Штирлиц против академика Из -ГБ и аспирантура

    Объявили  отбой  корпоративчику.  Но  вино  и  водка  ещё  оставались,  и  даже  в  запечатанных  бутылках.  Их-то  и  стали  прихватывать  с  собой.
     Шевцов  намекнул,  и  я  живо  спрятал  бутылку  вина  за  пазуху.  Вышли,  оделись.  Шевцов  ждал  свою  жену,  куда-то  упорхнувшую,  и  пытался  выманить  у  меня  бутылку.
    Но  не  тут-то  было:  простым  «выносильщиком»  мне быть  не  хотелось.  Я  сразу  почувствовал,  что  что-то  назревает.

  К  Шевцову  подошла  Крамарева,  бывшая  до  Аркашки  учёным  секретарём,  и  шепнула  на  ухо.  Владимир  Петрович  повёл  нас  к  себе  домой,  на  Дальзаводскую.
  Он  шёл  впереди  с  моей  Ленкой,  я – сзади  с  Крамаревой.  Присоединилась  Марья  Бирюлина,  дочь  Гаврилы,  патриарха  приморской  океанологии.

    Шевцов  начал  разговор в  полушутку,  что  я – «предатель»,  ушёл  из  его  лаборатории  неизвестно  к  кому.  Неужели  он  до  сих  пор  о  том  жалеет?
   Определённо  назревала  подпольная  пьянка;  и  тут  Крамарева  проболталась,  что  в  плане – заполучить  на  неё  Ильичёва,  чем  сейчас  и  занимается  Тамара  Шевцова.  Вот  это  да!

  Я  всё-таки  не  очень  верил,  что  Ильичёв  крепко  пьёт;  но  маячил  случай  убедиться  самому.  С  этого  момента  я  стал  действовать  с  холодной  расчётливостью,  как  пресловутый  Штирлиц.  Бутылку  донёс  и  сам  поставил  Шевцову  на  стол.  Теперь  от  меня  избавиться  ему    было  уже  трудно.

    Ждали  долго.  Но  вот  появилась  жена  Шевцова  Тамара;  а  вскоре  ворвалась  Муза  Васильевна  Ильичёва,  бросилась  на  шею  Тамаре:  «Ах,  подружка  моя!»  И  закружилась  с  ней  в  дурашливом  вальсе  по   всем  комнатам.
    Я  прекрасно  видел,  как  Муза  шныряла  глазами  по  углам:  проверяла,  кто  собрался  здесь  и  можно  ли  Ильичёву  рискнуть  появлением  в  этой  компании.

  Видимо,  неясно  было  со  мной:  Муза  споткнулась  на  мне  глазами,  но – пренебрегла.  Крамарева,  Гореликов,  Агарков и  какие-то  незнакомые  мне  типы  были  «своими».
    И  вот  появился  Ильичёв.  Конечно,  я  старался  не  очень  высовываться,  но  держался  уверенно,  как  будто  всё  идёт,  как  надо.
   Появилась  вторая  бутылка,  её  тоже  открыли.  Начали  попивать.  Ильичёв  был  уже  хорошо  «поддатым».  Всё  больше  и  больше  появлялось  «гостей».

  И  вдруг  ворвался  Аркашка  Алексеев.  Сначала  у  него  было  измученное  выражение  лица,  но  сразу  сменилось  на  облегчение.  По  физиономии  читалось:  «Господи,  слава  тебе:  наконец-то  нашёл  босса!»
  Но  Аркашка  быстро  принялся  за  работу:  ревниво  вглядывался  в  каждого,  словно  пытая:  «Что  Вы  тут  успели  без  меня  близ  Ильичёва?»

  Мне  запомнился  один  крепкий  здоровый  мужик,  который  всё  пытался  назвать  Ильичёва  «Витей»  так,  чтобы  слышали  все,  кроме  самого  «Вити»,  но  чтобы  тот  отозвался,  не  выказывая  неудовольствия.  И  когда  ему  это  как  будто удалось,  мужик  был  совершенно  счастлив.  Как  же:  академика  запросто  зовёт  Витей.  Теперь  и  перед  ним  будут  пресмыкаться.  Жаль,  многие  сцены  состязания  в  подхалимаже  я  не  могу  описать:  тут  нужен  Салтыков-Щедрин.

    Наконец,  «Витя»  засобирался  домой.  Точнее,  его  стали  оттаскивать  восвояси  Муза  и  его  шофёр  Гриша.  «Витя»  всё  порывался  остаться,  выпить  ещё  «на  посошок».
  Как-то  все  замешкались,  и  тут  меня  подмыло:  я,  играя  пьяненького,  которому  море  по  колено  и  «какой  с  него  спрос»,  взял  случайный  стакан  и,  лихо  наливая  в  него,  стал  приговаривать:
  - Ну,  конечно,  «на  посошок»,  по  русскому  обычаю!...

    «Витя»  машинально  взял  было  стакан;  я  замер:  «Выпьет?!»  И  тут  он  посмотрел  на  меня.  Видимо,  заметил,  что  я  не  пьян  почти,  что  я    играю.
    И  он  впал  в   нерешительность:  и  выпить  хочется,  просто  удержу  нет,  и  из  рук  аспиранта  вроде  бы  нехорошо.
  Мне  вдруг  стало  жалко  его,  раба  рюмки.  И  я  отступил  за  спину  кого-то,  давая  возможность  Ильичёву  поддаться  своей  слабости.
   Тут  подскочил  Шевцов  с  другим  стаканом,  на  правах  хозяина  дома  и  всучил  его  академику.  «Витя»  спокойно  выпил  хороший  «посошок».

     Ильичёва  увели  жена  и  Гриша;  с  ним  уехал  и  Алексеев.  Вскоре  с  нами  простился  Агарков,  кланяясь  мне  и  ласково  зажимая  мою  ладонь  между  обеими  своими.  А  ведь  до  того  он  едва  ли  замечал меня  в  институте.
  «Гости»  стали  разбегаться.  А  мы  с  Ленкой  ещё  ели  куриный  бульон  у  Шевцова  на  кухне,  иногда  танцевали,  поговорили  о  дочерях  Шевцова,  уехавших  учиться  куда-то  в  Одессу.

  Около  четырёх  часов  ночи  ушли  и  мы.  Поймали  на  Ленинской  такси;  и  ещё  в  нём  я  чётко  осознал  ту  истину,  что  Ильичёв – заурядный  пленник  выпивки.  И  карьера,  назначения,  а  значит,  в  большой  мере  и  судьба  дальневосточной  океанологии  решаются  «через  бутылку».  Стало  очень  неуютно.

    Через  несколько  дней  моя  Лена  встретила  Ильичёва.  Он  с  ней  поздоровался,  и  она  уверилась,  что  он  её  помнит  по  выпивке.  Очень  может  быть.
   Эта  операция  с  пьянкой  была    довольно  большим  достижением  «Штирлица»;  но  в  тот  вечер  потерпели  крах  последние  иллюзии  в  отношении  академика.

  Я  понял,  что  не  случайно  в  его  окружении  такие  пьяницы,  как  Аникиев,  Гореликов,  Терещенко,  Батюшин  и  др.,  и  пр.,  и  т. п.
    И  ещё:  мне  с  ним  не  сработаться.  На  пьянство  липнет  целый  комплекс  пороков,  это  жёсткое  правило.
  Но  как  же  мне  хотелось  верить,  что  Ильичёв – исключение  из  этого  правила!  Увы,  действительность  вскоре  порушила  эту  веру.