Капитализму вопреки

    Обыватель, вне сферы свой профессиональной компетенции, обычно стремиться к поиску простых, односложных ответов на поставленные жизнью вопросы. Благо, в кажущемся хаотичным движении исторического процесса, всегда можно найти достаточно фактов социального бытия для обоснования любой точки зрения вне всякой её связи со старомодной и капризной истиной. Что есть добро и что есть зло, что делать можно и что нельзя, что такое справедливость – каждый определяет для себя сам, не утруждаясь поисками подходящей к случаю цитаты из собраний сочинений мудрецов, чаще всего руководствуясь простейшим соображением - что лично выгодно, то и истинно.
    Неподготовленному человеку могут казаться вполне убедительными аргументы, доказательно опровергнутые еще до Маркса и которые уже пару столетий мало кем воспринимаются всерьез. В XIX веке вся передовая буржуазная экономическая наука была исключительно социалистической. Ученые споры велись по деталям воплощения, представлявшихся всем очевидными, социалистических идей в практику общественного строительства. Одни предлагали оплату работнику по труду, другие – пропорционально рабочему времени, третьи – поровну и т. д. Одни считали капиталистический способ производства приемлемым, сосредотачивая свою критику на несправедливости в распределении. Другие настаивали на том, что именно в капиталистическом производстве, основанном на частной собственности и вытекающих из неё товарно-денежных отношениях, заключен корень всех бед.
   Следует заметить, что капитализм того времени находился в фазе активного развития, демонстрировал невиданный расцвет науки, технологий, культуры и не явил еще в полной мере своих диких нравов - не развязывал мировых войн, не бросал человечество в беспощадные экономические кризисы, хотя уже и обрекал миллионы людей на нищету и голодную смерть. И надо было обладать исключительной научной смелостью, чтобы в таких обстоятельствах не только вскрыть его экономическую ограниченность и историческую обреченность, но и доказать неизбежную смену капиталистического производства новым, коммунистическим способом хозяйствования.
   Коммунизм – это общество, основанное на солидарности, единстве, братстве всех людей труда. Преимущества подобной организации производства над анархией капиталистической частнособственнической стихии никто и никогда не сможет оспорить. Реальность коммунизма доказывается практикой капиталистической монополизации, вытеснением мелкого товаропроизводителя крупным специализированным производством. В идеале, действие ничем не ограниченных рыночных законов приведет к концентрации всего производственного и финансового капиталов в одних руках. Но крупные капиталисты прекрасно понимают, что нелепость такого положения дел будет настолько очевидна, что никаким аппаратом насилия нельзя будет сдержать лавину народного гнева, революционным путем восстанавливающего попранную справедливость.
    Поэтому отпетые «рыночники», наступая на горло собственной песне, вводят государственное регулирование с целью расширения социальной базы крупного капитала. Вводят законы о «демонополизации», т. е. формальном расчленении монополий на ряд более мелких монополий в наивной надежде заставить работать «невидимую руку рынка». Искусственно поддерживают на плаву многочисленный «мелкий бизнес» - лавочников, колбасников, булочников, фермеров, перекупщиков и прочий экономически несостоятельный люд, которому «есть что терять» и из которого при необходимости можно будет создать отряды штурмовиков, дерущих глотки за «вашу и нашу свободу».
   Все эти классовые ухищрения шиты белыми нитками и не могут обмануть марксиста. Тем более он остается равнодушен к аргументам, вроде тех, которые ренегаты и оппортунисты выдвигают в поддержку капиталистических производственных отношений, потрясая трудами Маркса. Вот, например, образчик плехановской демагогии: «Русская история ещё не смолола той муки, из которой со временем будет испечён пшеничный пирог социализма». Он исходил из предположения Маркса о том, что социалистические революции произойдут сначала в самых развитых капиталистических государствах, имея в виду, прежде всего Англию середины XIX века. Маркс полагал, что все условия для коммунизма уже созрели и вопрос стоит в чисто практической плоскости – взятии власти пролетариатом. Россия начала XX века, при всей своей отсталости, превосходила по уровню развития производительных сил, по степени монополизации производства Англию времен Маркса. Так намолота какой «муки» должны были ждать большевики, когда единственным осязаемым продуктом капитализма в то время были миллионы жертв на полях мировой войны, боевые отравляющие газы, пулеметы, аэропланы, субмарины, торпеды?
