Открытие белой вороны

         "Есть белая овца среди черных овец,
          Есть белая галка среди серых ворон.
          Она не лучше других, она просто даёт
          Представление о том, что нас ждёт за углом."


         Всё напевал про себя  Стасик вместе с Nautilus Pompilius строки из песни  “Наша семья” и всё думал про  себя, а так ли это хорошо, быть белой вороной, или всё же это плохо и  даже  очень плохо.

      "А  что такое,  это белая ворона, которая существует в природе среди птиц и даже среди людей"  —   Продолжал размышлять  под ту же песню  немолодой  уже человек, по имени Станислав Владимирович, который вдруг, совершенно неожиданно для себя пришёл к не очень  лицеприятным для себя  выводам  о том, что такое эта  белая ворона среди людей, которой он то как раз  и был уже долгие годы, правда, не догадывался об истинной сути своего бытия в этом образе.

      А сегодня ночью, когда ему не спалось, его осенило,  и от своего открытия он проворочался в постели совсем уже без сна до самого утра, когда всё не мог успокоиться, а за окном давно уже взошло солнце и пели птицы.

         Птицы  —  вороны с белым оперением в природе встречались  очень редко, и он это знал ещё из прочитанных в детстве книжек,  этот их  редкий белый  цвет   был  обусловлен довольно редкой мутацией — альбинизмом, который так же редко встречался и среди людей,  и они были  более уязвимы для хищников,  птицы,  не люди,  из-за своей заметности.   А хищников, белых тигров,  к примеру, или львов,  природа тоже обидела, наградив таким редким окрасом вместо чёрных полосок на рыжем, потому что  взамен она наделила их плохим зрением, что очень важно было для зверя, и еще какими-то болячками, в общем, они к тому же долго не жили, потому что тоже  страдали уязвимостью, сильно отличаясь внешним видом  от своих сородичей. И  об этом  Стасик тоже  прочитал в тех книжках из детства.

       Ну, а белая ворона среди людей стала  уже  таким   противоречивым  символом  необычности, что ли,  инаковости, часто сопряжённой со страданием, непониманием и отчуждением со стороны окружающих, и в то же время символом некой избранности, чистоты и  беззащитности. 

       "Только, что толку  от понимания  этой своей  чистоты и избранности," —  думалось Станиславу,  который пытался разобраться в существующей проблеме, всё  глядя в такой же чистый  и белый потолок не спящими глазами  — "Ежели ты был неким парией в обществе себе подобных.  Они просто чаще всего  не понимали тебя  и всё."

        Все твои благие намерения по отношению к кому-то  разбивались,  как правило,  о глухую стену непонимания   других, чужих тебе по мировоззрению.  Ты же был редким  белым среди большинства чёрных, которые всегда с подозрением относились не просто к твоему внешнему альбинизму, а именно  к внутреннему,  к тому миру, который сильно отличался от мира  тех, кто был, иносказательно  чёрным.

         Впрочем,   белую ворону и  в животном мире стараются избегать другие  представители фауны,  а  в человеческом сообществе всегда наблюдалась абсолютно  схожая ситуация,  когда  почти в каждом коллективе обнаруживался  подобный человек, который   резко отличался от остальных и на которого тут же вешали   ярлык   белой вороны, как отличительный знак, что б не спутать с остальными, его тут же нарекали  человеком  со странностями  и он становился  изгоем этого общества.   Люди никогда не были   сильно щепетильными  в таких делах,  и  благодаря сплетням и слухам на такого,  в их понимании  «чудака»,   с радостью навешивали те самые упомянутые   различные ярлыки, а когда и вовсе  в  преувеличении  делали его  каким-то  сумасшедшим.

         Им было всё равно, этим людям, что это такой же, как и они сами,  человек, только не похожий на них по своим   моральным устоям и мировоззрению.

