А.В. Войтешик
«Верю Огню»
(продолжение книги «Чабор»)
11.12.1999 — 18.12.2006 г.
(продолжение книги «Чабор»)
Уважаемый читатель, в данном произведении автор, исходя из желания поэкспериментировать, использует приставку «без», как указание на отсутствие чего-либо, а «бес» на присутствие Темных Сил).
«Это произведение – фантастика. Сейчас о суверенной Беларуси знают. Нас ругают, хвалят, над нами смеются, с нами считаются, но, допустим, 10 июля 1994 года мой народ избрал бы другого лидера, в данном случае, персонаж которого от начала до конца вымышлен. Впрочем, что лидер? Выдуманы все герои книги, названия объектов и должностей в сфере госбезопасности и так далее. И все же, …а вдруг кому-то будет интересно знать – как бы все могло быть, пойди все иначе?»
Алексей Войтешик
Часть 1
Глава 1
— Эй, Селедкина! — выкрикнул из дальнего конца коридора рыжеволосый Генка из параллельного класса. Девушка недовольно оторвала взгляд от зеркальца, которому до того времени соблазнительно выпячивала губки и, сквозь шум школьной перемены, ответила:
— Чего тебе? — и тихо прибавила, — дебил.
— Там твоя мамка пришла. Ваша классуха повела ее к директрисе…
— Нина! Карасева! — тут же прозвучал из другого конца коридора хорошо поставленный голос классного руководителя одиннадцатого «Б» Тамары Михайловны. — Зайди к директору…
— Так анатомия же…, — со слабой надеждой на спасение, возразила Нина, спешно пряча в карман зеркальце.
— Иди сюда, анатом, — тяжко вздохнула Тамара Михайловна, и выжидающе замерла у двери…
За последние полгода по милости матери Нине уже четвертый раз приходилось посещать кабинет директора школы. Директриса была женщиной требовательной, суровой и жесткой, а потому лишний раз встречаться с ней не очень-то хотелось: «Ну, да Бог с ней, с директрисой», — подумала обескураженная приглашением классного руководителя девушка. «Дело-то, уже привычное: остановиться у порога, уставиться в ковер и изучать его нехитрый узор до тех пор, пока мать не взбесится от подобного показного безразличия дочери и тяжести своей собственной задрипанной судьбы…».
Но Нина ошибалась. На этот раз головомойка обещала быть намного интересней. В кабинете директора кроме матери, классного руководителя и самой директрисы Софьи Геннадьевны, выложив перед собой разбухшую от бумаг, потертую кожаную папку, сидел молодой милиционер в новенькой, пятнистой форме. Симпатичный, даже красивый парень, если бы не милиционер.
— Проходи Нина, — холодно пригласила директриса, — садись.
— Я …присяду, — без всякой тени стеснения поправила Софью Геннадьевну Нина.
— Вот, видите, — пока еще не скатываясь до крика и истерики, смахнув украдкой скупую родительскую слезу, всхлипнула мать, — вот так теперь всегда. К каждому слову цепляется, все у нее не так. Ведь как только…
— Извините, — тут же вмешался в разговор милиционер. — Светлана Сергеевна, проблемы родителей и детей существуют уже тысячи лет, и, поверьте мне на слово, все это время родители всей земли используют одни и те же слова. Давайте лучше по делу. Мне к двум часам нужно успеть в райотдел, на «развод». Разрешите, я с ней поговорю?
— Конечно-конечно, — согласилась Софья Геннадьевна, внимательно всматриваясь в лицо старшеклассницы. — Для того ведь и собрались. А я пока кофейку нам приготовлю…
Директриса тут же встала из-за своего рабочего стола, твердой хозяйской рукой открыла шкаф и, побрякивая посудой, принялась возиться внутри него, оставаясь скрытой от глаз старшеклассницы.
— Ну, что, Нина, — начал разговор милиционер, — давай знакомиться. Я твой новый участковый инспектор по делам несовершеннолетних, лейтенант милиции Стапков Валерий Михайлович.
— О-очень приятно, — колко ответила неуправляемая одиннадцатиклассница, внимательно изучая безупречно выбеленный потолок кабинета директора.
Участкового задело:
— Ни-инночка, — с задержкой, въедливо, продолжил он. — «Сяду, присяду, очень приятно». По своей детской наивности ты, наверное, сейчас думаешь: «Вот, снова собрались, пополощут мне мозги и отстанут». Так вот, хочу тебе сказать, на этот раз ты ошибаешься…
Участковый расстегнул папку и извлек из нее какие-то листки, скрепленные побуревшей от времени канцелярской скрепкой.
— Видишь эти казенные бумажки с буковками? — Он поднял документы и повернул их к девушке лицевой стороной. — Это объяснения, показания, а вот и протокольчик. Все это уже страницы твоей биографии.
Ты ведь наверняка понимаешь, эти документы не несут в себе ничего хорошего любому, и уж особенно молодой девушке. Скажу больше, я боюсь, что за такие штучки, у тебя в скором времени появится возможность именно не «присесть», а «сесть». Читай вот тут:
«18-го ноября 1999 года, в 12 часов…», видишь? Ты и Оленька Шкабара, подружка твоя, попросили рабочих, производящих ремонт в общежитии по адресу улица Ротмистрова дом 12, помочь открыть дверь внутри блока комнат № 412…», — участковый опустил бумаги и, разложив их перед собой, продолжил, — так, …где же это? А вот: «…данного общежития, сославшись на то, что ключ от одной из комнат они случайно закрыли внутри».
Инспектор, экономя время, перестал знакомить присутствующих с дословным содержанием протокола, и продолжил излагать своими словами:
— Соседи все видели, и не только соседи, сами рабочие подтверждают, вот, посмотри…».
Через пятнадцать минут вы ушли, а вместе с вами шестьсот долларов, пятнадцать миллионов белорусских рублей и золотые изделия. Красота, правда? — обратился он ко всем присутствующим. — Но и это еще не все.
Потом наши верные подруги вдруг исчезают. Два дня не ночуют дома, зато на глазах у всех, разгуливают по микрорайону в фирмовых обновках, стараясь по попадать на глаза родственников и милиции.
Оленьку и, кстати, Ирочку Куркову понять можно. У них-то родители других ценностей, кроме бутылочки дешевого вина не признают, а тут вдруг в голодные к достатку лапки падает такая халява. Это же для них подарок судьбы. Благодаря тебе и Оленька, и Ирочка теперь как золушки из сказки! Оп! И они уже не дети из неблагополучных семей, а настоящие королевы микрорайона! Повторюсь, с ними дело понятное. — Участковый махнул рукой. — Тебе чего не хватает? Конечно, то, что ты заботишься о неблагополучных похвально, но почему ты это делаешь за счет своей матери?
Все эти твои «сяду», «присяду» говорят о многом. Так разговарриает твое окружение вне школы? Я, пока мы тебя искали, нашел адресок того самого хлопчика, что в двадцать девять лет отроду водится с малолетними девочками и учит их развеселой жизни. Думаю, этому Толику тоже будет полезно побеседовать с сотрудником милиции. Но всему свое время …
Скажи, записку матери о том, что ты все взятое вернешь через три месяца, тоже он помог написать? …Молчишь. Да, и еще, — участковый встал и, стараясь заглянуть в изображающее показное безразличие лицо девушки, стал напротив, — хочу уточнить по этой записке. Ты там написала, что деньги вернешь обязательно, потому что нашла какую-то хорошую работу. Расскажи-ка нам всем, что это за работа такая для несовершеннолетних, где так хорошо платят?
— Мама, зачем ты? — меняясь в лице, вдруг насупилась Нина.
— А что мама? — Ответил вместо Светланы Сергеевны участковый. — Если родная дочь так лихо «поднимает» собственную «хату», и это уже во второй раз! Первый, ты обошлась матери в сто баксов, а сейчас уже в шестьсот! Растет аппетит? Мама копит денежки, строит квартиру доченьке, как же, она же у нее единственная….
Светлана Сергеевна прожила полжизни в общежитии, хочет тебя нормально устроить. Чем ты ей теперь прикажешь за «кооператив» платить?
— Я верну, — начала, было, Нина, но вдруг осеклась.
— Верну? — повторил за ней участковый. — Знаешь же, что спрошу – как? Я не зря уточнял у тебя о той, обещанной кем-то работе. Исходя из того, что ты написала матери, зарплату тебе предлагают раза в три выше, чем, скажем, у меня? Повторяю свой вопрос, что это за работа?
Инспектор дождался момента, когда под давлением внимания присутствующих Нина стала краснеть:
— Молчишь? — жестко спросил он. — Все обман! Что ты глаза опустила, стыдно? Посмотри на себя. Свалилась твоя наносная, блатная спесь, и что? Осталась только ты, такая, какая есть. И вот тут интересный вопрос: настоящей Нине Карасевой стыдно?
В школьном коридоре пронзительно зазвенел звонок.
— Иди, Нина, — вслушиваясь в эту настойчивую трель, мягко сказал лейтенант. — После «развода» я зайду к вам домой. Мы еще поговорим…
Через десять минут после начала урока ученица одиннадцатого «Б» класса, Нина Карасева попросит у учителя разрешения выйти в туалет, спустится в холл, позвонит по телефону-автомату и исчезнет, выйдя на улицу, вместе с прогуливающей в этот день уроки Ольгой Шкабарой.
Через сутки обе девочки, под чужими фамилиями, в сопровождении высокорослого атлета - «арт-агента» знаменитой танцевальной труппы, улетели по туристическим путевкам из аэропорта «Минск-2» в Баку….
Милицейский УАЗик тихо подкатил к высокому крыльцу подъезда общежития. Его водитель, молодой, коренастый парень, в поношенной пятнистой форме, запер машину и отправился в продуктовый магазин. Через пять минут он вышел с целлофановым пакетом, плотно набитым продуктами, пересек дорогу и вошел в общежитие.
Поздоровавшись с вахтером, он поднялся по лестнице на второй этаж и, открыв свободной рукой дверь, вошел в комнату.
— Мамка привет, — приветствовал он с порога занятую работой супругу, стоявшую к нему спиной и что-то нарезающую на кухонном столе.
— Привет, — вздохом, не предвещающим ничего хорошего, ответила та.
— Где сын?
— В садике.
— У тебя вторая смена?
— Вторая, — переставляя с места на место посуду, сдержанно ответила жена. — Ты что, не мог раньше приехать? Ах, да, извините, я забыла, что вы можете и совсем не приехать…
— О, я тебя умоляю, — снимая, у порога комнаты, «берцы» и ставя пакет на обувной ящик, тяжко вздохнул Алексей. — Что за муха тебя опять? Ты же знаешь мою работу…
Супруга дожидалась этого момента с самого утра и поэтому моментально «передернула» затвор гримасы, заряжая «боевым», грозящим очередным скандалом.
— Аня, не надо, — искренне не желая ссориться, попросил Алексей. — Я тебя прошу. Мне и на работе всего этого хватает, ну зачем?
— Ах зачем? — вскричала взбешенная супруга, готовая немедленно взорваться слезами. — Ты теперь такой, да?
— Какой?
— Боже, — старательно складывая руки в мольбе, обращалась к потолку Анна. — Где он, куда девался тот парень? Чувственный, внимательный, готовый целыми днями звонить, искать, любить, без всяких оговорок и споров? Где он теперь? Конечно, на всех любви не хватит. Все по своим «шкурам» разнес!
— По каким «шкурам», Аня?
— Тебе видней по каким. Понятно, там всегда и обогреют, и накормят…
— Накормят, — колко заметил милиционер. — Ты-то сегодня пока только одним криком кормишь.
Тут супруга сделала паузу, во время которой Алексей понял, что обеда и на самом деле пока нет. Подражая ей, он глубоко вздохнул, косо глянул на принесенный им пакет с продуктами и стал обуваться:
— Боже, — подражая супруге, вскинул глаза к потолку Алексей и, стараясь впихнуть ноги в мокрые от пота ботинки, наигранно взмолился, — где та девчонка, от одного вида, слова, которой хотелось лететь, петь?
Брак, Аня, страшная вещь. Я уеду, а ты посмотри в зеркало – увидишь, что он с людьми вытворяет. Короче, бензопила ты моя дорогая, я пообедаю в столовой, пока…
— Бензопила?! — крикнула Анна в уже опустевший проем двери.
Алексей, горько улыбаясь, бежал вниз по лестнице, а вслед ему неслось:
— Козел! А ты заработал на обед? Я в этом долбанном детском центре вкалываю, как проклятая...! Да с твоей зарплатой….
Многоголосая толпа зрителей, шумно разливалась от концертного зала «Минск» по пышущим теплом улицам вечерней столицы. Пестрые потоки всевозможных женских нарядов и, как правило, незатейливых и сдержанных мужских, медленно текли к ближайшим остановкам трамваев, или метро. Разогретый за день воздух, до сей поры пропитанный дымом мини-шашлычных, вдруг ярко вспыхнул густым букетом парфюмерии. Шум толпы и близость республиканского стадиона «Динамо», вызывала у прохожих озадаченность. Некоторые из них пугливо жались к краям тротуаров, пасуя перед массивной фронтальной атакой, а иные заинтересованно всматриваясь в шумную публику, лишь растерянно спрашивали: «Ребята, а какой счет?»
Совсем еще юная девушка, в плотно облегающих молодое, красивое тело брюках и белой майке, подбежала к тумбе с афишами и влепила смачный поцелуй густо напомаженными губами изображению некого блондина. Текст афиши гласил: «22 мая 1999 года, в концертном зале «Минск» концерт Андрея Волкова и рок-группы «Белый запад». Начало в 18:00 ….
Через минуту лицо вышеуказанного, бумажного, Андрея Волкова, украшали уже три отпечатка девичьих губ, и вездесущая надпись «Динамо Минск – чемпион!».
А что же сам кумир? Он, придавленный усталостью прохладному телу кожаного дивана, сидел в компании музыкантов в пропахшей куревом гримерке.
За дверями ругались технари – кто-то раздавил кабель, но все это было там, в том мире. Там почти всегда так – суетно и шумно, а здесь? Здесь отдыхали уставшие после выступления музыканты.
Все они, пожалуй, кроме только одного человека, всегда предпочитающего любому вину пиво, лениво и с удовольствием потягивали полусухое «Мерло», любезно предоставленное организаторами концерта. Этого страстного любителя пива – бас-гитариста группы, звали Андрей Ливанов, но статусные минские лабухи звали его запросто – Табога.
В дверь аккуратно постучали. Она открылась на четверть и в ее проеме, появилось круглое лицо охранника:
— Андрей, там какой-то милиционер в «гражданке». Говорит, что ваш брат…
— А можете у него спросить, как зовут его жену и сына? — устало обратился к охраннику фронтмен «Белого Запада» – Андрей Волков. — Если скажет Аня и Тима – пусть заходит.
Уголки губ охранника удивленно поползли вниз, но он не стал что-либо уточнять, кивнул и, осторожно закрыл дверь.
Вскоре в гримерку вошел уже небезызвестный нам коренастый, невысокий парень – Алексей Волков. Без милицейской формы, в легкой, льняной тенниске, джинсах и с черной дорожной сумкой через плечо, которую он застегивал на ходу:
— Привет, банда, — бесцеремонно обратился он к присутствующим, сел рядом со своим младшим братом, спокойно налил себе вина в его бокал и выпил. — Андрюха, — с нескрываемым удовольствием выдохнул он неосязаемое алкогольное облако, — у меня дома опять «Чечня». Я поживу у тебя?
— У - у - у, — дружно загудели оживившиеся музыканты, предчувствуя грядущий «Голливуд». Прошлый раз, когда Леша подобным образом восстанавливался от очередной серии семейной драмы, их компания куролесила неделю, пока у старшего Волкова не закончился отпуск, а служители муз не укатили на гастроли в Россию.
Надо сказать, что в этом музыкальном коллективе на удивление ревностно блюли кодекс компании и старались всюду бывать вместе. Иногда собирались на посиделки и с женами, но чаще всего отдыхали своей «бандой», без них. Генераторами идей всякого рода приятного времяпровождения всегда были братья Волковы…
Андрей с состраданием посмотрел на брата и кивнул, куда, дескать, деваться? Ко мне, так ко мне. Он очень любил Лешу, любил, как самого себя, а уж себя-то он любил не меньше, чем все музыканты и поэты. Брат отвечал ему тем же, а уж их двоих любили все…
— Ну что, — обратился к присутствующим Алексей, — отметим мой очередной переезд к брату?..
Глава 2
На массивном, еще времен СССР телефонном аппарате вспыхнула кнопка внутренней связи. Странное дело, прошло уже четыре года как Иван Сергеевич Ловчиц занимал этот просторный кабинет, однако же, все это время он неизменно дергался от вышеупомянутого сигнала. Рука потянулась к мигающему огоньку.
— Иван, — загудел в громкоговорителе голос шефа, — зайди ко мне, по парадно-выходной, пулей! Поедем к Самом;.
— Есть, — коротко ответил подполковник Ловчиц, поднимаясь и выключая связь.
Уже через пятьдесят минут он и Председатель Комитета государственной безопасности Республики дожидались высочайшего приема, стоя возле въездных ворот главной дачи страны.
За каждодневной беготней и спешкой тихая и безлюдная дорога возле «Дроздов» казалась просто райским уголком. Звонкое пение птиц, шелест ветра в мохнатых лапах хвои, да и сам воздух, пропитанный запахом смолы, успокаивали нервы, напоминали заработавшимся людям Службы о том, что где-то мимо них пролетают золотые, теплые летние деньки.
— Иван, — произнес вдруг шеф, стоявший до того в глубокой задумчивости, опираясь обеими руками на задний капот «Пежо», — …а, черт! Ладно, потом…
— Игорь Федорович, — тихо спросил Ловчиц, бросая вопросительный взгляд в сторону въездных ворот. — Чего Он завет-то? Ты бы хоть что-нибудь сказал. Ведь знать не буду, что, в случае чего, говорить…
— Иван, — снова выныривая из глубоких мыслей, нервно ответил шеф, — ты хотя бы раз видел, что б я так «дергался»?
— Нет.
— Так вот посмотри! …Сам ничего не знаю. …Оттого, Вань, так и колотит. Из эдаких «ни с того, ни с сего», знаешь, какие вводные вылетают?..
— Догадываюсь.
— То-то и оно, — коротко отрезал шеф, убирая руки с багажника и начиная непроизвольную прогулку возле машины...
— Ужасно выглядите, Игорь Федорович, — сопровождая его передвижение взглядом, попытался отвлечь начальника от тяжелых мыслей сердобольный заместитель, — нельзя так загружаться неизвестностью.
— Да иди ты, Иван!
От ворот вышел сотрудник охраны и направился к ним. Водитель Председателя вышел из машины и кивнул в сторону посыльного:
— Игорь Федорович…!
— Вижу, — ответил Шеф. — Оставайся тут, Володя. На территорию не поедем. Водитель нырнул обратно в салон, а подошедший охранник вышколено кивнул, здороваясь, и произнес:
— Товарищ генерал, вас ждут….
Посыльный повернулся и отправился к воротам, а генерал-майор Янушкевич одернул полы цивильного пиджака, поправил узел галстука, и не спеша зашагал следом.
— А я? — осторожно осведомился оставленный без внимания зам.
Шеф на миг остановился и бросил через плечо:
— Жди здесь, Ваня. Поверь, я тебе сейчас завидую.
Генерал широко зашагал к двери КПП, и вскоре пропал из виду.
Иван Сергеевич сел в машину и принялся разбавлять томительные минуты ожидания размышлениями. На передних сидениях водитель шефа и Михайловский – его внештатный ординарец, молча слушали музыку.
Ловчиц перебирал в голове все из известных ему событий, которые произошли в стране и за ее пределами в последние дни. Их хватало, но какое из них так ощутимо дернуло за цепочку «служебного собаководства» (так любовно называл Службу шеф), Иван Сергеевич просто не мог себе представить. Скорее всего, это должно было быть что-то из «свеженького», тот же самолет, хотя, кто его знает?
Заместитель Председателя начинал мучиться жаждой и голодом. Одуревший на свежем воздухе живот выдавал такие неимоверные трели, что Ивану Сергеевичу почудилось, будто САМ как-то вдруг подошел к открытому окну авто и нравоучительно сказал: «Что за пошлость, товарищ полковник, бурлить животом здесь, возле правительственной дачи. А еще – военный человек! Не можете справиться с каким-то животом, а мы вам людей доверяем…»
Вдруг щелкнула дверь. Иван Сергеевич, проснувшись, дернулся. Генерал рухнул на соседнее кресло, скомандовал шоферу: «Гони на базу» и, вглядываясь куда-то вперед по ходу следования, обратился к Ловчицу:
— Иван, поднимай своих. Но не всех. Пока только «спецов» и «торбошников» из хозчасти. Спецам выделить два БТРа «восьмидесятки» с запасом топлива под завязку. Помнишь, как на прошлогодней показухе ставили дополнительные баки внутри салона? Вот так и делайте. Чтобы заправили столько, сколько влезет.
БТРы без опознавательных знаков, без номеров на движках и кузове. Короче, чтобы «чистые» были. Упакуйте донельзя по-боевому – простым, понятным и надежным.
Стволы возьмите «розыскные», советские и попроще импорт. БТРы из тех, что забрали от вояк. По-моему, из Слуцка передавали не хлам. Берите поновей, но обкатанные и чтоб без вопросов с техсостоянием.
Торбошники пусть готовят сухпай и камуфляж с бронежилетами и прочим. Лучше западный или смешанный – все от спичек, до колес, не наше, понял?
— На сколько человек и время? — осведомился зам.
Генерал задумался:
— Время? — сказал он. — Наверное, неделя. И это самое дальнее. В общем, готовь срочно! В день-два. А человек?.. Наверное, десять, нет двадцать. Пусть готовят тридцать, там разберемся.
— Комплектация, позже?
— Позже.
— Что еще?
— Сейчас, — снова задумался шеф. — …Созвонишься с Держановичем – помощником Госсекретаря. Его зовут Александр Тихонович, если ты помнишь. Их конторе приказано оказывать нам всяческое содействие. Можно подумать, — недовольно добавил Председатель, — мы и сами не справились бы, но... С информацией вокруг этого дела у них получше нашего будет. В общем, созвонись. Вот тебе его визитка, — генерал протянул заму невзрачную картонную карточку. — Так, — продолжил накручивать Янушкевич, вдруг поворачиваясь к Ловчицу, и окидывая зама оценивающим взглядом.
— Иван, — сказал он, наконец, — забирай себе Сергея. Слышишь, Сергей?
Сергей Михайловский, «правая рука» шефа, сидящий на переднем пассажирском сидении, обернулся и, превращаясь в слух, кивнул в ответ.
Генерал торопился:
— Срочно ребята, слышите? Это в первую очередь. Хотите, с помощью Держановича, хотите, делайте это сами, но нужно найти человека, или людей… Нормального, не «наркота», не дебила, и чтобы без «пули в голове». Интересуют те, кто служил в спецвойсках СССР и бывал в «горячих» точках Закавказья и Средней Азии. Пиши, Иван, пиши — не запомнишь…!
— Пишу, пишу, — болтаясь на поворотах, Ловчиц вынул из бокового кармана пиджака записную книжку и, словно фокусник, прихватив из пустоты шариковую ручку, приготовился фиксировать распоряжения шефа.
Генерал отобрал у зама только что врученную визитку Держановича, развернул ее тыльной стороной, исчеркал крохотными неровными буквами и вернул Ивану Сергеевичу:
— Вот, — пояснил он свои действия, — читай, если разберешь. Азербайджан – Армения. Кубатлы. Это районный центр, где-то на границе этих, ныне суверенных стран. Место горячее во всех отношениях. Территория там то к одним переходит, то к другим, в общем – бардак. В горах возле этого Кубатлы есть деревня Али-кули-ушагы…
— Наверное, аул?
— Наверное.
— Через тире?
— Нет, пишется одним словом — Аликулиушагы. Кстати. Господин Держанович, в качестве аванса, уже подбросил информацию. Там в 1989 – 1991 годах стояли части внутренних войск СССР. Софринская бригада, Д.О.Н., ОМСДОН…
В это время служебное «Пежо» Председателя остановилось у порога Комитета.
Водитель, вопросительно всматриваясь в зеркало заднего вида, сообщил:
— Приехали, Игорь Федорович.
— Вижу, — сухо ответил шеф и покинул свое место…
Часовой в холле козырнул и вытянулся в струнку. Генерал молча, по-граждански, кивнул в ответ, принял доклад дежурного офицера и поднялся с ним наверх, а Иван Сергеевич, попутно загрузив под завязку поручениями своего секретаря, вошел в собственный кабинет, и, усевшись в мягкое кресло, наконец, расслабился. Слишком уж сильно раскручивало, и нужно было сделать хотя бы короткую паузу для того, чтобы все спокойно взвесить и направить в рабочее русло.
За эти четыре непростых года, пребывая в границах своей должности Иван Сергеевич уже не раз попадал в подобные водовороты и, если говорить откровенно, сейчас уже без всякой натяжки мог сказать: «я тертый калач в нашем деле. Не то, что раньше, на старте, когда у него было только два высших образования, почетное звание «мастер спорта по вольной борьбе» и поручительство его старинного друга, тогда еще только-только назначенного Председателем Комитета госбезопасности генерала Янушкевича? То «беззубое» прошлое Ловчицу теперь и вспоминать не хотелось. Врожденные неподатливость, прямолинейность и благородство были не самые лучшие комплектующие для его новой должности.
Четыре года шла тяжелая и неблагодарная работа по становлению и регулировке коллектива под себя. Это увлекательное и скрупулезное занятие окончательно разрушило его семейную жизнь. Пережив неприятный период развода, Ловчиц тут же обрел неограниченное количество свободного времени и целиком сконцентрировался на службе.
Иван Сергеевич, словно стойкий оловянный солдатик, выдержал период становления в должности, и непростой вводный год. Не гнулся он и теперь, в момент, когда уже достаточно заматерел после нескольких удачных спецопераций. А что до его разрушенной семьи, так у кого из Службы она была в порядке?
«М-да, — рассуждал про себя Ловчиц, откинувшись на спинку кресла, — только-только все стало на лад, доукомплектовались, провели всех по бумагам, бюджет подняли чуть ли не на половину, тренировочную базу какую отстроили – обзавидуешься! Живи себе и радуйся, и вот те на – здрасьте! Случилось это долбанное «сегодня».
Больше всего Ловчица беспокоили предстоящие игры с «жертвой». Ее, кстати, еще нужно было найти. Но даже если допустить, что она все же найдется, подобные приготовления не сулят никому ни высоких званий, ни повышений по службе, ни скорой заслуженной пенсии. Скорее, как раз наоборот…
Ловчиц закурил, посмотрел на часы и, продолжая рассуждать, сразу же пришел к выводу, что в этой ситуации да с эдаким раскладом им и самим запросто можно стать «жертвами». «Неужели генерал не понимает? — спрашивал себя Иван Сергеевич, — ведь эта водная полный…! Надо бы ему сказать…».
Едва Ловчиц представил себе некую бесформенную и невеселую картину их беседы, как тут же снова «проснулась» всегда нервирующая его кнопка связи с шефом. Иван Сергеевич даже тихо сплюнул с досады. Он медленно протянул руку и включил громкоговоритель.
— Иван, зайди ко мне. — Сказал Янушкевич так, будто они не виделись как минимум сутки. — Надо сходить в штаб, оговорить детали.
— Есть, — привычно ответил зам, схватил ежедневник и вышел в коридор.
Шеф уже ждал у двери своего кабинета. Все их заведение тут же по цыганской почте узнало, что генерал вышел «на прогулку» и коридор моментально опустел.
— Долго ходишь, — сворачивая на лестничный пролет, выдал свое нетерпение Председатель. Иван Сергеевич вместо оправдания догнал шефа и дернул за рукав:
— Федорович, пошептаться бы.
— Ну, — приостановился тот.
— Как вам …это дело? По замашкам, да и в свете последних событий оно, как бы это помягче выразиться… Еще не началось, а уже все в дырках.
— Ну…
Ловчиц замялся:
— Негоже спрашивать у Председателя Комитета, однако мы друг друга знаем давненько. Скажу тебе по-дружески, Игорь, сдается мне, что нас тянут в какое-то…, как с теми сбитыми воздушными шарами.
— Проблемами канадских шаров не твой отдел занимался.
— Положим не мой, а дерьма хватило на все ведомство, еще и ПВО перепало. Благо прикрыли крылышком…
— Видишь, Ваня, ведь прикрыли!
— Да уж. Теперь, как видно, хотят не прикрыть, а закрыть.
— Перестань! — надавил на связки генерал. — Сказано копать, будем копать, а ведь не сказано, Иван, попросили! Не каждый день такое бывает, понимаешь? Личная просьба, ты знаешь, что это такое? Так что будем копать, будь там хоть клад, хоть минное поле. Иди вот, вернись в Дрозды, скажи Ему!
— Но, Игорь…
— Все, Ваня! Вопрос решен. — Генерал сделал паузу и добавил мягче. — Мы с тобой сейчас только зря теряем время. Идем. Есть непроверенная информация по этому делу, но все узнаешь там, на месте. — Генерал по-дружески хлопнул Ловчица по плечу. — Ты же знаешь, с подводной лодки деваться некуда. Ну же…, очнись. Там уже собрался оперативный «штаб-с». Посмотрим, что они наковыряли. Ну, пошли что ли?..
Весь «штаб-с» вдавился в душный угловой кабинет «наркоотдела». Случайных людей здесь почти не было. Пришли только те, кто «чего-то наковырял» или мог оказаться полезным. Накурили и надышали – просто ужас, за что прямо с порога и получили от генерала. Помещение тут же проветрили.
После перерыва собравшиеся вернулись в штаб и плотным кольцом окружили густо усланные картами и исписанными листами столы. Иван Сергеевич, с интересом изучая напряженные фигуры присутствующих, вдруг отметил совсем необязательное на его взгляд присутствие своего давнего врага – Михаила Леонидовича Плешко – начальника отдела обработки международной информации или «Интерпола», как звали того за глаза.
Господин «Интерпол» имел, говоря современным языком, нехилую родственную связь «наверху». По ней-то его и выдернули когда-то из далекого полесского гарнизона, подтянув поближе к Себе.
Деловые качества господина Плешко были безупречны. Глядя на его работу, складывалось впечатление, что на Полесье, в армии Беларуси, дела завертывались не хуже, чем во всем Комитете с его агентурой. Но то деловые качества. Они, как известно, только половина сотрудника. Характеристика же человеческих качеств полковника Плешко, мягко говоря, подкачала.
Нет, вполне может быть, что в быту, в компании с важным родственником он был хорошим, маленьким и пушистым, но в Службе его откровенно не любили, хотя ему, конечно же, было плевать на все это с высокой колокольни.
Случай, приведший его сюда, наверняка был одним из тех, в которых могла бы наиболее ярко проявиться его подлая сущность. В противном случае, его здесь просто бы не было. Мимо отдела, которым руководил «Интерпол», редкий из конторы проходил не «споткнувшись» на скотстве его руководителя. Из-за этого гнусного воеводы и весь комитетский загранотдел слегка недолюбливали. Нет, ребята и там были хорошие, но их сторонились или, в лучшем случае, просто жалели.
«Интерпол» сегодня был мрачен. Судя по всему, среди собравшихся в штабе коллег он внимательно высматривал себе очередную «жертву».
Меж тем, за все это время невеселых рассуждений Ивана Сергеевича о господине Плешко, генерал успел представить всем присутствующим подполковника Ходько – новоиспеченного начальника оперативного штаба.
— Давай, Федор Михайлович, — поторапливал Председатель, — поведай нам о подготовке спецоперации «Аркан», о событиях, предшествующих ее введению и из-за которых, собственно говоря, весь этот сыр-бор.
Едва Иван Сергеевич не без удивления для себя отметил, что, оказывается, и название операции уже кто-то успел состряпать, как в этот момент Председатель резко повернулся к нему и представил окружающим:
— «Кстати, а вот и руководитель операции «Аркан», подполковник Ловчиц Иван Сергеевич – начальник отдела быстрого реагирования, мой заместитель. Слушай Иван Сергеевич, что тебе расскажут по ходу операции».
По знаку шефа подполковник Ходько взял в руку короткую пластиковую указку и начал говорить, а Ловчиц одновременно с ним, про себя, жестко выругался.
— Вчера, — докладывал начальник оперативного штаба, — как вам всем известно, примерно в восемнадцать часов по местному времени, чеченские боевики, прорвавшиеся через заслоны федеральных войск России, проникли в суверенный Азербайджан и захватили в аэропорту города Гянджи самолет российской авиакомпании. Пассажиры, большей частью азербайджанцы, отпущены. Шестнадцать молодых девушек, белорусок, — тут же уточнил Ходько важный для операции факт, — и четыре иностранки, в общей сложности – двадцать человек, пардон, женского пола, остались в заложницах.
На автобусе, предоставленном властями, заложников увезли, в неизвестном направлении. Ничего не поделаешь, — уточнил Ходько, — они хоть и террористы, но местным – братья-мусульмане.
Власти Азербайджана, разумеется, в шоке. Узнав о том, что мы будем иметь нешуточный интерес к этому делу, ведь как не крути, а там шестнадцать наших гражданок, коллеги из их спецслужб обещали всяческое содействие. Сами они в это дело лезть побаиваются, но это и понятно. Никому не хочется новой эскалации напряженности в регионе. Во всяком случае, озвучивается нам все именно так.
В качестве своеобразного аванса нам уже сообщили, что «Икарус» с бортовой надписью…, черт, простите, товарищ генерал, …ну и слово! В общем, тот самый «Икарус» довели, разумеется, негласно, до городка Кубатлы радом с границей Армении и, дальше, до аула Аликулиушагы. …Язык сломать можно.
Сразу уточню, ошибки быть не может, такие автобусы в тех местах редкость. Власть в районе меняется, как в фильме «Свадьба в Малиновке», однако, я думаю, предоставленной информации можно верить. Как говорится: «и на том спасибо коллегам».
Сколько сейчас в автобусе бандитов точно неизвестно. В ауле тоже могли быть их люди. Но до прибытия на место их было не меньше десяти человек. Намерения террористов – туман, по крайней мере, пока…
Та-ак, — сосредоточенно протянул начштаба, перелистывая блокнот, — теперь про иностранок. Две европейки – туристки: немка и австрийка, а также, внимание, журналистка и медработник из США!
— У-у-у! — загудели присутствующие.
— Да, да, — продолжал начальник штаба, — история, как в Голливудском боевике. В общем, сверху принято волевое решение: девчата наши, стало быть и спасать их нам. Ну и иностранок заодно.
Государство у нас молодое, суверенное. Как было сказано на недавней коллегии Президентом: «…спецслужбы засиделись без серьезной работы, увязли в мелкой бумажной толкотне. Пора и им зарабатывать авторитет в мире».
Итак, вопросы ко мне?
Присутствующие не без тревоги переглядывались. Первым нарушил тишину Григорий Тишкевич, заместитель начальника «наркоотдела»:
— Откуда столько наших девчат – шестнадцать? Интересно как-то. И все белоруски?
Начальник штаба вместо ответа указал своим блокнотом в сторону полковника Коржа, главного из отдела идеологии и пропаганды:
— Это вопрос к тебе, Тарас Петрович. Есть информация, что «охмурили» этих девчат, сектанты какие-то. Предлагали им работу за границей.
— Разберусь и доложу, — быстро черкая в блокноте, ответил Корж.
— А что еще обещали коллеги и как быть с Конституциями? — ядовито спросил Плешко.
Ходько, тоже прекрасно осведомленный о том, кто есть по своей натуре руководитель «Интерпола», невольно почесал за ухом:
— Коллеги обещали, — растягивая слова, ответил он, — м-м-м посадить наш самолет и дать ему улететь обратно. А еще обеспечить «зеленую улицу» до этих самых Кубатлов. Дальше, сами понимаете, территория вне закона.
Мы понимаем, — покосившись в сторону генерала, заметил Ходько, — что работа спецгрупп или спецгруппы будет происходить на территории других государств, а наша Конституция, как вы верно заметили, против этого. Придется опираться на мировую практику.
— М-м, — заинтересованно вскинул брови Плешко, — а подробнее?
Начштаба тяжко вздохнул и произнес:
— Подразделение, или подразделения, которые займутся освобождением заложников, будут полностью укомплектованы контрактниками, давшими подписку о неразглашении. Думаю, — стал выкручиваться Ходько, — вы понимаете, что есть вопросы, которые в компетенции штаба, а есть, которые способно решить только руководство. Вся дальнейшая информация будет доведена только участникам и руководителю операции.
Товарищ генерал, — обратился Ходько к Председателю, дабы никто больше не уподобился Плешко с его провокациями, — я тут в ваше отсутствие уже отдал распоряжения по переработке и проверке собранной информации, так что здесь в штабе могут остаться только самые нужные…
— Хорошо, — согласился Игорь Федорович и громко объявил, — спасибо всем, кто смог быть полезен. Все свободны, за исключением тех, кто входит в состав оперативного штаба. Вот, на столе, их список. А сейчас внимание! Это относится ко всем — информация, информация, и еще раз информация!
Ты, Иван Сергеевич, отдел быстрого реагирования? — Тихо обратился он к Ловчицу, пока большинство гудящих, словно улей подчиненных спешно глянув в список на столе расходились по рабочим местам, — вот и реагируй, пока «штаты» не прислали какого-нибудь Джеймса Бонда или дивизию «Морских котиков». Им тоже надо спасать своих. Они, кстати, могут встретить наших уже там, на месте. Ты же знаешь их манеры. Мы, конечно, потянем время, но долго этого делать не сможем. Сам понимаешь, их «хвост» нам хуже якоря.
Итак, штаб, еще раз внимание! — повысил голос генерал, окидывая взглядом куцую кучку оставшихся. — Через два часа, с последней информацией и проделанной к тому времени титанической, подчеркиваю — титанической работой по подготовке операции, жду к себе на доклад начальника оперштаба Ходько.
Спешите, господа офицеры! С сегодняшнего дня объявлена беспрецедентная скидка на получения званий и премиальных с командировочными! Кому чего надо, обращайтесь к Ловчицу. Докажите, что вы были полезными и получите звезды с неба. Удачи всем, да! — Генерал многозначительно поднял указательный палец. — Само собой, про выходные и проходные всем забыть до особого распоряжения. По местам!
Глава 3
Через три часа подполковник Ловчиц, второй раз за этот день зло выругался. Дело в том, что генерал, уходя из оперативного штаба, остановил в коридоре Плешко и распорядился выделить «международному» отделу для специальной операции «Аркан» специалиста, свободно владеющего армянским и азербайджанским языками, оружием и, разумеется, своим телом (ведь в ходе спецоперации предусматривалась физическая нагрузка). Господин «Интерпол», слушая распоряжение Председателя, как-то загадочно улыбнулся и бодро ответил: «Есть!» …
Чертов исполнитель! Старательный, ничего не скажешь… И специалиста он предоставил быстро. Иван Сергеевич как раз в это время забежал к себе в кабинет. По пути от генерала обратно к Ходько он решил забрать канцелярщину, в которой новоиспеченный штаб остро нуждался и целую коробку которой к тому времени уже принесли и отдали секретарю Ловчица. Что делать, далеко не все из активизированных «торбошников-обеспеченцев» знали куда пристроили вновь созданный штаб-с и, как люди исполнительные, они несли имущество в кабинет к руководителю операции.
Проходя через собственную приемную и зажимая подмышкой, запечатанный увесистый пакет, полученный у Председателя, он кивком пригласил к себе секретаря, который как раз в это время сдержанно, словно английский дворецкий, разговаривал с кем-то по телефону. Затем было слышно, как открылась дверь приемной. Иван Сергеевич, копающийся в ящиках собственного стола, не видел вошедшего, но отчетливо слышал женский голос…
— Саша, — торопливо перекладывая вещи и бумаги с места на место, обратился Ловчиц в сторону двери, когда секретарь появился в ее проеме, — все, приходящее на мое имя, приноси в 613 кабинет, у «наркологов». Телефонные звонки на этот номерок, — Иван Сергеевич энергично начеркал на листке перекидного календаря короткий номер, — это внутренний. М-м, так… Появится Медведев, его тоже туда, срочно. Скажи ему, что мне нужны его «семеро смелых», а то, пожалуй, и вся дюжина, самых-самых. Пусть отберет лично! Башковитых, здоровых... ну…, — отмахнулся Ловчиц, переводя сказанное в шутку и продолжая что-то искать, — таких, конечно, не бывает. В общем, гони его ко мне, а там разберемся. Да где ж этот маркер? А-а, вот он. Саш, — кивнул Ловчиц в угол кабинета, на большую картонную коробку, — это «торбошники» притаранили?
— Да, — ответил секретарь, — сказали вам отдать, какие-то канцтовары. Я же не знал куда и кому – поставил здесь…
— Стой! — Не дал ему закончить Иван Сергеевич, — не трещи. Сейчас я еще и у себя тут кое-чего нарою и ты, не в службу, а в дружбу, принесешь все это добро в 613-й, хорошо? Так, — Ловчиц сосредоточенно поджал губы, — что я еще от тебя хотел-то? Про Медведева вроде сказал…
— Медведев уже звонил, Иван Сергеевич, он едет.
— Хорошо. Блин, где ж это? Была же у меня где-то аварийная пачка сигарет. А, Саш, еще вспомнил! Придет человек от «Интерпола»…
— Уже пришел, — загадочно вздохнул секретарь. — «Интерпол» себе не изменяет….
— Не пугай меня, господин Масловский, — Иван Сергеевич оставил в покое ящики стола, и бережно поправив добытое из них, медленно сел в кресло. — Что ж, зови.
Секретарь кивнул и вышел в приемную:
— Проходите, — мягко сказал он.
В дверном проеме появилась… Волшебная, ослепительная брюнетка, словно только что сошедшая с какого-нибудь рекламного плаката, весьма преуспевающей парфюмерной фирмы – той, что может себе позволить съемки такого бриллианта.
— В нашей фирме есть такие средства? — горько улыбаясь, и чувствуя, как холодеют кончики пальцев, подумал Иван Сергеевич. В его прокуренном кабинете тут же вспыхнула тончайшая парфюмерная атака.
— Романович А.И.? — спросил Ловчиц, доставая дрогнувшими руками и прикуривая одну из трех оставшихся в пачке сигарет.
— Капитан Романович Анжелика Ивановна, — тихо представилась посланница ада. — Прибыла в ваше распоряжение.
— Плешко, значит? …Лично? — вкрадчиво спросил хозяин кабинета.
— Лично.
— Отобрал-таки…
— «Самого-самого», как и просили, — с нескрываемым сарказмом ответила капитан Романович.
— Во-о-от, — протянул Иван Сергеевич, выдыхая в потолок большое облако табачного дыма, — копай Иван себе ямочку и ложися.
— Я вас понимаю, — попыталась успокоить Ловчица Анжелика. — Но вы во мне не сомневайтесь, я не подведу…
— Подведу, ду-ду-ду, — тихо пропел на манер известной песни начальник отдела быстрого реагирования, продолжая, держать подмышкой, ограничивающий его движения большой почтовый пакет. Наконец, он снова тяжко вздохнул, встал, собрал добытое в ящиках стола, бросил это в картонный ящик торбошников, и медленно отправился к двери. — Идем, Софи Лорен, — сказал он, проходя мимо темноволосой красавицы. — Знаешь, я и так подозревал, что это мое «последнее плавание», а тут еще женщина на корабле, так что ты уж будь добра, если вдруг тебя спишут на берег с операции, ну…, не обижайся на меня, ладно?
Анжелика в ответ промолчала. Тихой тенью она проследовала за угрюмым полковником, яростно, словно паровоз выдыхающим на ходу огромные облака табачного дыма.
Докуривал падший духом Иван Сергеевич уже в кабинете оперативного штаба, в котором и курить-то было не нужно. Сизое облако, несмотря на генеральский запрет, неподвижно висело над вытоптанным до дерева старым паркетом. Это начальник штаба, полностью погрузившись в изучение постоянно поступающих документов, на правах хозяина, прямо на рабочем месте дымил продуктами отечественного табакокурения.
Ловчиц представил ему Анжелику, на что господин Ходько ответил ему сочувственным, полным понимания взглядом. Неизвестно сколько продлилась бы повисшая в это время неприятная пауза, если бы где-то в углу настырно не затрещал телефон.
— Слушаю, — ответил на звонок Ходько. — Да, сейчас. Иван Сергеевич, вас, Масловский…
— Ловчиц, — принял трубку, словно эстафетную палочку начальник отдела быстрого реагирования или «отбыстрей», как звали этот отдел в Службе.
— Иван Сергеевич, — докладывал секретарь, — звонил Михайловский, сказал, что нашел то, что нужно. Его направлять к вам, в штаб?
— Да, Саша, конечно! И вручи ему попутно ящик с концелярщиной. Пусть не ходит порожняком. Все, спасибо.
Ловчиц положил трубку и только тут обратил внимание на то, что до сих пор нелепо зажимает собственной подмышкой врученный генералом пакет. Он положил его на стол и аккуратно разгладил на ровной поверхности.
— Что-то новенькое? — осведомился Ходько, заметив слабое оживление на лице руководителя операции.
— Это пакет мне. Вас пока не касается.
— А звонок?
— А это как раз наоборот, — заметил Ловчиц. — Звонил Михайловский. Кажется, он нашел нам «Сусанина». Что-то Саша…, как-то странно об этом сказал. — Иван Сергеевич бросил косой взгляд в сторону госпожи Романович. — Ну что уж тут поделаешь, — вздохнув, добавил он, — «пришла беда – открывай ворота;…»
Ординарец Председателя появился через несколько минут. Не откладывая в долгий ящик суть дела, он поставил на стол коробку обеспеченцев, после чего разложил на ней пожелтевшую от времени газету:
— Вот…
— Что «вот»? — не понял начальник отдела «быстриков».
— Вы почитайте, на второй странице.
Иван Сергеевич открыл шестой номер войсковой газеты «На боевом посту» от шестнадцатого июня 1990 года, где на второй странице помещалась статья под заголовком «Помощь в горах».
«30 июня, — начал читать вслух Иван Сергеевич, — 1990 года после обвала в одном из ущелий Кубатлинского района Азербайджанской ССР, горный серпантин дороги перегородил огромный камень, полностью оборвав сообщение горных аулов с внешним миром.
Мобильная группа караульного наряда выбыла на место завала. Через четыре часа дорога была свободна. Жители аула Аликулиушагы выразили благодарность руководству воинской части 3419 за помощь…, — так, — быстро пробежал глазами ненужные по его разумению строки Ловчиц, — ага, вот, — продолжил он, — …Старшему наряда командиру отделения сержанту Житинкину С.В., и наводчику гранатомета ефрейтору Волкову А.В., объявлена благодарность».
— И что, — поинтересовался начальник «отбыстрей», — я так понимаю, этот Житинкин наш земляк?
— Нет, — улыбнулся Михайловский, — он из Свердловска, виноват, из Екатеринбурга, а вот Волков А.В., наш земляк. Наш знаменитый земляк!
— Постой, — вялой рукой театрально хватаясь за сердце, выдохнул Ловчиц, — это не тот ли Волков, что поет: «Дай мне руку, брат, ты, как и я солдат…»? Группа «Белый запад»?
— Он…
— Боже, — в отчаянии поднимая глаза к потолку, взмолился Иван Сергеевич, — за что?!
— Сергеич, — участливо принялся успокаивать Ловчица Михайловский, — с этим Волковым согласен, трудновато, но я нашел еще одного, подходящего нам персонажа. Переполошил всех военкомов, а он, представьте, у нас под боком пригрелся.
Это некий Лукьянов. Вот справки из военкомата, и на Волкова А.В., и на Лукьянова А.В. Этот Лукьянов в нашем НИИ, подчеркиваю, Сергеич, в нашем НИИ работает, заведующим лабораторией. Они с Волковым служили в одной роте. Лукьянов – снайпером был, а Волков в отделении АГС-17. Сначала гранатометчиком, а потом наводчиком гранатомета. Я уже звонил Перебежко, он обещал минут через десять прислать сюда своего завлаба.
— Спасибо, Сережа, — тяжко вздохнул Иван Сергеевич, оценивая его работу. — Ты, кстати, не знаешь, сегодня нет никаких магнитных бурь или еще чего?..
Эти десять минут ожидания завлаба длились целую вечность. Руководитель спецоперации детально изучая добытую Михайловским информацию добил свой «L&M», после чего принялся за «Приму» полковника Ходько.
Анжелика, будучи по своей природе человеком, на которого просто невозможно было не обращать внимания, в это время как-то умудрялась оставаться «в тени». Ей совсем не хотелось нервировать начальника «отбыстрей», у которого, судя по всему, и без нее сегодня был далеко не самый лучший день.
Михайловский все это время скрашивал ожидание, лениво глядя в окно, на плотное движение автомобилей по раскаленному на летнем солнцепеке проспекту Франциска Скорины.
Вскоре дверь штаба распахнулась и все пространство ее проема заняло тело былинного богатыря. Глядя на него Сергей Петрович Михайловский невольно отклонился назад и оперся о подоконник. Будто бы сам Илья Муромец спрыгнул с небезызвестной картины и, облачившись по случаю в белый безразмерный лабораторный халат, предстал пред их очами.
— Вызывали? — густо краснея, спросил завлаб, бросая беглый взгляд в сторону Анжелики.
— Ждем вас, э-э-э, — Ловчиц подсмотрел в исписанную мелким почерком шпаргалку Михайловского, — Алексей Владимирович.
— Чем могу быть полезен?
— Алексей, меня зовут Иван Сергеевич Ловчиц...
— Я знаю, кто вы такой, — не дал договорить начальнику «отбыстрей» новоявленный богатырь.
— Что ж, тем лучше, — ничуть не смутившись, продолжил Иван Сергеевич. — Понимаете ли, в чем дело? В данный момент я возглавляю специальную операцию, и по этому случаю уполномочен Председателем Комитета привлекать к содействию в ней любого сотрудника практически любого же ведомства. Нас сейчас остро интересует ваше давнее прошлое. Год 1989 - 90-й.
Лукьянов пожал богатырскими плечами:
— Так я же в то время был в армии.
— Вот-вот, в армии. — Хитро подчеркнул начальник «отбыстрей». — У нас даже запрос имеется из Москвы. Воинская часть 3111 – пресловутая дивизия имени Феликса Эдмундовича Дзержинского, где вы проходили действительную военную службу в составе четвертого мотострелкового полка. 3419 «Ж». «Желуди», так вас, кажется, называли?
— О! Вы и это знаете, — не без тени удивления произнес великан, мгновенно насторожившись. — Да, нас называли «Желуди».
— Та-а-ак, — интригующе растягивая слова, перелистывал шпаргалку Ловчиц. — В 1990 году ваша часть занималась, что называется, «локализацией межнационального конфликта» на границе Армении и Азербайджана, в Кубатлинском районе и Лачинском «коридоре». Вы караул в Аликулиушагы помните?
— И Верхние и Нижние Джамили, и Салташ, и дорогу на Лачин, — продолжил Лукьянов, доставая носовой платок и вытирая крохотные капельки пота, внезапно появившиеся на его широком лбу. — Все помню. …Жарковато у вас тут, особенно человеку с моей комплекцией, а что случилось-то?
— М-м, — неподдельно заинтересовался Иван Сергеевич услышанным. — Похоже, вам и там приходилось жарковато? Постреливали?
— Холодно не было, это правда. Особенно летом, — согласился завлаб, прямо на глазах обретая завидную твердость и спокойствие, — а мне особенно. И форму и берцы уже тогда было трудно подобрать.
— Берцы? — удивился Ловчиц. — А на фотографиях вы все в кроссовках и кедах...
Он аккуратно разложил на столе несколько черно-белых фотоснимков.
— Это карточки, — пояснил Иван Сергеевич, — изъятые спецотделом из чересчур откровенных писем некоторых ваших сослуживцев. Всё сейчас хранится в архиве военкомата. Им переслали после распада СССР. Вот. Смотрите. Здесь есть вы, и здесь…
— Это заместитель командира полка, Качанов распорядился. — Негромко пробубнил завлаб. — В берцах ноги «варились». А что, кроссовки – это преступление?
— Нет, — хитро улыбнулся Ловчиц. — Кроссовки нет. А как на счет спецопераций вашего батальона? Вы фильм «Снайпер» смотрели? Как вам специалист?
— Да какой я снайпер, — ничуть не смутился Лукьянов. — Знаете, я был солдатом, самым обыкновенным солдатом четвертого мотострелкового полка, как вы и сказали – знаменитой дивизии имени Феликса Эдмундовича Дзержинского. «Дети, выращенные в пробирках», как называл нас после бакинской операции 90-го года академик Сахаров. Заметьте, ни спецназ или десантура. Из всех спортивных разрядов у меня только КМС по шашкам, да и то еще с медучилища. А про всякие спецоперации, на которые вы тут намекаете, знать ничего не знаю. Официально ведь боевые действия не велись? Не велись. Вот и все.
