Настоящие уроки Пелопоннесской войны бла бла бла

А) государство-концлагерь

Начнем с вопросов: почему рабовладение в соседних Афинах носило совсем другой характер, и в чем заключалась принципиальная разница этих двух форм античного рабовладения: афинского и спартанского? Какими объективными причинами была обусловлена эта разница?

Понятно, что есть определяющие факторы  и все остальные, имеющие второстепенное значение. К определяющим факторам, прежде всего, следует отнести историю происхождения этих двух городов-государств.

Афиняне, помня, что они одно из ионийских племен, что они не пеласги, все равно считали себя автохтонами Аттики.

Спартанцы( а сама Спарта представляла собой несколько соседних деревень, «город без стен» как ее называли) знали, что они потомки дорийцев, завоевавших Лакедемон. Что они на этой земле пришельцы и завоеватели, которые или вырезали, или изгнали отсюда тех, кто проживал здесь до их вторжения.

Понимание, что ты захватчик, что ты через насилие и кровь добился своего положения, изначально определяет твой психотип, как агрессивный и воинственный.
Если ты сделал так, то хорошо понятно, что и другие с тобой могут поступить ровно таким же образом, имеют на это полное моральное право.

Мы жили и выживали в тяжелых условиях балканского севера, и вот мы пришли на благодатный и плодородный юг Пелопоннеса к людям, которые разучились бороться за кусок хлеба. Мы истребили и изгнали, по обычаю отцов, этих ничтожных и слабых людей, забрав себе их поля, их сады и их жилища. Но мы не хотели и не собирались становиться земледельцами, чтобы не сделаться в будущем ровно такими же слабыми и жалкими, которых мы только что уничтожили.

Тогда мы пошли в соседнюю область Мессению, которую населяли такие же слабые и мирные люди, но не стали их убивать, а сделали из них своих рабов.

Так дорийское племя  будущих спартиатов установило первый и единственный в своем роде государство-концлагерь, в котором все спартанское население стало надзирателями, а все илотское население было приговорено к пожизненному заключению.

Вот конкретная историческая иллюстрация  к представлениям о свободе и ее цене.
Даже, будучи политически свободными (при всей относительности политических свобод), люди остаются абсолютными рабами собственных потребностей. И чем больше этих потребностей, тем в большей степени люди их рабы, если только не найдется кто-то другой, кто будет вынужден, в силу каких-то непреодолимых причин, эти потребности удовлетворять. Люди на уровне инстинктов понимают, что для них лучше, а что хуже, и на личном опыте убеждаются, что, только причинив максимальное зло другим, можно для себя извлечь максимальную пользу.

Чем так поучителен пример Спарты?  В ней во всем господствует необходимость, простая и понятная. Никаких информационных и психологических барьеров,  которые исторически создаются в результате длительного развития культуры эксплуатации человека человеком.

Теперь о формах господства. Понятно, что господство это не дар свыше, что оно требует определенных усилий от самих господствующих. Для спартанцев такое господство означало вполне определенную необходимость всего их образа жизни от рождения и до смерти.

Если мы всем коллективом содержим концлагерь, заключенные которого обеспечивают нас всем необходимым, значит мы все, либо его надзиратели, либо готовимся ими стать. Это неизбежная плата за нашу свободу от черного, неблагодарного труда. Отсюда жесткий отбор по физическим данным, не понятный для посторонних обычай убивать слабых на вид новорожденных.
Слабый и хилый скорее бунт спровоцирует, чем удержит кого-то в повиновении. Отсюда же и необходимость в постоянной военной подготовке всего мужского населения.

Историки, Фукидид, в частности, зафиксировали, что спартанцы жили в постоянном психологическом напряжении из-за возможности в любой момент очередного восстания. Не смотря ни на что, спартанский концлагерный строй продержался несколько сотен лет, демонстрируя, при всей его аморальности, очевидную жизнеспособность. И в исторической памяти, что любопытно, он сохранился отнюдь не своей антигуманной сущностью.

Если бы панфиловская дивизия, заслонившая Москву в 1941, была сформирована из гулажных вертухаев, это изменило наше отношение к их подвигу?

Про 300 спартанцев в Фермопильском проходе мы помним, а кого они представляли и кем были по жизни, совершенно из исторической памяти выветрилось.

