Третий вариант н

Пролог

   В тот день год назад Лидочка сказала:
   — Рекомендую, Ира, сходи к Акселю. Он на всё тебе даст ответ.
   Лидочка добрая и доверчивая, не только верит она во всё-всё-всё... Я никогда не общался с этими фокусниками. К тому же ни разу не покидал Россию и даже не видел океана. Просто так вместе всё сложилось, и немного волновался о том, как всё пройдёт у меня там, в океане.
   Согласился сходить с Лидочкой к этому чернокнижнику, поддавшись на её уговоры, лишь от желания отблагодарить нашу бывшую одноклассницу за гостеприимство.
   Этот Лидочкин ведун, Аксель, тот ещё жук! Его холёное лицо мне не понравилось сразу. Он, беспричинно вздохнув, взял протянутые деньги, не считая сунул в задний карман, устроился на своём кресле и закрыл глаза. Минуты три прошли в молчании. На его лице ничего не менялось и, когда я уже был готов его побеспокоить, по лицу этого плута прокатилась какая-то волна, вроде скоротечного спазма. И он стал мычать. Как видно, почувствовал моё растущее недовольство. Или решил значимости добавить. Мол, вон как тружусь, гляди и радуйся, что обратился ко мне!
   Аксель неожиданно поднялся, стал ходить вокруг меня с закрытыми глазами. Вот это вызвало удивление! Как это у него получалось? Сразу видно, профессионал!
   В общем, представление удалось! Мне пришлось задвинуть ноги под табурет, чтобы этот профи случайно не оттоптал.
   Ходил, впрочем, он недолго. Сделал полных два круга, снова оказавшись у своего кресла, сел и открыл глаза. Рукой потёр уголки глаз, помял пальцами виски и, глядя в пол, произнёс:
   — Я – провидец. То, что скажу, тебе не понравится. Это коснётся близкого тебе человека. У тебя впереди, как говорится, дальняя дорога…
   — Постойте, Аксель, а какого близкого человека? – перебил его я. Дальняя дорога разумелась сама собой. Хотел узнать конкретней, за кого из близких начинать беспокоиться. Уезжаю надолго и не хочу оставлять за своей спиной руин нерешённых проблем.
   — Не знаю, а ты не перебивай! У того человека будет трудный выбор, но он решит всё сам!
   «Он всё-таки ничего не знает». – решил я.
   Потом обязательно спрошу Лидочку, оставшуюся за дверью, что в этих условиях значит, «даст ответ на всё». Как понимать мне, если Аксель сам не знает о чём говорит? Он не знает даже кому и что придётся решать?
   — Хоть подскажи, о каком выборе…
   — Я уже сказал, трудный выбор, нетерпеливый человек! Выбор, что важнее, жизнь или что другое… Потому, что важно всё. И ты огорчишься, что тот самостоятельно выберет третий вариант…

Глава 1. Взлёт наоборот

Саша:
   Отсчёт начался рано утром. Всё происходило буднично, будто что-то заурядное. Не знаю даже, чего я ожидал, то ли оркестра с военными маршами, то ли шампанского с цветами… Никто не улыбнулся, не похлопал по плечу. Камеру, где я плавал, не открывая, деятельные парни из команды судна подцепили к крюку и стали вытягивать из трюма. Ощутимо скребанули о край люка. Звук премерзкий! Подняли над палубой, перенесли фальшборт и нежно, опустили в накатившую океанскую волну.
   С первой секунды беспокоило ощущение, что всё не по-настоящему, происходит в какой-то виртуальной реальности. Нереальность ощущений, продолжающихся со вчерашнего дня, когда всё началось. Закрываю глаза и теряю ориентацию.
   Перед тем как кабина ушла под воду, видел на волне ослепительные блики утреннего солнца. Погода выдалась ясной. Поплавать бы, понырять у борта судна… Но мой дом теперь скафандр.
   Зависть остающимся наверху беспокоила недолго. Меня ждала неповторимо интересная работа. Брат бы сказал: «приключение». Но так только для него.
   В момент, когда вода сомкнуласьнад кабиной, наступил зеленоватый сумрак. Солнце ещё низкое, поверхность провела раздел и яркое утро осталось наверху, за зеркальной гранью.
   И сразу же перед стеклом, за шлейфом из пузырьков воздуха, возникли жёлтые ласты. Волна от нырнувшего толкнула кабину.
   Крутые чёрно-жёлтые ласты моего оператора связи Лёхи Савостина. Его лицо в маске возникло позже. Использование акваланга сегодня Лёха посчитал ненужным. Возникнув передо мной, показал большой палец и выпустил струйку пузырьков изо рта. За его спиной у самого борта появился второй – Серёга, тоже в ластах и без акваланга. Им предстояло снарядить и отправить меня в путешествие ко дну.
   Они блаженствовали, оба не могли отказать себе в маленьком удовольствии последний раз поплавать в тёплом море перед многочасовым сидением в душной каюте связи.
   С этого момента мой пиар-ангел Лёха распахнул люк и, когда я сел на дно кабины и свесил ноги, зарядил у меня за спиной систему жизнеобеспечения и переключил её в автономный режим. Дыхательный насос дал короткий сбой и пошёл качать снова. Отсчёт расхода затикал, Сергей пристегнул мне ласты, пришло время старта.
   Глюкоза на трое суток заряжена в скаф вчера вечером. И сейчас, вероятно, уже должна была создавать впечатление, что подавляет чувство голода. Нормально есть не приходилось вторые сутки, последний раз ел позавчера вечером. И ощущал только тошнотворный привкус тёплого солёного раствора во рту. Гадость!
   Скафандр умный, не требующий постоянного контроля. Связь и электроника накануне проверены. На внутренней стороне левого рукава установлен гибкий дисплей цифрового коммуникатора, совмещённый с почти полной клавиатурой на кириллице. Данные на экране светились позитивные: на высоком уровне заряды аккумулятора и кислорода. Лишь углекислота в обратке чуть выскочила за лимит… Здесь, конечно, мог не справляться насос, но признаки отравления мне хорошо известны и их не было. Другие, нормальные для остальных ощущения в лёгких, у меня обнулены коварными медицинскими методами.
   Так что всё как надо. Из-за такой мелочи, как небольшое превышение нормы по окиси углерода, огорчать специалистов не стал. Пока мой Лёша вынырнул на поверхность, уже отдышавшийся Сергей к моему карабину за кольцо пристегнул трос, который меня будет опускать.
   Задерживаться повода нет, махнул Сергею рукой, оттолкнул себя от кабины и повис на тросу. И почти сразу тот дёрнулся и меня понесло в глубину, к месту работы, через несколько минут буду уже на безумной глубине 50, где ожидается первая из семи или восьми технических остановок.
   Лёшка, с борта, пока я спускаюсь, успевает выйти на связь, как мокрым вваливается в пультовую, устраивается на своём месте, накидывает наушники, щёлкает тумблером звукового канала.
   — На связи!.. Как слышимость…
   Связь ещё вполне приличная. Но громкость плавает и смутные шумы порой глушат голос, иногда не разобрать что говорит. Возможно Лёшка интересуется самочувствием. Я на левой руке набрал «ок».
   Проводимость воды для цифрового канала намного выше. Можно эсэмэсками общаться на значительном удалении от трансивера. Не так быстро, зато надёжно.
   Голова немного кружится, ощущения низа и верха подавлены. В голове была какая-то закавыка, с которой невозможна ориентация, все среды и внутри и снаружи стали близки по плотности. Именно это сделало доступным наше рекордное погружение.
   Кстати, пузырёк с подсветкой в стеклянном шарике на правом рукаве, мало чему помогает. Он маленький, и расположен настолько неудобно, что надо стараться чтобы разглядеть. Эта подсвеченная игрушка, придумана неизвестно кем и неизвестно для чего.
   Рывок! На остановке трос резко натянулся, так что вокруг взвихрилась муть. Первая остановка – глубина 50. Датчик при этом реально показывает 47. Весь спуск должен происходить с остановками на каждых полста метров.
   Эти девушки в зелёных комбинезонах с красным крестиком на рукаве объясняли, зачем нам необходимо такое. Но я этого уже старался не помнить.
   При погружении фридайвера, главное – спуститься быстро, согласуясь только с допусками, а подниматься медленно, с предписанными остановками, чтобы избежать ДКБ. Зачем делать такое нам, я не понимаю.
   Здесь глубина небольшая, ещё светло, подсветка перчаток скафа остаётся незаметной. Ощущаю себя в центре огромного синего шара темнеющего в сторону глубины. Здесь, в открытом океане вода слишком прозрачна. Она выглядит кристально чистой и кажется белые перчатки светятся сами.
   Дорога вниз только началась. Там внизу уже двое суток ждёт нашего появления подводный дрон. Его, после испытаний и получаса блужданий в первый день, решено было оставить в режиме ожидания, чтобы не поднимать для перезарядки. Нам всё равно всё придётся делать самим, без этой глупой «умной» железяки.
   Голос Лёшки окончательно пропал сразу после остановки. Я, помучавшись, набрал пальцем на клавиатуре:
   «вишу не слышу отлично».
   Пусть знают, что связь звуковая пропала, а я в порядке. Баловаться со знаками препинания не стал. Как поймут, так и поймут.
   Но связь цифровая всё ещё действовала и меня поняли. Пришло ответное сообщение: «Пока висишь, сообщай, что вокруг».
   Не дождутся! Так глубоко иду впервые, буду сам смотреть что и как. Пусть напарник им всё расписывает. Он к этому готовился раньше.
   За стометровой отметкой ещё стемнело. Сгущавшийся сумрак всё более насыщался синими тонами. Ещё чуть и всё посинеет окончательно. Яркие белые перчатки потускнели, а подсветка дисплея с пузырьковым шариком стала яркой.
   Стайных рыб на такой глубине уже нет, только одиночки. Крупных хищников, таких как акулы, здесь не вижу. Приготовленная для них метровая пика на спине, боюсь так и останется не испытанной в настоящем деле.
   Когда начинают опускать, возникает неприятное ощущение бездонного тёмного колодца, куда меня тросом тянут…  С каждым метром всё темнеет, но не сильно и пока без надобности включать прожектор, там у дна свет нужнее.
   Остатки цифровой связи пропали на двухстах пятидесяти. Это не страшно, внизу ждал ещё один транслятор, правда не такой мощный, как на поверхности.
   И в то же время вода стала холодной. Почти как в зимней речке подо льдом, куда я окунулся как-то в детстве, решив проверить толщину льда. Спас меня тогда братишка, мы оба потом в мокрой одежде бежали домой и там были наказаны за мою шалость. Но брат не стал себя выгораживать, принял всё как надо вместе со мной.
   Скафандр, который мы перед использованием звали костюмчиком, теплоизолирован, но под водой тепло всё равно уходит. Поэтому и предусмотрен подогрев. Но я стараюсь обойтись своими силами. Поработал пальцами в тугих перчатках, от души помахал ластами. Стал согреваться. Но на очередной остановке всё равно включил терморегуляцию. Автоматически включилась подсветка пальцев, от них в воде разлилось красивое сияние.
   Наружный свет на такой глубине незаметен. Тёмные границы видимости сблизились. Большой синий шар вокруг почернел и сжался. Видимость на уровне протянутой руки.
   После шестой остановки, когда до дна осталось меньше восьмидесяти метров, неожиданно моргнул коммуникатор и дошло текстовое сообщение, состоящее из обрывков:
   «…то…64…им…за…смоляков…».
   Я не понял, какой-такой этот Смоляков, фамилию эту в первый раз вижу. Но на всякий случай ответил привычным «ок». После чего цифровой канал умолк. Как видно, они получили мой ответ, но тоже ничего не поняли.
   После остановки ещё через 50, я наконец смог снова расслышать голос Лёхи:
   — Саш… Ты меня слышишь?..
   Лёхе кто-то со стороны посоветовал:
   — Набери ему текстом…
   Но Алексей был упрямым, как и я, он повторил голосом:
   — Как слышишь меня, ответь!..
    Я набрал:
    «слышу леша».
    Тот обрадовался:
    «Хорошо что ответил!.. На какой ты глубине сейчас?».
    Так как вопрос был позиционным, а трос скользил, отвечать не стал. Пока набираю буду уже на месте.
    Трос скользил стремительными рывками, до дна остались считанные метры. Пора готовиться к приземлению.
    После включения прожектора на плече, мир воды вспыхнул яркими красками… То, что считал работой глаз, оказалось избытком воображения. Кромешной  и неподвижной сизой пустоты больше не было. Ярко-зелёный луч упёрся в летящее навстречу дно.
    Удар прозевал, ботинки с ластами не спружинили, я завалился в облако поднявшейся мути. Трос не среагировал, продолжая падать на меня широкими петлями…
    «стоп» – торопливо набрал на руке, пока руку не придавило. Вода заполнилась жирной мутью, чтобы разглядеть, дисплей коммуникатора пришлось прижать к стеклу шлема.
    Падение троса завершилось только через двадцать секунд. Оторвать себя от дна уже невозможно, ко дну придавили и трос и тяжёлый скафандр. Приблизил дисплей и снова набрал: «вира помалу».
    В лежащих на мне петлях необходимо найти карабин чтобы отцепить трос.

