Сердце уставшего человека

   Веки дрогнули от дуновения ветерка, Яков приоткрыл глаза, с усилием продираясь взглядом к белому свету и боясь вновь их закрыть. Ощущение непоправимого пронзило все тело болью и неподвижностью. Холод уже не донимал. Озноб, сковывающий мышцы воспринимался как данность в реальном, пока ощущаемом, мире. Кружилась голова, мозг в диком растревоженном танце совершал стремительные обороты, то ускоряясь, то резко замедляясь почти до прекращения движения. «Полная остановка – смерть»,- равнодушно подумалось ему. Попытался повернуть голову, чтобы увидеть, что рядом, и застонал от боли, сковавшей шею, распространившейся  вниз к грудной клетке. Сердце глухо стучало, отмечая каждым ударом бегущие секунды.

   Да! Время! Сколько пробыл без сознания? Высоко вверху, сквозь осыпающийся снег он видел излом трещины, в которую провалился. Провалился по своей глупости и неосторожности,  судя по всему,  глубоко. Щель смотрелась тоненькой ломанной кривой, значит расстояние до нее  приличное. А судя по осыпающемуся снегу, сбитому с карниза, совсем недолго лежит вот так, пронзенный неподвижностью и болью. Если только время не замедлилось в царстве вечных ледников, как для него почти остановилось  в последние дни.  Пальцев рук и ног не чувствовал. Их, скорее всего, обморозил еще два дня назад. Впрочем, не мудрено для этого  момента - в какой одежде он находился и рискнул забраться на альпийскую высоту.

   А зачем он сюда пришел? Стремился именно к тому, чтобы окончить свои дни в местах молодости, полной сил и безрассудства. Яков для этого сюда и забирался из последних сил. Поднялся провести черту, отделяющую мир живых от потустороннего мира, в темные дебри которого так хотел окунуться, остаться в нем навсегда. Почти подготовил себя к этому действу, да в последний момент мелькнула мысль, что все можно поправить. Захотелось спуститься к миру вниз, к Чуйскому тракту. К людям, идущим и едущим по дороге жизни. Начать дышать по-новому, зачеркнув годы, потерянные в вынужденном беспамятстве. Ведь вернули камни ему затуманенный разум, отдали энергетику жизни,  надежду поселили в его воспаленном мозгу.  Да в последний момент, наверное, усомнились в надежде на лучшее и повернули все вспять. 

   Яков скосил глаза. Даже движение глазных яблок причинило боль и возобновилось головокружение. Рядом с правой щекой увидел кристаллы большого прозрачного камня с желтыми непрозрачными пятнами. Кварц с вкраплением золота, удивительно огромный для этих мест. Свет полуденного солнца проникал в приоткрытую щель, падал на массив ледника и голубыми бликами рассеивался в расщелине. Отражаясь, падал и окрашивал камень в цвет неба. Наверху красиво. Ему не видеть более этой картины. А лучи играли и искрили темноту глубины, подсветкой этого чуда, встретившегося в последний момент его непутевой жизни, которую он выстроил сам и тянул ее по временной шкале безрассудно и не экономно.

   Детство Яша не помнил. Видимо настолько непримечательно оказалось оно событиями, что не отложилось в памяти и не тревожило воспоминаниями. В годы отрочества утвердился в мысли, что с родителями ему не повезло. Он любил их, ведь не выбирают мать и отца – какие достались, но почти не видел и не ощущал их присутствия в начале жизненного пути. Отец пил. Не запивался, но и трезвым практически не бывал. На мир смотрел затуманенным взглядом и тот казался ему в розовом цвете. Второй цвет в жизни – черный, когда с глубокого похмелья превращался в муку и истязания в поисках хоть какой-нибудь опохмелки. Поэтому пили все, что попадалось под руку. Во времена начавшейся перестройки завозили всякой гадости литрами и тоннами. Так и отравился метиловым спиртом в первые дни наступившего года.

