Сказки Серпантины

Сказки Серпантины

Глава первая, в которой мы отправляемся к морю.

   В одном маленьком городе жил один большой чудак. Большим чудаком он был вовсе не из-за роста, а из-за большого чудачества. Во всяком случае так считала Клавдия Тимофеевна – серьёзная дама из соседнего двора.
   Ворона Кралиса, живущая на чердаке прямо над балкончиком Клавдии Тимофеевны полагала, что любая из шляп этой достойной дамы была бы лучшим интерьерным решением любого гнезда приличной семейной вороньей пары. Сама Кралиса очень долго жила на свете и уже довольно долго без пары, поскольку ее муж уехал сниматься в кино и звездная жизнь увлекла его настолько, что возвращаться к супруге он не спешил. Хотя мы можем и не знать всех обстоятельств этой истории, чтобы обвинять в чем бы то ни было пару этих почтенных птиц.
   Кот Никифор, приятель Кралисы, считал ворону очень умной птицей и подходящей особой для вечерних философских бесед на крыше. Глядя на звёзды, кот и ворона частенько беседовали о вещах возвышенных и достойных восхищения. Впрочем, доподлинно содержание этих бесед были известны только крысам, но крысы во всем ищут только выгоду. Выгода, конечно, состояла в том, что когда кот и ворона вели беседы на крыше, можно было спокойно подобрать все, что осталось съедобного у запасливой вороны.
   С крысами воевал дворник Архипыч. Он имел привычку произносить все свои мысли вслух, так, что любой прохожий сразу оказывался в курсе всех планируемых действий Архипыча. А крысы ведь умеют читать мысли, вы знаете это? И крысы ничуть не нуждались в том, чтобы им докладывали какие, где и какими средствами военные действия против них намечаются. Таким образом Архипыч всегда оказывался в проигрыше, пораженный хитростью и коварством противника. Внимание Архипыча обычно было занято предметами, находящимися ближе к земле, поэтому ему редко приходилось поднимать глаза к небу.
   В небе были чайки. Улица, на которую выходил опекаемый Архипычем двор, спускалась к морю. Если бы она сразу спускалась к морю по прямой, то и говорить было бы не о чем, но наша улица спускалась к морю крутым серпантином. И название у неё поэтому и было такое: «Серпантина». В городе так и говорили – на Серпантине. Всякий транспорт выписывал петлю за петлей, спускаясь к морю, но сами жители редко выходили на тротуар у проезжей части, а предпочитали прямой путь сквозь соседские дворы. Система сквозных дворов с калитками приводила к морю напрямик. Ах, что это были за калитки! Жители соперничали друг с другом в красоте и удивительности своих калиток. По калиткам отмечали и сами дворы, например «птички» – это двор с деревянными резными калитками, на которых внутри деревянного кружева выделялись две птички, летящие друг к другу. Калитка «звездопад» была кованая, а калитка «волны» была сплетена из лозы.
   Также для сокращения пути под проезжей частью проходили тоннели. В летнюю жару там всегда было прохладно, а в некоторых даже водилась эхо. В одном из тоннелей протекал ручеек, а рядом с ним над топким местом были проложены мостки на невысоких сваях. Под мостками жила жаба Лючия. Сама ли она придумала себе такое имя или её так назвали при рождении – неизвестно. Ведь будущие жабы вылупляются из икринок и прежде чем стать настоящими жабами какое-то время бывают смешными головастиками.
   С жабой дружила девушка Тая. Тая жила на другом конце города, но каждый день бежала к морю через Серпантин. Пробегая через туннель Лючии, она звала жабу нежным голосом, та выползала из-под мостков и прыгала к Тае на колени. Тая гладила Лючию по спине, от удовольствия спина жабы покрывалась похожей на желе массой, которую Тая собирала с ладошки в специальную баночку с мазью из морских грибов и конопляного масла. Получившуюся смесь Тая тщательно смешивала. Что Тая делала с этой мазью мы узнаем в следующей главе, которая называется….

Глава вторая, особенная!

   Почему же она особенная? Потому что Тая – особенная девушка! Хотя на первый взгляд в ней ничего особенного нет. Девушка как девушка. Но на второй и все последующие взгляды, её особенность постепенно проявлялась, так что от Таи трудно уже было отвести глаза. И чем дольше вы на нее смотрели, тем больше хотелось ею любоваться – столько в ней было неизъяснимой притягательности. Сама Тая не находила в себе ничего особенного и не замечала, что каждый встречный обязательно оборачивался ей вслед. Вообще она редко оглядывалась и предпочитала устремляться в дивное будущее, что, конечно понятно и сообразно с её возрастом. Тая была студенткой знаменитого университета, филиал которого размещался в городке. Она любила загадки, секреты, тайны и все скрытое от посторонних глаз и умела находить к ним ключи и отгадки. Удивительно, но было похоже, что тайны, секреты и всё скрытое тоже любили Таю и так и норовили попасться в поле её внимания.
   Еще Тая любила плавать. Она хотела научиться плавать так, как плавают дельфины и киты, рыбы и прочие морские жители. Ей хотелось плавать глубоко, так долго, как могут киты и Тая упорно тренировалась и экспериментировала.
   Причём тут мазь, спросите вы! О…. Это главный секрет Таи.
   Однажды чудак Архивариус подарил Тае секретный рецепт, описание которого он нашел в одном очень, очень старом архиве. Это был рецепт чудодейственной мази, с помощью которой можно было не дышать под водой. Самым редким в этом рецепте был так называемый жабий яд, который на самом деле никакой не яд, стоит заметить справедливости ради.
   Жаба Лючия знала всех, кто ходит и бегает через её туннель и, слыша еще издалека и различая по особенностям походки, решала – прятаться ей или можно не двигаться с места. Так и в этот раз, заслышав шаркающие шаги и стук палки, она узнала тётушку Радиолу Ивановну и прыгнула под настил мостков. Радиола Ивановна прошаркала по мосткам и удалилась. Стало тихо, спокойно, и Лючия запела песню:
   Есть хранители на пути вод,
   есть хранители на пути птиц –
   перелистыватели страниц,
   перекладыватели из-за в под…
   Есть хранители на пути рыб,
   на пути жаб, на пути туч
   караулить невидимый луч -
   родничок из-под звёздных глыб.
   Видимо она было не простой жабой, ведь в молодости она долго жила в лаборатории чудака Архивариуса. Клавдия Тимофеевна называла его просто Большим Чудаком, другие – Архивариусом, а как он сам себя называл, никому не известно, разве что можно было найти в зарплатной ведомости в бухгалтерии.
   Архивариус любил смотреть на небо. Летним утром в небе сновали стрижи и ласточки, в сумерки их сменяли летучие мыши, а днём можно было любоваться морскими чайками. Ночью же можно было считать звёзды. В юности Архивариус был звездочётом и даже работал на большом телескопе в далёких восточных горах. На самом деле это было не так уж и давно. А по меркам Кралисы так и совсем недавно. Коту Никифору было очень интересно узнать человеческую точку зрения на звёзды, однако он не знал как подступиться с этим к Архивариусу. Но однажды…. Нет, для того, чтобы узнать, что было однажды, нужно перейти к следующей главе.

Глава третья, в которой мы непременно доберемся до моря.

