Правило трёх Н. Глава 1

    - Эй, ты, чувак?! Да, ты! Стань вот сюда. Да не туда, твою мать! Сюда! Ну ты чё, совсем тупой, что ли?! Кого ты мне привела?! - режиссёр лет тридцати пяти, дымя сигаретой, обратился к своему помощнику. - Ладно, проехали... А ты, чувиха, стань рядом с ним. Во, супер! С первого слова!  И давайте, немного там поколбасьтесь. Во, во, во... Ваще улёт! Ну чё, снимаем?! - и он, обернувшись на оператора, сел на стул рядом с монитором.

    "Чувак", одетый в костюм пушкинской эпохи, несколько лет назад окончил театральный институт и теперь подрабатывал где и как только мог. Но такого ультра современного режиссёра он встречал впервые. "Поколбаситься" на его языке, вероятно, означало слегка пофлиртовать, пообщаться, то есть создать какое-то незатейливое действие на втором плане, не перетягивая одеяла на себя. Съёмки шли с первого дубля и уже через час Андрей "отколбасился".

    На улице стояла февральская ночь, обыкновенная питерская ночь, мягкая и сырая. С неба валил крупный снег, превращаясь на земле в четвёртое кашеобразное состояние, надолго застряв между жидким и твёрдым. Редкие автомобили, пролетающие по Невскому проспекту, покрывали прохожих плотным слоем густой массы, вызывая в ночной тиши взрывы отборного мата.

    - Ты домой? - за Андреем на улицу вышла Лена, та "чувиха", что "колбасилась" вместе с ним. - Далеко живёшь? Метро-то ещё не скоро откроют. Может, пройдёмся? Не холодно вроде.
    - Давай.

    Они отошли от "Литературного кафе", где снимали очередной дешёвый сериал, перебежав через Невский.

    - Как тебе режиссёр? – чтобы не молчать, Андрей попытался завязать разговор.
    - Ваще супер! – с поразительной точностью повторила она интонацию. - А ты в курсе, что беременная помрежа - его жена?! Как паровоз дымила всю ночь. Кто после такого родится? Такой же, наверное, как и...
    - Да уж, - задумчиво протянул он.
    - Как в театре?
    - Да так... Нормально. Ролей, правда, мало и те небольшие.
    - Не бывает маленьких ролей! - засмеялась она, хватая его под руку.
    - Знаю-знаю. Да пока что и этого хватает. Зато много свободного времени.
    - Ну да, - Лена осторожно прижалась к его плечу, таинственно улыбаясь. - Слушай, я тут живу неподалёку. Может, зайдём ко мне, поболтаем немного, чаю попьём?
    - Я, наверное, лучше домой, - скользнул беглым взглядом по её лицу. - Третьи сутки не сплю, рубит по-страшному.
    - Ну, как знаешь, - разочарованно выдохнула она. - А то смотри.
    - Как-нибудь в следующий раз, - Андрей остановился, кивнув вправо. - Мне сюда.
    - Уже? – Лена растерянно заморгала. – Так быстро?
    - Я - срезать. Мне ещё далеко, к Египетскому мосту.
    - Может, на такси? – с ожившей надеждой. - Я могу заплатить.
    - Нет, спасибо. Я лучше пешком. Не хочу привыкать к хорошему, - он протянул ей руку. - Рад был познакомиться.
    - Я тоже, - с натянутой на обиженном лице улыбкой, она пожала её. – Пока.

    Андрей кивнул и быстрым шагом полетел по Казанской. Обогнув собор, он пересёк Банковский мост и, вместо того, чтобы идти прямо по каналу Грибоедова, он повернул назад и зашёл в кафе.

    - Доброй ночи. Один эспрессо, пожалуйста.

    В кафе, кроме бармена и официантки, никого не было. Андрей сел у окна, вид из которого открывался на купол Казанского собора. Перед глазами всё плыло, подрагивая. Он облокотился о стол, удерживая в руке голову.


    - Может, зря отказался? Она ничего так вроде, интересная и вполне себе. Всё лучше, чем сидеть с Машей перед теликом и тупо в него пялиться.

    С Машей давно уже всё перегорело, осталась только усталость. А прожили-то всего меньше двух лет! Что случилось? Когда? Вроде всё начиналось как надо, влюблённость там, страсть и всё такое. Куда всё ушло?

    Он вспомнил день, вернее, ночь, когда с ней познакомился. Конец пятого курса, на руках диплом, последние пару дней в общаге перед вступлением во взрослую жизнь. На телефон приходит странное сообщение, приглашающее его завтра к десяти утра в Музей Арктики и Антарктики. И странно оно заканчивалось: «Я спою Вам пару песен и исчезну». Сначала думал, что развод, однокурсники решили поглумиться, но любопытство взяло верх.

