Проводник

Он проснулся оттого, что на веранде раздался жалобный звон его любимой фарфоровой чашки. На минуту волна раздражения подхватила его, и тонкая жилка на виске задрожала в тревожном ритме. Накануне вечером старик засиделся в своем любимом кресле-качалке, которое заботливо подарила ему дочь. Он настолько глубоко погрузился в свои воспоминания, что часы, пробившие полночь, вдруг разрезали вязкую дремоту, охватившую все его существо. Ему совершенно не хотелось шевелиться, и только холодный влажный ветер, внезапно потянувший с моря, заставил его тяжело подняться и зайти в дом. Старая фарфоровая чашка сиротливо осталась ждать утра на столе…

- Привет, Дон! - громко крикнула ему Мариса, едва завидев его седую голову. Он как будто нехотя махнул головой в ответ. Соседка нравилась ему: всегда полна энергии, услужлива и доброжелательна. Многочисленные морщинки в углу ее широко распахнутых черных глаз говорили окружающим о том, что она не прочь вдоволь посмеяться над жизнью. Не говоря уже о том, что до сих пор неплохо сохранившаяся фигура и по-прежнему привлекательное лицо помогали Марисе добиваться того, что не под силу было большинству ее товарок. Что уж там: соседка была все еще хороша! И именно поэтому Дон был с ней особенно дружелюбен и не мог не ответить на ее приветствие. Она радовала его своим появлением каждое утро, это стало для него привычкой и залогом удачного дня.

Мариса привыкла к угрюмому соседу и его затянутому приветствию – ведь никогда сразу не ответит, старый шельмец! – но, дождавшись кивка его седой,по-прежнему густой шевелюры, она словно получала благословение свыше на весь оставшийся день. И сегодня, получив добрый знак, Мариса с облегчением усмехнулась и направилась вверх по узкой улице, тщательно вымощенной отполированными временем вперемешку с сотнями башмаков булыжниками…

Несмотря на раннее утро, солнце уже начинало слепить. И без того воспаленные глаза Дона нещадно страдали от этого, но старик всегда любил море, и каждое утро он начинал с того, что подолгу смотрел вдаль. Туда, где тонкая, едва различимая грань между небом и морем неспешно колыхалась и создавала иллюзию полета, пока наконец не растворялась, и тогда весь мир становился сплошной небесно- голубой массой. На минуту старик закрыл глаза, приложив скрещенные и плотно прижатые друг к другу ладони к лицу, как научила его жена, и так стоял, не двигаясь и пытаясь собраться с мыслями. Что сегодня? Что мне сделать сегодня, чтобы к концу дня не было тягостного ощущения безысходного, раздирающего, отчаянного и зыбкого существования… Сама мысль о том, что день будет долгим и до вечера нужно прожить целую жизнь, была невыносима старику. Он болезненно поморщился, опустил руки и уставился вдаль, пытаясь отыскать хоть что-то, за что может зацепиться взгляд. Но горизонт был чист. Только белая крупная чайка, широко расправив острые крылья, парила над гигантским скоплением бурлящей воды. Дон позавидовал птице: далекая от эмоций, чувств и абсолютно свободная одиночка… Старик отчаянно отказывался признавать, что тоска с каждым днем все сильнее завладевала им. И бесспорное людское высказывание о том, что время лечит, оказывалось абсолютно несостоятельным в его случае. Три года, что прошли с тех пор, когда он остался без жены, пролетели быстро, но ничуть не успокоили его душу. Он тосковал всякий раз, когда натыкался в их большом доме на ее вещи и многочисленные фотографии, которые он сразу же после ее ухода старательно уложил в коробки и спрятал в шкаф самой дальней комнаты дома. По неизвестным ему причинам эти вещи вдруг появлялись в самых неподходящих местах, и Дон терпеливо укладывал их в тот же самый шкаф до тех пор, пока ему окончательно не надоело изводить себя этим бесполезным и тщетным занятием. И тогда он начал говорить с ними, так, как привык в свое время все обсуждать со своей женой. Со стороны это выглядело безумием, но только для чужого глаза. А старик был одинок, и потому чужие любопытные глаза не проникали внутрь его жилища, не нарушали заветного кажущегося покоя. И поначалу пугающая даже его самого манера говорить с вещами жены постепенно превратилась в привычку. Да так, что он стал торопиться домой, чтобы обсудить с невидимыми собеседниками очередной поход на местный рыбацкий рынок.

