de omnibus dubitandum 112. 55

ЧАСТЬ СТО ДВЕНАДЦАТАЯ (1905-1907)

Глава 112.55. ПАМЯТНОЕ КОЛЬЦО…

    Сотней командовал есаул Греков, которого юнкера между собой ласково называли «Кириллыч». У него было слабое место: он обожал разглагольствовать перед сотней обладая талантом оратора. Стоило ему начать говорить, как мы уже знали, что вскоре он совершит какую-нибудь бестактность.

    Кириллыч с семьей жил в квартире в одном из офицерских домов, и если вечером кому-нибудь нужно было срочно повидаться с ним, то к нему всегда можно было зайти домой.

    У Грекова была очень красивая горничная, и один из юнкеров завел привычку вечерами заходить к Кириллычу. Однажды юнкеру не повезло: Кириллыч застиг его целующимся с горничной. Юнкера тут же арестовали, и на следующий день он предстал перед сотней.

    Кириллыч долго распространялся о безнравственности вообще и безнравственном поведении данного юнкера в частности и, подводя итог выступления, заявил:

    – Кроме того, юнкер Михайлов, для кого я держу эту девицу – для вас или для себя?!

    Школьные узы были невероятно сильны. К примеру, в театре или на ипподроме какой-нибудь старый генерал мог подойти ко мне, простому юнкеру, и представиться:

    – Я такой-то. В таком-то году закончил «славную школу».

    Все юнкера носили памятное серебряное кольцо, в форме лошадиной подковы, с гвардейской звездой в центре на внешней стороне кольца и с надписью «Солдат, корнет и генерал друзья навеки», выгравированной на внутренней стороне. Эта фраза была взята из школьной песни; кукловоды революции с невероятной легкостью и лицемерием убрали из песни слово «солдат».

    Самым главным человеком в жизни юнкеров был офицер, в течение двух лет учебы командовавший классом (в моем классе было восемнадцать юношей). Таким ротным офицером был есаул гвардии Леонид Иванович Соколов, прикрепленный к нашему классу.

    Он изучал с нами воинский устав и инструкции и занимался физической подготовкой, за исключением фехтования и гимнастики. Но в первую очередь он отвечал за наше воспитание.

    При всем желании не могу сказать о нем ничего хорошего. Думаю, что он был плохим учителем, и его методы воспитания были чересчур жесткими, а временами даже садистскими. Во всяком случае, теперь мне видится это так.

    Он учил нас ездить верхом с помощью длинного хлыста и, оглаживая им воспитанников по спинам, с издевательской вежливостью говорил:

    – Прошу прощения, я собирался подхлестнуть лошадь.

    После пары ударов хлыстом каждый из нас задумывался, кого же он в действительности хотел подбодрить: лошадь или всадника? Если Соколов был в плохом настроении, то за любую ерунду, например за лошадь, затормозившую перед препятствием, запросто мог посадить под арест, оставить без увольнительной на выходные или поставить на час в полном обмундировании по стойке «смирно».

    Наказание называлось «под шашкой», поскольку юнкер стоял по стойке «смирно» с шашкой наголо. Частенько, когда есаул Соколов был недоволен классом в целом, он хватал первого подвернувшегося под руку юнкера, срывал с него бескозырку, бросал на землю и топтал ее ногами, затем срывал шинель и тоже топтал ее ногами и, наконец, швырнув юнкера на землю, выкрикивал:

    – Все без увольнений до Рождества! (Или до Пасхи, в зависимости от времени года.)

    Его методы воспитания часто приводили к несчастным случаям. Лежащий без движения на земле юнкер был обычным явлением. В этих случаях есаул Соколов обходил вокруг пострадавшего юнкера и ехидно спрашивал:

    – Никак ушибся?

    – Все в порядке, – следовал стандартный ответ.

    Тогда, по-видимому, потеряв всякий интерес, есаул, царственно поведя рукой, бросал в пространство:

    – Уберите его.

    Мгновенно неизвестно откуда возникали солдаты и уносили юнкера.
Мне тоже пришлось услышать «уберите его»; тогда я сильно повредил колено, разорвав связки. Две недели я неподвижно пролежал на спине, испытывая чудовищную боль от малейшего движения, а затем в течение месяца ходил на костылях.

