Карпов, золотце! Глава 2

Бабушка с дедом разошлись когда мне было шесть. С тех пор я с дедом не общался: он уехал в другой город, куда двенадцать лет спустя приехал учиться я. К тому моменту он три года, как был мертв.
Первые полгода учебы, я думал, что стоило бы найти, где он похоронен, но все оттягивал, оправдываясь нехваткой времени – я же студент-медик. Вранье. Я знал, что почувствую себя неловко, стоя перед черным камнем с серым высверленным портером деда и всеми способами оттягивал этот момент. Решившись, думал разузнать у мамы или бабушки, где он похоронен. Передумал. Не стал ворошить прошлого, возвращать в их памяти неприятные моменты. С тех пор, как дед ушел из семьи, о нем почти не говорили, а когда он умер, разговоры о нем прекратились вовсе. Снова о своей затее вспомнил на третьем курсе. Домой не звонил. Подумал, что на кладбище должна быть база данных, картотека или что-нибудь такое, где осталось имя деда.
Ждал старый пазик добрых сорок минут, успел пару раз передумать, но остался на остановке. Говорил себе: если он приедет ближайшие пять минут, я поеду. Так я говорил трижды. Из-за поворота показалась плоская морда с большими, квадратными стеклами, под одним из которых лежала картонка. Черным маркером вывели «131».
Интересно, а есть ли автобусы под номерами «132», «133» и другие? Я таких не видел. Какая-то трагедия невиданных масштабов забрала с улиц города автобусы с номерами от «60», - самый крупный номер из городских маршрутов, - и до «131» - с этого номера начинаются рейсы из города к деревням.
За чертой города в автобусе нас осталось четверо: я, две дачницы за восемьдесят и водитель. Кладбище оказалось конечной, и бабушки, выходя из автобуса на предпоследней остановке - «Солнечный» - что бы это не значило, посмотрели на меня. Одна то ли с грустью, то ли с сочувствующим пониманием, другая – с говорящей улыбкой: а мне еще рано до конечной.
Чем ближе было кладбище, тем больше придорожных лавок с венками, плитами и памятниками попадалось. На памятниках мелькали знакомые лица артистов и певиц, чаще зарубежных, в основном голливудских. Приметил несколько плит с американскими президентами. Интересно, платят ли хозяева ритуальных контор роялти?
Перед остановкой водитель спросил меня, надолго ли я.
- А что?
- Я тут стоять буду минут двадцать на обеде. Если поторопишься, то увезу обратно.
- Не думаю, что успею.
- Следующий долго ждать.
- Подожду, - я расплатился и вышел. 
К удивлению дорожки оказались ухоженными, но не могилы. За оградками все также царил первозданный хаос, только некоторые памятники смотрели опрятно поверх постриженной травы, обложенные свежими венками и букетами. Могила деда точно не такая. К ней никто не приходил с самих похорон, которые организовал его двоюродный брат, ныне тоже покойный. С дороги памятник точно не увидеть. Поискал кого-нибудь из работников кладбища, нашел небольшую сторожку.
- Простите, - сказал я человеку в старом пуховике без пуха.
- А?
- А как мне найти могилу?
Он отвернулся от шипящего телевизора и посмотрел на меня, затем посмотрел через окно на кладбище.
- Вы разве их еще не нашли?
- Мне конкретная нужна.
- Какая?
- Карпов Вячеслав Иванович. Дед мой.
Мама не стала брать фамилию моего отца, ведь тот решил не обременять нас своим присутствием и ушел за сигаретами, когда мне было полтора года. Он, кстати, даже не курил. Есть в мире какая-то марка сигарет, заставляющая отцов покидать семьи.
- Все это очень хорошо, а могила-то какая? Думаете, я их по именам помню?
- Не знаю, как она выглядит. Я здесь впервые.
- Даже не знаю чем вам помочь… - сказал он и переключил канал.
Я уже хотел закрыть дверь сторожки, как мужик окликнул:
- А когда похоронили хоть знаешь?
- Лет пять назад. В конце августа.
- Ну хоть что-то, - сказал он и выключил телевизор. Он развернулся на стуле и стянул со стола тряпку, которая закрывала старенький ноутбук. Тот натужно загудел, позади слоя пыли выплыл синий рабочий стол. Работник кладбища открыл какую-то таблицу, ввел 2015 год в строку поиска. Прошло около минуты. Он хмыкнул, встал и натянул шапку, хотя на улице стояли теплый сентябрьский день. Теплый настолько, что кофту я держал в руках. И сапоги у него были, точно он вернулся с зимней охоты.
- Идем, поищем Вячеслава Ивановича.
Мы прошли через все кладбище и подошли к калитке в невысоком железном заборе. Сторож - как я его определил для себя - засунул руку в заросли вьюнка, раздался звонок. Он повернулся и сказал:
- Сейчас.
Мы ждали. За забором, как мне показалось сначала, начинался дикий сосняк, но, присмотревшись к теням, я различил другие могилы.
- Это старое кладбище? – спросил я.
- Чего?
- Те могилы, - указал я, - это все старая часть кладбища?
- Нет.
Кислое лицо сторожа намекало на нежелание говорить. Я и не настаивал, только спросил:
- Кого-то ждем?
Тот кивнул на приближающегося человека. К калитке из тени сосен вышел мужчина. Одет он был хоть и просто, но в разы лучше сторожа. Джинсы, черная кофта без свушей, трех полосок и другой символики, спортивные, скорее всего беговые, кроссовки и черная кепка.
- Добрый день, Саша, - сказал он.
Я уже хотел спросить, откуда он меня знает, но сторож протянул ему руку через калитку и сказал:
- Этот к тебе. Дед его там лежит. Проводишь?
- Провожу, - сказал тот, не глядя на меня, и открыл калитку.
Сторож Александр повернулся и побрел обратно. Мужчина в кепке же пошел между соснами, будто позабыв про меня.
- Так вы проведете меня?
