Хоть шерсти клок

               


    Душный, влажный, потный июньский сон с прилипшими к сознанию простынями сновидений прервал прорвавшийся через водную преграду испарины на лбу настойчивый телефонный звонок. Поначалу Дмитрий Иванович, продолжая плутать в мокром лабиринте сна, подумал, ему грезится звонок. Однако снам не присуще назойливое повторение одного момента и Дмитрий Иванович открыл глаза. Утренний ветерок колыхал гардины и вкатывал в комнату горячие булыжники раскалённого воздуха. Разрывался от звонка лежащий на полу телефон. Номер не определился и Дмитрий Иванович от всей души тихо матерился, полагая, номером ошиблись. Звонки не прекращались, и он решил ответить, опасаясь молчаливого гнева супруги, почивающей на мягких перинах водяного матраса в соседней спальне, с наступлением лета они всегда спали порознь по заведённой привычке с ранних пор брака.
    Он нажал на кнопку, из телефона полилась мокрая всхлипывающая и причитающая бесконечная линия слов без знаков препинания.
    - Митенька!.. – хлюпало в трубке, - Митенька!.. – выплескивалась наружу солёная жидкость, - Митюшенька!.. – влажно шлёпали незнакомее губы по сонному сознанию. – Горе-то какое, Митюшенька!.. – завывание усилилось и некоторое время не прекращалось.
    - Алло, кто говорит? – спросил Дмитрий Иванович, Митюшенькой его называла исключительно мама, но звонила не она.
    - Ми-и-и-итя-а-а-а!.. – вода выплёскивалась наружу и растекалась по полу черными влажными лужами. – Горе-то какое!..
    Дмитрий Иванович с трудом узнал голос тёти Поли, Полины Ильиничны, подруги и соседки мамы по площадке.
    - Что случилось, тётя Поля?
    Из трубки раздавались одни стенания и вой.
    - Митенька-а-а… Клавдия Олеговна…
    - Что с мамой? – раскалённый гвоздь ледяной неприятности кольнул в сердце. – Тётя Поля, да успокойтесь вы, наконец!
    На другом конце электронной связи послышалось облегчение, послышалось спокойное тремоло реле, повизгивание электронов и прочей электрики в мобильном средстве связи, кто-то вздохнул с обречением.
    - Митенька, это тётя Поля…
    - Я вас узнал… Что с мамой?..
    - Митенька, да как мы теперь-то жить будем?
    Пора было прекращать этот балаган, и Дмитрий Иванович рыкнул в трубку, чётко и раздельно произнося каждое слово:
    - Что случилось с мамой, тётя Поля? Доложить по форме, как в армии. Без лирических отступлений.
    - Клавдия Олеговна преставилась… - выговорила измученным стенанием и воем тётя Поля.
    - Перед кем она представилась? – не понял Дмитрий Иванович.
    - Не представилась, а преставилась, - поправила тётя Поля. – Упокоилась в бозе…
    Жара и зной летнего раскалённого утра с расплавленными валунами молекул воздуха отошли на второстепенно-ненужный план: в сердце поселилась тревога.
    - Когда? – спросил Дмитрий Иванович, переварив услышанную информацию.
    - Утром… зашла к ней на чай… она приглашала вечером… захожу, а она лежит на кухне… чайник свистит…
    - Ничего не трогайте! – приказал Дмитрий Иванович, натягивая брюки и влезая в майку. – Я сейчас приеду…
    - Куда ты там собрался с утра пораньше? – жена, Евгения Валерьевна стояла в дверях спальни, потягиваясь и зевая некрасивым ртом с вынутой верхней вставной челюстью, всклокоченными волосами, выжженными частой покраской и направив на мужа выскочившие из халата баллоны неестественно коричневого загара.
    - Мама умерла, - не обратил внимания на непривлекательные прелести сонной супруги Дмитрий Иванович.
    - Как, взяла просто так и умерла? – не поверила Евгения Валерьевна.
    - Нет, со спецэффектами, представь себе! – съязвил Дмитрий Иванович. – Тебя не дождалась!
    - Стоять! – резким окриком остановила в дверях прихожей мужа Евгения Валерьевна. – Куда без меня?
