Дети сакморов
1.
- Не закрывай дверь! Не закрывай!
Подошвой с размаху шлёпнул по коричневой плитке пола.
- Спрячь меня! Срочно! Немедленно!
Низенький, полный (а, точнее, просто-таки толстый до отвисшего, бурдючно колыхающегося живота и прочего безобразия) человек в синей кепке, семафорно-красной майке и в бахромою распустившихся джинсах, потёртых едва ли не до бледной, нищенской серости (считаемой некоторыми ценителя псевдо-аутсайдерской роскоши вовсе даже не нищенской, а наоборот, изящно-гламурной) в два прыжка преодолел расстояние от дверей лифта до неосмотрительно оставленной Сергеем открытой двери квартиры и, отпихнув ошалевшего от неожиданности хозяина, влетел в коридор.
И в шаге от порога вдруг остановился так резко, что увлечённый вперёд силою инерции живот едва не прорвал растянувшуюся майку.
Согнулся, ладонями уперевшись в колени, и начал часто, с болезненным, одышливым, протяжным свистом заглатывать воздух.
- Я... это,.. – пробормотал Сергей, с изумлением глядя на незваного гостя.
Гость, отдышавшись, распрямил спину. А потом, повернувшись к Сергею, часто-часто замотал головой из стороны в сторону и замахал руками.
- Быстро дверь закрыл! Быстро!
«Тебя не поймёшь» с неудовольствием и даже некоторым раздражением подумал Сергей, сразу же начав (хоть поначалу и мысленно) обращаться к незваному гостю на «ты». «То не закрывай, то закрой, да ещё и быстро... Он что... От кого...»
Сергей от природы был не слишком сообразителен, но тут разум его, пробуждённый к активной жизни нежданным вторжением диковинного толстяка, встрепенулся и необычно быстро родил догадку:
«Гонится за ним кто-то! Это же жулик, и он от кого-то пытается спастись! Спрятаться! В моей квартире! Гад!»
Сергей грозно сдвинул брови.
- А ну, пошёл вон!
Толстяк упал на колени.
- Спрячь меня! Я с Богом поссорился! Он меня ищет! Ты верующий?
Сергей приоткрыл рот и озадаченно заморгал.
Толстяк до конца использовал эффект неожиданности: резко вскочил и захлопнул дверь. Дважды повернул ручку замка.
Затем панибратски хлопнул хозяина по плечу и радостно запрыгал по коридору, продемонстрировав грацию разъевшегося в зоопарке слона и обрушив попутно полку с обувью и вешалку.
- Спасён! Воистину спасён!
Сергей сглотнул слюну и выдавил наконец:
- Не-а... И этих, с брошюрами, не люблю. Года три назад сектанты по дому ходили. Дверь не открыл...
И задал изрядно запоздавший вопрос:
- Ты кто такой?
После вопроса о вере Сергей решил, что имеет дело с бродячим сектантом, который таким вот хитрым образом спасается от благодарных неофитов.
Но уточнить не мешало бы...
- Дух неба и земли! – сказал толстяк и подтянул приспустившиеся джинсы. – А имя моё ничего тебе не скажет! По крайней мере, не пришло ещё время его назвать. Дух я добрый и великодушный. За доброту свою...
Поймал неосторожно пролетевшую мимо муху и тут проглотил её.
- ...Призван Всевышним в чертоги его и допущен к игре в домино, в ходе которой допустил легкомысленные и неосторожные высказывания, за что и был бит.
Он задрал майку и показал синяк.
- Ногой! В живот! Господь обещал ещё добавить, потому от него и прячусь. Знаешь, какая нога у него тяжёлая?
Сергей почему-то не счёл мужика умалишённым. Даже после таких слов. Хотя, признаться, словам этим нисколько не верил. Похоже, даже не воспринял их. Услышал, но не воспринял.
А решил следующее:
«Хитрый! Зубы заговаривает! Точно жулик! Выставить бы его поскорее за дверь...»
И Сергей, разведя руки, будто собираясь с гостем дружески обняться, пошёл прямиком на попятившегося духа.
- Я приближен к Господу! – завопил тот. – Я голоден! Мне больно!
Он лёг на пол, подполз к двери, ведущей в гостиную, и вцепился в дверной косяк.
- Я могу открыть места, где спрятаны клады! Сжалься, благодетель!
- Вон! – безо всякой жалости повторил Сергей, которого мольбы толстого духа нисколько не тронули.
Дух всхлипнул.
- Горе мне! Горе! Уж пятую тысячу лет несу я добро людям, а взамен...
- Сейчас полицию вызову! – пригрозил Сергей и, демонстративно потянулся к трубке закреплённого у входной двери домофона.
- Лишь унижения и побои! Ой, не надо! Не вызывай!
Вой духа перешёл в тоскливый и короткий писк.
Полицию Сергей, конечно, вызывать и не собирался. Как и всякий нормальный (в том числе и психически) россиянин первой трети двадцать первого столетия, граждан полицейских он не любил и панически боялся, полагаю их существами инфернальными, до крайности злобными и непредсказуемыми, общение с коими куда опасней, чем встречи с лярвами и кровожадными ламиями, а потому следует общения этого избегать всеми возможными средствами и даже в самом крайнем случае к нему не прибегать.
Случай же с вторжением духа неба и земли крайним не представлялся ввиду очевидной безопасности духа...
Хотя, несколько забегая вперёд, отмечу, что в плане безопасности дух Сергеем оказался недооценён. Или переоценён.
В общем, забавник сей бед разных всё-таки наделал.
Впрочем, до бесчинств, творимых полицией, не добрался и он.
- Вызову!
И Сергей старательно изобразил нажатие на кнопки (хотя кнопок на аппарате было немного, всего одна – с изображением ключа).
После чего, повернув ребристый кругляшок звонка, нажал на ручку и с самым решительным видим приоткрыл дверь.
- Так что лучше сам, - удивляясь собственному мужеству, решительно скомандовал Сергей.
- Вон!
Он видел, что дух, приподняв голову и выгнув шею, вполглаза наблюдает за ним, нервно облизывая дёргающиеся губы, и потому старался, разыгрывая спектакль «Изгнание духа».
- Если я открою тебе своё имя, ты приобретёшь власть надо мной, - жалобным голосом протянул дух. – Не сейчас, спаситель, позже. Прежде я должен удостоверится в душевной чистоте твоей и убедиться в том, что окажешь ты мне требуемую помощь. Пока же я не могу открыть тебе всего...
- Это отделение? – обратился Сергей к немой трубке.
Дух, не выдержав напряжения, вскочил и кинулся к нему.
- Не вызывай полицию! Она служит тёмным силам Клоадра! Стражи Клоадра опасны для нас обоих! Не губи меня, я сделаю тебя богатым!
Сергей повесил трубку и посмотрел на духа вопросительно и, одновременно, с некоторым высокомерием.
«Попался, болван! На такую глупую выдумку попался!»
Впрочем, тут же стало ему немного не по себе.
Уж как-то нарочито наивно вёл себя этот незваный гость. Обычный мужик, хоть бы даже и сектант, хоть бы даже и прикидывающийся каким-то там духом, не поддался бы на уловку с домофоном.
А этот...
«Или продолжает разыгрывать?»
- Давай, обогащай! – потребовал Сергей. – У тебя три минуты!
И он выразительно кивнул на аппарат внутриподъездной связи.
- Э, хватил!
И дух вздохнул тяжело, озабоченно наморщив лоб.
- За три минуты... Духи моего уровня на такое не способны. Я же... это...
Он ещё раз вздохнул, теперь уже смущённо.
- ...Из нижнего астрала. К тебе же не Люцифер пришёл в гости, и не архангел какой-нибудь златокрылый. И не повелитель планеты Оруана, и не...
Он откашлялся.
- Впрочем... в качестве аванса...
Он резко, с харкающим звуком выбросил из лёгких воздух, и, вместе с воздухом – длинную зеленоватую ленту упругой, по-драконьи завившейся в воздухе бумаги.
Ленту он быстрым движением перехватил, на глазах изумлённого хозяина быстро порвал в клочья, скомкал их, бумажный ком поднёс ко рту, быстро прошептал что-то и показал испуганно попятившемуся Сергею вкусно пахнущую свежей типографской краской пачку долларов.
- Вот! Три тысячи! Доллары юнайтед стейтс оф, извиняюсь, Америка! Я на улице точно такие видел сегодня утром. У прохожего одного… В общем, через плечо заглянул.
Сергей, застыв, полминуты смотрел неотрывно на бумажную пачку, кривыми от волнения губами бормоча что-то невнятное.
- Ай-люли! – крикнул дух и сунул деньги Сергею в нагрудный карман (сразу отвисший под бумажной тяжестью) не слишком свежей и не слишком чистой домашней рубашки (заменявшей Сергею халат, пижаму и прочие не слишком ему нужные составные части домашнего выходного одеяния).
- Это что... Мне? Зачем?
«Провокатор? Псих? Подбро... Да не, я же не чиновник, чтобы мне взятку подбрасывать. Я безработный водитель... Временно безработный, то есть... Чего это он?!»
- Где-то я эти фокусы видел, - задумчиво произнёс, приходя в себя, Сергей.
- Верни деньги! – потребовал дух.
Сергей испуганно замотал головой.
- Верни деньги, и я тебе докажу, что они настоящие! – возвысил голос благодетель. – Я сам, в твоём присутствии обменяю их на рубли. В настоящем банке! На настоящие рубли!
Сергей хмыкнул и скептически заметил:
- Таких менял и среди людей хватает...
И вдруг, почувствовав лёгкость недобрую, хлопнул себя по нагрудному карману.
«Батюшки!»
Карман был пуст.
- Не будешь сомневаться в доброте потусторонних существ! - наставительно заметил дух. – Оклеветали нас, ерунду всякую насочиняли. Будто не можем мы награды дать истинной...
И тут сорвался в истошный визг:
- Неправда!!!
После чего, оттолкнув прочь с пути впавшего от потери денег в тяжёлое, горестное оцепенение безработного водителя, выскочил прочь из квартиры.
- Вот ведь,.. – прошептал ему вслед Сергей.
И покачал головой.
«Чушь, фокусы… Проходили мы это, и не раз. В государственном, так сказать, масштабе. И писали про это, книжках и газетах. Ничего нового, а вот… Сбежал вот, и прибыли никакой. Обидно...»
Но дух, похоже, вовсе не собирался покидать приютившего его (хоть и невольно) смертного.
Дверь снова распахнулась.
- Бриллиантами возьмёшь за услугу? – спросил материализовавшийся на пороге дух и сплюнул на пол прихожей ярко блеснувший в солнечном луче прозрачный камешек. – А ещё…
Он сунул руку в карман брюк и прямо на порог высыпал горсть чего-то, похожего на песок.
- Золотой! - с гордостью заявил дух. – Прямо у подъезда накопал! Высшая проба!
Сергей попятился, испуганно заморгав.
Секунду собирался с мыслями. Так толком и не собравшись, промычал:
- Ты… лемме… буу... Этта…
- Мне помощник нужен, - продолжал дух, не обращая никакого внимания на бессвязное мычание хозяина. – У меня есть шанс вернуться туда…
И ткнул пальцем в сторону кухни. Потом, подумав, покачал головой и указал в сторону потолка.
- На вашей планете небеса сверху? Тогда – туда!
И повторил жест, на этот раз направив указательный палец в сторону висевшего в прихожей светильника с помятым пластмассовым плафоном.
- А для этого я должен выполнить одно очень важное задание. Ликвидировать кривизну ментального пространства вашей планеты. Ибо она, кривизна эта, самым негативным образом воздействует на общее ментальное поле Вселенной, постоянно его дестабилизируя. Что, в свою очередь…
- Ты ли меня ли да не променяли,.. – замычал Сергей, начиная потихоньку приходить в себя.
Зазвучавший ровно, без прежних всплесков и надрывов голос пришельца начал действовать на Сергея успокаивающе, даже несколько расслабляющее.
Слова о каком-то там искривлении неведомо какого поля остались для Сергея совершенно непонятными (честно говоря, он и не пытался их понять), а вот воцарившаяся атмосфера некоторой дружеской и вполне себе обычной беседы и даже некоторой (кажущейся, замечу) безмятежности подействовала на него самым благоприятным образом, весьма способствуя сбору воедино разбежавшихся было в испуге мыслей.
- …Ведёт к росту энтропийных явлений и дегенеративных процессов в мирах Третьего уровня, - продолжал дух. – Что, замечу, весьма беспокоит Создателя. Потому ещё на прошлой неделе… У вас-то как раз в то время война шла… Да у вас тут всё время войны идут!
И дух резко потянул вниз майку, расправляя складку на груди.
- Так вот, Всевышний объявил всем духам, большим и малым, что каждый из них, больших и малых, может вполне рассчитывать на милость Его, ежели докопается до причин подобного искривления. Ибо нет во Вселенной мира более кривого, чем этот вот мирок из реальности Третьего уровня, локализованный в Белой сфере. Господу обидно до крайности, что…
Дух сморщил ставшее вдруг очень маленьким личико, отчего выражение на нём стало детски-плаксивым.
- …Не может он…
Всхлипнул.
- …Самолично докопаться до причины такого загадочного природного явления, хотя как Творец просто обязан был…
Сквозь краешек видимого из прихожей кухонного окна пробился вдруг в глубину квартиры бледный оранжевый луч. Пробился, дрогнул, задавленный тяжёлым пыльным воздухом, и пропал. Исчез.
И луч этот, лишь на миг пробившийся в скромное жилище безработного жителя планеты Земля Сергея Пантюхина, произвёл на духа воздействие самое сильное и неожиданное (неожиданное для Пантюхина… для духа-то, быть может, такое вот воздействие было самым обычным и очень даже ожидаемым, и кто их вообще, духов этих, знает, что для них обычное, а что необычное).
Дух упал на колени и с размаху шлёпнул себя ладонью по лбу.
- Сие знак есть! – возгласил он. – Знак верный и истинный! Ты помощник мой, в том сомнения быть не может! Ибо обещал Господь, что любой дух, большой и малый, кто отыщет причину искривления, будет прощён, даже если и наказан был Божьею дланью…
Подумав, добавил:
- Или, к примеру, ногой. Но это я так думаю. Потому что Господь говорил про длань, а не про ногу. Но, полагаю, ногой наказанные так же прощены будут. Ибо иначе несправедливо. Что же это такое получается?
Дух вскочил и, подбежав к Сергею, протянул к нему руки.
- Ежели дланью, так прощение! А ногой-то больнее! Вон у меня синяк…
И он сделал попытку задрать майку.
- Видел я уже! – запротестовал Сергей и показал гостю кулак. – За дурака меня держишь? Ерунду всякую мелешь, внимание отвлекаешь? Твой сообщник, небось, на лестнице момент подходящий выжидает, чтобы в квартиру забежать да ограбить меня, пока ты тут спектакли устраиваешь да мозги мне запудриваешь! А синяк тебе кореша твои уголовные поставили! За выходки твои наглые! И если сейчас заглянет…
«А я, дурак, сам же дверь и открыл. Она что, закрыта была? Гипнотизирует он меня, не иначе!»
И в этот самый момент тень мелькнул в прихожей и некто, на первый и испуганный взгляд незнакомый и едва видимый, лишь мутным, размытым тёмным контуром различимый на общем сером фоне, появился у входа в квартиру.
- Вот! – торжествующе провозгласил Сергей и римским жестом вытянул руку. – Вот оно и!..
Дух повернул голову. Встрепенулся и, сорвав с головы кепку, согнулся в поклоне, заголосив:
- Доброго здоровьечка вам, Анастасия Никандровна! Как дела-то у вас, Анастасия Никандровна? Часто ли детишки навещают вас, Анастасия Никандровна? Часто ли внуков вам провозят, показать да поиграть? Часто ли…
Сергей протёр глаза и увидел, как появившаяся на пороге фигура, стала вдруг приобретать ясно различимый контур. Будто прорисованные невидимой кистью, появились краски. И вверху, там, где полагается быть лицу, появилось лицо.
Соседки. Которую…
«Её Анастасия Никандровна зовут?» и Сергей в задумчивости почесал переносицу. «Надо же! Восемь лет в этом доме живу, а так её имя узнать и не удосужился. Здрасьте да здрасьте… А то, что её вот зовут, и не знал! Вона что…»
Соседка замерла у порога, не решаясь его переступить. Она стоял, боязливо втянув голову в плечи, и видом своим напоминала Сергею жившую во дворе до крайности любопытную кошку Нюсю, постоянно именно с таким вот, боязливо-заинтересованным видом наблюдавшую за регулярно появляющимися у мусорных контейнеров чёрными, громко и резко (для кошкиного слуха) шуршащими пакетами со всякой (для кошкиного вкуса) наиприятнейшей вкуснятиной, или просто с разными интересными вещами, которые вполне могут быть использованы творчески мыслящими дворовыми обитателями для нехитрых, но увлекательных игр.
Сергею даже показалось на миг, что соседка протянет сейчас лапу (то есть, конечно, руку!) и захватит… А хоть бы вот тот пакет, что висит на вешалке рядом с курткой. В котором, кажется, находится сломанный зонт, что давно пора бы отнести в мастерскую, да времени всё нет, а если честно, то нет и особого желанию рухлядь эту в мастерскую нести, да ещё и платить за ремонт.
Протянет…
«Да нет!» сказал сам себе Сергей. «Чудится… Вот Варвара любопытная, жалко нос тебе на базаре не оторвали!»
- Здра-асте! – нараспев поздоровалась соседка. – А я смотрю – дверь открыта. Голоса слышны. Я уж подумала было…
Дух, надев кепку (и при том сильно сдвинув её на затылок, так что козырёк оказался куда выше лба), прыжком подскочил к двери и крикнул в лицо опешившей женщине:
- А смелая вы баба, я смотрю! Не каждый нас, бандитов, остановить способен!
- Ой! – пискнула соседка и исчезла.
Дух ухмыльнулся, довольный произведённым эффектом.
- Зачем ты так? – упрекнул его Сергей. – Она, вроде, с женой моей общается. Разговаривают у подъезда… Она и так чёрт знает что бы подумала, а ты ей ещё про бандитов каких-то…
- Каких-то?! – возмущённо переспросил дух.
И, повернувшись к Сергею, погрозил ему пальцем.
- А кто тут подозревал меня в гадостях всяких? Кто ещё пару минут назад честил меня по-всякому? Сообщников поминал, неведомо откуда взявшихся? И в глубине души полагал, будто ограбление тут гнусное замысливается? Не ты ли, Сергей…
Кстати, Сергея почему-то вовсе не удивляло то, что гостю известны имена людей, с которыми тот общается, даже и при том, что люди эти ему не представлялись. Сам не знаю, почему Сергей вот так просто этот факт принял. Без удивления. Будто так и должно быть. Наверное, ко времени памятной этой встречи утомлён был Сергей безысходностью и беспросветностью убогой жизни и потому отчасти утратил способность удивляться.
- …Во всяких грехах и гадостях меня подозревал? А теперь я уже и не бандит? Теперь мне можно и замечания делать?
Сергей покачал головой. Видимо, это означало неуверенное согласие со словами непрошенного гостя.
- Точно не бандит? – переспросил дух.
- Нет, - ответил Сергей. – Наверное, сумасшедший просто. И чего я тебя слушаю? Кстати…
Он посмотрел на пол.
- А куда камешек пропал?
Дух ухмыльнулся довольно.
- Заинтересовался, стало быть, камешком? А чего про песочек не спросил? Он ведь тоже исчез!
И, грозно нахмурив брови, заявил:
- Это демонстрационная версия! Авансов прежде всякой работы не плачу! Поможешь – пойдут тебе в уплату и камешек, и песок. Так это…
И дух довольно неискусно состроил умоляющее выражение лица.
- …Поможешь?
- Так ведь обманешь, чёртов сын! – выпалил Сергей.
И пролетарским жестом рубанул воздух.
- Затянешь в авантюру – и обманешь!
- А чего тебе терять-то? – с трогательным простодушием спросил дух. – После аварии третий месяц без работы сидишь, водила несчастный! Права отобрали, а владелец помятой иномарки до сих пор тебя с монтировкой ищет и требует сатисфакции. А по иску сколько тебе выплачивать?
Сергей опустил голову.
- Выплачу, - пробубнил он. – Жена вот крутится, родители пока помогают…
- Уж больно дорогая иномарка попалась! – с притворным участием воскликнул дух. – Страховки на покрытие не хватило! Ай, беда-то какая! Всего-то сто пятьдесят тысяч доплатить для полного счастья и расчёта! Для безработного водителя – сущие пустяки.
Сергей поморщился и потёр шею.
- Поможешь? – грозно спросил дух.
Сергей нерешительно переступил с ноги на ногу.
- Я за тебя с тем иномарочником расплачусь! – пообещал дух. – Сполна расплачусь! До самого полного удовлетворения сторон! Так что век щедрость мою помнить будет! И от тебя отстанет раз и навсегда! А тебе…
Шёпотом затараторил, зачастил:
- Права куплю, машину куплю, страховку куплю, жене шубу куплю, Пашке игрушку новую, три косаря баксов и камешек сверху…
Сергей, помявшись для приличия, обречённо выдохнул:
- Ладно уж…
- Тогда пошли! – скомандовал дух. – В путь! Немедленно! Время не ждёт!
- Я это…
Сергей потянулся к стоявшему на тумбочке телефону.
- Жене на работу позвоню. Скажу, что уезжаю… Подзаработать малость уезжаю. Пусть Пашку из детского сада заберёт.
Улыбнувшись виновато, добавил:
- Дома сижу, а она мне воспитание не доверяет. В детский сад отдаёт.
- Правильно не доверяет, - сказал дух. – Я бы воспитание тебе не доверил. А вот судьбу Вселенной – запросто!
И милостиво согласился:
- Звони!
2.
Дождь редкий и холодный простучал ночью по листьям парка. Отчего-то в середине августа пришло похолодание, пришло совсем некстати. Не вовремя.
Бродяга Любанин, Викентий Демьянович, совсем к похолоданию этому не был готов.
Да и дождь пошёл как-то неожиданно. Без предупреждения. Нет, чтобы тучи какие с вечера, или хотя бы прохладой дождевой загодя пахнуло.
Ничего такого не было.
Вечер был ясный, небо розовело безмятежно, редкие облачка плыли себе медленно по этому самому небу да плыли, потихоньку плыли, мирные да тихие.
Благодать медовая разлита была в воздухе, и ветерок лёгкий запахи травяные разносил во все стороны. Трава под ветерком шелестела мерно, убаюкивала.
Расслабил тот вечер Любанина, обнадёжил, поманил на скамейку парковую, на свежем воздухе заночевать. Обещал сон мирный и здоровый, а не то, что на вокзале – в духоте, толчее и шуме неумолкающем.
Обещал, и обманул. Такая жизнь пошла, что и самой природе нельзя верить.
Заснул Любанин летом, а проснулся, получается, осенью. Едва ли не в конце сентября.
Как засыпал, так верных двадцать градусов летнего тепла было. Так что он и накидку (бывшую в прежней своей жизни декоративным синим настенным ковриком) из мешка доставать не стал. Одним пиджаком укрылся, мешок под голову подложив.
А проснулся среди ночи, часу примерно во втором, в самом что ни на есть собачьем холоде, при пяти градусах осенних, стуча зубами.
Да ещё и мокрый.
Дождь лил… Нет уж, не как из ведра. Водопадом лил, сплошным потоком. Окатил разом, щедро, с головы до ног.
К сырости Любанину было не привыкать, в тёплую погоду и такой ливень с места бы его не согнал.
Но на таком холоде…
Снялся Любанин с места, выругал привычно власти за бардак в стране, а так и всему прогрессивному человечеству матерный привет послал, подхватил мешок – и ходу.
Вдоль по аллейке, мимо пьяно качающихся под ветром деревьев.
Бежал…
Честно говоря, он и сам толком не знал, куда ему держать путь и в каком месте укрыться от непогоды.
Дело в том, что заброшенный парк этот (или уже лесопарк? место-то какое запущенное!) на окраине Москвы был ему совсем незнаком.
За полтора года бродяжничества побывал Любанин во многих местах, едва ли не треть Москвы обошёл. Но обитал всё больше на вокзалах, иногда посещал ночлежки, иногда и в метро забредал. В парки – редко. Только летом и в очень хорошую погоду. И только если обстановка позволяла, то есть была спокойной.
В парках было опасно. И голодно. Хотя свежий воздух радовал.
Но знал Любанин, что бродяга в парке совершенно беззащитен. Любой, у кого есть силы и свободное врем, может вдосталь и безнаказанно поиздеваться над бродягой. Избить. Помучить хорошенько. Собаку натравить (особенно если питомец бойцовой породы, и надо его потихоньку на людишек притравливать).
А то и просто убить. Ночью-то это вообще запросто. Особенно в таком глухом месте.
«Это же лес настоящий! Вот уж и тропинка кончилась!»
Расслабился Любанин, не ко времени. Забыл, что бродягам расслабляться нельзя.
А тропинку… Вот беда! Где-то свернул он невзначай с аллеи, а теперь вот и тропинку в темноте потерял.
Вот незадача!
Любанин стёр воду с лица и растеряно закрутил головой.
Похоже, забежал он едва ли не в чистое поле. То есть, совсем даже не чистое. Вон, мусор в стороне вроде строительный лежит, белеет себе потихоньку под сетом дальних фонарей. Блоки бетонных, ржавый ковш экскаватора.
Но – поле. Ей-богу, поле!
То есть, укрытий никаких. Не в ковш же лезть!
Хотя, если прижмёт, полезешь и в ковш.
Вроде… Любанин прищурился, вглядываясь в даль.
Сквозь такой поток воды, конечно, едва ли что увидишь, вот только… Чёрное что-то впереди, стеной. И качается стена под ветром.
«Лес…»
Лес, конечно, укроет.
«Одного не понимаю» беседовал сам с собой Любанин, пробираясь, не разбирая уже никакой дороги, прямиком сквозь густые заросли травы. «Не понимаю, зачем это я, очертя голову, со скамейки сиганул и побежал куда-то. Деревьев и так хватало. Вот что значит – эффект неожиданности…»
За полтора года скитаний Любанин не растерял остатков интеллигентности и некоторой начитанности (чему способствовали регулярные визиты к мусорным контейнерам, куда продвинутые и воспитанные мультимедийной цивилизацией граждане часто выбрасывали богатейшие подборки книг из домашних библиотек), потому в беседах самим собой переходил с косноязычной речи московских бродяг, пиар-менеджеров, политологов и гламурных подонков на более привычный правильный язык инженерных работников среднего звена (к коему до определённого времени Любанин и относился).
«…Всё произошло так неожиданно. Необдуманные действия привела к печальным последствиям. Не в первый раз, кстати, друг Любанин, не в первый!»
Тут он ударился лбом об ствол. И понял, что добрался до леса.
Причём не только добрался, но и, похоже, успел на пару шагов углубиться в лесную тьму.
Собственно, здесь было немногим лучше, чем в поле. Разве что ветер дул не так сильно и пробирал не костей, а разве что до верхнего слоя кожи. И не все капли долетали вниз, частью оставаясь на листьях.
И ещё… Как-то спокойней тут было.
Как и полагается слабому существу, Любанин избегал открытых пространств, где так легко можно попасться на глаза какому-нибудь хищнику.
Конечно, и в лесу можно…
Любанин вздрогнул и перекрестился.
«Ну их шуту, такие мысли! Да ещё и среди ночи!»
Он осмотрелся по сторонам и нашёл ложбинку под деревом.
«Делать-то нечего. Мокро, неуютно, да уж придётся здесь ночевать. Никуда я по темноте такой не пойду! Вот…»
Он прилёг под деревом, большей частью тела стараясь устроиться на мешке.
«Хоть так…»
Сон, понятно, не шёл. Да и зубы от стука перешли к чечётке, да ещё и с каким-то бешеным выплясом. Мышцы сводило от холода, а там и всё тело затряслось.
Всё же усталость брала своё (даже в таких невыносимых, казалось бы, условиях усталость способна своё взять), и Викентий Демьянович Любанин периодически впадал в забытьё.
Голова тяжелел, от затылка к макушке наливаясь свинцом, и тяжестью своей тянула в слепой омут. И один из чёрных провалов осветился вдруг резким, голубым, слепящим светом.
Так неожиданно вспыхнуло это сияние и так резко ударило по глазам, что Любанин, не придя ещё толком в себя, вздрогнул, ойкнул негромко и скрюченными в судороге пальцами наложил на сердце крестное знамение.
Открыл глаза, и увидел, что не во сне явился к нему этот слепящий свет. Подсвеченные голубым, словно фосфоресцирующей краской окрашенные ветви сосен качались у него над головой и дождевые струи блестели в резавших лесную тьму тонких лучах.
И ещё услышал Любанин тихий рокот автомобильного двигателя, приглушенный треск ломающихся сучьев, шорох и чьи-то негромкие голоса.
На душе у него сразу стало муторно и тревожно. То, что добрый человек в такую пору, в такую погоду и в такую глухомань не заберётся, было очевидно.
А ночные гости забрались. Стало быть, случилось в его жизни самое неприятное, что только может произойти в жизни бродяги: наткнулся он н лихих людей, да в недобрый час.
Судя голосам, лихих было… как минимум… несколько… Трое, вроде? Или?
И приехали они…
Любанин осторожно перевернулся на живот, натянул на голову удачно (с учётом сложившихся обстоятельств) вымазанный грязью пиджак, подполз тихонько к раю ложбины и приподнял голову.
«Матушка дорогая! Незабвенная!»
То, что увидел он заставило забыть его на долгий миг и о машине, на которой приехали нежданные гости, и о самих гостях и даже об угрожающей ему опасности. Зрелище странное, страшное и одновременно сказочно-прекрасное завладело его внимание. Да что вниманием, самим разумом завладело, опасной властью подчиняя себе.
В сиянии, показавшимся неземным, у самого края леса, не более, чем в трёх шагах от него стояла, закутавшись в искрящуюся чёрную накидку, женщина фантастической красоты.
Её бледное, с тонкими, удивительно гармоничными чертами лицо словно соткано было из молочного речного тумана, а глаза, тёмные и печальные, выведены тонкой кистью флорентийского мастера. Тёмные, тонкие локоны выбивались из-под украшенного золотистой тесьмой края небрежно наброшенного на голову капюшона.
Любанин, словно заворожённый, смотрел на дивную эту, неведомо какими судьбами оказавшуюся на краю леса женщину, не в силах отвести от неё взгляд.
И показалось ему, что женщина эта, лунная богиня, смотрит на него, прямо на него. Смотрит, не отводя взгляд. И печальны глаза её, и будто даже слёзы в них, и потому хрустальных отблеск виден в них.
И, забыв обо всём, обо всём… Чёрт, об опасности даже забыв, захотел он вдруг встать, подойти к ней, к этой неземной, невероятной, волшебными чарами сотворённой красавице, и…
Что сделать? А что бы он мог сделать? Ну, это… Успокоить как-то. Сказать… Не печалься, дескать. О чём плакать тебе, такой красивой? О чём горевать? И ещё…
«Что за нелёгкая занесла её сюда? Может…»
Капли с насквозь пропитанного водой ворота стекли на лоб.
«…Её привезли сюда насильно? Эти вот…»
Чёрная тень прошла по стволу дерева.
Хрип, пыхтение.
Любанин слегка скосил глаза и увидел, как четверо кряжистых мужиков…
«Четверо их, не трое. Четверо! А эта?»
…тащат по земле, по размешанной подошвами глине завёрнутый в брезент и туго стянутый верёвками…
Любанин зажал себе рот ладонью, чтобы ненароком не крикнуть.
«Труп! Ей-богу, труп!»
И ещё заметил он, увидел он явственно, что лунная красавица не печальными глазами смотрит в лесную даль. Равнодушными, мёртвыми, лучисто-холодными.
Увидел он, что губы у богини кривятся брезгливо. И шепчет она какие-то слова. Не разобрать…
И жутью от неё веет. Запах от неё исходит могильный.
И ещё…
«Когда они успели?»
Метрах в трёх от серебристого, ксеноновыми огнями сияющего джипа неведомо как образовался чёрный провал в земле. Провал, которого (Любанин в том поклясться мог!) недавно здесь и в помине не было.
Будто разом кто кубометров пять земли (плотной, глинистой, с корнями вперемешку) вынул. Да так, запросто, вдоль края провала разметал.
«Это ведь только экскаватором так можно! Да услышал бы экскаватор, непременно услышал бы! Как же так!»
И вот по глине булькающей и чавкающей, по сминающейся траве тащили кряжистые, толстошеие, угрюмого вида мужики, тащили завёрнутый в брезент…
«Нет, точно труп! Влип…»
Быть может, от разрытой земли шёл такой дух, что показалось Любанину, будто могилой пахнет…
«А ведь это и впрямь могила!»
…Или всё же от красавиц этой нехорошим таким, тяжёлым таким повеяло?
А она то что? Она…
А женщина хлопнула вдруг в ладоши. Сбросила с головы капюшон.
И резко, гортанно, на непонятном Любанину, явно нездешнем языке, выкрикнула вдруг какую-то фразу, похожую на команду.
Видно, то команда и была.
Мужики остановились, замерли, продолжаю удерживать труп.
Женщина подошла к ним. Ладонью провела по брезенту. И, склонившись, прошептал что-то.
Так тихо, что Любанин ни одного звука разобрать не смог. Но при том поклясться мог (сам понять не мог, оттуда такая уверенность у него появилась), что шепчет женщина какое-то заклинание.
А потом отошла она в сторону.
И мужики, легко приподняв труп, швырнули его в провал.
Любанин подумал, что пора бы ему и честь знать. То есть отползти потихоньку подальше, встать – да и бежать прочь, пока не поздно. Пока красавица эта и впрямь взгляд свой волшебный на него не бросила.
Ибо теперь, при всей природной недогадливости своей и простодушной простоте, понял он окончательно и бесповоротно, что красавица эта, женщина лунная, уж точно не жертва здесь и ни в каких таких утешениях не нуждается. Что она – едва ли не главная бандитка.
Главарь, то есть. Уж больно покорно здоровяки эти бритоголовые и толстошеие команде её подчинились. Слова поперёк не сказали!
Вымуштрованные, даром что отморозки на вид.
Так что если и есть тут жертва (конечно, помимо той, что в брезенте и, похоже, уже отмучилась), так это он, Любанин Викентий Демьянович!
Но тот (или та), что в брезенте – ему что! Он (или она) в иной мир перешёл. Или перешла. Всё плохое, как говорится, в прошлом. В общем, финита ля чего-то там.
А он, Любанин Викентий Демьянович, очень даже жив. По крайней мере, пока. Мокрый, трясущийся, окончательно уже простуженный, но живой.
И факт этот интересный, конечно же, лунную красавицу не обрадует.
Если станет ей известен.
Тогда она скомандует. Точно, скомандует!
Такое скомандует, что кряжистые помощнички враз ему шею свернут, да в тот же провал и кинут. Там и для двоих места хватит.
Даже со стороны ложбины видно, что провал приличный образовался. В таком и три трупа уложить можно.
И начал потихоньку Любанин задний ход давать. И ушёл бы по-тихому. Непременно ушёл. Так что, может, и не заметили бы его гости недобрые.
Да случилось тут такое чудо, колдовство такое, что в который раз уж за ночь утратил спасительную осторожность Любанин и не уполз вовремя.
Из провала брызнул вдруг вверх, навстречу дождевой темноте, сноп ярких, алых искр. Послышалось гудение, еле заметно дрогнула земля, и размокшая глинистая масса поднялась вдруг в воздух, чёрно-серым кольцом закрутилась вокруг стоявших у края провала колдунов, а потом, взлетев, втянулась вдруг столбом – и обрушилась вдруг вниз, полностью закрыв и заполнив провал.
И что совсем уж удивительно: место, где ещё минуту назад был провал, тут же заросло травой, в несколько секунд поднявшейся из грунта и сделавшейся всякой.
И сам грунт из тёмного и разворошённого сделался вдруг коричневато-серым. Будто сам собой уплотнился.
Женщина смотрела н чудеса холодно и равнодушно. И лишь когда всё закончилось, и место погребения полностью было сокрыто, улыбнулась едва заметно, одними лишь уголками губ.
А потрясённый Любанин, глаза выпучив (так что и речной рак позавидовал бы), приподнялся, отступил на шаг – и ойкнул громко, спиной наткнувшись на сосновый ствол.
И тут…
Нет, этого Любанин не увидел. Потому как, не поглядывая больше за колдунами, опрометью бросился прочь, позабыв даже про любимый свой мешок, что много месяц был верным ему спутником, а теперь вот перепуганным хозяином брошен был на произвол судьбы.
А коли, на гибель свою, решился бы посмотреть, то увидел бы, как шёпотом отдала женщина команду на неведомом Любанину (да и прочим жителям Земли) языке.
И, выполняя команду, четверо помощников поднялись в воздух и, вытянув вперёд руки, влетели в лес.
Один из летунов, ноздрями втянув воздух, завис над мешком с нехитрыми любанинскими припасами. Быстро слетел, будто упал, рядом с ложбиной. Встав на четвереньки, ладонью копнул землю и мокрый ком сунул за пазуху.
Застегнул замок куртки, затянув до самой горловины. И, схватив мешок, полетел обратно к машине.
А оставшиеся трое продолжили преследование.
Любанин бежал быстро. Очень быстро. Так быстро, как, наверное, в жизни никогда не бегал. Даже в молодости. Даже в самые лучшие и здоровые годы.
А чтобы скорость побольше набрать, он иногда от бега к прыжкам переходил, по кенгуриному сигая через лужи.
Да только поймали бы его летуны, непременно поймали бы. И отнесли бы на расправу своей хозяйке.
Вот только обычно несчастливому Любанину в тот вечер повезло. А с ним и всем землянам.
Возможно, высшие силы, как раз в тот период вплотную занявшиеся судьбой нашей планеты, отступили от обычного своего принципа невмешательства и вмешались-таки…
Хотя это только догадка и предположение! Не более того.
А доподлинно известно вот что: Любанин, уходя от погони, пересёк лесополосу и выскочил аккурат к московской кольцевой автодороге.
На которую и выбежал, от страха совсем уже ничего не понимая.
Первым, объезжая безумного пешехода, кувырнулся на мокрой дороге огромный китайский джип. Кувырнулся – и по водяной смазке полетел вперёд, сбивая ограждение.
Вслед за ним, но по другой траектории (вправо и под откос) полетела белая «Мазда». И красный «Форд Куга» - вслед за ней.
А огромный китайский джип, метров через пятьдесят вылетев на встречную полосу, ударил в бок и повалил микроавтобус.
А уж микроавтобус, на боку и с хвостом искр проехав вперёд, догнал и ударил бензовоз.
Бензовоз-то огоньку и добавил. Выдал как мог. Потому что топливная цистерна разбитая и деформированная всё содержимое своё прямиком слила на асфальт. На все ряды и полосы сразу.
От искр бензин и вспыхнул.
Одного из летунов, что закружились было над местом аварии, высматривая жертву, поджарило сразу. Завопил он, задымился и упал прямо перед ошалевшим хозяином «Форда», который, ногой выбив деформированную дверь, с трудом выбрался из машины.
Второй летун, обойдя огонь (хотя и зацепив при этом вытянувшийся в его сторону край пламени), не рассчитал траекторию и ударился о бетонный столб. Выругавшись грязно на неведомом землянам языке, упал он на землю, при падении потеряв сознание.
А третий, самый осторожный, спустился потихоньку в сторонке. И, стоя так в стороне от суеты, выжидал подходящего момента.
Да что-то он не наступал.
Сначала метались все, то к машинам подбегая, то от огня прыгая. Потом огонь до покорёженных машин добрался, бензобаки рваться начали. Все полосы в пробке встали.
Толпа у обочины собираться стала. Шум, грохот, гам со всех сторон.
И вроде… Под руки повели избитого мужика какого-то, землёй с головы до ног перепачканного.
Оживился летун, руки вперёд было вытянул.
Но тут замигало что-то вдали. Потом и ближе замигало. Ругнулась милицейская крякалка.
И пропал куда-то земляной. Увели его прочь.
У третьего летуна задрожала челюсть. Досадно было упускать добычу.
Можно было бы, конечно, и бойню устроить. Прямо тут. С огоньком.
Но не велела госпожа режим маскировки нарушать. Её приказ – закон.
Космический!
Так что…
Выждал летун ещё немного.
Дождался, пока пожарные огонь пригасят.
Погибшего товарища подхватил…
- Ты куда? – крикнул ему вслед пожарный.
- А ну, стоять! Положь труп на место! – крикнул полицейский, лихорадочным движением запихивая листы протокола за пазуху.
…подхватил и второго, что валялся без сознания на обочине.
Ногой отпихнул сунувшегося было к нему гаишника, да так, что тот, бедняга, шагов на пять отлетел и отключился, ударившись затылком об асфальт.
Подхватив товарищей, мёртвого и ещё живого, резво побежал третий в сторону леса.
И пропал, будто и не было его.
3.
- Забыл представиться…
Электричка прогремела по мосту, зеленовато-бурая Ока в широких камышовых зарослях промелькнула где-то внизу, серые ивы прощально махнули ветвями.
Сергей и работодатель его, дух неба и земли, второй уже час ехали прочь от Москвы, куда-то, судя по всему, в коломенские или даже рязанские дали, но куда именно – Сергею было неведомо.
Сел он в эту электричку, выполняя категорические требование духа, а для чего сделал он это и за какой такой надобностью дух потащил его прочь из Москвы, то Сергей не знал, да и вопросами разными, честно говоря, не очень-то и задавался.
Вот., кстати, говоря, и имя у своего работодателя забыл спросить.
Нет, вы не подумайте. Сергей вовсе не слабоумный какой был…
Почему был? Забегая вперёд, заглядывая, так сказать, в скрытое от взора читателя туманное будущее можно сказать (по большому секрету, разумеется), что Сергей не только был, но он и есть сейчас и, смею заметить, будет и ещё пребывать в нашем вами мире, не покидая его для путешествий в иные миры и пространства ещё много, много лет.
Так вот, Сергей в иные, более лёгкие и счастливые для него времена, был человеком вполне себе сообразительным, любознательным и компанейским. Из тех людей, которых на мякине не проведёшь. Может, на чём другом и проведёшь, но уж на мякине – никогда!
Потому в иные, более счастливые времена, он бы, конечно, имя работодателя непременно разузнал бы. Как пить дать!
И выяснил бы, что там за бизнес у него, велика ли контора, исправно ли зарплаты платят, в конверте её дают или ещё как, не штрафуют ли по делу и без дела, и нет ли подводных камней каких.
И, конечно, узнал бы, что это за работа такая и почему за неё плата такая большая, и не придётся ли чего такого делать, за что и жена родная, и не менее родное государство по головке не погладят.
В общем, много чего узнал бы. Вопросов бы много задал, и все – по существу.
Но долгая безработица подкосила душевное здоровье, и затуманила разум, и все чувства ослабила до крайности. Видимо, и чувство самосохранения.
И охватившее его безразличие выросло, как видно, да таких небывалых размеров, и такую обрело над ним власть. что уж, как видно, было ему решительно всё равно, с кем ехать, куда и зачем.
Лишь оборвать опостылевшее домоседство.
Ну и, конечно, заработать…
Не знаю, верил ли он рассказам духа о щедром вознаграждении. Я бы, к примеру, ни за что не поверил бы! Но это я…
А Сергей, быть может, и поверил. Очень может быть. Потому что, как говорится, апатия и безнадёга… В общем. Смотрите, любезные читатели, выше. Там всё сказано.
Ехал он так с духом, второй час ехал в душном и зловонном вагоне электрички, и мысли в его голове крутились мелкие, суетные и невесёлые.
О квартплате думал, которую скоро опять вносить, о плате за детский сад, которую с прошлого месяца опять подняли. Ещё думал о том, что можно взять машину в аренду и подрабатывать, если только удастся справиться с дрожанием рук, которое после памятной той аварии никак не проходит. Да ещё бы найти контору подходящую, которая согласится помесячно за аренду машины брать, и чтобы притом расценки были божеские, а не как обычно.
Да, ещё и права восстановить, но на это тоже деньги нужны.
С деньгами-то всё можно восстановить!
Ещё подумал о том, что не мешает поехать на рынок и купить мешок картошки, потому что картошка – это вкусно и дешёво, а главное питательно и даже летом может храниться довольно долго.
И ещё подумал о том, что дух ему попался какой-то неугомонный, второй уже час болтает почти что беспрерывно. Замолчит от силы минут на пять-семь, и давай опять балабонить.
Вон уж, весь вагон на них оглядывается (даром что они почти у самого тамбура сидят, только не у прохода, а чуть дальше, дух у окна, а Сергей – рядышком, с правого бока).
Сосед напротив, серьёзный дядька в камуфляже с грибной корзиной в руках, минут пятнадцать уж подозрительно на них смотрит.
А дух вон, ещё и голос повышает.
- Имя моё: Апофиус Пипаркопф! Представиться теперь могу смело, ибо вижу, что спутник мой чист душой. Вот так!
И смотрит гордо.
Что ж, ничего себе имя. Хорошее.
- Еврей? – строгим голосом спросил серьёзный дядька.
- Дух неба и земли! – заявил Апофиус.
- Вот я и говорю - еврей, - резюмировал дядька и засопел недовольно. – И земля у вас, и небо, и духи… Что ни олигарх, то этот… апопиус…
- Ты чего, сдурел? – заступился за работодателя Сергей. – Где это ты видел, чтобы олигархи в электричках ездили?
- Эти всё могут,.. – ответил дядька.
И, вздохнув тяжело, отвернулся, явно не желая продолжать разговор.
А дух, то ли смущённый агрессивным тоном попутчика, то ли утомлённый собственной непомерной разговорчивостью погрузился вдруг в сосредоточенное молчание, опустив голову и взором вперившись в пустую пивную бутылку, неведомо кем и когда оставленную у вагонного сиденья.
Сергей же, чувствуя себе немного неловко из-за странного этого и нелепого объяснения с серьёзным пассажиром, смотрел искоса на работодателя, прикидывая: стоит ли сейчас как-нибудь поддержать беседу невинным и подходящим обстановке замечанием, или уж ладно, и так сойдёт… Тем более, что дух, кажется, нанял его в помощники, а не в собеседники.
Но в конце концов, решив, что надо же хоть что-нибудь умное за время путешествия сказать, выдал:
- А вот едем мы и едем…
- Молчи уж, Серёжа, - немедленно прервал его Апофиус. – Медитирую я, к схватке готовлюсь. Видение мне было, что добром дело не кончится.
Заслышав последнюю фразу духа, серьёзный дядька пружинным солдатским движением вскочил, поправил брючный ремень, согнутой в локте левой рукой прижал корзинку к боку и подчёркнуто уверенным шагом вышел в тамбур.
- Забавный человек, - пробурчал вслед ему дух. – Поллитровки в корзине носит. В сумке же удобней, не правда ли? А в корзине они перекатываются, бьются. И с корзиной этой нелепой он на грибника похож, а сезон-то ещё и не начался. Сколько забавных людей на вашей планете!
Ничего ему Сергей на это не ответил. Ничего подходящего на ум не пришло.
- Плохи дела ваши, - сказал Апофиус. – Плохие, совсем плохие сущности у вас завелись.
И, не снимая кепки, потёр макушку.
- И то верно! – согласилась пассажирка, что сидела недалеко от них.
Сергей с неудовольствием заметил, что пассажиры отчего-то внимательно прислушиваются к словам духа. И эта тётушка, с сумкой-тележкой, тоже вот в разговор норовит влезть!
Внимание это (совсем не нужное) Сергея весьма обеспокоило.
«Апофиус этот чудит непрестанно… А мало ли кто тут едет? Скандал начнётся, так и мне ещё по касательной достанется! Пересесть от него, что ли?»
Сергей искоса посмотрел на сумрачного духа.
«Да нет, обидится. Зарплату срежет или вообще уволит к чёртовой матери. Ладно, посижу. Бог даст, пронесёт и обойдёт нелёгкая».
- Такие сущности завелись в инженерной службе, - продолжала пассажирка, - что житься с ними нет. Третий раз тариф увеличивают, а я им и говорю…
- Пятидесятый километр давно уже миновали, - шепнул Сергей на ухо Апофиусу, желая отвлечь того от нового и потенциально опасного разговора неизвестно с кем. – Может, и семидесятый уже прошёл…
- И что с того? – спросил дух.
- Контролёры скоро по вагонам пойдут, - пояснил Сергей. – Я много раз по этому направлению ездил. Тут всегда так: в Москве ничего, и около Москвы ничего. А как пятидесятый километр миновали, так очень даже чего. Сразу проверка! Ну, может, не сразу, но уж после такого долгого пути контроля не миновать.
Дух пожал плечами и заметил:
- Удивительные обычаи встречаются у аборигенов.
Сергей озадаченно замолчал.
Вспотевшей ладонью погладил скамью.
И напомнил на всякий случай:
- Мы билеты не покупали, а на платформу пролезли через дырку в заборе. Ты же сам сказал: «Лезь, нам преград не будет!» Вот я и полез. Только я думал, что мы раньше выйдем… А теперь вот беспокоюсь я чего-то.
Поезд нырнул под мост и установившийся на мгновение в вагоне сумрак эффектно подчеркнул драматизм ситуации.
- Высадят. И побить могут, если контролёры с милицией пойдут. Менты обязательно побьют, они по-другому не могут.
С последним утверждением дух сразу согласился, важно кивнув в ответ.
- А как же! На то они и стражи Клоадра! Не все, конечно, скажу по секрету, но большинство – наверняка. Счастье твоё, что истинный вид этих змееподобных существ тебе неведом. А то…
Сергей, сообразив, что духа опять повело, и повело совсем даже не в ту сторону, закричал, потеряв терпение:
- Если у тебя денег куча, так какого чёрта ты на билетах экономишь, племянник ты барабашкин?! Объясни ты по-человечески!
Дух развёл руками.
- По-человечески не могу. Хотя…
Состав дёрнулся и замедлил ход.
Тётка, подхватив едва не упавшую сумку, крикнула:
- И горячую воду с июня не дают! Деньги на ремонт труб списали, а трубы как были ржавые, так и есть! Вот тебе и сущности!
И, вскочив, быстрым шагом пошла по проходу между рядами.
Двери резко разошлись, и из тамбура в вагон вошёл контролёр. Мужчина с лицом по лошадиному вытянутым, флегматичным, сонным и отчасти помятым.
Контролёр, к счастью, был один. Стражи Клоадра за его спиной не маячили.
- Предъявите… билеты,.. – забубнил контролёр, равнодушно провожая взглядом исчезающую в глубине вагона тётку.
«Мы с краю… поздно скрываться» подумал Сергей.
- Предъявите… А у вас что?
- У нас танцы и развлечения! – ответил ему дух.
И, подхватив с пола пустую пивную бутылку, ударил ей с размаху контролёра по голове.
Удар был такой силы, что осколки с приглушенным звоном разлетелись далеко в стороны, колким дождём осыпав заметавшись в испуге пассажиров.
- Хулиганы! Убивают! Человека убили! Да вызовите же вы…
- Ё-ка-ле-ме,.. – озадаченно пробурчал кто-то в тамбуре и закашлялся, видимо, подавившись сигаретным дымом.
Сергей, на мгновение пригнувший было в испуге голову, смотрел исподлобья, как контролёр всё с тем же флегматичным выражением лица медленно оседает на пол, и как тёмные струйки ползут из-под околыша фуражки, исчерчивая лоб.
«Бандит какой-то…» растеряно думал Сергей, стараясь унять мелкую дрожь в руках (для чего вцепился пальцами в край сиденья и тянул этот край вверх, словно стараясь что-нибудь от него отодрать). «Подставил, как есть подставил! Какие там деньги, ноги бы унести…»
Дух, отбросив в сторону обколотое «розочкой» горлышко, радостно заявил:
- Вспомнил! Могу по-человечески объяснить! Командировочные на время пребывания не Земле не включают транспортные расходы. Так что все поездки за свой счёт! Кстати, что это за мужик пытался на нас напасть?
И он носком ботинка несильно пнул безжизненное тело контролёра, застывшее было в сидячей позе у края сиденья, но после пинка завалившееся на бок, так что пропитавшаяся кровью фуражка упала с головы и покатилась по проходу.
Откровенно циничный жест этот окончательно вывел Сергея из себя и он, забыв об обещанной щедрой оплате и всяком почтении к работодателю, вскочил с места и, надрывая связки, закричал:
- Идиот! Ты что же это творишь-то?! Ты что же наделал, гад!
Апофиус смотрел на него недоумённо.
- Но он же чего-то от нас хотел. Правда? Хотел то, чего мы, по всей видимости, не могли ему дать. Так что же было делать?
- По голове бить?! – продолжал исходить криком Сергей. – Раз нет, так и по башке – хвать?! Что это нашло на тебя? Так кто ты такой, чтобы людей вот так!..
Сергей нагнулся к пострадавшему и осторожно приложил средний и указательный палец к шее (видел такой жест в кино, в детективе каком-то). Не обнаружив пульса, передвинул пальцы немного влево. Потом, помедлив немного, вправо и вверх.
И с горечью произнёс:
- Ну точно убил, ирод! Ну ведь…
Схватил за руку, немного подняв рукав форменной куртки.
И с нервным всхлипом резюмировал:
- Нет пульса, нету! Это ты так нам помогаешь?
Дух замялся смущённо, переступил с ноги на ногу (при этом едва не потеряв равновесие, так как поезд ощутимо тряхнуло на рельсовом стыке).
- Я же ведь свои проблемы решаю, - тихо произнёс Апофиус. – Мне ведь домой надо вернуться… и там… Богу, конечно, помочь не мешало бы. Сердит он на меня.
«Вот теперь-то я Бога понимаю!» подумал Сергей. «Как на такую шпану не сердиться!»
Дух тронул помощника за рукав.
- Пошли, что ли… Пора нам.
- Не пойду! – заявил Сергей.
И сел на скамейку рядом с телом. Отряхнул пылинки с брюк (отчего, честно говоря, чище они не стали).
- Буду здесь сидеть. Полицию ждать, «скорую»… Да, ждать!
И погрозил духу туго сжатым кулаком.
- Всё про тебя на допросе скажу! Так и знай!
Лицо Апофиуса посветлело и он вдруг широко и искренне улыбнулся (так что глаза на мгновение сжались в щёлочки).
И от радости даже подпрыгнул, ладонями звучно хлопнув по ляжкам.
- Ай-люли!
Сергей скривил губы.
- И фокусы твои экспертиза разъяснит, - заявил он.
И добавил:
- Судебная.
- Да кто тебя слушать будет, дурилка ты картонная! – с прорывающимся сквозь слова ехидным хихиканьем воскликнул Апофиус. – Это стражи безмозглые будут твои рассказы про духа слушать? Да у них свои дела: сокровища Клоадра охранять! Да ты и представить себе не можешь, насколько им на тебя наплевать. Сгноят они тебя в узилище или на запчасти пустят, и все дела!
Сергей погрустнел.
«А что же тогда…»
- А что же тогда делать?
Он показал на пострадавшего.
- Человек невинный. И семья, может, у него есть. Дети там. Мальчик, девочка…
Восклицания духа неожиданно прервались.
- Человек? Невинный?
Он опустился на колени перед контролёром.
- Что же ты сразу не сказал, что это человек, да ещё и невинный?
- А ты меня спрашивал? – огрызнулся Сергей. – Сразу хвать по башке! Без вопросов!
- Вот заладил: «хвать» да «хвать», - смущённо пробубнил дух, склонившись над истекающим кровью человеком. – И сам хорош… Пульс пощупал и сел рядом. Помощь, дескать, оказал… Сердобольный ты наш!
«Я же не врач» подумал Сергей.
Это оправдание показалось ему неубедительным. И вообще, ему-то очевидна была истинная причина, по которой он не стал оказывать действенную помощь пострадавшему.
Уж очень он крови… Ну да, боялся!
А её много было, очень много. Весь воротник рубашки залила. Сколько же натекло её!
- Хорошо, - сказал дух и достал из кармана джинсов бордовый носовой платок.
По блеснувшей ткани догадался Сергей, что сделан платок из шёлка. Или, может, из какой синтетики, но уж точно – под шёлк.
А дух так ловко искру пальцами из платка высек, что решил Сергей, что точно – шёлк.
И удивился невольно тому обстоятельству, что дорогая вещь в карман затрёпанных джинсов попала.
А потом удивился ещё больше, потому что Апофиус…
- Этериус-монго! Келладо! Сатор Арепо Тенет Опера Ротас! Вернись в тело, бессмертная!
Глаза контролёра открылись быстро и внезапно. Словно он разом, одним мощным рывком, вынырнул из небытия.
Смотрел он прямо перед собой, взглядом упёршись в стенку вагона. Смотрел спокойно и безо всякого удивления, вполне приличествующего подобной ситуации.
Смотрел он так секунд пять. Потом заморгал.
Вздохнул глубоко. И застонал, схватившись за голову.
- Это ничего, - успокоил его (а заодно и заёрзавшего нервно Сергея) дух Апофиус. – Восстановление тканей человеческого тела происходит довольно медленно. Спрутоподобные лиловики Прозрачного мира на Одиннадцатом уровне проявления бытия восстанавливаются, к примеру, очень быстро. Секунды за две по земному времени. У них-то, понятное дело, время медленнее течёт. Там почти одна сто вторая стандартного отрезка линии Экири проходит. Но если с земным временем сопоставить да сделать скидку на обычный при таких обстоятельствах приблизительный характер подсчёта, то с уверенностью могу сказать…
Пострадавший перестал стонать. Поднял голов и как-то очень вдумчиво и печально посмотрел на Апофиуса.
- …Что никак не более двух секунд, - закончил тот.
И, подав руку несчастному, поднял того на ноги.
- Голова прошла? – участливо спросил Сергей (на всякий случай, как бы невзначай, прикрыв ладонью лицо).
Контролёр кивнул в ответ.
И произнёс хрипло:
- Чего это я? Отключился вроде… От жары, наверное, духота… А вот…
Он склонил голову и с удивлением посмотрел на покрытую бурыми пятнами рубашку.
Ладонью как-то неуверенно и осторожно похлопал по люб.
- Ударился… А фуражка где?
- Ничего не помнит, болезный! – и Апофиус хлопнул в ладоши.
Платок в руках его тут же исчез, оставив после себя лишь лёгкий синий дымок.
- Это ерунда. Лёгкая амнезия. Пройдёт минут через пять. По земному времени. А фуражка…
Апофиус протянул пострадавшему роскошную, с золотым шитьём, генеральскую фуражку, неведомо как оказавшуюся в его руках.
- Вот тебе головной убор. И ещё…
Откуда-то из-под подкладки фуражки дух извлёк золотую цепочку.
- Держи! Всё держи!
Он сунул оторопевшему контролёру подарки.
- Кожа зарастёт. К вечеру следов не останется. А рубашку в прачечную снеси. Непременно снеси! Если после стирки на ней проступят тайные знаки, то проживёшь сто сорок лет. Если не проступят, то сто пятьдесят. Пока!
И тронул Сергея за плечо.
- Пошли! Наша станция…
Сергей заметил, что электричка и в самом деле заметно сбавила ход, и вот-вот замелькают уже за окном перронные ограждения, таблички и надписи.
Вяло и медленно он поднялся (краем глаза успев заметить, что раненый контролёр, надев генеральскую обнову, удивлённо крутит пальцами поблёскивающую цепочку) и на подгибающихся ногах пошёл вслед за духом.
В тамбуре у дверей, обсасывая энергично погасшую сигарету, стоял серьёзный дядька.
Дядька глянул на духа оценивающе и, подмигнув, спросил:
- Из «Моссада» родом?
Дух кивнул в ответ.
- Больно удар хорошо поставлен, - сказал дядька.
Голос его прозвучал неожиданно тепло и отчасти даже как-то задушевно.
Дух ничего ему не ответил.
Сергей тоже промолчал. Дядька был ему неприятен.
Электричка остановились. Двери раскрылись и двое исследователей искривления ментального пространства вышли на перрон подмосковной станции.
4.
Илья Григорьевич Савойский, директор крупной, но отнюдь не стремящейся к публичности юридической компании, вечернее совещание топ-менеджеров проводил в разбойничье-весёлом настроении.
Именно такая, отчаянная и циничная радость, наводила самый большой ужас на подчинённых.
Если Илья Григорьевич просто был мрачен и вяло пытался доводить сотрудников до белого каления мелкими придирками и не слишком хорошо продуманными унижениями, это было вполне терпимо. Работники, конечно, демонстрировали душевную боль от нанесённых начальником ран, но делали это лишь повинуясь служебному долг и корпоративной этике, подлинной боли при том не чувствуя.
Если директор был в настроении просто радостном, радостном без затей, то это уж было опасней. В такой настроении Савойский часто напивался, подчас ополовинивая бар в служебном кабинете и иногда продолжая буйный пир в офисной сауне.
После чего он искал общения, буйным монстром бродя по офису и хватая сотрудников за разные интимные места, не разбирая пола и возраста. Комплименты, которые он при этом отпускал, могли бы оскорбить даже самого раболепного и циничного подлеца, ещё на заре жизни окончательно изжившего чувство собственного достоинства.
Собственно, только таковые, самые закалённые, с мозолистой душой, и рисковали в опасное это время показаться Савойскому на глаза.
Остальные не решались.
Хотя стимул показаться на глаза был: в просто весёлом состоянии Савойский подписывал документы, перечитывая их лишь дважды.
В трезвом же виде на ознакомление с самой распоследней и никчёмной бумаженцией он обычно тратил не менее трёх часов (секретарь Ниночка, замученная шефом девица невротического нрава, утверждала, что причиной тому является дремучая малограмотность шефа и ничего более).
Самое же страшное начиналось тогда, когда Илья Григорьевич Савойский был трезв и весел.
Приспустив галстук до третьей пуговицы и взъерошив блондинистые волосы, сидел он в широком директорской кресле, выпятив живот и слегка скособочившись, и с ироничным прищуром матёрого человекознатца смотрел на окружающих.
Кабы сидел он не в сером кожаном кресле посреди офиса, а на бочке верхом и посреди гудящей толпы оборванцев на берегу матушки-Волги или, скажем, батюшки-Дона, и кабы на голове его папаха была, лихо заломленная на затылок, то от любой загульной дружины непременно сразу же получил бы и булаву, и кафтан расписной, и полную атаманскую власть – лишь за один свой отчаянный вид.
И с видом таким легко и играючи, с шутками и прибаутками, с песнями и срамными частушками отправлял бы на виселицу и врагов, и друзей своих.
С одинаковой лёгкостью.
И тогда бы хоть понятно было, что от него ожидать.
Но сидел лихой Илья Григорьевич в роскошном офисном здании, в престижном районе, недалеко от центра Москвы. Вместо кафтана и шаровар, носил он костюм от Gucci. И галстук от Hugo Boss. И пошитые по индивидуальному заказу ботинки от замученного на африканской ферме крокодила.
И чего ожидать от весёлого циника в таком офисе и в таком наряде – было совершенно не понятно.
Понятно было только, что ничего хорошего.
Потому…
Потому и Римма Алексеевна, томная и видом жаркая (ах, какая грудь! да ещё и платье это офисное в обтяжку!) блондинка, а по совместительству – ведущий менеджер по сопровождению сделок с загородной недвижимостью, и Евфимий Панкратович со странной фамилией Чепурец, финансовый директор и единственный офисный собутыльник Ильи Григорьевича, и Костя Калымов, главарь шайки коллекторов и начальник отдела возврата кредитов, и прочие все числом в шесть человек, сидели, кресел под собой не чуя и молили офисных богов и прочих потусторонних существ о снисхождении.
Но офисные боги сегодня были немилостивы.
Илья Григорьевич веселел прямо на глазах и обычно бледные щёки его налились уж багровым, горячим соком, и как будто даже увеличились в размерах, словно распухли.
И, заслушивая доклад старшего юрисконсульта, Бенедикта Балунского, засвистел Илья Григорьевич, весьма искусно выводя мотив популярной песенки, и в такт затопал ногой.
«Всё, конец мне» подумал умница Балунский.
И оказался прав.
Оборвав неожиданно свист, спросил Савойский ласково:
- Так, стало быть, Беня, прокуратура по шести сделкам проверку провела? По всем шести?
Балунский обречённо кивнул в ответ.
- И все шесть, стало быть, признаны несоответствующими… этому… как его… закону?
- Да, - шепнул Бенедикт.
Савойский хихикнул и погрозил юрисконсульту пальцем.
- Ай, Беня, огорчаешь! Семьдесят миллионов по этим сделкам зависло. Семьдесят ведь?
Бенедикт, спешно перелистав блокнот, уточнил:
- Семьдесят миллионов пятьсот сорок шесть тысяч рублей двадцать семь копеек.
- Вот точность какая! – восхитился Савойский. – Не только семьдесят миллионов с хвостом нам прокурорские заморозили, а ещё и двадцать семь копеек. Всё посчитал, Беня? Ничего не забыл?
- Такова общая сумма сделок, - подтвердил Балунский. – С учётом того, что по двум сделкам от наших клиентов по перепродаже уже поступила предоплата…
- С учётом этого, Беня, - прервал его Савойский, - ты…
Он резко подался вперёд, животом навалившись на стол.
С кривящейся, неровной, будто пьяным маляром и неровной кистью нарисованной улыбкой, похож был теперь Савойский не на разбойничьего атамана, а на жестокого паяца, прибежавшего в офис прямиком из ярмарочного балагана с чучелами уродцев и рыбо-зверей в запылённых стеклянных банках.
Кривая ухмылка эта окончательно добила Балунского.
Он сложил ладони у груди и замотал головой из стороны в сторону, словно отслеживания быстрые движения невидимого маятника.
- …ты гадёныш…
Движения маятника ускорились, набрав лихорадочный, суматошный темп.
- …и скот, скот мясной! Безмозглый!
Маятник остановился.
- Я исправлю, - прошептал Балунский.
Топ-менеджеры дружно опустили глаза.
- Три дня, и я исправлю!
Савойский, оттолкнувшись руками от края стола, шага на три откатился, колёсиками кресла смяв ковёр.
Развернул кресло к Балунскому и поманил того ласково полусогнутым пальцем.
- Сядь-ка мне на колени, Беня!
Побледневший Бенедикт промычал что-то неразборчиво в ответ.
- Не слышу! – крикнул Илья Григорьевич. – Что ты мямлишь? Возражаешь?!
И Савойский топнул ногой.
- Возражать смеешь, скотина?! Мне?! Директору возражать!
Савойский вытянул руку, искривлёнными пальцами хватая воздух.
- Иди! Сюда! Немедленно! На колени!
Бенедикт медленно, словно двигаясь по топкой трясине, прошёл по кабинету, обходя длинный стол, подошёл к начальнику и замер.
- Сюда! – и Савойский хлопнул себя по колену.
Бенедикт согнул ноги в коленях и осторожно присел на колени директору.
- Устраивайся поудобней, - сказал ему Савойский.
И улыбнулся.
- Нравится?
Бенедикт кивнул и кончиками пальцев провёл по лбу, стирая пот.
- Это… я это…
- Молчи, - добродушным тоном произнёс Савойский. – Не отвлекайся. Нам тут процедура одна предстоит. Стандартная.
Заслышав слово «стандартная», Бенедикт застонал слабо и закрыл глаза.
- Приятного аппетита! – пискнула Римма Алексеевна.
Савойский, обхватив юрисконсульта, прижал его плотнее к себе и, вытянув шею, клацнул зубами, выдирая кусок мяса у Балунского из щеки.
Бенедикт дико завизжал, пытаясь вырваться из объятий директора, но это было совершенно невозможно. Хватка Савойского была железной.
Савойский сочно чавкнул, пережёвывая мясной кусок, и прикрикнул на извивающегося юрисконсульта:
- Сиди! Сиди спокойно, зараза!
В течение десяти минут он медленно и со вкусом обгрызал Бенедикту лицо, время от времени уворачиваясь от брызг и струек крови.
Заглатывая человечину, он блаженно жмурился и время от времени издавал глухой, сдержанный рык.
Когда же лицо Балунского превратилось в кровавую маску с белым, жутким оскалом, выгрызенным носом и выпученными, залитыми алым глазами – сыто рыгнул Савойский и, послушав напоследок истошный крик подчинённого, вцепился тому в шею.
Из перекушенной артерии кровища брызнула фонтаном, заливая и пол, и ковёр, и стол, и бумаги на столе, и спины вконец оробевших топ-менеджеров.
А отмучившийся юрисконсульт со стона перешёл на хрип, а потом пару раз всхлипнул и, окончательно затихнув, обмяк.
Савойский, разжав хватку, движением колена сбросил безжизненное тело на пол.
Вытер подбородок и, отряхнув побуревшую от крови рубашку, сказал:
- Передайте Пронягину, что старший теперь он. Вместо…
Тронул ногой труп.
- …Упокой его…
Илья Григорьевич хихикнул и погрозил пальцем потолку.
- Упокой, непременно упокой! Чтобы за щеками своими не вернулся!
Топ-менеджеры дружно закивали в ответ.
- На сегодня – всё! – заявил Савойский. – Совещание окончено.
Под тихий шелест бумаг, издавая еле слышные вздохи облегчения, топ-менеджеры покидали кабинет начальника и, едва переступив порог, осеняли себя украдкой крестными знамениями.
«Дурачьё» думал Савойский, провожая их пристальным, хищным взглядом. «Тоже мне, нашли, у кого защиты просить!»
И улыбался сдержанно, одними уголками губ.
После ухода менеджеров прошло минуты три. И по прошествии трёх минут услышал Илья Григорьевич голос секретаря, прозвучавший в динамике интеркома:
- К вам женщина….
Ниночка была явно смущена.
- Та, о ком вы предупреждали.
Савойский немедленно вскочил и, на ходу перепрыгнув через кровавую лужу, подбежал к двери кабинета.
Оказавшись в приёмной, немедленно кинулся он к стоявшей у секретарского стола тихой, скромно одетой женщине…
В которой Любанин, доведись ему вдруг неведомо какими путями и судьбами оказаться в этот момент в этом самом месте, сразу же узнал бы лунную даму, что труп прятала да ворожила над земляным провалом в ночном парке.
По счастью для Любанина, в этом нехорошем месте и в это неурочное время он не оказался (хватило ему и других мест, и иных неподходящих моментов), потому не пришлось даме повторно посылать за ним в погоню своих слуг (из коих, впрочем, во время этого визита сопровождал её только один, да и тот, столбом стоя, дожидался хозяйку в коридоре).
Так что обошлось без погони и ненужного шума.
Савойский, подскочив к даме, нагнулся и, не смея коснуться бледной руки не слишком чистыми губами, поцеловал воздух возле слегка дрогнувшего указательного пальца.
И прошептал почтительно, не разгибая спины:
- Честь для меня, повелительница, принимать вас в моём скромном убежище. Не побрезгуйте, пройдите…
И он, вывернув шею, как-то очень ловко кончиком носа показал на гостеприимно открытую дверь кабинета.
Женщина, не ответив на столь почтительное приветствие, молча зашла в убежище людоеда.
Савойский на цыпочках пробежал вслед за ней, успев на ходу прохрипеть секретарю, состроив рожу грозную и гнусную одновременно:
- Кыш отсюда! В коридоре стой! И смотри, чтобы никого!.. Никого!
И закрыл за собой дверь.
Лунная дама, немного приподняв подол длинного чёрного платья, обошла кровавую лужу.
И уверенно се в директорское кресло, сказала повелительным тоном замершему в полупоклоне Савойскому:
- Грязно у тебя тут, Илья. Отчего ты опять намусорил?
Илья Григорьевич хихикнул смущённо и тут же, осёкшись, прикрыл на секунду рот ладонь.
И тут же, смущённо покраснев, ответил:
- Совещание у нас было. Один из моих сотрудников провинился.
- Это связано с нашими делами? – тут же спросила дама.
Голос её звучал ровно и безжизненно, но привыкший ухватывать даже малейшие его интонации Савойский сразу почувствовал какие-то очень нехорошие, неприятные нотки.
Надо было бы успокоить грозную повелительницу, сказать в ответ что-нибудь приятное, но знал Савойский, хорошо знал, что обманывать повелительницу не только плохо, но и крайне, крайне опасно.
Даже ему, людожору первого ранга, обман с рук не сойдёт.
Он знал, что у лунной красавицы два наказания: предупреждение и…
«Бр-р-р!» подумал Савойский.
За обман предупреждением не отделаешься. Будет то, что сразу следует за «и» с многоточием.
- Да, - просто и честно ответил Савойский. – Сделки по перепродаже компаний, владельцы которых…
- Пошли на топливо? – уточнила лунная дама.
Илья Григорьевич ответил ей ясной, почти что детской улыбкой.
- Так и есть, повелительница, так и есть.
- Не обязательно было наказывать виновного в своём кабинете, - заметила лунная дама. – Как-то всё-таки глупо, неопрятно и неряшливо это, Илья. Вот и ковёр намок…
- Кушать хотелось, - жалобно протянул Илья Григорьевич. – А Бенечка такой пухленький был, щёчки отъел… Я ведь, ваше могущество, существо простое, устройство моё несложное. Я ведь только плоть могу усваивать, не как вы…
И он, осёкшись, ниже склонил голову.
И поспешно добавил:
- Ковёр заменят, пол вымоют. К вашему следующему визиту, повелительница, убежище моё будет сиять чистотой.
Дама улыбнулась грустно.
- Следующий визит…
Она поправила рукав серой вязаной кофты.
- У нас проблемы, Илья. Серьёзные проблемы. Так что со следующим визитом придётся подождать. И насколько быстро мы встретимся вновь, зависит от тебя, любезный мой людожор.
Илья Григорьевич даже качнулся слегка от удивления.
- Проблемы? – переспросил он.
И исподлобья взглянул испытующе на повелительницу: не шутит ли?
Но та была абсолютно серьёзна. Впрочем, она всегда была серьёзна и никогда не шутила. Никогда!
- Какие же могут проблемы у вас, повелителей ментальных пространств обитаемых миров Третьего уровня?
С этим Илья Григорьевич, конечно, слегка перегнул. Народ повелительницы не правил всеми ментальными пространствами всех обитаемых миров Третьего уровня реализации бытия. Вовсе даже нет. Пожалуй, и одна сотая часть общего ментального пространства Ойкумены не была под их контролем (а ведь и это – миллионы миров).
Пожалуй, всего-то три с половиной тысячи ментальных сфер обжил (только лишь обжил, но ещё, по счастью, не контролировал) народ повелительницы. Хотя, по скромным человеческим масштабам, и это много, очень много.
Но Илья Григорьевич, желая польстить е могуществу, палку изрядно перегнул. Фигурально выражаясь. Просто-таки до хруста перегнул.
Потому повелительница нахмурилась и, вяло взмахнув рукой, приказала ему замолчать.
- Проблемы, Илья, - повторила она. – Для подпитки биоэнергией нам требовалось немного жизней землян. Сотни три в месяц, не больше. Но несколько дней назад мы начали разгон реактора, и количество требуемых нам жизней возросло. Возросли наши траты. Но не это главное, Илья. Мы полагаем, что увеличение градиента деформации пространства привлекло внимание его…
Она посмотрела на бронзовый потолочный светильник, по специальному заказу изготовленный для Савойского в Италии.
- Вы говорите о том, кого мы не видим? – уточнил Савойский.
- Тот-кого-мы-не-видим обеспокоен, - ответила повелительница. – Возможно, он догадывается о причинах деформации. И, если это так, то и о наших целях он может догадываться. Мы абсолютно уверены, что приближённые к нему духи, от сильнейших до самых слабых и ничтожных, будут счастливы выслужиться перед Невидимым и выследить нас. А там… Можешь себе представить, милый мой людожор, какое тогда отвратительно светлое войско придёт сюда, в этот мир, по нашему следу? И что будет с нами? Да и со всеми вами, живущими лишь нашей милостью?
Савойский вздрогнул испуганно и приложил ладони к затылку.
- Нет, вечная моя! Нет, могущественная! Вы – наше спасение. Вы – наш защита. Вы – наше укрытие. Укрытие!
- Укрытие, - повторила за ним повелительница. – Вот именно, Илья, укрытие. Нам всем нужно укрытие. Люди идут по твоему следу, духи – по-нашему. Неважно, кто из них первым узнает правду. Всё, что известно людям или духам – известно и Невидимому. А уж Он…
- На моей стороне всё будет хорошо, - поспешил заверить её Илья Григорьевич. – На моей стороне всё будет чисто. Я всё решу, всё! Не волнуйтесь, повелительница, со стороны людей вам опасность не угрожает.
Дама покачала головой.
- Я так не думаю, Илья. Мы слишком часто загружали тела в реактор. Одну из таких загрузок видел человек. И этот человек, к сожалению, до сих пор жив.
«Не может быть!» мысленно воскликнул Савойский. «Увёртливый, должно быть. Или очень везучий».
- Потому, - продолжала повелительница, - я и пришла к тебе. У нас много дел и с человечком нам возиться ни к чему. Человечки – это по твоей части.
Савойский закивал в ответ, подобострастно при этом улыбаясь.
- Как же, как же! По моей, по моей!
- Человечек, похоже, в узилище, - сказала повелительница. – Мой слуга, Виккус, принёс вещи, принадлежавшие человечку. Он оставил их в комнате для переговоров. Дверь защищена заклятием Треугольника, так что не забудь прочитать молитву бессмертного, прежде чем войти.
Савойский упал на колени и прошептал:
- Немедленно, немедленно займусь. Все, все проблемы будут решены. Все ошибки исправлены. Всё будет…
Склонив голову, стоял он на коленях. И заметить не успел, как повелительница покинула его кабинет.
Ушла она тихо. Совершенно бесшумно.
А Савойский, обнаружив, что в кабинете он один, выждал для верности минуту – и кинулся к столу.
Набрав номер, бросил в трубку:
- Муцкевича и Клещёва ко мне! Живо!
Через три минуты дверь приоткрылась и два помощника по особым поручениям, Муцкевич и Клещёв, вошли в кабинет.
Эти помощники всегда работали парой, и пара эта была удивительной. На первый взгляд, даже несколько комичной.
Муцкевич был мужчина крупных размеров, совершенно неохватный в том месте, где у некоторых людей располагается талия. Голову брил он наголо, а вот чёрную с сединой бороду отпустил широкую, окладистую, нечёсано-косматую.
Носил вечно мятые джинсы, кожаные ботинки на толстой подошве и, на голое тело, коричневый свитер с вышитыми на нём жёлтой ниткой северными оленями.
Двигался он не спеша, говорил басом, и больше всего на свете любил холодное пиво и сальные шутки.
Клещёв же был размерами мелок, худощав и узкоплеч. Носил очки с толстыми линзами в старомодной роговой оправе. Бородку имел тонкую, козлиную, под стать же ей был и противный его, тонкий и дребезжащий, голосок.
Носил он всегда один и тот же, старый и до белых пятен истёртый, горохового цвета костюм с заплатами на локтях.
Анекдотов не любил никаких, к юмору вообще был равнодушен, просто иногда унижал людей из числа самых безответных – и тем развлекался.
Пиво пил к компании с Муцкевичем и исключительно за его счёт. За свой счёт пил только чай (без сахара).
Едва живописная эта пара оказалась в кабинете директора, как Савойский, едва взглянув на них, скомандовал:
- В переговорной комнате. Дверь охраняется. Прежде чем войти, прочтите молитву по бумажке, которую я вам дал. В комнате вещи. Нюхайте, ищите. Владельца убрать. Срок – три дня. Вон отсюда!
Помощники, откланявшись, удалились.
А Савойский долго ходил ещё из угла в угол, охваченный смутным беспокойством, и пинал иногда в раздражении хладный уж труп юрисконсульта, злобно за что-то поругивая покойного вполголоса.
5.
На безлюдной пристанционной площади, мучимая одиночеством, возле заботливо укутанной старым одеялом тележкой, стояла цветущего, провинциально-розовощёкого вида женщина лет сорока пяти и, не известно к кому обращаясь, голосом сонным и скучным предлагала отведать беляшей.
Свежих, на чём она явно настаивала.
Завидев толстяка Апофиуса, заметно оживилась и, постучав пальцем по жестяной крышке, запела:
- Двадцать пять рублей! Есть ещё пирожки с повидлом! Подходим, не стесняемся!
- Вот у неё дорогу и спросим, - решительно заявил Апофиус и направился к продавщице.
«Какую дорогу… чего…» сонно пробурчал в ответ до крайности утомлённый поездкой Сергей.
И вяло поплёлся вслед за духом.
- Покупаем! Вам сколько?
- Никак нельзя, - сказал в ответ на предложение покупки дух. – Нам командировочные ограниченно выписывают.
Женщина посмотрела на него удивлённо и жалостливо.
- Что ж, - спросила она, - и на пирожки денег не дают?
- Никогда! – ответствовал дух.
Женщина удивлённо всплеснула руками.
- Вот даёте, московские! Говорят, что денег у вас куры не клюют…
- Ага, не клюют, - язвительным тоном произнёс проснувшийся Сергей. – Не успевают!
- …А сами на пирожках экономите! А беляшики…
Она, безжалостная, сняла всё-таки крышку и до обоняния оголодавшего за долгие часы поездки Сергею немедленно долетел восхитительный густой дух сытных да мясных, тяжёлых да душу радующих беляшей.
«И отчего я воздухом одним не могу быть сыт?» с тоскою подумал Сергей.
- Нам бы дорогу узнать, - продолжал безжалостный дух, не обращая ни малейшего внимания на полуобморочное состояние и голодный блеск в глазах помощника.
- Это куда это дорогу? – с нотками неудовольствия в голосе спросила женщина и поспешно закрыла крышку.
Дух потёр живот и, оглядевшись по сторонам, прошептал:
- Старокирочная улица, дом пять.
И зачем-то подмигнул продавщице беляшей.
Женщина вздохнула облегчённо.
- Ой, а я уж думала, опять Кольку нашего из Москвы ловить приехали. Он под ферму кредит брал, так теперь ни фермы, ни Кольки. А он раньше на этой вот площади ларёк держал, молоком козьим торговал. У нас ведь как: в субботу все сплошь из Москвы.
Она надула щёки, по всей видимости, изображая типичного, по её мнению, москвича.
- И к нему все, к нему. И то чего-то не заработал он, прогорел совсем. Из Москвы раза три уж приезжали, про деньги спрашивали. То судом грозили, то милицию хотели натравить. А ещё Колька у соседа, Василька… Василий Фёдорович он, мне ровесник. Так я его по старой памяти всё Васильком зову. А чего там? Давно его знаю, с детства. Почитай, тридцать с лишним годков! Так у Василька тоже долг брал, и Василёк ко мне ходил. Скажи, дескать, где Колька. Ну просто вынь ему, да положь! Мне, говорит, денег не вернуть, так хоть морду ему набью для восстановления справедливости.
Дух туту же оживился и спросил:
- А народ у вас справедливость любит?
Женщина махнула рукой.
- Да какой там! Лишь бы морду набить! А я что им, справочное бюро? Слежу, что ли, за этим Колькой, будь он неладен? Да нужен он мне! Сбежал и сбежал. И бычков зарезал, и трактор свой продал. А ведь он и в Луховицы мясо возил!
- Так Старокирочная где? – прервал эмоциональное её выступление Апофиус.
– Простите, сударыня, притомились мы. Нам бы до места поскорее добраться.
«И пожрать бы чего-нибудь» добавил мысленно Сергей, и протолкнул глубже в горло подкатившийся было к самому основанию языка тугой и липкий ком.
- Да там руины одни! – воскликнула продавщица. – Дома заброшенные с прошлого века стоят. После войны немцы пленные строили, потом заводские там жили, а лет тридцать назад расселили всех. Снести-то забыли, так стоят. Больше там ничего нет. Туда и автобус давно не ходит…
- Ногами дотопаем! – заявил дух, начавший, похоже, терять терпение. – Пешим ходом доберёмся. Так где она?
Женщина, посмотрев на Апофиуса с удивлением и помедлив немного с ответом, сказала:
- Да отсюда по главной улице до конца. Главная у нас одна, остальные – проулки одни. Не ошибётесь. До конца дойдёте, упрётесь в забор. А там налево до автобусной остановки, конечной. Там конечная, автобусы дальше не ходят. А за остановкой крапива растёт, а там и развалины видны. Вот она, Старокирочная, и есть.
И добавила:
- Только что там делать, на Старокирочной? Отродясь…
- Пошли, - сказал дух и тронул Сергея за плечо.
А женщина, словно спохватившись, охнула, быстро нагнулась и, достав откуда-то из глубины заставленной баками и кастрюлями тележки пирожок, протянула Сергею:
- На, командировочный! Беляш уж не могу дать, извини. Дорогие они и все считанные.
Сергей, с благодарностью приняв подарок, двинулся вслед за духом.
«И почему этот чудотворец деньги стал зажимать?» с удивлением думал Сергей, на ходу поедая дар. «Раньше и песок золотой сеял, и деньги прямо в карман…»
Он похлопал по карману рубашки.
«…Жалко, пусто. Да, а теперь вот жаба стала его давить. Этак с голоду ним помрёшь. В конце концов, я уже…»
Он посмотрел на часы.
«…Пять часов на него работаю. Кстати, стемнеет уже скоро! Да, так мне небольшой аванс можно уже попросить. Очень даже можно!»
- Эй…
Он споткнулся на вздыбившемся посреди тротуара асфальтовом бугре и прихватил ненароком зубами кончик языка.
Замычал. Сглотнул ставшую кислой слюну. И с нарастающей ненавистью посмотрел на пыхтящего духа, который, не смотря на полноту свою, ровным и быстрым шагом шёл вперёд, не оглядываясь при том назад, будучи, видимо, совершенно уверенным в том, что помощник тем же ускоренным аллюром следует за ним.
«Не кормит, денег не даёт… Несётся вперёд, как угорелый» думал Сергей, раздражаясь всё более и более. «Если денег у него столько, если он вот так, запросто, может золотой песок прямо у подъезда накопать, если он и в самом деле дух неба и земли, если у него…»
Да какой же премерзкий асфальт в этом городишке! Так и вздымается буграми, так и ползёт трещинами, так и бьёт по ногам! Тут раздражаться некогда, тут нет никакой возможности в мысли свои погрузиться, всё время надо под ноги смотреть, а не то беды не миновать. Вот и сейчас чуть опять не споткнулся и многострадальный язык свой чуть по новой не прихватил.
Никакого языка не хватит с это тряской и прыжками!
«Так вот… О чём я?»
- Здесь сворачиваем! – заявил Апофиус и властным жестом римского сенатора протянул руку вперёд.
- Сюда, Сергей! Запах, дивный запах манит меня!
Сергей, кроме кисловато-терпкого запаха крапивы и горького – чертополоха, иного не слышал. Что такая гамма запахов в воздухе витала, то было не удивительно. Места глухие начались, и крапива по обеим сторонам от дороги качалась уже в рост человека, скрывая буйной зеленью своей покосившиеся древние заборы, сбитые из жёлтых досок, тёсаных в прошлом ненастном веке.
Удивительно было, почему дух такой запах считал дивным и почему крапивный аромат его куда-то манил. И куда он вообще может манить?
«Так вот…» продолжил Сергей прерванный ход мысли. «Если он такой необыкновенный, могущественный и даже я бы сказал богатый чело… Существо, в общем, такое обеспеченное, так чего мы вообще мучаемся? В электричку пробрались без билета, пробираемся в какие-то глухие места? Конечно, кто этих духов знает, какая там у них логика и есть ли она вообще. Но не понятно, совершенно не понятно, зачем же так долго колесить, если, имея деньги в кармане, можно легко вызвать такси, которое не то, что в эти места, а и в саму Рязань привезёт, а за доплату – и в Саранск, и в Пензу. И остановиться можно по дороге, чтобы покушать. То есть путешествовать с полным комфортом. А этот жмот потусторонний по вагонам грязным меня таскает, голодом морит! Или…»
Озарённый неприятной догадкой, Сергей приоткрыл рот от удивления и вот так, с приоткрытым ртом, секунд десять продолжал путь.
«…он от кого-то скрывается? Следы запутывает? А я с ним…»
Он догнал духа и подёргал его за рукав побелевшей местами и местами порозовевшей от пропитавшего её пота майки.
«Надо же, духи потеть умеют! Ещё бы, при такой комплекции!»
- Скоро придём, терпи! – не поворачивая головы, бросил дух.
- Уважаемый, - стараясь придать голосу надлежащую (по его мнению) развязность нараспев произнёс Сергей. – А чего же это мы при неограниченном финансировании с таким неудобствами путешествуем? В общественном транспорте, в тесноте и духоте. И живот подводит от голода. Обед давно прошёл, между прочим.
И, демонстративно сглотнув слюну, добавил:
- Очень давно!
- Какие же неудобства! – удивлённо воскликнул дух. – Всё очень даже удобно! Очень даже!
И вдруг резко встал. Как вкопанный.
Повернувшись к притормозившему спутнику, заглянул пристально ему в глаза.
- А с его это ты про финансирование вспомнил? И почем решил, что оно неограниченное?
Сергей отступил немного, на полшага, и самым вежливым тоном, на который был способен, ответил:
- Вспомнил я, уважаемый Апофиус, потому что ты мне высокую оплату обещал. А поскольку в дорогу я денег не взял…
«Да и нет их у меня, жена ни копейки не доверяет по причине душевной слабости и склонности к употреблению хмельных напитков» мысленно добавил Сергей.
- …то решил попросить выдать, так сказать, аванс. Нагловато, конечно, понимаю…
Сергей смущённо улыбнулся.
- …но сам же сказал, что на питание командировочных не выдают, а мне питаться надо. Я с утра не кормленный. Да и жене вечером позвонить нужно, чтобы не волновалась. Мы же до ночи в Москву обратно не вернёмся…
- Мы и заночуем здесь! – крикнул дух, воздев правую руку к небу.
«Совсем обалдел!» мысленно возмутился Сергей. «Где он ночевать собрался? На пустыре, в крапиве? Иди прямо на помойке? Сдвинулся он, определённо! Да и я, пожалуй, коли за ним пошёл».
Вслух же произнёс:
- Тем более. Бесплатно нам комнат не сдадут, да и ужин тогда точно нам не помешает. И вообще…
С нахлынувшей тоскою огляделся он по сторонам.
- Неуютно мне тут как-то без денег…
Дух призадумался. Так надолго призадумался, что тоска и досада окончательно овладели душою Сергея и в один голос повелели ему бежать незамедлительно куда глаза глядят (а глядели они, между прочим, прямо на какую-то удачно подвернувшуюся дырку в заборе), а потом, от духа отделавшись, пешком да по рельсам (а, может, и с каким-нибудь водителем сердобольным) добираться до Москвы, а так и в ноги жене падать и молить о прощении.
«Помолчите пока!» приказал им Сергей. «Сбежать успею, не волнуйтесь. Мне деньги нужны. Дитё кормить надо!»
«Успеешь ли?» ехидно спросила тоска.
Но замолчала на время. А с ней успокоилась и досада.
- Дела-то интересные! – откликнулся, наконец, дух. – Деньги сделать не проблема, в любом количестве. Это дело очень простое, это каждый дух делать умеет. То есть…
- Так давай! – не сдержавшись, выкрикнул Сергей. – Чего ж тянешь, Апофиус! Рисуй их, да побольше! И пойдём отсюда в какую-нибудь гостиницу, если она, конечно, имеется в здешних краях. Может, у местного на ночлег остановимся. Мне бы хоть душ принять, ненавижу я в грязи по уши ходить.
Дух замялся в смущении и поправил кепку.
- То есть что-то вроде денег… Внешняя форма, размеры, цвет… И ещё…
- Какая внешняя форма?! – возмутился Сергей. – Ты о чём это? Я же сам видел, как ты пачку самых настоящих денег сотворил и мне в карман…
Он похлопал по пустому (к сожалению) карману.
- Не настоящие, - признался дух. – Подарочное издание, имитация. Для привлечения внимания и расположения…
- Ах ты ж! – и Сергей наклонил голову в поисках камня.
- Да я тебе!
Дух замахал руками.
- Не спеши с выводами! Не спеши! Я хороший, я людей не обманываю!
Сергей, не найдя камня, запустил в духа пустой пивной банкой.
Банка почему-то взлетела вертикально, понеслась вверх и исчезла вскоре без следа в темнеющем вечернем небе.
- Ты так, да?! – завопил, теряя последние остатки терпения Сергей. – Колдовать, стало быть?! Так колдовством меня не проймёшь! Я…
Он прыгнул прямиком и в крапиву и, не обращая внимания на ожоги, выхватил из зарослей гнутый отрезок заржавелой трубы.
