Моё деревенское счастье. Вот так фокус!

Сквозь утреннюю дрёму Саша вспомнил, что папа с мамой сегодня уезжают и поспешно встал, чтобы не опоздать проводить.
Успел! Они ещё только пошли умываться на родник. Братишка безмятежно спал, в последний раз, досыта накормленный материнским молоком.

Бабушка с крылечка провожала улыбчивым взглядом, как молодой супруг любовался женой, а стройная мама, раскинув руки и грациозно изгибаясь на бегу танцевала перед ним танец молодости, наслаждаясь волнистой игрой цветастого сарафана. Вдруг остановилась и что-то задорно сказала. Они весело рассмеялись и, взявшись за руки, резво побежали дальше по тропке к речке, скрывшись в прибрежных кустах.

Было решено уехать, как бы невзначай, чтобы не напрягать соседей и других односельчан почти ритуальными проводами в дальний путь с обилием гостинцев в дорогу. Поэтому, после утреннего туалета бабушка наполнила маленький туесок пирожками, ватрушками и оладьями, который поместила в дорожную сумку с двумя бутылками охлаждённого в родниковой воде молока, вещами и подарками родственникам в Торжок.
Бабушка благословила родных и они с одной сумкой, почти налегке втроём направились к пролеску в сторону большака. Саше было разрешено проводить их до Сосенки, где обычно купались деревенские ребятишки, и он сопровождал своих родителей с радостными пробежками вокруг них.

С их отъездом началась полная свобода! Бабушка с дедом умели создать иллюзию этого. Они никогда не делали распоряжений и не читали нотаций. Просто с молоком матери Сашей был перенят образ жизни больших семей, где все, от мала до велика, равноправно и добровольно принимают обязанности забот по дому, а дети с малых лет посильные помощники во всех делах при полном самоконтроле. Самостоятельность  поощрялась,  но не мешало, чтобы уточнить своевременность и разумность инициативы, задать вопросы старшим, можно и нужно ли переходить от идеи к действиям. А то ведь иногда при благих намерениях за результаты можно было схлопотать и по загривку.

Вернувшись к избе, Саша застал бабушку выводящей на прогулку братишку. Серёжка в свои год и два месяца проявлял завидную осторожность. Бабушка с улыбкой наблюдала со стороны, как он осторожненько, задним ходом, ступенька за ступенькой сползал с крыльца. Коснувшись земли осмелел и радостно побежал на травяной дворик высоко поднимая ноги и смешно виляя круглой попкой. В его синенькие фланелевые штаны была вложена сухая пушистая пелёнка в качестве памперса. Нянька, спускаясь с крыльца, окинула взглядом горизонт. И вдруг поспешно обогнав внука, распахнув подол платья, стала загонять его, как цыплят, обратно на крыльцо, и дальше в избу, загородив от него улицу.
Когда она вновь появилась на крыльце, Саша удивлённо спросил:
«Что случилось-то?»
Бабушка кивнула на улицу:
«Вон видишь, Горбушка идёт? Я Серёжку и спрятала!»
По дороге, опираясь на клюку, шкандыбала горбатая женщина из соседней деревни. Поравнявшись с домом, она на ходу поклонилась и приветливо поздоровалась. Когда старушка скрылась из виду, внук спросил:
«А что она могла сделать? Ведь она же добрая!»
И услышал неторопливый ответ:
«Да! Она добрая, но маленькие дети должны расти в красоте! Поэтому им нельзя показывать некрасивое, уродливое и страшное»
«А, как же я?» Бабушка улыбнулась, погладила по голове…
«Ты-то у нас уже большой, и сам знаешь что красиво, а что нет. Что хорошо, а что плохо! И понимаешь, что с этой старушкой нужно всегда здороваться приветливо с добром, как со всеми. Ведь она же не виновата, что такой уродилась!» Саша согласился с ней, хотя по городским традициям полагалось здороваться только со знакомыми.
«Нельзя детей брать на похороны и пугать!»
«Почему?»
«Будет косоглазым заикой, ночью плакать и всем спать не даст!»
Здесь из коридора во входную дверь изнутри заскрёбся приползший из избы Серёжка, его выпустили и первое, что он сделал, сам попросился в туалет. Бабушка с радостью вытащила из его штанов пелёнку и никогда больше не стесняла движений младшего внука. Повзрослел!
Она предложила Саше до обеда погулять по деревне. Как услышит железные удары деревенского гонга в кусок рельса, значит, пора есть!
Внук вприпрыжку отправился постигать деревенскую жизнь.

Первый, кто ему встретился, задиристый черноглазый мальчишка старше года на два, которого звали Витька-«Воробей». Он был такой же суетливый и взъерошенный как эта пташка. Разговор был конкретный:
«Дай десять рублей!»
«У меня нет!»
«Не бойся! Я когда-нибудь потом отдам!»
«Я не боюсь, но у меня денег нет!»
«Тогда попроси у бабки!»
«У неё тоже нет!»
«Тогда я тебя бить буду!»
Такая перспектива не обрадовала мальчишку, и он отправился к бабушке. На запрос о десяти рублях бабушка поинтересовалась:
«А зачем ему?»
«Не знаю. Он просит»
«Незачем! Пусть у отца просит!»
«Он сказал, что если не принесу, бить будет!»
«Би-и-ть бу-у-уде-е-ет?» Протянула бабушка. Достала платочек с завязанной мелочью и дала десять копеек.
«Передашь ему и будешь такой же хороший. Он тебе всё равно не отдаст. А если останется недовольным, скажи, что все деньги у деда и позови вечером посоветоваться с ним…»
… Саша протянул Витьке десять копеек и сказал, что бабушка больше не даст. Увидев его недовольство продолжил:
«Все деньги у дедушки. Приходи вечером посоветоваться с ним – он даст!»
В глазах у Витьки вихрем промелькнула мысль, даст-то он даст, но не десять рублей и погасла:
«Не! Не приду!»
Денег он больше не просил никогда! А десять копеек, действительно, не вернул, и даже не пытался когда-то бить...