- Я это и делаю, - не оборачиваясь, сказал он.
Я догнал его и пошел чуть позади. По узкой тропинке мы шли между могилок, а он так и не спросил, к кому я пришел.
- Вы куда меня ведете?
- К могиле, - сказал тот.
- Но я ведь вам не сказал, к кому я пришел.   
- Не сказал, - подтвердил тот.
Я решил, что тут один путь до центра кладбища, откуда пойдут разные тропы, и там он меня и спросит. Но мы все шли и шли. За высокой травой я видел только макушки памятников, головы крестов с засохшими венками. На далеких тополях чернели вороньи гнезда, увидел и самих ворон. Они прыгали друг за другом в траве. Так мы пару минут, пока я не сказал:
- Я к Вячеславу Ивановичу Карпову. Это мой дед. Похоронили его в 2011. В августе.
- В августе, - сказал тот и замер. – В августе, - повторил он еще раз. – А когда же еще? – спросил он не пойми кого и обернулся. На лице застыла улыбка, глаза смотрели сквозь меня.
Ненормальный, подумал я.
Улыбка исчезла, он опустил глаза и указал на ближайшую оградку.
- Вот он, - сказал мужчина и пошел дальше.
- Как это вы?.. Врет наверное, - сказал я тихо и подошел к оградке. Черное темечко камня торчало из сухой, пожелтевшей травы – не прочитать ничего. Нашел проход, раздвинул сорняк, прочитал: Карпов Вячеслав Иванович, 05.09.1944 – 19.08.2011. 
Пару минут я смотрел на портрет. Мало общего у этого человека с тем, что жил в моей памяти. Нет того хитрого прищура. Лицо толще, чем я запомнил, наверное, взяли со старой фотографии. Глаза на портрете одинаковые, а у деда одного глаза не было: выбил гвоздем. Искусственный сильно отличался от настоящего. Слишком сильно блестел на солнце, как блестят из темноты очки у персонажей из аниме.
Не знал, что сказать. Что-то ведь говорят в таких случаях.
- Здравствуй… - начал я не зная, как закончить. Вроде бы человек не чужой, и можно с ним говорить на ты, а с другой стороны я его не видел с тех пор, как мне исполнилось шесть. Оставил так. На ты.
Оглядел землю вокруг могилки: природа брала свое с каждого сантиметра земли. С другой стороны памятника нашел муравейник. На ветви затерявшейся между сосен ивы, что протянулась над могилой деда, висел остов дикого улья.
Летом тут жизнь кипит, подумал я. Представил деда в окружении пчел и муравьев.
- Ты не так уж и одинок, да? – улыбнулся я. Тут же огляделся, чтобы никто не увидел, как я говорю с памятником, но рядом никого не было. Даже мужчины в черной кепке. Только вороны прыгали неподалеку, но я их не интересовал.
- Ну, - начал я, - как ты тут? Травы, конечно, много выросло, но я приберусь. Только не сегодня, я инструменты не взял.
- А у меня все есть, - раздался голос позади.
Мужчина в кепке стоял в паре шагов от ограды, на плече у него висела спортивная сумка без каких-либо опознавательных знаков.
- Так вам надо? – спросил он, потянув за лямку сумку.
- А что там?
- Да все: садовые ножницы, лопатка, еще перчатки, чтобы руки не запачкать. – Он посмотрел на участок деда. – Все, что тебе сейчас надо.
Я похлопал себя по карманам - мужчина сказал:
- Платить не надо.
- Да? Это хорошо, - я взял сумку. – Надолго вы мне их даете?
- На сколько надо.
Я поставил сумку на землю, прикинул сколько потрачу на уборку: не имея опыта в подобных делах, решил, что управлюсь за час.
- Меня Александр зовут, - сказал я и протянул руку через оградку.
- Паша, - сказал мужчина, пожал руку в ответ и поправил кепку. Ладно, ты позови, как закончишь – я выведу.
- Понял. Еще раз спасибо.
Остался только и я сорняки. Еще вороны, но те лишь изредка переговаривались и совсем не мешали. Перчатки пришлись в пору, я тянул за сухие стебли безликого сорняка, разглядывал засохшие цветки, прикидывая, сколько латинских наименований, поселилось на участке деда. У самой земли наткнулся на семейство грибов. Они прижались шляпками друг к другу и оттеснили несколько товарищей к железному прутику оградки, отчего шляпки их загнулись и выросли в форме сердца, как его видят мультипликаторы и маленькие девочки. У основания черной плиты лежала железная проволока, замкнутая в круг – все, что осталось от венка. Снял вьюнок с ограды, бросил к остальной траве. Он еще долго шевелился, пытаясь принять прежнее положение. Пока работал, думал про деда. Думал о том, чего он лишился из-за любви к водке. Вспомнил других пьющих родственников. С сожалением понял, что никто из них не доживет до пенсии. О культуре питья моя родня не слышала. О последствиях выпивки не думала. Но все как один, говорили мне, что пить я не должен. На трезвую голову говорили, чтобы я не становился такими как они, на пьяную говорили: не пей - нам больше досталось.
- Ну как? – спросил Паша, подкравшись сзади. Кепка сидела козырьком назад. На лбу его застыли капли пота. Он снял кепку, вытер лоб рукавом и надел кепку козырьком вперед. – Справляешься?
- Вроде того. Много всего наросло.
- Это еще не много. Некоторым придется березы срубать, да корни вытаскивать из земли – вот это много. У тебя тут еще по-божески. Инструменты помогли?
- Еще бы.
Я сложил их в сумку и протянул Паше.
- Проводишь?
- Конечно. На сегодня все?
- Да. Скоро еще заеду.
- Правильно. – Паша достал мешок, в каком возят картошку. – Сложи сюда всю траву, пока перчатки не снял, а я выкину по пути.
Сделал, как сказал Паша, отряхнул перчатки и сложил в сумку. Предложил донести ее, пока тот несет мешок. Павел не отказался.
