Из рассказов старого ординатора

Когда в апреле 1983 года я впервые вступил на территорию санатория, то оказался в лесу. Меня окружили деревья: высоченные сосны, старинные липы, столетние дубы, а под ними домики. Это корпуса, где обитали дети, располагались лаборатория, контора. Свежему человеку можно было  заблудиться среди  деревьев и зданий. Главным врачом тогда работала Серебрякова Тамара Николаевна.

В своем отношении к подчиненным сотрудникам она держалась двух положений: неимовернейшая строгость и, одновременно с этим, материнская забота. С одной стороны сотрудники ее боялись, перед тем, как зайти в кабинет, спрашивали у секретаря:
- Как настроение царицы?
Ежели получали ответ:
- Хорошее, - то стучались и заходили в ее кабинет решать служебные вопросы.
Ежели слышали:
- Что-то нынче сурова, - то поворачивались и уходили, отложив решение служебного вопроса до лучших времен.

Забота же Серебряковой заключалась в том, что на фонде заработной планы она не экономила, врачи получали полторы ставки, забота о здоровье персонала состояла в том, что один день в неделю посвящался спорту и физкультуре. Зимой врачи, медсестры, санитарочки, учителя, воспитатели ходили на лыжах и принимали участие в соревнованиях. Летом ездили на стадион «Динамо» и соревновались с командами других лечебных учреждений, принимали участие в эстафетах, прыжках в длину и прочей атлетике. 

Взаимоотношения между сотрудниками были прямо-таки родственными. Доброжелательность и дружелюбие окутывала вновь поступившего на работу. Я, четыре года проработавший в Липецке в больнице, в учреждении, где царствовала иерархия и дисциплина, словно в военно-морском флоте, и, одновременно, жесткая конкуренция и внутрипопуляционная борьба,  здесь оказался в учреждении старинного, Эртелевского, чуть ли не Тургеневского типа, в старине. Главный врач здесь являлся строгим, но милостивым барином, а персонал  - дворней. Взаимоотношения в коллективе были ясны и понятны. Собирался поработать здесь временно,  лишь одно лето, а остался на всю жизнь.

Вспоминается общение с заведующей отделением Никоновой Лидией Алексеевной или с бывшим  досеребряковским главным врачом Евгением Сергеевичем Крупицким. Ему тогда еще не было и шестидесяти лет, но выглядел он очень старым, дряхлым. Всегда одетый официально, в костюм, белую рубашку и галстук, и всегда обутый полуофициально в дерматиновые тапочки (они выдавались со склада каждому сотруднику вместе с ватной фуфайкой и белым халатом) медленной шаркающей  походкой шествовал он по тропинке, направляясь к своему дому. Бывалоча, учил он меня житейским мудростям, глубинной (не медицинской) сути нашей работы  и взаимоотношениям в коллективе и с начальством.

Много лет руководил Евгений Сергеевич санаторием. При нем был построен пятый корпус (барачного типа), там проводилось лечение больных костным туберкулезом, делались операции. Был возведен трехэтажный, шестой корпус, сейчас в нем располагается первое отделение.  При нем была построена котельная; это была техническая революция. С тех пор корпуса санатория отапливались централизованно. Уголь в котлы подкидывали мужики, работники котельной, а до того каждый корпус отапливался отдельно, в каждом  была своя печь и за поддержание в них тепла отвечали санитарки. Всего в «докотельное» время, как сказывали старые люди, в корпусах было в котором по две, а в котором и по четыре печи, а всего в санатории печей девять, а кабы и не поболее. Санитаркам выдавали со склада уголь и дрова. А для разжижки печи  следовало навести хвороста из леса, чем санитарки и занимались.

В целях проведения операций в санаторий приезжал из Воронежа хирург Игнатовский. Жизнь санатория была наполнена трудом, выхаживанием больных костным туберкулезом.
А как отдыхали, веселились сотрудники! О том ходили легенды. Мол, на масленицу поезд саней, запряженных лошадьми, разъезжал по поселку. В санях постелены ковры, на них восседают сотрудники и сотрудницы. Разъезжают с самоварами и блинами. В первом экипаже - главный врач Крупицкий Евгений Сергеевич, сам правил, щелкал кнутом, понукал лошадь.

