1792 год - Бонапарт и его новое сверхоружие

В 1797 г. командующий Итальянской армией дивизионный генерал Бонапарт получил новое оружие, которого больше ни у кого не было и которое в силу своей необычности долго, на протяжении десятков лет, оставалось исключительным преимуществом только его войск.

Это оружие магически, "из ниоткуда" увеличивало численность его армии на треть. Оно предоставляло новую полноценную армию после каждых трех крупных сражений. «Пополнение» было не деревенскими юнцами, а самыми настоящими ветеранами, с опытом реальных боевых действий и знанием условий текущей кампании.

Изобретатель этого нового оружия не делал из него тайны. Напротив, он организовал специальные курсы, куда приглашали всех, кто был готов слушать. Хирург Доминик-Жан Ларрей (Dominique-Jean Larrey) предложил оказывать медицинскую помощь раненым без отлагательств, не дожидаясь окончания сражения, прямо на поле боя.

До Ларрея медики ждали конца битвы глубоко в тылу. Собственно, даже воинский устав предписывал им находиться не ближе, чем в 4 км от линии сражения. Когда пули переставали свистеть, медики выходили на поле боя, подбирали раненых и отвозили их в лазареты. Там и оказывалась помощь. Если сражение шло весь день и заканчивалось с наступлением темноты, то раненые лежали на земле до утра.

В результате главная смертность среди воюющих была не во время сражения, а после. В те времена непосредственно в бою гибло около 5% участников сражения, а ещё 35%-40% получало ранения. Другими словами, после каждого крупного сражения в строю оставалось лишь около половины наличного состава. Раненые приравнивались к погибшим – ведь две трети раненых умирало. Медицинская помощь фактически сводилась к тому, что мог сделать хирург своими скальпелями, пилами и шинами. Ни препаратов, ни средств, ни методов выхаживания и лечения еще не существовало. Если учесть погибших на поле битвы и тех, кто был ранен и умер потом, то боевые потери в среднем составляли 30% жилой силы с обеих сторон (при Аустерлице – 36%).

Раненых рядовых при отступлении могли вообще бросить на поле боя без всякой помощи (как это сделали русские под Смоленском). Раненых, «добравшихся» до лазарета, но признанных безнадежными, могли еще живыми выбросить из окон (буквально так! - как это делали сами французы в Москве в тех лазаретах, которые не подчинялись Ларрею). Багратион умер без медицинской помощи (при наличии медицинского «наблюдения») через три недели после Бородино в условиях постоянной дорожной тряски. Командующий союзными армиями Моро, уже прооперированный, два дня лежал под проливным дождем и на третий умер. В общем, «раненый» тогда значило «убитый».

Ларрей сидеть в 4 км от передовой не желал и воинский устав нарушал. За 5 лет до встречи с Наполеоном (в 1792 г.) он, будучи убежденным сторонником революции, добровольно пошел в армию Республики. И в Рейнской армии (той самой, которая «Марсельеза») стал лично бегать под пули прямо во время сражения. За оказание медицинской помощи раненым на поле боя Ларрея посадили на гауптвахту. Может, на том бы всё и закончилось, но из 40 солдат, которым он помог, 36 в течение 7-10 дней вернулись в строй. А ведь ожидалось, что как раз эти 36 не вернутся в строй никогда! Раннее оказание помощи резко уменьшало кровопотерю и инфицирование раны, увеличивало шансы на «прямое» заживление раны без тяжелых осложнений. Такого не было нигде и никогда. То есть великие врачеватели еще со времен Амбруаза Паре добивались возвращения раненого в строй даже в течение одной кампании, но - в единичных случаях! «На поток», массово это стал делать именно Ларрей. Теперь это было не чудо, теперь это был расчётный показатель, на который полководец мог полагаться.

(Для знатоков – Ларрей был сторонником оперативного «освежения» раны, но не практиковал метод превращения «огнестрельной раны в резаную»).

Что же сделал Ларрей? Во-первых, кровотечение нужно останавливать прямо на поле боя. И там же «покрывать» рану чистой тканью, чтобы прекратить дальнейшее инфицирование. То есть делать перевязку.