Там же все было по-старому. Как и тогда, когда они вместе каждое утро ходили туда, чтобы продать связанные руками его жены незатейливые вещицы и написанные его рукой незамысловатые пейзажи на самостоятельно и с любовью натянутых холстах. А потом закупить на вырученные деньги всего, чего только пожелают их души. Притязания супругов были невелики, но именно на честно заработанные своим трудом деньги было особенно приятно побаловать себя. Они ничуть не нуждались. Их дочь, чье образование было целью всей их совместной жизни, выучилась, благополучно вышла замуж за обеспеченного немца и уехала за пределы родной Австралии. Но ежемесячно, как часы, присылала родителям неплохую сумму денег, на которую они без труда могли бы жить припеваючи и без своих каждодневных походов на рынок. Но жена продолжала вязать, Дон иногда писал пейзажи, а дочь исправно присылала свои деньги. И снова рано утром супруги просыпались довольные от ощущения предстоящей охоты за потенциальными покупателями их творчества. А потом они снова и снова покупали полотна, новую пряжу и краски всех цветов радуги.

Но самое главное - они никогда не обходили стороной прилавок старика Нэта. Напоследок у самого выхода с рынка они с удовольствием перебирали свежайшие фрукты и овощи, критически оценивали блестящие бока фиолетовых баклажанов, шершавые — фейхоа, придирчиво рассматривали и нюхали кивано и пепино, чьи названия звучали как экзотическая музыка. Они долго и хитро прищуривались и причмокивали губами, наблюдая, как Нэт стоически наблюдает за их ежедневной процедурой оценки его товара. Потом, хитро переглянувшись, разом прекращали свою актерскую игру, и с особой осторожностью и аккуратностью укладывали в заботливо принесенные с собой корзины лучшие на их взгляд фрукты и овощи. Хотя и без того все в округе знали, что Нэт был неважный торговец, не умел обманывать и зазывать к своему прилавку зазевавшихся туристов, но тем не менее его талант в плане выращивания качественных овощей и фруктов никогда и никем на местном рынке не оспаривался. Постепенно это стало традицией для всех троих. И всякий раз ближе к полудню Нэт ловил себя на мысли, что выискивает глазами в толпе чету Ритчи. Он ждал их, не столько по причине того, что их визиты становились дополнительным источником его доходов, а и потому, что Оливия О Нилл, а теперь Ритчи, некогда была самой красивой девушкой побережья. Нэта, как и большую часть мужского населения на этом берегу Тасманова моря, не обошло чувство восхищения и безответной любви к этой женщине. И по сей день он восхищался постаревшей, но по-прежнему нежной и женственной Оливией. Ее походка, горделивая осанка и манера высоко держать подбородок искренне восхищали Нэта. Ей удавалось срывать одобряющие и любопытные взгляды окружающих до сих пор. Но повезло только счастливчику Дону Ритчи. Она выбрала его.

Дон всегда знал, что Нэт был влюблен в его жену. И даже сейчас, по прошествии стольких лет, ему доставляло удовольствие наблюдать за тем, как Нэт восхищенно смотрит вслед Оливии и ревниво избегает хитрой ухмылки самого Дона. Это веселило Ритчи, сердило Нэта, и делало взгляд Оливии еще более сосредоточенным и укоризненным. Однако Дон замечал, как нежные щеки жены каждый раз окрашивались румянцем, глаза ярче отливали бирюзой, отчего ее лицо становилось еще более прекрасным…

А потому частые визиты Дона и Оливии превратились для всех троих в своеобразную традицию, без которой было немыслимо каждое их утро.

- Не вздумай ничего говорить, - наигранно сердилась Оливия, - и прекрати на меня так смотреть!

Дон ухмылялся и продолжал весело подтрунивать над женой.