   Еще более удивительно слышать кликушества подобного рода исходящие от современных демагогов, приписывающих все блага современной цивилизации капитализму, рынку, конкуренции, господству шкурнического, простите, материального «интереса». Для сведения господ-теоретиков. Все то, что делает жизнь человека комфортнее, безопаснее, насыщеннее, интереснее, достигнуто Трудом и Разумом человека, вопреки капитализму, вопреки рынку, вопреки конкуренции, вопреки банкам и фондовым биржам. Вопреки войнам, разрухе и голоду. Вопреки преступности, наркомании, паразитизму и праздности жирующей на труде миллионов пролетариев буржуазии.
    Но господствующими классами обществу настойчиво навязывается идея, что все полезное вокруг – продукт капитализма, следствие конкуренции и эффективности частного менеджмента, качественно превосходящего унылое, серое, казенное чиновничество, не «заинтересованное» в результатах общественного производства. На примере советской модели хозяйствования эта «теоретическая» химера внедрялась в общественное сознание еще со времен «реформатора» А. Н. Косыгина. Тогда материальная заинтересованность, прибыль, деньги провозглашались ведущими стимулами для повышения производительности труда при социализме. Восьмая пятилетка сопровождалась фанфарами победоносных цифр роста всего и вся. Зарплата – повысилась на 220%! Товаров народного потребления произведено больше на 203%! Вот он, стимул животворящий что делает! Однако при ближайшем рассмотрении все эти цифры оказались липой – следствием элементарного вздувания цен и печатания не обеспеченных реальными потребительскими товарами денег. Советские люди скоро узнали, что такое инфляция, «дефицит», блат, спекуляция и очереди. После катастрофических результатов воплощения в жизнь косыгинской утопии, у руководства страны хватило ума прекратить преступный эксперимент, а в 1980 году снять горе-«реформатора» с должности и вывести того из состава Политбюро.
   Тем не менее, в латентном виде идея рыночного «саморегулирования», освобождавшая партийную «элиту» от трудов по планированию и организации реального производства, всегда сохранялась в вельможных мечтаниях. Эти настроения подпитывались еще и убежденностью в том, что у капитализма есть положительные стороны, которые вполне можно заимствовать и соединить с социалистической плановой экономикой на благо всего общества.
    В своих настроениях политбюровские старцы недалеко ушли от дворянской аристократии минувших эпох. Те, такие же, неспособные к системному анализу придворные щеголи, видели на Западе иную «породу» людей – европейски образованных, культурных, предприимчивых, в отличие от русского мужика, не могущего даже грамотно изъясниться по-французски. Это пренебрежение к собственному народу, преклонение перед блеском буржуазных одеяний малограмотной и спесивой «элиты», пережило череду генсеков с их постановлениями об «идолопоклонстве» и «космополитизме» и карикатурно обнажилось в годы горбачевщины, демонстрируя на потеху всему свету удручающе низкий уровень мыслительных способностей позднесоветской партийной бюрократии.
    Еще раз повторю для лучшего запоминания банальную истину. Всё то, что приписывается «рыночному саморегулированию» в действительности есть заслуга человека. Именно человек определяет что, когда и в каких количествах следует производить, по какой цене продавать, какое предприятие открывать, а какое закрывать. Человек – главная производительная сила и дела будут идти тем успешнее, чем у человека будет меньше препятствий внешнего рода для раскрытия всех своих способностей и талантов на благо всего общества. Подчеркну, у человека, а не у капитала, не у «бизнеса», не у трастовых фондов и прочих мошеннических схем перераспределения произведенного общественного продукта.