Около калитки, разделяющей две части кладбища Паша свернул куда-то в заросли и вернулся с пустым мешком. Пока я смотрел с какой нежностью он его сворачивает, к калитке подошла девушка.
- Па-а-аш, - позвала она.
- О, Марина, здравствуй! - сказал он. – Ну, как дела? Все в порядке?
- Почти. Осталось только телефон… - она покосилась на меня, - телефон направить.
- Это мы быстро сделаем, давай.
Девушка протянула смартфон. Павел провел пару раз по экрану и вернул устройство. Марина посмотрела на экран и выдохнула.
- Точно все хорошо? – спросил  Павел.
- Да, да. С одной стороны рада, а с другой… - она опять посмотрела на меня. - Ладно, пойду я.
- Тебе ничего от меня не нужно? Ты можешь просить буквально, что хочешь, - сказал Паша как-то слишком серьезно, для такого заявление.
- Нет, нет! - телефон в руках девушки пропищал о непрочитанных сообщениях, которые она бегло просмотрела. - Все в порядке. До свидания!
Мы проводили девушку взглядом.
- А ты действительно можешь сделать все, о чем попросят? - спросил я, шутя.
- Да, - сказал он без улыбки.
- А почему же она ничего не попросила?
- Похоже, теперь у нее все есть.
- Ты и телефоны чинишь?
- Немного. Если что, обращайся.
- Далековато ездить сюда. Если только сломается прям тут.
Непонятная улыбка вновь застыла на лице Паши, взгляд зацепился за пустоту. Пару секунд он простоял, глядя на ручку калитки.
- Значит, - сказал он, выйдя из транса, - если сломается здесь, то обратишься?
- Обращусь.
Он улыбнулся, пожал мне руку, открыл калитку. Потом взял у меня сумку и пошел обратно. Я какое-то время побродил в поисках сторожки, а от нее уже легко нашел дорогу к выходу. Через пятнадцать минут подъехал большеглазый пазик и увез меня в город.   
Почему наши кладбища такие дикие? Поросшие сорняком, с ржавыми оградками и настоящими разбойничьими тропами между ними. Кто-то не хочет, чтобы люди могли найти дорогу к той или иной могиле и специально высаживает кучерявый сорняк? Этот кто-то – человеческая лень, работающая бок о бок с безразличием.
Один мой друг после школы поехал учиться в Англию. Он рассказывал, что любил по пути из университета домой зайти на городское кладбище, сесть там в тени старого дуба, на каменной скамейке и читать. Тут меня удивляло все: кладбище находится по пути из университета домой? Чтобы добраться до нашего, надо сесть на автобус, который ходит раз в сорок минут, а потом еще идти от остановки через пролесок. Сидел под дубом? У нас только старые яблони, да высохшие сирени и вишни, за которыми начинается  дикий сосняк, перемежающийся редкой березой или ивой. Да и сидел он не на земле, а на каменной скамейке. У нас кое-где тоже встречаются скамейки, но они за оградками, а те, что доступны всем, давно поглотила трава, земля или ржавчина. А еще время время.
Следующие три года я наведывался к деду раз в месяц, кроме зимы. Зимой - один раз, сразу после Нового года. Бабушке и маме я рассказал о поездах к деду, не скажу, что они обрадовались, скорее удивились и только спросили зачем оно мне. Первый раз у меня не было ответа, а второй раз они и не спросили. За три года я подкопил денег и установил возле оградки небольшую деревянную скамью на железном каркасе. Сидел довольный собой под ветвями ивы. Ветви скрипели, словно где-то вдалеке кричит ребенок, что сначала пугало. Суеверная жуть, что засела внутри, после первого посещения, растворилась. Иногда там было приятно находится, если не смотреть на забытье, в котором прозябали соседние участки. Особенно хорошо во второй половине весны и начале осени, когда солнце светит ярко, но еще не испепеляет все вокруг, как обычно происходит летом. Я сидел на скамейке с книгой, вспоминал школьного друга, который говорил, что любит заходить на кладбище, чтобы просто посидеть. В такие моменты я его понимал. Интересно, что смерть в разных культурах ведет себя по-разному. Dia de los Muertos, например. День мертвых в Мексике, Испании и паре-тройке других стран. Это не день траура. Праздник. Люди веселятся на кладбище, чтобы душа покойного вновь посетила их дом. Наверняка они грустят, плачут, утирают слезы и снова плачут, но есть место и радости. И возвращение души покойного в родной дом - не замечательная ли сказка? Наши души уходят навсегда. На небеса, в какое-то там царство. Жалко им что ли спуститься к нам хоть раз в году? После таких мыслей я напоминаю себе, что считаю себя атеистом. Я не верю в Бога, богов и богинь. Даже в локальных божков, нимф прудов и полей, домовых, банников и прочих жителей больших и малых пантеонов. Но приятно думать, что радость и хорошие воспоминания могут вернуть любимого человека обратно, хоть на один день. Любил ли я деда? Не знаю. Слишком мало я с ним общался, только в детстве и ни разу в зрелом возрасте. О нем у меня сохранились лишь обрывочные воспоминания. Помню: я сижу на диване, дед приходит и хитро щурится, протягивает мне что-то сладкое, но не дает сразу, дразнит; я пытаюсь его побороть, а он отмахивается от меня одной рукой и хохочет; к концу нашей схватки он сильно краснеет, бабушка его ругает и он уходит. Я тогда еще не знал в чем кроются их разногласия, но понимал причастность к тому  бутылки, которую дед прятал между стеной и диваном, из которой он периодически делал пару глотков в перерывах между нашей борьбой. Помню, как протянул ее бабушке, а она забрала ее у меня так, точно это была палка динамита, унесла на кухню и больше я ее не видел. Не бабушку, а бутылку. По крайней мере ту самую. Я решил, что там какое-то сильное зелье. Дед потом еще приходил, оставлял новые заначки, а я добросовестно сообщал о них куда следует. Вот и вся память о нем. Когда я узнал о его смерти, мне тогда было лет 15, мне приснился сон: я видел карету, в которую запрягли не лошадей, а лебедей. Я решил, что видел, как улетела душа деда в этой самой карете. Не знаю, чем он жил последние годы, о чем думал. А хотел бы знать. Я ничего не сделал для него при его жизни, остается утешаться, что забочусь о нем после смерти. Молитв я, конечно, не читал. Зато покрасил оградку и срубил сухие ветви, свисающие над могилой, похожие на длинные тени от тощих рук какой-нибудь злобной диснеевской ведьмы.
