Снег

    Ратка убежала, не предупредив, через высоченные сугробы, без обуви. Спасибо, платьице легкое нацепила, через которое, прости господи, все видно, а посмотреть есть на что. Правда, любопытные взгляды вряд ли будут — утро раннее.

    — Кукла безбашенная! — крикнул вслед подруге Гришка. — Пропадешь! Собрав Раткины вещи, он кинулся за ней в полной экипировке: теплый костюм, куртка с меховым капюшоном, высокие ботинки и лыжи. Себя любить Гришка не забывал, Ратку тоже. Они вместе десять лет. Теперь через такой же промежуток времени выпадает снег: «что-то там» испытали, и стал он диковиной. «Что-то» — это климатическую пушку, но об этом нельзя говорить, даже думать. Иначе рот суровой ниткой заштопают и в темную камеру. Табу — климатическая пушка.

    Табу не табу, а трава и деревья расти перестали и высохли, пугая «энтропийным» видом, птиц и животных тоже почти не осталось, и только снег успевал побаловать, как неожиданно радующий природный сбой.

    Когда на календаре выпадает «снежная дата», наступает праздник. Хлопья с неба летят, глаз радуют, на лицо садятся, тая нежно, будто пальчики любимой коснулись. В это время все за город едут, где еще больше дефицитной «белоты» — поваляться в ней, за шиворот и в рот напихать, пусть и ангина потом.
Снежную эйфорию все воспринимали по-разному. Климыч, что с Гришкой приехал, снежных баб лепил и стихи Есенина вспоминал («Мне бы бабу, белую, белую…»), Борька, приятель Климыча, крепость строил и в ней же огонь разводил. Неудивительно, что через пару часов подтаявший форпост погреб под собой «Прометея». Еле откопали.
 
    Ратка без конца смеялась и бросалась снежками, визжа и растирая ими щеки. Подбегала к друзьям и кричала: «Как же здорово! Как естественно!» А наутро сорвалась…
 
    Далеко Ратка не ушла: свалилась в сугробе. Губы посинели, волосы белее обычного, в инее, как у Снегурочки. Глаза закрыты, засыпать начала. И верно — дура. Гришка поднял Ратку, накрыл прихваченной шубейкой, натянул на ледяные ноги желтые «тимберленды», на волосы-сосульки — шерстяную шапку, забросил на плечо свое сокровище, без диет невесомое. Понес, хлопая по круглому заду, а она, придя в себя, из последних сил ударила его по спине и прошептала:

    — Брось, Гриня, в сугробе останусь.

    — Умом тронулась? — разозлился Гришка, но шага не сбавил. Лыжи под ними тяжело скрипели, уверенно прокладывая колею.

    — Гори все, — заломила Ратка тоненькие руки. — Пожизненные кредиты, рейтинги цифровых аватаров, запреты, вездесущие камеры… во-он, кружат...  Спокойно наблюдали, как я замерзаю. Сейчас направят в центр отчет о продолжении функционирования биологического объекта. Не получилось отключить от благ…

    — Перестань, — нахмурился Гришка, но Ратка не унималась: — А еще я устала от серости, стоэтажных домов под копирку и проклятого бетона. Он отовсюду лезет. Скоро бетонных детей рожать начнем.

    — И что? — пыхтел Гришка, понимая, что не пройдено и половины пути. — Все его духом пропитаны.
 
    — Шагай дальше, — выдохнула Ратка и обмякла. — Вернул бы кто нормальные зимы и весны, цветочки, белочек и синичек. Прежнюю жизнь…

    Гришка молчал, думая о том, что если сейчас поднажмет, то оторвется от двух назойливых «соглядатаев», и на горизонте быстрее покажется арендованный коттедж, а там — тепло, и Ратка быстро отогреется, а позже и его согреет, в благодарность за спасение.
 
    На самом деле, Гришка тоже любил снег. Как волшебную, застывшую в памяти новогоднюю вечность. И не имел он права осуждать свою девушку за холодный «вояж». Главное, вовремя нашел, а все остальное неважно, да и… растает скоро.