Зло и спасение 9

СУЩНОСТЬ   КЕНОЗИСА
(Христова Жертва)

Вочеловеченье Бога в Сыне ради искупления и Спасения людей называется кенозисом. Кенозис (кеносис)60 – это жертвенное снисхождение, рассматриваемое как самоумаление или самоуничижение Бога во искупление грехов мира. Вольное Боговоплощение и Богоявление в падшем мире есть, вне всякого сомнения, центральное со-бытие человеческой истории, протягивание всевышней Божественной руки утопающим, непопускание Творцом погибели возлюбленной твари.
Метаисторический акт нисхождения Бога в мир для нас несомненен, но мы не можем считать его самоумалением или, тем более, самоуничижением Бога. Идея самоуничижения Бога в жертвенном нисхождении идёт от древнего представления о Боге, как о верховной власти по типу власти мирской, для которой всякое явление не в силе, всякая жертвенность есть уничижение. Но Бог не есть власть, Бог есть Любовь. Любовь не знает самоуничижения в жертвенности. Жертва – показатель не слабости а силы, она не уничижает, а возвышает. Сила Любви выражается в готовности к жертве, в способности любящего жертвовать собой ради любимого. Самопожертвование Бога ради человека – не только не самоуничижение, но, наоборот, одно из глубочайших раскрытий Всемогущества Божия, Его запредельной высоты, Его безграничного совершенства. 
Это размышление ведёт нас дальше и с неизбежностью приводит к вопросу о самой сути Христовой Жертвы, Жертвы Бога. Кому принесена эта Жертва и всё-таки кем принесена? Вторая часть впроса достатчно ясна. Жертва Христа не есть только Жертва Бога Сыном Своим, но жертва Бога Самим Собою, именно Само-пожертвование. Мы уже установили, что и Пресвятая Троица есть Бог единый, и каждое из Лиц Троицы несёт всю полноту Божества. Иисус Христос, единородный Сын Божий, есть и Второе Лицо Троицы, и целостный Бог. Неполноценно само утверждение: Бог отдал Сына своего в жертву. Бог отдал в жертву Самого Себя. Мистерия Само-Сыно-пожертвования рационально неусвояема, а постижима лишь через уже приводившийся нами символ Св. Афанасия (см. стр. 64) и слова св. Иоанна Дамаскина: «в святой Троице Ипостаси... одна в другой». Эмоционально это до некоторой степени уяснимо для человека, ибо и ему ведомо душевно-духовное единство с близким, с сыном, поэтому отдание в жертву сына всегда есть для человека и частичное принесение в жертву самого себя. В Боге же, Который есть абсолютный Дух, единение Отца с Сыном абсолютно, то есть отдание в жертву Сына есть тем самым и абсолютное Само-пожертвование всей Троицы, а значит, Отца и Духа. Когда говорят, что Бог отдал Своего Сына в жертву за грехи человеческие, это вносит некое отчуждение между Богом-Отцом и Богом-Сыном. Так может сложиться (и складывается) неправильное впечатление, что Всевышний требовал жертвы Себе. Но Христова Жертва не есть жертва Богу, ибо она есть Жертва Самого Бога, милость к слабой и помрачённой грехом твари, которую Творец желает вразумить и просветлить соприсутствием. Ещё у пророка Осии в Ветхом завете встречаем мы поразительное Слово Бога: «... суд Мой как восходящий Свет. Ибо Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений» /Ос. 6, 5-6/. «Оправдание милостью – высшая форма божественной справедливости»60а. Сколько бы ни приписывали люди Богу казней и расправ, пусть даже по-человечески и справедливых, в действительности всё это лишь самоказни и саморасправы над собою мира, во зле лежащего. Есть у Бердяева в книге «О назначении человека» замечательная мысль о том, что Бог – «источник всех ценностей, с точки зрения которых происходит суд». Воистину так! И ценности эти – Любовь, милость, веденье. Суд Божий есть почти непостижимый для человека суд милости. Суд Бога есть Свет, просветление. Жертва Бога есть великая милость Любви, движение ЭРОСА, и от человека Бог ждёт не законного минимума обрядовых послушаний (всесожжений), а духовно-эротической воли, свободной Любви. Он ждёт понимания, Боговеденья, которое даётся верой, мудростью сердца.
Наша Любовь к Богу открывает нам, что Бог есть Любовь. Само-пожертвование Бога есть акт Любви Творца к твари. И суть этой Жертвы не только в том, что пролилась Христова кровь. Крестная мука выражает лишь кульминацию Божественного Само-пожертвования. Но жертвенное нисхождение Бога, как милость Любви, выражено прежде всего в самом Его Вочеловеченьи. Бог-Любовь желает быть рядом со страдающей тварью и ради этого вочеловечивается. Соприсутствие Бога человеку и есть Божий Суд, «восходящий Свет», просветление и рассеивание тьмы, подание надежды на Спасение. Однако быть рядом со страдающей тварью означает принять страдания. «Кто соединяется с падшим миром, неизбежно становится причастным его страданию»61. Любовь разделяет страдания с любимым и за любимого, потому что целостно приемлет судьбу того, кого любит. Любовь несёт в себе потенцию универсального со-чувствия и стремление к усовершенствующему преображению. В основе этого лежит абсолютность Божественного ЭРОСА. Любящий, то есть вдохновляемый Эросом, всегда стремится к усовершенствующему преображению. Либо это стремление самому преобразиться и преобразить любимого в новом совершенстве соединенного двуединством бытия, либо это стремление помочь страждущему и прекратить своё собственное лицезрение страдания, то есть тоже внести усовершенствующее преображение в бытие. Привычное в истории мысли разделение Любви на любовь эротическую (эрос) и любовь агапическую (агапэ) поверхностно, рассудочно-схематично, оно не видит всей глубины Любви, и не выражает абсолютности Эроса, не понимает, что дух Эроса есть универсально потентная преображающая творческая воля.