     В советском обществе было устранено главное препятствие свободному труду человека – право частной собственности. Но, как говорят математики, это необходимое, но недостаточное условие социалистических отношений. Общественное производство еще следует грамотно организовать. Им нужно уметь компетентно управлять в режиме реального времени. А для этого требовались совершенно иные кадры, хорошо представляющие себе общую задачу, способные к критическому, аналитическому мышлению и не принимающие на веру даже, казалось бы, прописные истины.
    При капитализме решения принимаются миллионами и миллионами людей, что является  мощным фактором, способствующим раскрытию человеческого потенциала. Но, наряду с необходимыми и полезными решениями в интересах общества, еще большее их число имеют противоположную направленность - преследуют частный интерес в сфере перераспределения общественного продукта.
    При социализме, эта паразитическая часть, связанная с присвоением общего продукта отдельными лицами устраняется. Устраняются колоссальные потери, связанные с отсутствием координации планов отдельных товаропроизводителей, с их разобщенностью, с взаимным укрытием технологической информации, с конкурентной борьбой и гипертрофированной непроизводительной сферой «услуг». Но, далекие от понимания сущности капиталистического производства, советские партийные дегенераты усматривали секрет «успешности» западных стран именно в наличии этих паразитических элементов - материального интереса, частной инициативы, собственности, повторяя едва ли не слово в слово аргументы буржуазных пропагандистов из «Радио Свобода» и «Голоса Америки». К тому же подоспели обнадеживающие результаты «рыночных реформ» китайских товарищей, провозгласивших, что не в цвете кошки дело, главное, чтобы она ловила мышей. Намек был понят. Раз капитализм способен еще «ловить мышей», значит, надо использовать эти его способности в деле строительства коммунизма, компенсируя руководящую глупость «живым творчеством масс», взвалив бремя принятия решений и ответственности за их последствия на «эффективного собственника», на «предпринимателя», на дельца, барыгу и спекулянта.
    Чем же буржуазное общество смогло привлечь миллионы советских простаков в перестройку? Культурной энергетикой, красочной агрессией низменности, апологетикой хищнического индивидуализма, которым Запад, якобы, и обязан своим  процветанием. На советского обывателя это действовало даже сильнее, чем товарное изобилие на прилавках супермаркетов капиталистических стран. Так рождались мифы о «свободе» и «рынке», благодаря чему в общественном сознании Запад стал образом «революционности», эталоном рационального общественного устройства, который следовало лишь скопировать, отбросив прочь мешавшие прогрессу устаревшие «марксистские догмы».
  Поразительно, но никому из перестроечных краснобаев не пришла в голову простейшая мысль – насколько этически приемлема концепция, в которой люди ставятся в зависимость от внешних обстоятельств? Насколько порядочна сама идея, что людей можно стравить во взаимной борьбе за существование угрозой голодной смерти? Ведь именно так ставится вопрос апологетами «рыночных» отношений, какими бы благозвучными словесами о «свободе» и «правах человека» не прикрывалось это непотребство.
   Утвердившись во мнении, что капитализму присущи фантастические достоинства в сфере организации производства, что деньги служат объективным мерилом успешности, дисциплинированные советские академики хором заголосили о «материальном стимулировании», о чудодейственности «частной собственности», о преимуществах малого «бизнеса», о несомненной выгоде расчленения страны на десятки малых голландий и швейцарий. Логика умалишенных - лучше жить богато в маленьком государстве, чем бедно – в огромной «империи».
   Коммунистический нетоварный способ производства превосходит капиталистический качественно. Не только более высокой производительностью общественного труда, но и принципиально иным, человеческим характером отношений между людьми, что в конечном итоге и есть главное. Эти отношения становятся таковыми не в результате проповедей или  «воспитательной работы» - нет, они обусловлены «технологически», общим участием в едином производственном процессе, в котором нет «важных» и «второстепенных» людей, в котором уже не требуется конкурентная борьба за выживание и свое место под солнцем.
   Понять это советской партийной бюрократии было не дано…