Глава 2. Близнецы

Ира:
    Меня этим утром ударом чем-то твёрдым снаружи по стенке моей индивидуальной камеры, разбудили вместе с Сашкой. Спать со всей этой требухой, торчащей во рту, оказалось совсем не прикольным. Но я всё-таки немного поспал… Сегодня ночью, когда вернусь, я буду уже спать как нормальный человек.
    Я проводил брата на выход только глазами. Когда его камеру поднимали на крюке, связь с ним уже не работала.
    На обращения через коммуникатор к ответственным за связь: «Доброе утро!» и «Хэллоу! Есть здесь кто?», вообще никто не пошевелился. Сергей то ли ещё спал сам, то ли считал меня спящим. Правда, минут через пять после обращений, подошла Алёна Викторовна и излишне громко произнесла:
    — Как себя чувствуем, Ириней Сергеевич?
    Она одна звала меня полным именем и, вероятно, на «вы», а не просто во множественном числе. Странная. На судне все, от капитана с начальником экспедиции, до последнего матроса, ко мне обращались по-свойски: «Ира». Правда, капитан облекал это всегда в шутливую форму. Но я на такие шуточки давно уже не обижался. Тем более, что он – капитан, власть, и ему можно простить всё!
    В школе, например, никто не решался дразниться, сравнивая с девчонками. Потому, что мы с братом были силой, никому такой наглости не прощавшей с первого класса…
    Кто мог знать в то время, что после школы мы пойдём разными путями и каждый своей дорогой.
    Теперь я стал, скорее всего, лётчиком, а он, тоже скорее всего, моряком… Моряком потому, что в российской армии Сашка стал служить на Тихоокеанском флоте боевым пловцом. Мы с ним ещё в школе увлеклись дайвингом.
    А мне одному удалось тогда же поступить в военно-космическую академию имени Можайского в Санкт Петербурге, куда мы мечтали попасть вместе.
    Слышимость в заполненной морской водой камере гораздо выше, чем на воздухе. Стенки камеры тонкие и работают резонатором, а несжимаемая вода великолепно доносит звук туда, куда надо, даже через акустический барьер наушников. Алёна Викторовна, как всегда, говорила громко и не улыбалась. Очень строгая девушка. И, по-моему, неровно дышит к моему брату Сашке. Но это не моё дело.
    Я рукой показал, что всё хорошо, и она ушла.
    И больше никто не появился…
    Вообще ожидалось, что возле постоянно кто-то будет крутиться. По крайней мере, вчера так и было. А сегодня я уже изнывал от ограничения в общении. Попробовал снова вызвать Сашку:
    «Как дела у тебя там, на дне?».
    В ответ – ничего. То ли мой канал случайно оставили отключенным, то ли умышленно не соединяли в пультовой…
    Вчера после операции, нас с Александром Сергеевичем, Младшим, ещё под наркозом, сперва опустили в очищенную морскую воду, где поочерёдно упаковали в оранжевые суперскафы. Как происходила упаковка, я уже немного помнил, была куча гадких ощущений. Потом, заперев в скафы, вытащили нас из операционного бассейна и разместили каждого в своей, заполненной доверху водой, камере в другой части трюма. Мне стоять в этой камере или лежать, было всё равно, как, собственно, и ожидалось. Я  там вертикально лежал в состоянии невесомости.
    Казалось, продолжаю лежать, а экипаж спятил, стал ходить по стенке у моих ног… Я вертикальное направление перестал чувствовать с первого момента, как в бассейне открыл глаза.
    Окончательно придя в себя уже запертым в камере, решил опробовать коммуникатор скафандра, и для эксперимента набрал на руке: «Огурец в банке!» – имея в виду себя, заправленного в рассол морской воды. На это Серёжа Селиванов, который с этого момента должен оставаться на связи со мной, ответил:
    «Давай приходи в себя, огурец!» – и, щёлкнув, отключился.
    После наркоза я отходил долго. И, когда настало время обеда, под ложечкой немножко засосало. Привычка, видать. Скинул Сашке: «Сейчас у них обед». На что он ответил в своей манере: «наш обед послезавтра».
    Заглавные буквы и знаки препинания, по его мнению, всё только усложняют. Я и сам раньше плохо понимал зачем в урезанной клавиатуре коммуникатора оставили клавишу регистра. Но теперь всё стало по-другому, я ей охотно пользуюсь, заглавными буквами можно выделить важное и разделять предложения даже без точки.
    Точку на клавиатуре различаю плохо. Немного лучше – запятую. К оптике на глазах ещё не привык.
    А насчёт обеда послезавтра Младший, как всегда, прав, миссия рассчитана на тридцать шесть часов, вместе с предварительной адаптацией. Плюс часа четыре в резерве. Тогда и сможем уже поесть, поспать и почувствовать себя нормальными людьми…
    Ещё о Младшем. Наш отец, помимо имён, всегда употреблял такие клички. Считается что я появился на свет немного раньше, поэтому получил прозвище Старший, а брат с тех пор Младший. Впрочем, это условности. Мы были так похожи, что отличить одного от другого без бирочки на ноге никто бы не смог. А я тогда меньше чем брат требовал к себе внимания, с тех пор поэтому и считают старшим меня без каких-либо особых оснований. Имя Ириней, как звали нашего прадеда, решил дать старшему сыну отец.
    Меня теперь вслед за братом ждал спуск на глубину, работа, связанная с испытанием жидкофазной дыхательной системы при высоком давлении в реальных условиях… Очередная попытка адаптации существ с газовой поверхности к жизни на дне океана.
    Сорок часов – это всё, что нам обещали. На большее рассчитывать очевидно нельзя. Могут начаться различные трудно- а то и вовсе необратимые последствия. Поэтому обязательной после подъёма будет очистка лёгких и длительный возврат в исходное состояние… Снова наркоз, ультразвуковое сканирование, длинные иголки в руках этих фей от медицины и всё такое же.
    После того, что они делали вчера, чувствую себя лишённым чего-то очень важного, какой-то части индивидуальности. Едва прикрываю глаза, плыву будто в космосе. Вот она невесомость и нечего считать верхом и низом… Все координаты вертятся вокруг, поэтому предпочитаю глаза держать открытыми и контролировать это кружение.
    Ощущения, близкие к истинной невесомости я испытывал прежде несколько раз в летящем по сложной траектории самолёте, несколько раз по 25 секунд и под контролем инструкторов.
    При операции на зрачки мне вставили какие-то подводные контактные линзы, позволяющие не терять фокус в воде и сохранять ориентировку.
    О том, что ещё было вчера, вспоминать совсем не хочу. Коробит, как подумаю, что испытать это придётся, с неясными перспективами, снова. Всё ли восстановится, или придётся воссоздавать что-то. Крысы, на которых это проверяли в эксперименте, все восстановились.
    Когда вчера я жаловался на трудности с ориентацией, Алёна Викторовна сказала, что это НОРМАЛЬНО (подумать только!). Ещё добавила:
    — Вестибулярный аппарат дезориентирован, так как полости внутреннего уха, во избежание травмы, заполнены физраствором…  – и тэдэ, и тэпэ. – А потом мы всё это постараемся исправить…
    Старатели! Они мясники, эти феи, маньяки с ножами и иголками! Меня, как шашлык, насадили через рот на связку гибких трубок, заканчивающихся где-то в лёгких, камуфлировали рот чёрной полумаской и замариновали солёной водой. Когда очнулся, подумал, что это не совсем я.
    Дыхание стало очень, и очень, и очень неторопливым. Что-то медленно раздувает меха лёгких, вдох полминуты и мне при этом вдохе ничего не подчиняется. Наружный насос и клапаны управляют процессом обеспечением организма кислородом и азотом. Азот, объяснили, организму также необходим чтобы не свихнуться на глубине.
    Сашка, например, считал, что азот придумали именно для того, чтобы служба не казалась сладкой. При всплытии азот, под давлением растворённый в крови, через лёгкие уходит медленно, а от него необходимо избавляться…
    Сергей, обязанный информировать о брате, проснулся только через двадцать минут. Сашка сперва сообщил, что спуск идёт нормально, потом надолго отключился. Связи пока нет, но всё в порядке. Хотя по голосу Сергея я догадался, что обстановка там оставляет желать лучшего. Они боятся, что что-то пошло не так, но расчётный режим спуска отменять не решились. И живут теперь надеждой, что всё нормально.
    Кто лучше меня может знать Сашку? Я уверен, что он молчит потому, что не терпит контроля над собой.
    А команде обслуживания, чем напрасно бояться, лучше было поставить на тросе спуска кабель для медицинского контроля! Для запуска в космос придумана Сисиема дистанционного Медицинского Контроля. Для нас, лишённых возможности говорить, вода – тот же космос. Неужели так уж неважно, что там происходит при спуске? Эту мысль я тут же адресовал Сергею. Тот буркнул: «Сейчас…» – и надолго замолк. Когда включился, сообщил:
    — Есть связь! Сашка говорит, отцепился, можем сматывать трос. Глубина – триста семьдесят семь… Теперь про связь. Александрыч дал добро. Сейчас вытянем трос, подвяжем кабель и у тебя уже будет связь. Подождать немного придётся».
    «Сколько?» – тут же настукал я.
    — Совсем немного. – успокоил Сергей, – Минут пятьдесят. Может больше…
    Ничего себе! Брат целый час будет один ждать только начала спуска. Не могли раньше подготовить? В достаточной подготовленности экспедиции у меня давние сомнения… Сашка уже говорил, что экспедицию готовили второпях и наспех. Но я не мог подумать, что всё настолько плохо.
    «Не надо кабель!» – торопливо выдал с восклицательным знаком. – «Саша на дне один. Спуск сразу!»
    Стали спускать не сразу. Пока открывали палубный люк, цепляли крюком камеру прошло минут пятнадцать. Потом вытянули над палубой, где меня раскачали.
    Солнце высоко. Сквозь стёкла и воду смотреть на расплывшееся в синеве сияние и раскачивающийся мир удивительно! Будто я маленькая золотая рыбка гляжу из своего аквариума на эту пляшущую нереальность! Но голова не закружилась. Результат тренировок в академии и долгого плавания в открытом океане.
    Связной Сергей уже в воде. Пока меня опускают, он машет рукой и кричит. Но за общим шумом его не разобрать. Гудят стропы, в судно звонко бьётся волна и чайки орут. С борта мне машет почти весь состав экспедиции с частью свободного экипажа. Это как проводы в бой. Поводил ладонью в ответ. И в следующее мгновение накрыла волна.
    Сергей подплыл, распахнул люк, кабина дёрнулась, я почти вывалился наружу. Удержался, схватившись за край кабины. Серёжка подхватил и помог сесть. Да, скафандр тяжёлый, хоть и называется «лёгким», со всем снаряжением и жидкостью внутри, килограмм двести! Что примерно равно весу воды в этом объёме. Самая тяжёлая часть у меня за спиной, система жизнеобеспечения!
    Пока я, корячась на дне кабины, пытался пристегнуть себе ласты, Сергей, суетясь, вставил в гнездо за спиной тяжёлый дьюар с новым кислородом и аварийные ампулы в кассету у сгиба локтя и перевёл систему обеспечения жизнедеятельности в автономный режим.
    Кстати, об этих ампулах. Одна из аварийных ампул с быстродействующим наркозом, который все здесь зовут «рубильник», потому, вероятно, что должен вырубать. Вторая – «будильник» с соответствующим этому будящим действием. А третья на слэнге – «отрыжка», инициирующая позывы к собственному дыханию. Вот такое смешное арго! Правильные названия содержимого ампул знает только одна Алёна Викторовна, специалист-анестезиолог.
    Подготовил к погружению меня Сергей быстро, но случилась непредвиденная задержка: заклинил карабин на тросе, связь с лебёдкой корабля, и сколько ни бились с карабином, ничего не выходило. Сергей два раза выныривал отдышаться. При последнем всплытии я на всё плюнул, времени уже не осталось, и один из рабочих «космических» карабинов со своего пояса зацепил за звено троса. Снова нырнувший Серёжка, от души рванув соединение на себя, проверил надёжность, шлёпнул рукой по шлему и пальцами показал, что всё хорошо. Вынырнул и дал отмашку лебёдке.
    Спуск! Меня потащило в глубину и я набрал на коммуникаторе:
    «Опускаюсь. Вода чистая, видимость великолепная. Вижу границу воды с воздухом и масляный след от кормы судна».
    Почувствовал себя репортёром. Такая идея пришла когда ещё отходил от наркоза, кто ещё сможет описать путешествие в глубину. Там до сих пор работали только такие как Сашка, труженики-профи, водолазы, ремонтники, спасатели. А я иду фиксировать рекорд, так долго и на такой глубине никто ещё не бывал. Уметь быстро набирать длиннющий текст, чтобы считать себя таким репортёром по праву обучал себя только предыдущий вечер. Поздно вечером нас оставили в покое, и делать было нечего.
    Время использовал, реализуя свою революционную идею. Отключил связь, работал по необходимости в перчатках. Стал описывать руками всё что вижу, что чувствую, клавиатура компактная, точность попаданий приходилось соблюдать. Позже мне помогали связисты Серёжка с Алексеем, они пришли узнать почему отключился.
    Когда пробовал работать вслепую, ничего хорошего не вышло, они перестали понимать. Когда снова остался один, тренировка по слепому набору потихоньку стала получаться. Пока остальные спали, стал мучать брата Сашку, пытал его разными длинными вопросами, пока он, наконец, не перестал отвечать мне цифрами, по-видимому уснул.
    Клавиши для слепого набора не приспособлены. Перчатки недостаточно тонкие, не позволяют чувствовать поверхность. Пальцами нахожу края и промежутки между клавишами, запомнил положение каждого знака клавиатуры.

Глава 3. Островок на 377 метров ниже уровня моря

Ира:
    Ощущений сдавливания растущим давлением незаметно. Трос тянет куда-то, догадываюсь, в глубину. Чуть тянет в ушах, там возникают скрипы, шорохи, дополняющие, ставшее постоянным головокружение.
    Когда ещё увлекался дайвингом, глубже десяти метров нырять не приходилось. Но Сашка успокаивал, что с нашим оборудованием на какую глубину опустят, на той и можно работать, разницы никакой. У меня в этом сомнения были, но я почему-то не стал ему говорить.
    Нескольких минут и барометрическая глубина уже сорок, мой личный рекорд побит вчетверо и скоро остановка. Снова тянусь к коммуникатору:
    «ГЛУБИНА СОРОК. ТЕМНЕЕТ. СГУЩАЕТСЯ СИНЯЯ ЖУТЬ». Фраза случайно вышла пугающей. Рывок остановки дёрнул руку, палец проскочил и ткнул в другую букву. Вместо «муть» получилась «жуть».
    Но теперь чтобы убавить драматизм, добавляю:
    «Всё нормально. Остановка».
    Сергей, мой оператор, похвалил:
    — Молодец. – и тут же добавил – Твой напарник уже тридцать минут сидит на дне, молчит.
    Я представил себе, как брат уселся на твердь дна и решил немного помолчать… Это показалось смехотворным! И я, если бы это стало возможным, непременно расхохотался. Сашка наверняка занялся чем-то полезным, воспользовавшись возможностью творить в своё собственное удовольствие, без наблюдателей!
    Сергея успокаиваю:
    «Не парься, он всегда такой, отзовётся ещё. Пока не кончится связь, буду, чтобы вы не скучали, сам писать».
    — Да, Ира, забыл предупредить. – поспешил вставить Сергей. – Когда будем травить трос, компенсатор переведи на самый минимум. А если не включал, не трогай.
    Даже не думал о компенсаторе, воротнике у места крепления шлема, приспособлении, служащим для регулировки и поддержания требуемой плавучести. Когда надо повысить плавучесть, из баллона высокого давления в этот ошейник дополнительно подаётся поплавковая жидкость. Ошейник раздувается, и гидронавт становится легче окружающей океанской среды. И вода выталкивает скафандр с гидронавтом кверху.
    Возле дна достаточно будет незначительно повысить плавучесть, и уже не придётся тащить скаф по неровной и заиленной поверхности. Но масса никуда не денется и сопротивление воды тоже. Они обрушатся на меня всей своей мощью, сковывая движения.
    Сашка раньше уже плавал в бассейне. Его оперировали первым, он первым испытал оборудование скафандра в более-менее свободном плавании. Меня же сразу заперли в камере. А Сашка после сказал, он чувствовал себя океанским лайнером в тазу…
    Трос вздрогнул, я снова двинулся куда меня отправляли. Правой рукой, как учили, крепко держусь за трос, контролируя связь. Серая долька судна на поверхности покрылась темнеющим туманом и вскоре пропала.
    После третьей остановки я ещё легко мог различать свои руки в светлых перчатках, о чём не забыл сообщить наверх. Но вода заметно темнеет, мрак сгущается, видимость падает. После четвёртой, на всякий случай включил подсветку приборов на руках: пузырькового шарика на правой и коммуникатора на левой. Перчатки скафандра сами светлые и подсветки рук хватает. Вокруг подсвеченных частей засиял внешний оранжевый цвет скафандра.
    От меня шарахнулась стая рыб. Раньше я считал, что вся жизнь в океане сосредоточена лишь у поверхности. Там есть щедрый свет, там кислород и жизнь, годная для питательного обмена… Впрочем, для океана и двести метров — это всего лишь тонкий подповерхностный слой.
    Свет с поверхности иссяк. Воспользоваться аккумулятором решил до пятой остановки, глубже двухсот метров.. На пробу включил и остолбенел! Добрый десяток серебряно-алых рыб, вынырнувших из-за плеча, ослепительно сверкнули в луче и, рассыпавшись фейерверком, растворились в тёмноте. Аж дух захватило! Это что-то нереальное! Бесшумный фейерверк на чёрном полотне!.. Остолбенел, опасаясь пошевелиться! Не ожидал такого сильного эффекта.
    Осмотревшись вокруг и не увидев больше ничего, свет всё-таки выключил. Приберёг для следующего случая.
    Коммуникатор на руке вздрогнул и на дисплее появилось сообщение:
    «Что у тебя? Не молчи» – это Серёга.
    Я приучил его, что постоянно нахожусь на связи. Серёге сразу ответил:
    «Всё в порядке. Включил прожектор. Рыбы, много рыб»
    Тут же пришёл ответ:
    «Алёнка интересуется, как себя чувствуешь.»
    Надо же как он назвал Алёну Викторовну – Алёнка!.. И этой Алёнке интересно было как себя чувствует подопытная свинка Ира…
    Действительно, как себя чувствую? Прислушался к внутренним ощущениям.
    Про дыхание вспоминать не хотел. Насос качает и качает, мои желания роли не играют. Пытаться вдохнуть самостоятельно хочу, но мне это заказано. Самому дышать водой? Бр-р-р!.. К тому же, при такой попытке собьётся дыхательный ритм, задаваемый искусственным интеллектом прокачки и интелект начнёт подбирать иной ритм. А чтобы повторения избежать он увеличит дозу для инактивации лёгких. Мне объясняли это чтобы не сопротивлялся, принимал всё как есть.
    В лёгкие насосом качается кислородсодержащая эмульсия. При выкачивании эмульсия проходит для обогащения через фильтр и снова обогащается. Избыточная инактивация может после перехода на воздушное дыхание надолго сделать лёгкие уснувшими.
    «Отрыжка» не может восстановить дыхательный процесс. Это придётся делать медицине. Избавиться от фторуглеродной эмульсии в лёгких желательно на корабле. Лучше пережить такое уже на судне, в наркозной нирване и под наблюдением этих фей, с умелыми ручками… Под водой это приведёт к утоплению, а чтобы не нажать аварийные кнопки случайно и в неподходящий момент, доступ к ним заблокирован защитой. Для двух последних, ещё и физически. Пока давление будет выше атмосферного, откинуть крышки для их включения не удастся. Но «рубильник» сработает при любом давлении, если убедишь программу что без этого никак!
    С глубиной холодает, ноги стынут. Но это ерунда! Остальное: руки, туловище и голова ещё в тепле.
    Болей нет. Всё нормально. Беспокоят только неприятные ощущения от пучка засунутых в горло трубок, и за левым ухом чешется. Достать это место рукой будет не скоро.
    Выдаю для Алёны Викторовны:
    «Ощущения сносные. Немного мёрзнут ноги. Вестибулярка не справляется, теряюсь с направлениями».
    Пришёл ответ:
    «Держись. А советует включить обогрев… Связь скор… может оборва… ави... том…р…».
    Дисплей моргнул последний раз и замер в ожидании продолжения. Связь ушла.
    «А» – это, по-видимому, Алёна Викторовна. Кто ещё мог такое советовать? Опять она!..
    К тому же связь уже «оборва». А без связи мне теперь будет скучно.
    Дальше я на самостоятельном обеспечении. Временно. До дна на 377, где сейчас сидит на камне Сашка и действует связь, осталось чуть больше ста метров. Две остановки и я на месте.
    Стал наблюдать не для описания, а для себя. Окружающая мгла уплотнилась до непроницаемости. Подсвеченные пальцы помогали видеть воду только возле рук. Несколько минут до остановки на трёхстах ничего нового.
    Когда стоянка подходила к концу по направлению троса разглядел блики. Дно недалеко…

Саша:
    Пока с судна увлечённо занимались Ирой и никто не пытался оживить уцепившегося за точку на базе дрона, я, по счастью оставшийся без присмотра, решил заняться самостоятельной навигацией на этом мрачном клочке твёрдой поверхности, определить размеры и конфигурацию предоставленного мне «загона» для испытаний. По счастью, опыт таких изысканий мне был известен.
    Площадка на дне была ограничена уходящими в глубину склонами и оказалась не маленькой. Склоны по краям были не крутыми, как ожидалось, их вполне можно было считать немного наклонным продолжением площадки. Только в одном месте, возле единственного крупного камня на этом «островке», склон круто уходил на глубину. А расщелина, идущая от этого камня была укрыта многометровой шапкой иловых отложений.
    При моём приближении к камню начался обвал. Небольшое облачко мути взвилось вверх и тут же утянулось в расщелину, по отложениям пробежала рябь. Я тоже почувствовал, как меня медленно двинуло в том направлении.
    Ил устилал дно неравномерно. Были места, совсем без отложений. Например в центре, где была база дрона, под стойками был песок с камнями. Впрочем, отсутствие здесь ила могло быть результатом десантирования. Дрон с плохо обтекаемой базой, когда упал на поверхность, разметал лёгкие осадки.
    И место базы выбрали удачно, она находилась в центре площадки, на самой высокой точке. Я уходил от этой точки на расстояние до двухсот метров. И прошёл круг, до отмеченной ранее россыпи камней минут за восемьдесят. Ира, когда я вернулся, уже ждал меня, плавая у базы.
    Но первым меня всё-таки заметил не он, а оператор дрона. Оживший его прожектор облизал площадку и саданул мне по глазам. Я прикрыл их рукой, не хотел терять ориентацию.
    У дрона камера совмещена с прожектором, поэтому он продолжал слепить, значит с судна осматривали меня, хотели определить адекватность, не пришла ли пора вытаскивать меня обратно на борт. Я помахал рукой и луч медленно опустился к поверхности.
    Зато Ира, используя наши секретные слова-знаки, постарался сообщить, о недовольстве. Для этого он употребил такие сильные слова, как «единорог» и «олень». Фраза, в общем-то, для посторонних получилась безобидной:
    «Ты, единорог, немножко задержался. Стадо наших оленей без тебя скучает».
    Рогатых, означающих отрицательное отношение, мы обычно упоминали чуть более скрытно. Например, «козлик» или даже мягче: «овчинка». То, что Ира назвал практически открыто, дважды употребив рогатых, говорило о его личном отношении. Испугался, вероятно.
    Когда я включил общую связь, Лёха тоже ругался, но не так сильно:
    — Ну как же так, Саша? Мы тебя едва не потеряли. Следи за собой.
    «не волнуйтесь смотрел» – ответил для всех.
    — Тогда связь больше не отключай! – посоветовал он.
    Брат промолчал и мне в виде извинения пришлось подплыть и несидьно толкнуть кулаком плечо. В ответ Ира махнул рукой. Я это понял, как: «Ладно!».
    Потом к нам обратился начальник экспедиции, профессор Благовещенский. Евгений Александрович сказал:
    — Ребята, молодцом! На такой глубине ещё никогда не бывала нога пловца и за вашими следами теперь будут гоняться антиквары. Я шучу. Поздравляю с рекордом, но это только начало. Вам ещё необходимо работать, обследовать окрестности, собрать что возможно по геологии и биологии… С вами, кроме ваших операторов, будет работать весь экипаж. Сделайте всё, чтобы это стало новым словом не только в акванавтике, но и океанологии. Не забывайте, мы вас ждём целыми и невредимыми. Удачной работы!
    Мудрый Евгений Александрович постарался поднять нам настроение и ни разу не упомянул о моей оплошности, о которой только что разорялись остальные. Ира тоже ткнул меня кулаком в плечо… мы друг друга молча поздравили.