Во-вторых, раненого нужно не откладывая доставить на операционный стол. А как? Изначально Ларрей запрягал в лафет лошадь, а на сам лафет ставил вместо пушки носилки, и на таком сооружении выезжал на поле боя, под пули. Потом под пару лошадей он заказал специальную карету (да-да, ту, которую потом стали звать «карета скорой помощи»). Это называлось «летучий амбуланс».

В-третьих, лазарет должен был переместиться из далекого далека к передовой, чтобы не терять времени и не трясти зря раненого.

Командование Рейнской армии отнеслось к самодеятельности Ларрея негативно. На гауптвахту его больше не сажали, но и развертывать такие «амбулансы» не стали. Где взять столько бесстрашных медиков? Где взять обслугу? Лошадей? Эти самые кареты, наконец?

Но потом случилось поражение у Лимбурга, где пришлось бросить раненых на поле боя. Тогда и решили попробовать. Первый результат неожиданный – сам факт наличия амбуланса вызвал взрыв энтузиазма у солдат. Они поверили, что могут выжить.

Второй результат еще более неожиданный. До сих пор медики, в т.ч. врачи, в воюющих армиях были гражданскими вольнонаемными работниками. Они просто отрабатывали свою плату. Если им случалось попасть в плен, они спокойно начинали брать плату у противной стороны, и никто не рассматривал это как измену. Теперь же, медик должен был стать другим. Вольнонаемный гражданский не пойдет под пули. Степень эмоциональной вовлеченности врача в происходящее должна была резко возрасти. Именно из абмуланса Ларрея появилась профессия военного врача – того самого, в форме, при оружии, знающего, что он не просто лечит раненых, а воюет, более того, знающего, за кого и почему он воюет.

Всем, вроде, нравилось то, что делал Ларрей, его хвалили в Конвенте, но лишь Бонапарт увидел самое очевидное. То, что делал Ларрей, - это новое оружие.

Во-первых, раненые массово возвращаются в строй, причем в предсказуемый срок (в основном, через 2-3 недели). Это означает, что армия не уменьшается, в каком бы количестве сражений она не участвовала.

Во-вторых, при использовании метода Ларрея армия с каждым сражением на самом деле становится более квалифицированной. Раненый, а потом выздоровевший солдат меняет свое отношение к войне, он смотрит на нее более профессионально. Он ведет себе по-другому – хорошо ориентируется в бою, знает цену храбрости. Такого солдата уважают окружающие. Его слушают, в нем признают ветерана.

Бонапарт сделал ставку на метод Ларрея. Он возвел заботу о раненых в один из приоритетов командования. При отступлении в Сирии он, например, приказал всем офицерам спешиться (и сам спешился тоже), чтобы лошади и экипажи достались раненым. В Египте раненые не оставались без помощи дольше 15 минут. Летучий амбуланс творил чудеса. Из 700 раненых в "Битве при пирамидах" умерло только 20, а 550 вернулись в строй.

Парадоксальным образом Наполеон не был щедр к Ларрею. Бонапарт высоко ценил своего главного хирурга, но деньги платил мизерные. После Аустерлица премии для маршалов исчислялись сотнями тысяч франков, Ларрей получил три тысячи (это не мало – месячная зарплата кузнеца в те времена была 5 франков – но странно для любимца Наполеона). Ларрей все-таки скопил свое состояние - в какой-то момент у него было аж 30 тысяч франков, но их все до франка у него позже выманил мошенник.

Для сравнения - уже после войны, в 1820-е скромный Лаэннек за лечение одного больного мог взять 43 тысячи франков. Дюпюитрен за свою карьеру скопил по крайней мере 3 миллиона франков (35 млн долл в наши дни).

А у Ларрея сбережения всей жизни - 30 тысяч!

