От сессии до сессии часть 1

От сессии до сессии живут студенты весело.

Боже, как давно это было. Это уже почти юрский период - мои студенческие годы. А я все еще жива и даже чувствую себя молодой.

1981 год. До развала СССР остается еще целая жизнь. Дорогой Леонид Ильич все еще во главе государства и все еще герой многочисленных анекдотов.

А я поступаю. Опять поступаю на скульптурное отделение Эстонской Академии Художеств, это уже третий раз.
Тут надо заметить, что ЭАХ была одним из ВУЗов, который был отдан на откуп исключительно национальным кадрам, преподавание велось на эстонском, набор на курс в году составлял от 3 до 12 человек в зависимости от факультета, и основным критерием поступления была “правильная” национальность. То был отдаленный привет из начала 80-х  будущему.

После очередного “недобора баллов”, выслушав мои очередные рыдания, отец сказал: “Хватит. Рисовать будешь для себя”.
И в то же лето я стала подавать документы в другие ВУЗы. Благо, творческий конкурс был в июле, а экзамены в технички в августе.

Я поступала по “республиканскому набору”: сдавала экзамены в Таллине, там же выдерживала конкурс и получала “открытую путевку” в любой ВУЗ Советского Союза.

Отлично помню экзамен по химии. Сложный эфир. Я ликовала, химия была моим коньком, моей любовью, особенно органическая, я лихо выписала формулу реакции, вывела все двойные связи, нарисовала кислородный мостик - визитную карточку сложного эфира - и со спокойным сердцем ждала заслуженной “пятерки”. Не тут-то было.
Одна дама, член приемной комиссии, нетвердо знала собственный предмет и с первобытным изумлением воззрилась на формулу сложного эфира с кислородным мостиком. Она было начала мне вещать, что не так, согласно ее представлениям, выглядит сложный эфир, но ее чувствительно ткнул в бок коллега. Дама осеклась. С негодованием покосилась на красного от стыда коллегу. Лицо у коллеги было очень смущенное.
Я, натурально, растерялась, я-то точно знала, как выглядит формула сложного эфира, но шансов уже не было: победила корпоративная этика. Мне задали несколько тупых дополнительных вопросов, ответов на которые не существовало в принципе, и поставили 4 вместо нужной 5.
Поэтому нелюбимую физику я сдавала уже в угрюмом озлоблении и неожиданно получила пятерку. Неисповедимы пути господни.

Я пролетела мимо вожделенного факультета Конструирования швейных изделий Института Текстильной и Легкой промышленности в Ленинграде. Один упущенный балл оказался фатальным.

Спустя день меня вызвали в приемную комиссию и передо мной распахнули папку из сотен (без преувеличения) вакансий во всех ВУЗах всех республик Советского Союза. Почему-то в память запал Калининградский Институт Рыбной Промышленности, но его я не выбрала, а выбрала Московский Полиграфический Институт. Книги я всегда любила, а так хоть косвенно могла приблизиться к ним.

Итак, Москва!

День первый.
Очень хорошо помню мое шоковое состояние перед доской с расписанием лекций. Когда я впервые поняла, во что ввязалась и что такое “Технология полиграфического производства”, прочитав список дисциплин, которые мне предстоит изучить и сдать. Высшая математика, физика, неорганическая химия. И еще десяток других предметов, почетное место в списке занимала История КПСС.
Далее была еще химия органическая, физическая, химия тонких пленок, аналитическая и химия фотопроцессов. (Позднее подсчитав предметы во вкладыше моего диплома, я вышла на приличных 50 разных дисциплин. Что ни говори, а образование нам давали основательное, фундаментальное).

 Но одним из самых страшных, на мой взгляд, был тервер, который читал наш ректор. До сих пор не понимаю, для чего технологам книгопечатания нужна была Теория Вероятности. Разве что для общего развития. Правда, вынести оттуда я много не вынесла, пару вещей: математическое обоснование старой истины “бутерброд всегда падает маслом вниз”, звучащее как “вероятность желаемого события всегда меньше одной второй” и термин “математическое ожидание”, значение которого в общем и целом я так толком и не поняла.