Ира:
    Да, Младшему Сиверу подфартило. Профессор не упомянул о его партизанщине. Хотя, как по мне, должен был поставить зарвавшегося наглеца на место и этим вернуть поток событий в плановое русло. Не будь он моим братом, я бы так и сделал!
    Первое время, когда ждал Сашку, просто стоял на дне при отрицательной плавучести. Потом попытался двигаться. Повысил плавучесть и стал подниматься вверх. Работа ластами перемещаться помогала мало – несло всё выше и ни на метр вперёд. Вскоре сообразил как это делать: чтобы не унесло высоко, понизил уровень плавучести, поработал согнутыми ногами, опрокинул себя на спину, с помощью рук перевернулся… Дальше всё пошло само собой, сделал несколько кругов у базы. А, когда бот ожил и засветились его прожектора, опустился на дно и стал осматриваться, в надежде увидеть Сашку.
    Мы к этой точке в океане почти три недели добирались полным ходом только лишь для того, чтобы какие-то часы поработать в скафандрах на дне. И нам с погодой повезло. Если бы случилась непогода и пришлось ждать, вся миссия свелась бы к последующей откачке из нас эмульсии.
    Никто не решился бы опускать в таких неблагоприятных условиях. За нас фортуна!
    Автономность скафандров по энергии ограничена двадцатью часами. Так что ещё есть, как минимум, восемнадцать часов без замены аккумулятора. Зато кислорода хватит до двадцати шести часов. Надеюсь, дольше не задержимся.
    Здесь сейчас всё необходимое для подзарядки. И запасные аккумуляторы, и новый кислород. База кабелем, уходящим к поверхности обеспечивает связь.
    В общем-то главное проверить большой глубиной новые скафандры Роскосмоса.

Саша:
    Два с половиной часа потеряли на один только спуск. Не понимаю, почему нас с Ирой не могли десантировать вместе. На этом тросе хоть пять тонн подвешивай, всё выдержит. Больше часа сохранили бы полезного времени. Обязательно нужна была собачка Павлова, на которой для начала нужно всё испытать и проверить. Что-то пойдёт не так, жалко только одну собачку…
    Работа началась с ремонта базы дрона. Одна из нижних панелей, за которой уложены были инструменты оказалась перекошенной из-за удара на спуске, и снять её с резьбы без этих инструментов нельзя. Нам помогли ловкие и сильные пальцы. Минут десять перед этим выслушивая советы, старались справиться, пока я не догадался выгнуть лист панели в обратную сторону. Железо оказалось мягким…

Ира:
    Ну, вот! Мы разработали… Ну, не мы, конечно, а деятели из Института океана, разработали эту трёхэтажную систему, позволяющую выжить пловцу на любой глубине без сверхпрочных оболочек, разводящих тебя с живой океанской средой.
    И что бы мы, интересно, сумели сделать, находясь в тесной, толстостенной ёмкости, даже имея под рукой дистанционные манипуляторы?.. Мы сейчас более свободны, мобильны и автономны, чем все, кто нырял до нас!
    И чёрт с ней, с перекошенной панелью и инструментами… Мы, как оказалось, многое можем делать голыми руками!

Глава 4. Экзамен ждать

Ира:
    Сашка молодец, освоился с навигацией в этом беспросветном мире гораздо быстрее, чем можно было ожидать в нашем положении. Я, если не вижу ориентира, теряюсь в пространстве. А он, пока я спускался, успел в одиночку обследовать весь этот загадочный район дна. Я один сделать это ни за что бы не решился!
    «за переломом спуск прожектор 30 светит дальше нет» - скинул Сашка длинное варварское словосочетание. Сказано непонятно, но мне всё ясно, ответил:
    «Пойдём посмотрим. Может будет подъём».
    «нет». – обозначил своё мнение Сашка, без пояснений. Это можно было расценивать и как подъёма нет, и как дальше не пойдём. Тут же акустически вмешался Сергей, также контролирующий беседу:
    — Далеко от точки не уходите! Надо сперва разведать геологию дна в этом месте. Тщательно исследовать с робота не успели, вам придётся самим…
    Я это всё помнил и без напоминаний, Сашка, я думаю, тоже. Потому он и организовал сам одиночную экспедицию, пока меня спускали.
    И мы с Младшим двинулись. Куда? Стороны движения оцениваю с большим трудом. Надо что-то делать с этой внутренней навигацией. Я начал путать правое, с левым, как только начали спускать. Стал оценивать: руку, с коммуникатором считаю «левой». В раннем детстве стал оценивать всё автоматом. И дальше всё оценивала голова без особых раздумий.
    Бот, поднявшись с базы, нам не помогал. Он нужен для связи с судном. Для этого достаточно двух камер низкого разрешения у нас на шлемах. А бот следовал за нами, шаря по дну обоими своими светящимися глазами. Что, вероятно, создавало объёмную картинку на большом мониторе в каюте связи. Нам с Сашкой были отдалённо слышны обсуждения того, что они там видели. Едва слышно спорили:
    — …смотрите, от дна под ними туман, дно заилено.
    — Вон какая-то железка торчит…
    — Это не железка…
    Железка, не железка, какая там разница. Мы с Сашкой плыли над сгибом поверхности молча. У меня руки заняты выравниванием положения в пространстве, на это уходит много усилий.
    Здесь растительности никакой. Голое дно. Какая-то полуживая ветка торчит из песка. Коралл, не коралл? Может, правда, кусок ржавой железки с несколькими разломами? Свет камер пробегает по жалкому кустику и тот вспыхивает яркими белыми чёрточками, висящими в воде рядом со стволом. Теперь это похоже на растение. Даже белые тонкие листочки шевелятся, как от ветра.
    «Саша! Ты знаешь, что это за растение?» – адресовал я вопрос брату.
    «нет никаких темно» – выдал он.
    «Тогда что же это?»
    «животное».
    «С корнями?»
    «нет корней».
    — Вы это о ком? – поинтересовался голос Сашкиного оператора.
    «Мы про живность на этом дне» – скинул на коммуникатор я.
    «Да, действительно, на земле корни нужны, чтобы впитывать влагу и другие вещества. А там всё это вокруг…»
    «сейчас скала после трещина» – сообщил Сашка.
    Тьма впереди медленно отступает. Сперва казалось, что каким-то образом перед нами были прорисованы на грунте полосы. Чёрная между двух широких серых. Только приблизившись, разобрался что это такое. Там действительно была трещина, уходившая вглубь, на краях которой лежал слой серого ила, светившегося в лучах прожекторов.
    Трещина преграждала нам путь и тянулась неизвестно откуда и неизвестно куда.
    «не ходи провал» – настучал Сашка.
    И мы замерли у большого камня. Вскоре нас нагнал бот.
    — Что нашли? – поинтересовался мой Сергей.
    Я набрал:
    «Дальше глубокая трещина.»
    — Трещина? – раздался заинтересованный голос нашего геолога. Всё геологическое его реально интересовало. И трещины, как видно, тоже.
    Сашка вставил своё:
    «обвал будет засосет работать нельзя». – очень доходчиво высказался.
    «Ты заглядывал?» – набрал я ему.
    «тяжёлая зыбь» – также понятно ответил он. Перед нами была неустойчивая шапка. Начнёт валиться вглубь, потянет с собой всё.
    — А если сбросить? – включился в нашу беседу геолог.
    «Как?» – как Сашка коротко выдал я. Мне понятно что имел ввиду брат. Что видели с парящим над поверхностью роботом верхние, неясно.
    Верхние смолкли, переваривая вопрос. Сашка набрал:
    «знаю спуск с выходом пород»
    Фраза интригующая, верхние быстро согласились и мы двинулись в обход. Изменив плавучесть и немного помахав ластами, поднялись и прошли над трещиной. Впереди граница дна поднималась.
    Когда к границе приблизились, снова начался спуск, пошла другая равнина. У меня продолжалось нарушение пространственной координации, меня остановил Младший:
    «стоп граница участка».
    Мы остались на перегибе. Впереди грунт загибался всё больше, луч прожектора терялся в черноте, здесь точно шёл уже склон. Мы поплыли дальше по перегибу.
    Более крутой обрыв, чистый от иловых наслоений нашли дальше. Там действительно была видна слоистость пород. Нам Вадим Александрович, включившись в обмен информацией, рекомендовал подождать, первым должен спуститься, осмотреть бот. Я чувствовал как Сашка этим недоволен, да и самому оставаться на вторых ролях показалось нелогичным. Раз уж мы здесь, то почему не мы?
    Но делать нечего. Бот со своими яркими глазами медленно прошёл мимо, двинулся вперёд, развернулся и, осматривая спускающуюся стенку, ушёл вниз. А я стал осматриваться. Сашка здесь уже бывал, всё видел. Как он всё успел?
    Свет внизу растаял окончательно через минуту. Ожидание затягивалось. По жесту брата, мы выключили прожектора. Сашку происходящее радовало. Изменив своему правилу не пользоваться знаками препинания, он набрал три восклицательных знака. Я понял его. Брату хотелось ставить новые рекорды. 377 это только на сорок четыре и шесть десятых метра ниже рекорда, установленного в Красном море.
    С жидкими компонентами дыхательной смеси, как у нас, нырять можно больше чем на километр! Запас кислорода позволял подниматься с такой глубины. А на полном кислородном дьюаре ещё глубже. Правда, нас электроникой ограничили 950 метрами. Глубже автоматически срабатывает на подъём компенсатор. Мы сможем его отключить, поднявшись на 25 метров выше.
    Это придумано, чтобы мы себе ничего не позволяли. И правильно! Я не боюсь, но безопасность, считаю, должна быть превыше всего. Мы слишком мало знаем об этом мире, его таинствах и возможностях. Это тебе не космос! Точнее, не ближний космос. Здесь всё намного опаснее и сложнее. И практически не изучено никем и никак!
    Связь через ретранслятор бота прошла, осталась только через базу. Но верх на нас внимания не обращает. Там тихо что-то обсуждали, замолкая словно по каким-то командам. Ждать, не зная чего, становилось всё тягостнее. Потерпев невыносимые двадцать минут, я написал Сергею:
    «Что с нашим ботом?».
    Через минуту он высказал удивление:
    — А вы сами где?
    Видно, они все столпились у монитора Виктора, и на наше отключение света не обратили внимания. Тем более, что мы провели отключение без каких-либо сообщений, просто обменявшись взглядами. Я поднял левую руку с коммуникатором к камере. Сергей, увидев это, сказал: «О!» и раздался строгий голос Вадима Александровича:
    — Супервайзеры! Ну-ка по местам!.. Забыли о подопечных, оставлю без десерта!
    Операторов супервайзерами называл только он. Кто-то у них засмеялся. Поэтому профессор тихо, но грозно добавил:
    — Я не шучу.
    Пришлось Сергею и Лёшке возвращаться к своим прямым обязанностям. И мы с Сашкой стали получать достаточно подробную речевую информацию.
    Небольшая полочка в районе пятисот была, а за ней обрыв какое-то время шёл ещё круче. Бот спустился до шестисот, где кончился крутой обрыв. Контролировавшая сверху процесс руководящая часть экспедиции опасается, что оптоволоконки не хватит, катушка почти на исходе.
    Я включил свет на плече и стал осматривать дно под ногами. Где-то здесь должно тянуться оптоволокно от базы к боту. Кабель хорошо защищён, но всё равно может повредиться, протягиваясь через острые каменные уступы.
    Нитку кабеля нашёл там, где прошёл бот. Белая нитка лежит возле уступа недалеко от нас и, слабо натянутая, уходит вниз.
    Катушка, с которой сматывался кабель мудрыми конструкторами была на роботе, поэтому кабель не тащился через камни, а тихо ложился на неровности ландшафта. При возвращении бота катушка подматывалась автоматически.
    Когда двигался к Сашке, встретил ослеплённую моим прожектором рыбу. Большая, с руку длиной чёрно-серая зубастая тварь висела в воде у самого дна, пялилась на фонарь, не пытаясь уйти. Я, на всякий случай, проплыл мимо, подальше от греха! Кто его знает, чего здесь опасаться.

Саша:
    Когда Ира снова выключил свой ослепительный прожектор, я долго не мог привыкнуть к темноте, вообще ничего не видел. Зелёными снежинками, от подсветки мерцала вода у самых глаз.
    Очень долго шёл спуск дрона. Конструктор говорил мне, что километровая глубина для «Осы» не предел. Не хотелось бы вытаскивать бот с такой глубины… Да, я смогу отключить автоматику, нырнуть под запрет. Но даже здесь и с напарником чувствую себя, будто с пудовой гирей на груди. Ира дайвер-любитель и не работал на большой глубине, где день неимоверного труда по спуску и подъёму кладётся за краткие минуты полезной работы.
    Вначале я не чувствовал такой тяжести. И Ира, вероятно, легко перенесёт сегодняшнее приключение и будет гордиться своим достижением после. Для меня – это финал. Возможно повысят в звании и отправят на заслуженную пенсию…
    У нас в отряде меня считают живучим везунчиком. Особенно после того случая пять лет назад, когда я экстренно всплыл с потерявшим сознание Едаловым, а декомпрессионная камера была только для одного. Туда я поместил своего помощника, а сам сменил акваланг и нырнул… Потом была ломка, но меня спасли и не вписали в расходный список.
    А эта экспедиция идея Иры. Его ведомство заказало нырять на сверхглубину, а у нас такое удачное родство…
    Но подготовка экспедиции – срам! Судёнышко нашли чуть ли не в утиле. Почистили, покрасили, восстановили от старости умерший движок… Экипаж искали только два месяца, из планировавшихся сорока, смогли найти только двадцать шесть спецов, считая и нас с Ирой. Даже профессор Благовещенский считал, что менее подготовленной экспедиции у него ещё не было никогда. Но тут со сроками сильно нажимал военный космос… Где космос, и где океан? Но брат только шутит. Может не знает сам?
    Когда дрон дошёл до семисот спуск кончился. Стена стала более пологой, но до конца ему ещё спускаться и спускаться.
    Но у дрона сработал конечный датчик на кабеле, и дрон замер, отказываясь двигаться… Это не я накаркал. Впрочем, Лёша успокоил, сказал:
    — Ясно как день, надо перезагрузить программное обеспечение. На это уйдёт минут пять-десять… И ещё двадцать на обратный подъём.
    Впрочем, нам этого можно не ждать. И отправиться туда уже сейчас. На запрос: «можем сейчас», был жёсткий ответ:
    — Ждите!
    И мы продолжили ждать. Но что-то у них не заладилось. После перезагрузки не сработала лебёдка на сматывание кабеля. Снова перезапустили. Потом опрашивали датчики дрона, проверяли правильность установок… Мы почти час топтались на одном месте. Я снова закинул удочку:
    «без человека не будет спустимся».
    — Подождите немного. – уже мягче ответил Лёха.
    Меня колбасит от пустой и бесперспективной траты времени! Мы здесь, а всё внимание дрону.

Ира:
    Помочь горящему от бездействия Сашке желал, но не мог. Там на судне маялись иначе, хотели заставить бот подняться. Поднимать, не сматывая кабель, невозможно. Кабель намотается на винты, порвётся. Без лебёдки вся эта умная техника просто глупый железный лом… Новый, капризный и ржавый.
    Кто-то посоветовал удалить бот от скалы и подниматься, удерживая кабель чуть натянутым. Первая же попытка оказалась неудачной. Натянутый кабель вызвал перекос, с которым автомат не справился. И наверху совещались ещё двадцать минут, пока не приняли решение.
    — Саша и Ира! – сказал Вадим Александрович. – У нас сложная ситуация, да, неприятная, но не критическая. От плановой работы уйдём недалеко. Вам придётся спускаться самим. бот сейчас застрял на триста метров ниже. Найдёте идущий вниз кабель, и вдоль него с остановками через пятьдесят, спуститесь до точки 700. На каждой остановке жду сообщений от каждого. И ещё, снимайте друг друга. Медицина беспокоится о самочувствии.
    Я глянул на брата. Да, некоторая медицина должна беспокоиться о некоторых акванавтах. Но Сашка даже не повернулся, он уже мысленно шёл на свой рекорд. И это заразительно, я тоже с надеждой примерялся к глубине.

Глава 5. Рекордная авантюра

Супервайзер Лёшка:
    В каюту связи принесли обед. Салат из огурцов, флотские макароны и компот. Всё одно и то же!
    Мы с Сергеем решили, пока идёт сложная работа, обедаем по очереди, сперва один, потом другой. Витьке оставлять бот без своего внимания нельзя.
    Ребята на спуске присылают дружные сообщения каждые десять минут одновременно. Ира подробный отчёт, а Саша только свои куцые и, без каких-либо знаков, буквосочетания. Для понятия смысла они нуждались в правке и адаптации. Но я уже привык. Сашке лень, вот и отчебучивает  морзянку: «идт спск 435», «ждм 3 м». Даже читая такое, язык можно вывихнуть!
    Девчонки сидят, за них волнуются, но к нам не лезут. Профессор их напугал, завёл в каюту связи и сказал: «Можете сидеть, но только тихо…». Вот они тихо и сидят, даже друг с дружкой разговаривают шёпотом. А обедать незаметно ушли в кают-компанию. Чтобы, опять же, не мешать.
    Сергей справился с обедом за время, пока наши спускались с 435, до 485. Опускаются гравитационно, стараясь не тормозить ластами. Но отрицательная плавучесть небольшая. Спуск, как считает Ира, слишком медленный.