У меня по этому поводу дома даже есть письма и из министерства обороны и из МВД СССР. Это еще с тех времен, когда я, ссылаясь на еще советские льготы, хотел «пробить» себе жилплощадь, ну, или хотя бы продвижение по очереди. Тогда мне очень ясно ответили: «боевые действия не велись? Льготы по всем этим делам положены только офицерам». Ну так…, я не был офицером, значит, ни в чем таком не участвовал. У вас ко мне есть еще какие-нибудь вопросы?
— Ну, Алексей Владимирович, — видя, что в лоб подступиться к внезапно «отвердевшему» Лукьянову не получится, начал менять тактику разговора Ловчиц, — как ни крути, а вы практически единственный человек, который может нам помочь. Говоря откровенно у меня нет ни малейшего желания кому-то навредить или, не дай бог, запугать. Возможно, это просто прозвучало как-то …нехорошо, но, повторяю, я не имел дурного умысла напоминая вам о прошлом. Просто мне нужно было проверить, достаточно ли хорошо вы помните то время…
Скажите, а вот… именно пост в Аликулиушагы… Он сохранился в вашей памяти? Расположение караульного помещения подъезды, дороги?
Лукьянов в благодарность на ослабление хватки, тоже заметно смягчил интонацию:
— Верхний, или нижний?
— Браво! — вставая, и прикуривая новую сигарету из пачки Ходько, подчеркнул важность этих крупиц полученной информации, Иван Сергеевич. — Дело в том, что я от вас впервые слышу и о верхнем, и о нижнем карауле. Поймите, мы собираем все по зернышку, откуда только можно. Вот с вашей помощью еще кое-что узнали. Так с мира по нитке и выйдет голому рубаха.
— Если честно, — хмуро признался Лукьянов, — я лучше знаю Джамили. В Аликулиушагы нас ставили всего пару раз. Там обычно стоял третий взвод и отделение АГС. А я, как вы, наверное, уже знаете, служил во втором.
— А разрешите такой вопрос, — мягко вступил в разговор Ходько, — Волкова, из отделения АГС - 17 помните?
— О, — улыбнулся завлаб, — кто ж его не помнит. Он эти Аликулиушагы как свои пять пальцев знал. Его там, как родного в любом доме принимали.
— М-м! — Неподдельно удивился Ловчиц, и глубоко затянулся сигаретой. — А с чего бы это?
— Так уж получилось. В те времена, сами знаете, служили, как правило, далеко от дома. Четверо парней из этого аула как раз в то же время отдавали свой «почетный воинский долг Родине» в Беларуси.
Белорусов у нас в роте было вообще немного, но Волков часто попадал в этот караул. Да и вообще, — завлаб впервые улыбнулся, — такой уж он, Волчара. О таких говорят: «и в пустыне бассейн найдет, и баню с компанией». Местные звали его «Бульбашь». С ним в любой двор зайди, и напоят, и накормят. У него там, в Аликули даже друг был, Саид, кажется. Мужик мировой, хоть и в годах. У него оба сына служили толи в Слуцке, толи в «Печах». Волк с этим Саидом крепко дружили. Азер жалел, что не дал ему Аллах дочери, а так – женил бы нашего бойца на ней.
Лёха мог войти в каждый двор, когда раззнакомился. Местные всегда угощали и его, и тех, кто с ним. Еще и с собой еду давали. Говорили: «Может, твоя мать моих дэтэй тоже не обидит».
Вы знаете, когда горы станут, дожди, снег, облака. Ни вертолет, ни БТР не пробьется. Вот тут-то такие ребята, как Волков просто на вес золота. Есть-то охота. От тушенки и консервов воротит уже, а свежего где возьмешь?
Пацаны говорили, что начальник караула даже разрешал Волкову местной водки «тутовки», налакаться в дым, лишь бы тот привез еды на весь караул, а он привозил почти всегда. Даже если ничего не привезет, так Саид ему и так, по-соседски, даст. Тот мужик зажиточный, авторитетный. Они с Волком крепко сиживали… Ходили слухи. Лёха пьяный придет, еды принесет, отоспится и на пост…
— Мг, — снова вступил в разговор Ходько. — Простите, а после армии вы с Волковым виделись?
— Всего один раз. На футболе. Тогда на «Динамо» играли Беларусь и Голландия. Помните, наши победили 1:0? Какой-то замкнутый он сейчас, не то, что раньше. Может, проблемы, а может…, кто его знает?
— Ну, эта замкнутость объяснима, — выныривая из размышлений, проявился и Иван Сергеевич, — ведь у него сейчас совсем другая жизнь. Скажите, Алексей, а этот Волков и вы? Вот, — Ловчиц протянул Лукьянову увесистую папку, — почитайте доклад оперативного штаба, только стоит ли говорить завлабу НИИ Службы, что это секретная информация?
Алексей Владимирович аккуратно открыл картонные крылья с завязками и приступил к внимательному чтению, а Ловчиц, пользуясь паузой, снова выудил из пачки Ходько еще одну сигарету и закурил.
Уже через минуту темно-русые брови завлаба медленно поползли на встречу друг другу, и Анжелика, следившая за этим, в какой-то момент заметила, что края папки, которую он держал в руках, начали выдавать мелкую дрожь. Лицо Лукьянова преобразилось, черты его заострились, глаза вспыхнули странным огоньком. Он, наконец, оторвался от текста и поднял лицо:
— Я так понимаю, вы хотите, чтобы я провел туда кого-то?
— Ну-у, — успокаивающе протянул Ловчиц, — вопрос стоит несколько иначе. Не провести, а спасти. Там наши соотечественницы и иностранки, всего двадцать человек. Карты местности у нас есть и это, конечно, хорошо, но вот человек, который там был и знает все не по картам….
Замечу, что этот человек будет в первоклассной команде, БТРы, оружие. Никаких ограничений, главное — освободить заложников.
— Как-то …нехорошо спрашивать, — Лукьянов обвел присутствующих взглядом, — а что обещают тому человеку, который согласится помочь?
Ловчиц заинтересованно посмотрел на завлаба:
— Мне тоже неудобно об этом говорить, но сумма вас удовлетворит.
— Сумма? — загадочно улыбнулся Лукьянов. — А если после операции от этого, как вы там говорите, человека и хоронить-то будет нечего? Что я, «отмороженный», не понимаю ситуации?
Вот…, просто допустим, – грохнут там, а дело-то серьезно пахнет порохом, и что тогда? Небось, просто распишут по всему миру, что погибли наемники славянской внешности, посланники какого-нибудь народного фронта?
Не, …я подумал. Мне одному туда, знаете ли, как в пошлом стишке: «Нафиг, нафиг! Кричали пьяные гости». Я не понаслышке знаю, что там тогда творилось и догадываюсь, что сейчас. С любой командой мне одному там делать нечего. Так что простите, я не уверен даже в том, что хорошо помню эти караулы…
— А если с Волковым? — хитро прищурившись, спросил начальник оперативного штаба. — Ведь вам ни стрелять, ни выходить из БТРа не придется. Только показывать дорогу.
— С Волковым или без него. БТРы мишень хорошая. Я вам так скажу. Все это гнилая афера, неужели вы не понимаете этого? А Аликулиушагы для вас – вообще полный папандос. Это даже если группа туда нормально доберется. Хотя я и вас понимаю, людей-то не бросишь, приказали и полетишь.
Вы знаете, если говорить откровенно, выхода у вас и правда нет. Одно скажу: в этой ситуации кроме Волкова вас в Аликулиушагы никто не проведет. Так что ищите «Волка». Я с ним попробую договориться, а там уж как он решит?
— Так жестко? — сдвинул брови Ловчиц.
— Да, жестко, — спокойно ответил завлаб, — потому, что …люди и дело непростое.
Вы знаете, Волчара что-то около месяца водил караульные наряды с нижнего поста на верхний, пока там не отстроили караульное помещение. Они нарядом в четыре-пять человек держали верхний пост, который потом другие с трудом взводом охраняли, окопавшись с двумя зенитками. Наверное, Лёхе просто везло. Дашнаки и воевать-то серьезно стали только тогда, когда наверху появился караул. «Волк» водил наряды еще до больших перестрелок, и пешком и на машинах. Первый БТР в нижний караул тоже он вел. Пацаны рассказывали, пьяный, раз чуть в пропасть не гребанулись, два раза влетали в огороды, все же узковаты дорожки в ауле, а провел….
После него все той дорогой ходили в Аликулиушагы. Он по горам, как муфлон скакал. Знаете, каково это? Бронежилет, «сфера», АКМ, магазины, 107-я радиостанция, тело АГС да еще «улитки» с гранатами. Они со Страбыкиным, это дружок его с Алтая, заползали на пост напрямую, не по тропе! Ленились топтать в обход.
Эх, — со странной тоской вздохнул завлаб, — мне бы да ему туда так съездить, без спецопераций – туристами. Наверняка, каждый по полжизни отдал бы за это. Ну, — опомнился Лукьянов, — это, что называется, не по теме.
Найдите Волкова, господа офицеры. Если он согласится, тогда и я подумаю, может, чем помогу, а так, даже и не думайте соваться в сторону Лачинского «коридора». Навернетесь еще до Аликулиушагы. Все, до свидания. Мне работать надо, а без Волкова все это пустые разговоры…
Завлаб повернулся и вышел, покидая в оперативном штабе атмосферу полного отчаяния. Через минуты три эту гнетущую тишину нарушил Михайловский:
— Иван Сергеевич, не берите в голову. Они в НИИ все «с мухами» в голове. А некоторые после армии еще и с «пулями». Его, этого завлаба, Перебежко и держит-то только из-за этих «сдвигов». Лукьянов работает над новым гигакомпьютером, «NТТ» и еще участвует в каком-то большом проекте. А так бы давно уже…
— NТТ? — Переспросил Ходько.
— Новые Транспортные Технологии, — пояснил генеральский ординарец.
— На самом деле «мухи», — согласился начштаба. — Куда нам со всем миром тягаться с нашими-то тракторами и, тем более, компьютерами?
— Завлаб не дурак, — выныривая из глубокой задумчивости, возразил Ловчиц. — Да, не дурак, раз не лезет в эту фигню. Я бы тоже не полез, будь я на его месте, и будь на то моя воля.
— Волков, тем более не дурак, — продолжил эту мысль Михайловский. — Кстати, надо бы съездить к нему, если он тут. Заплатить, а не захочет, так припугнуть, пусть нарисует, что и где там в горах. Специалисты разберутся.
— Это горы, Сергей Петрович, — вздохнул Ловчиц. — Как ты их нарисуешь? А Волков наверняка не знаком с военной топографией ….
— Других вариантов у нас все равно нет пока, — развел руками Ходько. — Прямо перед вашим приходом звонил Шеф, ругался. Говорит: «Если не хотите тащить за собой на юг кого-нибудь на хвосте, поспешите». Генерал просто так бы этого не сказал. Значит, есть еще какая-то информация.
Ловчиц вопросительно посмотрел на Ходько:
— Вы думаете? — неуверенно спросил он и, ясно прочитав видимые сомнения на лице начальника оперативного штаба, заключил: — Так или иначе, господа и …дама, с этим разберемся позже. Сейчас, сами понимаете, время дорого. Как говорят в народе: «сколько не сиди на месте, а пьяным не будешь». Значит, решено. Пока двигаемся прежним направлением. Тогда сразу вопрос, кого отправим к «суперзвезде» на переговоры?
— Есть кого, — ответил Михайловский, кивая в сторону Анжелики. — «Интерполы» народ дипломатичный, да и на концерт или куда там еще, охрана в случае чего, пропустит такую красатулю даже без вмешательства Службы.
Сергеич, давайте запустим ее, как «журналистку», а? Нет, — продолжил Михайловский, даже не удосужившись спросить что-либо у Анжелики, — правда. Все вроде склеивается. Заманим Волкова «на живца», опросим, нарисуем то, что нам надо, а начнет пыжиться, сошлемся на якобы готовящееся на него покушение. Типа того, что нам стало известно, будто боевики, за содеянное ими в Баку, Степанакерте, ну, …или в Коканде или Фергане, где он там еще был, решили покарать всех «неверных», что участвовали в той войне. Ну и его, как одного из самых известных в том числе. А мы, дескать, как и положено, стоим на страже жизни и здоровья граждан Беларуси и, дабы исключить возможность нападения на них, считаем самым верным решением, накрыть это гнездо прямо там, в горах…
— Надо же, — не без интереса выслушав достаточно оригинальную, а главное, простую и рабочую идею Михайловского, отстраненно сказал Ходько, — повидал в своей жизни человек. И не спился, не скурвился? Ясно теперь отчего столько антивоенных песен поет, видать не забывается юга-то? Дочка моя слушает этот «рок», — сказал он уже громче, — ну и мне приходится…
— Значит так и решим, — прервал рассуждения начальника оперштаба Иван Сергеевич. — Снимай, Сережа, номер в «Орбите», делай Анжелике удостоверение и «легенду». Пулей, ребята, работа пошла! Ты, Сергей Петрович, сам лично в гостиничном номере с музыкантом разберись, чтоб все было там как надо. Не затруднит?
— Нет. — Бодро ответил Михайловский, — Председатель отпустил, сказал: «Развейся. Не век же тебе под моей рукой сидеть с высшим-то образованием и спецшколой». Мне, Сергеич, с вами веселей, так что я у вас до «особого распоряжения».
— Хорошо, тогда занимайся Волковым лично. Я подожду Медведева и присоединюсь к вам позже. «Сбор!»
Глава 4
Ожидая прихода маршрутного автобуса на остановке общественного транспорта «улица Котовского», Эдуард Моисеевич Шохович лениво изучал пестрый ассортимент товаров коммерческих киосков, выстроившихся вдоль линии проезжей части. Глаза пробегали по разноликим рядам всевозможных баночек, бутылочек, пузырьков, мелких и ярких игрушек китайского и польского производства. Вся эта тысяча мелочей вызывала на гладко выбритом лице сорокалетнего мужчины легкую тень заинтересованности.
Эдуард Моисеевич, которого все знакомые звали Эдуардом Михайловичем, был достаточно далек от низменного чувства зависти. Нет, не то чтобы оно ему было чуждо, просто в большом списке иных его внутренних, отрицательных качеств, зависть стояла на одной полке с предприимчивостью.
Так кто же он, этот господин Шохович, имеющий столь неприглядный внутренний мир? Если коснуться официальных данных, содержащихся в его белорусском паспорте, то по ним он значился уроженцем Минского района. К слову сказать, так же в этом официальном документе имелись и еще разного рода сведения и записи к делу и личности господина Шоховича не имеющие никакого отношения. За исключением разношерстных таможенных штампов стран Европы и Азии, вся содержащаяся там информация была, мягко говоря, неправдой.
В данное время, изучая для вида ассортимент ларьков, этот гражданин был полностью погружен в тяжкие думы о странном молчании его южных друзей. Дожидаясь важного телефонного звонка из Баку, спать ему сегодня пришлось на диване, не раздеваясь, поэтому Эдуард Моисеевич чувствовал себя разбитым и нервным. И вдруг! Господин Шохович едва не вскрикнул от неожиданности. Прямо перед ним, из-за угла киоска, словно из-под земли возникла, пожилая женщина:
— А вы, боитесь гнева божьего?! — вдохновенно спросила она, и тут же меняясь в лице, склонила голову, и проскулила, словно облаявшая хозяина собака. — Здравствуйте….
— Здравствуйте, сестра Елена. Как ваши? — машинально спросил Шохович.
— Слава Всевышнему. Коле стало легче. Мы все молимся о его скором выздоровлении. Отец наш Небесный всесилен….
— Да, да, сестра Елена. Ваши старания во благо нашей церкви вернутся к вам милостью Небес. Лишь Бог ведает нашими судьбами, лишь он…
Подъехал автобус 21-го маршрута и Эдуард Моисеевич, решив не ждать маршрутку, быстро попрощавшись с сестрой Еленой, с достоинством и скрытым облегчением взошел на его подножку, углубился в салон и сел на свободное место. На исчезающей из виду остановке его недавняя собеседница уже раздавала скучающим в ожидании транспорта людям церковные иконки и брошюрки, зарабатывая, таким образом, божью милость. Вглядываясь в их лица, она вкрадчиво и глубокомысленно спрашивала у всех: «А вы, боитесь Бога?..».
Ее сын болен туберкулезом. Безнадежно болен. Муж помогает, чем может. Вон он, у пешеходного перехода….
Эдуард Моисеевич тяжело вздохнул: «Боже, почему же они не позвонили? Что там случилось в Баку? Еще эта, Елена. У нее двухкомнатная. Это, конечно, не ближний свет, но, как известно, помогать больным и обездоленным, особенно если у них никого нет — выгодное дело. Подождем. Квартира все равно уже отписана Церкви, нашей Церкви. Когда-нибудь нам пригодится эта жилплощадь. Интересно, где я буду к тому времени, а что еще интереснее, то, когда я уже заберу свою машину из ремонта...»?
Мог ли в тот момент Эдуард Моисеевич знать, что уже через сутки будет вдыхать полной грудью горячий воздух раскаленных Бакинских улиц? Как говорится: «если гора не идет к Магамеду, Магамеду придется лететь чуть ли не к горам». Это тот самый телефонный звонок, которого Шохович так терпеливо накануне ждал, выдернул его прямо с вечерней службы в церкви…
В Бакинском аэропорту его встретили как-то нервно и без обычной «помпы». Вместо привычного белого «Мерседеса» подкатили на видавшей многое в своей жизни «Волге». Не преследуя никакой видимой цели, а скорее так, для подстраховки, встречавшие его где-то с полчаса петляли по центру города, и только после того, как уверились в том, что за ними нет слежки, «Волга» свернула в дышащие историей переулки старого Баку.
Булыжник, хранящий память о сотнях лет и о миллионах ног, совершенно не жалел подвеску автомобиля. Под кузовом «старушки» что-то угрожающе стучало, скрипело и выражало большое желание поскорее убраться с этой мостовой.
Шохович любил Баку. Он приезжал сюда довольно часто и всегда был здесь желанным гостем, но сегодня… Непривычная сухость встречающих и невиданные доселе меры предосторожности были ему откровенно не по душе. «Чертовы боевики, — в сердцах думал он, — не могли захватить какой-нибудь другой самолет…
— Приехали, — сообщил один из провожатых.
Шохович очнулся от тяжких мыслей и посмотрел в окно автомобиля. Перед ним стоял хорошо знакомый дом с красочной, сделанной в восточном стиле вывеской над одним из подъездов. Он, ничего не говоря, покинул салон, вошел в дом и, поднявшись на второй этаж, постучал в дверь офиса.
Щелкнул замок. Дверь открыла секретарь Сабина:
— Здравствуйте, — лучезарно улыбнулась она.
— Салам, Сабина. На тарсан? Вот Вам белорусский презент, — Шохович поставил на стол перед девушкой красочную марочную коробку с конфетами «Коммунарка».
— О! — хлопнула в ладоши Сабина, — спасибо! Вас ждут.
Эдуард Моисеевич вошел в кабинет директора.
Господин Агаев сидел за столом, сосредоточенно изучая механику какой-то крохотной никелированной безделушки. Было заметно, что ждет он давно.
— Салам, — мило улыбаясь, и проявляя свое самое доброе расположение к хозяину кабинета, поздоровался Эдуард Моисеевич.
— Салам, Эдик, — привставая, пожал протянутую ему руку Агаев. — Проходи. Расскажи пока к дэлу, как живешь?
— Периодически, — отшутился Шохович.
— А, шьто так?! Надо «постоянно». Хоть ты и «пастырь людской», а природа, Эдик, требует свое. Ты это «периодически» можешь говорить им, тем, кого «пасешь». Мне всегда докладывай — «живу постоянно»!
— Нервы, нервы, уважаемый, Саид Муслимович. Скоро совсем…
— Да, Эдик, — моментально отбрасывая шутливый тон, перешел к делу Агаев, — дэла невеселые. Дашнаки обнаглэли. …Знаешь, а они еще и за американок этих бабкы хатят с нас снять? И какие бабки! А нам тагда шьто? …Прижали, — тяжко выдохнул Агаев, — да-а….
Эдик, я тебе так скажу, йэсли наши девочки заговорят, нехорошо получится…
— Да вроде не должны…
— Вот, вот! Не должны! Думаешь, так просто тебя сорвали с места, от греха подальше?
— Не понимаю…
— Хы, — вознес ладони к небу Саид Муслимович, — он не понимает. Потянули вэревочку, зашевелились службы. Йэсть информация, шьто будут работать по нашему дэлу. Смотри, что Джалик вчэра вытащил из моего стола…
Агаев положил перед Шоховичем дорогой японский «жучек». — Видишь? Хорошо, шьто знаем, кто и сколько их «вколол». Все уже знаем. А вэдь могут сдэлать так, шьто не узнаем, и шьто тогда?
Слава Аллаху, есть информация, шьто «бульбаши» уже давно под вас копали. А вы, Эдик, про это и не знали, да?
Шохович непонимающе покачал головой…
— Вот, видишь? — продолжил Агаев. — Только теперь все всплыло и это уже не плохо. Можно успеть шьто-то сдэлать. Вот, для начала тебя «выдернули», пусть тэперь поищут.
Твоего этого писклявого «петуха», Бакуновиша, придется им отдать. Когда Служба хочет есть, ее надо кормить, а Служба там, в Беларуси молодая, голодная.
— За что Бакуновича-то? — Всполошился пастырь божий.
— А кого тогда, Эдик? Тебя? Этот молодой дурак много лишнего говорит. Вмазался со своей девкой в….
Нехорошо полушается. — Агаев встал и повернулся к окну. — Сдэлаем так. Скажем, церковь молодая, только строитса. Не доглядели, есть такое понятие у русских, вот он, этот Бакуновиш и натворил…
Да, Эдик, из двух зол выбирают малэнькое. М-да-а, — задумался о чем-то Саид Муслимович, — рэпутацию церкви мы потом, канэчно, «подсушим». Дадим дэнег, а теперь, Эдик, давай говорить о дэвочках…, — Агаев, словно на клавиатуру пианино, положил перед собой на подоконник короткопалые руки. — Это не мое мнэние, — начал он издалека. — Ты же знаешь, дорогой, я сам мало что рэшаю. И ты, и я — луди малэнькие….
Эдик, дэвочэк …не должно быть. Рисковать нам нэльзя, поэтаму сдэлаем так: мы тебя туда отвезем, будешь, как всегда «пастырэм заблудших душ». Все хорошо будет выглядэть. «Посланник церкви Христовой, путешествующий в одиночку». Дадим тебе «Кагор» для причастия. Для американок — другой «Кагор», хороший. Ты уедешь, а девочки чэрез час-другой, не с «пастырэм», а уже с самим богом будут говорить…
Что делать, Эдик? — видя, как побледнел Шохович, продолжил Агаев. — С дашнаками никак не договоришься. Нашы дэвачки в их руках просто «золотыми» становятся, а с «прэмией» их уже никто не купит…
Саид Муслимович начал нервно выстукивать по подоконнику какой-то замысловатый ритм. Шохович беспокойно и коротко бросил взгляд на его поросшие курчавыми, неприятными волосами руки:
— А если меня не захотят к ним пустить? — со слабой надеждой на избавление от этой крайне неприятной задачи, спросил он.
— Пустят, Эдик, пустят. — Поправляя массивную золотую «печатку» вздохнул Агаев. — Мы тебе дла такого дэла еще мулу и попа найдем, …настоящих. Иди, потом, разберись, кто и шьто давал девушкам?
— А дашнаки?
— А шьто дашьнаки? Им нужны дэньги! Шьто им до вас, попов?
Шохович задумчиво облизал пересохшие губы, силясь понять хоть что-то в игре, в которой все было решено за него:
— Девушки меня узнают, — тщетно тянул он время, — а узнают – все пропало….
Агаев сверкнул золотыми зубами в кривой ухмылке:
— Мы тебя, если нужна, э-э, — мама не узнает. А потом, даже хорошо, шьто узнают. Лучше будут пить за доверительной бесэдой. Ты же специалист в этом дэле, тебе самим богом дано убеждать и угаваривать. Шьто зря тебя учили этому в Амэрике?
— Хорошо, — понимая свою беспомощность перед скрытым высочайшим решением, звучащим из уст Саида, вздохнул Шохович. — Что мне за это полагается?
— Эдик, — поворачиваясь всем корпусом к гостю, лениво развел руки в стороны Агаев, — кого-кого, а тебя я не обижу, ты же меня знаешь…
— Сколько?
— Штук дэсять хватит?
— Конечно, Саид Муслимович. Когда ехать и детали?
— Нэ спеши, — медленно с облегчением выдохнул Агаев. — Погости у меня на даче денек-другой, а я за тобой потом пришлю. Мне же надо тебе найти компанию, договориться с дашнаками. Дай время.
Знаешь, Эдик, в Беларуси, после твоего отъезда поднялся «сильный ветер». Шьто «надует», кого «сдует»? Надо немного подождать…
Дежуривший у тротуара Форд «Транзит» спокойно тарахтел горячим дизелем. За ним стояла серая «Газель», водитель которой, насколько было возможным рассмотреть со стороны, дремал за рулем, откинувшись на спинке сиденья. Между двумя машинами творился полный разброд и шатание пассажиров. Дико орало радио, настроенное на одну и ту же волну сразу в двух авто. Кто-то, перекрикивая его, повествовал некую историю, слушая которую окружающие пугали редких прохожих громким смехом.
Из подземного перехода метро «Институт Культуры» выбежали девушка и парень. Они пересекли дорогу и направились к шумным микроавтобусам.
— О-о-о! — завопили разом беснующиеся машины. — Ну, сколько можно? Саша, ну, что это за дела?
На фоне гладкого бормотания Форда злобно проснулся двигатель «Газели». Хлопнули двери и машины, аккуратно съехав со стояночной площадки, покатили под путепровод.
Наташа осмотрелась и вдруг ясно услышала внутри себя слова Остапа Бендера: «Сбылась мечта идиота». Ее окружали смеющиеся люди, собравшиеся в едином желании «оттянуться». Многих из них она видела по телевизору, на концертах, на рекламных плакатах.
Ее спутник откашлялся:
— Народ! — театрально и громко объявил он. — Это Наташа.
— Ура-а-а!!! — словно на первомайской демонстрации вскричал под всеобщий хохот, миниатюрный симпатичный парень, сидящий слева.
Находящаяся рядом с ним девушка протянула руку Наташе:
— Инна, — представилась она.
— Наташа.
Появилась еще чья-то рука:
— Андрей.
— Наташа.
Еще рука:
— Наташа, — с готовностью сказала пьянеющая от волнения девушка.
— Ничего страшного, — ответил светловолосый парень, с тонким «хвостиком» волос на затылке.
— Не обращай внимания, — тут же успокоил, взыгравшееся было, самолюбие девушки крепыш, сидящий впереди, рядом с водителем. — Это была шутка. И, между прочим, дурацкая шутка, Гена, слышишь!?
Но вышеупомянутый Гена уже показывал девушке, сидящей рядом с ним и успевшей представиться Анжелой, на какой-то девятиэтажный дом у дороги.
— Это еще что, — улыбаясь, неопределенно прокомментировал эту выходку музыканта ее новый знакомый – Саша.
Это именно он в честь их случайного знакомства, устроил ей этот роскошный выезд на пикник со «звездами». Натянутая и, как показалось Наташе, неискренняя улыбка, отвлекая ее внимание, не исчезала с его лица, а рука в это время, как-то невзначай, сползала с ее плеча все ниже и ниже...
— Сейчас они реально разойдутся, — продолжил Саша, будто не имел к действиям своей конечности никакого отношения, — и будет совсем весело!
— Леха! — не умолкал «миниатюрный», которого звали Виталик, — а помнишь, как Табога Руслана учил на мотоцикле ездить? Вот это был номер! Ну, народ, слушайте…
Дальше все понеслось, как на карусели. Выехали за Минск. Дорога. Берег реки Птичь. Шашлыки, вино, песни. Саша все время что-то показывал, рассказывал, но она уже начинала путаться, где, чьи жены и кто где вообще. Вскоре, устав от всей этой канители Наташа набралась смелости и спросила:
— А где же сам Волков?
— Во-о-он, — Саша указал пальцем на крепыша, во время пути на пикник, сидевшего на пассажирском сидении рядом с водителем. Она с недоумением посмотрела на своего спутника. Это уже было чересчур. Уж кого-кого, а Волкова она знала в лицо, как и все девушки Беларуси ее поколения.
— Саша, — тихо сказала она, — это что, такая шутка?
— Нет, — улыбнулся тот в ответ, — это его брат. Они двойняшки.
— Брат?!
— Брат.
— …Они совсем не похожи.
— Это близнецы похожи, а двойняшки не обязательно. Леха старше на пятнадцать минут. Ты так удивляешься, будто не знала, что их двое.
— Я и не знала.
— Да что ты? Кстати, — Саша наклонился и стал шептать ей прямо в ухо, от чего у нее по спине пробежала приятная дрожь, — это, конечно, мое мнение, но самые лучшие песни «Белого Запада» написал он, Леха. Но, повторяю, это мое мнение, ты с ним можешь не соглашаться.
Наташа, не в силах воспринимать данную информацию как данность, широко открыла глаза.
— Я же сказал, — не стал спорить Саша, — это дело вкуса, кому, что нравится. Андрюха больше коньюктурит, хотя тоже неплохо пишет. На диски посмотришь, и не разберешь, верно? Автор песен Волков А.В., а Леха, или Андрюха, какая людям разница? — говоря это, Саша, не стесняясь, настолько дал волю своей правой руке, что она, скользнув чуть ниже спины девушки, жестко застряла за линией позволения.
— А какую песню, например, написал Алексей? — поинтересовалась девушка, ловко возвращая наглую чужую конечность в допустимые границы.
— Леха-то? — Переспросил обладатель шаловливых рук.
— Алексей.
— «Ночное зеркало Луны», «Дай мне руку, брат», …да много.
— Интересно, а он женат?
— Женат, — моментально ответил Саша. — Жена где-то отдыхает на юге, а он с нами.
С лесной дороги свернул новенький «Фольксваген Пассат В-5», посигналил и остановился.
— О-о-о, — привычно дружно отметили появление кого-то нового присутствующие, словно шпаги поднимая вверх, шампуры с шашлыками.
Из машины вышли двое мужчин. Один из них был довольно тучным, как видно из богатеньких, другой же имел вид солидный и походил на киношного дипломата с кейсом.
— Менеджер, — пояснил Саша, но не стал уточнять который из них. — А с ним Миша. Просто друг и хороший мужик.
— Макарич! — крикнул вновь прибывшим Алексей Волков, — а где малой?
— А, — отмахнулся Макарич (то ли это отчество, толи фамилия Наташа так и не поняла), — там какая-то журналистка из Космополитена, они скоро обещались быть. В гостиницу поехали. Дама оказалась не готова к приглашению на шашлыки.
— Хорошая хоть журналистка? — полюбопытствовал стоящий у мангала Андрей со странным прозвищем Табога.
— Хорошая, — заверил Макарич, — иначе, он и не пригласил бы ее. Хотя, по моему мнению, журналисты хорошими не бывают…
Дальше слова Миши, или как его звали чаще – Макарича, погрузились в шум, и его мнение о журналистах так и осталось до конца не выясненным. Веселье вспыхнуло с новой силой…
— Какие удивительные люди, — подумала уже изрядно «подогретая» вином Наташа, — ведь они счастливы. Сколько в них энергии, боже! Песни на сцене, песни на природе, музыка всегда!
Ночью, что естественно, этот праздник приобрел волшебный оттенок загадочности, и Наташа, купаясь в музыке, также как и окружающие чувствовала себя счастливой, несмотря на то, что Волков младший так и не появился, судя по всему, задержавшись где-то с неизвестной журналисткой. И что с того? Был Волков старший, были его друзья, и этого вполне хватало.
Наташа была удивлена тому, что песни, многие из которых она слышала сегодня, сильно отличались от тех, что звучали всюду в эстрадном исполнении, хотя музыканты, играющие эту музыку, были одни и те же. Она какое-то время пыталась спорить с Сашей, который довольно долго рассказывал ей о том, что больше любит песни для головы, а не для ног (и все попутно норовил уложить свою ладонь ей на бедро). Она упрямо, в который раз, убирала его руку, и совершенно не придавая значения этой борьбе, тихо пыталась возражать, говоря, что и танцевальная музыка тоже имеет право на жизнь.
Наглость берет города. Вскоре ей надоело убирать настойчивую руку, да и мнение Саши, касательно музыки, она тоже приняла. Нет, Наташа, конечно же, по-прежнему любила танцевать, но вот так сидеть и слушать, отныне это ей нравилось не меньше.
Как-то вдруг начало светать. Короткая и чудесная ночь промчалась безвозвратно. Снова микроавтобусы, дорога, метро. Дом, душ, спальня, сон. Пробуждение, после которого «вчера» станет казаться лишь частью сновидений…
Глава 5
Алексей Волков проснулся в однокомнатной квартире своего брата. Измученное вчерашним «Голливудом» тело, покоилось на цивильной кровати лицом вниз и занимало всю ее необъятную площадь.
В квартире стоял стойкий аромат еды, кто-то тихо возился на кухне. Подобный сервис был не предусмотрен во владениях Андрея и его родной брат, только что вынырнувший из мутных картинок похмельных сновидений, сразу же отметил в границах их нынешнего общего жилья присутствие постороннего человека. То, что его ноги лежали на подушках, не удивляло, это издержки вчерашнего, но готовящийся завтрак …или обед! Это уже относилось к вещам, которые выходили за рамки обыкновенного утра в доме № 37 по улице Одоевского, где пару лет назад, Андрей приобрел себе недорогую однокомнатную квартиру.
Одежда Волкова старшего была аккуратно сложена на кресле, и это тоже был факт, говорящий о многом. Впрочем, как и сам Алексей Волков, спящий в костюме Адама поверх легкого импортного одеяла. Дикость какая-то.
Что касалось отсутствия Андрея, здесь все было более-менее ясно. «Завис» у журналистки, поэтому вчера так и не объявился, но вот остальное? Кто ж этот таинственный «Джонсон и Джонсон», заботящийся о здоровье Алексея на маломерной кухне брата? «В любом случае, — здраво рассудил Волков старший, — ничего плохого от такого человека ждать не следует, ведь он так тонко понимает мои нынешние запросы…»
Алексей приподнял голову. Евроремонт квартиры брата сверкал привычным великолепием и вкусом, в котором Андрею не откажешь, благо деньги на это у него были.
Алексей вдруг ощутил жгучее желание подняться. Опершись на руку, он лениво сменил позу и тут же, моментально сгруппировавшись, соорудил из своих ладоней некое подобие фигового листка. В проеме двери стояла…, просто какая-то фотомодель.
Все в ней от черного, строгого, делового костюма, дерзкой самоуверенности во взгляде, до стильных, дорогих, импортных туфель сияло блеском благородной строгости и безупречностью вкуса. Темные, видимо, все же крашеные волосы и сияющая сквозь преступное равенство недосягаемого с легко доступным женская красота, заставили Волкова задержать оскверненное похмельем дыхание и сесть:
— Хы-гы, — вырвался вдруг у него нервный смешок. Глупо улыбаясь, он медленно убрал одну руку из «фигового листка» и, взяв от изголовья подушку, уложил ее себе на бедра.
— Проснулся, Плейбой? — спросила его эта ослепительная, нереальная девушка и Алексей кивнул ей в ответ, отмечая про себя, что голос у нее под стать внешности.
— Кивать-то, голова не болит? Умираешь, наверное, с перепоя?
— Нет, — пустил «петуха» Алексей, перетрудившимся накануне и пока неготовым к работе горлом.
— Ну, тогда давай завтракать?
— Пить хочу, — угрюмо пробасил «Адам», проклиная предательский срыв голоса, выдавший его нервоз.
— Все уже готово, — сказала прекрасная незнакомка, не отводя от Волкова своих бесстыжих, зеленых глаз.
— Мне б одеться, — неуверенно буркнул Алексей.
Она улыбнулась в ответ:
— Ты с шести до восьми спал на спине, поверх постели и только в восемь перевернулся на живот. У меня было достаточно времени на то, чтобы насмотреться на все твои прелести. Я что-то не понимаю, Плейбой, ты что, комплексуешь?
— Постой-постой, — начал приходить в себя Волков, — значит, мы спали …не вместе?
— Нет, — снисходительно улыбнулась она, — я пришла только около шести утра. Андрей дал мне ключи и послал за тобой.
— Эх! — с фальшивым сожалением вздохнул Волков, тихо радуясь про себя, что хоть не изменил супруге, и то дело.
— Знаешь, Алексей, — как видно приняла всерьез этот вздох очаровательная незнакомка, — ты не мой тип мужчины. У меня, знаешь ли, запросы: 180 сантиметров и прочее. Голубоглазый блондин, телосложение…
— Не понял, — не дал ей договорить Волков, — а что должно быть 180 сантиметров у этого блондина?
— Рост, — ледяным тоном ответила «супермодель», стряхивая пошлость с глупого на ее взгляд вопроса. — Рост натурального блондина, должен быть не меньше 180 сантиметров.
— А, — изображая внезапную догадку, вскинул брови Алексей, — ясно. Тогда, я надеюсь, вас, мадмуазель, не стошнит от моих данных…
Он отложил в сторону подушку, спокойно с достоинством встал, и начал одеваться.
«Комплексуешь?» — недовольно повторял он про себя застрявший в его голове вопрос.
Волков старший просто презирал само понятие «комплексы», а презирал только потому, что с детства имел их достаточно много. Всю свою сознательную жизнь он вел с ними необъявленную войну. Пожалуй, если говорить откровенно, то его сознательная жизнь по-настоящему и началась только с того самого момента, когда он, преодолев главный из них «комплекс провинциала», уехал с братом подальше от мамкиных харчей, в чужой город, поступать в Культурно просветительное училище.
«Комплексуешь? — снова повторил он, начиная жалеть эту девицу, которой бог, судя по всему, дал все. Что она видела в своей жизни, кроме довольства и блеска? — Спрашивал он себя и тут же отвечал: — И хорошо, что не видела. И, слава богу, что есть на свете люди, которым нет дела до «неполноценных», живущих в общагах и отдающих всего себя без остатка госслужбе. Такие, как она рождаются в «бобровых» районах столиц или областных центров и сразу с устойчивым иммунитетом к липкому пролетарскому быту. И, слава богу, что рождаются, ура!!!»
Натягивая майку, Алексей бросил короткий взгляд в сторону двери. Девицы, в адрес которой были адресованы его размышления, там уже не было. «Видать, насмотрелась на супермена, — снова заметил про себя он. — Надо же, 180 см. Как глупо. «Измеряются удавы, шестью шесть любого роста», — повторил Волков фразу из мультфильма, улыбаясь тому, что и он, и Андрей не дотянули до приемлемого дамой стандарта соответственно 5 и 7 сантиметров. Правда, брат-то как раз являлся натуральным блондином, значит, все же рост не был главным из предъявляемых ей запросов…
Алексей, «почистив перышки» в ванной и пришел на кухню. На правах отсутствующего в данное время хозяина дома, он молча сел за стол и, жестом предложил девушке приземлиться напротив. «Ничего не скажешь, — подумал он, ревностно прицениваясь к завтраку, — натюрморт что надо. Даже сухое вино уже открыто. Блеск!»
Он наполнил напитком два элегантно вытянутых бокала чешского стекла, стоящих посреди стола, чокнулся с воздухом и залпом опрокинул кисло-мускатную жидкость, как показалось Анжелике, прямо в пищевод.
— Этикет дело хорошее, — не без доли наглости пояснил свою выходку Волков, — но привычка – лучше. Ну, что, кушаем? Будь, как дома, не стесняйся…
Они долго и молча ели. Откровенно говоря, Анжелика была сыта и присоединилась к завтраку, только по причине того, что просто не хотела портить своим вниманием аппетит, вкушающему пищу мужчине.
Волков ел без ужимок и стеснения, быстро, весело, аппетитно и как-то …дико, что ли. Ел так, что глядя на него даже у сытого человека руки сами тянулись к вилке. На это хотелось смотреть, хотя сам Волков старался не заострять внимания ни на себе, ни на своем товарище по застолью. С ним было легко и просто обедать, как, скажем, с мамой или папой. Анжелика никогда не видела подобного и смотрела со все большим интересом и улыбкой.
Вскоре Алексей добавил «еще винца», снова чокнулся с воздухом, отпил половину бокала и продолжил трапезу.
— Это умение есть, по господину Раевскому, — вдруг сказал Волков. — Есть такой хлопец. Интересный мужчина и гитарист классный, это я тебе, как женщине говорю. Хотя он брюнет, а не блондин и, что не маловажно, тоже не 180 см. Я у него «содрал» эту методику кушать, когда на тебя смотрят. Видишь? Кушаю…
Анжелика снова улыбнулась и, оставив без ответа этот посыл в свою сторону, взяла бокал и допила вино. Умеющий кушать по господину Раевскому, тут же снова наполнил его до краев, поднял свой, полупустой, привычно чокнулся и выпил.
— Что ж ты себя-то обделил? — вяло поинтересовалась девушка, поднимая дорогую емкость, и устраиваясь поудобнее на угловом кухонном диванчике.
Есть она больше не хотела, а вот пообщаться с таким неординарным субъектом как раз наоборот.
— Норма, — коротко ответил Алексей. — Надо подождать – узнать, как оно там, в животе, на «старые дрожжи»? Вот подожду, а уж потом урегулирую следующую дозу.
— Интересно, а с какой это милости ты столько наливаешь мне? Значит, мою норму спрашивать не нужно?
— Ты гость.
— И ты.
— Я – здесь брат, а ты гость. Да и спорь ты, или нет, а я знаю, что бокальчик – два ты еще …даже легко.
— М-м! Какая прозорливость?
— Это «опыт – сын ошибок трудных», — многозначительно поднял палец к потолку Волков, чувствуя, как начало стабилизироваться его состояние. — Надо же тебе нервишки успокоить?
— Нервишки?
— Они самые, — подтвердил Алексей, — даже если зажать тебе пальцы в двери – ты в этом сейчас не признаешься, но я-то знаю, как бы ты меня сейчас не переубеждала, что нервничаешь ты от чего-то. Крепко нервничаешь.
— Положим, ты прав, и что тогда?
— Пей.
— Вообще-то я за рулем.
— Нормально, — наигранно возмутился Волков, — ты ведь все равно уже пила?
— И то, правда, — согласилась Анжелика, — чего бояться, со мной же милиционер поедет?
— То, что я милиционер, знают многие, — колко заметил Алексей, — но далеко не с каждым я куда-либо поеду, тем более, с подвыпившими дамочками. И, знаешь, честно тебе скажу, ехать я никуда не собирался.
— А мы, пока, никуда и не едем, — успокоила взыгравшуюся неподатливость оппонента девушка. — Просто сидим и тебя «лечим».
— Это верно. — Твердо подчеркнул свою позицию Волков. — Я, — тут же продолжил он, — наверное, сейчас еще немного «подлечусь» и пойду телек смотреть.
Привычным движением он налил себе и гостье, игнорируя тосты и следовавшее ранее чоканье с воздухом, просто выпил и заключил:
— Приготовила много, вкусно. Андрюху объели, обпили – спасибо тебе. Мне полегчало.
— На здоровье, — сдержанно ответила Анжелика, — заходите еще.
— Слушай, «доктор», а как тебя звать? — спросил Волков, начиная подтаивать после выпитого. — Должен же я знать, для кого испросить милости у бога за свое спасение.
— Анжелика, — улыбаясь одними глазами, представилась она.
— М-м, хорошее имя.
— Да, в общем, неплохое, — согласилась посланница брата, — у Андрея даже есть одноименная песня.
— Ну, — не без гордости возразил Алексей, — положим, песню эту написал не Андрюха, а я. Еще в школе. Он ее только поет.
— Ты?!
— Я. А-а-а, ясно. — Махнул рукой, откинувшись на спинку стула, Волков. — Раз милиционер, значит, какие там песни? Но я милиционер, знаешь ли, со странностями, …с нормальными странностями, не улыбайся. С ненормальными в милицию не берут.
— Интересно.
— Ты про ту Анжелику? У-у! — поднял глаза к потолку Волков. — Она ведь была на самом деле. Я, в старшие школьные годы, был в нее, как это тебе сказать, …по уши влюблен. С кем не бывало, правда? Заметь, никаких комплексов, любил и любил, а песенка осталась, не пропадать же добру?
— Она, та Анжелика, минчанка?
— По-твоему, любить по-настоящему можно только минских девушек? Она солигорчанка, как и мы с Андреем. Только мы-то с ним вообще из деревни, лохи…
— Перестань.
— Что есть, то есть. Не всем же рождаться в Минске?
— Алексей, — замечая, как лихо начинает «закручивать» ее собеседника сухое вино, решила не отвлекаться от намеченной цели Романович А.И., — нас ждет Андрей. Он просил быть в двенадцать, а уже одиннадцать. Давай покурим и поедем…
— Не курю, — косея на глазах, заявил Волков старший и встал из-за стола.
— Тем более. Можно и не курить, — не унималась гостья. — Я ведь обещала твоему брату. Тебя ждет сюрприз. Кстати, он говорил, что ты человек более обязательный, чем он. Это правда?
— Что есть, то есть, — согласился Алексей, — обязательный. А обещанья, что тоже верно – надо выполнять. Ну, малой, гад. Все же сдернул меня с места. Ну, ладно, поехали …куда там? Один хрен, сегодня понедельник, по телику профилактика, ничего нет…
Собрались быстро. У подъезда стояла темно-вишневая «семерка». После недолгих споров за руль сел Алексей и через пять минут они выехали со двора.
«Жигули» оказались очень даже «живой» машиной. Видно следили за ней как надо. Передвигаясь по городу Волков отметил этот факт уверенно пробираясь из ряда в ряд, ныряя в короткие промежутки в потоке, без лихачества, но быстро и умело.
До проспекта Скорины, проскакивая только на «мигающие» и желтые сигналы светофора, они не остановились ни разу, а в момент, когда машина пошла еще резвее, вырвавшись на главную магистраль города, Анжела, будто что-то вспомнив, вдруг легонько хлопнула ладонями по пластиковой крышке «бардачка»:
— Ой! Я совсем забыла. Какое сегодня число?
— Понедельник, 24-е, — ответил Волков и со вздохом добавил, — завтра на работу…
— Боже, как неудобно, — «распереживалась» хитрая «журналистка».
— Чего ты? — озадачился Алексей.
— Слушай, — оживилась девушка, — давай заедем к моему дяде. Он в КГБ работает, здесь, на проспекте. У него вчера был день рождения.
— Так позвони, поздравь! Соваться в КГБ как-то, …я же выпил.
— Звонить надо было вчера, сегодня уже извиняться надо.
— Уши нам надерут в Комитете, уволят еще. Где мы там станем? Знаки кругом…
— Мы с «черного» хода въедем. Эту машину впускают, ее номер есть в списках. К тебе даже никто не подойдет, я серьезно. Всего на три минуты…
— Внутрь?! Черт! — мягко выругался Алексей в адрес пресловутой женской непосредственности, круто сворачивая к «Комитету» и чувствуя, как по спине его пробежал неприятный холодок. — Сюда?
— Нет, дальше. Во вторые ворота, охрана откроет…
На самом деле, едва их машина подъехала к воротам, они, как по взмаху волшебной палочки открылись. «Семерку» впустили беспрепятственно без досмотра документов и прочих формальностей, как и обещала посланная Андреем «журналистка».
— Твой дядя что, министр какой-нибудь, или Председатель КГБ Республики?
— Нет. — Сдержанно ответила Анжела. — Он начальник какого-то отдела. Останови здесь, я сейчас…
Она вышла из машины и побежала к зданию. Алексей заглушил двигатель и воровато окинул взглядом просторный двор Комитета. Не заметив ничего подозрительного, он откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Подобных приключений с ним еще не бывало. Надо же – КГБ! Да еще за рулем и «под газом».
В сторону машины, лениво шаря по карманам своего серого костюма, двигался какой-то мужчина. Солидный такой мужик, с пачкой сигарет в руке. Подошел и постучал в окно:
— Браток, — отрешенно глядя себе под ноги, пробасил он, — прикурить есть?
Алексей нажал кнопку прикуривателя. Мужик в это время по-хозяйски открыл дверь, медленно зажал губами сигарету, положил пачку в карман, и в момент, когда Волков нагнулся к отключившемуся прикуривателю, сунул ему в бок электрошокер. Тут же, неведомо откуда взявшись, в другую дверь вскочил другой «курильщик» и тоже ударил Волкова током, только теперь уже в ногу.
Через миг, когда Алексей только-только стал приходить в себя, его тело уже крепко держали несколько рук, а одна зажимала рот и нос тряпицей, пропитанной чем-то вонючим. Снова дали разряд, и дальше у старшего сержанта Волкова кто-то «выключил лампочку».
Глава 6
Волкова младшего обработали быстро и легко. Он как раз уезжал со своей рок- группой на пикник. Пришлось, невзначай, напроситься на поездку с ними. Заехали в «Орбиту», якобы переодеться и поднялись в номер….
Михайловский с ребятами явились вовремя. К тому времени Волков уже не контролировал себя и, несмотря на то, что являлся натуральным блондином, и отвечал почти всем требованиям Анжелики, она даже и не думала о близости с ним, хотя бы потому, что знала, прервут на самом интересном месте. В конце концов, хоть он и «звезда», но: «не все сразу даже звездам открывается…», — как сказал какой-то восточный мудрец.
Генеральский ординарец «работал» прилично. «Загрузил» беднягу порядочно, не оставляя тому пути назад, мол, боевиков, что зуб имеют на него, уже вычислили. Один из них в Аликулиушагы живет и сейчас по данным местной разведки, гостит дома, у мамы. Де он-то, этот бандит, и помнит Волкова. Надо его взять, пока не натворил непоправимого. Нужна карта местности, ну, или хотя бы план аула и т.д.
И тут Волков «отмочил» номер:
— Я, — говорит, — хотел бы сам вам показать, что и где. Там теперь, вроде, не сильно «шумят».
Михайловский на короткое время опешил, но, быстро пришел в себя и дожал оппонента. Незамедлительно подписали контракт, разъяснили Волкову истинные цели и задачи операции. Тот все внимательно выслушал, а в конце снова стрельнул в Сергея Петровича озадачивающим вопросом:
— А сколько мне это «сафари» будет стоить?
— Не понял? — стал в тупик Михайловский.
— Ну, понимаете, это места, где я служил. Я так мечтал их снова увидеть. Они мне снятся. Понимаю, что могу вызвать дополнительные затраты, вот и спрашиваю, могу ли я вам помочь в этом деле материально?
«Правая рука» Председателя замотал головой:
— Это, …не совсем прогулка, Андрей. Я же вам все объяснил. А что касается оплаты, то это мы должны будем вам заплатить, за оказанные услуги. Конечно же, по окончании нашего мероприятия. Но вы должны понимать, наши возможности не безграничны. Знаете, лучше всего сейчас поехать к нам и там, на месте, все до конца обсудить. Не я ведь здесь все решаю…
По пути к машине, «Неуловимый Джо», как называли за глаза Михайловского сослуживцы, выглядел, мягко говоря, растерянным. Всю дорогу до «Комитета» он загадочно молчал. Анжелика, глядя на его озадаченность, даже тихо, про себя, смеялась. Она понимала, что развитие операции непременно заглохнет с таким-то лихим проводником. «Нет, — говорила она себе, — Ловчиц на это никогда не пойдет».
Так и вышло. Иван Сергеевич долго беседовал с Волковым и так, и эдак, но певец продолжал стоять на своем: — «поеду сам, рисовать ничего не буду».
Тащить Волкова с собой не имело смысла. Эту иголочку в стоге сена не спрячешь. Что, если там что-то случится, как тогда его «списать»? Ловчиц непроизвольно тянул время из-за того, что никак не мог приписать к чему-либо легкую придурковатость Волкова и его нервозность при ответе на некоторые конкретные вопросы.
Например, на карте предстоящей операции «рок звезда» с титаническим трудом обнаружил районный центр Кубатлы, а уж Аликулиушагы ему и вовсе пришлось показывать пальцем, благо Ловчиц уже успел адаптироваться к болезнетворному ощущению от подготовки операции и не сильно расстроился по данному поводу. Помощь сейчас годилась любая, и Волкова нужно было «вывернуть» наизнанку, а выудить из него еще хоть что-то. Поскольку последний, судя по всему, валял дурака, пришлось искать обходные пути. Вызвали Лукьянова.
Тот, по своему обыкновению, долго добирался до штаба из загородной лаборатории, однако все же явился, сказав привычное: «Вызывали?»
— Вот, — указал на Волкова Ловчиц. — Узнаете?
— Привет, Андрюха, — сухо поздоровался Лукьянов.
— Постой-постой, — неподдельно удивился тот, — ты э - э, Лукьянов …Леша, из пятой роты…
— Смотри-ка, помнишь…?