Особенно любили старые люди вспоминать санаторское подсобное хозяйство. Оное располагалось в районе Лукичевки. Заведовал им Криницкий, а при нем целый штат: агроном, бухгалтер. Было целое поле с овощными культурами (огурцы, помидоры, укроп), кусты с черной смородиной, животноводство (коровы и свиньи). Так что говядина и свинина в санатории были свои, а молоко привозили в бидонах. Работать на поле, доить коров  отправлялись медсестры и санитарки. Эту повинность сотрудники выполняли с превеликим удовольствием. Помимо труда отдыхали, купались в пруду, ловили раков. Подсобное хозяйство просуществовало до середины 1960-х годов. По его закрытии, произошедшем в виду нерентабельности, двух лошадей перевели в санаторий, туда же отправили дрожки и сани. Долгое время на «рецах  вавилонских» раздавался плач сотрудников подсобного лукичевского хозяйства. Вспоминаю глубокого старика Ивана Ивановича, он жил на территории санатория, его домик стоял направо от главного входа, как раз рядом с домиком экспедитора Муравского. Как же он сокрушался в середине 1980-х годов о прискорбном событии, что случилось двадцать лет назад. 
- И зачем же Евгений Сергеевич закрыл подсобное хозяйство!  наш князь Вяземский так бы не сделал.

Мне, в санатории человеку свежему, становилось все более очевидно,  что не только старик Иван Иванович, но и весь коллектив видел в Крупицком помещика, а санаторий во всем его обиходе — помещичьем имением. Оно и в Тамаре Николаевне Серебряковой видели барыню. Все здесь было по старине, а прямо таки наслаждался этим укладом.
В 1970 году отделение костного туберкулеза было расформировано, хирургия прекратилась. У Евгения Сергеевича опустились руки, психологически он сдал, физически одряхлел. Работа в санатории держалась на его супруге — враче Екатерине Ивановне Крупицкой.

Вспоминаю врача Вардаева Иосифа Алексеевича. Во время оно его, студента воронежского мединститута, арестовали и осудили по 58 статье УК. Так, Иосиф Алексеевич провел десять лет в лагере в Коми АССР.  Работал на общих работах, на лесоповале, затем трудился фельдшером в медсанчасти лагеря.  После реабилитации вернулся в мединститут, закончил его уже весьма немолодым человеком. Работал главным врачом Краснолесненской больницы, а потом у нас в санатории ординатором. Интереснейшие рассказы поведывал он мне о  лагерной жизни, я был ими потрясен. Потом похожие истории я прочитал у Варлама Шаламова.

Здесь же работал супруг Серебряковой - Парамонов Виталий Петрович, в прошлом земский врач-хирург.
Окружали меня врачи: Никонова Лидия Алексеевна, Уварова Зинаида Владимировна, Беленова Лидия Федоровна, ренгенолог Синяков Владимир Александрович, врач Гущева Татьяна Ахмедовна, а так же медсестры: Степанова Софья Петровна — главная медсестра, Хлуднева Евгения Алексеевна — процедурная сестра, Карпова Валентина Васильевна, Юдина Таисия Николаевна, Шипилова Зинаида Николаевна, Баскакова Зинаида Андреевна, Попова Мария Ивановна, Кулакова Александра Трофимовна (диетсестра), Мельникова Нина Васильевна, Бунина Нина Васильевна, Локтева Надежда Ивановна (лаборант), Новикова Нина Ивановна, Сиротинкина Татьяна Ивановна, Померанцева Татьяна Федоровна, Тарабрина Мария Ефимовна, Понёвина Александра Михайловна, Попова Таисия Леонидовна, Черных Зоя Константиновна, Золотарева Екатерина Михайловна, Мальгина Ульяна Александровна (старшая медсестра, участник войны), Символокова Зинаида Михайловна (старшая медсестра), Папонова Татьяна Никоноровна, Черепкова Мария Ивановна, Филюшкина Ольга Дмитриевна. Ренген-лаборантом работал Пешков А.А. - ветеран Финской войны и войны 1941-1945 года; попал в плен и находился в лагере в Австрии.
По родственному встретили они меня:
- Как мы рады! Сын Юрия Михайловича! А ваш папа оперировал моего сына — вырезал аппендицит!
- А моего отца — по-поводу желчнокаменной болезни!
- А у моего мужа отнял гангренозную ногу!