Супервайзер Сергей:
    Как-то ещё в самом начале, когда только вышли из Владивостока, мы с Лёхой спросили Вадима Александровича, можно ли будет нам запустить в сети отснятый материал по рекордному погружению. Он удивился: «А у вас там будет Интернет?»
    — Мы вообще… Потом где-нибудь в порту… – начал придумывать Алексей.
    — Нет, молодёжь! Это наша совместная экспедиция, и отчитываемся вместе… У нас крупный заказчик, мы не будем его подводить. Поэтому запрещаю все съёмки. Увижу – смартфон за борт!
    Сашка Сивер тогда ещё потешался над нами… А мы пожалели о своём необдуманном вопросе. Снимали бы тихо…
    И представитель заказчика – молодой, но совершенно лысый Миша Храмов, который старается потихоньку сунуть свой нос во все дела, которые его не касаются, стал на нас подозрительно смотреть, не снимаем ли втихушку.
    Теперь же записи с подводных камер пишутся на нашем сервере без сброса на сервера заказчика...
    А Витька, оператор глубоководного дрона, уже в панике. Застрял аппарат на большой глубине! Хотели, как лучше, а вышло… И этим двойникам Сивер придётся спасать дрон. Страшно даже подумать, где они сейчас находятся. Больше полукилометра воды над головой.

Супервайзер Лёшка:
    В каюту заглянул Хуторской и поманил Вадима Александровича в коридор. Дверь они не закрыли, поэтому я услыхал, как старпом сказал что надвигается шторм… Дела плохи! Шторм нам ни к чему! Обещали-то австралийские синопы тихую приятную погоду…

Алёнка:
    Первые порывы крепкого ветра стали раскачивать нашу надёжную лодку почти сразу после адмиральского часа. Небо быстро затянуло тучами и сильно стемнело. По железу забарабанил ливень. На отдых времени уже не было, на судне начался аврал. Застучал под палубой мотор. Капитан с командой и судно, конечно, стали сопротивляться крепчающему ветру и волнам.
    Большой бело-красный поплавок, с которого под воду уходил кабель, немного притопили, чтобы он не так жёстко держался за поверхность и при сильном волнении не оборвал бы единственный канал связи с ребятами. Судно стало выписывать фигуры у поплавка. Это видно из каюты связи.
    А волнение усиливалось быстро. Высота волн росла с полутора до четырёх-пяти, пенных шапок из нашего иллюминатора я уже не видела. Да и стоять на ногах и сидеть при такой болтанке стало невозможно. Экипаж советовал пойти в свою каюту и принять горизонтальное положение. Мы с Катериной к этому прислушались.
    Судно плясало джигу, палуба уходила из-под ног.
    Интересно, как там Ириней Сергеевич? Боюсь за него! Глубина шестьсот смертельна. И тут шторм…
    Вадим Александрович зашёл к нам, успокоил, сказал на дне никакого шторма быть не может, а нам поберечься необходимо. Катерину опять тошнит.

Ира:
    На последней остановке мы задерживаться не стали. Сашка скользнул по тросу на двадцать метров ниже и мы оказались у прижавшегося к склону бота. Свет на обзорных камерах отсутствовал, Витька бережёт аккумуляторы.
    Младший сразу полез к лебёдке, а я стал осматривать состояние бота. Вертикальные винты, все шесть, продолжали тихо работать, удерживая аппарат от проваливания. Салазки опор ткнулись в скалу и понемногу скользили вверх-вниз.
    Попросил оператора:
    «Витя, выдай системную информацию на бортовой дисплей».
    Через несколько секунд дисплей на боку бота засветился. Выдал что требовалось. За большинством параметров стоит успокоительное: «есть». Но лебёдка кабеля показывает: «не определён». Конечник фиксатора дошёл до упора и разблокировать его сможет только лебёдка, начав сматывать кабель.
    Запас в аккумуляторе меньше сорока процентов. Если до тридцати с лебёдкой не управимся, аппарат к базе подняться вряд ли сможет.
    «ха нашел» – неожиданно скинул мне Сашка.
    Взмах ластами, и я рядом с ним. У Сашки в пальцах небольшой камушек. Он показал рукой откуда осколок достал. Вертикальная стенка рядом, осыпания мелких камней трудно избежать. А наш бот не защищён. И я настучал на коммуникаторе верхним:
    «Камень в механизме лебёдки. Упал сверху. Удалили. Витя пробуй подъём».

Саша:
    Сверху начался шторм.
    Опробование «Осы» заняло больше получаса. Лебёдка сразу не заработала, потребовалось снова перезагрузиться. При отключении мы с Ирой удерживали дрон на одном месте, чтобы не оборвал трос своим весом, а Витька Дёмин с судна перезагружал.
    Дрон нуждается в многочисленных доработках. У него нет компенсатора плавучести. И эту небольшую отрицательную плавучесть, которая у него есть, необходимо постоянно компенсировать работой моторов на малых оборотах. Нет резервной системы управления, чтобы когда нужна перезагрузка, бот не оставался бы неуправляемым. Механическая защита устройств снизу и с боков вполне приличная, зато сверху он не защищён даже от падения камней.
    Горизонтальные гребные винты внизу имеют кольцевое крыло, а шесть вертикальных сверху – нет… Правда все эти доработки немного увеличат массу аппарата. Но зато позволят увеличить безопасность и время плавания без подзарядки, сэкономят на холостом ходу винтов.
    Когда дрон оживал, увидел как Ира всматривается в глубину. Спросил: «что там». Ира ответил: «Мы на глубине 693. 700 совсем рядом». Внизу широкий выступ вроде площадки. Это ниже семисот.
    Нашу переписку с судна контролировали невзирая на шторм и тут же пришла устная команда:
    — Никаких спусков! Подниматься на площадку 377. Пока погода поднять не позволит, будете дожидаться там. До связи! – это, естественно, профессор. Благовещенский прав, подняться и ждать! Мы сейчас вдвое глубже самого что ни на есть рекордного погружения, почти семьсот!
    Вздохнув только мысленно, начали подъём… Дрон идёт выше, для страховки. А мы, обнулив плавучесть, машем ластами за ним.
    Витька каждые 50 метров будет на минуту останавливать дрон, чтобы выдерживать так называемый кадр (КДР – кислородный декомпрессионный режим). Он должен успокоить несогласованность работы питающего автомата криогенного ребризера с промежуточной жидкостью, растворимость кислорода и углекислого газа в которой нелинейно меняются при изменении давления.
    Когда всплывали снова почувствовал боль в затылке. Глубина была 581 метр. Когда оглянулся к Ире, в глазах всё поплыло и затылком ощутил удар. ДКБ. Жёсткий пресс, от которого кажется, глаза могут выскочить наружу. Первый раз такое было, когда вытаскивал Федю Едалова. Когда уже всплывал также прихватило…

Ира:
    Что с братом непорядок понял, когда луч его фонаря обрушился в глубину и там замер. Сашка ластами не работал и был неподвижен. Подплыл и повернул к себе лицом…
    Тут испугался по-настоящему! Знакомое, теперь перекошенное от боли лицо и, как в агонии дрожащее веко.
    Простой дар речи, где же ты? Хотел вскрикнуть, окликнуть брата, попросить помощи... Скорая помощь срочно необходима!
    Ухватил руками за плечи Младшего, сейчас не до коммуникатора. Держал, боясь выпустить на мгновение, думал, наверху сами всё видят. Надо было что-то сделать и я прижал Сашку к выступу на склоне и попытался встряхиванием привести в чувство. Но у того только болталась голова между каучуковыми амортизаторами. Чёрт!
    Сверху, как назло, перепугались и молчали…

Супервайзер Лёшка:
    В тот удар волны только Витька Дёмин чудесным образом остался на стуле перед своим монитором. Судно ухнуло в пропасть между волнами и нас с Серёгой выбросило к двери.  После удара в стенку меня протащило обратно по всей каюте. Попытки встать пресекались новыми толчками. Так что я мудро затих, уцепившись за ножку стола, где было наше с Сергеем рабочее место.
    Оказалось правильным, что ещё во Владике капитан Карташов заставил нас прикрутить столы и кресла к полу. До сих пор это приносило только неудобства: неудобно садиться, неудобно сидеть, нельзя передвинуть. Теперь же это спасало.
    А то, что мы, по требованию профессора, не покидали порт до закупки бесперебойника позволяло теперь работать с замолкшим дизелем, питающим судовую сеть.
    Наша плавающая коробка со смолкнувшим мотором звенела и скрипела. Пол выплясывал что-то от гопака. Какой-то экстремальный аттракцион!
    Что они там в ходовой рубке себе думают? Ещё пару таких минут, и у нас должен случится Титаник! Не хватало нам ещё рухнуть на 377-метровую глубину, на головы братьев Сиверов!

Ира:
    Да что же это такое? Братишка, очнись!
    Либо мы вместе выживем, либо… Никакого второго «либо» не надо. Не брошу, не предам! Только очнись, Младший Сивер!
    У нас оставалась небольшая отрицательная плавучесть, потихоньку сползали по скале, уходили всё ниже, проваливались. Стена, проползая вверх, приближалась и удалялась, сталкивала от себя.
    Посмотрел вверх в поисках бота. Вокруг только вода. Пытаюсь набрать текст на коммуникаторе. Короткие, почти Сашкины: «эй» и «але» ответа не приносят. Что опять с этой ненадёжной связью? Неужели Виктор увёл бот выше допустимого?

Глава 6. Судно без капитана

Алёнка:
    Да, в тесной каюте безопасней. Мы с Катериной устроились на своих «койках» и уцепились за поручни. Первое время всё усиливающаяся качка была просто жуть как неприятной. Но потом началось такое! Сильный удар, меня со вздыбившейся койки чуть не выбросило вниз. Катерина побледнела до синевы, океан – это не её стихия! Как она могла на это согласиться только из-за желания работать в престижной клинике?
    А безумная пляска продолжается усиливаясь… Тишины нет, волны до звона бьются в борт… Даже не заметила когда замолчал двигатель…
    Тогда казалось, что тебя заперли внутри цистерны, и начали стрелять по ней из тяжёлой артиллерии! Всё пляшет, дёргается и звенит… Катю очередной волной сбросило на пол, и она не может сама подняться. Прыгнула помочь и тоже распласталась на вихляющем полу…
    Казалось, миг и корабль перевернётся, а мы уйдём ко дну!

Супервайзер Лёшка:
    Что там на мостике у них, дьявол, происходит? Судно в отдельных точках становится чуть ли не кверху килем… Двадцать минут не могу подняться на своё рабочее место. А Сергея, как унесло за дверь, так он с тех пор и не вернулся. Держится там где-нибудь...
    Дверь осталась распахнутой наружу и вокруг нашей посудины всё ревёт. Что кричит со своего места Витька Дёмин, не разобрать…

Дроновод Витька:
    Чтобы меня не выбило со стула от качки, я в самом начале привязал ремнём ногу к ножке стула. Но и от этого меня раз десять пыталась оторвать болтанка.
    На глубине бот с таким медленным подъёмом сильно разряжается. Надо было дожидаться акванавтов, но висеть в воде, расходуя запас энергии, было затратно, а зацепиться манипулятором не за что. Поднялся до краешка горизонтальной вершины, закрепился на плоском краю и отключил движки. Буду стоять здесь и ждать когда акванавты поднимутся и на базе зарядят дрон.
    Только парни что-то застряли. Думаю, заряда ещё хватит дождаться возвращения сюда.

Профессор Благовещенский:
    Пол рубки залит морской водой и рядом скользит в луже неподвижное тело капитана. Тимофей Олегович успел крикнуть: «Держитесь!», но не удержался сам и, падая, приложился головой о край стойки от старого машинного телеграфа. Я видел как  его голова отскочила и запрокинулась. Но он ещё жив, потому что захрипел и схватился руками за голову.
    Рулевого тоже сбило с ног. Штурвал, самостоятельно повернувшись, направил судно бортом к волне и океан продолжил пляски… От взвившейся волны в ходовой рубке разлетелось крайнее стекло. И уровень попавшей в рубку воды вырос. Хлебнули по полной!
    Затихший двигатель через минуту снова заработал, рулевой смог подняться и ухватиться за штурвал.
    Нос судна развернулся резать гигантские штормовые волны и качка стала мягче. Судно больше не валило с борта на борт.
    Я на колени опустился перед капитаном и стал удерживать его голову над поверхностью, чтобы он не захлебнулся.

Алёнка:
    Море волновалось не утихая, а меня волновал вопрос как мальчики на дне, связь могла не выдержать и они останутся совсем одни. Катерина мне ответить не могла, её ещё мутило, но махнула рукой: «иди!».
    Нас по-прежнему мотало. Необходимо приспосабливаться к перемещению по скользкому полу в условиях сильной качки. Перебегаю в нужную точку, пользуясь мгновением относительной устойчивости. Добежав, хватаюсь за закреплённый предмет и держусь до следующего такого же мгновения.
    Возле каюты связи по залитой водой палубе носило бессознательного Сергея, оператора моего Иры. Хорошо, что не бросило через канаты в воду.
    Сама стала по пляшущей скользкой палубе подтаскивать его к клинкетной двери пультовой. Там на стене висел ящик с нашим медицинским крестом. В наш амбулаторный отсек на той стороне корабля его не дотащить.

Супервайзер Лёшка:
    Добрался до своего рабочего места когда стало тише. Раскачивало по-прежнему безжалостно, но видно капитан смог справиться. Оставалась только сильная килевая качка. Настоящие качели! Слышно хруст прогибаемого волной корпуса.
    На мониторе Сашкина камера ничего не показывала, сообщений тоже не приходило и я спросил у Дёмина:
    — Где мы сейчас? – имея в виду братьев.
    Витька развёл руками, то есть где Сиверы не знал.
    — А где тогда ты сам?
    — Островок 377… – спокойно ответил он.
    Значит он вывел дрон на макушку, а парни остались внизу без связи!
    — Давно?
    — Минуту назад… – ответил дроновод.
    — А как же связь? – меня только это сейчас беспокоило.
    — Заряд аккумулятора на минимуме. Потеряем дрона, связи вообще не будет!
    Это мне и так было понятно.
    — Так заменяй, двигай к базе! – подтолкнул его.
    Я видел, что на мониторе у Витьки неподвижно мерцал край площадки три-семь-семь. Значит дрон стоит неподвижно.
    — Без твоего Сашки, не выйдет. Всё заточено под руки, манипулятор бесполезен… Буду дожидаться здесь, чтобы не заблудились без моего маяка. – он имел ввиду прожектора дрона.
    «Я буду дожидаться…», «без моего маяка». Дрон был частью самого Дёмина. Как и Сиверы становились частью нас с Сергеем. Мы тоже всегда считали себя там на глубине единым целым со своими подопечными. Почти всегда…

Профессор Благовещенский:
    Как жаль, что не сумел настоять на продуманной и хорошо организованной экспедиции!
    Сорокаметровое судёнышко с водоизмещением всего в девятьсот тонн годилось для рыбной ловли в прибрежных водах, и совсем не подходило для дальнего океанского похода. Распроданные по дешёвке в девяностых научные суда кончили плохо, и нашим что-либо вернуть не светило.
    Но кончилась в этом году сельдевая путина и нам выделили этот пропахший рыбой «Орион». Мы его заштопали, отдраили и покрасили. Переделали подъёмник, чтобы вытаскивать груз за левый борт, перебрали дизель и установили в трюме тяжёлую декомпрессионную камеру и новый хирургический модуль. Нас торопил заказчик, в результате получили то, что имеем. Ржавое, кое-как укомплектованное корыто, с дефицитом квалифицированного экипажа…
    Теперь не хватало только потерять буй, оборвав связь с дном, и при этом безнадёжно погубить двоих отличных парней в небывалых скафандрах и смысл всей экспедиции.
    — Мы от буя далеко не оторвались? – спросил рулевого.
    Необходимо держать буй не дальше полукабельтова от правого борта, чтобы не потерять буй вместе со связью. Рулевой, не оборачиваясь, отрицательно покачал головой. То есть буй по-прежнему рядом.
    — Так и держим! – одобрил я.
    Теперь приходилось выполнять обязанности раненного капитана. Вода из рубки постепенно уходит, я отпустил голову капитана на пол, взял командирский микрофон и нажал кнопку громкой связи:
    — Внимание, экипаж! Говорит профессор Благовещенский. Капитан ранен и до его выздоровления команду на судне принимаю на себя. Всему экипажу! Осмотреться на местах. Старпом и боцман! Проверить наличие экипажа и пассажиров, обеспечить помощь оказавшимся за бортом. Медработникам команды пассажиров оказывать медицинскую помощь всем нуждающимся. Одному срочно подняться на мостик. Сотрудникам, работающим с дном, Савостину, Селиванову и Дёмину, не прерывать работу. И докладывать обо всём, что случилось мне…
    Рулевой сразу увидел во мне старшего и подчинился. Когда-то давно мне уже приходилось командовать экипажем эсминца. Тогда я был лишь курсантом и на корабле никто не воспринимал, что я чем-то отличаюсь от юнги, до того момента, как капитана рядом со мной волной унесло за борт, мне пришлось, на время спасения, его заменить и командовать. Тогда тоже были такие высокие волны…

Супервайзер Лёшка:
    Пользуясь очередной паузой в качке, надел на голову гарнитуру и переключил связь на рубку:
    — Евгений Александрович, у нас пока нет связи с акванавтами. Дрон вышел на вершину и ждёт их подъёма…
    Про Сергея, вынесенного из каюты, сказать не успел, в это время сам Сергей появился в дверях. Появился не сам, его тащила хрупкая Алёнка.