   Мать отец любил и всякий раз испрашивал прощения за  то, что не смог оправдать ее ожиданий. Якову сквозь пьяные слезы наказывал всякий раз любить и поддерживать мать в любое время и независимо от обстоятельств. Матушка  пережила батю не намного: износилось ее тело и нутро в горячем цеху на заводе при трехсменной работе. И вот ведь от отца мало хорошего видала, а ушел он, и она свечкой сгорела в короткий срок.

   Сын непутевого родителя и матери страдалицы учился к тому времени в институте.  Давно зарабатывал на проживание и пропитание самостоятельно. Получал профессию геолога, он и без того был пилигримом в жизни. Много работал вечерами, чтобы денег на жизнь наскрести. Затем засиживался в библиотеках. Пьянство отца наложило отпечаток – учеба давалась с трудом, но Яков успешно окончил институт. Выручили хорошие навыки и знания, полученные на полевой практике. Все лето проводил в горах, в учебе подмога и деньги  не лишние.

   Однако новый сюрприз от жизни пришел с перестройкой. Никому не нужны стали изыскания, пользовались наработанными ранее геологическими открытиями и разработкой давно открытых месторождений.  В один вечер припомнил, его уговаривали после длительного перехода под ледяным дождем согреться. Тогда он и сделал первый глоток спирта, стало легче. Вот и в эти трудные дни на последние деньги купил спиртное и решился скрасить свои черные будни.

   Очнулся в тяжелом похмелье. В комнате лежали пьяные мужчины и женщины, кого и где свалила на пол водка. Когда познакомились и откуда пришли, он не помнил. Надсадно трещала голова, нутро горело и дрожало от малейшего движения. Выгнать бы всех нужно, да душа добрая, как можно людей отправить на мороз. Он едва доплелся до ванной комнаты и встал под холодный душ. Перехватило дыхание, казалось,  сердце не выдержит такого удара по организму. Вот в этот момент бы остановиться. Только вздрогнул от звонка у входной двери - на пороге стоял тщедушный мужичонка с бутылкой под мышкой. Видно самого крепкого, а может того, кто выпил поменьше – отправили за добавкой. Всей компанией уговорили опохмелиться, обещая избавление от всех проблем. Выпил.

   Пришел в себя в ночлежке, устроенной в тепловой камере. Выбрался и, едва передвигаясь, поплелся домой, не узнавая местность. В квартире врезан новый замок, тяжело охая и плача, соседка поведала, что Яков продал квартиру несколько месяцев назад. Продал дешево, не слушая увещеваний соседей. Деньги догадался положить на книжку. «Это – конец»,- подумалось ему. Но оказалось, что далеко не все для него. Он продолжал проваливаться в очередную пьяную яму и выныривать через несколько дней наружу из состояния запоя. Друзья, которых становилось все меньше, пропорционально убывающим деньгам, уже не видели в нем надежного поставщика денег и в очередной пьяный скандал вытряхнули его на мороз из колодца, из тепла на мороз.

   Шли годы. Он выработал оправдания своему существованию, которое сводилось к простой житейской ситуации: он счастлив каждый день. Это счастье ему давала бутылка пива, деньги на покупку которой  он собирал подаянием. Другие работают, трудятся в поте лица и отдают средства за коммунальные услуги, питание, одежду. А спроси: счастлив ли? Ответа нет. Он же каждый вечер имеет свой маленький кусочек удовольствия. Яков давно одевался и питался с мусорных баков, последнее время это не являлось проблемой. Опускаясь и опускаясь на дно, он давно махнул на себя рукой.
   