В воздухе повисла необъяснимая тишина, во время которой Иван Сергеевич четко почувствовал запах провала. — Что-то сейчас будет? — горько подумал руководитель операции и не ошибся.
— Ну, что? — Улыбаясь, спросил Лукьянов, понимая, что произошло на самом деле. — Влипли?
— В каком смысле, — не понял Ходько.
— В прямом. Волков-то не тот…
Этот момент еще долго потом рисовался Ловчицу «немой сценой» из гоголевского «Ревизора».
Лукьянов, глядя на происходящее, решил не мучить своих коллег неведением. Ему просто по-человечески стало их жаль:
— Господа, это Андрей Волков. А вам нужен Алексей Волков! Алексей Владимирович Волков – родной брат этого рокера. Что вы там про него говорили, он согласен? Андрюха, тебе что, жить надоело?
Вот, что я вам скажу, если уж так приспичило, ищите Алексея Волкова. Он где-то в Минске, работает в милиции, если еще не ушел на «гражданку», да, Андрей?
— Мг, — угрюмо подтвердил Волков младший. — В Заводском РУВД. В дежурной части второго городского отдела, милиционером-водителем.
— Вот, — устало улыбнулся заведующий лабораторией, — привет военкому, дававшему вам информацию. Позовете если что, мне работать надо…
Лукьянов тихо удалился, а Иван Сергеевич отыскал в кармане валидол, бросил таблетку себе под язык и выгнал всех из штаба вон. Анжелика увела Волкова в кабинеты секретариата, где, к всеобщему удовольствию машинисток и «секретчиц», оставила его играть в компьютерные игры на специально освобожденной для него служебной электронной машине.
Вскоре, дверь машинного бюро попросту не закрывалась. Все женское и, частично, мужское население Службы нашло срочные дела у машинисток, и бегало глазеть, брать автографы у отечественной рок-звезды, а Ловчиц в это время, снова собрал штаб-с и по-новому запустил номер с журналисткой, благо, по информации Волкова младшего имелся адрес, где, скорее всего, сегодня должен был ночевать «объект».
Ключи от квартиры добыли из изъятого у младшего брата и выбыли на операцию. Ошибка военкомата была объяснима, дела милиционеров хранятся иначе, чем дела других, уволившихся в запас из рядов Вооруженных сил СССР. Они находились частично сразу в двух ведомствах. Потому в Комитет и прислали то, которое было доступнее.
К обеду, как нам уже известно, попалась в невод «золотая рыбка».
Анжелика вошла в прокуренный кабинет оперативного штаба и привычно устроилась в углу у окна. Присутствующие были так заняты, что даже не обратили внимания на ее появление. Коллеги жарко спорили по поводу профессионализма и действий Медведева, руководителя группы захвата, невысокого, крепкого мужчины, в лице которого на самом деле просматривалось что-то медвежье.
Вскоре в штаб приволокли бесчувственное тело Волкова старшего, усадили его в кресло и вызвали медэкспертов из оперативной группы. Других медиков под рукой просто не было. Потомки дела Гиппократа долго возились с Алексеем, наполняя прокуренный кабинет запахом нашатырного спирта.
— Ничего-ничего, — не вынимая изо рта тлеющий окурок, возился с мочками ушей Волкова старший медэксперт, пожилой, худощавый мужчина, судя по всему повидавший в своей долгой медицинской практике многое. — Ну, ну. Все, ребята, мы сейчас проснемся. Кто ж его так?
— Кто? — озлобленно прогудел в сторону Медведева Ловчиц. — Вон тот конь в пальто…
— Сами виноваты, — оправдываясь, бубнил тот в ответ. — Надо было все объяснить. А то сказали: «прибудет «объект», нужно его в штаб. Доставить без шума…» Вот он. Ведь не шумит же? Пояснять нормально надо…
— Я тебе поясню, потом, — пригрозил, заглядывая за спины эскулапов, Иван Сергеевич. — Сколько раз говорить? Ну никак не научишься думать! И ребят своих безголовыми держишь…
Глядя на эту возню и ругань, Анжелика, вдруг почувствовала, как к ее горлу подступает горький ком, грозящий вот-вот выдавить слезы. Под сердцем что-то неприятно шелохнулась. Ей стало бесконечно жаль бесчувственного «объекта», который с ее помощью угодил в цепкие лапы Службы.
«Жил человек, не тужил, — рассуждала капитан Романович, — работал, ел, спал. Не бандит ведь. Тут является какая-то мадмуазель, и все! От «я» человека скоро ничего не останется. Личность сотрут в ноль. Таковы уж методы у нашей Службы. Очухается. Его «загрузят», науськают и заставят делать то, что им надо. Через эти «мартены» проходили и не такие упрямые и смелые, а выходили уже полностью «перекованными»».
Вдруг раздался глухой удар! Одновременно с ним подпрыгнул и упал на спину «Патологоанатом», как звали старшего «меда» в Службе. В один миг в штабной комнате все закружилось и понеслось кувырком! Кто-то отчаянно ревел, кто-то утирался от брызнувшей из разбитого носа крови, прочие, лежали на полу и пытались подняться.
В этот момент Анжелике, в противовес ее недавнему состоянию, внезапно стало весело. «Волков проснулся», не без удовольствия подумала она, отмечая, про себя, что этот парень не так и прост.
Меж тем тот, кем восхищалась липовая журналистка из «Космополитена», уже перевернул вверх дном весь штаб, метнулся со стулом к окну и, убедившись, что металлическую решетку за ним голыми руками не взять, стал пробиваться к выходу.
Кроме Медведева сейчас никто не мог остановить этого взбесившегося бычка, но командир группы захвата, окруженный обломками деревянного стула, как раз в этот момент медленно поднимался с пола, держась за бока и корчась от боли.
Дверь штаба распахнулась. Вбежали трое из команды раненого стулом Медведева. Эти ребята словно глыбы навалились на малорослого по сравнению с ними буяна и вскоре, их самих пришлось оттаскивать от него, поскольку он все же сумел и им причинить кое-какие неприятности.
Толпа расступилась, и взору Анжелики снова предстало бесчувственное тело Волкова застывшее на обломках штабного стола.
— Ну, что я говорил!? — зажимая нос окровавленным платком и поднимая лицо к потолку, орал на Медведева Ловчиц. — Видишь? Они ж его «поломали», бычары!!! Этот человек нам нужен живым и здоровым, а твои костоломы…! Что теперь?! Доктор, посмотрите…
Медведев корчил болевые гримасы и извинялся только глазами и перед Ловчицем, и перед своими ребятами за то, что не успел объяснить им, что к чему. Бойцы, ведь, прибежали на шум и отреагировали так, как были обучены.
«Патологоанатом», он же старший медэксперт, долгое время приседавший после недавнего удара в пах в противоположном от Анжелики углу, все же нашел в себе силы прийти в себя и снова подобраться к Волкову. Какое-то шестое, седьмое и, наверное, еще немного восьмое чувство, подсказали ему, что в этот раз надо присесть рядом с телом поверженного, а не нагибаться над ним. Он пощупал пульс, осмотрел конечности, ребра, челюсти и голову задержанного.
— Нормально, — констатировал «мед» вставая, но тут же, получив увесистый удар ногой в грудь, упал и на карачках пополз в спасительный для себя угол, к коллегам.
На этот раз схватка была недолгой. Ребята Медведева поняли, что «объект» надо только зафиксировать, но не бить. Сделали все аккуратно, хотя повозиться им все же снова пришлось.
— Ну, что? — спешно осведомился из угла «патологоанатом», — помощь медиков еще кому-нибудь нужна? Нет? Тогда мы пошли…
Он собрал саквояж с медицинскими принадлежностями, подтолкнул к выходу двух, опешивших от происходящего коллег и вышел с ними в коридор, стеная и ругаясь, как сапожник:
— Мне же бл… говорили, что в «Комитете» работа — не бей лежачего! Я, когда работал в тюрьме, был человеком. Там врач – о! Уважали. Я думал, что в «Комитете» спокойно до пенсии доработаю, а здесь, …у-у-у, сука!
— Да ладно тебе, Михалыч, — удаляясь вглубь коридора, успокаивали его коллеги.
— Что ладно, — не унимался старший «мед», — что?! Что я жене скажу? Как супружеский долг?.. Ведь не поверит же…
Прижатый ребятами из «отбыстрей» к крышке второго, чудом оставшегося целым стола, Волков тяжко хрипел. Анжелике снова стало его жаль. «Ах! — вздыхала она про себя, — он, конечно же, не крутой боец из Службы. Ну, хотя бы побарахтался напоследок. Все же милиция, это не «Комитет». Медведевские орлы побаловались, поразмялись слегка и прижали гордеца».
Анжелика всматривалась в бордовое, перекошенное злобой лицо Волкова и к своему удивлению понимала, что ни внушительный вид Медведевских молодцов, ни сам «Комитет», куда его заманили обманом, ни безнадежно зафиксированное положение тела на столе, не сломали мятежный дух этого упрямого крепыша.
Бойцы Медведева напротив, выглядели растерянными и бесконечно озирались, то на Ловчица, поливающего в этот момент свой носовой платок водой из графина, то на держащегося за бока и медленно передвигающегося по кабинету Медведева.
Наконец пауза закончилась. Ловчиц подошел к притихшей в углу Анжелике:
— Анжела, будь добра, сходи к машинисткам. Приведи-ка сюда нашего гостя. Может, с ним разговор пойдет легче?
Иван Сергеевич оказался прав. Появление Волкова младшего моментально остудило пыл его не в меру горячего брата. Алексей расслабился, закрыл глаза, собрал свою волю в кулак, и после этого спросил:
— Что он сделал?
— Кто? — удивился его вопросу младший брат, шокированный беспорядком и незавидным положением Алексея. — Что тут происходит, а? Леха, тебя что, били?!!!...
Капитан Романович, возвращаясь из машбюро, где ее атаковали расспросами машинистки-поклонницы рок-певца, застала лишь завершающую стадию реакции звезды на притеснение собственного ближайшего родственника. Судя по всему, Алексей все же снова исхитрился вырваться из захвата и, наверное, не без помощи Андрея.
В данный момент, ценой общих усилий «спецов» и личного состава оперштаба, оба брата Волковы были надежно зафиксированы, а подполковник Ловчиц вытирал собственную свежую кровь уже с разорванной ушной раковины, которая еще со времен занятий борьбой и без того у него выглядела, как раздавленный пельмень.
Несмотря на это ранение, руководитель спецоперации «Аркан» светился улыбкой. Вскоре его и вовсе прорвало на нездоровый смех. Что-то около минуты он сидел на стуле и смеялся, держась за разорванное ухо, простреливаемый недоуменными взглядами присутствующих.
Начальник оперштаба Ходько, ощупывающий свою вспухшую скулу, первым осмелился вмешаться в необузданное веселье начальника:
— Ничего смешного, Иван Сергеевич, не вижу. По милости этих двоих… Они же весь штаб разнесли к еб… матери, простите Анжелика.
— То-то и оно, — тихо смеялся, сотрясаясь всем телом Ловчиц. — А представляете, если бы пришлось, не дай бог, сюда еще из-за чего-нибудь папу и маму Волковых тащить?
— Да уж, — расслабляясь, улыбнулся и Ходько, — Разнесли бы Комитет, как Хиросиму…
Где-то под обломками первого, сильно пострадавшего в схватке, стола, жалобно затарахтел телефон. Ловчиц осторожно извлек из завала, лопнувшую пополам трубку и, придерживая левой рукой, останки аппарата, подув в микрофон, ответил:
— Алло…, да я. Так точно. …Да, договариваемся потихоньку. Да, Игорь Федорович, …ага, не по телефону. Сколько? Ну, …не знаю, если только срочно. …Пока ничего. Думаю, минут двадцать-тридцать… Тогда, как вы…, ага, значит, через час. Хорошо, есть!
Назавтра Председатель пригласил к себе Ловчица только в 15:20, причем, по «очень срочному делу». Что за срочные дела бывают в три часа дня, когда и так полный аврал, можно было только догадываться, но подполковник Ловчиц, откровенно говоря, даже и не думал лезть в дебри размышлений по этому поводу. Теперь он ясно представлял себе, что, а вернее сказать «кто» больше всего интересует Службу в деле с захватом заложников.
По только что полученной информации среди захваченных иностранок находился человек, которым так или иначе интересовались многие спецслужбы мира! Само собой, они это скрывали, но метод «высеивания объекта» из советских методик КГБ работал безотказно и указывая на то, что все векторы смыкаются именно на одном человеке.
Раз там есть такой нешуточный интерес кого-то из сильных игроков, он – объект, вернее она, должна будет проявить себя больше других, требуя защиты властей своего далекого и мощного государства. Теперь истинные цели боевиков становились более-менее понятны.
Как стало известно Ивану Сергеевичу, за то, что хранится в головке этой дамочки США не церемонясь введет свои войска куда угодно, либо, что намного дешевле, даст бандитам хорошего «откупного». Деньги американцы никому за «просто так» давать не привыкли, значит снова становился злободневным вопрос о введении ими в операцию какого-нибудь «Джеймса Бонда» с командой.
По уже имеющейся информации террористы, захватившие заложниц – местные. Полевые командиры Чечни отказались признавать их, туманно высказываясь о том, что Аллах все видит, и все в его руках. Разумеется, захватившие самолет не знали, что захватят с самолетом кого-то очень важного, но, наверное, что-то уже и им стало известно, поскольку боевики тянули с переговорами. Имени этой иностранки никто не знал, поэтому Ловчиц и ставил на то, что дама сама проявит себя. Она просто не может не проявить, чувствуя за собой сильную руку своей державы и осознавая свою ценность.
Но в данный момент в этом предположении Ивана Сергеевича виделся явный просчет. Времени с момента захвата самолета прошло много, а девушка до сих пор так и оставалась неизвестной. Хитрили ли боевики, тянули ли те, кто имел на них выход, неизвестно, но все эти затяжки были только на руку Ловчицу. Он к этому моменту едва успел сколотить в единое целое то, что удалось наработать.
С утра еще озадачила Анжелика – подарочек «Интерпола». Проблема заключалась в том, что, Волковых нужно было кормить, поить и, как говорится, спать уложить, а вчера об этом как-то нечаянно позабыли. Братья, оказавшись ребятами непривередливыми, переночевали на стульях в штабе под охраной бойцов Медведева, а вот с едой для них разобрались только утром.
В данный момент деловая папка господина Ловчица, были похожа на прессованный бумажный блок из пункта приема вторсырья. Нужно отдать ему должное, в конце своего пути к кабинету Шефа, Иван Сергеевич все же нашел в себе силы собрать воедино все свои мысли и упорядочить, торчащие из папки бумаги…
Глава 7
Тихий стук в дверь заставил секретаря генерала, Ирину Блесницкую, одинокую, интересную и как теперь говорят, сексопильную мадмуазель, моментально превратить себя в саму изысканность и соблазнительность. Подполковник Ловчиц был ее тайной страстью. Он давно в разводе, симпатяга, умница, еще далеко не старик, в хорошей физической форме. С квартирой, машиной, дачей и вообще, «мужик, что надо» (так про него сказали в машбюро). С Ириной он всегда обходителен, даже флиртует слегка. Опять же, друг Шефа…
— Да-да, — открыла дверь Ирина и расплылась в улыбке Венеры.
— К Шефу, — угрюмо буркнул Иван Сергеевич, прикрывая свободной рукой заклеенное пластырем ухо и, проплывая к двери начальника сквозь сногсшибательный набор парфюмерных ароматов, способный вскружить голову кому угодно. — Пришел уже, Шеф-то?
— Явился, — обиженно ответила Ирина, закрывая за Ловчицем дверь в коридор.
— Нехорошо, — вдруг остановившись, нравоучил ее Иван Сергеевич. — Он все-таки ваш дядя и, между прочим, Председатель Комитета госбезопасности. Уважайте начальника…
Ловчиц прошел в кабинет Янушкевича, а Ирина осталась одна – страдать за своим рабочим столом, нервно сжимая под его крышкой крохотные кулачки: «Ну, почему? Как? Неужели он не видит? Я ведь все для него! Ах! Все равно… Не-е-ет, все равно я его добьюсь, не могу не добиться, такой мужик!..
В это время, объект воздыханий Ирины Блесницкой, разложил перед генерал-лейтенантом Янушкевичем пасьянс из уже наработанного материала и сам удручающе посмотрел на весь этот расклад.
— Плохо выглядишь, Ваня, — глядя на заклеенное ухо Ловчица и, помня разговор возле правительственной дачи, сказал теперь уже генерал.
Иван Сергеевич перевел красноречивый взгляд на Патрона, и сердце Председателя щипнуло состраданием.
— Да, Иван, — вздохнул генерал, — дела-а-а…. Что с Волковыми, разобрались?
Ловчиц, заражаясь отрезвляющим спокойствием шефа, вздохнул:
— Что говорить, Игорь Федорович? Вы, наверное, уже в курсе происходящего.
Генерал, изобразив какой-то неопределенный жест, ответил:
— Ну, скажем так, …почти в курсе. Последнее и оно же главное, мне не известно. Согласился ли старший из них тот, который милиционер, на сотрудничество?
— Можно сказать, что согласился. Вы понимаете эту дурь.
— Дурь, не дурь, а согласился и слава богу, — отмахнулся Патрон. — Мне, Иван, твой цирк уже поперек горла стоит.
— Вот, — Ловчиц протянул генералу стандартный листок, старательно исписанный множеством пунктов, — условия, при которых этот клоун согласен сотрудничать.
Председатель принял депешу из рук своего заместителя и, едва заметно кивая, принялся ее серьезно изучать.
— Мг, — прогудел он через нос, — а Волков-то не дурак. Гляди-ка: Пункт № 1 — квартира в новом доме, в черте города. Деньжата, …всего-то? Что там дальше? Очень смешно….
— Да уж, Игорь Федорович. Если что-то в этой жизни, извините, начинается раком, то так оно и заканчивается.
Генерал продолжал внимательно изучать рукописный документ, наскоро состряпанный старшим из братьев Волковых специально с издевкой, чтобы Служба ослабила хватку и отпустила их с миром.
— А что младшенький? — задумчиво спросил Янушкевич, дочитывая это издевательское послание.
— Тоже дурит, — отмахнулся Ловчиц. — Говорит, что если не возьмете с собой, я про вашу операцию на весь мир разнесу, не обрадуетесь. И ежу понятно, что такой балласт как он – полный папандос. Не хотелось бы его… того.
— Мг, — снова прогудел в нос Шеф, соглашаясь с замом. — Младший-то просто каприза, не игрок. Не хотелось бы его …того. Тут ты прав. Объявят белорусским Тальковым. Однако же, Ваня, диктовать условия, пусть даже такие невыполнимые это единственное, что им остается. Они знают, что время нас «поджимает» и нам придется либо пойти на эти условия, либо… Второе «либо», судя по всему, им тоже известно, не дети. А ведь все правильно и делают, черти…
— Но, — возразил Ловчиц.
— Никаких «но»! — перебил его Шеф. — Вот, — он хлопнул по депеше Волкова тыльной стороной кисти руки, — что касается приколов из этого списка, типа: …м-м, где ж это, а, вот, «тысяча пятьдесят три ароматизированных презерватива». Что там еще: «сто две жестяных банки халвы, упакованных по три-четыре в коробку и перевязанных розовой лентой», все это ерунда, и на нее плевать. …Надо же, — устало улыбнулся Янушкевич, — было же у обалдуя время всю эту хрень сочинить. Но у нас, в отличие от него, этого времени нет, Ваня.
Знаешь, давай я сам отделю все это ребячество от нормальных требований. Что-то допишу, разумеется, по возможности. Как ни крути, но на самое важное, которого тоже, черт побери, здесь немало, придется соглашаться.
— Кинем? — не понял Ловчиц.
— Нет, — серьезно ответил Патрон, — будем работать до конца, без всяких там... Кстати, о «концах». До конца операции еще далеко, а «начало» у нас с тобой хромает на обе ноги и, что немаловажно, от этого уже начинают страдать люди.
На лице начальника отдела быстрого реагирования застыло неподдельное удивление.
— Да, Ваня! Два часа назад совершено нападение на полковника Коржа из отдела идеологии. Он сейчас в пятой клинике, под капельницей. Слава Богу, и он, и его водитель живы. Вот такие игры, Ваня. Тот большой конвертик, что я тебе вчера дал, «зашевелился».
Шеф достал сигарету и закурил:
— Я сейчас еду туда, — продолжил он, — не составишь компанию?
Иван Сергеевич с готовностью встал:
— А нужно ли вам туда ехать? — спросил он, понимая, что в этой игре, для них на кону стоят уже не должности и портфели, а жизни. Кто-то «уперся» серьезно.
— Мне-то? Нужно, — вздохнул генерал, — Тараса жалко. Мы с ним девять лет жили в одном доме, на одной лестничной клетке...
К пятой городской клинической больнице подъехали ровно в 16:00. Ловчиц отметил этот факт потому, что редко какие-либо события попадают на точное время, а отмечать время, или «таймировать» он научился еще в спецшколе. В 16:12 из-за ремонта на этажах, в обход добрались до нужной палаты. У дверей ее толпился медперсонал, охрана и близкие родственники.
Появление Янушкевича заставило всех присутствующих замолчать. Председатель и его боевой заместитель остановились прямо у входа. Мо;лодцы из спецгруппы, прибывшие с ними, бесцеремонно пристроились рядом с охраняющими двери бойцами ОМОНа. Ребята в черных беретах отдали воинское приветствие генералу и озадаченно переглянулись.
Майор Перцов, командир взвода прибежал из дальнего коридора, представился Председателю, после чего постучал в дверь с надписью «ординаторская». Из нее вышли двое мужчин в штатском:
— Полковник Найдин, — вытянувшись в струнку, представился первый, — начальник Заводского районного управления внутренних дел.
— Подполковник Еремеев — начальник уголовного розыска, следуя его примеру, доложил второй.
Генерал сухо кивнул.
— Товарищ генерал, — негромко, дабы не особенно будить эхом просторные коридоры больницы, рапортовал Найдин. — В районе, за исключением нашего случая, без происшествий. Ответственные по ГУВД и МВД уже выехали сюда, ждем. Нам, как только сообщили…
— Кому они нужны, эти ответственные? — перебил Найдина Янушкевич. — Мне и ребятам в палате они незачем. И так тут народу – не продохнуть. Скажите, что делаете по поиску и задержанию преступников.
— Ничего, — не задумываясь, ответил начальник РУВД, но, взглянув в грозное лицо генерала, уточнил, — виноват, товарищ генерал-лейтенант. «Ничего» это в том смысле, что э-э, стрелявший задержан, оружие изъято…
— Задержан?! — неподдельно удивился Янушкевич. — Мне же доложили…
— Задержан, товарищ генерал, но его водитель, к сожалению – убит. Работаем совместно с прокуратурой.
— Отлично! Молодцы. Давайте-ка зайдем. В палате побеседуем…
Найдин кивнул ОМОНовцам и те послушно отошли в стороны, открывая дверь перед начальством.
В спешке раненых сотрудников госбезопасности поместили в просторную больничную палату, в которой, к слову сказать, уже лежали трое гражданских лиц, явно перепуганных таким внезапным многолюдьем.
В «аквариуме», сидя у включенного компьютера, читала тонкую книжицу молоденькая медсестра. Появление большого количества посетителей отвлекло ее от чтения, заставило подняться и начать «старую песню» о вреде посещения больных без больничных халатов и тому подобной ерунде.
Через минуту, между начинающим выходить из себя Найдиным и глупой девушкой вырос главврач с целой охапкой специальной медицинской одежды. Он жестко шикнул на сестру и бесцеремонно поволок ее к двери, на ходу извинившись перед высокопоставленными гостями и предупредив их о том, что если им что-нибудь будет нужно, то он де ждет в коридоре.
Генерал вернул спешно скрывающегося бегством главврача назад:
— Доктор, вы, пока, до наших дел, расскажите, как они?
Не в пример медсестре ее понятливый начальник ориентировался в обстановке быстро. Он вытолкал испуганную девушку в халате за дверь, пулей пролетел в «аквариуме», подхватил папочки с бумагами, несколько секунд их полистал, принял строевую стойку и по-военному точно, но тихо доложил:
— 25 мая 1999 года в 14:20 к нам в больницу были доставлены: э - э - э, Корж Тарас Петрович, 1951-го года рождения и Петров Геннадий Сергеевич соответственно 1969-го. Оба с огнестрельными ранениями, множественными ссадинами и гематомами.
У Тараса Петровича огнестрельных два. Правое плечо и, касательное в грудь. Порезы головы. Пациент прооперирован. Пули и осколки стекла изъяты для экспертизы. Жизненно важные органы серьезно не пострадали, может разговаривать, но, желательно, не долго. Стояние стабильное, хотя, наверное, рановато что-то определенное говорить.
Так, — главврач ловко поменял местами папки, — Геннадий Сергеевич… Пулевое правого плеча, ушиб грудной клетки, судя по всему от удара о руль, вывих левого локтевого. Тоже прооперирован, в сознании, разговаривать может и тоже рановато что-то определенное говорить.
— Спасибо, — поблагодарил врача генерал, — и тот спешно от греха подальше удалился в коридор, совершенно позабыв о переселении из данной палаты перепуганных «гражданских» пациентов.
Янушкевич и К; отправились в дальний угол к раненым коллегам, а «аборигены», вытянув по-гусиному шеи, тут же превратились в слух, понимая, что подобный случай поразвлечься им представится еще не скоро. Преградой звуку из интересующего их угла мог служить только «аквариум» и стол.
Крепкий мужик, с черными усами, один из сопровождающих того, главного, бросив короткий взгляд в их сторону, взял со стола медсестры китайский будильник, покрутил его ручки, и тот жалобно завизжал, наполняя комнату весьма неприятным и сильным голосом.
К глубочайшему сожалению «забытых соседей» интригующе-интересная беседа была целиком съедена этим пластиковым монстром.
А по ту сторону импровизированного звукогасителя генерал-лейтенант едва мог сдержать подступающие слезы глядя на исцарапанное осколками автомобильного стекла, бледное лицо друга и давнего соседа.
— «Голова повязана», — пошутил слабым голосом Корж, замечая взгляд Янушкевича. — Покатались, вот, с Геной, — кивнул он в сторону соседней кровати. — Чтоб не Заводское ГАИ, нас сейчас посещали бы архангелы, а не Председатель Комитета госбезопасности…
— Перестань, — отмахнулся от его шутливого тона Янушкевич, — не до юмора сейчас. Расскажи-ка лучше все по порядку. Информация у меня спутанная, скупая.
— Докладываю, товарищ генерал-лейтенант, — начал рассказ Корж. — Мы работали по «Аркану». Хочу сказать, что мой отдел взялся за дело так, что мне самому стало приятно и интересно. Вот, что называется, не усидел на месте, и поехал со своими по «точкам», чтобы тоже иметь информацию из первых рук.
Узнали, почти наверняка, настоящие фамилии и имена двух девушек, там, на юге. Опять же, товарищ генерал, спасибо полковнику Найдину и его ребятам, с ними приятно работать. Эти девочки числятся в «пропавших без вести». Одноклассник брата одной из них, в аэропорту работает. Так вот он как-то увидел там знакомое лицо, да все маялся – она, не она? Мы проверили, совпадают и день, и приметы. Он, этот из аэропорта, как же его? Ну, не важно, в общем, по-приятельски, позвонил другу, мол, как дела? Куда, спрашивает, Олька полетела, его двоюродная сестра? Братец отвечает, что не по средствам ее мамане – пьянчуге дочку отправлять в какие-нибудь путешествия, ошибаешься, мол, да и не в курсе я того, что у них там происходит. Не общаемся с такими родственниками.
А тут, как раз участковый «отрабатывал» адреса. Лейтенант готовится перейти в уголовный розыск, парень внимательный, въедливый, вот и зацепилось. В общем, «потянули».
Нашли мы того парня из аэропорта. Зрительная память у него хорошая. Из двадцати фото, предложенных ему, нашел девочку без колебаний, хоть и не видел ее до того случая довольно долго.
Мы в инспекцию по делам несовершеннолетних. И там участковый информации «отвалил» – будь здоров. Через уголовный розыск вычислили некого Анатолия Бакуновича, который имел связь с девочками и, якобы, предлагал им какую-то высокооплачиваемую работу.
Розыскники того малого особо не «шерстили», поскольку тот в Евангелистской церкви где-то в микрорайоне Шабаны второе лицо.
Знаешь, Игорь Федорович, как у нас, это я как «идеолог» тебе говорю, - служители церкви, как и комсомольцы с коммунистами в свое время, считаются людьми благонадежными и положительными. Вот его и не «трясли» до этого как положено. Так, расспросили немного и все.
Вчера мы съездили к этому Бакуновичу на квартирку. А наш Толик, оказывается, со второго лица уже перескочил в первое! Наверное, за особые заслуги перед богом. Мы ночью приехали, что б наверняка застать его дома, ну и застукали святого отца с тремя «матерями». «Травка-муравка» и прочее, как в дешевом ментовском сериале.
Приволокли этого Отца Анатолия в городской отдел милиции № 1. Это там, неподалеку. Коллеги выделили кабинет, мы начали работу.
Толик сразу давай пугать нас фамилиями и должностями. Дело-то привычное. Вначале вообще он вел себя, как консул, не меньше. Фамилии всех выпытал, попросил показать удостоверения. Мы, честь по чести, представились. Все по закону, благо ребята, зная и чувствуя, что рядом начальство работали «мягко». Его угрозам никто значения не придавал, да и кого бояться? Бога? «Терли» его до утра – ничего, только пугает. Потом решили его «пряником». На «траву» мол, мы глаза закроем, только говори.
После этого вроде дело пошло. Стращать этот парень перестал, но того что надо все равно не говорил. Мы еще мягче, отпустили домой (особенно-то задерживать было не за что, «голое» обвинение и ничего больше). Девицы, что у него были, ну их – проститутки, профи. Ничего не хотят, только домой к мамам и папам. Сказали, что трава их. Дежурный с операми прокомпостировал им мозги, по протоколу «в спину» и отпустил.
Тут к утру этот Толик вдруг и говорит, мол, во вторник давайте встретимся, часика в два, на Плеханова у военкомата. Я вам за свободу и понимание ситуации помогу, чем смогу. Дескать, есть у него информация, но до вторника, если мы обещаем не «шуметь» по его делу, он нам ее предоставит конкретную, точную и проверенную.
Вот тут моя промашка. Потерял я нюх, товарищ генерал-лейтенант на ниве идеологии. На фронте борьбы за умы до этих пор порохом не пахло, вот и расслабились.
Во вторник Толик просек наш «хвост» и мигом от него ушел. С утра еще таскал его за собой, будто не замечая, а тут раз, и пропал.
Он вертелся на Козлова, возле «скупки». Мне сообщили, что он оторвался, но уже было поздно. Мы с Геной в это время уже ехали по Плеханова возле гостиницы «Турист», к Заводскому военкомату на встречу с ним, как и условились.
На перекрестке с Народной мы стали на «красный». Слева на «зеленый», выворачивает ЗИЛ 131-й, а в хвост за ним пристроилась 626-я «Мазда».
Как? Что? Я и не понял. Вот как раз из нее-то, из «Мазды», как начали нас «поливать!»
Водила 131-го перепугался, машина дернулась и заглохла, прямо посреди перекрестка. «Мазда» заднюю передачу и к нам, наверное, добивать.
…Это я еще видел, а вот дальше уже, как говорится: «по словам свидетелей»: С Тухачевского, на выстрелы, срывается размалеванный «Опелек» ГАИ с маячками. Стоял там на патрулировании…
«Мазду» погнали и совместно с соседями из Партизанского РУВД прижали возле парка «50-ти лет Октября». «Бандюки», идиоты, все патроны на нас с Геной потратили, для ДПС ГАИ ничего не осталось.
Спасибо тебе еще раз, Николай Тимофеевич, — Корж обратился к начальнику РУВД. — И хлопцам твоим. Я вам жизнью обязан...
— Да что вы, — покраснел Найдин. — Работаем, как можем. Гоняла Мазду ДПС, а задержала дежурная по району машина патрульно-постовой службы. Прижали нападавших в лесополосе. Хорошо, что дежурка в это время проверяла наряды возле «Туриста». Информация сразу шла по рации, да и выстрелы им были хорошо слышны …
— Я свяжусь с Министром Внутренних Дел, — выныривая из глубокой задумчивости, сказал Янушкевич. — Отличившихся сотрудников представим к наградам. Из наших больше никто не пострадал?
— Нет, — ответил Найдин, — серьезно никто. Так царапины. Куда «этим» до физической и огневой подготовки наших архаровцев? Мы, товарищ генерал, все зачеты только на «хорошо» и «отлично…»
— Игорь Федорович, — обратился Корж к генералу, так и не дав договорить начальнику Заводского РУВД. — Мне бы…, нам бы… С женами… чтоб свободно. Распорядитесь, пожалуйста. А то ОМОН скоро и докторов пускать не будет. А по материалам, — продолжал Тарас Петрович, — все у Рыжкова, он и обрисует картину. Там еще есть новости…
— Задержанный где? — спросил генерал.
— У нас, в камере, — ответил Найдин. — Труп его сообщника в морге 10-й больницы. Прокурор, все ждут в РУВД.
— Хорошо, — задумчиво произнес Янушкевич. — Иван, — подозвал он к себе заместителя, — я тут немного побуду с Тарасом, а ты давай с ними в отдел. Позвони Рыжкову, пусть и он летит в РУВД со всей информацией…
Ловчиц кивнул.
— Товарищ подполковник, — обратился Янушкевич к Найдину, — мой зам поедет с вами…
— Я все понял, — мягко ответил начальник РУВД, направляясь к двери в компании Ловчица и Еремеева.
Заместитель Председателя Комитета, он же руководитель «Аркана» едва переступив порог палаты, остановился посреди коридора и тихо сказал Найдину:
— Товарищ полковник, есть у меня к вам …и еще одно попутное и деликатное дело. Оно связанно с одним из ваших доблестных сотрудников, сдающих, как вы тут докладывали, все зачеты на «хорошо» и «отлично…»
Глава 8
Уже сутки братья Волковы не разговаривали. Упрямство нашло упрямство, глупость тоже нашла себе близнеца-сестрицу, в общем, они поссорились.
В штабном кабинете, где их содержали, нужные люди с горем пополам навели после разгрома порядок, однако, несмотря на это, атмосфера неразберихи и неопределенности стойко повисла в этом душном, прокуренном помещении…
Анжелика отсутствовала в штабе со вчерашнего вечера. Она съездила домой, приняла ванну, выспалась и появилась на работе в строго назначенный накануне Иваном Сергеевичем час. Господин Ловчиц правильно рассудил, за это время в стенах Службы никто даже и не вспомнил об ее отсутствии.
С утра братья Волковы были молчаливыми, хмурыми и злыми. Охрана, проинструктированная на их счет, к тому же считая их птицами глупыми и безынтересными, раз они не имеют ни пояса, ни дана, ни квалифицированного подхода к боевым единоборствам, с ними не общалась. В тот момент, когда Анжела вошла в штаб, как раз происходила смена «караула».
Уставшие от безделья медведевские витязи, что-то невнятно бормотали вновь заступающим на смену, а те только кивали в ответ, располагаясь поудобнее для томительного несения нелегкой службы.
Помятое после сна лицо подполковника Ходько в отличие от охраняемых братьев заметно прибавило в свежести и жизненной энергии, едва его взгляд отметил появление в кабинете капитана Романович А.И. Кушетка, на которой он спал, стояла в углу и была не убрана. На ней валялся теплый армейский бушлат, подушка и плед.
— Чему это вы, Федор Михайлович, так рады, — спросила Анжелика?
— А, — отмахнулся Ходько, тут же выдавая фальшивую версию собственного оживления, — должен сказать, что соскучился по таким вот военно-полевым условиям. Да и семейной жизни это полезно. Знаете, ведь жена начнет ревновать. Заинтересуется, что это у меня за такие ночные служебные обязанности появились? Какая никакая, а новизна чувств – нужное дело…
Анжелика озадачилась. Один нешуточный вопрос тут же больно кольнул ее в сердце, красноречивым взглядом Волкова старшего.
— А как наша охрана? — начала она издалека. — Смена по восемь часов, да, ребята?
Отвлекаясь от чтения свежей прессы, медведевские парни угрюмо кивнули.
— А сон? — наигранно сочувствуя, спросила Анжелика.
Ответить молчанием такой женщине бойцы просто не могли.
— Там, у «наркологов», — забубнил самый расторопный и, судя по всему, старший из них, — есть три кушетки. Мы на них спим по очереди, кому охота.
— Мг, — кивнула Романович А.И., подходя к окну, — я догадываюсь, кому сейчас больше всех охота.
— А нечего им, — сорвался один из бойцов и тут же запнулся, перехватив взгляд старшего.
— На счет их распоряжений не было, — продолжил вместо него командир. — А я только за своими бойцами должен смотреть. Лишние хлопоты мне не к чему.
— Ну, конечно, — согласилась Анжелика, чувствуя и свою вину в бедственном положении братьев. Их несчастных, в довесок ко всему, наверняка еще до сих пор и не кормили. Даже графин, сиротливо стоявший на уцелевшем штабном столе, был пуст. Ни поесть, ни попить….
— Вы не думайте, — продолжал старший из Медведевцев, заметив внимание красавицы к пустой посуде, — мы их в туалет выводим, там пьют. С графином могут чего-нибудь натворить, не подпускаем.
Это Анжелике уже было не интересно.
— А где Ловчиц? — спросила она у Ходько.
— Где-то носится с утра пораньше. Прибежал, ухо заклеил, собрал все папки и побежал дальше. Говорил, что после каких-то дел пойдет к генералу, на доклад. А что там сейчас за дела, кто их знает?..
И все же перед самым уходом Ловчица к генералу Анжелика смогла-таки отловить Ивана Сергеевича и обрисовать ему в самых ярких красках скотское отношение к плененным братьям.
— На войне, как на войне, — погруженный в свои мысли, попробовал отшутиться Ловчиц, но упрямая брюнетка продолжала атаку до тех пор, пока Иван Сергеевич по мобильному телефону не связался с Медведевым и не дал соответствующие распоряжения.
Когда в четвертом часу дня Ловчиц и Председатель срочно уехали в какую-то больницу, Романович А.И. одновременно с этим тихо отпраздновала победу. Волковым принесли сухпайки и две кушетки из соседнего кабинета.
Братья преспокойно откушали. И как ни опасались за то бойцы Медведева, ничего страшного ни с пластмассовыми вилками, ни с ножами, они не делали.
В половине пятого явился Лукьянов без привычного лабораторного халата и в приподнятом настроении. Встречаться с ним, а тем более разговаривать у Анжелики не было никакого желания, и она решила выйти в коридор.
— Экая лялька! — оживившись, недвусмысленно пропел Андрей Волков, глядя на то, как закрылась за ней дверь кабинета.
— У-у-у, сука, …убить мало, — продолжил его мысль Алексей.
— Я, — в ответ на это разоткровенничался Лукьянов, — какое-то время назад на ней просто помешался. Серьезно, Волк, — обратился он старым армейским прозвищем к Алексею. — Во сне и наяву, как зомби! Все мысли были только о ней. Клеился я клеился – отклеила. Умеет это делать, видно часто приходится. Уж, какие погоны и лампасы к ней не пристраивались, а она так – поиграется немного и тю-тю. Отшивает, словно всю жизнь этим только и занималась.
— А может и вправду занималась. — Прогудел Волков младший, облизывая пластмассовую ложку и отваливаясь на спинку стула от консервированной армейской перловки с мясом. — По всему видать, вниманием не обделяли. Знает, сучка, что красивая и от того наглеет. Что б не она…
— Что б не ты, — вдруг вспылил, перебивая брата, Алексей, — я бы отсюда уже выбрался! Да что там, даже не попал бы в эту дыру. Какого хрена ты лезешь, куда тебя не просят? Заладил, как дебил: «я с ними хочу, поеду…». Слышь, Лукомор, Рембо бл..ь нашелся!
— Тс-с-с, — зашипел Лукьянов, заметив пристальное внимание к их разговору Ходько и охраны.
— А плевать мне, — не унимался Волков старший. — Охренел ты, малой, понимаешь? Крыша течет – звездная болезнь! «Я – известная личность, мне все можно! Это так, прогулочка, нервы пощекотать…»
Алексей замолчал. Недосып на него всегда действовал плохо. Когда что-то «заводило» под недосып, он даже сам себя начинал бояться, а «заводило» буквально все.
— Ладно, Волк, — успокаивал друга большой и добрый Лукьянов. — У него свои бзики, у тебя свои. И у меня тоже бывает. Я, кстати, тоже не въеду, на кой хрен он туда рвется? Зачем, а, Андрюха?
Не в пример своему старшему брату в этот утренний час Андрей Волков был спокоен и рассудителен:
— Как тебе сказать, — ответил он, — надо мне это, Леша, понимаешь? Я пою его песни. Кто-то их хвалит, кто-то ругает, а мне… Как мне прочувствовать то, что чувствовали там вы?
— «Чувствовать», — кривляясь, стал укладываться на кушетку насытившийся до отвала старший брат. — После такой поездки, малой, ты вообще уже можешь больше ничего не чувствовать, это-то тебе понятно? Запаяют в цинковую баночку, и это в лучшем случае. А в худшем, пойдешь на корм шакалам – деликатес со звездным привкусом. Они такого отродясь не ели…
— Волк прав, Андрюха, — развел могучими руками Лукьянов, — твое дело петь…
— Леша, твое дело тоже в институте, или где ты там работаешь, штаны просиживать, а ты…
— Андрей, Андрей, с укоризной заметил завлаб, — я и твой брат, в отличие от тебя, там, в горах уже побывали. Ты, Волк, — Лукьянов положил широкую ладонь на плечо армейского друга, — помолчи, поспи лучше. Я поговорю с Андрюхой, а то ты ревешь, как бугай, разве ж так убеждают?
Знаешь, Андрей, — после некоторой паузы продолжил Лукьянов, — я тебе как медик скажу, все, кто хоть маленько когда-либо нюхнул пороху – люди психически нездоровые…
В этот момент бойцы Медведева заинтересованно посмотрели на завлаба, но до поры решили не встревать не в свои дела. Конечно, ранее произнесенное «сука» в адрес Анжелики, и сказанное сейчас в другом месте принесло бы этим троим большие неприятности, но Медведев приказал думать, а это значит в первую очередь, как сказал уже Ловчиц: «…не поддаваться импульсам».
— Да-да, — тем временем продолжал завлаб, — точно тебе говорю…
Волков старший странно улыбнулся, но спорить не стал, а только растянулся, как сытый удав на всю длину обтянутой черным дерматином кушетки.
Дверь тихо открылась и в штаб вошла Анжелика, которой в этот момент просто было некуда деваться. Ну не возвращаться же к себе в «Интерпол»? Она устроилась на стуле рядом с Ходько, взяла со стола вчерашнюю газету и погрузилась в чтение.
Лукьянов, сопроводив ее передвижения задумчивым взглядом, подвинулся ближе к «звезде» и продолжил:
— Можешь мне не верить, Андрей, но это так. Некоторые из нас могут держать себя в руках, но, если копнуть, скажем, напоить такого «вояку», сразу все проявится. Как ни крути, а даже во сне, сколько бы лет не прошло, снятся эти локализации. Смешно, но и те, кто даже был тогда где-то рядом с этими конфликтами, только слышали о них, но не участвовали, а просто очень этого хотели, все равно грезят этой бедой.
Знаешь, есть такая армейская поговорка: «Две вещи на свете, словно одно: во-первых – женщины, во-вторых – вино. Но слаще женщин, вкуснее вина, есть для мужчины – война». Страшные по своей правдивости слова.
Когда-то, это я тебе хочу рассказать одну персидскую историю, в слугах самого Сатаны числилась демоница страха Аза. Помнишь у Булгакова в книге «Мастер и Маргарита» — Абадонна? Вот. Кто заглянет в лицо этому богу войны – все, пропащий человек. В тебе, если уж угодил в эту гадость, словно «черная дыра» открывается. Ну, как тебе объяснить? Она в тебе, но тебя же самого в нее и тянет, понимаешь?
Волков младший пожал плечами, бросая вопросительный взгляд на брата, но тот уже безмятежно спал богатырским сном.
Анжелика же в это время как ни старалась, но не могла переключить свое внимание на манящий ее целомудрием кроссворд. Беседа Лукьянова и младшего из братьев Волковых привлекала ее.
— Да уж, — продолжал Алексей Владиимирович, как называли его в лаборатории, совсем тихо, так, что почти ничего не было слышно. — Ты и сам в петлю лезешь, и брата подставляешь…
Если «выгорит» у них это дело, потянут нас туда, а у них есть способы любого заставить сделать это, Лехе придется тебя там «пасти». В той заварухе за собой бы уследить, а тут еще ты. В таких делах, каждый должен быть на своем месте, понимаешь? Лишних не берут…
— Как? — возразил Андрей, — вон «журналистка-то», небось, полетит?
Анжелика бросила красноречивый взгляд на Андрея.
— Она переводчик, — сдержанно ответил Лукьянов, — да и обучена, видать, кой чему, иначе не позвали бы ее сюда… Не лезь ты в это дело. — Сказал завлаб уже шепотом. — Ты тогда и брату, и мне, и этой ляльке…, каждому бойцу страховкой будешь, хотя, наверное, не долго. Ведь если с нами что-нибудь случится, ты же сможешь… Так что подумай и сделай, как я тебе говорю…
Нужно отдать должное Лукьянову, внушать трезвые мысли он умел. Через час Волков младший уже твердо заверял, что хочет домой, принять душ и отоспаться. Этот факт заронил искру уважения в сердце темноволосой красавицы, отвергшей некогда любовь упомянутого выше Алексея Владиимировича. Сейчас она смогла по достоинству оценить его психологическую устойчивость, образованность и ум, впрочем, и после этого она ничуть не сожалела по поводу потери этого поклонника.
Анжелику странным образом тронули слова о войне, а последующая беседа Лукьянова с Андреем Волковым вовсе перевернула ее мысли вверх дном. Ведь она сама до сих пор совершенно не задумывалась о том, в какую «дыру» определил ее случай.
Завлаб никого и ничего не боялся, раз смог озвучить подобное. Бойцы Медведева, которым теперь было приказано обдумывать свои действия, выглядели растерянными и задумчивыми, а Ходько, глядя в форточку, нахмурившись, курил уже третью сигарету подряд.
И бойцы, и начштаба – бывшие военные, а не пропитанные Службой цепные псы, безвольно выполняющие приказы. Семья и быт все же делают из вояк людей. Служба, где все построено на хитрости, угодничестве и лжи, была неспособна так глубоко источить им души, как, скажем, смогла бы она это сделать человеку, сразу попавшему в ее лапы.
Сама же Анжелика угодила сюда по знакомству. Папочка помог, угождая прихотям матери. После окончания с отличием гражданского ВУЗа, родители, попросту говоря, отправили ее в Службу за женихом. Наверное, это самое точное определение политики ее предков в тот момент. «Сила Службы в наше время не сопоставима ни с чем, так что тут плохого, если в ней работает ваш зять, ну, или хотя бы жених и дочь?» — так рассуждали родители.
Анжелика с первых шагов в госбезопасности сразу же поняла, какие тут женихи. Это страшное слово «Служба» высасывало из этих людей все и уже через полгода все эти «погоны в штатском» не вызывали никакого интереса в мятежном сердце гордой красавицы. Назло матери и отцу, на зло всем, кто целился в ее сердце своей значимостью, образованностью или эрудированностью она была холодной и неприступной скалой.
Папа и мама оказывали легкое давление, знакомили, случалось, даже приводили в дом, якобы случайно встреченных где-то коллег дочери, как будто эти коллеги всегда ходят в цивильных костюмах и с цветами. Родители уходили в кино, а поклонник, или новый знакомый, через десять минут вылетал на лестницу вместе с букетом….
— Прав этот Лукьянов, — думала Анжелика, — да, он прав, — думали все присутствующие в штабе спецоперации «Аркан», слушающие его сногсшибательные речи, и только один человек не делал этого. Он вообще редко поддерживал мнение окружающих хотя бы потому, что всегда имел собственное, а сейчас… Сейчас он просто спал.
В 22:35 генерал Янушкевич лишь на минуту заехав в Комитет, поговорил с заместителем, передал ему новый увесистый пакет со свежими распоряжениями и уехал на какую-то важную встречу.
Иван Сергеевич проводил Шефа и поднялся в свой кабинет. Информации по «Аркану» было слишком много и, несмотря на то, что от прочей служебной нагрузки Ловчиц был освобожден, в данное время всё так или иначе пропускали через призму этой операции. Она была определена как «Задача № 1».
Мысли звали назад. Где-то там потерялось что-то важное. Где? Может быть, еще в районном управлении внутренних дел, где шла работа с Бакуновичем?
К слову сказать, тот довольно долго держался молодцом. По всему видать его неплохо психологически готовили к подобному. Зацепиться за что-либо было сложно, но непрофессионализм арестованного все же себя выдавал.
В начале допроса Ловчица удивлял он, а потом начальник управления, полковник Найдин, пригласивший для работы с Бакуновичем не прожженных «волкодавов», а оперативного дежурного, выдернутого откуда-то из дежурной части близлежащих микрорайонов, некого Бородова Романа Романовича.
Оперативники управления и ребята из Прокуратуры на удивление легко приняли это, как должное. Найдин, немного погодя, все прояснил, рассказав, что только какой-то неприятный случай произошедший не так давно переместил вышеуказанного сотрудника с должности старшего оперуполномоченного на должность оперативного дежурного.
Для достижения означенных целей все средства были хороши, и Иван Сергеевич не прогадал, соглашаясь с начальником управления. Бородов за полтора часа «выпотрошил» из Бакуновича все, начиная с детства до настоящих дней, продемонстрировав просто ювелирное умение работать с людьми…
Сейчас, вечером сумасшедшего дня, труд капитана Бородова, помещенный на бумагу в кипе с остальной документацией, отдавал свинцовой тяжестью в руках и височной болью в голове не выспавшегося накануне Ловчица.
Нужно было ждать возвращения генерала. Тот приказал «заморозить «Аркан»» и «сидеть на чемоданах». В любой момент эту лавину неизвестности могло сорвать и повисшее в данный момент где-то между мирами время понесется и закружится, сметая все на своем пути.
Задействованные в операции люди частично находились здесь в Комитете или на тренировочной базе. Ловчицу оставалось только одно важное и безотлагательное дело на этот момент. Он с трудом отыскал в толстой, бесформенной папке листок с наглыми и «завернутыми» требованиями Волкова старшего, густо исписанный поправками Председателя.
Глава 9
Темные, пустые коридоры здания Комитета гулко отзывались эхом неторопливых шагов. Изредка в конце бесконечных галерей появлялись и тут же исчезали тени постовых. Приближаясь в двери оперативного штаба, Иван Сергеевич замедлил шаг.
Одиноко светила лампа дневного освещения, выполнявшая в этом углу коридора функции дежурного фонаря. На гладком, древнем паркете, второй год дожидающемся своей очереди на ремонт и замену, проступали свежие царапины. По всему видать бойцы Медведева перетащили в штаб и оставшиеся кушетки, брошенные здесь у стен в ожидании все того же ремонта и долгожданного обновления мебели.
Ловчиц приоткрыл дверь в покрытый глубоким сном штаб. В лицо ударила духота и слабый храп. На полу темной комнаты едва проступали силуэты спящих людей. В данный момент все здесь напоминало армейскую часть, расквартированную на ночлег в какой-нибудь школе.
— Кто тут? — жестко прошипел кто-то у самых ног.
— Лов - чиц, — произнес по слогам Иван Сергеевич.
— Все отдыхают, товарищ подполковник….
— Ну, и ты, заодно.
— Неправда. Я вас еще в коридоре слышал. Спросил так, для порядка, да и для того, чтобы вы на меня не наступили.
— Ну-ну. Будем считать, что ты за словом в карман не полез, а начальник – дурак. Бог с ним, скажи-ка ты мне лучше, где спит Волков, Алексей который?
— А вон, в углу. Возле Ходько и дамы из «Интерпола». Сегодня все здесь. Вы же сами звонили, что мы были на месте…
— Звонил, это верно, но ты мне другое скажи, исполнительный мой, как бы это мне в темноте добраться до Волкова? Хотя, нет, поступим иначе. Разбуди-ка ты мне его сам, а я в коридоре подожду. Путь выйдет, мне пошептаться с ним надо.
— Есть, — ответил боец, поднялся и тихо исчез где-то в темноте.
Ловчиц аккуратно прикрыл за собой дверь, подошел к подоконнику и, выложив на него список желаний Волкова, сигареты и зажигалку, стал ждать. Волков появился быстро, заспанный и хмурый, кутаясь в накинутое на плечи синее армейское одеяло.
