Запись сто восьмая. Загляни в мою глубь

25.04.06 На похоронах Нины Анатольевны  Стусь.
Умерла в пятницу. Была дома вдвоём с внучкой, красили пасхальные яйца, почувствовала удушье. Внучка: «Вызвать «скорую»?» - «Нет, со мною так было, приму лекарство». Но нехватка воздуха продолжалась, открыли окно... Когда приехала «скорая», (долго не ехала), Нина Анатольевна уже умерла.
 
Похороны были по известному маршруту – «Белый Ангел» (ритуальный зал), кладбище (Тимирязевское), потом домой на поминки.

На панихиде много было "автографцев" и из «Родника», но на кладбище поехали далеко не все.

В зале скамейки у гроба были пусты. Сын её стоял в изголовье.

Ехали на кладбище долго: сначала заехали в её дом, мол, соседи просили привезти, проститься.
Приехали на кладбище, вынесли гроб, установили на табуретках, стали говорить речи – какой это был хороший работник, преподаватель. Подруга, заплаканная, прочла Нины Анатольевны стихи-молитву, где она просит себе смерти весной, под пенье птиц, во сне.
Почти всё сбылось!
Не во сне, но быстрая, почти без мучений.

Все сказали, оглядываемся – пора закрывать гроб, а родственников в видимости нет. Наконец, за автобусом разыскали сына, подвели, он склонился к лицу матери, руки трясутся, поднял голову: «Что делать?» И стало видно, что он пьян и пьян очень. Ему подсказывают: «Поцелуйте». - «Куда целовать?» - «Ну, в лоб». Он её лицо обхватил руками и почти зарычал (таким утробным голосом): «Мама! Мама!» И уткнулся головой в её руки. Потом: «Я знал! Я ещё в январе знал!» (Она в январе сломала ногу, ходила в гипсе, на костылях, на улицу не выходила. Ритмовцы ходили к ней помогать. Галина Сергеевна рассказывала: «Она даже форточку сама открыть-закрыть не могла»).
 
В общем, сын от переизбытка раскаяния ничего не нашёл лучшего, как напиться, не похоронив мать.
Его отвели в сторонку. Там же с ним был паренёк лет 18-20, внук Нины Анатольевны. Его женщины спрашивают: «Гриша, ты почему ему позволил так напиться?» - «Да он меня попросил купить, я же не знал, что он будет сам…»

Потом опять длительная пауза, распорядителя нет, даже, где могила – никто не в курсе. Кто-то неуверенно: «Кажется могильщик пошел вон туда». Пошли «туда», вернулись с известием, что могила ещё не готова. Ждали, пока выроют могилу. Наконец вшестером мужики, что были среди провожавших, взяли гроб, понесли. Сын стоит с Гришей, видно, что никуда не стремится. Какая-то женщина подошла к ним, стала увещевать, сын мотает головой (совсем мужик потерялся – где он и что от него требуется). Повели к могиле.

Я пошла в автобус, потому путь к могиле по снегу, между могилами – не для моих ног. Минут через 10-15 сын и внук подошли к автобусу, покурили, сели в черную легковушку (водитель прохаживался рядом)  и укатили. Еще минут через 15-ть к автобусу потянулись остальные…

Получается - родственники не дождались окончания похорон, не уложили венки, цветы, не постояли в последние минуты около свежей могилы.
Уму не постижимо! Я такого ещё не видела. Догадывалась, конечно, что что-то у Нины Анатольевны с родственниками не всё нормально: жила одна, такая уже старая... Отголосками доходило, что сноха с детьми жила в Тимирязево, сын – на юге. Но чтобы настолько она была с ними далека…

Наша Нина Анатольевна (помню её ко мне реплику: «Вы хорошо чувствуете стихи» и свою радость, благодарность), которую я не могу вспомнить удручённой: всё время усмешка, всё время добрая интонация, такие стихи лёгкие, лиричные. Рукодельница. Свои книги сама иллюстрировала. И такая миротворица – всегда стремилась сгладить конфликт, разрулить возникшее напряжение, поддержать одобрением раскритикованного автора. Такая домашняя и уютная…
На поминки не поехала. Вышли с Валечкой у Лагерного сада. Нас уговаривали, но… Не хотелось видеть её сына больше.

***
Загляни в мою глубь и увидишь орла,
Не таскавшего крошек с чужого стола,
Всё что надо, берущего с боем
И прославившегося разбоем.
Из моих цепких лап никому не уйти,
Если пересеклись наши тропки-пути.
И расскажет тут чуть ли не каждый,
Как со мной повстречался однажды.
Никогда не боялся я властных врагов.
Надевай на меня хоть по десять оков-
Всё равно из тюрьмы убегу я.
Кандалы мне, как лошади сбруя.
Сброшу их и уйду- через стены пройду,
А чего захочу- под землёю найду.
Средь пернатых я – гордая птица.
Мне б драконом трехглавым родиться,
Вот тогда бы себя показать я сумел,
Получил бы все то, что когда-то хотел!
И ночами, в тиши предрассветной
Я парил бы над спящей планетой…
 
А снаружи: я просто больной воробей,
Схоронивший жену, растерявший детей.
И сидящий на провода нитке
У заброшенной чьей-то калитки.
И глядящий оттуда на красный закат,
Освещающий сумрачной улицы скат.
А спешащих куда-то прохожих,
Я пугаю небритою рожей.

2010 г.