- О Дон, когда-нибудь от волнения его хватит удар, и вот тогда ты успокоишься, и тебе станет стыдно за то, что ты так дерзко вёл себя с ним! Неужели нельзя быть с человеком полюбезней? Мы ведь столько лет покупаем у него фрукты и, заметь, он ни разу не подсунул нам ничего плохого! Он прекрасный и честный человек! Дон, отчего ты смеешься?!

Дон видел, как она не на шутку начинала кипятиться и вот уже сердилась на него взаправду, а потому старался не доводить до крайности их игру.

- Да ну, Оливия, ну ты же не всерьез?! Этот плут переживет еще нас с тобой! Ну, перестань, дорогая! Вот, хочешь, завтра я прямо с утра скуплю у него все его запасы на прилавках? Вот уж этот старый скупердяй обогатится!

После чего Дон начинал неудержимо хохотать. Настолько искренне и открыто, что Оливия не могла долго сохранять нарочито строгое выражение лица и принималась смеяться вместе с мужем. Так бывало часто. Когда они доходили наконец до дома, между ними уже не было и намека на недопонимание или обиду.

Вся жизнь Дона была связана с именем Оливии. Они всегда были вместе, и, даже когда появилась их маленькая дочь, Дон не перестал крепко любить свою жену. Он воспринимал девочку как продолжение самой Оливии. Тем более, что с первой минуты, как только Дон взял дочь на руки, у него не было сомнения, что девочка унаследовала красоту глаз и утонченность своей матери. И Дон полюбил ее всем сердцем. Но Оливия по-прежнему оставалась для него самой важной частью его жизни. Он знал, что дочь с ними временно: вот вырастет и уйдет по своей дороге, уготованной ей судьбой. А Оливия, он свято верил в это, предназначена ему Господом, и иначе просто не могло быть – он нашёл свою вторую половинку. Ему повезло. Он — счастливчик.

Так и вышло. Дочь выросла умной, красивой и абсолютно самодостаточной. Она никогда особо не нуждалась в опеке своих родителей. И потому, когда пришло назначенное время, с легкостью покинула отчий дом и оставила своих навсегда влюбленных друг в друга «стариков» наедине. Оливия поначалу очень грустила, что девочка так быстро выросла и стала редко приезжать в гости. Но постепенно ее сердце успокоилось тем, что дочь встретила достойного человека, и жизнь ее вошла в свое благополучное русло, уготованное счастливой судьбой. Иначе и быть не могло. У детей, верила Оливия, рожденных в любви, жизнь обязательно будет гладкой. А потому она со спокойным сердцем вернулась к заботе о муже.

Дон стыдился признаваться самому себе, что где-то в глубине своей души он долго ждал этого момента. С чувством исполненного долга он был бесконечно рад, что Оливия теперь полностью принадлежит ему. И некогда прочитанная им фраза о том, что древние греки считали безрассудную любовь грехом перед богами, была для него не чем иным, как пустыми и глупыми словами на истлевших и никому не нужных свитках. Он верил, что жена предназначена ему именно Богом, а потому не боялся целиком и полностью, с почти мальчишеским безрассудством и отсутствием малейшего сомнения отдаваться своему светлому чувству. Всё было просто и понятно им обоим, они оба жили и дышали этим чувством.

- Послушай, Дон, - Нэт в очередной раз отчаянно пытался поговорить с ним, - может, …придешь к нам в пятницу на ужин? Жена приготовила мясной пирог. Ты же знаешь, она знатная кухарка, а уж тем более пирог у нее получается всегда на славу!

Для придания большей убедительности своему приглашению Нэт поднял вверх большой палец, одобрительно почмокал губами и даже пощелкал пальцами перед носом Дона, убеждаясь, что тот слышит его.

Но Дон, устало тряхнув головой, отстранился:

- Мне пора, Нэт. Передавай Колин привет. Мясной пирог у нее и вправду лучший в округе… В другой раз обязательно зайду…

Это стало их ритуалом. Нэт частенько зазывал под разными предлогами Дона, а Дон придумывал отговорки и обещал зайти в следующий раз. Несмотря на это, Дон был благодарен старику. Он видел, что тот изо всех сил пытается помочь ему справиться с одиночеством, тяжким грузом навалившимся на них обоих с уходом Оливии. И Дон про себя, ни в коем случае не вслух, не переставал удивляться: разве это возможно?..