   В тот день с утра прихватило сердце. Из очередной глубокой пьяной ямы он едва вынырнул. Отлежавшись, вдруг принял решение, пугающее необычностью, несколько соответствующее его авантюрному характеру: чем дальше так жить, лучше закончить все опросы с жизнью сразу. Как сделать этот шаг, он обдумывал несколько дней. От него не должно ничего остаться. Когда ничего не существует, то несчастье перестаёт быть несчастьем. Нет ничего, с чем можно его сравнить. Уйти бесследно, раствориться в этом мире. Но как? Наконец, все продумав, решил подняться в горы на ледник, где был в молодости счастлив и полон надежд. Подняться над пропастью и сделать последний шаг. С трудом удерживаясь от покупки вечером очередной «полторашки» пива, скопил денег и приобрел продукты, намышковал на мусорке одежду и собрался в путь. Дальнобойщики подвозили по тракту, денег не брали. Он разговаривал с ними и все боялся разболтать правду, зачем едет в Курай. Вдруг узнает и повернет в обратную сторону, а пешком Якову не дойти. И вот в низине открылось село и голубая лента Чуи.

   Жарко днем. Яков шел по Курайской степи, дано знакомой и уже забытой. Ноги помнили дорогу. Она не была так накатана в годы его молодости и проявляла себя следом колес телеги  да копытами лошадей в табунах, перегоняемых по открытой местности. Поверхность земли волнами уходила вниз к Чуйскому тракту и казалась большим единым и могучим организмом. Трава, ласкаемая ветром, падающим со снежных вершин, оживала и катилась рябью, резко обозначая пятна курганов. Груды камней четко выделялись серостью и смотрели вверх в голубое небо, словно глаза великана, с укоризной глядящего на человечество. Сахарные вершины манили чистотой и свежестью, которые не найдешь и не ощутишь внизу, в долине реки Бии.

   Столь бездонной глубины неба он не встречал более нигде. Только на Алтае.  Невообразимый,  дивный переход от сверкающего снега к голубизне неба являл собой природное чудо. Казалось, еще немного и подмигнет с неба звезда. За ней другая, третья и просыплется от горизонта до горизонта через макушку мира история звезд и созвездий. Черные морщины гор в окружении серебра снежного покрова смотрелись гранями драгоценного камня, мастерски вправленного в оправу природы. Это ближе они станут острыми кромками на пути, обозначая на каждом шагу опасность.

   Яков спешил. Казалось - выбрал себе судьбу, зачем торопить события. Ведь он все равно дойдет и свершит, что задумал. Только воспоминания молодости гнали его вперед, он чувствовал и понимал – идет медленнее, чем тогда, с друзьями. Но как разогнать его организм, коли давно пропитан алкоголем и сил на былое движение не достает. Понимать- то понимал, и все же гнал себя вперед. Легким давно не хватало воздуха, мышцы обозначали себя дрожью и при каждой остановке для того, чтобы закурить, он ощущал, как устал. Руки тряслись, и подолгу огонь от спички не попадал на кончик сигареты. Наконец Яша захлебывался дымом, долго и надсадно кашлял. Но не бросил окурок, а глотнув несколько раз всеми легкими чистого воздуха, присел на камень, положил рядом старый, протертый до дыр солдатский сидор. И замер в блаженстве!

   Через несколько минут зашевелился. Достал из вещмешка чекушку и сделал большой глоток водки. Знал, что не нужно этого делать. Но столь ошеломительные чувства испытал от встречи с природой, столь больны оказались воспоминания о прошлом, о молодости, о друзьях, - не удержался. После водки сладко потянуло мускулы. Вернее, то подобие их, что осталось в изношенном теле. Только сейчас обратил внимание – темнеет. В горах рано приходит ночь. Решил остановиться на ночевку и пошел к леску, видневшемуся в сотне метров от дороги. К своему удивлению вспомнил его – здесь они набирали свежей воды. Родник  все так же струился из- под камней и  тонкой ленточкой направлялся вниз к реке, заигрывая и прячась в траву.