***
На третьем курсе у меня появилась девушка. Первая во всех смыслах. Хоть я и говорил, что в школе у меня уже была подруга, и все у меня с ней было, но я-то знал, что лжи в тех историях, как тараканов в общаге, где я жил. Да и самой девушке я врал. Говорил, что опытный во всех этих делах, все уже умею. Какого же было ее удивление, когда мой опыт отказался проявиться при первой же попытке. От страха? Конечно! Но я хмурил брови и рассуждал: от чего же это случилось? Совсем не ясно...
В итоге все случилось. Это мне ничего не стоило: закрыть любимые сайты и не заходить туда пару дней. Все случилось на радость мне и ей. Все остались довольны и были довольны первый год. Потом начались ссоры и ругань, я начал подозревать неладное, когда их стало больше чем секса. «Ты бесчувственный, ты слишком спокойный, тебе все безразлично», говорила она. Я просил ее не орать и отвечал, что не хочу, чтобы все соседи слышали о наших разногласиях, и только поэтому сам не ору. Стены в общежитии не могли заглушить даже сигнал микроволновки - это правда, но когда мы занимались сексом, меня совсем не заботила звукоизоляция. Наверное, мне и правда было все равно.
Когда секс превратился в рутину, а уговаривать на что-нибудь новое стало слишком трудно и затратно, я снова открыл любимые сайты. Я понимал, что ролики «+18» делают только хуже, но продолжал смотреть. Пытался бросить, бросал на пару дней. Однажды продержался неделю, но снова к ним возвращался, полный уверенности, что они все-таки не при чем. Как только включал новое видео, понимал, что еще как при чем, но становилось все равно.
На учебе все шло как надо. Экзамены сдавал в основном на пятерки. Не сказал бы, что это было трудно. Я по натуре домосед, а из искушений отвлечься у меня под рукой было только одно - и не самое сильное - требующее считанных минут моего внимания. Это я про все те же сайты. Времени на учебу хватало, хватало и на спортзал.
На главные вопросы родственников: какую специальность я выбрал, каждый год я давал разные ответы. С четвертого круса я давал один ответ - неврология. А вопрос изменился:
- Все еще хочешь быть неврологом?
- Да.
- Это хорошо. Я к тебе обязательно запишусь, а то я какой-то нервный(-ая) последнее время. Да и вокруг много всяких нервных. В общем - все к тебе пойдем.
- Нервным надо скорее к психиатру, а не к неврологу.
Закатываются глаза, вырывается сжатый «цок».
- Ну я же не псих, чтобы идти к психиатру, - говорят мне.
А я думал, что многим стоило бы сходить, просто для профилактики. Есть даже такой термин - психопрофилактика. Но она включает работу над самим собой. Люди сами себе помогать не хотят, а пойти к специалисту боятся ведь кто идет к психиатру или психотерапевту - тот псих. Глупейший стереотип, с которым еще предстоит побороться. Я бы его поставил по вредности в один ряд с мнениями о том, что прививки вызывают аутизм, ВИЧ придумало правительство и фармкомпании, чтобы содрать с нас деньги, а рак лечит правильная подобранная доза гомеопатической водички и соды внутривенно. Такое чувство, что, чем легче найти информацию, тем труднее ее понять. Не знаю, есть ли такая когнитивная ошибка, но при всей доступности информации в наше время, все больше людей предпочитают доверять шарлатанам, инстаграм-целителям, врачам-астрологам, диетологам-кабалистам. То ли это от нежелания тратить деньги на обследование, когда можно поставить клизму с кофе, или выпить порцию лимонной воды от диабета, то ли от страха перед правдой. Медицинские диссиденты. Думаю, они в той же мере и эскаписты. От них часто слышишь: Не буду делать МРТ, вдруг что найдут. На что я говорю, что это «вдруг что» еще, не дай бог, придется лечить. Обычно после этого эскапист-диссидент ретируется в инстаграм глубины и больше не показывается.
После третьего курса я съехал из четырехместной комнаты в комнату поэлитнее - двухместную. Сосед попался спокойный, конфликтов почти не было. Тем более, что на четвертом курсе каждый устроился на работу. Сначала мы работали санитарами, а потом медбратьями и почти не видели друг друга в общаге.
Я работал в детской больнице, в отделении реанимации. Первая смена выпала на  Новый год. Из детей в отделении лежал только маленький Гриша, у которого половину мозгового отдела черепа занимала гигантская гематома: шансов на хоть какую-то осознанную жизнь у него не было. Дышал он при помощи аппарата ИВЛ, питался исключительно через назогастральный зонд. Ему было всего два месяца. Лежал он в крохотной кроватке , под светом нагревающей лампы, в шапочке, подгузниках и розовызх носочках с вишенками. В боксе, помимо маленькой кровати, стояла кровать побольше для детей старшего возраста. На  ней обычно спали медсестры, чтобы в случае чего быстро оказаться возле ребенка, конечно, если кровать была свободна. Я же тогда работал санитаром и спал преимущественно на жесткой кушетке в сестринской - она же кухня и комната отдыха. В ту ночь медсестра сказала мне:
- Саш, у меня уже голова болит от этой пыхтелки, - так она называла аппарат ИВЛ за характерный звук, напоминающий дыхание Дарта Вейдера. - Иди ты в боксе поспи, а я на кушетку пойду. Если что - кричи.
