de omnibus dubitandum 112. 94

ЧАСТЬ СТО ДВЕНАДЦАТАЯ (1905-1907)

Глава 112.94. ШКОЛА…

    На вокзале Николаевской железной дороги в Петербурге пассажиры нашего «кадетского» вагона, шедшего из Москвы, в последний раз перецеловались, пожали друг другу руки и разъехались, в разные стороны. Большинство моих товарищей по выпуску из корпуса я уже больше никогда не встречал в жизни.

    Извозчик, взятый мною у памятника Александру Третьему, не спеша тарахтел по мостовой. Впервые попав в Питер, я с интересом разглядывал улицы столицы. Только через добрый час пути, проехав мимо Балтийского вокзала и через Обводной канал, пахнувший на меня совсем не столичным запахом, мы попали на Лермонтовский проспект, справа от которого показалось трехэтажное здание.

    Над его фронтоном, под орлом, широко раскинувшим крылья, я увидел надпись, заставившую крепко забиться мое кадетское сердце: «Николаевское кавалерийское училище».

    Мою одинокую фигуру, в помятой в вагоне кадетской черной шинели, у стеклянной входной двери охватила невольная жуть перед будущим. Выдержу ли я высокую марку «Славной школы» в шкуре бесправного «сугубца», о многострадальной жизни которых было столько фантастических рассказов среди нашей кадетской братии?..

    Стукнула входная дверь, звякнул где-то над головой колокольчик и, не чувствуя под собой ног, я уже стоял в том гнезде русской конницы, откуда вылетело столько славных птенцов.

    Широкий и темноватый вестибюль был меньше нашего корпусного. Мраморная, в два марша, лестница вела наверх; под нею виднелась стеклянная дверь в белую залу с колоннами. Держа в руке чемодан, я нерешительно остановился на месте, никого не видя и не зная, куда идти дальше.

    — Здравия желаю, господин корнет, — вдруг раздался позади меня негромкий, солидный голос.

    Я обернулся на это странное приветствие, так не соответствующее моему положению, и оказался лицом к лицу с высоким, представительным швейцаром, появившимся откуда-то сбоку в полумраке петербургского утра.

    — Здравствуй ...

    — Дозвольте, господин корнет, мне ваш штычок, а то с ним наверх у нас идти не полагается — господа корнеты старшего курса обижаться будут и... вас неприятности ожидают-с, — многозначительным тоном вполголоса продолжал швейцар. — А чемоданчик возьмите с собой наверх, это полагается, — у нас традиция-с...

    Прислуга Школы, как я потом узнал, вся поголовно знала и строго соблюдала все неписаные законы училища, и теперь, на пороге мой новой жизни швейцар первым посвятил меня в обычаи моей новой среды.

    В тот же день я убедился, что совет швейцара на первых шагах моего юнкерского бытия был, как нельзя более, полезен и избавил меня от больших неприятностей.

    Штык, которым мы, кадеты строевой роты, так гордились, оказался в глазах «корнетов» Школы символом пехотного звания; появление с ним среди таких отъявленных кавалеристов, какими были они, являлось в их глазах «непростительной дерзостью» со стороны «молодого» и явным нарушением традиций.

    Передав швейцару шинель и штык, я с чемоданом в руке направился к лестнице, но едва поставил ногу на первую ее ступеньку, как был остановлен командным и зычным окликом сверху:

    — Куда?.. Молодой, назад!..

    Беспомощно оглянувшись, я остановился. Швейцар, многозначительно показывая мне пальцем на другую лестницу, прошептал:

    — Это корнетская... для господ юнкеров старшего курса.

    Перейдя на другую сторону, я поднялся в первый этаж с жутким ощущением, что кто-то следит за каждым моим движением и возьмет меня немедленно «в работу».