Как Буратино в кукольном театре обступили артисты, так и меня обступили сотрудники санатория; меня здесь знали и любили еще до моего появления здесь.
Не застал я ветеранов войны — медсестер: Огрызову Зинаиду Ивановну, Черкасову Анну Семёновну, Чальцеву Александру Ивановну, Яневич Нину Петровну, Завгороднюю Марию Степановну, Куницину Марию Михайловну, Любимову Зинаиду Васильевну, ретнген-лаборанта Мезина.

Евгений Сергеевич Крупицкий дорабатывал ординатором, а главным врачом назначили Серебрякову Тамару Николаевну из села Садовое Аннинского района, где она работала врачом-гинекологом.  Вместе с  ней приехали ее муж Парамонов В.П. и дочь Анна, врач-стоматолог.

Ветер перемен (Ускорение) стал задувать в пределы санатория. Появились строгости, не традиционные для нас в режиме барыня-дворня, а советские. Теперь, уходишь из санатория, заходи в лабораторию, отмечайся в журнале у врача-лаборанта, секретаря санаторской парторганизации, Кобяковой Людмилы Владимировны, проставь там часы и минуты ухода с работы, распишись и уходи себе домой. Я эту процедуру всячески саботировал, понимая, что это возврат к сталинизму. Долго так продолжатся не могло. Дунул ветер новых перемен  и достиг нашего учреждения. Началась Перестройка. Недовольство выплеснулось наружу. Оппозиция имела место как на съезде депутатов в Москве, так и у нас в санатории.

Наша доморощенная оппозиция имела две фракции: среди учителей санаторской школы и среди сотрудников хоздвора.
Вспоминаю открытое партсобрание, на котором экспедитор пищеблока Муравский громогласно возопил в адрес Тамары Николаевны:
- А ты, воровка, чего сюда заявилась! Тебе здесь не место.
На следующее утро у Виталия Петровича, супруга Тамары Николаевна, случился инфаркт миокарда. Так Тамара Николаевна стала вдовой. Тамара Николаевна была удалена от должности главного врача и дорабатывала у нас ординатором, как до того Евгений Сергеевич.

Санаторий оказался «без царя в голове». Исполняли начальствующую должность заведующие отделениями — Беленова Лидия Федоровна, Уварова Зинаида Владимировна. Как кариатиды подпирали они собой громаду санатория. Врачи, медсестры, санитарки работали в этот период слажено. Это все люди ответственные, которые никогда не станут взирать, сидит ли в кабинете постоянный главный врач или же временно исполняющий обязанности.  Их психология определенная, есть дело — его и выполняй. Не то сотрудники хоздвора: тут все начало разваливаться, и  инфраструктура, и сами люди. Вспоминаю январские дни 1988 года, мое воскресное дежурство; звонит по телефону Лидия Федоровна Беленова и спрашивает:
- Какая температура воздуха в корпусах?
- Плюс шесть, - отвечаю я.
- Предпринять все усилия, чтобы ниже не снижалась, нельзя разморозить систему, ведь на улице минус двадцать.

Я побежал в котельную, котлы распаяны, из них хлещет горячая вода, стоит кочегар по щиколотку в этой жиже и подбрасывает уголь в печь.
- Здравствуете, - говорю я с порога, не желая проходить в глубь помещения, чтобы не промочить ноги в горячей воде и растворенном в ней угле, - как идут дела?
- Как видишь, - мрачно отвечает кочегар. Голос его хриплый, видать посадил его на зоне; многие котельщики отсидели свое по «благородным» статьям за воровство, а Иосифа Алексеевича  за 58-ю презирали. У котельщиков своя шкала ценностей.
- Могу я вам чем-нибудь посодействовать, - вопросил я.
- Спирту принеси!

