Горлица

На старую, разлапистую яблоню в деревенской усадьбе уселся громадных размеров голубь. Таких птиц, правда, раза в три - четыре меньшего размера, я постоянно вижу в городе сидящими на проводах и ждущих, когда сердобольные бабульки набросают им кусочков хлеба или высыпят пакетик пшена. Смотрел на гостя завороженно, а он вдруг встрепенулся и закурлыкал, да так громко, что я вздрогнул. Голос его напоминал общение между собой горлиц, кормящихся на орошаемых лужайках в южных странах. Только и они в несколько раз были меньше моего гостя. Для себя я всё же назвал его горлицей. Посмотрел в сторону соседского забора и тут же увидел загорелую лысину, окаймлённую венчиком седых волос: за частыми штакетинами стоял сосед - Дмитрий Васильевич, городской житель, безвылазно живущий в деревне уже много лет. Он руками подавал мне сигналы, видимо, призывая не нарушать тишины. Поверх его головы, на сосне средних размеров, заметил ещё одного сизого голубя таких же гигантских размеров. Тот вдруг ответил на призывы с яблони, и моя птица, тяжело взмахнув крыльями и сделав круг над сосной, уселась на ветку чуть ниже. Я услышал голос соседа:

- Гнездо устраивают, с утра гоношатся, какие-то ветки таскают, укладывают у середины ствола... На меня - ноль внимания, видимо, приглянулся им мой участок с деревьями и кустарником, теми же грядками никто не докучает. А ты не знаешь, что это за птицы?

- Скорее всего, дикие голуби... - ответил я, - но надо посмотреть справочник. Переговариваются, как южные горлицы, только громче.

- Во, давай и назовём их горлицами. А чё, красивое имя: "У меня живёт семья горлиц..."

- Да хоть горшком назови, это же ты им такую кличку даёшь, так?

- Так-то оно так, только они - не голуби, умнее, всё у них рационально: одна вот веточки укладывает, второй - сидит на твоей яблоне, вроде, как сторожит... Во-во, смотри, полетели за новым стройматериалом. И всё-то вместе, вдвоём. Интересно, второй день наблюдаю...

- Что же мне не сказал? Вместе бы понаблюдали...

- Да ты занят вечно. Вы - приезжие, какие-то загнанные, как ошпаренные. Спины не можете разогнуть, оторваться от грядок. А мне спешить некуда, живу, наблюдая природу, философски размышляю...

Птицы сделали круг над нашими домами и парой двинулись по направлению к лесу.

***

- Вяхирем зовётся птица, из семейства голубиных, но диких, крупная, раза в четыре больше обычного голубя, и верная по любви друг другу, как лебедь, при потере партнёра может больше ни с кем не спариваться, - я замолчал, смотрел на Дмитрия Васильевича.

- Так и запишем, кто у нас поселился и будет птенцов высиживать... - сказал он, - только некрасивое имя - вЯхирь... Давай всё же называть их горлицами?

- Давай. Кто запретит, это же твои птицы теперь...

Зная, что Дмитрий Васильевич начал провожать хозяина пернатого семейства на утреннюю кормёжку, я не мешал соседу, наблюдая за ним с террасы. Сколько эмоций выражало его лицо, когда он говорил потом, обращаясь к горлице: "Поскучай, подожди, вернётся, ты полетишь..." Самка добросовестно сидела на двух яйцах в гнезде, которое в густоте дерева почти не было видно с земли. Она иногда поглядывала на человека, который почему-то вырыл скамейку, стоящую недалеко от сосны, где он любил сидеть с супругой, вдруг занедужившей и сгоревшей от проклятой болезни. А затем буквально за день смастерил новую, пошире прежней, разместил её ближе к кустам калины, смородины и крыжовника, из ягод которых жена готовила ему варенье и домашние компоты. Мне даже казалось иногда, что Василич, сидя на скамейке, разговаривает то ли с птицами, то ли с супругой, во всяком случае, бормотание пожилого человека я слышал не раз.

Вывели птенцов в двух скворечниках на берёзах скворцы, улетела молодая поросль в леса, а в их дома перебрались воробьи и синички, взявшиеся, похоже, за второе потомство. А горлицы продолжали сидеть на гнезде, улетая попеременно на короткое время утром и вечером. Но эта процедура, видимо, наскучила соседу, и он начал собирать первый крыжовник, красная смородина буквально облепила все кусты. Я приезжал нечасто, но всякий раз на террасе лежало блюдо свежих ягод. Вот и в этот раз ещё не успел зайти в свою калитку, как увидел соседа, махающего руками и зовущего к себе. Он заговорил:

- Пошли, покажу... Родители выбросили из гнезда скорлупу, крупная, сразу оба птенца вылупились.

На земле, под сосной, валялась белая скорлупа, в гнезде кто-то шевелился, взрослых птиц не было рядом.

- Что, бросили гнездо? - спросил я, в недоумении.

- Обижаешь, отец полетел за кормом, мамаша сидит на твоей яблоне, следит, не привлекая внимания к гнезду... Но что-то мне сороки не нравятся, уже который раз гоняю их со двора. Ходят, орут, как хозяева, дерутся, правда, до сосны ещё не добрались...

- Убери скорлупу, мне кажется, так будет надёжнее. А для сорок-ворон поставь пугало: будто это ты стоишь у дерева. Пока разберутся, глядишь, и птенцы окрепнут...

- Ха-ха-хеех, - засмеялся сосед, - статУю сделаю, в полный рост...