Алёнка:
    В каюте связи сухо. Я с трудом перетащила высокий порог Сергея, но не удержала, он съехал с плеча и растянулся на полу. Видно, его раньше стукнуло обо что-то головой, сейчас он без сознания, но дышит.
    — Там на мостике капитану нужна помощь! – сказал Алексей, подходя. – Поднимайся. С Серёгой я справлюсь.
    Корабль по-прежнему вздымался на кручи и оглушительно обрушивался вниз, в кипящую зыбкую пропасть между волнами. Подниматься по лесенке с железными ступенями в таких жутких условиях мне раньше не приходилось. Казалась циркачкой, идущей по свободно болтающемуся скользкому канату… Но капитану нужна помощь.
    В рубке трое. Евгений Александрович, какой-то матрос и сам капитан. Он лежит на полу с закрытыми глазами.
    Воспользовавшись кратким мигом перед очередным обрушением в клокочущую бездну, подбежала к капитану. Он лежит в луже на полу весь мокрый, будто облили. Проверила пульс на шее и дыхание, положив руку на грудь. Он дышит и сердце бьётся слабыми толчками.
    Что произошло вряд ли будут рассказывать, приступила к самостоятельному осмотру. Заметных повреждений на передней части корпуса и головы больного не видно. Попыталась повернуть на бок и тут же обнаружила имеющуюся травму: что-то с шеей… Голова Тимофея Олеговича стала как-то неестественно поворачиваться, будто позвонков не было, она болталась как на резиновых жгутах. Плохо, очень плохо!
    Вернула капитану прежнее положение и осторожно провела по позвонкам шеи рукой. Так и есть!
    Ещё раз проверила пальцами и убедилась: компрессия аксиса второй степени! Второй из шейных позвонков перестал держать форму. Отсюда и бессознательное состояние больного. Теперь важно фиксировать шею так, чтобы исключить любые движения головой…

Катя:
    После того, как я приняла своё лекарство, Алёнка ушла… Она ушла, а мне лучше не становилось. Тошнота подступала при каждом взмахе судёнышка. Раньше это был корабль, теперь казалось, бросили меня в море на жалкой скорлупке, готовой в любую секунду отправиться в стремительное путешествие на дно.
    Качка через некоторое время стала спокойней и голос профессора призвал меня оказывать медицинскую помощь экипажу. В состоянии полной депрессии, поднялась и выглянула в коридор. Там никого. Если бы не звон бортов и хриплое тарахтение двигателя, решила бы, что на судне тишина. Пустота, вам скажу... Не слышно привычных шагов и голосов…
    Хотела вернуться, но меня неожиданно напугал старпом. Как всегда появлялся неожиданно.

Профессор Благовещенский:
    Старпом добрался до рубки вслед за Безымянной и доложил:
    — За бортом никого. Кок, боцман, штурман, трое матросов и э-э… капитан сейчас не вполне в рабочем состоянии. У некоторых, мелкие травмы: царапины и синяки, вполне совместимые с жизнью… Как он? – тут же нагнулся Хуторской к девушке.
    Не глядя на него, Безымянная сказала:
    — Нужны жёсткие носилки и человек десять, чтобы отнести в каюту… – это она для меня.
    — Десять, это не много? Может, двоих. – перебил её старпом.
    — Самый минимум – десять. Надо поднять и уложить так, чтобы не убить! – твёрдо ответила врач.
    — Давай, старпом, всех, кто может, сюда, на мостик!
    Как стало понятно, Хуторскому не хотелось подчиняться захватившим власть на судне пассажирам, но противиться не посмел. Жизнь капитана теперь в руках у этой девочки.
    Когда старпом ушёл, вопрос повторил я:
    — Как он?
    — Ударная компрессия аксиса… – подняла глаза на меня и пояснила – Травма шейного позвонка. Пока больной жив, но если немного сместить голову, он умрёт…
    — А как-нибудь зафиксировать шею и голову, чтобы не смещалась? – подумал, что должны же быть какие-то приспособления на этот случай. Всё-таки двадцать первый век! Но девчонки всю медицинскую составляющую экспедиции готовили сами до отплытия. И, хотя никто этого не проверял, до сих пор проблем не возникало. Они молодцы! И операцию с Сиверами провели блестяще. Но окончательно всё покажет повторное вмешательство по возвращению парней в изначальное состояние с возможностью дышать лёгкими и способностью к ориентации.

Алёнка:
    Профессор много от меня требует. Ведь я не медицинская сестра, а только врач-анестезиолог. Приходится вспоминать то, чему учили в институте, и всё, что мы успели купить во Владивостоке.
    Помнится, была у нас в списке одна шейная шина, воротник Шанца. И теперь этот воротник нужно отыскать на складе, если, конечно, мы его купили.
    Ладонь, под затылком капитана приходится держать напряжённой всё время. Волны меньше не стали и рука устала. Но бросить не могу.
    Как там мой Ира? Думать, что он мой, гораздо теплее. Мой Ира!
    Странно, я его не замечала до вчерашнего дня. Но когда этот крепкий парень был на столе у Катерины, такой беззащитный, вдруг поняла с кем хочу остаться… Представила, как говорит: «Взгляни, какое море огромное! Хочешь, тебе подарю всё это?». Но он такого не скажет, мой Ира!..
    И ещё моя Катерина… С самого начала, когда мы с ней ещё называли это «приключением», Катьку стало укачивать. По ночам вообще не спала. Но, имела уже опыт такого, возила с собой какую-то химическую гадость с долгого действия. Хотя и очень адекватной в это время она не была. А после всё начиналось сначала: тошнота, головокружение, вестибулярные расстройства…
    Вспомнила про вестибулярные расстройства, снова подумала про Иру и его брата. Сумасшествие, спускать парней с таким искусственно созданным расстройством для прогулок по дну. Как они там? Не заблудятся, не потеряют от головокружения контроль за обстановкой?
    Хорошо что Дёмин не отпускает их далеко от своего дрона.
    И как Катька? В её состоянии надо ещё лечить раненный экипаж…

Катя:
    Я Хуторскому сказала честно, что при такой качке сама по себе стала опасной. Он увидел моё позеленевшее лицо, ничего не сказал, махнул рукой и ушёл.
    Минут пять я пила мелкими глотками холодную воду из запотевшей бутылки из холодильника. Потом решительно подошла к зеркалу и увидела себя.
    Да, действительно, вам скажу, только рукой на такую махать!
    Правда зелень прошла, оставив тёмные круги под глазами. Но волосы… Метёлка страшная, больше сказать нечего! Вся причёска в разные стороны, как метёлка бабы Яги…
    Нашла расчёску, разгребла помаленьку куст на голове. Ещё раз вздохнула и открыла дверь в коридор. Пора помогать Алёне…

Алёнка:
    Старпом для переноски капитана нашёл только шестерых не слишком занятых. Старшего моториста, матроса-сменщика с лебёдки, штурмана, кока, ночного рулевого и себя. Помогать мне захотел и профессор. Но я его прогнала, пусть держит от пляски корабль.
    Самое трудное спускать капитана по лестнице. Самой приходилось хвататься одной рукой за носилки.
    Теснота, раньше казавшаяся такой удобной и безопасной, стала испытанием для моего больного.
    За лестницей до каюты капитана недалеко. Но пришлось оставить носилки перед переноской человека в каюту. Вносили на руках и смотрели на мои руки, боясь причинить вред капитану. Когда его уложили, я попросила принести воды, найти Катерину и остаться кому-то одному, чтобы помогать.
    Ночной рулевой принёс воды и со мной остался старпом.
    А у капитана стало сбиваться дыхание…

Глава 7. Никому ненужное приключение

Ира:
    Пытался задержать скольжение по склону, цепляя ластами выступы. Но сброшенный с выступов ил, скоро окутал нас плотным струящимся облаком. Дальше стекла ничего не видно.
    В какой-то момент большой выступ ударом вытолкнул нас на почти прозрачную воду.
    Сашкин дисплей случайно оказалась перед глазами, стало видно как быстро меняется глубина. Прошли уже отметку 650, прошли место ремонта бота. Чуть ниже оставалась площадка. Надо зацепиться за неё!
    На руке брата стал менять значения его плавучести. Ведь наша плавучесть оставалась в минусах.
    Плюс я набрать не успел, как нас снова больно ударило о набежавшую снизу скалу. Опять отлетели и при этом что-то пугающе загрохотало, нас потащил за собой поток за камнем. Отвалился большой камень и вода, как за лидером, потащила нас вслед. И облако ила вокруг стало гуще. С трудом различал цифры Сашкиного дисплея.
    Продолжали падать, без пузырька на руке я стал различать где верх, где низ. С отрицательной плавучестью мы падали вниз, иловый туман постепенно рассасывался, пока в глаза не ударил ослепительный луч. В глаза сиял прожектор с плеча брата.
    Не сразу понял, вижу Сашку перевёрнутым. Будет близко скала, царапнет и оставит сеть трещин!
    В космосе стекло разорвёт внутреннее давление. Здесь давление с обеих сторон равное, разбить трудно.
    Рука брата напряглась. Сашка приходит в себя...

Саша:
    Казалось, вот оно то утро, какое было в прошлом году на море. И радостная Ольга, тянущая меня за руку по заполненному туристами пляжу к черноморскому прибою… Всё реально повторяется. И отель у самого берега. И тутовник, где мы целовались…
    Как же так случилось? Ведь говорят, что машины времени невозможны. Как я смог попасть туда, где был самым счастливым на свете?
    И в этом счастливом сине-зелёном тумане кто-то больно толкает спину. Слышится треск, похожий на звук обвала…
    Кто-то крепко держит руку. Надо противиться... Пытаюсь освободить руку, но меня не отпускают, держат! Ну, что ещё такое?
    Открываю глаза. Куда занесло? Вокруг непроглядная муть из коричневых хлопьев, кружащихся в ослепительно зелёной воде… Я под водой, во рту что-то торчит…
    Это же Ирка, брат. Мы на дне в Тихом океане. Боль в затылке прошла. Но вернулась грубая реальность: я на дне, но дна не чувствую. Похоже, мы просто так болтаемся в воде без опоры на грунт.
    «ира» – набрал.
    Он ответил вопросом:
    «Как себя чувствуешь?».
    «почем не подним» – спросил брата и, не удержавшись, продолжил: «долго спал».
    «Ты не спал, был обморок. Успокой, братишка, это в первый и последний раз.». Сиверу Старшему захотелось, чтобы я его успокоил. Попробую!
    «всё отлично надо вверх уже 684».
    Стал писать длинные тексты, видно заразился от брата. Огляделся, пытаясь найти сторону куда плыть.
    Ничего не видно, мы висим в мутной воде. Только пузырёк на руке указывает куда нам надо. Мы поплыли вверх. Муть поредела, луч прожектора утонул в тёмной воде. На глубине 673 набрал: «плавуч». Ира понял. Мы надули воротники и стали всплывать.
    Да, скорость подъёма небольшая, но время пока было и мы отдыхали.

Ира:
    Я боялся повторения обморока. Что с Младшим даже не гадаю, страшно.
    Это, как говорил сам Сашка, ДКБ, или декомпрессионная болезнь, при которой кровь начинает кипеть азотом и тонкий кровоток нарушен.
    Мне ничего, а брата скрутило! Необходимо придерживаться рекомендованного режима всплытия. И даже ужесточить, если хочу, чтобы не повторялось.
    Начну с глубины… Когда глубиномер показал цифру 660, дёрнул Сашку за руку и, проплывая перед его лицом сложил руки накрест, показывая, пора остановиться. Объяснил:
    «У тебя ДКБ. Останавливаемся чаще, ждём больше, всплываем медленней».
    Сашка ответил: «спать хотел дкб без основан».
    Как без оснований? Не настолько надёжные, но основания были, а Сашка врёт про сон! Ни к чему хорошему это привести не могло. Помощников ждать не приходится. Его Алёна не поможет, нет связи.
    Предупредил:
    «Стоим ждём пять минут.» – и взял Младшего за локоть, показывая, свою линию по безопасности буду вести до конца.
    И Сашка стал адекватен, уже не рвался сопротивляться. Покачал внутри шлема головой, но сбросил поплавковую жидкость и остался на месте.
    Ожидая видеть недалеко скалу, огляделся. Но скалы, точки визуальной опоры, нет.
    Показалось, температура в тесном шлеме внезапно поднялась до кипятка. Хотел сделать вдох, провентилировать лёгкие... Но этого делать нельзя. Тут же убедил себя, ничего опасного, просто маленькая неприятность, с которой можно справиться.
    Действительно, что поднимать панику? Младшему это не поможет. Видимо едва заметное течение отнесло недалеко от скалы и мы временно находимся в открытом океане, в толще чёрных вод.
    Продолжать вертеть головой в поисках ориентации неразумно. Прикрыв глаза, на некоторое время замер. Коммуникатор ожидаемо вздрогнул, Сашка желал общаться. Я взглянул на левую руку, там был только знак вопроса: «?».
    Младший Сивер второй раз решил воспользоваться для общения знаками препинания. И даже буквы при этом не тронул!
    Знак вопроса многоуровневый, мог обозначать: и «что случилось?», возможно он по каким-то признакам заметил моё возросшее волнение, и «как дела?». Могло быть: «надо спешить. Когда же тронемся?». Вопрос многозначный, пришлось выяснять самому:
    «Что именно?».
    Брат ответил ожидаемо:
    «где склон».
    Он, как ни странно, видит всё лучше, чем я предполагаю. Заметил, как я суетился, как испугался неопределённости. И решил всё беззвучно огласить.
    Прижав коленом гордость, ответил:
    «Попробуем определиться. Будь здесь, свет не выключай. В тридцати метрах сделаю круг».
    Это в голову пришло спонтанно. Тридцать-не-тридцать, отойду на расстояние, где Сашкин прожектор будет ещё виден и стану двигаться кругом, пока не найду склон. Других скал здесь нет.
    «не долго» – напутствовал брат. И я замолотил ластами.
    Контролировать пришлось все параметры движения: собственную глубину, направление и расстояние от начальной точки, верх и низ в своём положении. Сашка положение не меняет и с плеча светит в одну сторону, от него ушёл на дистанцию, когда свет потемнел и стал двигаться против часовой, в нарукавное зеркальце контролируя светящуюся точку. Сделав пол оборота, когда свет стал потухать, остановился.

Дроновод Витька:
    Лёшка с Сергеем связываться со своими подопечными не могли, связь отсутствовала, поэтому они занимались другим. Сергей без сознания лежал в углу, а Лёшка пытался его включить.
    Шторм не кончался. «Орион» порой делал резкие повороты, грозя снова попасть в неустойчивое положение. Волны били в борт нещадно. Но пока нам везло!
    Сиверов долго нет. Склон пустой, не видно ни огонька. Уже должны подняться до четырёхсот и стать видимыми. Может, сместились сторону, троса-то на склоне теперь нет.
    Время от времени глушу огни, пытаясь в темноте разглядеть хоть отблески фонарей. Ничего не видно!
    Уж лучше бы ждал их там. Понесло дрона спасать от разряда!
    Первоначальный план вообще включал работу двумя дронами. Но время и ресурсы экспедиции ограничены, да и второй дрон на испытаниях сломал два винта. Ждать ремонта не стали, сняли с покалеченного вторую камеру с высоким разрешением и, не знаю зачем, ещё аккумуляторы и один вертикальный винт, погнали всё во Владик.
    Смотреть непрерывно на монитор устал. Стал делать паузы. Повернусь от монитора, пройдусь взглядам по углам каюты и опять наблюдаю. Зарядка такая для глаз.
    В какой-то момент показалось, что снизу что-то сверкнуло. И снова ничего. Пришлось просмотреть запись. Вспышка была. И не одна. С разницей в доли секунды две слабые вспышки, но совсем не там, где ждал. Где-то в открытом море… Как они там могли оказаться? Если это их сигнал, то Сиверы не очень-то старались, чтобы заметили. Скорее  отразила свет чешуя рыбы…

Саша:
    Боль в затылке почти прошла, но тягостное ощущение осталось. Постараюсь, чтобы Ирка об этом не догадался. Начнёт жалеть, помогать. Терпеть этого не могу!
    Он просил замереть. И я завис. Жёлтое пятно, куда уходит свет, узким конусом сияет. Вот туда заплыла рыбка и стала красться ко мне. Попытки выскользнуть из луча ни к чему не приводят. Стоит выйти на край, её снова тянет обратно.
    Потом из темноты появилась вторая. Она крупнее, и не делала даже попыток сбежать. Так по фарватеру и шла на прожектор.
    Они все, случайно попав в яркий свет, становились безвольными.
    Потом приплыла третья. Вот этой уже бояться следует мне. Размером в метр, с пастью усаженной острыми зубами… Подумал, пила какая-то. Сантиметров тридцать пасть, с рядами торчащих игл.
    Было страшновато, но всё равно интересно. Большая сильная рыба приближалась быстро и уверенно. Она по пути прогнала из луча других и вскоре оказалась от меня на опасном расстоянии, продолжая глядеть на свет, приближалась.
    Исследовать её боевые возможности против моей пики не хотел. Корпусом сделал обманное движение, свет скользнул в сторону и рыба, подняв небольшую бурю длинным хвостом, пропала.
    Когда вернулся в прежнее состояние, вокруг стали кружиться и сверкать в луче света жёлтые хлопья, которые скорей всего водой сдуло со скафандра.

Ира:
    Когда стал приближаться к Младшему, что-то сверкнуло перед ним, метнулась в сторону белая тень. Кто-то напал на Сашку?
    Но, когда приблизился, никаких следов нападения не обнаружил.
    «что ищешь» – прислал он.
    «На тебя кто-то напал?»
    «игрался». – ответил Младший.
    Ну надо же, он ещё играется!
    «не гони овчинку». – быстро выдал я, изменив традиции писать корректно, со всеми сложностями грамотного текста. Это от Сашки и для него, стал пользоваться отсутствием следящей аудитории, и стал делать так, как не нужно!
    Дальше ругаться лишне, я сам виноват. Развернул Младшего на 180 градусов и закончил круг. Как ни старался разглядеть, скалы не нашёл. Пора уйти выше, застоялись мы на этом уровне.
    Набрал текст, которого не стыдно при любой аудитории: «Дай руку, поднимемся на 15 метров. Если себя почувствуешь неважно, сожми пальцы»
    «ха» – согласился брат. Это не ухмылка, он всегда соглашался со мной так, когда посторонние этого не слышат. Немного прибавили плавучести, ухватились за запястье, стали медленно подниматься.
    Попытался просчитать, хватит ли нам кислорода и заряда батарей. Всплываем вместе, два прожектора избыточны. На его клавиатуре предложил: «Отключи свой свет.» Он понял меня сразу, на моей руке выдал своё: «ха» и отключил свет.
    А я отключил подогрев костюма. Мы с Сашкой поднимались вместе с тёплой водой, согретой оболочкой скафандра. Вопрос с кислородом оставался относительно терпимым, аккумуляторы важнее.
    Можно было рассчитывать ещё часов на семь, при экономном дыхании.
    Всплытие с такой глубины в режиме управляемой кислородной декомпрессии, должно занимать часов пять. Но полученный Сашкой ДКБ, время всплытия удваивал. Так что резерва уже не было.