- Так я тебе собственноручно, вот этими вот…
Он выбежал на дорогу и кинулся на духа.
- Этими вот человеческими руками…
Краем глаза заметил, что руки – в белых пузырях. И разозлился ещё больше.
- Башку тебе!.. Черепушку твою!..
А потом и сам не понял, что с ним произошло.
Отчего-то закрутился он на месте взбесившимся волчком. Раскрутив хорошенько, забросил трубу через забор.
Выслушав долетевший из-за забора отборный мат, остановился и, тяжело дыша, уставился круглыми и выпученными, будто у магазинного окуня, глазами на Апофиуса.
- Можешь меня спокойно выслушать? – спросил тот.
Сергей, подумав, кивнул в ответ.
- Я существо шаловливое, но доброе, - продолжал Апофиус. – Господь доброту мою знает, и многое мне прощает. А нам, добрым духам, нельзя порядки на планетах нарушать.
- Это кто это говорит! – снова завёлся Сергей.
И сплюнул на землю с видом крайнего негодования.
- Это кто такие слова правильные говорит?! Не тот ли, кто контролёра несчастного чуть не убил? Человек при исполнении, а его бьют почём зря! А теперь ты доброго из себя решил изображать? Это чтобы денег не платить?
Апофиус пожал плечами.
- Ну не знал же я, что плохое дело творю, - извиняющимся тоном произнёс он. – Я в этих ваших реалиях земных пока плохо разбираюсь. За последние годы я в стольких мирах побывал, что иногда путаться начинаю. Скажу по секрету, что есть миры, где по местным обычаям с самых дорогих гостей внешний покров снимают и оставляют сушиться на то время, пока гость с дороги отдыхает.
- Кожу, что ли, снимают? – удивлённо переспросил Сергей.
- Можно сказать и так, - подтвердил дух. – Вот эту самую кожу и снимают. Только это для аборигенов совершенно безопасно. У них три покрова, а между внешним и средним защитный слой слизи. Я на вашу планету в спешке прибыл, воплощался вообще впопыхах, так что путаюсь иногда. Уж прости!
И дух состроил очень несчастное выражение лица.
- А по поводу денег… Они, видишь ли, какие-то там механизмы защиты имеют. Номера серийные, волокна и ещё что-то. Без этих вот механизмов – бумажки сувенирные. А если я их воспроизведу, да ещё и с номерами…
Апофиус горестно покачал бедовой головой.
- Всё, конец! Тогда это подделка, а это грех. Мне ещё там, в нашем мире, объясняли, что это плохо. А раз это плохо, то лучше так не поступать. Господь тогда не простит. А мы с ним партию так и не доиграли…
Сергей в грустном раздумье постоял с минуту (в продолжение которой дух терпеливо ждал от него ответа), а потом спросил:
- Чего же ты бумажки эти вертел у меня перед носом? И как же ты обираешься со мной расплачиваться?
- Бумажки?
Апофиус улыбнулся, широко и беззаботно.
- Бумажки? А это я демонстрировал возможности по изготовлению сувениров. Расплачиваться же собираюсь золотом. Золото мне можно производить в любых количествах! Это же природный материал, земной, а я всё-таки дух неба и земли! Золото я запросто, но только не в слитках и без серийных номеров. Песочек там, цепочки, проволоку, самородки с доставкой на дом – это пожалуйста! Людям золото нравится? Так я тебе его дам, не сомневайся!
И дух, гордо вскинув голову, посмотрел на Сергея взглядом величественным и самодовольным.
- Балда, одно слово! – резюмировал Сергей и разочарованно махнул рукой. – Куда я пойду с твоим песочком? И проволочкой? В банк, что ли, заклад отнесу? Так там непременно поинтересуются, где я такую интересную вещь взял. А я отвечу, что добрый дух подарил.
- Именно! – подтвердил Апофиус. – Так и надо сказать, ведь это правда!
- Если бы я бандитом каким-нибудь был, - с тоской произнёс Сергей, - так нашёл бы применение твоему золоту. Цепочку бы в крайнем случае на шее носил. Куда мне, безработному шофёру, золото деть? В ломбард сдать как бабушкино наследство… Так я цены нормальной не знаю, обманут меня. Эх, беда с тобой, Апофиус!
Сергей всхлипнул.
- Может, мне домой вернуться, пока не поздно? А то супруга последнее терпение потеряет, и внешний покров с меня снимет. И на верёвку его повесит, сушиться. Вот только покров у меня один, терять не хочется.
Апофиус покачал головой.
- Нет, Сергей! Тебе непременно надо со мной пойти. Дело у нас серьёзное, ответственное, один я не справлюсь. Помощник мне нужен, из местных, и непременно, чтобы человек хороший был. А ты человек хороший. Даже не представляешь, насколько хороший! Это я тебе потом объясню, насколько ты хороший. Насчёт же еды и ночлега не беспокойся, всё у нас будет. И скоро! Это тебе сам Апофиус говорит, дух неба и земли!
Дух подмигнул закручинившемуся Сергею.
- Ладно, чего уж там, - обречённо вздохнув, согласился Сергей. – Связался, так уж назад не поворачивать. Хороший, говоришь?
Апофиус, охваченный восторгом, подпрыгнул и над головой его вспыхнул на секунду оранжевый огонёк.
- Ещё какой! А теперь…
Он повернулся с явным намерением продолжить путь.
- Пошли же! Пошли скорей! Старушка Клотильда ждёт нас и никак не дождётся!
6.
Тяжёлый дух в этом месте, хороший. Запах сырости острый, щекочущий ноздри, пьянящий запах.
Только оболочка худа. Плоха оболочка, распадётся того и гляди. А это плохо, Бронхес, очень плохо. С распадом оболочки закончится твоя служба госпоже в этом мире, и отправят тебя в Хранилище, как списанного досрочно. И решит ли госпожа и повелительница извлечь из Хранилища для нового воплощения, то не известно.
И когда срок настанет для нового воплощения, то никому, кроме госпожи, не ведомо.
Это уж как она решит.
Если вообще снизойдёт до принятия такого решения.
В слугах-то у неё недостатка нет!
Надо бы в этой оболочке удержаться. Но как? Хрупка, ненадёжна.
Для поддержания оболочки нужна жидкость и питание. Питательные вещества нужны, и срочно!
Между прочим, здесь, в этом самом подвале, что доподлинно Бронхесу известно, рядом, за бетонной стеной лежит оболочка Никкуса.
Совершенно ему не нужная, потому как из повреждённой огнём оболочки Никкуса извлекли и в Хранилище отправили.
Лежит оболочка и пропадает! Что очень и очень несправедливо.
А ещё этот счастливчик Виккус ползает по полу и глазками гадкими так и стреляет. Тоже к оболочке подбирается…
«Только ли к Никкусовой?» с беспокойством подумал слуга. «Или и к моей тоже?»
Бронхес приоткрыл рот и, быстрым ящеричьим движением выбросив длинный язык, поймал на лету сорвавшуюся с низкого подвального потолка ржавую каплю.
«Воду я найду. А вот с питанием…»
Виккус возле ноги прополз. Пнуть бы его посильней, чтоб не шнырял тут, гадёныш, да сил мало осталось, беречь их надо.
Может, Виккус специально его на глупости провоцирует, ослабить хочет.
Терпение, Бронхес! Терпение и осмотрительность.
Не делай лишних движений. Бережно расходуй силы. И проси, проси повелительницу!
Бронхес застонал. Виккус радостно оскалился.
«Ты сдох!» зашипел он. «Ты мог бы остаться там, на дороге. Ты мог бы лежать сейчас на столе из металла и люди резали бы твою оболочку, чтобы рассмотреть получше внутреннее её устройство. Там нет ничего интересного, и тебе это хорошо известно, бедняга Бронхес! Ты мог бы…»
И, вздрогнув, метнулся в угол, заслышав голос повелительницы.
- Не говори глупостей, Виккус! Он не мог остаться на дороге. Мы не бросаем верных слуг.
Собравшись с силами, Бронхес перевалился со спины на живот, приподнялся немного и на коленях пополз к сидевшей на перевёрнутой деревянной коробке женщине. Палёными до чёрных ожогов пальцами почтительно коснулся края её серого платья. И с мольбой взглянул в бездонные миндалевидные глаза.
- Повелительница!
Она смотрела куда-то вдаль, в непроглядную тьму подвала. Или тьму времён?
Смотрела поверх его головы. Она будто и не слышала его.
- Госпожа Вельфана, мудрая повелительница сакморов!
Святая ночь, покров мой! Как приятно!
Она коснулась его волос кончиками пальцев.
- Ты хочешь жить, Бронхес?
Он кивнул ответ и обиженно захлюпал, размазывая слёзы по щекам.
- Добрая госпожа, твой верный слуга Никкус обрёл отдых в Хранилище. Оболочка ему уже не нужна. Моя же оболочка повреждена земным огнём. Потому я не могу пока в полной мере исполнять свои служебные обязанности, что очень…
Он поднял с бетонного пола тряпку и вытер рот.
- …очень меня печалит! Позволь мне съесть оболочку Никкуса.
Враз перестав хлюпать, он ощерил зубы и радостно прошипел:
- Я стану здоровым и снова буду полезен тебе!
Тут же из грязного угла своего выполз Виккус и гнусно забубнил:
- Если я получу оболочку нашего погибшего друга, то стану очень, очень здоровым и сильным. И буду куда полезней Бронхеса. А если и Бронхес поделиться со мной своей оболочкой…
Бронхес завизжал пронзительно и, собрав остатки сил, кинулся на гада, неожиданным броском свалил его и придавив к полу.
Ударил его с такой силой, что с пальцев слетела обуглившаяся кожа.
И услышал голос госпожи:
- Ты настоящий сакмор, Бронхес. Ты умеешь ненавидеть. Настоящей ненависти нужны поступки, иначе это не ненависть, а дешёвая подделка. Сакморам не нужны подделки. Для нашего огня нужно чистое топливо.
Бронхес оставил испуганно затихшего Виккуса и снова подполз к госпоже.
- Ты достоин жизни, - сказала ему госпожа.
И взглянув на него, улыбнулась.
- Благодарю вас за милость, повелительница! Благодарю!
Вжавшись в пол, Бронхес вытянул губы и поцеловал кончик туфли.
- Клянусь, госпожа не пожалеет об оказанной мне милости! Бронхес будет лучшим слугой! Самым преданным! Самым бесстрашным! Самым…
- Убирайся, - процедила Вельфана.
И кончиком каблука ударила его в лоб.
- Ты настолько раболепен, что чувства твои начинают напоминать любовь. Ты можешь причинить мне боль, Бронхес, и тогда я передумаю.
Бронхес замер в ужасе и похолодел, заслышав ненавистный, гадкий смешок Виккуса.
- Вот так лучше, - сказала госпожа и улыбнулась. – Займись Никкусом. Мне трудно различать запахи этого мира, но бедняга определённо плохо пахнет. Так что поторопись.
Бронхес закивал в ответ и, вскочив, на полусогнутых и подкашивающихся ногах забежал за бетонную перегородку, откуда вскоре послышалось чавканье и урчание.
Виккус слушал эти звуки с перекошенным лицом, темнея от зависти.
Госпожа с мягкой улыбкой смотрела на него.
- Слуга мой! – позвала она Виккуса.
Тот немедленно подполз к ней, виляя задом и втирая животом пол.
- Когда Бронхес вернётся, насыщенный оболочкой, напади на него! – шепнула, склонив голову, Вельфана. – Сзади и неожиданно. Будь силён и беспощаден.
Она поправила чёрную шёлковую накидку и, перейдя н совсем тихий шёпот, добавила:
- Проверим, пошёл ли ему на пользу бедняга Никкус. Если он не сможет отразить нападение, то пойдёт на пользу тебе.
- Исполню, госпожа, - прохрипел в ответ Виккус и отполз в тень.
Без особого интереса, вполглаза наблюдая за схваткой, Вельфана думала о реакторе. О реакторе, который нужно разогнать как можно быстрее.
Ещё подумала она о том, что, пожалуй, слишком много внимания уделяет соглядатаям Невидимого, упуская из виду людей, которые тоже могут опасны.
И ещё… Не совершила ли она ошибку, доверив заботу о человечке из леса Савойскому? Людожоры по ни разу не подводили её, и Савойский – лучший из них. Но и человечек очень опасен. Он ведь единственный из людей, кто видел работу реактора и точно знает, где он расположен.
Люди ей до крайности противны. Ценное сырьё, но и противны же до крайности!
Потому и доверила такое важное дело Савойскому. Да и не в обычае повелителей из рода Дегаста благородных сакморов на такую охоту отправлять.
Но всё же… Опасен человечек, опасен!
И как же он уйти смог? Не помогает ли ему сам…
«Нет, нет!» отогнала страшную мысль Вельфана. «Для того мы и скрываем миры, чтобы не было такой помощи и даже надежды на неё не было! Он просто счастливчик, этот человечек. Ему повезло, ничего больше. Но повезло только один раз! Савойский позаботится о том, чтобы везение его закончилось. Или сам Савойский отправится в реактор. Людожоры плохо горят, грязи и копоти много. Но в нашей топке сгодится и он!»
И тут увидела он, как Виккус, высоко подлетев, ударился спиной об потолок и с истошным визгом рухнул в собравшуюся под водопроводной трубой лужу.
Где и затих.
Бронхес со сжатыми кулаками двинулся на врага, стремясь добить его.
Но был остановлен повелительницей.
- Пощади его, Бронхес. Глупец устроил драку, чтобы повеселить свою госпожу. Вы славно дрались, милые мои, ваша госпожа довольна.
Плечи Бронхеса опустились и, с поникшей головой, отошёл он молча к стене.
А поверженный враг, сплюнув в лужу чёрную маслянистую жидкость, подвальной водой омыл лицо и довольно бодро для поверженного вскочил.
- Я рад, что слуги мои сильны и полны боевого духа, - продолжала Вельфана. – Скоро придёт Тархес. Мы пойдём на встречу с нашими друзьями.
Виккус замычал радостно и затряс головой.
- Нам должны привезти человечков! – крикнула Вельфана, и из глаз её ударили голубые языки пламени.
Отразившись от бетонного потолка, запрыгало по лабиринту подвала эхо.
- Топка ждёт!
- Топка ждёт! – в один голос подхватили слуги. – Топка ждёт!
Искривление! Великое искривление!
Смирись, мир, перед силой сакморов! Незримой, неведомой тебе и неодолимой силой.
Глупый. Вкусный мир.
Мы укроем тебя, мы спрячем тебя.
Подари нам своих детей. Топка ждёт!
«Ещё считанные сутки, и мы завершим разгон» подумала Вельфана. «Слава нашей ночи, в топливе недостатка нет!»
7.
Добрались они до места уже не в сумерках, а в самой настоящей темноте.
На заброшенной улице из восьми фонарей горело только три, потому в конце пути Апофиус едва не заплутал и не забрался в такую чащобу, из которой его, пожалуй, и собратьям-духам было бы не вытащить.
Однако, по счастью, на пятнадцатой минуте бестолкового блуждании по улице встретили они старушку в сиреневой, не по летней жаркой погоде подбитой ватой, фуфайке, цыганской цветастой юбке с зелёным, бисером расшитым, платком на голове.
Старушка бочком вылезла из придорожных кустов (где, весьма вероятно, сидела до времени тихонько и наблюдала за гостями) и, приблизившись к радостно замахавшему руками Апофиусу, прошелестела:
- Я вот совсем старенькая стала. Пятый век доживаю… Не вижу сослепу. Апофушка, ты ли?
- Я, Клотильда! Я и есть! – радостно воскликнул дух, заключая старушку в объятья. – Я самый и есть! Узнала, старенькая, сразу узнала! Давненько мы с тобой не виделись!
- Почитай, третий век уж пошёл! – в тон ему ответила старушка, бросившись обнимать дорогого гостя (да так толком и не обняв из-за непомерной толщины его).
- Принимай уж гостей, веди в свои хоромы! – начал было напрашиваться в гости Апофиус.
И вдруг, примолкнув и повернувшись вполоборота к Сергею (на которого радостная эта встреча не произвела ровным счётом никакого впечатления), махнул рукой.
- Вот, Серёжа…
Серёжа бросил на него взгляд мутный и усталый.
- Да подойди же ты!
Пантюхин медленно и вразвалочку, явно нехотя, подошёл к духам, которые, не удержавшись, снова бросились друг к другу объятия, восторги свои от встречи прервав лишь когда Сергей дважды откашлялся, сначала сдержанно, а потом демонстративно громко.
- Вот, Клотильдушка! – и Апофиус с гордым видом показал на Сергея. – Помощник мой, прошу любить и жаловать! Чистой души человек, сильный и неустрашимый!
- Это я, что ли? – искренне удивился Сергей. – Ты это… Спасибо, конечно, но так-то не загибай!
Клотильда, на шаг подойдя ближе, посмотрела на него внимательно до мутноватой белизны выцветшими глазами, и, перестав вдруг подслеповато щуриться, взглядом, ставшим цепким и острым, внимательно осмотрела гостя.
- Вот такой я, - с усталым вздохом сказал Сергей. – Пантюхин моя фамилия…
- А я знаю, - ответила Клотильда. – Старушка Клотильда многое уже узнала…
- И откуда вы, духи, всё знаете! – не то с восхищением, не то с возмущением воскликнул Сергей. – Вот и Апофиус моё имя знал. И как жену зовут, и ещё там что-то, не помню уже толком…
И, не смотря на усталость и сухость во рту, даже попытался присвистнуть, чтобы подчеркнуть своё изумление перед такими необыкновенными способностями духом.
Со свитом, правда, ничего не вышло. Шипение одно получилось.
- Да у вас, людей, всё на лбу написано, - пояснила Клотильда.
И Апофиус кивнул, подтверждая слова старушки.
- Имя-то у всех написано, - продолжала Клотильда. – И о жизни вашей много всяких записей. И о родственниках ваших написано, и о делах ваших рассказано. Вы, люди, этого не видите, хотя, наверное, догадываетесь. Не зря же поговорка у вас есть… Да, а у такого вот простодушного человека, как ты – вообще всё написано. Даже то, что ты с последней зарплаты заначку до сих пор от жены прячешь. Тысячу рубликов. Несколько месяцев уже прячешь. Правда?
Сергей кивнул в ответ.
- А чего с собой не взял? – допытывалась старушка.
Апофиус поспешно (но вместе с тем и почтительно) подхватил старушку под локоток.
- Клотильдушка, ну какое тебе дело до чужих денег? – шёпотом спросил он, увлекая старушку куда в сторону от дороги и одновременно знаками приглашая Сергея следовать за ними. – Ну что ты, в самом деле?
- А любопытство меня замучило, - пояснила Клотильда, искоса поглядывая на понуро следующего за ними Сергея. – Чего это рыцарь кошелёк свой не взял? Неужто ты оплату ему большую пообещал?
- Так последние деньги-то, - пояснил Сергей. – Надо было жене оставить…
И тут же удивлённо переспросил:
- Чего? Это кто тут рыцарь?
И остановившись на секунду, приотстал.
- Иди, Серёжа, иди за нами! – заторопил его Апофиус. – Ты же сам спрашивал про ужин и ночлег. Вот уж будет всё скоро! А я тебе потом всё объясню.
Свернув с дороги, пошли они по узкой, едва освещаемой лишь светом далёких фонарей тропинке, самым замысловатым образом петлявшей между зарослей злой крапивы, матёрого чертополоха, белеющих зонтиков невесть как забравшегося в эти края борщевика и заплетённых вьюнком кустов одичавшей малины.
Сергей, поочерёдно выставляя далеко вперёд то правую, то левую ногу, брёл медленно вслед за духами, вполуха слушая неторопливый их разговор о потустороннем житье-бытье, а сам думал невесёлую думу о том, что, пожалуй, в таком месте ночлег только под кутом и возможен, а на ужин старушка Клотильда, как видно, крапиву собралась варить (интересно, в чём?), для бульонной наваристости прибавив к тому ёжика или лягушку (или что там у них, у духов, принято?).
И это ведь при том, что Апофиус наверняка мог бы сотворить… Да и плату он заслужил вполне… Э, да что там говорить!
«Жмоты эти духи, и всё дела!» решил Сергей, с яростью пиная травяную кочку. «Им, может, и на земле спать привычно, и еда им не нужна. А меня так вконец уморят! Если бы не пирожок, так и вовсе бы сил лишился. Лёг бы там, на дороге, и лежал бы до утра. И очень просто! И сил бы понапрасну не тратил!»
- Акулина-то в прошлом веке за домового было замуж вышла, - пересказывала местные новости Клотильда (не забывая при том изредка поглядывать с любопытством на человека). – Да он, ирод, и не домовой оказался, а упырь одичавший. Всё ей, дуре, сказки рассказывал, что бесквартирный он, потому что, дескать, дом сгорел. Хозяин спьяну сжёг! Акулина-то и верила. А Пронька со старой пустоши дознался, что упырь это натуральный и с кладбища его за дебош выгнали. Запил он там с местными и на сторожа напал… Акулька и такого бы любила. Что ей, одной вечность куковать? Да упырья натура проявилась: сначала по ведьмам гулял, потом в историю какую встрял…
Клотильда слегка понизила голос.
- …С бандитами какими-то связался, пропадал по ночам… Чего было – толком не знаю, но попался, говорят, на грабеже. Сто пятьдесят лет отсидки на болоте получил…
И снова заговорила в полный голос:
- Акулина теперь и мучайся одна! Вдова соломенная! А ведь говорила ей: гони ты его. Пропадёшь! И глазища у него красные как уголь, и зубы изо рта торчат, и воняет козлом. Кому такой нужен? Нет, вцепилась…
- О Капутисе ничего не слышно? – уточнил Апофиус.
Клотильда покачала головой.
- Нет, родимый, ничего. Как вы тогда леших в домино обставили да сбежали, так с тех пор ничего и не слышно. А вы разве не вместе сбежали?
«Дух он, конечно, добрый» отметил Сергей. «Но в домино обставляет. С ним играть не садись!»
Слушал он долгий и обстоятельный рассказ старушки о радостях и горестях личной жизни местных русалок, ведьм, водяных, домовых, леших, пустырников, огневиков, духов неприкаянных и бродячих, и духов оседлых и домовитых, и прочих поту- и посюсторонних сущностей, слушал до тех пор, пока путь их не завершился перед непроглядной стеною огромных, выше человеческого роста лопухов, листья которых были столь широки, что напоминали тропические зонты банановой травы.
- Пришли, - сказал Апофиус.
И остановился у зелёной стены.
«Куда это мы пришли?» с тревогой подумал Сергей, опасаясь, что придётся вместе с духами лезть через непроходимые заросли.
Им что: как материализовались, так и опять… Того, этого… Пролезут, в общем, где угодно и безо всякого вреда. А его человеческому телу такие приключения противопоказаны.
Но опасения его оказались напрасны. Духи и свои материальные тела, судя по всему, не намеревались портить понапрасну, потому прибегли к колдовству.
Клотильда прошептала какое-то заклинание, Апофиус начертил в воздухе знак, похожий на спираль – и лопуховая стена раздвинулась, образовав проход, осветившийся тут же ярким оранжевым светом.
Сергей, всё ещё не привыкший к чудесам (хотя давно пор бы), зашёл духам за спину и даже присел немножко, чтобы не быть ростом выше хозяев.
Духи же замерли ненадолго, будто чего-то ждали.
Оранжевый свет стал ярче, контрастнее высвечивая линии растений, и пошли в нём странные переливы оттенков с желтоватым, красноватым и даже иногда малиновым отсветом.
Первой встрепенулась Клотильда, бодро и неожиданно звонко воскликнув:
- Чего встали, как неродные? А ну, давай!
И двинулась вперёд.
Гости пошли за ней.
Апофиус, давно не бывавший в здешних краях, двигался немного неуверенно (хотя постепенно шаг его становился всё тверже и твёрже).
Сергей же откровенно робел и время от времени осторожно оглядывался назад, словно размышляя: не дать ли ему стрекача от греха подальше, пока не случилось ещё что-нибудь более чудесное.
Чудесное и впрямь случилось, но было оно нисколько не страшно, а просто чудесно. И, можно даже сказать, красиво.
Отрылась за лопуховой стеной широкая и ровная поляна, освещённая тем самым оранжевым с переливами светом, что виделся и с внешней стороны стены (проход в которой, между прочим, закрылся сразу же за спинами гостей, едва успели они миновать его).
Поляну ту освещали большие хрустальные шары, висевшие в воздухе и удерживаемые там неведомой, явно волшебной силой.
По крайней мере, никаких подставок, подпорок и тросов Сергей не обнаружил, сколько не всматривался. Со склонностью соей к максимально простым, логичным и реалистичным объяснениям подумал он ещё и о летучем газе, но, вглядевшись в хрустальное свечение, мысль эту отринул.
Поскольку даже на вид шары были массивны и тяжелы, но держались в воздухе при этом как-то очень легко, словно плавая на невидимой поверхности тёмной воды и время от времени слегка покачиваясь от самого тихого дуновения.
И освещали хрустальные шары поставленный посредине поляны и накрытый уже к ужину большой овальный стол, застеленный синей, с золотистыми звёздами, скатертью, на которой расставлены были дымящиеся супницы, наполненные чем-то очень вкусным и разноцветным салатницы, блюда с кусочками запечённой в соусе поросятины, вазы с фруктами и украшенные цветами корзинки с домашним хлебом.
- Эк Клотильдушка расстаралась! – восхищённо воскликнул Апофиус. – А то меня моё земное тело голодом измучило, я уж и не чаял до такого ужина дожить!
Что уж о Сергее говорить: при виде такого богатого стола он о всякой скромности и осторожности забыл.
Даже забыл, что находится в гостях, где принято вести себя прилично и сдержанно.
Сразу же подскочив к толу, он огляделся по сторонам и крикнул:
- А руки-то где у вас помыть?
- Здесь и мой, любезный, - ответил ему кто-то из лопуховых зарослей.
И в воздухе перед ним возник серебряный тазик, до краёв наполненный водою, и опасно качнулся с явным намерением хорошенько вымыть ему не только руки, но и другие, не нуждающиеся в таком омовении части тела.
Сергей, виновато захлопав белыми ресницами, проворно отскочил в сторону и с покаянным видом посмотрел на Клотильду.
- Этикет соблюдать надоть, - заметила старушка.
Но, добродушная от природы, злиться она могла не более трёх секунд. По крайней мере, на людей она не могла долго обижаться, пусть и на таких вот плохо воспитанных.
- Подождать надо немного, - тихонько шепнул Сергею подошедший к нему неслышно Апофиус. – Пусть хозяйка пригласит, пусть сердце порадуется.
Ожидание, по счастью, было очень недолгим.
Клотильда, поклонившись, сказала гостям:
- Откушайте, родные, сама готовила. А вот и омовение вам, с любовью.
Серебряные тазики, подлетевшие к гостям, теперь вели себя любезно. Вода из них сама собой тихонько и аккуратно полилась на руки, смывая дорожную пыль. И лёгкими брызгами поднявшись в воздух, мягко и нежно омыла лица (отчего Апофиус даже блаженно зажмурился).
А там и полотенца разноцветными лентами закружились в воздухе, лёгкими прикосновениями убирая воду.
И путники вдруг почувствовали себя такими бодрыми и свежими, будто и долгой дороги не было (будь она неладна, дорога такая!).
- Эх, люблю я в здешних местах бывать! – блаженно зажмурившись, протянул Апофиус. – Хорошо тут, спокойно! И Клотильда всегда с уважением примет, со всем старанием.
После приглашения и омовения, можно было и за стол сесть.
За ужином духи говорили о своих делах. Сергей окончательно запутался в замысловатых именах потусторонних существ, вскоре совершенно потерял нить разговора, потому сосредоточился исключительно на поглощении волшебной пищи (благо, что и на вкус она была волшебна).
И его уже не удивляло, что блюда сами собой то прыгают со стола и тут же тают в воздухе, то появляются неизвестно оттуда и тут же попадают на стол. И что серебряная, украшенная сапфирами чаша, из которой прихлёбывал он пенящийся, сладковатый напиток, который старушка Клотильда называла словом «сидр» (надо заметить, что никого сидра до того дня Сергей ни разу в жизни не пробовал, хотя что-то о нём слышал самым краем уха) наполняется всё время сама собой до самого края, так что пена иногда стекает на пальцы, которые услужливые льняные салфетки тут же норовят и вытереть.
И что, кстати, стоит ему нужду известную почувствовать, так переносит его волшебная сила прямиком на золото горшок, после справления нужды всё те же серебряные тазики необходимое омовение совершают.
А потом всё та же сила за стол его возвращает.
Будь Сергей от природы ленивым и бессовестным человеком, так непременно решил бы, что попал в рай, где ему и надлежит каким-нибудь образом подольше задержаться, а лучше – остаться навсегда.
Но был он человеком совестливым (насколько это вообще возможно в наше время) и трудолюбивым, хотя и несколько бестолковым и неорганизованным, потому, насытившись, от блаженства вскоре перешёл к беспокойству, решив, что уж очень они с Апофиусом обременяют хозяйку и незачем было старушку в такие траты вводить.
Оно, конечно, колдовской силой можно и не такие вещи сделать, но и колдовству предел есть. Бабушка, может, последние заклинании на такой вот стол потратила, а он, здоровый мужик, и отблагодарить её как следует не может.
Не предложишь же волшебной старушке свою помощь мытье посуды? Или уборке? У неё вон, вроде само собой…
- Это потому, милый, - услышав ненароком мысли его, ответила Клотильда, - что человек хороший в гостях. Когда человек хороший, то само всё и делается. Нам, духам, для волшебства люди нужны. Без вас ничего хорошего не выходит, скука одна. А как кто-нибудь светлый рядом появится, так сразу всё выходит.
«Слишком ж хорошо они обо мне думают» удивился Сергей. «И рыцарь я им, и светлый… Загоржусь, неровен час, и глупость какую-нибудь сотворю. Непременно сотворю! Хотя вот ещё простодушным меня назвали. Это верно, тут не поспоришь. Мне вот и жена говорила…»
Тут ему грустно стало. Ночь на дворе, уже…
Он посмотрел на часы.
…и полночь скоро. Если точнее, то ровно через двадцать две минуты.
Жена, небось, волнуется. Да нет, волнуется – не то слово. С ума сходит.
Уж в чём, а простодушии Сергея она никогда не сомневался, потому навоображала, наверное, всяких ужасов: и что под забором благоверный лежит с пробитой головой и вывернутыми карманами (хотя выворачивай эти карманы или не выворачивай, а всё едино ничего в них не найдёшь), или что на речном дне он с боку на бок перекатывается, уносимый течением в сторону матушки-Волги, или лежит на железнодорожной насыпи со свёрнутой шей, остановившимся стеклянным взглядом провожая идущие мимо поезда.
Непременно навоображала!
И невдомёк глупой женщине, что всё у него в порядке, что сидит где-то на окраине подмосковного города в компании добрых духов и уплетает их духову пищу, а там, наверное, его на какую-нибудь волшебную перину перенесут, чтобы отошёл он к глубокому, освежающему сну, чтобы потом, с утра пораньше, проснуться да приступить к заданию…
Кстати, к кому заданию?
Разузнать бы, да жене сразу позвонить и успокоить. Спокойно спи… Нет, не так! Засыпай и ни о чём не беспокойся, вот выполню то-то и то-то и сразу домой. С золотой цепочкой! Или с двумя.
Кстати, а сколько стоит золотая цепочка? Надо бы и это узнать, то совершено не понятно, по какому курсу с Апофиуса оплату принимать.
Да, ещё одна закавыка. У духов с таксофонами, судя по всему, напряжёнка. То есть, нет их вообще. Сколько головой ни крути, а ни одного не видно.
Друг с другом-то они, может, через астрал общаются, а с Катериной этот номер не пройдёт. Начнёшь с ней через астрал общаться, та окончательно напугаешь. Точно решит, что Кондратий к мужу подкрался да обнял, и общается любимый теперь исключительно через потусторонние каналы связи.
Совсем расстроится.
Да, незадача…
Сергей заёрзал беспокойно, затеребил край скатерти.
- Поздно уже, - как бы невзначай сказал он.
И посмотрел выразительно на хозяйку.
- Позвонить хочешь? – тут же спросила она.
«А догадлива волшебница!» подумал Сергей с искренним восхищением и благодарностью.
- Так это запросто! – успокоила его Клотильда. – Что в руках держишь?
Сергей с удивлением уставился в оседающую пену сидра.
- Напиток допей да в чашу и говори, - пояснила несмышлёному Клотильда.
Сергей заморгал растеряно.
- Чего непонятного? – подал голос и Апофиус. – Клотильда дело говорит. Тут и мысли твои читать не надо. И так видно, как ты ёрзаешь да на часы смотришь. Самое время семье позвонить. Семья – дело святое, это я тебе как дух говорю!
- А соединят? – слабым голосом спросил Сергей.
- Пусть только попробуют не соединить! – грозным тоном произнесла Клотильда. – Я не посмотрю, что старая да больная, а лично к их старшему пойду. Так нажалуюсь, что живо их взгреют! Даром я, что ли, по три цветка папоротника каждый месяц за связь плачу! Звони, милый, не сомневайся!
Сергей, разом чашу осушив, откашлялся и, край чаши приблизив к губам, произнёс неуверенно и тихо:
- Алло…
- Громче давай! – подбодрил его Апофиус. – Тут связь плохая, в Белоомуте у домовых канал получше…
- Да ладно тебе! – возмутилась Клотильда. – У этих паршивцев лучше, чем у меня? Ты когда у них был в последний раз? Да там, может, отключили всё давно!
- Всё же, столица домовых, - степенно возразил Апофиус.
- Только и славы, что столица! – не уступала Клотильда.
И не известно, сколько бы они препирались, если бы не послышался вдруг (как показалось Сергею, откуда-то сверху) женский голос.
- Алло, кто там? Кто это?
Сергей подпрыгнул радостно и завопил:
- Я это, я! Катенька, лапуля, это я!
- Совесть у тебя есть?!
Женский голос прозвучал так грозно, что Апофиус невольно зажмурился и пригнул голову.
- Пропал, семью бросил! Позвонил, наболтал всякой чепухи непонятной и пропал куда-то! Весь день его нет, вечер, а его – всё нет. Ночь на дворе, а от него ни слуху, ни духу! Ребёнок не спит, капризничает! Где тебя искать?! Я уже чуть с ума не сошла, по моргам собралась звонить!
- Ой, не надо по моргам, - поспешил успокоить жену Сергей.
«Скажи, что всё в порядке» шепнул Апофиус, придвинувшись вплотную. «Работаем, дескать… Ну и так далее…»
Связь у Клотильды и впрямь оказалась хорошей. Катерина этот тихий шёпот услышала.
- Кто там с тобой? – забеспокоилась она. – Что за разговоры там слышу? Ты с кем на этот раз связался, горе луковое?
- Да всё хорошо у нас! – с нарочитой беспечностью воскликнул Сергей. – Работаем, все дела… Ты не волнуйся, тут хороший народ собрался: и Апофиус, и старушка Клотильда. Как дело сделаем, я к тебе с золотыми цепочками вернусь, честное слово! Мне сам Апофиус обещал, а он слово держит…
- Идиот! – зазвенела чаша.
И раздались короткие гудки.
- Вот и успокоил, - выдохнул Сергей.
- Ну, успокоить – не успокоил, - заметил Апофиус. – Главное – позвонил!
- Настоящий мужик завсегда жене позвонит, - добавила Клотильда.
Сергей озабочено хмурился, соображая так и этак, какие ещё слова подходящие подобрать для супруги, чтобы объяснить ей всю глубину сложности и ответственности его теперешней работы и настоятельную необходимость временного отсутствия в родных пенатах, которое, кстати говоря, ничем плохим ему не грозит (в чём он не был уверен), а сулит лишь прибыль и внезапный достаток (в чём он тоже не был уверен).
Однако же подходящих слов, как ни силился отыскать, не нашёл.
Потому, попыхтев немного, развёл руками и промямлил:
- А завтра можно будет позвонить? Чего-то она не в духе сегодня.
- Можно, - охотно подтвердил Апофиус. – Вот прямо с утра…
И зевнул, широко открыв рот. Так широко, как люди не могут, а духи – запросто. Так, что затылок куда-то на спину запрокинулся.
«Здорово он умеет» отметил Сергей. «И вообще… Много чего умеет. Вот только с деньгами как-то не получается…»
От этой мысли стало грустно. Только тут догадался он, что наличным супруга куда больше обрадовалась бы, чем какой-то сотворённой духом цепочке, с которой из ломбарда можно прямиком отправиться в казённый дом.
«Да ну!» возразил сам себе Сергей. «Этот не обманет!»
Почему «этот» не обманет – он точно не знал. Но в честность «этого» верил.
- А сейчас спать, гости дорогие, - сказала Клотильда.
И хлопнула в ладоши.
Конечно, читатель уж и сам догадался, что в постель гости полетели по воздуху, плавно при том покачиваясь.
Привычный к такому перемещению Апофиус вёл себя тихо, быстро задремав на лету.
Сергей же от природной стеснительности и с непривычки всё порывался на траву спрыгнуть и своим ходом дойти, приговаривая: «Чего уж там… Это ни к чему…»
- Гостеприимство, друг любезный, того требует, - отвечал ему голос из темноты.
И странный для полночного времени стрёкот кузнечиков долетал откуда-то из зарослей серебристой травы.
Великолепна была постель, расстеленная под ветвями старой ивы! Зелёным балдахином покачивались ветви над пышной периной, над пуховым одеялом.
На постель эту и перенесла гостя невидимая сила.
А голос из темноты пожелал спокойно ночи и счастливых снов.
Потом добавил:
«Нашим гостям только такие сны и снятся!»
И умолк.
А Сергей, едва раздевшись, повесив одежду на ветку и в постель свалившись, в темноту упал.
И вынырнул во сне.
И уже там, во сне, зажмурился он от яркого света и закричал:
- Айда на Мельников ручей купаться!
8.
Муцкевич по-волчьи втянул воздух ноздрями.
Запах точно шёл от тёмно-серого, кирпичного здания за высоким бетонным забором.
- Тут он! – уверенно сказал Муцкевич и оскалил зубы в улыбке. – Духом его оттудова тянет!
Клещёв, прижав руки к груди, закрыл глаза и мелко затрясся. Потом, замерев, вытянул далеко вперёд язык, пробуя воздух на вкус.
И подтвердил:
- Точно! Здесь! Кровушку его чую…
Приложил ладонь к уху:
- И сердце беспокойно стучит. Не спит, хоть и ночь на дворе. Волнуется, видно. Переживает.
И тут же протянул разочарованно, обращаясь к спутнику:
- Вова, но это же и впрямь тюрьма!
Ступая медленно и осторожно, подошли они ближе к воротам и прочитали табличку.
- Следственный изолятор, - грустно промямлил Клещёв.
- А ты как думал! – подтвердил весомо Муцкевич. – Хозяин сказал, что в узилище, значит, так и есть!
Клещёв, забеспокоившись, зачем-то стал ходить вдоль ворот, меряя их длину шагами.
И прекратил это занятие лишь после того, как из будки вышел охранник и посмотрел на него выразительно.
- Пошли отсюда, - предложил он Муцкевичу.
Тот согласился.
Отойдя подальше, остановились они возле урны для перекура.
- Как же мы,.. – обронил Клещёв, докурив сигарету до середины.
- …Проникнем-то туда? – закончил он мысль, вытянув сигарету до фильтра.
И, ругнувшись, выбросил окурок.
- Штурмом, что ли, брать?!
- Не суетись, - пробубнил Муцкевич. – Им, небось, не мы одни занимаемся. Дело серьёзное, раз хозяин нам поручил…
- Так времени у нас нет! – застонал Клещёв.
И в ярости пнул завалившуюся на бок урну.
- Не суетись, - повторил Муцкевич, докуривая первую сигарету и тут же доставая из пачки вторую.
- Что-то мне подсказывает, - продолжал он, рваными облачками выбрасывая дым, - что завтра он отсюда выйдет. Точнее, его отсюда вытащат. Это если он действительно опасен. А если не так опасен, как мы думаем, то…
Причмокнув, закончил:
- Тогда его удавят прямо там, внутри! И мы об этом узнаем!
9.
А за четыре часа до того, как посланцы Савойского добрались до узилища и обнаружили место пребывания свидетеля происходило вот что.
Викентий Демьянович Любанин сидел в этом самом следственном изоляторе на привинченном к полу стуле перед следователем Леонтием Размахиным и трепетал.
Леонтию Даниловичу нравилось, что допрашиваемый трепещет. Но очень не нравилось, что арестованный при том упорно не желает признавать свою вину и всячески увиливает от ответственности.
Хотя и трепещет, что очень даже хорошо.
И вселяет надежду на достижение взаимопонимания с подследственным.
- Хватит ногами по полу стучать! – строгим голосом сказал Размахин и подвинул ближе бланк протокола допроса.
- Стало быть, гражданин Любанин, шестьдесят третьего года рождения, ранее не судимый, без определённого места жительства,.. – усиленно изображая задумчивость, пробормотал следователь, заполняя каракулями новую строку.
Тут стоит заметить, что задумчивость он изображал лишь для проформ, потому как искренне полагал, что следователю положено изображать перед допрашиваемым усиленную работу мысли и борьбу с обуревающими душу сомнения.
На самом деле никогда и никаких сомнений у Размахина не было, особенно по поводу виновности задержанных.
Он и сейчас за час допроса успел уже полностью всё для себя выяснить и определить, прикинув заодно и тот срок, на который может потянуть вина ранее не судимого Любанина.
Но имитировать усиленную работы мысли стоило. Ничто так не смущает подследственных, как сморщившийся под грузом мыслей лоб следователя.
- С недавнего времени! – поспешно добавил Любанин, попытавшись привстать со стула.
- Сидеть! – прикрикнул на него Размахин и погрозил кулаком.
Викентий Демьянович послушно затих и замер, и, чтобы не было больше искушения вскакивать, ногами зацепившись за ножки стула.
- Что – с недавнего? – поморщившись, переспросил Размахин.
- Бродяжничаю с недавнего, - пояснил Любанин. – Запил я как-то неудачно, жена от меня ушла. Я бросил потом, но она уже не вернулась. И вот решил я продать квартиру, а люди те, которые сказали, что купят, фактически и не купили, а…
- Замолкни, - с лёгким зевком прервал его следователь.
И посмотрел на часы.
А потом продолжил речь свою, вяло и нехотя:
- В два часа тридцать минут ночи, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, из хулиганских побуждений выбежал на МКАД в районе Лосиного острова, чем спровоцировал аварию с участием…
Следователь минуты де загибал пальцы, прикидывая.
- Опа! – восхищённо промолвил он, сверившись с бумагами.
И, оживившись, присвистнул и глаза его радостно заблестели.
- Слышь, бомжара, - обратился он к Любанину. – Ты в общем и целом двенадцать машин угробил, из пять – не подлежать восстановлению. Две смяты, три сгорели. Ва-аще!
И Размахин оглушительно загоготал, едва при этом не захлебнувшись слюной.
Потом, немного успокоившись, он встал, подошёл к Любанину и кинул ему в подставленные ладони наполовину заполненный бланк допроса.
- В общем, - добродушно сказал Леонтий, - тебе прямая выгода на зоне годочка три отмотать. Пока хозяева угробленных машин не успокоятся. А то ведь они…
И Размахин провёл пальцем по шее.
- Полный абзац тебе устроят с похоронами на ближайшей помойке. А твою безвременную гибель мне расследовать резону нет, и так работы хватает. Так что беру ручку краешку стола, от последней сроки отступи вниз побольше, к концу страницы, и там подписывай с расшифровкой подписи и датой. И вали в камеру отсыпаться!
- А отступать зачем? – уточнил Любанин.
Размахин махнул рукой.
- Да допишу там кое-что… Сейчас ломает что-то, лень одолела. Завтра с утречка заполню… В общем, не твоё дело!
Размахин во внезапно накатившем приступе раздражения топнул ногой.
- Подписывай, пока я добрый! А то ещё и обвинение в краже получишь. Там, между прочим, вещи из машин кое-какие пропали.
Любанин поёжился.
- И погибший имеется, по рассказам свидетелей, - продолжал нажимать следователь. – Вроде, даже два погибших… Или один?
И тут же с грустью добавил:
- Трупа, правда, ни одного. Пропали бесследно. Так что от отягчающих обстоятельств судьба тебя отмазала.
Любанин с минуту вертел листок, с разных сторон вчитываясь в коряво набросанный текст.
Потом простонал слабо:
- Но не из хулиганских же! Спасался я! Обезумел совсем от страха! Зачем вы так, гражданин…
Леонтий покачал головой и присел, поудобней устраиваясь на подоконнике.
- Эту сказку ты мне уже рассказывал.
- Точно! – охотно подтвердил Любанин. – Сразу вам всё рассказал. Только тут…
Он потряс листком.
- …Ничего про это не написано. Ни единого слова! А ведь это правда!
- Сказки, - отрезал Леонтий, протирая локтем запылившееся стекло. – Почудилось спьяну.
- Я трезв был! – возразил Любанин.
И подивился собственной смелости.
«Чего это я? Нехорошо это… А ну как вдарит?»
Но следователь был настроен благодушно.
Леонтий вообще не любил мордобой. Он предпочитал эту… как её…
«Психологию» вспомнил Размахин.
И посмотрел на подследственного с жалостью.
- Ты не мудри, подписывай, - посоветовал он Любанину. – А сказки про летающих человечков, которые тебя в лесу преследовали, будешь рассказывать адвокату. Или психиатру, если суд на твои бредни поведётся и экспертизу назначит.
- Но они же летали! – воскликнул Любанин.
И поводил листком из стороны в сторону, пытаясь изобразить полёт.
- Над деревьями неслись! И не человечки вовсе! Детины здоровенные, головорезы!
- Антенны были у них на головах? – уточнил следователь.
Любанин посмотрел на него недоумённо.
- Антенны? Какие антенны? Зачем?
- Для приёма сигналов из космоса! – крикнул Леонтий и спрыгнул с подоконника. – Я на природу хотел полюбоваться, на двор внутренний. Чудесная клумба у нас во внутреннем дворе, прямо сердце радуется. Так нет, ты мне настроение решил испортить!
И, подойдя вплотную к подследственному, заорал та, что оглушил сам себя:
- Подписывай!
Любанин, вздрогнув, схватил ручку и расписался на последней строке.
- И расшифровку! И дату!
Любанин послушно написал и то, и другое.
Отдал бумажку следователю.
- Хороший ты мужик, - похвалил его Леонтий.
И обнадёжил:
- Это ничего. На свободу выйдешь, жизнь сразу наладится. Может, профессию какую в лагере приобретёшь…
И хохотнул, довольный своим остроумием.
Потом вызвал конвоира и отправил подследственного в камеру.
Посланец Савойского был прав. Сердце в ту ночь у Любанина стучало беспокойно. И очень погано было на душе.
Корил он себя за слабость и, лёжа под нарами, ворочался с боку на бок. Ворочался до тех пор, пока ненароком разбуженный им сокамерник не пнул его пребольно в бок.
После чего Любанин страдал и беспокоился тихо.
10.
А вечером того же дня, с коллегами за рюмкой сидя, рассказывал со смехом Размахин о странном подследственном.
Те дивились фантазии человеческой.
«И придумает же!» говорили сыскари, качая головами.
И посмеивались.
До той поры, пока Размахин не стал живо и в красках описывать ночь лесу по версии подследственного.
- Пьян был до помрачения! – уверенно говорил Размахин. – Кто на трезвую голову на ночь в этот лесопарк полезет? Да в тех местах, только со стороны Гольяново, на прошлой неделе два трупа нашли. Так вот, на лесной тропинке, и валялись. Точно, опился или дряни какой-нибудь нажрался, вот в лес и занесло. В дождь… И холодина той ночью была какая! У меня н даче листья на яблоне словно кипятком ошпарило – пожухли. А это в такую погоду завалился спать вроде, и дела ему нет до холода с дождём. А потом, говорит, фары его осветили. Яркие такие! Ага, ксеноновые, типа!
И Размахин повертел пальцем у виска.
- Крутые среди ночи, в дождину, в лес заехали! И не жалко им было джип свой! Бред какой-то!
Услышав о крутых в лесу, следователь Голубев заметно напрягся и, оставив в сторону недопитую рюмку, рассказ стал слушать с необыкновенным интересом.
А Размахин расходился всё больше и больше, перемешивая фразы с дурашливым хихиканьем.
- Вышли четверо, вроде, из машины. И баба с ними какая-то. Как он говорит: «лунная»… Хрю!
Размахин вытер рот.
- Не понял, что за лунная. Светилась, что ли? Стало быть, пятеро вышли. Но он говорит: типа, четверо и лунная. И чёрт бы с ними! Так нет, он давай наблюдать. Пинкертон лесопарковый! Так эти четверо вынесли чего-то завёрнутое. В брезент, вроде. Он решил, что тело. Трупак, типа. И тут…
Размахин вытер слёзы.
- Умора! Андерсен отдыхает! Земля, говорит, расступилась и какая-то яма образовалась. Да что там яма, провал целый! И эти четверо злодеев труп в яму кинули, а оттуда – сноп искр. Прямо полыхнуло! Хре-хре-хре!
Размахин затрясся в приступе смеха.
- Сказочник датский! А земля потом сомкну… Хре-хре-хре!
- Ты бы лучше у него спросил, - веско заметил один из оперативников, - где он травку берёт и куда потом прячет. Может, у него там в лесу мешок зарыт. Пацаны ещё найдут, всю школу окурят.
Размахин отмахнулся.
- Это не по нашей части! Этим пусть наркоконтроль занимается.
Голубев встал, подошёл к Размахину и тронул его тихонько за плечо.
- Лёня, в коридор… На минуту!
Леонтий посмотрел на него удивлённо, на коньяк – с сожалением, но застолье всё-таки оставил и пошёл в коридор вслед за Голубевым.
Он знал, что Борис упрям до крайности и, если уж пристал с чем-то, то в покое не оставит и вечер испортит занудством своим обязательно.
«И чего ему приспичило?» думал Леонтий.
Впрочем, будучи от природы человеком догадливым, понял он, что именно шутейным рассказом своим привлёк внимание зануды Голубева. Потому начинал уже потихоньку корить себя и поругивать, пока ещё не последними, но всё-таки весьма обидными словами, за чрезмерную болтливость.
Он помнил прошлогодний случай, когда один оперативник, сболтнув лишнего, едва не навлёк беду на весь отдел, успешно закрывавший план по магазинным кражам за счёт местных бомжей. Голубе, помнится, тоже тогда вот так в коридор парня вызвал. А потом весь отдел дружно объяснительные писали от служебного расследования отбивался. Двоих, кажется, уволили.
Но в его-то рассказе что могло привлечь внимание Голубева? Забавная белиберда, привидевшаяся бомжу. Или просто выдумка.
Шутейная история. Или теперь уже не шутейная?
«Блин!» подумал Размахин, прикрывая дверь.
- Дело о бомжах помнишь? – с ходу взял быка за рога Борис.
Размахин отрицательно покачал головой, с тоской прислушиваясь к шуму застолья.
- Мы почти год его ведём! – воскликнул Борис. – Наш отдел…
- Я дела твоего отдела не вмешиваюсь, - поспешно заметил Леонтий. – Совершенно они мне не интересно. Своих дел хватает, в срок закончить не успеваю.
- Так поясню, - не отступал Борис. – Дело-то серьёзное. Похоже, банда действует. Преступная группировка, и ещё какая! Год назад появилась информация, что кто-то вычисляет алкоголиков, одиночек, брошенных родственниками людей с жилплощадью. Заставляет их оформлять крупные кредиты в банке под залог недвижимости. Люди после этого исчезают, недвижимость банку переходит. Кредит, полагаю, бандюкам так же переходит. Квартиру они потом продают. Ловко?
- Ничего особенного, - равнодушно заметил Леонтий. – Полно таких банд в Москве. Вся Москва в таких бандах. Ловить их – не переловить. И кредиты навязывают, и квартиры отбирают, и убивают. А то и в рабство продают или на органы. Правовое государство, одним словом! Чего позвал?
Борис хмыкнул смущённо.
- Понимаешь, в чём штука… У них там цепочка: риэлторы, банкиры, юристы, нотариусы. Не удивлюсь, если и из нашего ведомства кое-кто пасётся с этими разбойниками. И все одной связке, плотно…
Он показал Леонтию туго жатый кулак.
- Никакой утечки информации! Ни одного трупа! Никаких следов! А по документам – одна лепота! Договор, заявление о предоставлении кредита, показания свидетелей, что должник убыл в неизвестном направлении, иск и постановление суда. На трёх процессах даже адвокаты должников присутствовали… Или якобы адвокаты… В общем, каждый раз они подтверждали, что ответчик долг вернуть не может, тяжело болен и выехал то к дяде в Белгородскую область, то к тёте – в Орловскую. В общем, изъятие с чистой совестью!
Размахин посмотрел на него удивлённо.
- И чего ты тогда кипятишься? – спросил он. – Чего год дело тянешь? Нет состава, так закрывай – и всё.
Борис покачал головой.
- Есть состав, Лёня. Очень даже есть! Супруга одного из потерпевших заявление написал ещё год назад. Они разводиться собирались, жили отдельно. Но развестись не успели, тянули чего-то. Муж, не дожидаясь развода, спиваться начал потихоньку. Она приходила к нему, навещала. Обеды варила по старой памяти, жалела дурака. И стал замечать, что какие-то людишки к мужу захаживают. Не бродяги, не алкоголики… Это бы ладно! Нет, чистенькие ребятки, гладенькие, в импортном европейском прикиде. С ней стараются не сталкиваться. Как завидят из окна, что она на подходе – сразу шмыг из дома! Но несколько раз она их в дверях застала. И на машинках приличных подъезжали. Она сразу поняла, что плохо дело. Серьёзные ребята её мужа в оборот взяли. Несколько раз увещевала она мужа, просила этим типам дверь не открывать. Да он уже соображал плохо. Может, опаивали они его чем-то? Короче, пропал он бесследно. А вскоре в квартирке семья обосновалась из ближнего зарубежья. А на муже долг повис такой величины, какой, как выяснилось, и стоимость квартиры не покрывает. Вот так эту квартиру банкиры оценили! А поскольку развод не оформлен, то банк и её стал исками донимать. Она к нам с заявлением кинулась. Месяца три мы с ней работали. А потом и она пропала бесследно… Потом и по другим пропавшим заявления от родственников были…
Борис ударил кулаком по стене. Так, что сухая краска посыпалась на пол.
- И ведь все бесследно пропадают! Исчезают! А родственники между тем утверждают, что бандюки в разговорах поминают иногда какую-то «госпожу». Баба там, что ли, верховодит? Одним словом, темнота сплошная.
На Размахина рассказ Бориса никакого впечатления не произвёл.
- Может, и баба, - заметил он. – Бывает и такое. Дело глухое, бестолковое. Это сразу видно. Потерпевших нет. Родственники ничего путного сказать не могут. А кто мог бы – сам исчез. А этих бандюков не мелкота прикрывает на уровне участкового, а серьёзные люди. Без очков видно. Так что или закопаешься т в этом деле и выговор за «висяк» заработаешь, или самого закопают. Уж извини за грубый и циничный юмор! Зато от души!
И Размахин похлопал Бориса по плечу.
- Э, нет! – возразил тот и отстранил руку Леонтия. – Твой бы человечек мне бы помог! Бродяга этот!
Леонтий изумлённо заморгал.
- Кто? Бомжара?! Алкоголик? Боря, очнись! Я же тебе не всё рассказал! Этот болван утверждает, что четверо бандитов по его следу пошли, причём один из них землю зачем-то копал, а остальные его преследовали по лесу, пролетая над верхушками деревьев. Летели, понимаешь? Они за ним летели! Асы Геринга, блин! Ты такие показания в своё дело шить будешь? Да тебя в момент из органов попрут и в лечебницу определят. С бомжа - какой спрос, а ты за каждую бумажку отвечаешь. Прекрати, ей-богу!
Возражал Леонтий, но понимал уже прекрасно, что Бориса с пути не свернуть. И потому за неосторожный рассказ свой ругал себя уже последними словами.
- Чёрт ними, с показаниями! – напирал Борис. – Дай мне его завтра на один день! Нет, на пару часов. Быстро на машине подскочим в парк. Пусть он мне место покажет, где бандитов этих видел. Джип – машина тяжёлая. В дождь на мокрой земле обязательно должна колея остаться. Тем более, что место там глухое. Если найдём колею, то рядом можно и место захоронения вычислить. Не могли они все следы убрать, не могли!
Леонтий вздохнул горестно.
- Зациклился ты на этих бандюках, Боря. Всякой чепухе веришь, лишь бы дело сдвинуть. Выдумка же это! Глупая выдумка!
- Насчёт полёта – да, - убеждённо сказал Борис. – Бежали за ним быстро. Может, через кочки перепрыгивали. Вот ему и почудилось со страху… А насчёт трупа – очень похоже на правду. У нас была версии, что трупы из Москвы не вывозят, а прямо тут и хоронят. Морги проверяли, крематории, кладбища… А если в парке? Была и такая версия. А Лосиный остров – это место, где парк в настоящий лес переходит. И всё в черте города. Ночью и в лесу… Почему нет?
«Чёрт бы тебя драл с твоими догадками!» проклял мысленно коллегу Леонтий.
Он знал настырный характер Бориса. Откажешь – он ведь такой шум поднимет, что и до начальства эхо дойдёт. Звучное эхо. И телефон завтра же от звонков накалится. Тогда дело тихо не закроешь. Глядишь, Любанин этот в важные свидетели попадёт.
«Может, потому Любанин и историю придумал, что рассчитывал в свидетели попасть? И потом поторговаться? Но тогда складней надо было сочинять, правдоподобней. Но ведь сработало!»
Леонтий изобразил минутное раздумье.
Получилось не очень убедительно. Видно было, что решение он сразу принял, а сейчас лишь пытается вздыхать на разные лады.
- Под твою ответственность, - заявил он Борису. – С полным документальным оформлением. Бумаги оформляем, что привлечён в качестве свидетеля… Ты мне обязательно запрос оформи, с подписью! И выезд на твоём транспорте. У меня в отделе с машинами беда. Выезд сам организуй. И учти: он бомж, документов при нём не обнаружено, имя с его слов записано. Если сбежит, то чёрта с два мы его потом поймаем. Если только случайно. И ты мне «висяк» тогда подбросишь!
- Ни в жизнь! – пообещал Борис. – От меня ещё никто не убегал!
«А повезу я его на своей машине» решил он. «На личной…»
Отчего-то казалось ему, что так будет безопасней.
11.
Утро, конечно, не всегда бывает добрым. Иногда оно бывает хмурым (как совершенно справедливо заметил в своё время граф Толстой, но не тот, который Лев Николаевич, а тот, который красный граф).
Иногда не просто хмурым, а откровенно неприветливым. Таким неприветливым, что и встречаться с этим утром не хочется. Хочется поспать подольше, чтобы, проснувшись, миновать его и встретиться сразу с днём (день всегда одинаковый, суматошный, с ним полегче общий язык найти).
Но бывает и добрым. Честное слово, бывает!
Если проснуться таки утром где-нибудь в тихом уголке Подмосковья (как Сергей проснулся), на волшебной постели под ветвями ивы (где Сергей проснулся), отбросить оделяло и, потянувшись, ловить в полудрёме тихие дуновения прохладного ветерка (как Сергей сделал, проснувшись), а потом, зевнув, встать с постели и посмотреть на занимающуюся над речным берегом зарю, то воистину сказать можно (и каждый то подтвердит!), что добрыми силами послано утро доброе и светлое.
Простите, о чём спросили? При чём здесь речной берег?
Ах, голова дырявая! Совсем забыл сообщить читателям, что ива та, балдахин зелёный, стола (как выяснилось) на самом берегу реки. Ну, не то, чтобы совсем на берегу… Шагах в пяти от покатого берегового склона.
Так что вид от той самой ивы открывался просто фантастический! Нет, не просто фантастический, а такой фантастический, что, узрев красоты те, в любую фантастику поверишь.
В сказку даже – и то поверишь.
Вы, верно, читатели дорогие, облака розовые видели. Те, что на заре по небу гуляют. Облака же над той рекой и розовым были по краям подкрашены, и бирюзой расцвечены, и алые искры в них мелькали, и золотисто-жёлтое сияние с медовыми переливами пробивались.
Ах, чудесные были облака!
И розовый свет с речной водой перемешивался. И ровняли волны жёлтый речной песок, и спящие ещё водяные лилии качались у берега.
Хорошо было. Хорошее утро мастер-Бог подарил, на диво расписанное.
Так что посмотришь на такое, и жить хочется! Честное слово, хочется. Чтобы та за плечами ни было, какие бы глупости и ошибки не сотворены были прежде, какой бы пустой и бессмысленной не казалась жизнь вчера, а вот стоит дожить до утра такого, просто потерпеть немного и дожить, и понимаешь…
Есть всё-таки в этом мире что-то этакое, осмысленное. Не просто же так сотворено всё это.
Может, для меня?
Не жалко же Богу таких красок для меня. И для вас, читатели мои любезные, не жалко. Не просто же так он старался.
Быть может, радостно ему видеть, как там, на далёкой маленькой Земле, в укромном уголке, на брегу реки под ивой проснулся человек, посмотрел на нарисованную им картину и хриплым спросонья голосом пробормотал: «Вона как!»
Вот тут он, может, и улыбнётся.
Да, отвлёкся я, братцы, по небесные красоты рассказывая.
Герой-то мой уже умываться пошёл к серебряному рукомойнику, что на дереве висел (появления услужливых тазиков Сергей решил не дожидаться, да они, кстати говоря, почему-то и не появились).
А в кустах неподалёку он и ночной горшок нашёл для естественных надобностей.
После умываний и прочего всякого отправился Сергей искать Апофиуса. Потому как очень хотелось ему разузнать, зачем же они всё-таки к Клотильде приехали и с какой такой целью.
Но прежде обнаружил он на берегу волосатого, чумазого мужичка, который возился в песке, явно намереваясь своими короткими, но чрезвычайно мускулистыми руками, без помощи каких-либо инструментов, выкопать для какой-то цели нору прямо в песчаном откосе.
При том, в отсутствии всяких инструментов, с работой своей чумазый справлялся на удивление споро, со скоростью землеройной машины углубляясь в толщу песка и закидывая берег фонтанами грунта, извлечённого широкими лопатообразными ладонями.
Так лихо уходил он в стремительно растущую нору, что вскоре, пожалуй, и вовсе скрылся в глубине откоса, если бы не отвлёк его Сергей от работы невольно вырвавшимся из груди возгласом восхищения.
- Во даёт!
Чумазый, враз остановившись, замер на мгновение, потом, закряхтев, подался из норы и, выбравшись окончательно на поверхность, повернулся к гостю.
После чего Сергей смог поближе и повнимательней рассмотреть землекопа, внешность которого со всей очевидностью свидетельствовала о принадлежности последнего к миру духов.
Прежде всего, кожа на лице у него была тёмно-серого цвета с едва заметным желтоватым отливом (впрочем, этот цветовой тон мог быть лишь отражением рассветного сияния на небе, а вообще, как Сергей потом заметил, кожа землекопа, оставаясь серой, оттенки часто меняла, отражая, по всей видимости, смену настроений и чувств).
Глаза (точнее, глазки) были очень маленькие и подслеповатые, совершенно чёрные, словно состояли они из одних зрачков, без намёка на белки. И прикрыты были эти глаза длинными и жёсткими ресницами.
Волосы у чумазого, как и сказано выше, были очень длинные, ниже плеч (с учётом маленького роста – едва не до пояса), спутанные, сплошь засыпанные бело-рыжим пуском, так что лишь с трудом угадывалось, что были бы они тёмно-русые, с зеленоватым отливом на свету, если бы, конечно, были чистые.
А ещё у чумазого была длинная борода, привязанная к телу бечевой, чтобы не мешала она свободно двигаться в подземных норах.
Одет он был в кожаную куртку грубого покроя, клетчатую рубаху домашней выделки, на ногах – заправленные в сапоги до белизны тёртые кожаные штаны.
Щёки у землекопа были пухлые, губы – толстые, нрав – весёлый.
Землекоп, прищурившись, глянул весело на гостя и, хихикнув, заявил:
- А я тебя знаю! Ты вчера с Апофиусом к Клотильде в гости приехал! Апофиус, голова со специями, не иначе как к фее за советом собрался, причину какую-то искать…
И, спохватившись, добавил:
- Здрасте, кстати! Я Корнилий, земляной!
И попытался поклониться, но с поклоном у него ничего не вышло по причине чрезвычайной коренастости и плотности телосложения, а также из-за непривычки к подобным церемониям.
- Мы – духи простые, - словно извиняясь, сказал Корнилий.
Сергей мало что понял из его речи, но, соблюдая правила приличия, представился в ответ:
- Сергей.
Подумав, добавил:
- Водитель.
Ещё немного подумав, назвал и фамилию:
- Пантюхин.
Ещё немного подумав, добавил:
- С Апофиусом я… Работаю. Приехали мы… Так-то вот!
И вздохнул.
А потом любопытно ему стало до крайности, что же это за такая фея-советчица, о которой упоминал этот… как его…
Земляной? Это ещё кто такой?
- Земляной? – с удивлением повторил вслух Сергей.
- Ага, - подтвердил Корнилий и вытер ладони о куртку.
А потом одну протянул Сергей.
- Стало быть, будем знакомы.
Одну его ладонь Сергей смог пожать, только охватив её двумя своими. Иначе с рукопожатием ничего бы не вышло, уж больно широка была эта ладонь-лопата.
- Водяных знаешь? – осведомился Корнилий.
Сергей кивнул в ответ, но как-то не слишком уверенно.
- А я – земляной, - пояснил Корнилий. – В земле живу, в песке, в суглинке. Влажные почвы только не люблю, это которые с подземными водами. Ну их, влажные эти, вечно там ходы затапливает. Я, по молодости лет, везде копал, где можно. В Мещёре однажды весь лес изрыл, пока на болото не нарвался. А лет сто назад за ум взялся, стал с оглядкой всё делать, места выбирать.
Он зажмурился и махнул рукой.
- А то ведь столько раз на новое место приходилось перебираться! То люди набегут, строить чего-то начнут, так сваю прямо в галерею вобьют. Или котлован какой прямо посреди лабиринта выкопают. Или место не рассчитаешь – и вода в половодье всё затопит. По молодости и по глупости столько лишней работы понаделал, так сейчас и вспомнить стыдно. Копал, да бросал! Теперь наперёд думаю. Вот…
Он показал на откос.
- Жене дачный домик выкапываю. Осень скоро, так она хочет у реки малость пожить. На отлёт уток посмотреть…
Он хихикнул и рукавом вытер нос.
- Вот чего придумала! Она вечно что-нибудь придумает. То на птиц посмотреть, то зимой – на медведя в берлоге. Всё ей забавы подавай, да монплезир всякий с бланманже! Она ведь у меня…
Подмигнул Сергею.
- …заграничная! Ей-богу, из Европы в наши края прикатила когда-то. Да задержалась малость, лет на триста. Она родом из гномов. А гномы – публика известная. Народ зажиточный, прижимистый. Но на зрелища - падкий. Я ещё в детстве много чего про них разузнал! У меня дед как-то к графу Орлову в карету забрался да поездил с ним по Европам. Всё в тюках да в мешках жил, графу боялся на глаза показаться. Очень скромный у меня дед был, воспитанный! Так, с кареты на корабль, с корабля на карету пересаживаясь, до самой Италии добрался. Говорил, что и в Швейцарию заглянул. В Россию возвращался уже в багаже Суворова, потому на обратном пути был слегка контужен. Так он такого нарассказывал про дворцы гномов, про изумруды, сапфиры и всякие там рубины, что в их кладовых хранятся – вся семья с замиранием сердца слушала. Да, много чего повидал дед на своём век. А у меня вот…
Он показал на нору.
- Всё скромно и просто. Камней самоцветных в местных почвах отродясь не видел, и слитки золотые не попадались, так что красавицу свою заграничную развлекаю лицезрением красот родной природы, благо, что красот этих у нас в избытке... А, вот и жёнушка моя пришла! Голос мой услышала! Домик свой будущий посмотреть пришла!
Кусты боярышника на края откоса задвигали ветками, и из зарослей показалась супруга Корнилия, пожила и почтенного вида дама низкого, под стать Корнилию, роста и примерно такой же плотной комплекции.
Платье её была куда нарядней скромной одежды супруга. Одета она была в багровый, с синей оторочкой, балахон, на плечах украшенный золотистой вышивкой. На ногах были нарядные сапожки мягкой кожи, с блестящими металлическими вставками, богато разрисованными декоративным узором.
На голове её был синий бархатный колпак с меховой оторочкой по краю, верхушку которого венчал меховой же рыже-серый помпон.
На вид, как показалась Сергею, дама была в возрасте предпенсионном (то есть, лет примерно пятидесяти пяти… хотя какая у гномов пенсия?)
Впрочем, вид молодящейся дамы, конечно, обманчив и ошибся Сергей раз этак в восемь. Впрочем, с гномами ошибиться легко. Рождаются они сморщенными, вылитыми старичками на вид, но зато уж потом почти не меняются с возрастом, так что на вид никогда и не определишь, имеешь ли дело с почтенным подземным духом полутысячелетнего возраста, или с совсем юным гномышом годков шестидесяти от роду.
Впрочем, у совсем юного духа взгляд озорной и весёлый, щёки румяные и плотные, будто райские яблочки.
Супруга Корнилия таковым цветущим видом похвастаться не могла: лицо её было сморщенным, а взгляд полнее старушечьим, то есть подозрительным, колючим и замутнённым одновременно.
Впрочем, чувствовалось (непонятно отчего, но чувствовалось), но женщина она добрая, хотя от природы слегка занудная и не слишком расположенная к чужакам.
Супруга, переваливаясь с боку на бок, медленно спустилась по тропинке к берегу, на ходу, превозмогая одышку, ругая мужа на швейцарском диалекте немецкого языка, который (как и вообще немецкий язык) был Сергею знаком лишь по фильмам про войну, то есть, можно сказать, незнаком вообще.
-Гретушка! Гретхен любезная! – засуетился Корнилий, спиной загораживая нору. – Чего так рано пришла? Чего на веранде тебе не сиделось? А жилище ещё не готово, не готово ещё!
И он, попятившись, едва не заткнул нору задом.
- Его ещё копать и копать! Расширять надо! Расширять, тебе говорю!
Упрямая Грета, не сбавляя хода, пошла прямиком на мужа и остановилась только, когда от слегка развевающегося на ветру края балахона до Корнилия осталось полшага.
- Старый турак! – переходя на русский, продолжила Гретхен. – Разговаривать с незнакомец, болтать фсякий глупость фместо рапота! И фсё путать! Твой нора смотреть на зюйд!
Корнилий, вынув зад из норы, засуетился, размахивая руками, заметался вдоль откоса, слюнявя пальцы и пробуя воздух.
- Да нет же! – закричал он. – Какой юг? Юго-восток, как ты и просила!
- Нихт зюйд-ост! – отрезала Грета. – Строго зюйд! Что не есть нормаль для наблюдения осеннего полёта птиц! Ты толшен переделать нора, изменить направлений!
Корнилий, опустившись на четвереньки, примерился к будущему наблюдательному пункту.
Потом, поднявшись и потерев ладони одну об другую, заявил уверенно:
- И так сойдёт!
- Тойфель! – ответила Грета. – Тебе всю жизнь: «так сойдёт»! Жить в провинция – так сойдёт, сидеть безо всякий компаний и не встречаться с гномами на ассамблей – так сойдёт, копать кривой нора и не на том месте – так сойдёт!
Гретхен сердито тряхнула головой и помпон на колпаке задорно подпрыгнул.
- Ты при госте-то не ругайся, - попытался урезонить жену Корнилий. – Поздоровайся хоть, морковка моя сладкая! А то обидится гость… Люди, сама знаешь, народ обидчивый.
Грета подошла вплотную к Сергею и, посмотрев на него оценивающе, произнесла:
- О, челофек! Вы и есть гость Клотильда? Утром о ваш визит писать в «Вестнике Подземелья». Жаль, что такой симпатичный юнош связался с авантюрист Апофиус, но всё равно – отшень приятно видеть вас в наш маленький и уютный страна.
- Гутен таг! – бодро ответил Сергей и, подумав немного, для большего впечатлении шаркнул ногой.
Собственно, кроме этой фразы, из немецких он знал ещё «хенде хох» и «аусвайс битте», но по здравому рассуждению решил, что в данной ситуации они неуместны, потому в разговоре их решил не употреблять.
- Тобрый, тобрый день! – расцвела Гретхен и протянула широкую ладонь, которую Сергей, сообразив что к чему, почтительно тронул пальцами.
- Отшень жаль, что хороший человек пришёл к нам при плохих обстоятельств, - добавила Гретхен. – Желаю вам всячеких счастий в борьбе с этот искривлений! А теперь не медлите, юноша, Клотильда будет ждать вас к столу. Не опаздывать!
И Грета, погрозив на прощанье старательно копавшемуся в норе мужу, отправилась куда-то по своим делам.
И лишь когда ушла она, Сергея озарило.
- Это как же это? – спросил он Корнилия, успевшего уже залезть глубоко в нору. – Как же это она из гномов? Разве у гномов есть женщины? Я в сказках читал…
- Дурак ты! – гулко ответила нора. – Кто же сказкам верит? Как же, по-твоему, гномы без баб живут? Друг друга из глины лепят? Семья, опять-таки… Как же без семьи?
- Так-то оно так, - сказал Сергей.
И задумался.
12.
Ранним утром, ещё часов до семи, Илья Григорьевич Савойский посетил офис финансовой группы «ФинТрастКредит» дабы встретиться с давним деловым партнёром, Мартемьяном Мироновичем Царьковым.
Если бы Илья Григорьевич Савойский был человеком, то вполне можно было бы сказать, что он заскочил повидать старого друга.
Но Илья Григорьевич был людожор, а у людожоров друзей нет. Ни старых, ни новых.
Поэтому скажем просто: подъехал он к давнему деловому партнёру для сугубо делового разговора. И если бы не было настоятельной потребности непременно сегодня встретиться с Мартемьяном Мироновичем, то ни за что бы Илья Григорьевич к нему не приехал.
Разве что за отдельную плату.
Но потребность была.
И потому в шесть часов пятьдесят три минуты утра Илья Григорьевич людожорским бодрым шагом вошёл в офисное здание, кивнул вытянувшемуся в струнку охраннику, поднялся на второй этаж, прошёл через приёмную (в которой, несмотря на ранний час, исправно несла вахту дежурная помощница генерального) и зашёл в кабинет к главному.
Посторонний человек, проскочи он каким-нибудь неведомым способом вместе с Савойским в кабинет генеральному, удивился бы до крайности, завидев в кресле начальника огромную, свирепого виду обезьяну в алом смокинге, украшенном многочисленными, там и сям приделанными в беспорядке золотистыми нашивками.
Богатый смокинг тот эксклюзивным декором имел малиновые, ярко блестящие под офисными лампами шёлковые лацканы с бело-синей оторочкой по краям.
Красные же брюки, явно с трудом натянутые на нижние конечности обезьяны, украшены были алыми, под цвет лацканов, лампасами.
Ах, как поражён бы он был, обнаружив такое чудо!
И не только наряд примата был удивителен!
Будь посторонний посетитель хотя бы отчасти знаком с зоологией и будь он хоть сколько-нибудь наблюдателен, поразило бы его и то, что внешностью обезьяна походила на шимпанзе, при этом массивностью телосложения превосходя гориллу.
И, вероятно, в полный ступор ввергло бы его то, что обезьяна (точней уж, обезьян – коли пола мужеского и вида необыкновенного) разумом и сноровкой нисколько не уступает любому успешному бизнесмену, а именно: ловко управляется с ноутбуком, мобильным телефоном, без всякого напряжения переходит с русского языка на английский и наоборот, и время от времени, наморщив волосатый лоб, глубокомысленно произносит: «повысить надо рентабельность, и ревенью поднять, что бы их всех!..»
Да, совсем забыл сказать: обезьян был говорящий, что чрезвычайно усиливало его сходство с современным эффективным собственником.
А ещё, конечно же, постороннего посетителя удивило бы и это, что обезьян (кто бы он ни был) оказался на рабочем месте генерального ни свет ни заря. То есть задолго до начала рабочего дня.
Но Савойский посторонним не был. Поэтому ничего его не удивило.
Он прекрасно знал, то обезьян – это и есть генеральный директор, Мартемьян Миронович Царьков.
А на рабочем он месте в такую рань потому, что живёт в офисе вот уже много лет, и много лет покидает его пределы крайне редко. Не чаще, чем раз в месяц.
И то только для того, чтобы погуляв вволю в элитном московском притоне для замученных бизнесом деловых людей, снова вернуться в родной офис и засесть там, как в крепости, безвылазно, ещё на несколько ближайших недель.
Благо, что для счастливой жизни генерального всё было в офисе, и всё – под рукой. Точнее, под лапой.
Был в этом здании и растущий в гигантской кадке баобаб, в дупле которого Мартемьян Миронович любил отсыпаться после сытного обеда. И бассейн, обсаженный по периметру лианами. И наполненная тропическими растениями оранжерея, где под стеклянными сводами летали, отчаянно переругиваясь, большие разноцветные попугаи.
Хорошо было генеральному в офисе, спокойно.
Потому и нетрудно было застать Мартемьяна Мироновича на рабочем месте. Тому, кого пропустила бы охрана к этому самому рабочему месту.
Савойский был – свой. Его пропустили беспрепятственно.
- Здравствуй, Мартемьянушка! – елейным голосом затянул Илья, присаживаясь в обтянутое серой телячьей кожей кресло для почётных гостей.
- Как поживаешь? Работка-то движется? Бумажки подписываются?
Обезьян ответил дружеским рыком. И протянул лапу, которую Савойский пожал одновременно и крепко, и как-то по-особому деликатно, точно отмеренным нажатием продемонстрировав и открытость отношений, и должную почтительность.
- А я к тебе по делу… Срочному!
Обезьян нахмурился.
Дела Савойского были ему хорошо известны. Если они стали срочными – жди беды.
- Тебе большая честь была оказана, - как бы, между прочим, прорычал Царьков. – Сама повелительница посетила твою контору.
Савойский с готовностью закивал в ответ. И особые, людожорские искорки запрыгали в хищных его глазках.
- Сама, да! – подтвердил он. – Самолично пожаловала, почтила визитом.
И тут же не удержался от того, чтобы не похвастаться. Как бы невзначай.
- К тебе-то, насколько мне известно, ни разу не заходила? А ко мне вот…
Обезьян грозно оскалился и Савойский тут же осёкся.
- Говори, с чем пожаловал, - тоном грозным и требовательным произнёс Царьков. – Недосуг мне похвальбу твою выслушивать. В половине восьмого трапезничать буду, а работы ещё много несделанной. Не уложусь я с тобой в график…
Савойский привстал и, наклонившись вперёд, погладил краешек стола.
- Людишки нужны, - пропел он.
Обезьян заурчал. Придвинул калькулятор. Пощёлкал клавишами.
- Сколько? – уточнил он.
- Человечков двадцать в ближайшую неделю, - голосом спокойным и безмятежным произнёс Савойский.
Царьков завизжал пронзительно и подпрыгнул в кресле.
Скрипнула дверь, и обеспокоенная помощница заглянула в кабинет.
- Звали, Мартемьян?.. – начала было она.
Но начальник, сорвавшись на визгливый мат, тут же прогнал её прочь.
- Чего занервничал, Мартемьянушка? – ласково спросил Савойский. – Или нет у тебя столько людишек?
- Ты спятил, проглот! – заорал Царьков, обеими лапами ударив по столу с такой силой, что бронзовая декоративная чернильница с жалобным звоном слетела на пол.
- Куда?! – брызнул слюной Царьков. – Куда тебе столько? Ты под статью меня подвести хочешь? И так менты нос норовят сунуть… Среди них, между прочим, тоже люди иногда попадаются! Не все Клоадру служат, ты это учти!
Выждав минуты три и дав обезьяну вволю побушевать, Савойский с мягкой улыбкой пояснил:
- Людишки не мне нужны. Я свои потребности сам удовлетворяю, твои фонды не трогаю. За полицейских же не беспокойся, против госпожи они – пыль! Если пара людишек там и найдётся, то стражи сами их на кусочки порвут. На мелкие кусочки!
И Савойский, захихикав, затрясся и задёргался, будто в неожиданном истеричном припадке.
- Но ведь двадцать трупов за неделю! – и обезьян задрал лапы к потолку. – Двадцать пропавших! И по любому из них может поступить заявление!..
Савойский, поморщившись, отмахнулся.
- Мы ведь патриоты России, Мартемьян, - сказал он.
Царьков кивнул в ответ и погладил лацкан.
- В нашей любимой стране тысячи несчастных без следа пропадают, - продолжил Савойский. – Десятки тысяч. Сотни! За то мы страну и любим… В такой стране планы выполнять легко и приятно. Двадцаточка в неделю – много ли? Зато потом!..
И он блаженно зажмурился.
Зрачки обезьяньих глаз задрожали, запрыгали беспокойно.
- Это просьба повелительницы? – шёпотом спросил он.
- Приказ! – отрезал Савойский. – Я пятнадцать трупов предоставлю, ты – двадцать. Извини за повышенный план, но у тебя список должников побольше. А мои ребята в прошлом месяца сверх плана ещё пятнадцать люмпенов из расселённых коммуналок собрали. Так что на этот раз твоя очередь норму перевыполнять.
Обезьян задумался на минуту.
Приказ повелительницы изрядно его озадачил.
Конечно, двадцать – не такое уж большое количество. Были времена, когда и больший урожай собирали. Но сроки!
Когда такое количество людей пропадает в короткий срок, исчезает без следа – без шума не обойтись. Непременно что-нибудь где-нибудь всплывёт, и тогда…
- Ни о чём не беспокойся! – твёрдо и веско произнёс Савойский. – Под защитой госпожи мы в безопасности.
- Нет, но зачем столько? – упорствовал Царьков. – Мне-то можно объяснить?
- Можно, - огласился Савойский.
Он встал, подошёл к двери кабинета и проверил, плотно ли закрыта она. Не удовлетворившись поверхностным осмотром, дважды с силой потянул на себя дверную ручку.
Потом прошёлся вдоль окон, поправляя задёрнутые шторы.
Прошёлся вдоль стены.
- Кабинетов смежных нет? – уточнил он.
Обезьян заверещал радостно.
- Здесь мои апартаменты! – завопил он и запрыгал в кресле. - Всё, что за стеной – моё. И сверху – моё! И снизу – моё! И всё, что в округе – моё! Весь район Москвы мной куплен! Здесь нет чужих, здесь все – моя собственность! Моя! Моя!
Прыгнув на стол, сдёрнул на мгновение брюки, показав красный зад опешившему Савойскому.
- Всё моё! Всё!
Потом успокоился и с важным видом, как ни в чём ни бывало, усёлся за стол.
Кивнул гостю.
- Не изображай из себя спецагента, Илья. Мы не людишки, чтобы в секретность играть. Нам бояться некого! И стесняться некого! Совесть этой планеты – мы! Мы – её мораль и закон!
И, вытянув губ трубочкой, смачно плюнул в стену.
- Пока ещё нет, - возразил Илья Григорьевич. – И кроме людей ещё существа имеются, которым выгодно было бы избавиться от нас. А дело тут такое…
Оглянувшись, присел за стол, придвинув кресло ближе к Царькову.
- Такое дело, что и радостно на сердце, и тревожно, - зашептал Савойский. – Голос садится от волнения, прости… Сакморы, покровители наши, такое надумали!.. Повелительница подтвердила самолично! Лично! Сама!
- Что? – хриплым шёпотом спросил Царьков.
- Реактор, - едва слышно произнёс Савойский. – Они разгонят его на полную мощность. Им нужно топливо, много топлива. И в течение недели они разгонят его на полную мощность! Понимаешь, Мартемьянушка?
И он засмеялся истерично, прикрыв ладонями перекосившееся от волнения лицо.
- Они скроют Землю! Полностью скроют Землю! Она пропадёт без следа! Исчезнет, как те людишки, что мы поставляем на растопку. Сакморы укроют нас! Навеки! Наве-е-ки-и!
И он захлюпал, сорвавшись в рыдание.
- Чего разнюнился? – с брезгливой улыбкой осведомился Мартемьян. – Скис, спёкся? Сердечко человеческое всё ещё бьётся?
Царьков подался вперёд и, хищно оскалив клыкастую пасть, добавил резко, будто ударом вбивая гробовой гвозь:
- Че-ло-вечек!
- Нет! – испуганно завопил Савойский.
И, привскочив, замахал руками.
- Нет уж, ты не смеешь! Ты не имеешь права так говорить! Нет у тебя такого права!
И зачастил сбивчиво, выплёвывая слова:
- Разве я не приближен к госпоже? Разве не отмечен милостью её? Разве не приносил в дар сотни трупов от чистого сердца? За один раз, бывало, до сорока тел передавал, так что целую неделю вывозили их из моего офиса. А ведь у сердца, у сердца держал! Так что же теперь, и доверия мне нет?
- Сядь, - тихо сказал Мартемьян.
И, вытянув волосатую лапу, когтистым пальцем показал на стул.
- Хоть ты людожор и заслуженный, и поручения самой госпожи передаёшь, но сейчас, в этот час – ты у меня в гостях. В моём офисе!
Савойский покорно опустился на стул.
- Я понимаю тебя, Илья, - продолжал Мартемьян, кривя губы в издевательской обезьяньей усмешке. – Ты боишься, Илюша. Та маленькая, ничтожно маленькая человеческая часть, что ещё в тебе осталась, сопротивляется нашему большому, великому делу. Она боится, она трясётся, Илюшенька. Она сжалась в испуганный комочек и бьётся о поганые твои рёбра как испуганный воробышек. Но ей не выбраться, Илья? Правда?
Савойский не ответил.
Он сидел с потерянным видом, время от времени потирая кончиками пальцев уголки подрагивающих губ.
- Правда? – повторил вопрос Мартемьян.
- Правда, - выждав пару мгновений, подтвердил Савойский.
- И воробышек сдохнет внутри тебя! – наставительно заметил Мартемьян. – Сдохнет, никуда не денется. Потому что другого пути нет.
Царьков, придвинув к себе чистый лист бумаги, обмакнул коготь в чернильницу и тщательно, медленно вывел крест посередине листа.
- Во-от, - потянул Царьков.
И, вытерев коготь шерстяной тряпицей, извлечённой из резного деревянного пенала, что стоял на правой стороне стола, показал лист гостю.
- Вот что теперь мы имеем, Илья. Крест окончательный и бесповоротный. Но мы ведь креста не боимся, Илья?
Савойский отрицательно замотал головой.
- Мы уже ничего не боимся, - и Царьков положил лист в папку, обтянутую красной, жирно отблёскивающей кожей.
– Нам уже поздно бояться, Илья. Я тебя понимаю. И страхи твои понимаю, друг мой. Когда сакморы запустят реактор, мы исчезнем прежде всего для Него. Для Его мира! Мы исчезнем для всех. Люди других миров будут видеть нашу звезду, а рядом с ней будут видеть нашу планету – безлюдной. Нас они уже никогда не увидят. И прежде всего нас не увидит – Он. О да, это хорошо! Правда хорошо, Илья! Мы и сейчас наслаждаемся безопасностью и свободой, но что будет потом... Что будет потом, в тени? В Великой Тени?
Савойский молчал, низко опустив голову, и глядел куда-то под стол, словно там надеялся разглядеть ответ.
- Скажу, что будет, - сам себе ответил Царьков. – Мы окажемся в их власти. Мы окажемся полностью во власти сакморов. Без малейшего прикрытия с Его стороны. А ведь сейчас, пусть ненамного, пусть на одну тысячную – Он нас прикрывает. Даже нас, Илья, даже нас! Он держит клеточки нашего тела соединёнными, он держит наши мысли нераспавшимися. Он даёт темноте растворить нас. Даже нас, Илья, даже нас, гнуснейших из сотворённых. Мы прошли через эмансипацию, Илья, мы лишили Его отцовства, мы перестали быть Его детьми, мы стали детьми сакморов, и они приняли нас и облекли в красное и алое. Но Он так и не отказался от нас! Сакморы скроют нас, своих детей, от прежнего отцы. Так они сказали нам. Мы поверили, мы согласились... А что нам оставалось делать? Мы же не только дети, мы ещё и слуги наших новых отцов и матерей. А теперь мы боимся остаться с ними наедине, потому что не знаем, что именно они делают со своими детьми в тёмной комнате.
Царьков глумливо усмехнулся.
- Быть может, просто отрывают ручки и ножки? Или вытягивают кишки из брюха? Быть может, им захочется править планетой напрямую, без наших гнусных рож и убогого посредничества? Быть может, в темноте их сила возрастёт настолько, что и посредники им будут не нужны? Быть может, в темноте мы изведём себя сами, а они лишь подберут наши трупы – и сунут в свой замечательный реактор, разогнав его до галактической мощи? Кто знает, Илья, кто знает...
«Провокатор» подумал Савойский.
И от этой мысли осмелел и приободрился.
Провокатор всегда трус, Савойскому ли об этом не знать!
Только на самых вершинах чистой, незамутнённой ни малейшими соображениями приличия трусости осваивается искусство провокации.
С провокатором можно не церемониться.
И Савойский с вновь обретённой самоуверенностью так резко ударил кулаком по столу, что раздухарившийся было обезьян сжался и вздрогнул.
- Заткнись, Мартемьян! Заткнись с разговорчиками этими! Ты мне ничего не говорил, я ничего не слышал. И уж точно ничего не понял! Трупы по плану, о подключении я тебя предупредил, об остальном – разговора не было. Понятно?
И, поднявшись, решительным шагом подошёл к двери.
И услышал за спиной тихий, насмешливый обезьяний говор:
- А ты обидчив, Илья. Хр-р! И нервы не в порядке... у-к-к. И слова тебе не скажи. И жаль, Илья Григорьевич, что не захотел ты эволюционировать. Сменил бы оболочку как я – так и на жизнь бы смотрел веселей. И воробушек не бился... своего я сожрал...
- Мне моя оболочка нравится! – отрезал Илья. – Я к ней привык!
И вышел из кабинета.
Царьков выждал с минуту и, набрав короткий номер на настольном телефоне, коротко рыкнул в трубку.
Секретарь влетела в кабинет секунды через три.
- Сколько я тебя дрессировать буду? – пробубнил Царьков.
Но без обычного злобного нажима, так что секретарь, с трудом подавив облегчённый вздох, поняла – пока разноса не будет.
- Сказано было – в секунду забегать, значит в секунду. А не в три! Меня за три секунды в случае чего и удавить могут.
Обезьян покрутил головой и потянул воротник рубашки.
Потом протянул секретарю красную, неутомимо блестевшую под офисными лампами папку.
- Передашь Кириллу, немедленно!
Секретарь кивнула в ответ.
- Я не сказал, что это надо сделать быстро? – уточнил обезьян.
Секретарь замотала головой в ответ.
- Тогда говорю,.. – вкрадчиво начал фразу обезьян.
И оборвал её в дикий рык:
- Бы-ы-ыстро!!
И с видом полнейшего довольства откинулся в кресле, взглядом провожая мелькнувший в дверной проёме тугой секретарский зад.
13.
Клотильда и впрямь ждала его к столу, заботливо отгоняя сиреневым, с узорчатой вышивкой, платком многочисленных мух, которые в этой сказочной стране были так же назойливы и вечно голодны как и их сородичи в нашей неволшебной стране.
Правда, мухи страны гномов и фей были заметно крупнее несказочных, все как одна – с упитанным золотистым тельцем в игривую малахитово-зелёную полоску, с золотистыми лапками и крылышками из радужной слюды, но при внешнем великолепии характер имели несносный, жужжали непрестанно и липли к сладкому вполне по-мушиному, так что ни с какими иными насекомыми спутать их было решительно невозможно.
Впрочем, этих волшебных мух можно было понять.
Завтрак в чудесной стране был ничуть не хуже ужина.
Стол заставлен был подносами с пирогами, пирожками и кулебяками, источавшими густой рыбный, мясной, капустный и тыквенный, гусиный и утиный и ещё Бог знает какой изобильный дух, смешанный с запахами пряностей, огородных сильных трав и налитых румяными соками садовых фруктов.