Несмотря на раннее утро, солнце уже начинало припекать. Сегодняшний день обещал быть особенно жарким. Однако с тех пор, когда не стало жены, он ни разу не нарушил их с Оливией привычку гулять по морскому берегу почти каждый вечер. Разве что кому-то из них нездоровилось, и тогда они оставались на веранде, мечтая о долгой прогулке вдоль побережья.

Они уходили далеко от дома, и это превращалось уже не в обычную прогулку, а в целое путешествие. Сначала они брали с собой лишь самое необходимое: шляпы и зонты, а потом стали брать с собой корзинку с едой и легкое клетчатое покрывало, чтобы удобнее было сидеть плечом к плечу и молча смотреть на море. Каждый раз они шли долго-долго, пока не доходили до того самого места, где тропинка вела вверх на высокий берег, который крутым обрывом спускался к морю. Внизу беспрерывно и гулко бились темно-синие волны. Самый край обрыва был абсолютно вертикален. Редко какой смельчак решался близко подойти к нему. Неумолимый ветер и гул бьющихся о берег волн заставлял даже самых любопытных и бесстрашных останавливаться на безопасном от обрыва расстоянии. Оттого приходившие сюда предпочитали любоваться бескрайним простором и завораживающим пейзажем подальше от края бездны, которая пугала и притягивала одновременно. Иногда Дон все же решался подойти чуть ближе условно обозначенной границы, и каждый раз он ощущал на себе притягивающую липкую магию разверзшейся у ног бездны. Он стоял у края до тех пор, пока теплая маленькая рука жены мягко не касалась его локтя. И тогда этот своеобразный транс, в который впадал, как ему казалось, каждый, кто переступал условную границу, отпускал его.

Они расстилали мягкий клетчатый плед, ставили рядом корзинку с заботливо приготовленными Оливией сэндвичами и так проводили оставшийся вечер до тех пор, пока солнце не касалось едва различимого глазом горизонта.

Правда, теперь без жены Дон не брал с собой ни корзинки, ни пледа, но так же исправно выходил из дому, как только стрелка часов неумолимо приближалась к семи.

И сегодня, не глядя на часы, Дон привычно готовился к прогулке на обрыв: шляпа, свободная льняная рубашка, слегка полинявшая, но от этого не ставшая менее любимой, свободного покроя штаны, кроссовки и, конечно, обязательная бутылка воды. Незримо Оливия всегда присутствовала рядом с ним. И сейчас Дон отчетливо представлял ее себе. Весь день проходил в ожидании вечера. Вечером он переставал чувствовать свое одиночество. Оно словно отпускало его.

…Ветер становился сильнее. Казалось, шаг за шагом приближаясь к высокому берегу, Дон ощущал на себе силу ветра - невидимую, растущую и грозящую сбросить его с крутого обрыва. Море волновалось. Дон ясно слышал, как огромные волны друг за другом бьются о край обрыва, четко соблюдая такт.

«В мире стало больше ветра, которое обнаружило медленный, но устойчивый рост максимальной скорости ветра за последние 23 года. Глобальное потепление является "главным подозреваемым" в этом явлении…», - они с Оливией любили читать научные журналы. И сейчас сознание Дона ясно выдало информацию о новых исследованиях, не раз обсуждаемую с женой.

- Глобальное потепление – главный подозреваемый в этом явлении… Будь оно неладно! - пробурчал себе под нос Дон.

Шаг за шагом он продвигался к намеченной цели, и ничто не могло помешать ему.

