Инквизиция

   - …Во имя господа аминь! Себастьян де Моруа, бывший епископ церкви Святого Урбана, города Труа. Святой Инквизицией и городским судом, вы признаётесь виновным в преступлениях против веры, колдовстве и служении дьяволу...
 
   В центре городской площади, под палящим солнцем, при огромном скоплении народа, городских властей и представителей церкви – оглашался приговор церковного суда. Его медленно и монотонно зачитывал невысокого роста, грузный седовласый монах. Он держал в руках листок с текстом приговора, периодически отрываясь на то, чтобы смахнуть рукавом одежды, крупные капли пота, скатывающиеся по его засаленному лицу. В небольшом отдалении от монаха-инквизитора, на невысоком помосте с водруженным на него зелёным штандартом инквизиции, стоял, в окружении двух стражников - обвиняемый. Это был высокого роста человек, с вытянутым лицом и чётко выраженными чертами. Он был уже не молод, и волосы на его голове кое-где тронула седина, но их было всё ещё много, и они были достаточно длинными.
 
   Одет он был в длинное, находящее практически на голые пятки, грязно-коричневое, рваное одеяние. На руках у него были одеты стальные кандалы.

   Обвиняемый, находился в центре огромной толпы, перед ложами местных и церковных властей. Он стоял с закрытыми глазами и опущенной вниз головой, еле слышно произнося молитвы священного писания, в надежде всё ещё избежать ужасной участи, уготованной ему судом.

   Инквизитор продолжил оглашать текст обвинения:

   - …В связи с тем, что обвиняемый, предстоит перед Священным трибуналом уже второй раз, и, учитывая то, что обвиняемый не отказался от своих еретических взглядов и убеждений, будучи изгнанным из лона церкви. А также, беря во внимание всю тяжесть приписываемых и доказанных судом, новых обвинений против обвиняемого. Суд приговаривает Себастьяна де Моруа, к смерти…

   Толпа на площади зашумела: то тут, то там начали раздаваться крики и вопли. С одной стороны, они были радостные и одобрительные и исходили они от людей, не знавших ни обвиняемого, ни его деяний, а пришедших на площадь только для того, чтобы посмотреть на очередной суд и казнь.
 
   Но с другой стороны, были возгласы людей недовольных вынесенным приговором. Это были те люди, кто был лично знаком с представшим перед судом священником. Те, кому он когда-либо, или чем-либо помог. Но таких на площади было мало, и их недовольные крики, меркли, на фоне радостной, жаждущей смерти и зрелища, скандирующей толпы.
 
   Обвиняемый, носивший имя Себастьян, услышав приговор, поднял голову вверх и, открыв глаза, посмотрел на сидящих перед ним представителей власти, строгим проникновенным взглядом. Он вглядывался в их лица своими черными глазами так, словно спрашивал их: почему они так поступили? И не находя в их каменно-безразличных лицах ответа, отводил взгляд.
 
   Но на одном человеке его взгляд задержался особенно долго. Это был священник. Он стоял по правую сторону от ложи, на которой располагались высокопоставленные гости. Он был небольшого роста, немного полноват, но в меру. Голова его имела лысину в центре, и обильно проросшие, короткие волосы у висков. Лицо круглое с немного искривлённым носом и узкими, как щелочки, хитрыми глазами. Звали священника – Мильтон.
   
   Себастьян смотрел на Мильтона не отрываясь, несколько секунд. В его взгляде священник по имени Мильтон, мог прочитать многое: снисхождение и боль, обман и оскорбление, одиночество и отчаяние. Единственное что он не мог разглядеть в глазах Себастьяна -  это покорности и страха. Их не было. Как и не было в них ненависти и вражды ко всем тем, кто сидел перед ним, и стоял позади него на площади. Он сам выбрал эту дорогу, и он сам был в ответе за всё то, что он совершил.
 
   Не выдержав, напористого взгляда Себастьяна, Мильтон опустил глаза и отвернул в сторону голову. Обвиняемый, посмотрев на священника ещё немного, вновь опустил голову вниз и закрыл глаза.

