сочинял оправдательное послание, которое мог бы отправить супруге, чтобы выгородить ее из беды. «Я акробат, вибрирующий на тонкой натянутой струне, пробирающийся над чернеющей бездной к ней же в объятия, и темп моего движения зависит только от перемен в природе. Я семя, набухшее отравленной сластью, я переполнен зудом, проникшим уже в кровеносные русла: покинь мир, прибежище невежества и неведения, вырвись из замкнутости индустриальных джунглей. Не хотелось бы распространяться, но мне претит пассивно регистрировать признаки неизбежного, глумящиеся над нашими привязанностями, мироощущением, физиологией, и я загипнотизировал самого себя, повторяя: я могу устранить причину скорби, найти способ излечения. Знаю, бросишься утешать меня: от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, но дорогая моя, как быть с темными сторонами человеческой натуры, проявлением диких чувств, влекущих к трагедии? Вот и вся любовь. Не жалей обо мне, я делаю то, что по силам моим».      
       Думать помешал любезный сверх всякой меры официант:
       — Не подать ли бисквитов на десерт, мсье?
       — Не суетись так, я угощу щедрыми чаевыми.
       Гарин положил на стол банкноту в тысячу долларов:
       — Принеси сладостей своим детишкам, Бог расположен к тебе нынче.
       О, пресыщенный Гарин, как ты дерзок!
       На улице хлестали беспорядочные нити дождя. Толпа пешеходов под зонтами текла по улице, каблучки молоденьких офисных барышень выстукивали торопливую дробь по мокнущему кафелю мостовой. Вечер опускался на копошащийся город, выкрашивая серым дома вокруг.
¶
      На первый контакт с малограмотным куратором Петр Петрович вышел спустя пять недель после вояжа в Бостон. Пульс громадного Нью-Йорка наполнялся праздничным возбуждением приближающегося уик-энда. Автомобили блестели хромом и скапливались в уличных пробках, витрины магазинов сверкали особенно привлекательно, в городе все спешили на званые вечера и вечеринки. По запруженным гудящим магистралям, прошивавшим шумные кварталы, инженер добрался до Центрального парка. Вихляющаяся из стороны в сторону ветреная аллея подвела его к назначенному пункту.  Народу было маловато, на дальней скамейке под отморозками-деревьями дубела супружеская пара, у которой чувства друг к другу остыли лет двадцать назад. В воде покачивались отражения фонарей, Гарин плюнул в пруд, и отражения заплясали. Около инженера притормозил, легонько насвистывая мотив «Прощания славянки», мужчина в мешковатом, на вырост плаще, из авоськи акулой высовывалась пощипанная булка.
       — Вы из Москвы?
       — Какое Москвы, вы, что, мистер, пароль? — советский разведчик на всякий случай набросил черные очки.
       — Кролик издох, но это не имеет ни малейшего отношения к живописи, я Гарин.
       — Меня предупреждали насчет вашей экстравагантности, но как же дисциплина!    
       — Кто ж так хорошо знает мои повадки?
       — Издеваетесь, а мы с вами давно знакомы, заочно.
       — Дело мое изучали, наверное, пухлое?
       — Я Тарашкин Василий Иванович.
       — Так сказали, будто вы мировая величина — Супермен.
       — О вас, Гарин, я слышал от Шельги еще в двадцать четвертом году.
       — Во, дела! Неугомонный мой преследователь и здесь достал меня, невозможно ни жить, ни работать без его неотступной тени. Где же сам ее источник?
       Тарашкин посуровел:
       — О Василии Витальевиче волнуетесь, что ль?
       — Не волнуюсь — сохну!
       — Я не уполномочен разглагольствовать о его судьбе.
       — Печален, значит, был его удел. Вы-то как, Тарашкин?
      — Моя роль ограничена, я нахожусь на связи с нашим резидентом Яцковым, «Борода» (256) нас жмет, требует сведений по ядерным технологиям, а вас — агентов повылавливали почти всех, кутерьма, одним словом.
       «Ну, кретин! — поражался Гарин, — или ищет способ продаться?»
       — Так, принесли чего-нибудь? — закончил исповедь Василий Иванович.
       Инженер вложил в авоську бумажную папку:
       — Там материалы по атомно-термоядерной бомбе, основанной на делении ядер и их синтезе. И, товарищ куратор, снабдите меня микро-фотоаппаратом, невмоготу служебные бумаги писать под копирку, только руки марать.
       — Понимаю, понимаю, изыщем фонды для такого случая.
       — Вот и славно, Тарашкин, запомните: нет маленьких ролей, есть маленькие актеры. Привет «Бороде», борода-то синяя?
       — Синих бород не бывает — еще образованный ученый.