Мир пал и в него вошло страдание. Для Святого Духа Любви Божией это означает со-чувствие миру в его болезни, в поразившем его недуге страдания. Пока страдает Творение, вместе с ним и за него страдает Творец. И всякий человек неизбежно испытывает со-страдание, ибо оно органично Эросу. Потенция со-страдания как часть всеотзывчивости, универсального со-чувствия, содержится в «дыхании жизни», данном человеку Богом от Своего Святого Духа. Человеческий Эрос, Эрос тварный, относителен. Относительна и способность человека к со-чувствию и соответственно к со-страданию. Масштабами со-страдательности познаётся масштаб человеческой личности. Бердяев говорит, что сострадание есть абсолютная заповедь, и это воистину так, ибо в богоотпадении вся тварь страдает, а потому всеотзывчивость Эроса, универсальная чувствительность и воля Любви к усовершенствующему преображению чаще всего раскрывается в этом мире как со-чувствие страданию  = со-страдание.
Божия Любовь абсолютно отзывчива, она в абсолютной степени переживает стардание падшей твари. Бог есть абсолютное со-страдание, а также абсолютная Воля к усовершенствующему преображению твари и падшего по её вине Творения. Земная судьба Иисуса Христа есть неизбежное для Любви и свободно принятое Богом во имя Любви (как со-страдания и воли к усовершенствующему преображению) последствие Вочеловеченья в падшем мире. Очень точно схвачено это в статье Якова Кротова «О Жертве Христовой»: «Подвиг Иисуса прежде всего в Воплощении, в явлении миру, в том, что Он вместился в мир. (подчеркнуто авт.) Можно было бы сравнить это с подвигом русалочки, которая явилась к людям и жила с ними, испытывая постоянную боль, но вернее представить себе принца, который из любви к русалочке опустился на дно. Ходить по стеклу больно, но ходить и постоянно задыхаться -- это уже не боль. То, что для нас праздник Богоявления, для Бога – Абсолюта, Непостижимого, Невместимого – уже есть смерть, постоянное несуществование»62. Конечно, аналогии со сказочными персонажами здесь недостаточны и условны, как недостаточно и условно всё человеческое для выражения божественного. Но насколько человеку дано образно улавливать божественное, аналогии эти верны. Действительно, величие Само-пожертвования безначального и безграничного Бога прежде всего и главным образом в том, что Он воплощается в «начальном» и граничном Творении. По Воле Своей Абсолют вмещает Себя в относительное. К тому же Бог вмещает Себя в Творение падшее, уже подпавшее участи проклятия, пораженное тленностью, несущее семя зла, предельной формой которого является смерть. Ради Любви к твари Творец приемлет её смертную, полную страданий участь, и для чистоты и высоты Божества бывание в такой участи есть неслыханное, истинно сверхчеловеческое страдание.
«И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как единородного от Отца» /Иоан. 1, 14/.
Бог был с нами в нашей тьме и страдал с нами в падшести нашей. Более того, Бог умер человеческой смертью, умер в образе человеческом и в образе человеческом воскрес, то есть дал миру пример и одновременно залог предельного усовершенствующего преображения. Значит мы настолько д;роги Богу, что имеем надежду быть с Ним в Его Свете, в Его совершенстве, в вечности Его Неизреченной Любви. Вот в чём великий метаисторический смысл кенозиса, его духовная сущность как Само-пожетрвтования Творца, как великой милости со-страдающего Бога, вочеловечившегося в Сыне.
Ещё один аспект кенозиса чрезвычайно важен для религиозного сознания, для Боговеденья, которого ожидает Господь от людей. Само-пожертвование Бога во Христе не есть акт единовременный. Христова Жертва не была принесена единожды, она приносится постоянно и будет приноситься до конца времён мира сего. Богочеловек Иисус был распят и воскрес. Воскресенье Его открыло людям врата Спасения, но духовно распятие Христа продолжается. Христос-ЛОГОС распинается каждым грехом человеческим. Это означает, что Целостный Бог («Отец, Слово и Святой Дух; и Сии три суть едино» /1 Иоанн. 5, 7/), соприсутствует, страдает и умирает не только в каждом человеческом страдании, не только в каждом праведнике, которого гонит, терзает и казнит мир, лежащий во зле, но и в каждом грешнике, попирающем человечность, ругающемся над Духом Любви, над Богом в себе. Есть страшный вопрос, который в отчаянии и гневе нередко задают неверующие, когда заходит речь о Боге: «Как мог твой Бог допустить Освенцим? Где он был, твой Всемогущий и Всеблагой Бог, когда людей вели в газовые камеры?». В этом вопросе звучит мука не только о жертвах Освенцима, но о каждой безвинной жертве вплоть до последней детской слезинки, которую не в силах был пережить Иван Карамазов. И на всё это есть один единственно возможный ответ, ответ истинной веры: «Мой Бог был среди тех, кто в смертной тоске, страхе и ужасе ждал своего часа перед дверями газовых камер. Он был среди тех, кто вёл за руку и нёс на руках своих детей, закрывая им глаза и успокаивая до последней секунды. Он был с ними, Он страдал и умирал в каждом из них. Каждая слезинка, каждое стенание мира сего есть слеза и кровь распятого Христа, есть терние в сердце Бога. Но Бог был также и в душах палачей, Он умирал в их потерявших человеческое сознание и умирающих душах, в их погибающей совести, ибо распятый Бог – это не только невинное страдание распинаемого, но и гибнущая совесть распинающего».