Так я стал бегать по медсестринским постам, собирал пузырьки спирта и относил их кочегару каждый час, когда спирт закончился, носил корвалол.
Кочегар продержался и я на своем дежурстве вместе с ним: температура ниже 6 градусов в корпусах не упала. И дети не померзли, и система не была разморожена.
Такая обстановка долго продолжаться не могла.

И вот по весне в санатории появился новый главный врач. Невысокий молодой человек в демисезонном пальто и резиновых сапогах незаметно прошел на территорию. На главного врача он не был похож нисколечки, однако, словно ветер по коллективу прошел слух:
- Это он! Появился!
В самом деле, новый главный врач — Муравицкий Николай Антонович.
- Исполати деспота, - был общий глас.

Сотрудник давно ждали умирения в коллективе, прекращения войны между оппозиционной и провластной партиями. Оно наступило. В порядок стала приводится инфраструктура, экскаватор ковырял землю, прокладывались новые трубы, главный врач Мурвицкий за этим надзирал. Было возведено здание Нового корпуса. Стройка началась при Тамаре Николаевне, а при Николае Антоновиче с успехом завершена.

Старые корпуса были сняты с баланса и демонтированы. Лишь 5-й корпус, барачного типа, деревянный, обшитый черным рубероидом, сгорел за одну ночь, часа за четыре. Это было в мое воскресное дежурство. Задымило заброшенное строение и я вызвал пожарную команду.  Они залили дым водой, я успокоился. Часов  в  двенадцать лег спать. В два часа стук в дверь, прибежал из котельной Борька Кулаков, стучал в двери корпуса и вопил:
- Горим!
Выглянул я в окно, вижу постройка полыхает, вызвал вновь пожарную команду. Приехали два автомобиля, бравы молодцы издавали струи из брандспойтов, но куда там! Деревянное здание здание в течении десятилетий просохло и, обитое рубероидом, горело неумолимо.

Я вышел из своего корпуса, чувствую, на дворе ни ветерка. Пламя рвется в высь, в небо, а не в стороны. В 1990-е годы строгих пожарных инструкций не было. Сейчас бы я велел эвакуировать детей, а тогда обошел посты и предупредил медсестер и санитарок: открыть все ходы-выходы, в любой момент быть готовым к эвакуации. Деревянное здание продолжало гореть. Местные жители-краснолесненцы толпой стояли за забором и дивились на пожар. За четыре часа все было кончено. Утром я находился на хоздворе. Появилась заместитель главного врача по лечебной части Станкина Валентина Яковлевна.

- Как дежурство?, - спросила она; интонации ее голоса как всегда имели изрядную дозу апломба.
- Все нормально, Валентина Яковлевна, - ответил я, последовала легкая пауза, после чего добавил, - разве что пятый корпус сгорел.
- Как???!!!
- Да так, дотла.
- Не может быть!
- Пойдите, посмотрите.

От пятого корпуса осталась искореженная металлическая крыша, хаотично лежавшая на каменном фундамента, а между ними — ничего, все сгорело. Пятый корпус был снят с баланса, так что пожар никаких административных последствий ни для кого не вызвал. Кто поджег здание — осталось неизвестным.

Помню еще один драматичный случай, причина ему не пламя, а мороз. В конце 1990-х годов я был на  дежурстве 2 января. Зима была теплая, лишь в один день, а именно, 2 января на улице стоял холод в минус двадцать. Именно тогда в котельной отказал мотор. Запасного не было. Я вызвал на работу зама по хозчасти, электрика, заведующего котельной.

Мол, исправляйте, братцы, неисправность. Прекрасно понимал я, что мотор невозможно  исправить местными силами, что дело — дрянь. Такого же мнения держались и вызванные мною сотрудники хоздвора, но ни я им того не говорил, ни они мне. В тот день работала заместитель по воспитательной работе Бурьянова Людмила Николаевна. Взволнованная прибегала она ко мне в ординаторскую и требовала принять меры.
- Меры принимаются, - отвечал я.
- Какие?
- Такие, вызвано хоздворовское начальство и электрик, они занимаются мотором.
- А ты что здесь сидишь, - возмущалась Бурьянова, - почему не идешь в котельную.
- Так помилуй, матушка, на улице минус двадцать, - отвечал я.
История эта кончилась весьма прискорбно. Система была разморожена. По весне лопнули десятки (!)  радиаторов, и в корпусах, и в школе.