– Вот сейчас дойду до самого верха и обратно… Похоже, сегодня будет шторм. А ведь точно в мире стало гораздо больше ветра…

Человека, стоящего на самом краю обрыва, старик заметил не сразу. Так называемая условная граница далеко осталась за спиной незнакомца. И потому Дон, придерживая шляпу и пытаясь защититься от ветра рукой, не видел, как человек опустил голову и сделал еще один шаг. Все его тело напряглось и подалось вперед. И только неумолимая сила злосчастного ветра сдерживала незнакомца, не позволяя ему сорваться вниз. В этот момент старик и увидел его…

- Могу ли я Вам чем-нибудь помочь?

Дон не протянул к человеку руки. Даже не сделал попытки удержать его.

Молодой мужчина, стоявший на самом краю обрыва, медленно повернул голову. Его взгляд был пуст и холоден.

Но Дон Ритчи, несмотря на возраст, был по-прежнему упрям. Он смотрел на незнакомца со спокойной уверенностью и доброжелательностью, словно повстречал старого доброго друга, о котором слыхом не слыхивал долгое время, но все же был ему безумно рад… Будто бы не было условно прошедших лет, будто бы не было рядом крутого обрыва с голодной, разверзшейся у их ног пастью... Одно неверное движение, излишне резкий порыв ветра - и их, по сути, хрупкие миры растворятся без следа.

Этот простой вопрос заставил незнакомца криво и зло ухмыльнуться. Его сухие, обветренные губы едва слышно произнесли:

- Это вряд ли…

Мужчина снова перевел взгляд на беспокойное море. И без того высокие волны, раззадоренные ветром, разбегались и с огромной силой бились о берег, оставляя после себя миллионы брызг и бурлящую массу воды. Наверное, по причине того, что созданный мир так и не стал совершенным, Господь поспешил исправить свою ошибку и направил стихию уничтожить все вокруг. Казалось бы, все так просто… Начать все заново.

- Тогда, может быть, чаю… У меня есть прекрасный чай. Видите ли, моя жена научила меня заваривать чай уникальным способом…

Дон чувствовал, что начинает волноваться. Из-за шума волн и разошедшегося ветра ему приходилось отчаянно надрывать голосовые связки, так что голос его становился хриплым. Он боялся потерять видимую уверенность, с которой начал свой разговор с незнакомцем. И потому сам сделал шаг вперед к самому краю обрыва.

Незнакомец снова посмотрел на Дона. Только теперь с интересом. Старик подошел слишком близко, нарушив допустимую для общения незнакомых друг другу людей дистанцию, и тем не менее мужчина не сделал шага в сторону. Они стояли почти рядом, плечом к плечу, и со стороны казалось, что эти двое - давно и хорошо знакомые друг с другом - обычные любители адреналина, коих развелось за последнее время избыточное количество. Но то ли потому, что приближающийся шторм отпугнул всех любителей вечерних прогулок, что по стечению обстоятельств вокруг не оказалось ни души, эти двое сейчас не интересовали никого во всем мире. Пожалуй, кроме одинокой морской птицы, по случаю оказавшейся такой же адреналинозависимой и, наверное, оттого слишком близко подлетающей к воде и рискующей быть проглоченной очередной не на шутку разъяренной волной.

- …Так вот… да, уникальным способом, видите ли, - продолжил Дон Ритчи, - в него нужно добавить редкий сорт травы. И, кстати, Вам не везде удастся найти ее. Впрочем, я подскажу Вам… Мой приятель, а у него своя торговая лавка, умудряется выращивать ее сам. Но не говорит! Вот ведь старый шельмец! Но я …покупаю у него. У меня есть свои запасы… Не хотите попробовать чашечку?

Незнакомец усмехнулся. Краем глаза Дон видел, что напряжение в его лице спало. Теперь он казался уставшим и уже не столь молодым, как показалось старику в начале их знакомства.

- Хотите сказать, что пора пить чай?

- О да! Я гуляю здесь почти каждый вечер и никогда не пропускаю вечернего чаепития. Знаете, это наша с женой давняя традиция… Я приглашаю Вас.

Последние слова Дона почти заглушил ветер. И он не был уверен, услышал ли его стоящий рядом собеседник.