    - Что без тебя, не справимся, что ли? – на каблуках развернулся к супруге Дмитрий Иванович.
    Евгения Валерьевна, мухой носясь по квартире, наводила на лице боевой раскрас индейцев чероки. Втиснулась в некогда свободное в талии платье, втянув отвисший десертный живот, покрутив огромными грудями, прилаживая их комфортно в узком пространстве одежды. Влетела с размаху в туфли на танкетке и уставилась на мужа.
    - Кого ждём, милый? Поторапливайся, вперёд! – подстегнула она мужа словесной остро бьющей плетью. – Ключи от машины взял?
    - Так она сломалась три дня тому!
    Эти слова не остановили экспансивную женщину, только придали скорости для принятия верного решения.
    - Стучи Витьку, - это другу-собутыльнику, живущему на втором этаже. – Пусть даёт ключи или везёт сам!
    - С какой стати!
    Евгения Валерьевна летела через ступеньку крупногабаритной доисторической бабочкой, наводя на стены страх своим присутствием.
    - С той стати! – рявкнула она и где-то на другом конце города в родильном отделении сразу родила роженица, со страху оттягивавшая этот эпохальный момент в жизни матери-одиночки как можно дальше. – Как пиво бухать – друзья, не разлей вода, как дать машину, так сразу с какой стати!
    Воздушный вихрь прекратил движение возле двери Витька, и мощный кулак Евгении Валерьевны разбудил мирной спящий дом ударом в дверь.
    Она открылась сразу. Показалась лохматая голова Витьки, оттянутые, на пять сантиметров ниже линии живота застиранные трусы показывали, что сорвали его с белого фаянсового места одиночных утренних медитаций.
    - Чо? – глаза не проснулись, но изо рта пахло свежим перегаром.
    - Через плечо! – рубанула воздух вербальной саблей Евгения Валерьевна. – Машина на ходу? Быстро ключи! Кому сказала!
    Витька протянул ключи, ничего не понимая, глядя на друга испуганными глазами.
    - Мама умерла, - произнёс печально Дмитрий Иванович.
    - Как? – не сдержался Витька.
    - Сейчас не время пересказывать про спецэффекты, - потянула Евгения Валерьевна мужа за собой на улицу к машине Витьки.
   
                ***
   
    Полчаса бешеной гонки по полупустым улицам города, спящего и видящего сопливо-сладкие инфантильно-примитивные сны и машина Витьки, видавший многое на своём долгом веку старенький цвета выцветшего бордо с царапинами и сколами краски на корпусе «Ауди» остановилась возле дома, где проживала Клавдия Олеговна. Возле подъезда стоял милицейский старенький УАЗик, помнивший, как его красиво величали местные хулиганы и алкаши – луноход! Зелёная буханка кареты «скорой помощи».
    Евгения Валерьевна быстро выскочила из салона, не смотря на комплекцию и размер баллонов, рвущихся наружу из узенького сексуального платья, открывающего мужскому взору жирные коленки, полные голени и спрятавшиеся в туфлях ступни в синих носочках.
    Следом за женой выкарабкался Дмитрий Иванович, он, едва поспевая за женой, подвернул у подъезда ступню, хромая спешил на третий этаж.
    Возле квартиры толпились ахающие соседи. Увидев сына и невестку, женщины закивали головами, глаза их наполнились искренней влагой сочувствия, рты извлекли тихие стоны через сомкнутые губы, искривлённые чужим несчастьем.
    - Р-р-разззойдись! – громко приказала соседям Евгения Валерьевна, раздвинула мощными толстыми жирными руками тугоухих соседей и вальяжно вошла в прихожую. Столкнувшись, нос к носу с участковым Лукой Лукичом.
    Тот снял фуражку.
    - Мои соболезнования, Евгения Валерьевна, - сказал загробным голосом, увидал сына Клавдии Олеговны. – Мои соболезнования, Дмитрий Иванович… - тем же тоном, не меняя, обратился и к нему.