        Это и было  как раз тем, что вдруг  пришло в голову той ночью Станиславу Владимировичу, когда он даже до утра проворочался с мыслями о том, что он - то как раз и есть  из этих, из сумасшедших со своей вечной нравственностью  и моралью чести и порядочности.   И  всё бы ничего, он бы  как- нибудь пережил  этот неприятный  для себя момент, но его открытие заключалось совсем в другом.   Его так называемая  ненормальность упиралась в его  вечное желание справедливости, которое не ограничивалось честностью и порядочностью, а включало в себя ещё и  многое другое,  и вот этим- то он и отличался от  других, от тех, кто его окружал и считал  каким-то не таким.

        Он, лёжа в кровати без сна, всё вспоминал своё детство, когда тогда уже хотел, чтобы всё было по честному, а так не выходило, но он был маленьким мальчиком, и получая шлепок по носу, продолжал снова идти по выбранному им пути.


       И  всё равно, каждый раз натыкался на несправедливости  этой жизни, как тогда, когда ещё  в детском саду он первый раз  столкнулся с таким явлением, когда  его ударил какой-то мальчишка, а Стасик сразу не сориентировался и не дал тому сдачи.  Но тут удивительным образом  не сработало  всегдашнее правило "после драки кулаками не машут", потому что вечером Стас, когда за ним пришёл старший брат,  по совету того    пошёл и махнул кулаком в сторону обидчика и тут  же стал виноватым, потому что никого не интересовало, что его побили первым,  а он только постоял за себя, ответив, вообще-то,  тем же.

        Такой лёгкий промах, даже не урок, не обескуражил  пацана и он продолжил жить по своим, каким -то ему только ведомым  правилам, придерживаясь честности и порядочности там, где их не было почти что и в помине, а более того, их не ждали.

       Зато своим поведением он обескураживал своих сверстников. Он один из всего класса потащился домой к классной руководительнице  их класса,  просить о помощи, нет не ему, ни в коем случае, а своему однокашнику Толику Волку, когда тот с родителями, зачем   они это сделали  Стас даже тогда  не понимал, будучи представителями   пятой  советской  графы, отправились с первой волной переселенцев  на этническую  родину,  о которой только что- то  отдаленно слышали, но на реальной родине мать Толика работала продавщицей газированной воды на их местном городском рынке, а отец сапожником,   и что они  собирались делать в той стране земли   обетованной не совсем было понятно, но это вовсе  не волновало Стаса, он  вычитал в газете,  случайно   увидев заметку о том, что его одноклассник,  тот самый Толик Волк, сидит с мамой в Вене и их оттуда не выпускают, а они хотели вернуться обратно в Советский Союз, в тот город, который реально являлся для них родным,   и что  отца оставили в качестве  заложника  в Израиле,  в общем ничего не поняв в этой странной истории с заложниками и невозвращенцами,  Стас  помчался выручать  товарища, ему казалось такое не справедливым.
   
     Но их "классная", про  которую   он помнил теперь только  то, как она,  внешне похожая  на сухую рыбу воблу  с таким же рыбьими водянисто -голубыми  глазами, которая была историчкой,  и вечно,  стоя перед классом,  стучала по  ладони одной руки  тыльной стороной  другой, вколачивая  историческую правду в свои пальцы,  а не в  головы учеников, и вот  она- то  просто отказалась помогать, нет не Стасу опять, а Толику, она ведь была историком в советской школе и прекрасно знала, чем такая помощь может обернуться  для неё  самой.

       Но потом Толик как-то всё же вернулся и даже  вместе с мамой, что было с папой, никто так и не узнал, но сам Толян весь в импортных шмотках с гордым видом, совсем не расстроенный, а довольный жизнью и наверное, даже случившимся,   расхаживал по улицам их родного города и так  даже не узнал о том, что Стасик пытался  ему  помочь,  как всегда зачем-то восстанавливая  справедливость,  впрочем, блудный сын своего Отечества   даже не вернулся в их школу, а учился  теперь в какой -то другой.