— О, — решил подбодрить и настроить на должный лад своего собеседника Иван Сергеевич, прикуривая и морщась от поплывшего к потолку дыма, — сразу видно, наш человек. Легок на подъем. Работа научила?
— Она, родимая, — простецки потягиваясь, ответил Волков. — Какой у нас в дежурке сон? Есть время ночью – спишь, а нет – нет.
Ловчиц протянул Алексею сигареты. Тот отрицательно покачал головой, и легонько хлопнул себя по животу. Под его одеждой что-то глухо тенькнуло, наполняя пустой коридор, характерным звуком стеклянной посуды.
— Пиво, — пояснил Волков, — поговорим?
— Поговорим, — согласился Ловчиц, — сгребая в сторону курительные принадлежности. — А откуда «дровишки-то»? — спросил он, хитро глядя на то, как Алексей извлекает из-под одежды, одну за другой, две бутылки «Лидского».
— Мы тут воспользовались добротой вашей, виноват. …В общем, брюнеточка помогла, а Андрюха проспонсировал. Благо ему вернули и деньги, и документы…
— Эх, — тяжко вздохнул Иван Сергеевич, — учи их, учи, все равно – одни двойки. Всех уволю нахрен, — добавил он, шутя. — А охрана, как пустила?
— А что охрана будет ее досматривать?
— Ну, да. Ладно, открывай….
Бутылки охотно псыкнули, наполняя воздух густым, ярким запахом. Иван Сергеевич с удовольствием причмокнул, сопровождая первую порцию напитка, благодатно покатившуюся к желудку.
— Хорошо, — заключил он и, переводя взгляд куда-то в окно, задумчиво спросил. — Ты, кажется, сказать что-то хотел?
Волков набрал в грудь воздух, на миг задержал дыхание и выдохнул:
— Мы с Лукьяновым согласны лететь. И, это, …то, что я там писал, порвите нафиг и выбросьте.
— А что так? — не скрывая удивления, осведомился Иван Сергеевич.
— Да как вам сказать? Надоело все, что ли? Ну, в общем, жизнь не сахар. Я, конечно, понимаю, кому сейчас легко? В семье у меня бардак, на работе – мрак, да и вообще… У Лукьянова не легче.
— Легче, — не согласился Ловчиц. — У него нет жены и сына.
— Жена, — задумчиво произнес Волков, после чего приложился к горлышку бутылки и сделал несколько глотков. — Жена, сегодня она твоя, а завтра, …чья угодно. Вот сын — это да. Жена будет тебя любить и уважать только до тех пор, пока ты вкалываешь и деньги приносишь. Без них ты и как личность, и как мужчина мало ее интересуешь. Байки все это про любовь до гроба. Пока работаешь на даче, дома, пока несешь «пятаки» и, не дай бог не припрятал где-то на что-то, ты молодец, а нет…
Вот сын, пока еще маленький, другое дело. Он любит тебя потому, что ты папа, а не потому, что ты ему на «покушать» зарабатываешь. Но это, наверное, пока не вырастет. Потом тоже начнется. Хотя, вы знаете, для него сейчас, чем батя как все, что пьет беспробудно и ничего в этой жизни не может ни заработать, ни поделать с собой или с тем, что вокруг него творится, лучше уж совсем без отца. Кто от безголового «сегодня» не запьет?
— А я слышал, что вы, Алексей, совсем не пьете?
— Это я по милицейским меркам почти не пью, — ответил Волков, — но чувствую такое счастье ненадолго.
— Мрачно рассуждаете, батенька, мрачно. Вы молоды, у вас еще все впереди.
— А что впереди? — улыбнулся Волков. — Мои однокашники, вон, старлеи, капитаны, а у кого не спроси: «что дальше в твоей жизни?», ответят – «майор». Что это по-вашему, жизнь?
— Никак вы, господин Волков, своим согласием решили погеройствовать, или в ящичек красиво сыграть? На романтику потянуло?
— Можете и так считать, — согласился Алексей. — Даже не можете, а считайте так. Главное, что мы согласны. Без условий, платы и пути отхода. Андрюха остается, мы его уломали, а остальное уже детали. Мы уже с Сергеем…, как его?
— Если вы про Медведева, — уточнил Ловчиц, — то Георгиевичем…
— Ну, да, с Георгиевичем, в ваше отсутствие пошептались. Они с Лукьяновым сгоняли в лабораторию, приволокли какие-то хитрые приборы. Леха вон до ночи что-то паял…
Ловчиц допил пиво и поставил, на пол пустую бутылку. Волков говорил что-то еще, а Иван Сергеевич прикурил от не погасшей сигареты другую и погрузился в мысли.
Перед глазами уже стоял аэродром с заказанным в «Белавиа» ИЛом-76 МД. БТРы, команда, полет, высадка. Марш-бросок, бой…
А почему обязательно бой? — Ловчиц нервно выдохнул, хмуро глядя на весело рассказывающего что-то собеседника. — А ведь без боя, наверняка, не обойдется, а раз так, значит, кого-то обязательно «бабахнут». М-да. А с настроением: «Красиво в ящичек сыграть» далеко не уедешь…
Бойцов, конечно, жалко. А если кто из заложников или этих «проводников» навернется? Придется группу срочно «нычить», да так, что б ни слуху, ни духу. А как их спрячешь на чужой стороне? Хотя, есть, конечно, план «Б», и «В»…
Заложники, загадочная девушка «N». Если с ними что-нибудь случится, все теряет смысл. Да, — вздыхал про себя Ловчиц, — вокруг сплошной туман и какая-то фигня на постном масле. САМ об этом знает, генерал знает, я знаю, да и каждый боец, наверняка, догадывается. И эти – камикадзе тоже! И все равно прут, пусть даже с «гнилой» страховкой в лице Волкова младшего. Она, конечно, не сработает, кто ж ей даст это сделать, но… Сумасшедшие, все сумасшедшие, да и я тоже.
А что, если отступить, подать в отставку? Назначат другого, пошумят, генерала спихнут на пенсию, а эти доморощенные самураи все равно полетят под моей командой или под командой кого-нибудь еще. А ведь я не отступлю, нет. Что зря столько лет «упирался»? М-да, «упирался». А что дальше? Как там говорил Волков? «Дальше – «майор»? С моей-то работой нынче про «дальше» лучше и не думать.
— …И все жены так, — тихо смеялся Алексей в запале рассказа, — что, скажете, нет? Кого не спросите….
— Подожди, — не дал ему договорить Иван Сергеевич, — не трещи. Вот! Бумажка твоя, правленая генералом. Я тебе скажу откровенно, дело предстоит нешуточное, сам понимаешь, не маленький. Согласны вы с Лукьяновым, спору нет, оформим все, как положено. Сможете, как в той сказке: «и в молоке, и в кипятке…» без конька-горбунка обойтись, быть вам красными молодцами, а нет – голова с плеч». Там, — Иван Сергеевич кивнул вглубь темного коридора, — тем более! У бандитов сейчас стало модным головы неверным отрезать…
Ты знаешь, лично я даже не представляю, как можно это дело «провернуть», но есть одно маленькое «но». Это может вас немного стимулировать. Если вы оттуда вернетесь и все получится, то по квартире и тебе, и Лукьянову генерал обещает твердо. И к этому еще кое-чего. — Ловчик постучал пальцем по записке Волкова. — Скажу честно, так обещает он редко, но если уж обещает, то делает. Это, — указал Иван Сергеевич на тонкие строчки, испещрившие лист красными чернилами, — все написано лично им.
Ты, Алексей, из провинции. Не обижайся я, кстати, тоже не местный и потому знаю, что для тебя вопрос о квартире № 1. Но отвлекись от этого на секундочку и подумай не только о себе.
Бумажка-то эта не официальная, силы она не имеет. С одной стороны – она, с другой – жена и сын, твоя жизнь. Мне, например, не хотелось бы, чтобы мой ребенок чужого дядю называл папой. Я, Алексей, в разводе. Знаю, каково это.
— Что-то я вас не пойму, — удивился Волков. — То, крутили — вертели, уговаривали, пугали, а то сами же отговариваете?
— Я сам себя не понимаю, — Иван Сергеевич зло выругался. — Не понимаю, нахрена мне это, а уж тебе тем более.
— Не мучайтесь вы попусту, — вдруг переменившись в лице, странным голосом сказал Волков. Ловчицу даже показалось, что в коридоре дохнуло холодным, колючим осенним ветром. — Понимать тут нечего. Мы согласны и, если вам все еще это надо, – мы готовы. А «призы» эти, потом, если понадобятся.
— Дело твое, — вздохнул руководитель «Аркана». — Время «пи» отложено. Генерал сейчас на консультациях. Приедет и, вполне возможно, «горнист сыграет «сбор!»». Если понесется эта телега с горы, уже не остановишь. Оба контракта, их копии и эти самописные бумажки останутся здесь в Комитете. Понимаешь, о чем это говорит?
— Догадываюсь.
— То-то. — Иван Сергеевич растоптал окурок и тихо сказал Волкову, — иди, отдыхай, экстремал. И подумай. До «сбора», возможно, остались уже даже не часы, а минуты. Сейчас, — Ловчиц нажал подсветку часов, — два, тридцать три…
… — сейчас пять пятьдесят девять. — Ловчиц пребывая в глубокой задумчивости сел на ящик у открытого грузового клапана самолета, но его тут же согнали, а ящик унесли наверх и погрузили в БТР.
«На дорожку» присели прямо на взлетную полосу. Руководитель «Аркана» был зол и хмур:
— Старший группы, — перекрикивал гул турбин Ловчиц, — Медведев Сергей Георгиевич! Соответствующие инструкции и полномочия он имеет. Повторяю, что б ни забывались. Все с его разрешения, даже туалет! Никаких трений и самовыпендриваний. С этой минуты, ребята, вы на войне! Вперед!..
Молчаливая, пятнистая команда, рысью взбежала по транспортному трапу, занимая места вокруг стоящего в хвосте самолета БТРа. Переднюю из двух бронемашин продолжали поковать под энергичным руководством Медведева.
Летчики убрали «каблуки» и гигантский дюралевый клапан медленно пополз вверх. Сергей Георгиевич лениво махнул, исчезающему из вида Ловчицу. — Прощай, Ваня, — тихо шепнул старший группы…
Двадцать шестого мая 1999 года, в десять часов пятнадцать минут, в кабинет начальника Заводского РУВД города Минска вошла молодая женщина в светлом плаще и дурном расположении духа.
— Я по личному вопросу, — заявила она с порога, глядя на то, как полковник Найдин сосредоточенно читает какой-то документ.
— По личным вопросам, гражданочка, — не отрываясь от чтения, пробубнил полковник, — по вторникам и четвергам. Сегодня, — добавил он, спокойно переворачивая прочитанный лист, и мельком оглядывая посетительницу, — среда. Приходите завтра, в это же время.
— Нет уж! — твердо стояла на своем дамочка. — Вы меня примете сейчас, иначе, я такого шума наделаю!
— Найдин отложил в сторону бумагу и на этот раз внимательно ощупал взглядом хулиганящую мадам. Красивая, молодая…, чего ей шуметь?
— Не пугайте меня шумом, — урезонил он красавицу. — Не люблю я этого. Сам могу пошуметь, но, боюсь вам, это не понравится. Вы представляете, сколько в Заводском районе столицы проживает людей, включая приезжих, командированных и всякого рода залетных? Что ж это будет, если каждый из них, начнет приходить в кабинет начальника милиции, когда только этого захочет, да еще с непременным желанием пошуметь?
— Я вам не «каждая»!
— Ого! — улыбнулся Найдин, откидываясь на спинку кресла, — уж не Пугачева ли ваша фамилия?
— Нет, — не реагируя на шуточный тон начальника милиции, упрямствовала темноглазая гражданка. — Моя фамилия Волкова, и я пришла заявить о пропаже моего мужа…
На лицо Найдина упала едва заметная тень.
— У него на работе, — продолжала Волкова, — их начальник, сказал, что все вопросы к вам.
— Он правильно сказал, — смягчаясь, ответил Найдин. — Вы проходите, садитесь…
Полковник вышел из-за стола и, ухаживая за дамой, отодвинул стул. — А шуметь не надо. Ваш муж не пропал, он в командировке…
— В командировке, — зло повторила за ним Анна Сергеевна. — Все неверные мужья прикрываются этими словами. Милиционеры, так на двести процентов, а их начальники, из солидарности с однополыми, «покрывают» все их похождения. Я и на вас, и на начальника ГОМ-2 буду жаловаться так и знайте.
— Это ваше право, — спокойно согласился Найдин, — жалуйтесь. Я только одно скажу, что быстрее от этого он не вернется. Вы знаете, все это секретная информация и вам, так просто, я, увы, ничего не могу сказать.
— Ну, конечно, — съязвила Анна, а он, в это время, где-нибудь нежится в теплой постельке с… Немедленно скажите, где он?
— Анна Сергеевна, — обратился Найдин к даме по имени отчеству, и она откровенно этому удивилась, точно зная, что не представлялась. — Да, да, — продолжал полковник, — вы думаете: «сухие и черствые начальники, ничего не знают о жизни подчиненных и только то и умеют, что прикрывать их любовные похождения». Ошибаетесь. Про вашего супруга я рассказать могу, но, как я уже заметил, «не так просто». Есть условия.
— К-какие условия? — съежилась Волкова, предполагая, что полковник сейчас предложит что-то интимное.
— Условия? Они не сложные, — продолжал Найдин, копаясь в ящиках стола, — где же это? А, вот. Ну что ж, госпожа Волкова, если вы готовы оформить подписку «О неразглашении» должным образом, то я вам охотно, но кратко поведаю, куда отправился ваш супруг?
— Подписку?
— Ее самую. Сведения секретные. Знаете, какую сумму готовы выложить бандиты за малейшую информацию про «это»? Мы не газета и не журнал. У нас свои, знаете ли, подписки и методы работы, так что вам решать.
Найдин вопросительно и хитро смотрел на Анну Сергеевну, явно находившуюся в состоянии легкого ступора. Она колебалась, хотя было видно, что чаша весов склоняется в нужном полковнику направлении. Наконец, Анна подняла от пола полные непонимания глаза:
— Что я должна подписать?
— Не подписать, а написать. Ну, потом, конечно, еще и подписать. Вот, — Найдин протянул ей сверкающий белизной лист бумаги с верхним угловым, печатным штампом и подписью некого должностного лица снизу. — И во-о-от, еще два. Пожалуйста, ручка… Пишите на первом листе, снизу: — «С моих слов записано верно, мною прочитано»… Число, подпись. …Так. Двадцать шестое…, хорошо. Теперь здесь. — Найдин перевернул лист. — Подпись…. Там, где «галочка», та-а-ак. Дальше… На обороте этого бланка, где объяснения….
— Объяснения?!
— А как вы думали, это так просто? Пишите-пишите. 26.05.1999 года, я, такая-то, проживающая там-то, …так, комнату не указали…, вот, хорошо. Обратилась в Заводское РУВД города Минска, …хорошо, …по поводу пропажи мужа, Волкова Алексея Владимировича, какого он у вас года рождения? Ах, да. Пишем дальше...
— А зачем это? — совершенно расстроившись, спросила Анна.
— Что зачем? — не сразу понял Найдин. — А, «это» зачем? Затем, уважаемая Анна Сергеевна, что все посещения начальника РУВД фиксируются. Кто приходил, чего хотел? Пишите, вы ведь обратились?
— Да.
— Ну, все правильно. Видите, и штампы стоят, прокуратуры и всех, кого надо подписи имеются. Это для того, чтобы я вам не врал, даже если захочу. Все будет отображено на бумаге. Что вы там написали? Так, «…рождения», ага, о месте…, пишите-пишите….
Анна пожала плечами и послушно продолжала выводить аккуратные буквы под диктовку полковника Найдина:
— «…о месте нахождения мужа не знаю», ведь не знаете?
— Нет.
— Пишите дальше, «…о его делах и контактах не имею никакого представления». Написали? Число и подпись, и на последнем листе, вот здесь, тоже число и автограф. Снизу пишите текст: «С моих слов записано верно, мною прочитано», подпись…, отлично…
Найдин сложил листы в папку:
— Ну, что ж, Анна Сергеевна, теперь я спокойно сообщу вам, что Алексей, в составе группы сопровождения убыл в Россию. Наши ребята задержали гомельских бандитов. Эти негодяи сбежали, прятались во Владивостоке. На них висит 17 убийств. Надо же кому-то их сюда привезти?
Путь не близкий. По железной дороге недели две только в одну сторону. Сами понимаете, самолет мы себе позволить не можем.
— Интересное кино, — вяло запротестовала Анна, — что холостых, или других нет. Почему Лешу?
— Холостые есть, — согласился Найдин, — но в этом деле нужны опытные люди, а Алексей по службе характеризуется положительно, служил в «горячих точках» и, знаете, он сам, в доверительной беседе, попросился в командировку, сказав, что вы с ним последнее время …немного ссоритесь. Это правда?
— Да, — тихо шепнула молодая женщина…
— Ну, вот. У него теперь достаточно времени во всем разобраться. А так он, знаете, сгоряча сколько мог бы наговорить вам, или натворить, не дай бог! Семьей дорожить надо. Такие «горячие» слова, совсем не цементируют отношения, а затраты семьи мы компенсируем. Командировочные получат – будь здоров! Мы их и от райуправления поощрим, выпишем материальную помощь, в размере месячного оклада…
Ну, что ж, — поднялся Найдин, — не смею вас больше задерживать. Будем держать в курсе дел, в том смысле, э-э, когда они обратно. Не беспокойтесь, — подталкивал Анну к двери Найдин, — все у вас в семье нормализуется. Я сам поговорю с Алексеем, когда он вернется. Ну, до свидания, уж извините, не могу вам уделить больше времени, у меня много дел…
Тяжелая дверь тихо щелкнула замком. Анна спустилась по лестнице, прошла возле «аквариума» дежурной части и вышла во двор, одолеваемая абсолютно полярными ощущениями от закончившейся только что беседы.
Глава 10
Иван Сергеевич свернул от Мачулищей на затяжной съезд к Слуцкому шоссе. Покрытие дороги, угол ее поворота, ранний час, да и внутренний ритм начальника операции «Аркан», настроенный после военного аэродрома на ускоренный шаг, гнали служебную «девятку» Ловчица на повышенных тонах четвертой передачи к повышенным пятой. Разворачивающаяся впереди прямая до Минска позволяла это делать. Постовых ГАИ не было видно, а что еще надо?
Он включил автомагнитолу и отыскал в ее электронной памяти первую попавшуюся волну. Чудо буржуйской техники на секунду задумалось и гневно изрыгнуло в салон рекламную заставку какого-то радио. Иван Сергеевич убавил звук. Из неясного, ритмичного коктейля звуков вынырнул на удивление бодрый в столь ранний час голос диджея, который ни без удовольствия сообщил, что погода ожидается хорошая, настроение, что естественно, если вы на этой волне – тоже, а сейчас самое время для повтора вечерней программы, созданной исключительно по заявкам радиослушателей.
Ловчиц устало улыбнулся этому сообщению, думая про себя, кому это нужно в это-то время? Он немного сбросил скорость, вернул на место прежний уровень звука и на затяжном спуске пустил машину накатом.
— Для Сергея Петровича Стрижельского…, — замурлыкал ди-джей, как это обычно делают все уважающие себя ведущие подобных передач, — от его родителей, сестры, брата, в день его возвращения домой из рядов Вооруженных Сил Беларуси…
Для Геннадия…, просто Геннадия, от его подруги – Елены Завидовой. Для Игорька! Ого! Этого лучше не читать Игорьку, ведь он пока еще военнослужащий. Скажу только, скорей возвращайся, Игорек, тебя дома ждет что-то интересное! Итак, для всех, кто сейчас, как и Игорек, что называется «топчет сапоги» в караулах и нарядах, а также на боевых дежурствах: на волне нашего радио прозвучит песня Андрея Волкова и группы «Белый Запад» – «Дай мне руку, брат!»
Ловчиц с досады даже сплюнул. Включил четвертую передачу и жестко дал газ, не давая, таким образом, догнавшему его белому Форду «Скорпио» без боя себя обогнать. Сзади уже накатывал «КАМАЗ» с полуприцепом, еще бы, ведь стрелка спидометра только теперь, после того, как акселератор снова дал «девятке» жизни стала подползать к отметке 90 км/ч. «Скорпио», конечно же, не «Жигули» и поэтому легко заскочил вперед, будто его хозяину непременно нужно было заканчивать обгон до приближающегося впереди железнодорожного моста.
«Ну, козлище», — выругался Иван Сергеевич, всем своим сердцем ненавидящий тех, кто обгоняет, «подрезает», становится впереди метрах в пятнадцати, да еще и сбрасывает скорость. Ловчиц лихо «притопил», грозя «Скорпио» быстро вернуть свое лидерство, но тут, пыхтящий сзади «КАМАЗ», перестроился в левый ряд и самым наглым образом попер на обгон легковушек.
«И куда смотрит милиция?» — не без иронии сказал вслух Ловчиц, выжидая момент, чтобы юркнуть за грузовиком и «сделать» Форд. «КАМАЗ» в отличие от «Скорпио» не стеснялся приближающегося моста и шумно рассекал прохладный утренний воздух, громыхая на все окрестности своим пустым полуприцепом. Злополучный «Скорпио» тут же рванул вперед, уступая место для завершения обгона грузовику между собой и «девяткой», но дальнобойщик ответил отказом на такой подарок и стал прижиматься к левой разделительной полосе, пропуская Ловчица в погоню за «Фордом».
Иван Сергеевич не заставил себя уговаривать. Он поравнялся с «КАМАЗ»ом, поднял палец к кнопке аварийной сигнализации, что бы выразить благодарность дальнобойщику на авто-языке за любезно предоставленную возможность поквитаться с иномаркой и от моста сигануть, что есть духу до самого поста ГАИ, но...
Грузовик резко метнулся вправо и последнее, что увидел Ловчиц, это несущуюся на него огромную опору железобетонного моста….
Он никогда не любил особенно долго нежиться в постели. Сегодня же ночью сном и не пахло – нервы. Вылет группы, даже если уверен в том, что все выверено и организовано безупречно, не дал бы уснуть. Ловчиц позвонил ему с аэродрома на рассвете и сообщил, что все хорошо: «трансляция началась…».
Господину Янушкевичу сегодня нужно было обязательно появиться домой – переночевать. Делать это требовалось хотя бы для перестраховки, дескать, Шеф уехал домой, значит, никто и никуда сегодня не полетит, и начало операции – снова полная неизвестность. Да и что тут греха таить, побыть с женой, помыться, побриться в обычной обстановке, это большое дело. Кто знает, как оно дальше пойдет, может статься, что снова придется и дневать, и ночевать в кабинете.
Утро начало давить гнетущей тишиной. Вот-вот уже позвонит от подъезда Михайловский с сопровождением. Все идет подозрительно гладко, так, как будто никто никуда не полетел и ничего особенного вокруг не происходит.
Янушкевич как раз допил чай и решил «убить» оставшееся время ожидания на кухне у телевизора, но вдруг, на двадцать минут раньше обычного «проснулся» мобильный телефон:
— Да, — коротко ответил генерал, включив связь.
— Игорь Федорович, — скороговоркой затараторили в трубке, — это Михайловский.
Генерал снова посмотрел на часы и удивленно вскинул брови.
— Извините, что раньше, — продолжал ординарец.
— Что там?
— У нас проблема, товарищ генерал.
— Говори.
— Ловчиц разбился на Слуцком шоссе, насмерть. Машина за вами вот-вот подъедет. Я на место ДТП, буду ждать там.
— Стой! …Сережа!
— Да.
— Оцепить все! Никого не пускать на место! Движение? Он не мешает движению?!
— Он уже никому не мешает. Машину эвакуировали. Иван Сергеевич в морге, в больнице скорой медицинской помощи, на Кижеватова.
— Что ты мне…? Что я, не знаю где больница?! — генерал дрожащей рукой вытер несуществующий на лбу пот. — Все правильно, — добавил он, смягчившись, — давай туда, Сергей – собирай информацию. Позвони в отдел Ловчица, поднимай всех, кто остался по «тревоге». Поисковиков тоже туда, всех! Все перевернуть, слышишь? Информацию, Сережа, информацию!
— Понял, товарищ генерал….
Янушкевич отключил «трубку» и подошел к окну. Багровый пожар восхода поплыл в горькой пелене прорывающихся сквозь волевое усилие слез. Игорь Федорович опустил руки и до хруста сжал кулаки.
— Что там, Игорь? — услышал он за спиной из коридора заспанный голос своей супруги.
— Иван Ловчиц разбился, — треснувшим голосом сказал генерал, хватаясь за сердце и бледнея….
Озадаченные дорожники толпились на полянке у грозящего вот-вот застопориться «пробкой» шоссе, а работники ГАИ по указанию «сверху» не пускали на место дорожно-транспортного происшествия никого. Михайловский прибыл в тот момент, когда стал назревать скандал. Дорожники рвались к железобетонной опоре, в которую врезалась служебная «девятка» Ловчица, поскольку им нужно было выяснить, какие имеются повреждения у этой конструкции после аварии. Михайловский спокойно подошел к нервно спорившим людям и представился: «помощник Председателя Комитета госбезопасности». Все тут же умолкли…
— Товарищ полковник, — моментально воспользовавшись паузой, обратился к Сергею пузатый мужик в сером костюме.
— Я майор, — тихо уточнил Михайловский.
— Ну, майор, какая мне разница, — напирал «пузатый», — нам же составы надо гнать по мосту, пустите экспертов.
— А сколько их?
— Э-э-эф-ф-ф, — задумался технарь, — …человек пять.
— Троих пущу, не больше, — твердо заявил Михайловский, хотя и сам не знал, почему согласился именно на троих, а не, скажем, на всех пятерых. — Товарищ полковник, — обратился он к начальнику ГАИ города, — скоро прибудет Янушкевич. С движением проблем не будет?
— Что, — испуганно озадачился Стрельский, — сам?! Со «Стрелой?»
— Нет, наверное, без них.
— Со «Стрелой» вступил в разговор капитан, стоявший за спиной начальника ГАИ, — по рации слышно, уже ведут.
— Ну, — развел руками полковник милиции, — встретим…
Михайловский бросил грустный взгляд на исцарапанную железобетонную опору.
— Там ничего нет, — ответил на его вопросительный взгляд полковник Стрельский. — Он по касательной пошел, мимо опоры, справа от проезжей части, за мост. Машина во-о-он там лежала, на зеленой полосе. Правую сторону «Жигуля» начисто снесло, стойки порвало. Вашего сотрудника спасатели вырезали из корпуса.
— А как, …ну, — замялся Михайловский, — эвакуировали почему?
— Обижаете, — снова развел руками Стрельский. — ДТП за день десятки, если не сотни! Машина разбилась, хорошо хоть не сгорела. Труп. Документов сразу не обнаружили. Он, кстати, не сильно пострадал, хоть и не пристегнут был, а отчего умер? В больнице скажут. Наверное, внутреннее что-то. Наряд все зафиксировал. Схемы и так далее, как на неизвестного гражданина.
Битый транспорт убрали, чтоб «зеваки» с утра не останавливались. Знаете, бывает, засмотрятся на ДТП, зевнут и еще несколько аварий следом.
Мы ее сразу как оформили – на эвакуатор. Инспекторы «пробили» номера – машина вашего ведомства. «Подняли» меня. То – се. Через дежурного узнали, кто на ней уехал. Чуть допросились, пока не сказали, что водитель погиб. Скорость у него была порядочная. Бригада скорой помощи констатировала смерть, вот и….
Михайловский кивнул:
— Ясно, — тихо сказал он, — на месте ничего нет?
— Ничего. Ни оружия, ни документов, даже «запаски».
— Она на моей машине стоит, — тяжело вздохнул Михайловский, — с неделю назад у него одолжил…
Вдалеке запиликали сиренами машины сопровождения.
— Ну, — кивнул в их сторону Сергей Петрович, — идите докладывайте генералу, а я поброжу тут.
Пока полковник Стрельский разговаривал с Председателем и прибывшим с ним начальником ГУВД города, Михайловский завел беседу с дорожными рабочими, неприметно убирающими мусор от края дорожного полотна невдалеке от ДТП.
— Да, — хрипел, как туберкулезник худощавый, небритый мужик, в оранжевой, форменной жилетке. — Место херовое, хоть и поворота резкого нет. До города пара километров. Милиция только там, дальше, на посту. Вот, кто не «налетался» по дороге – прут здесь. Во-о-он знак, видите?
Мужик указал на синий знак «указатель направлений».
— Его, три дня назад, снес «Гольф». Только вчера вечером обратно поставили, в бетон, чтобы наверняка…
Михайловский молча кивнул на прощание рабочему и пошел обратно к плотным рядам экспертов и «сыскников», приехавших с начальством. Пребывая в глубокой задумчивости, он обошел всю эту компанию и отправился к знаку, намереваясь оттуда, со стороны, взглянуть на картину ДТП.
Обочина была чистой, если не считать небольших кучек застывшего бетона, безобразно, будто «коровьи блины», разбросанных у основания знака и вокруг, метрах в пятнадцати.
Сергей поднялся на шоссе. Первое, что бросилось ему в глаза, это след жесткого торможения грузовика, с четким отпечатком протектора. «След-то свежий, — отметил про себя Михайловский, — но мало ли кому и почему тут понадобилось тормозить? До места аварии метров сто-двести. Может быть, не заметили знак, тормознули, а потом бегали, смотрели, что там написано? Так и есть, вот и след обуви. Кто-то прыгнул прямо в грязь»…
И вдруг, что-то блеснуло в траве у асфальта.
— Э-эй, — тихо выдохнул вслух Михайловский, заметив связку ключей, судя по всему, потерянных тем, кто бегал к знаку. Сергей поднял ключи, и сердце его похолодело — в стопорном кольце связки, застрял, оборванный микронаушник. Такие были только у связи Службы….
…Холодный зимний день. Солнца не видно. Тучи и кругом снег. Тело пронизывают дрожь и жуткий холод. Свет и холод. Когда-то был просто свет, холода не было, был только бог и свет, а теперь… Свет исчез, есть только холод и мрак.
Красивая женщина в белом подходит, берет за …, что хочет, вздыхает, уходит. Опускается звон. От него болит голова. Зачем этот звон? Где женщина? Холод, опять дикий холод и мрак.
Он снова приоткрыл глаза. Звон не утихал. Теперь, вместе с ним, отзываясь страшной болью и неконтролируемыми сокращениями мышц живота и ног, тело прошила судорога. Непослушными пальцами он ощупал свою постель, это был холодный, каменный пол. Попытка перевернуться – боль!
Мир, вдруг, кувыркнулся и подступила тошнота… Ноги, они уже держат, он встал. Впереди полоска света. Он выставил перед собой руки и толкнул дверь…
Стол. За ним, у светильника сидит какой-то врач, читает газету, за окном солнце…
— Бр-рр-атхок, с-скхольк-о, вре-ммя?
Врач резко дернулся и ударился спиной о стену, сверху на него рухнул железный карниз вместе со шторами. Отскочив от головы медика, железка упала на стол и разбила стеклянный графин. Шум! Снова звон.
— Мм-ма-ма!!! — истошно крикнули слева. Он обернулся на крик и упал…
Удары и вспышки. Тудух-тудух, тудух-тудух! Это поезд?! Он снова открыл глаза. Над ним неслись, выстраиваясь в ряд, лампы дневного освещения. В ногах упирался и хрипел врач с огромной шишкой на голове, а слева бежала та самая красивая женщина в белом, что рассматривала его причинное место.
— Гх-де я-а? — зашипел Иван Сергеевич, словно замороженный питон Каа.
— Очнулся, — вместо ответа сказала женщина.
— Быстрее! — командовал врач.
— Кх-то вы? — вздрагивая на стыках, сипел Ловчиц.
— Ты, мужик, только держись, молчи! Скоро приедем…
— А вфы? — повернул голову к женщине бывший труп.
Дамочка отвернула лицо и тихо сплюнула:
— Может, тебе и телефончик домашний сказать, и размер бюстгальтера? Саша, накрой ему «это дело», не могу я, они трясутся…
— Собой накрой, — пыхтел врач, — у меня в кармане только сигареты…
— Вон они!!! — закричали где-то. «Каталку» тряхнуло, и снова опустилась тьма.
— Эй! Эй!!! Мужик! Погоди! Ты куда?!…
Ирочку снова «напрягли». Из операционной привезли мужчину, пребывающего без сознания, с мелкими разрывами кожи, синяками, ссадинами, к тому же с морговской биркой на ноге. Бирочку, к слову сказать, тут же сорвали и бросили в мусорное ведро.
Заведующий отделением Сергей Сергеевич сказал, что мужик этот пока неизвестный. Ожил у патологоанатомов не дождавшись вскрытия. Что там начальнички тянули-решали относительно него, с кем советовались – неизвестно, однако же дяденька успел прийти в себя и, по пути в хирургию, снова отключиться.
Ирочка получила огромное количество ценных указаний на его счет и, главное – следить, потому, как мужчина этот продолжал болтаться на кромке жизни и смерти, не имея никаких действительно серьезных повреждений. Сам Сергей Сергеевич углубился в показания новенького компьютера, подключенного к «дяденьке». Новый век – новая техника. Тут тебе и пульс, и давление и все прочее.
Ирочка, как ей и было приказано, довольно долго послушно смотрела за этим новым больным, однако, в конце концов, стала развлекаться, подменяя шефа и великодушно отпуская того на перекуры. В этом-то как раз и крылся «напряг». Чтобы не этот хмырь из морга, Ирочка ходила бы курить с Сергеем Сергеевичем, а так, приходилось сидеть при больном и отвечать на глупые вопросы и подковырки двух его соседей, в отличие от него уж слишком твердо находящихся в сознании. Мужики просто развлекали себя подобным образом. Ирочку ужасно тянуло в ординаторскую к Сергею Сергеевичу. Мужики получали яростный отпор, и это заводило их еще больше.
— Я на минутку, — сказала, наконец, медсестра, окончательно истощившим ее нервные ресурсы дяденькам. — Смотрите тут. Если запищит эта штука, зовите. У меня перекур.
Ирочка вышла в коридор и скрылась за дверью ординаторской. Минуты через две там сухо щелкнул дверной замок. Когда же быстротечное и некачественное развлечение было закончено, медсестра и Сергей Сергеевич, поправив слегка измявшиеся халаты, направились к месту исполнения своих служебных обязанностей. Каково же им было, когда по возвращению они не обнаружили в палате того самого неизвестного гражданина из морга?! Со слов его соседей-мужиков, ранее докучавших Ирине, вошли какие-то врачи и с ними детина в штатском, отсоединили больного, сказали, что на процедуры, и увезли.
Поднятые страшным переполохом медики прочесали всю больницу, и к своему великому отчаянию обнаружили у служебного выхода только опустевшую «каталку». Самого же «дяденьку» не нашли, как не искали…
Янушкевич прибыл в Службу. В приемной его встретила заплаканная секретарь Ирина:
— Тут сообщения, — начала она.
— Зайди в кабинет, — сухо пригласил Председатель.
Ирина собрала бумаги и вошла.
— Ирочка, — вздохнул генерал, — знаешь ведь, что должность твоя имеет скорее не документально-творческий характер, а так – чай принести, кофе, сообщеньица передать. «Секретку» Службы ведут специалисты, ты же, не перегруженная работой, должна сиять! Заряжать всех энергией, а ты? Ну, что это за слезные реки? Знаешь где мне сегодня все эти рыдания и всхлипывания? Отчего ты так убиваешься – я понимаю, сама мне говорила, нравился он тебе, ну, что уж теперь? Обратно, Ира, не вернешь…
— Игорь Федорович, — всхлипнула мадмуазель Блесницкая, — я бы ничего, но, тут такое… Какой-то …придурок, пол часа назад позвонил и спрашивает: «Ирочка, Шеф у себя?» и не представился. — «Как, — говорит, — мне с ним связаться поскорей?» Я бросила трубку. Он сначала кривлялся, как мальчишка, в том смысле, что голос менял, вот я и бросила. А он перезванивает, представляете, и давай на меня кричать. Обозвал курицей, наорался и снова: «Янушкевич появится, я перезвоню…». Перестал кривляться, а…, голос…, — Ирочку снова пробило на слезы, — похож на Ивана Сер-гх-еевича.
Она, вдруг, икнула, извинилась, налила себе из графина стакан воды, выпила и спросила:
— Игорь Федорович, что делать?
— Делай свою работу, — мрачно ответил Янушкевич, — а позвонит «этот», сбрось его на первую линию…
Звонок того, кто так расстроил Ирину, раздался через сорок минут. Генерал в это время пил кофе. Открылась дверь, и появилось бледное личико Блесницкой:
— «Он» звонит, — прошептала она, — послушайте голос. Такого не может быть.
Янушкевич включил запись и снял трубку.
— Привет из преисподней, — услышал он на том конце провода голос, от которого по спине пробежали колючие мурашки. — Игорь, это…, Ваня. Сотри разговор и сорвись с места. Встретимся, где последний раз рыбачили. Под мостом, где Михайловский в воду упал. Слышишь меня, это не шутка, не до них сейчас. Если не веришь голосу, возьми с собой мою бригаду…
Связь оборвалась. Генерал ватной рукой положил трубку и через секунду нажал кнопку «связистов»:
— Кто это? — сухо спросил он.
— Тимохин, товарищ генерал, — представился сотрудник.
— Спите как всегда…?
— Никак нет.
— Откуда был последний звонок, первая линия?
— Одну минутку…, с «мобильного» Сергея Михайловского. А что, что-то случилось?
— Да нет, ничего, просто проверяю вас. Разговор не писали?
— Нет, не было надобности. Компьютер выдает, что вы сами его записывали.
— Верно. …Небось, в «Дюка» играете?
— Никак нет! — отрапортовал Тимохин, — как можно на работе?
— Ну, добро…
Янушкевич стер запись разговора, вызвал через дежурного свою машину и группу сопровождения. Дежурный офицер доложил о том, что машина готова, но Михайловский три минуты назад поднимался наверх и спрашивал на месте ли генерал? У него что-то очень срочное…
Глава 11
Вспыхнула кнопка секретаря:
— Игорь Федорович, к вам Михайловский.
— Хорошо. Я его жду.
Дверь открылась. Сергей, молча, вошел и остановился у порога. Взгляд генерала пугал. В нем звучала тысяча вопросов и он, не задавая их, уже ждал ответа. Михайловский посмотрел в глаза Шефа и утвердительно кивнул.
— Мы едем …в одно место, — сдержанно сказал Янушкевич, — ты в курсе? Мне сейчас туда надо позарез.
Михайловский снова кивнул.
— Сядешь за руль, — продолжал Шеф, — все остальное по пути…
Они вышли в коридор и спустились вниз. Генерал вопреки обыкновению сел в первую машину сопровождения. В тонированном служебном «Пежо-605» рулил Михайловский, а с ним в салоне четверо из второй машины – группа поддержки.
Заместитель Медведева – Генько, ничуть не удивился подобному раскладу, и сел в машину рядом с Председателем. Личный состав мигом рассортировали по свободным местам.
Пежо Михайловского резво рванул с места.
— Давай за ним, — скомандовал Янушкевич водителю, — будь готов ко всему. Вперед!
Улицы наполнились воем сирен. Эскорт понесся по городу, разгоняя испуганные машины, неготовые к появлению высокопоставленных авто. Раз за разом возникали аварийные ситуации, орали СГУ, автолюбители и пешеходы шарахались в стороны пугаясь переливающегося сине-красными огнями эскорта…
В это время на другом конце города Софья Андреевна Янушкевич вышла из лифта и, доставая ключи, подошла к двери квартиры. У мусоропровода, сверху, курили какие-то мужчины. Один из них, в черных роговых очках невзначай бросив на нее взгляд, хитро прищурился.
— Опять гости у соседей, — подумала Софья Андреевна, входя в квартиру, где она и ее родители прожили долгие годы.
Что-то больно кольнуло в сердце. Возможно, воспоминания о молодости, нахлынувшие вместе с неменяющимся запахом из прошлого. А, может, сегодняшняя, неприятная поездка оказала на нее такое действие? Колючая заноза ощутимо перехватила дыхание и заставила остановиться у самой двери.
Сегодня Софья Андреевна навестила Галину Ивановну Зельскую, бывшую Ловчиц. Женщины давно дружили и оставались подругами даже после развода Гали и Ивана.
Подруга уже знала о смерти «бывшего». Софья Андреевна и Галина Ивановна погуляли в парке, чтобы не говорить о своих делах при новом муже последней. Ребята из охраны Службы, неотступно болтающиеся рядом с женой Шефа упрямо не желающей сидеть дома, шли позади ничуть не мешая их беседе.
Галя была расстроена, хотя вслух говорила что-то неопределенное и, вместе с тем, неприятное о погибшем. Позже, как бы невзначай, она все же спросила: «Как он погиб?» Софья ответила, что сама толком ничего не знает, Игоря еще не видела, слышала только, что на машине разбился.
— Пьяный? — зло констатировала Галина.
— Не знаю, вроде нет.
— Конечно, был пьян, в «дым», а скажут – «ни капли»!
В общем, беседа получилась спутанная и неприятная. Как не скрывала это Галина, а боль утраты вырывалась наружу и грызла ее изнутри. Расстались холодно.
Софья Андреевна решила переночевать в пустующей после недавней смерти мамы квартире родителей. Игорь Федорович до завтрашнего дня остался на работе. Он лично занимался организацией похорон Ловчица. В связи с этими ужасными событиями у него, как он сам говорил: «нарисовалась еще масса всяких других неприятностей».
В общем, госпожа Янушкевич решила побыть одна там, где хоть что-то сможет согреть ей душу и дать сил пережить все это. Сюда было ближе ехать чем домой. Мотаться по городу уже не было никакого желания и сил. Ребята из охраны подвезли ее к подъезду и остались дежурить в машине.
Она вспоминала прошедший день, силясь восстановить в памяти лицо погибшего Ивана и…, не могла этого сделать. Софья Андреевна открыла старый шкаф, где хранились вещи, в которых они теперь нуждались редко, и нашла среди них траурное платье и платок.
Старая мебель, как казалось, смотрела с укоризной на редко появляющуюся, теперь уже полноправную хозяйку квартиры, пробуждая воспоминания тех времен, когда они с Игорем практически ничего не имели, кроме самих себя и грандиозных планов на будущее. Жили они тогда с ее родителями.
Женщина закрыла шкаф, отложила платье и отправилась в гостиную. Окинув привычным взглядом комнату, Софья Андреевна подошла к старенькому серванту и отыскала в нем толстый, рассыпающийся на части фотоальбом, оклеенный светло-бордовым, выцветшим плюшем. Она присела на край старого скрипучего дивана и принялась внимательно изучать огромное количество старых черно-белых фотографий.
Вскоре она обнаружила одну из тех, которые искала. На ней она, Игорь, Иван и Галя в Москве, куда они все вместе махнули на «Октябрьские» в 1984 году. Молодые, красивые, счастливые. А Иван отвернулся, лица не видно…
Софья Андреевна снова перетасовала фотографии и нашла еще одну с Ловчицем. Это уже со свадьбы у Курзуновых, их Сашка женился. Это в 87-м. Иван тогда не хотел сниматься, мотал головой, кричал «нет, нет, нет»! Так его и сфотографировали. «Нет, нет, нет», — вдруг ясно зазвучало в голове Софьи Андреевны. «Нет, нет, нет!» — говорил хмельной Иван, — «не верь…!»
— Что за черт! — дернулась она и отбросила альбом в сторону. Фотографии расползлись по дивану и та, что так ее напугала, пропала где-то, закрываемая их скользкими, выгнутыми телами. — Духота, — шепнула в гнетущей тишине испуганная женщина, расстегивая верхние пуговицы платья. Она открыла дверь на балкон и переоделась в старый домашний халат. Фотоснимки были собраны обратно в альбом и возвращены в сервант.
Испуг отступил, но взбудораженное сердце трепетало, словно мотылек на оконном стекле. — Старею, — успокаивала себя Софья Андреевна, но что-то мятежное, необузданное вырывало из памяти «то» фото: «Нет, нет, нет!» — кричал Иван… — Боже, — чуть не плача взмолилась она, предвкушая приближение того, чего остерегалась всю свою жизнь, оставаясь одна дома.
Раньше она всегда радовалась тому, что спокойно переносит одиночество. Росли дети, она и их учила этому, говоря словами Игоря: «Чего можно бояться в собственном доме»? Сегодня она боялась. И не Иван ее пугал, нет. Они, кстати, и при жизни последнего относились друг к другу очень хорошо, тогда с чего бы это Ивану после смерти ее пугать? Бред!
Софья Андреевна открыла сумочку, приняла «сердечное», сняла трубку телефона и набрала номер мужа. Едва телефон дал вызов, она тут же нажала «отбой». Это «разыгравшееся» сердце снова дало о себе знать. Она села обратно на диван и откинулась на спинку. Трубка телефона осталась в руках. Похолодевшие пальцы быстро и привычно набрали другой номер.
— Фирма «Мегаполис», слушаю вас.
— Директора будьте добры, — сдержанно попросила Софья Андреевна.
— Александр Игоревич сейчас занят, что ему передать?
— Передайте ему трубку, — настояла госпожа Янушкевич, — это его мать, срочно!
— О! Простите, Софья Андреевна, секундочку, соединяю…
В трубке смачно щелкнуло:
— Янушкевич, слушаю.
— Саша.
— Да, мам.
— Сына, если не трудно, приезжай ко мне, я у бабушки дома.
— Что случилось?
— Ничего. Что-то мне плохо.
— Может «скорую», мам?
— Ты мне нужен, а не «скорая». Не вызывать же Лену из Витебска?
— Хорошо, в течение часа буду.
— Я жду тебя, сынок.
Софья Андреевна дала отбой вызову и закрыла глаза. Она просидела так около получаса и вдруг стала задыхаться. Ее неудержимо потянуло на балкон, и слабая женщина на дрожащих ногах все же нашла в себе силы выйти туда. Свежий воздух немного ослабил хватку удушья и она, опершись о балконные перила, бросила с высоты восьмого этажа полный боли взгляд на раскинувшийся внизу город.
Сверху что-то праздновали Егреевы. Сколько она себя помнила, у них всегда был повод собраться и пошуметь. Сейчас там снова звенела посуда и играла музыка. На их балконе, прямо над ней, кто-то стоял, нервно выстукивая пальцами на оцинкованной жестянке водяного стёка какой-то нехитрый ритм.
«Та-та-та, та-та-та. Есть под небом два моста», — зазвучал чужой голос в голове едва держащейся на ногах женщины. «Та-та-та, та-та-та, Софья прыгает с моста. Внизу лишь свет и красота. Тра-та-та, тра-та-та».
Софья Андреевна яростно вцепилась в открытую деревянную створку балкона. Что-то невидимое и страшное выползало из ее собственного «солнечного» сплетения, хватало за ноющие внутренности и неудержимо волокло вниз. «С мос-та, кра-со-та, вы-со-та и меч-та»!
Она поставила старый табурет к обитому «вагонкой» высокому цветочному ящику, стала на него, затем взошла, как по ступеням, на подоконник и занесла ногу над бездной…
Зазвенело стекло. Старая деревянная створка не выдержала и развалилась. Софья Андреевна качнулась, опрокинулась назад и, потеряв сознание, упала прямо на руки перепуганному сыну.
«…ничего-ничего, — продолжало звучать у нее в голове, — я к тебе еще приду, я тебя еще найду…». Сверху, с соседского балкона, кто-то с досадой сплюнул.
— Мам, мам! Ты что?! — Саша отнес бледную мать в спальню и положил на кровать. — Ой-ей-ей. Да как же это? Господи, зачем?!
— Саша, — прошептала Софья Андреевна, — ты откуда?
— Я сорвался, мам, шампанского купил, торт, цветы. — Он гладил ее холодную руку, и мать оживала прямо на глазах, — с работы удрал, а ты, мам, ты что? Я отцу скажу. Достал он со своим Комитетом. До чего довел, а?
— Ты на отца не говори плохо, — приходя в себя, слабым голосом вступилась за мужа любящая супруга, — не дорос еще.
Вдруг она дернулась в руках сына, глядя остекленевшими глазами на балкон:
— Очкарик!!!
— Где? — не понял Саша.
— Очкарик. Я его сейчас видела. Это он меня волок вниз, понимаешь?
— Нет.
— Он был наверху, на балконе у Егреевых. Он смог…, не знаю как. Это он! Позвони отцу…
— Я звонил, сотовый не отвечает.
— Звони отцу.
— Говорю же, я звонил. На работе сказали на выезде. Я еще из своего офиса связался с Ирой в приемной.
— Боже. Это я? С балкона?
— Ты, мам, только давай успокоимся. Надо же, створка лопнула, а так бы я не успел. Думал, что ты стекло моешь на балконе…
До Аксаковщины домчались одним махом. Дальше пришлось «идти» тише, на проселках машинам приходилось несладко. Михайловский не жалел «подвеску» Пежо, нервничал из-за недоверия генерала, хотя понимал, в их нелегком деле иначе нельзя. Благо Шеф в работе предпочитал Мерседесу – 605-й, оставляя немецкий броневик для особых случаев, как это называлось, для «престижного выезда». Будучи в постоянной работе и на полном обеспечении технических запросов, Пежо совершенно обвыкся с разношерстностью Белорусских дорог и был к ним терпелив.
На подъезде к месту «N» генерал по рации дал команду остановиться. Состоялся по-военному короткий «развод», после которого машины сопровождения подразделения «Стрела» первыми получили привычное указание «ожидать» у санатория.
Сотрудники ГАИ прекрасно знали, что нужно делать в этом случае. Все проселочные дороги, выходящие к плотине, перекрыли, а других дорог с той стороны небольшого гидросооружения в этом направлении просто не было.
Генерал нарисовал в блокноте схему моста и подробно описал ребятам из «Отбыстрей» подходы к нему. Профессионалы. Долго им ничего объяснять не нужно было:
— Под мостом, — пояснял задачу генерал, — должен ждать человек. Объявится – его тихо, очень тихо, взять, сколько б ни было с ним народу. Если уж очень плотно его будут «вести», то на рожон не лезть, лучше выждать, но взять нужного, главного. Под мостом он будет один, ну, в крайнем случае – двое. Так что, ребятки, понаблюдать, вычислить и… Рыбаки они, или бандиты, мне все равно. Это вам тренировка. И не бойтесь, будь там хоть сам Садам Хусейн, хоть Христос, ясно? Сюда того, кто там будет…
Группа в один миг захлопала багажниками машин, переоделась в камуфляж и исчезла в кустах. Игорь Федорович достал пистолет, передернул затворную рамку и навел оружие на Михайловского:
— Пистолетик, Сережа, на капот. Тихонько, …не спеша.
Сергей неуверенно и нервно достал оружие и положил его на капот «Пежо».
— Так. Теперь отойди в поле, в сторону санатория.
Михайловский послушно шагнул в сторону, а генерал взял его пистолет и направился к «99»-й модели Жигулей отдела «Отбыстрей». Он заглянул в ее салон, извлек из-под «козырька» оставленные для него ключи, сел за руль, запустил двигатель и, подъехав к Михайловскому, остановился:
— Ну, что расскажешь? Что это за трюки? — спросил он, не выходя из машины.
— Трюков никаких нет, — как можно спокойнее ответил Михайловский. — Он жив.
— Почему я должен тебе верить?
— А почему нет? — улыбнулся Сергей Петрович.
— Хорошо. Если он жив, что вы тогда за «жмурки» тут, в лесу, затеяли?
— Это «его» идея...
— Ты погоди, — начиная терять спокойствие, не дал ему договорить генерал, — как он воскрес?! Врачи констатировали смерть. Вскрытие, то, се?
Михайловский тяжко вздохнул, вспоминая события последнего дня:
— Вскрытия, товарищ генерал, он не дождался. Пока я его, там, в морге, оформлял и выбирал по приметам, а их, неизвестных, там было трое, он успел очухаться и перекочевать в реанимацию, а потом в хирургию. Я работал под прикрытием, как положено, родственник, мол…
— Ну, дальше…
— Дальше? В морге нам сказали: «ЧП! Ожил ваш гонщик! В общем, …украли мы его. Надо бы с врачами разобраться. Если не смогут «похерить» это дело – головы полетят. Он всюду шел, как «неизвестный». Записей никаких нет, бирку морга мы тоже извлекли из ведерка, все чисто. Только врачей жалко.
— Погоди ты! С врачами мы разберемся. Что дальше?
— Ну, одели его и спрятали. Со мной из опергруппы были двое, у их знакомых и осели на время. Там он совсем очухался. Вам нужно знать, — тихо уточнил Михайловский, — наш Иван Сергеевич сейчас слегка не в себе…
— То есть? — не понял генерал и, осмотревшись, все же вышел из машины.