    - Где… она… моя мамочка… любимая… - срывающимся голосом, вдруг осипшим и взволнованным произносит Евгения Валерьевна, на негнущихся ногах входит в зал, видит диван с усопшей, бухается на колени. – Ма-а-а-амочка-а-а-а моя люби-и-и-и-ма-а-а-а-а-я-я-я-я… - ползёт к дивану, причитая. – Как же мы без тебя, мамочка, жить-то теперь буде-е-е-ем!..
    Всплеск эмоций невестки вызвал непонятную реакцию соседей и сына, уж они-то распрекрасно знали, как жили свекровь с невесткой, душа в душу, только ножи в ход не пускали.
     Евгения Валерьевна остановилась посреди зала. Завела глаза к потолку и начал яростно креститься, впечатывая сложенные щепоти пальцев в плечи, в грудь, приводя её в бурное движение, в лоб, оставляя на коже красные следы от пальцев. Крестясь, Евгения Валерьевна не забывала косить глазами, внимательно сканируя знакомое до последней оторванной шпалеры на стене помещение, примечая, что стоит на своём месте, что случайно сдвинули, что переставили, а что и вовсе пропало. Раскачиваясь, Евгения Валерьевна, подползла к дивану, остановилась в полуметре и влепилась со всей дури в пол лбом. Этот шаг вызвал в душах соседей неоднозначные эмоции.
    - Как же так, мамочка-мамуля… - Евгения Валерьевна выпрямилась, продолжая стоять на коленях, - как же так… Да кого же ты нас покинула!.. – раскинув руки, она бросилась к усопшей, обняла её и начала гладить руками.
    Дмитрий Иванович растерялся, он знал, что предпринять, смотрел на медиков, двух мужчин в белых комбинезонах и сдвинутыми на лоб респираторами.
    - Горе то, горе… - Прошептал на ухо ему участковый. – Уж не думал, что супруга ваша будет, так искренно убиваться… Хорошо помню, как они с усопшей вашей матушкой… - участковый не закончил, поймав на себе удивлённый взгляд Дмитрия Ивановича.
    Из коридора подошла тётя Поля.
    - Митенька, это я вызвала Луку Лукича и «скорую», - сказала она и попросила: - Ты уж не серчай…
    Дмитрий Иванович посмотрел на неё, вздохнул.
    - Вы всё правильно сделали.
    Тётя Поля перекрестилась.
     - Упокой Господь душу рабы твоея Клавдии…
    Дмитрий Иванович и участковый беззвучно пошевелили губами и перекрестились. Евгения Валерьевна продолжала наполнять комнату горькими причитаниями, внимательно следя за всем происходящим вокруг. От неё не ускользнуло то, как между собой переглянулись медики и один направился к её мужу с папочкой в руке.


                ***

    - Извините, как вас зовут? – обратился медик к Дмитрию Ивановичу.
    - Дмитрий Иванович, - представился он и посмотрел на мужчину в костюме НЛо-навта. – Надо подписать акт о смерти?
     Мужчина покачал отрицательно головой, смешно колыхнулся респиратор, блеснули стекляшечки в маске.
    - Понимаете… - нерешительно протянул он, - тут дело такое… - и посмотрел на участкового, будто просил помощи, и он сразу же включился в разговор.
    - Кхм-кхм!.. – прокашлялся он в кулак. – В общем, так… Дмитрий Иванович, ты человек грамотный, образованный, должен понимать, люди мы подневольные… - участковый остановился, посмотрел на медика, тот кивнул, разрешая продолжать. – Другими словами, сам знаешь, ситуация с коронавирусом такова, что обстоятельства требуют некоторых… так сказать… - он остановился, ища нужные слова, ему подсказал медик.
    - Понимаете, у нас статистика, - мягко проговорил медик.
    - У меня умерла мама, - произнёс Дмитрий Иванович. – Я не понимаю, при чём тут ваша статистика!
    Медик неловко усмехнулся, искривив губы.
    - В том-то и дело, - начал объяснять он. – Вашей маме это не поможет, она там, где будем мы все когда-то, а нам очень может помочь, если вы дадите согласие, что ваша мама умерла от коронавируса.
    Дмитрий Иванович поначалу чуть не взорвался, надо же набраться хамства и предлагать ему такое в такой момент.
