Ниновка далекая и близкая. Глава 23

Веселая масленичная неделя пролетела, как один день. Впереди Великий пост.  Угасает веселье, серьезнеют лица сельчан.

Сегодня последний день масленицы - Прощеное Воскресенье. Пришло время достойно проводить Зиму и настроиться на строгий пост.

День выдался солнечным. Позади последние приготовления.

На улицу вышли и стар, и мал, даже почтенные старики спустились с печек и лежанок... На лицах сельчан неподдельная радость и умиротворение.

 И вот, наконец, завораживающее действо начинается!

Вдоль деревни на санях торжественно везут символ Зимы, огромную соломенную куклу. А позади образовался настоящий праздничный кортеж. Тут и купцы на новеньких расписных санях, украшенными лентами и звонкими бубенцами.

И простые крестьянские упряжки, заполненные веселой молодежью.

Даже помещик Белянский выехал со своими красавицами-дочерьми. 

- Прощай, Зимушка! Прощай, милая! - поклонился Прокоп, проезжающей мимо его хаты, праздничной процессии.

- Прокоп, с праздником тебя?! - улыбнулся ему сосед Федор. - Слышь, Прокоп?! Можа и мы с тобой запрыгнем у те сани?

Дед Прокоп снял с головы старенькую ушанку, не спеша подошел к соседу и  поклонился в пояс:

- С праздником, Федор Степаныч!

Выпрямился  и, положа правую руку на область сердца, произнес:

- Федор, прости ты меня старого! Христа ради, прости!

От искренности стариковских слов у Федора перехватило дух:

- Надо же, какой великой силой и любовью наполнена душа этого скромного старца! - подумал он, по-новому всматриваясь в лицо соседа.

Он обнял старика, троекратно поцеловал и с душевной теплотой произнес:

- Бог простит, Прокоп?! Прости и ты меня!

- Бог простит!  А ежели Бог прощает, то, что уж мне грешному...

Старик смахнул рукавом накатившую слезу и доброжелательно прошептал:

- Федор! Живи по совести, сосед ты мой дорогой!

- А как иначе? - вполголоса ответил Федор. - Без прощения и жизнь будет не мила. Этакая гордыня, занозой проклятой тогда будет грызть душу!

- Вот и хорошо, сынок! - улыбнулся старик. – Хорошо, что прощать умеешь! А то, кто его знает,  всяко может быть! Как тогда перед Богом ответствовать!

- Дед Прокоп, не будем горевать, ходим-ка лучше до гурта. Можа станцуем с тобой! – пошутил Федор, чтобы хоть немного развеять грусть старика.

- Да куды там мене?!

Прокоп поправил шапку, заинтересованно поглядывая в сторону луга.

А в это время, в самом центре луга, на хорошо очищенной от снега площадке возвышался постамент, собранный из дров и хвороста. Вот к нему-то и подвезли нарядную соломенную куклу, символ Зимы, и под обрядовые песни и прибаутки водрузили на этот пьедестал.

Закружились хороводы, пляски. Задорный смех разливается  до самой Карповой пустыни!

- Мальчики-девочки! Сваты-кумовья! Весь честной народ! А, ну-ка! Налетай на блины!  Спелые румяные, медом пропитаны. Сама еще ела бы, да уж объелася...

- Меланья?! Дай-ка сюды свои блины, попробуем, правда ли они такие вкусные, как ты расхвалюешь? - окликнули подруги  голосистую певунью.

- Пробуйте, бабоньки! Пробуйте, милые! – приговаривала нарядная Меланья, угощая подруг.

- Милашка? Подойди-ка сюды! - отозвала ее в сторону соседка Ольга. - Ты что это так раскраснелась?!

- А вот, не скажу! Угадай, соседушка?!

Удивленная Ольга только хотела было дать ответ, как озорная Меланья схватила ее за руку и вовлекла в веселый хоровод.

- Ай да, Милашка! - покачала головой Дарья. - Буряком щеки нарумянила и думает, что мы не разгадаем эту загадку!

Ниновские хозяюшки шли по кругу, угощая односельчан своими блинами, пирогами и чарочкой доброго самогона. 

Праздник не омрачала ни одна тучка. Природа дышала весной.

Никто из сельчан не смог усидеть дома.

- Авдотья Миканоровна?! - выйдя из своей хаты, окликнула соседку Евдокия. - С праздничком тебя! С Прощенным воскресением!

Нарядная Авдотья торопливо подошла к соседскому плетню:

- С праздником, Евдокия! Вы как, на луг пойдете?

- Спасибо, Авдотья! Наши хлопцы уже давно там, а мы  вот только сейчас собрались. С утра у печи хлопотала.  Напекла вот блинов и хворосту! – хозяйка приподняла край расшитого рушника, под которым на тарелке рядком лежали удало выпеченные лакомства. - Нехай детишки, да и людочки, побалуются!

Авдотья в ответ лукаво улыбнулась:

- Евдокия! Так, может, я с вами пойду, заодно подсоблю блины поднести!

- Отчего ж нет?! Ходимте разом, веселее будет!