    Действительно, наверху лестницы, выходящей в небольшую залу, именовавшуюся «средней площадкой», меня ожидала грозная и великолепная фигура. Красивый и стройный, как дорогая игрушка, только что вышедшая из магазина, передо мной стоял, загораживая дорогу, юнкер старшего курса, одетый с иголочки, в отлично сшитом защитном кителе, синих шароварах с широкими алыми лампасами и великолепных сапогах. Когда я подошел к нему вплотную, он, не мигая, строго посмотрел мне в лицо и проговорил небрежным тоном:

    — Мое имя и отчество?

    — Не могу знать, господин "хорунжий". Я только что приехал...

    — Как? — возмутился он и даже покачнулся от изумления, — Вы уже две минуты в Школе и не знаете моего имени и отчества? Вы что же, молодой, не интересуетесь службой? Или, быть может, ошиблись адресом и шли в университет? — закончил он уничтожающим тоном.

    — Никак нет, господин "хорунжий". Я прибыл на службу в Школу сугубцем, но только еще слаб в дислокации ...

    — А-а-а, — величественно протянул "хорунжий", — это другое дело.

    Сразу смягчив тон, он продолжал:

    — Вы, я вижу, молодой, подаете надежды... это хорошо... это приятно... пожалуйте за мной.

    Он круто повернулся и зашагал по лестнице на третий этаж впереди меня. Я почтительно последовал за начальством, не выпуская из рук чемодана.

    К слитному гулу голосов, несшемуся нам навстречу из помещения эскадрона, так знакомому мне по корпусу, здесь, однако, примешивался незнакомый нежный, металлический звук, заставивший сладко сжаться мое мальчишечье сердце.

    «Шпоры»! — мелькнула у меня в голове радостная догадка, и на душе сразу стало тепло и весело. Это был, действительно, звон многочисленных шпор, неизменный признак кавалерии, но здесь, в Школе, он отличался особенной мелодичностью и густотой, благодаря знаменитому мастеру старого Петербурга — Савельеву, поставлявшему своим клиентам корнетам шпоры с «малиновым звоном».

    Под этот мелодичный звон началась для меня и на многие годы потекла моя дальнейшая кавалерийская жизнь. Портупей-юнкер, встретивший меня на лестнице, оказался "есаулом" Певневым Леонтием Леонтьевичем. Он довел меня, под ироническими взглядами других хорунжих, таких же щеголеватых и ловких, до дежурной комнаты, где за высокой старинной конторкой сидел поджарый есаул с черными постриженными усами и бородой. Я взял под козырек и, вытянувшись, как утопленник, произнес уставную формулу явки:

    — Господин есаул! Окончивший курс Третьего Московского кадетского корпуса Андрей Шкура честь имеет явиться по случаю прибытия в училище.

    При первых словах моего рапорта есаул быстро надел папаху и взял под козырек, а группа стоявших в дверях юнкеров, враз щелкнув каблуками, стала смирно.

    Выслушав меня, офицер сел снова, принял от меня бумаги и крикнул в пространство:

    — Портупей-юнкер!

    Через три секунды, словно по волшебству, в дверях вырос юнкер еще шикарнее виденных мною до этого. Отчетливо щелкнув каблуками, он вытянулся в ожидании приказаний.

    — Вот, портупей-юнкер, возьмите к себе этого молодого и... в работу, — приказал есаул оскалив в улыбке свои, на редкость белые зубы.

    — Слушаю, господин есаул, — весело ответил портупей-юнкер и, повернувшись кругом, вышел из дежурки. Этот лихой юнкер, стройный и подтянутый, преисполнил мое сердце старого кадета изумлением и восторгом.

    Все его движения, жесты и повороты не были похожи на грубоватые кадетские приемы, а представляли собой поистине строевую поэзию. Изящество, легкость и отчетливость движений, мог понять и оценить только военный глаз, который вырабатывался у нашего брата-кадета после 7–8 лет пребывания в корпусе.

