Луковое кладбище

    В провинциальный N-ск я попал, можно сказать, случайно. По работе нужно было подписать документы. Я быстро справился с заданием, но до поезда оставалось ещё несколько часов. Я слонялся по привокзальной площади, изнывая от июльской духоты и скуки, и не знал, чем себя занять. Городишко маленький и обыкновенный – в таких чудеса не водятся. Я медленно брёл мимо торговок, выставивших свой нехитрый товар с огородов: морковка, пучки укропа, лук… Кроме меня других покупателей не было.
    – Огурчики возьми, сынок, – сказала одна из тётушек с ласковой улыбкой.
    – А что интересного можно посмотреть у вас? – спросил я.
    – Да что тут интересного… Церкву-то в прошлом году, одну, – и то закрыли! Деревянную. Сгнила вся, – со странной торжественностью заключила она.
    – А ты на Луковое кладбище сходи, – негромко посоветовала другая.
    – Луковое?.. Это как? Где?
    – Да сразу за путями. Где тополя. Там и увидишь… – махнула она рукой.
    Я растерянно кивнул и повернулся в указанном направлении. До тополиной рощицы рукой подать. Я глянул на часы. Что ж не сходить, время есть.
    Над хитросплетением множества рельсов и шпал парил ажурный пешеходный мост. Пять минут – и я оказался на тропинке, которая вела мимо неухоженных зарослей шиповника прямо к железной ограде кладбища, ржавой, с остатками облупившейся чёрной краски.
    Меня остановил порыв прохладного ветра, внезапный и сильный. Клубы пыли взметнулись ввысь и растворились в небесах. Там стремительно неслись сизые облака, – вскачь, наперегонки. Далеко-далеко громыхнуло. Тополя ответно зашумели-загудели, протяжно, с надрывом…
    Пожалуй, до дождя успею, решил я, очнувшись от природных чар. Лишь лёгкая и безпричинная тревога уколола сердце, но я не стал копаться в своих ощущениях и вновь зашагал по тропе.   
   
    Кладбище казалось обычным, такие найдутся в любом городке – кресты-могилы, ограды, скамейки... Ни памятников с бюстами, ни плит мраморных. Унылое-горестное пристанище людских душ, завершивших земные странствия. Никого. Лишь одна старая женщина копалась в траве, будто в огороде. Но могилка, за которой она ухаживала, была несопоставимо длинной по сравнению с другими; она тянулась метров на пятнадцать вдоль кладбищенской ограды. Деревянный крест, высокий, с человеческий рост, стоял почти в центре. Небрежная куча из больших камней служила ему основанием. Дерево почернело от времени, но выглядело ещё крепким.
    Приглядевшись, я не поверил своим глазам: вместо травы и цветов, уместных на могилах, рос… лук! Сочные зелёные перья густо, но безпорядочно произрастали на огороженном участке, словно на дачной грядке. Некоторые стрелки уже увенчались семенными головками и круглыми бутонами с мелкими цветочками. Над ними деловито жужжали пчёлы и шмели. Ну и ну, подумал я!
    Бабушка, сухонькая и благообразная, распрямилась, посмотрела на меня внимательно и сказала:
    – А здесь мои лежат: мама, братик… В сорок втором немцы налетели на поезд с беженцами. Недалеко здесь, за станцией… Почти никто и не спасся. Меня нашли под грудами тел, приютили... – вздохнула она.
    И, словно подхватив её вздохи, новые порывы ветра встревожили кроны тополей, пахнули в лицо благоуханиями летних цветов и разнотравья, но вместо нарастающего шороха листьев мне вдруг послышался стрёкот пулемётов, а далёкий гром обратился в разрывы сброшенных бомб… Рокот, лязг, вой и рёв – смешались, спутались в замершей душе. Но среди них я отчётливо слышал пронзительные женские крики-стоны и разноголосый детский плач. Ноты парализующего ужаса подавили все остальные звуки в этой чудовищной, пульсирующей какофонии!
    Я обхватил голову руками. Но разве их немощные судороги способны защитить от ультиматума, предъявленного Смертью?
    …Через какие-то мгновения всё стихло и могучие тополя вновь нарушили внезапную тишину мириадами привычно шепчущих голосов. 
    Бабуля всё ещё говорила, однако смысл сказанного ускользал, и я почти не разбирал её слов. Отложилось лишь то, что ни цветы, ни трава здесь не приживались.
    – Но почему лук? – вырвалось у меня.
    – Так Господь устроил…
    Я с недоумением глядел на могилку и новые вопросы едва не слетели с уст.
    – Так ведь лук горький! Чтобы не забывали…– тихо молвила бабушка. – Правда – она всегда горькая, милок.

    Я прикрыл глаза, чтобы осознать вновь нахлынувшие образы. Но шум листвы разметал мысли. Когда же веки распахнулись, старушки рядом не было.
    Будто во сне я медленно побрёл к воротам.
    Сквозь густые шелестящие кроны уже прорывались редкие капли, и я поспешил на вокзал.

Санкт-Петербург. Июнь, 2020 г.