   Но к морю ведь надо еще спуститься! А сейчас кот Никифор спит, развалясь в кресле на веранде Радиолы Ивановны. Радиола Ивановна - женщина, как теперь принято говорить, почтенного возраста. Сейчас она ходит с палочкой и шаркает ногами, но не потому, что у неё болят ноги, а чтобы чувствовать себя соответствующей возрасту.
   Выйдя из туннеля Лючии, Радиола Ивановна отворила калитку «черёмуха». Сама калитка была обыкновенной - простой деревянный щит, но нарисованные на ней ветки цветущей черёмухи были прекрасны! Казалось, что они чуть вздрагивают качаемые нарисованным ветерком, и аромат цветов распространяется за пределы картины в любое время года.
   Картину написал вундеркинд и акселерат Серёжка двенадцати лет, компьютерный гений. Но и без компьютера руки у него росли откуда надо и вообще - за что бы он ни брался, все у него получалось ладно и на загляденье. Серёжка жил с дедом. Серёжкины родители уехали на заработки и застряли где-то там, в других краях, исправно снабжая Серёжку с дедом всем необходимым и и сверх того, и даже необязательным и лишним. Лишнее запасливый дед складывал в чулане и чего только там не было! Но не будем отвлекаться! Лучше послушаем жабу Лючию, потому что она опять поёт. Но поёт она не просто так, а для Таи, хоть та и не понимает ни слова.
   Лючия:
   Чаепитие бабочек - это каймановы слёзы.
   Украшать себя множеством бабочек - это искусство кайманов.
   Погляди как красиво, но мы на пороге у солнца.
   Опусти мне глаза, утомлённые бабочек танцем.

   Никаких бабочек тут не было, все они роились над садиком Радиолы Ивановны и некоторые залетали на веранду, где в кресле дремал кот Никифор. Бабочки радовались тому, что они больше не гусеницы и не нужно есть зелень, а можно обходиться нектаром, за отсутствием каймановых слёз, ибо здесь кайманы не водились да и вряд ли когда-нибудь заведутся. На калитке, которую открыла Радиола Ивановна была изображена рыба. Изображение было сделано в виде мозаики, искусно составленной из обкатанных морем бутылочных осколков и плоской цветной гальки. Галькой были выложены и дорожка через двор и дорожка к ступенькам на веранду. Радиола Ивановна прошаркала по дорожке, поднялась на веранду и подняла свою палку. Если вы подумали, что она собиралась ударить палкой кота, то вы категорически ошибаетесь! Кота Радиола Ивановна очень любила, а палку подняла для того, чтобы весьма ловко покрутить её в пальцах правой руки, а потом и левой. Это упражнение от ревматизма Радиола Ивановна исполняла довольно часто и достигла высокого уровня мастерства. Палка вращалась быстро, посвистывая от скорости. Удовлетворённо хмыкнув, Радиола Ивановна повесила палку на крючок и прошла в дом.
   Именно в этот момент Тая гладила по спине жабу Лючию. Если бы жаба Лючия была котом Никифором, она непременно бы замурлыкала. Идея научить жабу мурлыкать мелькнула в уме Таи, не оставив заметного следа, пригодного к размышлению. Тая опустила жабу на землю, встала на ноги, убрала баночку с мазью в рюкзачок, помахала жабе рукой и побежала к морю по тропинке через дворы, открывая одну калитку за другой.
   Утро было солнечным, Тая махала рукой всем, кого видела на пути и люди охотно махали ей в ответ или радостно кивали, собаки махали хвостами, кошки согласно жмурились, ворона Кралиса сделала приветственный круг над головой Таи.
   Серпантина заканчивалась выездом на галечно-песочный пляж, огороженный справа довольно отвесной, хоть и невысокой скалой, а слева затейливым заборчиком, отделявшим скверик и набережную от пляжа.
   Тая пробежала через двор с калиткой "кольчуга", сделанной из металлической сетки, украшенной витыми серебряного цвета колечками, и оказалась на нагромождении больших камней у скалы, Ловко перепрыгивая с камня на камень, Тая спустилась на выступающий в море плоский валун, скинула рюкзачок и принялась раздеваться. Раздевшись до купальника, Тая достала баночку, помешала там пальцем и густо намазала все тело и дала подсохнуть. Затем нацепила грузики на ремень и разложила его на камне. Надев ласты и маску, она надела так же и ремень с грузом и прыгнула в подходящую волну.
   До самого горизонта море отражало небо. Или наоборот - небо отражало море. Море, поделенное надвое солнечной дорожкой, слегка колыхалось. Далеко-далеко стояли на траверзе большие морские сухогрузы и между ними белело маленькое крыло парусной яхты. Под водой подальше от берега…. О. нет! Пожалуй, эта история для следующей главы.

Глава четвёртая. Грозовая.