Где-то с месяц длилось остолбенение и привыкание домашней девочки к жизни в общежитии. И стирка в тазике, и душевая в подвале. И вдруг нахлынувшее понимание, что еда, оказывается, не самозарождается на тарелке, которую мама ставит на стол, а ее (еду) надо купить и приготовить, уложившись в скудные рамки стипендии.
И каждое утро ощущение нереальности происходящего, и огромные аудитории, и академические часы, и “пары” с переменой, а потом в другую аудиторию на другую “пару”. Семинары, лабораторные работы, коллоквиумы. И огромное желание расплакаться, купить билет домой и уехать туда, где все привычно и знакомо, город тих и уютен, засыпан золотыми листьями, мама с папой, мои осиротевшие ватманы, карандаши и рисунки, сангина и уголь, а не высшая математика и не физика.

А потом и это прошло.

И началась Настоящая Студенческая Жизнь.

На берегу Байкала.

Метро Войковская. Садишься на дребезжащий трамвайчик, едешь, бездумно пялясь в окно, минуешь Коптевский рынок, Бульвар Матроса Железняка, безымянные кварталы между ними и вот оно. Альма матер.

Наш институт стоит на левом берегу Тимирязевского водохранилища, для краткости именуемого Байкал. Название произошло от кинотеатра “Байкал”, который (кинотеатр) расположен на правом берегу.
Это служит поводом для шуток про “Байкал” на Байкале.
Перед кинотеатром стойки с уличными афишами: там информация о том, где какие фильмы идут и во сколько. Между собой эта афиша называется “сплетница”. Кинотеатров в Москве много, а для студента, как для бешеной собаки, сто верст не крюк: ради интересного фильма студент может отправиться хоть на другой конец Москвы.

Но вернемся к альма матер. Два крыла института, по идее, должны символизировать раскрытую книгу, однако сильно напоминают здание ООН в миниатюре. Это - “новый корпус”. Есть еще и “старый корпус”, сталинской постройки, соединенный с новым кишкой перехода, по нему неустанно снуют студенты: в старом корпусе в основном расположены лаборатории и кафедра Фотопроцессов, к которой нас впоследствии припишут. Когда начнется специализация.
А пока… пока мы привыкаем. Привыкаем к нумерации аудиторий, к новым товарищам, к своей группе. К перекличкам перед началом лекций (академическое посещение есть степень прилежания студента). Первая стипендия. Новенький студенческий билет, сделанный тут же, на кафедре Переплетных работ, синий с золотым тиснением, пахнущий клеем и свежим ледерином (это потом мы будем небрежно вытягивать из кармана потрепанную книжицу, а пока с благоговением раскрываем и любуемся вещественным доказательством нашей причастности к Великому Студенческому Братству). Зачетка! С девственно чистыми еще страничками. Какие-то отметки в ней появятся?

Первые лекторы. Первые конспекты. Оказывается, это целое искусство - вести конспект. Это система сокращений, упрощений, символов, куда там стенографии. Главное, успеть записать все формулы, пока их с доски не стерли.
Первые семинары и практические работы.
Помню самый первый по неорганической химии. Довольно молодой (даже на наш юный взгляд) доцент вызвал хорошенькую, кудрявую студентку-блондинку и строго предложил написать формулу азотной кислоты. Блондинка не посрамила.
Она зависла с мелком в руке перед доской (что странно: предполагалось, что она только пару недель назад сдала вступительный экзамен по химии) и принялась краснеть шеей. Аудитория хором начала подсказывать “Аш-Эн-О три! Аш-Эн-О три!” Блондинка повернулась к доске и написала (прости меня господи) HNOOO. Мы грохнули. Занавес.