— Не-не, так все нормально, просто видения какие-то у него появляются, феномен. Говорит, ангелов видел, и еще, что это со многими бывает, кто «оттуда», из-за кромки вернулся. Будто многие возвращаются. Грудь у него болит, синяки, в общем, мелочь, а так рвется в бой, но «в миру», по его же идее, пока ему лучше оставаться «мертвым». Да, — с улыбкой вспомнил Михайловский, — на свои похороны меня приглашал. «Деньги, — говорит, — на это дело есть. Хоть попьете с генералом на халяву».
— Бред, — сплюнул Янушкевич.
— Ну почему же…, — внезапно отозвался откуда-то сзади Ловчиц!
Михайловский вздрогнул, а Председатель, поддаваясь рефлексу, в первую секунду едва не выстрелил на звук. Генерал-лейтенант Янушкевич готов был перекреститься.
— Физкульт привет! — подходя к открытой двери «Жигулей», протянул руку Ловчиц. — Чего? Боишься меня? Я это – я!
— Ваня.
— Игорь.
Они обнялись.
— Как ты здесь? — дрожащим голосом, спросил Янушкевич.
— Да вот. Сейчас, у каких-то знакомых Сергея на даче обосновался. Никто не знает, что с трупом общаются. На рыбалку завтра собираемся…
— Я не о том.
— А, — отмахнулся Ловчиц, — дорога-то от плотины сюда одна. Куда бы вы от меня делись? А так, кто ж этих Медведевских вояк натаскивал? Медведева нет, тот бы перестраховался, а эти… Сказали им искать – ищут. Посмотришь кого приволокут, обхохочешься.
— Ох, Иван, ну и дела…
— Да уж, — согласился Ловчиц, — что-то не радостно мне на сердце от воскрешения. Ну, про него-то, про воскрешенье, как-нибудь потом. Сергей тебе уже рассказал, что у меня, «того»? — Иван Сергеевич совсем по-детски покрутил пальцем у виска. — Как поведаю тебе, какие «мультики» иногда видятся, обалдеешь. Но это все потом.
Что делать будем? «Ветерок» задувает о-го-го! «Барабанит» кто-то в Службе, как этот, что в «Металике», чуть не помер на сцене. Как там его?
— Ларс Ульрих, — пояснил отмалчивающийся в сторонке Михайловский.
— Вот-вот. А тот кому он «барабанит»… Вот еще персонаж. Еще интересней. «Пасут» нас, ребяты, как бычков на лужайке. И это вам ни какое-нибудь ЦРУ, тут клиенты покруче. Свой хлеб отрабатывают, не государственный, …это мое мнение.
Генерал вскинул вверх брови, давая тем самым понять, что и соглашается, и нет с последним заявлением зама, а вслух произнес:
— Значит так, Сережа! Ивана никто не должен видеть. Ты оставайся здесь, а мы пройдемся, нет, проедемся с ним к дачам. Наши «рыбаки» должны «рыбки» всякой притащить. Поговори с людьми, то, да се, а мы скоро. Надо обсудить кое-что.
Ловчиц прыгнул в машину, будто и не разбивался, и не болит у него ничего, и не тошнит теперь после всех этих «девятых» и «девяносто девятых» Жигулей.
— А пистолет? — промычал Михайловский.
— Ах, да, — вспомнил генерал, возвращая оружие ординарцу. — Извини. Сам знаешь: «Доверяй, но проверяй».
«Девяносто девятая», выбрасывая из-под передка шматы грязи и травы, резво заскакала по зеленым кочкам в сторону дачного поселка. Михайловский вернулся к Пежо, сел за руль, включил магнитолу и стал дожидаться «рыбаков».
Откровенно говоря, они дали ему достаточно времени для того, чтобы расслабиться и прийти в себя после произошедшего. Сергей даже успел немного вздремнуть до той минуты, когда появились первые «ловцы жемчуга».
«Невод» пришел не с тиной морской, а с парой молодой. Он в плавках, она в купальнике, несмотря на вечерний час. Отловленный под мостом мужчина лет тридцати, геройски закрывал грудью от заинтересованного взгляда Сергея свою даму. Поглядывая с опаской на камуфлированных, вооруженных бойцов, и быстро взвесив свое положение, мужчина покорно склонил голову:
— Н-не знаю, мужики, кто вы, но девчонку, отпустите. Она не при делах.
Михайловский решил не тянуть, показал удостоверение и представился:
— Майор Михайловский, госбезопасность.
— Майор, — продолжал гнуть свою линию задержанный, — отпусти девушку…
— Что они делали? — оставив без внимания мольбы задержанного, поинтересовался у бойцов Сергей Петрович.
— Ну, как что? — улыбнулся один из группы, — «брали пробу грунта, друг у друга, на содержание стафилококков». Петрович, где ге…, виноват, наш главный? Что с ними делать-то?
— Он отъехал, ненадолго. Я за него.
Не особенно размениваясь на долгие объяснения Михайловский, кивнул бойцам, чтобы заняли позиции по кругу и взялся за опрос доставленных:
— Господа хорошие, — весело вскрикнул он и хлопнул в ладоши. — Задержали обоих, обоим, стало быть, и отвечать. — Сергей хитро подмигнул ребятам из «быстриков», давая понять, что это не те, кто нужен (что естественно), но «отработать» доставленных обязательно нужно.
— Майор, — взмолился неизвестный, — пусть один твой с Надей, …с девушкой отойдет, пошептаться надо…
— В Комитете пошепчемся, — не то пошутил, не то припугнул Сергей, — но, с другой стороны, если у вас какая-нибудь ценная оперативная информация…
— Ценная, очень ценная, — словно игрушечный слоненок закивал головой захваченный.
— Хорошо, — согласился Сергей Петрович и указал на ближайшего к нему «шустрика». — Ты, сопровождай даму до поворота. Я дам вам знать, когда вернуться.
Едва только девушка с провожатым бойцом удалились на порядочное расстояние, раскаивающийся мужчина, облаченный в синие плавки, сложил ладони рук перед собой так, словно являлся самым набожным католиком в стране:
— Мужики, не губите! — страстно зашептал он.
Михайловский и оставшийся с ним «шустрик» переглянулись.
— Это, — кивнул в сторону стоящей невдалеке спутницы задержанный, — жена моего шефа. Мы здесь на пикнике, компанией. Шеф на форель ушел с замом, а я…, ну, в общем, отпустите ее, а?
Михайловский вызвал по рации «провожатого», приказал отпустить девушку и возвращаться.
— Ты видишь, — авторитетно поинтересовался он, — мы нормально? — Давай и ты, не крути. Чем меньше будешь утаивать, тем надежнее будет наше молчание. Сам понимаешь, шеф по головке не погладит за такие штуки. Вообще, я тебе скажу так. Две подобные «головки» для одной семьи – многовато.
— А что надо? — откровенно не понял вопроса новоиспеченный Дон Жуан.
— Ну, не дури, — располагающе улыбнулся Сергей, — сам прекрасно знаешь, что нашу Службу в вашей конторе интересует. Та-а-ак, — доставая из салона какую-то пластиковую папку, поддельно озадачился «временно исполняющий обязанности Председателя Комитета госбезопасности» в предместьях Аксаковщины – Михайловский. Он копался в бумагах с таким озабоченным видом, что не возникало никаких сомнений – Комитет знает о задержанном все!
— Что-то я запутался. …Ваша фирма называется «Медитех»?
— Нет, «Муссон».
— Ах, да, конечно «Муссон». Вот они, ваши бумажки, — Михайловский вытащил из стопки первый попавшийся лист, которым оказалась ксерокопия его собственного свидетельства о рождении. — Ну что ж, начнем, наконец, что-либо делать и для протокола. Бумага, сам понимаешь, требует. Так: Фамилия, имя, отчество, домашний адрес, сверимся с написанным…
В машине зазвонил телефон:
— Одну минутку, — извинился Сергей Петрович и снял трубку, слушаю… Да Ирина. Пока нет, но уже скоро будем… Куда ему позвонить, не домой? Родителям жены? Я понял, да, конечно запомнил – сын просил. Все? Ага, хорошо…, скоро, Ирина, скоро! Что? А что на счет похорон? …Ну, не сейчас, приедем и все обсудим, да…, до встречи.
Глава 12
В момент, когда Игорь Федорович, взволнованный звонком сына приехал на старую квартиру, Софья Андреевна уже спала. Мужчины, дабы не беспокоить ее сон обосновались на кухне. За ужином Саша рассказал отцу о произошедшем. Янушкевич старший молча выслушал и леденящий душу рассказ, и справедливые упреки:
— Что ж это, пап, — спрашивал сын, после того, как они покончили с холодным шампанским. — Какая-то… Я не знаю, как это назвать? Что ты молчишь?
— Так. Перевариваю сегодняшний «ужин».
— И что?
— Ничего хорошего, сынок. В твои двадцать девять, это понять сложно. Слушай и не перебивай. После прошлогодних «наездов» на твою фирму мы тебя припрятали неплохо, если, конечно, ты снова не таскаешь к себе домой девушек …всех подряд. Таскаешь?
— Для них, — Саша с опаской посмотрел в прихожую, не слышит ли мать, давно желающая женить сына, — у меня есть отдельная «хата». Могу себе позволить. Про мою настоящую квартиру из посторонних не знает никто, я так думаю. Твои спецы все сделали на совесть…
Янушкевич старший осуждающе покачал головой:
— Придется сейчас про свою эту «хату» на время забыть. Я еще толком не знаю, кто это так интересуется персоналиями нашей Службы, но догадываюсь по какому поводу. За место, куда девок водишь – рассчитайся с хозяином и забудь про него, понял?
Мать переедет к тебе. На работе оформим ей отпуск, на сколько надо. Ленку я сам, через наших в Витебске предупрежу. Они поставят ей и семье охрану. Благо она второй раз сменила фамилию. Ее и до того было найти сложно, хотя, конечно, при желании… Я завтра еще раз прикину, как их получше припрятать, сегодня уже ничего не хочу. Спасибо за вино, оно было весьма кстати, хоть я и не люблю все эти шипучки.
Да уж, — устало выдохнул Игорь Федорович, — вот так, Сашка. Дела у нас не веселые. Ты знаешь, это еще неплохо, что они так, через мать, а не в наглую на нас поперли. Но, с другой стороны, странно как-то. Может, пугают: «Смотрите, мол, как мы умеем».
В то время пока мать будет жить у тебя, мне, сын, это дело нужно размотать позарез. И за дядю Ваню, и за мать кого надо «отблагодарить».
Люди с нами «завязались» серьезные, но, мне кажется, слишком самоуверенные. Тебе же придется быть самой осторожностью и в делах, и вне них. Мы с тобой уже не раз обсуждали, как и что делать, если станет происходить что-то подобное. Вот, в прошлом году немного прорепетировали, когда с тобой …было дело. Но, то были заурядные российские бандиты, с ними проще.
Мать будешь перевозить, смотри внимательно, с этой секунды и тебя, и меня, и ее «пасут». Игорь Федорович сделал паузу, вспомнив Ивана, это ведь он такое словечко подбросил – «пасут», после чего продолжил:
— Мне завтра на похороны. Ваня Ловчиц.
— Я знаю…
— Вот, видишь, — снова вздохнул Игорь Федорович, — сначала Корж, потом Ловчиц, подбираются и ко мне, но, благо, пока только пугают. Нужно действовать на опережение. Мы в Службе как раз сейчас и пытаемся кое-что организовать для этого.
Матери я сам все объясню. Нельзя ей завтра …к Ване на похороны. Ну, что, идем спать, уже четвертый час…
Янушкевич старший встал из-за стола и начал убирать посуду.
— Да - а, — вздохнул Саша, — видно пришло время?
— Время чего?
— Я о своем, пап. Время познакомиться вам с Таней.
— Таней?!
— А тебе что, не нравится это имя?
Отец сделал паузу, застыв у раковины с тарелкой в руке:
— Что мне действительно не нравится, — с укоризной, но как можно мягче сказал он, — так это то, что ты от родителей прячешься. И давно встречаетесь? Я это к тому спрашиваю, что может быть, пока обойдемся без Тани?
— Никак, батя. Я с ней не встречаюсь, я с ней живу, уже полгода. Как ни крути, а мать-то ко мне едет, они все равно встретятся…
Озадаченный родитель на секунду нахмурился и еще глубже погрузился в размышления. Это продолжалось до тех пор, пока, наконец, сам Игорь Федорович не устал от тягостного молчания:
— Ну, раз она полгода смогла тебя терпеть, посмотрим, что это там за Таня. Погоди, — вдруг осенило отца, — а как же «хата», девки?
— Это «треп», отец. Полгода никаких девок, все для нее…
День 27 мая 1999 года с утра до вечера просто вылетел в трубу в связи с «похоронами» Ивана Сергеевича Ловчица. Нужно ли говорить о том, чего стоило провести такого рода мероприятие? От забот голова шла кругом, и к вечеру генерал просто валился с ног, в то время как «безвременно усопший», как ему и было положено, отдыхал, в смысле – рыбачил.
Время прощания с «телом» вырвало у начоперштаба «Аркана» чуть ли не полжизни. Ходько и генерал добрались в Комитет с одним желанием, напиться, но «дело» не позволяло сейчас этого сделать:
— Что штаб? — спросил Янушкевич, прибывшего «из разведки» Михайловского, как только почувствовал, что раскаленная за день голова стала способна что-либо воспринимать.
— «Шах» сообщает, что они уже заждались на «точке». Ждут «мышонка Пи»…
— Какого мышонка? — не понял генерал.
— Время «Пи», — пояснил Михайловский. — По плану, время «Пи» началось в час десять, еще вчера…
— Знаю, — вздохнул генерал. — На носу выход колонны в район, а мы… Что за аварийная ситуация предусмотрена у вас на подобный случай?
— Ну, как сказать? — улыбнулся Михайловский.
— Ты же вновь назначенный руководитель «Аркана», Сергей Петрович. Все знаешь, не томи, говори.
Михайловский налил себе стакан воды и залпом опрокинул его внутрь пересохшего горла:
— Фу-у-у, — шумно выдохнул он, — я думаю вот как… «Аварийка» у «Шаха» следующая: если до часа десяти сегодня не поступает команда «удар», они начинают действовать самостоятельно до следующего выхода на связь, в семь десять завтра по нашему времени. Думаю, мы должны послать им сообщение: «Ожидайте мышонка Ло»….
— Мышонка Ло?! — Медведев еще раз перечитал расшифровку радиограммы, понимая только то, что в Минске что-то происходит странное и это «что-то» требует корректировки планов его группы. С самой посадки на жаркой Азербайджанской земле их и без того авантюрное приключение приобрело массу нюансов, каждый из которых способен был в корне изменить ход операции. Теперь же Медведев просто растерялся. Одно было понятно, «мышонок Ло» это курьер, и раз дело дошло до этого, то все его догадки и опасения подтверждаются. Остается только ждать.
Уже третьи сутки они безвылазно торчали в самолете, дожидаясь назначенного времени.
— Хороша спецоперация, ничего не скажешь, — недовольно сокрушался про себя Медведев, — просто «молниеносная», с трехсуточной бородой! На зависть всем спецслужбам мира. Благо, пока еще не вышло расчетное время воссоединения с местными колоннами Вооруженных Сил для передислокации в заданный район. Но ведь и оно уже подходило к критической отметке.
Вот-вот последние машины обеспечения местных ВС уйдут на юг Азербайджана и что тогда? Никто ведь не станет корректировать планы войсковых учений, под прикрытием которых должны были действовать «аркановцы».
Ребята из спецгруппы, понятное дело, начинали нервничать, да и сам Сергей Георгиевич стал «дергаться» и «заводиться» по всяким мелочам.
К местным структурам госбезопасности вопросов пока не было. Они точно выполняли все пункты договоренности, а теперь, с просрочкой, даже больше того.
Именно это «больше того» тоже начинало беспокоить Медведева. Азербайджанские коллеги уже трижды посылали Белорусам закодированные запросы на марш-бросок в составе воинского формирования, выдвигающегося на учения в сторону города Кубатлы. В настоящее время у группы оставался только последний шанс – колонна обеспечения.
По плану белорусские бронемашины, примкнувшие к местным у границы с Арменией, должны будут покинуть колонну и действовать самостоятельно с молчаливого согласия уже армянских властей. То есть практически полная автономия до самого конца операции. Все это будет происходить без влияния местных органов госбезопасности, МВД и вооруженных сил, чтобы снова не разжечь вяло тлеющий костер межнационального конфликта.
В последние часы спецслужбы Азербайджана проявляли подозрительное любопытство. Рядом с белорусским авиалайнером то и дело прохаживались хорошо одетые молодые люди в костюмах и с оперативной радио-гарнитурой. Если так просидеть здесь еще пару суток, то редкий гражданин этой солнечной республики не будет знать, что за гости обосновались у них в аэропорту Гянджи.
Медведев не склонен был драматизировать ситуацию с частым появлением коллег рядом с самолетом, однако времени сейчас хватало, поэтому он, дабы занять чем-то голову, начал анализировать то, о чем думал еще в Минске.
Как ни крути, а сейчас очень кстати пришелся бы специалист, который «на запах» просек с чего это вдруг местные под разными предлогами пытаются узнать о «темной» для них стороне операции белорусов.
Сергей Георгиевич решил не «закручиваться» на догадках и переключил свое внимание на саму операцию. Судя по картам и беседам с Волковым и Лукьяновым, площадь предстоящих действий была небольшая, однако, наиболее подходящих подхода к аулу Аликулиушагы – три, причем два из них равнозначны.
Зная время, когда колонна начнет марш-бросок в зону плановых учений, имея информацию о том, что среди прочих машин будут два БТРа без маркировки и всяких знаков на борту, время прибытия и район спецгруппы можно было вычислить без особых проблем.
«Будь я в этом заинтересован, — рассуждал Медведев, — я бы устроил нам «встречу» еще в пути, причем отпустил бы подальше от колонны и раскатал, как лягушку асфальтным катком. Списать все это потом на постоянные «разборки» между Армянами и Азербайджанцами тоже легко. «Аркановцев» теперь, после такого простоя, запросто можно «подставить». Времени на подготовку заподлянки было предостаточно. «Черт, «на колу мочало – начинай сначала». Опять я вернулся к исходному сомнению…»
Медведеву вспомнились слова генерала, сказанные им перед отправкой на аэродром: «зажирели мы без настоящего дела». Так и было, запас неповоротливости и, стало быть, уязвимости был налицо.
Тут пришло время вспомнить и Ловчица, который последнее время уж очень часто говорил о том, что надо учиться думать. Как же все-таки это трудно без привычки.
Сергей Георгиевич подошел к первому БТРу, возле которого развлекались игрой в карты его бойцы:
— Лучше бы поспали, — пробубнил старший группы, — Волков, Лукьянов, пошептаться бы….
Найти своих, на такой площади оказалось делом нелегким. Летчики грузового лайнера, «любезно согласившиеся» подвезти Ивана Сергеевича в Гянджи после переговоров нужных людей с главой авиакомпании, понятия не имели что за «ужик» с ними летит? «Ужик» имел документы коммерческого директора белорусской торговой фирмы, атрибуты бизнесмена и весьма надменный вид. Руководство авиакомпании «накрутило хвост» пилотам, дабы те не особенно-то трепались в присутствии последнего. Пассажир, мол, важный, заплатил за полет много, документы в порядке, а чего ему надо в Гянджи, то кому какое дело?
Во время разгрузки самолета «важный» пассажир незаметно исчез, а прочее летчиков уже не интересовало. Их просили довезти и все, а чуть что, они в первый раз его видят. Официально этот бизнесмен никакого отношения к ним не имел…
Что же до самого; цивильного гражданина, то перед тем, как окончательно исчезнуть, он прямо у самолета наорал на грузчиков, нервно указывая им на то, что грузить следует намного аккуратнее. Далее он достал из кейса какие-то бумаги, сказал, что если те и дальше будут так работать, то «чаевых» не дождутся, затем, углубившись в чтение бумаг, ушел в неизвестном направлении…
Напрасно доверчивые азербайджанские рабочие аэродрома преданно вглядывались в непроницаемые лица белорусских пилотов. Несмотря на самое бережное отношение к грузу, обещанных «чаевых» они так и не получили.
А «бизнесмен» под самым носом авиаслужбы и охраны аэропорта вскоре добрался к своей цели. Как и положено людям подобного рода занятий (имеется в виду «легенда» про бизнесмена), он нагло и гулко постучал кулаком в дюралевый корпус белорусского ИЛа, долгое время греющегося под лучами щедрого азербайджанского солнца в самом закутке аэропорта.
В окне кабины лайнера появилось удивленное и заспанное лицо сначала одного летчика, затем другого. Наглый визитер не уходил. Высоко задрав подбородок, он по-барски махал им руками, мол: «откройте, если вам жизнь дорога». Летчики переглянулись, пожали плечами и снова исчезли за толстыми стеклами иллюминаторов.
Вместо них появилось хмурое лицо Медведева, которое, едва только его взгляд коснулся Ивана Сергеевича, просияло. Он что-то гаркнул вглубь самолета и «бизнесмена» тут же впустили:
— Ну, скажу я вам, — вытираясь носовым платком от ядовитого пота, сопел Ловчиц, — тепловато тут.
— Да уж, — согласился Медведев, — особенно, если сидишь трое суток в дюралевой консервной банке. Сегодня хоть облачка есть, а вчера — хоть святых выноси. Самолет нагревается, как сковородка. Тут надо бы в шортах рассекать, а ты, Иван Сергеевич, вырядился как жених.
— О, — вскинул брови Ловчиц, — это мой «камуфляж», ничего не поделаешь. Ну, как вы тут? Даму не обижаете, где она?
— На радиоперехвате, — махнул в сторону кабины пилотов Медведев. — Позвать?
— Давай, Сергей Георгиевич, время не ждет. И попроси пилотов погреть турбины, подремонтировать чего, в общем, пошуметь, пока тут у нас беседа…
— Погреть, — недовольно бубнил себе под нос Медведев, отправляясь выполнять указание, — куда ж тут еще что-то греть-то?
В 18 часов 10 минут в штаб позвонил секретарь начальника «отбыстрей». В связи со сложившейся ситуацией он находился в «автономном плавании» и занимался только тем, что принимал звонки и почту, связанные с гибелью и похоронами И.С. Ловчица, а также сообщениями об этом тем, кто еще был не в курсе.
— Михайловский, — представился новоиспеченный, официальный руководитель «Аркана».
— Это секретарь отдела быстрого реагирования…
— Я узнал тебя, что там?
— Постовой позвонил. «На воротах» шумит рок-звезда Волков. У него что-то срочное. Постовой вашего номера не знает, говорит, что посетитель рвется к Ловчицу.
— Свяжитесь с «воротами» и скажи, пусть рисуют пропуск. Или… Нет, не надо. Я сам за ним сейчас приду.
— Хорошо.
Волков младший был крайне обеспокоен. Едва заметив Михайловского, он взахлеб начал повествовать ему что-то невнятное, настаивая на срочной встрече с Ловчицем. Рок-звезда, наверное, еще долго распылялся бы подобным образом, если бы в какой-то момент Сергей Петрович жестко не остановил этот разгул эмоций:
— Иван Сергеевич Ловчиц вас принять не сможет. Идите за мной.
— Ах, так да? — снова расходился Волков. — Знаем ваши игрушки – «не может принять!» Что он, в декретный отпуск ушел?
— Иван Сергеевич погиб в автокатастрофе, еще двадцать шестого, утром.
Волков тут же умолк и далее никак не проявлял себя, понуро топая позади Сергея Петровича до той самой двери штаба, которая уже была ему знакома.
— А кто вместо него? — увидев знакомый кабинет, спросил Андрей.
— Я.
— А как вас…? Я не помню.
— Сергей Петрович Михайловский.
— Сергей Петрович, — останавливаясь у двери, продолжал Волков, — тут такое дело. Я, как домой вернулся…! Какие-то люди звонят, угрожают. Чуть дверь не сожгли. Пришлось вызвать знакомых для охраны.
— Успокойтесь, Андрей Владимирович, — Михайловский закурил, — мы с этим разберемся.
Сделаем так. Своих бычков-откормышей вы отпустите, а мы у вас дома поставим кое-какую аппаратурку и своих проверенных парней, профессионалов. В довесок ко всему еще и милицию подрядим. Я так думаю, что вас, Андрей, сейчас на собственной квартире оставлять, небезопасно, так что, скорее всего, придется пожить где-нибудь на нашей жилплощади до самого конца вашего отпуска.
Волков, совершенно не ожидавший такого поворота событий, неуверенно спросил:
— А, может, я лучше к маме, в деревню?
— Ну, что вы? — устало улыбнулся Сергей Петрович. — Зачем стариков втягивать в современные, тем более неприятные, дела? Через вас негодяи и до них легко доберутся, а так мы их скоро «вычислим». Да и вы, — добавил Михайловский уже двусмысленно, — побудете под надежной охраной.
Волков младший лишь пожал плечами:
— Ну, если так лучше, то давайте. Только обязательно поймайте этих «козлов».
— Поймаем, — заверил руководитель «Аркана», отмечая про себя, точную работу оперов. «Сделали все, как надо. Теперь и младший Волков был в руках Службы».
Вечером того же дня Сергей Петрович был вынужден отпроситься у генерала на пару часов для того, чтобы заскочить домой, и подвезти своей семье сезонный дачный инвентарь. Жена и сын Михайловского уезжали на выходные погостить к его родному брату, ему же самому в ближайшие дни об отдыхе нечего было и думать. Генерал был не против короткой отлучки, но жестко ограничил Сергея Петровича во времени. В штабе остался верховодить Ходько.
Михайловский спустился во двор, впрыгнул в личное авто, (видавшую и лучшие времена Жигули «шестерку») и уже через минуту лихо вырулил на проспект, попутно заново адаптируясь к несовершенству российской машины. Конечно, после «Пежо», «Мерседесов» и даже «Опелей» присутствующих в автопарке Службы этот автомобиль был куда более неповоротливым и неудобным, но зато оставался совершенно незаметным в городском автомобильном потоке.
На город тихо опускался душный летний вечер. Разогретый за день асфальт прожаривал горячий воздух до самого «потолка». На одном рывке проскочив проспект Франциска Скорины, Сергей Петрович ловко маневрируя в потоке, свернул к магазину «1000 мелочей» на мигающую стрелку светофора, промчался по улице Калинина, юркнул вправо у аптеки и остановился сразу за автобусной остановкой.
С минуты на минуту Таня и Сашка должны были принести «бесценный груз» – с вое дачное вооружение и Михайловский, понимая, что члены его семьи по своему обыкновению особенно-то торопиться не станут, включил кнопку аварийной сигнализации и вышел к киоскам, пополнить особенно быстро истощающийся в последнее время запас сигарет.
Едва запечатанная пачка попала в руки, он немедленно ее вскрыл и закурил. Безумный бег времени и событий шумел где-то рядом, уже на перекрестке улиц и Сергей Петрович тяжело вздохнул, без оптимизма вспоминая, что совсем скоро ему придется вернуться обратно в эту канитель.
Лениво обойдя вокруг машины, Михайловский привычно и бесцельно постучал ногой по колесам, окидывая усталым взглядом доставшийся в наследство от отца автомобиль. Табачный дым вполне приемлемо скрашивал его ожидание, наступало такое нужное сейчас успокоение.
Близстоящие люди, безучастно рассматривали пестрые витрины киосков, а то и дело подъезжающие автобусы постоянно обновляли их ряды. Те, кто оставался дожидаться нужного транспорта чуть дольше обычного, откровенно скучали, и поэтому на их лицах появилась легкая тень оживления в тот момент, когда из-за угла аптеки появились две женщины лет сорока-пятидесяти, которые с проворством и въедливостью вокзальных цыганок принялись всем без разбора раздавать некие брошюрки.
Поскольку народ у нас падок на все бесплатное, чтобы и кто там не раздавал, люди охотно принимали эти «дары». Читая их название потенциальные пассажиры невольно морщились и отводили глаза, не зная, что же им дальше делать с этим попавшим к ним в руки ненужным приглашением на богослужение в какой-то Евангелистской церкви. Идти туда никому не хотелось, как, кстати, и тащить домой эту брошюрку, но бросать в урну бумажку с именем Христа, наши люди были не приучены.
«Тонкий расчет, — докуривая сигарету и наблюдая за все более активизирующимися дамами, подумал Михайловский, — эдак любой растерявшись положит себе эту бумажку в сумочку или карман, поближе к сердцу. Положит обязательно! А потом, глядишь, и на богослужение придет».
Меж тем богопослушные рекламодатели в одно мгновение снабдили своими листовками абсолютно всех присутствующих на остановке. Они сунули продукт рекламы даже в крохотные окошки киосков и молодому человеку, разговаривающему по таксофону, а вот скучающему у автомобиля Сергею Петровичу – нет! Молодой, а Михайловскому на вид никогда не дашь и двадцати восьми на его тридцать шесть, с машиной, судя по одежде – при деньгах! Такой человек любой церкви нужен, а вот брошюрки не дали, хотя и вниманием не обделили:
— У-у, смердящий аспид, — неожиданно по-змеиному зашипела первая из дам и плюнула удивленному Сергею Петровичу прямо на брюки.
— Сатана, дьявольское семя. Бог не простит тебе твои злодеяния, зверь!
Присутствующие зеваки разом притихли и стали переглядываться. Вместо досады и ярости, совершенно неожиданно, в голове руководителя «Аркана» вспыхнули многочисленные вопросы. Рука, было, дернулась для того, чтобы дать отпор, а острые, как бритва слова уже готовы были сорваться с языка, но тут сработал синдром «христовой бумажки».
— А-а, — ликовала первая тетенька, блеснув безумными бельмами, — боишься, бес! Смотри же и трепещи перед силою Христа, — она яростно замахала в воздухе хитроумной фигой, рисуя крестные знамения.
— Изыди! — вскипела и вторая мадам. Пена, выступившая в уголках ее неприятных, фиолетовых губ, вылетала прочь мелкими искорками бешенства. — Смерть тебе, бес!
Что-то мощное и неудержимое шевельнулось под сердцем Сергея Петровича, и вскипела затронутая напраслиной его мужская гордость. Незримо плюнув на неписаный закон: «женщин ни-ни», Михайловский вдруг отвесил смачную и оглушительную оплеуху близстоящей тете. Та, никак не ожидая подобного и думая, что находится под надежной защитой Всевышнего, как-то уж очень нелепо села на «пятую точку», запрокинув вверх ноги и являя свету безобразные, рваные колготы.
Только теперь Сергей Петрович заметил среди округливших глаза зевак, свою жену и сына. Те, не решаясь поставить на асфальт свою ношу – грабли, лопаты и картонные коробки, буквально открыв рты, наблюдали за происходящим. Пользуясь секундным замешательством окружающих, Михайловский быстро открыл багажник и скомандовал семье: «По местам!». Благо и жена, и сын, прожив столько лет с ним рядом, впитали всеми фибрами души его реакцию. Через две секунды, грубо оттолкнув вторую служительницу культа, Сергей Петрович прыгнул за руль, завел двигатель и рванул с места.
В это время опомнившиеся обозленные «тети», чувствуя моральную поддержку присутствующих при всем этом действе людей, грозили в след уносящейся прочь машине страшными проклятиями, вплоть до кары небесной за зло, содеянное с послушницами божьими…
Глава 13
Огромная луна, размером чуть ли не в половину неба, проливалась густым, сине-голубым светом на древние, еще пышущие теплом, горные вершины. Не покрытые льдом и снегом, не пробуждающие никакого аппетита альпинистов, а простые старые горы, умощенные у подножий щебенисто-глинистой крошкой.
Силуэты окружающих склонов рождали в лунном свете загадочный, космический пейзаж. Было совсем светло. Серебристые искорки отраженных звезд мерцали зыбкими цепочками в длинном, металлическом чане, наполненном прохладной водой родника.
Утром сюда придут стада овец, пропахшие п;том трудяги ишаки и лошади, а сейчас, во время царствования на небесах бледной девы ночи, это место таит в себе смертельную опасность всему, что живет силой теплой крови.
Гибкие тела, беззвучно скользили в прохладной воде, отливая серебром на мокрых, чешуйчатых спинах. Никто и ничто было не в силах помешать идиллии купающихся змей.
Вода тихо выплескивалась из чана, и в бледном лунном свете уже в трех шагах невозможно было различить в темных полосках на светлых камнях след ли это от смертоносных тел, или же сами пресмыкающиеся.
Где-то совсем рядом, за толстыми каменными стенами домов ютились люди, ни за какие богатства в мире не променявшие бы сейчас душный, сухой мрак, пропахший человеческим телами, на волшебную прохладу этого ночного источника.
Ушедший вслед за солнцем полуденный зной, впитавшись в пыльную одежду едким, липким потом, вызывал зуд, а прячущийся в темных углах страх, в кипе с голодом прогонял сон.
За закрытой дверью медленно шагал охранник. Было слышно, как где-то работал телевизор. В душном мраке кто-то плакал, а кто-то тихо молился, стреляя в звенящей тишине, чужой, английской речью. Вскоре долетающий из-за стены слабый голос телеприемника, пробуждая недовольные голоса боевиков, ругающих тех, кто не дал им досмотреть телепередачу, сменился шипением.
В углу тяжело вздохнули:
— Три часа. Вчера тоже в три отключили...
Нина осторожно перебралась туда, где начали шептаться ее подруги по несчастью.
— Спасут, — снова тихо заговорил кто-то о том, о чем уже и говорить не хотелось, — не могут не спасти. С нами же иностранки.
— Вон іх і спасуць, — не соглашались с первой говорившей, — а пра нас…, каму мы нада? Вон, па целіку, ні слова пра нас, толькі аб іх…
— А документы? Списки пассажиров?
— Ох, вумніца. Ты ж па дакументах якая-нібудзь Тома Ляпешкіна. Ніхто ж не знае, што ты гэта ты. …Папалі мы, дзеўкі. Чуе мае сэрца, перабъюць нас.
— Ты что? — срываясь на плач, заскулила где-то слева Ольга.
— Олька, — позвала Нина и поползла к подруге, — проснулась? Я не хотела тебя будить…
— Пераб;юць, — настаивала Надя, самая спокойная и авторитетная девушка из всех присутствующих. Сквозивший в ее голосе нескрываемый белорусский акцент, как казалось, только усугублял горечь сказанного.
— Заткнись, дура! — прошипели напротив. — И так вон...
В дверь гулко ударили:
— Спать! — крикнули снаружи.
— Э, можна и нэ спат, — добавили мягче, в заколоченное окно. — Дэвушьки, кто хочэт не спат? Ваэй, Махмед, сразу замолчали э…
Дальше боевики продолжали разговор уже на своем языке, смеялись, а напуганные девушки послушно притихли. Вскоре к ним вновь подкралась дрема…
Глубокой ночью загремела замком дощатая дверь. В бледном проеме стояли двое. Левый из них стучал по ноге каким-то металлическим предметом и ругался потому, что тот упорно не желал работать. И вдруг в комнату ударил луч света. Сонные, чумазые заложницы щурились и, прикрываясь руками, отползали по пыльному полу к дальней стене.
— Э-е, — игриво передернул плечами «левый» тот, что был с фонариком в руках. — Джархану не спится. Хочэт пить, а воды нэт. Нужьна дэвушка, что б Джархан не скучал, и ешчо две пойдут за водой, к роднику. Кто хочэт сам?
Заложницы молчали. Страх намертво приморозил их к полу и заставил затаить дыхание.
— Эй, — выдохнул треснувшим голосом «правый», — быстрэй!
Они наскоро перекинулись порой-тройкой слов, после чего луч фонаря, пошарив по комнате, остановился на Наде:
— Ты пайдешь к Джархану. Не бойся, он добрый. А вы, — луч забегал от Нины к Оле и обратно, — пойдете за водой. Быстро…
Надя тяжело вздохнула, встала, отряхнулась от пыли и медленно пошла к двери, а Ольга и Нина, прячась в ее тени, отправились следом.
За порогом было свежо, шумели сверчки, светила луна, в свете которой сегодня гасли даже звезды.
Надю сразу же повели вниз по крутой бетонной лестнице. В короткий момент заминки, когда один из провожатых прятал фонарь в набедренный карман, она махнула девочкам рукой в сторону гор. И Ольга, и Нина поняли этот жест: «Бегите!» — говорила тем самым Надя, понимая, что сама уже вряд ли вернется. Собаки близлежащих дворов, провожая, исчезающих за изгородью Надю и боевиков, взорвались дружным лаем.
В этот миг Нина почувствовала, как где-то в солнечном сплетении вспыхнул горький огонек жалости. Она посмотрела на Ольгу. В слабом лунном свете, щеки ее подруги блестели слезами, а страх держал ее за руки и не давал ей возможности вытереть лицо.
— Что ты, Шкаба? — шепнула Нина, натянуто улыбаясь, но ни школьное прозвище, ни улыбка не оживили обреченного взгляда Оли. — Не реви, — тверже, сквозь сжатые зубы, сказала Нина, у которой тоже подкатил к горлу ком. — Им только того и надо, что б мы боялись, понимаешь? Они, может, для того и придумали этот ночной поход за водой.
— А Надя?
— Что стоите? — жестко спросил чернобородый мужик с пулеметом, стоящий в углу узкого навеса. — Вот бак, сичас дам правадника и идитэ.
Чернобородый крикнул что-то вниз и из-под лестницы вышел молодой парень в зеленой бандане, тот, который днем приносил девушкам воду. Боевики недолго и оживленно что-то обсуждали. Было понятно, что тот, под лестницей, не очень горел желанием идти к роднику, но, в конце концов, авторитет чернобородого оказался выше и молодой забросив автомат на плечо, медленно пошел к калитке.
— Идитэ с ним, — хмуро бросил чернобородый. — Он праведет и посвэтит. Принэсите полный бак. Воды нада многа, Джархан хочэт умыцса.
Железный бак для воды даже в пустом виде оказался тяжелым и неудобным. Проводник, оставшийся крайне недовольным тем, что именно на него возложили эти обязанности, молча шел впереди, освещая дорогу девушкам электрическим фонариком.
Свет выхватывал каменные стены кривой и узкой улочки аула. Заложницы часто оступались. Их единственная обувь — цивильные туфли, купленные перед самым отъездом на ворованные у Нининой мамы деньги, остались в душной и пыльной комнате, в которой их содержали. Девушкам не хотелось гробить хорошую обувь по песку, да и куда тут в такой обуви?
Босые ноги то и дело отыскивали в мягкой и теплой пыли дороги как на зло самые острые камни. В отличие от Нины, которая была одета в джинсы, Ольга, шагая, сильно частила. Длинная, черная юбка, часть классного костюма, раздобытого по все тому же случаю и практически погибшего сейчас, сильно стесняла ее в движениях. Камни попадались все чаще и кололи, как казалось, все больнее.
За высокими каменными стенами дворов собаки старательно отрабатывали свой хлеб. Они бесновались, разрываясь в диком лае так, что даже за непреодолимой для них преградой, внушали страх и проводнику, и пленницам.
Вскоре луч света перестал отражаться на левой стороне улочки. Проводник остановился у угла последнего дома и навел фонарь в зияющую чернью широкую площадь посреди аула. Где-то впереди тихо журчала вода.
— Идитэ к вадэ, — как-то странно сказал боевик, снимая с плеча автомат, — я вам пасвечу. Буду ити за вами. …Скхарэй!
Ничего не подозревающие девушки отправились к роднику, на звук льющейся воды. Охранник осторожно брел позади, направляя луч фонарика над баком, отчего тень от этой громоздкой посуды плясала над дорогой, закрывая темным пятном конечную точку их пути.
Первой увидела, таящуюся в воде чана опасность Нина. Едва ее глаза встретились с холодным, немигающим взглядом, она остановилась. Ольга тоже заметила темную полосу мокрого, гибкого тела, извивающегося у самого борта. Что-то мерзкое и ужасное впаяло их ноги в пыльную землю. Похолодевшие пальцы до хруста сжали ручку бака.
Внезапно из черного проема справа стал слышаться приближающийся хрип и мягкий топот. Из темноты вывалились два огромных, лохматых пса. Охранник бросил фонарь и со скоростью пули исчез за углом дома. Раззадоренные погоней собаки, не обращая никакого внимания на окаменевших от страха девушек, стоящих у чана, бросились за проводником. Тот, убегая, дико закричал где-то выше по улице.
Было слышно, как засуетились, зарычали лохматые преследователи, судя по всему догнавшие свою жертву. Тут же коротко и зло ударила громом в каменных стенах улиц автоматная очередь. По улице лихо пронеслись «светлячки» трассирующих пуль, завывающих, встретив на своем пути незримые в темноте препятствия.
Скованные ужасом девушки продолжали недвижимо стоять в слабом свете лежащего в пыли фонарика. Они уже не слышали ни стрельбы, ни шума, ни тихого свиста где-то рядом. За их мокрыми от страха спинами беззвучно промелькнули тени возвращающихся на зов хозяина псов. Из черного проулка вместо них появились два человеческих силуэта. В считанные секунды они очутились рядом, и мир перевернулся в глазах перепуганных пленниц…
Треск автоматной очереди и топот мечущихся людей в одночасье переполошили всех. Оставшиеся в заточении девушки понимали, что весь этот шум наверняка связан с тремя из них, находящимися в данный момент вне «тюрьмы». Переполох поднялся нешуточный. Аул гудел, словно развороченный пчелиный улей. Вскоре дверь их затхлого помещения распахнулась, и в нее втолкнули окровавленную Надю…
Пока Лукьянов и Медведев хлопотали у приходящих в себя девчат, где-то в темноте громко и предостерегающе цыкнул Ловчиц. Группа, расположившаяся меж густых кустарников ежевики, поросших плотным кольцом вокруг одинокого тутового деревца, в одно мгновение превратилась в слух, предоставляя сошедшим с ума сверчкам полную власть с мире звуков.
Первый пост взял на себя приближающихся. Светодиод на пульте Ловчица вспыхнул красным под цифрой 1 «запрос» и тут же ответил зеленым «свой».
Из темноты вынырнул медведевский боец с наружного поста. Он тащил скрученного, словно мумия, закованного в наручники и оклеенного скотчем гражданина. Скрипя подошвами по щебню, вынырнул из мрака и сам Медведев:
— Ты что, Коля, сдурел?! Сказано же было!.. Бля, пацаны… То Волков с Лукьяновым …отличись, не знаем еще куда все это повернется, то ты! На кой черт ты его приволок?! Кто это такой?
Боец шумно выдохнул и сел на камень:
— Он сам, Георгич. Мы в ложбинке лежали, никого не трогали. Смотрим в прибор – бежит, спотыкается. Притаились, а он прямо к нам в гости и влетел. Падая, головой выбил Сереге зуб. Мы его скрутили и сюда. Все одно уже перед ним «засветились».
— Ладно, — остыл Медведев, — проехали. Что «наружка» докладывает?
— Бегают, бандиты, пуляют куда попало. В трех дворах собак перебили.
— Саиду не попало? Как он?
— Саид? — улыбнулся Николай. — Саид молодец. Только бандюки к нему во двор, он сам к ним выскочил в одном нижнем белье, даже почти без него. Ну, артист! Во мужик!.. — боец поднял кверху большой палец.
— Не тяни.
— Ну, в общем, — продолжал Николай, — «погранец» есть «погранец», хоть и бывший, наши нигде не подведут….
— Короче!
— Он им целый спектакль разыграл. Начал перед ними глаза тереть, то да се, мол, сплю...
— Дальше…, — начал терять терпение Медведев.
— А что дальше? Все нормально. Того мудака, что девчат вел к роднику, потащили к главному. Третья хата вниз от Саида. Слева тутовник большой торчит, как, извиняюсь, хрен. Я так понимаю, что больше его вести некуда, как к главному, правильно? И, это… Девушку, что третья была, всю в крови в караулку притащили.
— Это теперь не караулка.
— Ну, была же? Волков говорил.
— Ну, была.
— А как тогда ее называть?
— Ладно. Путь так. — Согласился командир. — Интересно, что это за фрукт к нам на голову свалился? Допрашивали?
— Да ну, Георгич, что я совсем? Сразу сюда, чтоб не «светиться». За ним вслед проходили четверо, искали. Не нашли и вернулись в аул. Все же боятся ночью соваться в горы.
Серега остался, наблюдает. А, да, командир, — вспомнил Николай, — у этого мужика вино какое-то с собой было. Как упал к нам, оно, видать, разбилось. От него теперь воняет, как от барыги, — боец хлопнул пленного по животу. На самом деле зазвенело стекло, и «укутанный» чужак, вертясь и сморкаясь поверх скотча, выдал нешуточное беспокойство по этому поводу.
— Смотри, Георгиевич? — увлеченно, словно старшеклассник на уроке химии шептал медведевский боец, — хлопай этого бегуна где хочешь – ничего, а вот по битой стеклотаре, …о, видишь?..
— Разберемся, — заинтересовался Медведев. — Сопли только ему подотрите, задыхается бедняга.
Ты, Микола, забирай свои крутильно-вязальные принадлежности и дуй обратно к Сергею. Мы его тут перецепим. Поосторожней только. Вон луна какая, светло, как днем. Смотрите там в оба. Раз этого «ужика» искали, могут снова пойти, опять же, девчата пропали. Чуть что уводите дашнаков за собой, на второй пост и дальше по плану. Вперед!
Боец не заставил командира повторять дважды. Забрал свои наручники и тут же исчез за близлежащими кустами.
Ловчиц позвал Анжелику и, вместе с ней и Медведевым, подсел к пленному. Тому дали возможность самостоятельно и спокойно избавиться от остатков скотча и извлечь осколки стекла из-под мокрой одежды. Последнее он проделывал с особой тщательностью и осторожностью.
— Давай, Анжела, — попросил Ловчиц, — поговори с нашим южным другом. Кто он, откуда и куда бежал?
Анжелика, чья мама была урожденной армянкой, а прожила полжизни в Азербайджане, тихо спросила что-то у чужака сначала на армянском, а потом и на азербайджанском языке. Неизвестный, выслушав ее, как-то странно посмотрел в сторону гор и вдруг произнес:
— Можно и по-русски...
Анжелика оглянулась и в свете полной луны увидела удивленное лицо Ловчица.
— Отдыхай, Анжела, — сказал тот. — Иди на радиоперехват. Может скажут что-нибудь интересное, а мы тут с товарищем побеседуем…
Романович А.И. тихо удалилась, а Иван Сергеевич жестом пригласил Медведева подсесть ближе.
— Что ж, — начал Ловчиц беседу с пленным, — может, представитесь, расскажете что-нибудь сами?
Незнакомец, которому до сих пор не надоело извлекать из одежды осколки битого стекла, наконец, не выдержал, снял сорочку и бережно положил ее рядом с собой на камень.
— Ну, — слегка «нажал» на связки Ловчиц, замечая, что «фрукт» намеренно испытывает их терпение. — Мы ждем…
Сергей Георгиевич Медведев был твердо уверен в том, что допрашивать пленных следует иными методами, но выражать свое мнение по понятным причинам не стал. Оно и ежу понятно, что Иван Сергеевич, в отличие от него, умел развязывать языки и ненасильственными методами. Но вдруг!.. Ловчиц, не вставая, открытой ладонью, тем местом, что называется «престол», смачно врезал незнакомцу в ухо. Тот, тоже не ожидал этого, а потому сразу упал.
Медведев всматривался в темный силуэт начальника «отбыстрей», а Иван Сергеевич в свою очередь спокойно наблюдал за тем, как поднимается с земли допрашиваемый:
— Это, — пояснил Ловчиц, — для того, чтобы ускорить вам процесс мышления. У нас, знаете ли, со временем дефицит. Повторяю, кто вы, откуда, и что вас заставило так быстро передвигаться в горах ночью?
Чужак потер ушибленное ухо, бросил опасливый взгляд на карающую длань Ловчица и сказал:
— Меня зовут…, Эдуард Моисеевич Шохович…
Глава 14
Иван Сергеевич достал из бокового кармана куртки кусок армейского, мешкового сухаря и, пребывая в глубокой задумчивости, стал его шумно пережевывать.
— Мне просто нет смысла вас обманывать, — проникновенно и несколько театрально шептал Шохович, — повторяю, нет смысла. Меня предали, продали…
— Почему вы думаете, что мы вам поверим? — спросил Ловчиц.
— Я и не думаю, — вздохнул пленный. — Просто, …что мне еще остается?
— Что за вино? — спросил уже Медведев. — Или это такое же вино, как вы Иосиф Давыдович Шохович?
— Эдуард Моисеевич, — поправил Медведева допрашиваемый, — это на самом деле не мои настоящие и фамилия, и имя, и отчество. Но настоящие вам все равно ничего не дадут. Просто в Минске я значусь по таким данным. А вино? …Его было две бутылки, и одна должна была быть отравленной. …Как я мог? Мне надо было догадаться. Такой фокус не прошел бы в любом случае. Заложницам не дали бы пить от чужих…
— Да уж, — вздохнул Ловчиц. — Минск, говорите? Мир тесен. У меня …теща оттуда. Так где вы говорите обитаете в Минске?
— Церковь Вифания, это в микрорайоне Шабаны, если вы бывали когда-нибудь в Шабанах.
— Не приходилось, — притворно вздохнул Иван Сергеевич. — Это новостройка?
— Да какой там? …Ну, не знаю, — чуть не плача продолжал Шохович, — как мне…, что бы вы поверили?
— Вы имеете в виду вашу легенду? — Догрызая аппетитный сухарь поинтересовался Ловчиц. — Про всемирную сеть «евангелистов»? Мне слабо в это верится, если честно, поэтому о евангелистах …как-нибудь потом. Мой коллега интересовался, что за вино у вас было с собой? Кто его вам дал?
— Оно было отравлено. Одна бутылка так это точно. Она с бордовой биркой. Про того, кто мне дал его я, наверное, еще не готов вам рассказать. Мне надо подумать, понять, за что они меня так? Ведь те, в ауле, откуда-то знали про вино. Неужели? …Как он мог? Нет, я не готов…
— Да что вы? — язвительно протянул Иван Сергеевич. — Вы думаете, что мы не найдем способа узнать у вас еще что-нибудь? Повторить? Сергей, — не дожидаясь ответа, обратился Ловчиц к Медведеву, — а ну-ка прозвоните лукьяновской чудо-техникой гражданина. Только поосторожней с вином и стеклышками. Что-то мне подсказывает, что где-то на нем должен быть радиомаяк или «жучок». А мы пока продолжим беседу.
Шохович с готовностью встал и начал раздеваться, передовая предметы собственного гардероба во внимательные руки ребят группы Медведева.
— Итак, Эдуард Моисеевич, — вздохнул Ловчиц, — давайте попутно вернемся к нашим баранам. Первое, почему вы думаете, что вас предали, или продали?
— Я не думаю, я уверен, — ответил обнажившийся служитель культа, расставив в стороны руки и застыв в лунном сиянии в позе распятого Христа. — Иначе, как боевики могли меня вычислить? Ведь попа и муллу пустили, хоть и досмотрели? Мое «вино» после досмотра разбил их главный. Сам мне сунул под рубашку бутылку и там разбил. Собирался в кишки затолкать осколки. Одно мне известно наверняка, про отравленное вино не мог знать никто.
— Значит мог. — Иван Сергеевич постепенно стал подводить к главному предмету разговора: — стало быть, вы по какой-то причине хотели девочек «причастить». Всех?
Шохович понуро опустил голову:
— Я все расскажу. И про того, кто дал мне вино, только позвольте одеться, у вас тут дама...
— Ничего нет, — изумился Медведев, бросая досмотренную одежду обратно плененному.
И тут Шохович резко упал на колени и схватился за живот. Медведевцы в один миг успели поднырнуть ему под руки и ловко уложить на землю. Ловчиц и Медведев недоуменно переглянулись и подскочили к Шоховичу.
— Не светить, — приказал Ловчиц, — ни в коем случае, что бы, не случилось! Это может быть ловушкой.
Что с вами, Эдуард Моисеевич? — съязвил допрашивающий, все еще думая, что это некий спектакль, организованный специально для того, чтобы демаскировать группу.
В ответ «язык» только хрипел и кашлял.
— Плохо дело, — шепнул Медведев, — может, вино попало как-нибудь?
— Плов, — хрипел Шохович, — они умеют его готовить. Этот был невкусным, кислил и лекарство …от живота, в ампуле…
Ловчиц внезапно понял — происходит что-то непоправимое. Он бережно уложил голову умирающего на чей-то рюкзак:
— Говорите, …говорите, — стал торопить он. — Кого именно из девушек хотели отравить? За кого нам цепляться в Минске? Адрес, фамилию, ну! Пожалуйста, соберитесь…
На губах Шоховича начала выступать пена.
— Ну, — умолял Иван Сергеевич.
— Рус…кхое наци…ное един…. Р.Н.Е.
— Р.Н.Е? …Где, кто?
— Минск. Подсобка, подссссстанция в Шаб..а..нах, — Эдуард Моисеевич корчился в судорогах, — ули..ца Селицкого, пейджер… Гриша…, мальчик. Он… «Белые волки»…
Отравленное тело мелко затрясло. Шохович потянулся было к своему горлу, но его рука задрожала и безжизненно обвисла, упав в пыльно-щебенистую смесь.