    Серёжка сидел на камне чуть поодаль от рюкзачка Таи и с тревогой всматривался в морскую даль. Ему казалась, что он сидит уже бесконечно долго, а время не движется. Ему казалось, что и море вот-вот перестанет дышать и чайки зависнут в небе, будто нарисованные. Он вскочил на ноги, желая, видимо, подтолкнуть время, но только крабы песчаники побежали в разные стороны прятаться под камнями. Из-за города за спиной Серёжки натянуло тучи и громыхнуло где-то вдали. Лицо Серёжки приобрело отчаянное выражение и сморщилось, будто он собирался заплакать. Но он сложил руки рупором и закричал:
   Тая! Та-а-ая! Та-а-а-ая!…..
    Серёжка прислушался, поднял голову вверх, повернулся кругом. Собиралась гроза, быстро темнело, вдалеке вполголоса ворчал гром.
   Налетел ветер и в этот момент Тая выпрыгнула из моря. Серёжке показалось, что именно выпрыгнула и тут же оказалась на камне. Лицо у неё было бледное, руки, расстегивающие ремень с грузом тряслись так сильно, что она не сразу смогла расстегнуть простенькую пряжку. Сбросив ремень, Тая запрыгала по камням наверх. Серёжка оглянулся на потемневшее море, подхватил Таины ласты, маску, рюкзачок и платье и принялся карабкаться по камням.
    Обхватив себя руками и трясясь всем телом, Тая сидела на садовой лавке под яблоней. Губы у неё дрожали, она просипела что-то подошедшему Серёжке, мотнула головой вместо слов и уткнулась лицом в колени. Серёжка затолкал в рюкзачок маску, поставил его рядом с Таей на лавку и с тревогой и сочувствием уставился на девушку. От волнения Серёжку тоже стало потряхивать.
   — Эй, оруженосец! Держи!
    Серёжка оглянулся. Мужчина в парадном кителе капитана держал в руках поднос с чайником, чашками и корзинкой со сладостями. «Каперанг» — машинально отметил Серёжка и похлопал глазами. Рядом с капитаном стояла дама во всём белом и воздушном, а на голове её была маленькая белая шляпка с вуалью и двумя пышными длинными перьями. Она протянула Серёжке большое пушистое белое полотенце. «Спасибо» — ответил Серёжка, взял полотенце и набросил его на плечи и спину Таи.
    Капитан передал поднос с чаем в освободившиеся руки белой дамы, а сам моментально организовал возле лавки четыре табуретки. На первую дама поставила поднос, на остальные уселись капитан, Серёжка и дама. На ветке яблони устроилась ворона Кралиса и негромким карканьем сообщила об этом. Дама подняла глаза на ворону, вынула из корзинки брусок пастилы и подкинула вверх. Брусок подлетел к вороньему клюву и был немедленно схвачен Кралисой. Капитан захлопал в ладоши и подмигнул Серёжке. Серёжка подёргал за край полотенца, лежащего на спине Таи. Девушка не пошевелилась, и тогда Серёжка подёргал еще раз, посильнее. Девушка никак не реагировала.
    Сережка забеспокоился, пересел на лавку к Тае, обняв девушку за плечи, придал ей сидячее положение и заглянул в лицо. Глаза Таи были закрыты, она тихо и спокойно дышала и, по всей видимости, спала. Девушка покачнулась и навалилась на Сережку, положив голову ему на плечо. Тогда белая дама принесла из дома плед и подушку, перехватила голову спящей девушки и аккуратно уложила на подушку. Тая подобрала ноги и свернулась калачиком, положив ладошки под щеку. Дама укрыла Таю пледом и вернулась к чаепитию.
    Ворона за это время склевала пастилу, придерживая у ветки лапой и благодарно каркнула. Серёжка успокоился и с интересом принялся разглядывать новых друзей. Не дожидаясь вопросов, он доложился:
   — Я - Сергей, а она - Тая. - и мотнул головой в сторону спящей на лавке девушки. - А вы капитан первого ранга.
   — Вадим Дмитриевич. Но она - он поднял указательный палец вверх, подержал его так какое-то время, а затем навёл на белую даму - зовёт меня Дим-Дим. И ты тоже можешь звать меня так. Но остерегайся делать это при матросах моего корабля! Иначе они подвесят тебя на рее вниз ногами! - Дим-Дим насупил брови и грозно сверкнул глазами, а затем рассмеялся.
   Серёжка вопросительно посмотрел на даму. Она чуть улыбнулась, качнула головой и произнесла:
   — Просто Лена.
   — Это она сейчас «просто Лена», а когда-то она была Снежной Королевой и звалась грозно и холодно - Аглая. С тех пор она любит носить белое в память об этом и в назидание всем желающим.
   Лена засмеялась так мелодично, что Серёжка заслушался, удивлённо улыбаясь. Перестав смеяться, Лена сделала строгое лицо и голосым ледяным и звенящим произнесла:
   — Взгляд Герды огибает Землю виток за витком.
   Кай питается призраками, холодными призраками надежд.
   И покуда он ужинает, луна Герды ударяется об пол,
   прыгает, прыгает, прыгает, прыгает,
   прямо в ледяное горло королевского неба.
    Серёжка почувствовал, как его пронзил холод и поёжился. Громовой оглушительный раскат над яблоней сорвал ворону с ветки и та с карканьем полетела прочь. Серёжка вздрогнул и уставился на Лену округлившимися глазами. Лена засмеялась своим удивительным смехом и сделала такое движение, будто отмахнулась от чего-то. Тут же запахло яблоками, солнечный луч пробился сквозь тучи и отразился от чайника на подносе. Капитан послюнил указательный палец, поднял его высоко над головой и с важным видом сообщил:
   — Сухая гроза. Идёт мимо. Пей чай. Это облепиха с имбирем. Хорошо пробирает.
    И вся троица принялась пить чай и закусывать пастилой, пряниками, финиками и изюмом, изредка поглядывая на спящую на лавке под яблоней Таю.
    Вот и я думаю, что попив чайку, можно перейти к следующей главе.

Глава пятая, в которой многие плачут.

   Клавдия Тимофеевна посмотрела на небо и решила не снимать висящее на веревке белье до вечерней росы. На голове Клавдии Тимофеевны красовался головной убор, который можно было назвать тюрбаном. Затейливо уложенный шарф скреплялся брошью в виде летящей цапли. Развешенное поперёк двора бельё напоминало сразу и паруса и театральный занавес. Паруса напоминали белые простыни, а занавес — бордовые шторы с бахромой, собранной в кисти. Клавдия Тимофеевна устроилась в дворовой беседке кофейничать и вязать шаль. Отдыхающие квартиранты вернулись с пляжа и готовили ужин. Клавдия Тимофеевна потянула носом воздух, затаила дыхание, закрыв глаза, согласно кивнула, выдохнула и вернулась к вязанию.
   Сидящая на перилах веранды Кралиса присматривалась к сыру. Два куска сыра лежали на двух кусках хлеба под ломтиком огурца и веточкой укропа. Клавдия Тимофеевна отложила вязанье в корзинку, отхлебнула кофе из походной термокружки с хитрой питьевой крышкой и взяла бутерброд. Ворона нервно переступила с ноги на ногу. Клавдия Тимофеевна обернулась, вздохнула и откусила от бутерброда. Ворона постучала клювом по перилам. Клавдия Тимофеевна не спеша доела бутерброд и хлебнула кофе. «Это создание определённо считаем меня посланником Бога», — пробормотала она и повернулась к вороне, — «Буду оригинальной и потребую заполнить извещение».
   Ворона слетела на лавку, спрыгнула на пол беседки, прошествовала к широкому проёму входа и принялась кланяться во все стороны так убедительно, что Клавдия Тимофеевна три раза хлопнула в ладоши. Затем эта добрая женщина сняла с оставшегося бутерброда ломтик огурца с веточкой укропа и протянула вороне кусочек сыра. Кралиса подошла поближе, вытянула шею и деликатно взяла сыр из пальцев Клавдии Тимофеевны.
   Ни на какую ель ворона не полетела, хотя ели были неподалёку в городском парке, а прижала сыр лапой к полу и неспешно склевала. Клавдия Тимофеевна вытерла руки салфеткой, съела хлеб с огурцом и укропом, еще раз вытерла руки, вынула из корзины вязанье и принялась за дело.
   Некоторое время ничего не происходило. Тучи плыли на край неба и моря. Солнце ненадолго выкатилось из-под туч и окрасило горизонт и нижнюю кромку туч в красные: розовые и даже оранжевые цвета Пахло ужином. Магазинчик на другой стороне улицы закончил работу и закрылся на ночь. В парке закрыли аттракционы. Сумерки собирались под деревьями, у заборов и за углами домов.
   Клавдия Тимофеевна собрала вязанье в корзинку и поднялся на ноги, собираясь заняться развешенным на верёвках бельём. В этот момент….
   Ах! В этот момент зажглись фонари на улице, во дворе над подъездом и у ворот, грянули струны гитары и занавес раздвинулся! Занавесом послужили бордовые шторы с бахромой. В проёме «занавеса» с гитарой в руках стоял Архивариус. Он поклонился публике, которую составляли Клавдия Тимофеевна и ворона Кралиса, сидящая на скате крыши беседки. Занавес закрылся, Архивариус отошел к левому краю занавеса, заиграл что-то быстрое и тревожащее и провозгласил: «Тумблер, грамблер, бумц!». Занавес раздвинулся и вышел Серёжка, но не на ногах, а на руках. Он подрыгаю ногами в такт музыке, встал на ноги и тоже поклонился. Клавдия Тимофеевна похлопала в ладоши, ворона каркнула, Архивариус хмыкнул.
   В раскрытое пространства занавеса вошла Тая с рюкзачком и ластами, одетая в пестрое летнее платье с карманами, огляделась, сказала «Здравствуйте» Клавдии Тимофеевне. Следом вошли капитан и Лена. Капитан держал Лену под руку и выглядел довольным.
   — Уважаемая Клавдия Тимофеевна, позвольте спеть вам песню! — кланяясь сказал Архивариус. Архивариус был одет в белые полотняные штаны и матросскую робу. Волосы Архивариуса стягивала красная выгоревшая бандана. Из-за торчащей вперед острой бородки и усов, он был похож на ДонКихота, вырядившегося матросом пиратской шхуны.
   Клавдия Тимофеевна выпрямилась, строгим взглядом обвела всю компанию, покачала головой и вопросительно поглядела на Архивариуса. Серёжка подумал, что наверняка она всем сейчас выставит оценки по поведению и попросит дневник, невзирая на то, что сейчас каникулы. Клавдия Тимофеевна была директором Серёжкиной школы, и ему трудно было представить себе кого-нибудь более подходящего на роль директора школы, чем Клавдия Тимофеевна. Она тоже так считала, и в её вопросительном взгляде сверкнула молния.
   — Ах! Разумеется! Имею честь представить вам новых жителей нашей прекрасной улицы. Они поселились на «кольчуге» в самом низу. Таю вы могли видеть, меня и Серёжку вы знаете, а это Елена Владимировна и капитан первого ранга Вадим Дмитриевич. Он, вообще-то не в счёт, поскольку уходит в плавание. Мы займем на минутку вашу беседку. - с этими словами Архивариус сделал широкий жест в сторону беседки. Клавдия Тимофеевна задвинула ногой корзинку с вязанием под стол, села с краю у выхода, подперла рукой подбородок и приготовилась слушать. Как только все расселись, Архивариус сыграл вступление и запел:

   Люби, мечтай, твори и пой лишь под своей звездою.
   Оставь пути кривые, пути чужой звезды.
   Ты следуй по лучу дорогою прямою -
   иди, иди туда, где нужен только ты.

   На небе есть звезда, она всего милее.
   Она сияет всем, но лишь меня манит.
   И в самый ясный день мне от нее светлее,
   и в самый тёмный час она меня хранит.

   Когда в конце пути душа твоя стеснится,
   и ты посмотришь вспять и путь свой оглядишь,
   увидишь что другой твоим путем стремится
   и ты его звезда и ты ему горишь!

   На небе есть звезда, она всего милее.
   Она сияет всем, но лишь меня манит.
   И в самый ясный день мне от нее светлее,
   и в самый тёмный час она меня хранит.

   Прозвучал последний аккорд. Лена, капитан и Серёжка захлопали в ладоши:
   - Ещё, ещё!
   Клавдия Тимофеевна взяла корзинку с вязанием, поднялась на ноги, вышла из беседки, оглянулась, произнесла: «Благодарю, вас», - и направилась к дому.
   Какой чудесный романс! - восхитилась Лена.
   Ещё, ещё, - попросили в один голос Серёжка и капитан.
   Ладно, вот вам еще. На стихи Андрея Усачева такая песенка:

   В далёком краю,
   У речного обрыва
   Водилась когда-то
   Поющая рыба.

   Когда свою песнь начинала она,
   То солнце сияло как будто блесна,
   И волны стихали,
   И люди вздыхали,
   И в сердце у всех наступала весна.

   О, чудное чудо,
   О, дивное диво, —
   Как пела красиво
   Поющая рыба!..

   Была в её голосе
   Скрипка и флейта,
   И шелест листвы,
   И дыхание ветра.
   И слушали молча
   Её соловьи,
   Оставив ночные
   Рулады свои.

   Но как-то приплыл
   Старичок на рассвете...
   И рыбу поющую
   Выловил сетью.
   Вообще-то, он был
   Старичок неплохой,
   А просто от старости
   Малость глухой.

   Не слышал он голоса
   Скрипки и флейты,
   И шелеста ив,
   И дыхания ветра.
   — Наверное, окунь,
   А может, форель! —
   Решил он.
   И смолкла волшебная трель.

   И песнь оборвалась как будто струна,
   И солнце погасло словно блесна,
   И волны молчали
   В тоске и печали...
   И сразу настала вокруг тишина.

   О, чудное чудо,
   О, дивное диво, —
   Исчезла навеки
   Поющая рыба.

   И пенья не слышно в далёком краю.
   А я вам навряд ли ту песню спою.

   Тая положила голову на руки и всхлипнула. Серёжка уставился на неё с недоумением и растерянностью. Плечи Таи затряслись и она зарыдала в полный голос. В дальнем конце двора вздохнула и промокнула глаза кончиком простыни Клавдия Тимофеевна. Лена закрыла глаза и из-под ресниц её побежали слёзы. Серёжка сморщил лицо и фыркнул носом. Капитан посмотрел на Архивариуса с укоризной и тот виновато пожал плечами.
   Когда Архивариус увёз Таю на своей видавшей виды машине, Серёжка, капитан и Лена отправились обратно к морю. На «черемухе» Серёжка помахал рукой и побежал к дому.Лена посмотрела ему вслед, вздохнула, повернулась к капитану и ударила его ладошками по груди:
   — Это ты всё специально так устроил, чтобы мне было чем заняться, пока я буду тебя ждать!..
   Она уткнулась лбом ему в грудь. Капитан обнял Лену, улыбнулся, покачал головой и ответил:
   — Ну, прости, прости….

Глава шестая, в которой стрельба по котам отменяется.