Меж пироговых горок стояли вазочки с вареньями всех возможных сортов (Сергей, признаться, удивлён был тому, как много сумела Клотильда выставить этих самых варений на не такой уж большой круглый стол).
Были варенья красные (из черешни, вишни и тёмной сливы), рубиново-розовое варенье из алычи, бледно-жёлтое из айвы, оранжево-жёлтое из абрикосов и похожего цвета, но чуть потемнее – из персиков, просто жёлтое варенье из сливы светлой, бело-розовое из лепестков роз, коричневатое с сахарным отблеском – из крыжовника, красно-чёрное из смородины и просто чёрное – из плодов черёмухи.
И было ещё много всего вкусного и многоцветного, слившегося в слегка помутневшем взоре Сергея в единый умопомрачительный узор.
Сергей, хоть и начал уже усваивать привычки почётного гостя и уверенным уже движением подставил руки под полетевший с услужливостью тазик для умывания, за стол тем не менее не спешил, ожидаю приглашения.
- Садись уж, - буркнул ему Апофиус, давно уже занявший место за столом и успевший заполнить чашку до краев заваркой из маленького фаянсового чайничка китайского фарфора и кипятком из большого, толстого самовара, пыхавшего дымом и паром и висевшего в воздухе аккурат над серединой стола.
Сергей скромно присел на отодвинувшийся стул, который тут же придвинул его к столу.
- Доброго утра, - прохрипел Сергей.
И, откашлявшись, добавил:
- Всем.
Крупная муха прямо перед его носом попыталась было спикировать на покатый край курника, но отлетела в сторону от взмаха Клотильды.
- С добрый, добрым, - подхватила Клотильда. – Как спал-то, Серёжа? Хрипишь, слышу. Не простыл часом?
- Хорошо спал, великолепно, - успокоил хозяйку Сергей прочистившимся уже голосом. – На свежем воздухе, да на таком сладком и чистом! Никогда так не спал хорошо, разве только в детстве в деревне… гостил когда…
И он, почему-то смутившись, приподнял и поднёс расписную чашку под подлетевший к нему самовар.
- Не бойсь, не обдаст, - успокоил его Апофиус, заметив, что Сергей боязливо зажмуривается, глядя на льющийся в чашку кипяток. – Он у нас самовар учёный, опытный, старой школы. Были времена, когда и по два десятка гостей за раз потчевал, и никогда никому неприятностей не делал. Он ведь и сам к ручью летает, и водой наполняется. А угли в нём вечные, помещены туда колдовством мастера-кузнеца, который самовар тот сто лет назад и изготовил. Не прогорают угли, вечные они…
Сергей кивнул в ответ, показывая этим жестом, что всё прекрасно понял (хотя понял, признаться, мало что, можно сказать – всего ничего) и с готовность поднёс чашку к заварочному чайнику.
Тот, удивлённо завертев носиком, отполз в сторону и мелко затрясся то ли в волнении, то ли в испуге, дробно загремев при этом крышечкой.
- Ой, боится! – воскликнула Клотильда и захохотала, уперев руки в бока. – Боится, маленький! Он же новый совсем, всего-то лет десять как у русалки на скатерть с узорами выменяла. А узоры на ней были – как живые! А чайничек-то человека впервые видит, испугался. Ну-ка, иди сюда, маленький.
И она, прижав чайник к груди, стала гладить его как котёнка.
Успокоив, подлила Сергею заварки и вернула чайник на законное его место, разве только отставив чуть дальше от человека, чтобы маленький не боялся не разбрызгивал тёмные капли по столу.
- Вы уж простите, - и Клотильда посмотрела на Сергея виновато. – К вам, людям то есть, в наших краях по-разному относятся. Кто по-доброму, с любовью – вот как мы с Апофиусом…
Апофиус кивнул в подтверждение слов Клотильды, но сидел, как Сергей успел заметить, с видом сумрачным, почти грозовым.
- …кто равнодушно, - продолжала Клотильда. – А кто и с опаской. Люди ведь разные бывают.
- Ещё какие разные! – с готовностью подтвердил Сергей, разламывая жирную кулебяку.
- И видим мы от них разное, - сказала Клотильда. – Но ты добрый, Серёжа. Твой свет сразу видно. А чайничек – он маленький, глупый. Он всех людей боится.
- Русалку ту взрывом браконьеры оглушили, - пояснил Апофиус. – Чуть не всплыла кверху брюхом… животом то есть. И чайник потрепало. Чудом спаслись.
Сергей от удивления на секунду перестал жевать.
- Бра-ко,..- пробубнил он.
- Они самые, - подтвердила Клотильда. – Русалки как-то праздник устроили, но не в наших краях, а в людском заповеднике. Новые места им посмотреть захотелось. Даром что заповедник – рыбу всё равно глушат. Наши защитные заклятия на людской земле плохо действуют, от меча ещё ка-то помогут, а от взрыва или там пух-пух…
- Огнестрела, - догадался Сергей.
- От него, - подтвердила Клотильда. – От него не помогут. Мы вообще-то духи мирные. Лечить можем, Апофиус вот оживлять умеет, в небесных сферах научился. А по военной части – мы не очень.
- Так что пришлось водяных по тревоге поднимать, - закончил рассказ о русалкиных злоключениях Апофиус. – С трудом, но вытащили в наши воды. А то всплыли бы дуры – вот шуму-то у людей было! И жалко русалок-то, и страну нашу раскрывать нельзя. Мало у нас земли осталось в этом мире, скоро и бечь будет некуда…
Клотильда, выслушав речи Апофиуса, погрустнела, посерела лицом и присела за стол, горестно склонив голову.
Чайник, подбежав к ней, стал урчать, выпуская облачка пара и тереться об локоть.
- Ты, парень, на пироги-то налегай, - заторопил Сергея беспокойный дух. – С завтраком тянуть нельзя, после него сразу к фее Адигельде за советом пойдём.
- К фее? – не уставал удивляться Сергей.
- Самой настоящей, - подтвердил Апофиус. – Она и волшебством владеет, и ясновидением. Пророчествовать только не может, страшное это дело – пророчества. Бед из-за них много, запретили их у нас. Да я бы и побоялся у неё про будущее спрашивать, больно темно оно. Но вот хрусталик волшебный у неё есть. В нём видно кое-что из настоящего и прошлого, то видно, что и нам с Клотильдой не увидеть. Клотильдушка – добрая колдунья, а колдуньи – деревенский народ, к дому привязаны. Она в своих волшебных омутах видит лишь то, что в окрестностях творится, а в страшные места ей и заглядывать страшно.
- Ну их к лешему, эти страшные места! – воскликнула Клотильда и махнула рукой, так что чайничек отскочил было в строну, но, убедившись, что хозяйка вовсе не злится и не его отгоняет, снова подобрался поближе и заурчал, повиливая ручкой.
- Потому нам фея нужна, - резюмировал Апофиус. – Феи и для нашей волшебной страны – существа потусторонние. Они и запретные места могут разглядеть. И в зависимости от того, что она нам расскажет и покажет…
Апофиус выдержал паузу и вздохнул.
- …мы и решим: доброе у нас сегодня утро или не очень.
Сергей послушно налёг на пироги, благо, что были они нетяжелы и была от них лишь сытость без всякого лишнего бремени для желудка.
От окончания завтрака прошло минут пятнадцать.
Признаться, время пролетело до обидного быстро и Сергей предпочёл бы ещё пару раз по столько полежать да подремать по возможности на мягком ложе из одуванчиков, но упрямый Апофиус был непреклонен.
Собирайся, дескать, да пойдём!
Показалось Апофиусу, будто небо на самом горизонте (на границе мира людей) потемнело на миг и покрылось извивающимися, чёрными, змеиными полосами.
И хоть длилось это мгновение, а то и того меньше, но Апофиус твёрдо решил, что это не видение и не морок от обильной трапезы (хоть добрая старушка Клотильда именно в последнем и пыталась его уверить), а самое что ни есть знамение, и пора, стало быть, спешить.
А не разлёживать тут и дрыхнуть безмятежно!
Пришлось уж послушаться древнего духа и с кряхтением подняться.
Серебристое ведёрко тут же услужливо поманило Сергея в кусты.
- Быстро только! – предупредил Апофиус, поправляя постоянно сползающую от пота кепку.
«И что ты всё человека гоняешь?» зашептала Клотильда. «Пусть отдохнёт, поспит после завтрака. Эвон, посмотри – ожил, поправляться стал! На речку бы пока сходили, а уж после обеда… Куда бежишь? Что ты там в небе увидел? Может, гроза собирается…»
- Собирается, - согласился Апофиус. – Ты даже не представляешь, Клотильда, какая гроза собирается. Чую, накликали люди беду, да такую, что всему живому, обыденному и волшебному, не поздоровится. Так что вскорости всех в один мясной ком покромсают! Кто-то пришёл сюда, Клотильда, кто-то очень нехороший пробрался – могильным холодком так и тянет...
- Господь с тобой! – воскликнула Клотильда и зажала уши.
- Надеюсь, - сурово пробурчал Апофиус.
Отошёл в сторону. Снял кепку и провёл ладонью по лысине, усеянной мелкими тёмными пятнами, взъерошив жидкий венчик бледных седых волос.
- Прости, Клотильдушка, в смятении тебя оставляю. Нехорошо из гостей вот так уходить, но по-другому не получилось. В такое время пришли, сама пойми…
- Назад-то когда вернётесь? – утираю концом передника слезу, спросила Клотильда.
В расстройстве машинально взмахивала она левой рукой, направляя посуду на утреннее омовение, но забывала сопроводить жест нужным заклинанием, отчего подносы, чашки, вазы и вазочки вместо полёта к раковине лишь носились бестолково над столом, периодически сталкиваясь друг с другом и обиженно позвякивая, и вовсе не стремились на встречу с массивным и круглобоким серебристым умывальником, что метался беспокойно в дальнем конце поляны, не в силах разобрать, что же там такое неладное происходит с хозяйкой.
- Сегодня – нет, - решительно ответствовал Апофиус. – Ты уж не жди. Как поговорим с феей, так сразу в мир людей пойдём. А уж вернёмся оттуда или нет…
«Чего это я?» испуганно спросил сам себя Апофиус.
Клотильда всхлипнула.
- Вернёмся, вернёмся! – поспешно успокоил её дух. – Дня через три и вернёмся! Не позже!
Клотильда, остановив механические взмахи левой, прощально махнула правой рукой.
Вконец запутавшаяся в хозяйкиных жестах посуда с жалобным звоном посыпалась на стол.
- Вернёмся! – уверенно выкрикнул Апофиус, будто отдавал команду самому себе, да и Сергею в придачу.
Клотильда кивнула в ответ и пошла прочь неровной, спотыкающейся походкой, будто на ощупь выбредая к видневшемуся вдали белостенному домику.
«Совсем расстроилась» догадался Апофиус.
И, набросив кепку на лысину, крикнул Сергею сурово:
- Поторапливайся, парень, туалеты туалетить! К фее пойдём, разговоры будем разговаривать! Дела делать пора, пути распутывать, мир умиротворять… Тьфу ты, заболтался! Да собирайся уже!
В гости к фее шли они вдоль реки.
Не то, чтобы это был самый короткий путь. Короче было бы пройти по полевой тропинке напрямик, к самой опушке леса.
Но Апофиус, то ли к месту, а то ли к не к месту (с учётом того, что и впрямь надо было спешить) припомнил слова Клотильды о том, что неплохо было бы на речку сходить – и затосковал душой о тихой речной воде, о сырой прохладе и песенном камышином шуме.
Да и гостю хотелось речные берега показать… Если уж не довелось искупаться (и не известно, доведётся ли теперь хоть когда-нибудь), так хоть так – полюбоваться на блики воды и тени рыб на песчаном дне.
- А хорошие места у вас, - заметил Сергей, на ходу срывая листок клевера.
- Волшебные, - пробубнил в ответ Апофиус с прежней своей насупленностью.
- Я бы вот в следующие выходные сюда приехал, - по-простецки заявил Сергей. – С женой и сыном. Парню одних мух ваших показать… или давешние фонари летающие. Вот восторгу-то будет!
«Эх, парень, простая душа!» подумал Апофиус и украдкой из-под козырька кепки посмотрел на небо.
Небо пока было тихим, светлым и летним, но Апофиус ему уже не доверял.
«Да будут ли ещё они, выходные эти?»
- Приезжай, - произнёс он вслух. – Непременно приезжай. Клотильда тебя с радостью встретит. Живёт одна, скучает… С ребёнком ей в радость будет повозиться. И птиц своих покажет, коноплянок. У неё коноплянки дрессированные. Умные птицы, страсть какие умные! И танцевать умеют на жёрдочках, и поклоны почтеннейшей публике отвешивать, и мелодии высвистывать, и много чего ещё завлекательного. Как увижу их представление – так смеюсь да упаду. Словно маленький, право слово, будто мне лет сто от роду! Да…
Улыбнуться у Апофиуса не получилось. Рот отчего-то перекашивало.
- А ещё на земляного посмотреть захочется! – радостно подхватил Сергей. – Забавный тип, честное слово! Нору какую-то копает…
- Вона что! – воскликнул Апофиус.
Остановился на секунду, так что Сергей едва не ткнулся ему грудью в затылок, махнул рукой досадливо – и пошёл дальше.
- А я-то, голова садовая, про Корнилия и позабыл, упустил приятели из виду! – досадливо причитал Апофиус, не сбавляя, тем не менее, хода. – Давно не был в волшебной стране, старых знакомых подзабывать стал. И невежливо это, конечно, и некрасиво. И супругу его, Гретхен, обошёл, упустил, не поздоровкался…
- Да я за двоих поговорил! – попытался успокоить его Сергей. – Они привет тебе передают.
- Голова перечная, дырявая, - не унимался Апофиус.
И крутил огорчённо этой дырявой головой в обе стороны, избывая досаду.
До опушки добрались примерно через полчаса.
Сергей настроился было на то, чтобы сесть на поваленное дерево да отдохнуть минуты две-три, но Апофиус был неумолим.
- И так затянули поход, - заявил он решительно и непреклонно.
И, подойдя к росшему на краю поляны древнему дубу, встал у широкого, в три охвата ствола и запричитал, запрокинув взгляд в тёмную, непроглядную листву:
- Адигельда любезная, наши извинения за беспокойство. Здравия тебе и наилучшего всего. Беспокоим мы тебя просьбою, неотложная помощь нужна, без тебя никак, так ты уж соблаговоли…
- Соблаговолить бы тебе по лысине твоей! – нелюбезно ответила листва.
Сергей поёжился.
- Рубин где? – допытывалась невидимая пока Адигельда.
Апофиус опустил голову и вздохнул горько.
- Нету, - промямлил он.
- Громче! – потребовала Адигельда. – Хотя если уж бормочешь себе под нос, так понятно, что явился с пустыми руками.
Раздался еле слышный свист и шелест, ветви зашевелились – и показалось, будто само дерево ими двигает.
Сергей испуганно попятился.
- Держись, парень, - подбодрил его Апофиус.
И самым тихим шёпотом добавил: «Да добрая она, добрая. Напускает на себя для блезиру, а так – доброта сама».
Откуда-то с самой вершины дуба и до корней его пробежал ветерок, волною донёсся слабый цветочный аромат – и полупрозрачная женщина плавно спустилась с ветвей дуба на землю, прямо между почтительно склонившимся в полупоклоне Апофиусом и совершенно опешившим Сергеем, который за прошедшие сутки так и не успел привыкнуть ко всем чудесам волшебной страны и всем её волшебным обитателям.
Плавностью полёта своего обязана была фея двум радужным, будто из тончайшей слюды сделанным крыльям, по форме своей походившим на крылья бабочки, только увеличенным пропорционально в размерах.
Крылья равномерными взмахами своими держали фею в воздухе, и спуск её был ровный и замедленный, каким бывает лишь падение во сне.
Бело платье её, вышитое серебристо-голубой нитью, ходило волнами будто под порывами ветра, хотя Сергей явственно ощущал, что движение ветерка давно уже стихло и воздух покоен.
«Будто она по воде плывёт» подумал Сергей и украдкой прикусил самый кончик губы.
Но женщина не пропала, и не пропал Апофиус, и волшебная страна осталась на месте.
Фея погрозила Апофиусу пальцем.
- Ты для чего рубин выпросил? – набросилась она на духа, вспоминаю давнюю потерю.
- Санторини спасать, - оправдывался дух, но так робко и неуверенно, что в правоте его засомневался и Сергей, который, правда, сути диалога не улавливал совершенно.
- И спас? – в голосе феи зазвучала ирония.
Апофиус отрицательно помотал головой.
- Не-а! Уж больно сильно бабахнуло. Не рассчитал я, Адигельдушка, тудыть его через коромысло!
- А рубин-то где? – наступала фея.
Апофиус виновато развёл руками.
- Не поверишь – Платону в кости проиграл. Мы для начала по кратеру винца разбавленного осушили, да и повторили потом. Я ему про остров утонувший давай рассказывать… приплёл, конечно, спьяну. Потом в кости играть начали, чего-то увлёкся я… И продул, как есть – просадил рубин. То ли самому Платону, то ли приятелю его, что подсел к нам играть. Уж стеснялся тебе на глаза показываться, извини.
- Не извиню, - отрезала фея.
И, повернувшись к Сергею, осмотрела его внимательно с головы до ног.
Сергей, смутившись по пунцовости, неловко шаркнул ногой (он был совершенно не в курсе, как именно следует здороваться с феями) и выдавил что-то похожее на приветствие:
- Ась-с-сте!
- И вам доброго дня, - запросто ответила фея.
Повернувшись к Апофиусу, уточнила:
- Рыцарь?
- Он самый! – отрекомендовал спутника Апофиус.
Сергею очень захотелось провалиться сквозь землю (жаль, что Корнилий не успел обучить его искусству мгновенного выкапывания нор).
- Похоже, близится что-то? – уточнила фея, глядя с прищуром на духа. – Не просто так ты ко мне пожаловал, да ещё и с рыцарем?
Апофиус вздохнул тяжело.
- От тебя ничего не скроешь, любезная сударыня. Прямо насквозь всё видишь.
- Что на этот раз выпрашивать будешь? – уточнила проницательная фея.
- С собой – ничего, - успокоил Адигельду дух.
Потом, посопев немного для солидности и отчего-то проведя взглядом по окрестностям, шёпотом попросил:
- Глянула бы ты в оконце хрустальное? Я понимаю, для этого особый случай нужен. Но случай сейчас, похоже, именно особый. Там…
Он показал пальцем на небо.
- …тёмное чувствуют, замутнение какое-то. А какое – и оттуда не видно. Пролез кто-то на Землю и замаскировался до поры.
Адигельда смотрела на духа внимательно, не отрывая взгляд, будто уже начала заглядывать за тёмный, тревожный горизонт.
Потом повернулась и, едва касаясь босыми, из туманной плоти созданными ступнями травы, подошла вплотную к дереву, под шелестящую крышу кроны.
Протянула и руки – и взяла явившийся из полумрака восьмигранный кристалл хрусталя, пронзительно блеснувший шлифованной гранью.
Отступила на шаг…
«Вот теперь не мешай ей» шепнул завертевшему головой Сергею Апофиус, совершенно не принимая во внимание то, что и сам своим шёпотом можем помешать колдовству феи.
…и подняла кристалл вверх на вытянутых руках.
Долгие секунды держала она его в таком положении, произнося заклинания, разобрать и тем более понять которые Сергей был совершенно не в состоянии, да и спутник его тоже, ибо и материализовавшийся в земном мире дух Апофиус был, признаться, не силён в старо-авалонском наречии, разве только мог воспринимать звуки его на слух, что людям сделать – крайне затруднительно.
Сергею заклинания слышались то как песенный напев перетекающих друг в друга гласных, то как наигрыш свирели, переходящий в тонкий, незримой струной тянущийся в воздухе флейтовый тон.
Сергей даже стал ритмично покачиваться под обволакивающие его мелодии, так что Апофиус, блюдя серьёзность момента, подошёл к нему, и, встав сбоку, незаметно дёрнул за рукав, призывая к порядку.
Гадание феи затянулось, её явно что-то тревожило.
Мелодичные напевы стихли, остался лишь нарастающий речитатив.
Голос Адигельды звучал всё громче и громче и вскоре, к величайшему недоумению своему и даже некоторому испугу, Сергея стал явственно различать пробивающийся сквозь нежный женский голос воинственный, мерно и грубо порыкивающий мужской басок.
Речь Адигельды на секунду оборвалась.
Потом она набрала воздух (Сергей мог бы поклясться, что в лёгкие, но откуда у этого полупризрачного создания лёгкие?.. впрочем, а что мешает и лёгким быть призрачными?)
И задала вопрос.
Только теперь Сергей догадался, что фея не напевала песню и не наигрывала модуляциями голоса мелодию, а именно вела речь, полную заклинаний речь, которая сейчас перешла в диалог.
И фразу она произнесла с вопросительно-требовательной интонацией.
Незримый собеседник молчал.
Женщина, повысив голос, повторила вопрос.
Потом ещё раз, и ещё, и ещё!
Она будто атаковала своим вопросом молчуна-невидимку.
Сергей беспокойно поёжился.
По натуре он был человеком бесконфликтным и тихим (жена считала, что даже робким, но вот это определение Сергей считал явным преувеличением по той очевидной причине, что робкие водителями работать не идут, а если и идут, то на российских дорогах не выживают).
Стать свидетелем конфликта (а то и безобразной ссоры) в стране духов он не собирался, а потому хотел уже деликатно повернуться к фее спиной, чтобы могла она спокойно доругаться с нелюбезным своим собеседником, но Апофиус, предупреждая манёвр, схватил его за плечо.
«Стой!» зашипел он. «Сейчас самое важное начнётся! Он ответит, он подчинится силе хрусталя – и ответит»
И действительно – невидимка ответил.
Коротко, отрывисто и как будто даже презрительно (у Сергея перед мысленным взором мелькнула картинка с дёрнувшимися искривлёнными губами) бросил он короткое слово.
И это было первое и единственное в ходе ритуала слово, которое Сергей смог разобрать.
«Сакморы» услышал он.
«Сакморы» произнесла фея.
«Сакморы» эхом повторил Апофиус.
И обмякшая рука его скатилась с плеча Сергея.
- Ничего не понял, - честно признался Сергей, пожав плечами. – Это что такое?
А хрусталь над их головами с коротким мелодичным звоном разлетелся вдруг на осколки, мгновенно растаявшие в воздухе, будто льдинки в кипящей воде.
Фея, теряя сознание, обмякла вдруг, и крылья утратили свет, став тускло-серыми.
Сергей бросился вперёд, чтобы подхватить её на руки, но тело, вспыхнув молочным светом, прошло сквозь подставленные руки и тихо пустилось на траву.
Фея лежала недвижно, с закрытыми глазами, провалившись в пропасть глубокого сна.
Сергей растерянно посмотрел на Апофиуса.
- Ты ей не поможешь, - сказал дух.
И досадливо потёр шею.
- Вот незадача! Я и представить не мог, что всё так плохо.
- Что плохо? – уточнил совершенно обескураженный Сергей, пытаясь сообразить, куда в этой волшебной стране бежать за врачами, да и есть ли они тут вообще.
- Ты не поможешь, - повторил Апофиус. – И никто не поможет. Ей просто поспать надо, в себя прийти. Слишком много сил она потеряла. Я и не думал…
Он развёл руками.
- …что с таким страшным врагом придётся столкнуться. О них и вопрошать опасно, а уж подойти к ним – всё равно, что к самой смерти подойти. Бедная Адигельда! Опять подвёл! Да что же такое, беспутный я дух – хотел за рубин оправдаться, и тут же опять подвёл!
Апофиус, всхлипнув, стянул кепку с головы и вытер слёзы.
- А долго она спать будет? – уточнил Сергей.
Понимая, что несёт чушь, тем не менее предложил:
- Может, «скорую» вызвать?
- Простота, парень, это хорошо, но в глупость она переходить не должна, - отчитал его Апофиус. – Феи – сами себе лекари, лучше не сыщешь. Они себя сном лечат. Вот только спать она будет три дня, не меньше.
- Это что же, - забеспокоился Сергей, - нам её три дня тут охранять? Жена не поймёт, опять скандал будет.
Апофиус решительно натянул кепку так глубоко, что едва не примял ею высоко торчащие уши и, схватив Сергея за руку, потащил опушки, подальше от дуба.
Сергей слегка упирался, но не из желания замедлить ход или и впрямь остаться у дерева для охраны адигельдиного сна, а более для приличия – ведь когда тебя без объяснений влекут непонятно куда, остаётся лишь вяло сопротивляться для сохранения остатков приличия.
- Никого тут охранять не надо! – бормотал Апофиус, набирая ход. – То, что ты деревом видишь – дворец феи. Она на перине спит, в спальне под высокими сводами, и никто здесь потревожить её не посмеет. Ты всё по-человечески видишь, неправильно и криво. Я-то знаю, я ваш взгляд изучил. Раз неправильно видишь, так молчи и иди за мной. И прекрати упираться, мне и так тяжело! Старый молодого на себе волочит! Имей совесть, я тебе в пращуры гожусь.
Сергей сопротивление прекратил, выпростал руку и покорно пошёл вслед за Апофиусом.
А что, собственно, ещё оставалось делать?
Лишь уточнил: «А куда мы идём!»
- На Поляну Кузнечиков! – всё ещё сердясь, бросил в ответ Апофиус.
14.
- Любанин, Викентий Демьянович, - представился Любанин, за два без малого дня отсидки приобретя повадки заправского мелкого зека.
И вежливо помялся на пороге, переступая с ноги на ногу.
- Меня Борис зовут, - как-то очень неформально и запросто представился молодой парень, сидевший почему-то не за столом, а на широком подоконнике следовательского кабинета.
По манере поведения (уверенной, но не хозяйской) и в особенности по месту расположения незнакомца не утративший наблюдательности Любанин пришёл к выводу, что Борис – парнишка, конечно, из органов, но в кабинете он – такой же гость как и сам Викентий Демьянович, только, конечно, в совсем ином правовом статусе.
Мысль эта сначала успокоила было Любанина (случайный человек, забежал за пустяковой надобностью на пару минут), а потом встревожила до крайности.
Сначала Любанин осознал, что бесфамильный пока Борис – гость не случайный и не залётный, поскольку привезли конвоиры в кабинет из изолятора – именно к нему, и хозяин кабинета (строгий и пухлощёкий следователь) не просто так покинул кабинет на время их разговора, не просто так погулять вышел, а именно по согласованию с этим вот невесть откуда взявшимся Борисом, а может даже, и по приказу Бориса.
И сидеть на подоконнике Борис может не по природной скромности, дабы стол чужой демонстративно не занимать, а чтобы показать, что беседа их неформальная, не для протокола, и к его текущему делу прямого отношения не имеющая, но всё же крайне важная, ибо если обстояло иначе, так и нет стоило бы кабинет занимать и хозяина выпроваживать.
Прокрутив в голове всю эту вереницу мыслей, Любанин вспотел невольно от нарастающего страха (появление незнакомца грозило новыми обвинениями), но при этом и отчасти порадовался тому, что после бессонной ночи в изоляторе сохранилась ясность ума и трезвость анализа.
«Повоюем ещё» неуверенно успокоил себя Любанин.
Впрочем, с кем он будет ещё воевать и за что именно – Викентий Демьянович совершенно не представлял.
- Я коллега следователя, который ведёт ваше дело - начал вносить ясность Борис.
Он спрыгнул с подоконника, подошёл к стоявшему в углу кабинета холодильнику, открыл дверцу, склонился и покопался в освещённой нише, чем-то гремя и звякая.
Любанин терпеливо ждал, не издавая ни звука.
Борис достал бутылку минеральной и глянул вопросительно на сидельца.
- Не откажетесь?
Любанин кивнул и сглотнул слюну.
В камере была вонь, жара и духота.
Будучи бомжом интеллигентным, к гнусному духу и изнуряющему плотному жару Любанин так и не привык (не было ещё практики ночёвок в теплотрассах), потому и не спал, и мучился, и исходил всю ночь тяжким потом.
Потому окрестил мысленно Бориса «ангелом», чему способствовало и наличие у незнакомца воздушной копны белых волос, делавшей его похожим на иконописного отрока.
Ангел достал с полки пластиковый стаканчик, налил зашипевшей воды – и протянул Любанину.
Сам же стал пить из бутылки, в промежутках между глотками ведя короткий вступительный рассказ:
- Умаялся ужасно, полночи на ногах… (бульк)
«А я – на табуретке» мысленно ответил Любанин.
- Дело, которое я расследую, Викентий Демьянович, любопытное. Обстоятельств в нём много, и ниточек мы нащупали достаточно. Всё я вам рассказывать не буду, ни к чему, да и вам не интересно. Но тут дело такое… Люди в Москве бесследно пропадают.
- Мне ли не знать, - вставил свои две копейки Любанин, на мгновение отрываясь от стаканчика.
- Вам ли не знать, - согласился Борис. – Но в нашем деле пропадают они по одной и той же схеме: вполне благополучный, обеспеченный человек связывается с какой-то совершенно мутной и стрёмной компанией, бригадой быстрого доения так сказать, состав которой мы пока до конца не выяснили. Потом этот человек перестаёт быть обеспеченным и благополучным, впадает в нищету, подсаживается на кредиты. Потом человек исчезает, замечу – совершенно бесследно. А его квартира оказывается в залоге у банка, который эту самую квартиру очень быстро реализует. По документам – комар носа не подточит. Отдал человек квартиру банку в обеспечение кредита, потом просрочил платеж, потом вообще перестал кредит гасить. По истечение определённого срока, в полном соответствие с договором квартира уходит банку. И бывший владелец в этот момент как правило всё ещё жив, и вроде как в курсе всех дел – и не возражает, ничего не оспаривает. А потом, как завершится переход собственности банку…
Борис выдержал достойную опытного трагика-любителя паузу.
И продолжил:
- …человек исчезает! Вот так – внезапно, среди дня или среди ночи, но исчезает. Без следа! Ни записок, ни прощальных слов, ни билетов, ни обрывков бумаги, даже личных вещей после него не остаётся – только пустая квартира с голыми стенами, полностью готовая к перепродаже. Потом в квартирке делается небольшой косметический ремонт, так и что и малейшие следы прежнего жильца исчезают – и она уходит новому владельцу. Вот так, Викентий Демьянович. Что скажете?
Любанин посмотрел по сторонам, выискивая, куда бы поставить опустевший стаканчик. Поставить было некуда. Свободные места были заняты серыми и чёрными папками-скоросшивателями, цветочными горшками в количестве трёх штук, наполовину наполненной мутной водопроводной водой пластиковой бутылкой, предназначенной для полива традесканции, юного фикуса и гардении и неведомо как сохранившейся древней печатной машинкой, запылившейся до того, что и название прочитать было невозможно.
Места для стаканчика уже не было.
Не было в пределах видимости и мусорной корзинки, куда можно было бы его поместить.
Поэтому Любанин помял затрещавший стаканчик и произнёс неуверенно:
- Так могли и в деревню уехать. Может, родственники у них…
Борис махнул рукой.
- Стандартная отмазка! Родственники, друзья, в гости позвали… А я вот проверил четыре случая – из нескольких десятков. Три мужчины, одна женщина. У них и родственники были, и жёны, и муж, и дети - у всех. Правда, у всех четверых отношения с родственниками были напряжённые. Это, по-моему, вообще общая черта у всех пропавших. Либо сами из семьи ушли, либо их попросили – на выход. Кого временно, кого – насовсем. Но эти четверо окончательно связей с родными не прерывали. Женщина, похоже, алкоголичкой успела стать, но дети её периодически навещали. И после пропажи по всем четверым пришли заявления от родственников. И я все проверил – ноль!
Борис показал нолик из сложенных пальцев.
- Их нигде нет. Ни в городе, ни в деревне, ни у дальних родственников, ни у близких, ни у знакомых, и даже у незнакомых – нет. Никто их больше не видел, не слышал, не встречался, даже мельком. И все вещи, что у них ещё оставались, исчезли. В пустоте! Проверяли морги, кладбища, лесополосы, даже пустыри и мусорные полигоны. Не все, конечно, и не везде…
- Москва большая, - заметил Любанин.
- Да, - согласился Борис. – Мест в Москве много, а силёнок у нас маловато. Все не проверишь. Но…
Борис подошёл к Любанину, забрал у него вконец уже истерзанный стаканчик и вместе с опустевшей бутылкой отправил в корзину, стоявшую, оказывается, в дальнем углу за рассохшимся шкафом со стеклянными, заклеенными серой бумагой дверцами.
- Но мой опыт, а он у меня не такой уж маленький, подсказывает, что при таком размахе безобразия, а пропали десятки, хоть заявления есть не по всем, но по количеству стрёмных квартирных продаж можно примерно оценить число пропавших, их десятки, и при таком их количестве – следы должны быть обязательно. Хоть кто-то где-то должен был мелькнуть, кому-то на глаза попасться, хоть лоскуток одежды оставить, записку, звонок, вскрикнуть хоть напоследок и быть услышанным. Были случаи, и не раз были раньше, когда у алкоголиков обманом забирали квартиры, вывозили их потом в глухие деревни и убивали. Но всегда находились свидетели: видели по дороге в деревню, видели в самой деревне, видели по дороге на казнь. Мы шли по следам и добирались до места захоронения. Обнаруживали тело… дальше дело техники. Сейчас же – ничего и никого. Тишь, гладь, пустота.
Борис подошёл к Любанину и с неожиданным пафосом произнёс:
- Вы моя надежда, Викентий Демьянович! Если не последняя, так уж точно – главная на данный момент. Единственная зацепка - живой свидетель…
«Ой, мама!» в ужасе мысленно воскликнул Любанин.
И слегка попятился, упёршись лопатками в дверь.
«Чего-то я не то сказал» подумал Борис.
- Если вы мне поможете, я непременно буду ходатайствовать…
Он кивнул в сторону пустовавшего стола.
- …вся наша следственная группа отметит вашу помощь! И мы докажем, что аварию спровоцировали бандиты, а вы – случайная жертва.
- Не хочу я быть жертвой, случайной - тем более, - забормотал Любанин.
Отчего-то ему очень захотелось выпрыгнуть в окно и задать стрекача в ближайший лес, под покров деревьев, под защиту непроглядных крон.
Но кабинет следователя был на втором этаже, и за окнами темнели решётки.
Безумную мысль о побеге с сожалением пришлось отбросить.
- А я ведь с самого начала вам про бандитов рассказывал...
Голос его, то ли от волнения, то ли от холода минералки, зазвучал неожиданно низко и сипло.
- Говорили, - согласился Борис.
- А мне не поверили!
Любанин прокашлялся. Не в его положении было обиды вспоминать, да и не в его правилах это было, но сейчас, когда впервые за долгие годы Викентий Демьянович почувствовал свою сопричастность большому и безусловно полезному делу, былая и почти уже умершая в нём бесшабашная принципиальность вновь ожила, отдышалась и стала подавать голос.
- Предупредить хотел. Так и подумал, что дело нечисто. А он смеялся надо мной. Вот за этим столом сидел...
Любанин показал на запылившийся сонный монитор, на экране которого с медлительным равнодушием сменялись картинки-заставки.
- ...сидел и ржал как лошадь. Подначивал ещё: с самого начала расскажи про летунов своих, а то я, дескать, записывать не успеваю. Не записал ведь?
- Ваши показания относительно бандитов в дело не занесены, - честно признал Борис.
– И про яму в лесу ничего не сказано.
Помедлив немного, добавил:
- И про труп...
- А следователь у меня – умный парень, - заметил Любанин. – Всё как надо писал, я же протоколы подписывал, видел. Пьяный бомж Демьяныч из хулиганских побуждений выбежал на дорогу, спровоцировал аварию. На меня убытков на шесть миллионов насчитали...
- Шесть миллионов семьсот сорок тысяч, - уточнил Борис. – С копейками. Вы не трудитесь цитировать, Викентий Демьянович, я дело читал, и память у меня хорошая. В деле ничего лишнего нет, следователь и впрямь неприятностей не хочет, а хочет всё по-быстрому закрыть и в суд отправить. А я своё дело хочу закрыть, поэтому...
Борис показал большим пальцем в сторону зазывно манящего оконного прямоугольника.
- ...предлагаю вам на сегодня вместо отсидки – прогулку. В парк! Неплохая идея?
Борис подмигнул заговорщицки, хотя никакого заговора и в помине не было.
А был у Любанина всё тот же прежний испуг.
«Чего-то подобного я и ждал» подумал Любанин.
И стало ему вдруг неожиданно легко и спокойно.
Потому что ощутил он себя беззаботным трупом, для которого всё плохое уже закончилось, и вообще – всё закончилось, да возможно, если хорошенько разобраться, и не было ничего в прошедшей жизни, ничего не начиналось, никак не продолжалось, а случилась лишь пара забавных случаев, пара поводов для шутки, а теперь и случаи эти закончились, так что мёртвый покой в душе – и да будет так!
- В парк? – переспросил Любанин и в свою очередь подмигнул. – А что ж, в парк – идея хорошая. На место, так сказать, событий. Поехали!
Борис удивлённо вскинул брови.
- Быстро вы согласились, Викентий Демьянович. А ещё пять минут назад у вас пот на лбу выступал, полагаю – от очень большого волнения.
- Да вы про долг очень вовремя вспомнили, - пояснил Любанин. – Полагаю, с таким долгом меня наверняка в тюрьме гноить буду долго. Даже если машины застрахованы были, всё равно гноить будут долго, до конца. Потому что на воле я могу и за честно имя побороться, и иск какой-нибудь встречный сочинить. А сдохну я в тюрьме – властям красота. Злодей наказан, всё шито-крыто. И перед родственниками пострадавших есть чем оправдаться: был злодей, да вышел весь. Так что получайте страховки, граждане, кто на такой случай страховался. А о всём прочем забудьте. Так я хочу, гражданин следователь, ещё разок на травку полюбоваться. На свежую травку хочу посмотреть.
«А если повезёт, то на ней и сдохнуть» мысленно добавил Любанин.
И прежний страх сменился в нём досадой и злостью на ту далёкую, почти уже полузабытую лунную красавицу, белоликую женщину со струящимися по воздуху ночными невесомыми волосами, чью фигуру скрывала накидка из диковинной чёрной искрящейся ткани.
Осколки нерастраченного ещё в бродяжьей жизни человеческого достоинства заходили, зашевелились в его душе, острыми уголками покалывая сердце.
«Не хочу из-за тебя пропадать, ведьма! Ты и твои подручные в грязь меня затянули, в топь, в гиблую топь. И не меня одного, чувствую это, что не одного меня. Не дождётесь, не буду вас покрывать! Выведу вас на чистую воду или вообще... на что вас там можно вывести?»
От таких мужественных мыслей Любанин даже распрямил спину и слегка приосанился.
Года три уже мужественные мысли не приходили ему в голову, он уже и забывать начал, как такие мысли в голове звучат и на какие подвиги зовут.
- Травку я вам обещаю, - подтвердил следователь. – Я сейчас, Викентий Демьянович, с вашим следователем все нужные вопросы порешаю, чтобы ваш выезд как полагается оформить. Сами понимаете, вы же под стражей, вас так просто на прогулку не возьмёшь. Полагаю, часа полтора у нас всякие формальности займут. В камеру я вас отправлять обратно не буду, иначе и там бюрократия разведут с повторной отправкой. Вы уж тут...
Он показал на истёртый, сиротско-серого окраса стул у окна.
- ...тут посидите тихо. Хулиганить не будете?
- Ни в коем случае! – твёрдо пообещал Любанин.
- Так сидите на этом вот стуле, - продолжал Борис, - и вспоминайте пока, Викентий Демьянович, во всех подробностях вспоминайте ту самую ночь. Понимаю, больно и неприятно, но надо её вспомнить во всех деталях. И самое главное: максимально точно припомните то место, где ваши преследователи прятали труп. Если сходу вспомнить не удастся, то мы сделаем тогда так: остановимся недалеко от места аварии и вместе с вами пройдём весь ваш путь, от конечной точки до начальной.
- Я дорогу в подробностях не запоминал, не до того было, - заметил Любанин, пристраиваясь на опасно шатающемся стуле. – Ой, а он не привинчен у вас!
- Здесь не изолятор, мебель цивильная, - заметил Борис.
И уверенно добавил:
- И всё-таки информация у вас в голове! Поверьте моему опыту, информация по маршруту всегда у человека в голове откладывается, даже если на уровне сознания он её и не может из памяти вытащить. А на месте преступления она всегда всплывает, это не раз проверено. Так что сидите пока и запускайте память потихоньку. А я...
Он достал мобильный.
- ...займусь вашим временным освобождением.
15.
Кузнечики были крупные, с телами, большей частью скованными из звенящей грозной бронзы.
Задние стальные лапы с хищными зубьями пилок крепились к малахитовым брюшкам.
Кузнечики водили по сторонам задорно поблёскивающими рубиновыми глазами, шевелили стальными жвалами и водили по воздуху стальными же тонкими усиками.
Из-под бронзовых покровов-надкрылий выступали кончики прозрачных, из тончайшего и прочнейшего стекла отлитых крыльев.
Величины кузнечики были такой, что встань вертикально любой из них – и оказался бы он высотою по крайней мере в полтора человеческих роста.
А некоторые оказались бы и в два раза выше человека, даже и самого рослого.
Подходить к кузнечикам было страшно.
Вели они себя очень смирно, стояли почти неподвижно, только изредка слегка шевелили усами и посвёркивали рубинами.
Они не пытались ни прыгать, ни щипать траву, ни даже передвинуться ненамного с места на место.
Но Сергей их смирению не доверял.
В гигантских насекомых он разбирался не очень хорошо, особенно в тех, что сделаны из металла, но прекрасно понимал и нисколько не сомневался в том, что удар задних лап такого кузнечика, с учётом его размеров и материала, из которого он сотворён, для человека гарантированно смертелен.
Если, конечно, под это удар попасть.
- Да смирные они! – подбодрил его Апофиус. – Объезженные! Подходи, не бойся.
Сергей робко подобрался к ближайшему скакуну, зайдя на всякий случай со стороны головы.
Кузнечик посмотрел на него с любопытством и пошевелил заскрежетавшими ротовыми щупками.
- Познакомился? – уточнил Апофиус.
И с ловкостью, неожиданной для довольно упитанного коротышки, вскочил на ближайшего к нему травяного скакуна.
Кузнечик присел на мгновение, затем легко и упруго распрямился и зашевелил передними лапками, от чего тонкий звон пошёл по поляне.
- Садись, не тяни время! – заторопил Сергея дух, оказавшийся весьма ловким наездником.
И, гордо рекомендуя транспорт волшебной страны, добавил:
- Вмиг домчат!
Сергей, набравшись смелости, зашёл сбоку и обнаружил, что на спине кузнечика закреплено бронзовое, в резных узорах седло, с сиденьем из светло-коричневой мелковорсистой замшевой кожи.
К седлу на чёрных кожаных путлищах крепились металлические кольца стремян с широкими основаниями для удобства стоп.
Судя по нежно-зеленоватой патине, и металл стремян был той же бронзой, столь полюбившейся когда-то мастеру, сотворившему этих необыкновенных верховых кузнечиков.
Окончательно убедившись в том, что кузнечик – вполне обычное средство передвижения в волшебной стране и даже снабжён необходимыми приспособлениями для удобства езды, Сергей, уперев левую ногу в лапу флегматичного стоявшего насекомого, правую ногу перенёс через седло, рукой схватился за высокую луку, и одним прыжком вскочил в седло, вмиг став заправским наездником.
Однако тут он обнаружил отсутствие необходимого приспособления для верховой езды, вполне привычного в мире людей.
- А поводья где? – уточнил Сергей, наклоняясь и растеряно осматривая кузнечикову голову.
Голова кузнечика отрицательно заходила из стороны в сторону.
- Нету! – отрапортовал Апофиус. – Да ни к чему они, наши скакуны умные. Они знают, куда лететь.
- Откуда знают-то? – упорствовал в сомнениях Сергей.
- А леший их ведает!
И Апофиус пожал плечами.
- Знают – и всё! Ты за луку держись, и ноги – в стремена. Как полетят высоко – пригибайся, чтобы ветром не сбило. Быстро научишься, это я тебе говорю.
И, сложив ладони рупором, закричал, обратясь к своему скакуну:
- К Корнилию летим! Хей-гоп!
«Вона чего!» подумал Сергей.
И захотел было сам прикрикнуть залихватски на своего травяного коня, но его металлический скакун ни в каких командах не нуждался.
Едва кузнечик Апофиуса, резко оттолкнувшись от земли, подскочил в воздух и, расправив прозрачные крылья, полетел над лесом, спиральным полукругом уходя в облачный небосвод, так и собрат его так же резво взлетел над поляной, унося Сергея на встречу с Корнилием.
В момент прыжка сердце Сергея ухнуло вниз, остановившись где-то возле желудка, на весь этот долгий миг застыв в неподвижности.
Сквозь полузакрытые веки увидел Сергей, как широкий холст с ромашками и сине-розовыми головками клевера ушёл куда-то влево и вниз, затем и вовсе пропал из виду, и синее с белым небо надвинулось ему на голову, будто огромная шляпа.
Смесь восторга и страха, воздушного вихря и свистящего ветра настолько захватила его, закрутила и опьянила, что лишь по прошествии нескольких секунд сообразил Сергей, что за луку седла он так и не ухватился, и держится в седле разве только каким-то очередным чудом или попросту глупым своим везением.
И даже ступни толком в стремена не вставил, лишь сжатыми кончиками пальцев уперевшись в них.
Но кузнечик, не смущаясь растяпистостью седока, нёс его по небу, подняв под самые облака, так что откормленные, полные дождями брюха их плыли над самой макушкой, набиравшей влаги от облачной росы.
Сердце, занявшее было своё законное место в груди, пошло теперь вверх, отчего понятно стало, что кузнечик пошёл на посадку.
Сергей глянул вниз: река плыла под ним, тёмно-торфяная, в бурных лентах порогов, в рыжих выступах отмелей, в обрамлённых осокой зеркалах заводей.
Сплошным зелёным прошло поле за рекой, шоколадной протокой мелькнула разбухшая от дождя дорога.
И вот уже близко земля, и тревожно замелькала разноцветными картинками быстро-быстро.
Сергей зажмурился и матёрым кавалерийским манером упёрся в стремена, ожидая удара.
Но кузнечик дело своё знал хорошо: в последний момент он быстро замахал крыльями, гася скорость, так что приземление прошло довольно плавно, хотя от лёгкого толчка Сергей всё-таки подался вперёд, едва не зацепив лбом усы насекомого.
Хотелось бы написать мне сейчас, что герой мой выпрыгнул из седла, или даже – лихо выпрыгнул, но написать такое никак не могу, ибо это была бы явная неправда, а рассказ у меня правдивый во всех деталях, это и Клотильда вам подтвердит, да и другие жители волшебной страны свидетелями моей правдивости будут, ежели, конечно, вы, уважаемый читатель, когда-нибудь соберётесь к ним в гости приехать и по пути не заблудитесь, и проход в крапивной стене отыщите и за отдыхом и развлечениями не забудете порасспросить хлебосольных хозяев о деталях той примечательной и удивления достойной истории, которую я вам сейчас, уважаемый читатель, имею честь и удовольствие излагать.
Нет, Сергей из седла не выпрыгнул.
С трудом выпростав ноги из стремян, он медленно сполз вниз, прихватывая ладонями то седло, то спину насекомого, и, потоптавшись немного на месте, будто пробуя землю на прочность, двинулся вперёд на онемевших ногах.
Двинувшись же вперёд и оглядывая попутно окрестности, обнаружил Сергей, что приземлились они аккурат возле крутого склона холма, посредине которого чернела нора в окружении отвалов сырой, не посохшей ещё земли.
Корнилия же, против ожидания, возле норы Сергей не увидел. Земляной гостей не встречал.
Сергей огляделся вокруг.
Место было незнакомое.
Сергей к клятвам обычно не прибегал, но сейчас мог бы поклясться в том, что он здесь впервые и вовсе не на этом месте встретил он в утренний час земляного.
Прежде всего, а где река?
Она промелькнула, осталась позади, возможно – далеко позади, здесь её и близко нет, так что и свежести её нисколько не чувствуется.
Но именно в речном берегу копал свой подземный ход Корнилий, отчего и усыпан был мелким речным песком.
И холма этого не было, его бы Сергей обязательно заметил.
«Туда ли нас кузнечики занесли?» с зарождающейся в душе тревогой подумал Сергей.
- Куда ж ты меня привёз, парень? – упрекнул он своего скакуна.
Травяной коротко и звонко стрекотнул в ответ.
- Шляпу волшебную потерял! – донёсся до его слуха истошный крик Апофиуса.
Древний дух бегал по окрестностям холма, то отбегая подальше в поле, то накручивая круги вокруг флегматично и отстранённо уткнувшегося головой в траву кузнечика, а то просто крутясь самым бестолковым манером на небольшой пятачке, вороша ногой траву.
- Потерял чего? – осведомился Сергей, подходя к духу, который от крайнего расстройства готов был, казалось, и дематериализоваться, облачком растаяв над полем.
- Ой, беда! – и Апофиус всплеснул руками. – Вот беда-то! Не уберёг я шляпу свою волшебную! Руками надо было бы придерживать, а я и забыл. Вот что значит – давно не катался верхом, все навыки растерял. А всё ты, жеребец безмозглый!
И дух погрозил пальцем кузнечику, который от греха подальше отполз в сторонку, пару раз шевельнув голенастыми лапами.
- Когда над рекой летели, кепка у тебя голове была? – уточнил Сергей.
Апофиус похлопал себя по лысине. Пошептал немного, о чём-то сам себя спросил и что-то сам себе ответил.
И с радостной улыбкой выпалил:
- Над рекой – волшебная шляпа была! Мне после реки голову мочить стало, над полем уже. Там, должно быть, от ветра и слетела. Вон оно что, а я, голова перечная, и внимания не обратил!
- Тогда вот что, - перешёл на деловой тон Сергей. – Ты мне скажи, что мне тут надо сделать, чтобы Корнилия вызвать, а то я его вблизи не вижу. И о чём его надо спросить. А сам иди назад, от холма по направлению к реке, по тому пути, как мы летели. И смотри по сторонам. Кепка твоя на вид тяжёлая, ветром не должно унести. И цвет синий, заметный. Ты пока ищи, а я здесь за дело примусь, чтобы время не терять.
Апофиус посмотрел на него с заметно возросшим уважением.
- А ты парень сообразительный. Знать, не ошибся я в тебе.
И он почему-то понизил голос, хотя рядом никого, кроме скакунов, не было, да и те замерли в сторонке и ездоков подслушивать явно не собирались.
- Вот чего, ты лезь вверх, к норе. Как доберёшься, кричи изо всех сил…
И дух, состроив страшную физиономию, завращал глазами.
- Ко-орни-илий! Вот так, понял? Или лучше так: Ко-о-орни-и-или-и-ий-й-й!
Дух закашлялся, застучал себя кулаком по груди.
- А можно я его просто по имени позову? – предложил Сергей. – Я не умею так страшно кричать.
- Валяй, - согласился дух. – А потом, и это самое главное, ты попросишь его поискать в Библиотеке Духов…
- Где? – изумился диковинному названию Сергей.
- Не перебивай, а запоминай! – рассердился дух. – В Библиотеке Духов, собрании самых сокровенных знаний волшебной страны, которая, между прочим, ему на хранение отдана, в самом тёмном и потайном её уголке он должен отыскать летописи миров Третьего уровня. А в летописях тех, и это запомни особенно твёрдо, он должен отыскать все записи о посещениях мира людей некими пришельцами по имени…
Апофиус набрал воздуха в грудь и с отвращением выдохнул:
- Сак-мо-ры!
И Апофиус всхрипнул и пригнул голову, словно испытав внезапный приступ тошноты.
- Запомнил?
- Сакморы, - повторил за духом Сергей.
Апофиус приложил палец к губам.
- Ты запомни, но слишком часто это слово не произноси. И вообще, без особой надобности не произноси.
- Почему? – спросил Сергей.
- Приманить можно! – ответил дух. – Как волка в лесу. А эти твари – хищники пострашней волка. Изничтожат в момент! Их назвать – всё равно, что позвать. С десятого раза могут и услышать. И пожаловать! Так что ты теперь за языком следи, раз имя их узнал.
- Хорошо, - пообещал Сергей.
И полез вверх по холму.
Апофиус же, красным пузырём взмывая над травой, понёсся по полю в поисках волшебной шапки.
Добравшись до норы, Сергей засунул голову в подземный полумрак и позвал тихонько:
- Корнилий! Земляной, здесь ты? Это я, Сергей. Утром встречались. Нам помощь нужн…
Последнюю фразу закончить он не успел, ибо почувствовал как в его мягкий вздёрнутый нос уткнулся хрящеватый и жёсткий нос земляного.
- Здорово дневали, - задорно отозвался Корнилий. – Ну-ка, парень, сдай назад, я на свет выберусь.
Сергей в крайнем изумлении попятился, освобождая выход из норы.
- Эк ты быстро! – промолвил Сергей восхищённо. – А я уж думал, с полчаса тебя звать придётся. Да и Апофиус показывал, будто криком тебя надо вызывать, а я вот вполголоса…
Корнилий шустро выбрался из норы и поправил бороду, выбившуюся было из-под бечёвки.
- Чего это с полчаса? – обиделся земляной. – Я ещё из береговой норы заметил, как вы на прыгунах-летунах сюда пожаловали. У меня по всей волшебной стране подземные ходы нарыты, да и в земле людей их хватает. А бегаю я как молодой, так что…
Разошедшийся было земляной осёкся.
Обида быстро прошла, сменившись тревогой.
- Не просто так ведь прилетели? Чувствую, дело срочное.
Сергей кивнул в ответ.
- Корнилий, помощь нужна. В нашем мире что-то нехорошее затевается, не могу сообразить, что именно, но чувствую – совсем нехорошее. Апофиус просил…
Сергей наморщил лоб, вспоминая.
- Надо тебе в Библиотеке Духов…
Корнилий согласно закивал.
- …найти летописи, а в них должно быть записано, когда этот мир посещали какие-то очень опасные существа, которых звали…
«Хоть бы ты не напутал» попросил себя Сергей.
- Сакморы!
Корнилий замер, попятился испуганно и, потеряв равновесие, сел на земляную кучу.
- Они… здесь? – задрожавший голосом спросил земляной.
Сергей, с поразившей Корнилия беспечностью, улыбнулся и пожал плечами.
- Да я не знаю, ничего я в этом не смыслю. Знаю только, что они опасные и их приманить можно, но где они сейчас шляются – понятия не имею. Посмотришь?
Корнилий поднялся, отряхнулся и с самым решительный видом полез в нору.
«Вы только не отходите далеко» закричала нора голосом Корнилия. «Я скоренько!»
- Не, не уйдём! – ответил норе Сергей.
И сел на травянистый склон.
И стал ждать.
16.
Муцкевич толкнул плечом задремавшего было Клещёва.
- Лёша, глаза протри!
Лёша заморгал подслеповато, поправил очки, погладил ладонью бородку, кашлянул, прочищая просохшее за время короткой дремоты горло и покорно протёр глаза.
- Гляди, наш клиент нарисовался.
Клещёв заводил головой из стороны в сторону на манер военно-морского радара, взглядом ощупывая горизонт.
Горизонт с одной стороны был ограничен пыльной кирпичной стеной казённого дома, с другой стороны – просто стеной, бетонной стеной ограждения ведомственной парковки, на которой бойцы Савойского уже который час поджидали свою жертву.
- Да не, туда смотри!
И Муцкевич, бесцеремонно схватив Клещёва за загривок, повернул его голову в сторону стоявшего под старым тополем синего «Форда», к которому неспешным шагов двигались двое мужчин.
От одного из них, низкорослого пожилого мужичка в поношенном пиджаке серо-грифельного цвета, густыми волнами исходил запах, от которого у преследователей одновременно рты наполнились слюной, которую Муцкевич и Клещёв одновременно же и сглотнули.
- Он! – радостно подтвердил Клещёв и с сухим шуршанием потёр ладони одну об другую.
Клещёв радостно заёрзал.
- Вова, он! Клянусь Тенью, он! Я же два раза к подъезду подходил, нюхал – туточки он был. А ты говорил: «упустили, упустили» …
- Сиденье не протри, - одёрнул его Муцкевич. – Ещё не факт, что не упустили. Второй рядом с ним – из ментов, похоже.
Жертву сопровождал совсем молоденький на вид парнишка в синем джинсовом костюме и чёрных, с белой полосой, кроссовках – совсем не солидный и не грозный на вид.
Но исходило от него что-то такое нехорошее, тревожно-светлое, что и обрадовавшийся было Клещёв сначала притих, а потом занервничал.
- Страж Клоадра? – уточнил Лёша. – Может, из наших? Обращённых?
- Дулю под нос! – огрызнулся Муцкевич, поворачивая ключ. – Я в этом управлении всех наших знаю, там треть у нас на кормушке сидит. Но этот гадёныш у нас - не кормится! Откуда он вылез, паскуда, хотел бы я спросить? Если его Размахин по дурости к нашему мясу подпустил – трындец придёт Размахину. На топливо пойдёт, растяпа!
Клещёв, прищурившись, внимательно следил за парнишкой.
Тот, остановившись у «Форда», с брелока открыл дверь и жестом пригласил спутника в салон.
- Ишь, ехать собрались, - констатировал Лёша. – Куда, интересно?
Муцкевич хмыкнул.
- Знамо, куда. Где его загребли, туда и повезут. Чтобы, значит, на месте всё показал.
Пожилой медленно и с покряхтыванием угнездился в салоне.
Парнишка же достал мобильный и, присев на капот, начал кому-то звонить.
- А где его забрали? – уточнил Клещёв.
Муцкевич беспокойно заёрзал.
- А вот этого нам шеф не сказал, - забормотал он, кося взгляд на панель сканера, вмонтированного в приборную панель. – Не счёл, стало быть, нужным. Но, похоже, не простой у нас клиент, раз сам шеф его персонально на мясо пускает.
Муцкевич провёл пальцем по циферкам на экране.
- А молодой-то в управление звонит. Своих, должно быть, на уши ставит.
- Разговор пишется? – уточнил Клещёв.
- Лёша, не глупи! – продолжал огрызаться выведенный из себя напарник. – Конечно, пишется. На ходу послушаем, я сейчас не хочу на динамик пускать – у нас окна открыты.
Молодой, закончив разговор, сел в машину и завёл двигатель.
Открыл окно и закурил, быстрыми затяжками вытягивая сигарету.
Его спутник что-то говорил ему, и от рассказа молодой становился всё мрачней и сосредоточенней.
- Сдаёт, трепло песочное, всех сдаёт, - с уверенностью заявил Муцкевич.
И желваки задвигались на его потемневшем лице.
- Да ерунда! - подпустил было оптимизму Клещёв. – Их двое всего, старый пень да молодой лошара. Обоих и завалим!
- Ты воздух нюхай, - посоветовал Муцкевич. – Молодой – не лошара. К сожалению…
Клещёв втянул ноздрями воздух и хмыкнул озабоченно.
От молодого пахло оружием.
- Ствол в подмышечной кобуре, - определил Муцкевич. – Если бы на поясе был – сразу бы увидели. Ладно, последим…
Пожилой закончил рассказ и замер, свесив голову.
Парнишка, запихнув окурок в пепельницу, рывком сдёрнул машину с места и, выворачивая руль, погнал её к шлагбауму.
Тихий августовский дождь начал накрапывать на ветровое стекло, выводя замысловатые линии на белой московской пыли.
- Сразу не гони, - предупредил Клещёв. – Он по зеркалам может следить.
Муцкевич усмехнулся в ответ.
- А чего мудрить, Лёша? Он же лошара, правда?
Клещёв обиженно надулся.
Муцкевич выждал, пока «Форд» пройдёт шлагбаум и начнёт заворачивать за угол дома.
Досчитав до пяти, плавно стронул машину с места.
- Что же вы, Викентий Демьянович, сразу не сообразили, что это Лосиный остров? – упрекнул Борис своего спутника.
Любанин, прижавшись лбом к стеклу, смотрел на плывущую за окном Москву.
- Садовая, а там и театр на Таганке, - мечтательно произнёс Любанин. – Эх, были времена, был и я приличным человеком. В театр ходил, на Демидову… Эх, какие спектакли были! Софокл, «Электра» … Видели?
Борис замотал головой.
- Давно это было?
- Давно, в девяностые, - ответил Любанин. – Тогда ещё на спектакли ходил, по инерции человеком себя ощущал. А заряд в организме всё истощался и истощался. Потом совсем закончился, иссяк… Каждый раз думал, что уже не может быть хуже. И хлоп – становилось хуже. Теперь, видно, совсем конец настаёт.
После этой фразы Любанин отчего-то заметно повеселел и даже попросил закурить.
Борис, протянув сигарету, спросил с лёгкой иронией:
- За здоровье не боитесь?
- На скамейке ночевать – гораздо вредней, - со знанием дела ответил Любанин. – даже если укрыться и тряпки под себя подложить. Утром всё тело ноет так, будто палкой отдубасили. Я теперь, пожалуй, мало чего боюсь. Страхи меня измотали почти до самого равнодушия…
Опустив стекло, выдохнул дымок в летящий воздух.
- Коренной москвич, стало быть? – уточнил Борис.
Любанин кивнул.
- А я из Воскресенска, - продолжал Борис. – Чего ж в московской географии путаетесь, Викентий Демьянович? Десять минут по карте разбирались, куда ехать…
Любанин вздохнул тяжело.
-Той ночью на меня – будто затмение нашло. Может, и раньше нашло – я ведь и сам не помнил, как в том краю очутился, в том лесу. Сначала место цивилизованным показалось, со скамейками. Отдохнул там, понимаете ли, а потом как забрёл… Будто в чащобу какую! Черти меня туда занесли, не иначе.
И Любанин, глянув на кстати промелькнувший за окном храм, перекрестился всей пятернёй, не выпуская сигареты.
И добавил не к месту:
- А вот сейчас у Красных ворот будем, недалеко отсюда Лермонтов родился…
«…свидетеля к нашей группе надо притянуть, Размахин его гнобит откровенно. Точно говорю, Лосиный остров. Я ему на смартфоне показывал и по бумажной карте смотрели. Сразу не сообразил, но потом сориентировался. Так что прямо туда дуем, будь на связи!»
Муцкевич коротким движением, словно прихлопывая насекомое, надавил пальцем на экран, останавливая воспроизведение.
- Он сейчас к Сокольникам повернёт, и дальше – на МКАД, - вполголоса, будто совещаясь сам с собой, произнёс Муцкевич.
- Вова, звони шефу, - заторопил его Клещёв. – Великой Пустотой клянусь, самое время! Не тяни, Вова, прямо сейчас трезвонь!
Великой Пустоты он боялся более всего на свете, трепетал перед ней и преклонялся как перед величайшим божеством во Вселенной, потому и для клятв почти никоглда не использовал, дабы лиха не накликать, для клятв рутинных предпочитая обходиться лишь тенями простыми, не удостоенными эпитетов, но также и большими, и малыми.
От столь необычной, торжественной и опасной клятвы Клещёв сжался невольно, втянув живот, а Муцкевич вздрогнул.
- Ты это… за языком присматривай!
Муцкевич вывел на панель интерфейс вызова, забегал пальцами по цифрам.
Десять секунд до первого гудка тянулись томительно долго.
- Да! – рявкнул динамик голосом Савойского.
- Илья Григорьич, докладываю, - зарапортовал Муцкевич. – После нахождения объекта сопровождали его непрерывно…
- Володя, давай без китайских церемоний! – прервал официальный рапорт Савойский. – Коротко и по делу, что происходит?
Клещёв тоскливо смотрел в окно.
- Человечка забрал из управления мент, сейчас они двигаются в сторону МКАДА, - перешёл на деловой тон Муцкевича. – Мент нам не знаком, не из наших. На выходе из управления звонил, похоже – своим корешам. В разговоре собеседник его Борей называл, стало быть – Борис. Двигаются на машине марки «Форд Фокус», цвет – синий, номер…
Муцкевич наизусть отбарабанил номер.
- Судя по беседе, двигаются в сторону Лосиного острова. Только что опять звонил своим, нашего человечка свидетелем называет. Похоже, тот потёк, болтать начал.
Муцкевич внутренним локатором почувствовал, что его доклад сильно испортил настроение шефу.
Муцкевич сообразил, что натворили они что-то категорически не то, где-то допустили ошибку, возможно – роковую. Ошибку, которая можем стоить им жизни.
Он отчаянно пытался сообразить, как же половчее закончить доклад, чтобы выкрутиться хотя бы в последний момент.
И не придумал ничего лучше, как брякнуть боевым ефрейторским тоном:
- Ждём распоряжений!
Долгих, мучительно долгих пять секунд молчали динамики.
И наконец ожили:
- Тебе, Володя, и тебе, Лёша, все необходимые распоряжения были даны. Простые и понятные распоряжения: объект убрать. Из двух слов «объект» и «убрать» - которое осталось неясным?
- Никоторое, - поникшим голосом ответил Муцкевич.
И добавил в запоздалое оправдание:
- Да мент это смутил, тьма его задави! Не из наших, непонятный какой-то, последить решили…
- Дебилы! – загрохотали динамики. – Вам следить приказали или убирать? Мне никакая слежка не нужна, я лучше вас знаю, куда они едут, зачем они едут и по какой причине! А хуже всего то, недоумки, что вы позволили менту ещё раз позвонить своим приятелям и назвать место, куда они едут. Этого нельзя было допустить ни в коем случае! Почему возле управления их не убрали?
- Последить решили, - почти уже убитым голосом повторил Муцкевич.
- Мент в разговоре собеседника по имени называл? – уточнил Савойский.
- Слава…
Муцкевич догадался, что прямо сегодня их вряд ли будут убивать и немного приободрился.
- Ярослав? – уточнил Савойский. – Вячеслав? Изяслав? Бронислав?
«Гостомысл ещё хорошее имя» прошептал Клещёв и тут же получил удар в бок локтем от Муцкевича.
- Слава, - повторил Муцкевич.
- Значит, так, - свинцово продолжил динамик. – Будем пока считать Вячеславом. Мы этого кореша вычислим и успокоим. А вам, тупоголовым, приказываю: убрать обоих сейчас и немедленно! Сию секунду! Где бы они сейчас ни были – убрать! Любой ценой! Понятно?
- Понятно, - хором ответили Муцкевич и Клещёв.
Динамик коротко пикнул и умолк.
- Где мы сейчас? – уточнил Клещёв. – Жаль, дорога пока прямая.
- Сокольники прошли, - ответил Муцкевич.
И сдавил пальцами руль.
- Да она до МКАДА будет прямой.
- В переулке бы их зажать, - мечтательно проговорил Клещёв.
- Нет переулков, по прямой идут!
Мацкевич начал психовать и заводиться.
Он придавил педаль акселератора к полу, и машина с рёвом стала набирать скорость, быстро приближаясь к «Форду».
- Лёша, приказ слышал?! – перешёл на крик Муцкевич. – Действуй! Немедленно! Мочи людишек!
Клещёв деловито кивнул в ответ и достал из скрытой под пиджаком кобуры «Glok 17», одновременно опуская стекло.
- Викентий Демьянович, в боковое зеркальце посмотрите. Только не наклоняйте голову, боковым взглядом.
Любанин скосил глаза.
- А что там?
В зеркале отражались жёлтые, синие, белые и сиреневые огоньки вперемешку с разноцветными капотами.
- Вы у нас, похоже, важной персоной стали, Викентий Демьянович. Зелёную «Октавию» видите?
Любанин скосил глаза ещё раз.
- Вроде… в двух машинах от нас…
- Метрах в десяти идут, - уточнил Борис. – Дальше не отпускают. Причём от самого управления. Я их на парковке заметил. Думал сначала, из наших кто… Хотя, может, и из наших.
Помрачнев, добавил.
- Наши тоже разные бывают…
Удерживая руль, он выхватил телефон.
Любанин, теперь уже пристально вглядываясь в зеркало бокового вида, закричал тревожно:
- Да они вперёд пошли!
Кто такие «они» - Любанин, разумеется, не знал и даже не догадывался.
Более того, он не мог быть уверен, что в преследующей их машине именно «они», а не, скажем, «он» или «она».
Но был он отчего-то уверен, что в стремительно набирающей ход зелёной машине – именно «они», загадочные и опасные.
Быть может, именно те, кого увидел он на свою беду в ночном московском лесу.
Борис бросил Любанину телефон, который Викентий Демьяныч неловко, но всё-таки поймал.
- Демьяныч, жми два раза на вызов! – крикнул Борис, без лишних церемоний переходя на «ты».
Впрочем, и неопытному в оперативных делах Любанину стало понятно, что стало им обоим – не до церемоний.
Сзади послышались резкие хлопки…
- Пригни голову!
Любанин сжался, одновременно два раза с ожесточение давя на кнопку вызова и думая о том счастье, по которому у следователя под рукой оказался именно кнопочный телефон, с которым Любанин мог относительно легко управиться, а не, скажем, смартфон, с которым Любанин сразу разобраться не смог бы ни за что.
…со звоном разлетелось правое боковое зеркало, заднее, а за ним и переднее стекло одновременно треснули, пропуская прошедшую навылет пулю, и покрылись лучистыми паутинками с дырочками посередине.
Телефон глухо заворчал чьим-то незнакомым Любанину голосом.
Борис быстрым движением достал ПММ, отрывисто бросил: «поднеси ближе».
- Славка, мы под обстрелом! Засеки нас по сигналу!..
Удар сзади в бампер резко бросил машину вперёд.
«Форд» отчаянно завилял, левой стороной выходя на разделительную
Ещё удар.
Борис выкрутил руль вправо, уходя от лобового столкновения.
Мчавший по встречке «Ниссан Патруль» ушёл к обочине и, не сбавляя скорости, ударил правой стороной столб, выбросив на тротуар под ноги завопивших прохожих фонтан колких стеклянных брызг.
Борис, правой рукой удерживая пистолет, левой отчаянно крутил руль из стороны в сторону, маятником раскачивая машину на дороге.
- Брось телефон! Не поднимай голову! Держи руль!
Любанин послушно отбросил телефон, который на очередном манёвре немедленно закатился под сиденье, и левой рукой схватил руль.
- Только я водить не умею, - просипел он.
- Просто держи! – бросил Борис.
И, в отчаянно-весёлой ухмылке растягивая рот:
- Софокл, говоришь? Сейчас дадим им Софокла!
Отстегнул ремень. Приоткрыв дверь, перегнулся влево-назад, и, выворачивая кисть, с левой руки открыл пальбу по колёсам «Шкоды».
Первый выстрел ударил в асфальт, выбив облачко пыли. Второй – разнёс фару.
И только третий пробил гулко хлопнувшую покрышку.
«Шкоду» резко потянуло влево, на встречную.
Она ударила боком жалобно завизжавший «Хёндай Портер», мотнулась вправо, выравнивая ход, но не удержалась, ушла слишком далеко и правым боком боднула в страхе метнувшуюся от неё «Газель».
Асфальт быстро изжевал изошедшую синим искрами покрышку – и уже через несколько секунд яркие искры россыпью брызнули по мостовой.
- Подлюка! – заорал Муцкевич.
Так яростно и с таким надрывом, что и у самого заложило уши.
Ударил по тормозам.
Выскочил – и пару раз выстрелил вслед уходящему «Форду».
- Да хрен его достанешь уже, - меланхолически заметил Клещёв.
Муцкевич с видом крайнего огорчения сел на место.
Хлопнул дверцей, выругался нехорошо, но почему-то по-человечески.
Без тьмы и пустот, с одной только матушкой.
Включил аварийку и, не обращая внимания на лязг металла об асфальт, покатил к обочине.
- Мы его достанем, - повторял сам себе Муцкевич, словно колдовское заклинание. – Мы его достанем, мы его…
- А то как же! – согласился Клещёв, пряча пистолет.
С клавиатуры на приборной панели набрал номер.
- Нужна подменная машина на Черкизовскую, - быстро заговорил Клещёв, одновременно разглядывая карту на экране смартфона. – Засеките мой мобильный, присылайте туда. Форсированный движок и гардероб в багажнике.
- И быстро, сволочи, быстро! – закричал, перебивая его, Муцкевич, зачем-то наклоняясь к микрофону.
Наклоняться было излишне – чувствительности микрофону вполне хватало.
Борис гнал машину ещё с километр, удерживая роль левой рукой, а в правой держа наготове пистолет.
Убедившись, что преследователи отстали всерьёз и надолго (с этим выводом он поторопился), Борис спрятал пистолет.
Ещё через полкилометра принял вправо, завёл машину на боковую улицу, потом в переулок.
Притормозил.
Посидел секунд пять в неподвижности, глядя прямо перед собой.
- А у нас, по-моему, телефон работает, - осторожно заметил Любанин.
Борис медленно повернул голову в его сторону.
- Чего?
Губы пересохли и говорить было больно.
- Телефон, - повторил Любанин. – Работает. Я его не отключил, а просто бросил. Вниз, как вы сказали.
- Это правильно, - ответил Борис.
И заглушил двигатель.
- Прогуляйтесь, Викентий Демьянович…
- Мы опять на вы? – уточнил Любанин. – А мне показалось, мы чудесно покатались… на брудершафт.
- Походи, Демьяныч, разомни ноги, - и Борис показал ему на детскую площадку в небольшом отдалении. – Пять минут, а мне поговорить надо. Машину всё равно здесь бросим, на ней дальше – никак нельзя. У МКАДА нас точно на такой повяжут… всерьёз и надолго.
- Мне не привыкать, - оптимистично ответил Любанин.
И, оставив дверцу машины приоткрытой, отправился гулять.
Борис, наклонившись, долго шарил рукой под креслом.
Достал мобильный, потёр о рукав, прислонил к уху.
- Ты здесь?
Трубка ответила сиплым дыханием.
- Ну, вы и даёте! На кого нарвались?
- Самому бы узнать, - ответил Борис.
И скороговоркой выдал данные машины преследователей.
- Записал?
- Номер повтори!
Борис повторил.
- Записал, - ответил собеседник. – Сейчас пробью.
И добавил с уважительным придыханием в голосе.
- Ну, Боряныч, ты и нарвался!
- Значит, в правильном направлении копаем, - задорно ответил Борис. – Машину мы оставим, дальше на такси.
- Всё-таки, поедешь? – после паузы спросил собеседник. – Прямо сейчас?
- Прямо сейчас, - уверенно произнёс Борис. – Теперь игра наперегонки пошла.
17.
Сергей задремал, сидя у норы в ожидании Корнилия.
Снился ему летний полдень, не такой как в эту августовскую пору – сдержанно-тёплый, а хорошенько поджаренный солнцем июльский, стрекозиный, звенящий, наполненный густым лесным воздухом, укрытый зонтиками белой луговой кашки.
И малыш ползал по траве, выискивая жуков с твёрдыми малахитовыми спинками, и Катя, склонившись, шептала ему на ухо тайные сказки трав.
А ребёнок, поймав жука, поднёс его на вытянутой руке ближе к солнцу и закричал радостно: «Нашёл!»
- Нашёл! – повторил кто-то над ухом голосом Апофиуса.
Сергей разлепил глаза.
Потом губы.
И спросил:
- Чего?
Получилось очень похоже на «ч-ва?», но Апофиус (а это и впрямь оказался он) всё понял.
Он стоял перед Сергеем, запыхавшийся и важный, с потным животом, выбившимся из-под семафорной майки и вздымал к небу кулак с зажатой в ней кепкой.
- Нашёл я её, родимую! Всё поле облазил, исползал, под каждую травинку заглянул – а нашёл!
«Ну, под каждую – это, наверное, невозможно» подумал Сергей, но с духом спорить не стал.
Тем более, что Сергей не был на сто процентов уверен в том, что знает границы возможного и невозможного в волшебной стране.
Апофиус с видом крайнего торжества натянул кепку на голову с такой силой, что её края добрались до кончиков ушей.
- А чтобы я без неё делал? – спросил Апофиус.
Сергей пожал плечами. Всю важность этого головного убора он оценить не мог, хотя уже и начал смутно догадываться, что в жизни духа синяя кепка играет какую-то очень важную роль.
- Да без неё – и до беды недалеко! – воскликнул Апофиус, пальцем показывая на голову.
Из этого эмоционального, хотя и несколько туманного объяснения Сергей ровным счётом ничего не понял, но из вежливости сдержанно кивнул в ответ.
И добавил прочистившимся от сна голосом:
- Без кепки-то и впрямь... как-то нездорово.
- Это точно! – подтвердил Апофиус, присаживаясь на склон рядом с Сергеем. – Головой кивнёшь ненароком слишком резко – и прости-прощай.
Сергей решил, что у духа, должно быть, какое-то опасное заболевание головы, а кепка...
«Лечебная, что ли?»
Сергей понятия не имел, как лечат голову жители волшебной страны, оттого вполне мог допустить и использование головных уборов для терапевтических целей.
Если бы в ту пору проходил мимо кто-нибудь из лекарей волшебной страны, так оный целитель, поправив островерхий колпак, украшенный тёмно-фиолетовой шёлковой кисточкой с серебряными звёздочками, непременно пояснил бы гостю, что в волшебной стране лечат травами, заклинаниями и купаниями в горячих источниках, а так же целительными полётами на Луну, в чудотворную долину к жукам-анорматусам, но никак не головными уборами, а так же иными предметами гардероба.
Целителя рядом не случилось, так что Сергей на некоторое время остался пребывать в заблуждении относительно истинного предназначения синего головного убора.
Апофиус, покашляв в сложенный трубочкой кулак, спросил:
- Корнилий, как я понимаю, в Библиотеку пошёл?
Сергей кивнул в ответ.
И сам поразился тому, насколько важным вышел у него кивок.
Должно быть, потому он набрался важности, что вспомнил о великой их миссии.
Всё величие понять и оценить он не мог, но некую грандиозность свершений, как предпринимаемых, так и тех, что ещё только должны быть предприняты, начал уже смутно ощущать.
А вслед затем вспомнил он и загадочных сакморах, которых даже называть вслух лишний раз не следовало, чтобы ненароком не приманить.
- Скажи-ка, Апофиус, - осторожно завёл разговор Сергей, - вот те самые... которые очень опасные и которых лучше лишний раз не называть, и которые на букву «С»...
- Да понял я, понял! – с досадой отозвался Апофиус и топнул, приминая подошвой земляной ком.
- Чего ты разговор-то о них завёл? Чего неймётся тебе? В наших краях об этих тварях такие истории рассказывают, что и у болотных кикимор от страха кожа из зелёной в жёлтую обращается, а гномы под корни деревьев шмыгают – и поминай как звали! Крылатые змеи – и те трясутся. Вампиры и оборотни, что в ваших городах живут, перед ними трепещут. Вот что за твари опасные те, что на букву «С». А ты всё так и норовишь то спросить о них, то сболтнуть. Я вот...
Апофиус нахмурился.
- ...признаться, теперь и жалею, что тебя за собой потянул. Я ведь ситуация неправильно поначалу оценил. Не сообразил сразу, что у вас тут на Земле творится. Думал, что попроще случилось. Фантом какой-нибудь с нижнего уровня забрёл, войско призраков куролесит или ещё что подобное. С этим мы бы в два счёта разобрались. А там, как говорится, каждому своя награда – и живём счастливо. А с этими, что на «С»...
Апофиус махнул рукой.
- ...только опытный боец справится. Мне бы теперь с неба кого-нибудь на помощь позвать, из архангелов, они ребята подготовленные, боевые. Мишу там, или Гаврюшу. Так ведь нет мне уже хода на небо!
Апофиус вздохнул горько.
- И не потому, что за игру погнали. За игру мне дорогу на небо никогда не закрыли! Я ведь до вчерашнего дня путь наверх видел, дорожка такая золотистая. А теперь – пропасть!
Апофиус показал пальцем на флегматично проплывающее облако.
- И связи – никакой! Ты пока ночью спал, я пытался связь установить с небесными чертогами. Как будто шилом меня кололо – позвони да позвони! И позвонил... Попытался, то есть. Ничего не вышло, Серёжа. На всех каналах – треск, шипение. А потом вообще – тишина.
Апофиус спросил, понизив голос до шёпота:
- Знаешь, как это страшно: когда звонишь в рай, а на другом конце провода – тишина? Меня аж холодом пробило!
Они посидели минуту в молчании.
- Я не поверну! – решительно заявил Сергей.
Как видно, эта долгая минута ушла у него на напряжённые размышления.
- Не поверну и тебя не брошу! Раз уж взялся – пойду до конца.
- На десятке таких как ты – Земля держится, - убеждённо произнёс Апофиус. – А воевать-то тебе приходилось, Сергей?
- Я в армии служил, - с гордостью ответил Сергей.
И добавил:
- Водителем при столовой. А что?
- Ничего, - ответил Апофиус. – Так, уточнил...
И натянув козырёк на глаза, прилёг на склон, готовясь немного подремать.
Но Сергей так и не дал ему провалиться в сон.
- А коли уж я решил не сворачивать, - продолжал он вести разговор, - так расскажи мне побольше об этих сакморах.
Теперь он смело и уверенно произнёс родовое имя тех, кого решил с этой минуты считать самыми заклятыми своими врагами.
- Вот оно что...
Апофиус приподнялся и сдвинул кепку на затылок.
- Законное желание. Коль уж решил до конца идти, так уж непременно надо знать -против кого. Так слушай же внимательно, Серёжа. История тех, о ком ты спрашиваешь, очень длинна и начало её уходит в начало времён, да в том начале и теряется. Потому о начале я говорит не буду, расскажу о продолжении и конце. Ибо несколько тысячелетий назад завершилась история сакморов-людей, и началась история нелюдей.
ЛЕГЕНДА О САКМОРАХ.
Этот рассказ впору назвать легендой, ибо сведения о сакморах разрозненны, местами туманны и отражены лишь в самых древних летописях и устных рассказах.
Там, на небе, история их наверняка известна во всех подробностях, но она, похоже, настолько страшна, что и самым приближённым и доверенным духам (а я вхожу, как догадываешься, в их число) её не решаются рассказывать.
Скажу лишь, что знаю.
Это обрывки, собранные мной на страницах древних рукописей, и услышанные от заслуживающих доверия рассказчиков, в частности – от прадеда Алоизия Пипаркопфа, наичестнейшего из духов неба и земли, который в неприкосновенности донёс историю, переданную ему его прадедом, имя которого прадед Алоизий припомнить уже не мог в силу преклонности лет, в чём с присущей ему прямотой и признавался.
А тот оставшийся безымянным прапрапра... и прочее – прадед, так же, я уверен, в неприкосновенности донёс эту историю, услышанную им от своего прадеда, от своих времён и до времён Алоизия, а он, в свою очередь, до моих времён, я же доношу до тебя.
И вот по древней этой цепочке восходим мы, Серёжа, к тем доисторическим для землян временам, когда сакморы сохраняли ещё свой облик, схожий с человеческим, и имели души, бессмертием и сложностью устройства не уступавшие человеческим.
В одной древней хронике указано было, что Великая Трансформация произошла на сороковом тысячелетии истории сакморов...
Что-то часто я их имя произношу! Как будто сами лезут на язык.
Я продолжу, а ты, Серёжа, по сторонам поглядывай.
А история моих предков гласила, что точная датировка этого события невозможна, ибо произошло оно в те времена, когда и духи ещё время отсчитывать не умели и счисление годов у них было путанное.
Да, кстати, и год на Земле в ту пору не триста шестьдесят пять дней длился, а гораздо меньше.
Сколько – не знаю, предки и в этом вопросе точных данных не имели.
Одно они знали точно и с летописями в этом вопросе никоим образом не спорили, а именно: Великая Трансформация – произошла.
Спросил бы ты меня: «А что к ней привело?»
Ладно, я сам спросил – сам и отвечу.
Любовь сакморов к совершенству – таков короткий ответ.
Не понял?
Ладно, расскажу подробней.
Когда-то процветающая и светоносная, а ныне сокрытая в вечной тьме страна сакморов расположена в том месте Вселенной, где ныне наблюдается один из войдов, ограниченных галактическими нитями или Великой Стеной.
Страна сакморов навсегда погрузилась в космическую тьму, и причиной тому была Трансформация и запуск реактора.
Теперь надо бы рассказать о самих сакморах, иначе история станет совсем запутанной и непонятной.
С чего бы начать?
Ну, пожалуй… С технологий!
Вы, люди, увлекаетесь технологиями. Мы, волшебные, миновали эту стадию ещё пару тысячелетий назад. А вот сакморы и нашу стадию прошли… не знаю точно, когда, но очень, очень давно.
Для них наша магия – всё равно что для нас ваши земные примитивные технологии.
Сакморы в своём развитии ушли так далеко, что из искусство творения превзошло самые совершенные и могущественные магические практики.
Я бы не смог тебе описать всё величие и блеск их цивилизации на пике развития. Межзвёздные корабли, в один прыжок перелетающие от одной галактики до другой. Искусственные планеты с рукотворным климатом. Биотехнологии, продлевающие жизнь практически до бесконечности.
Говорю «практически», потому что бесконечность материальной жизни явно противоречит правилам Творца, и я сильно сомневаюсь, что даже сакморам удалось обойти запрет на материальную вечность, но…
Один Дьявол знает, что они там насотворяли в своей гордыне!
Они ведь освоили высший уровень астроинженерии и смогли создавать искусственные солнца и даже творить целые планетарные системы.
Жизнь их цивилизации исчислялась уже не сотнями тысяч, а миллионами лет.
Они научились произвольно менять тела, при желании переходя в газообразную форму или же становясь прочней земного гранита.
Вся галактика была включена сакморами в «райский круг» - так они называли своё содружество индивидуумов.
Это уже не было государство: сакморам ни к чему были ни республики, ни империи, ни конфедерации и коммуны.
Они перешли на принципиально иной уровень взаимодействия.
Телепатическая связь на сколь угодно большом расстоянии и крайне высокая скорость обработки информации разумом сакморов позволяли им мгновенно принимать оптимальные решения с использованием самых совершенных алгоритмов взаимодействия.
Все формы жизни в их галактике вошли в круг сакморов, чему способствовала их биопластичность.
Кроме того, сакморы умели подавать свой образ жизни максимально привлекательно для любого народа любой планеты галактики.
О, нет – они не были захватчиками. Не были колонизаторами.
Они были великими соблазнителями.
Замечу, поначалу – с самыми лучшими намерениями.
Какая-нибудь разумная саламандра из болот Урбеи с радостью становилась сакмором, поскольку посланцы сакморов приходили к ней в образе совершенных, бессмертных, мудрых саламандр, способных излечить от любой болезни и оградить от любой напасти, при этом ничего не требуя взамен.
Кроме одного – присоединиться.
Стать вечным и совершенным.
Если бы ты, Серёжа, встретился с совершеннейшим и наидобрейшим из людей… ну, или с тем, кто выглядит как человек – и он бы показал тебе путь к спасению, и он бы показал тебе путь в совершенный мир, и он бы у тебя на глазах воскресил мёртвого и спас ребёнка от смертельной болезни – отверг бы его?
А если бы он, не взяв с тебя ни единого грошика за твоё исцеление, всего лишь позвал бы тебя за собой, пообещав при этом, что сделает и тебя столь же совершенным, как и он сам – разве ты не пошёл бы за ним?
И если бы тебе пришлось при этом пройти через преображение, то есть трансформацию – разве бы ты отказался?
Не спеши с ответом, Серёжа, рассказ ещё не закончен!
Да, сакморы положили глаз (или что там у них к тому моменту было) и на соседние галактики.
Не знаю точно, насколько они преуспели в их освоении.
Полагаю, изрядно преуспели. Для них ведь допрыгнуть от одной галактики до другой было куда проще, чем тебе выйти со двора на улицу.
Для них это был – дом напротив.
А дальше было вот что.
Их учёные совершили великое открытие.
Я бы, честно говоря, великим его не назвал, поскольку оно погубило сакморов и, сдаётся мне, довело их до полной деградации, но сами-то сакморы посчитали его великим и очень по этому поводу обрадовались, поскольку полагали, что ими уже открыты едва ли не все тайны Вселенной и, будучи жадными до знаний, полагали, что жажда их вскорости может остаться и без должного удовлетворения, а тут – открытие, и какое!
Сулящее как минимум ещё пару столетий исследований и экспериментов.
Ты спросишь, а что же они такого открыли?
Отвечу, Серёжа.
Пустоту!
«Ну вот, тоже мне - открытие» скажешь ты.
Эка невидаль, в кошелёк загляни – вот и открытие.
Так ты думаешь, Серёжа, но здесь ты категорически не прав.
В пустом кошельке – пыль, в пустой коробке – она же, да ещё молекулы воздуха.
Даже в космосе абсолютный вакуум практически не встречается.
Я его, по крайней мере, не встречал. Хоть пара молекул чего-нибудь, да попадётся.
Да нет, это ещё не открытие.
Абсолютный вакуум сакморы научились создавать на ранних стадиях развития своей науки, и вакуумные камеру сотнями пылились на складах научных лабораторий, многими столетиями не привлекая внимания не только исследователей, но и вообще - чьего-либо внимания.
Технологии производства космических аппаратов были настолько отработаны, для их тестирования сакморы давно уже применяли орбитальные и межпланетные платформы, а камеры абсолютного вакуума лишь изредка, эпизодически использовались для некоторых научных экспериментов, и то – лишь одна из сотен, остальные же оставались раритетами давно прошедшей эпохи.
И вот, в один несчастный век, группа учёных провела безумный эксперимент.
То есть, для нас он выглядит безумным, сакморы же по каким-то причинам воспринимали его как нечто вполне осмысленное.
Подробное описание эксперимента, к счастью, было утрачено ещё в незапамятную пору образования войда.
Но мы, духи, в основах физики подкованы, потому кое-что смогли восстановить по обрывкам отчётов, переведённых на язык протогномов и вписанных в лакуны на полях летописей миров Третьего уровня.
Если не вдаваться в высокоучёные подробности, то сакморы замыслили воздействовать на абсолютный вакуум переменным энергетическим полем.
Электромагнитное поле для этого не годилось: оно не проникало в вакуумную камеру, да и эксперименты в межзвёздном пространстве наглядно доказывали, что космический вакуум не реагирует даже на высокоэнергетическое излучение.
Сакморы использовали переменное гравитационное поле, для которого нет преград ни в пространстве, ни во времени.
Понятия не имею, какой способ модуляции они применяли и как долго проводилось воздействие. Знаю только, что на первых стадиях эксперимента никакой осмысленной информации в пустоту не передавали: изменение характеристик гравитационного поля носило случайный характер, при этом измеряли лишь характеристик поля и энергозатраты на входе – и последующий за воздействием энерговыход.
Как мы со друзьями-духами смогли уяснить, сакморы проверяли теорию о том, что абсолютный вакуум – это особая форма существования вне-материи (не знаю, как правильно перевести этот сакморский термин на земной язык, но то, что эта штука – не из мира духов, так за это я могу поручиться).
И эта самая форма вполне может стать неисчерпаемым источником энергии, по сравнению с которой ядерные, термоядерные и аннигиляционные реакции – детский лепет.
Поначалу у них не выходило ничего.
Сакморам спешить было некуда, у них в запасе была почти что вечность. И запасы энергии были неисчерпаемы, ведь они за тысячелетия до начала эксперимента научились выкачивать звёзды, сдувая их, словно шарики.
Они постоянно меняли характеристики гравитационного поля, увеличивая его, уменьшая, проводя локальные искривления, меняя «плюс» на «минус»…
Да, антигравитация так же была освоена этими мастерами в совершенстве.
И вот однажды, не ведаю на какой уже по счёту сотне лет, вакуум им ответил.
Пустота послала обратный сигнал.
Поначалу это было зафиксировано как энергетический всплеск на выходе.
Сначала слабый. Потом, в последующих экспериментах, он становился всё мощнее и мощнее.
Они нашли нужную комбинацию характеристик поля воздействия!
Ухватив за хвост удачу, сакморы, конечное же, удвоили усилия и, определив границы модуляций, маленькими шажками продвигались на эмпирически выявленном пятачке, нащупывая оптимальный режим.
Кажется, на финальный перебор параметров поля они потратили ещё около сотни своих сакморских лет.
И вот, наконец, свершилось чудо, произошло нечто невероятное: энергетический отклик на выходе оказался мощнее, чем на входе.
Сакморы сделали абсолютный вакуум энергетически прибыльным.
