20 лет в медслужбе Тихоокеанского флота. гл. 6

Оглавление

Гл. 1. Судьба (предисловие).
Гл. 2. Начало пути. Владивосток. 613 ВСО.
Гл. 3. 23 ОСПО. Наука и практика.
Гл. 4. Боевая служба. Низкие широты.
Гл. 5. 19 МЛПП.
Гл. 6. Мед. отдел. На путевках.
Гл. 7. Военно-морская кафедра ВГМИ (заключение).


Фото из архива Виталия Бердышева


                Гл. 6. МЕДИЦИНСКИЙ ОТДЕЛ. НА ПУТЁВКАХ.

       Самой престижной должностью в Отделе медицинской службы Флота считалась должность офицера, отвечающего за санаторно-курортное обеспечение и спортивно-оздоровительную работу. Как точно она называлась, конечно, не помню, хотя, волею судьбы, я сам находился на ней целых шесть месяцев, вынужденный перейти в Отдел из медицинской лаборатории подводного плавания – МЛПП – с целью получения очередного воинского звания.
       Хотел ли я туда перейти? Конечно, нет! Работа в медицинской лаборатории полностью удовлетворяла меня, и в её стенах я видел единственную возможность продолжения многоплановых научных исследований, начатых мною в самом начале шестидесятых, ещё в санэпидотряде флота. С другой стороны, я уже более двух лет перехаживал в майорских погонах, и справедливость требовала решения этого вопроса. Я согласился на переход, надеясь, что пребывание в отделе будет временным, и я найду себе применение в дальнейшей научной деятельности. Пока же приходилось переключаться на непривычную для меня оперативную работу, к которой я был совершенно не склонен, прежде всего по своим психофизиологическим качествам и чертам характера. Но делать было нечего.

       Итак, Отдел медицинской службы флота. Коллектив его мне хорошо знаком – по дежурствам, по оперативной работе, по совместным семинарам по марксистско-ленинской подготовке. В Отделе я писал научные отчёты, готовил разделы докладов для начальника медицинской службы флота, вместе с ним принимал участие в сборах при начальнике Военно-морского флота и Центрального военного-медицинского управления (ЦВМУ). Но я так и не смог привыкнуть к такого рода деятельности. Она тяготила меня. Оперативные дежурства выматывали, выбивали из сил, лишали душевного покоя, обычного творческого вдохновения. Я не привык быть рядом с высоким начальством, не был способен быстро принимать оперативные решения, держать и перерабатывать в голове массу оперативной информации. Предстояло всё осваивать практически с нуля.

       Однако коллектив весьма доброжелателен. Многие офицеры хорошо мне знакомы: Евгений Андреевич Абаскалов – главный радиолог флота, однокашник по академии, соратник не только по службе, но и по искусству. Он прекрасный вокалист, любитель классической музыки, неоднократно бывал на фортепианных концертах моего сына Жени. Володя Гончаров – сослуживец по МЛПП. Теперь он на должности главного токсиколога флота. Адам Николаевич Волосевич – старший специалист отдела по лечебно-профилактической работе. Пока всего лишь капитан, но поразительно глубоко знающий своё дело. В тандеме с ним мне и предстояло начинать свою отделовскую деятельность. Здесь же трудились и хорошо знакомые мне специалисты Военно-врачебной комиссии флота. Начальник медицинской службы флота генерал-майор Потёмкин Николай Терентьевич, его заместитель полковник Макаренко Борис Георгиевич и вскоре сменивший его на этом месте полковник Жеглов Владимир Васильевич хорошо меня знали, относились весьма доброжелательно, несмотря на все мои физические и психологические недостатки. Хорошо относились ко мне и гражданские сотрудники отдела, в первую очередь Нина Николаевна Редькина, заведующая секретной частью, знавшая меня по многочисленным отчётам и докладам. Частенько забегал в Отдел ещё один мой однокашник по академии Боря Догадин, первый командир нашего 1-го отделения 1-ой роты первого курса. Сейчас он занимал должность начальника госпиталя на острове Русском – того, где я лежал в 1961 году с непонятным заболеванием и в котором лечились мои «стройбатовцы» – из 613 ВСО – Военно-строительного отряда… Так что всё здесь располагало к быстрой и спокойной адаптации и не сулило каких-либо серьёзных неприятностей, по крайней мере, в ближайшее время. В моей флотской работе можно было также надеяться и на помощь свыше – из ЦВМУ, где в распределении путёвок по флотам принимал участие мой однокашник по академии Коля Смирнов. При первом же телефонном разговоре с Москвой он поздравил меня с этой должностью и пообещал всяческую помощь со своей стороны.