Жертва Христова дана нам, грешным и «праведным», в качестве абсолютной и абсолютно спасительной Ценности на все времена. Кенозис Бога есть Дух ЭРОСА, Дух Любви Творца, устремившийся на спасение возлюбленной твари. Кенозис Бога есть совесть человека и совесть мира. Совесть же всегда взывает к Любви, напоминает человеку, что он есть человек не потому, что способен ненавидеть и мстить, доминировать и угнетать, а потому и только потому, что способен любить и спасать. Вольным снисхождением и страданием Всевышнего Спасение ищет совершиться в каждой человеческой душе, возжечь в ней Любовь. Метаисторически Христова Жертва совершилась на Голгофе, но духовно-душевно кенозис Бога длится в каждом дне падшего мира. Он исполнится до конца лишь тогда, когда истечёт время мира сего, когда искуплен будет последний человеческий грех. Пророческий смысл бердяевской мысли: «Всё в мире должно быть имманентно вознесено на крест»63 – раскрывается в том, что в духовном плане Сын Божий ещё не снят с креста. Трансцендентно Христос уже искупил мир, но имманентно распятие Бога продолжается. Живая совесть человека и живая совесть мира есть и до конца времён останется совестью страдающей, крестной. Совесть, сошедшая с креста или не желающая взойти на крест, на котором распят Бог, есть уже бессовестность.
Очень важно понять, что кенозис – это свободная Воля Бога, а вовсе не необходимость в раскрытии Божественной Ипостаси Сына. О необходимости Вочеловеченья Бога в Сыне можно говорить только по отношению к падшему человеку. Это людям было жизненно необходимо, чтобы Бог раскрыл Себя через Сына, чтобы Он вочеловечился и, приняв страдание за грехи человеческие, тем вновь освятил человечекую природу, дал людям надежду на Спасение, ибо Спасение даруется только через Жертву самого Бога, целостно вочеловечившегося во втором Лице Пресвятой Троицы. Для человека Бог есть «дыхание жизни», сама человечность, то есть – не обходимая потребность во всех сущностных смыслах этого слова. Но для Бога человек, равно как и всё тварное, есть субъект Любви и свободных волеизъявлений, часть неукротимой Божественной Воли к Самораскрытию64.
Первоначальные судьбы Творения неисследимы, их застлала мгла грехопадения, но у нас есть вера в Благую Божественную вечность, которую мы понимаем, как неисчерпаемость возможностей Любви. Бог неисчерпаем в Самом Себе, и это значит, что способы Его Самораскрытия в Творении бесчисленны. Самораскрытие же для Бога-Троицы означает равнораскрытие во всех Ипостасях: Отца, Сына и Духа, ибо «...Сии три суть едино». Нет никаких оснований ни думать, ни, тем более, утверждать, что Богу не хватило бы возможностей Самораскрытия-равнораскрытия, если бы не совершился грех человеческий. Бог вечен, а вечность не знает исчерпания. Утверждать необходимость грехопадения человека для полноты Самораскрытия Бога, – значит гипостазировать грехопадение и в конечном счёте кондиционировать саму Божественную Жизнь. Восхвалять вину человеческую, как то делает в порыве искреннего благочестия бл.Августин, – значит приветствовать грех и вошедшее с ним в мир зло. Радоваться, что вина человеческая «заслужила столь великого Спасителя», – значит радоваться кенозису Бога, закрепляя ложное представление, что предвечный Сын Божий – Второе Лицо Троицы – мог  раскрыться только в кенозисе, более того – что Любовь Бога к человеку для своего выражения нуждалась в человеческом падении.
Кенозис не есть ни самоумаление, ни самоуничижение Бога, но, будучи великой милостью Любви Божией, он есть и тяжкая жертва, крестное мучение. Мы утверждаем, что всякое радование о грехе человеческом, каким бы благочестивым мотивом оно ни диктовалось, есть помрачение религиозной совести и религиозного сознания, ибо в конечном счёте – это радование о страданиях, крови и крестных муках Иисуса Христа. В таком радовании мы усматриваем зловещий след ничто, овладевающего духом человеческим, извращающего богочеловеческую сущность, разлагающего саму веру в Бога рационалистическим соблазном метаисторического детерминизма.
Грехопадение, – о котором наш Небесный Отец скорбит, и ради искупления которого Он вочеловечился в предвечном Сыне, – есть катастрофа, метаколлизия Творения. Мы можем и должны праздновать Радостную Весть, возвещённую миру Воскресением Господним, можем и должны славить Неизреченную Любовь и Милосердие Бога, не пощадившего Себя ради искупления человека от греха и возвращения падшему миру Духа Святого, Духа Любви, но мы не можем и не должны – порукой в том наша вера – ставить нашу вину и падение себе в заслугу. (Вина есть утеря достоинства, и кто хочет возвратить достоинство – должен признать вину!) Мы не можем и не должны грубым рационализмом вторгаться в Божественную Жизнь, в саму Любовь и Милосердие Божие, низменно-рассудочно вылущивать какую-то, якобы содержащуюся в грехопадении, «необходимость» для Самораскрытия Бога в Ипостаси Сына.
