Александр Македонский. Дары Афродиты. Глава 3

      Глава 3


      Приласкав щенят и убедившись, что Афина без всяких понуканий проворно расправляется с говядиной, мальчики с чувством выполненного долга вторично отправились на базар — теперь уже за своими собственными удовольствиями, прекрасное настроение их не покидало.

      — Здорово, правда? — спрашивал Александр. — Как будто мы вернулись из похода, в котором освободили богиню и её деток от голодной смерти…

      — А амброзией была говядина… — рассмеялся Гефестион.

      — Я уверен, Афина её точно так же оценила… А теперь мы идём праздновать свою победу.

      — Только не на пиру, а на базаре. Ты там что-нибудь вкусненькое заприметил?

      — Нет, а ты?

      — Кое-что, — сын Аминтора лукаво улыбнулся. — Я выбираю тогда — согласен?

      — Конечно!

      И мальчики, снова придя на рынок, уже оставили без внимания мясные и молочные ряды, торговля в которых, когда день перевалил на вторую половину, потихоньку затихала.

      — Вон там, смотри! — Гефестион тронул царевича за руку, и опять искорки побежали от кончиков пальцев по всему телу и что-то зажгли в сердце каждого.

      В центре базара здоровый — такой же, как Иолай, — мужчина разрезал на крупные ломти только что вытащенный из небольшой, очевидно, арендованной на день печки пирог и расхваливал свою стряпню:

      — Пироги с зайчатиной, подходи, налетай! Пальчики оближешь, вторых таких пирогов во всей Македонии не сыщешь! — И, увидев хорошо одетых мальчиков, пекарь решил навариться и подмигнул: — Берите — не пожалеете! Во рту тает, обол пара ломтей!

      — Поторгуйся! — шепнул Александр на ухо Гефестиону и обратился к торговцу: — А что так дорого?

      — За зайцем долго бегал, и собаки проголодались, пока ловили, — знаешь, как он мне дорого обошёлся? Да ты смотри, какое мясо, понюхай! Видишь, сколько начинки! — И охотник-пекарь поднёс горячий ломоть к носу царевича.

      Бесспорно, опыт в продаже у мужчины имелся: как раздразнить аппетит, он отлично знал. Александр вдохнул и блаженно зажмурился, Гефестион не колебался ни мгновения:

      — Давай два! — и вытащил блестящую серебряную монетку, уже второй за этот день оставляемый на рынке обол.

      — Бери, не пожалеешь! — Вручив мальчикам два ломтя и упрятав полученное серебро, торговец продолжил зазывать поздних покупателей: — Кому пироги с зайчатиной? С пылу с жару, вторых таких нигде не сыщешь!

      Александр с Гефестионом расположились под навесом на мешках с шерстью.

      — Горячие! — Острые зубки впились в пирог. — Умм, как вкусно!

      После беготни на свежем воздухе аппетит разыгрался, славная пара начала уписывать выпечку за обе щеки.

      — А ты с серёдки ешь, — заметил Александр. — Смотри, а я — с краю, с корочки. В серединке начинки больше, её лучше в конце съесть, так вкуснее получится.

      Гефестион посмотрел на свой ломоть.

      — А начинка не вывалится?

      — Нет, ты пальцами попридержи и хитон натяни на колени на всякий случай — тогда точно ничего не пропадёт.

      — А верно. — И сын Аминтора развернул пирог к себе румяной хрустящей корочкой. — Бедный заяц! Наверное, бегал себе…

      — Ну ничего. За то, что он такой вкусный, его душа сейчас в Элизиуме отдыхает.

      — А как она с телом воссоединится, если мы его съедим? — подошёл Гефестион к теологическому вопросу.

      — Меня тоже это интересует. Вот сгорел, например, человек. Или на поле брани его разрубили, или руку оттяпали, или голову… Наверное, ему не старое тело в Элизиуме выдадут, а новое сделают — ну тому, кому нужно, у кого своё в непригодность пришло, уничтожилось или слишком старым стало.

      — Может быть. В самом деле, сколько тел портится и старится! А ты с Леонидом на эту тему не говорил?

      — Нет, вряд ли он это знает. Это у совсем знаменитых философов надо искать. У Платона, Сократа… Но я не читал ещё, — честно признался Александр.

      — Я тоже не знаю. Ещё у Аристотеля можно спросить, он в Стагире живёт, он ученик Платона и тоже очень умный.