(256 - Игривое прозвище Курчатова, имевшее хождение среди советских физиков.)

*       *       *

       Гарин вспомнил: в цивилизованных странах в качестве моральной компенсации за смерть принято исполнять последнее желание висельника.  Петр Петрович поехал на Бродвей. На Бродвее с полными сборами шел мюзикл «42-ая улица», инженер, терпеливо отстояв очередь, приобрел билет — красочное представление, проверенный способ профилактики предстартовой лихорадки.
       Последнюю свою ночь в Америке Гарин провел в обществе отчаянной леди, бросившей подряд троих импотентов-неврастеников и нечеловечески изголодавшейся по крепкой мужской ласке, к утру инженеру казалось, что он разгрузил вагон угля.
       Вариант самоустранения оформился в голове Гарина за обязательной ежедневной перлюстрацией однообразно гиблой прессы, перепачканной печатной мерзостью — поганое болото, дышащее смрадными испарениями приятнее. Везде на все лады смаковали разрыв кинозвезды — мечты джигитов и тайных эротоманов целого света — с залетным французским актеришкой (257). В этом контексте упоминалось о предстоящих двухдневных гастролях секс-феи на Корейском полуострове: «она хочет зализать свою рану, подбадривая американских парней, бьющих красную нечисть на передовой свободного мира», и тому подобное (258). В черных глазах зажегся огонек надежды: «Авось, кривая вывезет».   
¶
       Инженер поздоровался с замершим в «кадиллаке» трупом, грим местами обсыпался, и обозначались проталины пятен разложения. «Поехали», — Гарин завел двигатель. В тесном переулке, захламленном нагромождениями мусорных контейнеров, Петр Петрович пересадил двойника за баранку.
       — Ну, землячок, несись в рай, никуда не отворачивай, недалече твое пристанище.
       — Угу, — утробно простонало тело.
       Гарин отпрянул:
       — Свят, свят, чур меня — померещилось.
       Инженер саданул кубинского рома — брезгливое отвращение свернулось клубком на донышке души, он быстрым движением замкнул молнию на куртке, подбитой мутоновой подкладкой — вот он — волк в одежде ягненка: готов нападать, рвать, путать следы — отвага, воля, расчет. Переплетя свои руки и ноги с конечностями покойного, Гарин вырулил на заданный перекресток, сдавленный каменными масками фасадов. Он зажал педаль газа монтировкой, плавно отпустил сцепление и покинул розовый гроб на колесах, ринувшийся в витрину советского торгпредства (259), благоухавшего ароматом «Красной Москвы» (260).
       Инженеру недосуг было наблюдать, как катафалк рассек толстое стекло, как в салоне восстала голубая зарница — от удара нормально сработал взрыватель, вмонтированный в газовый баллон. Петр, не оглядываясь, топал по лицу планеты, сохраняемый нежным покрывалом атмосферы от жесткого излучения Открытого Космоса.
       — Стоять на месте! На месте стоять! — надрывалось за спиной фальшивое меццо-сопрано. — Федеральное Бюро Расследований, руки за голову, ноги на ширину плеч! Микки, оставьте глупости!
       Гарин споткнулся об это имя.
       — Вы сами разрешили мне называть вас Микки, — женский силуэт демонстрировал дружелюбное расположение к Гарину, но страшная дыра в стволе «магнума» технично упиралась в его печень.
       — Мелани? Мелани Уоллос?
       — Немножечко не так, спецагент ФБР Мелани Бенеш.
      — Недотепа студент и вы — вместе?
       — Студент оперился, он выглядит сегодня как помощник сенатора Маккарти, его правая рука в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности (261). Мы все повзрослели, Микки, кто подурнел, кто распустился диковинным бутоном, вы не изменились, словно, я с вами все в том же глухом бразильском лесу.
       — Бог мой, Мелани, вы караулили меня всю долгую ночь, не сомкнули из-за меня своих глазок, не вкусили маковой росинки…
       — Микки, великолепный Микки, молчите, у нас дефицит самого ценного, я знаю о вас много, но здесь, сейчас настал черед спасенной вами попутчицы профессора Джонса выручить вас — врага американской нации, — Мелани бросила ему ключи. — Через квартал на запад припрятан белый «крайслер», федеральный знак «Liberty», в нем никто не тронет вас, Нью-Йорк не часто предлагает второй шанс, торопитесь, с этой минуты мы квиты.
       Инженер подобрал ключи с мостовой:
       — Мелани…
       — Ступайте же, я прикрою.
       Полицейские сирены, множимые стенами стеклобетонных домов, оттесняли растроганного Гарина на запад. Адью, Мелани, воздушный призрак прошлого.