В стране проводилась Перестройка, началась антиалкогольная компания. В нашем санатории было организовано Общество трезвости. Возглавлял его я - врач Зейтленок Д.Ю. Вспоминаю День медработника, который проводили в режиме чаепития. На столе стояли чайники, печенье, с пищеблока принесли торты.
- У вас что, чаепитие?, - удивлялись повара.

Им не верилось, что можно веселиться, петь и плясать на трезвую голову. Однако такой период был в жизни нашего государства и санатория, правда очень короткий. Потом пропали все наши сбережения на сберкнижках. В начале 1990-х по три месяца не выплачивали зарплату, цены на продукты питания росли в невероятно быстром темпе. Народ затосковал. Помню, тогда на день медработника на двух человек профсоюз выдал по три бутылки водки, а на закуску — два бутерброда. В тот день многие были недопустимо пьяны.

Под руководством Муравицкого санаторий выжил в этих сложных условиях. Несколько летних сезонов оздоравливались больные диабетом. Медперсонал  освоил определение глюкозы, введение инсулина. Два летних сезона санаторий принимал участие в кампании по оздоровлению народов Севера. К нам из Анадыря приехали чукчи. Вспоминаю, как после сытного обеда они все вышли из столовой нашего пищеблока и под водительством медсестры отправились в спальный корпус. Это было трех-четвероклассники. Они достали из карманов пачки сигарет, закурили, над колонной стоял смачный запах табака. Малышам-чукчам никто курить не запрещал, потому как у них свои обычаи, но в корпусах дымить им было не велено. Необычную патологию мы тогда выявляли на рентгеновских снимках: эхинококковая киста легких. Паразит специфический, результат употребления в пищу строганины; это не прошедшая термообработки мясная пища.

Работа санатория постепенно вошла в свое русло, в коллективе было достаточно дружелюбно. День медработника ознаменовывали пикником на Владимирских прудах. Уже не было ни истерической трезвости времен Перестройки, ни горького охмеления начала19 90-х годов. Праздник проходил скромно и очень весело. Жарили шашлыки, сам главный врач Муравицкий варил шурпу. Тут следует отметить, что старики уходили на пенсию, в санаторий принимались на работу новые люди, молодежь.

Последние видели в Николае Антоновиче исключительно главного врача, да и самому Муравицкому не пришло бы в голову играть роль доброго барина. Перестройка словно ветром выдула из санатория остатки старинного уклада и старинных взаимоотношений. Я, как вышеупомянутый Иван Иванович, о них вспоминаю с грустью.
Николай Антонович руководил санаторием двадцать два года, это весьма и весьма долгий срок. С течением лет рабочий обиход санатория рутинизировался. Инфраструктура стала    приходить в упадок вновь.

Если во времена Е.С. Крупицкого  котельная, отапливаемая углем, была делом технически революционным, то в 2000-х годах это была архаика, зимой в новом корпусе царствовал холод, температура воздуха +16 считалась достижением. Все сотрудники ходили в пальто в накидку. Кровля прохудилась. В дождливые дни с потолка лило, как из решета. Сотрудники санатория подставляли ведра и корыта, штукатурка от влажности обсыпалась, обои отклеивались. Жизнь потребовала новых людей.

В декабре 2010 года в санатории появился новый главный врач — Левтеев Евгений Викторович. А Николай Антонович был переведен на должность заместителя главного врача по лечебной работе. Настояниями и усилиями нового главного врача кровля была отремонтирована. Возведена новая газовая котельная. Теперь ни с потолка не течет и в корпусах тепло.