У мониторов в отделении реанимации была функция оповещения: если какой-то показатель уходил от нормальных значений, монитор издавал звонок - четкий и ясный, трудно не услышать, но сестры предпочитали, чтобы сигнал монитора сопровождался человеческим криком.
Я разместился в боксе по соседству с маленьким Гришей и почему-то очень хорошо запомнил тот момент. В боксе темно, горят только лапочки на мониторах. Огоньки крохотные, преимущественно зеленые и красные. На экране то появляется, то исчезает кривая дыхания. Я вижу как аппарат помогает сделать, а точнее, делает вместо Гриши вдох и выдох. Число, показывающее степень насыщения артериальной крови кислородом, скачет в приятном глазу диапазоне 95-96%. Лучше и не придумаешь в его состоянии. Перед сном я очистил с помощью отсоса дыхательные пути крохотного пациента, чтобы уж точно ночь прошла безмятежно, и лежал, смотрел на огни монитора. Скоро я свыкся с шумом аппарата и для сознания он исчез. Чуть прикрывая глаза, огни монитора казались мне гирляндами, первое января на календаре только усиливало ассоциацию. В боксе было тепло, на кровати для детей постарше лежал большой матрас, а на нем развалился я.
Смущали меня только иконки на тумбочке, возле маленькой кроватки. Это не больничные, их принесли родители Гриши. Я понимал, понимали все медсестры и врачи, что Гриша не уйдет домой с родителями. Гриша будет лежать в этой самой кроватке, под нагревающей лампой, в голубенькой шапочке, розовых носочках с вишенками до самой смерти. Родители в это не верили. Они говорили с ним, приносили игрушки и клали в кроватку рядом с Гришей. Приходили они каждый день. Всегда вдвоем. Иногда приходила бабушка. Она меняла иконки на тумбочке, будто разочаровывалась в прежнем святом и приносила нового, надеясь на его поддержку. Стоит ли говорить, что святой не помог. Мозг не вытеснил гематому. Мальчик умер спустя месяц.
Мне было очень жаль родителей, жаль их усилий и надежд. Жаль и Гришу, тело которого прожило около года, а разум так и не родился. Но когда смерть становится спутником профессии, нельзя ее пропускать через себя. Мы делали, что могли с тем, что имели. Добросовестно выполняли обязанности. Врачи, сестры, санитары - все. У Гриши просто не было шансов. Как и у еще двоих детей, что умерли в реанимации за время моей работы. Никакой врачебной  ошибки. Есть вещи от нас не зависящие. Есть ситуации, когда помочь поздно. А бывает, что обратились вовремя, но сама ситуация неисправима. Человек не всесилен, так? А врач - человек.
Родители Гриши винили врачей. Вспышка злобы быстро угасла. Помню, как они тихо шли по коридору отделения, держа в руках пакетик с вещами мальчика. Иконки они не забрали. В ту ночь в боксе, я спал один, окруженный тягучим молчаливым спокойствием. Все уже случилось.          
Примерно такое же ощущение, как тогда в палате с Гришей, возникало, когда я сидел на скамейке возле могилы деда. Спокойствие. Все уже случилось. Рано или поздно случиться со всеми. Со мной тоже. Внутри пробегает противный, липкий холод, когда понимаю, что это случиться и с теми, кто еще жив, кого я люблю. Но даже этот холод притупился со временем. Таков порядок. Человек многое может изменить, но какие-то вещи расположены над нами. Выше наших сил. Хотя, древний человек боялся огня, а теперь мы строим атомные электростанции. Кто знает, может и эта тьма, что ведет человечество за руку через время может отступить. Посмотрим.
За все то время, что я приходил к деду, я так и не понял, чем занимался Паша. Он не делал решительно ничего по уходу за территорией. Он только провожал людей к могилкам и обратно. Иногда приносил инструменты. Еще несколько раз я видел, как к нему приходили люди с телефонами, в которых  он тут же что-то исправлял и возвращал обратно. Денег он за это не брал, а улыбался так, словно чинил в тот миг не телефон, а саму человеческую жизнь. Люди получали телефон обратно и смотрели на него, точно не могли поверить, что жизнь можно исправить так легко. Затем убирали устройство в карман и уходили.
- Паш, - спросил я его однажды, когда он проходил мимо меня, - а что ты делаешь с телефонами?
Он посмотрел на меня так, будто увидел впервые, затем он улыбнулся, поправил кепку, глаза его прояснились и он сказал:
- Так они у них начинают работать неправильно. Я делаю так, чтобы работали как надо. Потом снова начинают работать неправильно и я их делаю, как были.
- А-а-а, - протянул я, будто что-то понял. - А чего ты тут работаешь, а не в салоне каком-нибудь?
- Салоне?
- В салоне, где продают телефоны или в магазине цифровой техники. Много же таких. И людям было бы проще к тебе ездить. Сюда не каждый поедет.
- Так мне и нужны только те, кто хотят сюда приехать.
Под черной кепкой уместился мир, живущий по другим правилам. Я не стал беспокоить дальше мир Паши и вернулся к книге, но меня отвлек телефон. Написала Лена. К тому моменту мы встречались уже три года, и отношения наши окончательно застряли в нейтральной зоне. Мы не могли сблизиться, равно как и разойтись.
Я открыл приложение, но экран моргнул и погас. Я нажал кнопку блокировки - экран загорелся. Провел пальцем по экрану, показался дисплей с иконками, только как я не тыкал в иконку, приложение не отзывалось. Тогда я решил поступить как дикарь и позвонить, почему-то многие сверстники возненавидели классические звонки, но и тут телефон воспротивился. Я провел пальцем по экрану, чтобы открыть приложение, находящееся на другой странице, но вместо того, чтобы перейти на нее, экран остался на месте, создав след из иконок приложений - так мы веселились на уроках информатики в школе, где стояли древние компьютеры, зависающие от любого косого взгляда: на экране вылезало оповещение на английском языке, но оно нам ничего не говорило, оно служило кистью, ведь стоило только чуть сдвинуть окно - оно оставляло за собой след из десятков таких вот окон. Одно дело старые компьютеры, и совсем другое - смартфон, которому нет и года. Я водил пальцем по бесчувственному экрану, зажимал кнопку блокировки, пытался вскрыть крышку, чтобы достать батарею, но только сломал край ногтя.