Бог есть абсолютная светлая свобода и неисчерпаемость постижимых, а равно и непостижимых возможностей Самораскрытия. Предвечна, совершенна в Себе и таинственна Жизнь Пресвятой Троицы. Неисчислимы и возможности Её самораскрытий. Ныне нам дано знать Бога через Сына. Это величайшее счастье для падшего человека и падшего мира. Но в Раю человек жил в непосредственной близости к целостному Богу. Если Иисус Христос говорит, что нету у людей иного пути к Отцу, кроме как через Него, Иисуса, то это именно и свидетельствует о страшной потере, постигшей человека после грехопадения. Райский человек, человек безгрешный и бессмертный, человек-теург, со-стоял в незапятнанной Любви и полноте единства со всею Троицей. Способность знать Отца только через вочеловечившегося Сына есть ограничение, внесенное грехом, равно как и само  Вочеловеченье – кенозис – есть жертвенное милосердие Бога, вольное движение Любви Божией на помощь человеку, искалеченному грехопадением, нуждающемуся в Спасении. Кенозис есть Божия Воля спасти возлюбленную Свою тварь. Нельзя объяснить кенозис грубыми причинно-следственными зависимостями, столь удобными для простых человеческих уяснений в естественном порядке падшести, в мире «осознанной необходимости», ибо даже в этом мире есть связи и отношения Любви, не подчиняющиеся «чугунной» логике причины и следствия, поднимающиеся над естественным порядком. Кенозис же есть венец милости Божией, венец терновый, по Воле Любви принятый на себя вочеловечившимся Богом. Поэтому для нас не только неприемлемы, но и богохульны любые рассуждения о необходимости или хотя бы желательности человеческого грехопадения для Самораскрытия Бога, любые восторги и радования о «счастливой» вине, которая, якобы, «заслужила столь великого Спасителя». Не по заслугам человеческим перед Богом, а по Неизреченной Любви Божией к человекам нисходит в мир Спаситель.
Повторим вновь, – райский человек жил в непосредственной близости к триединому Богу. Мы верим в то, что для райского человека не существовало «Личных»65 ограничений в отношениях с Создателем. Бог был близок человеку всеми Своими Ипостасями. Троица открывалась и улыбалась безгрешному человеку всеми Своими Лицами: Отца, Сына и Духа Святого. Здесь речь идёт, конечно, не о лицах в человеческом понимании, а о неких Образах, в которых Ипостаси Пресвятой Троицы могут быть доступны восприятию твари. Каковы были и каковы могли ещё быть формы Самораскрытий-равнораскрытий Бога-Троицы райскому человеку, о том мы  знать не можем, а гадать не смеем, ибо мы согрешили и отпали от совершенной целостности райского союза между тварью и Творцом. Для нас ныне действительно существуют лишь одни врата к Отцу Небесному – Иисус Христос. Воистину, кто духом знает Христа, тот знает и Пославшего Его, ибо сказано: «Я и Отец – одно» /Иоан. 10, 30/. Явление в мир вочеловечившегося Сына свидетельствует вольный Промысел Троицы о Спасении падшего человека и страдающего по его вине Творения. Это и есть наше предельное актуальное знание о путях и формах Божественного Самораскрытия.
Итак, не существует никакой предопределённости в грехопадении, а тем более необходимости или желательности грехопадения человеческого для Бога. Ни что не может обогатить Бога, ибо в Нём уже есть ВСЁ. Что же касается человека, то грех не обогатил, а страшно обеднил его, сузил возможности богообщения, сделал невозможным Лице-зрение Бога. Незримый Яхве иудаизма, – судьба грешных людей охранять лишь «свято место» Бога, Которого нельзя увидеть, – есть тяжкая участь человеческой падшести, проклятость, обкраденность собственным падением. Величайшее счастье, что Бог Есть, отравлено величайшим несчастьем невозможности Его Лице-зреть. Метаисторический детерминизм, (от схоластики до современной религиозно-философской мысли) пытающийся осмыслить грехопадение в аспекте «потребностей» Божественного Самораскрытия, ищущий установить причинно-следственную связь между Божиим Творением, грехопадением и кенозисом, есть изъян веры, род рационалистического помешательства на почве гипертрофированных требований рассудка, которому проще продолжать двигаться в естественном порядке мира, чем хотя бы попытаться допустить сверхъестественный порядок Духа, проще построить «разумную» зависимость Вочеловеченья Бога от человеческого грехопадения (для чего оно – грехопадение – якобы и было нужно), чем принять сверхрациональную («неразумную»!) истину о Неизреченной Любви Бога, не пожелавшего отнимать у первых людей свободу даже под угрозой риска.
То, что Библия именует познанием добра и зла, мы для большей внятности позволяем себе называть познанием зла и последующим возникновением добра. Плоды добра не произрастали на древе зла, но между познанием добра и зла действительно существует зависимость, ибо человек познал добро как сюстороннюю66 реакцию на тяжкое отравление злом. Добро явилось как внутренний протест благой первотварной человечности против познанного зла.