— Все, Иван, — пересохшим горлом шепнул Медведев и шумно сглотнул. Он достал из кармана диктофон и выключил запись.
Ловчиц осторожно опустил умершего на землю и встал. Бойцы, приблизившиеся на шум возни, молчали, а Иван Сергеевич казнил себя за преступную расхлябанность. Дело даже не в том, что пленный умер от яда, а в том, что Ловчиц дал себе возможность расслабиться, чувствуя, что нащупал некую ниточку, способную пролить свет на происходящие события. Ведь только что где-то под сердцем уже бушевала радость близящейся развязки – все! Столько информации. Закончить здесь, вычислить «объект» среди заложниц и развернуться в Минске по полной программе. Вот это масштаб!
А что теперь? Удача, сначала сама свалилась в руки, а потом, превратилась в ничто и ушла, как песок между пальцев.
— Что делать, Иван? — угрюмо прогудел где-то над ухом Медведев.
— Что делать? — повторил его вопрос Ловчиц. — А делать следующее – рыть неприметную ямку у кустика и хоронить покойника. Всем, кто досматривал одежду, руки вымыть несколько раз, неизвестно, что за гадость его уложила.
— А информация, пустая? — Медведев достал кассету из диктофона и подал ее Ивану Сергеевичу.
— Информации, Серега, — Ловчиц взял кассету и начал плотно заматывать ее в бинт, что б ни шумела при ходьбе, — как известно, пустой не бывает. Бывает нужная и ненужная в данный момент. Волков!
— Я.
— «Шабаны, Селицкого». Говорит тебе о чем-либо? Ты ведь живешь в Шабанах?
— Так точно, — ответил Волков, — живу. Селицкого – это улица в Шабанах…
— Я и сам знаю, что не площадь. Ладно, с остальным разберемся дома, только бы добраться туда поскорей...
Надя очнулась. Разбитое лицо заплыло отеками и сильно болело. Девчата, сидевшие вокруг, шепотом спорили о ее незавидной участи. Надя сглотнула соленый кровяной сгусток и открыла глаза. В полной темноте никто этого даже не заметил.
— Они нас всех, — ныл кто-то в углу, — слышите, всех трахнут и убьют.
— Тебе-то чего бояться? — жестко ответили ей. — Разом больше, разом меньше трахнут, нашла чего расстраиваться. Раз нас забрали, значит, мы им надо, а раз надо, то и трахать, и убивать не будут.
— Ага, а Надя? А девочки, Нина с Олей?
— А дзе яны? — спросила Надя сквозь зубы и тут же скорчилась от боли.
— Надя! — обрадовались девчата.
— Ой, Надька, — подползая ближе, всхлипывала Галка, — что было? Стреляют всю ночь. Девчат, Нинки и Ольки, нет. Ты вот… Что с тобой было?
— А што была, — простонала Надя, приподнимаясь и продвигаясь к стене, — па мардам мне надавалі, нагамі трохі пакачалі. Сама не знаю. Сразу, вродзе, ну, глаўны іх, хацеў мяне, а патом нешта на вуліцы застралялі. Прыбег адзін чорны, нешта крычыць! Глаўны іх разазліўся ну і надаваў мне па мардах. А што дальше не помню… Плоха мне дзеўкі, ўсе баліць…
— Значит, девчат убили, — заскулила плаксивая Галка, а вместе с ней и все остальные девушки, включая иностранок….
— Я этих гадов жуть как боюсь, — стенал один из бойцов, спешно собирая радиостанцию. — Тут, говорят, они водятся, как в фильме про анаконду, во какие!
— Да ну тебя, — отмахнулся второй. — И так тошно от всех этих пауков и скорпионов.
— Точно говорю…
— Игорь, закрой рот!
Через пять минут поляна меж кустов ежевики, на которой тихо спорили бойцы, Медведева опустела. Группа спецназа, бесшумно растворившись в сухом мраке ночи, ушла на захват.
— Чую я, натру свои «клубни», — недовольно шептал Медведеву Ловчиц, осторожно ступая по щебенистой земле. — Маловатый ты мне камуфляж подсунул.
— То ж «торбошники» на девчат выдавали, а не на такого кабанчика, как ты, Иван. Слышь?
— Ну…
— Правильно сделал, что решил не откладывать захват. Нельзя больше тянуть.
— А я, кстати, еще ничего и не решил.
— Не понял.
— Если подземные ходы в бывшей караулке остались, будем штурмовать, а если нет, пойдем назад. Брать сверху мы пока не готовы, надо бы еще разведать.
— «Наружка» говорила, что все с ходами нормально.
— Ну если нормально, значит сегодня разомнемся. — Ловчиц оглянулся, — Волков! …Волков! — прошипел он в полумрак, — здесь? Слева?
— Чего? — не понял вынырнувший из темени Алексей.
— Того, — нервно ответил Иван Сергеевич.
— Я не услышал, — оправдывался милиционер. — Если вы про подход, то да. Лучше идти слева от горы.
Цепочка остановилась. Ловчиц осмотрелся:
— Все, бойцы, цацки кончились. В аул будем входить слева, как нам советует товарищ Волков. В бой не вязаться. Тихо пришли сверху, сняли наружную охрану, сняли внутреннюю – цап девчат под мышку и в горы. Все по плану. Повторяю, в бой не лезть.
Я так понял, бардак у них тут полный. Коллеги уже помогли, чем могли, плюс к тому жители на нашей стороне, так ведь, Волков?
— Вообще говоря, — неуверенно начал отставной солдат войск МВД СССР, — за всех я не стал бы ручаться, но есть толковые. Саид вот, молодец…
— Не углубляйся в подробности, — не дал ему договорить Ловчиц. — Жители на нашей стороне и, правда, стало быть, тоже на нашей. А Саида и его собак, — шутя упрекнул Иван Сергеевич, — я тебе еще припомню. Где там Лукьянов?
— Здесь, — тут же просипел из мрака богатырь.
— Ну что, астролог и потомок Ариев? Кажется, так ты себя называешь? Как там завтра, день не сатанинский?
— Зря смеетесь, — обиделся завлаб. — А еще вы перемешиваете понятия, путаете их. Миропонимание, это одно, а астрология...
— Я и не смеюсь, — взяв сегодня за привычку перебивать, прошептал Ловчиц, — это я так, для разрядки. Так сказать – снять стресс.
Ну, что, добры молодцы, готовы? Группа пойдет на захват, но вам, Лукьянов и Волков, задание предстоит особое. Берёте нашу необстрелянную переводчицу и девчат, которых вы притащили от родника. Я дам вам в усиление верхний пост, что освободился. Там два человека. Вы всей этой компанией, пока не поднялся большой шум, двигайте обходной дорогой вниз, к реке. Я так понял, что справа, у горы, ее можно перейти вброд? Так ведь, Волков?
— Там, даже еще не река, а так, ручеек, — понуро ответил Алексей. — Это после родников, за аулом она растекается…
— Ну, тем более, — продолжил Ловчиц. — Ты все знаешь. Перебирайтесь на тот берег, за деревенский сад, краешком, по кустам, и дальше по долине к БТРам. Если все пойдет гладко, вы даже раньше нас будете на месте. Только не забудьте про схему распознавания по радио, и не суйтесь близко к аулу, собаки поднимут шум.
Что зыркаешь, завлаб? — тихо бросил Лукьянову Иван Сергеевич, — небось думаешь, что я из-за того вас посылаю тылами, что считаю слабым звеном? Доля правды в этом, конечно же, есть, но …девчат надо выводить. Даже, если бы не было пленниц, нам и так пришлось бы как-то выворачиваться с Анжеликой, сами понимаете – она не боец. На захвате нужны слаженные действия профессионалов, а это на данный момент не про вас. И физуха, и, опять же, девушки.
Выйти к мобильной группе тоже дело нелегкое, потому и даю вам в усиление двух бойцов. А еще помните, что существует такая штука, как приказ, а его обсуждать не принято. Считайте это приказом. Вперед! И помните, идти вам надо очень осторожно и быстро. Всё. Забирайте дам и спускайтесь к ручью, а минут через десять начнем и мы.
Аул Аликулиушагы лежал в живописном месте. Окруженный старыми горами, огибаемый небольшой горной рекой, в самом углу зеленой, прекрасной долины. От сильных порывистых ветров, что, случалось, налетали с восточной стороны небольшого плоскогорья приграничных районов Армении, его заслоняла большая пирамидальная гора. Остальные части света тоже были заслонены от этой необузданной воздушной стихии гигантскими ступенями ниспадающих к долине, поросших ежевикой и густо усыпанных каменным щебнем холмов.
Сама речная долина и начиналась здесь, за аулом. Все ее необычное для здешнего лета буйство зелени и держалось-то на трех природных источниках, находящихся здесь, возле Аликулиушагы. От этого места долина реки Баргушад, расширяясь, уходила далеко вниз меж поросших кустарником гор прямо к небольшому городку Кубатлы.
Разумеется, большинство бойцов, участвующих в операции «Аркан» не могли себе и представить всей полноты местных красот. Что можно было разглядеть из бронетранспортера? А высаживаясь на закате у реки, им и вовсе было не до того, ведь едва разобрались, что тут к чему, как на их взмокшие плечи рухнула южная ночь…
На окраину аула «аркановцы» вошли безшумно. Медведев и его ребята тихо сняли спавших в окопе бандитов, прошли по подземным, узким проходам, что вели от горы под бывшее караульное помещение и тут же, одним броском, словно пауки из гнезда, выскочив из открытого люка в полу, молниеносно рассыпались вдоль стен.
Те двое, что непосредственно охраняли заложниц, безнадежно прозевали момент, когда могли хоть что-то сделать. Будто скоростной локомотив ударил им во фронт и, когда они стали приходить в себя, уже были полностью обездвижены. Во рту стоял неприятный, железный привкус крови, а в носу щекотало из-за мелкой сухой как порох пыли, густо устилавшей пол здания.
Хрустнула дверь, и вскоре вниз по лестнице поползла пестрая цепочка пленниц, превращающаяся на ходу в ладный камуфлированный строй. Перепуганные, ничего не понимающие девушки, слыша русскую речь, набрасывали на себя военные куртки, и бежали, спотыкаясь и падая, все еще не веря в чудо своего спасения. Только когда в конце улицы, а потом и по всему аулу грозно залаяли собаки и где-то отчаянно загремела автоматная очередь, пленницы окончательно ощутили реальность происходящего.
Тут же с верхнего поста «хлопнул» снайпер прикрытия, и этот первый из всполошившихся автоматчиков умолк. Тут же загремел другой, совсем рядом. С горы успокоили и второго, но дальше они стали просыпаться с неконтролируемой быстротой, прошивая очередями огромную тень у горы на самом краю аула, нащупывая, таким образом, непрошеных гостей. Скорее всего, им просто не верилось, что вероломные гости уже давно тут, а не только что пришли с той стороны.
Ловчиц, шедший в группе с основной группой пленниц, дал всем команду отходить к горам. Бой, словно речной водоворот, затянул его и прикрывающих отход ребят Медведева.
Едва последние пленницы, сопровождаемые Иваном Сергеевичем и его бойцами, пробежали за скрытые тенью на краю аула огромные валуны, стена автоматного и пулеметного огня придавила спецназ к земле. Боевики, наконец, их нащупали. Завязалась ожесточенная перестрелка.
Бойцы успели зашвырнуть за нависающий над валунами всего несколько девушек. Остальные же сейчас жались к камням вместе со спецназом.
Огонь боевиков стал еще плотнее. Пули секли камни, барабанили вокруг, но утес надежно закрывал обездвиженную группу. Высунуться, чтобы обойти его – нечего и думать! Ивану Сергеевичу и «быстрикам» ничего не оставалось, как занять позиции среди камней и увязнуть в бою.
Вскоре одна из заложниц, толкаемая непреодолимым чувством самосохранения, прячась между валунами вдруг обнаружила внизу небольшой проход. Щуплая, она без особого труда проползла за камни и, оказавшись на другой стороне, тут же вернулась назад и, расширяя путь, начала помогать другим девчатам пролезать на ту сторону.
Дашнаки, будто чувствуя это, начали быть в нижний край утеса.
— Трое!!! — Орал Ловчиц. — Быстро! Да, вы! Давайте туда! Ползите под камни к девчатам! Да не тормозите! Там уже ход большой расковыряли, пролезете. Уводите их к БТРам!!! Грузитесь! Мы догоним!
— Есть! — ответили ему и четверо оставшихся с Иваном Сергеевичем бойцов, меняя позиции, стали прикрывать отход коллег и заложниц, дружно ударив со всех стволов.
Ловчиц разгорячившись, разрядил весь магазин одной очередью в гремящие выстрелами тени далеких кустов и оглянулся. Заложниц уже не было видно. Там, за горой река, у нее «прикрытие», оставленное на всякий «пожарный» случай. А за водой уже ждут БТРы…
«Людей мало, — бормотал себе под нос Ловчиц, вынимая из поясного подсумка гранату подствольного гранатомета. — Дай бог памяти, как же это?» — сопел Иван Сергеевич, заряжая давно не используемое им оружие.
Ориентируясь на далекие, кучные вспышки выстрелов, Ловчиц зажмурился и выстрелил. Тупой и мощный удар в бок отбросил его на землю. Кисти рук обожгло болью, а дыхание сбилось.
В тени горы смачно ухнуло, отражаясь громовым эхом по окружающим черным склонам. Иван Сергеевич стал на корточки и яростно выкрикнул, превозмогая боль:
— Ага! Вкусненько? Ща добавим…
Он сменил позицию и короткими очередями снова ударил по далеким тенистым кустам у горы. С той стороны тут же ответили, да еще так, что недавно восставший из мертвых Ловчиц едва не отправился обратно в мир мертвых. Он чудом успел нырнуть за спасительный, иссеченный пулями валун.
Прижавшись спиной к камню, он во второй раз зарядил «подствольник», высунулся с другой стороны и снова выстрелил в сторону боевиков. Вторая граната легла чуть дальше цели, но отчего-то ахнула вдвое сильней. Иван Сергеевич с удивлением отметил это.
Огонь со стороны кустов заметно приутих, и сразу стало слышно, как у дальней горы Медведев и его компания развязали третью мировую войну!
То, что творилось там, описать можно было только одним словом – ад! Боевики понимали, что перехватить группу, уводящую заложниц можно только в обход горы, но как раз туда-то их и не пускали. Медведев и его ребята ни на йоту не отступали от намеченного плана и, согласно ему постепенно отходя, тянули боевиков в ранее приготовленную для них засаду.
Группа Ловчица, чувствуя ослабление огня в свою сторону, всем составом перебралась через лаз за гору и бегом, видя спасительный путь к отступлению, одним махом пробежала все четыреста с гаком метров до горной реки. Первые из бежавших, тут же, не останавливаясь, бросилась в ледяную воду. Замыкая цепочку бросился в шумный поток и сам Иван Сергеевич.
Чувствуя что-то необъяснимое, он вдруг остановился и молча наблюдал за тем, как его личный состав и заложницы, промокнув до нитки, тяжело дыша, выбирались на противоположный берег к бронированным машинам.
Бойцы, заметив отсутствие командира, тут же стали в боевой порядок. За горой свирепо загремело. Это сработала засада Медведева. Боевики угодили в ловушку.
В наушнике, леденя душу, прозвучали три коротких тональных сигнала и один длинный – «внештатка!»
«Я ведь чувствовал, — взвыл Иван Сергеевич, — кто-то увяз в бою».
— Сергеич, — возвращаясь в ледяной поток, кричал Разумов, — может, вернемся, поможем?
— Беги к машинам, помощник. Самому вон помощь нужна…
В момент, когда группу Ловчица «прижали» у горы никто и не понял, отчего боевики так усердно обрабатывают трассерами кусты у ручья за аулом. Руководители операции все рассчитали верно, ведь в этой кошмарной ночи безопаснее места просто невозможно было и найти! Именно поэтому и отправили группу Лукьянова и Волкова тем путем.
— Похоже это ниже, …на том берегу, — сообщил Медведеву, запыхавшийся Стасюк. — Кто-то нащупал их у реки и погнали. Пока мы были наверху, было слышно, что с той стороны работали четыре автомата. Среди выбравшихся к БТРам нет группы Волкова с Лукьяновым… Георгич, похоже, это они увязли. Свободные художники, блин. Зови Ловчица. Надо что-то решать, командир…
И тут случилось что-то невообразимое. Замешкавшийся с принятием решения Медведев и его бойцы с удивлением взирали в ночную оптику на то, как неизвестная сила, в одно мгновение появившись с армянской стороны, словно огненная лавина ударила с восточного края аула и моментально подавила сопротивление боевиков.
Огрызавшаяся за ручьем огневая точка белорусов, тоже умолкла. Возможно, и им досталось от неизвестных вояк.
Медведев, не отрываясь от прибора ночного видения, наблюдал, как словно в школьном тире «щелкали» боевиков на склонах гор эти нежданные гости:
— Все, — ледяным голосом сказал он, — делать нечего. Прибыли Джеймсы Бонды, ети их мать, а с ними Рэмбы со Шварцейгенерами…
— На войне, как на войне, — горько выдохнул, приближаясь к БТРам, мокрый с головы до ног Иван Сергеевич. — И на такое мы тоже с тобой закладывались, хотя и думали, что обойдется.
— Ты о «Бондах», Сергеич?
— Я о наших, — вздохнул Ловчиц, забрасывая на плечо лямку автомата. — А что до «Бондов», то давай будем им благодарными. Вряд ли бы мы с тобой сейчас так свободно разговаривали, если бы они вовремя не подоспели.
Чуда не будет, Сергей. Радиозапрос уходит в пустое пространство – ответа нет. Или рация у них того, или сами… Надо становиться на крыло, операция еще не закончена.
— Н-не могу я, — признался Медведев, — понимаю, что время уходит, но как-то …не по себе.
— Думаешь мне по себе? — жестко ответил Ловчиц. — Если положили наших там, сейчас все равно забрать тела не дадут. Опять же, радио молчит. Захватили группу? В любом случае, потом, официально, по дипломатическим каналам их и живых, и… мёртвых забрать будет проще. Ты же сам все понимаешь, не томи…
Приняв это как команду, Медведев с тяжелым сердцем объявил о вхождении операции в завершающую стадию. Теперь БТРам оставалось только раствориться среди темных, поросших кустами гор и следовать к заданной точке...
Все то время, пока их бронированные машины, болтаясь на узких и пыльных горных дорогах, неслись к цели, Ловчиц пытался прикинуть в уме разные варианты развития дальнейших событий. Попутно он то и дело задавался вопросом о том, кто и что есть та третья сила, что так вовремя вмешалась в их схватку с боевиками? Подведя все к единому знаменателю, он пришел к однозначному выводу – и этот спецназ обязательно должен был иметь контакт с местными властями.
Кстати, Медведев сразу догадывался о чем-то подобном, умница! Не зря же еще в колонне местных военных тыловиков он, подозревая что-то неладное, тут же просчитал новый путь выдвижения группы в район операции. Да и сейчас они уходили от аула по запасному пути, а не по тому, который обсуждался при разработке операции, благо просто неисчислимое количество мелких дорог позволяло сделать это легко.
Ловчица все время не покидало странное чувство чьего-то присутствия там, в ауле. Или все это было надуманно? Как теперь судить, были ли «Джеймсы Бонды» там, дожидаясь белорусов в засаде, или пошли на штурм прямо с марша? Если ждали, то вполне могли и наблюдать за работой медведевцев, дожидаясь нужного момента. В связи с этим рождалась новая цепочка вопросов, особенно если учесть контакт местных властей и с ними, и с белорусами, и с боевиками.
«Вот вам пример восточной хитрости, — рассуждал про себя Иван Сергеевич, — их знаменитая мудрость в действии: «и нашим, и вашим».
Странно, отчего, будучи информированными об исключительной важности одной из заложниц, эти «Бонды» тоже не спешили с проведением операции? Удивительна еще и расхлябанность или безграничная самоуверенность боевиков в организации охраны здания бывшей караулки. Складывалось впечатление, что они прибыли в Аликулиушагы отдыхать, а не делать свое черное дело. Ведь им наверняка нужно было подозревать, что за ними будет охота. Кто-то же их заверил в том, что они в безопасности? Опять местные или еще кто-то?»
От ударившей в голову догадки Ловчиц даже задержал дыхание. А что если и противостояние этих «Джеймсов Бондов» и дашнаков липовое? Почему нет? Натовцы постреляли, взорвали что-то, и внесли себя в списки героев-освободителей. Но снова! Как они могли пойти на то, чтобы подвергнуть опасности свой «объект»»? И, самое главное, как теперь Ловчицу лавировать? Интересно, заявят штаты о своем участии в операции, или, они все же будут молчать?
«Ну, …что-то да будет. — Молча вздыхал Ловчиц. — Авось и наша кошечка кинет через бедро их собачку и после того на болевой прием. Главное, чтобы дальше сюрпризов не было. Все заложницы у нас, и не пострадали. Жаль, конечно, что времени мало, а свидетелей много. Да и Анжелика в горах осталась. Ай, как все это нехорошо! Пока, суть да дело, неплохо было бы поработать с иностранками. Глядишь, и высеялся бы «объект»».
Ловчиц под пристальным взглядом Медведева нервно и с силой стал растирать лоб грязной ладонью. Эти семеро, оставшихся там, обязательно отобьются по возвращению на всех чинах и организаторах «Аркана».
Глава 15
Они бежали до тех пор, пока хватало сил в слабых и не привыкших утруждать себя физическими нагрузками девичьих телах. И вот наступил тот порог усталости, когда человеку все становится безразличным. Светлая пелена закрывает от него несовершенный мир, и глаза даже оставаясь открытыми, уже ничего не видят. Легкие болят, хрипят, ноги становятся ватными и непослушными. За этим болевым порогом ни ощутимые пощечины, ни грубые и бесцеремонные толчки в спину уже не способны заставить что-либо делать без передышки.
Анжелика всегда ревностно относилась к собственной физической форме. Еще в школе физрук набирал желающих заниматься самбо и к своему удивлению обнаружил, что среди изъявивших желание тренироваться, была чуть ли не половина девочек. В те перестроечные времена власти еще внимательно следили за тем, чтобы подростки и молодежь не болтались без дела. Заниматься чем-то таким, силовым, было очень модно.
Такова уж была Анжелика. Если она за что-то бралась, то старалась достичь в этом совершенства. Но, пожалуй, о самбо в полной мере этого сказать было нельзя. Только второй разряд. Но разве можно недооценить все то, что дала ей борьба? О, сколько раз в своей жизни она была благодарна тому, что в свое время сделала выбор не в сторону популярной тогда аэробики.
Она и ушла-то из борьбы только потому, что стала понимать, что это занятие может пагубно сказаться на ее внешности. В старших классах вся мужская половина школы грозила заработать косоглазие, сопровождая эту эффектную старшеклассницу взглядом. Само собой, подступиться к ней, даже ради дружбы могли немногие. Попробуй, прижми в углу ту, которая имеет в своем арсенале хороший удар или может так швырнуть об пол, что простым йодом потом уже не отделаешься.
Особенно радовался успехам дочери папа. Ходил на соревнования, болел за нее. Еще бы, сына бог не дал, так хоть дочка порадует бывшего спортсмена.
К восьмому классу Анжелику бросило в рост и к середине учебного года стало ясно, что борьба остаётся в стороне. Борьба, но не спорт. Она и в своей нынешней жизни занималась шейпингом, ходила в тренажерный зал, совершала утренние пробежки, но…
В данное время, этот изматывающий марш-бросок по горам даже из ее тренированного тела выжал все силы. Жесткое и требовательное до неприличия отношение мужской части их группы к выбивающимся из сил девушкам, было вполне оправдано, однако по окончании этой части марш-броска и Нина, и Ольга напоминали тряпичных кукол, или «загруженных под завязку» героином девах, собирающихся покинуть этот бренный мир от передозировки.
Не могло быть и речи о движении вперед без привала и девушки, едва только было сообщено об отдыхе, как по команде распластались прямо посреди выгоревшей на беспощадном солнце площадки. Колючие и густые заросли ежевики заслоняли их от горных холмов, прикрывая тыл, а протянувшийся у ног обрыв позволял быть спокойным за то, что и фронт остается под надежной защитой.
Медведевские бойцы были приучены к подобным нагрузкам, поэтому во время стихийного привала они тут же уселись у своего небогатого боевого скарба, вскрыли упаковки оставшихся патронов и проворно принялись снаряжать опустевшие «магазины» автоматов.
Огромное, набирающее прямо на глазах дневную силу южное солнце выплывало из-за далеких, горных вершин. В его лучах лица бойцов спецназа и примкнувших к ним Лукьянова с Волковым, так же занявшихся таким необходимым после боя делом, выглядели злыми и хмурыми. Девушки, изредка отплевываясь превратившейся от безумного бега в тягучий кисель слюной, наслаждались короткой передышкой и молчали.
— Что будем делать? — спросил вдруг Сергей, один из бойцов «Отбыстрей», вглядываясь в лица братьев по оружию. — У нас нет ни командира, ни плана, ни времени, ни шансов.
Окружающие ответили молчанием. Лишь Лукьянов, глубоко вздохнув, тут же сорвался на кашель, мощно вздрагивая огромным телом, и застенчиво прикрыл рот ладонью.
Второй боец, переданный в их группу для усиления из «наружки», как раз тот, что привел к Ловчицу плененного Шоховича, косо глянул на товарища, пристегнул магазин к автомату и поставил оружие на предохранитель:
— Как бы нас не прижали, лично я лапки вверх не подниму.
— Это было бы хорошо, — весело и слегка развязно, сказал Волков, — и лапки вверх не поднять и ножки не протянуть.
— Он лыбится, — снова закашлялся Лукьянов, следуя примеру Николая, передернув затвор АК, и бережно укладывая вновь готовое к бою оружие себе на бедра.
— А что мне, плакать? — продолжал веселиться Волков. — Приключения, романтика, свежий воздух. Опять же, физкультура. Всё с пользой. Нет, правда. Ты, Лукамор, за время бега потерял уже килограмма три. И это минимум!
— Точно, — улыбаясь, согласился Лукьянов, — бегун из меня теперь аховый. Сам удивляюсь, как это я столько отмахал? Бл…, килограмма три, …гад ты, Волчара. А вот интересно, если бы ты потерял килограмма три, что от тебя осталось бы? Нос?
Странное дело, однако, продолжающаяся и дальше пустая перепалка между друзьями стряхнула с присутствующих окалину безысходности. Эти двое, похоже, знали, что делали.
— У меня нет плана, — ни с того, ни с сего став серьезным, честно признался Волков, — но только я и Лукомор немного знаем эти места.
— Я думаю, плана сейчас нет ни у кого. — Вздохнул Лукьянов, не давая товарищам по несчастью опомниться. — Командуй, Волк! Я не умею этого делать и сомневаюсь, что бойцы будут против. Выбираться-то отсюда как-то надо? Те, что ушли к аэропорту ждать нас не будут, а те, от кого мы ушли, может уже где-то рядом. Видали, как они этих террористов шуганули?
Спецназовец, которого звали Сергей, встал, и устало потянулся, глядя в сторону далекого города Кубатлы, блестящего отражающимся в зеркалах оконных стекол бликами восходящего солнца:
— В райцентр нечего и соваться – сдадут. — Задумчиво сказал он, косвенно давая понять, что не против предложения Лукьянова.
— Это ясно, — кивнул в свою очередь и его товарищ Николай. – Только пешком нам далеко не уйти – дамы и тяжеловес. Нужен транспорт.
— Все верно, — согласился Волков, — придется пожульничать, а возможно даже и поразбойничать. По-другому транспортом мы никак не разживемся.
Здесь у них и в советские годы милицию никто в глаза не видел, так что пока хватятся, мы уже будем далеко. Мобильные телефоны, правда, уже есть и это плохо. Но и то, что придется идти против закона – полбеды. Допустим, транспорт мы добудем, что дальше? Куда ехать? До Гянджи далеко, да и там, если даже и доберемся, куда нам идти?
— А если в Баку? — предположил Сергей.
Лукьянов отрицательно замахал могучими руками:
— Это же почти в два раза дальше, чем до Гянджи, что ты? Да и в Баку кого ты знаешь, Муслима Магомаева?
— Муслим! — вдруг вскрикнул Волков так, что с куста вспорхнула крохотная птичка, — одноглазый, ну, косой…
Окружающие непонимающе переглянулись.
— Ты что, Волк? — вкрадчиво спросил Лукьянов. — Перегрелся?
— У-у-у, — зажмурившись от необъяснимой радости и мотая головой, ликовал Волков. — Только теперь дай бог удачу. Лукамор, ты Арчи помнишь? Где «Бобра» на въезде ранили?
— Ну, помню. — Пожимая плечами, хмуро ответил Лукьянов. Это где-то под Евлахом.
— «…самая лучшая в мире земля, Белоруссия моя», — совсем распоясавшись, запел Волков. — Эх, милиция родная. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Лукомор, а ведь я Муслима-то и после армии встречал, даже водку с ним пил. Евлах-то, ребята, близко! Ой, девочки-красавицы, — подмигнул Волков дамам, — теперь самой жуликоватой голове в этой компании, моей голове, — уточнил он, — как только выберемся отсюда, в Минске, от каждой из вас по буське.
— Ты, — лежа на сухой каменистой земле, недвусмысленно ответила Анжела, — только довези домой, а уж там проси, чего хочешь…
Тяжелый транспортный самолет оторвался от земли, разрывая знойный воздух воем двигателей и унося в своем дюралевом брюхе раскаленные на солнцепеке, пыльные бронемашины с личным составом группы быстрого реагирования. Уставшие бойцы и командиры расположились на полу борта и на «броне».
Медведев морщился и, борясь с воздушной пробкой, доставляющей ему некоторые неудобства, стал буравить мизинцем левое ухо. Когда же, наконец, давление внутри слухового прохода и снаружи выровнялось, Сергей Георгиевич подсел ближе к Ловчицу и наклонился к тому для разговора.
— Что, Сергей, — встретил его вопросом Ловчиц.
— Хотел у тебя спросить, — начал старший опергруппы, — на счет дипломатов и прессы в аэропорту, твоя идея?
Ловчиц молча кивнул.
— Иван, у нас же раненые, стоило ли? Может, нужно было хотя бы дома?
— Нет, Сергей, — вздохнул Иван Сергеевич, — на то есть и воля свыше. Так было нужно — «прогреметь» на весь мир. Еще неизвестно, дали бы нашей «пташке» долететь, если бы не эта пресса и дипломаты. Сам понимаешь, все приходилось решать на ходу.
Представляешь, чтобы было, если бы мы не вернули им этих иностранок целыми и невредимыми? Жаль мало было времени, да и все наши с английским языком не в ладах, в пределах программы института.
Понимаешь, был тут среди иностранок «объект», Георгич. Прелюбопытнейший персонаж. Профи ничего не скажешь. Такие легко не колются...
— Ты о чем, Иван? — не понял Медведев. — Какой «объект»?
— Не грузись, Сергей. Это я так, о своем. Вижу у тебя много и других вопросов, но не торопись, дай сначала я скажу.
Думаю, на самом деле не зря они у тебя тогда в аэропорту так упорно маршрут движения выпытывали. Ты молодчина, Серега, перестраховался, и, кстати, правильно сделал. Просто блеск, работа на высшем уровне. Теперь уже можно об этом говорить.
Прикинь, оказывается, совсем не сохранность заложниц, стояла на кону. Только не округляй так глаза, а мне становится страшно, — пошутил Ловчиц. — Все это выяснилось уже в тот момент, когда вы были здесь, в аэропорту.
— Что выяснилось? — морщил лоб Медведев, вслушиваясь в плохо различимые в шуме слова.
— А то, — ответил Ловчиц, — что среди захваченных есть некий случайно захваченный «объект», девушка-иностранка, из-за которой, представь ее калибр, штаты могли и войска ввести туда, в Кубатлы. Хотя кто знает, возможно, мы с тобой в оптику и видели, как они это делали. В Минске я тебе подробнее об этом расскажу. Там, кстати, — Иван Сергеевич огладил щетинистый подбородок, — и еще пару вещей произошло, о которых тебе тоже будет интересно узнать.
Эхе-хе, — тяжело вздохнул Ловчиц, — и что теперь будет? Все разлетелись, как наклевавшиеся у кормушки птицы. Освобожденные девушки в одном самолете, иностранки с героями-натовцами – в другом, а мы с тобой, Серега, — Ловчиц дружески хлопнул коллегу по колену, — тоже летим, в комфортабельном лайнере и давай не будем сейчас думать про всякого рода случайности, связанные с тем, что в турбины летательных аппаратов иногда попадают птицы…
Медведев, задумавшись, смотрел куда-то сквозь пол. Сложно было сказать, где сейчас носились его мысли. Заговорил он только через минуту:
— Хреново, Иван Сергеич, вот так бродить в впотьмах. Ты же знаешь, о чем я больше всего сейчас…
— И про это тебе скажу, Сергей. — Ловчиц расстегнул верхнюю пуговицу своей камуфлированной куртки. — Знаешь, а ведь эта задержка в аэропорту, была еще и последним шансом для этих, оставшихся там, в горах. Никто не вышел на связь, а мы ведь ждали. Радист ушел из эфира только здесь, возле самолета.
Медведев угрюмо покачал головой:
— Думаешь, дома поверят, что заложниц было не двадцать, а восемнадцать? — спросил он как можно тише, склонившись к уху Ивана Сергеевича. — Ладно, здесь отбрехались, мол, с иностранками и без них счет напутали. Что мы в Минске скажем? Там ведь мамы и папы. Это тебе не журналисты. Родственники имеют личный интерес. Понимаю, в билетах фамилии по фиктивным документам, но другие-то девушки помнят, кто был с ними рядом, а потом пропал.
Иван Сергеевич достал из кармана сигареты и, опомнившись, спрятал их обратно:
— В плане операции, Серега, все предусмотрено. Про своих, оставшихся на чужбине и говорить не буду, сам знаешь. А про заложниц? Сколько бы мы их не освободили – хорошо. А тех, что не привезли, — Ловчиц сделал паузу, — по официальной версии, перед самым освобождением, боевики увели их в неизвестном направлении. Так ведь оно и было? Кого из девчат не спроси, ответят именно эту версию, даже просить об этом не надо. Так что… А по своим как-нибудь отбрешемся. Главное – иностранки-то целы! Пусть Европа и Америка спасибо скажут.
Медведев озадаченно кивнул и, отодвинувшись от Ивана Сергеевича, прекратил разговор, не видя того, как Ловчиц как-то внезапно побледнел, пугающе уставившись в одну точку. Сергей Георгиевич вдруг решил что-то сказать шефу, но, обернувшись и увидев этот взгляд в «никуда» про себя только отметил, что подобное с Ловчицем уже в третий раз за последние дни...
Где-то внизу плыли злые, черные тучи, освещая пространство внизу самолета редкими вспышками молний и неразличимыми за ревом турбин, громовыми раскатами. Закрывая землю и, надвигаясь на притихшие в ожидании грозы горы, эти черные крылья, словно свинцовым прессом прижимали к раскаленным, каменным склонам неподвижный, душный воздух.
Пугающая чернь шла против всех законов физики, избрав неурочный час и мистически завораживающий способ явиться свету. Все четыре его стороны участвовали в этой пугающей шахматной партии матушки-природы. И север, и юг, и запад, и восток, как когда-то в давние времена цари, играли сразу вчетвером на одной доске в древние шахматы. Они, передвигая на лике Земли народы, города и прочие «фигуры», создавали в своих играх сценарий грядущей цивилизации, а грохочущее небо, смешав в данный момент в одном месте ветра всех четырех сторон света, разворачивало меж холмами потрясающие по своей ужасающей красоте картины…
Очередная короткая передышка заканчивалась. Затерявшаяся в скалах группа собиралась с силами, ожидая команды для продолжения пути. Оля и Нина, облаченные в камуфляж упрямо отмалчивались, игнорируя пустые вопросы Сергея и Николая, пытающихся таким образом узнать хоть что-нибудь о психическом состоянии бывших пленниц. Их физическое состояние было на виду. Второй бросок сильно потрепал их нежные, еще детские ступни, непривыкшие к армейской обуви.
Заметив появившееся оживление в мужской части компании, Оля и Нина, понимая, что отдых снова закончился, тоже принялись собираться, а так толком и не пригодившаяся по своему прямому назначению переводчица Анжелика, все еще не могла отказать себе в удовольствии еще хоть минутку понежить под струями свежего, предгрозового ветра свои порядком измученные беготней ступни. Ее носочки, бывшие еще вчера нежно-розовыми, аккуратно разложенные на сером, плоском камне, сиротливо сохли рядом с ней.
Волков, снисходительно улыбнулся, глядя на расплывшиеся на них, словно чернильные пятна, безобразные, сине-черные разводы.
— Надо же, — думал он, — в розовых носочках да в берцы. Она бы еще эти одела, как их там, капроновые «следочки». Те, что дамы в туфли надевают.
Что поделать, лейтенант Романович А.И. являлась членом группы, и экипировали ее, как и всех: по размерам индивидуальным, но со склада общего. Кто мог подумать о том, что переводчице придется так серьезно упираться на марш-броске? Новые ботинки с высоким берцем и видавшим виды ногам Лукьянова и Волкова доставляли немало хлопот, что уж говорить про Анжелику и девчат. Медведевские парни, по всему видать, и форму, и ботинки получали свои личные, бывшие в употреблении, и потому не страдали от подобных неудобств.
Волков, стоя в сторонке, с улыбкой смотрел на переводчицу, давая ей возможность еще немного понежится под прохладным ветерком. Где-то высоко грозно колыхнулся воздух.
— Кажется, небо ведет серьезные разговоры, — вглядываясь в исчезающий, светлый край неба, задумчиво сказал стоящий в стороне Лукьянов. — Здесь так не бывает. Может быть это какой-то знак? Знак всем нам?
— Я тебя умоляю, — наигранно взмолился его тезка Волков. — Давай только без этой твоей мистики и астрологии. Достало уже. Тоже мне местный аксакал нашелся: «Так здесь не бывает…».
Лукьянов пожал могучими плечами и умолк, а молча признанный командир их группы, высказав упрек в сторону друга, устало потянулся. Он и сам прекрасно знал, что хороший дождь с грозой в это время года здесь неслыханная редкость, но все эти заморочки Лукьянова уже начинали действовать ему на нервы.
«И на все это у него есть свой ответ и довод, — рассуждал Волков, — чуть что, сразу свяжет со звездами, с мифологией и историческими примерами. Прямо как отличник студент-историк. Противно. Начитался всякого там…»
Волков медленно встал и посмотрел вверх, охотно подставляя мокрое от пота лицо свежему ветру. Небо вторично ухнуло над их головами, где-то в самой глубине черной тучи и тут же ни с того ни с сего отозвалось в голове Волкова невесть откуда взявшимися строками:
«…как ныне збирается Вещий Олег,
отмстить неразумным Хазарам…».
«Что за фигня»? — озадачился Алексей, опуская глаза от грозных небес обратно к грешной земле.
И в следующий же миг, словно удар молнии, пронзил его тело! Возле оголенной ступни ничего не подозревающей Анжелики блеснуло темно-бурое, гибкое тело змеи…
Глава 16
Иван Сергеевич, сидя за генеральским рабочим столом, аккуратно записал в ежедневник: «4.06.1999 года, 9:00…». Отчего-то продолжать писать дальше у Ловчица пропало всякое желание. Вспомнился недобрый вчерашний день, в особенности сообщение о том, что принято высочайшее решение уволить на пенсию по выслуге лет генерал-лейтенанта госбезопасности Янушкевича Игоря Федоровича.
Катализатором этого, как не без оснований считал начальник отдела «отбыстрей», стали события, связанные с освобождением заложников в Азербайджане, а также произошедшее на станции минского метро «Немига» 30-го мая 1999 года.
Кстати говоря, проведение «Аркана» считалось успешным. В Службе готовили бумаги на награждение многим бойцам группы быстрого реагирования. Особым, можно сказать, небывалым интересом отмечено появление живого и здорового Ивана Сергеевича Ловчица на состоявшейся первого июня Коллегии Комитета госбезопасности, приуроченной к подведению итогов полугодовой деятельности. Открывшим от удивления рты сослуживцам сообщили: «в интересах безопасности страны (!), и с целью успешного проведения операции «Аркан», и «гибель», и «похороны» подполковника Ловчица И.С. были инсценированы…».
Странное дело, но все это легко «проглотили». Возможно, ожидаемый резонанс затмила собой трагедия 30-го мая, связанная с гибелью людей, или… Хотя, какая разница из-за чего именно? Важно, что коллеги все это, пусть и с удивленным гулом, но приняли. Как говорилось далее в докладе: «Акт эксгумации…», в общем, цинковый гроб раскопали, распаяли в присутствии специальной комиссии, показали, что в гробу тряпье и припаянные к полу гири.
— Я жив, — с тяжелым вздохом подумал Ловчиц, — и я недолго буду на своем прежнем месте.
Он резко захлопнул ежедневник, встал из-за стола и закурил. «Доклады, доклады, доклады. А сколького не напишешь в этих докладах, — думал он, — самого весомого, важного? М-да, дорого же мне стоило это «воскрешение». Даже Медведев обиделся, что я толком не рассказал ему об истинных целях миссии и особенно дулся по поводу того, что не поведал ему о своей «смерти». А когда мне было это сделать? Не каждый же день воскресаешь! Что ни говори, а когда это делаешь, то трудно приходится не только тебе, но и всем, кто тебя окружает. Как только прошла черная новость о том, что тебя больше нет – люди тут же закрывают в своей голове папку с твоими файлами и с твоим именем. Кто-то, что тоже объяснимо, сразу же косится на твое освободившееся кресло, оно его влечет своей значимостью, силой власти. Он и его окружение уже строит на это планы. Они уже спят и видят, как он потащит их за собой наверх, но тут вдруг ты воскресаешь и …!
А оставшиеся на юге «хвосты»? И они не добавили мне здесь по воскрешению положительных эмоций. Вот и получается, что со дня своей гибели я так и повис между небом и землей.
Хорошо мне жилось раньше. Всегда была возможность «нырнуть» под сильное крыло, не раз прикрывающее от больно пристального взгляда «солнца». Но вот случилось неприятное «вчера» и теперь даже Янушкевич мне уже не поможет.
А что ему? — продолжал рассуждать Иван Сергеевич. — Он поступил так, как того требовали обстоятельства. Результаты официально закончившегося «Аркана» еще толком не обработаны, а плотно заниматься «Арканом-2», решение, о разработке которого, принято на самом верху, пока никто не станет. А ведь это «пока» может и затянуться.
Я сейчас как Акела – персонаж мультфильма «Маугли» – «мертвый волк». И будет это до тех пор, пока не найдется в Закавказье другой «Волк», живой или мертвый. По большому счету, что мне теперь до того? Ведь исполняющим обязанности «быстриков» теперь работает Медведев? Вот уж кому сейчас не позавидуешь. Работать со всей информацией ему сейчас никто не даст, а с неполной информацией, что ж это за работа?»
Вдруг Ловчица качнуло. Он побледнел и тихо сел в кресло. Мир, уже в который раз застыл перед его глазами, проносясь странными картинками каких-то непонятных видений. Их быстрая смена, тупо отдаваясь болью в височной области и где-то над левым ухом.
— «Черт! — успокаивал себя Иван Сергеевич, — Это скоро пройдет, — всегда проходит, должно пройти».
Сразу по прилету группы из Закавказья Янушкевич приказал отпустить Волкова младшего. Всей мотивации Ивану Сергеевичу не открывали, но и того, что он услышал, хватило с лихвой для того, чтобы выполнить указание и не задавать лишних вопросов.
«Бомба», которую обещал «взорвать» в средствах массовой информации вырвавшийся на свободу музыкант, бабахнула достаточно ощутимо, но, нужно сказать, что этого ждали и успели, как следует подготовиться. Ловчиц после этого информационного «взрыва» даже проникся неким уважением к Андрею Волкову. Ведь тот знал, что эта шумиха, связанная с исчезновением его родного брата, поднимет волну противодействия Службы. Более того, его об этом предупредили, и все равно «поднял шум».
Иван Сергеевич, немало удивив Андрея своим появлением в полном здравии, провел перед расставанием с ним долгую беседу, указывая на то, что Служба в отличие от него имеет в намеченной им информационной войне гораздо большие преимущества и, исходя из того, что все эти СМИ, мягко говоря, прислушиваются к ее мнению, Волкову младшему лучше не стоит утруждать себя пустыми хлопотами по «поднятию волны». Рок-звезда, слушая это, заверил Ловчица в том, что все понял и обязательно прислушается к его точке зрения, однако сам, едва выбравшись на свободу, шарахнул в прессе без конкретики и фактов, но уверенно и зло.
В ответ на это Служба сработала быстро и эффективно. Вскоре голодная к новостям пресса с подачи Комитета стала все больше называть его недавние заявления спланированным пиар-ходом, а самого Волкова, дабы больше не отвлекался на писанину в журналах и газетах, прижали через налоговую инспекцию.
Но он упрямец, даже после этого не сдался, решив рискнуть всем из-за загубленной жизни брата. Оплатил и юристов, и все появившиеся посредством работы Службы долги перед государством, причем сполна. «Бульварка» пищала, словно кошка в горящем доме. Просочившееся после гянджинской пресс-конференции и заявлений младшего Волкова слово «Аркан» старательно печаталось сотни раз на дню десятками разнообразных изданий. Газеты и журналы пережевывали полученную от рок-звезды информацию, выдвигая такие умопомрачительные версии недавнего освобождения заложников в Азербайджане, что любой писатель-фантаст просто умер бы от зависти.
Стоит ли и говорить, кто прикладывал руку к самым «завернутым» сюжетам и сценариям, лившимся потоками на всегда «голодные» к сплетням головы граждан. В утренней торговле пресса бойко разлеталась максимум за час-два. Деньги текли рекой в бюджет изданий и оттуда частично в безразмерный карман государства. Но уж чего никто не ожидал в этой войне, так это того, что имя и Волкова старшего всего за пару дней станет культовым. Появлялись даже добровольцы разыскать его (про других пропавших информацию пока удавалось придержать). Откуда не возьмись, выплыли сообщения о злоупотреблениях в финансовой сфере самого МВД. Волков, естественно, не имел к этим махинациям никакого отношения, просто сотрудники милиции решили собрать денег для семьи этого пропавшего без вести милиционера. Решили сами, без участия финансово экономического управления. Ф.Э.У. постаралось централизовать подобный финансовый сбор на банковском счету и, заодно, «покрутить» эту сумму в выходные. Надавили на начальство, те, в свою очередь, на личный состав, а милиционеров словно прорвало.
Их недовольство работой вышеуказанной организации, копившееся долгое время, вскипело в одночасье. Малая заработная плата, тяжелые условия службы, быта и прочее давно готово было вскипеть, несмотря на строгий запрет закона, не разрешающий сотрудникам милиции быть недовольными. Случай с Волковым послужил дрожжами, что ускорили процесс просыпающегося милицейского бунта. Это было что-то сродни событиям в МВД Беларуси, происходившим в 1990 году, но тогда были другие причины и, как ни странно, другие времена.
Тем, кто занимался этими финансовыми играми нужно было не забывать, что они имеют дело с профессионалами. Всплыли отчисления за все праздничные и выходные дни на каждого милиционера. Это была та самая ежемесячная почасовая переработка, которая, оказывается, оплачивалась! Да, из бюджета в МВД добросовестно выделялись на это средства. Имелись и подписи сотрудников в ведомостях о получении денег, чему сами сотрудники были немало удивлены. Фраза: «переносить все тяготы и лишения службы» до этого отбивала у них всякую охоту искать правду, но теперь все вывернули наизнанку и люди, регулярно получавшие большие премии за «экономию денежных средств» посыпались с постов и кресел, как гнилые сливы в ветряную погоду.
Как ни странно, но и это было на руку Службе. Она оказывала милиционерам всяческую помощь в «раскрутке» этого непростого дела (для того, чтобы «отвести глаза» от пропажи Волкова). Комитету приходилось нелегко, поскольку в сборе этого денежного нектара на полях МВД принимали участие многие высокие начальники из смежной с КГБ организации. А между этими ведомствами, негласно, было не принято лезть в дела друг друга.
Что же до самого Волкова, то на волне этого шума в МВД Анна Сергеевна Волкова – супруга Алексея, подала в суд и, не стесняясь, рассказывала журналистам о том, как в милиции ее вынудили подписать незаполненные документы. Плакала «на камеру» и говорила, что и представить не могла, что за тексты появятся над ее подписями. Теперь в МВД от нее отмахиваются этими бумагами, не позволяя ничего делать для поиска ее пропавшего без вести супруга.
В общем, этот информационный «нарыв» каждодневно наполнялся и еще чем-то, все больше натягивая отношения между КГБ и МВД, пробуждая косые взгляды со стороны администрации Президента. Чувствовалось, что еще немного и его должно было «прорвать». Потому Иван Сергеевич, ожидая этого страшного момента, допоздна засиживался на работе, просчитывая всевозможные ходы коллег и врагов. Сотню раз он ловил себя на мысли о том, что все это пустая трата времени и сил, но уходить домой и думать об этом там, для него было просто невыносимым.
Сейчас он был совершенно одинок и радовался тому, что судьба позволяла ему направить хоть куда-то эту безумную энергию, каждодневно прошибающую все его естество после «воскрешения». Кабинет начальника «быстриков» уже занимал Медведев, а сам Иван Сергеевич, которому теперь было просто некуда деваться, временно расположился в пустующих покоях отставного генерала.
Что делать, Ловчиц, будучи первым заместителем Янушкевича, как никто другой в Службе был натаскан во всех вопросах работы своей непростой организации и, к тому же, официально он пока все еще являлся заместителем Председателя, обязанности которого, до назначения нового человека, кто-то должен был выполнять.
Сегодняшний рабочий день, в силу некоторых обстоятельств, даже на фоне последнего времени растянулся просто до неприличного. От многочисленных бумаг, сейчас почему-то особенно сильно отражающих свет настольной лампы, у него уже начинало рябить в глазах, как от долгой работы перед некачественным компьютерным монитором.
Он откинулся на спинку кресла, закрыл тяжелые веки и шумно выдохнул. Состояние полной расслабленности и покоя продолжалось недолго. В углу привычно мягко зашелестело, и вскоре кабинет наполнился мелодичным, красивым боем, огромных, словно одностворчатый шкаф, еще трофейных германских часов. Вообще Ловчицу нравились эти доисторические ходики-мутанты, так умиротворенно тикающие в течение дня и всем своим видом вызывающие покой и размеренность жизни, но сейчас, когда они подло и с оттяжкой отсчитали двенадцать тяжелых ударов!
Иван Сергеевич открыл глаза и подарил испепеляющий взгляд увесистому и, судя по габаритам и дизайну, переделанному в советские времена, маятнику. Ничего не поделаешь, как ни старался Ловчиц пробудить в себе сейчас некие экстрасенсорные способности, «насос», упрямо перекачивающий время из будущего в прошлое, все так же беспристрастно плавал в стеклянном окне часов, то влево, то вправо. Горе-гипнотизер вздохнул, уперся локтями в стол и погрузил лицо в ладони.
— Ну и деньки, — в сотый раз с горечью подумал Ловчиц. — Рука рефлекторно упала на телефонный аппарат и нажала кнопку секретаря. Громкоговорящая связь дала вызов дважды. Иван Сергеевич, опомнившись, причмокнул языком и смачно шлепнул себя по лбу ладонью. — Двенадцать часов, — прогнусавил он вслух, корча страшную гримасу, — идиот! Какой секретарь, какое кофе?!
— Слушаю, Иван Сергеевич, — вдруг ответил аппарат.
От неожиданности Ловчиц неосторожно покачнулся в кресле и, чтобы ни потерять равновесие, судорожно сгруппировался, попутно гулко ударив коленкой в стол, — Ирина? — Корчась от боли, спросил он, — что ты там делаешь?
— Работаю, — устало ответили из громкоговорителя.
— Так ведь двенадцать часов, воскресенье, какая работа?
— Утром вопрос моего выходного дня вас не интересовал. Вы что-то хотели, или случайно нажали кнопку связи?
— Я? Ну да, я хотел, думал... Знаешь, я совершенно потерялся во времени. Ведь знаю, что полночь и вдруг …будто потянуло кофейком.
Ирина чуть слышно тенькнула посудой на том конце провода:
— Это я, Иван Сергеевич, пью кофе. Вам это мешает?
— Нет, все нормально. Но не могла бы ты, просто из чувства сострадания к собрату-полуночнику, и ему заодно…
— Сейчас принесу, — ответила Ирина, связь дала отбой, а Иван Сергеевич непроизвольно огладил отросшую за день щетину подбородка. Что-то неприятно защемило в районе солнечного сплетения или даже под сердцем и Ловчиц глубоко вздохнул. «Это холостяцкий нерв», — умозаключил он, прикладывая руку к ноющему в груди месту.