   Шум стоял такой, что Клавдия Тимофеевна выглянула в окно. Разглядеть из окна третьего этажа через кроны садовых деревьев что, собственно, происходит не представлялось возможным. Слышались возгласы Архипыча, какое-то шипение и вой. Клавдия Тимофеевна поправила прическу у зеркала в прихожей, придала своему лицу строгое выражение и отправилась выяснять причину шума.
   Архип защищался метлой от кота.
   — Он прокусил мне тапок!
   Тапками Архипыч называл новомодные «кроксы», доставшиеся ему от прошлогодних отдыхающих.
   — Взбесился? — удивилась Клавдия Тимофеевна, опасливо сделала три шага назад и ступила на дорожку.
   Держа взъерошенного и шипящего кота на расстоянии вытянутой метлы, Архипыч тоже отступил на три шага.
   — Зверь! — с изумлением покачал головой дворник, отступил еще на несколько шагов и повторил:
   — Зверь.
   Никифор и вправду выглядел страшным чудовищем - выгнутая спина, сверкающие глаза, ощерившаяся пасть с острыми клыками! А стоящая дыбом шерсть делала его вдвое больше и опаснее! Клавдия Тимофеевна всплеснула руками:
   — Что же делать?
   Опыт укрощения взбесившихся школьников подсказывал, что надо позвонить в полицию. Но... прежде надо позвонить родителям.
   — Чей это кот?
   — Да кто его знает… не нашенский. Небось Серёжка ваш всех котов и собак тут знает.
   — Звони деду.
   Архипыч еще попятился, поравнялся с Клавдией Тимофеевной, достал черный кнопочный мобильник, набрал номер, приложил к уху.
   — Спиридон, это… Серёжка далеко? Да нет, все как водится… спроси его чей это кот тут… пятнистый такой, черно-белый…. Взбесился это…. На людей кидается. Тапок мне прокусил… Пристрелить, думаешь?.. Чем я тебе его пристрелю? Метлой?.. Ага… ну ладно. — Архипыч убрал телефон и сообщил:
   -- Без разницы это, чей - ничей… Щас Спиридон придет, пристрелит его.
   — Как пристрелит?!…. Может лучше в ветеринарную службу позвонить? А если он удерет сейчас? Он же может кого-нибудь покусать!
   Оба посмотрели на кота. Никифор опустил шерсть, закрыл пасть и лишь подёргивал хвостом, переводя взгляд круглых жёлтых глаз с метлы Архипыча на её владельца.
   — Он мне тапок прокусил.
   Архипыч, покачивая головой, постанывая, снял тапок, и, стоя на одной ноге, показал Клавдии Тимофеевне.
   — Вот. Теперь промокать будет. У… зверюга!..
   Дворник погрозил тапком коту, тот показал зубы. Архипыч покачнулся, уронил тапок, принялся шарить босой ногой по мелкому щебню дорожки. Клавдия Тимофеевна поджала губы, задрала подбородок и посмотрела на небо. Видимо на небе ответов не нашлось и она вернулась взглядом к коту.
   —Тут вам не пампасы, чтобы диких котов отстреливать. Придётся подумать как изловить и отвезти животное на ветеринарную станцию. Так. Нужны сети. Соображайте, Архипыч, где можно быстро найти сети или рыболовный сачок! Ну!
   Она тряхнула головой, понукая Архипыча к действию. Тот озадаченно хмыкнул, неловко поворачиваясь вокруг себя и безнадёжно осматривая окрестности на предмет искомого инструмента. Ни сетей ни сачков на видимом пространстве двора и сада не оказалось. Клавдия Тимофеевна нахмурилась.
   — Артель «напрасный труд» - вот мы с вами кто! -- она обвиняюще потрясла поднятым вверх указательным пальцем. Архипыч насупился и засопел носом. В этот момент прибежал Серёжка и сразу бросился к коту. Клавдия Тимофеевна и Архипыч не успели и глазом моргнуть, как он уже гладил кота, присев рядом на корточки.
   — Тут ворона под кустом…
   — Дохлая. - Архипыч кивнул, -- Я выкинуть хотел, а он на меня как кинется! Тапок вон прокусил, стервец этакий!
   — Серёжа, осторожнее, он может быть бешеный! -- волновалась Клавдия Тимофеевна.
   — Никифор-то? Да ну, какой он бешеный, он наш, с «черёмухи», я его знаю.
   — Отчего же он на дворника бросается? Отойди от него!
   Серёжка склонился над лежащей с распластанными крыльями вороной. Та открыла глаз, моргнула, но не пошевелилась.
   — Она живая!
   — А чего она там лежит? Может больная она этим… как его… вирусом... гриппом птичьим, — предположил Архипыч.
   Кот волновался, лез под Серёжкин локоть, подталкивал головой. Подошёл Серёжкин дед Спиридон с охотничьим карабином за спиной и Лена в белом платье с кружевным воротником. Спиридон встал поодаль, Лена подошла к Серёжка, оглядела кота и доложила:
   — Внешний осмотр не выявил признаков бешенства.
   Затем она склонилась над вороной, села рядом на траву и принялась осторожно, но уверенно ощупывать птицу. Кралиса, а это была она, несколько раз слабо дёрнулась.
   — Истощение, обезвоживание, ушиб, подбито крыло. Ничего опасного. Дайте воды и ложку.
   Когда Серёжка принёс полчашки воды и чайную ложку, Лена напоила ворону, вливая ложкой воду в угол приоткрытого клюва. Затем она встала, держа ворону на руках и сообщила:
   — Ну, всё. Пациент направляется в стационар.
   Спиридон хлопнул Архивыча по плечу и подмигнул Клавдии Тимофеевне:
   — Стрельба по котам отменяется. Тут вам не пампасы!
   Никифор - хвост трубой - бежал впереди и то и дело останавливался и оглядывался на Лену, прижимающую ворону к груди, и Сережку, неторопливо шедших за котом. Замыкал процессию дед Спиридон, похожий на охотника из Тургеневских рассказов. Он насвистывал что-то веселое и щурился на солнце.
   — А я думал, что вы актриса.
   — А я звериный доктор, ветеринар, что совсем не противоречит твоим представлениям и одно другому не мешает. Но это не настоящий вопрос. Ты же понимаешь, о чём это я?
   Серёжка помедлил и неуверенно кивнул головой.
   — А есть у тебя настоящий вопрос?
   Серёжка дёрнул плечом, забежал вперед, повернулся к Лене лицом, так что стал идти вперед спиной и спросил:
   — Помните песню про поющую рыбу? - Лена кивнула. - Вот если бы старик хорошо слышал, стал бы он ловить рыбу? Или может отпустил бы её?
   — Да…. Это настоящий вопрос.

 Глава седьмая, в которой много разговаривают.

  Беспорядочно наваленные валуны подпирали высокий берег справа от скалы.
Море штормило. Невдалеке подпрыгивал буёк, сообщавший, что тут на дне занимаются своими подводными делами дайверы. Буёк когда-то установила Тая.
Тут купались только местные, знавшие как спуститься к морю. Входа в море тут не было, и надо было прыгать с камня, что тоже не всем было интересно.
Серёжка сидел на верхнем камне, привалившись к скале плечом и завернувшись в полотенце. Рядом в тени скалы лежали его ласты, маска с трубкой, шорты, майка и шлёпанцы. Серёжка думал о том, что так странно и грустно оттого, что давно уже не пробегала через их двор удивительная девушка Тая. Что нет её сейчас в море. И что он уже не раз обшарил тут все дно в поисках такого, что могло бы огорчить или испугать хоть кого-нибудь.
  Огорчена и испугана была жаба Лючия. Тоннель, который был её домом разрушили, ручей взяли в трубу и все забетонировали и покрасили - и пол и стены и потолок. Сама жаба едва спаслась и сидела теперь в кустах у калитки "черёмуха". Жаба считала все происходящее следствием отсутствия Таи. Без неё вся жизнь стала меняться. Появилось ощущение надвигающейся пустоты внутри и снаружи, и предположение, что когда обе пустоты станут полными, то разделять их будет только её жабья кожа, ужаснуло Лючию. Брр. Лючия содрогнулась.
 Серёжка вздрогнул от неожиданности, когда на камень из моря выбрался человек в черном гидрокостюме. Человек снял черные ласты с открытой пяткой, черную маску, сдвинул назад черный капюшон и оказался Леной, то есть Еленой Владимировной. Лена поднялась на ноги, обутые в неопреновые боты, повернулась к морю, постояла так, глядя вдаль, затем подхватила ласты подмышку и не спеша стала подниматься по камням наверх.
   Наверху Лену ждали ворона и кот.
— Как могут люди так много уметь и так мало понимать?
— Или так много понимать и мочь так мало.
— Почему всегда или или?
— Потому же, почему не все кошки разумны и не все вороны достигают разума.
— Но человеческий разум иной.
— Полагают, что если бы его не было, нам вообще не нужно было бы быть воронами или котами.
— Получается, что чтобы кошке войти в особые области разума, ей нужно жить вместе с человеком. А вороне?
— Вряд ли вместе. Но можно просто рядом. А впрочем - кто знает?..
  Лена жила на втором этаже в квартире с верандой. Нижние жильцы заперли все свои свои двери, заколотили окна и уехали, а весь верхний этаж занимала Лена, так что квартира была преогромная. Лена могла бы сдавать пустующие комнаты отдыхающим уже в этот летний сезон, но не хотела суеты. Ей нравилось привыкать к новому месту жизни постепенно, медленно вникая в особенности, нюансы и детали. Сейчас, пока Лена поливала пресной водой гидрокостюм, Серёжка стоял в дверях веранды и смотрел на ворону, сидящую на спинке стула и кота, лежащего на сиденье. Лена сказала, что пить чай они будут на воздухе и указала направление, следуя которому, Серёжка выйдет на веранду. Он вышел и дивная картина со стулом остановила его на пороге. «Какой у вороны здоровенный клюв» - подумал Серёжка, - «если она долбанет клювом кота, то ему не поздоровится». Кот повернул к Серёжке голову, моргнул и дернул свисающим вдоль ножки стула хвостом. Ворона втянула голову в плечи, нахохлилась и закрыла глаза белёсыми веками. Серёжка застыдился свой дурацкой мысли и шмыгнул носом. Ему сделалось скучно и захотелось уйти. «Что за интерес? Я же только из вежливости вроде… или нет? Или нет… И вот еще что интересно - если ворона выздоровела, то почему не улетает? А кот, выходит, дружит что ли с вороной? Вон он как за неё с дворником дрался. Чудно как-то это всё… Кот и ворона. Ладно. Мне нравится, что они тут. И  чаю хочется». Серёжка почувствовал что проголодался и огляделся. Веранда под дощатым навесом от дождя и солнца была величиной с небольшую комнату. Справа от двери тахта, стол и три табуретки. Слева стул с котом и вороной. Еще левее между столбиков над перилами было натянуто пять веревок с разноцветными прищепками. «Си, си, си, соль, ми, до» - прочитал Серёжка. А справа верёвки свисали с крыши и за них цеплялись вьющиеся растения с широкими листьями. Справа и слева от двери висели на стене застекленные книжные полки.
— Мы будем пить горячий шоколад. Вернее не пить, а есть ложкой и запивать водой. Это добавит сил и радости. — Лена поставила круглый поднос с чашками, стаканами, графином и корзинкой с чем-то вкусным на стол, — Приступай.
— А что вы там искали на дне?
— А там что-то можно искать?
Серёжка вздохнул:
— Не знаю. Тая же что-то такое там нашла. Что-то такое, отчего больше не  приходит.
  Жаба тоже думала о Тае. О том, что между прежней жизнью, где была Тая и нынешней, где Таи нет, ощущается какая-то пустота. И если эта пустота раздвинет прежнюю и нынешнюю жизни еще дальше, то настанет время, когда жабе с девушкой будет невозможно встретиться вновь.
    Воздух течет из оттуда туда, и минуя сюда. Это ветер.
    Свет остывает на ветках, сжимаясь корой. Это вечер.
    Свет замедляется и тяжелеет и это уже темнота.
    Воздух сгущается и тяжелеет и это вода.
    Воздух и свет.
    Темнота и вода.
    Да.