В это время к сосне подлетел самец, не обращая внимания на нас, как-то бочком протиснулся к гнезду, где закричали птенцы, писк разнёсся на весь двор.

- Шумная семейка стала, как бы им сказать, что это - не глухой лес, а вороны и сороки - далеко не глупые птицы. Я видел в парке, как несколько ворон за какие-то минуты прикончили хромающего голубя, здесь же, у скамеек, и съели его...

- Типун тебе, тьфу... - сказал в сердцах Василич, - я почти не вылезаю со двора да и родители птенцов - покрупнее этих разбойников. Как-нибудь справимся.

***

Прошла ещё неделя, было много работы, о птенцах я совсем забыл. Но только подъехал к деревне стразу подумал о квартирантах соседа. Василича увидел у палисадника, стоит нахохлившийся, а когда подошёл поближе, понял: он под хорошей "мухой". Тут же, будто включил радио, громко заговорил:

- Убили сороки одного птенца! Вот, стервы! Недоглядел я, пока вернулся из сельмага, туда-сюда, а они, вдвоём, уже гоняют молодняк по двору... И эта, мамаша, сидит на ветке и только орёт, как дура. А папаша так и вовсе не появился! Я, конечно, по одной воровке всё же вдарил поленом, пойдём покажу: надел её труп на палку. Какие симпатичные были птенцы, совсем не боялись меня, ну, точно, голуби...

Через крытый пластиковый навес для старенькой "Волги" прошли во двор, в правом углу участка увидел чучело сороки, надетое на палку, сказал:

- Тоже живое существо, Василич, тоже жить хочет и питаться... Ты б снял распятую птицу-то. Пусть и родители присматривают за своими детками.

- Безмозглая, как базарная тётка, а ещё Вяхирь зовётся, только стонать умеет...

- Конечно, это не орёл, не беркут, голубь есть голубь, вот из этого и надо исходить... - я открыл рот, смотрел на самодельную клетку, по ней спокойно разгуливал птенец, - а как же родители? - вырвалось, невольно, у меня.

- Никак... Мать ещё прилетает иногда, правда, редко, садится на ветку и смотрит на дитя. И опять улетает. А он и не скучает: я даю ему семечки, крупы, хлеб, капусту и морковку свежую рублю. Да много чего даю, всё ест, - Василич улыбнулся, - показываю пример настоящей заботы о потомстве, ха-ха-хеех...

- Фантастика, - только и смог сказать я, - так теперь и живёшь этим семейством?

- Похоже, так. Но как оперится, выпущу, пусть покажет лётные способности и свободен...

Вечером сидели на его террасе, Василич натопил баньку, попарились, выпили, разомлели, вели неторопливые разговоры. Август уже прихватывал ночной прохладой да сказывалась усталость от дороги, в общем, разошлись по домам в этот раз пораньше. Утром я встал позже обычного, хотел сделать зарядку на траве, но посмотрел на забор Василича и меня поразила какая-то неживая тишина в его дворе. Прошёл во внутреннюю калитку, увидел хозяина сидящим на новой скамейке, он что-то говорил сам с собой, тихо покачиваясь из стороны в сторону.

- Василич, всё в порядке? Ты не приболел? Давай, разруливай ко мне на кофе, сделаю некрепкий, со сливками.

Он повернулся, мне показалось, что глаза у него мокрые. Услышал:

- Не поленись, зайди на минутку... Я - старый пень! Всё проспал, курица старая! - Василич проводил меня к самодельной клетке, где входная дверца была открыта, посредине вольера валялось тельце птенца с вывернутой головой. На ней и на туловище - несколько окровавленных ран, видимо, его сильно долбали клювами большие птицы.
 
- Вот, полюбуйся, - сказал сосед, - и дверцу открыли сороки, и его заклевали до смерти, но жрать не стали, подлые. Чтобы, значит, я нагляделся на их чёрное дело. Не знаю, как ты считаешь, но я уверен: мстили мне за отношение к ним...

- А может, вороны, они ещё сообразительнее... А может, ты сам забыл закрыть клетку? - сказал я.

- В любом случае - моя вина, на всю жизнь...

А в начале сентября, ближе к субботе, пришло мне сообщение: "Приезжай, пошли боровики". Дмитрий Васильевич так оповещал меня во время хорошего урожая грибов в соседнем с деревней лесу. Было жаркое Бабье лето с паутиной и криками куликов на реке, орешник и калина полыхали бордовыми красками, а невысокая трава на лесных опушках прятала коричневые головки чистых, похрустывающих в руках боровиков. Обошли с Василичем две балки, корзины наполнились больше, чем наполовину. Решили отдохнуть, перекусить, сосед открыл фляжку: его черноплодку знала вся деревня, но как он её делал, не знал никто. Вкус необыкновенный, крепость - не больше двадцати градусов, пьёшь и пить хочется. Ели жареные котлеты, холодную картошку, редиску, упругий зелёный лук и сочные с тонкой кожицей помидоры. Вдруг сосед поднял большой палец, показал на макушки высоченных берёз, сказал:

- Слышишь, курлычат? Точно, наши горлицы собираются на юг. Но без потомства...

Я увидел, как в небе, по краю поляны прошёл небольшим клином пробный полёт журавлей: сбивают в стаю молодёжь, учат держать строй, дорога дальняя, опасная. Но не стал огорчать старика: значит, он всё время помнит о диких голубях, которые так скрасили ему одинокую жизнь в деревне. Сказал лишь:

- Дмитрий Василич, они обязательно прилетят к тебе весной. Ты только держись...

Не прилетели. Ни через год, ни через два...