(257 - От Гарина было сокрыто, что под псевдонимом Ива Монтана, присвоившего лавры спесивого любовника, фигурировал Ливи, разлучивший его с парижской пташкой в грозовом 1944-ом году.)
(258 - Вооруженные силы США под мандатом ООН принимали участие в конфликте между коммунистической Северной Кореей и самобытной Южной Кореей.)
(259 - Торговое представительство.)
(260 - Самые известные советские духи, интересно, что запах был смешан еще до революции, его обожала императрица Александра Федоровна, супруга Николая II.)
(261 - Официально Комиссия занималась проверкой благонадежности граждан США. Было заведено более 200 дел, в основном, на творческих деятелей и ученых (в том числе «Дело Оппенгеймера»). Пострадали многие голливудские знаменитости и ученые мужи, людей преследовали за причастность к сотрудничеству с прокоммунистическими, социалистическими кругами, за левые убеждения. В знак протеста против «охоты на ведьм» из Соединенных Штатов в Швейцарию выехал Чаплин. В середине 1950-х президент Эйзенхауэр прикрыл несовместимую с декларированием прав человека лавочку.
       По прошествии изрядного количества лет события эти все же отдают легким душком антисемитизма. Конечно, затруднительно ставить знак равенства между левым интернационалом, сотрясавшим ход ХХ века и всемирным еврейством, но все же слишком много созвучных фамилий тысяч и тысяч героев, участников и сочувствующих левому движению в разных странах напрягает. Еврейский субстрат выступил катализатором, необходимым для протекания революционных реакций в национальных квартирах, вовлекая в самоубийственные процессы лабильные коренные элементы, понимавшие цели этих явлений однобоко, без охвата всего замысла.   
       Ползучая тенденция к восстановлению национального самосознания, наметившаяся кое-где в самом конце столетия ответ запаздывающий — ось напряжения сместилась с идеологического поля в практику экономической глобализации, вмещающей в себя аспект адаптации культурных традиций к единой образцовой модели. Образец этот по мере приближения к его стандартам периферийных игроков, охваченных глобализацией, будет загодя изменяться его творцами, совершенствоваться, оставаясь недостижимым, сохраняя, таким образом, постоянное мировое лидерство или господство законодателей мировой «морали». Способность среды, пронизанной миллионами коммерческих связей, эстетических привязанностей, племенной общностью, воспитанной на древних заветах, обеспечивающих сознание избранности к быстрой мимикрии, приспособляемости — есть корень жизнестойкости, успеха и подтверждает незыблемую аксиому: «Что было, то и будет».)   

*       *       *

       Петр Петрович успел в последний момент. В эпоху паровой тяги, в эпоху ищущей страданий Анны Карениной написали бы так: он вскочил на подножку последнего вагона, но в век авиации, в век материальной Мадонны, это уже не катит.
       Гарин встал на краю взлетной полосы, когда самолет выруливал на нее. Инженер снял шляпу, протянул руку с оттопыренным кверху большим пальцем, он голосовал. Переполох в кабине затормозил стальную птицу. Размахнувшаяся на полмира серебряная плоскость поглаживала Гарина по непокрытой голове.
       В хвостовой части фюзеляжа отворился запасной люк:
       — Сэр, чем могу быть полезна? — кричала из люка платиновая девушка.
       — Подбрось до Сеула, Норма!
       — Какая забавная просьба, тщишься получить неслыханный подарок, ты имеешь на него право, а? Что скажешь?
       — Всемилостивейшая моя, не отринь десницу взывающего о помощи, да воздастся за благие порывы твои, да восхваляемо будет имя твое потомками!
       — Медоточивыми речами дурманишь, коварный льстец, видишь, как карта легла, — Норма скинула веревочную лестницу, — полезай, жеребчик, спасение тонущих мне по вкусу, оторвемся.

2002-2006гг.