    Перед ним остановилась стройная девушка с вьющимися тёмно-медными волосами, застенчиво улыбаясь. Андрей оглянулся, ожидая подвоха, но подозрительного не обнаружил. Весь день они бродили по городу, держась за руки, говорили обо всём на свете, а вечером, когда встретили Сергея и Женю, его однокурсников, изумлённо вытаращившихся, до него дошло, кто его спутница.

    Первокурсница Маша была предметом их спора целый год. Каждый сражался за её внимание всеми возможными способами, и в конце кто-то кого-то вызвал на дуэль. Но, вероятно, дуэль не состоялась, либо нашли способ делить между собой Машу, либо кто-то уступил другому. Андрей что-то слышал об этом, но не вникал в курсовые сплетни: своих проблем хватало по горло.

    Ночью к нему в комнату пришла она. Просто пришла и легла. Андрей немного смутился от неожиданного поворота, но быстро пришёл в себя, начав исследовать очаровательную незнакомку.
    Маша была прекрасна. Её упругое тело восхищало и волновало. Он стащил с неё льняную рубашку, замерев от восторга.
    Маша была прекрасна. Большего тут не добавишь.
    Но дальше поцелуев и ласк дело не продвинулось: она отчаянно сражалась за трусы. Андрей не стал сильно усердствовать, не зная, как поступить: взять ли её силой или...
    Он обнял Машу, прижав к себе, и закрыл глаза.

    Утром предложил ей поехать в Кронштадт. Она с лёгкостью согласилась, схватив сумку, и, ни с кем не прощаясь, смело бросилась за ним.
    Той же ночью, в общаге для семейных офицеров и актёров театра Балтийского флота он овладел Машей. Грубо так, не обращая внимания на сопротивление, сорвал с неё одежду и овладел.
    Она оказалась девочкой. Андрей сначала не понял, откуда кровь: ведь никогда не сталкивался с этим. Он забыл, что девушки могут быть девственны. В тринадцать лет – ладно, куда ни шло, но – в девятнадцать?!

    Маша обиделась на его вопрос, даже разозлилась. Но сладость первооткрывателя, продвигающегося по неизведанной тропе, изголодавшийся за последний год по женскому телу (с Мариной отношения вконец расстроились), Андрей не обратил внимания на её обиду.
    За окном бурлила гроза, ливень лил как во времена Ноя. Под ним лежала прекрасная Мария. После Марины она казалась богиней.
    Марина тоже была ничего, особенно в постели. Умела такое вытворять, что голова кружилась, но до Маши ей - как до звёзд. Да и тяжеловата, умела так высасывать мозг, что и вспоминать неловко.
    А Маша – хороша! Молода, свежа, чиста, всё время смотрит в рот, что бы ни сказал – всё умно.

    И потом, каждый день – сладость. С утра, как проснулся – к Маше. Потом ненадолго в театр, на репетицию и снова домой, к Маше, в постель. Небольшая передышка и опять – к Маше.
    Ею невозможно было насытиться. Она притягивала к себе как магнит, она постоянно звала в себя.
    Она стонала так, что соседи потом удивлённо засматривались. По большей части соседки, пока их мужья, доблестные защитники родины, гоняли на службе салаг.
    А потом эти офицеры, ночью, выпив от безнадёги и отчаяния, шли к нему с хмурыми и смелыми лицами. Жёны их кричали, утаскивая в комнаты, а те рвались, разбрызгивая искры.
    Андрею было всё равно: и до офицеров и до их жён.
    Маша затмила собой весь мир.

    Он легко влюблялся, легко и глубоко. Ему казалось, что навсегда. И так с каждой. Потом как-то всё остывало, сходило на нет. Иногда они уходили, иногда он. Но чаще, конечно, они. Он позволял им сохранить женскую гордость и бросить его. За это они и любили. Любили, что он умел любить. Любить так, что они чувствовали, что они желанны, прекрасны, единственны. У кого от такого не закружится голова?!
    Но, в конце концов, они все уходили. Почему – он не знал. Как ни пытался понять – не мог постичь этого уравнения. Любили – да, помнили – да, но всё же – уходили.

    И он вновь влюбился.

    Любить красивого человека просто. Некрасивого – это уметь надо, а красивого – нет. Красивому всё прощаешь: и глупости, и грубости.
    Маша была красивой. Она почти не одевалась, находясь в комнате. Вероятно, просто устала одеваться, потому как Андрей в любой момент мог опять всё сорвать с неё. Одевалась только, чтобы выйти по нужде да подышать воздухом.