Глава 8. Самый недоступный из космосов

Профессор Благовещенский:
    Гидроскафандр казался интересной игрушкой, пока не начались испытания в реальных условиях. Прошлогодняя попытка на Байкале прошла катастрофично. Пресноводное море не простило ошибок разработки и подготовки. Юру Заботина через сутки после погружения нашли на дне мёртвым. Специалисты назвали то, чего никак нельзя было делать. Забыли о газовых полостях в голове, про низкую плотность пресной воды и, конечно, опасное одиночество.
    Юра передавал сообщения постоянно, пока его медленно спускали на двухсотметровое дно. Двенадцать минут записей никого не насторожили. Только при последней остановке у Заботина пришли фантазии будто видит свет внизу, слышит голоса и странные звуки. Когда оператор переспросил, ответа не последовало. Поднятый трос оказался пустым…
    И теперь кто будет первым на Марсе определялось в этом неспокойном уголке Тихого океана.
    Через два часа после начала шторма, ветер стал стихать. Сменить старого пришёл новый кормчий, но старый всё равно остался в рубке. Я им сказал:
    — Пойду проверить наших водолазов, – и рулевые кивнули.
    В каюте связи Дёмин с Савостиным были у монитора робота. Сергей Селиванов, супервайзер Иринея Сивера, сидел на полу у стены с трудом удерживая положение, когда судно кланялось волнам. На его лбу красовался синяк. Видно, приложило обо что-то твёрдое.
    Он, когда я вошёл, хотел встать, рукой ему показал, что не надо.
    — Что с акванавтами? – меня это интересовало больше всего.
    — Связи нет! – ответил Савостин.
    А Виктор, оператор робота, добавил:
    — Они ещё не достигли отметки 377. Поднимаются где-то.
    Значит, связь ушла на верхнюю отметку, а они остались внизу. Поэтому с ними не связаться.
    — Сколько они без связи?
    Савостин, супервайзер Александра Сивера, пожал плечами, посмотрел на оператора дрона Дёмина. Тот с тяжёлым вздохом ответил:
    — Сто восемь минут.
    — На какой глубине их оставили?
    — Где-то на шестистах. – сказал Дёмин.
    — Поднимались в режиме или произвольно?
    Оба промолчали.
    — Ну? – поторопил я их.
    — Вроде в режиме. – снова ответил оператор. – По таблице.
    Я пересчитал. Восемнадцать минут как должны подняться на площадку. Что-то у них произошло!
    Наверняка... Теперь придётся принимать трудное решение, за которое по головке не погладят. И мне припомнят всё, в чём виноваты сами.
    Правда, можно ещё было немного отсрочить решение, подождать, может поднимутся позже. Но ждать нельзя, шансов парням выжить с каждой минутой всё меньше. Повторяется ситуация с Заботиным. Сиверы по какой-то причине либо не могут, или пока не желают подняться к дрону.
    Спросил Дёмина:
    — Что с зарядом робота?
    — Самый остаток.
    — Это сколько?
    — Ещё двадцать четыре… нет, уже двадцать три процента. – оператор ещё ничего не понял.
    — На сколько спуска его хватит?
    Поражённый он повернулся ко мне. Спуск? Может послышалось? Что такое сказал командир?
    — При таком заряде он сам уже не вернётся. – неожиданно ответил Селиванов из своего угла.
    Он оттуда слышал о чём говорим.
    — Может подождём? – наконец отошёл от изумления Дёмин.
    Я отрицательно покачал головой. Желание сохранить робота во что бы то ни стало не должно затмить человечность. Необходимо узнать что случилось и, если необходимо, помочь!
    — Опускаемся до шестисот медленно, осматриваясь кругом!
    Это уже приказ, он обсуждению не подлежал.

Саша:
    Брат уплыл на новый поисковый виток, а я стал играть со светом. Две секунды включаю, пять – выключаю. Напарник не потеряет меня во мраке. Ира тотчас заметил мои игры, спросил: «Что со светом?» и я объяснил: «экономия». Пусть не волнуется.
    Две секунды – свет и пять – темнота. Пока темно, разглядываю окрестности вдали от прожектора брата, не появится ли искорка света вверху. Верх-низ определяю надёжно из-за плавучего воротника. Тело приобретает строгую вертикальную направленность.
    Но всё пространство – несусветная чернота, будто космос без звёзд. Как Вселенная до большого взрыва.
    Снова включаю прожектор на две секунды и появляются звёзды, миллионы жёлтых и белых искр рождаются в конусе света.

Ира:
    Сашка всё усложнил со своей экономией. Теперь приходилось не только обшаривать прожектором окрестности, пытаясь обнаружить скалу, но и оглядываться и ждать включения света чтобы выдержать направление не теряя ориентировки.
    Скалы всё нет. Свет теряется, не отражаясь от твёрдых препятствий. И живности плавучей не видно кроме рыбы, с которой играл Сашка. После спуска не видел ничего кроме мелких рачков, название которых путаю с барбекю. У Сашки светлая голова, должен помнить название.
    Пока меня спускали, вокруг было живое царство. Рыбы ходили косяками. Кроме нас здесь никого.
    Наконец что-то сверкнуло. Я задержал взгляд, ожидая увидеть склон. Не увидел. Размытая лучом чернота вокруг того места ничем не проявляла качеств отражающего свет барьера.
    Время дорогое, задерживаться не стал. Но тут что-то произошло, появилась крупная тварь. Что-то невидимое пронеслось мимо, меня качнуло волной. И свет прожектора заволновался. Пришлось поворачиваться, лучом искать вокруг. Что это? Какая невидимая тварь здесь?
    Сашка спокойно светит в одном направлении, включая и выключая. Похоже, не заметил невидимой опасности. Волнение стихло и ничего опасного больше не происходило. Вода быстро успокоилась, свет больше не трепетал. Продолжая оглядываться, двинулся по прежнему маршруту.

Супервайзер Сергей:
    Когда капитан-профессор снова ушёл на мостик, на четвереньках добрался до рабочего места, стал настраиваться. Принять сообщения не вышло. Связь отсутствует.
    Лёшка, оставив своё рабочее место, помогал Дёмину управляться с безвозвратно падающим в бездну дроном. Они старались экономить каждый взмах винтов, отключили термостабилизацию, там всё равно охлаждать нечего, вода ледяная, отключили свет по всему периметру. Работал только прожектор одной из камер, который могли заметить с большого расстояния наши акванавты. Вторая камера, показывала лучше, её не засвечивал прожектор, видимость отличная.
    — Отгони дрон ещё немного. – командовал Лёшка, – Там близко скала. Опять попадут камни...
    Связи не было и я свёл все каналы на свой монитор, упорно продолжая запрашивать глубину сообщениями: «Ира. Где вы? Отзовитесь!». Ответа нет. Сиверы меня не слышат.

Ира:
    Пройдя круг, обвёл прожектором окрестности и скинул Сашке: «всё». Теперь надо было подниматься выше, но вершина островка 377 постепенно сужалось и мы не приближались. Продолжая подниматься, поневоле уходили дальше от точки, хранящей резервы.
    Мы с бессознательным Сашкой тогда падали с обвалом по склону, уводившему в сторону от базы. Остановившись от падения в облаке мути над дном и потеряв ориентацию, стали подниматься уже не весть куда. Сейчас твёрдая поверхность, по которой можно определить сторону откуда мы катились, находилась метров на шестьдесят-семьдесят ниже. Спускаться туда было бы правильным, но у Сашки ДКБ. Спуск и подъём в его состоянии связан с большой затратой времени. Мы бы просто не успевали...
    Поднялись ещё на одну позицию и там были атакованы. Что это было уже не определить. Сначала нас качнуло, будто под нами провалилась вода и через мгновение огромное упругое весло оттянуло нас по корпусу. Мы закрутились, стукнулись, послышался треск и разлетелись в разные стороны.
    Когда сошлись, на стекле Сашкиного шлема заметил паутину трещин. Я его задел по стеклу.
    «Как себя чувствуешь?» – спросил, возвращаясь к грамотному письму.
    «норма» – ответил он.
    Это, опять же, смотря что считать нормой. Младший был уже с ДКБ, и если бы мы не скатились в глубокий нырок, его участь была бы предрешена.
    Но я стал бояться отметки 560, где это произошло, мы ещё кризис не миновали.
    Кстати, о глубине. Мы были на шестистах тридцати, а сейчас табло показало «623». Нас подкинуло на семь метров! Но возвращаться ниже, значило снова терять драгоценное время.
    Сашка доверяет мне и ничего не сказал.
    «Скалу не обнаружил.» – написал я сообщение для него.
    «пусть всплыть здесь там сигнал» – почти бесконечно длинно и совершенно малопонятно ответил он. Впрочем, его фразы, если бы я читал их от неизвестного лица, остались бы точно тёмными. Но с Сашкой знаком с детства. Поэтому написанное перевёл так: «И пусть. Всплывём здесь, всплыв, подадим сигнал о местонахождении».
    Идея Сашки понятна и проста в исполнении. Но не учитывает все обстоятельств. Во-первых наверху шторм, найти нас в штормящем море безнадёжно. И важную роль играло «во-вторых»! Так вот, во-вторых, ресурса системы жизнеобеспечения до момента когда нас найдут, вряд ли хватит. Захлебнёмся лишённым кислорода перфтораном и погибнем. От полной ли разрядки кислородного дьюара, от разряда аккумулятора, поддерживающего газообмен в лёгких, разницы никакой.
    Впрочем, ещё нельзя исключать переполнения углекислотного депо, которое по объёму меньше запаса кислорода. А его замены со вчерашнего операционного дня у нас не было.
    Но выдавать такое брату в его состоянии я не стал! Пусть не тревожится. Время наше ещё не вышло.

Профессор Благовещенский:
    Надо ли нам осваивать Марс, не надо ли… Тем парням, боюсь, уже всё равно.
    У меня просто какое-то траурное настроение. После того, как Савостин сказал, что робот опустился до предельной отметки, но парней не нашёл и работает сейчас на остатках заряда, подумал:
    «Вот он конец!».
    Чтобы никто не замети траур на моём лице, всё время перемещаюсь по судну, заглядываю то в одну каюту, то в другую.
    Заходил к капитану. Тимофей Олегович всё в том же состоянии, в сознание не приходил. Но девушки соорудили на его шее воротник. И одна из них до сих пор продолжает держать его голову рукой. Она ничего не спросила, я сказал… В общем, не надо было говорить про отсутствие связи. Для них это слишком много значит! Там, под водой, была их ответственная работа. Очень трудно оперировали тех несчастных. Отсюда и слёзы…
    Пришлось успокаивать, говорить что это временно, связь возобновится, шаги для этого уже предпринимаем, что сумеем во-время поднять их на борт и ничего плохого не случится. А мы со смехом будем вспоминать об этих слёзах.
    Пришлось врать, но они успокоились.
    Огорчил девушек, врал... Себя только завёл! Но врал в благородных целях…

Супервайзер Сергей:
    На пульте светодиод от Иры ненадёжно затрепетал. Но никакого текста не пришло. Всё же это сигнал. Братья не ушли далеко, где-то вблизи трансивера. Боясь пропустить связь, стал передавать встречный текст короткими фразами: «Слушаю», «Ответьте», «Я на приёме».
    Ждал какое-то время, но оба сигнальных светодиода заснули. Лёшка, привлечённый моей суетой, спросил:
    — Ты что-то там увидел?
    Моего монитора он не видит, там только рябь и окошко с сообщением: «сигнал отсутствует».
    Рассказал ему про трепетание светодиода.
    — Давай, Витёк, они где-то близко. – снова повернулся Лёша к оператору Дёмину, – Проведи светом медленно… Отведи дальше скал. Ходи зигзагами…

Саша:
    Странно. Какая-то усталость приходит, хотя вокруг полно дел. На часах дисплея только половина двенадцатого. А мне хочется дремать, прикрыть веки, забыть об этой мыльной черноте, забыть про глубину и боль в затылке…
    Да, затылок ещё жжёт. Вероятно, после удара. Виском приложился так, что в глазах засверкало! Несколько царапин остались на стекле. Или оно треснуло?..
    Ира старается создать для меня декомпрессионный режим. Я и сам…

Глава 9. Чёрная пустыня

Катя:
    Алёнка сходит с ума! Четвёртый час в каюте капитана держит его голову. Отказывается меняться, не хочет отдыхать. Как будто я не справлюсь! Но я знаю, как она хочет сходить к связистам, узнать про Иру. Видела, как после операции, она на него беспамятного глядела. Влюбилась точно! Я бы никогда не смогла влюбиться в пациента. Видела кровь, копалась в голове… Жалость ещё могу понять.
    Кораблик немножко качает, потрясывает. Но волны стали спокойней. Буря утихает.
    Последняя таблетка оказалась самой качественной. Уже шесть часов… Не знаю, как дальше, но пока укачивания нет. Не было ни тошноты, ни головокружения… Впрочем, было не до того. Обошла весь травмированный экипаж, лепила пластыри, исправляла вывихи, бинтовала, смазывала раны. Стала прямо мамой для всех. И приятно же, вам скажу, когда заходишь и все начинают тебе улыбаться.
    Этот кок, самый нужный на корабле человек, сумел в таких жутких условиях приготовить ужин. Он просто фокусник. А раньше я его не замечала. Мужчина шеф-повар!
    Я ему бинтовала голову, а он мне пел весёлые песни… И голос такой приятный. В общем, мы с ним подружились. Знаю, Алёнка будет хихикать. Ну и пусть!

Профессор Благовещенский:
    Пять раз заходил в пультовую. Там ничего нового.
    Из Австралии передали новый прогноз: ветер северо-западный до восьми метров в секунду, волнение – три балла. Значит скоро океан успокоится и нам надо будет постараться поднять парней на борт до завтрашнего полудня. Иначе, если выживут, так и останутся пожизненными Ихтиандрами, в таком состоянии не проживут и недели. Продолжаю надеяться найдём и спасём.
    Большая часть процессов на судне нормализовалась. Дежурство на вахтах восстановлено. Ребята на руле меняются каждые два часа, лишних, которые набились в рубку, прогнал. Если что, рулевому смогу помочь сам. Приказал старпому проверить по левому борту прожектора. Придёт ночь, они должны работать, это последний срок парням чтобы вернуться. Пошла суета на борту.
    Раненный боцман не у дел, всё навалилось на старпома. Спросил Хуторского, как специалиста:
    — Мы сможем обнаружить их у дна с помощью эхолота?
    — Но там частоты те же, что и у их связи, а мощность на порядок выше. Просканируем и связи больше не будет. Мы же договорились, во время работ на дне, бортовой эхолот не включать.
    Я задумался: а можно ли снизить интенсивность звука? Думаю, нельзя, сигнал должен не только достичь дна, но и отразиться в приёмник. Иначе их не найти.
    В Москве ещё день, позвоню через спутник – пусть там думают. А Хуторскому сказал:
    — Я всё понимаю. Только в самом крайнем случае нам возможно придётся всё-таки портить связь.
    Ночь, без сомнения, ожидается беспокойная.

Супервайзер Сергей:
    Лёшке пришла в голову, как он считает, «светлая мысль»:
    — А что, если нам включить на боте проблесковые маячки? – дрону предусмотрены такие сигналы.
    Дёмин возразил:
    — На эксперименты уже нет мощности. К тому же, хоть он и держит потребление ниже прожектора, но свет на большом расстоянии, заведомо проигрывает, у проблеска нет направленности.
    — Скоро и того не будет… – подытожил, имея ввиду заряд. И тут же, когда представил как гаснет под водой свет с остатков аккумулятора, пришла счастливая мысль, – А давайте свет выключим совсем.
    Лёшка подумал, что шучу, улыбнулся. А Витька скорчил гримасу и отвернулся к своему монитору. До них не дошло.
    — Свет погасим и будем смотреть в темноту! В темноте увидим лучше.
    — Перестань фантазировать! – Витька Дёмин не хотел даже вникать в сказанное.
    — А что? – неожиданно поддержал напарник. – Сергей дело говорит! Давай попробуем? Пока света нет – экономим заряд, осматриваемся, потом включаем прожектор и обводим лучом периметр. Получится вроде диалога: светом задаём вопрос и ждём в темноте ответа. Если они уже отвечали, то мы не могли даже заметить.
    Оператору пришлось согласиться, заряд стал убывать меньшими порциями. Обе камеры рассинхронизированы, теперь можно управлять независимо: одна просматривает низы, другая верхи.
    А я, ожидая оживления цифровой связи, продолжал оставаться на своём месте.

Ира:
    Время было и Сашка не тревожился.
    Мы опять поднимались и я заметил, что брат бодрствует частично, глаза открыты, но меня замечает только когда я двигаюсь. Стоит остаться неподвижным и взор его тухнет, пошевелюсь, он провожает движение взглядом. Только бы всё это потом прошло!
    Глубина 586 метров. У Сашки фонарь отключили, обойдёмся одним моим.
    Пока стоим, ждём, тоже выключаю свет и осматриваюсь. Вода вокруг мёртвая, без проблеска.
    Наверху сейчас вечер, когда мы всплывём, будет ночь. Надежды, что шторм к этому времени утихнет, мало. Сейчас, вероятно он достиг максимальной силы и будет так крутить несколько дней. Но всплытие состоится при любой погоде. Была бы только связь…
    «Орион» – судёнышко крепкое. От постройки ему лет пятьдесят, за свои полвека прошло тысячи вёрст по морям. Что ему непогода!
    Пять минут прошло, снова включаю прожектор, поддуваю воротник, начинаем всплывать. Приходится ещё помогать себе ластами для лучшей скорости. У нас вместе с Сашкой слишком большой вес и высокая парусность, а объём одного моего воротника с поплавковой жидкостью недостаточный, скорость всплытия небольшая, ногами приходится помогать.
    На глубине 581 Сашкины глаза снова стали неживыми, не среагировал даже на прожектор. Зная, что в прошлый раз высокое давление привело в чувство, снижаю плавучесть до нуля, мы снова опускаемся.
    Тормошить брата не стал. Очнётся сам! Надо только побыстрее опуститься. Экономия энергии с медленным подъёмом, которую развернули, оказалась зряшной.
    На глубине 683, Сашка очнулся и натыкал: «прости задремал».