Зло познанное есть тьма бессущностного, вошедшая в человека. Вкусив от плодов познания зла, человек впустил в себя яд танатического отрицания, черную волю к разожению всякой сущности и всего сущностного. От тех пор человек обрек себя на эро-танатический конфликт, на раздвоение и борьбу с поселившимися в нём потенциями ничтоженья. Ему теперь предстояло отстаивать эротическое что своей тварной сущности от танатической экспансии ничто.



§ 5

САМОЕ   НЕОТ«МИРНОЕ»

Творчество есть малое сподвижничество человека Богу в продолжающемся Творении, которое не окончено и не окончится никогда, ибо неисчерпаем его Создатель. Ради этого сподвижничества человек сотворён по Образу и Подобию Творца. Ради этого дана ему от Бога  творческая потенция и светлая свобода как духовно-эротическая воля к сущности.
Творческое сподвижничество человека Богу не следует понимать в том смысле, что Бог как-то зависим от помощи человека, чем-то недостаточен в Самом Себе или в Своём Творящем могуществе. Тварное предназначение человека к сподвижничеству следует понимать так, что Бог желает наслаждаться не только данием бытия твари, но и созерцанием творческого обогащения бытия через дела Своих возлюбленных чад – сущностей от СУЩНОСТИ – в Боге живущих и творящих. Всё, чем возрастает Творение, всё новое и светлое в бытии – от АБСОЛЮТНОЙ СУЩНОСТИ Бога, от Его безначального и неисчерпаемого ЧТО. В том числе и человек, и его богоугодные дела, которые происходят от щедрости Божиих даров человеку и Любви человека к своему Небесному Отцу. Творческое сподвижничество человека Богу входит в Божественный ЭРОС – наслаждение твари собственным творчеством есть часть творческого наслаждения Творца, неотъемлемое присутствие в вечности, которая есть творение.
Для чего это вечное творение? Какое ещё наслаждение может почерпать СУЩИЙ, в Котором всё предвечно ЕСТЬ? Верующий не может ставить вопрос «для чего это нужно человеку?», ибо раз на то Воля Божия, то уже и вопросов никаких быть не может, а ведь Воля Бога утверждена навечно в самом сотворении человека по Образу и Подобию Божию. Но, всё-таки, для чего вечное творение Богу, если Он совершенен и безущербен, абсолютен и неисчерпаем в Самом Себе? Такой вопрос по человеческой духовной бедности, увы! вполне возможен. Церковь часто отвечает на него так: «Творение угодно Богу ради вящей Его Славы». Нам думается, что путь к более полному и углублённому ответу на этот вопрос отыщется (даже и при всей духовной нашей бедности) в нас самих, в первозданном нашем богоподобии, которое полней всего манифестирует себя в творческих призваниях. А как ещё судить человеку о Боге-Творце, Образом и Подобием которого он является, если не по самому высокому и бескорыстному, самому неот«мирному»67 в себе? Ведь если и можно ещё подозревать корысть т.ск. с «трансцендентным»68 прицелом в монашеской аскезе, в обмен на которую прямо обещается Царство Божие после смерти, то нельзя заподозрить в корысти творчество, например, красоты, ибо ещё никогда в истории христианства за творчество не обещалась человеку вечная жизнь. Подлинная (но именно подлинная!) красота творилась всегда по бескорыстному зову вдохновения.
Взглянем в себя! Творческая личность не творит ни для какого конкретного мирского «зачем?». Творчество вообще не возникает, как движение к какой-либо наружной и заранее определённой материальной цели. Творчество есть взрыв изнутри, выплеск переполняющего духовного содержания, бескорыстная потребность восуществить и выразить себя, излить «излишек», избыть «избыток». Этот «излишек»... этот «избыток» собственно и есть творческая потенция к сущности, частица ЭРОСА, данная нам при сотворении Богом, в Котором творящая мощь беспредельна, ибо Он есть сама ПРЕИЗБЫТОЧНОСТЬ, само ТВОРЧЕСТВО. Мы без обиняков говорим, что творчество есть потребность бескорыстная, ибо творчество (не приспособительное изобретательство, а именно духовное творчество), никогда не было нужно для материальной жизни мира. То бескорыстно сотворённое, в чём так или иначе начинали усматривать материальную корыть, всегда обездуховлялось и превращалось в наказание человеческое, начинало служить злу и сеять разрушение. Бескорыстно сотворённая красота, когда её начинали использовать в корыстных целях, становилась атрибутом пустой роскоши, морально разлагала души и вырождалась в духовный разврат. Бескорыстно добытое познание, когда его начинали материально использовать, делалось в куда большей мере средством технического могущества и военного террора, чем помощью людям, начинало служить танатической воле к власти, превращая человека в придаток, порабощая, калеча и массово убивая.