Вот дела, Серёжа! Да не кивай ты так ритмично, а то я подумаю, что ты задремал и ужасно обижусь.
Ты слушай, сейчас самое интересное начнётся.
Торжества длились целых четыре больших сезона… не спрашивай меня, сколько это по земному времени – в летописях и календарь сакморов, и их хронология описываются в самых общих выражений, без подробных пояснений.
Наверное, долго они гуляли. Был повод для праздника: сакморы получили доступ к неисчерпаемому источнику энергии, они дорвались до безбрежного океана, выкачать который досуха не смогли бы даже самые энергозатратные их технологии.
К слову, и как бы между прочим, замечу, что у сакморов появилась возможность свободно путешествовать во времени и пространстве – в любую эпоху и любую точку космоса.
Вот только почему-то будущее их собственной цивилизации оказалось заблокировано, будто закрыто непроницаемой тьмой… Тут бы им насторожиться, присесть, отдышаться, призадуматься, но нет – гордецы закусили удила.
Тьма и блокировка их не испугали. В качестве объяснения они придумали теорию о том, что сверхцивилизация сакморов будущего предотвращает выходы из прошлого, чтобы не делиться с нахрапистыми предками своими супертехнологиями, предпочитая, чтобы те доходили до всего своим умом.
Иной причины для блокировки они в упор не видели, хотя к тому моменту весь их мир висел над обрывом.
А сакморы всё радовались и раскрашивали созвездия в праздничные цвета.
И вот последний шаг в пропасть был сделан.
Один из учёных, анализируя ответ, полученный из вакуума, обратил внимание на некую повторяемость характеристик в записи сигнала.
То есть ответ не был только лишь энергией – он нёс в себе ещё и информацию.
Несколько десятилетий было потрачено на её расшифровку.
И каково же было изумление сакморов, когда выяснилось со всей очевидностью, что сигнал – осмысленный.
Пустота заговорила с ними!
Насколько я понял, поначалу это были совсем простые фразы. Забавный детский лепет.
Самые простые, односложные приветствия и восклицания. Что-то вроде земного «хай» и «здрась», и в придачу «бу-бу» и «я-я».
Сакморы были заинтригованы. Кто-то неизвестный любезно, хоть пока и неумело, здоровался с ними и явно не прочь был поговорить.
Они начали отвечать, используя весь наработанный опыт модуляций гравитационного поля.
Сакморы опасались, что на организацию осмысленного диалога уйдут столетия: не так-то легко экспериментальным путём нащупать характеристики поля для оживлённой светской беседы с неизвестным, прячущимся в пустоте… или с самой пустотой.
Но пустота оказалась на удивление мозговитой. Она сама двигалась навстречу сакморам, и сама подстраивалась под их усилия.
Молчавшая с начала времён, она с каждым месяцем становилась всё говорливей и говорливей.
Первый протяжённый диалог состоялся на двадцатом году установления контакта.
Разумеется, сакморы окончательно осторожность не утратили. Прежде всего, они попытались установить, с кем же, собственно, они беседуют.
Ответ был прост, хотя и несколько расплывчат: «повсюду-дружелюбная-мир».
Сакморы трактовали этот ответ так: с ними беседует некая обезличенная, но при этом разумная сущность, либо не имеющая представлений о собственном «Я», либо не отделяющая его от окружающего мира, а возможно даже – и включающее весь мир в границы собственного «Я», либо представление сущности о себе невозможно описать языком сакморов (а он, замечу, куда сложней и богаче любого из земных языков).
Впрочем, похоже было на то, что сущность – не только общительная, но и дружелюбная, и присутствует повсюду в мире.
Похоже, с ними и впрямь разговаривала сама пустота.
Сакморы, кстати, учредили целых пять академий для трактовки ответов пустоты. Пять академий выдавали пять вариантов интерпретаций, которые затем научным советом сводились воедино.
Какое-то время беседа велась в светском ключе: обменивались новостями и рассказами о жизни.
Сакморы начали было описывать славный путь своей цивилизации, но пустота их быстро прервала, заявив что-то вроде: «видны-от-начало-до-теперь».
Похоже, пустоте весь их путь был известен.
Впрочем, текущими событиями она живо интересовалась. Особенно ходом экспериментов с вакуумом.
Сакморы были откровенны с пустотой. На каком-то этапе они разоткровенничались до того, что стали жаловаться на проблемы с использованием энергии вакуума, что, кстати, было чистой правдой.
Первоначальные успехи довольно быстро сменились провалами. Энерговоздействие на вакуум перестало приносить прибыль: периодически энергия выхода падала, иногда – едва ли ни до нуля.
Сакморы пытались найти причину, по которой при сохранении параметров воздействия результат получался с каждым разом всё хуже и хуже.
Дошло до того, что пришлось вводить запрет на перемещения во времени. Они пытались заменить энергия вакуума энергией звёзд, но её для хроноперемещений не хватало.
Можно было бы и вовсе завершить эксперименты с вакуумом… хватало же прежних видов энергии для шикарной жизни, но… самолюбивые сакморы в очередной раз зарвались и не желали сдавать назад.
Люди бы сказали, что их обуяла гордыня. Но то, что обуяло сакморов, было страшней любой земной гордыни.
Они вышли на берег океана и не жалели возвращаться обратно – к морям.
Они пожаловались пустоте… фактически – на её же поведение, ибо к тому моменту окончательно убедили себя в том, что общаются с загадочным разумом (быть может, сверхразумом), реализовавшим себя в пространстве вакуума (или веществе вакуума?.. у меня, честно говоря, ум за разум заходит от этих сакморских премудростей).
Собеседник очень внимательно их выслушал.
Затем задал какие-то уточняющие вопросы… подробности беседы не сохранились.
И ответил. Он сказал: «есть-преграда-упереться».
В общем, ещё после двух лет обсуждений стало понятно, что при попытке выкачать энергию из вакуума сакморы упёрлись в некую невидимую, но непреодолимую стену, охранительный барьер, который сами они назвали Законом сохранения мироздания.
Вакуум является связующим веществом мироздания. Выкачивание вакуума и перевод его в форму энергии приводит к тому, что необратимо преобразованная пустота перестаёт склеивать вещество Вселенной.
На месте пустоты не может образоваться… пустоты. То есть, по логике, пустоту вообще нельзя было бы использовать для получения энергии, но при создании Вселенной был задействован определённый инфляционный излишек вакуума, который сакморами и был успешно использован.
Пузырь Вселенной ужался насколько это возможно для нашего мира и дальнейшее выкачивание потребовало бы запредельно высоких затрат энергии с сжиганием целых галактик, и почти наверняка привело бы к непоправимым повреждениям в структуре мироздания.
Ты думаешь, сакморы опустили руки… или что там у них было к тому времени вместо рук?
Как бы не так!
Их мозги, похоже, уже к тому времени были свёрнуты набекрень.
Они спросили: «Есть ли выход?»
И пустота ответила: «Есть».
Выход был такой: Великая Трансформация. Сакморы могли бы перевести весь свой мир в состояние вне-вещества (вот только не путай с антиматерией, это совсем другая штука).
Вне-вещество – особое существование, совместимое с миром пустоты; местом, где материя полностью преобразована в бесконечную энергию вакуума.
Мир вечной жизни и безграничных возможностей.
Это высший уровень мироздания, и достойные перехода на эту ступень – станут богами.
Не знаю, в таких ли выражениях объясняла переход пустота, но сакморы её поняли именно так.
Надо ли уточнять, Серёжа… и Корнилий, здрасти, давненько не видались…
Сергей оглянулся.
Корнилий, оказывается, успел уже завершить поиски в Библиотеке Духов, вернуться, выбраться из норы, прижимая к груди листы пергамента и резную шкатулку красного дерева, присесть чуть поодаль на траву (видимо, не желая пачкать выброшенной из норы землёй щегольской, сафьяновым поясом чуть пониже пупка перетянутый халат из светло-коричневой нежной замши, в который земляной для каких-то, пока неясных, целей успел переодеться) и слушал история сакморов, время от времени осуждающе покачивая головой, но не смея при этом произнести ни звука, дабы не побеспокоить рассказчика.
Заметив внимание аудитории и лектора, земляной конфузливо прокашлялся и пробормотал: «да ты это… дальше давай… я тут того… обожду…и тебе здорово, как говорится».
И Апофиус продолжил.
Надо ли уточнять, друзья мои, что сакморы на предложенную трансформацию – согласились.
Не то, чтобы сразу и без раздумий.
Разум, хоть и свёрнутый набок, всё отговаривал их от рокового шага.
Глобальность перехода смущала даже самых смелых из них. Посыпались возражения: скептики утверждали (и вполне справедливо), что такого рода эксперименты по переходу мыслящих существ в состояние вакуума никто ранее не ставил, да и не стал бы ставить, будучи в здравом уме, да и немыслящую материю, строго говоря, никто в вакуум не переводил, ибо после уничтожения чего-то непременно возникает другое чего-то, только в иной форме, а так чтобы что-то исчезло – и ничего потом не появилось, так ведь и не было такого никогда, да и попахивает это чем-то нехорошим… преступлением против законов мироздания это попахивает.
Да и переход, похоже, будет необратимым и реши сакморы, что вакуумное существование – не для них, то уж и менять решение будет поздно.
Это как с вышки прыгнуть в воду, а в конце полёта обнаружить, что влетел в раскрашенный синей краской бетон.
Пустота, словно почувствовав сомнения, неожиданно начала давить на сакморов.
Это, кстати, для сакморов было полной неожиданностью. Разум в пустоте разглядели быстро, а вот волю, да ещё такую агрессивную и холодную – не замечали до последнего.
Сначала её натиск был слабый, едва заметный. Но едва он натолкнулся на возражения, то резко усилился и даже стал виртуозно-изощрённым.
Одна из сакморских хроник отметила, что и ответы пустоты стали на удивление связными и многословными.
На этом замечании данная хроника, одна из двухсот сорока дошедших до нас, оборвалась.
Как бы, между прочим, замечу, что по оценкам архивистов всего хроник сакморов времён перехода было не менее двенадцати тысяч.
А пустота говорила следующее.
Ограниченный эксперимент невозможен, ибо поставивший эксперимент наблюдатель, оставшийся в мире материи, никогда не получит доказательств того, что перемещаемый объект – действительно в мире вакуума, а не выскочил, скажем, в другом уголке Вселенной в преображённом виде.
Никто из отправленных в пространство вакуума не сможет выйти на связь с экспериментатором, ибо из пустоты может говорить только сама пустота, но не субъект перемещения, находящийся в ней.
И как бы не блаженствовал он в пустоте – оставшимся он ничего рассказать не сможет.
Но если вам так нужны доказательства благополучности перехода, то будут и доказательства.
Кто вам сказал, уважаемые, что переход необратим?
В текущем состоянии вашей сферы – необратим, ибо есть Око Контролёра, следящее за соблюдением законов мироздания и фиксирующее все подобные переходы, которые Контролёр безусловно не одобряет.
Ибо Он – консерватор и погряз в мелочной опеке своих созданий.
Но сколько вам оставаться детьми, пусть и весьма одарёнными?
Станьте равными Ему, сами станьте контролёрами своего мира.
Для этого надо только укрыться от Его Ока.
Надо искривить структуру пространства таким образом, чтобы Его взгляд не проник в ваш мир – и получить доступ к неисчерпаемой энергии пустоты.
И в этом новом мире переход между пространством пустоты и мирозданием Контролёра будет обратимым, двусторонним.
Вы сможете свободно перемещаться от высшей формы вакуума – к низшей, созданной из вещества. И обратно!
Вы же давно научились левитировать, говорила пустота. Вам-то точно известно, что прыжок с вышки необратим лишь для примитивного существа, а для сакмора – очень даже обратим.
Он может слетать вниз и подниматься обратно столько раз, сколько ему будет угодно.
Вам нужно подтверждение? Нужен эксперимент?
Да будет эксперимент!
Постройте РИМП…
- Что? – спросил Сергей.
- Давненько я этого слова нехорошего не слышал, - вставил Корнилий.
- А ты не перебивай! – рассердился Апофиус.
- И ты не перебивай! – отчитал он Корнилия. – Вот я далее всё расскажу, и сразу станет всё понятно. Рассказ уж заканчивается, досидите тихо. Непоседы!
…РИМП постройте, так научила их пустота.
РИМП – реактор искривления мирового пространства. Вот что это такое!
Устройство, создающее локальное искривление пространства и укрывающее эту область мира от Око Контролёра.
В зависимости от мощности РИМП создаёт нечто размером с планету, планетарную систему, созвездие или даже галактику, где законы Вселенной… отключаются.
Это сброс всех блокировок, отмена всех ограничений, полная свобода, а ещё – необратимая деградация всего сотворённого в этой области.
Первые три пункта сакморы быстро уяснили. О четвёртом – пустота умолчала.
В последующие четыре века сакморы разрабатывали и строили РИМП. Руководствовались ли они при этом советами и рекомендациями пустоты – о том достоверных сведений не сохранилось.
Возможно, и сами до всего дошли. Ребята головастые!
Перед запуском выяснилось первое неприятное «НО».
Но оказалось, что для стабильной работы в топку РИМПа необходимо бросать плоть мыслящих существ.
Можно и мёртвую, но только свежую. Хотя живая даёт гораздо больший разгон.
Это как-то связано с энергетикой Контролёра, каждое мыслящее существо носит часть Его энергии.
В вашем мире до трёх дней после смерти резервуар остаётся хотя бы частично заполненным.
В мире сакморов срок был куда больший, но какой именно – сказать не могу.
Сакморы к тому времени умирать, как и размножаться, почти перестали.
Но свежие трупы нашли. И не спрашивай меня – где и как. Они о том в хрониках не написали, возможно – постеснялись.
РИМП заработал на минимальных оборотах и скрыл одну из планет-колоний.
На планете включили устройства трансформации и перевели планету в мир пустоты.
Через столетие вернули обратно, и обнаружили странников нисколько не постаревшими, счастливыми, полными сил и энергии и буквально фонтанирующими увлекательными историями о мире пустоты, где каждый может сотворить свою вселенную и стать её богом, которому нет равного, нет подобного и нет сотоварища.
Это ли не пик развития? Не к тому ли двигались сакморы всю свою долгую, бесконечно долгую историю?
Эксперимент был признан более чем удавшимся.
Кстати, чьими трупами всё это столетие питали реактор – сакморы опять-таки умолчали. Частыми стали недомолвки и умолчания на этом этапе их истории.
Что ж… пошли они дальше.
Было принято решение установить РИМП в центральной области галактики и запустить на полную мощность, дабы сокрылась она от Ока Контролёра.
Сказано – сделано.
Но тут вылезло второе «НО», совсем уже нехорошее.
Выяснилось, что для разгона до полной мощности без живой плоти не обойтись.
Трупов – недостаточно. Резервуар трупа быстро истощается.
А в живом теле он – полный.
Думаете, хоть на этом шаге сакморы остановились и призадумались? Или даже назад попятились?
- Не, - ответил Сергей. – Похоже, не одумались.
- Не одумались, - с грустью подтвердил Корнилий.
И Апофиус продолжал.
Не одумались. До предела зарвались, до полного безумия.
Сначала бросили было призыв к добровольцам: пожертвовать собой во имя великой цели.
Не скажу, что добровольцев совсем не нашлось… Нашлось, но маловато.
Живущие веками и едва размножающиеся сакморы (один ребёнок раз в десятилетие, да и то – выношенный и выращенный автоматами в центрах репродукции) утратили и способность к самопожертвованию.
И то правда: к чему почти вечному и самодостаточному жертвовать собой ради других, таких же почти вечных и всем обеспеченных?
Удивительно, что хоть горстку безумных героев наскребли. Возможно, что клич бросали лишь для того, чтобы от них избавиться.
Возможно, что пустота им намекнула, что жертвы она любит, а вот самопожертвование – не очень.
Одним словом, решили всё по жребию.
По удачному стечению обстоятельств жребий пал на густонаселённую, но совсем не влиятельную планету где-то на окраине галактики.
Всё её население заживо и загрузили в РИМП.
Как это – не сопротивлялись? Ещё как сопротивлялись!
Описание военной экспедиции сохранилось в архиве более чем наполовину.
На планету высадились роботы-парализаторы, жертвы обездвиживались электромагнитными импульсами, после захвата им делалась инъекция снотворного.
Потом их паковали в контейнеры, транспортниками везли к реактору.
Что было далее – понятно.
РИМП заработал на полную мощь.
На месте галактики образовался войд.
Луговая долина, окружавшая холм, закуталась в тихий туман.
Где-то вдали, на линии горизонта, полосой прошёл лёгкий дождь.
Чертополохово-клеверный ветер задышал влажно и холодно, и закрутил круги по траве в суматошном танце.
Двое сидели в молчании, словно забыв о прежней спешке, с которой рвались они сюда, к подземному ходу к Библиотеке Духов.
Третий же, деликатный земляной, так же не подавал голоса, будто не решаясь потревожить эту спонтанную минуту молчания, неведомо кем объявленную в память о невинно погубленных сакморами жителях далёкой, никому на Земле не ведомой планеты.
Сергей, вопреки собственным опасениям, в истории, поведанной духом, понял почти всё. Разве только с физикой гравитационных полей у него было… как бы помягче сказать… не очень. У него вообще с пятого класса плоховато было с физикой. Хотя в машинах он неплохо разбирался.
- Так теперь они здесь? – спросил он воплощённого духа.
Апофиус, будто выходя из глубокого транса, часто заморгал, вздрогнул, протёр глаза и закрутил головой.
- Чего? – переспросил он.
- К нам они теперь пожаловали? – повторил вопрос Сергей.
Апофиус призадумался на секунду и ответил уверенно:
- Да!
- С роботами своими? – продолжал допытываться Сергей.
- Не-е…
Апофиус отрицательно повертел головой.
- Та планета могучая была, хоть и захолустная. Но сакморская – её голыми руками было не взять. А для вашей, извини – первобытной, планеты такие сложности не нужны. Для запуска реактора на малой мощности им три десятка трупов хватит и пары живых. Тогда они скроют Землю. Что потом будет – не знаю, но полагаю, что сакморская погань сюда надвинется прямиком из своей пустоты. И уж будут ли тут роботы нас всех в топку бросать или ещё какие устройства – это нам всем будет безразлично. Они, Серёжа, и волшебное и земное – всё истребят, потому что по-другому уже не могут. Самая страшная трансформация у них в душах произошла, и она – необратима.
Сергей с внезапно вспыхнувшей злобой ударил кулаком по земле.
- Землю не бей, она хорошая! – одёрнул его подскочивший Корнилий.
- Так как же это? – потрясённо воскликнул Сергей. – Им наши жизни нужны? Пашки моего – тоже жизнь нужна?! Падлы подлючие!
И Сергей, рывком поднявшись, сжал кулаки.
- Пошли! Разберёмся с этими гадами! Они Пантюхина не видели, а особенно – его монтировки. Я тихий-тихий, но ежели кто до семьи докопается – глотку порву! За всех Пашек и Катек Земли – порву!
Апофиус поднялся и не спеша отряхнул штаны.
- Ну вот, Серёжа, а говорил – не рыцарь и не светлый. Рыцарь, и ещё какой! Я дух древний, в людях не ошибаюсь. И мы, Серёжа, трёпку этим пустотникам оборзевшим обязательно зададим, но…
Апофиус важно ткнул пальцем в сторону облака.
- …тебе кое-что надо запомнить. Хорошо запомнить! Сакморы – не люди. Давно не люди и совсем не люди. Их даже нелюдями назвать нельзя, нелюди у них на посылках бегают. Они не знают жалости и сострадания, не знают любви и преданности, не знают страха, не знают, что такое сочувствие, не знают… вообще ничего из области чувств и движений души. С ними невозможно договориться. Их невозможно запугать. Они никогда не остановятся сами, если мы их не остановим. Они – персонификация пустоты. Они – сама пустота. Ты никогда не сталкивался с ней, будь осторожен!
Апофиус перевёл дыхание.
- И ещё. Мы потеряли время на рассказ, но он тебе был необходим. Возможно, ты не всё понял, но это не беда – прокручивай его в голове, вспоминай, разбирай на кусочки. Сакморы когда-то были человекоподобны, у них должна была сохраниться какая-то связь и с народом людей, разбросанным по всей Вселенной. Не знаю – какая, но чувствую, что она должна быть. И нащупать её может лишь человек, духам это не под силу.
- Последнее: сакморами их звали не всегда. Когда-то они носили другое имя, но оно давно уже забыто. Исчезло ли оно после Трансформации или же до неё – того уже никто не ведает. Возможно, они меняли имя своего народа не один раз. Так что не исключено, что они тебе всё-таки отчасти известны… только под другим именем. Но это так, к слову. А теперь…
Апофиус развернулся в сторону Корнилия.
- Здорово ещё раз, друг ты мой разлюбезный!
- Здоровей ведали, - отозвался Корнилий.
И волшебные поприветствовали друг друга крепким рукопожатием.
- А теперь попросим-ка мы друга Корнилия рассказать, что он там накопал… скаламбурил, однако!.. в архиве. Да поедем с Богом!
- И со мной поедете! – решительно заявил Корнилий.
Апофиус чуть снова не присел на склон от удивления.
- Как так? С тобой? А Гретхен?!
И замахал руками.
- Очнись! Одумайся! Осень же скоро, утки на юг… А ты – на войну?
- Жена у меня надёжная, понимающая и самостоятельная, - возразил Корнилий. – Я ей про сакморов кое-что пояснил, так что тут возражений нет. Беда ко всем пришла, в норе не отсидишься. А вам без меня не обойтись. Реактор, поди, в землю заглублён, на виду его держать не будут. Так что без земляного вам не обойтись. Да я вам ещё…
Он потряс шкатулкой.
- …оружьеца кой-какого раздобыл, из древнего арсенала. Ему, конечно, тыщу лет в обед, но в арсенале оно в лучшем виде сохранилось, так что польза от него будет, это я вам твёрдо обещаю. Нет, но не с голыми же руками на эту заразу идти! И что, я даром, по-вашему, разоделся? Для парадного же выхода!
И Корнилий, вытянувшись в невысокий рост, закрутился, демонстрирую боевую обновку.
- У нас два кузнечика всего, - растерянно забормотал Сергей, которого внезапное решение земляного так же ошеломило до крайности.
Корнилий махнул рукой.
- Ничего, Апофиус потеснится. Пустишь меня на седло, брюхо толстое?
Апофиус, опустив голову, посопел сердито.
Поворчал сердито о том, что добрейшая Гретхен его, пожалуй, поварёшкой отдубасит за вовлечение мужа в боевые операции.
А потом вдруг заулюлюкал и запрыгал по траве, выделывая боевые коленца.
- А, пошли! А, давай! Укатай меня трамвай! Решил? Молодец, гульнём как в старые времена.
И, сунув пальцы в рот, засвистел, подзывая травяного скакуна.
- Как в старые – ни к чему, - осторожно заметил Корнилий. – Нас, помню, в трактире на Рогожской так половые побили, что до самого Николы зимнего травяными настойками лечился. Я уж так гулять не могу, я же теперь земляной семейный, положительный…
18.
Лесная дорожка минут через десять как-то незаметно перешла в полузаросшую тропу, то тонувшую в разгустевших за лето травах, то вновь выныривавшую из зелёных шелестящих волн, но только не под ногами, а непременно где-то чуть в стороне, так что надо было слегка доворачивать на ходу то направо, то налево, а то и идти быстрым зигзагом, рискуя налететь невзначай подошвой на неведомо откуда взявшийся камешек, высунувшийся из земли корень или суглинистую кочку с песчаной осыпью по охристо-жёлтым бокам.
Любанин за время пути изрядно подустал.
Дорога от шоссе вглубь леса оказалась куда более протяжённой, чем он ранее себе представлял, и не потому, что путь он потерял или вспоминал урывками, нарезая круги сусанинскими тропами.
Нет, не смотря на немолодые уже годы, на зрительную память Викентий Демьянович не жаловался, да и путь полночного бегства вспомнить было не сложно: для этого стоило потратить с четверть часа для выхода на лесную дорогу, а далее надо было лишь двигаться по ней, стараясь не сбиться и не уйти в сторону.
Любанин помнил, что той памятной ночью бежал он хоть и петляя время от времени, но в целом – по одной линии, не уходя в боковые тропы.
Так что Викентий Демьянович шёл уверенно, но теперь уже – с трудом, медленно переставлял затёкшие ноги и с невольной завистью оглядывался на бодро шагавшего вслед за ним Бориса, который из избытка сил и энергии время от времени принимался ещё и насвистывает.
- А быстро мы добрались, - услышал Любанин.
Обернувшись, переспросил хрипло:
- Что?
- Быстро, говорю, добрались, - повторил Борис. – В пробке на Щёлковском минут десять постояли. Считай – повезло.
И продолжил, теперь уже с жалостью:
- Отдохнём минут пять, Викентий Демьянович? Совсем ты себя заморил.
- И тебя, - ответил, останавливаясь, Любанин.
- Нисколько, - возразил Борис.
Он отошёл на шаг от тропы, наклонился и помассировал голени.
- Я же мастер спорта, Викентий Демьянович. За всё управление кроссы бегаю. Но и ты, судя по всему – не промах. Вон какое расстояние пролетел, да ещё и ночью!
Любанин нахмурился.
- Я не летел, за мной летели. Хоть верь, хоть нет – вон там.
Он показал на верхушки деревьев.
- Видно, перепугался сильно… Вот такой рекорд!
И вдруг взгляд его стал тревожным.
- Не нравятся мне эти деревья, Борис. Близко к тропе стоят, и как гляну – не по себе. Словно смотрит оттуда кто-то…
Борис, распрямившись и по-спортивному размахнув руки, пару раз качнулся из стороны в сторону.
Потом замер. И повёл взглядом по стволам.
- Пожалуй, ты, Демьяныч, прав. В смысле – и мне они не нравятся. За этими деревцами к нам подобраться могут вплотную. И очень даже запросто! Я ведь, честно говоря, не уверен, что мы от этих мазуриков со стволами оторвались. Они или их кореша вполне могут у нас на хвосте сидеть.
- Где сидеть? – уточнил Любанин, снова пускаясь в путь.
В оперативном сленге он явно ничего не смыслил.
- За нами двигаться, выслеживать, - пояснил Голубев. – Я мобильный отключил, но кто знает… Нам могли и маячок подвесить, а как его без аппаратуры обнаружишь?
Любанин вдохнул глубоко, перекрывая отдышку.
- Мазурики? За нами не один бандит гнался?
- В машине двое было, - ответил Борис. – Я их срисовал, пока стрелял. За рулём здоровяк такой, с щетиной, в полосатом свитере. А на пассажирском месте – бородка клинышком и в очках. Падла, сразу видно…
Они ушли в глубину леса и минуты через три голоса их затихли вдали.
А ещё через пятнадцать минут после этого произошло следующее.
Изрядно одичавший в глуши куст акации всколыхнулся, замахал ветвями, запрыгал и задёргался, будто решил от скуки выдернуть корни из глинистого грунта да податься на полдневную прогулку в Москву, гул которой изредка доносился мерным, ритмичным шумом до сонного лесного уголка.
Но куст остался на месте, а выдвинулся на тропинку из-под его ветвей Клещёв.
Он выполз на четвереньках, резвым зверьком пробежал метра три по тропе, потом приложил ухо к земле, лизнул вдавленную ботинком глину.
Подумал немного – и для верности понюхал траву, утопив в стеблях кончик носа.
Из-за дерева вышел Муцкевич.
Оглянулся по сторонам. Поправил топорщившийся выступ под свитером.
В отличие от Клещёва, носившего под пиджаком компактный «Глок», Муцкевич в спешке прикрепил к поясу под свитер кобуру с более увесистой «Береттой», не подогнав крепления под размер живота, отчего кобура вдавливалась в правый бок, колола, норовила сползти то вперёд, то на сторону - и причиняла тем изрядные неудобства.
- Ну? – без околичностей спросил Муцкевич.
- Здесь они, красавцы, - бодро ответил Клещёв, вскакивая и отряхивая колени.
Отряхивал он, впрочем, скорее рефлекторно, ибо от влажно-чёрных пятен на коленях избавила бы только стирка с приличной порцией ядрёного порошка.
- Туда прошли!
И Клещёв уверенно показал в сторону, где ход лесного пути занавесом прикрывали ветви старой ольхи.
Муцкевич потянул ноздрями воздух.
- А ведь мы близко. Запашок их и в воздухе не рассеялся.
- Не подвёл Лёня, искупил вину, - и Клещёв, ухмыльнувшись, замотал головой.
– Отследил по номерочку, чётко вывел.
Муцкевич хохотнул язвительно.
- Это хорошо – вину искупать перед смертью. Это очень даже правильно. С искуплённой виной и на растопку идти веселее! Точно?
- Точно! – подтвердил Клещёв.
Муцкевич резко оттолкнулся от земли, подлетел в воздух, стрелой пронёсся к ближайшему дереву и повис на стволе, вцепившись в затрещавшую кору толстыми волосатыми пальцами.
- Лёшка, за мной! – скомандовал он, обхватывая качающийся стволам. – По деревьям, по верху пойдём. Сходу гадов возьмём, чтобы мент отстреляться не успел.
- Сходу – так сходу, - ответил Клещёв.
И, поплевав на ладони, пробежал метра три вперёд, разгоняя ход – и с быстротой белки сиганул на сосну, в несколько бросков добравшись почти до вершины, так что дерево стало опасно клониться вниз.
Но ствол переломиться не успел – Клещёв всё в том же беличьем темпе прыгнул на соседнюю сосну, от неё – на старую лиственницу, что росла уже в отдалении от тропинки, и поскакал до деревьям, набирая ход.
Муцкевич, вздохнув тяжело, грузно перелетел на соседнее дерево, потом, хорошенько пнув ствол, в один прыжок добрался до покинутой Клещёвым лиственницы.
Движения у него были заметно медленнее, чем у Клещёва, но прыжки – гораздо длиннее. Так что он не боялся отстать от приятеля.
Опасался он сейчас лишь появления случайный путников на тропе: наступала самая секретная часть операции по устранению свидетеля и теперь любой случайный человечек в лесу подлежал ликвидации на месте.
Хозяин точно не простит появление ещё одного слишком много знающего и слишком много увидевшего человечка.
Нет, шума Муцкевич не боялся.
Боялся лишнего расхода патронов.
Он уже убедился в эффективности стрельбы их нового знакомого по имени Борис, и прекрасно понимал, что для уничтожения такого подготовленного парня одной обоймы может и не хватить.
Даже если считать по одной обойме на каждый из двух стволов.
Борис понял, что они вышли на то самое место ещё до того, как Любанин остановился и, вытянув руку, просипел с хрипотцой: «Вот оно, там!»
- Здесь, - поправил Борис.
Да, теперь то самое, заветное место было здесь – прямо перед ними.
Широкая поляна на краю оборвавшегося леса, возможно, когда-то очищенная от деревьев, да так и оставшаяся не заросшей.
Любанин, прижав ладонь к сердцу, задышал часто, периодически откашливая мокроту, а потом, в несколько шагов добравшись до полусгнившего ствола в зарослях папоротника, присел, чуть завалившись на правый бок.
- Плохо, Демьяныч? – забеспокоился Борис.
Любанин отмахнулся.
- Пустяки, отдышусь. На лесном-то воздухе – сразу отпустит. Волнений что-то много в последнее время, непривычно...
- Выкрутимся, - оптимистично заявил Борис.
- А я не жалуюсь, - заметил Любанин и прикрыл глаза. – Мне даже интересно... Вот никогда не думал, что так весело заживу. Ты-то попривычней к таким приключениям?
- Попривычней, - подтвердил Борис, осторожным шагом выходя на поляну.
И добавил:
- Хотя, конечно, и у меня такой цирк – не каждый день. Две трети работы – скукота и бюрократия. Допросы, опознания, очные ставки, протоколы... Нудятина, одним словом. Да и по этому делу, честно говоря, уже который месяц на месте топчем... ся...
Он остановился и в крайнем удивлении оглядел поляну, поворачиваясь и обводя её взглядом по кругу.
Воскликнул удивлённо:
- Да здесь нет ничего!
- Что? Чего нет? – подал голос Любанин из темноты леса.
- Ничего, - повторил Борис.
И в самом деле – грунт и растительность на поляне были совершенно не потревоженные. Не было видно разбросанной земли, свежих или хотя бы уплотнённых, затянувшихся от времени земляных раскопов, впадин и углублений или же наоборот – холмов и холмиков, бугров и бугорков, да хоть бы малейших отметин и признаков захоронений, пусть даже косвенных – и тех не было.
Поляна выглядела совершенно девственной, безобидной и непотревоженной.
Даже трава на всей её немалой площади были не примята, и свободно ходила волнами под порывами ветра.
- Демьяныч, а ты ведь тут недавно был? – задал глупый вопрос Борис.
Ответ он прекрасно знал, но надо же было хоть что-то спросить у свидетеля в предчувствие очередного следственного тупика.
- Конечно, - ответил лес. – Два с половиной дня назад, если за половину сегодняшний день считать. А вышел я сюда в ночь, так что предыдущий день, конечно, можно и не считать, но вот тот, который той ночью начался, я, конечно, считаю. Так что недавно, совсем недавно.
Борис растерянно развёл руками.
- А где тогда могилы? Или могила? Хоть одна?
Лес молчал.
«Нет, они могли, конечно, и дёрном всё замаскировать» думал Борис, вышагивая по траве.
Остановился и оглянулся.
За ним тянулся чётко различимый след примятый стеблей.
«Даже если дёрном – следы бы всё равно остались. Сколько уже захоронений видел, так следы всегда остаются. Грунт нельзя полностью убрать, траву нельзя за собой поднять, да и трава на срезанном дёрне уже через день начинает отличаться от той, что вольно растёт. Мистика какая-то...»
И повторил вслух:
- Мистика.
- Что? – уточнил лес.
- Колдовство, говорю! – пояснил Борис. – Сколько бандитских кладбищ видел – а такое впервые. Шито-крыто, тишь и гладь. Никаких следов! Мне, Демьяныч, чтобы начальство на эксгумацию уговорить или хотя бы на раскоп – нужно представить обоснования. Доказательства, понимаешь?
- А мои слова? – упорствовал лес. – Я же здесь был, точно был. Я это место узнаю. И чем дольше я тут, тем больше узнаю. Моих слов не хватит?
Борис покачал головой.
- Может и не хватить. Формально ты по другому делу проходишь, а в твоём деле никаких показаний и сведений про ночную погоню нет. И про поляну эту ничего не сказано, даже намёком. Не счёл нужным твой следователь... отметить... Я ведь, Демьяныч, случайно на тебя вышел. Услышал от Лёни на вечеринке рассказ... Он, похоже, для смеху рассказывал. Меня кое-какие детали зацепили. Не знаю, прав ли я был...
- Но ведь по нам же стреляли! – в запальчивости воскликнул лес.
И закашлял.
- Стреляли, - согласился Борис. – Но и это не пока на доказательство не тянет. Вот приду я к руководству и скажу: «Я свидетеля из тюрьмы вытянул, носился с ним по городу, в нас бандиты пуляли, давайте поляну копать, я знаю – там могилы». Куда меня пошлют с таким рассказом?
Лес обиженно молчал.
- И стрелять могли не по тебе, а по мне. По какому-нибудь прошлому делу. Мало ли...
- Но за нами следили! – выдал самый козырный довод Любанин. – Может, и впрямь от самой вашей конторы. За вами каждый день следят? Для начальства это, может быть, и не доказательство, но ты-то должен сам всё понимать. Стоило тебе меня на допрос вытянуть – как сразу какие-то субъекты как чёртики из коробочки выпрыгнули. Случайность? Не верю в такие случайности. Я вообще в случайности не верю.
Борис, конечно, и сам не верил в такое случайное нагромождение происшествий. И прекрасно понимал, что именно вызов на допрос Любанина стал триггером, запустившим события сегодняшнего дня.
Но знал он и непреложное правило следственной работы: знать – одно, доказать – другое.
Это если, конечно, работать по этим самым правилам.
А не как некоторые...
Борис поморщился.
И тут лицо его просветлело.
- Чёрт!
Он хлопнул себя ладонью по лбу.
- Я чуть слона не упустил, Демьяныч!
- Какого слона? – удивился лес. – Крыловского, в музее? Так его приметить надо было...
- Крыловского! – радостно подтвердил Борис. – Здесь, в лесу! Ты же говорил, они на джипе подъехали? Я ведь с самого начала именно за его следы и зацепился. А теперь чуть из головы не вылетело, вот ведь растяпа.
Лес покряхтел немного.
- Боря, это... Вот это я точно не запомнил, где у них машина стояла. Они должны были или по просеке, или по дороге сюда выехать. А я с другого конца поляны вышел, со стороны поля и перелеска. Пересёк ли я поляну или по краю прошёл – сказать не могу, в забытье был каком-то. И следил я за ними, похоже, не с тропинки, а с какой-то ложбинки из леса.
Борис закрутил головой, пытаясь определить направления.
- В общем, Борь, я тебе не подскажу, с какой стороны они подъехали. Не по тропинке же, конечно...
- Ладно, - успокоил Борис свидетеля. – Отдыхай там, не вставай. Копи силы на обратный путь. Я сам посмотрю.
Борис бродил по поляне из стороны в сторону, будто пытался измерить её шагами, и буквально выхватывал взглядом любой признак, любой намёк на подъездной путь.
И лишь минут через десять этих, в общем-то бестолковых метаний, не расчётом, а каким-то наитием, провидением или помощью свыше обнаружил он небольшой разрыв в сплошной буровато-зелёной полосе предосеннего леса, который открылся ему лишь в одной точке поляны и походил на створ гигантских ворот, нехотя раскрывшихся перед ним не по своей воле, а по приказу, данному им откуда-то свыше.
Он пошёл напрямик, уже не разбирая дороги, лишь визуально выдерживая направление, к это чудом открывшемуся проходу.
Он шёл всё быстрее и быстрее, время от времени переходя на бег, спотыкался, выпрастывая ноги из спутавшихся жёстких стеблей, хватавших его, подобно щупальцам спрута.
И на исходе пути, когда дыхание начало сбиваться, он обнаружил будто циркулем очерченную границу поляны: крутую линию большой окружности, а за ней – глинистую, едва накатанную грунтовку, одним концом обрывавшуюся у края леса, другим же – уходившую сквозь тот самый, открывшийся ему проход, куда-то вдаль, должно быть в глубину показавшегося в проёме стволов далёкого палево-жёлтого поля.
«Вот здесь» с удовлетворением ответил Борис, гордясь одержанной победой то ли над загадочными силами, пытавшимися скрыть от него тайный путь, то ли над самим собой и своим нелюбопытством и усталостью.
«Я тебя нашёл, сволочь, я тебя нашёл!»
Теперь никто и ни при каких обстоятельствах не смог бы его разубедить в правоте Любанина.
И последним, самым решительным доводом в пользу правдивости его рассказа был быстро обнаруженный на дороге след от протектора.
Свежий, чёткий, глубоко вдавленный в бурую глину.
Шерлок Холмс хорошо разбирался в табачном пепле. Голубев, конечно, с великим сыщиком соревноваться не собирался, да и будучи человеком некурящим в табачных делал смыслил мало, но вот типы протекторов и их отпечатки знал неплохо.
Практики хватало.
Он наклонился над следом, достал смартфон и сделал снимок. Потом ещё один – с увеличением.
Затем он прошёлся вдоль дороги, отщёлкивая снимки один за другим – с разных ракурсов.
Это уже было кое-что: протектор – не отпечаток пальца, но тоже может многое рассказать.
Хотя и сейчас Борис мог с уверенностью сказать: по дороге проехал джип, широкая колёсная база, качественная резина, скорее всего – новая, с защитой от аквапланирования, рисунок протектора чёткий, без повреждений.
Джип выехал со стороны поля, вот через тот проход…
«А больше и неоткуда»
…доехал до поляны, там его след почему-то теряется…
«Волшебная полянка, все следы стирает. Я бы поклясться мог, что он и дальше, в траву заезжал, но на траве следов как раз и нет!»
…затем развернулся, похоже быстро…
«бок колеи выворотил, и газанул разок прилично – след в одной месте будто вылизан»
…и рванул обратно, стараясь идти по своим следам, да из-за размокшего пути и по причине ненастья и ночной темноты не всегда попадал, раза три выписав на дороге что-то похожее на восьмёрку.
Борис, влекомый всё дальше и дальше разошедшимся не на шутку азартом сыскаря, двинулся по дороге вслед за ретировавшимися с поляны незнакомцами, прекрасно понимая, что при отсутствии машины физически не в состоянии повторить весь их путь или хотя бы сколько-нибудь значительную его часть.
Он не знал, что именно они ищет и что вообще можно отыскать на этой дороге, кроме уже найденного отпечатка колёс.
И всё-таки они ходил, долго вышагивал, сначала по направлению к выезду, потом, словно ухватив из мирового эфира неосознанный им сигнал, резко развернулся и двинулся обратно к поляне, но уже по другой стороне дороги.
И вот, сбившись со счета и со времени, он увидел на краю лужи, на обочине дороги нечто круглое, на мгновение тускло блеснувшее на солнце.
Он поднял голову, огляделся.
«Чертовщина! Вот дела!»
Он снова, сделав неведомое количество кругов и переходов, снова вернулся к поляне, только по противоположной стороне дороги.
Это место будто водило его кругами, не давая уйти.
Борис тоскливо помотал головой.
Он почувствовал себя зверем на привязи, который мечется вокруг столба, в звериной наивности полагая, что бежит вперёд, уходя от погони.
Борис сглотнул слюну, борясь с приступом поступающей дурноты.
«Но что же там?..»
Он подошёл к тому месту, где увидел короткий блеск.
Присел на корточки и, приглядевшись, отколупнул из подсохшей глины блестящий кругляшок и, очистив его ногтями от грязи, увидел у себя на ладони пуговицу.
Серебрёную с чернотой, изящную и дорогую, увесистую, будто и впрямь полностью отлитую из металла.
По лицевой стороне шёл образованный агатовыми линиями сложный узор.
А на обратной вплавлена была литая серебряная дужка.
«Изделие белого металла» профессионально отметил Борис.
Он положил находку в карман и быстрым шагом двинулся по поляне к лесу.
Где-то на середине пути Борис услышал сдавленный крик и хрип.
- Демьяныч! – закричал Борис.
Но перейти на бег он не успел: прямо перед ним, шагах в двух по курсу, из высокой травы взвился и подлетел в воздух мужичонка.
Тот самый, падла с бородкой.
Борис был настолько ошеломлён и, признаться, изрядно напуган (а кто бы на его месте не испугался!), что резко попятился назад и, теряя равновесие, стал падать навзничь.
Гнусный мужичонка со странной смесью взвизга и хохота повис метрах в трёх над травой, выхватил ствол…
Борис, за долю секунды придя в себя, перекатился несколько раз по траве, на ходу вырывая ПММ из кобуры.
…и открыл непрерывную пальбу.
Пули с хлопком рвали траву и уходили в землю.
Одна, вторая, третья, четвёртая – ближе.
Уж на самой раскалённой сковородке не вертелся бы так быстро как Борис.
Не снижая скорости, он перекувырнулся через голову, потом, выпрямившись, резко отпрыгнул назад.
И тут доставшая его пуля чиркнула по плечу, обжигая выплеском кипятка.
Борис выбросил вперёд руку с зажатым пистолетом, с ходу открывая огонь.
Падла с бородкой слетел в траву, перекатился и затих.
«Перезаряжает» отметил Борис.
И тут он сделал то, чего бородатый от него не ожидал – он резко бросился вперёд, прямо на стрелка.
И услышал глухой щелчок досланного вперёд затвора.
Борис, не прицеливаясь, на отработанном рефлексе навёл ствол – и два раза выстрелил на звук.
И по его ушам ударил резкий взвизг.
«Достал!»
Мужичонка подскочил и, поминая почему-то не матушку врага, а какую-то великую темноту, побежал к лесу, отстреливаясь на ходу, но теперь уже не прицельно и невпопад, пуляя едва ли не в воздух.
Стрелял он при этом с левой руки.
Правая висела как плеть и хлопала по боку при каждом шаге.
«Не уйдёшь!»
Теперь Борис уж точно не собирался упустить гада.
Благо что в ПММ-12 патронов хватало на то, чтобы добить визгливого летуна.
Была, конечно, и запасная обойма. Но к чему приводит перезарядка в ходе ближнего боя – Борис убедился сам на наглядном примере.
- Стоять, полиция! – крикнул Борис, ускоряя ход.
Он ожидал услышать какой угодно ответ, даже самый сквернословный, ибо за годы службы наслушался всякого.
Но ответ падлы прозвучал совершено нелепо:
- Сдохни, Клоадр тебя забери!
И Борис снова пришлось покрутиться по траве и пару раз пройти зигзагом, чтобы не попасть под пули.
Похоже, гадёныш стал приходить в себя от болевого шока и снова начал переходить на прицельную стрельбу.
Борис высмотрел на ходу траекторию движения противника.
И бросился наперерез.
И здесь, на ходу, суматошным наитием он догадался, что очкастый бежит аккурат туда, где оставил он Любанина.
И что сдавленный крик, это уже точно…
- Мразь! – закричал Борис и, развернувшись, на ходу открыл фланговый огонь по врагу.
Ярость оказалась хорошим союзником.
Третьим выстрелом попал он в бедро бегуну.
Гадёныш кувырнулся, высоко подбрасывая ноги, и затих.
Борис быстро перезарядил оружие.
В обойме ещё оставались патроны, но в любой момент мог начаться новый бой.
И лучше иметь в готовности полную обойму.
Осторожным шагом Борис приблизился к упавшему.
Пуля, похоже, пробила ногу навылет, задев бедренную артерию.
Кровь из ноги хлестала потоком.
Гад теперь уже не визжал, а тихо выл, тщетно зажимая рану алой от крови ладонью.
Левой.
Правая рука безжизненно лежала на траве.
На правой стороне груди расплывалось пятно.
Пистолет…
«Похоже, Глок» отметил Борис.
…лежал на траве, обронённый обессилевшим от потери крови бандитом.
- Ты не дёргайся, - сказал Борис, осторожно подходя к поверженному врагу. – Ты много крови потерял. Сдохнешь если её не остановить.
- Ы-ы-й-й! – в полный голос завыл гад и завалился на правую сторону.
Борис присел рядом с раненным.
- Перетянуть надо. Должно помочь. Ремень есть? Я могу…
Резкий хлопок.
Боковым зрением Борис увидел, что на одном из деревьев еле заметно вздрогнули ветки.
Пуля ударила его в правый бок, чиркнув по ребру.
Стреляли сверху и сзади.
«А вот и второй» мелькнуло в голове.
Как будто раскалённой пилой провели по коже.
Скосив голову, Борис осмотрел саднивший бок.
«Зацепил, зараза. Навылет, по косой, но зацепил».
На боку по джинсовой ткани медленно расплывалось бурое пятно.
Крови вышло немного, но тянуть в такой ситуации – это играть на противника. Борис знал, насколько коварной бывает потеря крови, даже небольшая. Головокружение, пелена в глазах – и враг сразу получает преимущество, которым непременно воспользуется.
Например, подберётся поближе и врежет уже в упор. Наверняка.
А стрелок он, похоже, хороший.
Борис, не поднимая головы, посмотрел на видневшиеся сквозь травяную завесу деревья.
Метров тридцать, не меньше. Противник стрелял сверху, с дерева. И попал – пистолетной пулей, с дерева, первым же выстрелом, по движущейся мишени.
«Профи, мать его. Ну да и мы – не лапотники, дело своё разумеем».
Теперь нельзя было ошибиться, промахнуться, подставиться под следующий удар.
Борис не сомневался, что второй раз невидимый враг не промажет. Минимум пять секунд у него было на то, чтобы хорошенько прицелиться, подготовиться, оценить расстояние.
Возможно, сейчас он пытается понять: убит противник или, получив рану, затих и затаился.
«Мёртвым прикинуться – не вариант. Он и в мёртвого для верности пару раз всадит…»
И тут же, в подтверждении его мысли, с дерева (и теперь Борис уже чётко видел, с какого) снова пальнули.
Пуля взбила земляной султанчик сантиметрах в пяти от носа.
Засёк.
Всё, нельзя тянуть. Через секунду придёт смерть.
Борис бросился вбок, перекатился через подстреленного гада (который уже и хрипеть перестал), измазавшись его кровью, ещё раз перекатился, на ходу подхватывая обронённый противником «Глок».
Стрелок на дереве (гад почище первого) палил теперь непрерывно, и воздух слева и справа от Бориса гудел от пуль.
Борис сумасшедшим броском подскочил над поляной, руками толкнув себя в воздух, приземлился, и тут же перейдя на бег, зигзагами кинулся к дереву, одновременно паля по противнику с двух стволов.
На землю дождём посыпались перебитые пулями ветки и зубастые ошмётки коры.
Резкий запах пороха смешался с запахом смолы.
Борис отбросил замолкший «Глок».
Он выиграл расстояние.
Теперь он находился метрах в двух от дерева, сбоку, под прикрытием зелени.
В слепой зоне стрелка.
Теперь остался последний, короткий рывок – под ствол, и выстрел вертикально.
В самую тушу ублюдка.
Теперь ему некуда деться. Если спрыгнет или попытается перебраться на другую сторону ствола, то непременно попадёт под выстрел.
На который, будучи скован движениями, ответить уже не сможет.
Противник, похоже, и сам понял, что бой им проигран.
И тут он продемонстрировал Борису такое, чего не мог бы ожидать от бандита и самый матёрый сыскарь.
Мужик (да, тот самый – щетинистый, грузный, в застиранном свитере) в долю секунды скакнул на соседнее дерево.
Затем – на соседнее.
В два прыжка он преодолел расстояние метров в пять, не меньше!
Не сбавляя скорости, щетинистый запрыгал по деревьям диковинной обезьяной, выказывая при этом такую невероятную прыть, что шимпанзе, мартышки и гиббоны, если бы довелось им стечением обстоятельств очутиться в лосиноостровском лесу, глядели бы вслед прыгуну с тихой печальной завистью.
Ошалевший было от такого невероятного зрелища Борис застыл на пару секунд, которых вполне хватило противнику, чтобы уйти из-под огня, потом, придя в себя, пальнул вслед разок., хотя и понимал, что пользы от выстрела уже не будет никакой.
Плюнул с досады и пощупал ногу и занывший бок.
И тут вспомнил сдавленный крик.
«Любанин!»
Борис опрометью побежал напрямик через заросли, на ходу вспоминая, в каком месте у поляны обрывается тропа.
Бежать пришлось недолго.
Гады устроили засаду недалеко от места преступления.
Любанин лежал навзничь на земле, у того самого поваленного ствола, на котором и провёл последние минуты своей жизни.
Он, похоже, пытался отбиваться. Правая рука была вывернута.
Страшно вывернута – с заворотом на спину, так маленькие глупые дети выворачивают пластиковые руки кукол.
Похоже, нападавшие выдернули её из сустава.
Из горла был вырван кадык и свешивался на тонком лоскуте кожи.
Сердце давно перестало работать и кровь уже не била из раны.
И не вытекала.
Но прежде – веером расплескалась по поникшим побегам папоротника, отчего они стали тёмными, с мрачным красноватым отблеском.
Любанин, запрокинув голову, остановившимся взглядом смотрел на облака, плывущие над лесом.
И широко открытые глаза его отсвёркивали стеклом.
Борис опустился на колени.
Провёл ладонь, закрывая веки.
«Что же это я, а? Как же… Получается, под смерть подвёл. Потянул с собой, опер чёртов, на место… Не мог попросить схему нарисовать? Дорогу объяснить? Всё тебе до ума довести, да дело враз закрыть… Вот и закрыл. Нет мужика, и хорошего мужика. Правильного. Глядишь, наладилось бы… Жил бы он… потихоньку…»
Борис прижал ладони к лицу и только тут понял, что в правой у него до сих пор – «Макаров модернизированный».
Борис поставил оружие на предохранитель.
Медленным движением спрятал в кобуру.
И только после этого – всхлипнул.
Почти по-детски.
19.
Кузнечики донесли их лишь до границы волшебной страны.
- Дальше на скакунах хода нет! – объявил Апофиус.
- Это точно, нет, - солидно и со знанием дела подтвердил Корнилий. – Я вот по молодости лет пытался на одном таком через Оку махнуть, да забыл, что река-то через волшебные края не идёт. У нас своя река, тоже Ока, но волшебная. Так в той-то, людской, Оке – вода страсть как холодная. Как навернулись вдвоём с кузнечиком, так еле выплыли.
- Не простудился? – уточнил Сергей.
Корнилий махнул в ответ.
- Я-то нет, да скакун пострадал. Сушить три дня пришлось, а он так, болезный, бронзой скрипел, что от жалости сердце надрывалось. Еле выходили!
Они прошли сквозь зелёную стену – и оказались на окраине городского парка.
Место было Сергею незнакомо, на пути в волшебную страну вместе с Апофиусом он здесь не проходил.
- Правильно ли вышли? – осведомился Сергей как бы между прочим.
- Не сомневайся, - с самым уверенным видом отвечал древний дух.
И показал на скамейку возле пруда.
- Вот здесь и расположимся на краткий отдых. А заодно и решим, куда сейчас податься трём паладинам.
Слово «паладины» Сергею понравилось. Кто это такие – Сергей не знал, но решил, что плохих людей таким словом называть не будут.
Потому слегка возгордился.
И бросил уверенно:
- Как это – куда? В Москву, конечно.
- Может, и в Москву, - с сомнением в голосе отвечал древний дух. – А, может, и в Париж, к примеру. Это от нашего учёного друга зависит.
И он кивнул в сторону Корнилия.
- В Париж с женой бы хорошо, да с сыном, - размечтался Сергей. – С Эйфелевой башни на город посмотреть, да вечером…
И тут он с тревогой оглянулся по сторонам. В Париже, быть может, был полдень в разгаре, но в этом подмосковном городке день явно клонился к вечеру.
Сергей посмотрел на часы, но те, остановившись в волшебной стране и снова возобновив ход в стране людей, окончательно сбились и показывали одиннадцать часов. Должно быть, одиннадцать того самого вечера, когда Сергей в первый раз пересёк границы мира волшебников, колдуний, духов и земляных.
- Восьмой час, похоже, - подсказал Корнилий, уловив встревоженный взгляд Сергея.
– Да, подзадержались мы. Ничего, нагоним.
Он положил шкатулку на скамейку и достал из-под обшлага рукава бережно свёрнутые и перехваченные бечёвкой листы пергамента.
- Вот ты теперь и подскажи нам, - обратился к земляному Апофиус, усаживаясь с самым деловитым видом, - куда нам податься.
Корнилий долго крутил пергамент, поворачивая его то на одну сторону, то на другую. Вчитывался в затейливые загогулины текста, один раз попытался провести пальцем по одной, видимо, сильно заковыристой строке, но тронуть жёлтую тонкую кожу в этом месте поостерёгся.
Сергей посмотрел на часы.
Хотел было что-то сказать (должно быть, напомнить о том, что время – оно всё идёт да идёт), но Апофиус предостерегающе погрозил ему пальцем.
- В общем, так, - без энтузиазма в голосе доложил земляной. – Что нашёл, то и выписал. Было б у меня времени побольше…
- Лет триста, - ехидно вставил Апофиус.
Теперь уже Сергей погрозил ему.
- Так вот, - вразвалочку вёл речь Корнилий.
Видно было, что накопал он в архиве немного и признаться в этом стесняется.
- Определённых сведений нет. Гномы в Баварский Альпах видели лет пятьсот назад каких-то типов… В тёмных одеждах, капюшоны на головах. То ли колдуны местные, то ли…
- В Альпах – не годится, - отрезал Апофиус. – Я помню, это горы. В горы трупы сложно доставлять. А нашим врагам нужно место тихое, но лёгкое для проезда. Дальше давай.
- В Англии при Елизавете трёх некромантов поймали, - бубнил Корнилий, крутя листы.
- Выкапывали трупы на кладбище в деревне возле Кента… При Омейядах в Голестане подозрительные дервиши бродили. В чёрном и танцевали до упаду…
- Не годится, - продолжал отвергать версии Апофиус. – Эти негодяи на букву «С» трупы выкапывать не будут. Им свежие нужны. И в дервишей они наряжаться не будут – заметно очень. Те, кто на букву «С» - они в тени любят сидеть и прислугу свою по делам гонять. Сами не высовываются.
Корнилий обиженно пожевал губами. Снова покрутил листы.
- Ну, не знаю, что и сказать. В мире, конечно, многое с начала времён творилось, но так, чтобы творилось что-то совсем непонятное и подозрительное, чего и наши мудрецы за сотни лет постичь не могли…
И тут он радостно оживился.
- Один случай был, всего полторы сотни лет назад, считай – вчера. На первый взгляд – бестолковица, но взгляд зацепился. Где ж это… А вот, на уголке листа написал.
И Корнилий скороговоркой газетного хроникёра зачитал.
- Русалка одна беспутная, именем Анфиса, жившая в ту пору в верховьях Яузы, нажаловалась почтенному водяному Онуфрию на подозрительных незнакомцев, что ночною порой по берегу шлялись. Время было на Русальей неделе, на Троицу, так что Анфисе бы на берег выходить, а тут личности какие-то шляются. То ли четверо, то ли даже пятеро. Нехорошим от них веяло, будто склепом пахло. Русалка и забоялась выходить. В реке отсиделась, а потом – давай жаловаться. Онуфрий послал чертей из омута берег проверить да сторонних шугануть – а и нет никого. Исчезли, будто их не было. Русалке в ту пору никто не поверил, репутация у неё была сильно подмоченная.
- У них у всех – такая! – снова вставил замечание Апофиус и подмигнул удивлённо заморгавшему Сергею.
- С людьми беспутничала, пьяных норовила в воду затянуть, - продолжал Корнилий.
– К парням приставала… В общем, словам её веры не было никакой, но как курьёз – в летописи занесли.
- А чего курьёзного-то? – удивился Апофиус. – Может, упыри какие на берег вышли прогуляться? Дело самое обыкновенное.
- Э, нет! – возразил Корнилий. – Было бы дело совсем обыкновенное – про него бы не написали, и я бы его не нашёл и вам не рассказал. Но было кое-что… Так, деталька… Пустячок.
И замер на секунду.
- Не тяни! – подстегнул Апофиус.
- Русалка всему речному народу говорила одно…
Зашелестел лист.
- … «я потому сильно испужалась, что не наши они, и не от людей».
- Не наши, и не от людей, - задумчиво повторил Апофиус.
Корнилий снова аккуратно скрутил листы, перевязал бечёвкой и убрал. Но только уже не за расшитый красной нитью обшлаг, а куда-то в глубину халата.
- Всё, больше ничего нет.
- И где это было? – спросил Апофиус.
- При Елизавете – возле Кента, - начал перечислять земляной. – При Омейядах…
Апофиус раздражённо мотнул головой и тут же поспешно придавил ладонью кепку.
- Да нет же! Русалка эта.
- А, русалка, - и Корнилий махнул широкой ладонью. – В верховьях Яузы. В ту пору место было дикое, а теперь, небось, к Москве отошло.
- Так…
Апофиус развернулся к Сергею.
- Ну, москвич, чего скажешь? Верховья – это где теперь?
Сергей пожал плечами.
- В Москве, конечно, и в Подмосковье. Но мест много в верховьях: и Сокольники, и проспект Мира, и Бабушкинский район, и Свиблово, и Мытищи. Эка, территория!
- Глухие места есть? – уточнил Апофиус. – По реке или рядом?
- Есть, должно быть, - не слишком уверенно подтвердил Сергей. – Как не быть… И по берегам, и рядом. Рядом и парки найдутся, и пустыри, и всякие там…
- Да там ли мы ищем?! – возмутился Корнилий. – Какая-то русалка что-то сболтнула, а мы зацепились от безысходности. Ну, отметил я этот случай, вписал. А мог бы и не вписать. Или какой другой случай мне на глаза попался, на другом конце Земли – я бы его отметил. Тогда бы мы пришельцев-губителей на берегах Ориноко ловили?
Апофиус снова захотел было мотнуть головой, но воздержался, поправив кепку.
- Нет, друг мой задушевный Корнилий, не случайно ты вписал, не случайно. Мне-то, бродяге небесному, хорошо известно: случайностей не бывает. Видно, такие верные кранты нам всем настают, что кто-то твою головушку в нужное направление подвинул. И ручкой твоей натруженной поводил. Аккуратно и тактично, как он это умеет. Значит, нас всё ещё видно.
И добавил с резким выдохом:
- А негодяи на «С» - рядом! Не на другом конце Земли – здесь где-то. Темнота - здесь сгущается!
- Закат же скоро, - в простоте душевной брякнул Сергей.
- Он самый, - подтвердил Корнилий.
И добавил, сожалея:
- А Гретхен моя всё на уток хотела посмотреть. Те уж в стаи скоро начнут собираться. А как их в темноте увидишь?
- Никак, - отрезал Апофиус.
И кивнул на шкатулку.
- Покажи хоть, чего приготовил.
Корнилий с готовностью встрепенулся, положил шкатулку себе на колени, щёлкнул замочком.
- Оружьецо кой-какое. Не знаю, поможет ли, но лучше ничего нет.
И вынул три стальных палочки, украшенных червлёною резьбой и по навершию – головами драконов.
Апофиус взял две из них, одну оставил себе, вторую же – передал Сергею.
- Это чего это?
Сергей недоумённо крутил в руках волшебное оружие.
- Тяжёлый, блин. По голове что ли бить?
- Не вздумай! – вскинулся Апофиус. – Если им по голове кого ударить, тот сразу в прах рассыпется. Так рассыпется, что и я не смогу собрать и оживить. Это громовой жезл!
- От оно чё! – обрадовался Сергей. – Отродясь такого не держал. А пользоваться как?
И закрутил жезлом, изображая могущественного волшебника.
- Прекрати! – хором крикнули дух и земляной.
Сергей, крякнув смущённо, спрятал жезл во внутренний карман.
- Я тебе потом объясню, как им пользоваться, - пообещал Апофиус. – Как в тихом месте окажемся. Сразу покажу. А пока держи при себе и на людях не показывай. Понял?
Сергей с готовностью кивнул в ответ.
- Знаете, что, - подумав, заявил земляной. – А верните-ка мне жезлы эти.
- Ты чего это? – насупился Апофиус. – Не доверяешь, что ли?
Корнилий промолчал в ответ.
- А я всё понимаю, - неожиданно охотно согласился Сергей. – Волшебное оружие, и в мире людей…
- Не к добру, - закончил за него земляной.
Апофиус и Сергей, обменявшись взглядами, покорно отдали жезлы земляному, который немедленно спрятал их в шкатулку, оставив при этом крышку приоткрытой.
- А это ещё что за тряпица? – полюбопытствовал дух, на дружеских правах придвинувшись к Корнилию и бесцеремонно заглядывая через плечо.
А в глубине шкатулки и впрямь лежало нечто, завёрнутое в отрез роскошного чёрного бархата, который Апофиус весьма бесцеремонно и вульгарно обозвал тряпицей.
Корнилий помедлил для солидности, бросил на развязного приятеля короткий осуждающий взгляд и достал с предосторожностью свёрток.
- Не тряпица, между прочим, - заметил Корнилий. – Отрез платья повелительницы кобольтов Доломитовых гор.
- Поди ж ты! – с наигранным смущением всплеснул руками Апофиус. – Хорошо хоть, что не отрез лохмотьев повелителя гоблинов. Внутри-то что, друг любезный?
- А внутри, - не разворачивая свёрток, ответил земляной, - нечто такое, что непременно должно нам помочь. Это корона ясновидящих, чудесный венец, изготовленный самим Яковом Брюсом, искуснейшим из московских алхимиков и колдунов. Да тебе ли не знать, ты с ним в Сухаревой башне в картишки перекидывался!
Апофиус поёжился.
- Ага, и энциклопедию заклинаний ему проиграл. Три раза просил вернуть – он так и не отдал. Говорят, замуровал где-то с прочими своими сокровищами.
- А мы, земляные, откопали! – торжествующе провозгласил Корнилий. – В Библиотеке твоя энциклопедия, заходи почитать.
- Если в живых останусь, - помрачнел Апофиус.
- Это вот, - продолжал Корнилий, - штука необыкновенная. Одна такая на весь волшебный мир. Свойства же у короны следующие: она позволяет человеку, надевшему её, видеть мир как бы глазами другого человека, но только того, кто находится в контакте с потусторонней нечистью. И не со всякой нечистью, но лишь той, что у самой Тьмы в услужении. Брюс клады подземные собирался искать, и помощника нашёл сметливого по этой части. Но помощник в заклинаниях был несведущ и боялся один в подземелье лезть, наслышан был, будто нечистая сила клады охраняет. Брюс и придумал корону, чтобы на расстоянии за помощником следить и слова охранительных заклинаний ему подсказывать. Ясновидящий корону должен в руках держать, и когда его спутник на расстоянии встретит нечистого или как-то в связь с ним войдёт, отметину или рану от него получит – корона засветится. Тогда её надо на голову надеть, войти, стало быть, в связь. И увидит он ровно то, что спутник видит. Если, конечно, связь установится.
- Вот только одно ограничение есть, - добавил земляной. – Корона только на людей действует, и только чистых сердцем. На духов всяких…
Он выразительно глянул на Апофиуса.
- …и волшебный народ воздействия не оказывает. И связь не всегда устанавливается, но лишь при совместимости душ. Это Брюс такой хитрый замок на неё поставил, чтобы злодей какой не воспользовался. Но если уж корона засияет…
Он отбросил в стороны концы бархатной ткани.
Развёрнутая корона замерцала тусклым жёлто-оранжевым светом.
Корнилий застыл в изумлении.
Апофиус закрутился на месте, потом подбежал к древнему вязу, что рос на берегу паркового пруда, обежал вокруг дерева раза три, вернулся к скамейке и начал трясти удивлённо разинувшего рот Сергея.
- Серёжа, надевай! Срочно! Быстро! Ясновидящим станешь!
- Да ты чё, - вяло отбивался Сергей. – Вот удумал… Отродясь у меня такого не было. И жена говорит, что я вещи по квартире разбрасываю, а потом найти их не могу.
- Надевай, - зашевелился Корнилий и протянул корону Сергею. – Связь очень слабая, видно – путник далеко от бесов отошёл. А ты парень добрый, ты его увидишь!
Сергей с некоторой опаской взял за волнистые края тяжёлый золотой венец, украшенный бархатными опалами, выделявшимися тёмными точками на фоне тускнеющего сияния.
Перекрестился и надел на голову, прикрыв глаза.
- Ну? – спросил Апофиус, нетерпеливо лупя ногой по асфальту, будто рысак перед скачкой.
- Ну? – повторил вслед за ним Корнилий. – Видишь чего? Видишь ведь! Чего, Серёжа?
Сергей присвистнул восхищённо.
- Во даёт! Виртуальная реальность, блин. Свет вижу. Мужики, улица. Дома идут.
- Дальше! – заторопил Апофиус. – Корона темнеет, вот-вот контакт потеряем.
Сергей шевелил губами и морщил лоб, поправляя корону. Но глаз не открывал ни на миг.
Видно было, что место ему знакомо, не так, чтобы хорошо, но известно, вот только узнать его сходу Сергей не может.
- На каком языке хоть говорят? – начал искать зацепки дух.
- На русском, конечно, - с уверенность ответил Сергей. – Я толкнул кого-то, так сразу обложили. Свои вокруг, не сомневайтесь. О, витрины пошли! Мужики, а меня, кажется, качает из стороны в сторону. Картинка плывёт, и иду будто на волнах. Свет кругом…
- Место-то узнаёшь? – стал проявлять нетерпение и Корнилий.
Сергей сжал веки в отчаянном усилии разглядеть далёкую картинку.
- Москва, как будто… Не, ну не Красная площадь, это точно.
- Тогда откуда знаешь, что Москва? – стал цепляться Апофиус. – Может, Барнаул. Или Владивосток. Витрин и там хватает!
- Да тише ты! – шикнул на него Корнилий. – Просишь человека о помощи – так дай помочь. Которую тысячу лет живёшь, а всё вести себя прилично не научился.
Апофиус обиженно поджал губы.
- Да точно Москва, - уверенно сказал Сергей. – Я же водитель, всю Москву давно объездил. Тут слева улица, справа гаражи идут. Офисное здание – я туда канцелярию возил. А справа автосервис – туда запчасти, года два назад.
- Мужики, это Гольяново! – уверенно провозгласил Сергей. – О, а я в аптеку захожу… Крест зелёный…
Корона погасла.
Сергей посидел ещё секунд пять, тщетно напрягая мысленный взор. Потом вздохнул разочарованно, снял блеснувший при свете фонаря венец и протянул Корнилию.
- Всё, кончилась виртуальная реальность.
- Ой! – простонал на другой стороне улицы прохожий, заставший случайно самый конец сеанса ясновидения и успевший узреть короткий золотой блеск короны.
Апофиус развернулся и со сжатыми кулаками пошёл на испуганно сжавшегося мужика.
- Тебе по морде дать?! По морде?! А вот кому-то сейчас рыло-то начищу!
Мужик гордо одёрнул рыжую куртку и стремглав бросился прочь.
Апофиус с видом победителя вернулся к скамейке.
- Думаю, Серёжа, что ещё эта реальность будет, - сказал Корнилий, пряча корону в шкатулку. – Похоже, прав наш буян Апофиус. Здесь гады шарятся, в Москве.
- И что делать будем? – спросил Сергей. – Я же ничего необычного не увидел, никаких чертей.
- Это потому, - пояснил Корнилий, - что контакт у путника со слугами Тьмы был, но давно. Но они его чем-то отметили, потому связь и состоялась. А делать будем вот что…
Корнилий задумался ненадолго, а потом решительно заявил:
- В Москву едем, други. У меня там знакомый есть хороший, из подземных духов. Подвальный Акинфий, на Сретенке живёт. Дух уважаемый, авторитетом пользуется у подземного народа. Он поможет, не сомневайтесь.
- На вокзал! – провозгласил Апофиус. – На вокзал!
20.
Ранний свет фонарей тихим мёдом разлился по крышам.
Всё было так мирно в этот вечер, так что и поверить было невозможно в то, что три часа назад, в яркий ещё полдень, приходилось уворачиваться от пуль и крутиться в смертельных кульбитах.
А потом, кое-как перевязав себя лоскутами, оторванными от пиджака отмучавшегося на поляне очкастого бандита и помолившись у трупа оставленного в лесу товарища по бою, выбираться долго и мучительно, брести по зарослям, ежеминутно поглядывая вверх, идти вдоль ревущего МКАДА, выискивая путь вглубь Москвы, и глухими тропами выбираться на улицы города, по счастью – всегда равнодушного к людским ранам.
Борис начинал уже чувствовать, как дурнота от потери крови, поначалу лёгкая и едва заметная, а потом всё более и более ощутимая, подступала к нему, обволакивая сознание серым качающимся туманом.
Шаг становился неверным и временами хотелось остановиться, боком или спиной прислонившись к такой близкой стене окраинной пятиэтажки.
Постоять так хотя бы с минуту, провалившись в сладостную полудрёму.
Или добраться до скамейки, благо что и они стали попадаться навстречу.
И провалиться – всё в ту же минуту сладостного сна, расслабив гудящие ноги.
Но Борис понимал, что минута сна непременно превратиться в часа два сна полноценного и глубокого.
И ничем хорошим для него это не кончится.
Или полицейский патруль обратит внимание на странного, перевязанного самодельными тряпичными бинтами мужчину, в рваной куртке, покрытой бурыми пятнами, так похожими на засохшую кровь.
Или бандит, который, возможно, идёт сейчас по его, Бориса, пятам – дождётся подходящего момента и просто свернёт ему шею, оставив на скамейке досыпать до Страшного суда.
Борис теперь боролся со сном как с самым лютым своим врагом. Он и действовал против Бориса – на стороне врагов.
Внезапно туман перед взором Бориса стал перемежаться с какими-то странными видениями, похожими на галлюцинации.
Нечто подобное Борис видел года полтора назад, когда, получив рану в плечо, попал в реанимацию и, перевязанный и обколотый во все вены антибиотиками и обезболивающими, лежал под капельницей в больничной палате, буквально физически ощущая, как адский коктейль лекарств круговым потоком циркулирует по венам.
Он увидел тогда нечто невероятное: как сквозь поплывшие и размывающиеся картинки одной реальности, в которой была полутёмная палата, больничная кровать с боковыми ограждениями и инфузионной стойкой-штативом, прозрачной трубочкой, тянувшейся от капельницы к проколу на его вене, бледно-кремовыми стенами и синим светильником на потолке, стали вдруг проступать картинки иной реальности, поначалу едва различимые и воспринимаемые лишь как водяные узоры на привычной картине бытия, но потом становившиеся всё четче и контрастней, так что достоверность их стала превалировать над реальностью бытия привычного.
И в той, новой реальности, лежал он в странном помещении, окружённый людьми, языка которых не понимал.
Помещение образовано было внутренними поверхностями октаэдров, причудливым образом переплетённых между собой в нарушение всех правил земной топологии пространства.
И люди, или те, кто казался людьми, перемещались будто перетекая от одной плоскости к другой, оказываясь то над Борисом, то где-то сбоку, причём не понятно – справа или слева, да и не понятно было, есть ли право или лево в этом странном мире.
Разноцветные одежды людей слегка искрили при каждом движении, будто от коротких разрядов, пробегавших по волнистой ткани.
Они не замечали Бориса, даже не глядели в его сторону, будто он и не существовал для них.
И только один раз, когда прежний, земной мир померк почти до основания, один из плывущих над больничным изголовьем – повернул голову и посмотрел вниз.
Его взгляд был спокоен и чист.
Он ничего не сказал. Его руки с длинными пальцами застыли над головой Бориса.
Стало спокойно и тихо.
И тогда Борис понял: можно успокоиться и заснуть.
Ничего плохого не будет.
Тогда он заснул. А когда пробудился – началось выздоровление.
Но эта, новая галлюцинация – тихого сна не сулила.
Она была просто странной. Без умиротворения.
Мелькнул берег пруда. Стволы деревьев в застывшей наплывами коре. Тихая улочка и кусты сирени по обочине.
Потом всё пропало.
Картинка появилась лишь на несколько мгновений, будто в сознание вставили кадры из какого-то фильма.
Плёнка оборвалась.
Перед ним была прежняя, почти до конца пройденная улица на окраине Москвы.
Панельные дома, пыльный асфальт скамейки. Подъезд на углу дома.
Зелёный крест.
И надпись: «Аптека»
Он толкнул лениво зазвеневшую дверь и вошёл – в приятный кондиционированный, еле слышно шипящий поток пропитанного запахами лекарств воздуха.
Молоденькая продавщица-фармацевт испуганно отшатнулась от взлохмаченного парня с диковатым взглядом в буро-синей джинсовой изодранной куртке, сквозь дыры и прорехи которой виднелись завязанные узлом концы какой-то совсем уж подозрительной на вид тряпки.
Борису даже показалось, что девушка легонько ойкнула, поднеся ладонь ко рту.
Оперативник, смущённо улыбаясь, достал из внутреннего кармана удостоверение и покрутил им в воздухе, на долю мгновения приоткрыв обложку.
- Не тревожьтесь, сударыня, я из полиции.
Девушка смотрела недоверчиво.
Борис поднёс удостоверение к самому её вытянувшемуся от удивления носу.
- Вопросы есть?
Девушка замотала головой.
Борис убрал удостоверение и насколько мог веско заявил:
- Я на задании, поцарапало немного. Коллеги вызвали «скорую», нужна первая помощь. Обезболивающие, пенициллин в ампулах, шприц, спиртовые салфетки, аспирин, глюкоза. Глюкозу лучше в таблетках, не в растворе. И ещё – бутылку минералки. Любой. Всё понятно?
Девушка закивала в ответ.
- Тогда чего стоим? Дорогая моя, я же на задании – время уходит!
Фамильярности Борис не терпел. Особенно в отношениях с прекрасным полом. Но сейчас выбора не было – надо было всеми силами торопить эту так невовремя впавшую в ступор аптечную девицу.
Девушка, неожиданно резво развернувшись и с ходу перейдя на стремительный шаг, исчезла где-то в глубине служебного помещения.
«Сбежит от греха подальше или тревожную кнопку нажмёт?» думал Борис, прислушиваясь к шумам из подсобки.
Девушка выдвигала ящики из шкафа и шуршала пакетами.
Не было её очень долго. По крайней мере, так показалось Борису.
Хотя, откровенно говоря и объективно рассуждая, отсутствовала она минуты четыре, не больше.
Вернувшись, она стала сканировать и выкладывать на прилавок пакетики с медикаментами. При этом она смотрела на Бориса исподлобья, но теперь уже не с недоверием, а, скорее, с любопытством и весёлым испугом.
- А у меня парень охранником в ночном клубе работает, - неожиданно заявила она, закончив подсчёт.
Борис изобразил улыбку – получилось кривовато.
- Я вот в годы бурной юности тоже охранником подрабатывал, в торговом центре. Учился, деньги были позарез нужны, да и матери надо было помогать. Но вот таких...
Он кивнул на замотанный бок.
- ...приключений не было. Пару раз пытались со мной драку затеять, да быстро передумали.
- Ещё бы, - заметила девушка, глядя на раздутые от бицепсов рукава.
-- Я вам тут ещё иглы хирургические положила и нить. Это если «скорая» сильно запоздает...
Она подмигнула лукаво.
- Будете брать или отложить?
- Буду, - решительно подтвердил Борис.
Бок кровоточил хоть и потихоньку, но непрерывно и затягиваться спасительной коркой подсохшей крови упорно не хотел, так что прихватить его нитью было совсем не лишним.
- Сколько?
Девушка назвала цену.
«Меньше тысячи» мысленно отметил Борис.
Спасение обходилось совсем недорого.
- Картой или наличными?
- Наличными, - ответил Борис.
«Ещё не хватало – карту мне здесь светить».
И тут же поймал себя на том, что рассуждает теперь скорее как преступник, а не как сотрудник полиции.
«Чёрт знает что, как будто это я от бандитов прячусь, а не они от меня!»
Девушка сложила покупки в пакет. Последней туда нырнула бутылка «Новотерской».
- Привет охранникам ночных клубов! – бросил на прощание Борис.
Девушка улыбнулась ему вслед.
И тут Борис заметил, что она – пухлощёкая, сероглазая и русоволосая. Похожа на симпатичных девчонок из деревни, откуда родом его отец. Из Астафьево.
«Может, оттуда родом?» подумал Борис.
А ещё подумал, что девушка должна уметь печь ватрушки. Настоящие пышные деревенские ватрушки.
Место для операции выбрал подальше от домов и лишних глаз. На краю квартала, за гаражами. Вокруг царила антисанитария, но выбора не было. В более чистых местах слонялись прохожие и вид окровавленного парня с шприцем в руках мог навести на самые неприятные размышления, так что могла дойти и до вызова коллег из патрульной службы.
А коллеги из патрульной службы – очень условные коллеги. У них своё подразделение, свои правила, своё начальство.
«Повяжут – три дня потом отбрёхиваться будешь. Лучше здесь всё сделать, в тихом месте».
В тихом месте сделана была местными умельцами импровизированная скамейка: доска метра в два длиной, положенная одним концом на потемневший от времени пенёк, другим – на криво вкопанный в землю столбик, когда покрашенным красным, теперь же облезший и облупившийся до самой древесной простоты.
Борис медленно стянул куртку. При каждом движении кожа натягивалась и раны кровоточили сильнее.
Именно раны: теперь и задетое плечо напомнило о себе.
Размотал повязку и снял рубашку.
Снял кобуру с пояса, чтобы не мешала и придавил её бедром.
Теперь он был особенно уязвим. Оружие всё время должно было быть рядом, всё время напоминать о своём присутствии прикосновением стали.
Аккуратно протёр спиртовой салфеткой плечо, стараясь на ощупь определить глубину раны.
Кость, по счастью, была не задета. Но кожу пуля пропорола основательно.
«Потом, сначала – бок...»
С боком дело обстояло хуже: пуля глубоко прошла под кожей. По счастью, путь её был недолог и почку она не задела.
«А то бы мочился сейчас кровью и выл на Луну от боли».
Принял обезболивающие и аспирин, запив минералкой. Тщательно протёр спиртовыми салфетками кожу.
Достал из кармана брюк носовой платок, свернул из него кляп и засунул себе в рот.
«Всё, теперь шустренько, не тяни!»
Достал упаковку с одноразовыми шприцами и коробочку с ампулами пенициллина.
Укол на одной стороне раны, укол на другой.
Тошнота сводила судорогой горло, глаза как будто затягивало мутным стеклом.
«Нет, не смей» приказывал он сам себе. «Не смей отключаться. Здесь нянечек и санитаров нет. Отключишься – истечёшь кровью, останешься на этой скамейке навсегда. Очень хорошее место для вечного упокоения... очень хорошее, нечего сказать...»
Протёр пальцы. Поморгал немного для восстановления зрения и вставил упругую нить в иглу.
Входное отверстие он латал на ощупь.
Кончиками пальцев он ощущал сочившуюся кровь.
Салфетки одна за другой летели в траву.
Невидимый зверёк грыз бок, кусал немилосердно.
Он закончил с раной со стороны спины, снова принял обезболивающе, теперь уже – горстью.
И молился о том, чтобы его не вырвало: таблеток оставалось мало, переводить их на рвоту было бы очень обидно.
«Рассасывайтесь, гады, быстрей растворяйтесь в желудке!»
Он сделал ещё один укол пенициллина. И стал зашивать рану со стороны живота.
Кровь сочилась меньше, но боль усилилась. Хотелось отвести взгляд, но он заставлял себя смотреть вниз, на алое пятно, на струйки крови, стекавшие к паху.
Закончил со второй раной.
Снова протёр салфетками и наложил бинты.
Принял порцию глюкозы.
Принялся за плечо.
Ещё один использованный шприц упал под скамейку.
Через десять минут операция была закончена.
Счастливый и зашитый, Борис сидел на скамейке, доедая упаковка глюкозы.
Вечерний ветерок холодил торс.
Не хотелось одеваться. Хотелось вот так, полуголым, посидеть ещё хотя бы часок, впитывая прохладу горевшим от недавней боли телом.
Но прохлада могла оказаться обманчивой. Как раз через этот самый часок она могла незаметно перейти в ночной холод, добавив к ранениям ещё и простуду.
Пенициллин, конечно, своими слоновьими дозами давил микробов, но лучше было не рисковать.
Борис очень медленным и хорошо рассчитанными движениями оделся, при этом посматривая на полоски бинтов на животе – не проступит ли красное.
Не проступало.
«Шёл бы во врачи, как мама советовала» с укоризной обратился Борис сам к себе. «Очень она лечиться у тебя хотела. Так нет же – химию учить не хотелось! Вот устраивай теперь самопомощь, Айболит-недоучка».
Впрочем, лечение на этом этапе удалось. Дурнота отступила и рассосался горький комок тошноты.
Теперь надо было решать, что делать дальше.
Связываться с руководством было опасно: не известно, что за типы выследили его и на каком уровне они (или их главари) работают.
За долгие месяцы расследования он не раз получал косвенные данные о том, что у бандитов имеются покровители на самом высоком уровне.
Возможно, и на уровне его отдела. А то и – управления.
Сейчас ему мог помочь, пожалуй, только один человек.
«Это если повезёт, и он на связи».
Борис достал предусмотрительно ранее отключённый телефон.
С сомнением покрутил его в руках.
Он знал, что выход в сеть может выдать его. Можно было бы попытаться найти таксофон, но не был сил на долгие хождения по городу. И опасно было появляться в таком залатанном виде в людных местах.
Приходилось рисковать – иного выхода не было.
Слава ответил через три гудка.
- Привет, - как мог беззаботно воскликнул Борис. – Дома отдыхаешь?
- Где тебя черти носят? – почему-то шёпотом ответил Слава.
Добавил:
- Какой там – дома, в управлении до сих пор. Тут такое творится...
Борис ждал продолжения, но Слава почему-то осёкся и замолчал.
- Со мной тоже – творится, - взял на себя продолжение разговора Борис. – Выехал со свидетелем на место преступления, представляешь – под обстрел попали. Свидетель убит, я сам в дырках. Еле выкарабкался.
- В больницу обращался? – уточнил Слава.
Борису стало тревожно.
- Нет, - ответил он, в свою очередь переходя на шёпот, хотя на этой заброшенной площадке у гаражей никаких слушателей не было и в помине.
- И не вздумай! – чуть повысил голос Слава.
И неожиданно зло набросился на Бориса:
- На кой чёрт было самодеятельностью заниматься? Вытянул свидетеля с чужого дела, сам допросил, сам потащился чёрт его знает куда. Весь воз на себе тянуть хочешь?
- Славыч, ты в курсе ситуации, - запротестовал Борис. – Начальство дело тормозит, все мои запросы неделями маринуются. Надо было расследование сдвинуть срочно, а тут – такой случай...
- Сдвинул! – выдохнул Слава. – Ты так всех нас сдвинул, что половина управления до сих пор на ушах стоит. Людей со службы домой не отпускают, на твоём рабочем месте обыск идёт. Тебя, похоже, скоро в розыск объявят, если уже не объявили.
Борис качнулся, едва не свалившись с шаткой скамейки.
- Иди ты! С чего это?
- С того! – продолжал повышать голос Слава. – Сегодня было нападение на инкассаторов на Стромынке, один убит, второй ранен. Пропала крупная сумма, около ста миллионов. В нападении обвиняют тебя и того хмыря, которого ты утром из СИЗО вытребовал...
- Меня? – изумился Борис. – И Любанина? Да кто там так спятил-то?
- Кто надо, - ответил Слава. – От самого руководства ориентировка идёт. Всех деталей не знаю, но будто бы есть видеозаписи с вашим выступлением, да и свидетели нашлись, что вас обоих по фото опознали. И ту машину, на которой ты из управления уехал, нашли неподалеку от места преступления – и всю в пулевых отверстиях.
«Так уж и всю» подумал Борис.
- Кстати, - забеспокоился Слава, - а ты почему сразу «скорую» не вызвал? В больницу не пошёл?
- Потому, друг, - ответил Борис, - что не доверял руководству. Которому лекари непременно слили бы данные по всем моим боевым ранам. А куда бы меня потом руководство слило – того я не знал. Но предчувствия были нехорошие, уж больно чётко бандюки у меня по следу шли.
- Предчувствия, как говорится, не обманули, - резюмировал Слава. – В общем так, Борян, хочешь – сдавайся, хочешь – в партизаны уходи, но мне больше не звони. А пойдёшь в партизаны, так мой совет: в больницы не суйся, в общежитии не появляйся, к управлению даже близко не подходи. И ещё – избавься от этой симки, а лучше и от телефона. И думай, как дальше жить.
Борис молчал.
- Кстати, Размахин пропал, - добавил Слава. – Как привезли подопечного твоего, так он вышел погулять. Говорят, по твоей просьбе вышел. И пропал. В управлении его нет, дома не появлялся.
Борис молчал.
- Он не с тобой?
- Нет, - ответил Борис.
- И не знаешь про него ничего?
- Нет, - повторил Борис.
Теперь в молчание погрузился Слава.
- В партизаны пойду! – решительно заявил Борис.
На телефоне мигнул экран сброса вызова.
Борис встал со скамейки, тяжело пошатываясь. В одной руке он сжимал пакет с ополовиненной бутылкой воды и остатками медикаментов, в другой сжимал телефон.
Пакет спас жизнь. Аппарат теперь был предателем.
Он был маяком, наводившим на его след врагов.
«Хорошо, что жены и постоянной подруги нет» подумал Борис. «А то бы через них меня взять попытались. Уже бы брали... за горло...»
Медленными шагами он шёл вперёд. Он не знал точно, куда именно.
Надо было найти место для ночлега.
Минут через десять, проходя мимо небольшого заросшего озерца, Борис размахнулся и бросил телефон в воду.
На миг ему показалось, будто аппарат коротко пискнул перед падением в воду.
21.
В полутёмном офисе, освещённом лишь скупым голубоватым светом настенных бра, на диване в директорском кабинете лежал Савойский.
Илья Григорьевич глядел в потолок взглядом пустым и отсутствующим.
Небрежно сброшенный пиджак лежал рядом с диваном на полу и поблёскивал серебристо, излучая мягкий фосфоресцирующий свет.
Распущенный галстук обмякшей багровой петлёй охватывал шею директора, длинным концом свешиваясь с дивана, едва не доставая до пышного ковра с орнаментальным узором, восточной поляной уютно укрывшего кабинетный пол.
Сброшенные директором ботинки разлетелись по ковру, так что левый оказался возле краснодеревного резного шкафа с коллекцией черепов, правый же закатился под палисандровое бегемотообразное бюро с множеством резных ящичков и серебристых замочков, упрятанное в стенную нишу.
В углу кабинета, в тихой полутьме возле колонны зеленоватого мрамора, лежала на полу, поджав копытца, любимица директора – коза Амальтея, которую директор любовно называл Малькой.
Шёл первый час ночи.
Шёл третий год после трансформации и третий же год без сна.
Девятисот какая-то уже по счёту ночь.
Савойский, признаться, устал считать эти ночи, похожие одна на другую. Ночь в одном офисе, ночь в другом, ночь в коттедже, ночь в клубе, ночь… ещё где-то…
Он получил бессонницу как награду от сакморов.
Как блокировку старой, человеческой памяти.
Он знал, что только во сне сверхсущество в нём может ослабить контроль – и тогда из неубитого человеческого подсознания неконтролируемым потоком хлынут воспоминания, эмоции, образы ушедших людей, к уходу которых он был причастен, и образы иных людей, ушедших без его помощи, но одним своим присутствием в глубинной памяти напоминавшими Савойскому и о его проклятом человеческом прошлом, которое он мог сдерживать лишь магией сакморов, но – не своей личной волей.
Он сам просил хозяев о бессоннице, и вот теперь – пользовался этим вымоленным даром без прежней радости освобождения, давно уже стёртой однообразием ночей, но лишь с равнодушием и осознанием того, что в его положении лучше уж нечеловеческое бодрствование, чем человеческие сны.
В половине первого бодрствующий Савойский зашептал что-то еле слышное и бессвязное, похожее на набор звуков, издаваемых оставленным без попечения младенцем.
Амальтея приподняла голову и с удивлениям взглянула на хозяина.
Хозяин, будто почувствовав движение плоских зрачков, приподнял голову.
- Чего всполошилась, Малька? Из-за меня, что ли? Да я ничего, я так… Мысли в голове несутся, уловить не могу…
Савойский вздохнул, со свистом затягивая воздух.
- Тяжеловато мне, парнокопытная ты моя. Давит эта ноша. Не думал, что так тяжело будет.
Илья Григорьевич с испугом посмотрел на щит с древней эмблемой, прикрученный к стене над столом.
Шут его знает, кто-то из высоких трансформированных болтал, будто хозяева через такие щиты могут следить за прислугой.
А потом и вовсе начал болтать, что и без щитов – могут.
Не только следить, но и разговоры прослушивать.
Савойский отвёл взгляд, не в силах выносить переплетения змееобразных линий.
- Попутал я, попутал, - забормотал он.
В коридоре вспыхнул свет и быстро зацокали каблуки.
Коза испуганно привскочила и в волнении задёргала ушами.
«Накликал болтовнёй, накликал!»
Савойский остался лежать на диване.
Демонстрировать панику было опрометчиво и опасно.
Опрометчиво – в отношениях с подчинёнными.
Опасно – если придёт посланник от Них.
Директор отдыхает. Ему незачем демонстрировать растерянность перед подчинёнными.
И ему нечего скрывать от хозяев.
Директор расслаблен и открыт для общения.
В дверь кабинета тихо постучали.
Значит, кто-то из подчинённых. Посланники входят без стука. Иногда даже не входят – появляются из воздуха.
- Какого чёрта?! – раздражённо крикнул Савойский.
Коза тревожно заблеяла и забегала по кабинета.
- Малька, утихомирься! Дурак какой-то пришёл, нечего из-за него дёргаться.
Коза забежала в угол и послушно легла.
- Илья Григорьевич, это Римма Алексеевна, - послышался из-за двери осторожный шепоток.
- Громче! – гаркнул Савойский.
Крик его прозвучал в лирическом сопровождении жалобного «бе-е-е!»
- Малька, лежать, кому сказал! Римка, шустро в кабинет!
Римма Алекссевна влетела в кабинет, держа на вытянутых руках телефонную трубку. Пышные белые локоны взлетали при каждом её шаге в воздух, будто став ненадолго невесомыми.