    - Это не бесплатно, - пояснил медик и раскрыл папочку, в ней лежал конверт. – Мы вам заплатим десять тысяч рублей… наличными…
    Сумма остудила Дмитрия Ивановича, он уже представлял, как на эти деньги купит пива и с Витьком будет его пить в гараже. Его молчание медик понял по-своему.
    - Двадцать тысяч, - проговорил неслышно он.
    Количество пива в ящиках выросло пропорционально предложенной сумме: Дмитрий Иванович уже видел не только пиво, но и сушёную рыбу, отварных креветок.
    - Тридцать тысяч, - медик рассматривал ситуацию со своей точки зрения, он тоже в уме делил выделенные деньги между напарником и видел шикарный стол в ресторане с новенькой медсестрой, поступившей вчера на работу.
    Дмитрий Иванович думал, что маме в самом деле уже не поможешь. А вот тридцать тысяч рублей на дороге не валяются.
    - Последняя сумма – пятьдесят тысяч рублей, - проговорил медик, жуя губы. – Ради памяти вашей мамы…

                ***
    - Память мамы не продаём, - разрезал голос пространство комнаты. И воцарилась тишина.
     - Память мамы мы не продаём! – отчеканила Евгения Валерьевна, едва она расслышала первую названную сумму, в голове её заработала счётная машинка. – Память о маме!.. Об этой святой женщине!.. Сколько мы с нею натерпелись в этой жизни!.. – она уже стояла на ногах возле мужа, глядя на медика, его лицо ей сразу не понравилось, хитрое, плутовское, наглое.
    Её лицо ему сразу не понравилось: хитрое, плутовское, наглое. Вложишь палец в рот, откусит по локоть.
    Он скривился, посмотрел на помощника. Тот беспомощно развёл руками, мол, тут я тебе не помощник, выкручивайся сам.
    - Поймите, - начал медик, уже обращаясь к Евгении Валерьевне. – Пятьдесят тысяч это прекрасные деньги, на них можно организовать прекрасные похороны.
    - На пятьдесят сам себе организуй похороны! – отрубила Евгения Валерьевна, посмотрела на участкового. – Что, Лука Лукич, как думаешь, стоила бы этих денег твоя любимая тёща? – она акцентировала последнее слово.
    Участковый поперхнулся слюной, он об этом не думал; тёща с тестем пусть живут.
    Евгения Валерьевна на свой манер истолковала его молчание.
    - Вот и я говорю, что светлая память нашей горячо любимой маменьки, моей прекрасной свекровушки… - она остановилась и вспомнила, сколько кровушки выпили друг у друга во время бесконтактных ссор и контактных спаррингов со сковородами и каталками для теста, вспомнила, сколько перебито посуды, и  лицо её осветилось ясным внеземных тихим светом. – Вот я и говорю, - вернулась она из болота приятных воспоминаний в мир грязных и беспринципных людишек, любящих не близких, а только деньги. – Память нашей мамы не продаётся за такие беспардонно-безобразные суммы!
    - Да смилуйтесь! – взмолился медик, покрываясь потом, - это последняя цифра… Нам нужна статистика!.. с нас требуют количество… понимаете: статистика!..
    Дмитрий Иванович уже хотел вставить своё последнее мужское слово, находясь под магнетизмом взгляда участкового и тёти Поли, мол, когда ещё на халяву и кто предложит пятьдесят – целых пятьдесят тысяч рублей! – настоящих денег.
    - Поймите, деньги ведь не пахнут, - привёл медик последний аргумент. – Вам – деньги! вашей маме – прекрасные похороны! Нам – статистика!
    Евгения Валерьевна согласилась.
    - Это правда – деньги не пахнут, - заявила она, сложила руки на груди, посмотрела на мужа так, что тот проглотил язык и выкатил глаза, уже не обращая внимания на участкового и тётю Полю. – Деньги уйдут на похороны – раз!
    Все находящиеся в комнате кивнули согласно, кто же не знает расценок ритуальных услуг!
    Евгения Валерьевна загнула второй палец, следом за первым.
    - Вам, медикам – статистика! Это – два!