Вспоминаю свое первое дежурство в мае 1983 года. Было воскресенье, пасха. Пришел я на работу и пошел разыскивать врача, дабы принять дежурство. Евгения Сергеевича Крупицкого я застал на пищеблоке. Он сидел за столом и разговлялся: пил чай с куличом и творожной пасхой. Я присел к нему за стол и мы разговорились. Бывший главный врач повспоминал о прошлом, о хирургии и операциях, что проводились в санатории. Посетовал, что отделение костного туберкулеза из нашего санатория перевели в другое лечебное учреждение. Помолчал, задумался и сказал следующее:
- Работа нынче легкая, не то что в наше время.
Опять помолчал и добавил со строгостью в голосе:
- Но имей в виду, придет час и ты ответишь за все.

То, что санаторий не хирургическое отделение, мне было яснее ясного, но, что это за «час» и  что это за «ответишь за все», было не понятно. Об этом я и спросил у Евгения Сергеевича.
- А этого я не знаю, - ответил он, помолчал и добавил, - каждому свое.
С течением времени я все понял. Главное: здоровье детей. Санаторий — не стационар и не следует его изображать. В принципе: наши пациенты в своей массе приезжают в санаторий не лечиться, а оздоравливаться. То есть, прибывают здоровыми и в результате наших медицинских усилий выписываются еще более здоровыми. Но, вот беда, дети имеют обыкновение болеть. Врач санатория должен выявить заболевание и отправить ребенка в профильный  стационар. Это дело не требует никаких промедлений.
 
Одновременно с Н.А. Муравицким к нам пришла заместитель главного врача Станкина Валентина Яковлевна. До того она работала в Литовской республиканской больнице. Она потребовала от врачей ежедневного обхода палат.

Дело было летом и проводилась летняя оздоровительная компания, народ съехался на редкость здоровущий. Мы не стали перечить  заместителю главного врача и поутру оправились на обход. Вот захожу я в палату. За столом сидят четыре семнадцатилетних допризывника, розовощекие, кровь с молоком, жители Калача и Митрофановки, и играют в карты.
Я пересиливаю себя и обращаюсь к ним:
- Здравствуйте, дети, как ваше здоровье?
Никто в мою сторону не глядит, а меж собой переговариваются.
Первый:
- Гляди, братцы, вчерась был, а нынче опять приперся.
Второй:
- Он и давеча был.
Третий:
- И намедни был.
Четвертый:
-  И анадысь.
Первый:
- Поди и завтра припрется.
Я повернулся и ушел. Но и здоровяки болеют.

Какие только мы с В.Я. Станкиной ни ставили диагнозы и кого только ни отправляли в стационар. Помимо обычных острых аппендицитов это прободенияе язвы желудка. Мальчик К. оздоравливался у нас в течении десяти лет, мы знали его с семилетнего возраста. За две недели до окончания школы он вдруг стал жаловаться на боли в животе. В голову нам не могло прийти, что он страдает язвой желудка. И вот приходим мы на работу, а К. возвращается с завтрака, держась за живот (кинжальная боль). Мы с Валентиной Яковлевной были опешены, поставили диагноз: прободная язва желудка и отправили его  в стационар «Электроники». Я сам его сопровождал. В приемном покое хирург его посмотрел и сразу же отправил на операционный стол.
Из инфекционных заболеваний ставили различные диагнозы. Чего никогда не было, так это сыпного тифа. Старики (В.А. Синяков) о таком случае в санатории помнили, а я не застал.

Помимо заболеваний дежурный врач, как и весь медицинский персонал, обязан заботиться о сохранности детей. Мы стоим на страже, но бывает всякое. Как-то в летнюю оздоровительную компанию в шестом корпусе пребывали дети из интернатов. Все сплошь умственно отсталые. Но в физическом смысле очень крепкие. Медсестра вызывает меня в шестой корпус на первый этаж. Моему вниманию представляет подростка, дебила, с травмой предплечья, которое он получил во время активной игры на территории санатория. Осматриваю. О, ужас, перлом костей со смещением и смещение очень и очень изрядное. В этом случае следует: иммобилизация, введение обезболивающего средства и госпитализация в травматологический стационар. Необходимо вызвать перевозку и написать направление, чем я и занимался.

