de omnibus dubitandum 112. 45

ЧАСТЬ СТО ДВЕНАДЦАТАЯ (1905-1907)

Глава 112.45. ТЫ НЕ БЕЗНАДЕЖЕН…

    Поскольку казаки иначе сидели в седле, их седла, уздечки, форма, шашки, некоторые команды и формирования традиционно отличались от эскадронных, занятия по военной подготовке проводились отдельно, но теоретический курс юнкера изучали вместе.

    Спальни эскадрона были на втором этаже, а сотни на третьем. В столовой юнкера эскадрона сидели по одну сторону главного прохода, а казаки по другую. Несмотря на такое тесное общение, между двумя отделениями русской кавалерии не было особой дружбы, и каждое подразделение считало, что превосходит другое.

    Большое, мрачное главное здание школы было построено в начале XIX века, и жизнь, проходившую внутри этого здания, нельзя назвать иначе как спартанской (см. фото).

    Наша сотня  делилась на пять взводов, и у каждого взвода была своя спальня. В спальне с высокими потолками в два ряда стояли койки. Высокий металлический штырь, вделанный в стену в изголовье каждой койки, предназначался для шашки и бескозырки; на стоявший в ногах койки табурет ежевечерне аккуратно складывалась одежда.

    У стены под углом в сорок пять градусов поднималась до потолка гимнастическая лестница, на которой мы по утрам перед завтраком должны были выполнять обязательное упражнение: подниматься до потолка и спускаться с помощью рук. Я всей душой ненавидел это занятие.

    Вдоль другой стены тянулся длинный ряд составленных в козлы винтовок.

    В туалетных комнатах не было ванн или душа, только тазы. Раз в неделю нас водили в русскую баню, которая располагалась в отдельно стоящем здании на заднем дворе. Камердинеры были единственной позволенной нам роскошью – один на восемь юнкеров.

    Курс длился два года. На школьном языке старшие назывались хорунжие (младший офицерский чин в казачьих войсках до 1917 года), а «звери» было прозвище младших.

    «Звери» принимали присягу через месяц после поступления в училище. После этого их уже нельзя было выгнать за плохое поведение из училища в гражданскую жизнь; в таких случаях их отправляли на год в кавалерийский полк в качестве простых казаков. Это называлось «командовать полком». К вернувшемуся из полка в школу юнкеру другие юнкера обращались «есаул» или «полковник», в зависимости от года обучения. Я знал пару «генералов прославленной школы», то есть тех, кто «командовал полком» дважды; они пользовались огромным уважением.

    И преподаватели, и корнеты всячески старались сделать для «зверей» первый месяц в школе, перед приведением к присяге, невыносимо тяжелым. Цель столь жесткой меры была очевидна: любым путем избавиться от слабохарактерных, нерешительных воспитанников.

    Ежегодно в течение первого месяца школу покидало большое число новичков. Я упорно держался, не собираясь отступать.

    К каждому «зверю» прикреплялся «хорунжий», и на год они становились друг для друга «племянником» и «дядей». В обязанности «дяди» входило ознакомление «племянника» с традициями «славной школы» и не менее прославленной русской кавалерии.

    Мой «дядя» как нельзя более подходил для этой роли. Он всегда считал, что хороший казачий офицер обязательно должен быть отличным наездником, искусно владеть холодным оружием, быть дерзким, находчивым и, прежде всего, способным вести в атаку и при необходимости достойно умереть за «веру, царя и отечество».

    Юнкера довольно снисходительно относились к учебе. Одним из предметов был краткий курс артиллерии, вполне достаточный для того, чтобы при чрезвычайных обстоятельствах мы смогли развернуть орудие и стрелять из него. Поэтому мы свысока относились к этому предмету, считая, что понятие «наука» неприменимо к артиллерии.

    За первую контрольную работу по этому предмету я получил наивысший балл, двенадцать. Вечером, когда мы сидели на соседних койках, мой «дядя» сказал:

    – Ну, порадуй дядю. Расскажи, какую оценку ты получил сегодня по артиллерии.

    – Двенадцать, – не скрывая гордости, ответил я.

    – Ты понимаешь, что наделал? Ты опозорил нашу «славную школу»! В следующий раз ты должен получить ноль. Я ничего не понял, но в следующий раз я сделал так, как мне было приказано, и довольный «дядя» заметил:

    - Ты не безнадежен!

    За несколько лет до моего поступления в школе прекратили преподавание такого весьма неспецифического для кавалерии предмета, как химия. На уроках химии юнкера сидели в белых перчатках, чтобы их руки не пострадали от реактивов и порошков. С таким отношением к учебе нельзя было рассчитывать, что занятия принесут особую пользу.

    Основную часть энергии юнкера отдавали физическим упражнениям. Во время этих занятий преподаватели не жалели нас, совершенно не интересуясь состоянием нашего здоровья. За два года учебы многие из нас получили серьезные травмы.

    Предметом, который вызывал интерес всех без исключения юнкеров, была гиппология. На последнем экзамене по этому предмету мы, в числе прочего, должны были подготовить и подковать одно переднее и одно заднее копыто лошади.

    С гораздо меньшим энтузиазмом мы изучали такой полезный предмет, как армейские средства связи: полевые телефоны, телеграф, гелиограф и азбуку Морзе. Кроме того, в рамках этого курса мы изучали использование взрывчатых веществ для подрыва вражеских железных дорог и мостов.

    Впоследствии, уже во время войны, мне не раз пришлось горько пожалеть, что я так мало внимания уделял этому предмету.

    Со всей серьезностью мы относились только к изучению воинского устава и всевозможных инструкций, нескольких небольших сборников, каждый от 150 до 300 страниц.
1. Внутренняя служба – в казармах, конюшнях и т.п.
2. Гарнизонная служба.
3. Субординация – взаимоотношения между подчиненными и стоящими выше по званию.
4. Учения.
5. Служба в действующей армии – разведка, боевые действия.
6. Тренировка лошадей.

    Строевой офицер был обязан фактически вызубрить эти брошюры, содержащие практические советы и инструкции.

    Кроме того, делались попытки преподавания таких предметов, как военная история, тактика, картография, строительство фортификаций и управление тылом (самый нелюбимый нами предмет). Раз в неделю наш священник проводил уроки религии (в то время обязательный предмет во всех русских школах). И наконец, немец, профессор Брандт, обучал нас немецкому языку.

    Брандт был очень старым; он уже преподавал немецкий язык, но был слегка не в своем уме и уже не отличал казаков и «эскадронных» юнкеров, хотя мы носили разные формы. Наугад выбрав любого из класса для ответа, вместо того, чтобы найти по списку, Брандт какое-то время пристально всматривался в юнкера и, отчаявшись понять, кто перед ним, спрашивал:

    – Вы из эскадрона, мой ангел, или казак?

    Еще один старик, генерал, обучал нас управлению тылом.

    – Я так давно работаю здесь, так давно, что навидался всякого. И вы уже ничем не можете меня удивить, – частенько говорил он.

    Генерал не утруждал себя ведением лекций, он просто громко зачитывал учебник и, если кто-нибудь из юнкеров слишком досаждал ему своим поведением, прекращал чтение и обращался к нарушителю дисциплины:

    – На каком слове я остановился?

    Юнкер признавался, что не слушал чтение, и тогда генерал, говорил:

    – Последним было слово «штаб». А теперь откройте учебник на странице сорок пять, найдите слово «штаб» и повторите это слово двадцать раз.

    Многие из наших преподавателей были стариками и давно оставили надежду научить нас чему-нибудь, а вот командиры подразделений были настоящими церберами; с ними были шутки плохи.