Творить нельзя «для чего-то» в смысле достижения некоей внеположной, а стало быть, корыстной цели, творить можно только «от чего-то», а именно – от избытка духовно-творческой потенции, эротической воли, и ради высочайшего духовно-эротического же наслаждения души. Наслаждения, повторяем, бескорыстного, которое заключается в приобщении к вечности. Вечность же есть само неостановимое творение, осуществляющаяся Воля Бога к Самораскрытию во всё новых тварно-сущностных воплощениях. Творение есть вечность, а вечность есть абсолютное качество Жизни предвечного Творца. Таким образом творческая состоятельность человека есть потенция его со-стояния в вечности с Богом. Бог творит не ради Славы Своей, а из Любви к вечности, т.е. по наисокровеннейшему и высшему из постижимых для нас внутренних движений Его совершенной Жизни. Эта-то бескорыстная Любовь к вечности и есть подлинно Слава Господня. В нашем рассуждении мы опираемся, как уже было сказано, на абсолютную ценность творческого качества жизни, ибо воистину нет в существовании ничего более неот«мирного» и бескорыстного, менее практически-насущного, менее вынужденного, чем творчество, но именно творчество, вопреки любой логике «житейских нужд», как ни что другое, обнаруживает и проясняет в нас Образ и Подобие Бога.
«С точки зрения творца целью творения является осуществление той созидательности творца, у которой нет цели помимо неё самой, поскольку божественная жизнь сущностно созидательна»68*. Как в макрокосме-Боге не существует вопроса «зачем  творение?», так и вопрос «зачем творчество?» неуместен, празден в микрокосме под названием человек.


ЛЮБОВЬ   НЕ   ПОКУШАЕТСЯ   НА   СВОБОДУ

По Замыслу Божию и по сотворению человек целостно, то есть и естеством (природой) и содержательной полнотой (сущностью) происходит от СУЩНОСТИ Бога. Всё тварное – целиком и только от СУЩНОСТИ СУЩЕГО. Природа Бога, как мы уже говорили, не распространяется на Творение и тварь, но сосредоточена исключительно в Пресвятой Троице. Не только сущность человека, его содержательная полнота, но и само его естество коренится в ЛОГОСЕ и вотворено Богом как одна из предвечных Логосных сущностей.
Человек, – центральная тварная сущность, – был предназначен к жизни в Свете Божием и созиданию из светлых потенций дарованной ему тварной свободы, свободы относительной (в смысле ограниченности самими тварными силами человека), но качественно, (по образу лагости), уподобленной абсолютной и Всеблагой монопотенциальной свободе Бога к сущности. От сотворения в человеке не было ничего безблагодатного, не было ни предназначенности ни склонности к свободе омнипотенциальной. На то и дан был Адаму завет не касаться плодов древа познания зла. Это было всемудрое предостережение от смертельной угрозы тёмных потенций мэона, бессильных перед Творцом, но гибельных для твари.
Однако злоупотребление дарованной человеку свободой всё-таки произошло, и нам, потемневшим от греха, испытывающим непреодолимое влечение ко злу, может даже казаться, что оно и не могло не произойти69. Злоупотребление произошло, ибо во всякой свободе есть риск. И светлая свобода, свобода к сущности, как мы показали, может быть провоцируема ложью, может стать заложницей невообразимого (увы! для нас, грешных, слишком легко вообразимого) обмана... обмана сатанического.
 Здесь необходимо ещё раз закрепить осознанное: Бог дал человеку запретительный завет, но не лишил его свободы этот завет нарушить. Ибо Премудростью Своею ведает Бог, (а мы ведаем это через Образ и Подобие Божие), – то, что не свободно, то ничего не ст;ит, то утрачивается как ценность. Только в свободном избрании живёт и выживает всяческая ценность, и прежде всего – верховная ценность взаимной Любви. Единственный непризрачный залог Согласия и Любви – Свобода. И Любовь и Согласие подлинны лишь в ненарушаемой свободе выбора. Из Любви... именно из Любви к человеку не пожелал Бог отнять у него право свободного выбора. (Пусть задумаются над этим все, кто делает из своих чувств тюрьму для ближнего, а потом, бия себя в грудь, твердят что это любовь!)
По свободному выбору человеческому, пусть даже и спровоцированному сатаническим посулом, грехопадение совершилось. От этого рокового момента всем существом своим человек наполовину исступил из Света Божия в тень омнипотенциальной тьмы. Более того, сама тьма вошла в него и поселилась в нём рядом со светом, Танатос – рядом с Эросом. Тяжесть знания зла, и ответственность за различение добра от зла непосильным бременем легла на плечи человеческие. Черная воля к ничто, которая прежде оттеснялась от человека и от самого Творения Светом Бога, Святого Сильного, – эта черная воля вошла теперь в человека. Тварная сущность человеческая приняла в себя яд бессущностного, и отпавший от Отца он познал наготу и беззащитность под ничтожащей властью зла. Жизнь человека сделалась смертной и по преимуществу плотской. Хуже того!.. она заболела неодолимым страхом смерти, стала физической и душевно-психической заложницей смертной плоти.
Танатос сделался бесконечным пугалом человеческого Эроса. Силы человека, его помыслы и деяния, всё тварное его существо было до основания потрясено реальной властью ничтоженья. Над человеком навис дамоклов меч полного ничтожества, ибо ничтоженье, – он очень скоро познал это, – не препинается никогда в своей всеразрушительной экспансии. Его нельзя остановить, с ним можно только бороться... бороться отчаянно и неостановимо. Мир, начавшийся от человеческого грехопадения и утери Рая, получил адскую ориентацию. Но несмотря ни на что абсолютна ценность Свободы, которую Бог не отнял у человека, которую никогда не отнимает у возлюбленного истинная Любовь.