И вот тут-то пред мои очи воспитательница приводит девочку лет семнадцати и взволнованным голосом сообщает:
- Димитрий Юрьевич, вынула ее из петли.
Осматриваю: на шее странгуляционная борозда, а выражение лица — веселое, глаза светятся радостью, на устах улыбка.
- У, окаянные дебилы, -  срывающимся от волнения голосом произносит воспитатель.
Мне же понятно: несоответствие эмоциональной реакции на содеянное говорит не о дебильности (дебил — это вовсе не дурак), а о шизофрении. Стало ясно, руководство интерната устроило детей на летний отдых, а само ушло в отпуск. Нам же под маркой дебильности подсунули шизофрению. Пребывание детей в санатории с данной нозологией недопустимо.  Я предложил надзирать за девочкой во все глаза. Наутро доложил о случившимся заместителю главврача Антоненковой.
- А почему суицид не госпитализировал?, - строго спросила она. А это целая история, на то нужно согласие опекуна, в данном случае — директора интерната, а он, голубчик, в отпуске, ищи его свищи. Но мы через администрацию района нашли директора и он по факсу направил нам согласие на лечение в психиатрическом стационаре. На наш упрек о недостоверном диагнозе, сослался на ошибку медработника.

Еще один прискорбный случай был на моем дежурстве. В шесть часов вечера я находился в ординаторской в новом корпусе. Вдруг почувствовал, как-то интуитивно ощутил, что происходит травма у ребенка и травма значительная. Я не обратил на свою интуицию внимания  и оправился на пищеблок снимать пробу. Не успел я запомнить бракеражный журнал, как вбежала медсестра первого отделения третьего поста Бурдакина Елена Петровна, взволнованная, и сообщила:
- Димитрий Юрьевич, беда!, В. спрыгнула с третьего этажа на второй и расколола череп.
- Вот оно, интуиция в руку, - подумал я и бегом бросился в шестой корпус. Предо мной предстала девочка с травмой костей черепа. Состояние ее было тяжелым.
- Следует срочно госпитализировать ребенка в стационар, - воскликнул я.
- Так, Дмитрий Юрьевич, я уже вызвала поселковую перевозку перед тем, как вам сообщить, - ответила мне Елена Петровна.
Мне осталось ввести анальгин и написать короткое направление. Не успели мы оглянуться, как карета стояла у ворот. От момента травмы до времени госпитализации не прошло и полутора часов.

Вот тут мне следует остановиться на роли медсестры в санатории. На театре оздоровительных действий медсестры находятся на передовой, в траншее, а врачи в блиндаже (в ординаторской). От их действий, сообразительности, настроений зависит положение на оздоровительном фронте. О том врачу не следует забывать и быть им благодарным.

О поучении Евгения Сергеевича Крупицкого о том, что случиться может всякое, следует помнить ежечасно. Возьмем хотя бы вышеописанный случай с В.  Воспитатель Светлана Дмитриевна Магомедова находилась на втором этаже и видела намерение В. спрыгнуть в лестничный пролет.
- Света, не делай этого, - воскричала она.
Какое там, девочка прыгнула головой вниз. В результате получила трещину костей черепа 130 мм.

Еще один случай, который имел место в мое дежурство в выходной день на пасху. День уже клонился к вечеру и был благополучен. Воспитатели, медсестры и санитарочки отправились в раздаточную комнату и сели разговляться: вскипятили чай, угощали друг друга куличами,  творожной пасхой, ветчиной. По окончании праздничной трапезы вышли в коридор и детей в палатах не обнаружили.
- Должно быть дети на территории, -  подумали они и вышли на оную.
Но и там детей не оказалось! Оздоравливались в то время у нас интернатчики. Побеги детей  из санатория бывали, но чтобы сбегали насельники целого корпуса, всего отделения, такого и старики не помнили.
- Где наши дебилы!?!, - ужаснулись воспитатели.
Вскоре дошла весть, что видели детей шествующими на поселковое кладбище. Бросились вслед за ними, а они уже возвращались. Дети шли гурьбой, веселые, довольные, на ходу залупляли красно яичко, откусывали и жевали его. Они совершили праздничное посещение кладбища.