Шоколад оказался таким вкусным, что когда Серёжка выскреб ложкой все, что можно было сделать ложкой, ему захотелось вытереть шоколадные разводы пальцем и облизать его. Он, конечно, не стал этого делать, а разочарованно вздохнул и отставил чашку.
— У всех тут, кроме нас с тобой, такие непривычные странные имена. Клавдия Тимофеевна, Спиридон, Розалия, Архипыч… Не кажется ли тебе, что всех этих людей собрали и поселили здесь специально для какой-то цели? Мне иногда кажется.
Серёжка не нашелся, что ответить, задумался, отведя взгляд. В поле его зрения попали кот и ворона.
— Кота Никифор зовут.
— Вот-вот. Даже у кота имя не Васька какой-нибудь, а Никифор.
— У моего друга кота Баксом зовут. Но он породистый.
— Бакс - это сейчас модная кличка для котов и псов. Вот я изучала животных. Разных. Лошадей, коров, свиней, собак, кошек, кур, гусей, голубей и змей даже. Кажется наука все о них знает. Но понимаем ли мы их? Так, как они сами себя понимают?
— Ну, какие-то общие алгоритмы у всего живого же есть? Клетки там, ткани разные. Они ведь и у животных и растений одни и те же вроде?
— Я про другое…
— Почему ворона и кот дружат?
— Да. Почему? А с другой стороны — почему бы им и не дружить, что их должно разделять?
— Пишут, что вороны очень умные.
— А коты и кошки - волшебные. Ты книжки читаешь?
— Иногда.
— Я тебе прочту сейчас!
Лена встала из-за стола, подошла к полке, сняла книжку в твёрдом переплёте, полистала, нашла нужное место, села на табурет и посмотрела на Никифора. Кот выглядел спящим. Но кто их знает, этих котов…. Лена уперла палец в нужную строчку и начала читать. Она читала хорошо,. Голос лился легко, спокойно, и через короткое время Серёжка уже не слышал голоса, а видел то, о чем читала Лена. Совсем как кино.
— Кошки являются глазами Богов. Кошки могут ходить куда хотят. Никто не замечает кошку, тихо сидящую рядом, — ее лапы согнуты, хвост подтянут к туловищу, глаза полузакрыты, и люди думают, что она дремлет. Но это не так — кошка работает, она транслирует все происходящее. Наш мозг не в состоянии увидеть что-либо без участия глаз, мозг не в состоянии произнести что-либо без помощи голоса. С кошками же все обстоит иначе — они сообщают Садовникам Мира о том, что происходит вокруг, Со временем мы поймем это, со временем мы осознаем, что кошки спасли нас от многих роковых ошибок. Какая жалость, что мы относимся к ним так плохо!
Кошки теперь малого размера, не могут говорить человеческим языком и общаются только телепатически. Но много, много тысячелетий тому назад — до этой кальпы, кошки населяли всю Землю. Они были почти таких же размеров, как наши малорослые лошадки, разговаривали друг с другом, делали самые разные вещи передними лапами (которые называли руками) и даже разбивали роскошные сады и искусно за ними ухаживали (что было совсем не лишним, ибо, как правило, они тогда были вегетарианцами).
Кошки жили в светлых, бескрайних лесах, в больших деревьях. Деревья тогда отличались от нынешних — большинство из них имело огромные, подобные пещерам, пустоты. Их-то кошки и сделали своим жильем. Там, под защитой живых древесных духов, было и тепло, и безопасно. Кошки и тогдашние деревья составляли удивительно гармоничное сообщество, они чувствовали себя одной семьей. Но подобная «тишь да гладь» не всегда хороша — ведь вместе с неудовлетворенностью исчезает и побуждение к духовному росту. Расы, пребывающие в эйфории блаженства, в конце концов вырождаются
Так случилось и с нашими младшими братьями.
Они были слишком счастливы, слишком удовлетворены. Ничто не пробуждало в них никаких устремлений, ничто не гнало их к высотам духа. Кошки веками, мурлыча, нежились в сени раскидистых крон деревьев, предоставляя тревоги дня самим себе. Теперь их миссия — наблюдать за человечеством, сообщая Садовникам о духовном развитии или же вырождении людей.
Когда придет черед следующей смены кальпы существования, именно от этих созданий поступит большинство сведений. Ведь они везде ходят, все видят, слышат и запоминают. Поскольку они не умеют лгать, то в точности передадут все так, как оно происходило. 
Серёжка не заметил как закрыл глаза. А когда Лена закончила читать, удивился, что слушает с закрытыми глазами. Оба они посмотрели на кота. Кот продолжал выглядеть спящим, однако повернутое в сторону Лены ухо вздрагивало и ритмично подёргивался хвост.
— Интересно, что он…. - Серёжка замялся, не найдя верного слова.
— Думает? Понимает?
— Ага… наверное. А можно я книгу возьму, деду показать? Он такое любит.
— Лобсанг Рампа. Английский чудак, считавший себя тибетским ламой. Это просто книга. Это не свод законов и не справочник ответов.
— Ясное дело. - Серёжка скривился. - Погуглю тут кое-что. Спасибо. Я пойду. А помните про настоящий вопрос?
Лена медленно кивнула.
-- Да.
-- Про старика и поющую рыбу? Интересно, а на настоящие вопросы бывают ответы?
— Да, это тоже настоящий вопрос…