Более того, скопил Ларрей это "состояние" не благодаря щедрости Наполеона, а за счет подарков союзников. Александр I в Тильзите вручил хирургу усыпанную бриллиантами табакерку за помощь русским раненым. Когда в Египте Ларрей провел успешную ампутацию пленному командиру мамелюков, османский губернатор Мурад-бей прислал в подарок целый гарем из молодых рабынь (которых пришлось спешно раздаривать товарищам, потому что сам Ларрей был женат). Кстати, по какой-то причине, гарем состоял из черкешенок и грузинок - ну, так получилось!

В феврале 1812 г. в преддверии вторжения в Россию Ларрей был назначен главным хирургом Великой армии (полмиллиона солдат). И Ларрей вновь поступил необычно – он открыл в Берлине хирургические курсы, где весь апрель читал всем желающим лекции об организации медицинской помощи на поле боя. В наше время это назвали бы раскрытием секретной информации или даже помощью врагу. Эти курсы, кстати, потом спасут Ларрею жизнь – после Ватерлоо его, окровавленного и разграбленного, примут за Наполеона и поведут на расстрел, но расстрельный доктор узнает в нем того самого лектора.

Русская кампания сильно отличалась от того, что до сих пор видел Ларрей:
- повальная дизентерия, когда маршевая колонна выглядела роем мечущихся между дорогой и кустами солдат.
- Опойная смерть от непомерного потребления водки, которую считали единственным доступным лекарством.
- В лазаретах количество раненых русских солдат было в три-четыре раза больше, чем раненых французов – впервые среди врачей Наполеона стало цениться знание языка противника.
- Главным противником врача стала «больничная лихорадка», и Ларрей заставлял перед перевязкой каждый раз стирать бинты – обязательно на глазах у раненого (так, как теперь медсестра обязана распечатать одноразовый шприц только на глазах у больного).
- Обморожения, погубившие ни много ни мало 100 тысяч человек (20% всей армии).
И так далее...

При отступлении Леррей выжил только благодаря известности среди солдат. Не один раз его подбирали лежащим в снегу и относили к костру. Кормили, хотя самим было нечего есть. Перенесли Ларрея на руках по мостику через Березину. Из 826 медиков Ларрея домой вернулось 275 (треть). В процентном соотношении это в 10 раз больше, чем в целом выжило французов в Русской кампании.

Известность Ларрея была повсеместной. Когда на поле Ватерлоо герцог Веллингтон увидел Ларрея в подзорную трубу (узнал ведь как-то!), он приказал прекратить огонь на том участке.

В 1821 г. на острове Святой Елены умер Наполеон. В его завещании нашли необычный пункт. Он завещал 100 тысяч франков Ларрею, «самому доблестному человеку из тех, кого я знал». Про "самого доблестного" - это единственный комплимент кому бы то ни было, содержащийся в завещании Наполеона.

Сумма в 100 тысяч при том, что она намного превышала все, что Наполеон заплатил Ларрею при жизни, все равно кажется скромной. Фактически еще меньше Наполеон завещал лишь трем людям - Аршамбо, Курсо и Шанделье. Для сравнения своему адъютанту, графу Монтолону, Наполеон завещал 2 миллиона франков, другому адъютанту, графу Бертрану - пятьсот тысяч, а лакею Маршану - четыреста тысяч.

Теперь многие биографы Наполеона усматривают в прижизненной и посмертной скупости императора по отношению к своему любимому хирургу особый способ выразить уважение - этот человек не нуждался в деньгах, чтобы хорошо исполнять свой долг. Хотя кто их знает, этих императоров!

Откуда же взялось в завещании Наполеона это число - 100 тысяч франков? Говорят, это сумма, которую назвал Ларрей при первом знакомстве с тогда еще генералом Бонапартом в далеком 1797 г. Наполеон тогда спросил, что Ларрей считает солидным состоянием, а тот ответил - 100 тысяч франков.

Но и здесь мытарства Ларрея не закончились. Правительство Людовика XVIII разрешило выплатить лишь половину из того, что доктору завещал Наполеон. Спустя 35 лет, уже после смерти Ларрея, остальную сумму получил от Наполеона III сын Ларрея – все эти деньги сын хирурга потратил на создание и поддержание в родной деревне отца школы.