НЕ   СОТВОРИЛ   АДА

Когда мы говорим об адской ориентации падшего мира, мы остаёмся целиком в согласии с нашей верой во Всеблагого Бога, ибо непоколебимо верим, что Бог не сотворил ни смерти, ни ада. Об этом нам даёт откровение Книга Премудрости: «Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих; ибо он создал всё для бытия, и всё в мире спасительно, и нет пагубного яда, нет царства ада на земле» /Прем. 1, 13-14/. Воистину невозможно верить, что Всеблагой желал сотворить тварь тленной, обречённой смерти, и хуже того, –  что Всеблагой замыслил и сотворил ад, место вечной агонии, (а ведь вечные муки и есть вечная агония), то есть обрёк вечные сущности ЛОГОСА дурной бесконечности распада в бессущностном70, ибо это был бы замысел не только космической жестокости, но прежде всего лишенный всякой мудрости и благости. Ни что танатическое, разрушительное, ничтожащее не может быть наслаждением Бога, не может удовлетворять Божественный ЭРОС. Здесь перед нами вновь встаёт вопрос ангела, обращённый к плачущему Павлу: «Неужели ты милостивее Бога?» И вновь наша совесть даёт лишь один ответ на этот вопрос – нет, не может быть человек милостивее Всеблагого и Всемудрого Бога. И поскольку для нашей религиозной совести идея вечных мук совершенно неприемлема, мы с уверенностью говорим: ада нет в Божием Замысле о Творении!

Я увожу к неведомым селеньям,
Я увожу сквозь вековечный стон,
Я увожу к забытым поколеньям,
Был правдою мой зодчий вдохновлен.
Я высшей силой, полнотой всезнанья
И первою любовью сотворен.
Входящие, оставьте упованья!

Данте помещает эту надпись над вратами своего «Ада», но что бы ни подразумевал поэт, мы должны признать, что здесь мстительное помрачение грешного человека, ещё дышавшего тяжким воздухом средневековья, соседствует с профетизмом гения. Невозможно верить, что Всеблагой Бог создал ад, что ад – обитель вечной агонии – вообще может быть создан Высшей Силой, то есть полнотой Божественного Всезнанья и Неизреченной Любовью Всеблагого Творца. Но если прочесть эту надпись, как формулу актуального Творения, задуманного, осуществлённого и падшего, – тогда перед нами не что иное, как потрясающий образ катастрофы богоотпадения. Правдой Любви, правдой Божественного ЭРОСА был сотворён Рай. Ад не есть и не может быть правдой Бога. Ад есть «правда» падшего человека, кошмарная «реальность» богоотпадения.  Мы здесь ставим в кавычки и слово -правда- и слово
-реальность-, ибо по отношению к Истине нетленного Творения и «правда» и «реальность» Творения падшего есть великая ложь и ирреальность, дьявольская карикатура, увечие и поругание Замысла Божия.
Это падший мир уводит во мрак «неведомых селений», это падший мир теряет в исторической мгле не только память об отдельных людях, но и о целых поколениях, даже народах. Это падший мир устроен так, что всякий входящий в него должен «оставить упованья». «Забытые поколенья» есть глумление Танатоса над Эросом, последовательное отрицание всякого человека и всех людей как смысла. Это рок грешного человечества,  это падшая плоть с её жестокой доминантой продолжения рода и полным равнодушием к индивидуальной судьбе, вообще к персоне, к уникальному богосотворённому Лицу.
Неоднократно появляется в Писании образ ада, но это всегда есть что-то небожеское и слишком явно напоминающее грешный мир. Во 2-ой книге Царств и в Псалтыри читаем: «Объяли меня волны смерти, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня» /2 Цар 22, 5-6. Пс 17, 5-6/. Волны смерти, сети смерти, потоки беззакония – это и есть «цепи ада», но не Богом сотворённые, а выкованные грешным миром, от Бога отпавшим. Недаром из адских цепей взывает псалмопевец Давид ко Господу Богу: «Но в тесноте моей я призвал Господа, и к Богу моему воззвал, и Он услышал... Простёр Он руку с высоты, и взял меня, и извлёк меня из вод многих; Избавил меня от врага моего сильного, от ненавидящих меня, которые сильнее меня» /2 Цар 22, 7-18. Пс 17, 7-18/. Великая Истина звучит в словах Давида, когда он именует Господа Бога «щит мой», «рог спасения моего», «ограждение моё и убежище моё», «Спаситель мой» /2 Цар 22, 3/. Когда же он говорит, что Господь поступает «С чистым – чисто, а с лукавым – по лукавству его» /2 Цар 22, 27. Пс 17, 27/, то тут псалмопевцу, с нашей точки зрения, изменяет мудрость религиозной интуиции, ибо Всеблагой и Пречистый Бог неизменно Всеблаг и Пречит, Он – всегда и только Спаситель, всегда и только Избавитель, вечно совершенный и незапятнанный. Куда мудрее и проникновенней звучат слова Григория Богослова: «Уединяюсь к Богу, который один чист и не коварен...». Мы твёрдо верим, что лукавство и Бог – вещи несовместные. Всеблагой Творец человеков никогда не снисходит до бесчеловечия, никогда не поступает с падшей тварью так, как по греховности своей может поступать тварь. К любой, даже самой лукавой твари, Бог обращён чистотой и Любовью. Плоды же лукавства, унижающие и разрушающие, есть та самая участь проклятости, одержимость Танатосом, которой неизбежно подпадает тварь, от Бога отвернувшаяся.