   Тем временем священник оглашавший приговор продолжил:

   - …Назначенную судом, смертную казнь, в виде придания тела огню - провести завтра, в первой половине дня. До этого момента, обвиняемого поместить в городскую тюрьму, где он в одиночном заключении, будет дожидаться исполнения приговора. Debita animadversione puniendum. (лат. Да будет наказан по заслугам).
 
   Дальнейшие слова инквизитора, Себастьяну были уже не слышны, на площади вновь зашумела недовольная тем, что казнь состоится не сегодня, толпа. Да и в словах инквизитора, произнесённых далее, не содержалось ни чего важного, о чём бы ни знал обвиняемый священник.
 
   Один из охранников, стоявших по обеим сторонам от Себастьяна, ткнул ему в спину древком от копья, указывая тем самым на то, что рассмотрение его дела завершено, и им нужно направляться в сторону городской крепости, в которой располагалась тюрьма.
 
   Толпа на площади, ещё немного пошумев начала расходиться по домам. Вскоре, на ней уже практически никого не осталось, кроме бегающей друг за другом и играющей детворы и нескольких задержавшихся там зевак, наблюдавших за тем, как на месте малого помоста, начали возводить более высокий эшафот со столбом в центре, подготавливая его тем самым для завтрашней казни.
 
   Последним площадь покинул человек, в монашеском одеянии с накинутым на его лысую голову, капюшоном. Всё время, которое длилось заседание суда и оглашение приговора, он стоял в толпе среди людей. Он был одним из тех, кто был недоволен несправедливым решением Святой Инквизиции. Но он не выкрикивал из толпы громкие слова, не вскидывал вверх руки в радостных авиациях. Он, молча стоял, слушая и наблюдая за людьми, готовыми ради потехи отдать на казнь человека, дела и поступки которого были им не известны, да и не интересны. Монах смотрел на всё это, изредка покачивая головой под капюшоном из стороны в сторону, в знак своего несогласия с решением суда и неразумностью всего происходящего вокруг.
 
   Он был хорошо знаком с обвиняемым монахом Себастьяном. Раньше они служили священниками в церквях одного крупного города, но вскоре их дороги разошлись. Когда Себастьяна по вымышленным обвинениям Святая Инквизиция пыталась осудить на смерть, этот священник был единственным, кто вступился за него. Тогда смертного приговора удалось избежать, но Себастьяну пришлось покинуть церковь. Теперь же монах был бессилен, против тех людей, и тех обвинений, которые они приписывали Себастьяну. Ему оставалось только, молча смириться с участью уготованной епископу Себастьяну де Моруа, и ждать, что возможно, та же самая участь вскоре постигнет и его самого.
    
   Всю дорогу до тюрьмы, Себастьян шёл пешком с надетыми на руки кандалами, а стражники, к которым в дальнейшем, добавилось ещё двое, неспешно ехали на лошадях рядом. Они медленно и тихо проходили по улицам города, в направлении тюрьмы.
 
   Встречающиеся им по дороге люди выкрикивали в сторону Себастьяна бранные слова, а некоторые кидали в него мелкие камни и мелкие кости животных, или же плевали ему под ноги. Священник не обращал внимания на оскорбления и унижения, сыпавшиеся на него. Он медленным, но твердым шагом ступал голами пятками по земле, читая тихо вслух молитвы, и прося прощения у Бога за себя и за этих неразумных людей.
 
   Пройдя ещё немного по длинной улице, вся процессия остановилась у высокой каменной башни и отходящих от неё вправо и влево крепостных стен. Двое из стражников, сопровождавших Себастьяна, слезли с лошадей, и подошли к огромной деревянной двери башни. Громко постучав в неё несколько раз, стражники остались дожидаться, когда им откроют. Через некоторое время, открылось маленькое окошко в двери, откуда показалось лицо тюремщика. Этот человек что-то спросил у конвоиров, которые начали отвечать ему, указывая пальцами на осуждённого монаха. Что именно они говорили, Себастьян не слышал, до него долетали только короткие обрывки фраз. Он видел только, что человек, с другой стороны двери, пытаясь пролезть сквозь маленькое окно, несколько раз взглянул в сторону прибывшего заключенного монаха.
 