      Собственно, это был не первый раз, а главное, не последний,  когда справедливость не восторжествовала на   глазах  у Стасика,  ещё до того, до истории с заложником, тем  его одноклассником, в младших классах  его товарищ, как-то  подойдя к нему на  переменке,  с хитрым видом передал ему   бумажку, скрученную  в трубочку,  почти эстафетную палочку участника в соревнованиях по забегу на длинные дистанции,  в которой, когда Стасик развернул её, эту бумажку,   было написано нецензурное слово, означающее на взрослом цивилизованном языке “совокупление”,  но, так как  друг не сказал, что оно означает в переводе на нормальный язык, то наивный и любознательный  Стасик,  ничего не подозревая,  показал таинственную  записку  своей маме, а  следом все узнали какой он,  Стас плохой, потому что это он написал  то самое слово.

            Короче, то, что Стасику крепко тогда влетело,  не надо даже и говорить, правда тогда же, как и в  детсаду,  удачно не сработало "после драки кулаками не машут", и он сказал товарищу, что если тот признается  в обмане, то есть скажет всю правду, то за правду ему ничего не будет. В  глубине душе мальчик   так и думал, он  же верил в честность и справедливость, которая вот  те раз, опять дала сбой и влетело теперь уже его другу-однокласснику и им не разрешили больше дружить.

     Как и  позже другой его одноклассник, очень продвинутый  в вопросах секса не смотря на свой  малый возраст, а случилось это в третьем классе, когда им всем было лет по девять, бегая по классу,  выкрикивал, слава богу,  не матерные ругательства,  а всего лишь название  венерической болезни, а Стас, снова желая знать, что оно значит,  это слово "сифилис", что б не забыть   незнакомое ему  название,  взял и записал его  в дневник.

      Что произошло дальше, тоже рассказывать никому  не надо.  Потому что на сей раз справедливость не просто не  дала сбой, она  нагло промолчала.

            В общем, после того, как другой   его товарищ по парте в классе шестом  списал у него всю контрольную  работу  не своего  варианта, а ему Стасу  поставили “два”, сказав, что  это  он списал, несмотря на не совпадающий вариант, он понял, что что-то в этом мире не то.

           Но надо быть справедливым,  не всё   так было плохо у Стасика, во всяком случае  не на   постоянной  основе его разочаровывала отсутствующая порядочность  и честность,   в    которые  он вечно верил и всё  искал в людях,  тем не менее, когда подростком он и вовсе   залетел под фанфары,  оказавшись в колонии для  несовершеннолетних,   не  будучи  ни в  чём виноватым, а виновники не его торжества остались  за пределами   бетонного забора с колючей  проволокой, то есть на свободе, и  где он столкнулся ещё и с жестокостью и насилием, он   и вовсе разочаровался  в  своей  теории чести и справедливости  этого мира.


                ***


           Отсидев  положенный срок, назначенный ему судом, Стасик  вышел на свободу.   В тот момент,  когда он оказался за пределами того высокого бетонного забора, украшенного колючей проволокой, и  потом обернулся на ставшие на время родными ему  пенаты,  ему показалось,  что он  оставил там  не просто всё своё прошлое, но и себя, как белую ворону.   Следом перед   глазами   на  мгновение  промелькнула  улыбка его матери  там,   в зале суда во время вынесения ему  приговора, она тогда ещё показалась ему какой-то  зловеще -сардонической  или просто самодовольно -злорадной, эдакая смесь чувств в одной единственной   эмоции, застывшей на её  лице.  Она всегда больше любила его старшего  брата, отец с  ними почти и  не  жил,  и у Стаса не сохранилось  даже  в памяти никаких детских воспоминаний   о нём,   он только позже узнал, что был случайным ребенком, которого не ждали и потому не жаловали, а тут появилась возможность и вовсе от него избавиться, потому что выйдя из колонии,  Стасик уже не вернулся в реально родной дом,  он начинал жизнь в тот момент, стоя у  железных ворот,  заново, прощаясь без горечи и сожаления со  старой,  и ему казалось, что и тот статус своего бытия в образе белой птицы,  он тоже оставляет в том своём,  уже ставшим далёком,   прошлом.

         Но это ему только так казалось или больше хотелось,  иначе с чего бы это уже сильно повзрослевший Станислав Владимирович, которому было уже  хорошо так   за пятьдесят,  лежал  до утра без сна и мучился от мысли, той, которая вдруг неожиданно  пришла ему  в голову  —  от  чего   же  он, был всё это  время белой вороной, а он ею был,  и чёрной овцой среди белых,  реальных,   овец.