Профессор Благовещенский:
    — Свободных людей вообще нет! Откуда я наберу две команды наблюдателей? – старпом искренне возмутился моим требованиям.
    — Это что, бунт? – спросил я.
    Но Хуторской, зная что ему грозит, на попятный не пошёл, не так воспитан:
    — Команда вымотана после шторма. Как я могу требовать невозможного. Пусть ваши люди сами дежурят ночью…
    — Это ваше последнее слово? – перешёл на официоз, была надежда, что передумает. Очень не хотел выстраивать конфликт с экипажем.
    Но он и не думал отступать! Считал, это я должен уступить и плясать под его дудочку. Смотрел довольно-таки спесиво. Но я уже принял решение и тоже отступать не собирался:
    — Пётр Вадимович, – негромко произнёс. – С этого часа я принимаю на себя обязанности старпома. А вы пойдёте со мной в первую команду наблюдателем. С девяти до часу ночи будете стоять на баке и осматривать горизонт на предмет красных сигнальных огней… Пока можете быть свободны!
    Вот так! Раз неловко собрать команду, пусть стоит сам.
    Если братья Сивер живы, уже всплыли и дрейфуют неподалёку, подать сигнал смогут только в потёмках. Ракету днём не разглядеть.
    Связь в воде обеспечит приём-передачу только когда абонент будет глубже пяти метров и на расстоянии не больше четверти кабельтова, то есть, ближе пятидесяти метров.
    В рубке я достал из шкафчика бинокль, повесил на шею, достал и надел жёлтый жилет, который едва сошёлся на животе и спустился на палубу.
    Мне стоило воспользоваться, что путь до каюты связи шёл у левого борта. Цепляясь за леер, разглядывал зыбкую поверхность вблизи судна. Рассматривать дальше не стал и солнце, сползая к горизонту, ушло за тучи. Мы не выполнили даже десятой доли намеченного, потеряли бот и связь с акванавтами. Неудачи сыпятся как из рога изобилия. Всё началось ещё рано утром, когда старпом, поглядев на барометр и, цокнув языком, сказал:
    — Давление падает, как бы чего плохого не вышло! – поминать шторм до его начала считается дурным тоном.
    Я ответил:
    — До вечера, будем надеяться, дождика не будет. Метеорологи здесь редко ошибаются!
    И решил начать погружение раньше, надеясь успеть что-то. Поступил, как понимаю, опрометчиво. Если бы немного подождали, не пришлось бы теперь искать своих.
    Дальше был «девятый вал», повредивший капитана и заставивший замолкнуть мотор. Всё стало сыпаться. Треть экипажа с травмами, команда связи потеряла двух подопечных и робота. В общем, обрушилось всё, что только могло обрушится!
    Кто бы мог подумать в это солнечное утро, что так всё обернётся? Жребий себя не оправдал. Всё навалилось вместе: недостаточный экипаж, негодное для этого судно, отсутствие второго дрона, ошибка метеорологов и некстати травмированный капитан.
    Малоопытные, но неплохо справляющиеся с обязанностями девушки-хирурги пока спасают и капитана и экипаж. Они подготовили Сиверов к спуску, но хорошо подготовленные парни, застряли без связи под водой. Почему не поднимаются пока неизвестно…
    В каюте связи кроме супервайзеров и оператора дрона была ещё Екатерина, хирург. Лечила Селиванова, получившего ранение головы. Тот молчал, продолжая работу. Но связи с его подопечными нет.
    Дёмин, согнувшись на стуле, дремлет, Савостин, стоя рядом, оперирует камерами дрона, надеясь отыскать ребят. Робот, потеряв подвижность, просто висит, заряд остался лишь для камер.
    — Связи нет? – спросил, хотя всё было понятно и так. Ответило напряжённое молчание. Уставший Дёмин продолжал дремать, Селиванов с Савостиным делают вид, что не могут ответить.
    После того, как Екатерина ушла, обратился к дежурившим операторам связи:
    — Парни! – было удобно воспользоваться отсутствием посторонних, чтобы договориться. – Ночью надо дежурить на палубе. Ждать всплытия, и готовиться принять ребят на борт. Буря стихает, к полуночи ожидаем штиль.
    — То есть у нас ещё есть шанс? – спросил, очнувшись от дремоты, Дёмин.
    — Шанс есть всегда! Поэтому не забудьте взять спасательные жилеты. Увидите красные ракеты включаете прожектора, находите их на воде, отвечаете одной красной ракетой. Понятно? Один остаётся дежурить, остальным отдыхать.
    Не стал определять кого куда, между собой разберутся сами.

Катя:
    Сергей догадывался зачем я у них повисла. Но все сидели и молчали. Я уже собиралась спросить, как в двери появился профессор и с порога спросил про связь. Этой связи не было. Все промолчали.
    Оставив Сергея, вышла. Надо будет рассказать всё Алёнке. Это, вам скажу, не шуточки. Она, бедная, уже сохнет…

Ира:
    Он задремал, а нам теперь закрылась последняя дверь. Теперь не знаю как мы поднимемся.
    Подъём для Сашки невозможен. Два раза подряд это не вышло.
    И я останусь здесь вместе с ним. Даже ради скафандров и дурацкого космоса я не смогу предать и бросить одного!

Саша:
    Странно как-то получилось! Я думал, мы выстаиваемся на глубине выше шестисот, но на барометре снова стоит около семисот. Мы опустились. Как я не заметил? И Ирка как-то странно на меня смотрит. Опять глюк? Но кессонки не бывает на такой глубине!
    Когда в прошлый раз получил в затылок, думал это ДКБ, очень похоже. Но у меня что-то другое, догадываюсь, что это совсем не у меня.
    Но разобраться не буду. Пусть те, кому делать нечего, разбирается.
    Теперь, по подъёму. Вместе подниматься у нас не выходит, прогнать Иру одного вряд ли удастся. Он такой же упёртый, не уйдёт и захочет остаться со мной и попытается спасать даже тогда, когда будет уже поздно.

Профессор Благовещенский:
    Негласный «бунт», к сожалению, продолжался.
    Двое матросов под шум океана на продуваемой ветрами палубе остановили и высказали мне всё, что думали. Что я не моряк, а гражданский, что командовать судном в штормовых условиях может только человек с большим морским опытом, который они признавали за чифом, то есть, старпомом, и что место я выбрал, где нельзя стоять на якоре, приходится и днём и ночью рулить. А сухопутных крыс, вроде меня, они обычно…
    Пришлось, не дожидаясь хамства, спокойным тоном поставить их на место:
    — Это кого ты, салажня, назвал сухопутной крысой! – ответ был дан в духе моего бывшего военно-морского начальства.
    Их боевой пыл в один миг испарился, претензий больше не было. Разбираться с причинами выступления не стал. Но теперь буду сам смотреть какую роль в этом небольшом инциденте сыграл Хуторской. Но это будет не раньше, чем снимемся с этой географической точки, чем бы всё ни кончилось.

П.з. Храмов:
    Благовещенский как-то сумел убедить меня, что ночное дежурство является теперь последней надеждой спасти проект «Черномор» от трагического финала. И мне, как официальному представителю заказчика придётся участвовать. Доверять наблюдение за морем экипажу судна он считает недальновидным. Этим должны заниматься надёжные люди.
    Пока  отсыпался в каюте после предыдущей бессонной ночи, они ухитрились утопить робота на недоступной глубине и потеряли оба уникальных скафандра с испытателями. Теперь надеются, что те сами выплывут.
    Но я всё-таки согласился участвовать. В конце концов, не спать по ночам стало привычным. Команда меня днём не видит и считает себя в безопасности, а ночью я замечаю все огрехи, скопившиеся за день.
    Достал из шкафчика свой рабочий цыплячьего цвета жилет, фонарик для безопасного хождения в темноте, на голову надел шлем с инфракрасными очками, с помощью этих очков, не выдавая себя, следил за происходящим. Очень полезная вещь, только аккумулятор теперь быстро разряжается. А нового нет.
    Моя смена после пяти утра, но я уже буду незримо присутствовать. А утром составлю отчёт о суточной работе и пойду отсыпаться.

Хуторской:
    Море утихло. «Орион» покачивает, как в люльке. Грохот смолк, широкие волны мерно поглаживали борта, дизель едва слышно работал на холостых. Слышимость моря прекрасна.
    В моём распоряжении на корме два прожектора: один по левому, другой по правому борту. Но включать их пока без нужды. Полная луна ярко светит у горизонта, видимость поверхности чёткая. Любой предмет на волнах в радиусе мили можно разглядеть.
    Хвататься за бинокль не стоит. Смена долгая, глаза устанут. Тем более мы ждём красную ракету.
    Пока ракеты нет, занялся более насущными задачами. Во-первых, представитель заказчика Храмов. Он думал, я не замечу, как крадётся ко входу в маслёночный отсек. Я с ним поздоровался, когда он проходил рядом. Услышать он услышал, но сделал вид, что не видит никого и спрятался за клинкетной дверью не оглядываясь. Во-вторых гражданский «адмирал» сел на верхней ступеньке, и вместо того, чтобы смотреть на море, уставился на меня. Смотри-смотри, завоеватель, может чего и увидишь!
    Чтобы показать как он безразличен, я отвернулся, стал разглядывать яркие звёзды у горизонта. Небо ясное, и лунное сиянье мне не мешает.

Глава 10. Лунная ночь

Супервайзер Сергей:
Спать не хотелось. Мы с Лёшей на верхних койках негромко обсуждали обстановку.
    — На сколько думаешь, у них кислорода? – спросил Алексей.
    — Не знаю. Если двигались помаленьку, часов на шесть-семь ещё оставалось.
    — А если бы работали на пределе?..
    — Тогда почти ничего…
    — А аккумуляторы?..
    — С аккумуляторами совсем плохо… Но у них может переполниться депо у фильтра, начнут дышать углекислотой.
    Нас снизу услышал механик скафандров Андрей, лежащий также без сна:
    — Углекислотой они дышать не будут, Серёжа, гарантирую. Избыток сбрасывается в воду постоянно. Депо нужно лишь для дыхания в замкнутом объёме…
    — То есть у них только кислорода и заряда аккумуляторов до утра не хватит. – подвёл грустный итог Лёша.
    — Если не добрались уже до базы. – оптимистично уточнил я.
    — Как это, не добрались?.. – удивился Андрей. Он был не в курсе событий, так как занимался в штормовых условиях камерами, готовил к консервации.
    — Так получилось. – ответил Лёша.
    Я пояснил:
    — Мы, после аварии дрона на большой глубине связь с ними потеряли…
    — На большой глубине?.. – повторил механик. И потребовал ясности: – На какой?
    — Глубже шестисот. – опередил меня Лёша.
    — Да вы что? – вскочил Андрей, – У первого скафандра я не успел убрать предел по всплытию, когда ещё испытывал автоматику. Евгений Александрович убедил меня, что глубже пятисот опускаться не планируют. Операция пилотов началась и скафандры требовались срочно…
    Мы с Лёшкой тоже вскочили. Сашку Сивера, когда отправили спасать робота, послали на дно без надежды вернуться! Настал ужас! Это жестоко и отвратительно! Смертельная опасность, с которой эти ребята отчаянно оправились на испытания, стала неотвратимой. Дыхательный автомат по команде процессора, при прохождении за установленный предел, отключался и переставал работать…
    У меня зашевелились волосы... Что там сейчас под водой?..

Ира:
    Мы третий раз не смогли пройти отметку 580, и теперь, выжидая, зависли на 630. Время идёт, резервы глупо и бесцельно уходят. Овчинка ядрёная!

Саша:
    У меня почти нет времени всё обдумать.
    Всплывать с паузами нужно лишь для того, чтобы приспособить газообмен в ранце к изменениям наружного давления. При экстренном всплытии это никакой роли не играло! Ирка этого не знает и будет стараться вести меня по всей цепочке с ненужными остановками. Нам для этого уже никаких резервов не хватит.
    Но на малой глубине надо декомпрессионный режим проходить. Иначе всплывём в беспамятстве и в штормовом море отыскать нас будет сложно.
    Необходимо лишь попытаться как-то убедить брата в нескольких словах…

Супервайзер Лёшка:
    Профессор Благовещенский был на крыше рулевой рубки и биноклем водил по волнам. Мы с Сергеем сразу кинулись объяснять положение со скафандром 1, в который я упаковал моего Сашку.
    — Где механик? – спросил профессор, – Что мы сможем сделать?..
    Андрей выскочил за нами и отвечал тяжело дыша:
    — Там... надо выставить переключатель в «работа» и подождать перезагрузки дыхательного... процессора. Только не знаю как смогут, под водой этого никто не делал…
    — Переключение поможет? – спросил профессор.
    — Не знаю! – честно сказал механик. – Не знаю даже смогут ли открыть ранец на такой глубине. Этот режим был…
    Но Благовещенский не дал закончить:
    — Если сами мало знаем, не сможем и объяснить. Главное их найти. Поэтому вы все займитесь тросом. Привяжите станцию связи на кабеле и опускайте до глубины семьсот. У нас на это только час…
    И мы втроём занялись делом.

Алёнка:
    Последнее, что осталось, довезти живого капитана. Это основная задача. Катерина сказала, надежды нет, связь оборвалась, вернуться не смогут...
    Поверить ей не могу, что-то шепчет: Ира вернётся. Просто они там без связи стараются подняться сами.
    Надежды и у экипажа, ночью активность не утихает, кто-то ходит, даже бегает по коридору, наверху заработали прожектора, вижу это в капитанский иллюминатор. Что-то, протаскиваемое наверху по палубе, гудит и скрипит.
    Возможно, связь наладили! Очень хотела услышать что-нибудь о нём, но важен лишь капитан.
    Качка стихла, теперь капитан может обойтись без удержания головы. Мы с Катериной подложили все найденные подушки, чтобы капитану случайно не сместить позвонки. Катюха в этот раз осталась, а я побежала на разведку.
    Витя в пультовой один, Сергея и Лёшу не видно.
    — А, заходи, Алёнка! Тоже не спится?
    — Как дела? – стараясь не выдать волнения, спросила Витю.
    Витька для солидности помолчал, потом ответил:
    — Всё нормально, готовимся к приёму подводников.
    — Так связь восстановили?
    — А-то как же! Только вот забросят на глубину трансивер…
    Обманщик! Связи нет, трансивер не забросили… Надо было спросить Евгения Александровича. Он бы всё честно рассказал.
    — А где профессор? – хотя я только надеялась, что Дёмин в этот раз пошлёт в нужном направлении.
    — Не знаю. Возможно в рубке. Он же теперь капитан!

Профессор Благовещенский:
    Втроём они за двадцать минут растянули кабель по тросу, зафиксировали и проверили работу трансивера. Приём и передача в порядке.
    Да, трансивер слабоват, но метров на сто должно хватать. Алексей предлагал привязать к тросу более мощный трансивер с буя, но сейчас ночь, на это и днём ушло бы не меньше часа. К тому же приёмник может понадобиться здесь, если кто-то будет всплывать сам. Я всё ещё надеялся...
    Но всё же потихоньку стал готовить последний поиск, если спасение сорвётся. Переговорил с Дёминым про возможность вытащить тяжёлого робота на поверхность за тонкий трос и будет ли возможно опускать после зарядки на глубину до километра.
    Затем получил согласие Селиванова и Савостина на работу с аквалангом у борта. И, наконец, побеседовал с хирургом Екатериной Скворцовой, на случай если придётся вскрывать тела после поднятия.

Алёнка:
    В рубке профессора не оказалось, стала искать по всему кораблю и не нашла. А, когда вернулась к Катерине, она сказала, что искать профессора не надо.
    — Он сам ничего не знает!
    — Он был здесь, ты с ним говорила?
    Катерина какая-то взволнованная. Не знаю, что ей рассказал профессор, но со мной делиться не стала.
    И я решила, что напрасно с Катькой откровенничала про Иру. Пусть и у меня будут свои тайны, как у неё. Подруга называется!
    Тут же прогнала её спать, сама устроилась в кресле, стала размышлять. Кресло удобно расположено. Над столом зеркало, в котором вижу капитана в подушках. Даже вижу как дышит, дышит плохо, но дышит. Грудь устойчиво вздымается и опадает.
    Как там на дне дышит мой Ира? Большая батарейка, которую в скафандр вставил механик Андрей, уже выработалась и Ира её поменял на резервную, теперь «дышит» резервная батарейка.
    Что там Ира видит: рыб, песок, корабль старинный со скелетами? Или всплывает… в кромешной темноте. Что там и днём не было света только сейчас поняла. Как представила его в полной темноте, стало страшно.
    Хорошо, что с ним брат! Александр кажется умелым подводником. Он знает всё и сможет помочь и спасти моего Иру…
    Опасность! Какое глупое, тревожное слово! Пусть оно минует моего Иру, пусть всё будет хорошо!
    Тимофей Олегович тихо застонал. Вскочила, бросилась к нему и положила руку на шею.
    Пульс не прощупывался, его не было! А стон? Мышцы лица расслабились и это был последний выдох… Нет же, только не при мне!.. Необходима интенсивная терапия, сердечно-лёгочная реанимация: искусственное дыхание и массаж сердца…
    Жаль прогнала Катерину! Без помощи трудно… Оглядела каюту. Как отсюда звонил капитан? Никак! В его каюте нет даже внутреннего телефона. Чем его можно заменить? Только одним! И сделала то, что делают в таких случаях испуганные женщины, распахнула дверь в коридор и крикнула:
    — На помощь! – в этом самой послышалась истерика. На палубе ревёт какой-то механизм, мой крик никто не услышал. Ну и пусть... Не надрываться же про спасение ничего не делая самой!
    Расстегнула на капитане мокрый китель, разорвала мокрую футболку на груди, снимать её нельзя. Плотно прижала ладонь, встала над ним на колени и начала толчки.

Катя:
    Заснуть в таком шуме невозможно. Тем более, почудилось, что кто-то зовёт. Открыла дверь…
    Шума стало больше. Казалось, весь кораблик теперь кричит. Визжит лебёдка крана. Тарахтит мотор. И на палубе перекрикиваются матом. И всё-таки, я скажу, это приятнее, чем тишина на судне со звуками ревущего шторма. До сих пор от воспоминаний об этом руки холодеют, хочется их согреть.
    Вернулась, сунула руки под тёплую подушку. Подумала, сидит Алёнка одна и мучается, не знает что её парень уже не вернётся, как мне сказал Благовещенский. Весь шум из-за того, что собираются их искать…
    Вышла за дверь. В начале коридора капитанская каюта оказалась распахнутой настежь. Мне это не понравилось. При таком шуме оставить дверь не закрытой Алёнка не могла. Она очень бережно относилась к своему пациенту. Может вышла по делам и дверь оставила открытой.
    И только когда я подошла, услышала её голос:
    — Работай! Давай! Ну, давай же!..
    Забравшись на койку с ногами делала капитану непрямой массаж сердца… Одна? Ну ты даёшь!
    Капитан не шевелился, вероятно она как-то определила, что у него нет пульса и бросилась делать закрытый массаж. И ещё ей надо подкачивать лёгкие искусственным дыханием. И всё одна!
    — Я помогу, Алёна! – и бросилась на склад за оборудованием ИВЛ.