    Ошеломленный и очарованный этими блестящими примерами высшей военной марки, я вышел вслед за портупей-юнкером. Снова перейдя среднюю площадку, мы вышли в коридор и остановились перед первой дверью направо, оказавшейся «вахмистерской». Здесь помещался сотенный вахмистр, — или на училищном языке «земной бог», — высокий, стройный, державшийся с большим достоинством юнкер, на погонах которого было три поперечных желтых нашивки.

    По правилам училища, в начале года, юнкеров, предназначенных занять на старшем курсе должности портупей-юнкеров, производят — взводных в младшие, а вахмистра в старшие портупей-юнкера. Свои настоящие чины они получают лишь некоторое время спустя.

    Выслушав рапорт о явке, вахмистр Дьяков оглядел меня с ног до головы и приказал моему провожатому:

    — Ты, Певнев, возьмешь его к себе во взвод!

    Начальником «Славной школы» был в то время генерал Де-Витт, а командиром казачьей сотни тогда — есаул, впоследствие войсковой старшина Греков Алексей Кириллович*, донской казак.

*) ГРЕКОВ Алексей Кириллович (дон.)(06.02.1873-06.10.1918)(см. фото, за спиной у Грекова возможно стоит Андрей Шкура - Л.С.) - Православный. Образование получил в Донском кад. корпусе. В службу вступил 28.08.1890. Окончил Николаевское кавалерийское училище. Выпущен в комплект Донских каз. полков. Хорунжий (ст. 05.08.1891). Сотник (ст. 05.08.1895). Мл. офицер Николаевского кав. училища (12.08.1898-06.01.1908). Подъесаул (ст. 15.04.1899). Есаул (ст. 15.04.1903). Есаул гв. (ст. 01.05.1906). Войсковой Старшина (ст. 06.01.1908). Командир сотни Николаевского кав. училища (06.01.1908-31.12.1913). Полковник (пр. 1909; ст. 21.11.1909; за отличие). Командир 1-го Донского каз. полка (с 31.12.1913). Участник мировой войны. К-щий 1-й бригадой 4-й Донской каз. дивизии (с 21.05.1915). Генерал-майор (пр. 25.05.1915; ст. 22.11.1914; за отличия в делах...) с утверждением в должности. В 06.1915 командующий 4-й Донской каз. дивизии. За отличия командиром 1-го Донского каз. полка награжден Георгиевским оружием (ВП 10.06.1915). Командующий 1-й кав. дивизией (с 21.08.1915). На 10.07.1916 в том же чине и должности. Участник Белого движения. В Донской армии. Генерал от кавалерии за отличия в делах...) с утверждением в должности. В 06.1915 командующий 4-й Донской каз. дивизии. За отличия командиром 1-го Донского каз. полка награжден Георгиевским оружием (ВП 10.06.1915). Командующий 1-й кав. дивизией (с 21.08.1915). На 10.07.1916 в том же чине и должности. Участник Белого движения. В Донской армии. Генерал от кавалерии. Умер 6 октября 1918 в Новочеркасске.
Чины:
на 1 января 1909г. - лейб-гвардии Казачий Его Величества полк, войсковой старшина
он же - Николаевское кавалерийское училище, войсковой старшина, командир сотни
Награды:
Св. Станислава 2-й ст. (1906)
Св. Анны 2-й ст. (1912)
Св. Владимира 3-й ст. с мечами (ВП 22.09.1914)
Георгиевское оружие (ВП 10.06.1915)
Св. Станислава 1-й ст. с мечами (ВП 17.08.1915)
Св. Анны 1-й ст. с мечами (ВП 18.01.1916)
Высочайшее благоволение (ВП 20.05.1915; за отличия в делах...).
Источники:
1. Залесский К.А. Кто был кто в Первой мировой войне. М., 2003.
2. "Военный орден святого великомученика и победоносца Георгия. Биобиблиографический справочник" РГВИА, М., 2004.
3. ВП 1914–1917 и ПАФ 1917. Информацию предоставил Вохмянин Валерий Константинович (Харьков)
4. Список полковникам по старшинству. Составлен по 01.03.1914. С-Петербург, 1914
5. Список генералам по старшинству. Составлен по 10.07.1916. Петроград, 1916
6. Волков С.В. Генералитет Российской империи: Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II, в 2-х т. Центрполиграф: Москва, 2009.
7. ВП по военному ведомству/Разведчик №1255, 18.11.1914
8. Русский Инвалид. №186, 1915
9. ВП по военному ведомству/Разведчик №1291, 04.08.1915
10. ВП по военному ведомству/Разведчик №1295, 01.09.1915