- Что-то случилось? - спросил Паша.
- Да вот, телефон. Совсем погнал.
- Можно? - он протянул руку.
- Конечно.
Паша взял взбунтовавшееся устройство.
- А, вот оно что... - сказал он и зажал телефон в руках, будто поднял с земли обмороженную птичку. - Все понятно.
- Что с ним?
- С ним? - спросил Паша и улыбнулся. - Ничего.
Он взял телефон в одну руку и пару раз провел по экрану пальцами. Каждое движение он сопроводил едва заметным кивком.
- Все в порядке, - наконец, сказал он и протянул устройство.
Телефон был горячим, будто на нем пытались играть в «Ведьмака 3». Но он заработал. Иконки больше не растягивались гусеницей из своих копий. Страницы перелистывались. Я открыл сообщение.               
Ты где? Сходим куда-нибудь сегодня?
Скоро приеду. Сходим, - ответил я.
- Спасибо, Паш, - сказал я, но он ушел, пока я оценивал работу. Увидел его уже за соснами, в ста метрах от меня. Он расставлял самодельные ловушки для воронов. Я как-то спросил, чем они ему навредили, а он только говорил, что прочел о них что-то в одной книге и теперь должен убедиться в прочитанном. Я вновь не стал тревожить расспросами мир, который удобно устроился под черной кепкой. Одно я понял: ответы Паши запутывают сильнее неведения. 
Полчаса спустя я сел в автобус «131» и поехал в город. Колонка надо мной всю дорогу потрескивала, а вместо женского голоса объявляющего: «Светлый», «Подшипник», «Герцена», доносился не то битбокс, не то примитивный, вымерший язык из щелчков и скрипа. Но это не помешало уснуть. То была пятница, совершенно неожиданно ставшая выходным, после того, как препод по  травматологии решил сократить цикл на одно занятие. За окном еще попадались остатки сугробов, закрытые от солнца придорожной грязью, где-то нехотя пробивалась зелень.
Проснулся я за три остановки до общежития, в который раз убедившись в некотором внутреннем GPS-датчике, что работал на энергии подсознания.  Время было около часу дня, с Леной договорились встретиться ровно а два, когда закончится ее занятие. У нее шла госпитальная хирургия. За час я успел принять душ, благо очередь в него была только по вечерам. Съел тарелку макарон, заправленных соевым соусом, чтобы в кафе оплатить ее заказ, а самому обойтись каким-нибудь супом. К двум часам я был уже возле клиники, где проходили ее занятия. 
- Где был? - спросила она, взяв меня за руку.
- К деду ездил.
- Ясно.
За разговором ни о чем мы дошли до кафе, где подавали китайские и японские блюда в русской интерпретации. В том смысле, что рыба была не самая свежая, в роллах преобладал рис, а в лапше попадались куски гибрида стручковой фасоли и пластика. 
- Что у них с музыкой, блин? - спросил Лена.
Только после ее слов я обратил внимание, что вместо привычной попсы из колонок у потолка доносился хор сверчков, в аккомпанементе погремков гремучих змей. Звук иногда прерывался и тогда на секунду вырывался голос спрашивающий о любви некой Кики, затем из трескотни возник голос, который сказал, что стоит быть ...so cold, to make it in this world...
- Достало, - сказала Лена.
Я согласился. 
- Как ваш контуженый?
- Так сегодня было пары.
- Точно. А наш дедуля спрашивал сегодня, кто изобрел первые медицинские перчатки. Ты вот знаешь?
- Нет.
- Некий Земмельвайс заметил, что в больнице, где он работал, высокая смертность среди новрожденных и рожениц. Он заставил всех сотрудников обрабатывать руки хлорной известью и смертность упала. Это еще в девятнадцатом веке было.
- Забавно, что трепанацию человечество делало еще в каменном веке, хотя и не ясно с какой целью, а вот руки мыть научилось только в девятнадцатом. И он же придумал перчатки, этот Земмельвейс?
- Этого дедуля не сказал. На свой вопрос о перчатках, он ответил вот этой историей. А еще он спросил с какой скоростью плюет человек.
- Так-так...
- Его вызвали на консультацию, и он ничего не рассказал. Он, кстати, все еще оперирует. Правда за весь цикл он ни разу не зашел в операционную, но все вокруг говорят, что он оперирует. 
Час спустя мы собрались уходить. Я придержал дверь для Лены, а она остановилась перед самым выходом.
- Что такое?
- Музыку вернули.
Действительно, человек из колонки гордо заявлял, что ему не нужны друзья - ему нужна ауди. Никакого шума.
- Ну вот...
- Ладно тебе. Мы же сюда за едой пришли, а не за музыкой.
- Ты знаешь, что все, что тебя окружает в кафе так или иначе входит в сумму на чеке? В том числе и музыка. А музыки сегодня не было. Они должны вернуть пару рублей, за то, что их колонки издавали мерзкий хрип вместо песен.
- Считай, это им на чай. Ты будешь выходить, Лен?
Мы прошли мимо корпусов политехнического университета, вышли к университетской библиотеке, где и распрощались. Она пошла в общежитие, - по крайней мере в ту сторону, - я пошел на работу.