…Огромная птица, по-прежнему отчаянно и бездумно раззадоривающая морскую пучину, с интересом посмотрела на медленно удаляющихся мужчин. Она видела, насколько трудно им было бороться со встречным порывом ветра, как медленно они спустились с обрыва и двинулись вдоль извилистого морского берега в сторону светящихся вдали огоньков. То ли от дикого ветра, то ли от игры волн, огоньки, казалось, плясали в неистовом, бешеном ритме танца. С громким злым криком птица рванулась ввысь, но шум прибоя заглушил его.

…Мариса сидела на веранде, плотно увитой плющом и бережно защищавшей ее от ветра, и пила холодный чай. Отсюда ей был хорошо виден соседский дом. Ей показалось странным, что окна его были темны в столь поздний час. К тому же — она тревожно посмотрела на море — явно начинается шторм. Небо постепенно заволокло тучами, и первые капли дождя застучали по деревянному настилу открытой веранды.

- И где это он? - подумала Мариса, с беспокойством протирая стол от крошек рассыпавшегося печенья. За столько лет знакомства она хорошо знала о традиции Ритчей гулять перед сном и посему знала весь распорядок дня своего соседа. После смерти жены на некоторое время он забросил привычку гулять, но постепенно, к радости обеспокоенной Марисы, старик вернулся к обычному образу жизни. Хоть и без неизменно бывшей рядом с ним жены, но Дон становился самим собой. Он все так же каждое утро встречался глазами с Марисой. Медленно и демонстративно нехотя приветствовал ее. Потом направлялся на ближайший рынок, продавал свои незатейливые картины. На выходе останавливался рядом с прилавком Нэта Доэрти, чтобы перекинуться с ним парой словечек, а затем возвращался домой, снова проходя мимо сада Марисы. Даже сквозь закрытые ставни Мариса любила наблюдать за соседом, большие окна его дома никогда не закрывались ставнями, а легкие льняные шторы лишь слегка прикрывали нутро светлой гостиной. С тех пор, как после замужества дочери Мариса отдала ей квартиру и переселилась сюда из шумного города, ей нравилась собственная размеренная жизнь. А жизнь соседа была для нее сродни календарю, чей маленький картонный квадратик она аккуратно передвигала каждое утро на новую дату. Мариса любила, когда все было четко, понятно и просто. И сосед никогда ее не подводил: сам не ведая, он аккуратно вписался в размеренную жизнь Марисы.

И теперь женщина с беспокойством смотрела на часы. Дон явно нарушал негласный порядок их «совместной» жизни. Она придирчиво оглядела стол и еще раз прошлась по нему чистой тряпкой. Тут-то она их и увидела. Рядом с высоким и статным Доном незнакомец показался ей невыразительным: невысокий, жилистый, светловолосый, с тонкими поджатыми губами и совершенно потухшим взглядом. Их путь проходил мимо дома Марисы и потому, как только они дошли до ее веранды, она отчетливо увидела, что глаза незнакомца были абсолютно пусты и холодны. Словно жизнь давно покинула тело этого человека, но оно против обыкновения продолжало упираться и считало себя живым. Мариса зябко повела плечами - ветер становился слишком холодным, чтобы оставаться на веранде – и поспешила в дом, даже не кивнув соседу. Впрочем, Дон и не спешил приветствовать соседку. Она видела, что он поглощен собой. Словом, эта парочка стоила друг друга. Им не было дела ни до кого в этом мире. Каждый думал о чем-то своем, совершенно не заботясь об окружающих. Мариса поймала себя на мысли, что рассердилась на ничего не подозревающего соседа. Но одновременно с этим испытала заметное облегчение: Дон вернулся, а ее жизнь потекла своим чередом, как всегда. Как ребенок или как кошка, она не любила ровным счетом никаких изменений. Ее жизнь в последние годы совершенно устраивала ее. Она была счастлива…

* * *

«…В Сиднее на берегу Тасманова моря есть крутой обрыв. Житель прибрежного района Дон Ритчи спас от суицида 160 человек. «Могу ли я Вам чем-нибудь помочь?» - задавал он свой единственный вопрос, после чего приглашал незнакомого человека в свой дом на чашку чая».
Сообщает газета  «.....»

И это реальная история…