      — А ты много сегодня потратил, — царевич оставил поиск ответов на вопросы мироздания и перешёл к другому, немного смущавшему его, — папа ругать не будет?

      — Нет, он меня никогда не наказывает. Мы же не на проказы и не на негодные дела.

      — Всё же Леониду назло — это проказа.

      Гефестион хитро прищурился:

      — Совсем немного — это можно.

      Александр рассмеялся, но остался смущённым:

      — Неудобно всё-таки, так получилось, что я тебя объедаю.

      — И не думай! Как будто ты меня просил — я же сам хочу. Вырастем, пойдём в Азию — и там трофеев на тысячи талантов захватим.

      — А правда! Как хорошо! Мы возлежим, как взрослые на пиру, едим вкусные вкусности, говорим на философские темы и обсуждаем будущие походы!

      — А как же иначе? Ты же царевич!

      «Какой же он славный! — с восторгом думал Александр, смотря на Гефестиона. — И восхищается, но совсем не лебезит, не сюсюкает, как другие, которые начинают глупо улыбаться, если завидят наследника, как будто нельзя догадаться, когда человек делает это искренне, а когда фальшивит! И денег ему не жалко — не то что этому Гарпалу, который специальный свиток завёл, записывает в него каждый обол, выклянченный у родителей, прячет его в кубышку и каждый день пересчитывает! И очень красивый, а не задаётся, как Филота, воображающий, что он и есть царевич — и самый храбрый-распрехрабрый, и самый прекрасный-распрекрасный! Гефестион намного краше! Да, таким, только таким должен быть Патрокл, и я ему обязательно об этом скажу, только немного позже, не здесь. Надо выбрать место и время, чтобы это было торжественно и значительно, чтобы Гефестион понял, насколько это важно, что это самая главная моя тайна».

      — Царевич… И день сегодня отличный!

      — И вкусный!

      — А самое главное… — мальчики сказали это вместе и рассмеялись.

      — Самое главное — что мы вместе!

      — И всегда будем! Ты хочешь? — спросил Александр.

      — Конечно!

      Они уже доели пирог и даже подобрали крошки начинки, осыпавшиеся на полотно хитонов.

      В каком-то безотчётном порыве царевич потянул Гефестиона за каштановую прядь:

      — У тебя такие красивые волосы!

      — У тебя тоже, даже ещё лучше! — Сын Аминтора тоже потянул Александра за золотую кудряшку. — Как солнышко… — смутился, потому что что-то ёкнуло в груди, и поспешил перейти к хлебу насущному: — Это было первое блюдо, а на пиру полагается перемена — теперь ты выбирай!

      — Ещё?

      — Ну да, это же было не совсем сладкое! Разобьём Леонида наголову!

      — Давай!

      Искать пришлось недолго: невдалеке от пирогов с зайчатиной на жаровне выпекались пышные лепёшки, командовавшая этим делом женщина внимательно смотрела, хорошо ли подрумянилась каждая и, только убедившись в этом, выкладывала её и приступала к прожарке следующей. Около готовых лепёшек стоял горшочек с мёдом, обещающий покупателям много сладких и вкусных мгновений.

      — Берём?

      — Берём!

      — А у тебя деньги ещё остались?

      — Да, есть ещё сдача с молока, не беспокойся! — И Гефестион обратился к женщине: — Нам две, пожалуйста, и мёду побольше!

      — Ух ты, какая парочка! А глаза-то, глаза — что у одного, что у другого! — Торговка щедро сдобрила мёдом две лепёшки и протянула их свершающим сладкую месть строгому Леониду. — Берите!

      Сын Аминтора рассчитался мелочью — и мальчики опять отправились под полюбившийся им навес.

      Лепёшки, как и пирог ранее, тоже таяли во рту, Гефестион ел свою, сложив её полукругом, и измазал щёку у губы мёдом.

      — А у тебя мёд на щеке! — разглядел глазастый царевич и, увидев, как сын Аминтора поднял руку, чтобы пальцем убрать густое прозрачное лакомство со своей щеки, остановил его: — Подожди! — наклонился к мальчику, слизал мёд языком: — Вот так, теперь ни капли не пропало зря! — и тут же пожалел про себя, что ест свою лепёшку, свернув её трубочкой, и так испачкаться не может. Выход, однако, скоро нашёлся: — Кусни от моей!

      — Зачем? — удивился Гефестион.

      — Я же твой мёд съел — а ты кусни от моей, чтобы было поровну! Кусай, кусай же!