    В это время нашу школу посетил император. Мне сказали, что, если император зайдет в лазарет, я должен неподвижно лежать на спине. Император приехал в школу, пришел в лазарет и зашел ко мне в палату. Единственное, что я помню, так это императора в форме полковника, входящего в дверь; а затем полный провал в памяти.

    Позже мне рассказали, что я быстро сел в постели и решительным голосом, как подобает хорошему солдату, ответил на несколько вопросов, заданных императором. Я не чувствовал боли; вот на что способен человек, когда ему девятнадцать лет.

    Сегодня я понимаю, что, хотя Соколов был плохим воспитателем, он обладал способностью к муштре, поэтому наш класс был выбран для участия в показательном смотре в присутствии императора.

    Необычная программа смотра заканчивалась коронным номером. Всадник ослаблял подпругу, вытягивал из-под себя седло и, опираясь на седло левой рукой, а правой управляя лошадью, брал несколько низких препятствий.

    Класс, выполняя это упражнение, действовал согласованно, как один человек. Точность достигалась следующим образом. Мы скакали по огромному кругу, и каждый наездник должен был четко запомнить места, где необходимо сделать то или иное движение; ориентирами служили «окна» в окружности.

    Самое неприятное, доложу я вам, что на период тренировок мы были полностью лишены увольнительных и много часов провели «под шашкой», пока не достигли необходимой четкости выполнения упражнений.

    Когда император объявил, что доволен смотром, приказ о запрете увольнений был отменен. В процессе подготовки к смотру ненависть к Соколову достигла такого предела, что мы стали составлять план заговора, собираясь провалить выступление перед императором. Однако мы не посмели этого сделать, и, когда Соколов отменил свой приказ о запрете увольнительных, все тут же забыли о часах, проведенных «под шашкой» или под арестом, и мы даже пришли к выводу, что Соколов, в конце концов, не так уж плох.

    Школьная гауптвахта состояла из нескольких маленьких клетушек, в каждой из которых стояла койка, стол и стул; под потолком лампочка без абажура. Койкой служила деревянная полка, прикрепленная к стене. На ней не было ни матраца, ни одеяла. В качестве подушки арестованный использовал мундир, а одеялом служила шинель. Стены камеры постепенно покрывались именами и высказываниями прежних обитателей. Одна из надписей гласила: «Здесь жил юнкер Козлов».

    Обычно юнкера находились под арестом только день или два. Они посещали классные занятия, но ели, спали и выполняли домашние задания на гауптвахте.

    Дежурный юнкер выводил арестованного из камеры и после занятий возвращал его обратно.

    И все-таки я благодарен Соколову, ведь это он на втором году учебы содействовал присвоению мне звания портупей-юнкера, что было важно при выборе полка. Задолго до окончания училища нас знакомили со списком вакансий в казачьих полках. Каждый юнкер имел право выбрать полк в зависимости от имеющихся у него отметок, но вахмистры и портупей-юнкера обладали приоритетным правом выбора.

    Раз в год в школе устраивался конно-спортивный праздник (см. фото). Хорунжие демонстрировали строевую подготовку, преодоление препятствий и джигитовку, а «звери» так называемую скифскую школу верховой езды.

    Для выступления «зверей» поперек манежа устанавливали три невысоких барьера. «Звери» на неоседланных лошадях, отпустив поводья, собирались у ворот манежа. Ворота открывались, и конюхи кнутами одну за другой выгоняли лошадей на манеж.
Представление длилось не более трех-четырех минут.

    Вместо того чтобы взять барьер, моя лошадь свернула в сторону, и я упал у стенки манежа. Надо мной были зрительские трибуны. Пятьдесят возбужденных лошадей мчались по манежу. Я поспешил подняться и, чувствуя крайнее смущение, скользнул взглядом по трибуне, и первым увиденным мной человеком оказался генерал.

    Не знаю, что мной двигало в этот момент, скорее всего, сила привычки, но я вытянулся по стойке «смирно». За этот дурацкий поступок меня поместили «под шашку».