   Ночью холодно, кругом камень. Только Яков не ощущал низкой температуры, лежал на пихтовом лапнике, наломанном от молодой поросли, густо затянувшей склон. Поужинал сухарями. Развел небольшой костер – обогреться. Веселей с огнем-то. С тоской разглядывал рваные кроссовки, в одной обувке палец торчал из образовавшейся дыры. Да, недолго осталось терпеть им, как-нибудь додюжат и выдержат подъем. Совсем рассыпались на каменной дороге. Привычно сгреб угли в сторону, положил на горячий камень ветки  и лег в нагретое ложе. Тепло пробудило воспоминания домашней печки, ласковых рук мамы. Почудился запах свежеиспеченного хлеба, так и  умял бы краюху с молоком, не останавливаясь и не передыхая.

   Зачем выбрал себе такой путь – полный разгульного пьянства и тяжелого похмелья? Не выдержал. А ведь говорил  дед Павел, что в этой жизни ухо держать остро нужно. Соблазнов много, а нутро человеческое слабо.  Где Яков оступился первый раз, он теперь и не припомнит. Поспать нужно. Ну их эти воспоминания, без них тошно. И, уставший за день от длительного для него перехода, провалился в светлый сон. Снился ему отец, на удивление трезвый. Сидел на скамейки у большого нового дома, нагнувшись вперед и положив на колени жилистые, изношенные работой руки.  Вдруг повернулся и посмотрел прямо в глаза: «Ты прости меня, сынок. Не сумел тебе дать ничего и оберегал плохо. Только ты подумай, может не стоит этого делать».

   Глаза сами собой открылись, как не старался он сомкнуть веки. Перед ним раскрылось небо, сразу и глубоко. Светло как днем, белесый Млечный путь белым, манящим в неизвестность трактом перечеркнул небо. Купол подмигивал искринками разного цвета. Звездный свет волнами колыхал картину мироздания и рассыпался в мелкую пыль, скатываясь к горизонту. А от земли, которая угадывалась темными силуэтами вершин,  струился в темноту воздух. Поднимался до неведомых вершин и замирал в верхней точке.

   Степь пела на все голоса. Угадывался нестройный хор насекомых. Как в оркестровой яме шевелятся музыканты - беспокойно суетились и шелестели в траве мыши. Пробежал зверь покрупнее, видимо, сурок. Словно прогремели дробью барабаны. Резко солировала сова и закончила шелестом крыльев, пролетев прямо над головой. Почувствовала тепло, но тут же была напугана присутствием человека. Что-то похрустывало в темноте, словно перемалывалось в жерновах зерно. Так это же  трава, и ее аппетитно жует лошадь, что в прохладе набирает дневной рацион. Какое обилие звуков. «К чему приснился отец? Легко и добро, а все- таки тревожно»,- подумалось со сна. И он вновь провалился в отдых. Давно тело Якова не трудилось и не уставало до такой степени.

   Утром пошел дальше. К концу четвертого дня пути был у входа в ущелье, где начинался подъем на ледник Актру. Посидел у кедрового домика Тронова: два брата первыми поднялись на гору Белуху в 1914 году. Один из них впоследствии работал гляциологом и долго жил в этих местах.

   Яков с сожалением осмотрел свою обувь. Бечевкой обмотал кроссовок, так как он совсем «открыл пасть» и пальцы чуть не вываливались наружу. Да и второй был не в лучшем состоянии. «Ничего, осталось недолго», - прошептал губами бродяга, в котором проснулся пилигрим. Размышления и запоздавшие умозаключения тревожили ум и будоражили мысли. Что, если бы сложилось в молодости иначе? Да что теперь тешить себя надеждами. Он решил окончательно привести в исполнение приговор для себя. Приговор, который он сам себе и назначил.

   Люди в пути попадались часто, и со многими он водил беседы. Его приглашали к «столу», видя бедственное положение, тем более, что многого ему не нужно. А он готов был выслушать всех и посочувствовать любому собеседнику. Путешественники открывались душой, словно чувствовали, куда и зачем он идет. Понимали задним умом, наверное, что Якову вот-вот придется беседовать там, на небесах. Потому и изливали печали и беды, радости и веселье. Утром он уходил, скрываясь в тумане, собеседники отдыхали и не видели ухода того, кому они вчера изливали душу. Уносил с собой частицы человеческих откровений, поднимая их к небу в стерильную чистоту и близость к святому.