С шестого курса я работал медбратом в частной клинике. Она занимала первый этаж жилого дома. Несмотря на широкий спектр врачей, пациенты шли примерно с одной проблемой. Боли в спине. Первым делом их отправляли на консультацию к нейрохирургу (1000 рублей), где он выписывал направление на МРТ поясничного (или любого другого) отдела позвоночника, которое - о, чудо! - можно было сделать в этой же клинике и незамедлительно, и, конечно, за дополнительную плату (около 2500 рублей). После обследования человек ждал полчаса возле регистратуры, сидя на мягком диване, попивая кофе (бесплатное) из аппарата. Описание не отдавали пациенту на руки, чтобы тот не дай бог не ушел, после получение результатов; администратор сразу несла результаты нейрохирургу, куда затем снова приглашали пациента. Оттуда было два пути: первый, самый быстрый - пациент шел ко мне в процедруный кабинет, где нейрохирург делал паравертебральную блокаду, я выступал в роли подай-принеси-открой-закрой. После такой процедуры пациент лежал двадцать минут, после чего уходил восвояси (итого 4000 рублей вместе с блокадой); второй путь, более длинный - нейрохирург показывал на макете позвоночника, куда он будет ставить укол, отчего самым впечатлительным становилось дурно и они выбирали путь бескровный, который включал в себя консультацию физиотерапевта, три-четыре вида физиопроцедур, каждая по десять сеансов, десять сеансов массажа и столько же сеансов лечебной физкультуры. Однажды я видел  лист назначений на тридцать тысяч рублей за одни только физиопроцедуры. Кстати, о физиопроцедурах. Несмотря на отсутствие сертификата я работал еще и в физиокабинете. Таким образом у меня было два рабочих места: процедурная и физиокабинет. Работа, на самом деле, не пыльная по четыре часа в день, шесть дней в неделю. 
В тот день не ожидалось никаких сюрпризов. На столе в процедурном я нашел листок с фамилиями тех, кто придет на физиопроцедуры. Фамилии шли одна за другой, без пустых промежутков. Смена пройдет быстро, подумал я. Но на первом же пациенте аппарат «Амплипульс-5Бр» взбесился и сначала перестал набирать силу тока, и хотя цифра на дисплее росла, пациент настаивал, что его еле щекочет. Тут наступила вторая фаза - аппарат за долю секунды заработал на полную, отчего ногу и руку пациента выгнуло, как на картине Чарльза Белла, где изображен больной столбняком. Я выключил аппарат.
- Саш, ты меня грохнуть захотел? - простонал пациент.
- Извините, похоже, аппарат сломался.
- Ты думаешь?!
Процедуру мы так и не закончили. Администратор посмотрела на аппарат и спросила:
- Совсем не работает?
- Сначала недорабатывает, - сказал я, - а потом перерабатывает.
- Это нехорошо. Надо техника вызвать.
Пока я убирал провода от восставшей машины, я слышал, как она в коридоре объясняла следующему пациенту, что на сегодня процедуру СМТ придется отменить, либо ее можно заменить на магнитотерапию, что стоит столько же. На вопрос пациента, взаимозаменяемы ли эти процедуры, она рассмеялась и побежала к физиотерапевту. Спустя пять минут я слышал, как она сообщила, что процедуры эти не взаимозаменяемы. Сказал она это с таким сожалением, будто пациент настаивал, чтобы ему провели хоть что-то, а она честно пыталась уговорить на это физиотерапевта. Настоящий профессионал. Лишь однажды я видел ее без дежурной улыбки. Это было ночью, недалеко от общаги. Она меня не признала, прошла мимо, глядя себе под ноги, и исчезла в темноте двора. Но на работе она всегда улыбалась. В тот день она обзвонила всех пациентов, сказала, что те могу не приходить, если у них только эта процедура, если же у них назначено что-то еще, то они обязательно должны прийти. К сожалению, не нашлось пациента, который спросил бы ее: а стоит ли делать процедуры порознь, если физиотерапевт назначил их комплексом?
У меня появился свободный час, который я полностью забил чтением. От книги меня оторвал тихий голосок.
- Пойдемте?
Хоть дверь процедурного кабинеты была всегда открыта, эта женщина вечно заглядывала так, точно боялась, что если зайдет в него, я тут же начну ставить ей уколы во все вены, которые найду.
- Здравствуйте, конечно.
Она лежала на магнитных кольцах. Руки сложила на груди. Смотрела она в потолок. Пару раз я поймал на себе ее взгляд, который она тут же отводила.
- Все в порядке?
- Ах, да, - встрепенулась она. - Я хотела спросить. А можно мне читать, пока я тут лежу?
- Конечно.
- Хорошо, - сказал она и снова уставилась в потолок.
- Вам подать книгу? - спросил я.
- Ах, да. Только если вам не трудно.
Я взял из ее сумки книгу с броским названием «Жизнь в крови».
- О чем эта книга?
- Вы знаете, вам она скорее всего не понравится. Там про кровь. О том, что наш образ жизни меняет кислотность крови в худшую сторону.
- В худшую?
- Да, да! - она оживилась и чуть приподнялась, но я сказал ей, что нужно чтобы она касалась всех магнитных колец и она легла обратно. - Извините, просто тема очень интересная. Автор говорит, что современный человек болеет так часто, потому что все продукты, лекарства и другие вещества, которые мы потребляем, сдвигают кислотность крови. Даже современные нормы в медицине приняты с поправками на измененную кислотность.
- Неужели?
- Так и есть! Тут все написано.
Она продолжила читать. Я прочитал имя автора, нашел его в интернете. Первая ссылка была на человека с теми же инициалами, который занимался розничной торговлей в Воронеже - мимо. По второй ссылке я попал в онлайн магазин книг, где вычитал про автора чуть больше. Оказалось, что он заслуженный академик РАМН, член десятка научных обществ, профессор, автор более пятисот научных трудов. Среди остальных ссылок на людей с похожими фамилиями, фамилия автора попалась только один раз. То был сайт, с анкетой автора и библиографией. Оказалось, что буква «М» в РАМН означает далеко не медицинских, а междисциплинарных. Где штаб-квартира российской академии междсициплинарных наук я так и не нашел. А автор явлется профессором почвоведения, на эту тему и написаны почти все его труды, за исключением последней работы, явного бестселлера - «Жизнь в крови».