    В сентябре, вернувшись из дома, Маша не на шутку встревожилась: задержка. Для неё не было откровением, что если не предохраняться, то можно залететь. Но тогда казалось - авось, пронесёт. Прошли же благополучно первые месячные после «брачного» их месяца, так почему же сейчас? Летом ещё она была готова ко всему, но не в сентябре же, когда, наконец, ей дали бюджетное место. Ребёнок теперь вообще был некстати.

    Она попросила Андрея сходить с ней проверить на тест. И потом испуганными глазами следила за появлением красных полос. А он с брезгливостью смотрел на дрожащие Машины пальцы.
    Она не залетела. Через пару дней пошли месячные, но страх перед беременностью отталкивал от Андрея. И даже контрацептивы не могли залепить ту трещину в отношениях, что пролегла между ними, с каждым днём всё разрастаясь, расширяясь и углубляясь.
    Они перестали спать друг с другом. Нет, постель была общей, но они стали чужими.

    Секс как лакмусовая бумажка, особенно когда тебе двадцать пять. Нет секса – нет отношений. Обоюдного секса, желанного с обеих сторон, не по принуждению, а по согласию.

    Влечение к Маше осталось, сильное. Она была всё так же прекрасна, но больше не позволяла к себе прикасаться, всячески его избегая. Долго спала, поздно ложилась. Часто оставалась на ночь в Питере в общаге, под предлогом, что сильно устаёт. Он снял в городе комнату, ещё надеясь что-то поправить, но – тщетно. Ничего не осталось: ни секса, ни разговоров, ни совместной еды.

    Домой больше не хотелось. Спать – да, страшно. Последние трое суток – днём на работе в театре, ночью - съёмки. И так бы всю жизнь, лишь бы домой не возвращаться.

    Маша часто раздражалась по всякому поводу, не стесняясь в выражениях. Это последнее и добивало. Всё по отдельности ещё можно как-то снести, но вместе – нет. Теряется смысл. Терпеть можно бесконечно долго, если понимаешь - зачем. Если «зачем» нет, терпение становится невыносимым.

    - Может, позвонить Лене? Зря что ли так зазывала? К чёрту Машу, раз не хочет больше меня. И вообще - пора бы поставить все точки! Сколько можно терпеть?! Нашла ишака! Ты её обслуживай, корми, пои, оплачивай все расходы, все прихоти, а тебе – кукишь с маслом?! Нет, пора что-то менять. Нельзя так измываться... - он с вызовом посмотрел на светящийся в чёрном небе крест Казанского собора. – Ну? Чего молчишь? Или ты ржёшь втихаря, измываясь над нами? Ты вот скажи мне! Нахрена?! Зачем Ты дал человеку желание друг к другу, эту неодолимую тягу? Неужели только, чтоб плодились и размножались? Ведь было же у меня что-то с Машей, не просто секс, а какой-то восторг, экстаз. Почему это уходит так быстро? И остаётся лишь пустота? Неужели нельзя хоть на чуть-чуть задержаться, пусть не на всю жизнь, но не на месяц же?! Или в нас всего лишь – химические процессы? Брожение гормонов и больше ничего? Ничего больше нет? Ни души, ни вечности, ни этой вот проклятой любви?

    - Ваш кофе, – официантка поставила на стол маленькую чашку эспрессо и выжидающе села напротив.
    - Я уже и забыл! – Андрей растёр руками лицо, стараясь взбодриться. – Скажите, у Вас есть мечта? Такая, чтобы на всю жизнь, идёшь к ней и никак дойти не можешь?
    - Я думаю, такая у всех есть, но не каждый способен... - поправив платье, она устало выдохнула. – Одно знаю, по себе, когда сильно чего-то хочешь, срабатывает закон притяжения, - её глаза смотрели на него прямо, не мигая. – Только вот мешает страх. Всё, о чём мы мечтаем, находится на другой стороне... - и, порывисто встав, испугавшись откровения, бросила на лету. – Искушение сдаться будет особенно сильным незадолго до конца...

    Андрей с изумлением проводил её, вмиг проснувшись. Ему до невозможности захотелось поговорить с ней: об отношениях, о сексе, о любви, но девушка словно исчезла. Прождав её несколько томительных минут, но так и не дождавшись, одним глотком осушил маленькую чашку и вышел на улицу.


Глава 2 >> http://proza.ru/2020/06/24/772