       Помощь сверху, конечно, была необходима. Путёвок не хватало. Офицерский состав, особенно вышестоящих инстанций, стремился ежегодно отдыхать в престижных санаториях и домах отдыха и заранее требовал себе соответствующие путёвки в нужное для них время. Я распределял поступающие из Москвы путёвки по частям и соединениям флота, но часть из них всегда оставалась в резерве – «Резерв начальника медицинской службы флота», и, естественно, сам ими не распоряжался. Удовлетворить заявки частей и соединений в полном объёме никогда не удавалось. Поэтому приходилось периодически запрашивать «верхние инстанции» об экстренной помощи, и добрый Коля никогда не отказывал мне в этом, существенно облегчая моё отделовское существование. Просителей было хоть отбавляй уже с самого начала года, и многие из них, потерпев фиаско у себя в соединении, шли напрямую к нам, в отдел, нарушая субординацию и отнимая у меня уйму времени. Конечно, они знали и понимали ситуацию, но вместе с тем знали и то, что всегда остаётся надежда на неожиданную случайную возможность…
       И они шли. Высокие командиры и начальники приезжали сами и направлялись прямо к нашему генералу. Те, кто чином пониже, устремлялись в наш кабинет и терзали уже меня, пытаясь убедить, насколько им нужна сейчас или потом, та или иная путёвка. Порой, они направляли в отдел решать эти вопросы своих докторов, и те обхаживали и меня, и нашу флотскую поликлинику в тайной надежде на положительный результат.
       Для большей аргументации своих путёвочных притязаний многие из них приходили с большими свёртками и пакетами, намекая на их полезность в нашей работе, а то и прямо демонстрируя перед нами прекрасные поделки корабельных умельцев в виде корветов, крейсеров, подводных лодок, либо хрустальные наборы или же красивые заморские бутылки с многочисленными золотыми звёздочками на этикетках. Думаю, что большинству визитёров было очень нелегко демонстрировать нам с Адамом Николаевичем эти подношения, так же, как и нам обозревать их, восхищаться искусной работой и отправлять просителей за пределы нашего кабинета.
       Реакция последних была самая разная – от грустного разочарования до гневного возмущения и даже полного непонимания того, как это можно отказываться от подобных вещей! А один начальник с весьма крупными звёздами даже пригрозил нам – Адаму Николаевичу за компанию, что «выведет нас на чистую воду», разберётся «во всех наших махинациях» вместе с нашим «бесчувственным начальником!». И на самом деле стал «разбираться», написав несколько жалоб на нас и в Тыл и Штаб Флота. Слава богу, там хорошо знали обстановку и разобрались… с самим жалобщиком.

       Бывали и иные курьёзные случаи. Однажды на приём к генералу пришёл академик из нашего Дальневосточного отделения Академии Наук СССР. Представился: «Я – академик Долотов, доложите генералу, что мне нужна путёвка в ваш Ялтинский санаторий».
       – Таких путёвок у нас нет, – отвечаю. – А какое отношение Вы имеете к нашему флоту, к Вооружённым Силам вообще?
       – У меня есть воинское звание, но документы я не захватил. Главное же, я работаю на наш флот, и обо всех моих изобретениях в области электромагнитных полей отлично знают в Москве, в частности, об испытаниях на подводных лодках.
       Да, видно, на самом деле известный учёный! Следует доложить генералу. Обычно мы, подчинённые, оберегали Николая Терентьевича, его время и нервы от незапланированных просителей и жалобщиков, пытаясь решить вопросы самостоятельно. Здесь, очевидно, всё было более серьёзно… Но генерала пока нет. Должен прибыть через час. Говорю об этом академику. Погуляйте, мол, часок, отдохните, а по его прибытии доложу о Вашем приходе.
       – Нет уж! Я здесь, у вас подожду. А то вдруг убежит ваш генерал, и снова время потеряю.