      Аминторид отхватил зубами кусочек — Аргеад тут же откусил лепёшку в том месте, где на ней остались следы резцов товарища, и подумал, что именно этот кусочек самым сладким и был.

      Под навесом глаза афинянина наливались глубокой синевой и сияли мистическим блеском — ещё чудеснее, чем на солнце, изредка залетавший ветерок слегка шевелил каштановые волны. «То ли волны океана, то ли небо» — наверное, это ещё нельзя было выразить словами, но сердцем пока невысказанное прекрасно чувствовалось…

      Мальчиков всё же согнали из-под навеса, когда мешки с шерстью, на которых они устроились, стали выносить и грузить на какую-то телегу: очевидно, нашёлся покупатель, — но хорошего настроения детских душ ничто не могло испортить, к тому же с лепёшками уже было покончено.

      Александр и Гефестион только посмеялись над неожиданно закончившимися посиделками.

      Сын Аминтора проверил содержимое кошелька:

      — У меня ещё немного монеток осталось. Давай отыщем третье блюдо!

      Деньги, конечно, любят, чтобы их тратили, — особенно когда попадают в детские руки, — и искомое скоро обнаружилось: пройдя к рядам с фруктами, мальчики увидели корзины с вишней. Спелые, налитые, крупные, тёмные, матово поблёскивавшие на солнце, сочные ягоды так и просились в рот. В трёх корзинах, стоявших перед женщиной лет тридцати, симпатичной, крепкой и с загорелым лицом, ягод оставалось уже мало, на самых донышках. Хозяйка пересчитывала выручку, довольная удачным днём; очень похожая на неё девочка, с веснушками и светлыми, как спелый колос, волосами, выглядывавшими из-под повязанной на голове косынки, присела перед товаром и складывала оставшиеся вишни в одну корзину.

      — Смотри, мало осталось — значит, вкусная, — вполголоса оценил вишню Гефестион и подошёл к торговке. — Нам, пожалуйста, вишню. — На стол легли оставшиеся монетки. — На все.

      Бойкая девчонка вступила в разговор прежде матери:

      — А посуда у вас имеется? Куда её положить?

      — А вот сюда, — нашёлся сын Аминтора, узрев на столе глубокую тарелку из обожжённой глины. — Нам не на вынос, мы вишню съедим и вам тарелку отдадим.

      Женщина посмотрела на маленьких красавчиков и улыбнулась.

      — Елена, положи!

      Девочка быстро наполнила посудину, даже сбегала к бочке с водой, окатила вишню из кружки и, придерживая ягоды рукой, слила воду, после чего подошла к мальчикам, но тарелку отдавать не спешила.

      — Ты чего? — удивился Александр.

      — А ничего, — хитро улыбнулась Елена. — За промывку дополнительная плата, — и, не дав мальчикам опомниться и уклониться, быстро влепила звонкие поцелуи в щёки Гефестиона и Александра. — Вот теперь держите! — Шалунья прыснула и отбежала к матери.

      — Елена, егоза, не балуй! — проворчала родительница — скорее, для приличия, потому что тон её остался благодушным.

      Но девчонка не угомонилась:

      — Косточками не плюйтесь! Я здесь недавно подмела!

      — Ладно, не переживай!

      Александр и Гефестион отошли и расположились под тем же самым навесом, уже на голых досках.

      — А вот смотри! — Гефестион нашёл на земле какой-то лоскут. — Сюда и сложим косточки и черенки. В самом деле, что мусорить зря…

      Вишни оказались очень сладкими и ничуть не кислили после лепёшек с мёдом — разве только пара первых ягод, но язык быстро привык и с удовольствием давил упругую мякоть сочных плодов.

      — У нас пир из трёх блюд. Как у взрослых! — оценил Александр.

      — Угу. Мм… сладко, — немного отошёл от темы Гефестион.

      Мальчики быстро умяли вишню и вернули тарелку женщинам, ополоснув её в воде. Елена выглянула из-за спины матери и украдкой показала вежливым покупателям язык, но дёргать её за косички мальчики не стали — только скорчили в ответ гримасу и побежали вон с рынка.

      — С базаром ты познакомился, теперь я тебе речку покажу. Ты плавать умеешь?

      — Немного, а ты?

      — Нет, — признался Александр.