    Головы дружно кивнули, подняв в комнате небольшие завихрения ветра, пробежавшиеся ловко по волосам живых и усопшей.
    - А вот три – что нам останется? – она недоверчиво обвела присутствующих в комнате долгим испепеляюще-изучающим взглядом, подозрительно-ехидным взглядом, от него все поёжились, даже усопшая. – Нам-то что останется, кукиш с маслом?
     Медики молчали; молчал участковый; молчал Дмитрий Иванович; молчали соседи – последний довод королевы доводов был категорически прав: а что останется родственникам? Кукиш? С маслом?
    - Меньше чем за сто тысяч рублей я не предам светлую память нашей горячо любимой маменьки, светлого и доброго человека, который за всю свою долгую жизнь принесла многим людям столько радости… - Евгения Валерьевна поперхнулась словом и  схватила стакан воды, своевременно кем-то ей протянутый; быстро выпила и заговорила, с губ полетели брызги неопровержимых веских аргументов, блестя в лучах утреннего солнца: - Это моё последнее слово – сто тысяч рублей и ни копейки меньше! – она рубанула рукой воздух, и послышался густой протяжный гул, будто невдалеке пролетел на бреющем полёте самолёт вооружённых сил НАТО.
     - Да это грабёж среди бела дня! – взвизгнул второй медик и посмотрел обиженно на своего старшего товарища. – Ты-то что молчишь!
     - Сто тысяч рублей!.. – проговорила с торжеством триумфатора Евгения Валерьевна.
    Старший медик заискивающе произнёс:
    - Может, договоримся на семидесяти пяти?..
    Евгения Валерьевна посмотрела на мужа.
    - Митя, ты думаешь, светлая память твоей мамы, - она сделала ударение на слове «твоей», - стоит ста тысяч рублей или… - долгая-долгая фермата пустотой звучания наполнила уши присутствующих тягостным ожиданием чего-то непредсказуемого и опасного. – Или тут уместен торг?.. Митя!.. – она сверлила глазами мозг мужа и тот поддавался её агрессивному натиску, - Ми-тя, - произнесла она по слогам, - память мамы или торг…
     Участковый ещё может что-то и хотел сказать умное, когда-то где-то вычитанное в какой-то умной книжке лет этак двадцать-тридцать назад, позже читал одни формуляры, ориентировки на преступников, приказы на повышение друзей, и прочую формалистику, но вовремя сориентировался, что ляпнуть то он может, но может и запросто так вот взять и получить по мордасам от этой сварливой супруги Мити, с кем знаком с детства, и промолчал. Это был единственный умный поступок за последние несколько месяцев.
    - Нам надо посовещаться! – сказал напряжённо старший медик, прикидывая что-то в голове.
    - Да-да-да! – подтвердил младший, но его никто не слушал, он и замолчал, тут не до обид, когда теряешь деньги.
    Старший отошёл, набрал номер на телефоне; тихо говорил, ему отвечали; он возражал и  ему возражали; он доказывал и слышал в ответ совсем не то, что хотел.
    - Мы согласны, - проговорил он. – Дали добро – сто тысяч рублей. Надо будет только расписаться в ведомости.
    Кукиш из толстых жирных пальцев упёрся ему в нос.
    - А это ты видал! – Евгения Валерьевна нахально усмехнулась. – Налом, в руки, купюра к купюре, чтобы номера не совпадали, - это она слышала где-то в кино, запомнила и решила блеснуть памятью, - и никаких, - слышишь, ты, умник, - никаких моих автографов в твоей вонючей ведомости! – она упёрлась руками в бока, - можешь засунуть её, - и произнесла любимую тупую фразу из любимых тупых американских боевиков.
    Медики капитулировали – победа была на её стороне!
    Старший медик вынул из кармана толстую пачку красненьких купюр с видом прекрасного городка Дальнего Востока. При виде этой пачки безобразно огромной суммы денег у всех без исключения, - участковый тоже ведь человек, - загорелись глаза, слюна наполнила рты, её сразу проглотить никто не смог, затем когда все всё передумали и проглотили, по комнате пронёсся ветерок необыкновенного восхищения – купюры ловко в ловких пальчиках старшего медика из одной стопочку выкладывались в соседнюю.