Глава восьмая, в которой проливается кровь, но все остаются при своём

Радиола Ивановна ревновала. Разве она не ухаживала за ним всю его жизнь? Не она ли отдавала ему лучшие кусочки? Разве жалела она когда-нибудь молока или сметаны? И вот!.. Речь шла, конечно, о коте Никифоре. «Чего господь не дал в аптеке не купишь» - посетовала Радиола Ивановна имея в виду Никифорову совесть. Нельзя сказать, что она уж так часто обращала внимание на кота, если только он сам не напоминал о себе громким мяуканьем и не тёрся об ноги, задрав хвост, выпрашивая вкусненького. Её не интересовало где он пропадал ночами, если днем валялся в кресле на веранде. Цел, здоров - и ладно. Но теперь, когда оказалось что он днями и ночами околачивается в доме этой выскочки Лены и даже поесть не приходит, Радиола Ивановна чувствовала себя преданной, покинутой и одинокой. Подумаешь, какой-то кот! Но оказалось, что ближе и роднее у неё сейчас никого нет. Радиола Ивановна подперла руками подбородок и пригорюнилась.

Серёжка увидел жабу в последний момент и, чтобы не наступить на нее, дёрнулся в сторону, не удержался на ногах и упал, ударившись коленом о кирпичный бордюр дорожки. Шипя от боли, Серёжка оглядел закровившую ссадину, поискал за бордюром лист подорожника, пожевал его, пришлёпнул к коленке и поднялся, опираясь на одну ногу. Серёжкины досада и раздражение вылились в то, что он крепко сжал губы и кулак, сдвинул брови и погрозил жабе кулаком. Та выпучила глаза, сглотнула и прыгнула к Серёжке. Серёжка отступил с дорожки и задел ногой перевернутое ведро. Ведро глухо звякнуло. В этот момент кто-то толкнул Серёжку в бок и  здоровенный ротвейлер щелкнул пастью над жабой. Реакция Серёжки была мгновенной — он в две секунды схватил ведро и накрыл перевёрнутым ведром жабу. Ротвейлер ткнулся носом, толкнул ведро, попытался сдвинуть лапой, но Серёжка сел на ведро сверху и принял оборонительную позу.
— Фу! Оскар, ко мне! - раздался звонкий девчоночий голос, - Что там у тебя в ведре?
— Жаба.
— Ффуу… гадость какая…. Оскар, это гадость!
Оскар дёрнул ухом, но не обернулся к хозяйке, а уселся рядом с Серёжкой, свесил голову к ведру и шумно понюхал.
— Не бойся, он без команды не кусается.
Серёжка презрительно поморщился, но промолчал. Что с такими заносчивыми девчонками разговаривать!
Пёс поднялся на задние лапы, припал на передние, гавкнул басом несколько раз и принялся подкапываться передними лапами под ведро, обходя его кругом. Полетели в стороны трава и комья земли. Сережка злился на девчонку и её дурацкого пса. Девчонка хохотала, задрав голову и закрыв глаза. На вид девчонке было, как и Серёжке, лет двенадцать. Одета она была в драные джинсовые шорты с кружевами, футболку с принтом «газетный лист», бейсболку и высокие кеды. Следом произошло сразу несколько событий так быстро, что никто не успел даже охнуть. Откуда ни возьмись из сада появился Никифор, а на дорожке Радиола Ивановна. Добрая женщина вышла посмотреть что за шум. Пёс тут же кинулся к коту, кот вцепился когтями ему в морду, затем отпрыгнул, зашипел и кинулся в сторону, прямо в руки Радиолы Ивановны. Пёс заорал, замотал башкой, разбрызгивая кровь, испуганно завопила девчонка. Радиола Ивановна прижала кота к груди и отступила назад. Девчонка закрыла лицо руками. Для Серёжки время как будто остановилось. Он обвёл взглядом застывшие фигуры пса, девчонки, Радиолы Ивановны с котом, вернулся взглядом к псу и поднялся на ноги. Крепко держа морду собаки в пуках, он осмотрел глубокие царапины. Пёс открыл заплаканные глаза и заскулил. Серёжка присел рядом на корточки, похлопал пса по загривку и мотнул головой в сторону девчонки:
— Глаза целые. Не реви. Надо раны чем-то смазать, лучше перекисью.
— Ой, у меня есть! - воскликнула Радиола Ивановна.
Она вернулась без кота, с бутылочкой и ватными дисками. Пока её не было, Серёжка почесал пса за ушами, тот по-щенячьи ткнулся ему подмышку мордой, вытирая кровь о Серёжкину клетчатую рубашку с короткими рукавами.
— Держи за голову, - велел Серёжка девчонке и обработал морду Оскару. Оглянувшись в поисках места, куда бы выкинуть диски и не найдя ничего подходящего, сунул диски в карман шорт.
— Ну всё.
— Спасибо.
— Да ладно, чего там… кот у нас боевой, смотрите в следующий раз.
— Такую зверюгу на поводке водить надо, - сурово подытожила Радиола Ивановна,  взяла бутылочку и ушла, шаркая обутыми в тапки ногами. 

Жаба Лючия сидела в гулкой темноте и думала, что если ей придется пробыть здесь достаточно времени, то темнота вытеснит пустоту и тогда начнется совсем другая жизнь, не её, жабья, а какой-нибудь луковицы, пускающей стрелы корней в разные стороны.
Стрелы жизни - жадные рты, бегущие прочь
целый день и целую ночь.
День и ночь.
Смысл всего знает тот, кто выпустил их прочь
Разбегаться и день, и ночь.
День и ночь.

Кот Никифор потёрся об ноги Радиолы Ивановны с таким нажимом, что женщина покачнулась и ухватилась за спинку кресла.
— Негодник ты, архаровец этакий, - попеняла она коту и направилась к холодильнику за сметаной. Никифор, задрав хвост, крутился вокруг и путался у неё под ногами.

Присмиревшая девчонка прицепила поводок к ошейнику пса и протянула грязную ладошку:
— Нинель.
Серёжка подержал ладошку в руке, встряхнул её и ответил:
— Серёга.
Оскар смешно дергал обрубком хвоста и вилял задом. Девчонка потянула его за собой и они ушли, а Серёжка перевернул ведро, оглядел жабу, бросил пучок травы в ведро, посадил туда жабу и тоже ушел вместе с жабой в ведре.
И мы пойдём. А куда - будет ясно в следующей главе.