    Сменным офицером, принявшим меня, был донской казак, есаул гвардии Леонид Иванович Соколов.

    После этого мы отправились в спальню. В небольшой зале с двумя десятками кроватей, отделенных одна от другой высокими тумбочками, над которыми висели электрические лампочки с абажурами, мы застали группу кадет разных корпусов, вскочивших при входе взводного вахмистра.

    — Вот, молодой, — сказал он мне, садясь на койку, — знакомьтесь с вашими сугубыми товарищами.

    Кубанцы: Непокупной Борис Гаврилович, Кравченко Николай Васильевич, Соколов Александр Михайлович, Кравцов Дмитрий Владимирович, Жарков Владимир Павлович, Мальцев Андрей Петрович, Семеняко Владимир Семенович; терцы: Скворцов Михаил Алексеевич, Гажеев Владимир Иванович, Зерщиков Константин Федорович, Болтенков Владимир Иванович...
   
    Сугубые товарищи один за другим подали мне руку и назвали свои фамилии, после чего взводный приказал нам «отставить все церемонии» и, усадив всех вокруг себя, просто и по-товарищески объяснил то, что мы должны были знать на первых порах нашей школьной жизни.

    — Пока вы попросите какого-либо из господ хорунжих стать вашими дядьками, которые вас научат уму-разуму, я сообщу вам самое необходимое, касающееся распорядка Школы, — объявил нам Певнев.

    В училище без экзамена принимали выпускников кадетских корпусов и гражданских учебных заведений (на училищном жаргоне – «прибывших с вокзала») не моложе 16 лет. Обучение являлось платным. Казачья сотня Николаевского кавалерийского училища, неофициально именовавшаяся «царской сотней», была мечтой любого казака, стремившегося к офицерским погонам и блестящей карьере.

    Само училище, или «Славная Школа», как его еще называли выпускники, было открыто в 1823 г. Сотня при училище появилась лишь в 1890 г. и (с 1891 г.) была рассчитана на 120 юнкеров всех Казачьих Войск. Позднее к этому количеству прибавилось еще 15 стипендиатов-кубанцев. Плата за обучение в начале 1890-х гг. составляла 600 руб. в год, в связи с чем некоторые юнкера из бедных семей, не имевших возможности оплатить обучение, были вынуждены переводиться в другие училища.

    В сотне имелось четыре взвода. Обучение вели казачьи офицеры. Сотня размещалась на третьем этаже здания училища.

    По воспоминаниям современников, юнкера сотни «были известны в Петербурге как исключительная строевая часть по своей лихости и удали» {Марков А. Кадеты и юнкера // Кадеты и юнкера. М., 2001. С. 80}. Девизом училища была фраза «И были дружною семьею солдат, корнет и генерал!» {Воробьева А.Ю. Российские юнкера, 1864–1917: История военных училищ. М., 2002. С. 12}.

    При выпуске из училища юнкера-казаки выходили в части своих Казачьих Войск. Сотня, да и все училище в целом славились не только отличной строевой подготовкой, но и различными неформальными традициями, существовавшими в юнкерской среде. Традиции имели целью развитие лихости и, как тогда говорили, «отчетливости», а также любви юнкеров к прошлому {Вертепов Д. Царская Сотня // Военная Быль (Париж). 1956 № 18. С. 19}.