- Илья Григорьевич, к вам Муцкевич со срочным докладом. Очень просит его выслушать, говорит – срочно.
Савойский с ленивым кряхтением стал подниматься.
Римма Алексеевна, с поклоном передав трубку, заметалась по кабинету, собирая ботинки.
Первый ботинок она нашла за пару секунд, со вторым – пришлось повозиться.
Римма Алексеевна одёрнула юбку и полезла под бюро.
Савойский смотрел на её пышный зад с полнейшим равнодушием.
«Дожил – совсем жрать не хочется» с отвращением к самому себе подумал Савойский.
Дождался, пока расторопная Римма обует его.
Жестом отослал её за дверь.
И только потом ответил, бросив короткое: «Ну?»
- Илья Григорьич, это я, - затараторил Муцкевич.
- Спокойней, Вова, - с высокомерной и нарочито притворной заботливостью бросил Савойский. – Давай по сути, и без суеты.
- Ханурика, на которого вы задание дать изволили, мы устранили…
- А как ментовской? – напомнил Савойский. – Который из-за вашего растяпства и медлительности стал большой проблемой?
Муцкевич замялся.
- Живее!
- Я его ранил, - попытался оправдаться Муцкевич.
- Ты его упустил! – загрохотал Савойский. – Падла ты, Владимир Леонидович! Где Клещёв?
- Убит, - упавшим голосом ответил Муцкевич.
- Труп?
Трубка засопела смущённо.
- Труп ты бросил, - догадался Савойский. – На месте преступления. Где?
- На поляне, - начал переходить на жалобное нытьё Муцкевич.
- Какой?! – ахнул Савойский, внутренне впадая в лёгкую панику.
- Такой поляне… Сам не знаю, какой… Этот ханурик ментовского на поляну вывел, а мент потом ходить стал туда и сюда. Мы подумали – дело верное, ханурика завалили. Думали и ментовского грохнуть, а он, гад, палит как бешеный. Лёху завалил, меня продырявил. В спине дыра, кровь льёт…
Савойский замер в паническом столбняке. В голове промелькнули последовательно: приказ Вельфаны, обречённый смерти человечек, поляна…
Неужели та самая?
Та, заветная, на которую всего один раз ему доверили доставить трупы?
Выход из столбняка завершился взрывом ярости.
- Почему раньше не могли устранить?! Идиоты! Дуэт кретинов! Вам никакая трансформация не поможет, вас никакая сила в мире не исправит!
- Я пытался, - вернулся к нытью Муцкевич.
- Ты сбежал с поляны! – припечатал нерадивого исполнителя Савойский. – Получил пулю в зад – и сбежал. И до первого часу ночи не перезванивал.
- Я пытался решить проблему, - лилось из трубки. – Я его потерял, потом звонил нашим, чтобы по трубке его нашли. А они не нашли. И я сам окрестности обыскивал, не нашёл. Но я исправлю, клянусь!
Савойский выдержал паузу и нанёс контрольный удар:
- А знаешь, Вова, почему я с такой уверенностью сказал, что ты его упустил? Потому что три с лишним часа назад мне доложили, что мент по имени Борис звонил своему приятелю по имени Слава. И звонил он из Гольяново. И говорили они долго, почти пять минут. Жаль группа не успела подъехать, ушёл мент. И телефон снова отключил. Или вообще от него избавился.
Муцкевич застонал сокрушённо, а потом зашептал горячо:
- Я недалеко от Гольяново, я туда прямо! Я всё исправлю! Я заслужу!..
- Ты, дебил, в офис, а не в Гольяново, - приказал Савойский. – Немедленно ко мне, в головной офис. Ментом другие люди занимаются, ты им не чета. Никуда не суйся, отключи телефон – и быстро прыгай ко мне.
- Есть, Илья Григорьевич! – бодро ответила трубка.
Савойский бросил аппарат на пол.
Поднял с пола пиджак.
Встал, потягиваясь.
«Может, и хорошо, что не сплю? Всё равно бы, сволочи, не давали бы глаз сомкнуть. Без меня у них всё вкривь и вкось».
- А приятеля того, - обратился Савойский к козе, - Вячеславом зовут. Как я и предполагал.
Коза кивнула понимающе.
Это помещение похоже на крепость, врытую в землю так глубоко, что самые верхушки башен надёжно укрыты тоннами уплотнившейся за долгие годы земли.
Убежище, построенное сакморами многие века назад на отдалённой планете одного из миров Третьего уровня, сохранялось сокрытым даже от посвящённых в течении всех этих столетий, так что и вход в него, защищённый заклинаниями Пустоты, был невидим простым служителям.
И только госпожа Вельфана, повелительница авангарда сакморов на планете, которую аборигены в этой части материка называют «Земля», знала точное расположение убежища, точку входа, заклинания, делающие вход видимым и другие заклинания, открывающие его.
Самое же главное, что госпожа сакморов и только она одна знала точное время, когда надлежит найти убежище, открыть тяжёлые двери тайного входа и войти в него.
Не ранее, чем за трое земных суток до разгона реактора.
Слишком ранний вход может раскрыть убежище землянам.
А это опасно, слишком опасно.
Убежище – последняя линия обороны сакморов в случае обнаружения неподконтрольными аборигенами и попытки ликвидации.
В Пустоте сакморы были богами, но здесь, в материальном мире, их возможности были ограничены и сакморы, зная это, сил своих не переоценивали.
Если на их передовую группу обрушится вся мощь планеты или хотя бы какой-то её части – исход схватки вполне предсказуем.
Даже отдельная группа людей, достаточно большая и хорошо подготовленная, вполне в состоянии погубить пришельцев.
А если уж к людишкам присоединяться слуги Невидимого – положение передовой группы может стать тяжёлым до безнадёжности.
И Великая Пустота не сможет помочь – в мире материи она практически бессильна и действует лишь через них, своих агентов.
Для того и создавали сакморы убежище, чтобы защитить авангард в самый уязвимый период: время перед самым запуском реактора, когда начинаются крупные акции по заготовке и перемещению трупов, когда и живых приходится готовить к растопке, и слухи начинают расползаться среди смятённых и встревоженных аборигенов, и самые проницательные из них всё внимательней и подозрительней всматриваются в чёрные сгустки тьмы, клубящиеся на горизонте, и лишь поначалу напоминающие ураганные тучи, по мере же сгущения - обращающиеся в грядущую Тьму.
И тогда пожираемый мир может опомниться и перейти в контратаку.
В худшем случае оставшимся в живых сакморам придётся отступить к тайной подземной крепости, по возможности – заметая следы.
Забаррикадироваться в ней и послать в Пустоту просьба о спасении.
Которое, быть может, и не придёт, ибо решение в этом случае примет Пустота, а у неё – своя логика, непостижимая даже для сакморов.
Если спасение не придёт, то останется один вариант, последний из последних: уничтожить оболочки и ждать грядущего воскресения в Хранилище.
Которое придёт, быть может, не ранее, чем эта планета обратится в пыль, из которой её когда-то сотворил Невидимый.
А, может, и тогда не придёт.
Судьбу ушедших в Хранилище решала Пустота.
И никого из ушедших под её покров в чаянии воскресения Она пока не выпустила.
Материализовавшиеся сакморы могут вернуться в Пустоту, только проведя трансформацию планеты-топлива.
Таких возвратившихся Вельфана знала и слушала их рассказы об одержанных победах с завистью и восхищением.
Но никогда ещё от легендарных времён Великой Трансформации и до сегодняшнего, Тьма знает какого по календарю аборигенов дня, не встречала она никого, вернувшегося из Хранилища через воскресенье.
«Быть может, там пустота окончательная и совершенная, распыляющее наше Я – без следа» сказал ей один мудрец много тысяч лет назад.
А потом добавил: «А может и не пустота, а пустышка. Сиречь, обман».
Мудрец и сам теперь в Хранилище. Ушёл на одной из акций в соседней галактике.
Он как будто предвидел свой уход.
Часто повторял: «Материя делает нас уязвимыми. Материализуясь, мы деградируем».
Сначала – деградация, потом – прыжок в пустышку.
Вельфана улыбнулась.
Забавно, Пустота будто играет с ними. Беспечные детские игры, а в конце – разжатый кулачок в награду.
А в нём – ничего. Просто ничего, с маленькой буквы.
«Ничего, мы так славно провели время!»
Сотканный из бледно-голубого огня фантом, являющий образ Савойского, замер в согбенной стойке на коленях у подножия гранитного трона с тревожной гримасой на полупрозрачном лице.
- Я развеселил госпожу? Нижайше прошу прощения, но ведь новости, которые я сообщил, никак нельзя назвать радостными, потому остаюсь в некотором недоумении относительно причин вашей радости, моя добрая госпожа.
Губы повелительницы вновь выпрямились в жёсткую линию.
Плащ её, теперь не черный, а празднично-синий в лиловых мерцающих звёздах, распахнулся грозно за её спиной подобием крыльев.
Фантом, задрожав и на миг расплывшись до полутуманного состояния, простёрся перед троном.
Вельфана пристально глядела на него, словно растворяя в тёмном воздухе давящим взглядом.
- Ты меня совсем не развеселил. Ты расстроил меня, тварь.
Призрачный Савойский стал расползаться в тонкий молочно-туманный блин.
Не стоило впускать эту тварь в убежище даже в виде фантома.
Не смотря на сумрак, он наверняка разглядел трон, сумел оценить высоту зала и великолепие его и уж точно догадался теперь, что сакморы покинули своё прежнее жилище в подвале.
Но сеанс связи был слишком срочным, и людожор принёс действительно важные и действительно дурные новости, знать которые надлежало немедленно.
Только теперь Вельфана по достоинству оценила свою предусмотрительность и своевременный уход в крепость.
И выйти из неё теперь можно было только перед самым запуском реактора.
- Госпожа, я доверился слугам! – заныл блинообразный Савойский. – Ради Пустоты, ради Великой Тьмы, ради нашей грядущей победы – не лишайте меня своей милости! Не отвергайте меня, не наказывайте строго, дайте мне шанс загладить вину…
- Сколько у тебя трупов в готовности? – прервала его Вельфана.
- Пятнадцать в холодильнике, полностью готовы, - и фантом стал снова приобретать человекообразную форму.
- Доведи до двадцати, - приказал Вельфана.
Савойский всхлипнул.
- Я помню, что было пятнадцать, - продолжала госпожа. – Но накладываю на тебя штраф: ещё пять трупов, в течение суток. Можешь прикончить кого-нибудь из своих сотрудников, но старайся как можно меньше повредить плоть. И не жри их, ненасытная утроба!
Савойский поспешно закивал в ответ.
- И ещё достань двух-трёх живых, не трансформированных. Если возьмёшь из своих людей, то десятерых. Твои людишки ничтожны, это гнилые дрова. Гнилых дров на растопку всегда требуется больше.
- Живых? – с изумлением переспросил фантом. – О, Господи!
И побледнел от ужаса, осознав, что произнёс сейчас что-то совсем лишнее, ненужное, и даже опасное.
- Бог перед тобой, - ответила Вельфана. – О чём хочешь попросить, раб?
Призрак задрожал.
- Ни о чём! Ни о чём! Я всем доволен, я люблю госпожу и бога моего Вельфану! Я всё сделаю, все – и немедленно.
И тут же исчез, растворившись в воздухе.
Госпожа жестом подозвала Тархеса.
Сакмор в долю мгновения переместился к ней из дальнего конца тронного зала.
- Ты слышал разговор?
Тархес поклонился.
- Как вы приказали, госпожа. Я слушал внимательно.
- Ситуация опасная, - продолжала Вельфана. – Люди всё ближе подбираются к реактору. Один из них, похоже, бродил прямо над ним. Конечно, он и понятия не имеет, что у него под ногами. И сам – вряд ли догадается, но ведь его могут найти слуги Невидимого и подсказать, где искать, как искать и что именно надлежит найти. И там, где появился один любопытный человечек, уже завтра могут появится два-три. И проблемы будут расти.
- Смею заметить, госпожа, - тихим голосом произнёс Тархес, - что любопытные так же годны для топлива.
Тархес почувствовал сжимающий его кольцами холод и упал на колени.
- Я молчу, госпожа. Молчу и слушаю.
- Мы ограничены в ресурсах, Тархес, - продолжила Вельфана после затянувшейся паузы. – До запуска реактора мы не можем привлекать к себе внимание и устраивать слишком шумную охоту на любопытных. После запуска наша сила возрастёт многократно, и мы спалим всех, кого захотим. Теперь же нам нужно соблюдать крайнюю осторожность.
- Потому, - повысила голос госпожа, - слушай мой приказ. Немедленно отправляйся к реактору и возьми это место под контроль. Держись незаметно и никому не попадайся на глаза. Скорее всего, на поляне ты обнаружишь два трупа: один из числа человечков, и второй труп – из трансформированных. Человечка можешь съесть, одежду его закопай. Трансформированного просто закопай, едва ли его плоть тебе понравится. И следи за безопасностью реактора. Любого, кто проявит интерес к поляне – уничтожь на месте. Но не используй трупы для возжигания, не тревожь реактор, не обнаруживай его. Что делать с трупами – на твоё усмотрение, скрывай их как можешь. Если твой дозор обнаружат и атакуют – дай знак, пришлю подкрепление. Пока же действуй один и автономно, скрытно и тихо. Постараемся сохранить всё в тайне до времени запуска.
- Мы переходим к открытым боевым действиям против людишек? – с улыбкой осведомился Тархес.
- Уже перешли, - жёстко подтвердила Вельфана. – Этот резерв нами распечатан. Бронхес и Виккус останутся со мной для охраны и помощи, а ты – отправляйся!
Тархес поклонился и, отступая, скрылся в темноте, укутавшей выход из зала.
Савойский очнулся, лёжа на полу.
Вокруг него, беспокойно блея, бегала Амальтея.
Затылок ломило и звёздочки плыли перед глазами.
«Тьма меня забери, где я только что был? Что я видел? Что это за место? Ой, зачем меня хозяйка туда затащила…»
Савойский поднялся и, схватив за рога Амальтею, отвёл её в угол.
- Здесь пока сиди, не путайся под ногами!
Подошёл к столу, нажал на панели кнопку вызова.
Через несколько секунд из приёмной в кабинет вбежала Римма Алексеевна.
- Вызывали, Илья Григорьевич?
- Нет, прикалывался! – огрызнулся Савойский.
И резко перешёл к делу:
- Костю Калымова в офис, срочно. Знаю, что сейчас ночь, но мне плевать! Найти, разбудить и в офис, и пусть сразу собирает всю свою бригаду. Сделай рассылку сотрудникам головного офиса на мобильные: всем быть на месте строго в девять утра. Общий сбор, всем без исключения.
Римма Алексеевна закивала в ответ.
- И ещё, - добавил Савойский. – Как основное дело сделаешь – отведёшь Амальтею в вольер. Кочерыжек ей дай, листьев салатных…
Савойский скривился, будто собрался немного поплакать.
Но тут же взял себя в руки и с прежней властностью в голосе закончил:
- А потом снимай с себя всё, и сюда – в кабинет!
- Ага, - с готовностью подтвердила Римма Алексеевна и выскочила в коридор.
Впрочем, через секунду она снова заглянула в кабинет и уточнила:
- Что, прямо всё с себя снимать?
- Кожу пока можешь оставить, - уточнил Савойский.
Дождался, пока хлопнет дверь.
Достал из нижнего ящика стола кожаный кляп и моток верёвки.
- Вот так, Малька, - усталым голосом произнёс директор. – Ты только не ревнуй, это для дела требуется.
Коза еле слышно стукнула копытцем об пол.
22.
До Москвы добрались лишь в третьем часу ночи.
Билеты удалось купить лишь на последнюю электричку, проходившую с краткой остановкой в подмосковном городке в половине первого, а потом ещё два с четвертью часа стучавшую усталыми колёсами по гулким ночным рельсам.
В Москве обнаруживший редкую для него предусмотрительность Апофиус предложил сойти с пригородного поезда за пару станций до Казанского вокзала, дабы не привлекать внимания вокзальных стражей к боевой троице, тем более, что для мира людей парадное одеяние Корнилия выглядело несколько вычурно, а для ночного вокзала – просто вызывающе.
«Не понимаю, что в моём наряде странного и необычного» ворчал Корнилий. «Все земляные так на битву одеваются».
Но спорить не стал и покорно сошёл на «Новой».
Московская ночь была подсвечена оранжевыми фонарями и щедро раскрашена рекламными вывесками.
Воины вышли к гудевшему машинами шоссе.
Выходы закрытой до раннего утра «Авиамоторной» светились розовым и красным.
Вдали белела домами Дангауэровка.
По рельсам прогрохотал неизвестно откуда и куда бегущий одинокий трамвай. Информационное табло и салон были темны и не подсвечены, лишь кротко мигали фары, отчего выглядел трамвай потерянным и виноватым.
Корнилий растеряно озирался по сторонам.
Москва ошеломила и напугала его.
Он часто моргал и шёпотом извинялся, не понятно перед кем и за что.
Инстинкт земляного подсказывал ему, что неплохо бы сейчас закопаться хорошенько, оборудовать парочку смотровых галерей да приглядеться повнимательней к суматошному этому месту, а потом уж решить как да что, но здравый смысл подсказывал, что продолбить асфальт без инструмента решительно невозможно, а инструмента походящего под рукой нет, и едва ли люди одобрят такие вот самодеятельные раскопы у всех на виду, так что лучше уж постоять, поморгать и попереживать на виду у этого шумного и не слишком дружелюбного мира, не углубляясь в недра его.
Да и времени на обустройство галерей не было.
- Куда теперь? – спросил боевых товарищей Сергей. – Может, ко мне? Я, правда, на «Выхино» живу…
- Помню я, где ты живёшь! – заявил Апофиус.
Древний дух, в любой обстановке чувствовавший себя уверенно, стоял, уперев кулаки в бока, и насвистывал боевой марш кондотьеров.
- Доберёмся как-нибудь, - продолжал Сергей. – Кате я всё объясню, она у меня добрая, всё поймёт. Скажу, дескать, из командировки, с друзьями…
- Глупости! – отрезал Апофиус. – Мы на войне. За нами, может, уже и следят выродки какие-нибудь потусторонние. Пожалей семью, Серёжа, не привлекай к ней внимание!
- Ой! – испугался Сергей. – А я чего-то не подумал. Извиняюсь тогда, чуть не наворотил сдуру.
- Ничего, бывает, - милостиво простил его дух. – Боевой опыт – он не сразу приобретается. А как-нибудь добраться нам надо на Сретенку, и срочно. Так, Корнилий?
- Так, - подтвердил земляной, угрюмо почёсывая затылок.
Апофиус посмотрел на него насмешливо.
- Жаль, бороду тебе не догадались отрезать. Уж больно она девиц привлекает!
Девица-полуночница с банкой энергетика, и впрямь засмотревшаяся было на земляного, рассмеялась заливисто и убежала прочь.
- Бороду не трожь! – грозно заявил Корнилий и решительно запихнул волосатое украшение за полу халата.
- Тогда пошли, - логично продолжил дух. – Раз бороду не режем, то пока других дел нет, как срочно до Сретенки добраться и друга твоего найти.
Сергей посмотрел по сторонам. Потом на часы, которые он ещё на отъезде успел выставить по станционному табло.
- Метро через два с половиной часа откроется, - грустно заметил он. – Да и ни к чему нам в метро, ещё менты повяжут.
- Везде у вас стражи Клоадра понатыканы, - с сердитым сопением ответил Апофиус. – Будто мёдом для них Москва намазана!
- И на такси не получится, - продолжал грустить Сергей. – Я на билеты последнюю тысячу потратил, неприкосновенный запас. Полтораста рубликов осталось, по Москве не разъездишься. Из семейного бюджета больше ничего брать не могу, Пашке одежду надо покупать к школе.
- С бюджетом проблем не будет, - несколько туманно обнадёжил его Апофиус. – Но только попозже, когда ломбарды откроются.
- А сейчас чего? – мрачно осведомился Корнилий.
Он всё ещё был зол на приятеля за предложение (пусть даже и шуточное) отрезать бороду, главное украшение каждого уважающего себя земляного, пребывающего в зрелых летах.
- Чего? – переспросил Апофиус. – Ничего особенного: собрались и пошли. Скажи, москвич, до рассвета успеем?
- Успеем, - уверенно заявил Сергей. – По Энтузиастов и Николоямской – до Садового. Оттуда – до Бульварного. А там уж до Сретенки – рукой подать. Глядишь, за два с лишним часа и управимся.
Корнилий, придерживая драгоценную шкатулку, стал решительно подворачивать длинные полы халата, под которыми обнаружились полубрюки-полупанталоны цвета молочного шоколада.
- Корнилий, друг любезный, - вкрадчиво произнёс Апофиус, глядя на все эти манипуляции. – Опусти одёжу, не наводи срам.
- Земляные сраму не имут! – запальчиво возразил Корнилий. – А мне так идти быстрее. И чего ты всё цепляешься то к бороде, то к одежде? Когда мы в последний раз по Москве гуляли, тебя всё устраивало.
- Корнилий, у людей сейчас двадцать первый век, - пояснил древний дух. – Толерантности стало заметно меньше, чем в девятнадцатом. Уж лучше мы медленнее пойдём, но хоть в итоге окажемся на Сретенке, а не в психушке.
Корнилий с сердитым сопением опустил долу полы халата.
- Пошли уже, - пробурчал он.
И троица отправилась в путь по ночной Москве.
До Сретенки добрались в предрассветном сумраке.
Фонари всё ещё освещали Бульварное кольцо, но серые тени домов разбавил уже розовато-алый отсвет зари, переходящий местами в дневные оранжевые отсветы.
Признаться, подзадержал их всё-таки Корнилий. Земляной, непривычный к длинным надземным переходам, двигался тяжело и медленно, косолапил и переваливался с боку на бок.
Да и шкатулка мешала его ходьбе. Однако же от помощи он решительно отказывался и сей драгоценный предмет даже на малое время никому не отдавал, заявляя, что лично несёт за неё ответственность, ибо оставил в залог смотрителям Библиотеки Духов своё честное слово, а честное слово земляного – твёрже континентального базальта, это всякому известно, так что шкатулку он понесёт лично и даже самому лучшему другу не доверит, таков уж его долг.
Как бы то ни было, и как бы медленно троица не двигалась, а этой дороге, как и всякой иной, пришёл конец – и осталась за спиной трамвайная подкова у метро, и Тургеневская площадь, и вот уже под румяными облаками появились пряничные дома Сретенки.
- Ну мы это, дошли, - заявил Сергей, показывая на памятник Шухову. – Тут, Корнилий, ты уж сам показывай, куда дальше. Я ваших волшебных адресов не знаю.
Корнилий посмотрел внимательно по сторонам. Походил из конца в конец по площади, что окружала памятник в начале бульвара.
Посмотрел на шелестевшие ряды деревьев.
И решительно вытянул левую руку, показывая на здание с башенкой и часами.
- Вот! Там Акинфий живёт.
Апофиус озабоченно нахмурился.
- А ты ничего не путаешь? Домик-то новый, в девятьсот втором году построен. Нас с тобой в Москве в ту пору уж, почитай, два десятка лет как не было.
- Здесь он, - упрямо повторил Корнилий. – Страховое общество «Россия», Акинфий аккурат в девятьсот двенадцатом переехал сюда с Варварки. Открытку мне прислал, хвастался.
- А когда он тебе в последний раз отсюда писал? – уточнил с подковыркой Апрофиус.
Корнилий потупился.
И ответил:
- В девятьсот четырнадцатом, в июле. Потом закрутился как-то, да и у меня по хозяйству дела. Семья как раз подоспела, вторую спальню пришлось под корнями строить, и галерею боковую надо было копать…
Сергей присвистнул.
- Во дела! Да этот дом, поди, перестраивали с тех пор раз двадцать. Я и понятия не имею, где тут входы и выходы. Тем более, как в подвал попасть. Может, съехал твой друг или в двадцатые выселили как нетрудовой элемент? Как его теперь найти?
- Здесь он! – решительно заявил Корнилий. – Если бы съехал – дал знать. Подвальные без нужды не съезжают, и людям их не выселить. Подвальные – народ упрямый, по своим правилам живут. Пошли!
Бойцы приблизились к дому и прошли немного вдоль стены в глубину переулка.
Корнилий с важным видом покрутился у капитальной кладки цоколя. Для чего-то поковырял пальцем отделочную плитку цвета сваренного с молоком шоколада.
Покрутился возле надписи «Салон».
Мужичок в синей униформе, лениво прохаживающийся у забранной металлическими воротами арки, смотрел на троицу со всё возрастающим интересом.
Интерес его возрос до уровня, требующего немедленного действия в тот момент, когда приземистый бородач в диковинном замшевом халате заголосил вдруг, чередуя тембры, и зачастил словами, произнося в быстром темпе какие-то не то молитвы, не то заклинания, показавшиеся невольному свидетелю колдовства пугающе-грозными.
Мужичок в синем потянулся к рации. Правда, медленно и нерешительно, ибо вызывать старшего из-за вопящего на улице сумасшедшего ему совершенно не хотелось.
Беспокоить начальство лишний раз – ни к чему, а разошедшийся псих и сам, быть может, успокоится и по доброй воле куда-нибудь исчезнет, не оставив после себя жертв и разрушений.
И как объяснить тогда руководству, для чего ты посмел нарушить его сладкую предрассветную дрёму?
Сумасшедший и впрямь как будто стал приходить в себя.
Голос его стал тише, разноголосица прекратилась, установившись на средних, не терзающих слух частотах, но вот его странные слова стали различаться всё лучше и лучше.
И, наконец, до слуха явственно долетело: «…отворись же для тех, кто с миром пришёл, к духам пещер и духам подземным».
Мужичок в синем солидно откашлялся.
Решил: «Сам справлюсь!»
И твёрдым, хотя и небыстрым шагом направился к забредшему во Фролов переулок колдуну.
- Так, гражданин, позвольте побеспокоить. Вы чего устроили? Здесь, между прочим, организации в доме, материальные ценности, понимаете ли. Да и контингент проживает приличный, а вы…
Пронзительно-белый свет кипятком брызнул ему в глаза.
Он зажмурился и, прикрыв глаза ладонью, резко попятился назад.
И услышал укоризненный шёпот, явно принадлежавший не колдуну, а кому-то из его сотоварищей: «Ну ты, земляной, и даёшь! Предупредил бы хоть людей, они-то к твоим фокусам непривычны. Вот и у Серёги глаза слезятся».
Колдун что-то бубнил в своё оправдание, но голос его быстро стихал, словно говоривший быстро удалялся куда-то, так что и обрывки слов стихали прежде, чем можно было их услышать и понять.
Охранник, продолжая прикрывать правой ладонью глаза, стал в испуге размахивать лево рукой, отбиваясь от невидимых врагов, но невидимые враги так и предпочли остаться невидимыми и удалиться восвояси.
Когда-же охранник отъял вспотевшую ладонь от глаз и посмотрел в ту сторону, где, по его расчётам, и должны были скрыться обученные колдовству хулиганы, то от увиденного остолбенел на месте.
На том самом месте, где ещё с полминуты назад стояла странная троица в прочнейшей стене зиял проход невесть куда, но по логике – в самую глубину дома.
Проход представлял собой освещённую свечами галерею, полукруглые стены которой сложены были из неотёсанного, покрытыми серовато-зелёными пятнами сфагнума камней.
В глубине же пещеры мелькнули на миг неровные плоскости гранитных ступеней, мелькнули – пропали.
А через секунду пропала и сама пещера, на месте которой вновь возникла прежняя, до радости и успокоения знакомая стена имбирного дома.
Мужичок в синем попятился, перекрестился и ретировался в арку.
«Никому не говори об этом, Степан!» строго приказал он себе. «Никому и никогда!»
Подвальный Акинфий оказался духом крепким и рослым, старомодно-дворницкого вида, с бородой, серым фартуком и надраенной медной бляхой га груди.
Но обстановка в его покоях была отнюдь не дворницкой, простонародными мотивами здесь и не пахло (в прямом и переносном смысле этого слова).
Жилище подвального было просторным, ярко освещённым многочисленными светильниками и канделябрами, расставленными тут и там в невероятном количестве и безо всякой системы.
Стилем же своим хоромы подвального напоминали квартиру зажиточного купца десятых годов двадцатого столетия, который торговлею пробился из самого простого сословия в те самые верха, куда ешё можно пробиться если не происхождением, то уж точно – при помощи денег.
Толстобокая купеческая роскошь выпирала со всех сторон.
Пышная, ампирная лепнина шла по потолку, перемежаясь с бирюзовыми вставками и мраморно-цветочными композициями, окружавшими места потолочного крепления позолоченных люстр.
Бледнокожие купидоны в нишах у входа целились в гостей из лука, одновременно лукаво им же улыбаясь.
Мебель в диковинном жилище напоминала покрытых блестящим лаком бегемотов, навеки замерших в беге по анфиладам комнат и выпиравшим теперь округлыми своими боками из каждого угла.
Полы были устланы ворсистыми коврами, ноги в которых тонули едва ли не по щиколотку.
А в довершение всего в гостевой зале, куда после долгих объятий и поцелуев (от которых Сергей с трудом, но сумел уклониться, ибо страшился уколов подвальной бороды) пылал ярко-зелёным неземным пламенем одетый резным камнем камин, по верху украшенный алебастровым маскароном.
Маскарон представлял собой увитое виноградом и рельефно выступающее из камня лицо какого-то беспокойного духа с широким ртом, горбатым и вытянутым носом и иронично прищуренными глазами, которое периодически оживало, корчило гостям рожи, а потом снова как ни в чём ни бывало замирало недвижной алебастровой декорацией на своде камина.
Рассадив гостей на софе, подвальный извинился за то, что сразу попотчевать их не может, поскольку духи-домовые по обычаям своим колобродили по дому всю ночь, хорошим хозяевам помогали по дому, плохим – пыль и мусор в туфли сыпали, слухи и сплетни домашние собирали, да больше проказничали и шебуршили без меры, уж такой у них нрав, хоть ругай их – хоть не ругай.
А в теперешний час они отсыпаются и будить никак нельзя, ибо до часа завтрака (а до него ещё ой как далеко!) беспокоить проказливых - запрещено.
Домовым после ночного колобродства непременно надо отдохнуть и отоспаться, таков уж древний обычай духов.
- Но чаю я вам сготовлю, тут уж не сомневайтесь! – замерил Акинфий.
И два раза хлопнул в ладоши.
Из-под банкетки в дальнем углу комнаты вылезла на свет свечей и камина маленькая старушка-кикимора в васильковом сарафане, с головой, обвязанной ситцевым платочком в красный горошек.
- Вот, Дементьевна, - обратился к кухарке Акинфий. – Радость у меня, друг мой старый Корнилий приехал, с новосельем поздравить. И не один, с добрыми приятелями. Как бишь зовут? Вот, Сергей! Из людей, стало быть, гость редкий. А с ним кто? Апофиус Пипаркопф, вот кто! Про этого слышал, как же! Как говорится, живьём не видал, но слухами и подземный мир полнится. Вот у нас какие важные господа в доме нынче. Как говорится, гость в дом…
- Всё кувырком! – подхватила кикимора. – Поздновато заявился Корнилий, с новосельем-то поздравлять. Мы, почитай, вторую сотню лет тут размениваем. А поздравлять-то, батюшка, на первой сотне надо, так-то обычаи велят.
Корнилий смущённо потупился.
Подвальный нахмурил брови.
- Ты, Дементьевна, мне и на Варварке настроение портила. Такой вот у тебя кикиморный характер! Кабы не аккуратность твоя в хозяйстве, так погнал бы взашей. Погнал бы в Бибирево али в Новую Москву – кому бы ты там нужна была на старости лет?
Старушонка недовольно пожевала губами.
- Самовар что-ли принести?
- Он самый, - подтвердил подвальный. – И приборы по количеству персон. И закусь какую нехитрую, что сумеешь найти. Я уж тут сам всё расставлю, да разолью.
Старушка, вильнув хвостом, засеменила лапками по ковру.
- Нехорошо старость обижать, - заметил Сергей.
Конечно, неправильно было начинать общение с хозяином с пикировки, но и смолчать по прямодушию своему Сергей не мог.
Подвальный нисколько не обиделся на замечание, лишь отмахнулся.
- Да я ничего, я только на словах грозный такой. Она мой нрав знает, триста лет уже вместе.
До начала трапезы серьёзного разговора на заводили. Больше пересказывали друг-другу новости за последние сто лет: какая ведьма за кого замуж вышла, да какой леший от пьяного лесника отбился да через чащобу в сокровенные места ушёл, да какой болотный чертёнок к человеческому жилью от сиротства прибился и, говорят, в большие люди выбился, теперь банком руководит и его уже три раза в новостях по телевизору показывали, и много чего ещё рассказывали, благо, что новостей накопилось много, так что и до обеденного часа на обстоятельный разговор их вполне бы хватило.
Про свою домовую братию подвальный рассказывал мало и неохотно. Видно было, что реалии новой жизни даются ему тяжело и живёт Акинфий больше в прошлом, в воспоминаниях.
- Я вот и обстановку сохранил с девятьсот двенадцатого года, - как бы между прочим заметил подвальный. – От всех реквизиций спас, от всех потрясений.
После чего принял пыхтящий самовар из птичьи тонких рук Дементьевны и начал деловито накрывать на стол, время от времени выходя из залы, по-видимому – в поварскую.
Сергей от потока новостей о бурной жизни неведомых ему волшебных созданий заклевал было носом и даже стал потихоньку сопеть, так что Апофиусу пришлось будить его к чаю неучтивым толчком локтя в бок.
- А, чего? – спросил Сергей и заморгал недоумённо.
Древний дух, заглаживая вину за невежливое поведение, протянул ему бублик и вазочку с вареньем.
- А тут вот ещё творог домашний есть. А чай уж сам наливай, не стесняйся.
Подвальный по-старомосковски пил чай с блюдца и вприкуску. Сахар у него тоже был старомосковский: кусковой и головастый.
- Сахарок-то от Бродского поди? – и Корнилий подмигнул старому другу.
Тот солидно помотал головой.
- Не, Корнюша, тот чудесный сахарок кончился давно. Как не экономили, а в двадцать третьем закончился. Сами производим, в домашних мастерских. Анчутки-подмастерья стараются. Конечно, не в фабричных котлах вывариваем, всё помаленьку да по-домашнему, но ничего, на жизнь хватает. Или вот, гостей встретить.
В дальнейшем завтрак проходил в молчании, кряхтении, сопении и сосредоточенном жевании.
Сергей, приметив, что на столе помимо сладостей присутствует ещё и буженина с мочёным чесночком, налегал более на неё, ничуть не смущаясь тем, что предварительно уполовинил-таки переданную ему духом вазочку с вареньем.
В отличие от голодного человека и двух не менее голодных духов, хозяин дома ел мало, более отпивал из глубокого макового блюдца дымящийся красный чай и поглядывал поминутно на гостей из-под седых насупленный бровей, будто пытаясь разглядеть их мысли на просвет.
С разглядыванием, как видно, вышло не очень, потому как Акинфий спросил напрямик:
- Вот что, друг мой старый и друзья мои новые. Благодарю само собой за то, что пришли с новосельем поздравить. Но думаю, что не только и не столько за этим вы пришли. Тем более, что ты, Корнюша, здорово рисковал, когда из глуши своей в столицу добирался. Я ведь всё понимаю: и что дорога для тебя опасная, и что жилище земляному надолго бросать нельзя, и что волшебный народ в людские края без крайней нужды не ходит. Это только мы, подземные, подвальные, домовые да кикморные рядом живём. Ещё нечистые есть, но про них я за столом и говорить не хочу. А теперь вы мне скажите начистоту: с каким делом пришли?
- А места у меня не глухие, - невпопад ответил Корнилий. – До столицы гномов – всего один переход. И русалочье царство – рядом.
После чего замолчал, нерешительно поглядывая на Апофиуса.
Древний дух, никогда и ничем не смущающийся, решительно взял инициативу на себя.
- Помощь от тебя нужна, Акинфий.
После чего… сызнова начал прежний свой рассказ о сакморах, всё также, кстати, называя их полным именем, а не «существами на «С».
Сергей решил, что дух, как видно, перестал бояться произнесения вслух грозного имени, исходя из того, что коли решился на войну, так не бойся и врага назвать.
Рассказ он слушал с прежним интересом, заметив, что Апофиус гладко, заученно и почти слово в слово, с незначительными вариациями, будто выучил прежде наизусть с листа или с чьих-то слов, а теперь добросовестно повторяет.
Сергей и раньше в глубине души подозревал, что легенда о сакморах сложена не Апофиусом, а кем-то другим, быть может – каким-то древним учёным духом, и Апофиус выступает лишь добросовестным пересказчиком.
Теперь же он совершенно уверился в этом, приметив, что и паузы и возвышения голоса идут ровно в той же последовательности, что и при первом пересказе истории.
Удивило его другое: отсутствие удивления со стороны Корнилия.
Земляной, склонив голову, всё с тем же неослабным вниманием слушал рассказ и не выказывал ровным счётом никакого недоумения касательно его дословной и интонационной повторяемости.
Впрочем, добросовестно доведя историю до конца, Апофиус догадался присовокупить к ней услышанную от Корнилия версию о появлении загадочных незнакомцев в верховьях Яуза, известную со слов русалки, о неоднозначной репутации которой рассказчик благоразумно умолчал.
Подвальный выслушал всё молча, ни разу не перебив и не задав ни одного уточняющего вопроса.
Сергею даже показалось, что рассказ о захватчиках из иного мира Акинфия взволновал, но нисколько не удивил.
Он будто предвидел и ожидал чего-то подобного, а теперь лишь получил подтверждение своим опасениям.
Сергей решил, что Корнилий, пожалуй, прав.
Друг-подвальный явно знает что-то очень важное. И это нечто, в соединении с повествованием Апофиуса, может стать если не разгадкой происходящий событий, то уж точно – ключом к ней.
- Вот такие дела. – резюмировал Апофиус.
И слопал маковый бублик, одним движением кулака запихнув его в рот.
Подвальный кивнул.
И, подойдя к камину, крикнул в дымоход:
- Огневуха, ключи от подпола у тебя?
Алебастровая рожица прыснула и скривилась особенно уморительно.
Подвальный щёлкнул декора по носу, чтобы не зазнавался и место своё знал.
- Ты что, старый? – раздался возмущённый голос из дымохода. – Рябиновой с утра хватил?! В подполе Звониха сидит, Леонтий лихой! Три дома на Остоженке разорил, дьяволово отродье! Для того его в подпол и посадили, чтобы не выпускать. Да там и проход решёткой забран. Не дам!
- Огневуха, не перечь! – повысил голос Акинфий. – Моим добром живёшь, у меня в доме. Я вот огневому пожалуюсь, так он тебя на болото закинет – чертей пугать. Давай ключи сей же час!
- Не дам, - отрезал дымоход.
И по зелёному пламени пробежали оранжевые отсветы.
Алебастровый, замерший было от угрозы, вновь сорвался в кривляния.
- Огневуха, не доводи до греха, - пригрозил Акинфий. – Не такое сейчас дело, чтобы с тобой торговаться. Вот прочитаю заклинание, так огонёк-то и погаснет. Будешь в холодном дымоходе нрав свой показывать.
И в подтверждении своих слов затянул речитативом: «Огонь мой ясный, что землю красит, своею властью велю погас…»
- На, подавись!
Мигнувший и притихший было огонь вспыхнул снова, и в свете его Сергей с изумлением увидел, как из-под каминного свода высунулась длинная и гибкая пылающая рука – и связка ключей упала в ладонь Акинфия.
- Вот так бы сразу.
И Акинфий поклонился камину.
- Не гневись, огневуха, и обиду не держи. Я для общества стараюсь.
Потом он повернулся к гостям.
- А пойдёмте-ка, любезные, в сокровенные мои покои. Отворим подпол да поговорим с Леонтием по прозвищу Звониха. Этот аспид нам очень теперь полезен окажется!
23.
Тем же рассветом, но туманным и лесным, Тархес добрался до окрестностей поляны.
Метров за двести до края опушки, на обочине лесной грунтовки стоял серебристо-синий полицейский «Форд» и подслеповато-грустно мигал размытыми в сырой полумгле огнями, будто прикрывая поочерёдно то красный, то синий глаз.
Где-то вдали, едва видимая, стояла ещё машина, закрытая до половины корпуса разросшимися кустами. У второй машины спецсигналы были выключены, оттого казалась она тёмной, прижавшейся к земле, молчаливо-хищной, притаившейся в засаде за маскирующей её зелёной стеной.
Тархес припарковал джип у обочины, но двигатель глушить не стал.
Достал «Кольт», прокрутил барабан, спрятал обратно в кобуру.
В отличие от прочих бойцов маленькой передовой группы, полагавшихся в основном на сакморскую магию, Тархес предпочитал начинать общение с противником с помощью земного оружия.
Магия – слишком сокровенна и затратна, чтобы использовать её для истребления примитивных дикарей.
С тем же успехом (точнее, с той же степенью глупости и неэффективности) можно использовать точечный усилитель гравитации для расплющивания плодов кокосовой пальмы или распрямления панцирей пустынных черепах.
Впрочем, можно удивить землян и каким-нибудь сакморским фокусом, из тех, что попроще, если земное оружие землян не остановит.
«Но в общении с дикарями всегда надо быть простым, понятным и доступным» подумал Тархес, выбираясь из машины. «Слишком сложные для понимания угрозы, как и слишком изощрённые методы истребления не вызывают у них должного страха и почтения, поскольку просто не воспринимаются их примитивным сознанием».
Он улыбнулся, заметив, что мысленно произнёс эту фразу не на официальном сакморском наречии, а на языке анаиды. Планеты, население которой было пущено на растопку ещё в те времена, когда на краешек земной суши из первобытного океана едва только начали выползать первые полуамфибии.
Планете, на которой ему пришлось провести целых триста семьдесят шесть годовых оборотов того обречённого шарика вокруг оранжево-жёлтого солнца, прежде чем изрядно затянувшаяся миссия увенчалась, наконец, успехом.
Он успел в совершенстве выучить язык. В глубине души он даже успел привязаться к тем милым аборигенам (и, кстати, весьма высокоразвитым – не чета землянам с их первобытными технологиями), которых пришлось потом с некоторой грустью и сентиментальной поволокой в очах отправлять на растопку реактора.
Но какой прекрасный войд получился на месте не только этой планеты, но и всей планетарной системы далёкого солнца, которое в те доисторические для людей времена едва можно было увидеть с Земли невоооружённым глазом, а теперь и вовсе увидеть невозможно!
Миллионы вселенных пустоты возникли на месте, измеряемом в системе пространства материи всего-то десятками световых лет.
На месте миллиардов преходящих жизней – триллионы вечных.
Невидимых для Невидимого!
Разве не чудо?
Если бы только эти дикари могли представить, в какой прекрасный мир они... не попадут никогда, жалкие ублюдки!
Тархес хохотнул задорно и тяжёлым уверенным шагом пошёл навстречу полковнику полиции, который поспешно выскочил из «Форда» ему навстречу.
- Здравия желаю!
- Кто выставил оцепление? – спросил Тархес, не отвечая на приветствие. – Как давно? Всё время здесь стоите или дальше заезжали?
Глаза у полковника забегали. Он козырнул ладонью.
Тархес заметил, что кончики его пальцев подрагивают.
- Выставили ещё днём, время не помню. Послеобеденное, вроде... Но к четырём мы тут уже стояли, это точно. Сигнал поступил от граждан Сообщили, что выстрелы слышны. Сами понимаете, место хоть и отдалённое, но гуляющих тут в окрестностях много. Ну, не так, чтобы очень...
Полковник замялся.
- Не тяни, давай до конца, - приказал Тархес.
- Молодая пара тут гуляла, - продолжил полковник чуть заплетающимся языком. – От них сигнал поступил, как полагается – переадресовали нам. Мы приняли меры, всё по инструкции. Встали в оцепление, никого не пускаем. Не сомневайтесь, дальше этого места не совались. Всё как положено.
- Пара где? – уточнил Тархес.
И добавил с улыбкой:
- Молодая.
Полковник кивнул в сторону спрятавшейся машины.
- Там, в багажнике. В брезент завернули.
Тархес зевнул и посмотрел на часы. Время было рассветное, солнце вот-вот разгонит туман.
- Завернули... Никакого уважения к человеческим останкам. Ладно, оцепление я снимаю!
Полковник качнулся.
Здоровяк в матово-кожаной куртке смотрел на него невозмутимо-насмешливо, от бело-ледяных его глаз морозец прихватывал кожу.
- Как же так?
Полковник выглядел смущённым.
- У нас приказ, мы же отрабатываем.
- Отработали, - отрезал Тархес. – Приказ изначально от меня исходит. Ты его выполнил. Дальше я здесь рулю ситуацией. Или генерала разбудить?
Полковник в ужасе замахал руками.
- Не, не! Сдаём пост вам, уважаемый. Отбываем. Может, я не сразу всё понял, но вы простите. Сами понимаете, больше суток на дежурстве, измотался совсем.
Полковник согнулся в поклоне и задом попятился к машине. Гуттаперчево изогнувшись, открыл дверцу и, не разворачиваясь, кормою вполз в салон.
- Слышь, - тихо бросил ему вслед Тархес.
Фуражка высунулась из-за края дверцы.
- Трупы немедленно сдай кому-нибудь из наших, - распорядился Тархес. – Мартемьяну или кому ещё, у кого холодильник есть. Они у вас со вчерашнего дня в багажнике лежат, как бы не испортились. Трупы нам сейчас очень нужны!
- Не беспокойтесь, - отозвалась фуражка. – Ночь холодная была, сохранились в лучшем виде.
- Много выпил? – уточнил Тархес.
Фуражка смущённо поникла.
- Пару глотков, согреться...
- Вали! – приказал Тархес.
И добавил:
- Мента своего беглого ищите. Срочно!
Полковник что-то крикнул в ответ бодро-служебное.
Тархес уже не слушал его. Он шёл обратно к джипу.
У машины он остановился и с полминуты смотрел на то, как быстро и слаженно полицейские рвут с места, разворачиваются почти синхронно – и исчезают, удаляясь прочь от леса.
«А ведь могут шустро двигаться, когда захотят» с удовлетворением подумал Тархес.
А беглый мент проснулся тем утром на импровизированной лежанке, собранной из листов картона и бумажных пакетов, под трубой теплотрассы.
Полицейская практика предусматривала помимо прочего и общение с бродягами, от коих многое можно было почерпнуть касательно техники выживания в городе.
Борис быстро пришёл в себя.
Почти машинально проверил, на месте ли деньги, документы и оружие.
Вчера на ночь он принял очень много обезболивающего, после чего провалился в крепкий сон.
Такой крепкий, что случись ночью поблизости ловкий воришка – вполне мог бы лёгкими движениями обчистить карманы.
По счастью, удалённость логова от злачных мест и торных бродяжьих троп сработала в его пользу: всё было на месте, в кобуре и карманах, нетронутым.
За ночь бинты пропитались насквозь буро-жёлтыми выделениями.
Пришлось раздеваться до пояса для новой перевязки.
Борис понимал, что долго он так не протянет.
В такой гнусной антисанитарщине и здоровый заразу подхватит, а уж человек с ранами – тем более, и перейдёт напрямую к гангрене, минуя нагноения.
«Составляем план действий» сказал сам себе Борис.
Он избавился от телефона, забрёл на ночёвку в промзону.
Здесь его вряд ли быстро найдут. Если бы догадались, где искать, если бы вычислили его путаный след, то заявились бы по его душу ещё ночью.
Стало быть, со следа он их временно, но сбросил.
Программа минимум выполнена.
Следующий этап: одежда. Надо избавиться и от рубашки, и от куртки. Грязно-бурые и местами изорванные – выдают, как сигнальные флажки.
Дальше – найти умывальник. В любом месте, хоть бы и в общественном туалете, только почище. Но не в торговом центре, там могут засечь. Свои же или охрана. Охрана вся стучит, это проверено.
Дальше нужна ночлежка, но там, где не попросят паспорт. Паспорт сейчас светить нельзя нигде, ни в одном месте.
Дальше... Дальше будет видно.
Мысли о том, чтобы сдаться своим у него не было. Своих, теперь уже – бывших своих, Борис знал слишком хорошо, чтобы тешить себя глупыми иллюзиями о справедливом расследовании.
Судя по тому, что успел рассказать Слава, взяли его в оборот очень быстро и очень серьёзно. Сходу, без раскачки.
А это значит, что сдвинув с места расследование после долгого топтания на месте, влез он туда, куда влезать не стоило ни ему, ни его начальству, ни начальству его начальства.
А отсюда можно сделать простой и логичный вывод о том, что избавятся от него после захвата очень быстро и без лишних церемоний, даже не пытаясь изобразить фейковое следствие, ибо даже при самом подтасованном расследовании у подследственного всё-таки есть шанс открыть рот и кое-что рассказать... но ему такой шанс, даже призрачный, не предоставят.
Ликвидируют при захвате, либо после короткого допроса, но официально – всё равно при захвате.
Впрочем, что-то подсказывало Борису, что всё не так уж плохо. Время – на его стороне. Каким-то внутренним, то ли профессиональным, то ли высшим чутьём он чувствовал, не осознавал, но именно чувствовал, что вся эта истеричная полицейская чрезвычайщина не может продолжаться слишком долго.
Его травят так отчаянно потому, что ментовское начальство прижал кто-то, неизвестный Борису, но, видимо, очень влиятельный.
И этот кто-то совсем не дал им времени на раскачку, на придумывание оперативных комбинаций по заманиванию своего же сотрудника в ловушку.
Этот кто-то сорвался, натравил на мента – ментов, и наверняка теперь требует быстрый результат.
Надо просто не дать им получить этот результат. Надо просто выждать.
Жить, ждать и действовать по плану.
Накануне поздним вечером Борис потратил полчаса на быструю рекогносцировку.
В двухстах метрах отсюда у промзоны – станция метро.
Два выхода у шоссе. Тот, что ближе – лучше обойти стороной. Торговый центр, открытое место. Бывшие коллеги наверняка где-то там пасутся.
Второй – подходящий. Рядом с ним небольшой рыночек, четыре павильона.
Один из них – с одеждой.
Рядом кавказская закусочная. Казалось бы, вариант с туалетом, но... В таких закусочных иногда менты появляются, жрать изволят на халяву. И хозяин у ментов может быть на крючке, постукивает по возможности.
Там лучше не появляться.
Но с другой стороны от выхода – «Макдональдс». Это вариант получше. Большой поток посетителей, туалет, горячая вода. Можно и покушать, ежели состояние позволит.
Если пройти примерно сто пятьдесят метров по шоссе от метро – начинается жилой квартал. Там наверняка есть аптека.
На первую половину дня занятия определены.
Дальше – ищем убежище и обдумываем вариант с более цивилизованным ночлегом.
Ибо второй раз...
Борис с брезгливой гримасой посмотрел на выступающую из земли трубу.
«Нет уж, хватит!»
И Борис быстрым и решительным шагом двинулся к метро.
До вещевого рынка Борис добрался без приключений.
Если, конечно, не считать приключением встречу с ранним прохожим, который метров сто шёл за ним следом и полузадушенным шёпотом уговаривал немедленно бежать с ним куда-то, поскольку настают последние дни, о чём его по большому секрету предупредили какие-то лохматые существа в подземном переходе, предварительно отобрав едва початый пузырёк спиртовой настойки аконита, который он по ежеутреннему ритуалу пытался принять для поднятия тонуса.
«А если по секрету сказали, так чего болтаешь с первым встречным?» грозно рыкнул ему Борис и для солидности показал кулак.
Безумец ойкнул, пробормотал: «извини, хозяин, не узнал» и тут же исчез, будто растворившись в воздухе.
Что было странно: воздух прогрелся, уже успел очиститься от тумана и был совершенно прозрачен, так что видимость была самая наилучшая.
Встреча с городским сумасшедшим вывела Бориса из себя.
Он и сам не мог понять, отчего этот взлохмаченный, дёрганый и очевидно никчёмный человечек безумными своими словами и непрестанным кривлянием так подействовал ему на нервы.
Так, что даже пальцы стали слегка подрагивать.
«Прекрати!» прикрикнул мысленно Борис сам на себя. «Приди в себя, немедленно! Ещё чего удумал – из-за психа расстраиваться. Мало ты их перевидал за годы службы?»
Мысль о прежней службе, завершившейся если не навсегда, то уж точно – очень надолго, позитива не прибавила.
Впрочем…
«Меня никто и никуда не прогнал!» твёрдо сказал сам себе Борис. «И не прогонит. Теперь я сам себе – служба».
Вещевой рынок был ещё закрыт.
В проходе между магазинчиками, забранном хилой решёткой, висели уже выложенные на продажу спортивные костюмы и аляповато раскрашенные куртки.
Возле товара лениво прохаживался, смоля сигаретку, человек с юга.
Борис подошёл к решётке и решительно её потряс. Потом стукнул ладонью.
- Чего шумишь?
Борис поманил его пальцем.
Гость скривился, сплюнул окурок. Но подошёл, глядя подозрительно и недобро.
- Чего? Закрыто пока, через час заходи.
Борис показал удостоверение.
Человек с юга скосил глаза.
- Ты откуда? Мы своих ментов знаем, два дня назад заходили. Теперь до начала месяца не платим, у нас всё по договорённости.
- А кто меня вчера вечером у метро обстрелял? – и Борис с негодованием показал на пробитую куртку. – Вчера задержание проводили, отморозка вязали. Я с местными перетёр, на тебя показывают.
Собеседник отшатнулся.
- Не, не наш! – и замахал руками. – Мы таких не держим, у нас тихие все. Был один дурной, на людей кидался. Мы его уволили неделю назад, хозяин лично морду бил. У нас всё тихо, клянусь!
- Плевал я на твои клятвы! – завёлся Борис так серьёзно, будто и впрямь палил по нему отморозок из местного ларька. – Зови хозяина, разбираться будем.
- Ашот занят, - начал было слегка подвывать южанин.
Борис как бы между прочим откинул полу куртки.
Увидев уголок кобуры, человек с юга быстро ретировался.
Ашот подошёл ожидаемо быстро, как будто стоял где-то рядом и слышал разговор.
Впрочем, может быть, и стоял…
- Здравствуй, дорогой!
Судя по улыбчивой физиономии и добрым глазам хозяина торговой точки, визитёра Ашот возненавидел сразу и на всю жизнь.
- Нету у меня больных на голову, здоровые все. И оружия не держим, торгуем тихо. Вопросов к нам нет ни у кого, у местных спроси.
- А возле метро кто орудует? – уточнил Борис.
Если бы он догадался сейчас, насколько попал в точку его вопрос и на какое больное место Ашота он случайно, но очень точно наступил, то смело мог бы потребовать лучшего товара из персонального хозяйского резерва.
Но Борис точность попадания оценить не смог.
И продолжал давить вслепую.
- Чернявый такой, с бородой, цепочка золотая? Не у тебя тёрся?
Хозяин быстро снял замок и открыл решётчатую дверцу.
- Дорогой, я порядки знаю. Ты не из местных, я тут со всеми ментами знаком.
- Я из главного управления, - и тут Борис мысленно вздохнул с облегчением, ибо в первый раз за время беседы сказал чистую правду. – Удостоверение я уже показывал, твой засранец тебе подтвердит. Могу ещё показать, но тогда я точно зайду и другой разговор начнётся.
- Э-э, - потянул хозяин.
И спросил напрямик:
- Чего надо-то?
- Прибарахлиться, - поставил условие сотрудничества Борис.
Подумав, добавил:
- И приобуться. Только не в дешёвое шмотьё, это ты лохам с улицы продавай. К тебе же не каждый день из центра приезжают?
- Не каждый, - согласился хозяин.
И, уходя в глубину мини-рынка, поманил Бориса.
На ходу хозяин что-то крикнул помощнику и тот, шустро метнувшись, занял пост у приоткрытой дверцы.
«А дисциплина у него железная» с невольной завистью подумал Борис.
Хозяин глянул на посетителя профессиональным оценивающим взглядом.
- Рост метр восемьдесят, пятьдесят восьмой размер. Рукава пошире надо… Обувь…
Прищурил глаз.
- …Сорок четвёртый, с запасом – сорок пятый. Сейчас, дорогой, надо с запасом брать, всё маленькое шьют.
- Всё правильно, - подтвердил Борис. – На ходу мерку снял!
Хозяин улыбнулся и почесал щетину на щеке.
- Здесь обожди. Быстро всё принесу, самое лучшее.
Погремев ключами, открыл дверь подсобки. И исчез.
«А вдруг по мобильному позвонит в местное отделение?» пугнул было себя Борис.
И мысленно махнул рукой на все страхи.
«Меня всего второй день гоняют, а уже паранойя начинается. Вчера девчонку-аптекаршу подозревал, сегодня этого… лавочника. Тебя любой прохожий может опознать и любой прохожий может оказаться ментом. Или бандитом. Теперь уже без разницы. Так что бояться без толку. Либо свезёт, либо…»
Всего за сутки из рассудительного опера Борис стал отчаянным фаталистом.
Хозяина не было долго, минут пять.
Тревожные мысли снова стали одолевать Бориса. Проныра и в самом деле мог стукануть местной ментовской крыше и спрятаться в подсобке на время разборки.
Борис поправил кобуру, мысленно прикидывая, сколько патронов у него осталось.
Наконец, стукнула щеколда и дверь открылась.
- Вот!
Ашот попытался изобразить гордость от хорошо проделанной работы, но с гордостью вышло не очень.
- Лёхе держал – на день рождения подарить. Это кореш наш местный, рынок наш пасёт. У него праздник скоро и третью звёздочку должны на погон повесить. Он так сказал. Из его запаса беру, дорогой, от сердца отрываю.
В вытянутой правой руке Ашот держал вешалку, на которой в идеальном магазинном порядке пребывали: светло-серая куртка тонкой кожи, голубые джинсы и джинсовая же, в цвет, рубашка.
Левой рукой хозяин прижимал к боку чёрные туфли спортивного покроя с белой прострочкой.
«Пафосно как-то» подумал Борис.
Но дарёному коню, как известно… Да и времени не было гардероб слишком уж тщательно подбирать.
- Пойдёт, - одобрил Борис. – Переодеться есть где? Не хочу в лохмотьях ходить.
- А как же!
И хозяин с готовностью показал на дальний уголок мини-рынка.
С нарочитой готовностью, как отметил Борис.
- Вот там тихий уголок, дорогой. Никто не побеспокоит. Одевайся сколько хочешь, никто не торопит.
Между стеной торгового павильона и металлическими листами глухого забора и впрямь ждал его тихий уголок.
Борис, стараясь не наступать на гнуснейшего вида асфальт, быстро переодел брюки и переобулся.
Приладил ремень с кобурой на обновку.
Он успел ещё одеть новую рубашку, отбросив в сторону излохмаченое старьё.
И в этот момент на него напали.
Нападение было молниеносным.
Какая-то мелкая когтистая тварь прыгнула на него с крыши павильона.
Борису в первый миг боя показалось, что сиганула на него огромная крыса. Тварь укусила его в затылок, явно стараясь прогрызть кожу, и ударила кулаком в спину.
Впрочем, быстро стало понятно, что это существо – не крысиного рода.
Не бывает таких больших крыс, чтобы там ни писали газетчики.
И не бьют крысы кулаком, да ещё и таким твёрдым и костистым.
А ещё… У существа была рожица. Почти человеческая, но всё-таки не совсем.
Широкий, тупой подбородок. Выпяченная вперёд нижняя губа. Глаза цвета взбаламученной мути, мятущейся взвеси, цвет которой определить решительно невозможно, как невозможно определить окрас воды в бурлящем канализационном отстойнике.
Ощеренная пасть с мелкими зубками.
Сведённая в горб спина. Маленькие лапки с когтями.
Бешеные прыжки. И вопль, бьющий по ушным перепонкам:
- Я – дух этого места! Я - Андрейка Обгадин! Не уйти тебе, не уйти! Я тебя узнал, я Обгадин, никто ещё не уходил!
Борис врезал с ноги бешеной твари туда, где у человека было бы солнечное сплетение. Тварь от удара отлетела к стене, и тут же прыгнула, норовя вцепиться в шею.
Борис врезал хуком слева. Это был его фирменный приём – удара слева редко кто ждёт, он всегда ошеломляет.
На Обгадина удары не производили никакого впечатления. Каждый раз он отлетал то к стене, то на асфальт – и тут же переходил в атаку.
«Дух?» пронеслось в голове у Бориса. «Какой ещё дух?»
Такую неукротимую ярость он встречал у наркоманов. Но даже для самого конченого и уродливого наркомана выглядел Обгадин запредельно тошнотворно и… нечеловечески.
Борис, кинувшись вперёд, поочерёдно нанёс удары справа и слева, потом прижал визжащего Андрейку к асфальту, быстро подхватил сброшенную старую рубашку, в долю секунды обмотал её вокруг шеи уродца – и потянул за концы, сдавливая удавку.
Одновременно он коленом давил на живот Обгадина, оказавшийся неожиданно твёрдым.
Уродец отчаянно шипел и зловонная слюна его летела Борису на лоб.
Вывернувшись, он ободрал Борису руку и выскользнул из петли.
- Убью, тварь! – заревел Борис.
Теперь он по-настоящему пришёл в ярость.
Он не знал причин нападения, не ведал, с кем он вообще дерётся, но исход боя виделся ему теперь совершенно ясно: или обездвижить тварь любым возможным способом, либо готовиться к безвременной кончине от многочисленных укусов и потери крови.
«Мало я крови потерял!»
Борис, приноровившись, поймал гада на пинок и отбросил назад.
Обгадин, поджав лапки, страшным мячиком скакнул на Бориса.
И тот, не заботясь уже о том, чтобы не привлекать внимания (гадёныш своими визгами всё возможное внимание уже привлёк) выхватил ПММ, снял в предохранителя – и выстрелил в упор, пробив тварь навылет.
Обгадин завыл дурным голосом, из спины и брюха его хлынули струйки чего-то жёлтого, удивительно похожего на мочу.
Резкий запах аммиака ударил Борису по ноздрям.
- Вот же тварь мерзкая!
Обгадин выл и катался по узкой площадке за павильоном, брызгая жёлтым на асфальт.
Борис вытер лоб рукавом.
Засунул пистолет в кобуру, набросил куртку, поднял с земли старые джинсы, разорвал их на две половины, обмотал ладони. Встал на бетонную опору ограждения, схватился за верхние лаги, подтянулся, и, преодолевая боль, уцепился за край профнастила.
Пробившись сквозь боль, глупая и смешная мысль на пару секунд засела в голове.
А если тварь придёт в себя и вцепится в пятую точку?
Но тварь в себя не приходила, выла по-прежнему.
Борис подтянулся, перелез через забор – и перепрыгнул, убегая под вой и проклятья Обгадина.
Минуты через две Обгадин ворвался в будку опешившего от такого приступа охранника.
Оболочка духа почти заросла, но редкие зловонные капли продолжали сочиться, пропитывая серый балахон смотрителя рынка.
- Левон, телефон! – завопил Андрейка, не замечая, что в ярости переходит на рифмованное изложение мыслей.
- Свой носи, - флегматично ответил охранник.
К истерикам смотрителя он уже привык.
- Духам нельзя, у них своя стезя! – заблажил Андрейка. – Дай позвонить, срочно! Не то ментам скажу, что твой племянник наркотой торгует.
- Они это знают, - спокойнейшим тоном ответил охранник.
- Много торгует, - добавил смотритель. – И мало отстёгивает!
Охранник достал телефон и швырнул в харю Андрейке.
- Звони, притырок убогий.
Андрейка набрал номер и заговорил сбивчивым шёпотом: «это он был, тот самый… Голубев… охранник фамилию видел в удостоверении, как в ориентировке… принял меры к задержанию и ликвидации, но у него же оружие… можно мне вместо голубя сегодня курицу дадут?.. хорошо, жду дальнейших указаний».
- Крысу бы тебе с помойки, а не курицу, - злорадно сказал Левон, отбирая аппарат. – И чем ты его обгадил, бози тха? Воняет-то как!
- Когда меня назначат старшим смотрителем, - мечтательно сказал Обгадин, - я всех заставлю кое-что целовать. Но это пока сюрприз!
И стремительно выпрыгнул из будки, уворачиваясь от пинка под зад.
24.
- Что, гад, пришёл на горе моё посмотреть?
Обросшая бородой физиономия смотрела из-за решётки недобро.
- На страдания мои пришёл смотреть, ирод? На, смотри!
И Леонтий широко раскинул бочкообразные руки, приглашая посетителей полюбоваться округлым брюшком.
Подвальный погрозил ему пальцем.
- Ты, Леонтий, совсем уже совесть потерял. Театр-варьете тут устраиваешь перед гостями, нехорошо это. Поймали на разбое, так сиди тихо, избывай вину. Ты ещё заголи брюхо своё набитое, добавь-ка, сударь, позору.
Леонтий тут с готовностью задрал шёлковую, в цветочек, рубаху, отчего живот тугим пузырём вывалился вниз.
- Во даёт! – восхищённо воскликнут Апофиус. – Да него брюхо-то поболе моего будет!
- Бесстыдник! – загрохотал Акинфий. – Вот я сейчас решётку-то отопру, да проучу тебя по-свойски!
Леонтий по прозвищу Звониха стремительно отскочил в угол и затих в полутьме.
- Нехорошо над человеком-то так издеваться, - недовольно заметил Сергей. – Очень вы строги, гражданин Акинфий, к человеку, какую бы обиду вы бы от его ни вынесли. Очень уж жестоко в темноте держать и за решёткой. Не знаю, что за нравы в ваших подвальных краях, но очень они мне не нравятся, извините, конечно, за прямоту.
Акинфий посопел грозно. Он не любил, когда сторонние, да ещё и человеки, делают ему замечания да порядки его обсуждают.
Корнилий на всякий случай встал бочком и положил шкатулку на пол, высвобождая руки. Не то, чтобы он и впрямь боялся, что подвальный руки распустит. Он-то лучше всех присутствующих знал, что Акинфий – мужчина резковатый, но сдержанный и справедливый, иначе не доверили бы ему московские домовые, чердачные и подвальные важный пост ходатая по мирским делам.
Боялся он того, что гость человеческий, слабо знакомый с порядками и обычаями мира духов сотворит невзначай какую-нибудь глупость.
- Я тебе, парень, тоже напрямик скажу, - заявил после затянувшейся паузы подвальный.
– Ты наших порядков пока толком не знаешь, в нашем мире ты гость, в наших делах – новичок. Я ведь догадался уже, что человек ты не простой, иначе в нашу страну ты бы не прошёл ни за какие коврижки и медовые пряники. До ста лет бы прожил, и ни одного духа рядом с собой не увидел бы. Ты не простой, но и мы тут – не из чурок осиновых понаделаны, и живём на этом свете гораздо поболе твоего. Наш народ в жилища людские прямиком из пещер перебрался в те времена, когда твоих пра-, пра-,пра- и прочих прадедов ещё и в помине не было. Но это я так, гордыню стариковскую тешу.
Апофиус с обычной бесцеремонностью прыснул в кулак.
- Что ещё старику тешить, кроме гордыни!
Акинфий посмотрел на него с горькой укоризной.
- Я тебя, перечная голова, за уши из трактира на Тверской за уши вытаскивал, когда после штосса тебя поручик канделябром по голове приголубил. А ты теперь шутки надо мной шутишь! А этот…
Он показал на притаившегося Леонтия.
- …разбойник и есть! И не человек он, а домовой. Проворовавшийся! Он по мирскому приговору двухсотлетний срок отбывает. В тысяча восемьсот сорок втором году этот тать окаянный три места службы в Замоскворечье сменил, И везде воровство творил, разбой и непотребство! У купца Толстопятова сервиз китайского фарфора побил, а он огромных денег тогда стоил. Фарфор, конечно, а не купец…
Леонтий выскочил их тёмного угла, рухнул на колени и заблажил.
- Не любил он меня! Не кормил он меня! Не холил, не лелеял! Сапогами два раза в пьяном виде бил! Не стало больше моего терпения…
- Купец от горя в горячке слёг, чуть не помер, - ровным голосом продолжал Акинфий. – Леонтия во исправление на второе место службы перевели, к купцу Троегорову. Рассказать, чем ты там занялся?
Леонтий всхлипнул.
- Вино венгерское из фляжки стал таскать. Потом с пьяных глаз мезонин поджёг.
Леонтий вытер волосатый нос рукавом.
- За свечкой недосмотрел. Без умыслу же!
- А на третьем месте, - без всякой жалости продолжал подвальный, - и вовсе позор. У купца Ефимьева столовое серебро украл, на база снёс и на ведро полугара выменял. Потом же, напившись до потери всякого соображения, купца Ефимьева жестоко избил и из окна его же дома и выкинул, отчего купец получил повреждение руки и трёх рёбер. После безобразной сей выходки - сел верхом на метлу и в таком непотребном виде прыгал по дому, пугая слуг и домочадцев. И это ведь при том, судари мои любезные, что домовым вообще показываться людям на глаза нельзя! После чего задержан был стражей домашних духов, приведён на суд домовых и всем миром сродственников и соплеменников его судим. О приговоре я вам уже рассказывал. Мне же его передали на содержание и исправление, ибо уполномочен я миром на многие важные дела. Так-то!
Леонтий, окончательно убедившись в том, что жалость сегодня в меню не значится, подполз к решётке и флегматично водил по ней толстым чёрным пальцем.
- За ним и на прежних местах нехорошие делишки водились, - продолжал обличать узника подвальный. – Но сходило ему с рук до поры. То на мелочах попадался, то на серьёзном деле едва не за руку ловили, но изобличить негодника толком не могли. А том памятном году – окончательно с пути сбился, разошёлся вконец, без удержу. Теперь вот вину избывает.
И добавил:
- А условия тут нормальные. Домовому в темноте сидеть привычно. У него, кстати, и свечка есть. И кормёжку я ему со своего стола даю. Вон, брюхо наел!
- Сам со свечкой сиди, сатрап! – сорвался в истерику Леонтий. – Тюремщик и мироед проклятый! У родичей моих на поводу идёшь? А я эту братию домовую ещё в восемьсот первом году предупреждал, что не могу в городе жить и купцам служить. Не выношу породу лавочную, хоть режь меня на куски! Я же крестьянского роду, я в деревне пять сотен лет жил – никто на меня не жаловался. К лавочнику сунули – я сорок лет терпел, как Моисей велел, а потом сорвался. Нету моей воли обиды от торгаша сносить!
Сергей заметил, что домовой слово «лавочнику» произнёс на старомосковский манер, через «ш».
Видно, долгое пребывание в городе не прошло для него бесследно.
- Чего тебе надо-то? – враз успокоившись, самым деловым тоном спросил Звониха.
- Выкладывай, подвальный.
Акинфий солидно откашлялся в сложенную трубочкой ладонь.
- Ты, Леонтий, во времена оны по всей Москве шлялся, по всем, так сказать, злачным местам походил.
- И за это тоже отсиживаю! – запальчиво выкрикнул домовой-сиделец. – И это лыко мне на суде мирском в строку вписали, ничего не забыли.
Акинфий досадливо поморщился.
- Да не о том речь! На суде говорил ты, будто леший один беспутный по прозвищу Огрызок сказывал, что к ним в чащобу котёл с неба упал. И после этого леший припомнить уже ничего не смог, будто его поленом по голове ударило. Он тогда с перепугу из леса сбежал, а потом месяц с тобой по кабакам шлялся.
- Говорил, - подтвердил домовой. – Да только вы мне тогда не поверили, и другу моему лесному и задушевному так же не поверили. Всё смеялись надо мной!
- Да я-то не смеялся как раз, - с грустью произнёс Акинфий. – Но, признаюсь честно, особо-то тебе и не поверил. Тут, как говорится, себя вини: беспутному никто не верит.
И Акинфий, оглянувшись на притихших друзей, спросил предательски дрогнувшим голосом:
- А в каком месте котёл-то тот упал? Не припомнишь?
Леонтий глянул исподлобья нагловато и торжествующе.
- Ага, так теперь и беспутный вам пригодился? И двухсот лет не прошло, как о словах моих вспомнили! Так ведь и не было ничего, не падал в лес никакой котёл. Видано ли, чтобы котлы с неба падали? То Огрызку с пьяных глаз показалось, а я же ему спьяну и поверил. Гулякам замоскворецким шкалик поднеси – и не такое расскажут. Так ведь, Акинфий?
Подвальный засопел смущённо.
- Ну это… Да, не было тебе веры. Сам виноват, обгадил реноме, так сказать. Не до обид сейчас, уж поверь. Припомни, Леонтий, где он падал-то.
Звониха пожал плечами.
- Да я же сам этого не видел. А Огрызок и по Алексеевской роще бродил, и в Тайнинском, и в Гольяново на чекушку выпрашивал…
Услышав знакомое слово, Сергей вздрогнул и воскликнул:
- Оно! Гольяново! Там видения были!
Корнилий хлопнул себя по лбу.
- Вот, мужики, не поверите, а я догадываться начал. Все ниточки сходятся…
Подвальный смотрел на них, посекундно переводя недоумённый взгляд с одного на другого.
Корнилий как бы невзначай поднял шкатулку с пола и прижал к боку.
Тут надо пояснить, что Апофиус, добросовестно пересказав подвальному легенду о сакморах, а так же присовокупив к рассказу показания русалки, об опыте с короной ясновидящих и испытанных Сергеем видениях умолчал, видимо, сочтя эту информацию слишком уж сырой, непроверенной и, возможно, не слишком уж точной.
Потому не удивительно, что подвальный от слов боевых друзей пришёл в крайнее замешательство.
- Какие ниточки? Какие видения?
Теперь рассказывать пришлось Корнилию, а подхватывать и завершать историю – Сергею.
- И ты смолчал? Утаил? – с укоризной обратился подвальный к скромно стоявшему в сторонке Апофиусу.
Древний дух ничуть не смутился.
- А это, знаешь ли, прибор непроверенный. Брюс – личность в волшебном мире известная, легендарная, можно сказать, да и мастер – хоть куда. Да только я давно на свете живу и на одну репутацию мастера не полагаюсь. Корона только для людей предназначена…
- Чистых сердцем, - вставил Корнилий.
- …духам её показания перепроверить невозможно, - продолжал, разгорячась, Апофиус.
- Кого он там увидел?
- Другого чистого душой человека, - продолжал вставлять комментарии земляной.
- И где? – патетически воздел руки к своду подземелья Апофиус.
- В Гольяново, - ответил Сергей. – И ему плохо. У меня тут…
Показал на горло.
- …подкатило.
Апофиус отмахнулся.
- Это всё картинки и чувства. Признаюсь, впечатлило поначалу. И с рассказом сидельца твоего сходится. Согласен, сходится. И что, побежим в Гольяново упырей искать?
- Я по упырям – мастер, - как бы невзначай вставил Леонтий. – Одному ухарю в драке кружкой башку проломил…
- Короне какой-то будем верить! – разошёлся Апофиус.
Видно было, что в глубине души ему очень хочется верить, но проклятое упрямство заставляет его упорно отрицать достоверность видений.
- Не какой-то! – возмутился Корнилий. – Не какой-то, а вот именно этой!
И раскрыл шкатулку.
Все прикрыли глаза, кроме Леонтия, который и вовсе зажмурился и отскочил назад.
Корона ярко светилась.
При падении с забора Борис ударился травмированным боком, да так сильно, что сине-фиолетовые звёзды брызнули из глаз прямиком на холодную утреннюю землю.
Он завыл, согнувшись, и, не дав себе и секунды отдыха, побежал вперёд.
Он бежал, скособочившись, с трудом набирая ход, заглатывая воздух с хриплой одышкой.
Боковым взглядом Борис увидел, как сквозь бинты и чистую ещё десять минут назад рубашку тёмными пятнами предательски проступает кровь.
«Чёрт!»
Проклятый уродец сорвал весь его план по маскировке.
Да тут ещё саднящей болью напомнил о себе прокушенный загривок.
«Хорошо, не в череп вцепился, а то бы скальп снял, ублюдок зубастый!»
Что это за тварь? Кто подослал... его? её? В общем, откуда это нечто взялось?
Быстро вычислил, без колебаний напал.
«Он связан с этими, торгашами на рынке...»
Борис завернул за угол.
Постоял немного, пытаясь отдышаться.
Проверил оружие.
«Хорошо хоть, ствол не потерял».
Хорошо, эта тварь обитает на торговом пятачке. Как-то связан с торговцами. А с кем ещё? Ведь не Ашот же её натравил, Ашоту вообще в этой игре не участвует.
В крайнем случае хозяин позвонил бы в отделение и быстро отошёл бы в сторону. Он бы в такие опасные разборки никогда бы не полез.
Значит, уродца натравили другие, совсем другие. Неизвестные некто...
Те же хозяева, которые отдали приказ преследовавшим его бандитам?
И кто ещё служит эти хозяевам? Кого ещё опасаться?
С какой ещё стороны и в какое время эти «некто» могут напасть?
Положение, похоже, становилось практически безвыходным.
Мало того, что полиция Москвы висела у него на хвосте (интересно, только его управление загрузили или уже успели подключить и соседние структуры), так теперь ещё и невидимые до поры твари подключились к погоне.
Ориентировку по ментовской части на Бориса могли направить (и наверняка уже направили) и патрульным, и в ДПС, и участковым, и... Да в общем, всем, кому нужно.
Он же теперь – особо опасный преступник.
Добыча и для ментовской агентуры, и для уголовной, и для... чертей, выпрыгивающих из коробочки.
«Матерь божья, в сотый раз себя спрашиваю: кому же я так на хвост наступил? И только не говорите мне, что квартирным аферистам – у них сроду таких возможностей не было для прессования оперов».
Отдышавшись немного, Борис быстро пошёл вперёд.
Оставаться на месте было опасно: по его следам вполне могли пойти преследователи. Не известно, смог ли зубастый упырёнок перепрыгнуть забор, но даже если и не смог – вполне мог позвать на помощь... кого-нибудь из таких же кровожадных, и куда более прыгучих.
А если они ещё и запах крови чуют? Крыс, говорят, кровь заводит не хуже, чем волков.
Борис шёл вперёд, но не знал – куда.
Ещё вчера вечером было у него искушение отправиться в общежитие (заодно и довооружиться), но ещё вчера он эту мысль отбросил, предпочтя ночёвку под тёплой трубой.
Очевидно было, что именно там его будут искать в первую очередь, тем более, что общежитие – ментовское, и местной агентуры там предостаточно.
Наверняка уже тем же вечером комнатку его посетили с визитом. Возможно, и засаду оставили. И дежурную предупредили.
«Не удивлюсь, если они по всему этажу прошлись, предупредили, так сказать. А там уж и сарафанное радио включилось... И куда теперь?»
Логика подсказывала: в аптеку. И срочно.
Менять бинты, колоть пенициллин.
Гематогену хоть поесть.
Удивительно, как организм такие издевательства выдерживает.
Так, а где здесь апте... Опа!
Борис остановился как вкопанный.
Окольными тропами он умудрился пройти от одного выхода из метро – до другого, и стоял сейчас на границе самого опасного места: у выхода на площадь перед торговым центром.
С одной стороны – здесь наверняка должна быть аптека, она есть в каждом торговом центре. Но с другой стороны – здесь так же наверняка есть охранники, и бывшие друзья менты где-то рядом шныряют.
Впрочем, есть теперь и одно преимущество: новая куртка, в отличие от прежней джинсовой, целая. И кровь на ней не проступила.
Стало быть, если запахнуть полы куртки, да аккуратно их придерживать... И голову наклонить...
В общем, шанс есть.
Не топтаться же остаток жизни (каким бы коротким он сейчас ни был) на асфальтовом пятачке у площади, не решаясь на неё выйти.
В конце концов, если не перемещаться – преследователи рано или поздно доберутся до тебя. Таков простой закон погони: надо двигаться, остановка – смерть.
Борис качнулся от подступившей слабости. С момента схватки у торгового павильона его какое-то странное, призрачное полувидение, периодически проступавшее сквозь проходившие перед его взором картины печальной и тревожной действительности.
Характер видений походил на то, что видел и испытывал он вчера, когда так же пытался после битвы добраться до аптеки, разве что теперешние картинки были ещё более смутными и мимолётными.
Собственно, это были даже не картинки, не определённые образы, а вращающийся калейдоскоп многоцветных пятен, пытающихся сложиться в нечто осмысленное, но каждый раз вновь рассыпающихся в бессмысленно-мозаичную круговерть.
И лишь один раз, а именно – вот сейчас и вот теперь перед взором его мелькнул кирпичный свод какого-то подвала и какой-то совершенно незнакомый ему бородач, смотрящий на него тревожно и соболезнующе... И опять всё поплыло, покрылось пятнами, у картинки окончательно сбился фокус и она стала вращаться прежней калейдоскопной каруселью.
Борис потряс головой, отгоняя морок.
Чёрт его знает, что такое происходит!
Может быть, эти бандиты используют какие-то галлюциногены, с помощью которых пытаются его дезориентировать, обездвижить, свести с ума, отбить память или вовсе... убить?
Возможно, он уже серьёзно отравлен.
Да и у зубастого гадёныша слюна могла быть ядовитой... кто знает это отродье!
Тем более, нечего тут выстаивать. Возможно, преследователи только того и дожидаются, чтобы он в таком вот тихом уголке отключился от яда.
«Запрещал себе на площадь выходить, но иного пути нет».
Борис застегнул куртку. Опасения, что в застёгнутом виде она сдавит живот оказались напрасны: Ашот своё дело знал и подобрал точно по размеру.
Кожа на раны не давила.
Можно было идти.
Вот только тихий голос внутри говорил, что это – ошибка.
Сергей уверенным движением выхватил корону из шкатулки и водрузил себе на голову.
- Провидец настоящего, - удовлетворённо заметил Апофиус. – Иногда это более важно, чем быть провидцем будущего.
- Ой! – завопил Сергей и схватился за затылок.
- Чего это? – забеспокоился Корнилий. – Ты это, Серёжа, чего?
Волшебные в беспокойстве сгрудились возле провидца. Леонтий в волнении засеменил короткими ножками, быстро перемещаясь вдоль решётки туда и сюда.
- За затылок меня укусил кто-то, - обиженно заявил Сергей. – Чего это происходит-то? Во, а теперь кинулся... бьёт! Царапает, паскуда!
Апофиус крякнул удовлетворённо.
- А ведь точно – работает! Как есть, работает. Похоже, дерётся наш неизвестный друг с кем-то...
Сергей недоумённо крутил головой и постоянно дёргался, будто уворачиваясь от ударов.
- Серёжа, не молчи, - насел на него Корнилий. – Говори, что видишь. Скорей говори, а то вдруг картинка пропадёт. Наверно, друга нашего погубить хотят, надо же спасать скорей! Место узнаёшь?
Сергей замахал руками.
- Где там – узнаёшь! Тут такая круговерть, мелькает всё... О, а я ногой его пнул!
Лицо Акинфия озарила догадка.
- Парень, а кто напал-то на тебя? Глядишь, узнаю – я по всей нечисти в Москве специалист.
Сергей махал руками, отпихивая воздух.
- Не пойму, урод какой-то!
- Как выглядит? – подключился к опознанию Апофиус.
- Росточка маленького...
Сергей говорил быстро и суматошно, с пыхтением, словно и впрямь сейчас отбивался от разбуянившегося невидимки.
- ...рот большой, когти на руках... или лапах, зубы острые... Да что там описывать!
Сергей в досаде ударил себя кулаком по колену.
- Он же сразу представился: Андрейка его зовут, Обгадин.
Леонтий остановился, словно налетел на прозрачную стену, и всплеснул руками.
- Жив до сих пор, ворюга!
Апофиус присвистнул.
- Никак, нашли место?
Корнилий в крайнем недоумении закрутил головой.
- Какой такой Андрейка? Мы, земляные, многих знаем из местных, а о таком не слышали.
- Да вы, кроты, и обо мне, поди, ничего не слышали! – с разбойничьим задором заявил Леонтий. – Зарылись там, в волшебной-то стране, в ходы свои, а тут в Москве – такое творится...
И пустился танцевать вприсядку, разминая ноги.
- Знаешь этого Андрейку? – спросил земляной Акинфия. – Ты хоть объясни!
- Знаю, как не знать, - ответил Акинфий, посуровев лицом. – Падаль и погань распоследняя. В подземных духах пребывал, бродяжил где попало. В коллекторе у Неглинной связался с гномами-изгоями, вместе с ними покойничков обирал, что в подземелье падали. А потом, говорят, они и живых стали в подземные ходя утаскивать...
- Помилуй и спаси! – и Корнилий в ужасе схватился за бороду.
- Так-то было, - продолжал Акинфий, скривившись от отвращения. – Духи подземной Москвы подлеца Андрейку прозвали Обгадиным, ибо обгадил он репутацию волшебного народа донельзя...
- Хуже меня оказался в тыщу раз! – вставил замечание Леонтий, от танца переходя к притоптываниям.
- Продолжай! – не попросил даже, а потребовал Корнилий.
- Да быстро его история подземная кончилась, - сказал подвальный. – Честные духи на него и его банду охоту объявили. Гномы-подельники в глубокие шахты ушли, Андрейка за ними идти побоялся. На землю выбрался, почти полвека скрывался по пустырям и помойкам. Его там и искать-то брезговали, думали – сам сдохнет. Недооценили живучесть! Его лет десять назад какие-то нечистые подобрали, приютили уродца и приставили смотрителем к мелкому рыночку...
- Где? – хором спросили Корнилий и Апофиус.
Подвальный крутнул пальцем в воздухе и нарисовал пылающий красно-малиновым огнём овал.
Ткнул овал в правый бок и на этом месте вспыхнула яркая алая точка.
- Вот здесь, на востоке Москвы. Местечко возле метро...
Апофиус присвистнул разочарованно.
- Да это ж вёрст десять отсюда, поди. Пока доберёмся, и человеку не поможем и следы все потеряем.
Акинфий решительно махнул рукой.
- Айда за мной, мужики! Есть одна штука волшебная – вмиг доставит.
Леонтий, оставив танцы и прыжки, подскочил к решётке и схватился за прутья.
- Акинфий, именем Того, кого духи любят, но мольбами не донимают – отпусти! Прошу, отпусти! Я вам пользу принесу, клянусь...
Леонтий замер на секунду, размышляя, чем же в его положении можно поклясться.
- Да хоть исподним своим!
- Исподнее, допустим, я тебе каждую неделю на свои средства меняю, - заметил Акинфий. – И нет у меня желания с тобой торговаться.
- Да отпусти ты его, - записался в ходатаи добросердечный Корнилий. – Сколько ему тут сидеть?
- До истечения срока, - упёрся Акинфий. – Домовые и по триста лет за печкой сидят и службу при том несут, и ничего – не рассыпаются. А этот на всё готовом...
- Да чтоб тебя черти припекли за это готовое! – возмутился Леонтий. – Уж лучше на воле на неготовом, чем в твоём узилище на готовом. Пусти меня в бой, я Андрейку своими вот руками удавлю!
И Леонтий потряс туго сжатыми кулаками.
Спор прервал Сергей, пробормотав растеряно:
- Ой, мужики, а я в того гада выстрелил.
- Убил? – радостно спросил домовой-сиделец.
- Не-а, - ответил Сергей. – Похоже, ранил только. Но вонь при этом!..
И он поморщился.
- Слышь, Акинфий, отпусти с нами человека, - попросил Сергей. – Он нам поможет, я ему верю. У него глаза злые, но добрые...
- Это как это? – искренне удивился Апофиус.
Акинфий в раздумье погладил бороду.
И вдруг решительным шагом подошёл к решётке, прочитал шёпотом заклинание – и отворил её.
- Выходи, тать! Под его, так сказать, слово...
И показал на Сергея.
Потом подошёл к Сергею и показал уже на радостно выбирающегося из узилища Леонтия.
- Но запомни крепко, Серёжа, он – не человек. Совсем даже не человек!
Сергей отрицательно замотал головой.
- Тебе видней, хозяин, но для меня все – люди. Только некоторые – немного волшебные.
Акинфий хмыкнул в бороду.
- А волшебные в тебе не ошиблись! Ладно, пошли. А лучше – побежали.
Торговый центр был ещё закрыт.
- В восемь тридцать открытие, - лениво-равнодушно ответил охранник на незаданный вопрос.
Борис развернулся и стал спускаться по ступенькам.
И мельком, на самой периферии бокового зрения успел заметить, как охранник быстро метнулся в сторону, на ходу доставая рацию.
«Вот же идиот!»
Измотанный погонями Борис начал терять осмотрительность и совсем забыл про окровавленный затылок, хотя тот и напоминал периодически о себе нудной, тянущей болью.
«В один момент засекли дурака» продолжал костерить себя Борис.
Ведь было уже понятно, что противник ему противостоит очень серьёзный и расслабляться с ним никак нельзя.
Борис ускорил шаг.
«Куда теперь?»
Подальше от площади, в глубину квартала. Постараться найти там аптеку, желательно – в самом глухом уголке, куда незримые преследователи не добрались ещё со своими ориентировками и розыскными рассылками.
Разобраться, чёрт возьми, с этим затылком, промыть его, как-то прикрыть бинтами.
«Бейсболку купить, она и лицо скрывает»
Нарастало тревожное ощущение неуклонного и быстрого движения вглубь западни.
«Нельзя нарушать свои же правила, тем более, если они, блин, очень даже разумны!»
Борис видел, что с площади выбраться уже не так-то просто.
Возле выхода из метро замаячили патрульные с автоматами.
Борис развернулся и пошёл обратно, обходя торговый центр. Но, перегораживая ему обходной путь, из подсобки торгового центра уже выбегали охранники, выстраиваясь в неровную цепочку.
«Как они меня лихо зажимают, и как скоординировано – залюбуешься просто!»
Если бы на площади было побольше народу – был бы шанс смешаться с толпой. Но люди двигались в основном к метро, на подходе выстраиваясь в линию, и там бы его выцепили из общего движения в два счёта.
«Или сразу бы на месте расстреляли».
Борис ускорил шаг, пытаясь как можно быстрей пересечь площадь по диагонали.
Пока оставался относительно свободным только этот путь: не к торговому центру, и не к метро.
И тут случилось нечто, чего даже он не мог ожидать, хотя из всех присутствующих, пожалуй, лучше всех понимал, в каком предельно жёстком режиме ведётся преследование.
Сначала послышался резкий, нарастающий рёв двигателя, потом – визг тормозов.
Машина в боевой полицейской окраске тормознула у бордюра и громкоговоритель проревел на всю площадь:
- Голубев, стоять! Руки! Стреляем на поражение!
Но теперь-то у Бориса и малейших сомнений не было, что именно надлежит делать.
Бежать!
Пригнувшись, он зигзагами побежал по площади, крича всем встречным: «Прячьтесь! Расходитесь! Бандиты!»
Кажется, пару раз крикнул про бомбу и пожар.
Вслед ему загремели очереди.
Преследователи предупредительных и пристрелочный выстрелов не давали, били сразу на поражение: справа, слева и даже прямо по курсу узорчатая плитка площади разлеталась на осколки от попаданий.
«Матерь Божья!»
Явно метившая в затылок пуля просвистела над ухом.
Похоже, стрелки быстро двигались за ним цепочкой и били с разных ракурсов, стараясь перерезать очередями путь к спасению.
Борису на миг пришла в голову мысль, что можно было бы выхватить верный ПММ и дать отпор, но ему казалась невыносимой и неприемлемой мысль о том, чтобы устроить перестрелку в людном месте, невольно пуская пули не только в преследователей, но и продолжающих бестолково метаться прохожих.
Борис бежал в сторону парковки у бокового выезда с площади.
По суживающемуся кругу пулевых попаданий он догадался, что стрелки быстро сокращают расстояние и берут его в плотную «вилку».
У парковки есть небольшой шанс на спасение.
Там можно укрыться за цепочкой машин.
- Голубев, стоять!
И там – нет прохожих. Там, похоже, все уже разбежались.
Если зажмут и не выпустят – можно будет по крайней мере умереть в бою.
Всё ж красивей, чем в положении подстреленного зайца.
На самом выезде, у шлагбаума прямо перед ним подскочил в воздух канализационный люк.
И чья-то улыбающаяся физиономия, добродушная и нелепая и улыбкой своей, и этим таким неуместным здесь широким радушием – показалась из круглого провала.
- Сюда давай! – крикнул неизвестный спаситель и протянул руку.
И высунул голову, подобно танкисту, озирающему поле боя перед решительной атакой.