А тем временем, плотно прикрыв двери своей хаты, на улицу вышла еще одна жительница, деревенская сваха Матрена.

В новеньком зипуне она важно огляделась по сторонам, затем аккуратно взяла  уголок своего праздничного платка и, любуясь им, проговорила:

- Ой! Якый же красивый! Це тильки у мене такий!

А платок был действительно хорош!

По темному полю скользила золотистая нить, сплетая в яркий узор полевые цветы. Легкий, с длинными вытканными из козьего пуха кистями, он был похож на дорогую купеческую шаль. Матрена берегла это сокровище в сундуке и надевала его только по особым праздникам.

- Самое времечко пойтить до кузнеца! - подумала она, решительно направляясь к  речке.

 На крутом берегу в окружении верб и тополей уютно расположилась небольшая хата. Возле нее-то Матрена и остановилась...

Крытая потемневшей от времени и дождей соломой, со следами давней побелки на стенах, эта изба вызвала в Матрениной душе легкую боль.

- Так же одинока ца хата, как и ее хозяин! - подумала благодушная сваха и направилась к кузне, которая ладно разместилась слева от дома.

У открытых дверей сватья остановилась и громко спросила:

- Герасим?! Ты, тута? 

В ожидании ответа заглянула в закопченную от времени кузню. Темнота и запах гари насторожили Матрену:

-  У цэй кузни темно, як у того самого черта! - пробурчала она и осторожно направилась к хате.

 Дверь открыл сам хозяин. Это среднего роста плечистый мужчина с длинными темными волосами, связанными в тугой пучок.

Сватья Матрена хорошо понимала, что имеет дело с явно не расположенным к теплой беседе человеком, поэтому сразу же все трудности взяла на себя. 

- А я, было, заглянула у кузню,  а ты тута. С праздничком, тебя Герасим!  С масленицей! Так из кухоньки - да в кузню.  – зачастила сваха частушками-прибаутками, усыпляя бдительность хозяина.

 Прихлопывая в такт своим частушкам, сватья прошлась по избе, ни на миг не умолкая.

- Кто-то молот взявши в руки.

Из стекла кует союзы,

из свинца кует разлуки. – сыпала Матрена без останови.

- В кузне славу кует.

К устам чару несет!

Другу славу поет!

Несмотря на бобыльскую жизнь, изба кузнеца чисто подметена. В центре хорошо выскобленный стол, на котором стоит кувшин с молоком и коврига ржаного хлеба, прикрытая, темной тряпицей.

Справа от двери на стене аккуратно разместилась одежда кузнеца. Слева расположилась печка. Между земляным полом и низким потолком несколько небольших, разных по величине окошек, подслеповато смотрящих на божий свет мутными стеклами.

Не дождавшись приветствия, сваха  серьезно посмотрела на кузнеца и перешла к решительным действиям.

- Я вот што до тебе пришла! - сватья выдержала паузу и с напором продолжила. – Герасим, ты хоть и угрюмый, и молчаливый, но мужик ты не плохой! И грех тебе свою жизнь коротать одному! А у мене, как у свахи, завсегда душа за всех болит! Казачку Матрену, знашь?

Кузнец молча повел бровями.

- Ну, хоть слово вымолви! Знашь, чи не?

-  Ну, знаю! – произнес кузнец и отвел взгляд в сторону.

В мягком голосе этого сурового человека прозвучали такие теплые нежные нотки, о которых сваха Матрена и не подозревала.

- Сынок? - расчувствовалась сватья. - Так, что ж ты сидишь в своей кузне один одинешенек? А ну-ка, надевай свой кафтан! Пойдем в луг до гурта!

Покровительница одиноких сердец, сваха Матрена, и, угрюмый на вид, кузнец Герасим уверенно шли к лугу. Возможно, шли они навстречу судьбе.

Вечерело... Небо принимало особый благородный оттенок, на фоне которого пробивались тонкие стрелки пурпурного заката.

И вот! Вспыхнула ярким пламенем соломенная кукла! Длинные языки пламени уносят в темное небо яркие искорки, это следы уходящей зимы...   

- Уходи зима ненастна!

Сколько можно тебе быть!

Пусть сияет солнце ясно!

Веселее будет жить!

Разливается медовуха, квас! Аппетитно хрустит жареный хворост, олицетворяющий весну.

Наши предки  верили, что с каждым кусочком этого лакомства они получают частичку животворного тепла и солнечного света.

Сквозь пламя догорающего костра кузнец увидел сияющее лицо казачки Матрены. В ярких праздничных одеждах она являла собой олицетворение Весны!

Герасим смотрел на искорки от костра и чувствовал, как они касаются сердца, наполняя его особым теплом.

Веселая молодежь, прыгала через костер. А в сердце Герасима воскресало робкое, давно забытое чувство влюбленности. 

Вдруг в морозных сумерках раздался колокольный звон...

 Осеняя себя крестным знамением, сельчане прощали и просили прощения друг у друга. 

Начинался Великий пост.

      Продолжение тут http://proza.ru/2020/08/14/1107