Воспитатели позвонили по телефону директору интерната и выразили ему упрек по поводу поведения подведомственных ему детей.
- Ничего страшного, - ответил он, - таков обычай у нас в районе, это называется детский помин. Дети из бедных семей на пасху идут на кладбище и собирают оставленную на могилах снедь, это их добыча.

Чрезвычайные события стали известны главному врачу и гнев его был страшен.
Как видим, диагноз дебил вовсе не означает, что ребенок глупец, ведь надо было  соорганизоваться: выставить соглядатаев за воспитателями, медсестрами и санитарочками, дождаться когда они усядутся трапезничать и потихонечку покинуть территорию санатория. Для этого нужно великое соображение.

Помимо состояния здоровья и поведения детей, иной раз опасного для окружающих, а иной раз и для себя самого, следует видеть угрозу и во внешних обстоятельствах. Лето 2010 года было крайне-крайне жарким. Начались лесные пожары, в августе они стали представлять угрозу населенным пунктам. Так, в поселке Шуберское  сгорела целая улица. Лесные пожары стали приближаться к Графской. И когда они уже были на расстоянии четырех-пяти километров было решено эвакуировать детей. Срочно обзвонили все районы области с призывом прислать машины, в течении нескольких часов все дети были вывезены. В санатории остался лишь обслуживающий персонал. Пожары остановились на подходе к Графской и поселок не затронули. Тем не менее, мы опасались возобновления пожаров и не рисковали приглашать детей. Последние три недели августа дежурный врач одиноко бродил по территории пустого санатория.
Нечто подобное было зимой 2015 года, когда небеса пролили ледяной дождь.

Отягощенные льдом деревья упали и порвали линии электропередач. Соответствующие службы никак не могли устранить последствия обрыва электропроводов.  Сначала у нас в санатории погас свет, отключились плиты на пищеблоке, вода в кранах стала иссякать. Нам было ясно, что  без света, пищи и воды дети в санатории находиться не могут. Главным врачом Левтеевым Евгением Викторовичем было принято решение срочно вывести детей. Благодаря его активным действиям,  в течении нескольких часов в санаторий прибыли автомобили из районов и дети отбыли домой. Оставшихся нескольких человек перевели в Сомовский санаторий. В тот день я дежурил, Евгений Викторович выдал мне свечу и предложил написать этим детям выписки-направления. Утром в санатории было тихо-тихо, потому как не было слышно ни детского голоса, ни окрика медсестры, ни работающих электроприборов, ни звука льющейся из крана воды.

Заветы Крупицкого храню. Благодарен старшим товарищам Беленовой Лидии Федоровне, Уваровой Зинаиде Владимировна, Никоновой Лидии Алексеевне, Синякову Владимиру Александровичу, друзьям Гущевой Татьяне Ахмедовне, Молодых Леониду Григорьевичу,   
Фортушиной Татьяне Васильевне, Писаревой Татьяне Викторовне, медсестрам.
Оглядываюсь и вижу, как говориться, кого уже нет, а те далече (на пенсии). Наступит время и придет мой срок. Вот главного врача 1920-х годов Федосееву помнят, о ней в своей брошюре  в 1957 году упомянул тогдашний главный врач Владимир Несторович Крицкий. А вот кто был главным врачом в 1930-х годах? Старые люди в 1980-х годах на мои расспросы отвечали, что некто Кац, а потом, де, его сняли и исполняла обязанности главного врача некто врач Смуглова. Ныне, кто эти люди, какова была обстановки в санатории в те годы никто не помнит и не знает. Сам Кац — личность вполне баснословная, о нем слыхивал в санатории, поселке да, почитай, во всем мире один лишь я. Почти с головой погрузился он в воды Леты, придет время уйду туда и я. А пока поживу-поработаю.

2016г.
Воронеж.

P.S. В 2018 году в санатории разразились драматические события. Сотрудники санатория
знают, о чем идет речь. Все это еще очень злободневно, потому об этом умолчу.
P.S.S. Санаторцы! Я вас люблю!