Во время Пелопоннесской войны спартанцы очень боялись что афинянам, в конце концов, удастся поднять всех илотов на всеобщее восстание. И хотя в Афинах была другая форма рабства, частная, а не государственная, и афиняни не считали зазорным заниматься любым трудом, помимо ратного (когда понадобилось заново отстроить стены Пирея, все гражданское население, не взирая статусы общественного положения, поднялось на строительство), они так и не решились ударить в самое уязвимое место спартанцев. Они помогали отдельным отрядам илотских повстанцев, но дальше этого не пошли. Не пошли из-за наличия собственных рабов. Сохранить собственных рабов в повиновении для них оказалось важнее, чем выиграть войну. Как говорится, заграница не помогла.

Б) спартанский дух

Спартанский дух, его сила, его мощь, всегда вызывали восторг и восхищение. Вот де пример для подражания!

Коллективное рабовладение в государстве-концлагере формирует одинаковое мировоззрение, одинаковую «мораль» победителя: мы господствуем над вами по праву победы над вами. У вас был выбор стать нашими рабами, либо умереть. Вы выбрали жизнь, но заплатили свободой.
 
Основа господства спартанцев это постоянная боевая подготовка, наличие искусных и опытных бойцов, лучшее вооружение. И конечно их готовность совершать убийства и избиения, то есть готовность произвести физическое насилие любой степени жестокости для наказания одних с целью устрашения всех остальных. Отрубаем головы, выставляем на шестах, а остальные на этом вдохновляющем примере усваивают урок.
Так в рабах воспитывается покорность. И кому есть дело, что они тоже люди? Сначала они рабы, а потом все остальное: вид, пол, возраст и прочее. Прежде всего - функциональная дифференциация, а все остальное потом. О тебе судят, к какой общественно значимой функции ты прикручен, а потом уже все остальное, если кому-то это остальное еще интересно. Какова твоя объективная общественная функция, тем ты для общества и являешься, а вовсе не тем, что о себе мнишь.

Тот, кто может организовать и сплотить меньшинство для господства над дезорганизованным и разобщенным большинством, тот и распределяет функции в своем коллективе господ. И когда тебе твоя функция назначена, ты либо ей целиком и полностью подчиняешься и перестаешь себя мнить кем-то еще, либо выпадаешь из системы, либо имитируешь деятельность, но не долго.
В любом случае функциональность будет главенствовать, осознает кто это или нет.

А можно ли самому захватить какую-то, общественно значимую, функцию без санкции свыше? Конечно можно, но это путь революционера.
Назначать публичные функции конкретным гражданам исключительная прерогатива верховной власти. Во-первых, количество функций ограничено, а совокупную потребность в них определяет опять-таки верховная власть.
Во-вторых, власть рассматривает всех без исключения как свой ресурс, распоряжаться которым в праве только одна она. Что будет, если вдруг тапок начнет решать, на какой пятке он согласен сидеть, а на какой нет?

Надо заметить, что каждый, принадлежащий к господствующему классу, если он не сверхамбициозен, вполне гармонично в него вписывается, быстро осознает свои привилегии по сравнению с остальным, как его называют, быдлом, и потом с полным сознанием трудится на своем месте на благо своего класса.

Сравнивая древнюю Спарту с современной ситуацией, можно не без основания утверждать, что исторический социальный прогресс это неуклонное развитие культуры эксплуатации. 
 
Эксплуататоры как бы растворяются на уровне общественного сознания в массе эксплуатируемых, и тем самым сглаживают естественный антагонизм между собой и этими бедолагами.
Общая здесь тенденция - от непосредственного насилия к пропаганде терпения. Христианская религия терпящих хорошо подкрепила эту тенденцию, и современные пропагандисты от власти работают в ее духе.

Спартанский государственный концлагерь знал только одно средство пропаганды – отрубленные головы на палках (голова на палочке). Лаконично, наглядно, доходчиво.

Трудно себе представить ситуацию, когда бы информационные агенты лакедемонян расхаживали среди илотов и им всячески внушали: не сегодня, завтра этот режим падет! Скоро их царь докажет, что и он человек! Осталось ждать всего-ничего! Они не знают истории! И все в таком ду…хе-хе.