Полуденный гонг позвал на обед. Саша стремглав побежал домой.
В деревню входили три мальчишки. Старший деловито поинтересовался:
«Ты чей дачник будешь?»
«Я не дачник! – оскорбился новичок, и, кивнув на дом напротив которого они встретились, добавил – я к дедушке с бабушкой»
«А, Сашка к деду Василию?»
Их осведомлённость удивила.
« А, вы кто такие?»
«Мы тутошние. Я Ванька-«Джига», мой братишка Мишка – показал на черноволосого цыганистого вида младшего мальца с крупными завитушками, потом на среднего приятеля, круглолицего, белобрысого с конопушками, лицо которого растянулось в улыбке и стало выглядеть хитреньким – а это Лёнька-«Тихомир»
В руках Мишка держал корзину, наполненную с верхом какими-то странными, округлыми комочками беспорядочно сморщенными по всей поверхности тёмно-коричневого цвета с красноватым оттенком. Диковинка заинтересовала:
«А, что это такое?»
Мальчишки расхохотались: «Это грибы! Сморчки называются!»
Лёнька приподнял несколько сморчков и из-под них достал ещё один странный светло-серый, с зеленоватым оттенком с удлинённой шляпкой, разрисованной тёмно-серыми рельефными полосками крупной сеткой кривоватых прямоугольничков, и, протянув почти к самому лицу, добавил:
«И один строчок!»
«Почему?» Удивился горожанин. Инициативу перехватил Ванька:
«Что ты сам не видишь, что ли? Те сморщенные, а этот, как на машинке простроченный…»
«А, что с ними делать?»
«Как, что? Жарить со сметаной, зелёным луком и картошкой… – непонятливость уже стала раздражать Джигу – спроси свою бабку, она знает!»
Лёнька, видимо для того чтобы уйти от наскучившей темы вдруг спросил:
«Хошь фокус покажу?»
Кто же не хочет? Поймав в глазах согласие потребовал:
«Неси яйцо!»
«Варёное?»
«Не! Сырое!»
Саша недолго колебался, спрашивать у бабушки или нет. Где в хлеву находится куриное гнездо, он уже знал, и решил всё самостоятельно. Ведь ничего страшного не случится, если он после фокуса положит яйцо на место?
Тихомир, взял со своей хитренькой улыбочкой яйцо, и позвал всех к серому валуну, который врос в травяной луг. Там он со всей мочи бросил яйцо в камень. Саша был поражён! Он явно видел, как яйцо летело. Слышал звук, как оно разбилось. Но никак не мог понять, куда оно делось. Мальчишки взахлёб расхохотались, видя, как их новый приятель изумлённо щупает совершенно сухой камень в поисках хоть маленького осколка скорлупы. Под весёлый смех, громко делясь впечатлениями от удавшегося фокуса между собой, они направились по домам. Озадаченный Саша в раздумьях тоже пошёл на обед.
Не успела бабушка накрыть на стол, как в избу постучали, и вошла тётка Паня – стала с причитами просить прощения за сына Лёньку и выложила на стол пять яиц. Не успела она выговориться, появилась мать Ваньки с Мишкой тётя Надя и тоже со слезами принесла в фартуке пяток яиц. Бабушка, стала отказываться от этих «даров», пока не поняла из их путаного объяснения, что произошло.
Оказывается, мальчишки дома поделились с мамами радостью удавшегося фокуса перед несмышлёнышем. В ответ, к их удивлению, матери не одобрили их восторга. Наоборот, переполошились, обе пережившие военную голодуху, почти с суеверным страхом отнеслись к бессмысленному уничтожению еды. В их представлении, над их семьями нависла угроза возмездия – нового испытания голодом. Все ребятишки получили от матерей резко-чувствительные внушения вручную.  Поэтому в деревнях за едой не были распространены забавы с хлебом и прочими харчами и всякие там, недопивки, недоедки и прочие капризы, что уже начало распространяться среди городских дачников. Вдобавок, глумливый смех над глупцами, всегда резко пресекался окружающими. Потешки над дурачками или неадекватными старыми и прочими убогими людьми всегда был страшным грехом в России.

Саша тихо сидел в уголке за лежанкой и старался понять результат фокуса, когда он взял одно яйцо, которое теперь превратилось в десять, но почему-то не одобрила бабушка. Когда ушли женщины она, вытерев глаза, подошла к внуку:
«Эх, Саша-Саша, что же ты не подошёл и не спросил? Вишь, какой позор получился? И тебя теперь могут посчитать за дурачка. А я не благословила бы тебя на этот фокус и уберегла» С самого детства слова бабушки: «Эх, Саша-Саша...» обозначали крайнюю степень её огорчения, от чего у внука начинало свербить в носу до слёз, и уши его залившись жаром, становились пунцовыми.

После молчаливого обеда внук уединился в мыслях, нежась на ветерке их гумна, лежа, как на кресле, на огромном красноватом валуне под старой берёзой, который почему-то назывался «Камнем любви», где и дождался деда с пастбища.
С тех пор это стало его любимым местом для нечастых раздумий.