Пока Ирина подходила к столу, Иван Сергеевич, глядя на нее, поймал себя на мысли, что никогда как следует, не присматривался к секретарю Шефа. Как же, это ведь родственница генерала – табу! А теперь… Старый дурак, — пронеслось в голове Ловчица. — Как же я оплошал? Как мог её не замечать?
Тем временем Ирина, не спеша, поставила поднос на стол. Ее проворные ручки тут же собрали в ровную стопку все разбросанные на его плоскости бумаги и отправили их на тумбу, что стояла рядом. Иван Сергеевич, молча и внимательно наблюдающий за происходящим только кивнул в ответ на вопросительный взгляд Ирины, дескать, делай, что хочешь.
Ее розовато-кремовый костюм, плотно облегающий безупречные формы, бесшумно проплыл совсем рядом и, вернувшись обратно, застыл напротив:
— Что-нибудь еще? — тихо спросила она.
— …Присядь, — после короткой паузы, ответил Иван Сергеевич, — составь мне компанию. И ты, и я, возможно, скоро потеряем эту работу, так давай уж посидим по-барски в важном генеральском кабинете...
Ирина ничего не ответила, но и не ушла. Ловчиц встал, обошел вокруг стола и поставил стул для дамы слева от себя. — Чтоб не на углу, — пояснил он. — Напротив меня все равно не получится. Придется все передвигать, а так…
— Ничего-ничего, — дрогнувшим голосом, ответила Ирина. — Поближе к креслу начальства и подальше от импровизированной кухни на подносе. Чистое нарушение всех армейских законов.
Ухаживая за дамой, как и подобает воспитанному человеку, офицеру, Иван Сергеевич, пододвинув стул, случайно вдохнул тонкий аромат ее духов и понял, что пропал…
— Звонят, храпун.
— Ну и…, пусть звонят. Звук-то на минимуме. …Мешает?
— Нет. — Мягко ответила она. — Хорошо, что хоть сейчас звонят, а не раньше. Испортили бы все.
— Я им испорчу. Вообще нафиг выключу телефоны. Мне здесь уже ничего не надо.
— Хм, — улыбнулась она, — ты ругаешься. Интересно.
— А чему ты удивляешься? Я и храплю, и ругаюсь. Как и все люди.
— Я не удивляюсь. Просто интересно.
— Что интересно?
— Говоришь: «как все». Ты не похож на других. А про храп? …Ты даже не храпишь. Ты сопишь, как медвежонок.
— Как кто?
— Можешь мне поверить. Когда мы …отдыхали, я слышала.
— Блин, думал же об этом. Хотел спать тихо. Знаешь, в последнее время вообще спать толком не могу, а тут расслабился и отключился. Прости.
— Ничего, — сладко сказала она и улыбнулась, — мне и это в тебе нравится…
Телефон наглел. Казалось, что он сам добавляет своему звонку мощности, прошивая злой трелью чуть ли не всю Вселенную до самого дна.
— Ответь, — нежно целуя мочку его борцовского уха, шепнула Ирина, — не отстанут. Наверное, случилось что-то.
— Наверняка, — вздохнул он, — только что хорошего может случиться в пять утра? Не хочу. В это время хороших звонков не бывает, а хочется еще чего-нибудь хорошего. Давай, еще хотя бы часик побудем там, где нам хорошо?
— А нам хорошо? — серьезно спросила она, прижимая его голову к своей груди, и целуя в кивающую в знак согласия макушку. — Вот уж действительно, — снова улыбнулась Ирина, — «с милым – рай и в шалаше». Однако же этот генеральский диванчик маловат для двоих.
Она отвела взгляд в сторону:
— Иван…, только ты больше не «умирай», пожалуйста. — Ее глаза тут же наполнились слезами, — второй раз я этого не переживу. Ты для меня – все. Я знаю, что это нехорошо, когда девушка первой…, навязывается, что ли, но мне теперь все равно. Я люблю тебя, не перебивай! Пусть сегодняшняя ночь открыла еще одну секретутку, лично мне плевать на это. Одноночка я для тебя, двуночка? Как тебе нужно, так и будет, только об одном прошу, не прогоняй от себя. Поверь, без тебя я…
Долгий и горячий поцелуй, заставивший оборваться ее слова, в конце концов, остановила звонкая трель грянувшая сразу с троих телефонов.
— Ответь им, — отрываясь от его жарких губ, повторила она.
Иван Сергеевич снял ближайшую трубку:
— Да, Ловчиц. …Кто ты такой, чтобы мне выговаривать?! Вот и дежурь, дежурный! К черту твои извинения… Я и не злюсь… Что?! Ну, нашли же? Искали они, понимаешь ли, ладно, что там? …Михайловский? Нет. Давай его…
Привет, Сергей Петрович. …Ну, как где? — С вожделением глядя на возлюбленную, подмигнул Ловчиц. — На бороде. Что ты хотел? …Не понял, какие двери? — Иван Сергеевич оглянулся и бросил отчаянный взгляд в сторону входа. — Да-а-а? — настороженно протянул он, краснея. — Ух, ты! Ладно, проехали, а чего ты меня искал-то? …Что?!!! Так что ж ты сразу не… А…, ну да, я забыл…, бегу, ты где? Не-не, лучше не заходи, я сам к тебе сбегу. Жди, слышишь?!
Ловчиц бросил трубку и в тот же миг оба, оставшиеся на столе телефона разом умолкли.
— Что там, Иван Сергеевич? — твердым, официальным тоном спросила Ирина.
Он оглянулся. В этот момент она, наскоро собравшись, уже начала убирать со стола оставшуюся с вечера кофейную сервировку.
— Нет! — внезапно вспылил Ловчиц, — я не хочу так! Никаких секретуток! Любишь меня – готовься к свадьбе, вот и весь…, и всё в общем. Или ты против?
— Не спеши, Иван. Мы же не студенты-выпускники. Я же от тебя главного не услышала, а если скажешь это сейчас – просто не поверю.
— Согласна, или нет?
— Не сейчас. Я должна…
— Да, или нет?
— Сейчас, да.
— Вот тебе раз, — взмахнул руками Ловчиц, — а потом что, нет? Утром «да», вечером – «нет», интересно получается…
— Вот вечером поговорим и узнаем – получается ли у нас всё это? Что там Михайловский?
— О, Михайловский… Он говорит, что двери закрывать надо. Мы с тобой спали нагишом, а он нам плед принес, вон лежит на стуле.
— Боже, — Ирина приложила ладони к ставшим пунцовыми щекам, — как стыдно!
— Стыдно, у кого…, ах да. Ну, ничего, мы его свидетелем возьмем на свадьбу, правда? Все равно он уже свидетель.
Глава 17
Иван Сергеевич стремительно шагал по коридору, а Михайловский, который был почти на голову выше его, едва поспевал следом.
— Как они сюда попали? — наконец, хоть что-то произнес Ловчиц.
— Они устроили драку с постовыми, те их не пускали.
— Ну, это естественно…
— Естественно, что драку, или что не пускали? — попытался пошутить Михайловский, абсолютно не утративший за последние безумные дни ни своего чувства юмора, ни живости характера.
— Все остришь? — не принял его шутливого тона Ловчиц, сворачивая на лестницу и энергично кивая, попадающимся навстречу коллегам. — Они… не ранены?
— Так, по мелочам, — спокойно ответил Сергей Петрович, открывая дверь бывшего штаба «Аркана».
Иван Сергеевич влетел в кабинет на полном ходу. Присутствующие молча встретили его появление и проводили взглядами до самого стола – нового, принесенного взамен старого, погибшего при памятном усмирении буйства братьев Волковых. Взъерошенный Ловчиц бесцеремонно уселся на этот блистающий новизной предмет мебели, нервным жестом достал сигареты и закурил.
В кабинете все это время царила мертвая тишина. Стойко пахло п;том и соляркой. Нина и Оля сидели на железных, обтянутых коричневым кожзаменителем стульях, чумазые и уставшие. Анжелика, отдыхая, откинулась на спинку и отрешенно смотрела в потолок. Похоже, ее сейчас одолевали мысли, далекие от происходящего.
Бойцы команды Медведева Николай и Сергей, хоть и чернели нечеловеческой усталостью на лицах, в целом выглядели собранными. За дальним столом, тем, что некогда уцелел в потасовке, уложив богатырские руки перед собой, словно студент-переросток восседал Лукьянов, а рядом с ним, прислонившись к стене, расположился старший из братьев Волковых.
Его усталость была самой пугающей. Ловчиц знал подобное состояние не понаслышке. Такие люди могут не спать, не есть, а груз времени, проведенного без отдыха, нарастал на них злом и яростью, будто ракушечный нарост на морских судах. «Взорваться» такому плевое дело, — тут же заключил отставной руководитель «Аркана», — именно этот сейчас может натворить бед…
Иван Сергеевич, дабы своими действиями или словами не дать возможности вспыхнуть этой горючей смеси, сосредоточенно молчал, все больше углубляясь в рассуждения. Вдруг, выныривая из тяжелой глубины мыслей, он энергично вдавил окурок в крышку стола и, срываясь с места, вскричал:
— Как?!!! Как, черт побери?!
Он шумно вдохнул, наполняя опустевшую от страшного крика грудь свежей порцией воздуха. Пробежав короткий круг вдоль стен кабинета, и до хруста сжав кулаки, Ловчиц немного приструнил разыгравшиеся нервы:
— Не понимаю, не по-ни-ма-ю!
Он вторично побежал по кругу, вдруг задержавшись напротив Михайловского, и обратился к тому так, как будто прочие присутствующие в комнате являлись просто восковыми фигурами:
— Как этот клоун смог?! Не могу понять, не могу, Сергей! Так не бывает…
Михайловский сначала хотел что-то сказать в ответ, но не стал этого делать, понимая, что подобные вопросы не нуждаются в ответах. Ловчиц в это время схватил стул, нервным движением шумно поставил его напротив Волкова и сел, прикуривая новую сигарету:
— Алексей, — обратился он к тому, кого только что назвал клоуном. — Алексей, повторил он тут же, уже значительно мягче, — давай, вкратце, слышишь? Как вы сюда, в Беларусь, попали? Только не вздумай врать про то, что ты двоюродный брат Дэвида Коперфильда…
— Вкратце?
— Мг, — кивнул Ловчиц устраиваясь поудобнее, чтобы ни пропустить не единого слова из самой мистической и неправдоподобной истории, которую ему представилась возможность услышать в его долгой, полной событий жизни.
— Вкратце, — оперативно собираясь с мыслями, начал Волков. — М-м, …помогли милицейские связи, удача, и, в конце концов, ваше имущество…
Ловчиц нервно встал со стула. В который раз, сделав короткий кружок по кабинету, он снова остановился напротив Михайловского:
— Видишь, Сергей Петрович? Вокруг меня одни остряки и юмористы. И где, скажи мне на милость, мне набраться на всех вас нервов?
Михайловский отчего-то виновато опустил глаза к полу.
— А, — продолжал Иван Сергеевич, коротко махнув рукой в его сторону, — Алексей, пожалуйста, …немного подробнее. Не сокращайте дни моей новой жизни.
Волков удивленно поднял брови:
— Подробнее, наверное, не надо. Это слишком профессиональное для того, чтобы в вашей Службе знали об этом. Может вызвать нездоровый интерес.
Скажем так: один человек, с которым я познакомился вдали от Родины уже давно, позже встретился мне тут. Так уж случилось в нашей новой истории, что он оказался мне должен. Местный уголовный мир «придавил его к ногтю», а я, однажды, по долгу службы, ему помог. А теперь я, волею судьбы оказался довольно близко от его родины, откуда он возит сюда виноград, арбузы и прочее. Мы нашли его там. Как раз это-то и является чудом. Пришлось ему еще раз прокатиться в Беларусь с фруктами, ну и с нами.
Путь сюда ему заказан. Если его увидит тот, кто его ищет здесь, а фигура у нашего помощника заметная, на кону совсем не мелочь – его жизнь. Уезжать ему надо срочно, а с ним за нас пока не рассчитались. У них залог – наше оружие. Нужно-то всего пятьсот американских рублей, тогда ваше оружие вернется обратно. Ни головной боли, ни бессонных ночей. Девчата – мамкам, солдаты – семьям, мир – народам!
Ловчиц шумно выдохнул. Его брови, казалось, вот-вот встретятся в районе переносицы.
— Из обещанного мне ранее, — меж тем продолжал Волков, — ничего не надо. Рассчитайтесь с южанами по-честному и всё. С Муслимом я вас свяжу, помогу разменяться, и забудем с вами друг о друге навсегда. Мне до конца моих дней хватит этих приключений…
Снова воцарилась мертвая тишина, а «наэлектризованный» Ловчиц продолжал сосредоточенно курить:
— Сергей, — наконец обратился он к Михайловскому, — выйди в коридор, мне надо с тобой поговорить…
Они тут же вышли, оставляя дверь открытой. Михайловский склонился к Ловчицу и тихо сказал:
— Слушаю…
— Сергей Петрович, нужно срочно найти главного «нарколога» – Маковского. Сделай одолжение, пригласи его в кабинет Председателя, наверх. И, …это, без косых взглядов с Ириной, с секретаршей. Ты не мальчик, сам понимаешь. У нас с ней все серьезно, понял?
Михайловский отстранился, кивнул и отправился выполнять поручение. Ему и в голову не приходило заартачится, хоть Ловчиц сейчас и не имел полномочий командовать им. Просто дело этого требовало, а уж их дело Иван Сергеевич знал, как никто другой.
Дав указание Михайловскому ВРИО Председателя Комитета госбезопасности, вернулся в кабинет:
— Вот что, — сказал он прямо от входа присутствующим, — оружие мы вернем, какие могут быть вопросы. Это же не Америка, договоримся, — он едва заметно кивнул в сторону Нины и Оли так, чтобы это видели только Волков и Лукьянов, — но, «воскресать» вам еще рановато. Нужно подождать денек-два.
Тут, ребята, завертелись такие дела! У нас есть возможность вас спрятать, и дать отдохнуть. Надеюсь, господин Волков, вы на радостях домой, еще не появлялись?
— Нет, я…
— Вот и хорошо, — не дал договорить Волкову Ловчиц, — это уже радует. Значит, договорились. Восстановитесь, вы ведь пережили такой стресс. Как бы это сказать, …реабилитируетесь, а потом «воскреснете» для всех, свежими, красивыми и в добром здравии…
Седьмого июня, по словам самого Ивана Сергеевича, вырвало из его жизни добрых лет пятнадцать жизни. Сначала ему предстояло пережить неприятные минуты, представляя специальной комиссии и приглашенным на заседание сырой, недоработанный доклад по «Аркану».
Нужно сказать, что собранные по этому поводу люди, немало удивлялись спешке, с которой всё это было представлено. Они понимали, что отпущенный лимит времени еще позволяет Ивану Сергеевичу сделать хоть что-то для того, чтобы достойно подготовиться к предстоящему «удару», ведь пропавшие без вести в Азербайджане, обещали стать памятной надгробной плитой его карьере. И если кто-то тихо злорадствовал по этому поводу, то с полной уверенностью можно было говорить, что были люди и жалеющие Ловчица. Да и как ни жалеть? Ведь человек на своем месте и не страдал вирусным заболеванием скотства, расползающегося, словно грипп по их огромному ведомству.
Часть азербайджанского удара взял на себя Янушкевич, спасибо ему. К тому же, если быть откровенным, выбрасывать на улицу Ловчица, когда управляемый им «Аркан» прогремел на весь мир, именно как полностью удавшаяся специальная операция, пока было, по меньшей мере, глупо.
Даже хваленые западники не особенно-то могут похвастаться подобным. Иван Сергеевич человек заслуженный, — рассуждали про себя члены комиссии, — стало быть надо дать ему время для того, чтобы хотя бы найти новое место работы. Да и вообще, нужно было, что называется, «дать осесть «Аркановской» пыли». На все это необходимо было время и оно, как уже говорилось, у Ивана Сергеевича было, однако Ловчиц сумел удивить комиссию, требуя срочной встречи для зачтения доклада. Откуда же коллегам, да и не только им было знать, что замышлял ВРИО Председателя?
Комиссия, слушая докладчика, и без того была в постоянном напряжении, а когда в завершении речи Ловчица услышала о том, что в ходе операции освобождены и вернулись на территорию республики все заложники и участники операции, просто была повергнута в шок!
Стоит ли описывать тихое ликование ВРИО Председателя и растянувшееся обсуждение доклада в тот «долгий день»? Наверное, нет. Так оставим же их и вернемся к группе, чудесным образом добравшейся до Минска, и устроившей настоящий переполох в самых, что ни на есть высоких чертогах власти.
Их увезли за город, а поздно ночью на место их дислокации прибыл и сам Ловчиц. Михайловский за это время не без труда, но все же смог найти «ушедшего в подполье» младшего Волкова. Тот долго упирался и согласился на перемирие только после того, как ему дали возможность поговорить по телефону, а чуть позже и увидеться с братом.
План прекращения информационной «войны», предложенный по приезду Ловчицем, не смотря на видимую простоту, имел столько нюансов, что Андрей, давая свое согласие на это заключение мира руководствовался только ощущениями. Ловчиц обещал запустить такую мощную «пулю» во всех СМИ, что рейтинг популярности группы «Белый Запад» в самый короткий срок прыгнет через головы всех конкурентов во всем СНГ. «Это в компенсацию за принесенный моральный ущерб», — пояснял Иван Сергеевич, — «и с налоговой инспекцией все уладим…» (оказывается, можно платить и гораздо меньше, и по закону). Все документы, со слов ВРИО Председателя в вышеуказанную инспекцию поступят уже восьмого-девятого июня.
К сожалению, господин Ловчиц не смог долго объяснять все тонкости этого дела, так как в тот момент его ожидали другие дела, весьма и весьма важные. В голове почерневшего от усталости Ивана Сергеевича упрямой занозой застряли слова одного азербайджанца из числа тех, что помогали доставлять группу Волкова из Закавказья в Беларусь. Во время урегулирования вопросов, связанных с передачей оставленного под залог оружия и выплатой премиальных, Муслим, проникнувшись уважением к порядочности белорусских силовиков, сообщил, что какие-то люди через них, за некоторую сумму, пытались уточнить, кто тот щедрый человек, что оплатил ему проезд сюда? Самое худшее, что одноглазый знакомый Волкова просто не придал значения важности этой информации и, не задумываясь, рассказал, землякам кто нашел его на родине.
Когда же полученная информация дошла до Ивана Сергеевича, ему отчего-то сразу пришли на ум и бледное израненное лицо Коржа, и несущаяся навстречу ему самому железобетонная опора моста.
Стоит ли тогда говорить о том, что пережил господин Ловчиц, когда восьмого июня ему доложили: «на Могилевском шоссе взорвался КАМАЗ того самого Муслима. Сработало самодельное взрывное устройство…»?
Алексей проснулся в половине десятого вечера. Его разбудили комары, набившиеся в комнату и беспощадно искусавшие ему спину. За окном медленно отступал на запад знойный летний день, а из открытого окна веяло приятной прохладой. На соседней кровати, словно вулкан Везувий гремел богатырским храпом Лукьянов. Он совершенно не ощущал своей слоновьей кожей укусов облепившего его спину комариного войска.
Волков набросил на плечи выцветший, некогда бывший синим, халат с вещевой биркой прачечной и казенным штампом. Камуфляж у них забрали еще перед тем, как отвести в баню, что находилась прямо во дворе «центра реабилитации». Этим центром оказалась симпатичная дача в неизвестном поселке недалеко от Минска, где-то в направлении Молодечно. Взамен армейской формы выдали отобранную ранее личную одежду, сандалии без задников и эти, весьма смахивающие на больничные халаты.
Банька по приезду оказалась весьма кстати, а завтрак обед и ужин были просто на славу. Кожа дышала свежестью, а отпаренное тело не желало облачаться во что-то, стесняющее свободу движения. Алексей запахнул полы халата, попутно сунув ступни ног в жесткие тела сандалий, стоящих у кровати.
В доме царил полумрак. Из-за закрытой соседней двери доносился дружный приглушенный храп Сергея и Николая. Алексей тихо прошел мимо их двери, добрался до узкой деревянной лестницы и, поскрипывая ступеньками, сошел вниз. Здесь, на первом этаже, в комнатах возле кухни отдыхали девушки. Он беззвучно пересек коридор и вышел во двор…
Теплый вечерний воздух выжимал из большого дачного сада просто головокружительные ароматы цветов и свежескошенной травы. Откуда-то тянуло дымком мангалов, а у далекой опушки заливались сладкозвучными песнями вечерние птицы.
Алексей, глубоко вдохнув этого окружающего великолепия, сошел с невысокого крыльца и зашагал по бетонной дорожке вглубь сада, наслаждаясь райскими красками летнего вечера. Пройдя до деревянного забора, огораживающего владения дачи, он, увидев за открывающимся занавесом яблоневой листвы волшебную картину заката, просто замер на месте. За забором, вниз, под уклон, уходил скошенный луг, далекий край которого скрывала черная полоса леса…
— Не помешаю? — услышал он вдруг за спиной голос приближающейся Анжелики.
Алексей бросил скользящий взгляд на невесть откуда появившуюся девушку. На ней был точно такой же казенный халат и сандалии. Он, молча шагнул в сторону, приглашая ее стать рядом.
— Инкубатор, — улыбнулась Анжелика, реагируя на взгляд Волкова и принимая его приглашение. — Хоть бы расцветки разные, — продолжала она. — А вообще, будь моя воля, я бы сейчас и нагишом ходила. Благодать-то какая, теплынь. …Пойдем купаться? Там, возле леса есть речка.
Волков озадачился:
— А пустят? — Настороженно спросил он. — Мы ведь под охраной. Вон, двое, гуляют с той стороны сада.
— Я им уже сказала, что пойду купаться. — Продолжала Анжелика. — Хочешь, договорюсь и о тебе? Ну что?
— Можно, — как-то нехотя, ответил Волков, — только я без плавок.
— А ты думаешь, что рыбы сильно удивятся, глядя на тебя, или покраснеют? Идем, — настаивала темноволосая красавица, — солнце вот-вот сядет, ну же. Если хочешь, я отвернусь или уйду купаться в другую сторону? Давай…
— Ну, хорошо, — сдался Волков и, пропустив даму вперед, отправился следом.
Проходя мимо охраны, Анжелика что-то шепнула хмурым парням, и они послушно расступились, пропуская недвусмысленными взглядами молчаливую парочку в халатах.
— Нехорошо это, — тихо сказал Алексей, когда они отошли метров на пятьдесят, — еще подумают чего. Тебе тут еще работать.
— Чтобы они не подумали «чего», — весело ответила его спутница, не оборачиваясь, — я им сразу сказала, что мы с тобой идем поразвлечься. Тебе-то что переживать? Мужчинам подобные приключения только в заслугу ставят. Вот увидишь, как они будут смотреть на тебя, когда вернемся. Да и им, по большому счету, все равно. Михайловский приказал не сильно стеречь, а так, просто пока из поселка не выпускать. Для них это не служба – курорт.
Волков набычился:
— А зачем тебе это было говорить? Сказала бы, что просто купаться идем и все…
Анжела не стала отвечать на этот вопрос. К тому времени они уже спустились с пригорка, скрывшего за их спинами дачный поселок, и подошли к небольшой речушке с заводью. Над ней поднимался легкий, соблазнительный пар, и Анжелика попросту не удержалась – сбросила на траву халат и, оставшись совершенно нагой, разогналась и прыгнула в воду. Какое-то время ее не было видно, и только ленивые волны разбегались в разные стороны, преломляя безупречную гладь воды.
Когда ее голова появилась над поверхностью, Алексей все еще продолжал стоять на берегу.
Анжела лениво легла на спину, проплыла несколько метров и стала на дно. Уровень воды остановился как нельзя кстати, едва не открывая сосков ее упругой, красивой груди. Она улыбнулась, поймав невольно задержавшийся на ней взгляд мужчины, и энергичным и красивым жестом отбросила назад мокрые волосы:
— Ну, давай же, прыгай! Вода – просто чудо!
— Ты мне так и не ответила. Зачем тебе было говорить «это»?
— Раздевайся и ныряй, — снова пропуская мимо ушей его вопрос, сказала девушка. — Скоро совсем стемнеет, еще заплывешь куда-нибудь в Турцию.
Он медленно снял халат, спокойно и чинно вошел в воду и поплыл. Анжелика, демонстративно показывая хорошую технику плавания, в один миг догнала его и пристроилась рядом, подражая его стилю, вернее безстилию:
— Ты…, — рассмеялась она, — так интересно плаваешь…
— Как умею, — пробубнил выглядевший недовольным Волков.
— У тебя на родине что, нет реки?
— Есть. Целое водохранилище на Случи. Еще какое.
— Слабовато ты плаваешь, для водохранилища.
— Не знаю. Мне это только однажды в жизни и помешало, вернее жизни помешало, еще в детстве. Друг тогда из воды вытащил, тезка мой Леха Дралов. Хотя, знаешь, думаю, ты права. Что тогда, что сейчас плаваю я неважно. Можно сказать, просто умею держаться на воде. Андрюха, кстати, лучше меня плавает, он в бассейны ходит, в солярии…
— Мы, вроде, о тебе говорили, а не об Андрюхе или твоем друге.
— А что обо мне говорить? О том, как я плохо плаваю?
— Нет. Я, например, слышала, что у тебя многое не хуже, чем у брата получается…
Волков сделал короткий нырок:
— А нельзя нам просто поплавать, без разговоров? — вынырнув, сдержанно попросил он. — Трудно, знаешь ли, плыть и говорить.
— Нельзя, — напирала она, приближаясь и будто случайно задевая его руками, — нужно же как-то общаться. Я ведь знаю, ты очень общительный человек, даже с претензией на интеллигентность. Я вообще о тебе многое знаю.
— И что тогда тебе за интерес общаться с человеком, о котором многое знаешь?
— Есть «интерес», — ответила Анжелика, снова нежно касаясь его спины. — Ты вот говоришь, что кто-то тебе спас жизнь, ты спас ее мне. Может, я хочу тебя отблагодарить.
Алексей резко скрылся под поверхностью воды и через десять секунд вынырнул у самого берега:
— Не уверен, — отдышавшись, сказал он, выходя на сушу, — что способ расплаты мне понравится. Я не принимаю валюту в виде, пусть даже очень недурного тела. Человеком, уважаемая госпожа навка, — продолжил он, набрасывая на плечи халат, — должна двигать душа, а не страсть или долг расплаты. Что же касается последнего, то той змеи в горах, я и сам испугался не меньше твоего. Сам не знаю, как получилось. Так что не благодари, это того не стоит.
Анжела тем временем тоже добралась до берега и вышла из воды. Она подняла с земли халат, прикрыла им грудь и подошла к Алексею. Ее красные в свете заката глаза, полные слез обиды всматривались в его расплывающийся темный силуэт.
— Таких, как я, – продолжал Волков, — нельзя благодарить. Потом появляется соблазн делать все только для похвалы. Я-то себя знаю.
— Постой, — прервала его Анжелика, — я что-то не поняла… Ты меня не хочешь?
— Нет, не хочу.
— Так не бывает, не может быть! Ты что-то путаешь. Я тебе не какая-нибудь «шкура», что свалилась в руки под пьяную лавочку. Я уважаю себя и берегу для таких моментов. И при чем тут оплата? Это только повод. Мне всегда было важно захотеть мужчину самой, понимаешь? Захотеть так, чтобы быть готовой на безрассудство. Сейчас я готова на это…
Она демонстративно убрала в сторону халат:
— Ты же милиционер. Я знаю, что вы безотказны, как трехлинейка Мосина. Ну же, за десять лет службы ты не мог не стать одним из них!
Алексей молча отвернулся и пошел обратно в поселок.
— Ты мне отказываешь? — почти кричала она. — Ты? …Боже, какая я дура! Как последняя проститутка! Я…
— Слишком часто вы говорите «Я», мадмуазель, — небрежно бросил он, удаляясь и постепенно исчезая в горьком омуте девичьих слез.
Глава 18
— Назад нам пути нет, — корчась от ломоты в теле, простонал тот в ответ. — Мы пока пойдем с вами, если не прогоните…
Ортай улыбнулся:
— Прогоните, говоришь? Да ведь мы и сами, как тебе это сказать, из выгнанных что ли. Я, почитай, половину жизни бегаю по лесам от княжеской «ласки». Те, кто со мной, — волхв с улыбкой кивнул в сторону Дарьи, — сами еще не знают, что их далее ждет с таким-то поводырем. Нет тут места таким как я при нынешней-то власти.
Мои наставники, уходя в свое время от нее в Черный лес, говорили: «Не срок нам сейчас… Солнце собой не согреешь. Уйдем далеко и вернемся чрез тысячу лет, не ранее того. К тому времени придем, когда сия «лебеда» ужо станет Ярило закрывать своей тенью. Мы придем косить ее да выводить, дабы и впредь не ходил брат на брата…».
Алексей дочитал, и отложил подаренную Лукьяновым, распечатанную на принтере копию книги «Чабор». По утверждению Алексея Владиимировича это произведение едва ли не самое легкое чтиво из имеющихся у него такого плана. Все дело в том, что Волков как-то имел неосторожность сказать, что с удовольствием бы почитал что-нибудь «эдакое», только неизвестных, не раскрученных авторов. Лукьянов тут же подсуетился и…
Странное дело, чем глубже Волков вчитывался в эту сказку – тем более необъяснимые вещи происходили в его голове. Его буйная фантазия вырисовывала такие яркие картинки, что не будь он в здравом уме и твердой памяти, сам бы поверил в то, что все это он уже читал или, …что уже вообще ни в какие ворота не лезло – видел! Это, конечно, сумасшествие, но ему казалось, что будто то, что описано в книге Чабор, происходило когда-то с ним самим!
Волков старший, было дело, стал подозревать, что видел все это во сне или в фильме, но Лукьянов заверял, что кино по этой книге не могли снять по той простой причине, что скачал он ее из интернета, и там конкретно говорилось, что она еще даже не дописана автором до конца. Просто выбросили в сеть, чтобы узнать, как она пойдет в массы.
«Вот-те раз! — думал Волков. — А откуда же тогда все это в моей голове? Ведь все на самом деле рисуется так, будто я все это уже видел»?
Он нагнулся и, глядя в автомобильное стекло, запустил мотор. Из здания РУВД не спеша вышла и направилась к его машине следственно-оперативная группа…
Началась привычная и размеренная жизнь – та, по которой Алексей уже успел соскучиться. События последнего времени создали некую вакуумную прослойку, сильно отделяющую его от коллег и знакомых. Волков старший чувствовал себя изолированным и дома, и на работе. Мир здо;рово переменился за последнее время. У всех окружающих только вопросы, вопросы и вопросы. Единственными людьми, которые его не особо напрягали были сын Тима и брат.
С супругой дело обстояло хуже. Скандалы, такие как были раньше, прекратились, но вместо этого наступило какое-то странное житье. Алексей и Анна жили вместе, и жили врозь. Каждый «варился в собственном соку», объединяясь лишь в вопросах, связанных с проблемами ребенка. Пожалуй, не будь Тимы, эта пара тут же развалилась бы, а так… Они терпели друг друга, иногда даже занимались …супружескими делами, все же природа требовала своего, но по сути, каждый жил сам по себе.
Волков и на работе в полной мере ощущал стену неопределенности, отгораживающую его от коллег. Наверное, поэтому он и взял у Лукьянова эту книгу о Чаборе, нужную лишь для того, чтобы скрасить время, когда на службе приходилось ждать кого-либо, сидя за рулем служебного автомобиля…
Альберт Николаевич Муханов лениво смотрел в окно кабинета на просыпающийся за дорогой рынок. Грузчики торопливо сновали у открытых машин с товарами, таская к прилавкам картонные ящики или пластиковые контейнеры с рыбой, мясом или колбасой.
Вот подвезли аппетитных курочек к угловому киоску с надписью «цыплята гриль» и только одна мысль о том, как же, черт побери, они хороши, согревала душу и не давала покоя желудку, в котором с утра сиротливо плескался только чай, слегка приправленный парой бутербродов.
В общем, Альберт Николаевич долгое время не горел желанием впрягаться в привычное рабочее утро, хотя бы на краткий миг стараясь отвлечься от бурлящей за дверью служебной деятельности. «Но, — с горечью подумал он, — что делать, работа есть работа и «цыплятам гриль» придется подождать до обеда».
Муханов открыл ежедневник и аккуратно написал в продолжение уже существующей записи: «Не забыть сделать «вливание» Волкову еще и за прошлые грешки».
В дверь его кабинета осторожно постучали. «Да, — ответил Альберт Николаевич, — входите…».
Заглянул дежурный:
— Товарищ майор, дела «семейников» рассмотрите?
— Давай.
И пошла вереница хорошо знакомых ему персонажей. Слава богу, что на сегодняшнее утро домашних хулиганов было всего трое, а ведь бывали дни, когда за сутки их привозили и в два-три раза больше.
После появления первого же переночевавшего в камере гражданина кабинет наполнился стойким кислым запахом пропитого, потного тела и начальник городского отдела милиции Альберт Николаевич, не в силах больше терпеть подобную «газовую атаку», перед рассмотрением следующих дел, открыл окно.
Во время приема бывшие и настоящие жены задержанных во всевозможных красках описывали злодеяния мужей, все, как одна норовя побыстрей достать носовой платок и изобразить перед лицом начальника ГОМ-2 нечеловеческие страдания, связанные с проживанием на одной жилплощади с присутствующим тут субъектом.
Все это выглядело так, будто начальник милиции, терпеливо выслушав вышеупомянутых дам, тут же безотлагательно оформит каждой из них отдельную жилплощадь и обеспечит их за счет государства новым, непьющим мужем. Разумеется, Альберт Николаевич был не в силах этого сделать, да и заострить на себя внимание какой-либо душераздирающей историей, тоже его вряд ли бы кто-то смог. Он практически каждый день слышал подобное и имел за долгие годы работы в милиции к этому стойкий иммунитет.
Следом за этой неприятной частью обыденного утра наступала другая. Развод на службу заступающего суточного наряда, и то, что делало его сегодня особенно неприятным – разговор о ночном происшествии с участием сотрудников вверенного ему подразделения.
Заступающая и сменяющаяся смены собрались в кабинете начальника, дверь плотно закрыли, и начался тяжелый «разбор полетов». Дежурный «старой» смены вкратце изложил картину оперативной обстановки в районе и городе, а потом приступил к рассказу о вечернем происшествии:
— Вчера, в двадцать часов …ну, где-то пятнадцать минут на связь по рации вышел участковый инспектор Злобич и попросил помощи дежурной автомашины для доставки в ГОМ-2 семейного скандалиста. Я связался с дежурной 407-й, и она выбыла на место. Некий гражданин Мечин…
— Сергей Викторович, — обратился к дежурному Муханов, — пусть Волков расскажет, что же там дальше произошло?
Алексей Волков, все это время тихо сидящий в окружении коллег на стареньком диванчике у стены, попытался подняться, но, получив на то разрешение начальника, заговорил сидя:
— Я приехал на адрес. Поднялся на восьмой этаж и подошел к двери этой квартиры…
— Номер двадцать четыре, — напомнил дежурный.
— Да, двадцать четыре. Дверь была приоткрыта, и я услышал за ней шум. Когда вошел, то увидел, что Колю, участкового, прижал к стене и душит какой-то хмырь. Коля как мог упирался, а этот…
— Гражданин Мечин, — теперь уже вставил уточнение Муханов.
— Да, Мечин, придавил его к стене, а сам вытаскивает из его кобуры пистолет. Вы все Колю знаете, он у нас далеко не Шварценеггер. Да и я, по сравнению с этим Мечиным не особо… В общем…
— В общем, — продолжил Муханов, — вломили наши молодцы этому Мечину так, что он сейчас в больнице.
Ну! И что теперь, Волков?! Сколько можно говорить: «не надо нам такого»? Мне все это …повышенное внимание к твоей персоне уже поперек горла стоит. Уж не знаю, от чего к тебе так благоволят последнее время наши начальники, но точно уверен, что не за то, что ты защищаешь честь управления на конкурсах самодеятельности. Что ни слово на совещании – Волков!
Да, пока не забыл, сегодня к одиннадцати часам тебя вызывают к начальнику РУВД. Блин! Не хватало еще мне, начальнику ГОМа быть у тебя, у милиционера-водителя посыльным! Весточки от начальства передавать. За что мне такое, Волков? Кхе-кхе, — откашлялся Муханов, — но, вернемся к нашим баранам. Ты мне скажи, что, нельзя было бить этого Мечина как-то полегче?
— Суд разберется, — начал Волков, но начальник не дал ему договорить:
— А не надо доводить до суда! Пусть эти «Мечины» воюют со своими женами, а не с сотрудниками милиции. Давайте начнем так со всеми «семейниками» воевать?
Как ты не поймешь, все это лишнее «внимание» к нам, Алексей! Ты представить себе не можешь, как меня уже это внимание достало. Слишком уж его много в последнее время. То, ты пропадаешь... Ну, тут не мне судить, все санкционировано. То влезаешь в такую вот х..ню. И это уже в который раз?
Повторяю, все это нам не нужно. Уж слишком сильно мешает в работе подобное «внимание». И то, что тебя сегодня к начальнику вызывают – тоже «внимание».
Кстати, ты, как поедешь туда, в РУВД, выезжай пораньше. Заодно зайди в «кадры», уточни, есть ли где-нибудь свободные места? Пиши рапорт на перевод, я не буду против. Пойми, мне на этом месте нужна «твердая» кадровая единица. Без «больничных», без «пропаж», без остроязычия твоего долбанного и того самого «внимания». ГОМу будет легче работать в три водителя, чем все время «разгребать» за тобой.
Наш микрорайон в «урожайное» время до семидесяти процентов преступности всего города может дать. Мне некогда отвлекаться на все эти комиссии, проверяющих и поездки к начальству после пожаров с твоим дурацким геройством, или вот таких случаев.
Муханов тяжело вздохнул:
— Пойми меня правильно, Алексей. По работе у меня к тебе претензий нет, но рапорт на перевод ты лучше напиши…
Сменившись после этого суточного дежурства, Алексей приехал домой только вечером того же дня, злым и опустошенным. Жены и сына не было дома, наверняка пошли в гости к кому-нибудь из общежития. Измотанный тяжелой ночью и посещением начальства Волков устало уложил на стол портмоне, с торчащим из него перышком ордера на получение квартиры. Алексей едва нашел в себе силы принять душ, после чего завалился спать.
Утром двадцать четвертого июня ни с того, ни сего в гости пожаловал Лукьянов. Сонный и молчаливый Волков познакомил супругу со старым армейским другом. Попили кофе. Алексей Владиимирович мигом оценил несвоевременность своего визита и вскоре уехал, успев все же разузнать у Анны кто она и Тима по знаку зодиака и прочую чепуху, которая к этому относилась: год, день и даже время появления на свет их обоих.
Почти сразу же после отъезда Лукьянова ушла на работу и Анна. Ее реакция на сообщение о том, что им дали ордер на квартиру, осталась неопределенной. Волков старший позвонил брату, выругался в автоответчик, покормил сына и, уложив его на послеобеденный сон, уселся на диван в полном душевном опустошении.
В его памяти всплывали пугающие картинки пережитого ночью сновидения, а снилась Алексею его собственная свадьба. Причем не так пугали черти, окружившие дом его родителей, или грязная вода, хлынувшая из-под пола и врывающаяся в отрытые окна шумными потоками, неся в них огромные яблоки, размером с тыкву! Все это еще можно было бы пережить, хотя даже будучи человеком несуеверным, Алексей прекрасно понимал, что сон этот, мягко говоря, неприятный и не несет в себе ничего хорошего.
Самым ужасным в ночном видении была белоснежная фата и платье его супруги! Свадьба шумела и гуляла, а между столов бегал сын: «Папа! — кричал малыш. — Ты только после свадьбы на улицу не уходи, а то меня забудешь…!» Словом – кошмар!
Алексей закрыл глаза: «Завтра снова на «сутки», — подумал он, — опять какая-то фигня случится. А может и нет. Кто его знает, когда эти сны сбываются? Все равно, час от часу, не легче. Надо жене про это рассказать, когда придет, если, конечно, мы с ней сегодня заговорим…
Как это ни странно, дежурство двадцать пятого июня прошло сравнительно тихо. Звонков граждан, нуждающихся в помощи милиции, было немного, а ночью даже удалось часа четыре поспать. И хмурое, дождливое утро в день смены не испортило Волкову настроения. Дежурство окончено, наступил «отсыпной», а завтра он с семьей поедет в «Веснянку», где в новеньком доме они осмотрят свое, так некогда желанное, служебное жилье.
Андрей обещался присутствовать. Он уже доложил эту новость отцу и матери и те, понимая, что телефонные звонки по всем хорошим поводам, как правило, не остаются в памяти людей, решили поздравить чету Волковых шикарной телеграммой, в которой звали в гости и намекали на «подъемного» по случаю обретения семьей старшего сына собственного, пусть и служебного жилья.
Теща и тесть тоже были немало взволнованы, и они звонили, обещая не обидеть деньжатами. А если учесть обещанные Ловчицем премиальные и «отпускные» с «командировочными», в общем, так жить было можно.
Сменивший его напарник, направляясь на заправку, попутно подвез Алексея до остановки возле станции метро «Могилевская». Волков спрыгнул на тротуар, махнул на прощание служебному авто и занял место среди скучающих людей, прячущихся от редкого дождика под пластиковой крышей между двумя ларьками.
Сутулящиеся от непогоды граждане сменяли тех, кто уже дождался своего транспорта, и бросали полные мольбы взгляды плачущим небесам.
К остановке от метро потянулся полноводный ручей разноцветных зонтов. Значит, только что пришел подземный электропоезд.
Вот рядом с Алексеем прошла стройная молодая девушка. Бросив украдкой заинтересованный взгляд в его сторону, она замедлила шаг, стала метрах в трех напротив Волкова и принялась самым наглым образом его рассматривать.
Алексей, конечно, понимал, что после суточного дежурства он внешне имел малопривлекательный вид, поэтому тут же, от греха подальше, отвернулся и стал читать всякого рода объявления в изобилии «украшающие» бетонные столбы на автобусной остановке.
— Алексей? — услышал Волков у себя за спиной.
— Да, — сказал он, оборачиваясь и глядя в милое личико «наглой» девушки.
— Вы меня не узнаете?
— Нет.
— Я Нина.
Волков задумался:
— Вы знаете, честно признался он, — у меня не так много знакомых Нин. Вы, наверное, обознались?
— Нет-нет, это вы. Вспомните, чуть больше недели назад.
— О, в это время я был далеко отсюда. Вряд ли…
— Вот-вот, «далеко», помните, Нина и Оля?
Волков от удивления открыл рот, никак не желая верить в то, что чумазая девочка-заложница могла так разительно преобразиться! Вот так и случается, что волей-неволей станешь верить в сказки. Ну, чем вам не «золушка»?
— Ничего себе, — сдержанно произнес Алексей.
— Все-таки узнали? — лучезарно улыбалась Нина.
— Приходится. Хотя, ты знаешь… Ну, ты даешь… Ты откуда?
— А я живу в Шабанах. Вот еду домой, смотрю — вы. Дай, думаю, подойду.
— Правильно и сделала. …Да, — задумчиво почесал затылок Волков и улыбнулся. — Ты знаешь, я тоже в Шабанах, так что нам по пути. Ну, рассказывай, как живешь?
Нина вскинула брови:
— Все нормально.
— А что не в школе?
— Так каникулы же…
— Ах, да, — махнул рукой Волков, — совсем забыл…
— Экзамены перенесли, — отчего-то с грустью сказала Нина, — вот, гуляю. Мы с Олькой тогда поздно опомнились, так и не поблагодарили вас всех за спасение. Как добрались домой тогда с «дачи», было уже поздно. Получается, что судьба сейчас дает мне шанс искупить вину?
— В смысле? — неподдельно испугался Волков, вспоминая недавнюю попытку отблагодарить его Анжелики. — Вот те раз, — подумал он, — неужели и эта туда же?
— Зайдем в Шабанах куда-нибудь? Я угощу вас.
— Угостишь? Ну, и чем ты собираешься меня угостить, — криво улыбаясь, с недоверием спросил Алексей, — шоколадкой?
— Почему шоколадкой? Пивом.
— А как же…?
— Не беспокойтесь, мне продают, — немного смущаясь, продолжала Нина. — Я смотрюсь старше своих лет. Мне даже дома теперь разрешают …дернуть немножко пивка. И курить не запрещают. Со мной вообще сейчас так цацкаются, прямо приятно. Так что? Зайдем куда-нибудь? Сейчас летних кафе – море! Почти возле каждого магазина, только вот погода…
— Ну, ты молодец, — улыбнулся Алексей, — предлагаешь мне, милиционеру спаивать несовершеннолетних?
— А я никому не скажу. Да и кто увидит, ведь дождь? Ну давайте, я заплачу…
— Не было еще такого, — напыжился Волков, — что бы девушки за меня платили. Уж что-что, а на пиво… Ладно, синеглазая, — нравоучительно покачал он головой, — я от пивца не откажусь. Пить очень хочется. Но ты при мне – не смей…
Они быстро добрались в свой микрорайон и подались к ближайшему от автобусного кольца пивному ларьку. Обосновавшись под открытым небом, за мокрым, неприбранным столом, вокруг которого гонял по асфальту пустые пластиковые стаканчики разыгравшийся ветер, стали общаться.
Переутомившаяся после суточного дежурства голова Волкова была рада возможности развеяться, и пиво полилось рекой за пустыми разговорами о дискотеках и бесшабашной молодости, для кого-то прошедшей, а для кого-то настоящей.
Вскоре «оттаявшие» мозги Алексея размягчились окончательно, и под монотонную капель, барабанящую по пластиковому навесу, его стало клонить ко сну. Нина заметила это, и не стала «напрягать» дальше глупыми разговорами уставшего человека. Волков проводил девушку до подъезда ее общежития, где она спешно попрощалась, сложила зонт и вбежала в здание.
Захмелевший провожатый криво посмотрел на плаксивое небо, поднял воротник рубашки и, перепрыгивая лужи, прошел что-то около ста шагов до угла дома, после чего резко развернулся и поскакал обратно. Причиной тому был тощий целлофановый пакет Нины, который галантный кавалер помог поднести, но, прощаясь, забыл ей вернуть.
Дабы не компрометировать девушку в глазах вахтера, он решил не искать ее, а для начала подождать внизу у входа. Алексей рассудил так: она сама заметит пропажу и вернется. А если ее не будет долго – пойду спрашивать, где она живет.
Волков вошел в холл и принялся расхаживать вдоль входных дверей, попутно не без интереса изучая обустроенный у стены красивый импровизированный зимний садик.
И вдруг чуткая акустика лестничной клетки, находящейся где-то за углом, звонко взорвалась истошным криком! Вахтер, седая и пожилая старушка, оторвалась от чтения и поднялась, испуганно вглядываясь из-за деревянного барьера во мрак коридора первого этажа.
— Помогите!!! — кричали с лестницы. — Боже!..
В это самое время открылась дверь лифта и Алексей, собравшийся было рвануть наверх, остановился. Навстречу ему вышел молодой человек в кожаной куртке, джинсах и белых кроссовках. Он свернул к выходу и, поздоровавшись с вахтером, направился к дверям.
— Что там случилось? — все еще не веря в реальность призыва о помощи, спросила старушка.
— Не знаю, — мимоходом ответил «кожаный», — это где-то на лестнице. Я на лифте ехал…
Бабуля удовлетворенно кивнула и, не отрывая взгляда от коридора, медленно сняла трубку телефона. Волков разом отрезвел. Это включилось профессиональное милицейское внимание. Взгляд сотрудника милиции начал придирчиво сканировать проходящего мимо парня…
— Стой! — глядя на его кроссовки и выходя наперерез, решительно выкрикнул Алексей.
— Ты чего, мужик? — небрежно бросил «кожаный», легко отстраняя невысокого Волкова и устремляясь к двери.
Алексей, толкаемый рефлекторным чувством задержания подозреваемого, в последний миг успел схватиться за край куртки незнакомца, причем сделал это настолько цепко и неожиданно, что «кожаного», резко развернув у самой двери, гулко впечатало головой в косяк.
Волков, не теряя времени даром и понимая, что внезапность пока на его стороне тут же нанес короткий удар ногой в живот соперника. Этот выпад пришелся вскользь, однако сбил дыхание оторопевшего от внезапного нападения парня…
— Милиция! — нервно задребезжала в трубку телефона бабуля, — и это мобилизовало «кожаного». Он резко перешел в наступление. От больших неприятностей Алексея спасало только то, что наращивая в спортзалах мышцы, его соперник, как видно, уж слишком усердствовал, существенно теряя в быстроте и точности ударов. Мощь последних Волков почувствовал сразу же, как только «кожаный» понял, что на его пути к свободе появилось заметное препятствие. Все «блоки» Алексея крошились, как карточные домики. Приходилось уклоняться, подныривать и, несмотря ни на что, бить «кожаного» в места, какие только открывались из-за неповоротливости последнего.
Вскоре противники вошли в захват и всей массой навалились на застекленные входные двери. Стекла не выдержали давления сцепившихся мужчин и высыпались бриллиантовым дождем на каменные полы общежития.
Джинсовая рубашка Волкова давно уже лишилась пуговиц, а тонкий свитер одетый поверх ее, беспомощно хрустел, расползаясь в железных лапах соперника. Голова бедолаги милиционера в очередной раз зазвенела от пропущенного «бабаха». Хватка противника вдруг ослабла. Он отпустил свитер и выхватил из кармана нож!
Дальше Алексей уже ничего не помнил. Что-то вдруг отключило его сознание. Очнулся он уже сидящим поверх «кожаного» и первое что после того увидел, так это вбегающих в холл общежития милиционеров.
Его тут же стащили с противника и бросили на пол. Вооруженные до зубов коллеги Волкова не особенно церемонились с обоими. Во время досмотра в кармане Алексея обнаружили служебное удостоверение и один из коллег, не разбираясь, кто прав, кто виноват, переворачивая его на живот, тут же обронил фразу: «вот отопьют мозги и начинают воевать, работнички. Из-за таких как ты и думают про милицию всякое. Надо начальника «поднимать»».
Под чьими-то ногами шумно захрустело битое стекло, и Алексей повернул голову в сторону двери. У входа стояли врачи, как видно из бригады скорой помощи, которые с нескрываемым интересом рассматривали развернувшуюся перед ними картину.
— Вы уже здесь? — осведомился один из них. — А где раненная?
Алексей услышал, как в этот момент на его запястьях смачно хрустнули наручники:
— Ну, как тебя там, …Волков, ты «попал», — услышал он голос над собой.
— Этот, этот, — спешно поясняла откуда-то расхрабрившаяся бабуля-вахтер, указывая на Алексея. — Он схватил, …вот так, этого за куртку и головой его об дверь! А нож второго. Ой, слушайте, он его, как достал – думаю, все!
— Серега! — крикнули из коридора. — Там еще и ножевое, на лестнице…
Старшина, что заковал Волкова в наручники, поднял «кожаного» и усадил его спиной к стене. Тот мычал что-то, пытаясь расцепить разбитые челюсти. — Что смотришь, — бросил в сторону Алексея старшина, — теперь уж, браток, не взыщи…
Глава 19
Все в жизни каждого человека когда-то происходит впервые. Ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое июня Алексей Владимирович Волков впервые в своей жизни провел в камере для задержанных.
Как это ни странно, но кроме боли от вечерних побоев отрицательных ощущений у него не было. Поздно вечером к нему впустили заплаканную жену с «собойкой». Обошлось без истерик и визга. Удивительно, но Анна Сергеевна вообще была немногословной. Сообщила только, что Андрей с группой уехал куда-то на выступление в Россию, и добавила: «докатился ты, пьянь! Вот увидишь, еще и квартиру заберут…».
Очень хотелось спать, и Волков старший, которому сердобольные коллеги отвели на одного целую камеру, плотно отужинав, прохрапел до самого утра, не смотря на все неудобства.
Утром пустили в туалет, а оттуда отвели прямиком в кабинет начальника городского отдела милиции № 1 Сергея Ивановича Суханова. Не смотря на должность, тот был человеком прямым и добрым, поэтому попросил лишних удалиться из кабинета и, оставшись наедине с Алексеем, начал с общих вопросов:
— Ну, что, Волков? Что это за дела? …Меня прямо с «пятиминутки» отпустили, представляешь? «Езжай, — говорят, — смотри там». Пройдет час-два и понаедут.
Найдин уже три раза звонил с утра пораньше. Одних только высших прокурорских человека три сюда собирается.