    Он отсчитал двадцать купюр и протянул их Евгении Валерьевне.

                ***

    Она недоверчиво посмотрела на него своими бесстыжими, наглыми глазами и, не отводя взгляда, взяла деньги в свои руки из его подрагивающих рук.
    Старший медик смотрел испепеляющим взглядом на её бесстыжие и наглые глаза и  внутри его всё передёргивалось и переворачивалось. Он представлял, как сейчас отбирает эту тоненькую пачечку пятитысячных кровных дензнаков и начинает лупить этой тонкой пачечкой по голове этой женщины с бесстыжими и наглыми глазами, лупить и бить, пока эти красивые красные купюры не излохматятся и не превратятся в труху, а эта мерзкая женщина с бесстыжими и наглыми глазами не упадёт к его ногам бездыханная…
     Евгения Валерьевна смотрела в глаза старшего медика и видела, как он бьёт этими её кровно заработанными деньгами по голове, бьёт с медицинской жестокостью по голове, она уже чувствовала эти жестокие удары и видела то, как он насмехался над её беспомощностью, беспомощностью обычной слабой женщины, в кои-то веки поймавшей птицу счастья не за хвост, а в руки и не желавшей её отпускать, она видела как эти красивые новенькие хрустящие купюры, эти родные дензнаки, заработанные кровью и потом, превращаются в какие-то мерзкие бумажные лохмотья, а она, обесчувственная, надает к его ногам…
    Обильно смочив слюной пальцы, Евгения Валерьевна начала счёт.
    - Дружба дружбой, а табачок – врозь, - непонятно зачем произнесла она и медленно из одной руки в другую переложила новенькие хрустящие купюры, так и хотелось сказать: только что вышедшие из-под кисти фальшивомонетчика. – Всё верно, - медленно проговорила она, - двадцать штук по пять тысяч. Итого: сто тысяч рублей.
    - Подпишете заключение? – старший медик протянул папочку с заключением о смерти.
    - Погоди, - отстранила Евгения Валерьевна папочку.
    - Чего годить-то? деньги сами пересчитали!
    Евгения Валерьевна подошла к окну, раздвинула шире шторы. Направила на свет одну купюру, долго и внимательно её просмотрела на солнце. Так поступила и с остальными.
    - Ну? – не вытерпел старший медик.
    - Не понукай – не запрягал, - ответила Евгения Валерьевна.
    Она взяла у мужа телефон, включила фонарик и просмотрела снова каждую купюру, взглядом прямо-таки пробуравливая бумагу и слои краски.
    - Итак? – нетерпеливо спросил старший медик.
    - Где нужно чиркануть? – небрежно спросила Евгения Валерьевна, бережно пряча сложенные деньги между баллонов огромного размера.
    Она изобразила что-то среднее между прерывающейся полосой и жирной точкой.
    - С паршивой овцы хоть шерсти клок! – чванливо сказала она, когда медики быстро смотались из квартиры оставив после себя горький дым своих разочарований, унеся на носилках труп Клавдии Олеговны с нужным для статистики заключением о смерти.
    - Это ты о ком? – поинтересовался Дмитрий Иванович, ловя на себе осуждающие взгляды присутствующих.
    - О твоей мамаше, - безразлично произнесла она.
    - Как ты можешь? – заикаясь, проговорил Дмитрий Иванович.
    - Могу! – вызывающе произнесла Евгения Валерьевна. – Ещё как могу! Хоть какие-то купоны состричь с её смерти получилось! Профит то он вот он! – постучала она себя по груди, где покоились деньги.
    Соседи и участковый тихонько убрались из квартиры, оставив убитых горем родственников наедине с собой.
    Евгения Валерьевна проводила последнего соседа. Захлопнула дверь. Вернулась в зал. Подошла к зеркалу, которое тётя Поля успела завесить тёмной шалью. Сдвинула вбок шаль, посмотрела на себя: взгляд её затуманился и она, улыбаясь, проговорила, смакуя каждое слово: - Хоть шерсти клок!

                г. Якутск. 22 июня 2020г.