Когда время магнитотерапии вышло, пациентка вышла из кабинета. Пока я убирал кольца, она получила куртку в гардеробе и вернулась к физиокабинету.
- Извините...
- Что-то оставили? - спросил я и оглядел кабинет.
- Нет-нет. Я хотела спросить: вам не показалось, что аппарат как-то сегодня жужжал. Нет?
- Даже не знаю, - ответил я, глядя на выключенный прибор.
- Я просто подумала, мало ли что... Извините...
Я включил аппарат и прислушался. Действительно, к обычному тихому гулу, который пациенты, как правило не слышали, добавился звук, точно кто-то дергал за спрятанную внутри пластикового каркаса струну.
После этого пришли еще две женщины с грыжами поясничного отдела позвоночника. Обе пришли на магнитотерапию и обе не слышали никакого жужжания. Первая все время, что шла процедура, рассказывала, как она общалась со всеми ректорами города, как они собирались в доме ученых, где те ставили постановки будучи уже известными учеными. Вторая приезжала из деревни неподалеку от города. Перед первым же сеансом она показала мне корочку депутата, на что я сказал, что скидку сделать не могу, и ей стоит подойти к администратору, но она только рассмеялась.
- Я не для того показала вам документ, - сказала она. - Вы прочитали, к какой партии я принадлежу?
- Прочитал.
- Знаете, как ее называют? Я в интернете видела, сама в жизни такого не слышала.
- Партия жуликов и воров.
- Ужас! - сказала она и завертела головой, будто что-то кислое съела. - Вы подумайте! Жулики и воры! Да я в жизни ничего из деревни не украла. Меня все знают, все здороваются. И чего на нашу партию так все гавкают? Губернатор же мой однопартиец, так вот он приехал недавно к нам и дорогу перестелил.
- Сам?
- Нет! Вы что? Он очень занятой.
- Точно, я слышал, что он в области живет от силы месяц, остальное на югах.
- Вранье это все. Не верьте.
- Да и дороги он стелить начал, потому что перевыборы будут скоро.
- Ерунда! Мы его об этой дороге уже года два просили.
- Почему же он только сейчас сделал?
- Как руки дошли - так и сделал. И вообще, вы тут меня лечить будете или болтать со мной?
- Ложитесь.
Конечно, она не замолчала. Ни в первый раз, ни во второй, ни в третий... День за днем она проводила агитработу. День за днем старательно не замечала моих высказываний против ее партии. Она кричала, что интернет - великая вещь, через которую можно добиться многого, но расследования о премьер-министре она не смотрела, смотреть не будет, и нечего гнать на честных и добрых людей.
В ту пятницу она рассказала мне, как стала депутатом.
- Лет пять прошло, или шесть... Пять! Мы с мужем ехали к подруге на юбилей. А выехали поздно, да еще под зиму дело было. Едем - темень. Еще какой-то дым по земле шел, неизвестно откуда. Ну мы и не заметили фуры с лесом. Она прям на обочине стояла. Муж только и успел в сторонку уйти, да как дал по тормозам. Я весь удар и приняла. В больнице пришла в себя только через три дня. И знаешь, что первое спросила? Это мне доктора с мужем сказали. Знаешь, что?
- Как стать депутатом?
- Нет! Я спросила, цел ли подарок, и доставил ли его муж. Он сказал, что от кровати три дня не отходил - боялся. А я ему сказала, что дурак он. Надо было за эти три дня смотаться к подруге той, да подарок отдать, успел бы еще ко мне вернуться. Я этого не помню. Пришла в себя и обратно ушла. Еще день проспала, а потом очнулась. Вот так вот.
- Так а депутатом-то вы как стали?
- Я тебе зачем?
- Не за чем. Вы сначала спросили меня, знаю ли я, как вы стали депутатом, а потом эту историю рассказали.
- Ну? Так и как я стала депутатом.
Я подумал, что это какая-то психическая атака, которой обучают при вступлении в партию.
Она открыла рот для нового заявления, но аппарат издал сигнал. Пациентка молча встала и вышла из кабинета.
В семь часов вечера я пошел в общагу. По пути созвонился с мамой, узнал как дела дома. Все хорошо, только если капнуть поглубже, выяснялось, что у бабушки болит спина и колени, на маму вновь напала неизвестная аллергия и теперь все руки покрыла сыпь. А так все хорошо.
- А так все хорошо, - повторял я тихо по пути домой.
В общаге я сходил в душ, поужинал макаронами с сосисками и сел за ноутбук. Хотел скачать учебник для цикла поликлинической терапии, который начинался в понедельник на следующей неделе, но интернет заупрямился. Звонить в службу поддержки было уже поздно, просить у соседей пароль от вай-фая не хотелось. За стеной разгоралась пятничная вакханалия: меня с просьбой поделиться интернетом, чтобы скачать учебник, там бы просто не поняли. Под крики из-за стены посмотрел серию «Stranger things», которую скачал заранее, сходил на час к Лене после чего лег спать. Вечеринка за стеной переместилась в другую комнату, и уснул я в тишине. 
Глубокой ночью меня разбудил звук. Я даже не сразу понял, что шел он от моего телефона.
- Да, блин. Выключите уже! - сказа я вслух и перевернулся на другой бок, закрыв лицо одеялом, но звук не исчез.
Звук был сложным: сначала шла вибрация, из-за которой звенел весь стол, примерно на середине вибрация сливалась со звоном, после чего исчезала, а звон нарастал. Звук длился примерно по три секунды. И, так как из моего телефона ничего подобного я никогда не слышал, у меня заняло какое-то время поверить, что это все-таки он, хотя я уже сидел на кровати и смотрел, как он осторожно, каждые три секунды двигался к краю стола. Даже тогда я не торопился взять его в руки, ведь не мог понять, что так может работать? Звонок у меня другой, а будильник вообще без вибрации.
- Что за черт?
Я подставил руку к столу ровно перед тем, как телефон полетел вниз.
- Что за... - повторил я, глядя в экран.