В свете дня стало заметно, что на голове подземного ангела-хранителя ярко сияет нечто золотое, похожее не то на волнистый венец, не то на корону.
Бориса коронованный житель подземелья нисколько не удивил. Так много необыкновенных событий произошло в его жизни в последнее время, и в такой тугой ком спрессовались эти события, что всякой способности удивляться временно пришёл конец.
А сейчас – осталось лишь желание вырваться из огненной ловушки.
Пули брызнули вокруг люка, выбивая синие облачка и оранжевые искры из плитки.
Борис упал на живот.
- Куда высунулся? Вниз, балда! – весьма невежливо поприветствовал он своего спасителя. – Быстро вниз, я за тобой.
Добродушный спаситель, нисколько не обидевшись, хмыкнул и слетел вниз.
Борис подполз к люку, сунул голову в темноту – и чьи-то могучие, мохнатые ручищи враз схватили его за ворот куртки и стремительно стащили вниз.
Собровцы подбежали к люку секунд через десять.
Сходу бросили вниз шумовую гранату.
Один из них выпустил очередь в клуб поднявшегося из люка дыма.
- Без толку, - сказал второй.
Третий схватился за рацию, бросив на ходу:
- Нужна схема коллекторов, оцепим район.
- Да хрен тут оцепишь, - заметил второй и поправил сбившуюся от быстрого бега маску.
Он явно был скептиком по натуре.
По подземной галерее, выложенной по своду зелёным и паутинно-бородатым от старости кирпичом, неслись отчаянным галопом пятеро: четверо волшебных созданий и одно создание человеческой породы.
Сын человеческий именем Сергей сровнялся с подвальным, оказавшимся стариком прытким и на ход лёгким, и, сровнявшись, попытался донять его на бегу вопросами.
«А бежим куда? А как это такую вот конструкцию подземную и московские власти прозевали? А далеко ещё? Мы что, десять вёрст бежать будем?»
Подвальный только отмахивался да мычал в ответ: «Добежим, да расскажу. Добежим, да покажу».
Гулко грохотали каменные плиты пола.
Третьим, обогнав запыхавшегося земляного, непривычного к подобного рода перемещениям и при передвижениях под землёй полагавшегося более на силу рук, а не ног, и обойдя не слишком усердствовавшего в беге Апофиуса (в обстановке нарастающей суматохи несколько подрастерявшегося, но из чрезмерной гордости, временами переходящей в заносчивость, категорически не желавшего в оном признаваться, а потому бежавшего экономно и направлявшего часть усилий на обдумывание дальнейшего плана действий), летел к битве и свободе, празднично гремя цепью, условно-досрочно освобождённый домовой Леонтий.
Условно-досрочным его освобождение назвал Сергей, подвальный же и домовой таких новопридуманных людьми слов не знали, но согласились, что слова эти – вполне даже правильные и подходящие.
Цепь у Леонтия на выходе из узилища подвальный хотел было отобрать, мотивируя это тем, что цепь вообще-то не от кандалов, которых у домового при отсидке вовсе не было, а от тюремной кружки, коей последняя была прикована к стене, дабы домовой не кидался ею в решётку в приступах озорства, и которую Леонтий в приступе озорства умудрился всё-таки от стены и от кружки оторвать, но домовой цепь не отдал, объясняя это тем, что он теперь вроде как беглый каторжник (поскольку суд подземных духов свободы ему пока что не предоставил), а какой же это беглый каторжник – да без цепи, это и не каторжник вовсе, а так, недоразумение.
После третьего по счёт поворота боевая пятёрка ворвалась в накрытый красно-кирпичным куполообразным сводом подземный зал, посреди которого чернел круглый провал ничем, кроме непроглядной черноты незаполненного колодца.
В диаметре колодец был широк, метра два с лишним, и выложен по всей окружности бордюром из гладкого малахитового камня.
У самого края колодца, в полуметре над срезом черноты, висела в режиме левитации выдолбленная из древнего дубового ствола ступа, едва заметно вибрировавшая в напряжённом предполётном гудении.
Волшебный народ, видимо, к подобным вещам был привычен, поскольку немедленно с самым деловым видом обступил летательный аппарат.
Апофиус даже отпустил короткое замечание относительно предельной высоты полёта на таком устройстве.
По его мнению выходило: метров двести, не больше.
Сергей же встал как вкопанный.
И воскликнул по-детски восхищённо: «Вон оно что! Всю жизнь о такой мечтал!»
После чего осведомился, а где же владелица аппарата.
Он не был уверен, точно ли ею управляла Баба Яга, или какая другая ведьма, потому имя уточнять не стал.
- Я теперь владелец, - отирая бороду, ответил Акинфий. – Ведьму Лысакову, Ульяну Марьяновну, в двадцать девятом раскулачили, не захотела комиссаров задаром живой водой снабжать. Всё её имущество в музей атеизма сдали, да там и потеряли в спецхране. А ступу я у Анатоль Василича выпросил. У меня подземное хозяйство большое, за всем надо лично следить. Так летаю с тех пор по подземной Москве. Приспособил, как говорится, для подземелья.
Сергей, поправив сползшую корону, уточнил:
- У Анатолия Васильевича? Это которого?
- Луначарского, - пояснил подвальный.
И добавил:
- Я у него, можно сказать, в почёте жил и уважении. Благодетельствовал мне, и обстановку велел не отбирать, и меня в покое сохранять. Из бунтовщиков, можно сказать, самым приличным был.
На волшебный народ имя наркома не произвело никакого впечатления. Только Леонтий слегка нахмурился от подступившей ревности, ибо самым приличным бунтовщиком, особенно супротив богатых, он считал себя.
- Серёга, тебе лететь! – распорядился Акинфий.- У тебя корона на голове и только ты через неё видеть можешь.
Сергей с готовностью схватился за край ступы, подскочил, оттолкнувшись от малахитового края – и в мгновение ока оказался в диковинном летательном аппарате.
- Только я управлять не умею!
Подвальный положил ладонь на чёрную кору, прошептал заклинание и уверил лётчика-новичка:
- Теперь сама полетит, по видениям из короны. Да ещё и место ей описал, она же...
Погладил летунью по шероховатому боку.
- ...умная у меня. Все подземные ходы, все проходы и галереи наизусть знает, самым коротким путём привезёт и сама вернётся. Только вот что...
Акинфий нахмурился.
- Она сейчас по волшебным ходам полетит, потусторонним подземельем, другой Москвой. Там ты в безопасности, там ты под моей защитой. Но у самого места, где человек в беде и спасать его надо – она должна будет в человеческий подземный мир перейти. Я её попросил поближе подвезти, но человеческие проходы узкие, ей не развернуться. Так что пробежать ещё немного придётся...
- Это мы запросто! – с готовностью подтвердил Сергей, хозяйски устраиваясь в ступе.
- И ещё, - добавил, посуровев, подвальный, - в человеческом мире ты – не под защитой. Разве что Он...
И подвальный показал на купол.
- ...присмотрит. Но мы, волшебные, вдали от Ока живём, вам-то, людям, яснее видно. Так что, давай...
- Я парня одного не брошу! – завопил Апрофиус.
Сунулся было вперёд – и тут же отлетел в сторону от сильного толчка.
- Ну, ты!
И Апофиус, сжав кулаки, ринулся на ехидно ухмылявшегося Звониху.
Домовой же, с места оттолкнувшись от пола, вскочил в ступу, усевшись прямиком Сергею на плечи.
- Стой! – заорал Акинфий и замахал руками. – Куды прёшь?! Вылазь! Ступа же одноместная!
- Ничего, - великодушно принял седока Сергей. – Он места много не занимает. Полетели!
- Вылазь! – присоединился к требованию подвального Апофиус. – Вылазь, морда каторжная! Я те покажу, как пихаться! Я те покажу, как у моего друга на шее ездить! Я таких как ты...
Что именно древний дух делал с такими как Леонтий по прозвищу Звониха – осталось неизвестным, ибо как раз в этот момент ступа, раскочегарившись, с пронзительным свистом ухнула в черноту колодца, мгновенно в этой черноте растворившись и исчезнув.
Апофиус ещё какое-то время продолжал прыгать у края колодца, выкрикивая угрозы и проклятия и отчаянно лупцуя воздух кулаками.
- А я ведь сразу понял, что за парня вы привели, - задумчиво промолвил подвальный, глядя в темноту провала. – Хорошего парня.
- Ещё бы, - отозвался Корнилий. – Я тоже как-то сразу... поверил, что ли... привязался...
И тут же, до конца осознав смысл слов, спросил взволнованно:
- Подожди, что ты понял?
- Глаза у него те же, - туманно продолжал подвальный, глядя на исполняющего боевой танец Апофиуса. – Глаза у парня те же, что и у пращура его. Вот как бывает: через поколения, через столетия – душа проступает.
- Чья душа? – прошептал вконец заинтригованный и обескураженный Корнилий.
- Егорушки юродивого, - пояснил подвальный. – Предка его дальнего. Те же глаза, да лицом подобен. Я ведь знал Егорушку, близко знал. Можно сказать, приятельствовали даже.
Корнилий попятился в испуге и удивлении.
- От юродивого? От такого важного человека? Да нет, подожди...
Корнилий поморщил лоб в сомнении.
- Я в людских делах слабо разбираюсь, но откуда у юродивого, святого человека, и потомство?
- От хромого верблюда! – возмутился подвальный. – Святость не в том, чтобы с подвязанной мошной ходить. У Егорушки семья была, прежде чем он в юродивые подался. И дети были, как полагается. А младшего, Ваньку, я на этих вот руках носил!
И он гордо выставил здоровенные ручищи.
Апофиус, топнув напоследок по полу, развернулся и заявил гордо:
- Серёга всем ещё покажет! Я с замухрышками всякими дружбу не вожу, только с мужами достойными и...
- Картёжными шулерами, - добавил Корнилий, в задумчивости почёсывая бороду.
Ступа с бешеной скоростью неслась по подземным галереям, то облицованным мрамором, то обложенным кирпичом и диким, неотёсанным гранитом, то заросшим чёрным плющом, то украшенным сияющими при свете факелов самоцветами, то со сводами и стенами, отшлифованными до гладкости работой неведомых каменотёсов, а то и переходящим в натуральные пещерные ходы, безо всякой отделки, с остроконечными скальными выступами, выпирающими из породы валунами и свисающими со сводов охристо-коричневыми сталактитами.
Леонтий, удобно устроившись на плечах у Сергея, вопил что есть мочи, подгоняя летунью, и вертел цепью над головой, ежеминутно рискуя зацепиться ею за какой-нибудь выступ и, вылетев с пассажирского места, остаться в глубоком подземелье если не навсегда, то уж точно – очень надолго.
Дубовая летунья же, явно не нуждаясь в кучерских окриках, набрала такой ход, что у Сергея свистело в ушах и фантастические виды подземных галерей смешивались в его сознании с картинками, которые всё ясней и чётче стала транслировать корона, в одну бешеную круговерть.
А виды и впрямь становились всё более захватывающими.
В одном месте пролетели они зал, где пировали вампиры.
Кровососы, заметил ступу подвального, завопили в ужасе: «Шухер, Акинфий!» и дружно полезли под стол, прикрывая фрачные зады серебристой скатертью.
Какая-то пожилая видом и пухлая вампирша, не найдя место под столом, в отчаянии, расправив кожаные крыла, взлетела на люстру, и, вцепившись в хрустальные нити, заныла жалобно: «Не губи, родимый, на скотобойне разжились!»
Ступа так низко пролетела над столом, что серебряные кубки с густым вином попадали на пол и, тонко позвякивая, раскатились по залу, алым заливая пол.
В ином месте, в пещерной нише, скелеты играли в кости, выбрасывая кубики на плоский камень.
Один из игроков, заслышав шум полёта, задрал череп и приветственно помахал костяной рукой.
Сергей, нимало не смущаясь, помахал в ответ.
Скелет удивлённо щёлкнул челюстью.
- Акинфий, да ты помолодел!
- И друга нового завёл! – добавил от себя Леонтий, корча рожи мертвякам.
А были ещё места, где карлики в разноцветных колпаках рубили кирками скалу, делая в ней проход.
И места, где другие карлики, в коричневых кожаных колпаках и коричневых же кожаных фартуках выплавляли металл, выливая огненную массу в гранитные формы.
И были другие карлики, полуголые, в одних лишь кожаных набедренных повязках. Этот народец ползал по дну пещерных ям, выискивая в измельчённой породе драгоценные камни.
Мелькали перед потрясённым Сергеем призрачные силуэты крылатых девушек, то ли фей подземелья, то ли зачарованных принцесс, навеки запертых в недрах потусторонней Москвы.
И какие-то всадники скакали вслед за ступой, размахивая огненными мечами.
Вид их был так грозен, что даже Леонтий на время присмирел и на всякий случай спрятал цепь подмышку.
И мелькали в глубинах боковых галерей дальние огни каких-то неведомых подземных селений.
Пролетели они над пропастью, со дна которой исходило завораживающее золотистое сияние дивного сада, где на деревьях вместо плодов зрели рубины, гранаты и сапфиры.
Но вот мелькнул поворот – и ступа резко пошла вверх, врываясь в мир людей.
На несколько секунд наступила тьма.
Потом сквозь мрак проступили огни фонарей, земных фонарей – в металлической обрешётке.
Ступа приблизилась к входу в тоннель, по стенам которого густой паутиной шли кабели.
И остановилась.
- Долетели, - пояснил Леонтий, прямо с плеч выпрыгивая в тоннельный ход.
– Остановились на границе твоего мира, дальше летунья не пойдёт. В твоём мире у неё силы нет.
- Стало быть, дальше пешком, - сказал Сергей и, сгруппировавшись на краю летательного аппарата, сиганул в туннель вслед за домовым.
В туннеле Сергей сразу почувствовал, как изменился воздух: из тёплого и наполненного множеством ароматов, от сандаловых, миртовых и цветочных до огненно-металлических и раскалённо-каменных, он стал холодным и монотонным, лишь с запахом сырости, слегка разбавленным привкусом мокрой резины.
- Куда идём? – спросил Леонтий, робко переминаясь с ноги на ногу.
Лихой разбойник-домовой слишком давно покинул мир людей и, как видно, успел отвыкнуть от него, тем более, что с девятнадцатого века мир этот успел претерпеть множество изменений.
В былые времена люди таких ходов под Москвой не копали и резиновых змей по стенам не выкладывали.
И воздух у людей пирожками пах и блинами, а не всякой гадостью.
Возвращение к людям давалось Леонтию тяжело.
Ещё пара секунд, и он впал бы в ступор, но Сергей, прогоняя его робость, крикнул командирским голосом: «Вон туда!»
И показал на видневшиеся вдали ступеньки подземной лестницы.
Не дожидаясь, пока домовой развернётся и снова наберёт ход, Сергей пробежал мимо него, в несколько больших шагов преодолевая расстояние до выхода к канализационному люку.
Сергей схватился за скобу.
Над головой у него загрохотали выстрелы.
- Стреляют по мне, - крикнул Сергей быстро семенящему на выручку сотоварищу.
– Я прямо по направлению сюда бегу. Рядом, в общем...
- А чего так часто палят? – осведомился домовой, поднимаясь вслед за Сергеем. – Будто из десятка ружей палят. Ой, или из трёх десятков!
Судя по его тону, первое волнение он уже преодолел. И Сергей подумал, что домовой Леонтий для такого дела – и впрямь лучший выбор. Ему-то к опасности не привыкать.
Сергей упёрся спиной в крышку люка. Та не поддавалась.
- Как будто приварен! – пыхтя, просипел Сергей. – Или асфальтом заложен.
- Посторонись, парень, - и Леонтий, подвинув плечом боевого товарища, резким ударом кулака выбил крышку, которая с гулким чугунным воем отлетела вверх и в сторону.
Яркий голубоватый свет полился сверху. Леонтий зажмурился и, выпустив скобу, медленно сполз вниз.
Сергей же, приблизившись к самому выходу из люка, увидел перед собой испуганного, бледного, запыхавшегося парня.
- Сюда давай! – крикнул Сергей и протянул руку.
Парень в серой кожаной куртке замер, как показалось Сергею – в нерешительности.
Тогда он решительно вылез наполовину из люка, намереваясь при необходимости за шкирку схватить человека, чьими глазами он сейчас смотрел на себя, и затащить в спасительное подземелье.
Близко защёлкали пули и острая плиточная крошка ударила Сергею по руке.
- Куда высунулся? Вниз, балда! – закричал парень. – Быстро вниз, я за тобой.
Упал на живот и быстро подполз к люку.
Освобождая проход, Сергей быстро двинулся вниз, стараясь соскальзывать по скобам, а не прыгать, чтобы ненароком их не обломать.
И тут мимо него быстро подскочил вверх Леонтий.
Домовой быстро схватил спасаемого за куртку и стащил вниз.
А потом ударил Сергея ногой по плечу.
- Не мешкай! Вниз, вниз!
Сергей разжал ладони и камнем упал вниз, на дно канализационного колодца.
Вслед за ним, один за другим, спрыгнули и два его товарища: новый и совсем новый, имени которого Сергей пока не знал.
Сергей пробежал немного и на мгновение прижался к стене, освобождая друзьям проход.
- Кидай его в ступу! – крикнул он Леонтию. – Он сам не прыгнет, не сообразит.
Домовой кивнуло и, схватив в охапку вскрикнувшего от боли парня, быстро потащил его вперёд.
У края тоннеля домовой, подняв над головой, швырнул нового друга в ступу, крикнув вслед: «Забирайся глубже, хоть головой вниз, да сиди тихо!»
И прыгнул следом, придавив задом ошарашенного ездока.
Едва Сергей оттолкнулся от края и подлетел в воздух – в спину ему ударил грохот разрыва.
Если бы замешкался он хоть на мгновение, то испытал бы на себе и удар взрывной волны, и вспышку света, и тяжёлый жар.
Но он успел пересечь границу волшебного мира.
Через эту границу волна не прошла. Лишь вспыхнул где-то вдали короткий свет.
Сергей, схватившись за край накренившейся ступы, повис над пропастью.
Над ним склонилась улыбающаяся бородатая физиономия домового.
- Помочь, паря?
И Леонтий легко втянул его в ступу, места в которой теперь не оставалось вовсе.
- В тесноте, да не в обиде, - сказал Сергей сжавшемуся на дне в жёсткий комок парню.
Тот кивнул в ответ.
- Борис.
И протянул руку.
- Голубев.
Сергей в ответ протянул свою.
- Сергей, а фамилия моя простая – Пантюхин.
Тёплый воздух волной прокатился по его макушке.
И тут Сергей заметил, что умная ступа летит уже назад, в хоромы подвального, не дожидаясь команды.
25.
- У вас будут свои вселенные. У каждого – своя.
Они стояли перед госпожой, глаза их были светлы и бессмысленны.
Набравшийся сил Бронхес воинственно крутнул головой. Виккус, потерпевший поражение в борьбе за оболочку, плотоядно облизал губы.
- Мы добры к своим братьям, - продолжала Вельфана. – Мы храним священные души сакморов, даже если некоторые из них оказались недостойны вечности.
Она показала пальцем на смутившихся слуг.
- Вы – недостойны. Вы погубили свои вселенные, картины ваших миров сотни лет назад пропали из общего потока образов войда. Вы могли бы стать изгнанниками Пустоты…
Более сообразительный Бронхес среагировал первым – упал на колени перед госпожой. Но Виккус компенсировал отсутствие инициативы в преклонении перед повелительницей масштабом самоуничижения.
Он распростёрся ниц.
Голос Вельфаны был ровным, лицо – невозмутимым.
- Вы – бездарности и ничтожества. Вы не смогли стать богами для своих миров. Вы растратили их ресурсы, вы пожрали плоть ваших подданных, вы спалили их звёзды и растёрли в порошок их планеты. Тысячи галактик в каждом из ваших миров погасли, подобно древним светильникам, чьи фитили пересохли и перегорели. Я не смогла вам доверить охрану реактора, направив на пост одного лишь Тархеса. Но я доверила вам себя. Я оставила вас здесь, в убежище, дабы вы стали моей защитой в самый опасный момент операции. Не ошиблась ли я?
- Мы умрём за тебя, госпожа! – крикнул Бронхес, раболепно распростёршись рядом с Виккусом. – Мы умрём! Наша клятва верности прочна как скала! Как стены этой крепости!
- Умрём! – подхватил Виккус.
И они поползли к трону, целуя пол.
- Самое время для смерти, - ответила госпожа. – Или для победы. Ваша ограниченность позволяет вам исполнять свой долг без сомнений и колебаний. Это хорошо, это очень хорошо. Нас мало и помощь едва ли успеет. Наш передовой отряд высадился на этой планете две сотни лет назад по земному времени. После установки реактора была направлена просьба о подкреплении. Направлена по основному каналу связи и продублирована по резервному. Ответ не получен до сих пор. Ни по одному из каналов. Я не знаю, известно ли братьям и сёстрам об успехе нашей группы, готовы ли они прийти к нам помощь в случае, если успех на последней стадии обернётся провалом, и если готовы, то в какие сроки. Мы ограничены в средствах нашей цивилизации, а земные технологии слишком грубы и примитивны для мгновенного взаимодействия с войдом. Как вы знаете, пятьдесят местных циклов назад мы направили дублирующий сигнал по пространственной линии связи, направив антенну передатчика на войд. Очевидно, что это был жест отчаяния. Сигнал движется со скоростью света в трёхмерном пространстве, в обход тоннелей мгновенного перехода. С такой скоростью и при таких условиях распространения он достигнет границ нашего мира через несколько тысячелетий. Либо он будет принят нашими братьями и сёстрами в расцвете новой эры, эры нашего триумфа, и тогда он станет просто архивным свидетельством наших усилий во имя победы. Либо он просто станет памятью о нас, нашедших приют в Хранилище. Это в случае поражения. Но в данный момент очевидно, что пользы от сигналов нет, и мы - один на один с планетой. Без связи с войдом.
Слуги замерли у первой ступени трона.
Виккус робко приподнял голову и произнёс, тихо и приглушённо:
- Но, госпожа, как могут дикари противостоять сакморам? Они пляшут перед нами танец смирения…
Вельфана повернула правую ладонь вверх и чуть приподняла руку над каменным подлокотником трона.
Виккус свечой взлетел вверх и, захрипев, повис под сводом зала.
- Разве мало наших погибло от рук дикарей?
- Много, - зашептал Бронхес, вжимаясь в пол. – Мы гибнем во имя Великой Пустоты. Мы готовы погибнуть во имя нашей госпожи!
Его сведённые судорогой пальцы царапнули по граниту.
- Чувствую ненависть и страх, - произнесла Вельфана.
Но улыбка так и не тронула её губы. Лицо её оставалось бесстрастно.
Ладонь повернулась вниз и легла на прежнее место.
Незримая сила плавно спустила Виккуса к подножию трона, где он со вздохом облегчения вновь вжался животом в гранит.
- Я не могу более доверять помощникам из числа людей, - сказала Вельфана, отчеканивая каждое слово. – Их глупость, нерасторопность и ограниченность ставят операцию под угрозу. Мы не можем более выжидать, процесс предварительного разгона реактора завершён. Мы планировали взять ещё один день на подготовку, но этого дня у нас нет. Произошла утечка информации о наших скромных трудах, что, конечно, бывало и раньше, но на этот раз ни людожоры, ни преданные нам люди, ни подконтрольные нам духи Земли быстро блокировать угрозу не смогли. Отсюда вывод: мы немедленно приступаем к разгону реактора. Всю работу надо завершить в течение суток, и это самый поздний срок. Я выхожу из замка, чтобы лично проконтролировать загрузку топлива. И провести обряд.
Она чуть склонила голову.
- И вы будете со мной неотлучно. Вы же готовы умереть?
- Готов, - подтвердил Бронхес.
- Готов, - эхом отозвался Виккус.
Теперь это была не ритуальная присяга на верность госпоже.
Это была клятва перед последним боем.
И клялись они без всякой аффектации – глухо и просто.
Одиннадцать сакморских змей, сплетясь в спиралевидные узоры, смотрели из-под купола тронного зала на госпожу и её верных слуг.
Смотрели бесстрастно, как и полагается творениям сакморского мира.
26.
Суета в офисе довела Амальтею до нервного срыва. Коза забралась под директорский стол, сидела там тихо, мелко подрагивая тонкошерстной шкурой.
Директор же, напротив, расшумелся пуще обычного.
Вестник повелительницы уже предупредил его о том, что великое событие будет сегодня. Именно сегодня, а потому – надо немедленно подготовить топливо к погрузке и ждать появления транспорта.
Перевозку людишек Савойскому не доверили то ли оттого, что у него в штате было недостаточно вооружённой охраны для такой масштабной перевозки (а планировались отгрузки одновременно из трёх точек в Москве, и головной офис Илья Григорьевича был лишь одной из них), то ли оттого, что хозяевам был известен непомерный аппетит Савойского и они вполне справедливо опасались, что директор тайком объест пару трупов по дороге (что в былые времена иногда бывало, за то людожор каждый раз бывал нещадно бит слугами госпожи).
Для разгона реактора топливо должно было быть доставлено на место неповреждённым.
Вестник приоткрыл одну из тайн повелителей: всего для намеченного предприятия требовалось не менее шестидесяти трупов и никак не менее трёх живых. Этого высвободит в реакторе достаточно энергии для запуска соединённого с ним преобразователи пространства и создаст локальный войд.
Вестник сказал так же, что госпожа довольна: количество трупов более чем достаточно. Слуги сработали с превышением.
Пока довольна, но может и огорчиться: положение с живыми куда хуже.
В предыдущих точках отгрузки, которые посетил вестник, нерадивые слуги предпочли предоставить для священной топки своих собственных сотрудников.
В двух точках их набралось четверо.
«И у меня двое» тоскливо подтвердил Савойский.
Эти двое были: раздетая догола, связанная и уложённая на пол в кладовке Римма Алексеевна, потерявшая сознание от давления верёвок, духоты и неожиданного поворота судьбы; и голый же и крепко связанный Муцкевич, уложенный на пол в подвале, в соседней с холодильником комнате.
Поворот судьбы и соседство с трупами не оказали на Владимира Леонидовича особого воздействия, даже с кляпом во рту он продолжал мычать и выть в своё оправдание и время от времени славить мудрость директора и просить об искуплении вины кровью.
Впрочем, никто его уже не слушал.
Итого: четверо и двое. Шесть живых.
Этого недостаточно: сотрудники людожоров и людозверов – выдавленные прессом получеловеки, дрянной материал.
Их энергетический потенциал незначительно отличается от трупного.
Впрочем, один из слуг, уведомленный о недовольстве госпожи, обещал непременно расстараться и обрести её милость, в кратчайшие сроки нарастив количество пленников.
Но время ему и всем прочим дано – лишь сегодня, до четвёртого часу пополудни.
«Но что я могу сделать в такие сжатые сроки!» стенал Савойский. «Это же немыслимо – живых за несколько часов наштамповать! Где их содержать? В офисе? А если кричать начнут или сбегут?»
«А хоть бы и в офисе!» холодно отрезал вестник. «О последствиях не беспокойтесь, в мире людей последствий больше не будет. Никаких и никогда! Но если подведёте - последствия будут и немедленно. Самого пустят на растопку. Извинения не принимаются!»
Вестник прошёл сквозь стену и исчез. А Савойский заголосил, до полусмерти напугав козу, и заметался по офису.
Забросав подчинённых указаниями и застращав их страшными карами, Савойский схватил за локоть Калымова и потащил его по коридору, оглушая его правое ухо разбойничьим шёпотом: «Костя, срочно организуй мне охоту! Немедленно! До трёх часов дня тебе сроку, потом что хошь делай, но предоставь».
Калымов, ничего не знавший ни о задании сакморов, но о самом их существовании, попытался было отстраниться от директора (к самым невероятным странностям которого, он, как казалось ещё совсем недавно, привык), но Илья Григорьевич держал его стальной хваткой.
- Где ж живых взять? – слабым голосом заныл Костя. – С трупами-то вон как легко: дал человечку по башке монтировкой или там молотком – да в мешок. Главное, кровью не испачкаться. Кто послабже – можно и руками придушить. А с живыми как? Орут, сопротивляются, жить хотят, заразы. И дышать, опять-таки. Сами норовят по башке заехать, да внимание привлекают. Может, трупаками возьмёте, Илья Григорьевич? Я вам за пару часов шесть бомжей привезу придавленных, у меня место прикормленное возле сортировочной станции.
Раздражённый директор несильно ткнул непонятливого Костю кулаком в рыло.
- Не вольнодумничать тут мне! И приказы мои не обсуждать! Ишь, торг затеял: трупаками откупиться решил. Если бы нужны были трупы – я бы так и сказал! Но я говорю: нужны живые. Числом – трое. Сегодня. Не позднее трёх. Даже такому болвану как ты легко запомнить: три и три.
Калымов вконец затосковал.
- Держать-то где их будем? У козы в вольере?
Савойский ткнул его в рыло уже в полную силу, так что глава банды коллекторов отлетел к стене, впечатавшись в неё затылком.
- Язык прикуси, падаль! Коза таких как ты – сотни стоит! Привезёшь живых, связанных и с кляпом во рту. Сложишь в подвале, рядом с Муцкевичем. Где лежит один – там и четверо полежат.
Костя всхлипнул и потёр затылок. На затылке вскочила шишка.
- На Муцкевича всем давно уже наплевать. А на новеньких – внимание обратят.
- А вот на это наплевать уже мне! – отреза директор.
И добавил:
- И ещё: мне тут информацию слили о стрельбе возле торгового центра. Похоже, растяпы ментовские упустили того парнишку, которого Муцкевич недобил. Шустрый парнишка оказался, вёрткий. Спортсмен, должно быть, а я люблю спортсменов. Плотные, мускулистые…
Савойский облизал губы.
- Так вот, Костя, поезжай-ка ты к своему менту прикормленному, который этот район курирует. Разберись там на месте, что к чему. Если он тебя на этого бегуна-спортсмена выведет и ты мне этого парня в офис привезёшь – я тебе его одного за троих засчитаю. Но менты – народ бестолковый, даже за деньги шевелить мозгами не хотят. Так что если там облом выйдет – рви шустро на свободную охоту.
И Савойский неожиданно дружески подмигнул.
- Не умничай: бабку какую-нибудь прихвати в подворотне, на которую всем уже три раза начхать, включая внуков. Только смотри, чтобы не задохлась по дороге. По дворам прошвырнись: может, детишки какие без присмотра гуляют. Прихватишь своей бандой пару-тройку, норма и выполнена.
Калымов с готовностью кивнул в ответ, стараясь при этом подавить мелкую дрожь, которая предательски стала проступать по всему телу.
За годы службы привык он беспрекословно творить нехорошие, и даже страшные вещи. Но сейчас директор, как видно, решил превзойти сам себя и задумал такое…
Какое именно «такое» - Калымов точно не знал. В голове роилось множество догадок и предположений, но все они были до крайности смутны и неопределённы.
Ясно было одно: задуманное Савойским по противоестественной кошмарности превосходит не только всё, с чем Костя сталкивался прежде, но и вообще всё, что может вместить самая испорченная натура человеческая.
То есть замыслил он дело подлинно, кристально нечеловеческое, выдержать прикосновение к которому, даже самое мимолётное, будет нестерпимо больно и тяжело.
«Что ж делать» сказал себе Костя.
У него пути назад точно не было.
И с холопской решительностью побежал он по коридору – к выходу их офиса.
А Савойский поймал за руку проходившую мимо прехорошенькую девицу.
Настроение у директора стало игривым.
- Стажёрка? – спросил он, улыбаясь и подмигивая.
- Что вы, Илья Григорьевич, - заулыбалась в ответ девица. – Пару месяцев у вас в штате. В июне получила диплом в финансовом, я вам уже на той неделе самостоятельно отчёт готовила…
Савойский слегка погрустнел.
- Окунулась, стало быть, в офисную жизнь? Нет уже огня первородного?
Девица рассмеялась.
- Зато энергии – хоть отбавляй, Илья Григорьевич! У вас в компании так интересно, все такие деловые, компетентные…
- Это точно, - подтвердил Савойский. – Иных не держим. А меня, между прочим, некоторые за глаза душегубом зовут и людоедом. Слышали?
- В курилке за глаза все друг про друга гадости говорят, - перешла на шёпот девица. – Я и про вас столько слышала всего, Илья Григорьевич, но никогда ничему не верила. Про талантливых и принципиальных людей завистники всегда пакости и сплетни распространяют. Я вам такое расскажу…
- Не здесь! – решительно прервал её Савойский.
И повлёк девицу за собой.
- Добро пожаловать в мой кабинет. Мозг, так сказать, компании. Обсудим последние новости… а так же сплетни и пересуды…
Втолкнул девицу в кабинет и вошёл следом, плотно прикрыв дверь.
К прикормленному менту Калымов приехал минут через сорок после разговора с директором.
Мент даже по внешнему виду был образцово-прирученным: в меру гладкий, в меру круглобокий, в меру бесцветный, с сытыми светлыми глазками осторожного свинтуса.
- Здорово, Лепов! – поприветствовал служивого Костя.
Полицай сдержанно кивнул в ответ и протянул вялую, пухово-тряпичную ладонь.
Костя сдержанно пожал её, в который раз поразившись невероятной пластичности и бескостности полицейской длани.
- Говорят, перестрелка была, - зашёл было издалека Калымов.
Он и сам не мог понять, отчего вдруг вместо прямого вопроса о собранной информации начал разговор с дипломатичного намёка. Возможно потому, что из всех ментов на побегушках именно этот был ему особенно антипатичен и общение с ним никак не располагало к откровенности и прямоте.
Честно говоря, Костя вообще предпочёл бы сейчас поговорить с каким-нибудь другим носителем погон, из числа более симпатичных и чуть менее подлых. Но выбора не было: именно Лепов курировал территорию, на которой отметился беглый оперативник.
- Не перестрелку, - поморщившись, поправил его Лепов.
Костя отметил мысленно, что манеры у мента так и остались… никакими: на приветствие вербально он не ответил, ограничившись лишь вяло-отстранённым рукопожатием, после которого сразу захотелось ополоснуть ладонь под краном.
- Ваш клиент не применил оружие, спасся бегством, - продолжал тихо бубнить Лепов. – Бежал, бежал и убежал…
Костина терпелка лопнула со протяжным звоном и время дипломатических намёков закончилось.
- Алексей Рудольфыч! – повысил голос Костя. – Ты мне тут не умничай и не поправляй деловых партнёров. Показывай, чего нарыл!
Обыкновенно обращался Костя к этому менту по фамилии и в сугубо официальном тоне. Но в минуту раздражения (которая обычно была третьей-четвёртой в каждом втором разговоре) Калымов включал режим трамвайного хама и применялось тогда обращение по имени-отчеству с отчётливо заметным оттенком фамильярности.
Холёный мент Рудольфыч засопел, раскрыл ноутбук и повернул экран к Косте.
- Вот, изволите видеть.
Щёлкнул по клавише. По экрану рывками стала перемещаться фигурка человека. Человек, похоже, бежал зигзагами, что в сочетании с прерывистым воспроизведением производило впечатление видеонарезки из анимационного фильма.
- Забавно, - заметил Костя.
- Это с камеры торгового центра, - пояснил Лепов. – Качество плохое, ракурс боковой, съёмка велась издали, мы сильно увеличили и обработали изображение.
- Получилось так себе, - продолжал вставлять замечания Калымов.
Рудольфыч недовольно задвигал свиными бровками.
- Тем не менее, клиента опознали. Это ваш гражданин.
- Нет, ваш, - поправил его Костя. – Это ваш, ментовской, из вашего ведомства на нашу голову свалился.
Лепов промолчал в ответ. Ладони его лежали на клавиатуре абсолютно неподвижно и напоминали теперь бледных, до тонкой корки подсохших и раздувшихся рыб, непонятно с какой целью извлечённых из аквариума и выложенных рядком на синем пластике ноутбука.
- Имя напомни, - попытался расшевелить служивого Костя.
- Голубев, Борис, - послушно отозвался Рудольфыч.
- Это всё? – уточнил Костя, собираясь уже нестись аллюром на охоту (время поджимало).
И тут Лепов улыбнулся. От неожиданности Костя слегка попятился: ментовские улыбки, особенно неожиданные, всегда вызывали у него оторопь и чувство тревоги. Каждый раз он понимал, что сейчас будет пакость, но какая именно пакость (позитивная лично для него или со знаком «минус») надо было ещё догадаться.
- Нет, не всё.
Он задвигал курсором по экрану и запустил новую видеозапись.
Теперь человек бежал прямо на камеру. Качество записи стало заметно лучше: появились цвета, увеличилось разрешение, исчезла прерывистость движений.
- Это уже с камеры стоянки, съёмка с близкого расстояния. Удачный ракурс, да и аппаратура там получше установлена.
Беззвучно взлетела в воздух крышка канализационного люка.
- Ого! – и вслед за восхищённым возгласом Костя по-разбойничьи присвистнул. – Силён там кто-то, под землёй… Сообщники у беглого Бориса появились?
Лепов кивнул в ответ.
- К сожалению, да, - подтвердил он с видом человека, насильно потчуемого касторкой.
- Появился этот загадочный спаситель вовремя и, прошу заметить, точно в том месте, где нужно. А под землёй нужный выход на поверхность найти – ой как трудно!
- А вот и он! – воскликнул Костя. – Спаситель!
В темноте люка показалось чьё-то лицо. Потом незнакомец и вовсе выбрался из подземелья, показавшись едва не до пояса.
Беглый мент закричал что-то на бегу. Спаситель полез обратно в люк.
- Стоп-кадр! – скомандовал Костя.
Теперь незнакомец смотрел прямо в камеру. В движении это была доля секунды, мимолётное мгновение, но теперь это мгновение тянулось и тянулось, остановленное нажатием клавиши.
- Дай увеличение… ещё…
- Да увеличили уже, - с чувством превосходства в голосе протянул Лепов.
Изображение, тем не менее, он послушно увеличил.
- И контрастность увеличили, и в виде фотки сохранили, и даже распечатку сделали, - продолжал Рудольфыч.
И с видом триумфатора поставил вишенку на торт:
- И в систему распознавания лиц эту фотку загрузили.
- И-и? – перешёл на высокую ноту Калымов.
Мент извлёк из папки листок и официальным тоном зачитал:
- Пантюхин, Сергей Павлович. Тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года рождения, русский, не привлекался, не состоял. По нашей линии нигде не проходил. У гаишников когда-то были небольшие претензии: пару раз штрафы выписывали, штрафы оплачены. Женат, есть сын. В прошлом – водитель, в настоящее время место работы не установлено. В прошлом была машина, использовал под грузоперевозки, потом продал. Чем занимается теперь – не ясно. Полагаю, на наёмной «Газели» тайком ишачит, а налоги платить не хочет, вот и не светится…
- Где он ишачит и на кого – сами разберёмся, - прервал официальную часть доклада Костя.
И тут от охотничьего азарта у него свело горло.
- Жена есть и сын? Он москвич? Адрес давай!
Лепов пожал плечами. Пожал с таким меланхолично-равнодушным видом, что Косте очень захотелось схватить его за редкие волосёнки на загривке и сунуть мордой в экран ноутбука.
- Адрес!
- Пожалуйста, - ответил Лепов и вывел на экран карточку личных данных. – Записывай: улица Молдагуловой…
Костя вытащил из кармана смартфон и сделал снимок экрана. Погрозил пальцем служивому.
- Об этом никому из своих – ни гу-гу!
Лепов кивнул.
- Мы понятливые, другие у нас не выживают.
И уточнил?
- Семья внезапно исчезнет?
- Как обычно, - ответил Костя. – Срочно уедет отдыхать на юг. Много у них родственников, близких друзей? Общительные людишки?
- Пока не проверял, - признался Лепов.
И тут же успокоил:
- Мы блокируем, если что.
- Как обычно, - повторил Костя.
Из кабинета он выбежал стремительно, не тратя времени на прощальное рукопожатие. Впрочем, Лепов был не в обиде. Работал он не за честь и не за совесть, а исключительно за вознаграждение, а уж честь прилагалась к вознаграждению или бесчестие – никакого значения не имело.
Лепов предпочёл бы не иметь ни того, ни другого. Достаточно наличных.
Впрочем, пожимать руки он любил, ибо давно заметил, что людям это неприятно.
Борис же, заняв место в служебном микроавтобусе, обратился к банде с вдохновляющей речью:
- Мужики и Петровна, есть добыча! Рвём на Молдагулову – мясо брать!
27.
Знакомство получилось несколько скомканным.
Борис был до крайности смущён как обстоятельствами самого спасения, так и крайне странными личностями спасителей. По счастью, полёт он провёл на дне ступы, будучи слегка придавлен ногами и задами странных своих спутников и не узрев по этой причине пёстрых картин подземной жизни Москвы, и потому умом раньше времени не тронулся.
Однако же из ступы его извлекли в состоянии бледного полуобморока.
После чего и начали знакомиться, начала осторожно и сдержанно, а по мере углубления знакомства – постепенно переходя на дружеский взаимозаглушающий крик.
При этом громче всех почему-то кричал непричастный к спасательной операции Апофиус, совершенно невпопад рассказавший историю о своей ссоре с Вседержителем, отпинавшим древнего духа пониже спины за нечестную игру, по причине которой опальный шулер и бежал поспешно на Землю в надежде заслужить прощение участием в расследовании какого-то искривления пространства.
Впрочем, часть его печальной истории Борис всё-таки разобрал и решил, что имеет дело с коллегой, проштрафившимся следователем, отчего сразу проникся к духу профессионально-житейской симпатией.
А из ещё более запутанного представления Леонтия стало понятно, что в его лице Борис обрёл нового надёжного друга из числа бывших уголовников, которого условно-досрочно выпустили для участия в каком-то расследовании.
- Погонялово у тебя странное – Звониха, - задумчиво заметил Борис.
- Прозвание у меня такое, - гордо подтвердил домовой. – А гоняли меня со дворов напрасно – я ни одного приличного места не разнёс, хоть кого спроси!
Конец какофонии положил подвальный. Переждав гвалт, он спокойно и солидно пригласил всех к столу: выпить за знакомство да обсудить, что там и к чему.
За время отсутствия гостей кикимора расстаралась, стол был накрыт большим чином, как полагается: с запечённым поросёнком, с расстегаями и кулебяками, с пирогами и губниками, с каллинниками и векошниками, с холодцами и заливными, с блинами гречишными и пшеничными, с икоркой зернистой и паюсной. А так же, конечно, с домашними наливками, до коих подвальный был большой охотник, но строго в рамках приличия.
Борис при виде такого роскошного стола слегка обомлел и с уважением посмотрел на хозяина.
Корнилий же, удовлетворённо прицокнув языком, гордо оглядел товарищей, как бы говоря им: «А вот знайте нас, земляных да подвальных!»
Из присутствующих при виде изобилия затосковал только Сергей.
«Эх, моих бы сюда, да на такой праздник!»
На душе его было неспокойно и, честно говоря, даже и гадко. И то сказать: пропал из семьи, который день уже не показывается, весточку с оказией передал – да снова исчез, денег пока не принёс (а пора бы!), гуляет тут в волшебной стране, а дома…
- Акинфий, а день сегодня какой? – с тревогой спросил Сергей подвального, который начал уже разливать шустовскую по рюмкам. – День недели какой?
Подвальный замер на секунду в удивлении.
- Ну ты и даёшь! – воскликнул Акинфий. – У меня, подземного, про ваши человеческие дни недели спрашиваешь. У нас, между прочим, свой отсчёт идёт.
- У людей – четверг сегодня, - подала голос из-под дивана заранее спрятавшаяся туда, чтобы не смущать нового гостя, кикимора.
Борис слегка отодвинул стул и попытался заглянуть в поддиванное пространство.
Ничего не увидел и с некоторой нерешительностью подтвердил:
- Ну да, четверг, похоже. Я-то в этой суматохе все дни уже путаю…
Сергей хлопнул себя по лбу.
- Так у меня дома вся семья в сборе!
- Им сюда нельзя, - строго заявил подвальный.
- Точно, нельзя, - подтвердил Апофиус, накручивая блин с икрой. – Мы на войне!
Сергей замахал руками в досаде.
- Я про другое: мне бы деньги им отнести. Из дома, можно сказать, последнее унёс – хоть бы к выходным чуток подбросить.
Подвальный посмотрел на Корнилия, тот развёл руками. Тогда Акинфий перевёл взгляд на древнего духа.
- Ты, мил друг, человеку награду пообещал? Отчего же работника в чёрном теле держишь?
Апофиус поспешно прожевал блинок и вытер губы тыльной стороной ладони.
- Акинфий, ты порядки знаешь. Человеческие деньги мне творить запретили, разве только фокусы с ними показывать можно. Ты же знаешь, при императоре Клавдии в такую историю влип, а ведь из самых лучших побуждений…
- А чем расплачиваться думал? – продолжал наседать подвальный.
Апофиус запил блинок чаем, посопел немного, потом пошептал что-то в воздух – и вытащил изо рта золотую цепочку.
- Да вот этим!
- Ого! – оценил мастерство фокусника Борис. – Что-то похожее я видел, когда одного бродягу на «Садоводе» повязали, тот тоже… мастер был… Но чтобы так – никогда!
Подвальный грозно сдвинул брови и стукнул пальцем по столу.
- Так не пойдёт! Глотай немедля обратно, и вообще – завязывай со своими фокусами. Чай, в приличный дом пришёл, так и веди себя прилично. А то не только от Всевышнего, а и от меня лично леща получишь. Я не Всевышний, жалеть не буду.
Апофиус, нимало не смущаясь, тут же проглотил цепочку.
Подвальный, досадливо покряхтывая, поднялся с места, подошёл к пузатому лакированного шкафчику и потянул за позолоченную ручку верхний ящик.
- Тебе, парень, сколько этот крендель небесный пообещал? – уточнил он у Сергея.
Сергей в крайнем смущении развёл руками.
- Да так, чтобы точно и по сумме… Не, не договаривались. Просил помочь, и так, чтобы по оплате… Ну, не обидел бы. Правда?
Апофиус важно кивнул в ответ.
- Мне работа была нужна, давно без работы третий месяц сижу, - продолжал Сергей. – Своей машины нет, а в аренду такие условия навязывают, да и права отобрали… и компенсацию платить… Ну, и Землю, конечно, надо бы спасти.
- Ну ты, мужик, даёшь! – восхищённо воскликнул Борис, начавший уже осваиваться в новой обстановке. – Прямо блаженный какой-то!
- Это точно, - подтвердил подвальный.
Пошелестел немного бумажками.
Потом повернулся, подошёл к столу и протянул Сергею пачку пятитысячных.
- На, бери что ли. Двухсот тысяч пока хватит? На выходные?
Сергей в испуге отшатнулся. Таких больших денег ему отродясь не протягивали, тем более – вот так запросто.
- Да бери, не бойся, - подбодрил его Акинфий. – Деньги честные, правильные, человеческие.
Сергей смотрел недоверчиво.
- На торговле заработал и на охранных услугах, - перешёл на язык человеков Акинфий.
- Охраняю дом от подземной нечисти, обереги продаю. Тебе оберег не нужен?
- У меня есть, - ответил Сергей, приподнимая ворот и показывая цепочку крестика.
- И то хорошо, - подтвердил подвальный. – Мне тратить некуда, на всём готовом живу. Так что бери, не стесняйся. Мир дорого стоит, за его спасение надо хорошо платить.
Этот аргумент на Сергея подействовал: деньги он взял. И стал поспешно собираться.
- Чего засуетился-то? – попытался остановить его Корнилий. – Посидел бы с нами немного, выпил бы. С человеком вот познакомиться надо…
- Знакомились уже, - ответил Сергей, вставая из-за стола.
И приложил ладонь к груди.
- Извините, мужики, которые мужики и которые волшебные. Вы и без меня человеку всё расскажете, а мне и добавить от себя нечего. Я уж лучше смотаюсь быстро до своих, на метро – туда и обратно. Тут до «Выхино» в оба конца – часа полтора. Я быстро, оглянуться не успеете. Вы поймите…
Сергей вздохнул смущённо.
- …что-то неспокойно на душе. Сердце не на месте.
Сердце не на месте у Сергея было от редкого для него вранья, более спонтанного, чем расчётливо-вынужденного: четверг вовсе не был каким-то особенным днём и семья вовсе не должна была собраться в квартире в это дневное время. Жена должна была быть на работе, а сын Пашка – в детском саду.
Сергей рассчитывал, добравшись до дома, вдохнуть полной грудью воздух родного жилища, потом оставить деньги на кухонном столе, накрыв их фаянсовым кухонным гномом, в дырявой голове которого хранился запас едкого чёрного перца, да подложить рядом записку такого вот примерно содержания: «Это аванс. Уехал в рейс, скоро вернусь. Твой Серёжа».
Хотел ещё приписать: «Целую», но потом отчего-то засмущался и решил, что, пожалуй, вот этого он писать не будет, лучше поцелует при встрече.
Но вот насчёт того, что сердце не на месте – это была чистая правда. Сердец и в самом деле было не месте: колотилось то слева в груди, то справа, а то и начинало биться в животе.
Нарастала в душе смутная, безотчётная, но ясно ощущаемая тяжёлая тревога.
Сергей двинулся к дверям…
- А знаешь, как выйти-то?
…и вопрос подвального заставил его замереть на месте.
- А войти?
«Ой, и правда!» подумал с запоздалым замешательством Сергей. «Тут же волшебное жильё, по звонку не откроют».
И тут неожиданно для всех, и даже для самого себя, из-за стола выскочил Леонтий. Впрочем, Леонтий всю свою лихую и подчас беспутную жизнь проводил в таких вот неожиданных метаниях, крутых поворотах и быстрых водоворотах (за исключением лишь периода вынужденной отсидки, где из-за ограниченности пространства метаться из стороны в сторону было весьма затруднительно), так что лично для него прыжок от стола и до порога был не такой уж и внезапный.
- Я с тобой, парень. Чую, опасно там стало, наверху. Нечего поодиночке шастать!
И гордо выпятил бороду.
Сергей подал плечами.
- Чего бояться? Никто про меня ничего не знает, так – обыкновенный человек. Мильон прохожих в Москве…
А потом махнул рукой.
- Ладно, пошли. Только тогда уж на такси поедем - тебе в метро нельзя.
- Иди уж, лоб каторжный, - благословил на подвиг Леонтия и подвальный. – Заклинания помнишь отворяющие?
- Лучше тебя! – заявил домовой и, схватив Сергея за бок, стремительно потянул его прочь.
- А чего это нас, волшебных, в метро не пускают? – с несколько обиженным видом осведомился у сотрапезников Корнилий. – Ведём себя тихо, уважительно, беспокойства не причиняем…
- Да одеваемся мы слишком шикарно, - пояснил Апофиус, утягивая кулебяку с общего блюда. – Вот людям и завидно!
В прихожей что-то резко громыхнуло, коридор осветила короткая вспышка и сквозняком затянуло в гостиную синеватый дымок.
- Слова «огнецвет-первоцвет-отворись-отопрись» надо чётче произносить! – по-командирски рыкнул Акинфий. – И не шепелявь, когда заклинания читаешь.
- Как бы хоромы твои не спалил неумеха этот, - забеспокоился Корнилий, ёрзая на стуле.
Но всё обошлось: во второй раз у Леонтия всё получилось как нельзя лучше, и по тихому скрипу двери все присутствующие догадались, что вылазка героев в мир людей – началась.
- Ну, а теперь – за знакомство, - важно произнёс подвальный, поднимая рюмку.
- И боевое братство, - с некоторым пафосом добавил Борис, поднимая и свою.
- Может, сладкого кому на заедку? – предложила Дементьевна, вылезая из-под дивана.
– Пряников медовых али взвара вишнёвого? Вишенка владимирская – чудо просто.
И радостно цокнула коготком по полу.
Рюмка выпала у Бориса из руки.
Птицелапая старушка росточком ему ниже пояса – это было чересчур даже для такого сумасшедшего дня.
«Перебрал я с обезболивающими» подумал Борис, хватаясь за край стола.
28.
- Нина Петровна Дыманова, - прочла по складам нянечка.
Петровна убрала удостоверение в карман мундира. Новенькая капитанская форма явно произвела впечатление на пожилую тётушку.
- Павлик Пантюхин в вашей группе? – уточнила строгая женщина в полицейской форме.
Нянечка растеряно кивнула.
- Я, знаете, из вспомогательного персонала, - забормотала она, машинально потирая пальцами край халата. – Там, покормить, помочь одеться, уложить в кроватку... А воспитательницы сейчас на месте нет. Тихий час до четырёх, она отошла ненадолго. Я вот тут вроде как за старшую, но так, чтобы без неё решать...
Глаза у полицейши стали жёсткими и с белёсым отливом.
- Я вам в начале разговора сказала: срочное дело. Что непонятно? Ещё раз удостоверение показать?
Нянечка отвела взгляд в сторону окна.
- Как же я без Маргариты Николаевны решать буду? Отдать ребёнка – и не родителям? И во время тихого часа? У нас такого ещё не было.
Петровна прихватила пальцами ворот нянечкиного халата и повлекла её подальше от окна, будто и в детском саду опасаясь чьей-то неведомой прослушки.
- Я вам не хотела говорить, но вы сами вынуждаете, - быстро зашептала подручная Калымова. – У меня срочное задание, от нашего руководства. Папа мальчика – водитель, перевозил особо ценный груз. На него напали, он в больнице, в тяжёлом состоянии.
Нянечка попыталась было всплеснуть руками и ойкнуть, но тут же осеклась под тяжёлым взглядом полицейской дамы.
- Семье может угрожать опасность, генерал дал команду взять семью под особую охрану. Ребёнка нужно немедленно забрать, у нас ни одной минуты лишней нет.
Тут нянечка всё-таки тихонько охнула.
- Ой, отцы святые! Что ж творится-то такое, от бандитов житься не стало! Вот и зять мне говорил: «вернутся, мамаша, девяностые – запрыгаем тогда как зайчики заводные». Вот уже и запрыгали!
И перекрестилась.
- А, может, и других детишек собрать? Одеть быстро – да по домам? Сюда-то не ворвутся?
На лице Петровны против её воли мелькнула лисья ухмылка, которую она едва успела скрыть, отвернувшись в сторону.
«Неплохо бы» подумала она.
И со вздохом ответила:
- Нет, ни к чему панику сеять. Остальным детям ничего не угрожает. Оденьте и выведите ребёнка. Только очень тихо, без шума.
Нянечка кивнула в ответ.
Из коридора она зашла в комнату и медленно двинулась вдоль ряда кроваток, выискивая нужную.
Остановилась у синей, с грибочком, наклонилась и тронула сопящего малыша за плечо.
- Му-у-ну, - ответил Павлик и попытался перевернуться с левого бока на правый.
- Павлик, - зашептала нянечка, склонившись над кроваткой, - за тобой пришли.
Ребёнок открыл глаза.
- За тобой пришли, - повторила нянечка.
- Мама? – шёпотом уточнил Павлик.
- Мама на улице ждёт, тебя тётя к ней отведёт, - произнесла нянечка дрогнувшим голосом.
Врать она не умела и тон её ответа взрослому показался бы подозрительным.
Но Павлик поверил.
Мама ведь сказала, что постарается зайти пораньше.
За мамой зашёл Калымов.
У входа в школу он показал пожилой охраннице в синей форме служебное удостоверение.
Женщина старалась держаться важно, но смотрела на полицейского с отчётливой пугливой настороженностью.
- Капитан Кондратьев, уголовный розыск, - представился Костя.
- Опять кого из наших на магазинной краже поймали? - уточнила женщина в синем.
Костя спрятал удостоверение и улыбнулся понимающе.
- Ловили уже, стало быть?
Женщина в синем грустно поникла.
- На прошлой неделе шкета одного, из седьмого класса. Добро бы конфету стянул, а то додумался – две банки пива и энергетик. И чипсы хотел, но на этом его и поймали. Скандалище был!
Полицейский на мгновение возмущённо закатил глаза к потолку.
- Что за поколение растёт!
И Костя вздохнул горестно.
Дольше секунды на потолок смотреть было нельзя. Краем глаза он постоянно следил за левой рукой, всё время поворачивая её так, чтобы женщине не попалось на глаза вытатуированное на пальце синее колечко.
- Бандиты, честное слово! Как жить-то дальше будем?
Женщина в синем развела руками.
- Ну, в школе-то я за ними присматриваю, будьте спокойны. У меня и старшеклассники в туалете курить перестали, за гаражи теперь ходят...
- Я не по поводу детей, - прервал её Костя. – Пантюхина Татьяна Владимировна у вас работает?
Взгляд женщины, как и в начале разговора, стал подозрительным.
- А она что? Она женщина тихая, аккуратная, очень такая...
Замешкалась на секунду.
- Интеллигентная, в общем. Младшие классы ведёт.
Зазвенел звонок. Такой резкий, что Костя едва рефлекторно не закрыл уши ладонями. Но быстро опомнившись, он прикрыл лишь правое ухо.
- Найдите её, пожалуйста! – прокричал Костя.
К шуму звонка прибавился детский гвалт.
- А что случи?.. – начала было женщина.
Звонок умолк и она понизила голос.
- Случилось что?
- Да, кое-что, - несколько неопределённо ответил Костя.
И тут же, памятуя о том, что туманные ответы людям не нравятся и вызывают тревогу, уточнил вынужденно-прямодушным тоном:
- Срочное дело, пытаемся её мужа из одной крайне неприятной истории вытащить. Вызовите её срочно, пожалуйста.
- Да у неё урок сейчас! – возразила женщина в синем.
«Квашня бестолковая!» в крайнем раздражении подумал Костя.
Время шло, дел было невпроворот, надо же ещё как-то и главу семьи выцепить, а он как на грех запропастился куда-то, так что и соседи ничего сказать не могут, особенно вот та баба из соседней квартиры, которая при виде полицейской формы заперлась и на все вопросы через закрытую дверь отвечала.
Нет, ну как тут работать!
- Я что, шутки с вами шучу?! – прикрикнул на женщину Костя. – Вам дважды удостоверение под нос ткнуть? Мне сорок пять минут свидетеля дожидаться, когда каждая секунда дорога?!
Заслышав слово «свидетеля», женщина в синем вздрогнула и шустро побежала по коридору, обгоняя разбегающиеся по классам стайки школьников.
Савойский лизнул обглоданную кость и отбросил её в сторону, прямо на ковёр.
Ковры он давно перестал жалеть: слишком часто они покрывались пятнами крови, разводами подкожного жира и пятнами от недоеденной плоти и недогрызенных костей.
Испачканные даже не чистились – сжигались без сожаления. И на полу директорского кабинета тут же раскатывали новый.
Оторванная девичья голова смотрела на него с директорского стола выпученными в предсмертной муке глазами.
Савойский рыгнул и хихикнул, показав голове язык.
- Что, красавица, завершилась твоя карьера?
Под головой скопилась тёмная лужица, в которой тонули слипшиеся девичьи волосы.
Савойский продолжал хихикать и дурашливо кривляться, раскачивая массивное кресло, но прежней людожорской радости на душе не было.
Было тоскливо и тревожно.
Амальтея, забившись в самый дальний угол, протяжно блеяла, наводя ещё большую хмарь на сердце.
- Гы-ы! – сказал сам себе Савойский и посмотрел на своё отражение в кровавой луже.
«Душа, сердце... Откуда это у тебя, Илюша? Ты сам себе это выгрыз давно, выродок».
Внутренний голос его звучал спокойно и ровно.
И от внутреннего этого спокойствия Савойский вздрогнул.
От внутреннего покоя веяло могильным холодом.
«Может, я уже сдох давно? Хожу, упырь такой, по офису, человечков грызу помаленьку. Весело же, правда?»
Он прыснул, сплюнув алую слюну под стол.
- Малька, заткнись!
Обычно во время приступов людожорства он запирал козу в офисном вольере, дабы не травмировать её психику.
А тут – не стал, будто махнув рукой и на здоровье единственной подруги.
«Это что же, и козу уже не жалко? А себя жалко?»
Савойский поднёс руку ко рту.
Секунду колебался: вцепиться или нет?
Нет, не решился. Опустил.
«Себя ещё жалко. Святое ещё осталось, и это святое – я. Последнее Я в моей собственной вселенной...»
«А ты ей веришь?» спросил внутренний голос.
«Заткнись» ответил Савойский.
«Веришь насчёт собственной вселенной, своего мира, вечной жизни?» продолжал бубнить голос.
«Чёрта с два!» весело подхватил какой-то другой внутренний собеседник, развязный и циничный. «Всё, что тебе отмерила госпожа, ты уже получил, а именно: деньги, власть и людожорство. Не слишком много, если хорошенько разобраться. Но тебе ведь достаточно, Илюша? Куда тебе больше, упырь убогий?»
- Заткнулись оба! – прикрикнул на них Савойский.
«А мне можно свои две копейки вставить?» подключился к разговору некто третий. «Я к тому клоню, Илья Григорьевич, что коли вы упырь, так и должны быть в зеркале невидимы...»
«Путаешь, балда!» подал голос второй. «Это вампиры, а упыри...»
«Хватит придираться!» возмутился третий. «Это формализм: так цепляться к словам и определениям. Принципиально не наименование формы нежити, а то, что вы именно мертвы, по-вашему же собственному определению. Может ли умерший отражаться в зеркале?»
«Запросто!» не сдавался второй. «Умерший отражает электромагнитные волны оптического спектра, что вполне делает его видимым и в зеркале, и во всех прочих отражающих поверхностях. А если умерший при этом и перемещается и даже время от времени кого-нибудь кушает, так это не имеет никакого отношения к его видимости или невидимости, хотя лично я считаю, что речь идёт непременно о видимости...»
«И ты им веришь?» задал первый свой вечный вопрос.
- Да заткнитесь вы все, ублюдки! – завопил, раздирая связки, Савойский и схватился за голову, вымазывая виски кровью.
А потом ударом кулака он сбил отгрызенную голову на пол.
И закачался в кресле, размеренно подвывая.
Минут через семь волчью песню прервал звонок.
Вялым движением Савойский приложил смартфон к уху.
- Илья Григорьевич, они у меня! – бодро доложил Костя.
- Они?
И Савойский часто заморгал, медленно приходя в себя.
- Ты кто? И кто – они?
- Это Калымов, Илья Григорьевич. Костя Калымов! Они – баба и ребёнок, оба у меня.
- Какая, твою мать, баба?!
И Савойский, рыча, резко выпрямил спину, приняв грозно-цезарский вид.
- Какой ещё ребёнок? Что ты всякую муть несёшь!
Калымов сдержанно покашлял в трубку.
- Илья Григорьевич, это ваше задание: найти того парня, который засветился рядом с беглым ментом. На след парня мы вышли, скоро его прихватим. Пока семейку его приняли, так что добыча уже есть...
- Костя-а-а! – выревел Савойский, выпихивая тугие слова из горла. – Мне сиренево и фиолетово, кого ты там прихватил и на чей след ты вышел. Я тебе дал задание: к трём часам живых доставить, вот ты и доставь к трём и ни минутой позже. Бабу, ребёнка, да хоть грудника писклявого, но представь! Нечего вынюхивать, валенок долгопрудненский, надо приказы выполнять! Воображают тут себя невесть кем...
И отключился.
Костя с милой улыбкой спрятал телефон в карман.
И повернулся к растерянно смотревшей на него женщине.
- Как я уже сказал, Татьяна Владимировна, ваш мальчик у нас. Так тихо и без лишних движений открывайте квартиру и заходите внутрь.
Женщина испуганно попятилась и посмотрела на лестницу.
- Да нет, туда смотреть не надо. Глупо. И вообще – вам лучше быть с нами. Тогда сына очень скоро увидите, минут через пять, не позже.
По лестнице с нижнего этажа поднимались два плечистых парня, по виду – откровенные головорезы.
- Открывайте, - поторопил женщину Костя. – Мы ведь можем и сами открыть...
И он улыбнулся.
- ...только в спешке замок можем слегка попортить. Вам же это ни к чему?
В квартире Костя повёл себя по-хозяйски.
Показал пленнице на диван.
- Вот туда – и сидеть тихо.
Высунувшись на лестничную клетку, распорядился:
- Вы двое – на площадке. И так стойте, чтобы и лифт видеть и лестницу. И со Стёпой связь держите, он перед подъездом у нас сегодня прогуливается.
- Лады, - пробурчал один из амбалов.
Калымов, не закрывая замка, прикрыл дверь, оставив тонкую щёлку.
Зайдя в комнату, обратился к женщине:
- Татьяна, как с мужем связь держишь?
Женщина смотрела на него с презрением и неприязнью.
- С каких это пор мы на «ты»? – подчёркнуто холодным тоном спросила Татьяна.
- С этих самых пор, - ответил Костя и посмотрел на часы. – Ого, скоро час уже! Времени у нас немного.
И спросил уже грозно:
- Повторяю, как связь с мужем держишь? Где он? Быстро ему звони!
- Не держу никак, - медленно и спокойно ответила женщина. – У него нет телефона. Он сейчас в рейсе и далеко отсюда.
Костя нервно прошёлся по комнате.
И взорвался.
- Врёшь! Его сегодня рано утром видели, и в Москве. На видеозаписи, я сам видел. Не ври! Правду говори!
Женщина оставалась внешне спокойной, но после окриков у ней стала уже проступать мелкая дрожь.
Однако она держалась, и на Костю смотрела с вызовом.
Жёстким вызовом.
- Я не знаю, кого вы видели, когда и на какой записи. Муж уже пару дней отсутствует, телефона у него нет...
Костя склонился над женщиной, стараясь нависнуть максимально грозно.
- Татьяна, может, ты не поняла? Должно быть, я объяснять разучился, но попробую ещё раз мысль донести. У нас ребёнок, твой ребёнок. Твой и Пантюхина, Сергея Павловича. Ребёнка мы забрали из детского сада, сейчас его ведут сюда. Скоро он будет здесь, через пару минут. Поэтому ещё раз очень хорошо подумай и найди способ принести нам пользу, а именно – помоги найти своего муженька.
И Костя ударил кулаком по спинке дивана.
- Который, твою мать, ни в каком ни рейсе, а в Москве! Где-то здесь, рядом!
Калымов понизил голос, стараясь говорить задушевно и доверительно:
- Мы ведь ему не враги, нам-то он вовсе и не нужен. Просто он связался с нехорошими людьми, потому и на камеру засветился. Возможно, он случайно с ними связался. Он же у тебя наверняка добрый, доверчивый...
Костя выждал секунд пять.
Женщина молчала.
- Ведь добрый и доверчивый? А мы пару вопросов зададим и отпустим. Сразу всех вас отпустим. Немедленно исчезнем из вашей жизни.
И Костя приложил ладонь к сердцу.
- Клянусь!
- К вашему сожалению, я не такая доверчивая, - ответила Татьяна.
Костино лицо настолько искривилось, что сползло куда-то набок.
- В третий раз повторяю, ребёнок у нас. Можем и бо-бо сделать!
Костя взвизгнул и отпрянул, схватившись за щеку, горящую от пощёчины.
- Сволочь! – всхлипнул Костя, осторожно потирая кожу и задом пятясь к стене. – Как не стыдно! А ещё учительница младших классов!
- Вот здесь, - сказал Сергей таксисту.
И показал на угол дома.
- Во двор въезжать не надо, у нас машинами всё заставлено. Потом полчаса выезжать будете.
Водитель вывернул руль, прижимая машину к обочине.
- Тогда приехали.
Он смотрел в зеркало заднего вида и глаза его медленно округлялись: сидевший на заднем сиденье странный парень с волнистым обручем на голове достал из нагрудного кармана пачку пятитысячных.
И небрежно протянул купюру.
Водитель проверил её на просвет, даже пошуршал немного с видом знатока, хотя, признаться, не слишком разбирался в способах проверки купюр на подлинность и вообще – давно уже привык к банковским картам.
- А меньше нету? – растеряно просил он.
- Как же – есть! – радостно заявил сидевший на переднем сиденье совсем уже странного виду низкорослый бородатый мужичок в серой льняной рубахе с расшитым воротом.
После чего достал из-за пазухи кожаный кошель на тесёмке, а из него – чеканную монету с орлом, червлёного серебра.
- Пойдёт?
- Артисты что ли? – уточнил водитель, теперь уже с некоторой опаской косясь на пассажиров.
Военная необходимость требовала воинской хитрости и Сергей поспешил согласиться:
- Они самые, на день рождения пригласили.
И шепнул Леонтию:
- Да убери ты монету, он уже сдачу считает.
Водитель и впрямь отсчитывал купюры, отчаявшись дождаться банкноты помельче.
- Вот, четыре двести. Больше нету…
Леонтий беспокойно зашевелился и грозно сжал кулак.
Водитель подумал и добавил ещё две купюры по сто.
- Точно больше нету! Клянусь!
Леонтий, глядя вслед уходящей машине, произнёс многообещающе:
- Погоди, встретимся ещё. Я вот извозчику за недоданный алтын как-то и морду набил.
Сергей потеребил его за рукав:
- Пошли, домовой. Не до драк сейчас, семье надо деньги оставить. Может, я тебя ещё чаем напоить успею.
Домовой оживился.
- Чаем – это хорошо! Чай я люблю, особенно распаренный. Это когда листочки все раскрываются. А у подвального, гада вредного, разве настоящего чаю допросишься? Всё копорского норовил дать. Тьфу!
И поперёк всех приличий сплюнул прямо на тротуар, себе под ноги.
- Ё-моё! – только теперь и сообразил Сергей. – Да ты босой!
- Домовым обувка не положена, - гордо заявил Звониха, пятернёй расчёсывая бороду.
Сергей смотрел на его волосатые ступни с сомнением.
- Да как-то неудобно. Может, в магазин на углу заскочим? Тут есть, небольшой такой… Ну, хоть тапочки прикупим.
Мужичок-домовой помотал дородной гривой.
- И не проси, и не буду. Не положено!
- Тогда пошли, - со вздохом произнёс Сергей, думая о том, что теперь уж, по закону подлости, эта самая вреднючая соседка, которую, если верить Апофиусу, зовут Анастасия Никандровна и которая постоянно норовит перехватить его жену у подъезда для обсуждения последних общедомовых сплетен, непременно как бы случайно высунется на лестничную клетку, чтобы потом взахлёб понарассказывать всему дому о странном босоногом бродяге, которого непутёвый сосед водил в квартиру в отсутствие всех прочих членов семьи.
«И чего от такого типа беспутного ожидать?» непременно добавит она.
«Ну и чёрт с тобой!» мысленно ответил ей Сергей.
И только теперь он заметил, что домовой непрерывно бурчит себе под нос о каких-то пыльных улицах Москвы, которые он, Звониха, топтал босыми ногами в такие незапамятные времена, которые не то что сам Сергей, а и его прадед едва ли припомнит.
«И костяные огрызки мне под пятки попадали, и щепки, однажды и на глиняное горлышко отбитое наступил» с гордостью приговаривал домовой, припоминая трудности хождения по старой Москве.
А во дворе, уже возле самого подъезда он замолчал и испуганно схватил Сергея за рукав.
- Стой, парень! Стой, кому говорю!
- Мой папка как вернётся – всех вас выгонит, а тётю к нам в сад больше не пустят! – заявил Пашка.
И пояснил причину наказания тёти:
- Она меня за руку щипала!
Татьяна очень недобро посмотрела на тётю в полицейской форме.
Петровна ухмыльнулась.
- Сам виноват, малец. Идти не хотел, капризничать начал по пути.
Паша нахмурился. Ему захотелось пнуть вредную тётю по ноге, но мама, прижав его к себе, ответила вреднюхе:
- Просто мальчик не привык иметь с подонками, немного волнуется.
У Петровны заиграли желваки.
- Костя, давай их прессовать начнём? – предложила она атаману.
Коротко пискнула рация.
- Погодь, Чикатила в юбке, - остановил Петровну атаман.
И, снимая рацию с пояса, вышел в коридор.
Петровна достала щипчики и стала демонстративно поигрывать ими, переводя взгляд с женщины на ребёнка и обратно.
- Интересно, вы настоящие полицейские? – спросила Татьяна, поглаживая сына по голове.
Петровна хихикнула.
- Успокойся, кроха! Были бы мы настоящие – вы бы уже выли от боли. Настоящих ты в работе не видела, а то бы вопросов глупых не задавала.
И щёлкнула щипчиками, подравнивая кончик ногтя.
Костя вернулся в комнату, продолжая держать рацию наготове.
- Там два типа у подъезда…
Нахмурил брови. Петровна быстро спрятала маникюрный прибор.
- …один похож по описанию на твоего муженька. Сейчас его сфоткают и мне портрет на смартфон скинут, тогда я с уверенностью скажу…
Пискнул смартфон.
Костя спрятал рацию. Достал телефон, убрал заставку с экрана.
Татьяна почувствовала как к потаённому страху стала примешиваться нарастающая тревога.
Атаман наморщил лоб, помычал глубокомысленно.
И сделал вывод:
- Он, Татьяна Владимировна! Фотка так себе, почти что в профиль, но личность у него характерная, так что узнаю.
И погрозил пальцем.
- А вы говорили – он далеко, он в рейсе. Нехорошо врать!
- А я не уверена, что это он, - преодолевая дрожь в голосе, сказал Татьяна. – У нас есть сосед один в доме – очень на него похож. И одеваются похоже. Так что…
Костя, пряча телефон, ехидно хихикнул.
- Кого обмануть пытаетесь, Татьяна? Я вашего муженька на видеозаписи видел, вот этими…
И он ткнул пальцем себе в бровь.
- …вот этими самыми глазами. Ещё расскажите, что у вашего мужа есть близнец, и он с вами в одном подъезде живёт. Или в одной квартире!
- Костя, давай их прессовать начнём! – снова заелозила на стуле Петровна.
«Боже мой, что же делать?» с тоской подумала Татьяна. «Как же дурака-то моего предупредить?»
Она прекрасно понимала, что ни к окнам, ни к балкону её не подпустят. Да и едва ли вообще позволят встать с дивана.
На мгновение мелькнула безумная мысль: бросить что-нибудь тяжёлое в окно. Но Татьяна ту же сообразила, что этим она не прогонит мужа, а лишь скорее заманит его в ловушку.
Заслышав звон стекла, Серёжа точно побежит спасать семью.
А бандитов (теперь она уже была уверена, что именно бандитов) разбитое стекло не остановит и не смутит, а только заставит действовать жёстче.
- Вот только одно меня смущает, - задумчиво произнёс Костя. – Муж ваш отчего-то перед подъездом крутится, а домой не спешит. И какой-то странный мужичок бородатый рядом с ним. Вы гостей случаем не ждёте, Татьяна Владимировна?
Лукавый огонёк мелькнул в глазах у Татьяны.
- Это владелец машины…
- Так, стоп! – забеспокоился Калымов. – Мы, конечно, всем гостям рады, но что это за чёртов владелец и какой ещё машины? Нам сейчас посторонние ни к чему!
Татьяна поняла, что применённый наугад приём достиг цели и стала вдохновенно развивать тему.
- Сергей три месяца назад в аварию попал и прав лишился…
- Опять стоп! – прервал её Костя. – Прав лишился – и в рейс уехал?
Петровна, как бы невзначай, снова достала щипчики.
- Его иногда за руль пускают, на дальних трассах, - пояснила Татьяна, сама поражаясь искренности тона. – Там, где гаишников нет. Он же опытный водитель, не повезло просто. А ещё он за грузом присматривает. Водитель спит, а он присматривает…
Костя мотнул головой.
- Допустим, поверил. Дальше валяйте, Татьяна Владимировна. Что за мужик с бородой?
- Я же говорю – в аварию попал, - и Татьяна простодушно захлопала ресницами. – Повредил очень дорогую машину. У владельца, конечно, страховка была, но его сумма выплаты не устроила. Вот он теперь моего мужа никак в покое и не оставит. Психопат натуральный! Ходит за ним по пятам, даже к нам в квартиру один раз ворвался…
Костя подошёл к Павлику, нагнулся и посмотрел ребёнку в глаза.
- Малыш, мама правду говорит?
- Ребёнок тут при чём? – забеспокоилась Татьяна, прижимая сына к груди.
- Тс-с!
Костя приложил палец к губам.
И задушевным голосом продолжил:
- Мама правду говорит? Врывался сюда дядя? И дядя был с бородой?
Павлик смотрел на него и не отвечал. Пауза длилась секунд пять, но это время превратилось для Татьяны почти что в вечность.
- Я под диван спрятался, - ответил Павлик, наморщив лоб.
- Ай-яй-яй, трусишка! – и Костя попытался погладить ребёнка по плечу, но женщина отстранила его руку.
- Но, может, ты мельком его виде…
- Хватит ребёнка допрашивать! – крикнула Татьяна.
Костя распрямил спину и отступил на шаг. Получать вторую пощёчину, да ещё и при Петровне, ему совершенно не хотелось.
Пока он подыскивал слова для достойного ответа, снова включилась рация.
«Первый, внимание! Парень вошёл в подъезд, слышим, что вызвал лифт. Похоже, сейчас к вам поднимется…»
- А бородатый? – тревожно спросил Костя.
«Прошёл через арку, на другую сторону дома. Охренеть, да бородатый – ещё и босой!»
- На другую сторону? – в голосе Кости появились панические нотки. – За каким чёртом? Что он там делает?
Рация молчала секунды три. Потом снова засипела с хрипотцой.
«Не знаем. У нас там никого нет. Мы только за подъездом следим».
- Так отправьте кого-нибудь на другую сторону! – заорал Костя и раздражённо сунул рацию в нагрудный карман.
Потом замер и, повернувшись к Татьяне, спросил удивлённо:
- Босой??
- Я же говорю – психопат, - пояснила Татьяна, виновато улыбнувшись.
- Чего стоять-то? – удивился Сергей.
Но послушно остановился. После удачно проведённой операции по спасению нового приятеля по имени Борис обладатель короны ясновидящих очень серьёзно зауважал и амнистированного домового по прозвищу Звониха.
- Я, парень, в ваших делах не шибко разбираюсь, - перешёл на шёпот Леонтий, встав вплотную к Сергею и вперив взгляд ему в правый бок. – Но ты моему разбойничьему опыт поверь: здесь нас лихие людишки поджидают.
Сергей закрутил головой.
- Где? Во дворе, что ли?
- У хором твоих, - пояснил домовой. – Вон там, подале от нас, по дорожке человечек гуляет. Как нас увидел, так достал что-то из кармана да давай говорить в рукав. Злодей, да ещё и колдун поди…
Сергей попытался было улыбнуться и сказать успокаивающе-покровительственным тоном что-нибудь вроде: «да нет у нас колдунов, в цивилизованном месте живём», но осёкся.
В некотором отдалении от них, но поблизости от подъезда, и впрямь прогуливался человек. Незнакомец поглядывал на них украдкой, старался держаться незаметно и, если верить домовому (а кому ещё верить в такой ситуации, как нему?) – только что беседовал о чём-то с собственным рукавом.
Незнакомец, перехватив взгляд Сергея, быстро отошёл в сторону и повернулся спиной.
И тут же второй незнакомец, убрав планшет в чехол, лениво зевнул и приподнялся со скамейки у соседнего подъезда. После чего этот гражданин занял позицию возле урны и подчёркнуто небрежным движением достал из нагрудного кармана пиджака пачку «Мальборо».
«Вона что!»
Если бы не обострённая разбойничьей жизнью бдительность домового, так Сергей, пожалуй, и не заметил бы этих подозрительных субъектов. По крайней мере, уж точно не обратил бы на них внимания.
«Нашли меня? Те, кто Бориса преследовал? Вот я дурак, хоть бы на ходу расспросил его, кто за ним по пятам шёл. Но не сакморы же это?»
Эти псевдо-прогуливающиеся граждане выглядели как самые обычные люди, совсем даже непримечательные.
Впрочем, Сергей понятия не имел, как выглядят сакморы. Тем более, как они выглядят в нашем мире.
И что они вообще творят с простыми гражданами на улицах и в прочих общественных местах.
И вдруг холодной льдинкой укололо сердце.
«А что, если кто уже и дома ждёт?»
Как хорошо, что семья сейчас не в квартире!
- А вот этот лиходей, который в повозке сидит, навёл на тебя коробку какую-то, да нажал на неё! – продолжал комментировать действия преследователей глазастый Леонтий.
- Слышь, Леонтий, давай-ка к подъезду поближе подойдём, - предложил Сергей.
- Посмотрим, как эти типы себя поведут.
Глаза у Леонтия вспыхнули разгульно-бесшабашным огнём. Он кивнул согласно и важно пошёл вперёд.
Потом сообразил, что не знает, куда идти – и пропустил вперёд Сергея.
Шагах в трёх от подъезда Сергей понял, что дело и впрямь плохо: преследователи (а теперь очевидно было, что преследователи) синхронно зашли им в спину, отсекая путь к бегству.
Боевые товарищи остановились.
- Морду им набить? – предложил Леонтий.
Сергей замотал головой.
- Не, не то. Понимаешь…
И Сергей понизил голос до тихого шёпота.
- …кто-нибудь из их дружков мог в подъезде спрятаться или даже в доме у меня. Не известно, что они сотворят, а в доме люди живут. И ещё…
И ещё в глубине души Сергей опасался, что Татьяна могла вернуться раньше срока из школы домой. Скажем, на обед заскочить – она иногда устраивала дома короткий перекус.
Тогда…
- Ладушки, - согласился Звониха.
И, запрокинув голову, оглядел дом.
- Вся хоромина – твоя?
- Да ты что! – и Сергей невольно рассмеялся, не смотря на весь драматизм ситуации. – Я бы на коммуналке разорился, если бы за весь дом платил. Моя квартирка во-она…
И он, стараясь не выпрямлять руку, одним движением ладони показал на окна.
- Вон те, сбоку.
Леонтий намётанным глазом быстро определил положение.
- Давай по стене поднимемся, да проверим жилище-то твоё? – запросто предложил домовой.
- Как это? – удивился Сергей.
- Да вот так! – в свою очередь удивился его непонятливости Звониха. – Я к купцам по гладким заборам во дворы залезал, а тут – и вовсе красота: одни окна да выступы, хватай да лезь. Саженей десять, не больше!
Сергей покачал головой.
- Не, не осилю. Тут по-другому надо. Я сейчас в подъезд зайду…
- Куда? – и Звониха хлопнул себя по ляжке. – Прямо как в господском доме!
- В нём самом, - продолжал Сергей. – А вот тут, но с другой стороны дома…
И он показал на вертикальный ряд окон.
- …идут балконы. Ну, такие…
- Знаю, у купца Рябоконева видал, на итальянский манер сделано, - прервал его Звониха, досадливо морщась.
Ему было обидно, что объясняют как маленькому, будто ему сотня лет от роду. А он сто семьдесят восемь – только в узилище промаялся. А до того сколько сотен лет вольным парнем ходил!
Разберёмся мы с этими… как их…
- Вот по ним до моего жилья и добирайся, только по положению окон определи точно, чтобы к соседям не завалиться, - продолжал Сергей. – Я пока домой зайду, осмотрюсь там – как да что. Если из домашних кто на месте – предупрежу, чтоб не боялись. Гость, дескать…
Леонтий, не произнеся ни слова в ответ, кивнул и быстрым шагом двинулся за угол дома, бодро шлёпая по асфальту босыми ступнями.
«Какая же кожа у него закалённая!» с уважением подумал Сергей и поёжился.
На другой стороне дома Звониху нагнал один из преследователей.
Тот, что был с планшетом.
Леонтий осматривал балконы, выбирая нужный.
Преследователь в нерешительности описал вокруг него круг. Видно было, что ему успели дать команду на преследование, но по достижении объекта преследования действие этой команды закончилось, а дальнейших инструкций подозрительный гражданин больше не получал.
Предпринять что-либо самостоятельно преследователь не решался, ибо был совершенно сбит с толку как действиями Леонтия, так и самим его присутствием в этом месте.
«Вона где» определил Леонтий.
И, высунув язык, произвёл короткий расчёт в уме.
Саженей получалось – все двенадцать.
«Чепуха, семечки!» решил Леонтий.
И повернулся к гражданину.
- Чё вертишься, плюгавец?
Бродивший чуть поодаль гражданин резко остановился, словно налетел на внезапно выросшую перед стеклянную стену.
- Это вы мне?
- Тебе, тебе, - подтвердил Леонтий. – Чего хвостом за мной ходишь? Поди, задумал чего?
И тут корявая физиономия преследователя просветлела: встреча переходила в формат драки, а в этой сфере жизнедеятельности калымовские бандиты чувствовали себя уверенно и вполне могли действовать без руководящих указаний.
Гражданин сжал кулаки и двинул на домового.
«А хороший сегодня день!» подумал Леонтий, поглаживая бороду. «Прямо чудо, какой день весёлый. Только вышел – и на тебе ярмарку!»
- Ты как, паскуда, со мной разговариваешь! – начал напускать грозности бандит. – Да я тебе…
Что именно он хотел наобещать Леонтию и какими ужасными карами застращать – осталось не известным, ибо на этом месте речь его внезапно прервалась.
Леонтий подпрыгнул, подлетев высоко в воздух, и сразил нападавшего одним коротким ударом в лоб.
Бандит ойкнул обиженно и рухнул на траву газона.
Из-под распахнувшейся полы пиджака показалась кобура с пистолетом.
«Поди, оружие» догадался Леонтий.
Протянул было руку, но тут же одумался.
«Знал бы как им пользоваться – взял бы непременно. А так – обуза одна».
Подошёл к дому. Поплевал на ладони и схватился за первый карниз.
Преследователь, уже не таясь, зашёл вслед за Сергеем в подъезд.
На площадке возле лифта он зашёл за спину и принялся буравить затылок тяжёлым взглядом.
«Как же вы меня наши?» подумал Сергей, усилием воли заставляя себя не вертеть головой.
Лифт-растяпа двигался медленно, с ленивым поскрипыванием.
Наконец он спустился вниз и раскрыл свои тяжёлые двери.
Сергей зашёл в кабину. Корпулентный тип забрался вслед за ним, слегка придавив животом.
Сергей нажал на кнопку этажа, двери закрылись всё с той же медлительностью.
«Вот я и в ловушке» с удивившей его самого беспечностью подумал Пантюхин.
И нет мобильного. А к таксофону его бы и на улице не подпустили – теперь это было очевидно.
«Глупо как-то всё вышло… непродуманно».
Если в квартире завяжется бой и живыми они не выйдут, то команда, что пирует сейчас в хоромах подвального, никогда не узнает, что же произошло в доме на улице Молдагуловой и куда исчез безработный водитель и его друг-домовой.
Сами обстоятельства их гибели будут товарищам не известны, и они могут подумать, что Пантюхин с домовым пропали в пути, попали в засаду, или взяты в плен и висят теперь на какой-нибудь инопланетной дыбе над дымящимися угольками.
Или как там сакморы допрашивают? Быть может, просто читают мысли?
Сергей повернулся лицом к преследователю.
- Гражданин, мы ваш этаж случае не проехали? Я ведь не спросил…
Гражданин молча покачал головой.
- Как у вас дела в космосе? – переходя на фамильярный тон, продолжил Пантюхин. – Как пустота, не обижает?
- Нас никто не обижает, - ответил гражданин. – Это мы всех обижаем.
- До поры, до времени, - пообещал ему Сергей.
Чем ближе было сражение, тем легче становилось на душе у Сергея.
Враг был перед ним, и он был – не страшен.
Ведь сегодня четверг, время дневное, и семья, конечно, не здесь…
«Нет!»
Выйдя из лифта и повернувшись в сторону квартиры, Сергей замер в ступоре.
Дверь была приоткрыта.
В дверном проёме стояла женщина в полицейской форме.
- Заходите, Сергей Павлович! А мы вас ждём, ждём. Ребёнок уже волноваться начал.
Гражданин сзади схватил его за локти и потащил вперёд.
Леонтий, в разбое опытный, за годы отсидки хватки не растерял: добрался до нужного этажа в один момент.
Балкон, по счастью, был не застеклён, так что чинить погром не пришлось.
Сосед, куривший неподалёку, с удивлением смотрел на карабкающегося через ограждение домового.
- Ты кто? – задал он вполне закономерный вопрос.
- Домовой, - честно признался Леонтий, пригибаясь так, чтобы его не было видно из комнаты.
- Домушник? – уточнил сосед.
- И так бывает, - подтвердил Леонтий.
Честно говоря, слово «домушник» ему было не знакомо, но тратить время и силы на споры и уточнения ему не хотелось.
- К кому полез, дурила! – возмутился сосед. – Там же голытьба живёт, соседка вечно до зарплаты у моей жены деньги сшибает. Ты их гробанёшь – они и вовсе долг не отдадут!
Леонтий показал ему туго сжатый кулачище.
- Сгинь, дуросвист, а то и к тебе залезу!
Сосед презрительно сплюнул окурок и убрался восвояси.
Точнее, звонить в полицию.
Да, это было самое худшее, что только могло произойти.
Семья, к сожалению, была в сборе. И сидела на диване в полном составе: жена и сын.
И пытались улыбаться.
- Привет, родные! – воскликнул Сергей.
Сын бросился обниматься.
- А я из рейса вернулся…
Про деньги Сергей решил пока умолчать. Он прекрасно понимал, что это для него двести тысяч (сейчас уже немного меньше) – целое состояние, а для бандитов это сущий пустяк.
Не за деньгами они пришли, уж точно – не за такими.
- Граждане, а чего это вы по-хозяйски себя ведёте? – начал было наводить порядок Сергей, заметив, что баба в полицейской форме нагло прихлёбывает чай из его любимой кружки.
- Потому что мы здесь хозяева, - с нагловатой улыбкой ответил мужичок, расположившийся в кресле, напротив дивана.
Сергей сразу понял, что именно этот тип тут главарь.
- Хозяева здесь мы, - возразил Сергей, устраиваясь на диване рядом с женой. – Я вот с работы вернулся, отдохнуть хочу. Потому интересуюсь, что вы за типы такие беспардонные и кто вас сюда пустил?
Бритая голова мужичка дёрнулась и щёки на мгновение надулись серыми пузырями.
- Вы здесь мясо! – пролаял он. – В этом доме, в этом городе, в этой стране – мясо! Кормовой ресурс! А мы – мясники! Уяснил?
«У них у всех оружие» отметил Сергей. «В квартире их трое, да внизу вполне может быть столько же. Лишь бы пальбу не устроили».
- Поэтому, - продолжал раздухарившийся атаман, - ты сейчас будешь отвечать на те вопросы, которые я тебе задам. И, если не хочешь, чтобы твоя семья сильно пострадала, то отвечать будешь честно и подробно. Как попу на исповеди!
- Не поход ты на попа, - заметил. Сергей. – Скорее, на чёртово отродье.
И обратился к сыну:
- Пашка, сиди у мамки под боком. И за руку держись.
- Удумал чего? – насторожилась наглая баба, отставляя кружку с недопитым чаем.
Сергей пожал плечами.
- А чего я удумаю? Человек я простой, хожу без охраны, перед людьми открыт.
Сейчас он опасался того, что нетерпеливый Леонтий начнёт вышибать балконную дверь. В силище его Сергей не сомневался, но не сомневался и в молниеносной скорости реакции бандитов и в их готовности сходу открыть стрельбу на поражение.
«Только не ломись пока, только не ломись» мысленно заклинал он домового.
- Серёжа, это не полиция, - предупредила Татьяна. – Это бандиты!
- А я уже объяснял кому-то из присутствующих, что для вас это только к лучшему, - с улыбкой заметил атаман.
И уточнил:
- Так отвечать будем? Может, вас с нашим шефом сразу познакомить?
Постучал пальцем по циферблату наручных часов.
- Времени нет, тянуть не будем. И заболтать нас не надейтесь.
- Ну спрашивай, банда, - согласился Сергей.
Он-то надеялся именно заболтать.
- Вопрос следующий, - и бандит повысил голос. – Что за тип, которого ты затащил в канализацию сегодня утром, возле торгового центра? За кого ты под обстрел полез?
- О, Господи! – вырвалось у Татьяны.
И глаза у неё удивлённо округлились.
- Ух ты! – восхищённо воскликнул Пашка.
Отец вырос в его глазах до геройских размеров.
- Да меня с кем-то пере,.. – начал было Сергей с неискусно наигранной улыбкой.
«Вот откуда ниточка потянулась!»
- Не перепутали! – завопил бандит сорвавшимся голосом. – Хватит меня за нос водить! Я твою рожу узнал окончательно и бесповоротно! Сам на экране видел, сам! Что за тип, которого ты спасать кинулся? Кто он тебе? Друг? Сообщник? Что он успел тебе рассказать?