          Он вспоминал не только разные эпизоды из своей жизни, пролистывая её, как книгу и не останавливаясь на том   плохом, что было с ним   и   после того, как он покинул стены того заведения закрытого типа для малолетних преступников   тоже.  Вспомнив, в какие минуты  от него в непонимании отворачивались люди, он в какой-то момент даже вздрогнул,  как от неожиданного удара тока, его настигло почти что озарение, он подумал о том   впечатлении, которое у него сложилось за последнее время от общения  с людьми, для которых он был каким-то  странноватым,  о том,  что многие чуть ли  не пугаются,  будто  боясь узнать в этой жизни что-то новое для себя, привыкнув жить по  каким-то устоявшимся понятиям, он вспомнил даже о том, как ещё тогда, когда ему пришлось доучиваться после колонии, как  его ровесники почти крутили у виска пальцем,  наблюдая  рвения  молодого тогда ещё  Стасика   в учёбе, он был тогда для них  белой  вороной, как и позже, будучи взрослым,  не раз повторялось нечто подобное. 

      И  хотя он больше уже  никого не спасал,  как когда-то своего одноклассника, его гуманизм, честность и порядочность  никуда не делись, являясь его второй натурой, прочно сросшейся с первой, и вот эти-то  его качества и давали повод тем, другим, белого   цвета овцам,   считать его каким-то не таким.  Именно этот момент в его осознании происходящего   показался   ему не просто удивительным, а   даже парадоксальным,  это то, что    делало    его изгоем в обществе ему подобных.

      Но таких  изгоев,  каким был Станислав Владимирович,  было не так и  мало,  просто  они раскиданы были по всему белому свету, как и редкого белого цвета звери и птицы - альбиносы. Он это отлично знал, как и знал о существовании в   своей стране  в  северной столице в  Санкт-Петербурге некой  театральной  группы, появившейся ещё в 90-х,   которая называлась   «Театр Дождей»,  символом  которого  была   знакомая всем   «белая ворона».

           Та самая белая ворона, которой всё же так и оставался в этой  жизни  Станислав.    Весь смысл этой труппы заключался в том, что  её   актёры  представляли  себя и всех своих зрителей белыми воронами, которые не похожи были  на всех остальных и именно в этой отличности они  и видели  своё главное достоинство.

        Это были люди,  как и Стас,  уставшие от озлобленности и бесчувствия, от    непонимания и  жестокости нашего времени, которые  приходили  в этот театр уже   много лет.
 
      „Белые вороны“, которые слетались   в одну стаю,  собираясь  под одной  крышей  „Театра Дождей“.

          Станиславу  Владимировичу же, у которого не было возможности  в  силу своего  места проживания вдали от Питера, быть вместе с этими людьми, близкими ему по духу и мировоззрению,   ничего не оставалось, как   только  согреваться  мыслью о том, что всё же хоть  кто-то, подобный ему, которых   тоже  сделали  изгоями,   может  собираться   под одной крышей  того   “Театра Дождей” и не  чувствовать себя  белой вороной среди себе    подобных.


                ***               


    “Есть белая овца среди черных овец,
     Есть белая галка среди серых ворон.
     Она не лучше других, она просто даёт
     Представление о том, что нас ждёт за углом. “


            Всё напевал про себя  Стасик вместе с Nautilus Pompilius  знакомые строки из любимой им  песни,  а   за углом тем временем  каждого ждало что-то своё   в зависимости от того, был ли   он белой вороной или чёрной овцой   среди белых овец.  Правда,   несмотря на  то  открытие, сделанное   Станиславом  Владимировичем,  тут в жизни  людей ничего не изменится, они, будучи белыми овцами одного человеческого  стада,   продолжат выбраковывать чёрных овец, называя их паршивыми и   белыми воронами, без учёта   всех имеющихся  в   них    достоинств,  которые так  отличали их от остального большинства.
 
21.06. 2020 г
Марина Леванте