      — Так я тебя научу, я сам только недавно начал. Спускаешь на воду доску, кладёшь на неё руки, дерево легче воды, оно тебя держит — и плывёшь. Сперва одну руку убираешь с доски и начинаешь грести, а потом, когда понимаешь, что держишься и не тонешь, — и другую. В первый раз немножко, а во второй уже дальше получится. И по-другому я учился, — делился успехами Гефестион. — Ложился на воду, а отец меня под грудь поддерживал. Сначала так грёб, а потом он руку отпускал, тоже на время, и с каждым разом всё дольше и дольше. Самое главное, чтобы не перепутать: когда правой рукой гребёшь, голова налево смотрит, потом руку меняешь, голову поворачиваешь, выдыхаешь одновременно — и так далее. С непривычки устаёшь быстро, но потом приноравливаешься. У тебя получится, мы же хорошо подкрепились.

      — Я понял, я научусь, — заверил друга царевич. — Если не очень трудно.

      — Если с первого раза не получится, не расстраивайся: у меня же тоже не сразу вышло. И потом, я на море плавал, а у вас речка, в ней течение.

      — Да, один раз даже корову унесло, — приврал наследник македонского престола.

      Синие глаза внимательно посмотрели в голубые, в которых скакали озорные искорки.

      — Ой врёшь…

      — Ну… совсем немножко…

      Гефестион рассмеялся:

      — Это как «немножко»? Не корову, а овцу, что ли?

      От этого предположения прыснули оба.

      — Всякое говорят…


      Место, куда Александр привёл Гефестиона, было чудесным: всё вокруг утопало в зелени, деревья в небольшой рощице о чём-то переговаривались, шелестя на лёгком ветерке раскидистыми кронами, вовсю щебетали не сморённые послеполуденной истомой птицы, весело журчала небольшая речка, неся прохладную прозрачную воду куда-то в неведомые края.

      — Как красиво! — восхитился афинянин. — И ни души — никто мешать не будет. А как речка называется?

      — Пелла, как и город.

      — Здравствуй, Пелла!

      На зелёную траву полетели быстро сброшенные хитоны и набедренные повязки, шлёпнулись рядом сандалии. Держась за руки, мальчики со счастливым смехом бултыхнулись в Пеллу.

      — Вот, смотри! — И Гефестион показал своё умение, проплыв до середины реки. — Примерно так.

      Конечно, у восьмилетнего учителя плавания мало что получилось с передачей своих знаний Александру: царевич, добравшись до воды, шалил, хохотал, ойкал, что ему щекотно, когда сын Аминтора поддерживал его под грудь, и самостоятельно еле-еле смог проплыть не более пары локтей, но это уже было что-то — и, более не занимаясь образовательным процессом, мальчики принялись брызгаться друг в друга, бегать по колено в воде недалеко от берега и снова, поднимая столбы воды, кидаться в неё грудью вперёд и счастливо хохотать — просто оттого, что на дворе стояло лето, в небе светило солнце и жизнь была восхитительна.

      — А здесь рыба плавает? — спрашивал Гефестион.

      — Не знаю. Но сейчас точно нет: мы всю распугали.

      — Это верно…

      Выбрались они из речки только тогда, когда порядком озябли: Пелла брала начало в горах невдалеке от столицы, вода в ней была прохладна и свежа даже летом — и сразу стали прыгать на берегу.

      — Так согреемся и обсохнем быстрее.

      — Ага, — согласился Гефестион. — А у нас море теплее. Когда-нибудь вместе поедем в Афины — и я тебе его покажу. Оно тоже очень красивое.

      — Синее?

      — Да, а на солнце так искрит всё — прямо до горизонта…

      — Мы везде-везде с тобой побываем, — пообещал Александр товарищу, положил руки ему на плечи и внимательно всмотрелся в прекрасное лицо. — А у тебя тут капелька… — И царевич нежно поцеловал сына Аминтора в щёку, чтобы осушить эту самую капельку — или просто прикоснуться…

      — А у тебя нет, но всё равно. — И губы Гефестиона ответили на ласку таким же невинным детским поцелуем.

      Александр порозовел, разрывать касание совсем не хотелось.

      — Всегда будем рядом. Ты уже мой друг, верно?

      — Конечно. Навеки.

      Мальчики обнялись и застыли — наивно-трогательные в чистых объятиях тонких рук, в простом желании довериться друг другу. На зелёную травку часто-часто капала с золотых и каштановых прядей вода, Александр обхватил рукой шевелюру Гефестиона. Может быть, этот момент уже настал — и сейчас надо вслед за дружбой, которая уже принята, предложить Гефестиону стать Патроклом верного Ахилла?