   Вчера, на подъеме он вспомнил первого инструктора. Старый дедок, возраст которого катился к семидесяти годам и для них, молодых,  он действительно представал аксакалом гор. Сколько историй поведал на вечерних посиделках у костра, глубоких философских мыслей довел до их сознания. Любил горы, граниты и яшмы до самозабвения, часами рассказывал об энергетике камня. Один имеет положительную и лечит измученную душу человека, другой - придает отрицательную. Главное не перепутать в ощущениях и не дать подняться в себе низменным чувствам. А то – беда. Где-то не нащупал в своей жизни Яков той пограничной черты.
Камни когда-то живыми существами бродили по свету. И по неизвестной причине остановились, замерли: большие – утесами и скалами, маленькие – неприметным булыжником на дороге. Но они обязательно оживут, никто не знает когда. Но это сбудется. А энергетика? Кто же ее может остановить, только изменить. А вот в какую сторону – ведомо только самому массиву. И люди во многом схожи с застывшими изваяниями скал. С одним человеком поговоришь – словно знания приобрел после беседы, с другим – болеешь душой несколько дней.

   Громада льда, открывшаяся перед ним, пробудила старый щенячий восторг. Он без устали поднимался вверх к небу. Кровоточили пальцы рук, оставался кровавый след от разбитых фаланг на ногах, давно вываливающих свое содержимое наружу. Не спасала уже и бечевка, схватывающая обувь. Без какого-либо снаряжения, скользя, падая и вновь поднимаясь, упорно лез по склону. Казалось, давно легкие, насыщенные кристаллической снежной пылью перестали поставлять воздух организму.   Кружилась голова от высоты. Яков упорно продирался через разряженную атмосферу к вершине. Туда, куда даже с оборудование альпинисты шли не спеша, чередуя остановками свой путь, чтобы восстановить дыхание. Ему дыхание скоро будет ненужно.

   Край! Он стоял на самой кромке и смотрел на открывшийся перед ним мир. Вот оно счастье – прийти к последней черте и не сожалеть об этом. Вот та линия, которую он не рассмотрел в своей молодости. Вокруг солнца вспыхнуло, разрастаясь, и вдруг остановилось гало. Светило приветствовало его, надело праздничный наряд . От восторга Яков прикрыл глаза. Ветер бросал снежные иголки в лицо, будто проверяя – к чему ты готов человек? Зачем пришел? Ощутил присутствие рядом друзей: Пашки, Мишки, Отара. Их веселушки и заводилы Леночки. Они стояли и молчали, своим присутствием удерживая его, Якова, от шага. «А может начать все с малого?» подумалось ему. И он уже не мог отогнать эту мысль от себя.

   Что случилось далее, не понял. Может, просто, не успел. Невесть откуда налетевший порыв сбросил его с вершины, и распростертое тело устремилось ускоряясь, вниз. Не разбирая следа. А он все цеплялся окровавленными пальцами, пытаясь найти хоть какой бугорок, чтобы замедлить скольжение. Тщетно. И вот оно – ощущение грандиозного полета. Тело сорвалось в щель. Не широкую, но только недоступную, чтобы дать надежду удержаться…

   Яков услышал посторонний для его слуха стук. Ударило один раз, через промежуток еще. Напряг мышцы, сосредоточил внимание, прислушивался, пытаясь разобраться в причине, породившей звук. И через какое-то время понял: ритмы сердца  отдавались в его груди. Словно пытались слиться с камнем и им это не удавалось. С удивлением не услышал, а  скорее почувствовал – промежутки молчания становятся длиннее. И в последний момент он понял, что не жалеет о случившемся. Стало легко и тепло.

   Последний удар сердца Яков не различил.