      Я к этому времени был знаком с некоторыми научными институтами (не всеми, конечно). Слышал и о наших академиках. Их, кстати, в те годы было не так уж и много. Об академике Долотове ничего не слыхал. И это казалось странным, поскольку нас знакомили с основными научными исследованиями на флоте. А изучением воздействия электромагнитных волн на корабельных специалистов я несколько лет вплотную занимался сам вместе с Виктором Николаевичем Баенхаевым, майором медицинской службы, в те годы начальником санитарно-гигиенической лаборатории санэпидотряда Флота.
       Пока академик сидел у нас в томительном ожидании, он успел порассказать нам много интересного из области своих научных исследований. В частности, о том, что с помощью электромагнитных колебаний определённого диапазона есть возможность сделать лодку совершенно невидимой. С помощью других средств – придать ей невероятную подводную скорость. С помощью третьих – воздействовать уже на человека, делая его невосприимчивым к любым болезням. Последнее нас, врачей, особенно заинтересовало, и естественным был вопрос о внедрении этих исследований в практику. Но это, как оказалось, и было основной академической тайной.

       По прибытии генерала ожидающий сразу устремился за ним, но был вежливо остановлен дежурным с просьбой подождать ещё немного, пока начмед решит срочные служебные вопросы. Это его несколько озадачило: «Не могут сразу принять академика! Какие иные вопросы могут быть важнее этого!»
       Ждать, к счастью, пришлось недолго, и академик был принят Потёмкиным. А мы с облегчением вздохнули и занялись каждый своей работой, уже не отвлекаясь на посторонние разговоры. Хотя, интерес к визитёру оставался, прежде всего, к его научным изысканиям в области военной медицины.
       Минут через двадцать дверь генеральского кабинета отворилась, и из неё показался академик в сопровождении Николая Терентьевича. Оба зашли в наш кабинет, и генерал обратился ко мне – остались ли в его резерве какие путёвки? Их уже давно не было, и он это отлично знал. Но надо было, чтобы я, как ответственный исполнитель, ещё раз подтвердил это в присутствии академика.
       Вежливо проводив посетителя до выхода, Николай Терентьевич вернулся к нам, видя наше недоумение этим визитом, да и самим академиком.
       – И вовсе это не академик, – начал он небольшое повествование о его деятельности. – Всего лишь член-корреспондент академии наук. Давно уж осаждает Штаб Флота, предлагая внедрить свои научные изыскания. Обещает золотые горы, но ни одного патента на изобретения, ни документов на их внедрение представить не может – всё, якобы, не могут дойти из Москвы секретной почтой. Прибыл откуда-то в один из наших институтов несколько лет назад, но и там ничем конкретным себя не проявил. Много обещает. Постоянно выступает на научных конференциях и у нас на штабных совещаниях. В последние месяцы завалил бумагами Штаб и Тыл Флота с предложением провести эксперимент над экипажем подводной лодки. Якобы, есть у него изобретённый им аппарат, с помощью которого можно многократно повысить боеспособность экипажа. Облучил личный состав в течение пятнадцати минут – и тому не страшны будут ни инфекционные болезни, ни космические перегрузки, ни психологические стрессы. На целых полгода такая «подзарядка» рассчитана… Но ведь не даёт никаких гарантий – что будет в ближайшей и отдалённой перспективе после облучения. Вроде, в Москве проводил подобный эксперимент в каком-то коллективе, да всё на словах. В общем, интересный «академик». За путёвками не раз по телефону обращался… Так что постарайтесь избавить меня в следующий раз от подобных визитёров, – добавил он, выходя из кабинета.

       Слава богу, в последующем в мою бытность «академик» больше в отделе не появлялся. Зато появлялись другие просители, порой не менее оригинальные и настойчивые. Безусловно, многие из них нуждались и в отдыхе, и в лечении. И мы с Адамом Николаевичем пытались удовлетворить их просьбы. Доставали путёвки во флотской поликлинике, в иных частях флота, – взамен на обещаемые будущие; звонили в Москву; находили что-то иное, равноценное.

       Естественно, работа с путёвками была лишь одним из направлений моей «творческой деятельности» в отделе. Но на неё у меня уходило больше всего времени. Конечно, я тяготился ею, вынужденный прекратить свои научные исследования, и с нетерпением ждал момента, когда можно будет продолжить начатое ещё в 1962 году и, к сожалению, пока не завершённое, но много обещающее как для флота, так и для науки в целом. И с какой радостью я уходил отсюда в том же 1975 году, переключившись опять-таки на совершенно новую работу, уже на Военно-морской кафедре Владивостокского медицинского института. Пусть и она не отвечала моим душевным потребностям, но, по крайней мере, здесь не было ни путёвок, ни «несунов», ни обстановки постоянной неудовлетворённости собой и своей служебной деятельностью.

Продолжение следует.