Ира:
    Что пишет мне Сашка я плохо воспринимаю. Не могу сосредоточиться из-за нашего бессмысленного простоя на этом уровне. Помочь Младшему сам не могу и никакая постороняя помощь не ожидается. Нас судьба забыла...
    Нам обоим надо было озадачиваться этим ещё когда давали согласие оперироваться. Теперь мы уже ничего… Нет, я сам не успеваю!
    Чтобы продумать действия, времени уже не было! Какое там исполнить! Три раза «козлячья овчинка»! Что делать, что делать?..
    Сашка как-то неловко взмахнул рукой и мой шлем аж зазвенел от удара.
    С ума сошёл! Я чуть не проглотил связку трубок во рту. Смотрю на брата и не могу понять: то ли опять впадает в беспамятство, то ли…
    Да, нет, он адекватен! Показывает на левую руку, на мой дисплей. И тычет пальцем в стекло шлема. Хочет очевидно, чтобы я прочитал его перлы! Ладно, пробую:
    «всплыть до 50 жди 5 м потом».
    Обе текстовые строки заполнены, последнее «потом» намекает на продолжение. И Сашка натыкал новое:
    «всплыть до 40 ждать 10 м до 30».
    То, что он предлагает, интересно. Я жду завершения, собираюсь высказать свои веские возражения. Сашка продолжает:
    «ждать 15 до 20 ждать 25 до 10», «ждать 30 до 5 ждать 35 вспл».
    Думая, что это конец, я уже занёс пальцы для ответа, но пришло продолжение:
    «1 или 3 ракеты в воздух я уже» и «не могу.». В конце действительно точка... Он поставил точку! Ошарашенно смотрю на Сашку. Почему точка? Что это должно значить? Чего он уже не может?
    Сашкино лицо за стеклом оплывало. Делалось спокойным и расслабленным. Я пощёлкал пальцем в стекло, он даже не открыл глаза. Опять шок и снова надо опускаться? Но мы на глубине, которую считаем безопасной.
    Провёл лучом прожектора по Сашкиному скафандру спереди и тут же обнаружил изменения. У сгиба левого локтя брата висит маленький красный флажок! Как он успел? Точнее, что теперь делать?
    Флажок сигнализирует, запущен «рубильник», препарат введён в кровоток и начал действие. Отменить это невозможно. Сашка будет в отключке до момента попадания в руки этих фокусниц и фей. Придумать другой путь уже нельзя!
    К чёрту длительную декомпрессию, всё к чёрту! Сашку срочно надо доставить на поверхность! До предела надул оба компенсатора и стал активно помогать ластами. Предстоял тяжёлый путь...

Глава 11. Третий вариант

Супервайзер Лёшка:
    Пятый час ночи, почти утро. В шесть заканчивается дежурство. Ветра нет, океан покрывается туманом, но просматривается ещё чётко, полная луна – в зените. Главное сейчас опустить трансивер до дна. Опускаем медленно, опрашивая звуком глубины. Этим занимается Дёмин, так и не выходивший из пультовой. Сидит в наушниках и слушает, выкрикивая иногда в открытый иллюминатор: «Давай ниже!» или «Стоп!», когда возникают непонятные шумы. Сергей на палубе крутит вьюшку и сообщает отметки, означающие глубину:
    — Семьсот тридцать пять!.. Семьсот сорок!
    Трос натянут, легко скользит. Если трансивер коснётся дна, натяжение троса ослабнет.
    — Стоп! – кричит Витька, Сергей останавливает вьюшку.
    — Похоже, дно. Слышу эхо.
    — Я заметил. – отвечает Сергей.
    — Тогда давай вверх. Ниже искать нечего…
    Тянем трос снова вверх.

Профессор Благовещенский:
    В коридоре под верхней палубой пусто, двери медицинской каюты и каюты капитана открыты. В первой никого, беспорядок меня не удивил, такой день получился.
    Каюта капитана дальше. Нужно проследить, как отдыхают хирурги. Им предстояла операция. Если акванавты живы, они должны возвратить их в изначальное состояние…
    — Давай ещё! – послышалось из каюты. Они возились вокруг тела…
    — Девочки, что у вас?
    Вместо ответа екатерина спросила:
    — Есть на корабле кто-нибудь, способный делать закрытый массаж сердца?
    — Я могу. – неплохо это получалось в прошлом году на Байкале, когда пытались оживить Юру Заботина.
    — Три часа работаем, Алёна без сил…
    — Не выдумывай! – сказала Алёна, продолжая своим лёгким весом качать капитанское сердце.
    — Три часа? – я поражён. Пока наверху шла суета с поиском водолазов, они, не передыхая, спасали капитана. И не спали.
    Моя новая обязанность. На палубе и без меня справятся. А я здесь вспомню молодые годы.
    Снял надоевший уже жилет, бросил на стол капитану. Потом взял за плечи Алёну и освободил своё рабочее место. Девушка не возразила, осталась стоять. А я скомандовал второй: «Выдох!». И та взялась качать мешок Амбу. Грудь капитана приподнялась и началась моя работа.

Ира:
    За полчаса я смог подняться только на пятьсот. Ноги стало сводить, но, превозмогая боль, я всё равно продолжал толкать себя ластами, контролируя вертикальность движения по пузырьку. Это выходило уже не так ловко, скорость подъёма снизилась заметно. Дал ногам короткую передышку, но после ничего не изменилось. Снова боль и ничтожные успехи подъёма.
    Аспидная чернота не меняется, условия всё те же, если бы не показания глубины, мог бы решить, продолжаю крутиться там же, на семисотметровой отметке.
    Сашкино лицо за стеклом не носило никаких эмоций, оставалось непривычно спокойным и безмятежным. Как в детском сне…
    Насколько долго будет действовать «рубильник» я не знаю. Он должен замедлить все процессы, погрузить в анабиозную спячку. Как холод медведя. Задача у меня – доставить на борт, чтобы его обязательно спасли.

Супервайзер Лёшка:
    К рассвету на палубу стал вылезать весь экипаж. Один только представитель заказчика Храмов, зевая, отправился к себе в каюту спать.
    Я тоже спать хотел, но бросить наблюдение не решился. Снова в профессорский бинокль оглядел окрестности и опустил висеть на шее. В это время кто-то крикнул:
    — Человек за бортом!
    Я схватился за бинокль и направил его в ту точку, куда все смотрят. Смотрел, искал, когда решил, всео ошиблись, приняв за человека плавающий мусор, перевёл взгляд дальше и сразу увидел. Сперва из-за волны на расстоянии пары кабельтовых появились белые коробки. А только потом на волне приподнялся и застеклённый красный пузырь шлема скафандра. Один... второй. Да, оба здесь, на поверхности. И над рассветающим океаном взмыла в небо яркая красная ракета, одна… две… три. Три красные ракеты – «нуждаюсь в медицинской помощи»! На борту уже давно суетились, без команды спуская шлюпку. Впрочем, не без команды. Руководил старпом Хуторской, командовал беззвучно.
    — Сматывай трос! – сказал Сергею. Нужды в нём уже нет. Но появилась нужда будить спящих принцесс и я кинулся в надстройку к лестнице, отыскивать квалифицированный медперсонал.

Профессор Благовещенский:
    Суету наверху мы не заметили, не до этого. Но вскоре в каюту ввалился оператор Савостин:
    — Евгений Александрович, ребята всплыли! Сейчас выловят…
    — Всплыли? – это необходимо ещё осознать, но прежде всего – капитан. – Ты, Алексей, приёмам спасения обучен? Искусственное дыхание можешь?.. – Савостин стоит с глупым видом, разглядывая обстановку с капитаном. – Не стой столбом. Замени Екатерину! Если не знаешь как, я объясню... – и тут же обратился к оставшемуся без работы персоналу: – Девочки, дуйте в операционный модуль. Готовьтесь оперировать. А у кока потребуйте кофе покрепче, для себя.

Катя:
    Алёнка даже улыбнулась, когда услыхала от Алексея про всплытие. Хорошо, что не успела от меня узнать про версию гибель её героя.
    Мы пробежали мимо камбуза даже не вспомнив о кофе. В операционной, с пустым бассейном, кинулись к шкафам готовить инструмент, препараты, приборы. Потом стали торопливо переодеваться в стерильное.
    И когда вспомнили про стерильность, стали кварцевать модуль, включили лампы, а я, чтобы не обесцветились мои шикарные каштановые кудри, глубоко на уши натянула шапочку и тщательно заправила волосы.
    Через десять минут уже были готовы, только сам модуль ещё не готов. Начали заполнять бассейн подогретой морской водой. И теперь нужны помощники.
    Андрей с Сергеем уже имеют опыт, другие нам не нужны!
    Сиверов занесли, когда насос довёл уровень в бассейне до верхней отметки. С подготовкой к операции справились. Оба клиента в бессознательном состоянии. Алёнку пришлось удерживать, она стремилась заглянуть как ведётся вскрытие скафандра и мешала ребятам. Андрей с Сергеем начали распаковку наших пациентов по номерам на скафандрах.
    Алёна вставила:
    — Надо ему первому…
    — Кому? Первому? – переспросил Андрей, неверно поняв анестезиолога.
    — Нет, второму. – пояснила я, – Цифра два, Ириней Сергеевич!
    Андрей хотел возразить, но не посмел мне перечить. И им пришлось извлекать Иринея. Когда его перенесли на операционный стол, я погнала наших помощников:
    — Покиньте помещение. Полчаса, ребята, вам здесь делать нечего.
    Механик стал возражать:
    — У номера первого я запускаю автомат. Он не может дышать. Пока не сделаю, не уйду!
    — Помощь нужна? – тут же спросил Сергей.
    — Уходи!.. – разозлилась я.
    — Принеси заряженный аккумулятор. – в спину Сергею потребовал механик.
    Операция. Условия должны быть только стерильными. В прошлый раз всё прошло по-хорошему потому, что сначала прошла операция и только потом пришли помощники, стали загружать в скафандры поднаркозных ещё братьев.
    — Поторопись! – зло прикрикнула на Андрея Алёна.
    Ей было страшно за беспомощного Иру. А то, что автомат не работает в скафандре его брата, ей казалось только помехой.
    Мне всё виделось иначе. Получалось, номер один не дышал давно, а номер два через запрет всплывал и тащил брата, не думая о безопасности. Ириней спасал брата и заработал кессонную болезнь. Его жизнь теперь тоже на ниточке. Он нуждался в декомпрессионной камере. Но перед этим надо откачать из лёгких фторуглеродную эмульсию и перевести пациента на воздушное дыхание.
    Впрочем, на первое время ему этого должно хватить. Вернуть координацию можно будет потом. И я сказала:
    — Некогда ждать, девочка, поехали!
    И мы поехали. У Алёны дрожат пальцы, перед этим запуская сердце она долго работала на жёстких рёбрах. Вот и трясутся. Когда с первым разобрались, Андрей всё не мог запустить автоматику скафандра Александра Сивера. Я его попросила:
    — Андрей, хватит. Мы твоего пациента уже берём под свой контроль. Займись декомпрессионной камерой. Им обоим она необходима!
    Когда он ушёл, мы с Алёной сами сумели распаковали Александра Сергеевича, достали на воздух и перенесли на второй операционный стол. Если Ириней после инъекций сразу закашлялся, удаляя остатки эмульсии, то Александр остался инертен. Приводить его в чувство снова забота Алёны. Потому как она анестезиолог.
    Снова пришлось ей ассистировать. Потому что, когда Андрей запустит камеру для декомпрессии, а мы ещё не приведём в чувство второго, то и первому, Иринею, придётся ждать.

Ира:
    Какой-то реально страшный сон. Я в невесомости. Космос, звёзды, Солнце, Луна, Земля… И я падаю в атмосферу… Туманно-голубая мишень всё ближе… надо тормозить, но не успеваю. Всё быстро, ярчайшая вспышка. Ф-фух! И всё… Чёрная пустота и безмолвие… Иры больше нет! Но есть Сашка, который усмехаясь смотрит и говорит: «Чего нахмурился?». Хочу ответить, но не могу, ведь Сашка меня всё равно не услышит, меня уже нет…
    Больно резануло лёгкие, давлюсь кашлем...
    Открываю слезящиеся глаза, и вижу... Странным образом вишу над трассой для сноуборда. Снежный склон и белая трасса, уводящая в тупик. Такая действительность нереальна. Какая-то сказка!
    Поворачиваю на звук голову. Рядом над трассой, вверх ногами висят двое в светло-зелёном… Похоже, это наши феи. Странные, что делают вверх тормашками? И тут вижу Сашку! Картинка перед глазами моментально встала на место.
    Сашка свесился со стола и из открытого рта вытекает голубой перфторан. А люди в зелёном удерживают его на столе.
    Сашка свисает как-то нефейно, будто манекен. Закрытые глаза, синева на щеках и безвольно висит рука с пристёгнутыми красными трубками.
    На его месте я давился бы от спазмов, а он как манекен. Давай, приходи в себя Младший. Не время нам помирать!
    Когда попытался говорить, новый приступ кашля сдавил лёгкие. Ко мне бросилась одна из тех в зелёном. Лица в маске я не разглядел, махнул ей рукой. Со мной порядок, спаси Сашку! Я за него отдам всё. Последние пятидесят метров проплыл за пять минут! Так устал, что выключился, не помню, запускал ли ракеты… До сих пор в голове звон.

Алёнка:
    Меня стало прямо разрывать на части, когда я увидела его глаза, какими он смотрел на брата… Моя мама так смотрела на меня, когда я в детстве болела. Жалость с любовью…
    Как же они привязаны друг к другу, братья Сивер!
    Хотя совершенно непохожи! Саша смотрит на всех оценивающе и надменно. Подводник с большущим стажем. А мой Ира смотрит, будто спрашивает тебя. О чём спрашивает надежда отечественной космонавтики мне всегда хотелось спросить. Я бы хотела: «Как ко мнеотносишься?».
    Я бы честно ответила: «Мне тебя не хватает» с того момента, как отправила в воду.
    Хотя это отправление случилось много позже того, как я их впервые увидела на корабле. Тогда казались точной копией друг друга, я их не различала. Сложены братья безупречно. Мы с Катькой вместе оценили.
    Саша всё также не подаёт признаков жизни. Массаж сердца неизбежен.

Катя:
    Я даже не представляю, насколько вымоталась подруга. У неё на лице ничего не написано. Но трудится отчаянно. Без отдыха и жалоб, как в последний раз! Ей теперь надо, чтобы Иркин брат выжил. Опасаюсь, всё это напрасно. Кололи адреналин, не помогло… Она, богиня любви, пытается руками запустить сердце. Андрей ждёт за дверью, а Ира смотрит в спину Алёнки. Он не представляет на какие жертвы идёт моя подруга ради него.
    Я несколько раз пыталась подменить, но всякий раз было одно: «Не лезь!». Как будто это её личное.
    Наконец Ира сжалился. Когда я снова подошла, он прохрипел:
    — Викторовна, пусть она... Отдохни...
    По-видимому он правильно просил. Алёна уступила.

Супервайзер Сергей:
    Алёнка вела Иру. Он качался, пытался упасть и не желал помогать Алёнке. Каких усилий ей стоило перемещение! Мотало от стены к стене. В других условиях это было бы смешно, но после всего сильные эмоции уснули. Даже не улыбнулся, когда они растянулись, перешагивая порог отсека.
    — Привет! – сказал я бывшему подопечному, подхватывая его под бока.
    Но земля его не держала и на меня, похоже, он не обратил внимания. Нелепо склонил голову и тупо уставился на стенку.
    Спрашивать Алёнку, когда будет другой Сивер, было некорректно. Им, врачам, виднее.
    Пристегнул Иру к лежанке в камере, подключил тонометр, Алёнка пристегнула датчики кардиографа, я запер люк и запустил насос. А Алёнка сказала очевидное:
    — Сашки не будет, умер.

Профессор Благовещенский:
    Капитан замычал и начал дышать. Это победа! Савостин рукавом стёр пот со лба и удалил изо рта систему вентиляции. Капитан лежит и дышит, оставленным широко открытым, ртом. Мы час менялись ролями каждые пять минут. Пять минут он делает массаж сердца, а я качаю лёгкие и в это время отдыхаю. Потом меняемся.
    — Сиди здесь, капитана нельзя одного оставлять. Я схожу посмотрю как наши хирурги справляются.
    У операционного модуля столпился почти весь экипаж. Что-то негромко обсуждают. Когда подошёл, разговоры стихли, мне навстречу вышел Хуторской, спросил:
    — Как капитан?
    — Уже дышит…
    — Александр скончался. – он спокойно проинформировал.
    Мне никто не препятствует, протиснулся и открыл дверь хирургического модуля.
    Александр неподвижен, сложенные на животе руки, закрытые глаза. Второй операционный стол пустой, хирург сидит на железном полу, маска на одном ухе и в глазах опустошённость.
    Я понимал, не пытаться они не могли, но не сумели, не спасли.
    Закрыл дверь в модуль и спросил:
    — Где второй?
    Мне показали направление и я пошёл. Селиванов с Безымянной сидят возле камеры, Алёна плачет.
    — Как он? – спросил у неё. Безымянная качнула головой и закрыла глаза. Спросил Селиванова:
    — Долго ещё?
    — Только начали. – ответил. – Ещё часа полтора.
    Спутниковая связь с Москвой будет только вечером. Ссылаться на плохую организацию экспедиции поздно. Что случилось не отменить. В вину мне поставят всё. И недостаточный экипаж, и ранение капитана, и шторм...
    И что люди работали на такой глубине, не вспомнят. Не принято у нас мешать хорошее с плохим в одном винегрете. Правильные и мудрые решат без нас. Засекретят и забросят в архив. Экипаж в этом не виноват, работали за гранью своих возможного…
    Стоит подумать как поддержать экипаж. Поздравлю с победой и оплакать жертвы. И всех, кто в этом участвовал, поблагодарить.
    Чертовски жалко Сиверов. Они вдвоём сделали больше остальных, за победу заплатив жизнью.

Ира:
    Понятно почему Сашка устроил всё так! Он знал, знал отлично, что шансов у него нет! Полтора часа без дыхания. Младший был мёртвым задолго до всплытия. Просто я поднимал его тело. Он доверил мне это, никто не должен был это делать кроме меня.
    Там внизу брат всё тщательно продумал, поставив в своей жизни последнюю точку. Всё сделал так чтобы нам не попрощаться. И ушёл…
    Зря тогда я обругал Лидочку, Аксель всё предвидел. Брат в непростых условиях выбрал предсказанный смертельный, Третий Вариант.