   Закрыв окно в двери, тюремщик начал открывать тяжёлый замок. Массивная дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился среднего роста человек в кожаных доспехах, подпоясанный боевым поясом и расположившимися на нём ножнами с мечём. Он ещё раз, с брезгливостью и презрением глянул на священника и жестом руки указал на то, что они могут войти.
 
   Двое стражников, подошли к Себастьяну и один из них, толкнув его в спину рукой, направил в ворота башни. Два других конвоира, сопровождавших священника, остались ждать на улице, за пределами тюремных дверей.

   Зайдя внутрь и заперев за собой дверь, они начали подниматься вверх по узкой крутой лестнице. Тюремщик, освещая путь факелом, шёл впереди, следом за ним следовал священник, а за священником по - очереди шли оба стражника.
 
   Поднявшись на небольшую высоту, они повернули налево в такой же узкий коридор, по обоим сторонам которого располагались, маленькие, словно клетки, тюремные камеры. Открыв одну из них, самую крайнюю в ряду, стражники втолкнули туда монаха.
 
   Камера была очень маленького размера, в ней пахло сыростью и затхлостью. На холодном каменном полу, лежала охапка давно не менявшейся сопревшей соломы. Окном в камере служили два выломанных почти под самым потолком, камня, заделанных решётками. Сквозь них в камеру попадал воздух и небольшая полоска солнечного света.

   Себастьян стоял в центре этой сырой и тёмной тюремной комнаты, пока тюремщик надевал кандалы ему на ноги. Его пропитанное потом лицо, облепили крупные назойливые мухи, но монах даже не поднял рук, пытаясь смахнуть их. Он, молча воспринимал всё то, что делали с ним. И даже тогда, когда смыкая на нём цепи, тюремщик сдавил их сильно, разодрав до крови кожу на ногах священника, Себастьян не проронил ни одного звука, не издал ни одного вопля от боли. Он был, как будто отдалён от этого мира, как будто отрешён от всего происходящего вокруг.
 
   Тюремщик, доделав своё дело и проверив прочность закреплённых оков, посмотрел на монаха. Злорадно ухмыльнувшись и сплюнув ему под ноги, он направился к выходу.
   - … Приглядывайте за ним повнимательней, говорят он колдун.
 
   - Мы тут ещё и не таких колдунов, видали, отсюда ещё никому не удалось сбежать…

   Услышал Себастьян у себя за спиной обрывки разговора и смеха конвоиров с тюремщиками.
 
   Тяжёлая дверь за ним с шумом закрылась, лязгнув замком. Не в силах больше выдерживать напряжение и усталость охватившие его и гнев терзающий его душу, Себастьян упал на колени, сложил руки, закованные в железо, перед собой в замок и уронил голову себе на грудь. Из глаз его по щекам, покатились слёзы.

   - Боже смилуйся надо мной! Не оставь меня в этот трудный час! Вся моя жизнь состоит в служении тебе и людям, ради которых я всё это делал. Я всё время слушал тебя и верил тебе, я не сомневался в том, что выбрал правильный путь. Я знал, что ты всегда рядом и не оставишь меня.
 
   Себастьян произносил эти слова, сжимая закованными в железо руками нательный крест, висевший у него на шее.
 
   - Почему же теперь ты отворачиваешься от меня. Почему даёшь свершиться несправедливости? Я грешен, я знаю. Но грех мой ни в том, что я пытался усомниться в тебе, в твоей силе и способностях - нет. Грех мой в том, что я не услышал голос разума своего и не внял словам твоим. Я готов понести наказание, любое какое ты посчитаешь нужным для меня. Я готов нести любые лишения и страдания, дабы искупить свою вину перед тобой. Я готов умереть за тебя Господи, но не так. Не хочу быть оклеветанным не законно именем твоим. Их приговор не праведный и не справедливый. Не дай свершиться ему. Я не виноват перед всеми этими людьми, осуждающими меня, я виноват только перед тобой Господи. И только перед тобой я готов отвечать за все свои грехи. Прости меня, Боже!

   Себастьян, простоял на коленях, не поднимаясь, до самого вечера, пока луч заходящего солнца, сквозь узкую оконную щель, не осветил стену камеры ярким алым светом. Всё это время он молился, не вынимая креста из сжатых рук, то опуская, то поднимая голову. Он прекратил молиться, открыл глаза и повернул голову в сторону только тогда, когда услышал позади себя лязг замка и скрип открываемой двери.
 
