Истина и красота

Любовь – познание себя как другого, единый акт страсти и красоты. Препятствие любви – страх: страх исчезновения, мимолетности, потери. Желание схватить и удержать так же неотвратимо, как восхищение. Боль расставания тоже прекрасна – эта истина не так легко очевидна, как волшебство встречи, и потому ее сокрытие убивает. Так смерть возникает заранее, не как неизбежное требование мимолетности, но как желание удержать жизнь, удержать красоту, избежать ее потери, даже сделав так, чтобы не встретиться с нею никогда, но лишь изображать эту встречу как вечно длящееся мгновение, остановленное дланью смерти, изобретенной самим человеком и во славу его.

Человек, желая вечности, выбирает, не выбирая, грезить несуществующее вместо восхищения неожиданно возникающим и пропадающим вновь. Встреча пугает не только своим исчезновением, но и самой встречей: наслаждение оказывается слишком сильным, пугающим, отталкивающим прочь. Страх разрушиться подступает с обоих концов: и потому собственная греза оказывается предпочтительнее поражающего воображение другого. Но увы: объектом ее оказывается все тот же избегаемый другой, проникающий в сны и подчиняющий их своей воле – воле истины, безумия и красоты.

Эффект смерти при жизни описан многократно: философами, поэтами, психоаналитиками и пользователями соцсетей. Лао Цзы писал о том, что люди, едва достигнув зрелости в тридцать лет, начинают увядать, отказавшись от животрепетания истины. Даниил Хармс писал о человеке с тонкой шеей, заключившего себя в сундук, где он предпочитает оставаться, не смотря на удушье.

Оказывается, смерть подступает с двух концов, и один из них остается не только желанным, но и незаметным, по причине страстного желания победить жизнь. Так серийный убийца побеждает силу красоты своей матери, убивая женщин, чтобы отрезать их голову для мастурбации, а, точнее, для страстного овладения красотой. Акт овладения превращает расщепленные части в одно неразличимое целое. Это не интеграция, но яростное стирание различий между безобразным и прекрасным, жизнью и смертью, ненавистью и любовью, истиной и сном. Различия сводят нашего героя с ума и смерть как освобождающий момент невозможности их существования становится сутью его жизни. Его движущей силой.

Более распространенной оказывается тихая смерть: когда повседневное существование намеренно превращается в мертвый ритуал, цель которого – убийство встречи с истиной или красотой. Узнавание, равно как и восхищение, избегаются, с настойчивостью истинной страсти.

Наиболее наглядно страсть к мертвому воплощает бюрократическое устройство общества. Франц Кафка гениально описал Процесс и Замок – как мертвый ритуал, целью которого является заключение красоты, недопущение живой истины и судебное преследование любой живой мысли, еще до ее появления. Герой «Процесса» виновен тем, что еще не подумал, не совершил, но способен подумать, даже вопреки собственным запретам на это. Так изображается страх чиновника за то, что он, не смотря на все свои усилия, все же остается живым, не до конца превратившим себя в мертвый механизм. Эта вина гложет его страхом и толкает на приложение дополнительных усилий, чтобы услужить давлению вышестоящего. В его страстной грезе подобное усилие возносит его вверх, против нисходящего движения общей массы. В этой иерархии положение определяется не степенью близости к сияющей истине и красоте, но расстоянием от момента отвержения системой.

То, что вся жизнь при этом происходит в замкнутом пространстве ведомств, кабинетов, циркуляров и душных предписаний, не только не пугает, но служит объектом страстного вожделения. Ситуация, когда чиновник выносит приговор маньяку-убийце кажется странной только на поверхностный взгляд. В мире каловых масс каждый старается вытолкнуть другого вниз, чтобы протиснуться против течения вверх, - на минутку, на мгновение, глотнуть сладкий миг победы, сделать еще один шаг к вершине абсолютной власти, которая будет длиться вечно.

©Кувшинов А. В., 2020