Глава девятая, в которой поцелуи достаются не всем

Спиридон копал яму в саду Лены.
— И как ты тут одна в таком громадном доме живёшь? Не страшно?
— А я не одна, со мной ворона живёт, Никифор навещает и внук ваш - Серёжка.
— Ага. Только из похода вернулся, сразу жабу тебе принёс, видать, чтоб не сильно скучно было. Ну, правильно. Без жабы трудно жить-то. Без жабы-то ну никак.
— Её Лючия зовут.
— Это она тебе сама сказала? - Спиридон округлил глаза, зажмурился, засмеялся, бросил лопату и дважды хлопнул ладонями по коленям. Лена тоже засмеялась. Смех её был похож на перезвон колокольчиков. Спиридон заслушался с открытым ртом, потом снова хлопнул по коленям. — В сказке, что ли живёшь?
—  Жизнь, она как эхо. Всегда возвращает всё, что ты ей посылаешь.
   Неухоженный запущенный сад зарос бурьяном. Стебли травы были усеяны маленькими белыми ракушками. На листьях лопуха сидели толстые улитки и шевелили рожками. Вечером на стены дома под свет фонарей выбегали толстенькие жёлтые ящерицы и пели птичьими голосами. Утром птицы чирикали сами, но поодаль, видимо опасались вороны, поселившейся на веранде.  Кроны яблонь, вишен, слив смыкались, давая влажную тень. Оставшееся пространство занимали всякие плодовые и не плодовые кусты и травы. Цвели одичавшие розы, разные ромашки и даже лилии. Плющ обвивал старые стволы, опутывал столбики крыльца, цеплялся за стены и доползал до веранды, где для него были натянуты верёвки. Там плющ развесил лиловые и розовые раструбы цветочков, приветствуя мир и его обитателей.
— Ну, чисто джунгли! - оценил садовые кущи Спиридон.
    Когда неглубокая, но обширная яма была выкопана, Архипыч привёз тачку с цементом в жестяной ванне. Втроём обмазали яму первым слоем и пошли пить чай под яблоню. Поставили к лавке табурет, на который Лена водрузила поднос с чайником, вазой с печеньем и чашками. Кралиса тут же уселась на ветку следить за порядком. Пришёл Архивариус с полным ведром песка и мелкой гальки в одной руке и гитарой в другой.
— У меня пару лет назад жила жаба в лаборатории. Нет-нет, не для опытов, не смотрите так строго, Елена Владимировна!
— А это она и есть. Та самая жаба. - Лена почесала мизинцем испачканную цементом щеку.
— Её…. Как её…. Забыл, как зовут! - Спиридон затрясся от смеха, расплескал чай и уронил печенье в траву. Ворона тут же слетела прибрать нежданное угощение.
   Жаба между тем была в руках двух соседских мальчишек, сидевших в зарослях высокой травы у дальнего края сада.
— А если она превратится в принцессу, мне что, жениться на ней, что-ли, надо будет?
— Не в принцессу, а в царевну. Может, и не превратится. Может, надо царевичем быть, чтобы лягушек в принцесс превращать. Целуй давай. Или давай я первый поцелую. Да держи ты её, а то прыгнет в траву, и опыт сорвётся. Ищи её потом!
— Она ногами толкается!
Мальчишки крепко зажали жабу в четыре руки и по очереди, зажмурившись, коснулись головы жабы вытянутыми в трубочку губами. Раскрыв пальцы, мальчишки пристально оглядели сидевшую на ладошках жабу. Жаба сглотнула, моргнула и прыгнула мальчишкам за спину, пролетев в прыжке между их головами. Мальчишки синхронно повернулись за ней, едва не столкнувшись лбами. В тот же миг из-за куста, куда прыгнула жаба, появилась белобрысая девчонка в джинсовых шортах. Она с царственным видом скользнула взглядом по мальчишкам и устремила взор вдаль и немного ввысь. Дав мальчишкам вволю собой налюбоваться, девчонка свистнула. Тут же некая сила повалила мальчишек наземь, носом к земле. Гавкнула собака, каркнула ворона, и всё стихло. Когда мальчишки подняли головы над травой, девчонки и след простыл. А невдалеке послышался звон струн гитарных.

С июня по июнь зовётся «лето»,
а с января, конечно, год.
Тогда и делается смета
на это лето наперёд.

Февраль глядит сквозь стёкла-льдинки
на мятый мартовский билет
с подснежниками в серединке
и надписью внизу: «привет».

Апрельствуя, вернутся птицы.
Вернутся и запустят дни
мелькать вокруг одной ступицы
как спицы, искры и огни.

У майских смыслов столько веса
и судьбоносности, и крыл…
Июнь - черешневая месса,
начало лета, мер и сил.

Июльский плен в кустах малины.
Нежнейший августовский вечер.
Полёт сентябрьской паутины.
Октябрьский листопадный ветер.

Ноябрьский лёд хрустит и тает,
кружится снег у фонарей.
Декабрь пьянит, спешит, мелькает
несётся круговертью дней.

С июня по июнь зовётся «лето»,
а с января, — конечно, год.
Тогда и делается смета
на это лето наперед.

Когда пруд был готов, солнце клонилось к закату. Налетели стрекозы. Стоя возле пруда, Лена вытерла руки об испачканный цементом полотняный комбинезон, поправила на голове широкополую шляпу с бахромой и похлопала в ладоши, затем прислушалась, приложив палец к губам.
— Ты её позови, она и прискачет! - веселился Спиридон.
Лена хмыкнула, ещё раз похлопала в ладоши. Архивариус присоединился.
— А-а-а-плодисменты! Выступа-а-а-а-ет…. Жаба….
— Молодая жаба Лючия! - подхватила Лена, - Жабы двадцать пять лет живут и даже больше, а ей ещё и десяти нету.
Тут к аплодисментам присоединились и Архипыч со Спиридоном, и старания их увенчались успехом, ибо трава раздвинулась, и, неловко переваливаясь на лапах, на сцену, то есть на край пруда, выступила молодая жаба Лючия. Спиридон выпучил глаза и захохотал так громко, что жаба вздрогнула и плюхнулась в воду. Архивариус повернулся к Лене и, продолжая энергично хлопать в ладоши, опустился на одно колено. Лена порозовела и величественно склонила голову. Архипыч покачал головой, выбрался на дорожку, ухватился за тачку:
— Ну, бывайте!
— Спасибо, Архипыч, огромное! Благодарю от души! Завтра забегу к вам!
Спиридон потряс руку Лене, затем Архивариусу и ушёл смотреть сериал про подводный спецназ. Архивариус подошёл к Лене близко, взял её руки, положил себе на грудь и приблизил своё лицо к её лицу. Лена вздохнула и отвернулась. Архивариус опять опустился на одно колено и прижался губами к руке Лены.
— Не надо, Никита, - еще раз вздохнула Лена, и запела вполголоса:

Мой милый друг, не нужно слов, они лишь сердце зря тревожат.
Мы не изменим наших чувств, передоверив их словам.
Я знаю всё, что вы сказать хотите мне, и вам ведь тоже
наверняка известно всё, что я отвечу вам. *

Лена забрала свою руку, погладила ею коленопреклонённого Архивариуса по голове и ушла, не оглядываясь. Архивариус сел на перевёрнутое ведро и печально посмотрел на жабу Лючию, сидевшую на краю своего маленького пруда. Жаба тоже воззрилась на него своими глазищами с вертикальным зрачком и сглотнула, как показалось Архивариусу, весьма и весьма сочувственно.
Пусть они любуются друг другом, а мы пойдем…
Нет.
Это пока секрет, куда мы пойдём!

* Ария Марии Васильевны, мюзикл Норд-Ост.