   В дверях показался тюремщик. Он зашёл в камеру, держа в руках чашку с какой-то похлёбкой. Подойдя на несколько шагов к стоящему на коленях монаху, он поставил чашку с похлёбкой на пол, пододвинув её к нему ногой. От принесённой надсмотрщиком пищи воняло чем-то давно стухшим и прокисшим.
 
   Себастьян вновь закрыл глаза и немного опустил голову, не обращая внимания на стоящего рядом тюремщика.
 
   Надзиратель злобно посмотрел на священника и сказал ему, злорадно усмехнувшись:
   - Разве священникам нужна пища? я слышал они сыты пищей духовной. К тому же, завтра ты умрёшь, тем более не понимаю, зачем тебя кормить?
 
   После этих слов тюремщик со всей силы наступил на край чашки с похлёбкой так, что металлическая посуда подпрыгнула в воздухе, расплескав всё содержимое, обрызгав вонючей жидкостью часть одежды священника, и со звоном упала на каменный пол. Надзиратель рассмеялся злобным громким смехом. Себастьян продолжал сидеть невозмутимо, не обращая внимания на всё то, что происходит рядом.
 
   Тюремщик присев на одно колено поравнялся лицом с лицом священника.
   - Мне сказали ты колдун, - произнёс он, смотря в закрытые глаза монаха. – Так почему бы тебе не убежать отсюда, прибегнув к своим колдовским знаниям? Или тот, кому ты молишься кроме Бога, не хочет помогать тебе?

   Надзиратель ещё раз громко рассмеялся, брызжа слюной в лицо Себастьяна, и пододвинувшись своим лицом почти вплотную к лицу монаха, продолжил говорить тихим, мерзким, протяжным голосом:
   - Молись священник, хорошо молись, ибо никто, и ничто тебя уже не спасёт. Завтра ты попадешь в ад, который начался для тебя сегодня и здесь.
 
   После этих слов тюремщик поднялся и вышел из камеры, закрыв дверь и заперев замок.
 
   Себастьян открыл глаза, но теперь его взгляд: отрешённый, усталый, но всё же добрый и умиротворённый, сменился на бешено-безумный. Его глаза стали бегающими и живыми в них появился какой-то злобный огонь.
 
   Он убрал руки с креста, презренно осмотрелся вокруг и сказал:
   - Посмотри, где я оказался, благодаря твоей любви ко мне, что я получил взамен моей любви и преданности к тебе? Что мне приходится терпеть, от людей – детей твоих? Они казнят невинных людей, прикрываясь именем твоим. Разве не ты учил: не убей, не придай, не произноси имени моего, напрасно? Они превратили это всё в обычные слова, они забыли и растоптали законы: и Божьи и земные. ОНИ – любимые и почитаемые тобой люди, погрязли в грехе. Но их ты не наказываешь, а наказываешь меня, меня столько лет доказывающего преданность тебе и безраздельную веру в тебя.
 
   Себастьян поднялся с колен и пошёл к окну, слегка пошатываясь. Его ноги затекли от долгого сидения и плохо слушались. Солнце уже практически зашло за горизонт, но немного света всё ещё проникало сквозь узкую щель окна.
 
   Он подошёл к оконному проёму и подняв голову кверху обратился к нему громким голосом, почти переходящим в крик:
   - Почему, скажи мне почему, я должен умирать за них? Я уйду, но они останутся безнаказанными, они не станут лучше, не искупят грехи свои, они ничего не поймут. 
   Ты любишь их, ты веришь им, ты прощаешь их. Но я, не хочу прощать их. Слышишь меня – не хочу.

   Себастьян снова упал на колени, уронил голову себе на грудь и заплакал. Он стоял на коленях напротив высокой каменной крепостной стены, в верхней части которой сквозь маленькое окно пробивался яркий свет луны, сменившей ещё недавно светившее солнце. Священник был полностью освещён этим лунным светом. Он поднял глаза кверху вглядываясь в лунный свет.
 