Сергей пожал плечами с полным равнодушием.
- Тип мне не известен, увидел только сегодня утром. Впервые в жизни, между прочим. Ничего о нём не знаю. Ничего он мне не сказал.
Эти ответы дались Сергею легко: ведь он говорил правду. Почти правду – ведь кое-что о неизвестном он всё-таки знал. Например то, что его зовут Борис.
Бандит вскочил с кресла, пробежался по комнате из угла в угол и, остановившись перед столом, тщательно прицелился и двинул кулаком по столешнице.
Любимая кружка жалобно звякнула.
- За дурня меня держишь? За фраера ушастого? Гулял утречком, стало быть, по канализации, услышал стрельбу, поспешил на шум? И каждое утро ты так гуляешь?
- Не, не каждое, - ответил Сергей. – Только по четвергам. По четвергам всегда что-нибудь интересное происходит!
- Та-а-к, - потянул бандит.
Следующий вопрос был посложнее.
- А где сейчас спасённый? Здесь я его не вижу. Стало быть…
«Господи, что же соврать?» с тоской подумал Сергей.
Ложь с ним отродясь не дружила, да и теперь совершенно не собиралась на выручку.
Каким-то шестым или уже седьмым чувством Сергей ощущал (именно ощущал) незримое присутствие где-то поблизости загадочных сакморов, которые, стоит ему лишь намекнуть на пребывание спасённого им человека, непременно доберутся и до жилища духом, и проникнут в него, и сотворят там такое, о чём лучше и не думать.
Бандиты бы не добрались, но их хозяева – доберутся.
«Что же сказать-то? А, была-не была!»
- Убежал, - ответил Сергей. – Я в один коллектор, он – в другой…
У него, как и у каждого честного человека, ложь вышла на редкость нелепой и неубедительной.
Бандит достал из кармана нож-выкидуху.
- А вот я сейчас,.. – начал он грозно.
И тут раздался звонок в дверь. Уверенный и длинный.
Бандит быстро спрятал нож.
- Это не наши, - тревожно пробубнил из прихожей сообщник атамана, стоявший на стрёме.
И добавил зачем-то:
- Зуб даю!
- Да кому твои зубы нужны, - досадливо отмахнулся атаман.
И пошёл открывать дверь, на ходу бросив Петровне: «Присматривай за ними!»
Костя невольно отпрянул назад, увидев в дверной проёме пару суровых полицейских в бронежилетах с АКСами в руках.
«Твою мать! Придурок!» выругал себя Костя мысленно.
Он полагал, что заявился кто-то из своих. Водитель или Марат, что вторым дежурил у подъезда.
Кстати, где Марат?
Полицейский, стоявший первым, без лишних слов направил ствол в грудь Калымову.
И бросил приказным тоном:
- Так, гражданин, отошёл к стене. Руки держим на виду! Поступил сигнал от соседей, что в эту квартиру проник посторонний, ведём проверку
Костя покорно выполнил команду.
«Дурак, дурак!» продолжал он костерить себя почём зря.
Нужно было затаиться, не открывать – и звать оставшихся снаружи для поддержки. И связаться с шефом – он бы разрулил ситуацию с полицаями, их бы отозвали обратно.
А что теперь? Как выкручиваться?
Полицейские зашли в прихожую. Первый осмотрелся и спросил слегка икнувшего атамана:
- Что здесь делаем? Сколько народу в квартире?
В это время струхнувший атаман сообразил, наконец, что на нём хоть и подобранная слегка не по размеру и небрежно, но всё же полицейская форма (которой, правда, он планировал пугать вахтёрш и охранниц, но никак не самих полицейских), и решил банковать.
Кроме того, очень удачно ему припомнились слова директора: «что хошь делай, но предоставь».
Предоставить трупы… да ещё – «что хошь».
Это же этот… как его… Карт-бланш!
- Следственные действия проводим! – бодро заявил Костя.
- Чего? – удивился первый полицейский.
И бросил товарищу:
- Осмотри помещение. Тут, похоже, полно народу пасётся.
- Следственные, - повторил Костя.
И, собравшись с духом, выпалил пренагло:
- Обыск и задержание!
И проводил взглядом прошедшего в комнату второго вооружённого гостя.
- Обыск, стало быть? – с явным сомнением в голосе уточнил первый.
И осмотрел засмущавшегося атамана с головы до ног.
- Где постановление? Покажите…
- Оно у помощника, - сбавив тон, попытался выкрутиться атаман.
И позвал:
- Кирьян, подойди! Да давай быстрее!
- Руки! – скомандовал первый, отследим Костин призывный взмах.
И чуть посторонился, пропуская товарища вглубь квартиры.
- Брюки у тебя не форменные, - заметил первый, поводя стволом. – И ботиночки – штатские. Не того покроя…
Подошедший было помощник Кирьян замер в нерешительности и вопросительно глянул на атамана.
- Понятые где? – продолжал допытываться первый
И тут Калымов, призвав на помощь всё своё природное хамство, поднял крик:
- Хватит по мелочам придираться! Срочно направили на задание, не успел переодеться!
- Удостоверение! – резко прервал его первый.
И добавил, повернувшись к Кирьяну:
- Если помощник, как твой приятель говорит, так покажи постановление. И своё удостоверение.
Глаза у Кирьяна тревожно забегали.
- Я понятой, - пробормотал он и попятился в комнату.
«Вот падла!» мысленно возмутился Костя. «Уволю дристуна из бригады!»
- Не вижу документов, - продолжал наседать первый. – И почему постановление понятому отдали? И почему вы его помощником называете? И что это за перстенёк на пальце наколот?
- Бурная молодость, - пробормотал Костя, стремительно теряя раж. – Совсем голова кругом, всё путаем сегодня… Можно я с начальством свяжусь? Вам всё объяснят…
- Да тут семья в комнате, - раздался голос второго. – И баба в форме.
- Я, между прочим, женщина! – раздался возмущённый голос Петровны.
- Я сейчас сам свяжусь! – повысил голос первый. – Оба – руки за спину и шагом марш в комнату. Там разбираться будем.
- А дядя и тётя папу убивать пришли, - долетел из комнаты детский голос.
- Что ты врёшь, паршивец! – возмутилась Петровна. – Мы кого из вас хоть пальцем тронули?!
Леонтий слегка заскучал на балконе. Не то, чтобы он не понимал всей серьёзности момента и опасности сложившейся ситуации.
Сквозь тонкую балконную дверь он слышал если не все разговоры в подробностях, то, по крайней мере, отдельные долетавшие до него слова, да и сам тон беседы вполне улавливался.
Слова были нехорошие, а тон – тревожный.
И пора было уже вмешаться, и надо было бы ворваться в дом да шугануть разбойничков как следует, да дверь как на грех была закрыта…
«На засов, должно быть»
…и случай подходящий всё никак не наступал.
Леонтий пару раз попытался со всей осторожностью подглядеть, что же там внутрях творится, приподнял было голову, да тут же её и спрятал.
Уж очень хорошо балконная дверь из комнаты просматривалась. А вот комната с балкона – не очень, поскольку бьющий в спину яркий дневной свет сильно её затенял.
Тут пока кого рассмотришь кого – самого насквозь разглядят. А что за этим будет – так лучше и не представлять.
В общем, выжидал Леонтий, выжидал, да на секунду и прикорнул.
Тут надо бы пояснить, уважаемый читатель, что домовые – народ вообще-то добродушный (в большинстве своём), хотя и склонный к шкодничеству, ибо сказывается происхождение от нечистой силы, но и притом – довольно легкомысленный.
И если добродушие у Леонтия присутствовало в рамках принятой среди домовых нормы, то вот со шкодничеством и легкомыслием он заметно перебирал.
Вот и тут, никак не находя выхода для лихой натуры, согрелся ненароком под солнышком, да засопел в бороду.
И чуть было не приснилась ему Дементьевна, настрополившаяся было блинков напечь, румяных да с маслицем.
Сон обещал быть вкусный и долгий.
Но прервался он быстро: чьими-то безобразными криками, скрипом балконной двери и удивлённым возгласом: «…мать, что это за чудище?!!»
Пока второй водил взглядом по комнате, Петровна успели втихаря нажать кнопку на рации.
В микроавтобус пошёл тревожный сигнал.
- А вы, граждане, что здесь делаете? – спросил полицейский у сидевших на диване.
- Живём мы здесь, - ответил Сергей. – Паспорт показать?
- Валяй, - поощрил полицейский.
Петровна хищно поводила челюстью.
Сергей достал из нагрудного кармана паспорт.
Полицейский полистал книжицу, проверил страницу со пропиской.
Хмыкнул и вернул Сергей.
- А это – моя семья, - пояснил Сергей.
- Кроме неё! – и он показал на скривившую губы Петровну.
- Мы эту гражданку сюда не приглашали, - добавила Татьяна. – Она ребёнка обманом из садика забрала и в квартиру проникла, вместе с бандой своей!
- Врут, врут, - затараторила Петровна. – Я задание выполняю!
- А ваши документы, гражданка? – спросил полицейский, повернувшись к ней.
Петровна тут же затихла.
- Так вы зачем сюда пришли? – не отставал от неё служивый.
- А дядя и тётя папу убивать пришли, - ответил ему Павлик.
- Что ты врёшь, паршивец! – и Петровна попыталась вскочить с места. – Мы кого из вас хоть пальцем тронули?!
- Сидеть! – скомандовал ей первый, заводя остальную компанию в комнату.
И уточнил у второго:
- А ты балкон проверял? Проникновение через балкон было.
- А вот это – враньё, - с радостной улыбкой заявил Костя. – Вот тут, граждане, я вам со всей ответственностью заявляю: через балкон сюда никто не проникал. Вот чего не было…
Второй, не слушая уверения атамана, подошёл к балконной двери…
- Да дайте с начальством связаться! – возопил Костя в отчаянии.
- Заткнись! – прикрикнул на него первый.
…и, открыв её, отшатнулся с криком: Твою мать, что это за чудище?!!»
Сергей впоследствии сам толком не мог вспомнить, в какой последовательности развивались события.
Кажется, сначала в комнату вбежал растрёпанный и отчего-то помятого вида, будто с прямиком с тёплой печки спрыгнувший Леонтий. Оттолкнув опешившего служивого, домовой отчего-то кинулся прямиком на единственного одетого в штатское бандита с криком: «Я тебя, охальник, сейчас к сотоварищу твоему отправлю!»
Полицейский кинулся за ним следом и приподнял автомат, нацелив его в волшебную спину…
Вот тут Сергей, воспользовавшись суматохой, схватил домашних в охапку и потащил на балкон, вполне правильно рассудив, что безопасней места сейчас в квартире нет.
…но выстрелить, похоже, не успел, потому что выстрелы прогремели не в комнате, а в прихожей.
Сергей, конечно, и понятия не имел, что это явились на бой вызванные Петровной для подкрепления разбойники из микроавтобуса.
И уж точно не ведал, что было их трое, включая и присоединившегося к группе поддержки водителя.
После первых автоматных очередей грянули ответом вторые, а потом и вовсе начался дикий грохот вперемешку с отборным матом и совершенно бессвязными криками, от стен полетели куски штукатурки, а с потолка посыпалась густым снегом извёстка и ошмётки белого пластикового декора.
Сергей, спрятав семью в относительно безопасном, хотя и, к сожалению, почти безвыходном месте, на четвереньках сунулся в комнату и, вытянув руку, схватил чудом мелькнувшую перед его носом грязнющую пятку домового.
«Лео-о-нтий!» с лёгким взвоем затянул Сергей, едва ли надеясь перекричать нарастающий рёв боя и надеясь лишь на тонкость слуха домового да на помощь свыше. «Уходи отсюда, ползи за мной. Помоги семью спасти!»
Домовой, похоже, не столь услышал, сколь среагировал на пяточный рефлекс, а может и просто – наитием ситуацию постиг.
Он шустро развернулся и быстро заполз на балкон вслед за Сергеем.
Сергей быстро захлопнул дверь…
- Вот дела, она же вовнутрь открывается, - сокрушённо промолвил домовой.
…и, поднатужившись, стал передвигать, перекрывая дверной проём, старый рассохшийся шкаф, который из скопидомства не стал год назад выносить на помойку (тем более, что для этого пришлось бы часа два потратить на разборку досок и полок, ибо ни в какой дверной и лестничный проём этот дубовый бегемот ни боком, ни с наклоном не пролезал), а просто (хотя не совсем просто, а с превеликими усилиями) перетащил на балкон.
За что теперь сам себя мысленно поблагодарил.
- Помогай! – крикнул он домовому, который от обилия выстрелов и дерущего ноздри порохового дыма секунд на несколько оглох и ошалел.
Леонтий затряс головой, заорал что-то неуместно-развесёлое и, одной рукой схватившись за угол, рывком двинул шкаф на себя и тут же слегка подтолкнул его вперёд, наглухо завалив проход.
И тут же, словно реагируя на движение и треск дерева, кто-то выстрелил в их сторону и пуля, пробив навылет дубовую стенку, с коротким хлопком швырнула на балконный пол горсть искрошенных щепок и улетела куда-то в шальную и синюю предосеннюю даль.
- Вона она как пошла! – восхищённо воскликнул, нисколько не испугавшись, Леонтий.
- Лежите, не поднимайте головы! – скомандовал домашним Сергей.
И, утянув домового под защиту порога, зашептал горячо и быстро:
- Надо моих с балкона вытащить вниз. И сразу уходите к подвальному. Если что – меня не ждите.
- Серёжа, ты что задумал? – встревоженно спросила жена, напряжённо вслушиваясь сквозь грохот.
- Деньги возьми! – и Сергей протянул ей пачку.
Жена оторопела смотрела на купюры.
Времени на объяснения не было.
- Возьми же, потом объясню!
И Сергей, по-пластунски поменяв позицию, добрался до супруги и почти что силой вложил ей в руки изрядно уже растрёпанную синюю пачку.
- Это честно заработанное!
- Чего тогда под обстрелом сидим? – чуть не плача, набросилась на него жена. – Жили честно, спокойно… Нет, ну с кем ты связался?
- Потому и под обстрелом, что честные, - пояснил Сергей.
- Как это с кем? – обиделся Леонтий. – Я – домовой, на волю по-честному отпущен…
Дверь прошила короткая очередь.
- Таня, сейчас Леонтий…
И Сергей кивнул на слегка загордившегося от важности миссии домового.
- …Пашку и тебя вниз спустит. Ты не бойся, он сильный!
- Ты сдурел! Вы оба сдурели! Вы все тут сдурели!
И Татьяна, не выдержав, разрыдалась.
- Поехали с бубенцами! – возопил дурным голосом Леонтий и, схватив замершего от испуга и восхищения ребёнка, бодро слетел вниз.
Родители не могли поднять голову, так как бой всё не стихал и не стихал (хотя, похоже, обе стороны стали выдыхаться и от очередей перешли на одиночные выстрелы), и потому, по счастью, не видели как именно Леонтий спускает их сына.
Потому в тот час и не поседели, так как по-честному выпущенный на волю разбойник медленному ходу предпочёл быстрый и попросту перелетал с балкона на балкона, каждый раз удачно приземляясь на край карниза.
Пашку, впрочем, такой способ перемещения нисколько не пугал, а скорее забавлял, так как на пятом этаже парень стал заливисто смеяться, на третьем – весело лупить ладонью домового по лохматой голове.
Сергей почуял что-то неладное лишь когда Леонтий подозрительно быстро снова взлетел на балкон.
- Шустро обернулся, - и Сергей подозрительно прищурился.
- Да мы сноровистые, что рысаки орловские! – и Леонтий гордо выпятил грудь.
А потом весьма фамильярно обратился к заробевшей Татьяне:
- Ну-ка, бабонька, залезай на меня да поскачем отсель куда подальше!
- Скорее! – заторопил жену Сергей. – Сейчас убивать друг друга закончат и про нас вспомнят.
И заверил жену (в глубине души понимая, что это ложь):
- Я следом!
Домовой, схватив Татьяну, перегнулся через ограждение балкона и заметил весело:
- Эх, не в первый раз на мне баба ездит! Гостил я как-то в Конотопе у одной ведьмы…
- Быстрее вниз! – закричал Сергей, заметив, что шкаф уже начал ходить ходуном.
Домовой с вцепившейся ему в шею супругой исчез за ограждением.
И тут Сергей услышал… тишину.
Относительную, конечно, ибо шум города никуда не исчез. Но в квартире стало удивительно тихо. Ни выстрелов, ни проклятий, ни вскриков, ни воплей, ни даже разговоров.
Только где-то за стеной, похоже, в соседской квартире мужской голос произнёс хорошо различимым басистым шёпотом: «кто бы мог подумать, а ведь приличный человек… и такое устроил!».
Секунд десять Сергей наслаждался этой неожиданной тишиной и относительным покоем.
И опасался того, что Леонтий вздумает вернуться за ним, бросив родных внизу.
Но Леонтий, похоже, за время отсидки природной догадливости не утратил. И не возвращался.
Шкаф снова ожил, затрясся и заскрипел.
Потом подался вперёд, застонал протяжно – и рухнул на балконные перила, разбивая себе старые бока.
И Сергей услышал до тошноты уже знакомый нахально-развязный голос:
- Ага, а ты нас, стало быть, дожидаешься? Так вот и дождался!
Сергей уже понял, что бой закончился в пользу бандитов. Сказалось, видно, численное превосходство.
В дверном проёме стоял ухмыляющийся атаман.
Сергею скрутили руки и провели по разгромленной квартире, где трупы лежали вперемешку с обломками мебели.
Кто есть кто – узнать было совершенно невозможно, ибо тела были жестоко искромсаны автоматными очередями, да ещё и присыпаны мелкой серой пылью и неопределённого цвета мусором, в который превратилась теперь вся домашняя обстановка.
Впрочем, Петровну вполне можно было опознать. Как-никак, единственная среди вояк женщина.
Бандитская валькирия сидела в углу, вывернув голову и пуская тёмные струйки на погон. Глаза её успели остекленеть и обессмыслиться, потому напоминала она теперь большую куклу со свёрнутой шеей, брошенную в угол неведомым ребёнком-великаном, уставшим с ней тешиться и выкручивать ей конечности.
Сергей под конвоем бандитов миновал тот кошмар, в который превратилась его квартира, и вышел прихожую.
Здесь он увидел последний труп. Труп бандита, первого ворвавшегося в квартиру и открывшего стрельбу.
И услышал реплику одного из конвоиров: «Костян, ты за руль садись. Больше некому – внизу никто не отвечает».
Сергей решил, что эти двое у него за спиной – всё, что осталось от банды.
Тут он, признаться, немного ошибся.
Был ещё третий, тот, лежал на газоне, получив нокаут от домового.
Третий был забыт в суматохе своими друзьями-бандитами, очнулся через десять минут всё на той же траве возле дома и был задержан нарядом полиции, приехавшим теперь уже по двум десяткам вызовов.
А Сергея бандиты повезли в офис.
Время было на исходе и шеф требовал срочно доставить добычу.
29.
Тихо льётся вода из двух медных кранов, вмурованных в стену, сложенную из древнего красно-бордового камня.
В ванной цвета огня тихо переливается вода, отзываясь на каждое движение тихим всплеском. Горьковато-сладкий травяной пар стелется над водой, спиральными струями поднимаясь к рубиновому потолку, покрытому волнистыми наплывами смальты.
Когда подвальный, осмотрев раны Бориса, посоветовал ему немедленно принять лечебную ванну, тот отчего-то сразу представил себе госпитальный чугунный ковш с ихтиоловым кипятком, никак не ожидая в действительности увидеть перед собой древнюю купель в сказочном подземелье, наполненную лечебным раствором, настоянным, если верить Акинфию (а кому же ещё и верить в таком деле, как не ему?) на трёх сотнях разновидностей лечебных трав, собранных на заветных лугах ещё в ту пору, когда люди ещё и не думали застраивать эти луга зловонными своими городами, извергающими горы мусора и изливающими полноводные мёртвые реки всевозможных испражнений.
«Теперь уж таких трав нет».
Подвальный вздохнул и, как показалось Борису, посмотрел на него с некоторым осуждением.
«Да я что, я как все живу. А по-другому как? Мы без мусора не можем, и хорошо ещё, если мимо урны не бросают» пробормотал в ответ Борис совсем не то, что хотел сказать.
Хотел-то он сказать, что и от людей польза бывает, а не один только вред и разорение. Что люди, к примеру, иногда картины красивые создают. И романы пишут. И ещё как-то своё существование оправдывают. Вот думают ещё, мысли всякие интересные на свет рожают. И детей тоже рожают, которые иногда такое... этакое...
Тут мысли у Бориса совсем запутались, голова закружилась и он присел на каменную скамью.
Какой-то низкорослый бородатый старичок в колпаке, подозрительно похожий на гнома, принёс ему банных халат, склянку с жидким цветочным мылом и удалился, покашливая и постукивая об пол подошвами деревянных башмаков.
Борис разделся и медленно погрузился в ванну, застонав, но не от боли, а от внезапно нахлынувшего острого наслаждения.
Огонь воды не опалил, а будто облизал его тело, врачуя его и наполняя свежей, спокойной силой.
Аромат трав расслаблял и погружал в тихий сон.
Так бы и провалился он в дрёму, и не известно, сколько бы это состояние продлилось, поскольку измотанный гонками и боями организм требовал отдыха, и безотлагательно.
Он хотел спать, он просил сна.
И сон пришёл... было, но тут Борис услышал тихий, но отчётливо различимый шёпот и обрывок фразы: «...дл сих пор не вернулись».
- Что там? Что случилось? – спросил темноту Борис.
Из мрака высунулась округлая физиономия Апофиуса.
- Не вернулись, - повторил он, теперь уже громче. – Не знаем, что и думать. Тебя спасли, обрадовались, суматоху устроили – и бдительность потеряли. Да что бдительность – мозги потеряли!
- Кто не вернулся? – вялым голосом спросил Борис, всё ещё балансируя на грани сна.
Апофиус крякнул и потёр шею.
- Совсем задурила тебя эта трава! – перешёл он на привычный ему грубоватый тон общения. – Сергея до сих пор нет и этого, помилованного... Домового, в общем, тоже нет. Думали – часа полтора их не будет, а уже два с половиной прошло, если кукушка в часах не врёт. И телефона у него с собой нет, и домашний номер его мы не узнали, и домовой этот, как только теперь и выяснилось, в заклинаниях не силён и волшебным путём весточку послать не сможет. В общем, наглупили на радостях, а теперь сердце не на месте и не ведаем, что предпринять. Я-то, по счастью, знаю, где он живёт, хочу вот поехать, да проверить, как и что... А Акинфий – не пускает! Говорит, не к добру всё да ещё и ты пропадёшь. А всем вместе ехать – и все пропадём.
И Акинфий в сердцах так врезал по краю ванны, что металл басовито и обиженно загудел.
Борис распрямился так резко, что горячая волна хлынула через край ванны, заливая нетёсаные камни пола.
Перед глазами его мелькнул вдруг плывущий потолок автомобильного салона с включённым плафоном, летящие за окном огни тоннеля, чей-то резкий голос произнёс: «вот сам ему это и скажи!» и в ноздри ударил резкий бензиновый запах.
Резиновый напольный коврик стукнул по затылку... чьё-то лицо склонилось над ним, непропорционально-искривлённое, перекошенное, недоброе...
- Он в машине! – закричал Борис.
Набрал воды в ладонь и плеснул в лицо.
Картинка исчезла, рассыпавшись разбитым зеркалом.
Борис выскочил из ванны и быстро накинул халат.
- Кто в машине? Какой ещё машине? – недоумённо забормотал Апофиус и попятился.
«От травы тронулся» решил дух.
И на всякий случай стал потихоньку разминать левый кулак, заведя руку за спину.
- В машине, которая едет по тоннелю, - начал довольно бессвязно объяснять Борис, запахиваясь в халат. – Лежит, похоже, на полу, в салоне. И какие-то гады рядом с ним, черти натуральные, право слово! Я всё это видел! Сейчас!
И он показал на кисть левой руки.
- И связан, похоже. Меня по кисти что-то резануло, будто верёвка.
- Да кто это связан?! – возопил совсем запутавшийся Апофиус, который, если уж совсем честно и откровенно признаться был хоть и опытен во многих делах (что при его долголетии и многостранствии было совсем не удивительно), подчас бывал не слишком сообразителен и слишком уж простоват.
- Да тот, у кого обруч на голове! – перешёл на крик и Борис, который начал уже выходить из себя и заводиться не на шутку из-за позднего осознания допущенной и им роковой ошибки и полного незнания, что же теперь нужно делать и куда бежать.
- Корона, - поправил его Корнилий, выступая из факельного полумрака и присоединяясь к разговору.
И спокойнейшим тоном рассудил:
- Значит, во-первых, корона ясновидящих до сих пор на нём и до сих пор действует. И, если верить брюсовым записям, а мы, земляные, верим им безусловно, то корона не только передаёт картины, видимые странником, но и, при установке мысленной совместимости, может подсказать, где особое скопление бесов находится. Как она это делает и в какой форме – сказать не могу, но безусловно делает, ибо такое её действие Брюсом отмечено и записано, хоть и в самом общем виде.
- А теперь во-вторых, - всё так же размеренно продолжил земляной. – Сергей точно жив, хотя, судя по всему, находится в плену и жизнь его в опасности. Но сейчас он точно жив, ибо картины иного мира корона передавать не в состоянии. Говорят, есть и для этого какие-то устройства, но нам, земляным, они неведомы...
- И не стал бы Серёга после смерти бесов видеть! – уверенно заявил Апофиус.
Как показалось Борису, даже с некоторой обидой.
- Не тот он человек, чтобы на той стороне падаль всякую разглядывать! Это я со всей своей прямотой заявляю!
- Третье, - невозмутимо продолжил земляной. – Наш спасённый друг до сих пор не утратил связи со своим спасителем и продолжает получать от него сообщения в виде картинок. Образы, так сказать...
- Чего? – уточнил Борис, засовывая ступни в кроссовки (тапочки банный гном ему почему-то не принёс... должно быть, забыл).
- Образы, картинки, ощущения, возможно даже, переживания, - как мог, пояснил земляной.
И приказал строго:
- Ты, служивый, теперь старайся эту связь не терять. Даже так скажу: укрепляй как можешь.
- Как это? – удивился Борис. – Я в таких делах не силён.
- Думай о нём! – взвился Апофиус, расчувствовав всю спасительную силу короны. – Непрестанно думай, и о семье его тоже думай. Всё, что увидишь – сразу говори. Ой, как бы и семьёй его чего не случилось! Ой, дурила же я!
И он с размаху заехал кулаком себе по лбу.
- А что ещё делать, кроме как думать? – и Борис растеряно посмотрел на земляного. – Надо же и делать что-то!
- К Акинфию пошли! – сказал земляной.
Борис начал собирать одёжку в охапку, особенно нежно прижимая к груди кобуру.
Земляной выслушал рассказ о видениях молча, без вопросов и замечаний.
Уточнять он тоже ничего не стал.
- Дементьевна, - позвал он кикимору, - карту тащи, и которая поновее.
Борис, успевший уже познакомиться с Дементьевной и даже один раз раскланяться, шарахаться при появлении шустрой старушки уже не стал.
Даже, как мог, улыбнулся приветственно.
- Вон чего есть, - сказала Дементьевна, забрасывая на стол туго скрученный рулон ламинированной бумаги. - Самая наиновейшая из карт, в прошлом годе куплена. А тебе-то зачем, отец-кормилец? Ты и без карт всё наизусть помнишь и в воздухе начертишь.
- Недосуг мне объяснять, Дементьева, - отмахнулся от неё подвальный.
Поманил к себе боевую команду.
- Где его дом? – спросил он Апофиуса, разворачивая карту.
Тот сдвинул кепку на затылок, сморщил лоб и замычал глубокомысленно.
- Молдагуловой, - подсказал Борис.
- Я по названиям не шибко разбираюсь, - ответил дух.
И ткнул уверенно.
- Вот здесь! Сюда я спрыгнул!
- Что, прямо на крышу спрыгнул? – уточнил подвальный с некоторой язвительностью в голосе.
- Не, - самым простодушным образом ответил дух. – В кусты перед подъездом. У них там ещё замок на входе, так ждал, пока откроют. Мне ломать ничего нельзя, запретили настрого!
- Ладно, - согласился подвальный. – Будем считать, что место нашли.
И призадумался на несколько секунд.
- Кто у нас там? – спросил он сам себя.
И сам себе ответил:
- Леший рядом в Кусково, пара водяных в прудах, кикимор с пяток водится, есть ещё один вампир приблудный в Вешняках, но его привлекать не будем, ну его ко всем чертям, ненадёжная это публика, за глоток крови все обещания забудут и любому бесу послужат. Кто ещё?
- Моих не забудь, - подсказал Корнилий.
- Земляных в Москве почти извели, условия не подходят, - с грустью произнёс Акинфий.
И воскликнул радостно:
- Домовые! Они ещё выжили в тех краях, от деревенских домов остались! Дома те давно снесли, но домовые-то остались! Хорошо...
И он трижды хлопнул в ладоши.
Прямиком из воздуха явилась перед ним юная ведьма, в ярко-красном берете и новенькой форме телеграфистки.
- Марьяна, срочная рассылка телеграмм по этому району, - распорядился подвальный и ткнул пальцем в карту. – Всем надёжным из наших, до кого достучишься. Пусть срочно ищут, спасают и ведут ко мне вот этих двоих...
И он, махнув рукой, нарисовал в воздухе портреты Сергея и Леонтия.
- С ними ещё могут быть...
Подвальный замялся.
- Женщина и ребёнок, - подсказал Апофиус. – Её Татьяна зовут, а его – Пашка... Или Павлик?
Марьяна непрерывно кивала и с невероятной, просто бешеной скоростью строчила в блокнот, каждые пять секунд переворачивая лист.
- Татьяна и Павлик, - повторил подвальный. – Их нарисовать не могу, не видел никогда. Но, может, кто из наших видел их когда рядом с Сергеем, так и сам припомнит, как они выглядят.
- А Сергей-то, - грозно зазвучал Акинфий, - похоже, схвачен, похищен и вывезен. Так что пусть наши, кто телеграмму получат, поспрошают, порыскают, да попробуют разобраться, кто его схватил и куда повезли. Может, и приметы какие будут – людей или того, на чём они уехали. А домовым особо сообщи: пусть Леонтия ищут. Они его помнят, он в тамошней деревне гулял как-то на ярмарке да на радостях телегу с мукой в пруд опрокинул. Такое не забудешь! Ну, про телегу писать не надо, это лишнее. Внешность опиши да повадки, они сразу поймут. И пусть немедля мне сообщают, если след какой отыщется!
Ведьма кивнула и тут же растворилась в воздухе.
- Поможет? – с сомнением в голосе спросил Борис.
Такие методы розыска были ему явно непривычны.
- Зря про земляных не сказал! – с досадой заметил Корнилий. – Мы, земляные, хороших людей сразу находим. И не может быть, чтобы всех извели!
- Поможет, - уверенно ответил Акинфий. – Сей же момент телеграммы полетят, и все, кто есть, в поиск кинутся.
И, повернувшись к земляному, добавил:
- В тех краях – всех!
Борис неожиданно застонал и схватился за голову.
- Ледяным по голове ударило!
Забормотал, сбиваясь:
- Привезли куда-то, привезли... Офис, что ли? Двери... Нет, с бокового входа заводят. Встречает кто-то... Господи, ну и рожа!
30.
- Ты кого привёз? – спросил Савойский, ткнув пальцем в связанного Сергея.
- Живого, - бодро доложил Калымов.
И добавил:
- В соответствие с указанием...
И попытался улыбнуться, но было так страшно, что улыбка никак не выходила.
- Вижу, что не дохлого, - заметил Савойский. – И на том спасибо.
Пленный ему сразу не понравился: смотрел прямо, без страха и мольбы.
- Какое задание было? – задал Савойский риторический вопрос.
От риторики Калымову совсем поплохело.
- Сколько живых надо было привезти? – продолжал допытываться Савойский. – Точно одного? Или трёх? Или как можно больше?
Костя закачался и схватился за стену, чтобы не упасть.
- Четвёртый час уже! – начал было бушевать Савойский.
И осёкся, спросив озабоченно:
- Где баба с ребёнком?
Сердце Сергея заколотилось где-то возле горла.
- Такие сложные условия работы были, Илья Григорьевич, - заныл Калымов. – Какой-то сосед-ушлёпок полицию вызвал, тихо разрулить не получилось, перестрелка пошла, бодяга полная! Суматоха была, наших почти всех положили, мы только двое и выжили. Баба с ребёнком сбежала куда-то.
Костя вздохнул обиженно.
- Из рук ушли... Может, на соседский балкон. Проверять времени не было, шума наделали, драпать надо было. Вы поймите!..
И Костя приложил ладони к груди.
- Я понимаю, - и тон голоса директора стал опасно-миролюбивым. – Я всё понимаю, Костенька. Устроил шум, обгадился по полной, сбежал, поджав хвост. Две трети добычи упустил, прихватил, что под рукой было – и сбежал. Так мы работаем, Костя? Так задания выполняем?
Костя опустил голову и попытался было тихо затянуть песню о полученной им на службе тяжёлой ране, показывая как бы невзначай пальцем на повязку, что кровавилась потихоньку на его правой ноге.
Савойскому песня не понравилась.
Он надавил Косте на плечи, опуская его на колени. А потом, вытянув руки и охватив ими Костину голову, резко отодрал её от туловища и наклонился, подставляя лицо под фонтан хлынувшей крови.
- Как, нравится? – спросил Савойский пленника, облизывая закрасневший рот.
Сергей сжался, чувствуя, как кислый комок подступает к горлу и болезненной судорогой сводит живот. Горькая, зелёная желчь короткой струйкой вытекла из горла, оставив на рубахе длинный след.
Савойский подошёл к пленнику, схватил его окровавленной ладонью за подбородок и одним лёгким движением приподнял, заставляя распрямить тело, которое непреходящие желудочные спазму всё ещё норовили согнуть в дугу.
- Кто я такой? – спросил Савойский.
- Тварь и психопат, - прохрипел Сергей.
Савойский улыбнулся, довольный произведённым эффектом и разжал ладонь, выпуская добычу.
Сергей осел на пол и засипел полузадушено, часто сплёвывая на пол вязкую слюну.
- Точно! – радостно воскликнул директор. – Узнал меня, ублюдок, прямо в душу заглянул. А теперь ответь, гадина, почему мента беглого спасал? Спасал ведь, не отпирайся.
Сергей молчал.
- Что тебе выдрать вначале: ручки или ножки? – и Савойский коротко хохотнул. – Ты думаешь, что будешь жить, пока молчишь? В чём-то ты прав, но ведь сдохнуть тебе в любом случае придётся. А умереть можно по-всякому: и по-хорошему, и по-плохому и совсем уж по-ужасному. Тебя как обслужить?
Сергей посмотрел на директора – и улыбнулся. Иронично и… расслабленно. Будто слушал не реальные и страшные угрозы, а похвальбу слабоумного подростка, грозящего расстрелять обидчика на месте из рогатки.
- Тебя бы кто обслужил, - ответил он Савойскому. – Несчастный человечек, кукла надутая. Ты пугаешь, чтобы над тобой не смеялись. Без убийств ты просто… паяц надутый с красными щеками.
Савойский засопел и вытер лицо, более растирая кровь, нежели убирая её.
И врезал пленнику ногой в бок.
- Если бы твоя баба и сопляк были здесь, - искривляя рот, вытолкнул из глотки чёрные слова директор, - ты бы сейчас по-другому пел. Ты бы меня с головы до ног вылизал и во все нежные места расцеловал, лишь бы я их отпустил. А я бы принял твою ласку с наслаждением, но тварей твоих, которых ты называешь семьёй…
И, надувая щёки пузырями, выкрикнул:
- …не отпустил бы! Сожрал, по кусочкам сожрал бы!
О том, что пленники предназначались для реактора, Савойский в эту минуту забыл – так велик был обуявший его гнев.
- Впрочем, - чуть успокоившись, продолжил Савойский, - мне и тебя хватит. И даже не всего тебя, а так, пару пальчиков. Их ведь можно есть и по кусочкам. А захочешь избежать лишних мучений, так расскажешь всё про беглого мусора. И про других приятелей, которые у тебя, похоже, имеются.
Савойский махнул рукой, подзывая помощника покойного уже атамана, который всё время казни любимого начальника и задушевного разговора директора с пленником тихо дрожал в сторонке, желая лишь исчезнуть куда-нибудь поскорее под благовидным предлогом, который всё никак не находился.
Помощник подбежал с готовностью ко всяческим услугам и низко поклонился.
- Возьми людей из вашего отдела, - распорядился Савойский. – Ты теперь там начальник, вместо Кости…
Савойский вытер глаз.
- …топка ему пухом! Бери вот этого…
Он показал на Сергея с такой подчёркнутой небрежностью, будто и впрямь показывал на вязанку дров, по какому-то недоразумению сваленную нерадивым дворником прямо посредине офисного коридора, под ноги сотрудников и топ-менеджеров уважаемой процветающей компании.
- …и тащи вниз, в подвал. Раздеть догола, привязать к столу.
- Разделочному? – уточнил новоиспечённый начальник отдела, радостно помаргивая в такт словам директора.
Савойский с размаху двинул ему в скулу.
- Понял! – радостно ответил начальник отдела и потёр место начинающего зреть кровоподтёка.
- И чтоб живой был! – строго напутствовал его директор. – И в готовности для дальнейшего разговора. А этого…
И он показал на обезглавленный труп.
- …в подвал к прочим трупакам тащить не надо. Сегодня праздник, сегодня нам такие уроды не нужны. Положи в холодильник, потом как-нибудь в котельную отвезёшь. И уборщиц позови, пусть ототрут тут всё!
Директор, плюнув напоследок на пленника со всем возможным презрением, пошёл в кабинет, готовиться к допросу, да ещё и к приёму важных гостей.
А сделавший в одночасье блестящую карьеру сотрудник выхватил мобильный и начал созывать разбойников.
И через десять минут Сергея подняли на руки и потащили к грузовому лифту – спускать в подвал.
Где-то сзади в покинутом уже коридоре загремели пластиком вёдра: подтянулись и уборщицы.
«Никто ничему не удивляется» отметил Сергей. «Здесь, наверное, каждый день так».
- Вот и всё, - сказал Вельфана.
Слуги, ненадолго покинувшие её для облачения в боевые доспехи, вновь теперь стояли перед ней.
Как скромно было их боевое облачение по сравнению со стандартной боевой экипировкой сакморов: лишь пластины структурированного металла с полимерным усилением были вшиты в ткань их боевой униформы. И вместо портативных излучателей – земное оружие.
Ни защитных скафандров, ни экзоскелетов, ни генераторов защитного поля, ни распылителей материи, ни установок локальной антигравитации, ни плазменных ударных систем, ни умножителей реальности, ни биорепликаторов… ни-че-го!
Ничего нет, кроме униформы с базовым вариантом защиты и… смешное и жалкое земное оружие.
Но хоть его-то в избытке!
«Дикарские дубины против дикарей» с горькой иронией подумала Вельфана. «Как же так получилось? Неужели мы утратили наше оружие и большую часть технологий… на переходе?»
Ещё до перехода голос избравшей её Пустоты объяснил ей, что на выходе из войда она частично потеряет память. Какие именно участки сознания будут затронуты и как будут преобразованы сохранившиеся при переходе участки памяти – спрогнозировать невозможно. Процесс выхода в материальную часть Вселенной, подконтрольную Оку, весьма сложен и непредсказуем.
Даже Великая Пустота не может избавить от потерь, но может их минимизировать.
Но войд хранит сознания сакморов, каждого из них, живого и погибшего.
Живым полнота разума будет восстановлена при возвращении в войд.
Погибшим – после выхода из Хранилища.
Так сказала ей Пустота.
Она права и правдива, как всегда. Ей можно верить. Ей нужно верить. Только ей.
Потому что Пустота – это и есть истина. Обнажённая Вселенная, лишённая всего лишнего.
Правда Мира.
Ведь и в прошлые времена экспедиции отправлялись из войда на поиски новых миров. И возвращались обратно с победой… возвращались…
Вот только имена победителей никак не получается вспомнить.
Проклятый переход, как же он деформирует сознание и калечит память!
И ещё… где же оружие?? Где снаряжение? Где легендарное превосходство сакморов над всеми прочими цивилизациями миров Третьего уровня?
«Как же бы обездолены теперь, бедны, обнажены и уязвимы! Мы идём бой в жалких обносках».
Неужели Невидимый так посмеялся над ними?
Да, да, они ведь пока в Его мире… а Он способен и не на такие трюки.
Нет, надо прикрыться, закрыться, срочно спрятаться!
Скорее, скорее!
- Подойдите ко мне, - позвала она слуг.
И выкрикнула, заметив, что они остановились у ступеней трона:
- Ближе! Сюда!
Виккус и Бронхес подошли вплотную. Они никогда не стояли так близко к трону, и заметно было, что от волнения их бьёт крупная дрожь.
Вельфана выбросила вперёд ладони, одновременно приложив их к двум бледно-серым лбам.
Кожа на лбу у слуг зашипела и вверх поплыли синхронно едкие синеватые дымки.
Боль слуги вытерпели невозмутимо и молча.
Несостоявшиеся боги потерянных миров, не слишком сообразительные, в отличие от умницы Тархеса к службе, требующей изрядной сообразительности они едва ли были годны.
Но к боли и сражению подготовлены самым наилучшим образом.
Это их стихия.
- Теперь назад! – скомандовала госпожа.
Слуги отошли вниз и остановились на последней ступеньке.
Они глядели на госпожу, не отводя глаз, и на лбу у них горели, всё ещё испуская лёгкий дымок, древние знаки сакморов: сплетения одиннадцати змей.
Такое отличительный знак получил от Пустоты их народ при переходе в войд.
А все прежние знаки и имена их мира обратились в ничто.
- Теперь мы выступаем открыто…
И госпожа встала, покидая трон. Теперь она имеет право вновь занять его, только вернувшись с победой.
Поражение приведёт её к Хранилищу.
- …чтобы хорошенько разжечь топку!
Белый свет ударил из вершины купола, где открывался уже проход в мир людей.
31.
Солнце клонилось к закату и над вершинами деревьев заиграли первые бледно-розовые лучи вечерней зари.
Солнце покидало небо, и на восточном крае горизонта, скрытом ломаной линией дальних домов, сгущалась глубокая, с синевато-лиловым оттенком, грозная тьма.
- Вот как бы дождь не ударил, - с беспокойством произнёс Леонтий, сжимаясь и запахивая широкую домотканую рубаху на груди.
И добавил:
- Страсть как дождь не люблю! Особенно, который с сильным ветром. Так бороду промочит, что потом полдня сохнет.
Татьяна всё ещё смотрела на него с подозрением.
Не то, чтобы совсем не доверяла… Всё-таки – спаситель.
Но какой-то очень странный этот спаситель. За два часа понарассказывал самых невероятных, если не сказать – безумных небылиц: о домовых, которых в былые времена было не счесть, а теперь на всю Москву, может, с десяток и остался, о каких-то овинных, без которых в деревне и двор – не двор, а ныне их и вовсе не сыщешь, о злодеях, что котёл с неба уронили, а леший всё это видел, о несправедливой обиде, что ему, Леонтию по прозвищу Звониха, пришлось перетерпеть из-за купеческих наветов да злословия, об освобождении, которого он добился, ибо правда всегда восторжествует, о полёте на ступе по подземной Москве и о схватке с теми самыми пришлыми котлы роняющими злодеями, которая уже началась, а теперь её и вовсе не избежать ни волшебному народу, ни народу человеческому, но с ним-то, Леонтием по прозвищу Звониха, да с его доблестью необыкновенной победа будет непременно достигнута.
Татьяна и Павлик слушали эту психоделическую сказку, сидя на скамейке возле Дворцового пруда в темнеющем предзакатном Кусково.
Татьяна после первых пяти минут отчаялась что-либо разобрать в этом рассказе и уловить хоть какую-то логику, тем более, что Леонтий о сказочных и невероятных вещах рассказывал как о само собой разумеющихся.
Павлику же рассказ чрезвычайно понравился. Он как будто сразу всё понял, поторапливал рассказчика, если тот начинал вдруг мяться и подолгу топтаться возле одной и той же мысли, потом начал и поправлять, когда в истории стали появляться современные реалии, в которых бывший сиделец был не очень силён.
В конце повествования малыш так разошёлся, что стал дёргать домового за бороду и упрашивать рассказать ему, наконец, куда же злодеи его папку увезли и зачем же им котёл понадобился.
- Того не знаю, - честно признался домовой и потупил взгляд. – Ни куда увезли, ни зачем котёл.
Малыш обиженно нахмурился.
- В полицию обратиться? – спросила сама себя Татьяна.
Эту мысль она отгоняла от себя последние два с лишним часа. Внутренний голос предостерегал её от этого шага. Говорил, что помощи не будет, а станет в итоге только хуже.
Кроме того, она сейчас была в таком состоянии, что от одного вида полицейской формы у неё подкосились бы ноги и подступила обморочная дурнота.
- К стражам не ходи! – подтвердил опасения бородатый. – Почти все они змееголовыми стали, мне об этом Акинфий говорил, а он мужик сведущий. Самого дракона Клоадра в цепях видел!
«Боже, что он несёт!» с тоской подумала Татьяна, глядя на раскрашенный полосками предвечернего света дворец Шереметьевых.
Бедный Сергей! И помочь ему нельзя, и нельзя даже понять, где он и что с ним.
А вдруг его мучают? А вдруг…
Нет, о таком лучше даже не думать.
- К подвальному надо выбираться, - уверенно заявил Леонтий.
- Куда? – и Татьяна посмотрела на него с удивлением.
- К подвальному, - повторил бородач.
И добавил:
- На Сретенку.
- На Сретенский бульвар? – уточнила Татьяна. – Но это же центр Москвы!
- То-то, - грустно согласился Леонтий. – Далековато, я вас не донесу. Да и город, признаться, незнакомым стал, заблужусь ещё. Многое тут поменялось, родные мои…
И Леонтий показал куда-то на восток.
- В той стороне деревня была. И там, к полудню… Да тут везде деревни были, место обжитое! А теперь что? Коробки одни!
И Леонтий непременно сплюнул бы с досады, но в присутствии ребёнка – не решился.
«Ехать?» спросила себя Татьяна.
Конечно, надо было бы и выбираться из парка, и ехать куда-то… Но куда?
И что это за подвальный? Очередной городской сумасшедший? Бродяга из подвала7
Умеет Сергей находить себе странных друзей!
И покидать парк не хотелось: здесь она чувствовала себя в относительной безопасности, а там, на городских улицах, врагом мог оказаться любой прохожий.
Но не сидеть же вечно на скамейке!
Добраться до родственников? Родители Сергея умерли, её родители – в деревне, далеко отсюда.
«Но есть же деньги!»
Сергей оставил крупную сумму, целую пачку банкнот. И телефон есть под рукой, и пока не разряжен.
Вызвать такси…
Но если напавшие на них бандиты отследят звонок? Они знают их адрес, могут знать и номер мобильного. Наверняка знают!
Лучше бы и телефон выключить.
«Ну вот, я уже и шпионка!» грустно поздравила себя Татьяна. «Прячусь, скрываюсь, слушаю сказки чудика… типичная Мата Хари!»
- К подвальному надо добираться, - упрямо твердил Леонтий. – Я бы вас в своих хоромах спрятал, но мне туда путь теперь заказан. Купцы на моё место другого домового взяли, покладистого. А он, паршивец, заклятие от меня наложил на все входы, норы и щели, так что в былые места мне ходу нет. Одно остаётся – к Акинфию!
- Какому Акинфию? – машинально уточнила Татьяна, думая совсем о другом, а именно: как же добраться до родных.
Домовой в досаде хлопнул кулачищем по колену.
- Иттить через коромысло!
И тут же виновато посмотрел на ребёнка.
- Извиняй, малец, с языка слетело. Боле не буду… наверно. А про Акинфия я уж сколько времени вам талдычу. Он же подвальный и есть! Ежели кто и поможет, так только он. А у родственников помощи просить – и не думай, красавица. Ежели тебя и в своём доме нашли, так и у родственников найдут.
«А ведь он прав!» с нарастающей тревогой подумала Татьяна.
И спросила подозрительно:
- Мысли читаешь?
- Не обучен! – гордо ответил Леонтий. – Мы, подвальные, с колдунами не знаемся! Ну их к чертям болотным!
Татьяна призадумалась, всё более запутываясь в сомнениях.
Вот в этот-то тяжёлый момент и пришла помощь, которую, признаться, никак не ждали.
Для начала белка, проскакав по земле, запрыгнула на скамейку. Осмотрев беглецов, хитрунья подбоченилась и заявила:
- Вот вы-то мне и нужны!
- Ура-а-а! – радостно закричал Пашка и кинулся к говорящей зверушке.
- Молодой человек! – строго заявила белка. – Вы тоже значитесь в телеграмме, полученной лешим. Стало быть, и о вас мне надлежит доложить. А если станете дурно себя вести и тискать меня, так доложу и об этом!
- А всегда знал, что белки – говорящие, - авторитетно заявил Павел Сергеевич.
И начал заходить потихоньку сбоку.
«Ну всё, теперь-то я точно сошла с ума» обречённо подумала Татьяна.
- Всем оставаться на местах! – скомандовала белка и строго цыкнула на Пашку.
– Начинается спасательная операция!
И упрыгала вдоль озера по тропинке.
- Что это творится-то такое? – обратилась Татьяна с вопросом к бородачу.
Где-то в глубине души они понимала, что только нелепый бородатый человек что-то сможет разобрать в этой нелепой ситуации, однако ответ запутал её ещё больше.
- Да пока ничего, рыжунья хвостатая на посылках бегает, - важно заявил Леонтий и подмигнул заметно оживившемуся Павлу Сергеевичу.
Татьяна, дабы и вовсе не утонуть в нарастающем абсурде бытия, не стала уточнять, у кого на посылках бегает говорящая белка.
Бородач сам ответил на незаданный вопрос:
- Дормидонт, видать, жив. Лес проредили больно, повырубили тут всё, позастроили. А Дормидонт жив, вона как! А ведь с ним встречался в здешней чаще, ещё когда тут фейерверк был в честь приезда государыни. Духам тогда запрещено было к усадьбе близко подходить, потому как государыня шибко просвещённая была и народ наш видеть не желала, даже мельком. Дескать, суеверия мы сплошные и не существуем вовсе… А фейерверк мы издали смотрели, небо тогда всё в сполохах было!
И Леонтий мечтательно зажмурился.
Татьяна всё-таки не удержалась от нового вопроса, мысленно проклиная себя за любопытство:
- А кто этот Дормидонт?
- Леший здешний, - охотно пояснил Леонтий.
Про императрицу Татьяна решила не спрашивать. В голове и без того начиналось лёгкое головокружение.
Головокружение несколько усилилось, когда вернулась белка и скомандовала:
- За мной!
И добавила:
- Всё готово, я лично проследила.
- Пошли, пошли, - заторопился, засуетился бородатый.
- Куда? – слабо засопротивлялась Татьяна.
- К хозяину, - ответила белка.
- К Дормидонту, - ответил домовой.
«Будь что будет» решила Татьяна.
В конце концов, сегодня ей помогают только странные существа, а от людей – одни опасности и расстройства.
Они пошли вдоль озера, стараясь обходить неспешно прогуливающихся по тропинкам и дорожкам посетителей парка, что сделать было совсем не сложно: достаточно было по этим тропинкам не ходить, а пуститься напрямую по местам заросшим и нехоженым.
Радостней всех за белкой шёл юный Павел, время от времени пытаясь устроить забег наперегонки, но посланница Дормидонта детские шалости решительно пресекала, вела себя сдержанно и ответственно, не отвлекалась, и двигалась строго по одному ей известному маршруту, при этом мастерски маскируясь от случайных взглядов то замирая на секунду в траве, то прячась за ствол дерева, то забегая за куст.
Видно, что белке не впервой было тайно перемещаться по людным местам парка и повадки людей она изучила великолепно, мастерски используя свои знания для сокрытия присутствия.
От озера беглецы свернули вглубь парка, а потом совершенно незаметно попали в какую-то тёмную и изрядно заросшую рослыми, матёрыми и раскидистыми деревьями его часть, совершенно Татьяне незнакомую.
- Да здесь же лес настоящий! – воскликнула Татьяна, поражаясь невольно первозданной дикости совсем уже непаркового места.
- Ещё бы! – с гордостью подтвердила белка.
- Где ещё лешему жить, как не в лесу? – резонно заметил домовой. – Дормидонт, поди, лет двести от своего жизненного срока на заклинания потратил, чтобы заповедное место от людских глаз скрыть.
И, тут же сообразив, что люди в волшебных делах и в прежние времена слабо разбирались, а теперь и вовсе не разбираются, пояснил Татьяне и Павлику, что у волшебного народа денег вовсе нету, а всё нужное они добывают трудом, волшебством и заклинаниями, но за волшебство и заклинания надо платить жизненной силой, укорачивая тем свой век на земле, каковой хоть и долгий, гораздо дольше людского, но не бесконечный.
- А после смерти вы куда уходите? – задала Татьяна вопрос, который ей самой показался нелепым и ненужным, и вырвавшимся как-то невпопад и против воли.
- Лично мы в лесу остаёмся, - ответила белка.
- А папа сказал, что хорошие люди на небо уходят, - высказал свою версию Павлик.
Леонтий вздохнул.
- У людей, и у зверей - всё по-своему. Как у волшебных – точно не знаю, не помирал ещё. Но говорят, будто мы, народ древний, после кончины в этом мире на свою древнюю родину уходим, из которой сюда возврата нет. Даже в волшебную страну хода нет, не то, что в мир людей. В той стране темновато, говорят, но занятно очень: скалы, волны шумят, сосны чёрные... Брешут, должно быть, раз сами не были да с чьих-то слов рассказывают. Ведь если бы были, то вернуться не смогли. Правду говорю?
Татьяна промолчала в ответ.
А белка загрустила и путь по лесной чащобе завершала с несколько поникшими ушками.
А хождение в глубине лесной завершилось возле старого вяза, в развилке которого сидел коренастый мужичок в ветхой накидке из тёмного мха.
Белка, доведя путников до места назначения, поклонилась почтительно хозяину леса и отбежала в сторону.
- Дормидонт, ты ли? – радостно воскликнул домовой и, раскинув мощные руки, полез обниматься, карабкаясь по стволу. – Сколько лет, сколько зим, сколько вёсен, сколько осеней!
Леший, протянув руку-ветку, затащил Леонтия наверх.
- Здорово, - сдержанно поздоровался он. – А я всё сижу да гадаю, тот ли это Леонтий, что в моих краях от приставов прятался. Того-то, думаю, поймали давно, да на суд отвели. Про суд-то твой много в «Вестнике домовых» писали, весь лесной народ читал с охами и вздохами. Начудил ты, Леонтий, начудил. Теперь, стало быть, на свободе?
«Что же за день такой!» до крайности удивилась Татьяна. «Одни уголовник вокруг моей семьи… даже если они волшебные».
- Да вот, - как-то неопределённо начал объяснять Леонтий.
А потом кивнул на людей.
- Вот, освобождение отрабатываю, спасаю как могу. Времена чёрные пришли, гнусные. Мне Акинфий ничего толком не сказал, но…
И Леонтий перешёл на доверительный шёпот.
- Ты Огрызка-то помнишь?
- Беспутный, вроде тебя, - со всей прямотой лешего ответил Дормидонт.
- Беспутные-то мы беспутные, - завёлся домовой, - а правду говорили! Про котёл, который с неба упал. Нам-то не поверили, а мне – наособицу веры не было, а теперь погляди-ка…
И он показал на женщину. Показал бы и на Пашку, но это сделать было решительно невозможно: парень всё время крутился, пытаясь получше рассмотреть лешего и под прицел пальца в любом случае не попадал.
- Теперь вот всех спасать приходится, - с некоторым пафосом заявил домовой.
- Дяденька, а ты настоящий леший? – уточнил Павел.
- Он самый, - важно подтвердил Дормидонт.
- А почему я тебя раньше в парке не видел? – не отставал от хозяина леса парень.
- А мы беспаспортные и корявые больно, - откровенно пояснил Дормидонт. – Нам в людных местах показываться нельзя!
И трижды хлопнул в ладоши.
- Ладно, Леонтий, почесали мы с тобой языками, а теперь вниз слезай. Подходите все вместе к дереву, да буду вас к Акинфию отправлять. Там и отдохнёте и подкрепитесь, а то в моей чаще для городского народа вкусностей немного, грибы только-только пошли, да орехи доспевают… Шевелись же, домовой!
Леонтий послушно спрыгнул вниз, будто пузатой птицей махнув с дерева, резво подскочил к беглецам и, взяв их за руки, подвёл к дереву.
- Тс-с-с! – важно заявил домовой, вперив взгляд в шершавую, с грибными наплывами кору.
- А куда поедем? – уточнил Пашка.
- Не боись! – уверенно, но неопределённо ответил домовой.
И снова повторил: «тс-с-с!»
Леший снова захлопал, а потом заголосил на непонятном языке.
И тут кора дерева треснула, коренная древесина с громким треском раздвинулась в стороны, ствол изнутри озарился ярким бело-голубым светом и перед потрясёнными людьми предстал проход… неведомо куда.
- Только всё время за руки держитесь! – напутствовал их сверху леший. – И шустренько, ребята, а то у меня на волшебство силёнок почти не осталось!
Леонтий решительно шагнул вперёд, втягивая оторопевший и опешивших спутников в яркий световой столб.
И едва они оказались где-то в границах древесного ствола, так сразу ворота всё с тем же треском захлопнулись у них за спиной и могучая сила подхватила их и понесла по странным разноцветным, на разные лады мерцающим коридорам куда-то далеко-далеко, а вот куда именно – то люди не ведали, а знал один лишь Леонтий.
Так пронеслись они по проходам волшебной страны, и вывалились в туче пыли прямиком из пузатого шкафа в гостиной Акинфия, изрядно напугав ехидную рожицу на камине.
- Гости к нам! – заголосила Дементьевна и забегала вокруг чихающих и отряхивающихся путешественников.
- Мама, а тут и сорока говорящая бегает! – обрадовался Пашка.
32.
Акинфий шёл по улице и дерзко смотрел на прохожих.
Был он горд и воодушевлён до чрезвычайности. Насвистывал мелодию древнего хорала и время от времени грозил кулаком расшалившимся воробьям.
Теперь он вступал в бой на самом ответственном участке.
А предыстория его похода такова.
Видения подвигли Бориса к усиленным размышлениям. Промелькнувшая в тумане пренаглейшая толстощёкая рожа разглядывавшего его упыря (то есть, конечно, упырь с ухмылкой рассматривал Сергея, но и Борис не только внутренним взором, но и самой кожей ощутил этот гнусный взгляд) показалась ему чрезвычайно знакомой.
Нет, поначалу не было никакой конкретики.
Смутные, но при том весьма настырные воспоминания галдящей толпой толклись у него в сознания, напирая друг на друга и время от времени друг друга же заглушая.
Борис понимал, что именно это ли… рожа эта гадкая – ключ к спасению товарища.
По сути, это единственная конкретика, промелькнувшая в видениях.
Хотя, не совсем… Там, кажется, на входе в здание была ещё какая-то табличка. Текст расплывался (картинки вообще постоянно расфокусировалась), но всё же можно было догадаться (не прочитать, а догадаться по смутным контурам букв), что есть на табличке слова «фонд» и что-то вроде «правов»… второе слово, конечно, и другие буквы включало, но их разобрать было решительно невозможно.
Скорее всего, надпись на табличке в полном виде включала слова «фонд правовой» или что-то вроде «фонд правового»… Содействия?
Само по себе это мало что давало, поскольку в Москве контор с подобными названиями было чуть больше, чем звёзд на августовском небе, тем более, что конторы эти обладали тенденцией к бесконечному почкованию, дроблению и прочим формам бесполового размножения.
Но вот рожа, да табличка да оперативная память Бориса – это уже кое-что.
И Борис, попросив блокнот и ручку, засел за привычную следовательскую работу.
Блокнота, правда, у подвального не оказалась, но нашлась стопка жёлтых от времени бумажных листков.
«Пишем на бумаге редко» виновато произнёс Акинфий. «Всё больше по воздуху… заклинаниями».
Вместо ручки было перо. Белое и гусиное, хорошо очиненное.
Перо оказалось ещё и волшебным: писать им можно было, не окуная кончик в чернила. Буквы на бумаге выходили синие с блёстками.
Но оперативной работе блёстки не мешали.
Логическая цепочка рассуждений была короткой и безупречной, но отталкивалась от одного аксиоматического допущения, что схватившие Сергея бандиты имеют прямое отношение к квартирным аферам и находятся в какой-то связи (прямой или косвенной) с теми головорезами, что преследовали его и Любанина.
На этом месте рассуждений комок подкатил к горлу.
…потому следует предположить, что они же имеют отношение в квартирным махинациям.
Начальный вывод логически обосновать было сложно, но Борис интуитивно был уверен в его корректности.
Что ж, отсюда плясать было уже проще.
Борис выписал в столбик названия всех юридических союзов, ассоциаций и фондов, проходивших по делу о махинациях.
Это заняло минут десять: число их было довольно велико измерялось десятками, ибо конторы с подобными названиями и в начале следствия были весьма многочисленны, а уж в ходе его стали размножаться в геометрической прогрессии.
Но и память у Бориса была феноменальной, так что список получился если не исчерпывающий, то уж точно – включающий большую часть подобных контор.
Теперь пришла пора сокращать список, отбрасывая в стороны явные конторы-однодневки и те фирмы, что находились под очень уж пристальным прицелом их следственной группы.
Естественно было предположить, что в офис, находящийся под полицейским прожектором, связанную жертву не потянут.
Параллельно Борис запустил в голове длинную цепочку воспоминаний, касающуюся внешности всех виденных им на допросах, обысках, неформальных встречах или хотя бы просто мельком участников уголовного дела.
Он не мог отделаться от мысли, что упырь ему знаком и где-то они уже встречались… Да вот только где?
Список между тем сократился до трёх десятков наименований. Всё ещё много, слишком много.
Борис брёл взглядом по списку снизу вверх и сверху вниз. Правовых фондов пять. Но слово «фонд» шло первым, это Борис точно помнил.
По этому признаку выделялось три конторы.
«Фонд правовой защиты предр..», «Фонд правового обеспечения»…
И тут одна контора, на пятом проходе – зацепила внимание.
«Благотворительный фонд правовой защиты малоимущих граждан».
Где-то в дальнем и изрядно запылившемся уголке памяти на дальней полке в серой папке нашлась и короткая справка: не смотря на розово-сентиментальное название, по данным следствия это – зонтичная структура, на верхнем уровне входит в холдинг, включающий юридические фирмы, банки, инвестиционные фонды, агентства недвижимости…
Стоп!
Банки? Агентства недвижимости?
По делу о черных риэлторах этот фонд проходил по касательной, очень опосредованно. Кажется, обеспечивал юридическую поддержку сделок по квартирам на каком-то из этапов… До договорам проходил третьей стороной, официально – всего лишь консультировал. В общем, и предъявить было нечего, да и мелькнул он на краткий миг лишь в паре эпизодов.
Но ведь мелькнул же! А ребята-зверята в преступном холдинге ничего просто так не делают и в случайных местах не пасутся, это Борис усвоил давно и прочно.
И кого-то то ли из учредителей фонда, то ли из директоров примерно год назад вызывали на допрос… который кончился ничем, и эти самые то ли учредители, то ли директора вышли из кабинета довольные и улыбающиеся…
И тут Борис ещё раз сказал себе: «Стоп!»
Теперь он вспомнил, где он видел это… это ухмыляющееся и зубастое.
Крупный, широкомордый мужик в дорогом сером костюме выходил из кабинета следователя и улыбался, рассказывая какую-то забавную историю сопровождавшему его капитану из следственной группы.
Мясистые щёки, налитые яркой, но нездоровой кровью, широкий и кривой, постоянно дёргающийся рот… багрово-красные, будто вечно обслюнявленные губы…
Рот растягивается, будто не в улыбку, а в хищный оскал.
Впрочем, в органах Борис и не такого перевидал. Может, и забыл бы, да случившийся в ту пору рядом Вячеслав сказал как бы между прочим, незаметно кивая на весёлого визитёра: «гляди, в десяти как минимум конторах директор, не считая всяких фондов, почти все из них в чём-то да замешаны, а на допрос в первый раз вытянули…и без толку!»
Больше мордатого весельчака Борис не видел, и забыл уж о его существовании…
Да нет, не забыл!
Мордатый и фонды – они здесь, рядом, они сошлись.
И там, в фонде, в плену у мордатого – боевой товарищ!
«Адрес, адрес!»
Телефона нет, компьютера у волшебных, похоже, тоже нет.
- Акинфий, - спросил Борис без особой надежды, - а у тебя компьютер есть с Яндексом? Или Гуглом?
- Не держим, - со вздохом ответил подвальный. – Краем уха слышал, и хотел было установить, но… к ним же линию тянуть надо, это мне гномы так объяснили. А как протянешь – из вашего мира в наш? Гномы, говорят, умеют присоединяться, да никогда в этом не признаются и про способ свой не расскажут, хитрованы!
Впрочем, и поисковики здесь вряд ли бы помогли. Благотворители такого рода в публичных базах данных не любят светиться. У них свои базы, закрытые.
«Блокнот» сказал сам себе Борис.
Да, оставался только блокнот, заветная книжечка с именами, названиями компаний, адресами и краткими выписками из уголовного дела.
Сейчас эта книжечка, пожалуй, на вес золота, вот только как её добыть? Хранится она в сейфе на съёмной квартире, да только адрес его проживания прекрасно известен его бывшим товарищам по службе… А с учётом того, что эти «товарищи» теперь окончательно и бесповоротно – бывшие, и вовсе уже не товарищи, то логично предположить, что в квартире или возле неё поджидает его засада.
Возможно, эти самые бывшие коллеги и до сейфа попытались добраться, и вскрыть его… да вот тут-то им задачка выпала не из лёгких. Сейф массивный, старорежимный, Борис его у частного владельца на распродаже купил. Даже со строителями согласовывать пришлось, чтобы в многоквартирном доме установить, уж больно их смущала нагрузка на пол.
И втащить его удалось лишь с помощью пяти дюжих грузчиков, и то лишь потому, что квартира – на первом этаже. Будь она хотя бы на втором, так ни за какие деньги оные молодцы за подъём такого монстра не взялись бы.
Хозяин квартиры, кстати, не возражал. Только арендную плату увеличил, да потребовал расписку написать, что жилец по первому требованию вынесет сейф из помещения, и обязательно за свой счёт.
Вскрыть эту стальную махину крайне сложно, это вам не стандартный шкаф с замком раскурочить. Вынести – сложно и дорого, а полицейские очень не любят делать то, что сложно и дорого. Они любят то, что просто и доходно.
Так что Борис предположил почти со стопроцентной уверенностью, что сейф, скорее всего, на месте, и содержимое его, скорее всего, в целости и сохранности.
А если уж речь зашла о содержимом, так там, помимо драгоценного блокнота, ещё и «Сайга» с оптическим прицелом хранится и запас патронов, что в сложившейся ситуации очень даже кстати.
Вот только как до этого богатства добраться и пулю в лоб не получить?
- Бабуля, - нарочито бодрым голосом обратился Голубев к кикиморе (к которой за пару часов успел уже привыкнуть и воспринимал как вполне себе старательную и добродушную деревенскую бабушку, поселившуюся в городском доме у дальнего родственника), - а одёжу-то мою успела почистить? Ты, вроде как, собиралась…
- Несу, несу! – живо отозвалась Дементьевна и, пыхтя от усердия, подтащила ему плетёную корзинку со почищенной и аккуратно сложенной одеждой.
И с гордостью добавила:
- А все вещички-то, что были – я по новой по карманам разложила, где и лежали, так что не сумневайся – всё в этом…как его… Как лягушатники-то говорят?
- В ажуре, - подсказал Борис и потянул пояс халата.
- Ага, в ём самом! – с готовность подтвердила кикимора.
Выходя из комнаты, старушка со смущением добавила:
- Вот только ружо твоё мне Акинфий не доверил, себе забрал. Говорит, что бабам такие штуки в руки давать нельзя, порчу наведут. Так что у него и спрашивай!
И удалилась с чувством исполненного долга.
- А я верну, верну,.. – забормотал прикорнувший было в кресле подвальный.
И перевернулся на другой бок.
Пока Борис переодевался, в комнату успели заглянуть, а потом и зайти Апофиус и земляной его друг Корнилий.
Смотрели они на Бориса встревоженно и даже, как показалось ему, с потаённой грустью.
- Собрался куда? – не выдержав напряжения момента, спросил земляной.
- Собрался, - ответил Борис.
Подробностей он сообщать не хотел: знал, что будут удерживать.
Там и случилось.
Говорливый Апофиус за две минуты вытянул-таки и него эти самые подробности.
После чего публично и громогласно объявил его болваном и самоубийцей.
- А знаешь, что с самоубийцами на том свете делают? – грозно вопросил он бывшего следователя.
Борис был вынужден признаться, что не знает.
- Их заставляют творческие вечера проводить, с писарчуками, певунами и прочей сумасбродной интеллигенцией! – стал запугивать его древний дух. – Как наведут поэтов полон зал, так хоть святых выноси! Был я на одном таком вечере, француз выступал по фамилии Нерваль. Как сейчас помню: от камина жар был, духота, шампанское тёплое, под устрицами лёд растаял… И вечно так с этими поэтами! Ты в одну компанию с ними захотел?!
Борис потрясённо замотал головой и замер в некотором ступоре.
- Не дело ты, парень, удумал, - подал голос проснувшийся Акинфий. – Твоя личность в городе уж больно хорошо известна, тебя по Москве с собаками ищут. Мы уже одного человека потеряли…
- Но-но! – возмутился Апофиус. – Серёгу не потеряешь, он всегда с нами!
Борис в задумчивости машинально вынул из кармана найденную в окрестностях поляны пуговку со змеящимися круговыми линиями.
Пуговка эта проделала вместе с ним путь от поляны до хором подвального, перейдя из кармана в карман, да так и оставшись с новым своим хозяином.
Борис посмотрел пристально на находку и начал беспорядочно крутить, одновременно прокручивая в голове варианты выхода из сложившейся ситуации.
- Я пойду! – решительно заявил Апофиус. – Я парня втянул в это дело, я первый и выручать его должен. И уж меня-то в хижине твоей никто не ждёт!
- Верно решил, - веско произнёс подвальный. – Объясни-ка, Боря, поподробней, как пройти да как найти, и как дверцу правильно открыть.
Правота друзей была очевидной.
Борис с тяжёлым вздохом спрятал находку и принялся объяснять:
- Как пройти – я тебе подробно расскажу, но чуть позже. Сначала про сейф: на верхней полке лежит синий блокнот, на нижней серая спортивная сумка, очень объёмная. В сумке оружие и патроны, береги как зеницу ока и в людных местах ни в коем случае не открывай, а лучше – не открывай вообще. Вот ключи от квартиры, который побольше – от верхнего замка…
И Борис протянул духу зазвеневшую связку.
- …нижний чуть заедает, надо мягко надавить. А вот теперь я расскажу, как пройти и как открыть сейф. Память хорошая?
- «Илиаду» наизусть помню! – гордо ответил Апофиус.
Когда минут через семь за духом с грохотом и блистанием молнии закрылась дверь, Корнилий подошёл ближе к Борису и спросил, похлопав его по локтю:
- А ты где эту штуку нашёл?
- Которую? – не понял поначалу Борис.
- Кругленькую, что в руках крутил, - пояснил земляной.
- А, эту!
И Борис снова достал пуговку.
- На поляне… точнее, в окрестностях той самой поляны. Я вам рассказывал, я в том месте друга потерял…
Борис вздохнул, сразу погрустнев.
- Сдаётся мне, что в Библиотеке Духов я такой рисуночек уже однажды встречал, - и Корнилий прищурил глаза, осматривая находку. – Не помню где… фолиант перелистывал… А вот недавно это было или сотню лет назад – не припомню. Память стала никудышная, крот меня укуси!
Корнилий в досаде затеребил бороду.
- Дай-ка мне посмотреть, - попросил Акинфий. – У меня своя библиотека есть, вот здесь…
Подвальный важно и многозначительно поднёс перст ко лбу.
И вот теперь Акинфий шёл по улице.
Прохожие сторонились дерзкого толстяка с пренахальнейшим взглядом и ловко маневрировали, далеко и заблаговременно обходя его.
Так что минут через сорок дух беспрепятственно добрался до места назначения в Пуговишном переулке.
В оперативной работе древний дух смыслил мало, честно признаться – так не смыслил вовсе ничего, потому, зайдя во двор, подошёл прямиком к дежурившим в машине оперативникам и, требовательно постучав по стеклу, грубо и развязно попросил закурить.
Услышав традиционную для такого рода общения фразу» «Вали, бомжара!» ничуть не обиделся и, посулив служивым кары Господни за дурное обращение с нищими, побрёл прочь.
Точнее, не прочь, а прямиком в указанную квартиру.
«А стражей Клоадра тут двое, и оба – змееголовые» отметил Апофиус, доставая из кармана ключи.
Впрочем, ещё парочка могла бы притаиться в квартире. Но не притаилась: в квартире было тихо, пусто и пыльно.
Правда, на дверном косяке притаилась маленькая пластиковая коробочка, которая при открытии двери сразу же направила сигнал в дежурившую у подъезда машина.
Но на коробочку Апофиус не обратил никакого внимания.
Обратил он внимание на стоявший в прихожей сейф, бывший по счастью на месте, но оклеенный со стороны дверцы каким-то жёлтыми бумажками с печатями.
«Печати Клоадра?» подумал Апофиус и с подозрением принюхался.
Нет, драконовой плотью и серным огнём от печатей не пахло. Запах был серый, человеческий. Лучше бы, конечно, белый, доброчеловеческий, но и серый вполне подходил.
Стало быть, бумажки смело можно было сорвать или порвать, не рискуя повреждениями печатей разбудить спящего в подземелье дракона Клоадра.
Апофиус провёл пальцем по периметру двери, раздирая бумагу. Прислушался. Не услышав дальнего грохота и испуганных криков, принялся за открытие сейфа, тут же перешедшее во вскрытие, потому как код доступа Апофиус по всегдашней легкомысленности забыл, а потому, наудачу покрутив цифровое колёсико замка, попросту выломал его, тем самым заблокировав дверь выдвинувшимися из пазов стальными штырьками системы защиты от взлома.
Древний дух неба и земли растерянно покрутил тяжёлое колёсико, выругался с досады на старошумерском и отбросил тяжёлую кругляшку в угол.
Походил возле сейфа туда и сюда, а потом решительно двинул по двери с такой силой, что тяжёлый зелёный металл с хрустом вдавился в стену, растерев в пыль слой штукатурки.
С превеликой радостью Апофиус отметил, что массивная дверь поддалась и заметно выгнулась от удара.
- Против магии не попрёшь! – возликовал Апофиус и двинул ещё пару раз с такой силой, что сейф заметно уже впечатался в стену, а уголок искривившейся двери отошёл от края проёма настолько, что в образовавшуюся щель легко можно было засунуть палец.
Дух издал торжествующий вопль, после чего услышал тревожное рявканье где-то за спиной.
Апофиус, не любивший до крайности, когда его отвлекают от важного и почти уже завершённого дела, развернулся и увидел двум служивых с перекошенными от изумления и ярости лицами.
Служивые направляли на него трясущиеся стволы и какофонически орали, заглушая друг друга:
- Лечь! На пол! Стоять! Не двигаться! Имя? Документы? Как вошёл?
- Апофиус, - представился дух и дружелюбно (а на самом деле – весьма грозно) снял кепку.
- Чё? – уточнил первый мент .
Второй, не выдержав напряжения, выстрелил и пуля, со звоном и искорками срикошетировав от угла сейфа, в летела в потолок.
- Эх, ребятушки!
И Апофиус резко тряхнул головой.
Прихожую немедленно окутало чёрное облако едкого, жгучего перечного порошка.
Служивые отчаянно захрипели, засвистели, потом надрывно закашляли, утирая кулаками брызжущие из глаз слёзы, потом отчего-то стали махать беспорядочно руками и ногами, а затем и вовсе кинулись на выход, начисто позабыв про служебные обязанности, но вместо двери, перепутав направление, уткнулись в стенной шкаф, синхронно ударившись лбами в заскрипевшие дверцы.
Апофиус же, крякнув молодецки, подхватил тяжеленный сейф на руки и тараном понёс его вперёд, снеся вешалку, многострадальный и к тому времени уже слегка перекошенный шкаф, выбив входную дверь и вытолкав вконец дезориентированных змееголовых на лестничную клетку.
После чего аккуратно поставил покорёженный сейф на плиточный пол, надел кепку, надвинув её поглубже на глаза, подхватил за шкирку осопливевших и непрерывно чихающих стражей – и столкнул их лбами.
Змееголовые синхронно отключились, выронив оружие, при этом один из пистолетов выстрелил от удара об пол, отправив пулю прямиком в ножку сейфа, а от неё – в стену подъезда.
- Что ж вы такие неаккуратные! – упрекнул стражей Апофиус.
Стражи замычали в ответ.
Впрочем, обернувшись и увидев учинённый разгром, Апофиус тему неаккуратности развивать не стал.
Вместо того он одним рывком выдрал сейфовую дверь и извлёк из не сильно пострадавшего стального нутра и блокнот, и спортивную сумку.
Открыл сумку и погладил ствол винтовки.
- Вона какие фузеи ныне пошли!
После чего забросил в сумку блокнот, потом подумал – и отправил туда же поднятые с пола пистолеты.
- Пригодятся!
После чего обратился с краткой речью к пребывающим в отключке змееголовым, заявив, что как воины они – ничто и пустое место, и ихнее счастье, что не были они при Гавгамелах, а не то несдобровать бы им, уж Апофиус это точно знает, ему можно верить.
«Сирень, я Жасмин, доложи обстановку!» ответила ему рация одного из стражей, подав голос откуда-то из внутреннего кармана. «Кто проник в помещение? Есть задержание? Группу отправлять? Что за молчанку устроили!»
Апофиус сплюнул, повесил сумку на плечо и неспешно потопал прочь.
33.
- Мартемьянушка!
И Савойский с распростёртыми объятьями кинулся к высокому гостю.
Мартемьян одет был как всегда шикарно: в ярко-зелёный смокинг, пошитый из блестящей люрексовой нити, плечи украшали витые оранжевые шнуры, лимонно-жёлтые брюки облегали его кривые обезьяньи лапы, а на ушастой хищной голове красовался алый котелок.
- С приездом! – и Савойский аккуратно пожал мощную лапу гориллоподобного гостя.
- Никак, на припасы мои решил посмотреть?
- Своих припасов хватает, - пробурчал обезьян, никак не отвечая на приветствие. – Я их к тебе, кстати, и привёз. Дохляков – в рефрижераторе, живых – в фуре, связанных и упакованных. Всё как полагается?
- Ко мне? – удивился Савойский.
- Ну да, - ответил обезьян, удивляясь удивлению собеседника. – К тебе же хозяйка придёт, у тебя же и точка сбора. Минут через пятнадцать сюда ещё и третий поставщик подъедет, из ментовских. Ты его не знаешь, да и я с ним толком не общался. Так, приезжал он ко мне разок... Ему хозяйка премию золотом обещала, он и расстарался. Мне по телефону понарассказывал, будто полсотни трупов в рефе прикатит, да ещё десяток живых в фуре... Бомжей, должно быть, набрал! Ему что – он же ментовской, одной левой рекорд поставит...
- Деся-а-аток? – растеряно протянул Савойский. – Вот ведь как! А у меня вестник от хозяйки сегодня утром был, так сказал, что живых – почти не заготовлено, на меня одна надежда. А теперь вот – десяток!
И Савойский загрустил.
Обезьян понимающе подмигнул.
- Это он специально так сказал, разводка такая, чтобы ты расстарался. А ты расстарался? Сколько заготовил?
- Трупаков достаточно, в соседнем помещении в холодке лежат, - нехотя ответил Илья Григорьевич. – А живых...
И он расстроенно кивнул на голого и крестообразно привязанного ремнями к столу Сергея, который, приподняв голову, с живейшим интересом смотрел на гостя.
Царьков подошёл к жертве и осклабился, обнажив клыки.
- Ух ты! – восхищённо промолвил Сергей. – Обезьяна говорящая! В первый раз такую вижу! А тебе подгузники в штаны кладут? Мне дрессировщик один говорил, что кладут...
Мартемьян взревел зверино, но Савойский, схватил его за лапу, оттащил прочь.
- Не, не! – поспешно заговорил Илья Григорьевич. – Не губи!
- Его? – уточнил обезьян, кося глазом на человечка.
- Меня! – возопил директор. – Один он у меня, не считая Муцкевича, а Муцкевича лучше не считать, этот только топку засорит. Была ещё Римка, но она задохлась час назад, я её к трупакам кинул. Один чистенький на растопку, не смог больше набрать!
- Немного, - согласился обезьян.
И ухмыльнулся прегадко.
- Вломит тебе хозяйка за такую вот подготовку, как пить дать!
«Рожа твоя обезьянья, поганая!» ответил ему мысленно Савойский.
И жестом хлебосольного хозяина показал на выход из подвала.
- Поднимемся, Мартемьянушка. Пока время есть – по коньячку, да по лимончику, да секретаршу мою освежуем, она худенькая, да зато мясцо нежное. Косточки сквозь кожу выпирают – объеденье!
- И то дело! – охотно согласился Мартемьян.
И они двинулись на выход, выпивать и закусывать, оставив Сергея дожидаться своей участи.
34.
- Адреса нет…
Борис снова, уже в который раз, перелистал блокнот и растерянно посмотрел на обступивших его боевых товарищей.
Первые восторги по поводу спасение семьи уже улеглись.
Татьяна и Павел сидели на диване в гостиной и смотрели умоляюще и с неумирающей надеждой в коридор, где возле прихожей, в походном режиме, шло совещание.
Леонтий и Апофиус, которых встретили как героев, ходили теперь с важным видом возле старинного трёхстворчатого пузатого гардероба, время от времени обмениваясь грозными и многозначительными взглядами.
Впрочем, к тому моменту, когда Борис в первый раз долистал блокнот до конца и схватился за голову, Леонтию героические позы наскучили и он больше топтался на месте, явно выискивая потихоньку подходящее местечко, чтобы по древнему обычаю домовых прикорнуть на пару часов.
Подходящим местечком было бы запечье, но печки у подвального не было, а был камин. Закаминье же домовой не жаловал, считая пребывание там барством и баловством, а потому продолжал лениво соревноваться в героизме с древним духом, украдкой позёвывая.
- Нету адреса? – с тревогой в голосе спросил Акинфий.
- Нету, хоть убей! – выпалил Борис и в досаде бросил блокнот в сумку.
Услышав это, Апофиус слегка сник.
Заметив это, обрадованный окончанием поединка домовой тут же свернулся клубком на коврике под вешалкой и засопел, сомкнув мохнатые ресницы.
Это, конечно, не запечье, но тоже – уютно.
- Это что, - обиженно вопросил древний дух, - я ходил напрасно?
- Да нет, - успокоил его Борис. – В блокноте кое-что есть… и фонд этот упоминается. Но точного адреса нет, чтоб его!
И добавил для окончательно успокоения духа:
- Ну, и оружие ты принёс. Большое дело!
И он, засунув руку в сумку и покопавшись там, вынул… пистолет Макарова.
- Что это?
И глаза Бориса округлились.
- У меня такого не было!
- Там ещё один, - с самым будничным видом сообщил Апофиус. – Отобрал в бою, я же рассказывал!
И погладил себя по затылку.
- Ух, и перцу же на них потратил! Голова пустая теперь, аж позванивает!
- Чёрт!
И Борис, повернув ствол вниз, поставил оружие на предохранитель.
- Он же на взводе был! Ты о чём думал? Ограбил сотрудников полиции, отобрал оружие, по улице шёл со взведёнными стволами, сюда принёс их в таком виде, а здесь, между прочим, маленький ребёнок!
- А давай я тебе «камаринского» спляшу! – предложила Пашке заскочившая в комнату Дементьевна.
И начала приплясывать, неловко взмахивая птичьими лапами.
Пашка смеялся, но с грустинкой. Хмарь была на маленьком сердце.
- Я в этом ничего не понимаю! – отрезал дух.
Борис, буркнув: «спасибо, конечно», поставил второй ПМ на предохранитель, рассовал оружие по объёмным карманам и стал собирать в боевое положение «Сайгу», сердито гремя металлом.
- А вы папу искать пойдёте? – спросил Пашка.
«Не отвлекай дядю» шепнула ему Татьяна.
Дементьевна замерла, картинно вскинув лапы к потолку.
- Пойдём! – твёрдо пообещал Борис. – Прямо сейчас и пойдём!
- Э! – озарило подвального. – Ты, парень, говоришь, что точного адреса нет?
- Нет, - грустно подтвердил Борис.
И щёлкнул затвором, проверяя правильность сборки. После чего достал коробочки с патронами и, раскрыв их, начал набивать обоймы.
- Апофиус, - обратился Голубев к древнему духу, надувшемуся от незаслуженной (по его мнению) обиды, - у меня шесть обойм получится, но для боя маловато. В сумке ещё коробки останутся, для перезарядки. Будешь моим оруженосцем?
- Чего надоть? – отозвался дух.
- Сумку понести, - пояснил Борис.
- Я – древний дух! – взвыл торжественно перечный.
И махнул рукой.
- Ладно, понесу… чего уж там…
Подвальный же в это время подошёл к кикиморе и начал шептать ей что-то на ухо. Старушка, опустив руки и уперев их в бока, слушала его с видом самым внимательным.
- Боря, - позвал служивого Акинфий, - а неточный адрес у тебя есть?
- Неточный – проспект Мира, - ответил Борис, надевая пояс-патронташ с разложенными по кармашкам обоймами.
И, присоединяя оптический прицел к ребристой планке, добавил:
- Но он же большой! Огромный! Проспект! И как я этот фонд прозевал? Даже адрес не уточнил!
- Да чтоб меня вороны забыли?! – возмутилась Дементьевна, заслышав тихий вопрос подвального. – Все меня помнят, кумы и кумовья! А в селе Алексеевском у сестрицы моей галки знакомые жили!
- Вот что, старая, - распорядился подвальный. – Шустренько ныряй в подземелье и дуй отсюда прямиком в Алексеевское. Но ступу не трогай, на бересте самоходной долетишь!
- Очень даже понимаю! – заявила Дементьева и часто заморгала.
- Поднимай там всех своих подруг, галок и ворон, - продолжал подвальный. – пусть над старой дорогой летят, которая теперь проспект Мира называется. Смотрят на проспект и окрестности, ищут пусть дом, возле которого фуры стоят. Знаешь, что такое фура?
- Обижаешь, отец! – возмутилась кикимора и перестала моргать. – Нешто мне не знать! Машины такие длинные-предлинные, я-то в городе почаще тебя бываю…
- Вот и ладно, - остановил её домовой. – Пусть ищут дом, возле которого такие фуры стоят. Может, одна такая машина будет, а может – и несколько. Но этот дом – не склад, не лавка, не лабаз, а контора. Именно контора! Возле контор такие длинные машины редко когда останавливаются, так что вряд ли подружки твои ошибутся. Но главное: от конторы пахнет мертвечиной, и сильно.
Татьяна зажала уши недовольно закрутившемуся Пашке.
- …а для верности пусть дождутся, когда трупы начнут грузить. Они, может, в мешках будут, но подруги-вороны и в мешках мертвечину почуют, они её за три версты чуют. Вот как убедятся они, что правильное место нашли, и так погрузка началась, так пусть посыльного шлют… Боря, подойди!
Борис подошёл, поправляя на ходу закрутившийся винтовочный ремень.
Подвальный нарисовал в воздухе овал Москвы, набросал контуры Лосиного острова.
- Покажи местечко. Ты за обедом показывал, но Дементьеве со всей точностью показать надо.
Борис уверенно поставил на карте точку.
- Вот здесь!
- Поняла? – спросил подвальный.
Старушка с готовностью кивнула.
- Вот как грузить начнут, - продолжил инструктаж подвальный, - так пусть вороны отправляют посыльного на это место, мы там ждать будем. А остальные подруги пусть облаком вьются над машинами и летят за ними до самого места. Вот до этого самого места!
- А папу в лес повезут? – спросил Пашка, отогнув мамину ладонь.
35.
Госпожу ждали, но всё равно появилась неожиданно.
Как всегда.
Савойский и Царьков приятно проводили время: выпив и закусив, принялись они катать по переговорному столу отгрызенную голову секретаря, которую, как стало известно из выпавшего на пол из сумочки пропуска, при жизни звали Юлей.
Юлина голова с короткой причёской и подсохшими в крови волосами каталась удивительно легко, так что раздухарившийся Мартемьян предложил уже соорудить из двух томов Гражданского кодекса одни ворота, а из двух томов кодекса Уголовного – другие, и поиграть уже серьёзно, на деньги.
«По штукарику для начала» предложил обезьян.
Савойский открыл уже рот, чтобы непременно согласиться да поднять ставочку, ибо тысяча долларов для солидных людей – деньги несерьёзные, но осёкся, ибо на плечо его мягко легла ледяная рука.
Мартемьян, взвизгнув, отпрыгнул от стола и в долю секунды опустился на четвереньки, покатым лбом коснувшись ковра.
Впрочем, и без прыжка Савойский догадался бы, кто к нему пожаловал.
Но он продолжал стоять в ступоре, будучи до глубины души поражён двумя необъяснимыми для него странностями.
Во-первых, госпожа материализовалась прямо в его кабинете, и будь он повёрнут к ней хотя бы в полкорпуса, то, возможно, материализация произошла бы и у него на глазах, а от такого чуда вполне можно было бы и спятить.
Допрежде же возникала она в офисе как бы ниоткуда, просто проходила по коридору в приёмную, о чём ему немедленно и докладывали. При этом никто из сотрудников не мог вспомнить, кто же первый её увидел и из какой точки пространства начала она свой путь по офису.
Теперь же, открытым своим появлением она будто подчеркнула необратимость того пути, который начинается прямо сейчас и здесь.
Во-вторых, никогда ещё она не прикасалась к нему. Прикосновение, первое и единственное, припечатало его к полу и пронзило ледяными иглами до самых пят.
- Госпожа! – умоляюще воскликнул Савойский.
Ладонь соскользнула с его плеча.
Илья Григорьевич упал на колени и отполз поближе к Мартемьяну.
- Развлекаетесь? – бесстрастным, мёртвым тоном спросила Вельфана, кивнув на закатившуюся в угол стола голову.
Людожоры молчали, низко опустив головы. Если Савойскому ещё как-то удавалось владеть собой, то Царьков дрожал крупно и откровенно, периодически клацая клыками.
Савойский, не поднимая голова, провёл взглядом по полу и увидел за краем искристо-чёрной накидки ещё что-то, а именно: ноги, количеством в две пары, обутые в оливково-зелёные армейского покроя сапоги со стальными застёжками.
«Она пришла не одна».
Помощников её Савойский видел и ранее, в основном издали и мельком, да слышал краем уха от того же говорливого Мартемьяна, разок видевшего их в деле, что головорезы они отменные и такие по натуре своей упыри, что и людожорам с ними не пересекаться никогда.
А теперь, похоже, пересечься придётся.
Последние времена приходят.
- Несерьёзен ты, Илья, легкомысленно ведёшь себя. И ты, Мартемьян. Идут последние часы перед величайшей революцией в истории вашей планеты, а вы…
Один из помощников метким ударом кулака сбил голову со стола.
- …тратите время на игры. Вы хорошо поработали? Вы заслужили право на отдых? Расскажите мне о ваших достижениях.
- Двадцать пять трупов, двое живых, - сдавленно просипел Мартемьян.
- Двадцать семь трупов, двое живых, - глухо бросил Илья Григорьевич.
- Среди трупов есть трансформированные? – уточнила проницательная госпожа. – Есть с повреждениями? Обескровленные?
Людожоры согласно кивнули.
- А живые – все ваши? – продолжала допытываться Вельфана. – Трансформированные?
Мартемьян обречённо кивнул.
Савойский радостно и отрицательно замотал головой.
- Один мой, один не мой, - поспешно заговорил он. – Один чистенький, свеженький…
- Ребёнок? – уточнила госпожа.