Комментируя приведенные стихи 2-ой книги Царств и Псалтыри, «Православный библейский словарь» говорит, что здесь ад изображается «в виде подземного царства, где смерть владычествует над умершими как над пленниками». Но ведь не в подземном, а в наземном царстве, царстве князя мира сего, то есть здесь, на падшей Земле... именно здесь все мы – пленники смерти, именно здесь Танатос есть «враг сильный», о котором каждый из нас может сказать, что враг этот «сильнее меня». В мире богоотпадения смерть всевластна над тварью.
Однако более глубокую боговдохновенную истину раскрывает Книга Премудрости: «нет царства ада на земле», – на земле безгрешной, чистой, на земле вечной, сотворённой Богом по Всемудрости и Всеблагости Его, – ибо Бог сотворил «всё для бытия», и в мире Божием воистину «всё спасительно». Ни что в Боге не противится бытию, ни что в Нём не направлено против сущности. Как ни трудно принять это грешному человеку, но Господь Бог выше не только всякой мыслимой человеческой мести и расправы, но выше Он и человеческой «справедливости», которая, как бы ни была справедлива, всегда остаётся лишь куцей, несправедливой «справедливостью» грешников, раздираемых между Эросом и Танатосом. Здесь ст;ит ещё раз напомнить слова Иоанна Златоуста: «Милосердие человеческое и Божие не равны между собой, а отличаются одно от другого, как зло – от добра». Даже высшая «справедливость» грешного человека есть зло по сравнению со Справедливостью Божией.
Ад сотворён не Богом! Нет боготварного ада. Ад придуман «справедливостью» грешных людей, терроризированных собственным грехом, наказывающих себя ещё до того, как совершился «суд» Божий. Но это не какая-то вздорная, безосновательная выдумка! В переживании ада сконцентрировался весь катастрофизм богоотпадения. Ад есть порождение человеческого ужаса, болезненная судорога твари, подвергшей себя участи проклятия, бессильной укротить в себе бурлящую танатическую тьму. Отлучённость от Бога, невозможность быть с Богом, быть в Боге, целостно пребывать в Святом Духе Любви, – это и есть уже ад. Жало эро-танатического раздвоения прчиняет человеку адские терзания. Переживание ада есть переживание неверующей душою своего одиночества, своей покинутости в неумолимом естественном порядке мира, где краткая жизнь жестока и обречена смерти, где страсти необузданны и преходящи, где Эрос не может победить Танатоса, где все «смыслы» рассыпаются прахом бессмыслиц, где самые сокровенные чаяния рано или поздно, но неизбежно обретают страшную приставку «от». Непобедимая осень стремительно пролетевшей и так и не осуществившейся жизни – это тоже переживание ада.

Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли её всечасно,
Что обманула нас она;
Что наши лучшие желанья,
Что наши свежие мечтанья
Истлели быстрой чередой,
Как листья осенью гнилой.

Ад есть идея, танатическая фантасмагория зла, реализовавшаяся в Творении через падшего человека. В мире, в котором человек очнулся и естественный порядок которого познал после грехопадения, – в таком мире вообразить ад было проще всего. Трудней всего было вновь обрести Бога и вспомнить самого себя как Образ и Подобие Божие.
Бог не сотворил ада и не творит его. По Благодати Божией, по Неизреченной Любви Его к твари, даже и на падшей земле «царство ада» не абсолютно, даже и мрачный естественный порядок мира не есть последовательный и окончательный ад, хотя сильно напоминает его. Грехопадение столкнуло мир и тварь в пропасть зла. Само падение – неостановимое паданье, низвержение – уже есть состояние адское, поэтому жизнь нередко становится для человека адом. История падшего мира и падшего человека есть, образно говоря, история неостановимого падения в пропасть бессущностности... история паданья, по мере которого всё явственней различимо мглистое дно полного небытия, то страшное дно, которое и есть «ни мрак, ни свет». Достижение этого дна и было бы пришествием ада. Вектор паданья, – вниз в бессущностное, – вот это и есть адская ориентация, которую получил мир от грехопадения. Мы говорим «было бы пришествием ада», потому что знаем, – в мире есть силы, противоборствующие низвержению. В нашем мире есть не только мрак, но и свет, не только паданье, но и взлёты. И хотя мы понимаем, что сами по себе эти взлёты не спасут мир от приближающегося адского дна, но мы верим, что они спрямят пути Спасителю, который грядёт в Силе и Славе. Сошествие Христа во ад, засвидетельствованное в Священном Писании /1 Пет 3, 18-19. Еф 4, 8-10/, уже совершилось в трансцендентном падшему миру порядке вечности, который мы называем порядком сверхъестественным. В порядке же времени падшего мира, то есть в порядке естественном, сошествие во ад есть великая духовная интуиция о будущем, пророческие прозрения Апостолов Петра и Павла о том, что грядёт в конце времён. Второе Пришествие Спасителя и будет сошествием во ад, сошествием АБСЛЮТНОЙ СУЩНОСТИ в бездну бессущностного, прорывом Света в мэоническую тьму, куда стремительно падает наш мир со всеми нами, и откуда только Воля Божественного ЭРОСА, непобедимый Дух Любви, может нас извести. Второе Пришествие не есть только Пришествие Бога к нам, но и за нами... ради изведения нас из пропасти нашего неостановимого падения.