Ты - не Ева 15

Глава 15
Ева навела о нем справки в первый же вечер, вызвав на разговор хозяйку комнат, в которых остановилась. Под пятизвездочный коньяк – самый дорогой, который постоялица обнаружила в местном магазине – и щедрую закуску, «отельерша» стала словоохотлива.

- Хорошо тут у вас, - хвалила Ева, жмурясь на предзакатное солнце.
- А то, я всегда говорю, Азовское море – оно хоть и не такое красивое, как Черное, зато полезное. Ты успела уже искупаться?
- Нет, на завтра отложу. Устала.
- И то верно, автобусом добиралась? – невольно соорудила нужную ступеньку в разговоре хозяйка. А Ева на нее тут же встала, легко соврав:
- Нет, парень какой-то подвез на «десятке». Имя странное такое – Адам. Не знаете? Сказал – местный. Где-то в этом районе живет.

- Адька. Знаю, конечно. Ларкин сын.
- Нормальный?
- Что, встречаться тебе предлагал? – не скрывала женщина любопытства.
- Да я и не поняла толком… Как будто намекал. А что, не советуете?
- Да нет, почему. Сам Адька парень вроде и не плохой. Ничего ни дурного, ни особо хорошего сказать о нем не могу. Но вот мамаша его…
- А что? – Ева изощренных вопросов придумывать не стала, компенсировав отсутствие словесной красивости новой порцией коньяка.

- Ларка-то? Да я ж с ней в параллельных классах училась. Красивая девчонка была, сейчас, конечно, глядя на нее и не скажешь. Только дурная. Ну да и мать у нее такая же – шаболда местная. И дочка еще со школы куролесить начала. У нас же тут как? Моряки – народ вольный. Деньгами сыплют, подарки дарят. Опять же – отдыхающие. Многих девчонок, которым родители вовремя мозги не вправили, с пути сбили. Но - одни погуляют-погуляют, а потом, глядишь, замуж выйдут, остепенятся – и все у них хорошо дальше по жизни. За ум, значит, взялись. А Ларка после школы сразу в порт устроилась работать на приемку. Говорят, там такую круговерть устроила. Эх… поножовщина даже какая-то из-за нее была. Вот так она лет до тридцати куролесила. А потом сюда паренек работать приехал – морским инженером. Молоденький, только выпустился. Симпатичный – адыгеец по национальности. Влюбился в эту Ларку, как привороженный. Жениться даже решил. Ну и она, вроде бы, с ним тоже надумала жить. Вот где у бабы мозги? Беременность от него оставила – раньше то она все аборты делала, к гинекологу нашему как в столовку ходила. Но тут, конечно, родня его прознала, какую сынок себе невесту нашел – печати ставить некуда. Забрали. Отец ему перевод куда-то подальше устроил.

А Ларка с пузом осталась. Адамом мальчика то еще до рождения паренек этот, папаша его, назвал – то ли в честь деда, то ли прадеда. Все ж наследника ждал. Ларка его родила и заболела, какое-то у нее осложнение пошло, ну и все ж болячки, которые раньше от мужиков понахватала, вылезли - когда-то расплата за лядство приходит. А бабка – мать ее, внука вроде сначала взяла, а потом в дом малютки отвезла – мол, куда ей с младенцем нянчиться. Да разве ж нормальная бабка так сделает?  Ларке не говорила. Та оклемалась через месяц, домой приехала, а дитя-то и нет. Вот она выла тут, как волчица! Всю ночь по улицам бегала, а с утра к нему помчалась, успела, мальчишку за малым не усыновили, уже люди документы готовили. Да лучше б и забрали…

- Почему вы так говорите? – Ева не скрывала искренней заинтересованности. А хозяйка в ее причинах не разбиралась, подливая себе и девушке коньячка и подрезая сырокопченой колбаски.
- Да какая из Ларки мать? Бабка-то вскоре померла, и поговаривают, что доченька к этому руку приложила. Но все покрыли, она ж тут со всей ментурой хороводилась. Пацана-то вроде любила, но когда ума нет, то и любовь с подвывертом. То накупит ему игрушек дорогущих, оденет как куклу, на руках таскает, нацеловывает. А потом загуляет – и забудет, что он у нее вообще есть, бродит этот Адька грязный да  голодный, сопли подбирает, люди пожалеют, к себе возьмут, покормят. Она опомнится – бегает, ищет, на тех, кто приютил, орет - украли, ментами грозит! Хорошенький был – глазищи голубые, как у матери, сам в папашку - смугленький. Несколько раз ее просили – отдай ты дитя, не мучай. Женщина тут одна приезжала, грязями от бесплодия лечиться, как про эту ситуацию узнала, на коленях перед ней стояла, чего только не сулила. Ларка – ну ни в какую. Тогда-то так не сильно детей забирали – живут и ладно, если только по своей воле или совсем уж отмороженные, это сейчас чуть не так дунешь – опека бежит. Но Ларка – она ж тоже хитрая. Как к ней с проверкой соберутся, она дом начистит, выставку из игрушек-одежек устроит – образцовая мать, хоть орден давай. А потом – опять в загул. Нет бы, о сыне подумать, остепениться, собой заняться. Она после родов болеть сильно начала, и что ни год- то хуже. Морду скорежило – а как красоты не стало, и мужики порассеялись. По морячкам бегала, а то и пьяным грузчикам рада стала. Из порта турнули, понятно дело. А ничего ж больше не умеет. Только этим местом зарабатывать. Впроголодь жили. Отец Адькин тоже как-то объявился, хотел сына забрать. И ему не дала. «Ты, - кричит, - ему никто, не записан никак. Или тут живи с нами или катись на все четыре стороны!» Ну, а он что, дурак, с такой себя связывать. С годами поумнел, поди. Говорят, там у себя уже семьей обзавелся, детки растут. Денег иногда на пацана немножко присылал, вот на это они и жили, да что особо не брезгливые мужички подкинут да жалостливые соседи.