   - Ты оставил меня Господи, ты предал меня, - говорил священник, обращаясь к лунному свету. – Теперь и я оставляю тебя. Я больше не принадлежу тебе. Я знаю, кто действительно может мне помочь, кто может всё исправить, и воздать этим жалким людишкам по заслугам.

   После этих слов Себастьян, резко дёрнув, сорвал руками распятье со своей шеи и бросил его в угол камеры. Неожиданно туча закрыла луну, погрузив всё во мрак. Резкий порыв ветра ворвался сквозь маленькое окно, ещё больше поднимая запах прелости и гнилья промозглой камеры.
 
   - Теперь мой хозяин тот, с кем ты ведёшь борьбу уже не одну сотню лет. Он не оставит меня, он всегда принимает к себе тех, от кого отвернулся ты.
 
   Себастьян поднялся с колен и, отступив немного назад, произнёс твёрдым, громким голосом:
   - Хозяин мой приди! Я жду тебя!

   На улице вдруг резко раздались громкие раскаты грома, а ветер стал ещё сильней. Себастьян начал читать заклинания на латыни, и чем дольше и громче он их читал, тем яростнее становилась стихия за окном. Ветер был такой силы, что казалось, снесёт каменные стены крепости, как деревянную постройку. А раскаты грома были такие тяжёлые и оглушительные, что от них содрогалась земля.
 
   Себастьян прекратил читать заклинания, и в тот же миг всё прекратилось так же неожиданно, как и началось. Он стоял в том же самом месте в той же позе, как и прежде, освещаемый светом луны. Но теперь его лицо изменилось, оно стало как будто немного страшней и старей, его исказила непонятная гримаса боли и злости. Его взгляд стал другим, в глазах читалась призрение и ненависть, а его зрачки приобрели ярко красный оттенок.
 
   На край маленького тюремного окна, залетев, уселась огромная тёмная летучая мышь. Она, немного посидела на окне и громко зашипев, влетела в маленькую тюремную комнату. Ударившись несколько раз о каменные стены, она вдруг неожиданно растворилась в воздухе, а за спиной у Себастьяна появилась высокая тёмная тень. Где-то вдалеке послышался многочисленный волчий вой, как будто несколько десятков волков одновременно затянули свою страшную, смертельную песню.
 
   Себастьян, молча, повернулся в сторону тени и упал на колени.
   - Хозяин мой ты пришёл, - начал он разговор с тёмным гостем. - Я звал тебя, и ты явился ко мне. Помоги мне избежать того, что уготовано мне, помоги мне избежать смерти. Я готов служить тебе и исполню любую твою волю.
 
   Тёмная фигура приказала Себастьяну подняться. Голос ему не был слышен, но он слышал его внутри, в своём сознании. Он встал, смотря сквозь невидимого гостя. Тень прикоснулась к оковам на руках у священника, и они рухнули на пол как будто разрезанные пополам чем-то очень острым. За тем, тёмная фигура, освободила от железа ноги монаха. Себастьян стоял напротив чёрного гостя, не произнося ни слова.
 
   Тёмная фигура тем временем, положила свои руки на плечи священника, по всему его телу прошла огненная волна, наполняя тело раскаленной, горячей болью. На запястьях Себастьяна от напряжения и нестерпимой боли, как будто распоротые, чьей-то невидимой рукой, лопнули вены и кровь большими струями, по пальцам, начала стекать к его ногам. Не в силах больше выдерживать захлестнувшую его тело боль, Себастьян издал раскатистый, ужасный и душераздирающий не человеческий крик.
 
   Луну на небе вновь закрыла большая, чёрная туча, погрузив всю тюремную камеру во тьму.

   На страшный крик, разразившийся на всю тюрьму, к дверям камеры подбежали двое тюремщиков. Они отворили тяжёлый засов и открыв дверь остановились на пороге. Осветив тюремное помещение факелом, они с ужасом и недоумением обнаружили, что она пуста. Лишь в центре камеры на полу, была огромная лужа крови. Переглянувшись между собой, они вошли внутрь. Ещё раз, внимательно осмотрев каждый угол камеры, тюремщики подняли взгляд кверху, к потолку. С потолка на них смотрело два ярко-красных огненных глаза.  Это было последнее, что увидели тюремщики в своей жизни.