И глаза её вспыхнули коротко и колко.
- Нет, нет…
И Савойский, чуть выпрямив спину, приложил руки к груди.
- Но душою – ребёнок. Мужчина, но с простодушием как…
- Простодушный? – прервала его госпожа. – Невидимый любит простодушных. Мы тоже любим: их энергетический контур не повреждён. Но твои слова нуждаются в подтверждении, Илья. Если ты прав, то я подарю жизнь вам обоим…
Людожоры, заискивающе заулыбавшись, принялись наперебой кланяться.
Госпожа протянула руку, указывая в угол кабинета, где беспокойно блеяла Амальтея.
- …но не избавлю от наказания!
Коза подлетела в воздух, под самый потолок.
- Не на-адо! – заныл Савойский. – Госпожа, пожалейте Мальку! Она хорошая, она ни при чём!
Царьков, не переставая кланяться, мелко захихикал.
- Ты её любишь? – спросила Вельфана.
Савойский мог бы поклясться, что в голосе её на краткий миг прозвучало удивление. Это было до крайности необычно: он уже привык, что госпожа не испытывает эмоций.
- У тебя есть любовь? Привязанность? У тебя есть нечто, выходящее за пределы чревоугодия?
- Только она, только она! – воскликнул Савойский.
Коза раздулась и лопнула, забрызгав кабинет густо-алым козлиным соком.
Сок был густой и солоноватый, он стекал по лицу рыдающего директора, смешиваясь со слезами.
А удивлённый Мартемьян смотрел на госпожу, удивляясь, как же она осталась такой чистой.
Савойский, охватив голову руками, сжался в комок, сгорбился и рухнул на пол, забившись в истерике.
Мартемьян по природной злорадности весьма неосторожно хихикнул и тут же получил увесистый пинок от одного из слуг Вельфаны.
- Не хрюкать в присутствии госпожи!
Повелительница сакморов торопилась, но всё-таки проявила снисхождение по отношению к верному, хотя и нерадивому слуге.
Она дождалась окончания истерики.
И дала знак Бронхесу.
Тот рывком поднял за шкирки обоих людожоров, мгновенно переведя их в вертикальное положение.
- Ты успокоился? – спросила она всхлипывающего директора.
Бронхес для успокоения дал ему подзатыльник.
Директор качнулся, вытер рот рукавом и кивнул в ответ.
- Тебе не нужны привязанности, Илья, - произнесла госпожа, и Савойскому показалось, что в голосе её зазвучало какое-то чувство, отдалённо похожее на нежность и сочувствие.
- Это путь не назад, это путь в никуда. И не считай слово «никуда» синонимом слова «пустота». Синоним для «пустоты» - «полнота». Предельная наполненность бытия. А «никуда» - это просто тупик. Ты двигался в тупик, Илья… Я разочарована.
- Я исправлюсь, - всхлипнул Савойский.
- Когда? – спросила госпожа.
У Савойского тяжко заныло в животе.
- Тебя должна была исправить трансформация. Жаль, что мы не смогли тебе помочь.
Людожор молчал, сжатием век выдавливая редкие слёзы из глаз.
Бронхес и Виккус смотрели на госпожу, ожидая указаний.
Мартемьян тревожно застучал клыками.
- Хорошо, Илья, - бесстрастно произнесла Вельфана. – Пойдём…
- В подвал! – выкрикнул Илья Григорьевич срывающимся голосом.
- …в подвал, - продолжила повелительница. – Покажешь мне свои дары. Вскоре приедет ещё один мой слуга, и мы отправимся на место.
- А я тоже привёз! – вклинился в беседу осмелевший Мартемьян, почуявший, что расправа на некоторое время отдалилась. – Я тоже привёз, госпожа!
- И твои дары посмотрим, - пообещала Вельфана.
В подвале было холодно.
Воздух, влажный и ледяной, жгутом скручивал тело.
Ремни впивались в руки, давили лодыжки.
Напряжение мышц лишь на краткий миг спасало от пронзающего тело льда.
Неумолчно гудевшие вентиляторы гнали по воздуховодам морозно-мертвящий поток от рефрижераторных установок.
Сергей, обнажённый и распятый на стальной столешнице, подозрительно похожей на поверхность разделочного стола, который уже час лежал, замерзая и время от времени теряя сознание, под светом упрятанной в грязно-жёлтый плафон тусклой лампочки.
Рядом, за стеной, были трупы. Они хранились в подвальном рефрижераторе.
Сергей не видел их, но, когда его раздевали, один из бандитов обронил фразу, из которой стало понятно, что трупы именно здесь, рядом, за кирпичной стеной.
Время остановилось, и все движения в пространстве замерли. Если бы не гудение воздуха в трубах, то выглядело бы это место не преддверием войда, а самим войдом, обителью Пустоты.
«Великое Ничто» подумал Сергей.
Он и сам не мог понять, откуда пришло в его память это странное словосочетание, слышал ли он его прежде от кого, или сам, по наитию, придумал только что, или же внутренний голос, возможно, и не ему принадлежащий, шепнул доверительно, вскользь и намёком раскрывая давнюю, тёмную тайну.
«Мы все идём туда».
«Это не мои слова» подумал Сергей.
«Разумеется» ответил внутренний голос. «Это мои слова».
«А ты принадлежишь мне?» спросил Сергей.
«Ты принадлежишь мне» ответил голос. «И почему ты называешь меня внутренним? Почему ты так уверен, что я – внутри тебя? Быть может, я снаружи. Или вовне. Далеко вовне. Так далеко, что ты не можешь дотянуться до меня. А я могу дотронуться до тебя. Хочешь испытать моё прикосновение?»
«Кто ты?» спросил Сергей.
Вопрос прозвучал удивительно глупо. Совершено нелепо. Простодушно и нелепо. Ведь странно же, встретившись с призраком, спрашивать, кто он. Или оно. Или она.
Это – просто Это.
В нём нет содержания. Нет ничего. Какой ответ можно получить, задав призраку подобный вопрос?
«Я – не ты» ответил призрак.
И засмеялся, резко и отрывисто, будто выплёвывая глумливую радость ему в лицо.
«Одно я знаю точно, что я – не ты. Пока. Но кто знает, быть может, скоро всё изменится и ты станешь мною. Никем. Но разве это конец? Окончание бытия? Это просто освобождение от всего лишнего, это единение с вечностью. Это полёт чистого разума в межзвёздном пространстве, бесконечный свет, точка акмэ. Венец развития твоей личности. Твоё обожествление. Вы меня понимаете, ваша божественность?»
«Ты – Пустота?» спросил Сергей.
«Фу-у!» ответил голос. «Кто забил тебе голову этой чушью? Перечная голова?»
«Ты слишком много знаешь» заметил Сергей.
«Разумеется» подтвердил голос. «Я же внутри тебя, внутри твоего сознания. Оно открыто всем гостям, в него так легко пройти. Но, признаюсь, здесь полно всякого хлама. Форменный чулан с самым немыслимым скарбом, по большей части – совершенно ненужным. Вот возьмём, к примеру, ручей у мельницы. К чему он тебе?»
«Это часть моей памяти» ответил Сергей. «Моё детство, моя жизнь. Это часть меня… В конце концов, там была запруда, в которой я купался много лет подряд. И загорал на куче песка возле лопухов. Почему бы мне время от времени не возвращаться туда в моих снах?»
«Почему?» переспросил голос. «Потому что той запруды давно уже нет. Возможно, она ещё сохранилась в одной из миллионов параллельных вселенных, но в этой Вселенной – её нет. Здесь она – призрак. Ты ведь считаешь призраком меня, но это ты – на девять десятых призрак, ибо состоишь из никому не нужных воспоминаний о том, что безвозвратно ушло. Ты считаешь пустотой меня, но ты сам – на девять десятых пустота, причём не в высшем онтологическом смысле, а в самом заурядном, обывательском. Твоя пустота суетна, она не переживёт тебя. Я подарю тебе полноту бытия в высшем смысле этого слова».
«Я суетный» согласился Сергей. «Глупый и слабый. Но я умею любить…»
И тут Сергей испуганно осёкся. Не стоило говорить этому подозрительному типу о своей любви. Любовь – это сила, но она же и слабое место. Точка уязвимости.
Сейчас он зацепиться на неё и начнёт давить.
«О, нет, не бойся!» поспешил успокоить его голос. «Разве я – зло? Разве я хочу внести страх и смятение в твою душу? Вовсе нет. Я хочу счастья для тебя и твоей замечательной семьи… О, кстати, милая фотография! Женщина и малыш на руках. Ему, кажется, ещё и года нет? Извини, обнаружил тут, на полке».
«Положи!» выкрикнул Сергей.
И задёргался, преодолевая боль от впившихся в кожу ремней.
«Разумеется, уже поставил на место. Я не зло, поверь мне, я не причиню им вреда. Меня сложно назвать добром в привычном тебе смысле, но и демоном ада я точно не являюсь. Все эти картонные страшилки и картонные же обманки – не про меня и не обо мне. Я просто благотворная сила Вселенной…»
«Голосок у тебя странный, добрая сила» заметил Сергей. «Муторно больно от него на душе».
«Просто ты не привык к вечности» ответил голос. «Это поправимо, поверь мне. Когда ты поймёшь, что твоя любовь может быть действительно вечной…»
- Что ж, неплохой улов, - произнёс кто-то, склонившись над ним.
Сергей и сам не заметил, когда он успел закрыть глаза.
Теперь он открыл их и увидел женщину с безжизненным, молочно-белым лицом и полупрозрачными глазами, будто сделанными из бледно-голубого стекла.
«Красива… и страшновата» подумал Сергей.
Женщина вытянула ладонь и медленно провела ей над его телом, от головы до паха.
- Жар, - произнесла она.
Сергей с трудом повернул голову. Чуть в сторонке, за спиной женщины, стояли какие-то шкафоподобные бугаи, блондинистые и широкомордые, похожие друг на друга как близнецы («возможно, что и впрямь близнецы» предположил Сергей).
Одеты были костоломы в одинаковые чёрные облегающие костюмы, похожие на скафандры, только без шлемов и кислородных баллонов.
И, похоже, вооружены опасные ребята были до зубов: на поясе и прочих местах закреплены были предметы, разглядеть которые в полумраке было сложно, но очертаниями своими предметы эти сильно напоминали вооружения самого разного рода и степени убойности.
Рядом с ними в позе тихой покорности стоял давешний рукоприклад-начальник, поникший и грустный.
И вымазанный чем-то тёмным…
Тёмным была измазана и говорящая обезьяна.
- В свинарник, что ли, ходили? – вслух предположил Сергей.
Ему никто не ответил.
- Жар, - повторила женщина.
И резко отняла ладонь, будто обжегшись.
- Сильный жар, почти нестерпимый. Разве ты не проверял его, Илья?
- Я не владею таком премудростью, госпожа, - тихим голосом ответил директор.
Он явно не мог понять, к чему клонит повелительница и будет ли это на радость ему или на беду, потому беспокойно поводил головой из стороны в сторону и время от времени ёжился.
- Иными словами, ты нашёл его случайно? – спросила Вельфана.
Директор явно не знал, как же сформулировать правильный ответ. Нужные слова совершенно не шли ему в голову и потому он просто жалобно смотрел на госпожу слезящимися глазами.
- Случайно, - утвердительно произнесла госпожа. – Иначе ты не преминул бы приписать себе эту заслугу. Но не решаешься, боишься… Потому что не понимаешь даже, о чём идёт речь.
И крикнула, показав пальцем на Илью:
- Это блаженный!
Головорезы дружно охнули и лица их посветлели.
- Понимаешь, Илья, что это такое?
Директор испуганно замотал головой и на всякий случай попятился.
- Объясню максимально просто, чтобы ты понял: это замена сотни живых!
Директор грохнулся на колени и заголосил:
- Всё для госпожи! Всё для великой госпожи!
- А тоже привёз, - обиженно заныл обезьян. – Только мои снаружи, в трейлере. Давайте посмотрим, а? Я тоже – всё для госпожи!
Госпожа дала знак и один из головорезов, схватив за шкирки директора и обезьяна, легко приподнял их в воздух.
- Хватит смотреть! – отрезала повелительница. – Мне достаточно и блаженного, общее состояние топлива проверят мои слуги. Грузи свои дары, Илья, и выезжаем немедленно. Топка ждёт!
- Топка ждёт! – хором повторили слуги.
36.
- Ждите здесь, я договариваться пойду, - шепнул Акинфий.
В городе он чувствовал себя неуверенно, постоянно оглядывался по сторонам. Подвальный редко поднимался на поверхность и с некоторых пор вообще старался держаться подальше от мира людей.
Он бы предпочёл передвижение на ступе, но тому препятствовали сразу три причины, а именно: ступа, во-первых, и без того летала с перегрузом и выдержит ли она новые полёты в таком режиме – было совершенно не понятно; во-вторых, выходы из земли в районе Лосиного острова были подвальному совершенно незнакомы, и не было времени на поиск подходящих галерей; и в-третьих – ступа недолюбливала оружие, и если в первый раз она по доброте душевной прокатила Бориса, спасая его от погони, то от второго полёта могла бы и отказаться, будучи по природе своенравной.
В общем, пришлось-таки старику подвальному выбираться из укрытых хором на поверхность суматошной и опасной Москвы и двинуться на поиски тех единственных, кто смог бы помочь с быстрым перемещением, а именно – гномов-изгоев.
Банду гномов, грабивших богатые захоронения, ещё в середине прошлого века изгнали из подземелий города на поверхность, и с тех пор изгои, сбившись в банду, тайно промышляли на улицах города, действуя при этом нагло и скрытно, ни разу не попавшись земным охранителям, включая и стражей Клоадра.
Что, впрочем, не удивительно, если вспомнить природную незаметность гномов, их потрясающие способности к маскировке и знание ими московских подземелий.
С недавних пор, как стало известно подвальному из достоверных источников, изгои переключились на угон машин, благо что эти создания подземного мира ещё и весьма мастеровиты и способны открывать самые хитрые и искусно выполненные запоры подземных храмов, так что отключить сигнализацию и вскрыть авто для них – сущие пустяки.
Так что у карликов-бандитов всегда были в запасе свободные машины, перекрашенные и с перебитыми номерами, но ещё не переправленные очередному заказчику.
С такими вот опасными существами и собрался встретиться Акинфий, оставив друзей дожидаться его в одном из закоулков близ Сретенки.
Акинфий, выйдя на площадь, остановился возле парковки в пятне оранжевого света и обратился с заклинанием к фонарю.
Заклинание было нехорошее, тёмное, и Акинфий до крайности его не любил, но только с его помощью можно было вызвать подземную нечисть, а гномы-угонщики, пристрастившись к преступному ремеслу, именно таковыми и стали, и на иные заклинания, более светлые, никак не реагировали.
После слов: «…и крылом нетопыря, и землёю могильной, и кровью упыря!..» фонарь коротко мигнул, и сменил ламповый цвет с бледно-оранжевого на красный.
В стойке фонаря открылась дверца и из проёма высунулась маленькая, чёрная, очень жилистая и даже на вид хваткая рука.
Акинфий, оглянувшись по сторонам, вынул из-за пазухи денежную пачку и вложил в быстро сомкнувшиеся кривые пальцы невидимого существа.
«Жди» прохрипел невидимый и убрал руку в глубину проёма.
Дверца захлопнулась.
Фонарь вновь сменил цвет на привычно-московский и всё стало как прежде.
Ненадолго.
Сгорбившийся карлик в обносках быстрым шагом прошёл мимо него, бросив на ходу: «отойдём…».
Акинфий последовал за ним, беспокоясь о том, как бы мелкий паршивец не заманил его куда подальше и не удавил его втихую с помощью своих подельников перед тем, как обыскать карманы и укромные места в одежде в поисках оставшихся денег.
Ранее с изгоями подвальный дела не имел, но слышал достаточно об их буйном и коварном нраве, а так же о том, что никаких авторитетов и властей они не признают, ни в волшебном мире, ни в мире людей, и потому расправится могут со всяким, кто им не понравится, не взирая на статус и заслуги.
Впрочем, подвальным им, похоже, понравился, потому как дорога оказалась недолгой (до ближайшей подворотни) и вполне безопасной.
- Что нужно? – прохрипел гном, не показывая лица из-под наброшенных на голову тряпок.
- Машина, - выдохнул Акинфий (с отчётливым облегчением).
И добавил:
- Большая, нас много.
- Люди есть? Водить умеют? – уточнил маленький угонщик.
- Есть, умеют, - подтвердил подвальный.
- Минивэн, синий, неброский, - предложил гном. – Подойдёт?
«Вот слов-то напридумывали!» мысленно удивился подвальный.
И согласился, но не слишком уверенно:
- Подойдёт, должно быть. Я, признаться, ничего в этом не понимаю… Я – по ступам больше.
И ему очень захотелось дёрнуть себя за язык, чтобы не болтал лишнего.
Хоть лицо гнома по-прежнему было закрыто, но подвальный мог бы поклясться, что засранец усмехнулся, ядовито и криво.
- Хорошо, договорились. Ты нам нравишься, богатей, подземных ни разу не подставлял. Слышали, даже Звониху на прогулки выпускал, со стола своего кормил…
«Вот заразы, откуда вы всё знаете!» возмутился мысленно подвальный.
- Да мы не расскажем, не боись… И потом, ну кто нам поверит? Мы же изгои, низший сорт.
Гном достал из складок одежды связку ключей, погремел ими, выискивая нужный, и, сорвав его со связки, протянул подвальному.
- На, держи. Через пять минут ищи вэн на той парковке, где мы встретились. Центральный замок, бак заправлен, сигнализация отключена. Номера левые, документов нет – за такой короткий срок мы их не нарисуем. Так что если менты прихватят – сам расхлёбывай.
- А нас мент и повезёт, - брякнул простодушно подвальный.
И вновь захотел хорошенько дёрнуть свой болтливый язык.
Но гном и без того оказался информированный.
- Мента твоего вся нечисть ищет, а с ним – и вас. Вы теперь тоже изгои, вот только прятаться как мы – не умеете. Так что осторожней там… в поездке…
С тем и исчез в один миг, растворившись в темноте подворотни.
Через десять минут боевая пятёрка вышла на парковку.
Честь бандитскую изгои не утратили – обещанный ими синий минивэн дожидался новых временных хозяев в самом дальнем закоулке, заботливо прикрытый от нескромных взоров серебристым «Лексусом», судя по криво прикрученному номеру – тоже из гномьей коллекции.
Корнилий беспокойно обнюхал колёса и заявил, что такой вот запах он пару лет назад в дальней галерее почуял, а потом там человека связанного нашли и почти что без памяти, и пришлось беднягу в коломенскую больницу везти, но не ему, конечно, а тем подземным духам, что с миром людей связь поддерживает, а он, земляной, так испереживался... даже корень солодки весь вкус для него потерял... недели на две, не меньше.
- Знаю, знаю, - отмахнулся Акинфий. – Гномы – народ шебутной, а те, что нам машину продали, так и вовсе разбойничья порода. А что делать? Мы в такой переплёт попали, что только изгои нам и помогут. Народ-то волшебный присмирел, испугался, в подземных ходах – тишина...
- Неужто? – изумился Апофиус, с султанским комфортом устраиваясь на заднем сиденье и раскидывая короткие, но мускулистые руки во всю их ширь.
- Именно так, - подтвердил подвальный. – Я, как Дементьеву провожал, так специально в слюдяное окошко глянул: пусты галереи, и ходы пусты, и в шахтах тишина. Почуял народ волшебный что-то нехорошее, вглубь ушёл, в дальние пещеры. У нас, волшебных, чувствительность как у кошек: как грядёт землетрясение, так кто сбежать норовит, кто когти выпускает. Мы вот когти выпускаем.
- А сбежать не получится, - заметил Корнилий, устраиваясь рядом с древним духом и коленом двигая того на свою половину сиденья.
- Точно, - подтвердил дух, безуспешно препятствуя сдвигу. – Не на тех нарвались. От сакморов под землёй не спрячешься...
«Опять помянулись мне эти гады!» чертыхнулся мысленно Апофиус. «И раньше я их слишком часто упоминал... а ведь сам говорил – не поминай всуе, не надо. Может, потому и Сергей в беду попал, что я так часто эту нечисть звал, а он меня слушал? Нет, а как их по-другому назвать? Гады? Но они же не просто гады, они – сакморы... Тьфу ты, пропасть!»
Леонтий молча пристроился рядом со своим прежним тюремщиком, на последнем ряду.
И смотрел на плывущую за окном вечернюю Москву через запотевшее стекло.
- Как город-то изменился! – заметил Акинфий и свойски толкнул его локтем в бок.
- Да не особо, - ответил Леонтий с полнейшим равнодушием в голосе. – Ворья только больше стало...
- Это точно, - поддержал его земляной. – При Александре Миротворце мне тут больше нравилось. Опять-таки, земли было больше открытой: копай- не хочу.
- Ну, как знаете, - насупился Акинфий. – А мне нравится. Я люблю, когда дома с вензельками всякими, с выкрутасами... А тебе, Борь?
Борис повернул ключ в замке зажигания. Приборная доска осветилась красным, стрелки синхронно скакнули.
И с бензином гномы не обманули: на датчике топлива указатель скакнул до упора.
- Мне нравится, - ответил Борис. – Люблю, когда много света.
И начал медленно и осторожно выруливать с площадки.
- Да не крадись ты, - заторопил его Апофиус. – Ежели кто из ментов остановит, так я против стражей Клоадра такие заклинания знаю, что они враз отступят.
Борис обиделся за коллег, пусть даже и бывших.
- А чего это вы, гражданин древний дух, сотрудников полиции какими-то стражами называете?
Машина выехала на бульварное кольцо и стала набирать ход.
- А ещё – змееголовыми, - добавил Корнилий.
И тут же поправился:
- Но не всех! Ты вот – нормальный, не змеиный.
- Спасибо, конечно, за пояснения, но я ровным счётом ничего не понял, - заметил Борис и глянул искоса на переднее сиденье, где лежала сумка с оружием.
На кольце могли дежурить патрули, и, если не надеяться на заклинания Апофиуса, но надежда оставалась только на оружие.
- Это древняя легенда, - попытался более вразумительно объяснить Апофиус, известный знаток древних легенд. Место, где стоит Москва, было в древние времена болотистым и диким, и населяли его болотные драконы.
- Какие? – с искренним удивлением переспросил Борис, который, казалось бы, привык уже к реалиям и обычаям волшебного мира, но, как оказалось, не до конца.
- Болотные, - терпеливо пояснил Апофиус. – И были те драконы злы до крайности и никому не давали селиться в здешних местах. Почему они так поступали, теперь уж никто из волшебных толком не знает: может, просто были необщительны, или род людской не переваривали, или наоборот – слишком хорошо переваривали... Может, у них тут сокровища были или какие иные драконьи тайны, теперь уж точно не сказать, одни предположения. И главным у них был дракон Клоадр, повелитель здешнего болота. И продолжалось так, продолжалось, продолжалось... губили они, стало быть, всех, кто хотел тут обосноваться... Но вот, тысяч пять годочков назад, пришло сюда племя искусных охотников, родом с дальнего юга, и стали они этих змееобразных тварей истреблять, а болота – осушать.
- А земляные здешние им в осушении помогали! – вставил Корнилий.
- Не выдумай! – осадил товарища древний дух. – Ты же молодой совсем, откуда тебе такие древние времена помнить?
- Дедушка рассказывал, - ответил Корнилий с гордостью.
И, повернувшись, подмигнул заговорщицки Акинфию и насупившемуся Леонтию.
- Помогал кто или нет – не знаю, - продолжил Апофиус. – А только болота большей частью осушили, и ящеров извели. Вот только великий Клоадр не давался, ускользал от расправы. Губил он, конечно, поселения, но войну выиграть уже не мог. Людей становилось всё больше и больше, они уж и леса начали вырубать и в самую топь проникли. В общем, ящеру стало понятно, что несдобровать ему, если он и дальше будет упорствовать и войну вести. И тогда приполз он к старейшинам племени, и попросил мира и покоя. И было заключено соглашение: дракон Клоадр заберёт с собой то, что охраняли драконы в здешних местах (а что именно, то дракон никому не сказал, и до сих пор это не известно), и унесёт он это в самую глубокую болотную топь, а из топи вместе с загадочным своим сокровищем нырнёт в водоворот, который затянет его в земные недра, в царство подземных духов. И оставит он мир людей, и люди не будут его преследовать. Но дракон не доверял людям, и хотел, чтобы в их мире остались его стражи. Те, кто будет охранять его и сокровище драконов, ему порученное. Из крови погибших ящеров сотворил он первых своих стражей – змееголовых. Это были полулюди-полузмеи, в своём исконном обличье – существа со змеиными головами, но они умели принимать облик людей, так что выдавали их лишь безжалостные неподвижные глаза и драконий запах, учуять который, впрочем, могли лишь некоторые из древних охотников, а их нынешние потомки так и вовсе ничего не в состоянии уловить, хоть бы даже и нос к носу со змееголовым столкнутся. И те, первые змееголовые, набрали себе последователей из числа людей, и создали тайную армию стражей Клоадра, тех, кто поклялся губить людей ради власти и богатства. Они укрепили власть старейшин племени, и старейшины стали использовать их как стражей порядка внутри племени, но служили змееголовые и их подручные не племени и не вождям, а лишь Клоадру. Теперь же, следуя тёмной сущности своей, стражи подпали под власть сакморов-губителей. Если не все из них, то многие – точно.
- Так что же, - грустно заметил Борис, выруливая на набережную, - я не людям служил, а каким-то змееголовым?
- Ну, это,.. – замялся Апофиус.
- Нет, - уверенно заявил Корнилий. – Ты не змееголовый, на тебе нет драконьей печати...
- И драконьего запаха! – с вновь обретённой уверенностью заявил древний дух. – Я-то это запашок далеко чую, я бы сразу уловил! И потом...
Он зачем-то оглянулся по сторонам, а потом тихо произнёс:
- Тебя сакморы не видят, и не могут тобой управлять. А для змееголовых ты просто слепой, Боря. Слепой человек, которым они пытались управлять. Не вышло, однако...
- И на том спасибо, - сказал Борис.
На душе у него было муторно.
История с драконом разъяснилась, но остался осадок, горький осадок на языке и в сердце.
«Страж какого-то ящера... посмешище, ей-богу!»
Это даже похуже, чем быть стражем уголовного авторитета, а некоторые ловкачи в управлении, по слухам, и такими заработками не брезговали.
«Тьфу!»
Хотелось сплюнуть, но плевать на улице, тем более, во время движения он был не приучен.
Горечь пришлось сглатывать.
- О, Яуза потянулась! – обрадовался подвальный. – Здарова, красавица!
- Загадили всю, - угрюмо буркнул подвальный.
По мере приближения к конечной точке пути, настроение у него падало всё больше и больше. Нет, боя он не боялся, и никогда не пропускал хорошей драки, и сейчас, быть может, даже радовался предстоящему сражению, если бы не отчётливое осознание того, что сразиться придётся если не с самой грозной, то уж точно – с самой грязной силой на Земле, и эта схватка может изрядно покалечить не только тела, но и души всех, кто сидит сейчас в этой несущейся в сторону леса машине.
«Когда ты был маленький, то умел прятаться под старый веник» подсказал ему внутренний голос. «А ещё есть сосны и море в далёкой стране. Не известно, как и кто именно из духов узнал про это место, потому что никто оттуда не возвращался. Быть может, озарило кого-то... было высшее наитие... Или просто выдумка? Но где тогда коротают вечность искалеченные души духов?»
«Умолкни, пустомеля!» мысленно прикрикнул на внутреннего болтуна домовой.
И болтун послушно умолк.
37.
- Что это? – спросила повелительница, рассматривая корону ясновидящих, поданную ей Виккусом.
Глазастый слуга обнаружил обруч в груде белья, сваленной у входа, и волнистый обруч сразу привлёк его внимание.
Погрузка трупов уже закончилась, теперь грузили живых.
Мимо директора и его хозяев пронесли толстобрюхого и тихо мычавшего Муцкевича.
Затем пронесли стальную столешницу с прикрученным Сергеем.
- Это его, - сказал Савойский, показав на Сергея. – Это на нём было, на голове. Мои ребята сначала и внимания не обратили, с этой вот железякой на стол положили. Я и внимания не обратил: сейчас ведь молодёжь всякую дрянь на себя цепляет, пирсинг там и прочее...
- Вещица сделана людьми, - задумчиво произнесла Вельфана и покрутила обруч, пытаясь рассмотреть узор или надпись, которые могут указать на автора изделия и его предназначение.
- Но, похоже, побывала и в мире духом. Для чего она блаженному?
- Не спрашивал, - ответил Савойский.
Голос его звучал спокойно, но это был ровный тон обречённого: директор уже минут десять как понял, что и поимка блаженного не избавит его от наказания за многочисленные ошибки, и потому, не надеясь уже на спасение, был умиротворён и тих.
- Спросить?
- Не нужно, - ответила госпожа. – Времени нет. Просто возьмём на заметку то обстоятельство, что с помощью этого обруча духи могли следить за нами. В том числе и недружественные духи. Ещё одна ошибка, Илья!
- Финальная, - грустно констатировал директор.
Госпожа вернула корону Виккусу, который немедленно смял и изорвал её с такой лёгкостью, будто она была сделана не из металла, а из папье-маше.
- Усильте наблюдение, на нас могут напасть! – распорядилась Вельфана.
Генерал встречал госпожу на улице, желая лично представить свои достижения. Пузатый джамбо-трейлер, с трудом заплывший в неширокий внутренний двор, горделиво распахнул двери кузова, демонстрируя сложенные штабелями трупы и воющих от страха живых.
Если трупы были свежие и в прекрасном состоянии (генерал набрал их из моргов, пользуясь служебными полномочиями), то живые повелительницу Вельфану не впечатлили.
Спешно набранные из клеток бродяги, голые и связанные, глядели тоскливо в потолок, издавая однообразные звуки. Они давно уже поняли, что просить объяснений их ареста и жаловаться на жизнь совершенно бесполезно, поэтому просто страдали вслух, монотонно и безнадёжно.
Генерал Подколодин, заметив госпожу, простёрся ниц, протирая парадным мундиром асфальт.
- Встань, Ваня, - милостиво сказала ему госпожа.
Генерал поспешно вскочил.
- Ты не слишком старался, наш верный друг, - заметила госпожа, мельком заглянув в кузов.
И прошла мимо, к джипу, дверь которого уже услужливо приоткрыл догадливый Бронхес.
Генерал растеряно смотрел вслед госпоже, лихорадочно пытаясь угадать, кто же обошёл его с подарками.
Виккус, проходя мимо, как бы невзначай двинул Подколодина локтем в солнечное сплетение.
Генерал вскрикнул по-заячьи и, согнувшись, побрёл к служебному «Мерседесу», озарявшему двор весёлыми синими огоньками.
«Но ведь трупы-то свежие» бормотал он, машинально стирая пыль с мундира. «Даже реф не понадобился, всё в одном флаконе…»
- Ванечка! – окликнул его Виккус.
Генерал остановился.
- Ванюша, распорядись усилить охранение, - приказал Виккус. – Обязательно с оружием, возможно противодействие. И не реви так надрывно, мы тебя по-прежнему любим.
Улыбнулся.
- Тройная оплата тебе будет за операцию, вторую яхту купишь.
Генерал кивнул, поправил фуражку, отцентровав козырёк по срединной линии лба.
Но и дальше брёл он к машине всё так же на полусогнутых, без прежней залихватской удали.
«Вот не прошёл бедолага биотрансформацию, так от каждого пустяка теперь мучается» подумал Виккус, глядя вслед Подколодину почти что с жалостью.
Вельфана, стоявшая уже возле открытой двери джипа, замерла на мгновение и поманил к себе Савойского.
Директор подбежал, глядя на повелительницу с грустной нежностью побитого щенка.
- Поедешь со мной, - распорядилась госпожа.
И тут же ударом поля из расправленной ладони остановила сунувшегося было на пассажирское место директора.
- Не здесь, безмозглая тварь! Будешь подставкой для ног.
Директор поспешно улёгся на пол салона, благо что тот был ровный и устланный пушистым ковром.
Слуга Бронхес захлопнул дверь и сел на водительское место. Через пару секунд рядом с ним на переднее кресло сел и отдавший последние распоряжения Виккус.
Вельфана, уперевшись остроносыми туфлями в широкую спину директора, скомандовала:
- Выезжаем! И так задержались с погрузкой…
- Мы старались, старались! – заныл директор, начавший уже испытывать страдания от топчущих спину каблуков.
- Молчи, - равнодушно бросила ему Вельфана. – Подставка должна молчать.
Директор послушно умолк и замер в полной неподвижности, не смотря на ощутимую раскачку джипа, переползавшего через бордюры.
- В пути говорить буду я, - продолжала повелительница сакморов, - а ты будешь слушать и запоминать. А потом ты унесёшь информацию в Пустоту, в качестве моего личного посланника. Большая честь для тебя, Илья.
Директор, не поднимая головы от пола, едва заметно кивнул.
Но ничего не ответил: приказа молчать никто не отменял.
Джип тёмным кораблём плыл по улицам Москвы.
- Послушай меня, посланник, - обратилась Вельфана к притихшему под её ногами директору.
- Мой рассказ будет недолгим, постарайся его запомнить слово в слово. Я знаю, что твой интеллект пострадал незначительно при биотрансформации, поэтому я и остановила свой выбор на тебе. Генерал трансформации не проходил, но он безнадёжно глуп даже для обывателя. Так что остаёшься ты…
- Вскоре после ухода в войд наши учёные получили от Пустоты доступ к каналам переброски с использованием энергококонов. Во время первых экспедиций за границы войда размеры коконов не позволяли перенести реакторы в миры Невидимого, но вполне допускали перенос аппаратуры для воздействия на биосферу планет-инкубаторов.
- Девятая по счёту экспедиция посетила ваш мир и обнаружила, что один из биологическизх видов, а именно – приматы, вполне подходит для заготовки материала для пускового цикла реактора.
- Это были наши предшественники на этой планете. Экспедиция не вернулась в войд, но направила отчёт по тогда ещё существовавшему каналу связи, где подтвердила запуск трансформации, которая приведёт в итоге к появлению разумной формы жизни.
- Одно из откровений, полученных нами в войде, гласило, что разум – лишь одна из форм существования Пустоты, её реализация в мире материи. В каждом человеке законсервирована наша пустота, укрытая их так называемой душой, оживлённой энергией Невидимого. Мы создали себе детей, которым суждено пожертвовать плотью ради выживания родителей.
- Вслед за девятыми пришли мы – десятые. Наши учёные достигли прогресса в расширении канала переброски, что позволило нам переправить реактор на эту планету. К сожалению, успех оказался временным и вскоре произошло схлопывание канала и прерывание прямого контакта с войдом.
- Наша работа близится к завершению. Вслед за десятой змеёй придёт одиннадцатая – из самого сердца войда, когда мы укроем Землю от Невидимого и следящего Ока.
- Как ни странно, Невидимый защищает наших детей, что можно объяснить лишь его склонностью к защите и сохранению всех форм жизни, даже потенциально опасных для него.
- Тем самым, он совершает роковую ошибку, ибо у нас есть ещё одна тайна, самая сокровенная в этом мире, о которой наш всевышний призрак даже не догадывается.
- Помимо детей обычных у нас есть и дети любимые.
- О нет, Илья, это не ты и не тебе подобные. Вы слишком далеко ушли от Невидимого и приток его энергии к вам почти прекратился. Ваши энергетические резервуары скудны. Вы – дурные дети, но иногда неплохие слуги.
- Но есть у Невидимого и любимые дети: святые, блаженные, юродивые. В них свободно циркулирует энергия призрака, они полны океанами энергии, достаточными для запуска реактора даже от одиночного экземпляра этой породы.
- Тайна же заключается в том, что любимые дети Невидимого – это и наши любимые дети. Это наша страховка для запуска реактора даже в самых неблагоприятных условиях. Появление таких людей было заложено изначально одним из модулей программы трансформации.
- Мы ведь способны производить не только людожоров и животных, но и подвижников. К сожалению, на сознательном уровне эти люди пытаются нам противодействовать, но таковы уж условия игры. Только движение от нас к Невидимому позволяет накопить им достаточный потенциал энергии.
- Теперь один из них – в наших руках. Едва ли это произошло случайно, Илья. Дети всегда возвращаются к своим родителям. Иногда с желанием их убить, но на самом деле – умереть ради них.
- Финал близок, Илья. Передай Пустоте нашу благодарность за всё, что Она для нас сделала.
- Ты внимательно меня слушал, Илья? Ты всё запомнил?
Директор кивнул, не отрывая лица от ковра.
- Хорошо, - сказала Вельфана.
И резким ударом каблука переломала ему шейные позвонки.
Директор умер мгновенно, не успев даже дёрнуться.
- А мёртвый он лучше лежит, - заметила госпожа.
Слуги дружно захохотали, в восторге закрутив головами.
38.
- Глянь-ка, Глафира, что там творится.
Ворона слетела с плеча подвального, по спирали набрала высоту и начала накручивать круги на местом, ярко освещённым белыми, красными и мигающими синими огнями.
Минивэн сиротливо и потеряно прижался к обочине опустевшей трассы. В этом месте кольцевая дорога была полностью перекрыта и километра на два вперёд была плотно заставлена брошенными машинами, в большинстве своём – с настежь раскрытыми дверями.
- Невероятно, - пробормотал Борис, осматривая местность. – МКАД перекрыли, полностью! И людей, похоже, разогнали.
- Может, и в кутузку замели, - мрачно заметил Леонтий.
- Силища! – со знанием дела заметил древний дух Апофиус. – Одно слово- сакморы.
- Думаешь, они? – уточнил Акинфий, напряжённо-прищуренным взглядом провожая полёт Глафиры.
- Ну, не сами, конечно, - нехотя пояснил Апофиус, свыкшийся уже с ролью эксперта по инопланетным завоевателям. – У них прихлебателей, как видно, больше чем нужно… В гнилое место эта земля превратилась, потому гадёныши и осмелели.
Треснула очередь и в ночное небо вылетела оранжевая вереница трассеров.
Глафира с истошным карканьем спикировала вниз и приземлилась на плечо Акинфия.
Коротко буркнула ему что в ухо и замерла.
- Плотно стоят впереди, - сообщил друзьям Акинфий. – Дорога перекрыта с всех сторон, на ней самой оцепления и вдоль обочин посты стоят. И по лесу стрелки цепочками бродят. И, похоже…
Подвальный помрачнел.
- У них мусорные духи на страже в лесу стоят. Так что при прорыве от магии нашей большого проку не будет.
- И что решать будем? – спросил Борис.
И выразительно постучал пальцем по циферблату наручных часов.
Судя по информации Глафиры, колонна выехала полчаса назад и вот-вот должна прибыть на место, тем более, что шла она с полицейским сопровождением и на светофорах не останавливалась.
Она давно бы была здесь, но тяжёлые трейлеры и рефрижераторы не могли разогнаться и время от времени были вынуждены притормаживать, вписываясь в общий поток, поскольку на перекрытие всего северо-востока Москвы ни возможностей, ни времени у слуг сакморов уже не оставалось.
Но друзья понимали, что вырвавшись на МКАД сакморы церемониться уже не будут и начнут таранить, расталкивать и растаскивать все встречные и попутные машины, стараясь побыстрее прорваться к Лосиному острову.
И тут нужно заметить, что именно так они в этот момент и делали, прокладывая путь в обезлюдившем скоплении машин, и на помощь им по приказу генерала были брошены два бульдозера, ледоколами сминавшие автомобильный металл всего в двух километрах от северной границы оцепления.
- Да, знаю, времени нет, - ответил Акинфий с еле сдерживаемым раздражением.
Ворона каркнула, ткнув клювом подсвеченное фонарями небо. Откуда-то издали ей ответил приглушённое «кра-а» вороньей тучи.
- Глафира, лети к своим! – распорядился подвальный. – Уводи их подальше отсюда и сама улетай! Иначе под обстрел попадёте.
Ворона послушно снялась с плеча и вскоре растаяла в полутьме, перед исчезновением сильно забрав влево от дороги, чтобы не попасть в лучи подсветки а потом – и под автоматную очередь.
- А мы,.. – начал было подвальный и тут же осёкся.
Прямо на них по дороге с хищным взвизгом летела машина в полицейской окраске.
Борис крикнул» «В лес!»
Он бежал последним, прикрывая отход. Переброшенная через плечо сумка лупила по заду, будто желаю придать ему дополнительное ускорение.
Он едва успел перепрыгнуть через дорожное ограждение и нырнуть под спасительную сень куста, как вслед ему прогремела очередь и срезанные пулями листочки чайным дождиком посыпались за шиворот.
«Вот везёт же в последнее время на расстрелы!» с весёлым отчаянием подумал Борис. «Ей-богу, не выжить – так уж все моей смерти хотят!»
Боевая пятёрка остановилась, только забравшись в глубину леса. И здесь стало понятно, что и по лесным тропам едва ли удастся пройти: впереди по курсу там и тут мелькали отсветы фонарей и время от времени издалека долетали обрывки отрывисто-шипящих разговоров полицейских раций.
- Повторил бы свой вопрос, - отдышавшись, произнёс Борис.
Апофиус опустил на землю друга Корнилия, которого он вынес из-под огня на руках, и выразительно развёл эти самые руки в стороны, как бы желая намекнуть на то, что за последние три минуты выработать подходящее решение так и не смог.
Корнилий предложил робко: «Может, галерейку копну к поляне?»
- Не успеешь! – отрезал Акинфий. – Тебе всю ночь надо будет на такое расстояние прокапывать, а Серёгу вот-вот на заклание потянут. Да и вертикальные выходы надо будет делать, чтобы грунт выбрасывать – нас по кучкам земли вычислят.
Корнилий насупился.
И тут домовой присел с радостной ухмылкой, будто собирался пуститься в пляс.
- Сбрендил? – осведомился Апофиус.
- Огрызок! – ответил домовой. – Иттить через коромысло, Огрызок!
- Это который котёл с неба видел? – уточнил Акинфий.
И добавил с сомнением:
- Да он, небось, спился давно. Он и в хорошие времена зашибал так, что его черти на руках до леса доносили, отсыпаться. Представляю, что сейчас…
- А вот и нет! – возразил догадливый Корнилий. – Сейчас-то леший побоится в Москву сунутся, страшно ему будет. А в чащобе – кто ему поднесёт? Разве на болоте забродившей клюквой разживётся… Где тут спиться приличному духу?
Акинфий, подумав, решительно тряхнул головой и бросил Леонтию: «Заклинай!»
И слегка потянул за рукав ошалело моргавшего Бориса, как бы намекая, что неплохо бы отойти слегка назад.
Леонтий, сорвав ветку, замахал ею в воздухе и затянул нараспев: «Отворяю замки булатные, да открываю ворота дубовые, царя лесного зову, стража леса зову, покои свои покинь да ко мне приди, с добром предо мной явись, по слову моему приди, к нужде моей снизойди!»
И далее добавил он заклинание на древнем языке мира духов, и от этого заклинания тихая дрожь прошла по воздуху и еле заметное колыхание – по земле.
- Кто на этот раз? – спросил Борис, поправляя сумку.
- Тише! – шикнул подвальный.
И приложил палец к губам.
- Огрызок идёт! Ты его не смущай – он стеснительный.
Кусты справа раздвинулись на пятачок меж деревьев с тихим покряхтыванием выбрался заросший мхом мужичонка с седой бородой.
- Здарова, - забормотал он.
И добавил:
- Знаю, чё пришли, знаю… котёл изничтожать будете?
- Здорово, Огрызок! – и домовой нежно стиснул мужичка в объятьях.
- Вся жизнь у меня из-за котла поломатая, - заявил Огрызок, решительно освобождаясь от объятий.
После чего с опаской и изумлением вперил взгляд в Бориса.
- Вона какие люди теперь пошли… Грозен больно и оружием от него пахнет. Боюсь его!
- Этот – с нами! – решительно заявил Акинфий.
- Он – хороший! – столь же решительно заявил домовой.
Огрызок, подумав, решительно махнул рукой.
- Ладно, пошли уж… Проведу через волшебную страну, но только не к самой поляне. К самой – не могу, нет хода. И волшебный мир и людской возле поляны какой-то силой перекрыт, никому хода нет. С сегодняшнего полудня перекрыт напрочь, ни оттуда не пройти, ни туда. У меня там бесёнок лесной застрял, как увидите – не обижайте мальца, ему там, поди, и так страшно.
- Не обидим, - твёрдо пообещал Леонтий, жарко дыша на кулаки.
- Тогда пошли, - сказал Огрызок и, очертя рукой круг, открыл в стволе дерева ярко засветившийся проход сквозь волшебные земли.
- Только покороче веди, - озабоченно заметил Корнилий, заступая ногой в область света.
- Подчистую освободили! – похвастался Леонтий, рывками прокладывая дорогу сквозь заросли прозрачно-изумрудной травы, стебли которой сияли, словно были подсвечены изнутри.
Акинфий покосился на него недовольно, словно собираясь пробурчать грозно: «А не рановато ли, голубок, расхвастался?», однако же ничего грозного не изрёк, а только сдвинул кустистые брови да многозначительно потряс бородой.
- Поди ты! – изумился простодушный Огрызок. – А всё переживал за тебя, переживал… Думал – пропадёт парень. Осторожно, тут у нас болотце небольшое!
Борис, заслышав предупреждение, замер с приподнятой ногой, едва в спешке не наступив на лимонного лягушонка, беспечно разлёгшегося на едва выступающей из тины кочке.
- Под ноги-то смотри! – недовольно заметил лягушонок, переворачиваясь на спину и подставляя лунному свету жёлто-кремовое брюшко.
- Извините, пожалуйста, - растерянно пробормотал Голубев и забрал чуть в сторону, обходя область кочек по топкой ряске.
- Сейчас кончится это болото, - успокоил его Огрызок. – Оно тут вообще-то случайно появилось, с оказией, так сказать… Тут пень затопленный, не наступи! Приютил, понимаешь, как-то спьяну ведьму одну, так она колдовством мне болото и понаделала. Не может, видите ли, без трясины, тоскливо ей! И ведьма та давно сбежала от меня с чертенякой каким-то заезжим, а болото – вот оно, до сих пор булькает. И лягушата откуда-то напрыгали, маленькие, да наглые. Солнца боятся, а под луной – вишь ты, загорают. Я так скажу, мужики: не связывайтесь с ведьмами, особливо спьяну! Они ж такое после себя оставляют!..
По мере продвижение топкая вода, доходившая местами до пояса, стала спадать, и илистое дно становилось все верней и прочнее.
Они миновали болото и вскоре поднялись на вершину холма, спуск с которого перегораживал бесконечно тянущийся и влево и вправо ряд высоких, гораздо выше человеческого роста параллепипедов из шлифованного, но при этом непроглядно-чёрного камня, поверхность которого поглощала без остатка падающие на неё лучи света, не отражая вовне ничего.
- Вот, - горестно произнёс леший, показывая на преграду.
- Ничего себе! – озадаченно произнёс подвальный. – Сколько веков живу, а в первый раз такое вижу.
- Да и я признаться, тоже, - добавил от себя Апофиус. – Сколько тысячелетий, а вот тоже, едрить его…
Корнилий промолчал. Впрочем, по его растерянному лицу, выражение которого не скрывала и густая борода, видно было, что и в подземных краях такие каменные преграды ему не попадались.
Леонтий решительно подошёл к преграде и двинул по камню кулаком. Подул на костяшки и размахнулся ещё раз…
- Ой, нет! – крикнул Огрызок.
В этом время из середины одного из шлифованных монолитов вырвалась с громким треском ослепительно-белая молния, ударив драчуна-домового в грудь.
Леонтий охнул, согнулся. Борис кинулся к нему и потянул в сторону, подхватив под локоть.
- Не надоть, я уж пробовал днём, - простонал Огрызок и, задрав мешковину на рукаве рубахи, показал тёмный след от ожога. – Забыл предупредить, дурья голова!
- А заклинаниями? – уточнил Акинфий, кося глаз на тяжело дышавшего в сторонке домового, возле которого с озабоченным видом стояли Борис и древний дух, причём оба наперебой советовали дышать то реже, то чаще, периодически вступая в короткую врачебную перебранку.
- Не-а, - и Огрызок замотал головой. – Ничего не действует на это окаянство. Не бесовство это, и не колдовство – непонятность какая-то. Ничем не пробить.
- Подкоп сделать? – предложил Корнилий, засучивая рукава.
Подвальный схватил его за плечо.
- Не вздумай! Обрушится ещё – как мы тебя вытащим?
- И как теперь быть? Куда двигаться? – с недовольным видом спросил земляной.
Он был явно недоволен тем, что до сих пор в ходе боевых действий ни разу не представился случай продемонстрировать своё искусство землекопания.
- Да куды – понятно, наверх, - ответил леший.
И, скороговоркой произнеся заклинание, громко свистнул.
С тёмного неба волшебной страны спустился длинный, поросший мхом и закрученный узлами древесный корень.
- Хватайтесь – и наверх, - сказал Огрызок, крепко прихватив конец волшебной лестницы. – Я придержу, чтоб, стало быть, раскачки не было. Выберитесь шагах в трёхстах от поляны, ближе не могу, сами видите. Там, похоже, поджидают вас, но вы уж пробивайтесь… а куда теперь деваться?
- Некуда, - согласился Акинфий и, подпрыгнув с необыкновенной для его грузного телосложения лёгкостью, схватился за корень, после чего стал быстро карабкаться вверх.
За ним последовал Корнилий, с ловкостью перебирая руками и ногами, что совсем неудивительно, ибо лазание по корням земляным вполне привычно, в отличие от быстрого бега, долгой ходьбы и путешествий на большие расстояния.
За ним последовал Апофиус, а за ним – Борис.
Последним (как ему казалось) проворно полез отдышавшийся домовой.
Ногами ощутив подрагивание корня, он посмотрел вниз и увидел, что друг-леший двигается вслед за ним.
- Не крути головой, не крути! – строго заметил ему Огрызок.
- А ты куда прёшь, закусай тебя комары? – не слишком любезно осведомился домовой.
- За вами пру, голова ты недогадливая! – в тон ему ответил леший.
Леонтий, засопев недовольно, продолжил свой путь, рассуждая вслух о странных привычках леших, которые вечно лезут куда их не просят, вместо того, чтобы сидеть себе тихо в чащобе да грибы подращивать.
Леший же отвечал ему рассуждениями о горе-домовых, которые совсем от рук отбились и, вместо того, чтобы под веником отсиживаться до о хозяйстве думать, всё в драки норовят влезть, да мордобой устроить, и всё им неймётся, и ничем-то их не исправить, ничем не пронять, хоть в клеть их сажай, хоть в подвал.
Вот так, во взаимных рассуждениях, добрались они до неба, и, пройдя сквозь темноту, наткнулись на земляной свод.
Подвальный, нащупав в слое земли массивное металлическое кольцо, повернул его, освобождая проход в мир людей.
39.
Любанин будто спал на траве. Тление ещё не проступило на его теле и кожа была ровной и белой.
- Тот самый? – спросила Вельфана, разглядывая труп. – Тот, что был с беглецом? Тот, что увидел нас той ночью?
- Да, госпожа, - подтвердил Тархес. – Признаться, той ночью я плохо его рассмотрел. Мне казалось, что не рассмотрел вовсе. Но когда я нашёл на окраине леса его труп, лицо мертвеца мне показалось знакомым. Хвала Пустоте, было время его хорошенько разглядеть! Теперь же я уверен – это он.
- Слишком долго он был живым, - заметила Вельфана. – Слишком много неприятностей он нам доставил.
Она провела ладонью над трупом. Помедлила немного и снова распростёрла ладонь над погибшим.
- Надо же…
- Он интересен для нас, госпожа? – уточнил слегка взволновавшийся Тархес. – Я решил оставить труп для топки. Полагал, что запас плоти не будет лишним. Надеюсь, я не повредил нашему делу.
- Нисколько, - ответила Вельфана. – Скорей уж, помог. Просто это странно, очень странно…
Тархес слегка отшатнулся в удивлении: госпожа улыбалась. Впервые за долгие, долгие годы.
- Этот человек – блаженный, мой дорогой Тархес. Точнее, был им при жизни. У нас уже двое блаженных, Тархес. Одного, живого и привязанного к листу металла, готовят сейчас к загрузке. Второй, мёртвый, лежит перед нами. Сразу два уникума в одном месте и в одно время – это много, Тархес, очень много.
- Не верите в совпадение? – уточнил сообразительный слуга.
Вельфана провела в воздухе пальцем черту – знак отрицания.
- Не верю. Таких совпадений не бывает. Невидимый рядом, Тархес. Он давно уже выследил нас, он всё это время был рядом. И его выкормыши где-то рядом… эти твари со свёрнутыми мозгами.
Тархес покосился на стоявшего в сторонке скромно Мартемьяна.
Сакморы вели разговор самым привычным для себя способом, то есть телепатически, потому обезьян искренне недоумевал, отчего хозяева так долго рассматривают труп какого бродяги в полном молчании и изредка чертят в воздухе какие-то непонятные знаки.
Впрочем, древнего языка сакморов Царьков всё равно не знал, так что если бы беседа велась вслух, содержание её осталось бы для него непонятным, разве только удивлялся бы он куда меньше, увидев куда более привычную для него форму общения.
- Был и второй труп, - напомнил слуга.
- Трансформированный? – уточнила Вельфана.
Тархес кончиком пальца нарисовал круг.
- Куда дел?
- Утилизировал, - и Тархес довольно похлопал себя по животу. – В топке от него пользы не было бы, совсем гнилая плоть. Гнилушки коптят…
- Это верно, - согласилась госпожа. – Но пару-тройку гнилушек мы сегодня подбросим в огонь новой жизни. Сегодня будет такой жар, что сгорят и гнилушки.
И, перейдя на язык землян, обратилась к Царькову:
- Закончили выгрузку?
Мартемьян нелепой походкой враскачку подошёл к госпоже и, поклонившись, доложил:
- Всё сделали как вы сказали, госпожа. Трупы выгрузили, выложили по краю поляны. Много трупов, очень много!
- Не отвлекайся, - остановила его восторги госпожа. – Живые?
- Связаны, в готовности, вот у той сосны.
И обезьян показал на одиноко стоявшую в сторонке невысокую лысоватую сосну.
- По охраной.
- Блаженный жив? – уточнила Вельфана.
- Жив, а как же, - охотно подтвердил Мартемьян. – Я лично за ним ухаживал, даже спросил, не надо ли водички поднести, лоб ему два раза протёр. Жив, дышит, милый-то наш! Жрать будем или как?
- Заткнись, ублюдок, - равнодушным тоном приказала госпожа. – Найди генерала и веди его сюда, срочно. Постоите рядом со мной, понаблюдаете… И скажи генералу, чтобы внутреннее оцепление придвинул плотней к поляне. Здесь сейчас весело будет, очень весело…
Обезьян глуповато прыснул и, согнувшись, бодро поскакал по тропинке, отталкиваясь от земли передними и задними лапами.
- Странно, - заметила госпожа, вновь перейдя на язык сакморов. – Мы предлагали этим людям биотрансформацию как величайший дар, как возможность получения сверхспособностей и выхода на высшую ступень развития их вида. А они предпочли животное обличье и уродливый гротеск вместо природного совершенства. Странные, странные дети…
- Этот выбор логически проистекает из их жизненной философии, - заметил Тархес.
– Стремление к наслаждениям и доминированию заставляет развивать в себе животное начало в ущерб всем прочим. Наши технологии измучили этих несчастных обезьян.
- Подарим им покой, - в тон ему произнесла Вельфана. – Обеспечь прикрытие, Тархес. Я начинаю.
Слуга повернулся и подошёл к стоявшим чуть в стороне Бронхесу и Виккусу. Обменялся с ними взглядами.
И все трое разошлись по заранее намеченным позициям, где их уже ждали пулемёты с заправленными лентами, гранатомёты и автоматы на боевом взводе.
У Тархеса было время, чтобы подготовить и оборудовать огневые точки.
И дело своё он знал.
- Мусорные! – в испуге завопил Огрызок, показывая на движущихся навстречу чудовищ.
Уродливого вида великаны, чьи тела были составлены из разноцветных раздувшихся мусорных пакетов, валко и тяжело наползали на них, с трудом продираясь сквозь лесные заросли.
- Только не пулями! – крикнул Акинфий, заметив, как Борис берёт наизготовку выхваченную из сумки винтовку. – Пулями их не возьмёшь!
- А как тогда? – недоумённо переспросил Голубев.
Конечно же, он подозревал, да что там подозревал – был уверен, что битва будет необычная. Но сражаться с мусором!
Но через секунду пришёл в себя.
- Огнём их! – крикнул Борис. – А я на дере...
Длинная трассерная очередь прошла по стволам. Над головами поплыли с шипением выпущенные из ракетницы белые звёзды.
«Нельзя на дерево, снимут» понял Борис.
И подскочил к Корнилию.
- Мужик!..
- Я земляной, - с достоинством поправил тот.
Первый из мусорных подобрался совсем близко и тугим пакетом пытался прихлопнуть заметавшегося у него под ногами Леонтия.
- Кресало, огниво... Вот, вот оно...
Акинфий отломил длинную сухую ветку...
- Окоп выроешь? Ячейку стрелковую? – спросил Борис.
- Чего? – и Корнилий в удивлении закрутил головой.
- Яму в земле! Для стрельбы!
...и достал из-под отворота кафтана глиняную трубку.
- Огневица, выходи, - зашептал подвальный.
Леонтий завопил, попав под косой удар пакета и в ярости пнул мусорного, не причинив тому, однако, никакого видимого вреда.
- А-а! – и Корнилий утвердительно закивал. – Да с радостью! Где?
- Покажу, поползли со мной, - ответил Борис. – Только головы не поднимай, там впереди стрелки плотно засели.
Предупреждение оказалось не лишним – по стволам снова стали звонко щёлкать пули, выбивая щепки и серые облачка.
Подвальный поднёс к губам трубку и выдул из неё на ветку сноп искр. Быстрые языки пламени побежали по сушняку, и вскоре в руках у Акинфия оказался настоящий факел.
- Хватай!
И он кинул факел домовому.
- И мне!
Апофиус, не мелочась, сломал молодую берёзку.
- Балда, сухостой бы ломал, - отчитал его Акинфий.
Но искрами поделился.
И вовремя: к месту битвы продрались ещё трое мусорных, и от одного из них замешкавшийся Акинфий успел получить чувствительный удар.
Очнулся он у корней древней ольхи. Голова гудела, всё плыло перед глазами, а вокруг было светло как днём.
«Что же это я, до утра пролежал?» в испуге подумал он.
Но, подняв голову, воспрял духом: небо над головой было чёрное, ночное. И пока что со звёздами.
Битва продолжалась.
А светло было оттого, что двое мусорных уже пылали ярким, но зловонным огнём, и с рёвом бестолково метались по лесу, рассыпая вспыхивающее разноцветными жгучими языками содержимое пакетов.
«Как бы пожар мы тут не устроили» с беспокойством подумал подвальный, поднимаясь и сходу устремляясь вперёд.
А там, впереди, Апофиус и Огрызок пытались подобраться к двум вставшим спинами друг к другу великанам, которые отчаянно размахивали ручищами, не подпуская к себе поджигателей.
Апофиус успел уже сменить не дававшую достаточно огня сырую берёзу на отжившую рыжую ёлку и теперь подпрыгивал высоко, как мог, так что брюхо его подлетало к подбородку, и пытался подпалить кого-нибудь из врагов.
С одним у него это почти получилось: тот слабо дымил сбоку, но загораться толком не желал.
Огрызок же, используя кряжистый пень в качестве импровизированной дубины, отбивал удары мусорных и сам время от времени пытался перейти в атаку.
Положение осложнялось тем, что невидимый со стороны поляны враг время от времени палил по дерущимся то очередями, а то одиночными.
Пули не причиняли ни малейшего вреда великанам (как и предполагал подвальный), но здорово досаждали духам, которые в земном мире и в материальной оболочке были весьма уязвимы.
- Где Леонтий? – спросил подвальный у запыхавшегося Огрызка.
- Не ведаю, - ответило тот, вытирая бороду. – Должно быть, как своего подпалил, так и к поляне побежал. Я-то ему про место сказывал...
- А мы чего телепенимся?! – возмутился Акинфий.
И, оттолкнувшись от земли, подлетел высоко, направив полёт в сторону пускающего дымок великана.
Тот протянул было ручищи, но тут же отвлёкся на метнувшего в него пень Огрызка.
Подвальный приземлился в груду мусорных мешков и тут же с беличьей сноровкой вскарабкался вверх до плеча, крикнув на бегу Апофиусу: «Факел!»
Великан начал в ярости лупить себя ручищами, стараясь прихлопнуть дерзкого коротышку.
Апофиус, воспользовавшись этим, подбежал вплотную и в рекордном прыжке подбросил огненную ёлку.
Акинфий скатился вниз, увернулся от удара, и, перехватив огневое дерево, сунул его в глубину мусорной груди.
Упал, перекатился... И с радостью увидел яркое зарево, разлившееся по траве.
Он повернул голову.
Двойной рёв расходился по лесу: пламя перекинулось и на второго великана. Мешки и пакеты от жара расплавились и два склеившихся монстра кружились в обнимку, быстро скрючиваясь, тая и рассыпаясь.
- Первая победа! – радостно доложил Апофиус, помогая подвальному подняться.
Тот кивнул в ответ, отряхиваясь от налипшей земли и приставших к нему ошмётков чего-то зловонного.
- Ой, - печально произнёс древний дух, крутнув головой.
И показал на лежавшее в стороне тело Огрызка.
Именно тело: стоило подвальному приподнять его, как раздавленная мусорным голова отделилась от туловища и упала на траву.
- Отвлёк на себя, стало быть, - тихо произнёс подвальный, возвращая тело на траву.
- Бежи-и-им! – завопил древний дух, показывая рукой вверх.
Великаны окончательно потерли устойчивость и двумя пылающими башнями рушились на лес.
Подвальный с древним духом метнулись прочь, уходя от огненного дождя.
И на бегу, боковым зрением, в ярком пламени увидели на краю ложбины неподвижно лежащего Леонтия, сражённого шальной пулей.
- Хватит? – уточнил Корнилий, выгребая землю.
Борис залёг за свежий бруствер, посмотрел вперёд оценивающе.
- Отлично получилось, отец! Заглубил что надо. На учениях по тактике тебе цены бы не было!
- Я земляной, - поправил друга Корнилий. – Детишек с Гретхен нет пока, думаем только... А про тактику я не знаю, чего это такое...
Над верхушками деревьев из их спинами взметнулись языки пламени.
- Вот и подсветочка пошла, - отметил Борис, снимая винтовку с предохранителя и осматривая поляну в оптический прицел.
И присвистнул.
- Что за чушь творится? Трупы лежат, а на другом конце поляны голые... И Серёга голый, прикручен к листу какому-то. Чего задумали?
- Разгонять будут, - уверенно заявил Корнилий.
- В кого стрелять-то? – уточнил Голубев. – Ну, понятно, что не в голых. Это у нас жертвы, стало быть...
- Змееголовых видишь? – задал встречный вопрос земляной.
- Есть маленько, с краешку стоят...
Борис присвистнул.
- Ёксель-моксель, цельный генерал на поляну среди ночи припёрся!
- Вот в них и стреляй. Не сомневайся, эти точно сакморам служат, - уверенно заявил земляной.
И добавил:
- И в сакморов стреляй, если достанешь.
- А как я их узнаю? – удивлённо спросил Борис. – Я же их раньше не видел.
- И я не видел, - ответил земляной. – Но сегодня ты их узнаешь. Сегодня они без масок...
И после такого неопределённого указания двинулся ползком прочь, пояснив на прощание:
- Я ближе подберусь, может, отвлечь чем смогу.
Сергей видел как вспыхивают огоньки выстрелов в лесу и на краю поляны.
В разгорающемся пламени хорошо видны были мечущиеся вдоль леса и отчаянно палящие по кустам полицейские, один за другим падавшие под огнём невидимого стрелка.
Он видел и залёгших за пулемётами сакморов, перекрывших подходы к поляне с трёх сторон.
С четвёртой стороны подход к поляне перекрыт полицейским постом: машиной с суматошными мигалками и двумя служивыми в ней.
Но с той, четвёртой стороны, всё было тихо.
Стальная столешница прислонена была к росшей на небольшом пригорке сосне. И место это оказалось неплохим наблюдательным пунктом.
Возможно, это было сделано специально.
Возможно, сакморы хотели, чтобы блаженный узрел напоследок величественную панораму боя.
Могли его поставить именно в это место и именно в таком положении, чтобы он был всё время на виду у той самой женщины в чёрном, что назвала его блаженным.
Быть может, ей хотелось всё время видеть его, чтобы быть спокойной за сохранность драгоценного топлива.
Да вот и она!
Вельфана подняла руки и чеканным голосом произнесла команду на полное открытие реактора.
За многие десятки лет её не произносили ни разу, и реактор открывался лишь частично, а полностью был виден лишь во время его установки.
Раздался долгий и тяжкий гул, и земля взметнулась по площади всей поляны.
Грунт свился в спираль, подлетел вверх метров на сто и замер, сжавшись в тёмную сферу.
Из образовавшегося провала полился ровный голубоватый свет, в небесах смешавшийся с красно-оранжевым светом лесного пожара.
Следующая команда подняла в воздух десятки сложенных в ряд трупов, закрутила в воздухе их бешеным хороводом – и обрушила навсегда замершую плоть в глубину реактора.
Свет стал ослепительно-ярким, примесь голубоватого исчезла, сменившись одним лишь белым, беспримесно-белым свечением.
Реактор разгонялся всё больше и больше, и свет его накрывал уже весь лес, заглушая даже пламень пожара.
Подколодин в ужасе упал на землю, уронив фуражку и закрыв ладонями лицо.
Обезьян же визжал в восторге, высунув длинный язык.
- Нравится? - спросила его госпожа, слегка изогнув губы в тихой улыбке. – Так растворись в красоте.
И одним движением подняла Мартемьяна в воздух, отчего визг восторга сменился визгом ужаса.
Сергей видел, как бедная цирковая горилла с воплями пролетела по воздуху, будто закрученная невидимой каруселью, и стремглав упала в реактор, оставив после себя клубы дыма.
А реактор светил и светил так ярко, что начинали уже болеть глаза.
Вслед за обезьяном всё на той же карусели пролетел по воздуху человек в генеральской форме, пролетел – и свалился в реактор.
Дыма после него было немного, но и сияние ярче не стало.
Сергей понимал: сейчас настанет очередь живых.
Пришло его время.
Борис отстрелял уже четыре обоймы. Большинство змееголовых были уже мертвы (благо, что подсвечивало их теперь с двух сторон), но какие-то хорошо укрывшиеся стрелки (возможно, те самые сакморы) держали оборону поляны, не давая к ней приблизиться.
Зрелище тел, проплывших в воздухе, вывело Бориса из себя и заставило забыть об осторожности.
Вслед за трупами пойдут и живые... «и наш парень тоже».
Борис выбрался из ячейки и попытался подползти поближе.
И тут же над его головой наперебой засвистели пули, так густо, что гулкий посвист их стал почти непрерывным.
Плотность огня была такая, что Борис никак не мог определить, прицельно по нему бьют или шквальным огнём поливают весь подозрительный сектор.
Борис упрямо полз и полз вперёд, почти не поднимая головы. Лютая злоба охватила его, он поклялся, что эти поганые стрелки на поляне не загонят его обратно в стрелковую ячейку.
Не открывая огонь, чтобы не выдать себя, он подбирался всё ближе и ближе к поляне.
И уже метрах в пятидесяти от неё он увидел то, от чего его сердце тоскливо сжалось: живые поднялись в воздух и повисли над белым сиянием.
Мимо Сергея проплыл подсвеченный труп человека с перегрызенным горлом.
Лицо человека было спокойно и глаза закрыты.
«Странно, почему его отправляют вместе со мной. Он как будто знаком... мельком... Но нет, нет, не встречал его раньше!»
Под ногами гудело белое пламя и страшным жаром обдавало ступни.
Он тонул в этом пожирающем сиянии, так что не видел уже ничего, что было внизу. Только прямо перед ним висели в воздухе несчастные, голые и с кляпами во рту, мычащие от ужаса.
И первые двое из них соскользнули вниз, исчезнув в хищной белизне.
Сергей поднял голову: в небе начали меркнуть звёзды.
- Быстрей, быстрей!
Апофиус и Акинфий обежали поляну по полукругу и зашли с той стороны, где открывался вид на просёлочную дорогу.
И здесь они увидели тот самый полицейский пост.
Змееголовые сидели в машине, пялясь вытаращенными глазами на сияние и время от времени синхронно щёлкали челюстями.
- Давай! – скомандовал подвальный.
Друзья, навалившись, перевернули машину, из открывшихся дверей которой выползли полицейские.
- Брысь! – заорал на них древний дух.
Змееголовые бросились наутёк, в поле за дорогой.
- Берёмся, - коротко распорядился подвальный.
Они подняли машину на руки и с разгона метнули её в пылающий реактор.
«У-упш» ответило пламя и лихорадочно запрыгало.
- Тархес, с той стороны! – отчаянно крикнула госпожа.
Разгон затянулся, поддержание реактора в открытом состоянии требовало всё больше энергии. Но последняя загрузка срывалась: кто-то на противоположной стороне поляны сбил пламя, на восстановление требовалось время.
А если этот кто-то ещё раз забросит в реактор вместо плоти что-то не предусмотрено программой переработки – разгон вообще может сорваться.
- Уничтожь его! Очисти тот край поляны!
И она показала рукой...
Пуля просвистела над её головой.
Упрямые человечки, гнусные твари!
Как же они смогли так близко подобраться?
Один из стрелков приподнялся и тут же получил от Бориса пулю.
Но добить его Голубев не смог: оставшиеся в укрытиях тут же засекли выстрел и попытались накрыть его очередями.
Борис выдал себя, но и враги себя выдали: теперь Голубев точно видел их позиции.
В прикрытии осталось двое. Третий, тот самый, схвативший пулю, скрылся, хромая, за завесой реакторного сияния (слегка потускневшего, но всё ещё способного ослепить).
Борис забрал немного влево, выходя на брошенную стрелком позицию.
Это брешь. Это возможность прорваться.
Виккус поспешно развернул пулемёт, пытаясь нащупать подползавшего к поляне стрелка.
Третья лента заканчивалась. Ствол перегрелся и затвор вот-вот мог заклинить.
«Скорей бы уж госпожа завершила этот разгон, скорей бы уж!»
Он с надеждой посмотрел на звёзды.
Большая их часть ещё сияла в небе.
«Ах вы, подлые! Подлые!»
Земля зашевелилась перед ним и из вздыбившейся кучи показался гигантский бородатый крот.
- Здарова, пустошник! – поприветствовал его земляной.
Виккус в изумлении приподнял голову – и она тут же разлетелась на осколки от удара громового жезла.
- И прощай, - довольно заявил земляной, уходя под землю.
- Бронхес, ко мне! – крикнула Вельфана.
Слуга, бросив пулемёт, побежал к повелительнице, отчаянно поливая на бегу край леса из «Калашникова».
Тархес дал очередь на ходу, но раненная нога подвела и ствол ушёл в сторону.
Духи бросились на него...
«Это не люди, люди так не прыгают!» догадался сакмор.
...и повалили на землю, выбив из рук оружие.
Апофиус нанёс ему по голове такой удар, от которого у человека лобная кость непременно бы треснула.
Но сакморские оболочки были попрочней человеческих: Тархес даже на секунду не отключился и ответным ударом отбросил духа метра на три.
Впрочем, Апофиус, ничуть не смутившись, снова ринулся вперёд.
Подвальный попытался было воспользоваться проверенным на мусорных монстрах методом дубинного массажа, но здоровяк легко вырвал у него ветку из рук и переломил её как спичку.
- Держись, друг! – крикнул Акинфий.
Он подбежал к сакмору, сбросил кепку и сильно тряхнул головой.
Враг утонул в перечном облаке, но привычного чихания и сопения дух не услышал.
Услышал одиночный выстрел.
Короткий свет мелькнул в облаке и в лицо Апофиусу влетела пуля.
«Перца мало» пронеслась мысль и скрылась в наступившей темноте.
А Тархес, протирая глаза, стрелял и стрелял наугад, выстрелами пытаясь нащупать оставшегося в живых врага.
А когда попытался перезарядить обойму – получил удар в ухо от подкравшегося подвального.
Вылетев из перечного облака, Тархес с удивлением посмотрел на поляну: сияния больше не было.
Бронхес встал за спиной госпожи и только тут с сожалением вспомнил, что не надел бронежилет землян, понадеявшись на защитный костюм.
Но это был лёгкий защитный костюм, в прошлые славные времена его надевали под усиленные бронёй скафандры и сейчас он мог и подвести.
И его и госпожу.
Его пластины не обеспечивают сплошной защиты и...
Пуля пробила ему плечо.
Бронхес дал очередь на выстрел.
От подступившей слабости качнулся – и подставил госпожу под следующий выстрел.
Пуля прошла навылет, пробив левый бок.
Тёмная кровь оболочки хлынула на траву.
Вельфана вскрикнула и медленно осела, ладонями зажимая рану.
Бронхес повернулся, чтобы подхватить её – и вторая пуля перебила ему позвоночник, задев сердце.
Сакмора захрипел и, выпустив повелительницу, завалился навзничь, разглядывая остановившимся взглядом усеянное звёздами небо.
Сияние погасло и земляной шар, распавшись, рухнул вниз, засыпая проём.
А живые, оставшиеся в живых, и один мёртвый, не доживший до победы, упали на взрыхлённую землю, сработавшую, словно батут.
Отбросив от себя врага, Тархес хромым бегом кинулся через поляну к госпоже.
«Возьми блаженного и уходим» прошептала госпожа. «Уходим в убежище...»
К ним метнулся кто-то из леса.
Тархес поднял автомат погибшего сакмора и очередью, съевшей весь остаток патронов, отогнал нападавшего.
«Сейчас, госпожа, сейчас! Немедленно уходим».
Он поднял повелительницу и понёс её, перевалив через плечо.
Проходя мимо Сергея, взвалил и его на другое плечо, не тратя время на развязывание ремней.
Хвала Пустоте, никто из людей не знает, что вход в убежище – всего шагах в трёхста от поляны.
Надо только скрыться под пологом деревьев, чтобы никто не проследил отход.
Но Тархес – самый сообразительный из слуг.
И дело своё знает.
- Живая! Живая я! Живая!
Юная девица помято-алкогольного вида, освобождённая Акинфием от пут и кляпа, ползала по взрыхлённой земле и, набирая полные жмени комьев, подкидывала их к небу, подставляя сияющее лицо по земляной дождь.
- Это точно, - с солидным покашливанием согласился земляной.
И добавил отечески-наставительно:
- А вот ещё одёжу поищи себе какую. А то неловко – в чём мать родила…
И махнул рукой.
- На вот!
Бросил на неё свой помятый и в паре мест проеденный огнём кафтан.
- Уж извини, лучше нету ничего.
Потому развернулся, оглядывая освобождённых.
- Мужики, ну и ты… дева хохочущая! Связанные есть ещё?
Голые выли и плакали, ползали и лежали, сидели и пытались встать, покачиваясь на онемевших ногах.
На вопрос его никто не ответил.
Только один старичок растеряно пробормотал:
- Это менты, сволочи, повязали… На Киевском вокзале! Поехали, говорят, будем у тебя, бомжары, документы проверять… А сами – в кузов. А документы у меня в прошлом месяце украли, в ночлежке.
- Понятно, - резюмировал подвальный. – Будем считать, все свободны…
И вновь стал оглядывать спасённых. И взгляд его стал тревожным.
- Все ли живы, ребяты?
- Двоих вроде нет, - откликнулся словоохотливый старичок. – В пожар, стало быть, соскользнули. Одного я знаю, Генка-бузотёр, при вокзале ошивался. А второй – незнакомец мне, толстый такой, брюхастый. И брюхо – волосатое! Сопел всё, мычать пытался…
- А парень ещё был, - напомнил подвальный с замиранием сердца.
- Был, - подтвердил старичок, растирая посиневшие от тугих пут ноги. – К железяке какой-то его привязали. Только он отдельно от нас был.
- А где теперь? – допытывался Акинфий.
- А мне почём знать! – возмутился недогадливостью собеседника старичок. – Поди, унесли его куда. Здоровяк и баба, больше некому…
Акинфий, бросив последний взгляд на спасённых, опрометью бросился к лесу.
На краю леса под вязом сидел и тихо стонал Борис.
Возле него хлопотал Корнилий, врачуя ему простреленную ногу какими-то чудесными, по уверению земляного, корешками.
- Не успел я чуть-чуть, - с сожалением произнёс Борис, похлопав по остывающему стволу винтовки. – Самую малость… Зацепил меня гад очередью. Ловок, упырь, ничего не скажешь!
- Да сиди ты тихо! – возмутился обычно такой спокойный Корнилий. – Искрутился весь, непоседа! Я вот козий корешок сейчас пожую да приложу – враз вытянет.
- И хорошо ещё, что навылет прошла, - добавил Борис. – Везёт мне на вылеты…
И мучительной гримасой изобразил улыбку.
- А Серёгу сакморы утащили, - со вздохом объявил Акинфий и присел рядом с раненным.
- Видел, - подтвердил Борис. – Можно сказать, у меня на глазах. Потому и гнусно на душе. Нет, понимаешь ли, чувства победы!
Акинфий кивнул в ответ.
Земляной, замазав рану кашицей из корешков, закрепил её жгутом из туго скрученных трав, после чего с чувством исполненного долга присел рядом с друзьями.
Сидели в молчании долго, глядя на освещённое пожаром поле битвы.
Первым не выдержал Корнилий.
- А я, крот меня укуси, первый раз в бою участвовал.
И добавил мысленно: «…и в убийстве».
- И как? – спросил Борис.
- Грустно и гнусно, - честно ответил земляной.
- Чёртовы сакморы! – возмутился Акинфий. – Не мытьём, так катанием в грязь свою втянут!
Борис с глупой надеждой оглянулся по сторонам.
- И больше никого? – спросил он подвального.
Тот вздохнул в ответ.
- Жалко, - со вздохом произнёс Борис. – Боевые ребята были. Забавные немного, но такие боевые!
И снова все погрузились в молчание.
- Где Сергея-то искать будем? – снова не снёс тишины земляной.
После долгой паузы ответил Акинфий, да так, что лучше бы не отвечал:
- Не знаю… Много чего мне известно и под землёй, и на ней, но вот где эти гады прячутся – не знаю. Вот хоть что со мной делай – не знаю!
- А семье-то что скажем? – с беспокойством в голосе спросил земляной. – Ведь им и без того… Как же теперь?
И тут подал голос Борис, произнеся неуверенно:
- Ну, это… Главное, не волновать. Скажем, в плену пока, освободим скоро…
- Э-эх! – с досадой выдохнул подвальный. – Обещали уже освободить – и вон чего вышло!
И обратился к Корнилию:
- Корнюша, забери-ка их в волшебную страну. Пусть пока в ваших краях поживут. А то сам видишь: жильё разгромлено, мужик пропал. Куда им теперь? А я пока домовых знакомых подряжу, мы им потихоньку жильё восстановим. Не сразу, конечно, не сейчас. Там теперь, поди, возле их жилья змееголовые крутятся…
- А вот кстати вспомнил, - подхватил Корнилий и показал на трупы, густо усеявшие все подступы к поляне.
И обратился к Голубеву:
- Здоров ты намолотил. Два с половиной десятка, не меньше!
Борис намёк понял.
- Да, мне тоже податься теперь некуда. Стало быть…
- К нам! – с радостной улыбкой предложил земляной. – Борька, нам как раз таких боевых недостаёт. У нас, видишь ли, драконы в последнее время расшалились…
- Драконы? – с сомнением переспросил Голубев. – Да я с ними как-то… не обучен.
- Обучишься! – твёрдо пообещал земляной. – Мы колдунам, что в Лесном замке живут, за тебя словечко замолвим. И быть тебе смотрителем парка драконов, укуси меня крот! Точно тебе говорю: мы, земляные, народ влиятельный, нас завсегда слушают. Нам и Библиотеку Духов доверили…
- Ну вот, - с досадой произнёс Акинфий. – Такой молчаливый был, сурьёзный, солидный… И на тебе – под конец расхвастался.
- Это я от волнения, - виновато произнёс Корнилий и потупился.
Сверху сверкнуло что-то и до поляны долетел тяжкий раскат грома.
Первые прохладные капли упали на траву, за ними вторые и третьи, а потом и вовсе хлынул поток несчитанных капель, вскоре превратившийся в грозовой ливень.
- Вовремя, - произнёс Борис, подставляя лицо потокам воды. – И пожар погасит… А то лосям неудобство бы вышло.
Корнилий прикрыл ему рану сорванным лопухом.
И сосредоточенно стал рыхлить землю, открывая дождевым червям дорогу к спасению.
40.
Подземный замок-убежище был тих и тёмен как склеп.
Он и был сейчас склепом, местом погребения сакморов. И человека, которого Тархес принёс в святая святых.
Только сакморы должны были умереть быстро и безболезненно, уйдя в Хранилище.
Человек же должен был дохнуть медленно и мучительно, постепенно обращаясь в труп от голода, жажды и отчаяния.
В основном – от отчаяния.
Госпожа знала: отчаяние убивает куда быстрее телесных мук. Но и муки его – сильнее телесных.
- Последний подарок тебе, блаженный, - произнесла госпожа, глядя на подвешенного в воздухе пленника.
Сергей был всё так же привязан к металлическому листу в позе распятия.
Госпожа и сама не знала, почему оставила пленника связанным. Он бы не смог помешать сакморам, он не смог бы убежать и спастись, будь он совершенно свободен: сакморы, даже умирающие, гораздо сильней обычного человека, и замок контролируется ими, и вход в убежище, он же выход, надёжно перекрыт.
Никому не проникнуть сюда. И никому не выйти.
Но она оставила его привязанным к столешнице в позе предельной открытости и бессилия. Должно быть, подсознательно ей хотелось довести предсмертное унижение блаженного до предела.
До сакморского совершенства.
- Мне точно не выжить, - обратилась она к Тархесу. – Оболочка повреждена необратимо. Если бы не инъекции, я уже была бы мертва. И в этом проклятом мире мы лишены регенераторов… Но если у тебя остались силы, то после моего ухода ты можешь попробовать…
Её голос сбился.
- Ещё раз, Тархес. Ещё одна попытка. Да, ты будешь один, но остались ещё верные слуги. И можно набрать новых. Этот мир благословлён Пустотой, он благоприятен нам. Ещё раз!
Тархес с улыбкой покачал головой.
И показал ладонь в тёмной, спёкшейся крови.
- Не только нога повреждена, госпожа. Есть ещё рана в спине, очень глубокая. Это стрелок, в лесу… Он достал меня на отходе, госпожа. Как вы справедливо заметили, у нас нет регенераторов. И медицинских капсул. И вообще – нет уже ничего, кроме убежища.
- И Хранилища, - добавила Вельфана.
Она подошла к боковой нише и достала из потаённого углубления чёрный, отделанный по краям вставками из алого камня цилиндрический стержень с удобным хватом для ладони посередине.
- Значит, время уйти…
Она посмотрела на распятого, медленно кружащегося над центром зала вокруг невидимой оси.
- Но без тебя, блаженный. Ты останешься здесь один. Точнее, наедине с нашими оболочками. Я могла бы ослабить силовое поле, поддерживающее твоё тело, и тогда ты умер бы уже через пару часов, поскольку мышцы не смогли бы более поддерживать твоё тело и диафрагма оказалась бы сдавленной. Это хорошая смерть для тебя, но слишком уж быстрая. Я оставлю локальное поле подключённым, запасов энергии хватит на пару земных суток. Но ты умрёшь раньше, хотя и не слишком быстро. Дала бы тебе сутки, блаженный, не больше. Это будут самые длинные сутки в твоей жизни. Ты проведёшь их в страхе и мучениях, в темноте, абсолютной темноте подземелья: свет в зале погаснет после нашего ухода. Таковы будут последние сутки твоей жизни.
Она подошла к Тархесу и протянула ему чёрный стержень.
- Сделай сам. Лучшая смерть для сакмора – быть убитым самим собой.
Из кончика орудия самоубийства высунулась тонкая золотистая игла, которую Тархес воткнул себе в горло.
И упал как подкошенный.
- Вот и всё, - произнесла Вельфана и наклонилась за стержнем.
И тут внимание её привлёк тихий, но явственно дошедший до её слуха треск, долетевший откуда-то сверху, от самой верхней точки купола зала.
Она замерла на мгновение, а потом, едва звук повторился, теперь уже гораздо громче, запрокинула голову, вглядываясь в полутьму.
И оттуда, с высоты скрытого во мраке свода, на неё посыпались мелкие осколки потревоженного купола.
Вельфана машинально провела ладонью по волосам и, поднеся дрожащие пальцы к глазам, долго смотрела на серо-чёрную пыль искрошённого камня.
- Не может быть! – промолвила потрясённая повелительница.
Этого не могло быть. Никогда. Ни при каких обстоятельствах!
Подземный замок сакморов не мог быть разрушен ни одной силой в этом мире. Его своды легко выдержали бы плазменную резку, взрыв тротила, напалм, термитный заряд и даже близкий ядерный взрыв ему бы не повредил, разве только вызвал бы небольшое сотрясения стен.
Это шедевр фортификации сакморов, это строительно-инженерные технологии, до которых землянам ещё расти и развиваться тысячи лет…
Треск повторился ещё раз и сменился протяжным хрустом.
Вельфана, превозмогая слабость, с трудом отошла в сторону и через секунду на то место, где она стояла, обрушилась груда обломков, похоронив под собой и труп верного Тархеса и стержень благородного ухода из жизни.
- Нет! – закричала Вельфана. – Нельзя так, нельзя!
Она бросилась было вперёд, чтобы выкопать, вытащить, последними силами достать драгоценное для неё сейчас орудие самоуничтожения, но новая порция камней, отлетевших от свода, преградила ей путь.
Завыв, она упала на колени.
И обратила свой взор на блаженного, с удивительным спокойствием взиравшего на предсмертные мучения своей мучительницы.
- Доволен? – спросила она. – Теперь и мне предстоит долгая смерть в распадающейся земной оболочке. Только в отличие от тебя я ещё поцарапаю стены замка в предсмертном ужасе, руки-то у меня свободны!
- Нет, Вельфана, - спокойным и тихим голосом ответил ей блаженный.
И глаза его засветились глубоким синим светом.
- Не бойся, - продолжал блаженный. – Мне не нужны мучения. Жаль, что тебе вообще приходится умирать. Я бы сделал всё, чтобы сохранить тебе жизнь… Но ты ведь этого не хочешь?
Вельфана, потеряв равновесие, качнулась и скрюченными пальцами схватилась за уходящий из-под неё пол.
- Кто ты такой?
Крик её утонул в грохоте отрывающихся от стен камней, но блаженный её услышал.
- Никто, Вельфана. Для тебя – никто. Меня нет. Тебе же приятно представлять меня несуществующим? Ну и представляй.
- Кто ты такой?!
Крупные трещины паутиной пошли по стенам.
Огромная глыба, рухнув рядом с ней, вдребезги разбила прочнейшую плиту пола.
Но повелительница, не обратив на это ни малейшего внимания, продолжала и продолжала выкрикивать свой вопрос.
И вдруг она осеклась, поражённая страшной догадкой.
- Невидимый, ты?
И бросила, со слюной выплёвывая ненависть:
- Мы укрылись от тебя! Тебя нет!
- Конечно, нет, - согласился кто-то устами блаженного. – К чему мне досаждать тем, кто сам решил стать для всех невидимым?
- Тогда почему ты сейчас решил проявить себя? Почему ты говоришь со мной? Почему ты рушишь моё убежище?!
И повелительница произнесла кодовую фразу на отключение локального поля. Сейчас она готова была потратить остаток жизненной энергии для того, чтобы собственноручно задушить этого блаженного ублюдка, поганого сына-предателя, ставшего орудием Невидимого.
Но к её удивлению, блаженный так и остался висеть в воздухе, со своей высоты глядя на неё мерцающе-синими глазами.
- Я ничего не разрушаю, Вельфана. Я просто являю тебе пустоту, из которой сделано твоё убежище. Я избавляю тебя от иллюзии убежища, вот и всё. Всё, что Пустота дала вам – это обман. Ваши вселенные – фантомы. Все ваши миры, созданные в войде – существовали лишь в вашем сознании, контролируемом Пустотой. Бесконечное число иллюзорных жизней было прожито вами в миллиардах иллюзорных миров. Ваши сознания, истощённые Пустотой, отключались одно за другим.
- Войд обезлюдел, Вельфана. В его темноте осталась лишь несколько непогашенных сознаний вашей древней расы, но и они скоро исчезнут. Пустота пожрала вас, одного за другим, как прежде пожирала тех, кого вы приносили ей в жертву. Бедные, бедные вы мои…
- Есть Хранилище, - прошептала Вельфана, оседая на пол. – Хранилище, мы возродимся…
- Нет, - возразил собеседник. – У Пустоты нет никаких хранилищ. Обещанное ей возрождение – обман. Пустота никого не отпускает. Ничто – не творит, Вельфана.
- Зачем ты мне это говоришь? – с горечью спросила Вельфана. – Помолчи, прошу тебя, дай умереть…
- Конечно, - согласился невидимый собеседник. – Потерпи немного, прошу тебя. Там, на той стороне, твоё сознание через миллионы лет может снова ощутить в себе биение жизни. И когда ты снова откроешь глаза, то постарайся вспомнить то, что я сказал тебе. И пусть память вернётся не сразу, пусть тебе придётся пройти…
- Заткнись! – заорала Вельфана с таким последним, таким отчаянным напряжением, что шейные жилы её оболочки едва не прорвали кожу.
И потянулась за слетевшим неподалёку остробоким куском гранита.
Огромный свод захрустел сжимаемым в кулаке яйцом и массивный обломок серо-чёрного камня упал на повелительницу, разбрызгав по полу широкими лучами тёплую тёмную кровь.
- Спи, - сказал блаженный.
Верёвки на руках и ногах его порвались, и он полетел вниз, раскинув руки, будто крылья.
41.
На исходе дождевого октября, на одной из улиц в окрестностях Сокольников поздний прохожий увидел, как медленно поднимается канализационный люк и из чёрного проёма выбирается замотанный в мешковины дикого вида человек, бородатый и заросший до крайности.
Прохожий, пребывая в крайней степени удивления, с некоторой опаской обошёл место появления загадочного дикаря.
И хотел уже отправиться прочь восвояси, как был задержан вопросом, заданным хриплым и срывающимся голосом: «Мужик, здесь люди живут?»
- Ну, это,.. – несколько неуверенно ответил прохожий.
И, подумав, подтвердил:
- В целом – да.
- Вот хорошо-то как! – обрадовался дикарь.
И, выбравшись полностью на поверхность, аккуратно прикрыл за собой люк.
И тут прохожий с удивлением увидел, что у дикаря через плечо висит кожаная сумка дивной ручной работы с ярко поблёскивающей под светом фонаря золотистой (а, может, и золотой!) пряжкой.
- Очень хорошо! – продолжал радоваться дикарь. – Признаться, заплутал маленько. Гномы-путаники пару раз не тот поворот показывали, один раз к троллям забрёл, а потом ещё по Зачарованному Лесу блуждал, а потом в Пещеру Забвения чуть не завели. Хорошо хоть, к огненным великанам не попал!
- Это да, - согласился прохожий, медленно отступая от странника подземелий. – К великанам – это прямо беда, как попасть… Особенно к огненным!
И, развернувшись, побежал прочь.
Дикарь же, крикнув ему вслед: «А город какой?», и услышав ответ: «Москва-а-а!», вздохнул с облегчением, радостно оглядывая окрестности.
- Это тоже хорошо! А то как бы я в Париже дорогу спрашивал?
И бодро пошёл по улице, рассуждая вслух о том, что виднеющийся вдали парк – это непременно какой-нибудь бывший лес, и, стало быть, леший там есть обязательно, надо только хорошо поискать, а уж как отыщется, так и проводит куда попросишь, непременно проводит.
Лешие – они хорошие, зря про них всякие байки и небылицы рассказывают.
Александр Уваров (С) 2009 – 2019 – 2020
© Copyright: Александр Уваров, 2020
Свидетельство о публикации №220061901108
Свидетельство о публикации №220061901108
Рецензии