- Сын ее тут в школе учился? – перевела Ева разговор на Адама, надеясь еще что-нибудь о нем узнать.
- Где ж еще. Тут. Нелегко ему, конечно, пришлось. На Ларку-то всякое говорили, по делу, понятно, но ему-то обидно, он за мать заступается. Я с учительницей его зналась, хорошая женщина, все за него переживала. Так-то он мальчишка умный – видать, папашины мозги достались.  Веселый такой был, но не буйный, хотя с такой мамкой можно было психическим вырасти. Вот его эта Анна Александровна и по учебе опекала, и в школу искусств устроила, на праздниках у нас тут детишки на открытой сцене выступают, так и он, помню, все на гитаре бренчал. Гитару, кстати, Ларка ему достала. Сначала он в школе на ихней учился, но домой ему не давали. Видимо просил у матери, она какое-то кольцо свое продала, по молодости у неё много цацок было, и купила ему эту гитару. Потом все звастаоа своей жертвой, будто подвиг какой совершила.

Ева улыбнулась, вспомнив их с Адамом знакомство. Опять закинула удочку:
- К матери он часто приезжает?

- Не особо. Но и не бросает, хотя такой мамаше – вслед плюнуть и забыть. Ты ж посмотри, Ларка – инвалидность себе сделала, - вдруг возмутилась хозяйка, до этого говорившая ровно, с легкой грустинкой. - Вот как так – люди другие всю жизнь работают, а эта шалавилась, и потом государство обула – профессиональные болячки, видите ли, заработала, платите ей. Теперь на эти деньги квасит. А мы паши на нее. Да и с сыном повезло ей, уж точно не за ее материнские заслуги. Вот есть матери – трясутся над дитем, все ему, а оно вырастет, и поминай как звали. А у этой -  крышу недавно попортило ветром – примчался, делает. А? Вот и думай после этого, как жить.

Ева прогулялась к дому Адама, убедилась – действительно, стучит молотком, рисуется натренированным телом своим на фоне темнеющего неба, подождала, может, пойдет купаться после работы. Но повезло ей только на следующий день – в самое пекло. По холодку-то он предпочитал крышей заниматься. Ева понимала – к себе он ее не пригласит, матери постесняется, да и вообще… После «урока плавания» предложила свой домик, мол, посидим в тенечке, кофейку попьем… но он и тут отказался – не категорично, сослался на работу. Ева расстроилась – не получается, внутренне подготовилась к долгой осаде. Но он объявился через пару часов. Растерянный, слегка выпивший, с початой бутылкой пива и запечатанной – для нее. Ева видела – больше поговорить, чем за чем-то другим. Начал жаловаться, что не понимает Томку. Мол, неужели это такое преступление – спасти одну девушку на глазах у другой? Ева слушала недолго. Роль жилетки – она, конечно, тоже хороша, но в ней можно надолго застрять. А Тамара когда-то приедет…

От ее напора Адам даже немного опешил. Он девушкам нравился и на недостаток внимания с их стороны пожаловаться не мог, однако первый шаг обычно оставлял за собой. Было в его «послужном списке» и несколько зрелых женщин, в основном, из отдыхающих, бравших инициативу на себя, но делали они это со спокойной снисходительностью, Ева же кинулась к нему с лихорадочной решимостью,  которая, видимо, должна была сойти за страсть. Она торопливо раздевала его и себя, неумело подражая эротическим киносценам. В общем, в его понимании вела себя, как заядлая нимфоманка, окончательно уничтожив всколыхнувшееся было сомнение – нельзя использовать влюбленную девушку. И каково же было изумление Адама, когда выяснилось, что досталась она ему девственницей.

Привстав на локте, он долго и внимательно смотрел на нее, потом спросил:
- Ева, какого черта?! Ты в своем уме?
Не этих слов она ждала, особенно после тех отнюдь не приятных ощущений, которые ей пришлось пережить. От обиды она расплакалась. Адам откинулся на подушку, уставился в оклеенный дешевыми панелями потолок и растерянно произнес:
- Вы сами-то хоть себя понимаете?!

Ева боялась, что теперь он уйдет. Но он остался и даже уснул, отвернувшись к стене и как-то совсем по-детски обняв подушку.
Пока он спал, девушка проверила его телефон: послал своей Томочке очередную смску, а та его отбрила. «Ну что ж, теперь мы квиты…» - подумала Ева, не понятно к кому обращаясь: то ли к Тамаре, то ли к самому Адаму.