…Понимаешь, какая штука получается, тут за ночь столько нового наработали с тем парнем, которого вместе с тобой задержали, что любопытство старого сыскаря у меня сейчас сродни зимнему волчьему голоду. Эх, не забрали бы его у нас, закрутили бы дело, а так, …придется работать со службой собственной безопасности. Тоже уже звонили, обещались наведаться. А еще замы начальника, клерки всякие из ГУВД, МВД… Спросить чего хочешь, а, …Алексей?
Волков вынырнул из полусонного состояния:
— Что там, в общежитии случилось. Я слышал, что вроде ранили девушку? Меня-то увезли. Я только из окна УАЗика видел, как врачи несли носилки к «скорой помощи».
Вы не удивляйтесь, товарищ майор, из камеры все слышно, все телефонные разговоры, — пояснил свою осведомленность по этому вопросу Алексей. — Дежурка же прямо за стеной, а я не первый год служу, соображаю немного. Так что там с девушкой?
— Ты извини, — откашлявшись, начал Суханов, — наши сразу подумали, что это ты натворил с девчонкой, потому и не цацкались с тобой.
— Я все понимаю, — отмахнулся Волков, — работа. Так что с девчушкой? Говорю же, в окно смотрел, видел ее на носилках. Товарищ майор, я ее знаю, потому и спрашиваю.
— Очухается твоя знакомая, — тихо сказал Суханов, — медики сказали, что все будет нормально, хотя, конечно, веселого мало. Это мужчин шрамы украшают, а вот женщин.
А вот тот парнишка, — хитро щурясь на льющийся из окна солнечный свет, прибавил Суханов, — которого ты вчера отметелил, стре;лки переводит на тебя…
— Хм! — устало хмыкнул Волков. — А что вы ждали, что он признается? Товарищ майор, я за ночь раза три это говорил – нечего на мой болт гайки накручивать. Скрывать не буду, в тыкву этому бройлеру я настучал, …ну, в смысле мы оба …подрались. А дальше вахты я не заходил и девушек и рядом с нами не было, это точно. Если только не считать ту, что «Охрану» вызвала. Но та уже лет пятьдесят, как не девушка…
— Остришь? — с сожалением вздохнул Суханов, — Смотри, не финти, когда понаедут всякие. Ной, рыдай, кричи – «виноват, дурак, исправлюсь!», а они пусть разбираются. Со мной еще можешь поострить, я тебя давно знаю, а с остальными… не надо, Волков.
Тебя чего в общагу-то понесло? К девочкам с хлебзавода? Чего молчишь? А бандюка-то этого, как вычислил? Ну, говори.
— Проводил даму, — неохотно выдавил из себя Алексей. — Попрощались, разошлись, а она пакет забыла. В том смысле, что я забыл ей отдать, вот и вернулся.
Зашел, а тут на лестнице крик. Сработало ментовское чутье. Смотрю, идет парнишка. На лестнице крик, а у этого на кроссовке свежая кровь. Ну, и понеслось!
В дверь кабинета постучали. Через миг она распахнулась, и перед лицом Суханова мелькнуло удостоверение сотрудника КГБ на имя заместителя Председателя Комитета государственной безопасности Медведева. Спина вышеуказанного на короткое время закрыла собой дверной проем и вскоре исчезла вместе с Волковым, а вместо них появилось сосредоточенное лицо начальника районного управления внутренних дел Найдина:
— Молчи! — едва не сорвавшись на крик, нервно вспылил тот в ответ на молчаливый вопрос в глазах Сергея Ивановича, — лучше, Иванович, молчи! …Почему возле отдела в мусорном ведре, пивные бутылки?
— Так ведь ларьки рядом, — начал защищаться Суханов. — Люди идут. Надо же куда-то мусор бросать? А тут мусорка. Бабульки придут и соберут. Мусорки для того ж и ставят…
— Соберут…, — злобно зыркнул из-под сдвинутых бровей Найдин. — А ты к рынку давно подходил? Что это у тебя там возле него за «молочные реки – кисельные берега»? Что, и тебе надо объяснять, что торго-о-овля, — растягивая слова для убедительности, продолжал начальник, — должна производиться на рынке, а не возле него. Скажи, почему мне до этого есть дело, а тебе нет?
— Товарищ полковник, так ведь с утра-то вы сами мне приказали сидеть на рабочем месте и ждать…
Найдин набрал в легкие побольше воздуха и тут же, отчаянно выдохнув его, махнул рукой в сторону Суханова и вышел из кабинета...
В понедельник двадцать восьмого июня старший сержант Волков позвонил к себе на работу и сообщил, что, несмотря ни на что он, как и предполагалось раньше, двадцать девятого, то есть завтра, выйдет на смену.
Его начальник, Альберт Николаевич Муханов, перегруженный происходящим вокруг Алексея, тут же набрал номер телефона полковника Найдина и доложил о звонке Волкова.
Выслушав его, Найдин за две минуты высказал столько нелицеприятного в адрес самого Муханова и его близких родственников, что тот готов был под землю провалиться:
— Я думал…, — попытался оправдаться Альберт Николаевич.
— Не надо думать! — кричал патрон. — Что ж это будет, если вы все начнете мне докладывать, что некий сержант выходит на работу вовремя? Лучше бы докладывали, когда они не выходят! Так этого от вас не дождешься, все от меня скрываете!
— Так я же в прошлый раз, — снова бросился в оправдания Муханов, мысленно проклиная собственную недальновидность.
— Все! — гаркнул в ответ расходившийся шеф и бросил трубку.
Альберт Николаевич снова почувствовал себя в дурацком положении, и опять по вине Волкова. Бесконечно это продолжаться не могло. Муханов открыл свой ежедневник и записал: «во вторник 29-го серьезный разговор с Волковым о переводе или увольнении» и трижды подчеркнут эту запись…
Указанный выше вторник был не за горами, и в самом его начале ничего не предвещало никаких горестей и проблем майору Муханову. Мечтательно наблюдая за теплым летним утром в окно своего кабинета он, не торопясь, рассматривал собранные в течение суток дежурной сменой и участковыми инспекторами материалы на задержанных.
Привычно выслушивая всех безумно раскаявшихся семейных скандалистов и хулиганов, Альберт Николаевич то и дело отыскивал тех, кто из них «раскаивался» двукратно и более в течение года и мило улыбаясь, расписывал их дела в суд, либо отпускал на волю, отяготив перед этим визитом к секретарю, для оформления квитка об уплате штрафа…
Дурно пахнущая очередь «семейников» и в противовес им густо напомаженная и благоухающая парфумом череда их супруг текла рекой, и поэтому Альберт Николаевич не сразу заметил перемену картинки.
Дежурный увел очередного скандалиста и плотно закрыл за собой дверь, а Муханов, записывая что-то в журнале дежурного, периферийным зрением отметил появление какого-то большого светлого пятна на темном фоне своего кабинетного дивана.
Начальник отдела милиции поднял взгляд. Напротив него сидела темноволосая красавица в строгом, дорогом костюме. Старый диванчик его кабинета, имея довольно приземистую посадку значительно усиливал впечатление от зрелища. Муханов А.Н. видел ноги! «Бывают же…», — с просыпающимся «аппетитом» подумал повидавший многое в своей жизни майор. Прямо над изящными, загоревшими коленями…, «уп!» — шлепнуло в голове у начальника отдела. «Боже, а лицо! Вот так дама! Наверное, бизнесменша, то есть бизнесгёрлша, черт! Как же их там величают таких-то?»:
— Чем могу быть полезен? — сдержанно спросил Муханов, от греха подальше переводя нескромный взгляд с посетительницы на открытый ежедневник, где «светилось» выделенное им «серьезный разговор с Волковым о переводе…»
— Добрый день, — наполняя пространство кабинета мелодичными нотками своего ангельского голоса, начала повествовать суть своего дела дамочка, — у вас работает такой сотрудник Волков Алексей?
— Да, — натянуто улыбнулся Муханов, — и что?
— Я бы хотела с ним встретиться.
— …Не понимаю?! — неподдельно удивился Альберт Николаевич. — Я-то здесь причем? Спросили бы в дежурной части.
— Там меняется смена, — спокойно отреагировав на раздражение в голосе майора, пояснила незнакомка. — Переодеваются, матерятся. Я решила посидеть у вас, подождать…
— Ну, знаете! — вскипел вдруг Муханов, после чего решительно встал и указал даме на дверь. — Это черте что! Здесь не зал ожидания, мадмуазель. Подождите своего Волкова в коридоре!
— Там убирают, — источая вселенское умиротворение встретила это яркое выражение негодования начальника наглая посетительница. — А у меня плюс ко всему есть еще и попутное поручение к вам. Меня просили передать личный привет майору Муханову от ВРИО Председателя Комитета госбезопасности, Ивана Сергеевича Ловчица…
Альберт Николаевич в одно мгновение возненавидел эту фотомодель. Милицейское самолюбие вскипало всякий раз, едва только из чьих-либо уст начинали звучать фамилии и имена высокопоставленных лиц. Муханову дорогого стоило успокоиться, но все же он нашел в себе силы сделать это:
— Козырять, — неопределенно ответил он, — это удел людей слабых и зависимых. Вы не выглядите слабой и, судя по всему, не очень-то от чего-то зависимая девушка. Зачем тогда?
— Вы меня не поняли, — ослепительно улыбнулась дама. — Я не козыряю, а выполняю поручение…
С этими словами она предъявила удостоверение сотрудника госбезопасности на имя Романович Анжелики Ивановны.
— Иван Сергеевич, — бережно возвращая удостоверение обратно в сумочку, продолжала посетительница, — лично просил вас не обременять излишней нервозностью и криком столь, э-э-э, …заметного в последнее время сотрудника вашего отдела. Я говорю о Волкове. Как-то, — тихо и слащаво продолжила дама из КГБ, — в разговоре с бывшим товарищем по учебе, вы упомянули о том, что смешаете Алексея с …чем-то очень неприятным…
Девушка, мило улыбаясь, говорила что-то еще, а майор Муханов тут же вспомнил недавний, откровенный разговор с Валерой Зайцевым. Это было в ресторане «Белая Вежа». Холодный паук страха неприятно зашевелил своими длинными лапками где-то в районе солнечного сплетения. А ведь разговоров в тот вечер велась просто масса …и о самой госбезопасности в том числе, где работают многие из их бывших сослуживцев.
Как показалось Альберту Николаевичу в этот момент, в его собственном кабинете дохнуло казематным холодом.
— Не надо Волкова с «этим» смешивать, — продолжала дамочка. — Такими сотрудниками, знаете ли, не разбрасываются. Их ценят и уважают, а вы его уже два месяца подряд лишаете премиальных. Не хорошо…
— Так его же не было …долго, — попытался оправдаться Муханов, — да и на газету «На страже» он не подписался.
Начальник отдела милиции судорожно копался в бурлящем от негодования мозгу, стараясь попутно с неприятной беседой вспомнить еще хоть что-то из своих ресторанных откровений. Это получалось плохо, поэтому он, увлеченный этими размышлениями, стал нести полную ахинею:
— Что я мог? Он же под моим началом работает, я за него отвечаю…
— А что вам больше не за кем смотреть? У него, между прочим, у пьяного прохожие пистолет не отбирают, и в притонах, как некоторых, опять же, пьяным его не находят…
— Откуда?! — гудело в голове у начальника отдела. — Черт побери! Откуда она это знает? Ведь мне в управлении гарантировали, что ни одна душа!
— Не мучайтесь, Альберт Николаевич. Это даже не трещина в кувшине, через которую протекает какая-то информация. Можете считать это просто скрытым люком …или даже люками в полу вашего кабинета.
Когда нам будет это надо, не то, что информация, вы сам можете «провалиться» в этот люк. Да, как-то так. Помните про пропавший пистолет, который хоть и нашли, но наверх не докладывали и не трогайте Волкова, ни под каким предлогом. Нашим ведомствам нужно дружить, ведь так?
Муханов потупившись смотрел на темно-коричневую крышку своего рабочего стола.
— Кстати, — сменила вдруг Анжелика и тон, и тему, — Альберт Николаевич, а вы лично знакомы с Ловчицем?
В ответ на это Муханов отрицательно покачал головой.
— Вот как? — фальшиво удивилась гостья. — А вот Волков, представьте себе знаком. Ну, да ладно, не буду вас больше отвлекать от работы, — Анжелика поднялась.
— Да, да, да, — скороговоркой ответил Альберт Николаевич, нервно оглаживая взмокшей ладонью посеревшее лицо, и поднимаясь из-за стола.
— Сидите-сидите, не провожайте меня, не надо. С вашего позволения я побеседую пару минут с Алексеем, — закончила тоном Снежной Королевы посетительница и, не дожидаясь ответа, вышла в коридор.
А майор Муханов, едва только это произошло, во внезапном порыве бешенства вырвал из ежедневника листок с надписью «серьезный разговор с Волковым», скомкал его до самых минимально допустимых природой размеров и швырнул в корзину с мусором.
Какое-то мгновение он безжизненно смотрел на продукт своей несдержанности, после чего, тяжко вздохнув, извлек скомканный листок обратно, разгладил его и аккуратно переписал неотложные сегодняшние дела, попавшие в немилость вместе с выделенной надписью, на чистый лист своей рабочей книжки.
Сам объект недавнего разговора в кабинете начальника городского отдела милиции в это время сидел на корточках возле служебного автомобиля напарника и изводил себя в тщетных попытках добыть посредством резинового шланга хоть немного бензина для своего железного коня, которому никак было не добраться до заправки на том количестве топлива, которое оставалось после смены коллеги в баке. Трубка, что соединяла баки, давно отгнила, а в резервном всегда был хотя бы литр на такой пожарный случай.
— «Блин, — бурчал озадаченный милиционер себе под нос, опасаясь за то, что прохожие могут услышать из его уст так напрашивающийся сейчас «нецензур». — Каждый раз, как только мне на смену, так из бака «мухи вылетают»…
— Во-о-он он, Волков! — лениво протянул с порога отдела дежурный Роман Бородов. — Отсасывает последнюю жизнь из служебного автомобиля…
Волков бросил кривой и недовольный взгляд в сторону говорившего. На покрытых керамической плиткой ступенях стояла Анжелика, а из-за ее спины, хитро подмигивая Алексею, выглядывал Роман.
— Спасибо, — вполоборота поблагодарила дежурного дама и медленно отправилась к УАЗику. — Боже, как эротично, — подходя, съязвила она, — такой толстый шланг, такой грязный. Куда же подевались папарацци? «Брат рок-звезды Волкова со шлангом во рту – миллион за фото!»
Алексей поднял с земли с великим трудом наполненную полуторалитровую пластиковую бутылку топлива и молча закрыл выдоенный до дна, резервный бензобак УАЗика. Он аккуратно скрутил в кольцо шланг, обошел машину, и только у водительской двери сдержанно произнес:
— Сейчас тебя ожидает еще более эротичное зрелище. Толстая и вытянутая пластиковая бутылка погрузится в лоно горловины бензобака и, более того, после этого будет происходить страстное бензиноизвержение в последнюю, с хлюпаньем и причмокиванием, о! …Стань в сторонку или отойди к задней двери, не надо торчать под окнами…
Девушка послушно обошла УАЗ, оставляя без пищи три пары любопытных ушей, скрытые за решетчатым окном отдела милиции.
— Извини, — внезапно сменив тон, сказала Анжелика, став рядом с Алексеем, — я неудачно пошутила, глупо.
— Извини и ты, — сухо ответил Волков, — я тоже…
Наступила неприятная пауза, во время которой шла скрытая и жестокая схватка женского самолюбия гордой красавицы с ее собственным, новым и мятежным чувством. Анжелика упрекала себя за то, что идя на поводу всего того нового, что она впервые в своей жизни испытала, неожиданно для себя самой не сдержалась и приехала сюда.
Бесконечно молчать было просто неприлично, поэтому она решила заговорить о том, что в данный момент ее больше всего раздражало. Да, именно раздражало, потому что подобного психологического дискомфорта ей еще не приходилось испытывать:
— Я приехала …на тебя посмотреть. Вчера не успела, ты быстро уехал. У меня было много работы, переводили письма. Да я и не знала, что ты у нас гостишь…
Она снова замолчала. Молчал и Алексей. Своим посещением она застала его врасплох. Всю свою сознательную жизнь он мечтал о такой женщине: высокой, красивой и …просто волшебной. Но вот беда, не менее красивая и высокая, разве что с более мягкими чертами лица, называемыми «печать материнства», ждала его дома. Он любил ту, вторую, и любил больше самой жизни сына, которого она ему подарила.
— Мне, наверное, не нужно было приезжать? — все же давая волю чувствам, спросила гостья, надеясь на то, что он сейчас скажет: «Нет, почему же…?». Однако ответ Волкова ударил ее «эго» в самое сердце:
— Да, не нужно было.
— …Почему?
Алексей тяжело вздохнул:
— Ты же сама говорила, что все про меня знаешь, вплоть до того, со сколькими бабами я переспал. Конечно, это блеф, но даже если это и было бы правдой, то в кипе со всем ты так же должна была узнать и о моей прямолинейности. Понимаешь, я догадываюсь, что привело тебя сюда. Я очень люблю своего сына и жену, …очень.
— Вы часто ругаетесь, — возразила Анжела, — говорят. Это такая любовь? Или кто-то из вас считает, что подобным образом он освежает былые чувства?
— Анжела, это наше дело. Я представляю, чего тебе стоило приехать ко мне и завести этот разговор, но не обижайся, пожалуйста. Я женат, у меня есть сын и больше в своей жизни я уже ничего не хочу, разве что еще пару детей.
Вот представь, если бы ты тоже в данный момент была чьей-нибудь женой, как бы ты себя тогда вела? Хотя, нет. Наверное, не так…
— Леша, — чуть не плача от обиды, не дала ему договорить Анжелика, — ведь никто не заставляет тебя бросать жену. Живи, как живешь! …Я не знаю, как …сказать.
…Зачем-то же мы с тобой встретились? — Она подняла к небесам молящий взгляд. — Я тебя понимаю, семья, сын, жена, но и ты меня пойми. Никогда еще в своей жизни я не испытывала ничего подобного! Единственное, что мне от тебя нужно, это иногда видеть, слышишь, хотя бы видеть, вот так, несколько минут! Не убивай то, что живет во мне, не гони прочь! Я сама успокоюсь, переживу, переболею, обещаю тебе, но не сейчас. Сейчас… Не убивай ЭТО сейчас! Да, я сошла с ума, но будь милосерден…
Она вздохнула и посмотрела в сторону дороги глазами полными слез:
— Меня ждет машина. Я позвоню тебе сюда, в дежурку, вечером.
Алексей кивнул, а Анжелика не в силах больше сдерживать горечь слез, мелко застучала тонкими каблучками туфель, убегая в сторону дороги. Вскоре перед ней открылась дверь служебных «Жигулей», заработал двигатель и совсем еще новенький автомобиль, приняв в свой салон заплаканную девушку, тихо скрылся за поворотом.
Волков проводил его взглядом, после чего вылил добытый с великим трудом бензин в бак, закрыл пробку и стал задумчиво вытирать грязные руки ветошью.
— Леха! — услышал он позади себя голос Бородова. — Ты готов? Давай уважаемый, заводи свой керогаз. Я так понял, что сразу едем заправляться? Погнали, уже есть два «визита»…
Волков занял место водителя, открыл дверь дежурному, после чего Роман Романович, устроившись на месте старшего автомобиля, включил радиостанцию и, между прочим, спросил:
— Волков, вот скажи ты мне – старому Казанове, что нужно делать, для того, чтобы «зацепить» такую королеву?
Глава 20
Неспроста повествование нашей истории в последних главах четко указывало на дату происходящего. Известно каждому, что вода закипает только при определенной температуре. Человек в подавляющей своей части тоже состоит из воды, поэтому нет ничего удивительного в том, что и у каждого из нас есть своя «температура кипения». Это точка воплощения боли и безысходности, взрыва жизненного негатива, вышибающего человека с привычного жизненного круга и перемалывающего его в жерновах мельницы собственной судьбы. В жизни Алексея Волкова она наступила первого июля 1999 года.
Казалось бы, что тут особенного – один взгляд назад, на спускающегося по лестнице человека, единственного из живущих на земле рискнувшего в свое время полюбить тебя, подарить сына, подарить жизнь, которая, не смотря ни на что, нравилась Алексею. «Притирки» и семейные скандалы – это ничто! Есть в свете вещи, которые куда как важнее этого…
Судьба когда-то связала их тесным узлом, скрутила намертво, до хруста естества каждого. Судьба же решила в этот день, в этот миг оборвать их совместный путь. Казалось бы, что тут такого? Один взгляд назад...
Алексей, возвращаясь домой из магазина, увидел служебный автомобиль местного городского отдела милиции, рядом с которым возился его коллега Дима Головин. Волков подошел к нему и поздоровался:
— Ты чего тут? — участливо поинтересовался Волков. — Захромал коник?
— Да ну, его, — отмахнулся Головин, старательно вытирая тряпкой перепачканные черной смазкой руки. — Ничего не могу понять. Педаль газа упала. Открыл капот, тросик на месте…
— А-а, — догадливо протянул Волков, — все понятно. У меня такое лет пять назад было. Это у тебя здесь под поликом проворачивается кулиса педали. Машина старая, втулки подгнивают и вытираются от песка и соли. Я тогда снимал переднюю решетку и высверливал старый стопорный болт, снова нарезал резьбу и уже фиксировал навеки.
Головин недовольно посмотрел на сине-белый корпус старой «Буханки.
— А без решетки, — тяжело вздохнув, спросил он, — никак не добраться?
— Только если подлезать под передок. Вымажешься, как черт, придется ложиться на землю.
— А если на «яму» загнать? Я знаю одну, здесь поблизости, за стоянкой. Там, сразу за пустырем мужики из толстых швеллеров сами сварили эстакаду…
— Ну, ты молодец, — улыбнулся Волков, — а как ты до нее доедешь? Нужно же хоть немного оборотов.
— Леха, — хитро прищурился Головин, — помоги, а?
— Как?
— Это же «Буханка»! Я открою крышку капота в салоне, а ты с заднего сидения прямо на карбюраторе будешь рукой подгазовывать. Ну не бычся, я серьезно. Держи обороты, а я потихоньку дотяну. Может там нужно только тот болт поджать и все. А я тебя потом домой отвезу.
— А в садик за сыном свозишь? Тут недалеко.
— И в садик. Я дежурного уже «обрадовал», что сломался. Дергать меня на визиты пока не будут. Ну, давай, а?
Сказано – сделано. Волков забрался в салон и с заднего сиденья, благо автомобиль это вполне позволял делать, протянул руку прямо над горячим двигателем. Головин включил стартер и машина, завелась. Алексей просунул пальцы под воздушный фильтр и нащупал лапку акселератора. Аккуратно оттягивая ее к себе, он дал оборотов двигателю и остановил их на одном уровне. Головин мягко отпустил педаль сцепления, и они потихоньку поехали.
Видно и правду говорят: «два милиционера-водителя и скамейке кардан приделают». Что ни говори, а своеобразный клуб невольных слесарей-любителей УАЗов стойко приучал всех к разного рода выдумкам и хитростям. Все управляющие УАЗами знают о пресловутых тяготах и лишениях, связанных с этим авто не понаслышке, поэтому, нет ничего странного в том, что управляемая сразу двумя милиционерами-водителями машина благополучно добралась до стоянки и взобралась на эстакаду. Головин сразу же вытянул из-под сидения старую рабочую куртку, накинул ее поверх формы и нырнул под машину.
Волков же вышел из салона, вытащил через окно из-за сидения тряпку и, вытирая испачканную руку, вдохнул полной грудью теплый, ароматный воздух раскинувшегося перед ним поля. Где-то высоко в небе пели птицы, а вместе с ними запело отвыкшее от такого прямого общения с природой сердце…
— Хо-го! — Довольно выкрикнул из-под машины Головин. — Да он просто отжался! Сейчас, Леха, я его зажму, и поедем, главное не перестараться, болтик хлипкий и ржавый…
Вскоре получивший быструю реанимацию УАЗик бодро вкатил на разогретую летним солнцем улицу. Свернув во дворы, он лихо развернулся у ворот детского садика и замер на месте, взобравшись одним колесом на невысокий бетонный бордюр.
Из салона выскочил Волков. Он быстро вбежал во двор и отыскал группу Тимы. Перебросившись парой слов с воспитателем и прихватив малыша за руку, Алексей подвел того к машине. Радости ребенка просто не было границ, еще бы, ведь он ехал домой на настоящей милицейской машине на глазах у детсадовских друзей и воспитательницы.
Пять минут не самого комфортного путешествия, и они уже оказались возле подъезда общежития. Волков видел, как счастлив был сын. Только откатил УАЗик, к ним, видно заметив своих мужчин еще издалека, подошла Анна. Она была бледна и выглядела совершенно подавленной.
— Меня отпустили, — тихо сказала она, — я себя сегодня как-то нехорошо чувствую. Пойду, прилягу, а вы, Леш, сходите в магазин, купите чего-нибудь вкусненького...
С этими словами Аня медленно побрела домой, а Алексей, сдерживая тянущего его за руку сына, не спешил, глядя как она медленно подошла к ступеням общежития и стала по ним подниматься. …Это и был тот самый «один взгляд назад».
В тот момент Алексей Волков видел Анну живой в последний раз. Она вошла в здание, а он все еще стоял и смотрел в окно своей комнаты на втором этаже, зная наверняка, что она поднимется и выглянет.
Теплый воздух хищно качнуло. Алексей рефлекторно пригнулся, закрывая собой сына. Взрывной хлопок чудовищной силы в доли секунды выплюнул окно их комнаты далеко во двор.
Волков подхватил Тиму на руки и побежал к общежитию. В задымленном холле стояли перепуганные люди. Среди них Алексей разглядел бледное лицо своей соседки: «Галя! — хрипло прокричал он. — Держи Тиму...»!
Словно сам ветер взлетел Алексей по лестнице, вбежал в комнату и, увидел …ее окровавленное тело. Обезумевшее сердце, не в силах бороться с потоком горечи, хлынувшим в кровь, предательски ухнуло и …остановилось.
Тиму увезли в деревню к бабушке и дедушке. Судьба, опомнившись, посчитала, что одной смерти этой семье будет достаточно, оставив живым малышу только отца. «Тень» Алексея Волкова, оставшегося после похорон жены под надзором брата, оберегали, как только могли. Реагировали на каждое его движение, на каждый вздох.
Со дня взрыва он не проронил ни слова. Как умалишенный, зачитываясь принтерной распечаткой книги «Чабор», он будто только в ней находил себе утешение. Замусоленные до серого листки, скрепленные скобой скоросшивателя, всегда были рядом с ним. Алексей молчал и буквально вгрызался в текст, перечитывая каждую главу несколько раз, словно перенося свое сознание в мир этой книги.
Где-то через неделю после похорон с его лица вдруг спала темная маска. Книга была дочитана. На рассвете он встал и одернул с окна штору. Его полусонный брат в один миг оказался за спиной. Волков старший повернулся к нему и просиял страшной улыбкой безумного человека!
Андрей взял всю боль брата на себя. Умудрялся уговаривать практически не реагирующего ни на что Алексея поесть, поспать. Но вот прошла еще одна неделя и, проснувшись однажды утром, Андрей обнаружил кровать Алексея пустой. Дверь квартиры была открыта и напрасно Волков младший, выбиваясь из сил, поднял на ноги всех и вся. Его брат безвозвратно исчез в густом людском потоке города, и никто не смог его найти ни за звания, ни за обещанные премиальные.
Лицо Волкова старшего осталось лишь в памяти близких, да на фотографиях без вести пропавших, что висят на информационных щитах возле отделений милиции. Однажды оно даже появилось на телеэкране в программе «Ищу тебя», где к персоне Андрея Волкова, обратившегося с просьбой помочь, равно как и к любому другому человеку, отнеслись с пониманием и предоставили эфир.
Что-то случилось со временем…
Будто стрела пролетел суматошный год со дня пропажи Алексея. Волкову младшему уже было тошно от «неизвестных» и «не в себе» очень похожих по приметам на его брата. Все это время он ждал чуда и старался пореже появляться перед родителями, по различным причинам откладывая свои приезды на родину. Это было делать легко, ссылаясь на запредельную занятость, благо и раньше он уже давно не баловал их частыми появлениями. Нужно сказать честно, Андрей попросту боялся ехать домой. Он не мог выдержать взглядов своих родных. Полные надежды и скорби глаза отца и матери, не присущие им молчание и самое, чему нет даже определения, это глаза Тимы – сына Алексея. Вот уж воистину: «Самое страшное, и самое безобидное – это детское горе». В глаза четырехлетнего малыша Андрей просто не мог смотреть. Хотелось бежать от его взгляда сломя голову, куда угодно…
Творчество в чистом виде отвлекало от чудовищной и невосполнимой боли утраты. Музыканты и друзья старались не напоминать Волкову о брате, всегда обходя стороной эту тему, но едва только дело доходило до концертов и интервью, именитые и не очень коллеги, а особенно дурачье-журналисты наперебой рвали душу вопросами и фальшивым участием. Андрей, до этого всегда с удовольствием участвовавший в различных «тусовках» и банкетах, стал ненавидеть это времяпровождение. Лицемерие многих знакомых, ранее расстраивающее, сейчас его просто убивало.
Да, следует признать – что-то случилось со временем…
Ранее такие заметные осень, зима, весна и лето проносились, словно один день, скажем – понедельник, когда от одного только ощущения того, что впереди еще целая рабочая неделя, тебя уже в первый же ее день безпощадно растирали жернова усталости и безысходности.
После первого «Аркана» жизнь Службы изменилась, а уж с началом «Аркана-2», когда через месяц после теракта, унесшего жизнь жены Алексея Волкова Ловчиц был назначен Председателем Комитета государственной безопасности Беларуси …что-то случилось со временем.
К слову сказать, все тоже сумасшедшее время нагрузило Ивана Сергеевича на все сто, решив в очередной раз проверить запас его прочности. И если раньше у него была только работа, то теперь снова появилась семья. Пусть пока только в лице Ирины, но немалое количество все того же времени требовалось и ей, а его у Ловчица просто не было. Не было пока и кого-то маленького, третьего, или третьей в их семье, того, кто смог бы скрасить все то же томительное время часто остающейся в одиночестве Ирине. Но отчего все это происходило? Да все потому, что …что-то случилось со временем.
В мире назревала гроза. Токсины от чрезмерного употребления свободы и демократии, предлагаемых правительством США испробовали на своей шкуре многие страны, после чего привычная карта мира просто лишилась изображений и флагов тех, кто первым поддался сладкому искушению употребления хорошо рекламируемой заокеанской свободы.
Преступная активность надзирателя всей планеты, дала возможность всегда малодушной Западной Европе считать себя застрахованной, числясь в подружках США. Европейские страны, страшась величия Нового Света, отряжали свои самые элитные воинские формирования в помощь понятной только Северной Америке демократической агрессии, накликая тем самым на себя гнев восточных соседей.
Дабы побороть восточный иммунитет ко всякой заразе, упрямым славянским народам тоже начали вводить прививки демократии. Рухнул иммунитет России, серьезно заболели и соседи. В угоду чьим-то неясным и страшным планам ранее добрые соседи и друзья стали смотреть друг на друга, как на врагов. Те, кто побольше, равно как и изготовители демократических прививок с Запада вскоре стали диктовать правила игры и запрещать самоопределение более мелким народам. Мир снова покатился к фашизму.
Да, в мире назревала гроза. Этот суррогат лжи в пузырьках с маркировкой «сыворотки демократии» заставил тех, кто тысячи лет возделывал и благоустраивал свои земли вдруг ощутить себя гостем в своем собственном доме. Сильные и сытые страны боясь потерять такую упоительно сладкую зону комфорта и заискивали, а слабые…? Слабые думали только о том, что вскоре придет и их время прививок демократии по-американски.
Люди, слушая выпуски новостей, видели – война далеко, но древние мудрецы не зря говорили: «война не бывает близкой или далекой». Как ни крути, а теперь только внешняя политика выходила на передний план и в государстве и, разумеется, в Службе…
Вы вправе спросить: «Отчего это автор, вдруг, заговорил, как некий не самый образованный политический агитатор?» Поверьте, я сделал это намеренно, поскольку, исходя из дальнейших событий произведения, не мог обойтись без повествования этих откровенно банальных вещей.
Это, как аппендицит. Вы можете всю жизнь спокойно прожить, зная о нем, но совершенно не задумываясь о его назначении, но поверьте, придет время, и он даст о себе знать. Политика, как это ни странно, что-то вроде этого. Люди могут прекрасно жить, не обращая на нее никакого внимания, но придет время, и она все равно бесцеремонно влезет в жизнь каждого из вас. Впрочем, хватит уже об этом…
Магнитофонная запись, сделанная Медведевым во время операции в Аликулиушагы, оказалась весьма полезной для работы во время проведения обоих «Арканов». Совсем не сложно оказалось «вычислить» ту бытовку, о которой там говорилось. Ее было видно издалека, впрочем, как и надпись, в стиле «граффити», сделанную на ее стене. Это была разгадка спутанного монолога, умирающего Шоховича. Глупая привычка молодежи пачкать стены всем чем-либо значимым в их жизни, а в данном случае именно надписью: «Р.Н.Е. пейд. 2781101 аб. 6419 «Белые Волки жаждут крови, они спасут Беларусь»», без труда вывела на некого Григория Сенько.
Следить за ним начали еще до официального начала «Аркана-2», вернее сказать, перед самым его началом. Само Р.Н.Е. («Русское Национальное Единство), с весьма интересной подачи плотно обосновавшееся на территории Беларуси, уже давно попало в поле зрения Службы. Их финансирование и связи были для нее весьма интересны и уходили своими корнями, как ни странно, не в Россию, а в глубокую британскую и австрийскую глубинку.
Сам Гриша Сенько любил рок, причем ту его часть, где в цене всякая дьявольщина. Михайловский, когда занимался этим молодым человеком, к своему удивлению узнал, что и в Беларуси существуют довольно много рок-групп, играющих подобную, с позволения сказать, музыку. Сергей Петрович совершил над собой насилие и заставил себя и коллег посмотреть добытую у «техников» с великим трудом любительскую видеозапись концерта-шабаша одной такой команды под гордым названием «Эксгуматор». Впечатлений была просто масса. Как рассказывал Михайловский в разговоре с Иваном Сергеевичем: «такое ощущение, что эти музыканты и сами боятся петь то, что играют и поют. Гаркнут что-нибудь в микрофон и сами же этого пугаются».
Вскоре наладили осторожный контакт с этим Гришей. Молодой человек помимо открытого музыкального сатанизма еще со школы «баловался клеем», а потом и другими способами расширения собственного сознания, за что он теперь и состоял на учете у участкового врача-нарколога и инспектора милиции, как штатный наркоман.
Семейка у интересующего Службу объекта тоже была подходящая. Отец отбывал наказание в «местах не столь отдаленных», а мать шаталась по району, ковыряясь в мусорных баках в поисках пустой стеклотары и картонных коробок. В теплое время года она вообще не появлялась дома, предпочитая душной и неухоженной квартире городскую свалку «Тростенец». На ее законной жилплощади, которую под прикрытием отработки участка Сергей Петрович посетил вместе с участковым, был притон. На момент посещения никого из хозяев дома не оказалось не месте, хотя и пустующей квартиру тоже никак нельзя было назвать.
Всю разношерстную публику доставили в отдел милиции, а участковому инспектору начальство дало задание отыскать Григория Сергеевича Сенько и пригласить его в отдел для обстоятельного разговора по поводу тех, кто, представляясь его друзьями, неплохо устроился в его отсутствие на жилплощади его матери.
Гришу задержали случайно. Ночной наряд патрульно-постовой службы милиции в одном из дворов по улице Ротмистрова сделал замечание компании молодежи, которая громко распевала песни прямо под окнами жилых домов. Два молодых человека, прямо скажем, ни во что ни ставя законное замечание блюстителей порядка, уж очень откровенно и нецензурно попытались отослать наряд куда-нибудь подальше. Патрульные были парни немолодые, и выносить подобное отношение к себе не стали.
Опыт и сила взяли верх над отравленной наркотой и пивом молодостью, и вскоре частично разбежавшуюся компанию расквартировали на ночлег по камерам. Ночью Григория Сенько и его товарища свозили на освидетельствование, где врачи документально подтвердили то, что оба молодца накануне вечером употребляли наркотические средства...
В два часа ночи информация о задержании Сенько попала в Службу, и Михайловский тут же направил для беседы с ним в отдел милиции двух дежурных «оперов». Часам к восьми туда прибыл и сам Михайловский.
Разговор с Григорием не шел. На поверку задержанный оказался человеком замкнутым и молчаливым, вел себя неадекватно, впрочем, как и все, кто состоит на учете у нарколога.
В девять утра того же дня в дежурную часть отдела явилась его мать и принесла Григорию поесть. Сергей Петрович в это время находился в кабинете начальника ГОМ (городского отдела милиции), и пил там кофе. И он, и хозяин кабинета с немалым удивлением встретили новость о появлении мамы задержанного. Дама произвела на офицеров просто неизгладимое впечатление. Ее вид соответствовал занятиям, а запах…, он обращал на себя внимание особенно.
Говорят, для того чтобы не «замылить» нос и не путаться в запахах те, кто покупает или продает парфюмерию, переходя от одного аромата к другому, нюхают молотый кофе. В кабинете начальника ГОМ запах кофе был силен, но и он бесследно терялся в неповторимом «аромате» мамы Григория!
— Чем могу? — осведомился у вошедшей в сопровождении помощника дежурного начальник ГОМ-1 Суханов.
— Мне сказали, — прохрипела Сенько М.А., старательно сжимая в объятиях увесистый целлофановый пакет с провиантом, — што Грыша у вас. Я яму паесці прынесла…
Хозяин кабинета украдкой бросил взгляд на Сергея Петровича:
— А ваш Гриша уже совсем скоро будет дома…
— Так, а за што ж яго? …Што?! — не поняла дама, — як дома?
— Мг, — одним махом допивая кофе, оживился Суханов, — а как раз первая часть вашего вопроса, мадам Сенько, пришлась сейчас, как нельзя к месту. «За что?». За вас, родимая, за вас. Что это за притончик самоорганизовался в вашей квартире?
Хозяева пропадают где-то, а шабанской «бомонд» в это время оттопыривается на халявной хате вовсю. Недоработали мы с вашей семьей когда-то, теперь приходится каяться. Вот лишили бы тогда тебя, Валентина, родительских прав, кто знает, может быть сейчас, все было бы по-другому. Выучился бы твой обормот, пошел на работу, авось и проскочил бы мимо мамкиной и папкиной доли?
Кстати, ты, Валентина, протокольчик в награду получишь и штраф. Участкового я сам предупредил, теперь чуть что не так – наказывать на всю катушку. Иди вниз, жди возле дежурной части, скоро твоего малого отпустят.
Не ставшая возражать начальнику Валентина шумно потянула носом, развернулась и скрылась за дверью. Подполковник Суханов отдал нужные распоряжения помощнику дежурного, и тот отправился вслед за ней. Держать сейчас младшего из четы Сенько в камере не имело смысла. Нужно было вводить в работу с ним другой план, что называется не мытьем, так катаньем.
Изголодавшийся во время отсидки в камере Гриша сразу по освобождению, прямо на скамейке у здания отдела милиции, опустошил половину плотно набитого едой целлофанового пакета матери и молча удалился вместе с ней восвояси.
Михайловский дождался момента, когда они покинут площадку под окнами милицейского здания, попрощался с гостеприимным начальником ГОМ-1, поблагодарил его за помощь, отпустил по домам «оперов» Службы и в глубокой задумчивости сел за руль служебного авто. Мысли лениво толкались в голове не выспавшегося как следует Сергея Петровича, а потому двигатель «семерки» ожил только минут через пять. Вскоре «Лада» спрыгнула с невысокого бордюра и тихо покатила в сторону города.
Как же разнилось это ее легкое движение, с ленцой, от того, каким было оно примерно через час, когда Михайловский едва не разнес масляный картер раскаленного гонкой автомобиля все о тот же бордюр, вспрыгивая на недавно покинутую им площадку. Всему виной был телефонный звонок подполковника Суханова, сообщившего, что Григорий Сенько, не дойдя до дома что-то около сотни метров, упал и еще до приезда машины скорой помощи умер на руках у своей матери…
Судебно-медицинский работник из специальной следственно-оперативной группы, собранной по этому поводу еще до вскрытия покойного с полной уверенностью говорил о том, что молодого человека отравили. В пластиковой бутылке из-под газированного напитка «Апельсин», найденной в мусорном ведре у здания ГОМа, эксперты обнаружили остатки сильного яда синтетического происхождения. Валентина Сенько сообщила, что пакет с едой ее просил передать Грише его знакомый, представившийся Сашей, как раз тот, что и сообщил ей о том, что сына забрали в милицию. Естественно ни фамилию этого Саши, ни адрес проживания последнего она не знала и видела его в первый раз…
Михайловский без конца корил себя за то, что вовремя не обратил внимания на тот факт, что мать Гриши, ночующая на свалке, просто не могла собрать ему столь увесистый пакет с едой. Мелочь, ускользнувшая от его внимания, унесла жизнь человека и оборвала нить, ведущую к клубку информации. Вот уже вторая жизнь и снова, как и в случае с тем, кто называл себя Шохович, это был яд!
Приглашение принять участие в качестве гостя на «Славянском базаре» в Витебске Андрей принял холодно именно по причине присутствия там разного рода «раздражителей». Совсем не радовала душу атмосфера праздника в городе, не грели его сердце радушные жители и гости «культурной столицы» Беларуси. Волков младший попросту прятался от прессы и поклонников, предоставляя им возможность искать иные пути получения информации.
Нужно отдать должное музыкантам группы и менеджеру, которые просто «отбрехивались» от журналистов, иногда едва умещая ответы на их безсовестные вопросы о Волкове старшем в рамки приличия. Всем этим «писакам» нужно было шоу, а делать шоу из горя друга никто не хотел.
Так наступил один из многочисленных летних вечеров в Витебске, которому просто суждено было стать особенным. Огромное, красное солнце лениво опускалось за прямоугольные силуэты домов, броско украшенных баннерами с символикой международного фестиваля.
Город жил музыкой. Из каждой подворотни, из каждого окна лились стройные и не очень ноты, словно ручьи, сливаясь и вытекая на площади города пестрым карнавалом. Ему, конечно же, далеко было до бразильского, однако в части поведения гостей музыкального праздника, которые, пребывая в экстазе получаемых ощущений творили чер-те что на глазах изумленных местных жителей этот сдержанный белорусский карнавал был близок к заокеанскому.
Хмельные туристы купались в прохладных фонтанах, блистая при этом первобытной, дикой, необузданной хореографией, танцевали прямо посреди улиц перед изумленными аборигенами, ходили «паровозиком» при каждом удобном случае, едва только до их ушей доносились какие-то ритмичные звуки, а они, как уже говорилось, были повсюду, ведь все концертные сцены, или даже мало-мальски пригодные для этого дворы были заполнены людьми и музыкой…
Андрей Волков в противовес веселящемуся люду проводил этот вечер в полном одиночестве, сидя у телевизора в своем гостиничном номере. В половине шестого вечера в дверь постучали. Он неохотно оторвался от просмотра фильма и, не открывая, подошел к ней:
— Кто там?
— Я, Табога…
Волков повернул ключ и открыл. На пороге номера стоял запыхавшийся Андрей Ливанов – бас-гитарист группы «Белый Запад» с неизменной баночкой пива в руке и взмокшей от пота пестрой рубахе. Волков окинул коллегу, жадно припавшего губами к банке сочувствующим взглядом:
— Тебе чего, Табоган?
Ливанов дышал тяжко и видно было, что прерывать свое дыхание на глотки ему было совсем непросто, однако же, до тех пор, пока полулитровая баночка окончательно не опустела, его острый кадык мощно отмерял живительные порции пива, растягивая наступившее напряжение…
— Жалкое зрелище, — глядя на это и подражая ослику Иа из мультфильма о Винни Пухе, сказал Волков. — Чего молчишь? Деньги надо?
— Фу-у-у, — шумно выдохнул пивное облако Табога. — Там, у Гены, проблемы. В милиции он…
— А в чем дело?
— Поехали, все там, на месте…
— Куда ехать-то, — все еще не желая покидать номер, спросил Волков, — позвоним и все! У меня тут столько всяких «визиток».
— Надо ехать, — возразил Ливанов, — там без тебя никак. Требуешься лично ты…
Младший Волков в ответ лишь пожал плечами. То, что Ливанов сам мог набедокурить, это понятно, но то, что всегда осторожный и сдержанный Хомяев влип в историю с милицией, вполне заслуживало отдельного внимания. Андрей быстро накинул легкую тенниску, натянул джинсы, сунул в задний карман кошелек и, выключив телевизор, вскоре присоединился к ожидающему у лифта Ливанову:
— Ну, рассказывай пивной король…
— Да я и сам толком ничего не знаю, — замялся отдышавшийся Табога, нажимая кнопку первого этажа. — Они там …что-то с БОМЖом каким-то не поделили, что ли? Гена задержал его. Мы гуляли по городу… В общем, в ментовке и БОМЖ, и Гена.
— Фигня какая-то, — после паузы, недовольно произнес Волков.
— Ну-да, — охотно согласился его собеседник, ожидая момента, когда откроется дверь лифта, — фигня, а ехать надо.
«Частник» на видавшем виды, древнем, но бодром «жигуленке» всю дорогу до милиции неустанно краснел, косясь на расположившихся на заднем сидении пассажиров. Возле отдела внутренних дел он лихо притормозил, взял договоренную сумму, и совершенно побагровев, дал газ и уехал.
Поведение Табоги, мягко говоря, удивляло. Он смело, чуть ли не торжественно зашагал к двери здания, где скрывалось логово его «врагов по жизни». Дело в том, что господин Ливанов еще в домузыкальную эпоху своей биографии довольно часто имел всякого рода трения с представителями власти, и не раз эти трения выходили ему боком, даже в буквальном смысле этого слова. Как говорил он сам: «И боком, передом, но чаще, всего посредством милицейской палки – задом».
Они вошли. В отделении милиции царила нормальная рабочая обстановка. Дежурный наряд, занимаясь своими делами, выражал полное умиротворение и безразличие ко всему происходящему. В «Аквариуме» седой прапорщик терпеливо и монотонно выпытывал у какого-то гражданина, сидящего спиной к вошедшим фамилию, имя и отчество. Тот, в свою очередь, не менее терпеливо пожимал плечами, дескать, я могу рассказать вам наизусть даже содержание романа «Война и мир» но, то, о чем вы меня сейчас спрашиваете, находится вне пределов моей памяти.
Из глубины темного холла появился неестественно «дерганный» Хомяев и как-то странно выдохнул: «Приехали»?
— Гена, — сразу переходя к делу, осведомился Волков, — что случилось?
— Да…, — отмахнулся тот, — сейчас расскажу, погоди…
Он постучал в толстенное оргстекло дежурной части. Дежурный поднял усталое лицо от бумаг и, глядя на Волкова, улыбнулся:
— Вася! — позвал он своего помощника, — впусти людей на опознание…
Прапорщик прекратил бесконечно повторяющиеся однообразные вопросы в адрес неизвестного гражданина и бросил вопросительный взгляд на посетителей, стоящих по ту сторону прозрачной стены. Он медленно направился к двери, нажал кнопку электрического замка, и впустил Хомяева, Волкова и, маячившего все это время позади них Ливанова. Дежурный офицер покинул свое рабочее место у пульта и подошел к Волкову:
— Посмотрите, пожалуйста, — обратился капитан к Андрею, указывая на того самого неизвестного гражданина, которого только что допрашивал его помощник, — вам знаком этот человек?
Андрей бросил вопросительный взгляд на Хомяева, а дежурный продолжал:
— Ваш товарищ утверждает, что этот человек числится среди пропавших без вести, это так?
Волков младший со страхом вглядываясь в черты предоставленного ему для опознания гражданина продолжал отмалчиваться. Возраст, рост, комплекция, цвет волос, черт побери, лицо! Он был похож на Лешу, но …только похож.
Дежурный закурил. Хомяев и Ливанов застыли, словно каменные изваяния. Казалось, что даже безумный гвалт сидящих в камерах людей на какое-то время затих. Напряжение переваливало через край, но едва только дежурный собрался повторить свой вопрос, Волков выдохнул:
— Это не он…
— Как?! — не сдержавшись, выкрикнул Хомяев.
— Не он, — по слогам терпеливо повторил Андрей и двинулся к выходу…
Друзья молча шли по тенистой аллее, ведущей от отдела внутренних дел к дороге. Разговор не клеился. Поймали такси и, перебросившись парой фраз, решили отправиться в город – развеяться от пережитого.
Вернулись они в гостиницу уже за полночь, в изрядном подпитии и недурном расположении духа. В полумраке гостиничного холла темнел только силуэт какого-то одинокого человека, да вдали, за стойкой окинул вошедших ленивым взглядом, уставший за день администратор. Музыканты прошли к лифтам.
— Андрей! — вдруг окликнул одинокий незнакомец Волкова и тот оглянулся.
Из полумрака холла вынырнула фигура плотного, невысокого мужчины с бритой головой. Администратор тут же оживился и бросил вопросительный взгляд в сторону Волкова. Незнакомец, позвавший его, имел довольно наглый вид и был очень схож с теми самыми «новыми русскими» из многочисленных анекдотов. Волков поднял руку в сторону насторожившегося гостиничного служащего и дал знак, что все в порядке. Присмотревшись к подошедшему ближе незнакомцу, он все же заметил в лице того то, что несомненно отличало его от анекдотических персонажей – несмываемую печать высшего образования.
Волков, вспоминая в этот момент сегодняшние атаки поклонников на площади, где они простецки устроились попить пивка, даже не сразу понял, о чем говорит этот человек…
— Меня зовут Николай, — представился он, стесняясь и запинаясь чуть ли на каждом слове.
Эта невероятная деталь почему-то «зацепила» Андрея и он, проникнувшись-таки уважением к нестандартному «новому русскому», наконец, стал вслушиваться в то, что тот говорил.
— Тут такое дело, — мялся Николай, лениво почесывая бритый затылок. — Я сам из Молодечно. Тут с женой. Приехали на «Славянский базар» на своей «Каравелле»...
— «Как же, — отметил про себя эти слова Волков, — «Каравелла», это размах!»
— Гуляли то, да се, — продолжал бритоголовый обладатель «Каравеллы», — а на улице мужик под гитару песни поет. Всю эстраду, всех! Нормально поет, хорошо. Все слушают, а он поиграет и деньги в банку жестяную собирает.
Мы, значит, слушаем – здорово! Видно, правда, было, что бомжует он, или вроде того. Немытый, небритый. Мы с женой решили его угостить, пригласили к «Каравелле», у нас там друзья и дорожный запас. Ну, натурально накормили его, дали выпить. С голодухи водка ему конкретно по башке долбанула, и давай он тогда снова петь. «Чем еще, — говорит, — я вас могу вас отблагодарить?»
Начал он и твои песни того, ну, …петь. Натурально так, сволочь, выводит – будь здоров! А Сашка – друг мой, и говорит: «Тебе бы с Волковым вместе выступать, то-то деньги заколачивал бы». А этот пьяный бичуган как-то …так сказал, типа: «я сам Волков, брат того Волкова».
Вот я и думаю, или этому бичу в «табло зарядить», чтобы ни трындел такого по пьяни, или…, или я не знаю. Ты че, брата своего прокормить не можешь, или хотя бы помочь чем?
Андрей сделал короткую паузу и спросил:
— А ты, Николай, его не возле милиции, случайно нашел?
— Хм, — улыбнулся «бритый», — тут во время «Базара» кругом милиция. Я, чтобы разобраться, его сюда привез. Во-о-он, — указал искатель правды на стоянку недалеко от гостиницы, — там, в «Каравелле», его стерегут моя жена и друзья.
Если что, я этого козла под плитку закапаю! Знаешь, я сейчас «под газом», извини. …Твои песни уважаю, и вы, — «бритый» развел руками, словно желая обнять отмалчивающихся Хомяева и Ливанова, — блин, классно «жужжите». А этот бомжара... Нехрен ему примазываться и брехать. Я говорю, если что я ему…
Администратор покинул стойку и подошел к ним:
— Простите, — осведомился он, — проблемы?
— Нет пока, — сдержанно ответил Волков. — Мы сейчас все выясним с гражданином, там, на улице. В случае чего, вы же знаете, что нужно делать…
Администратор кивнул и удалился обратно к стойке.
— Ну, показывай, — решил поскорее разобраться с сегодняшними «братьями» Волков. — Только обещай сильно не катать ногами этого беднягу, парень ты крепкий.
Компания музыкантов в сопровождении Николая вернулась на свежий воздух и дошла по теплой плитке тротуара до стоянки, где, приглушенно громыхая какой-то мелодией, стоял темно-вишневый микроавтобус Фольксваген «Каравелла».
Едва они подошли к машине, ее боковая дверь с шумом отъехала в сторону и на горячее покрытие стоянки спрыгнула красивая молодая девушка, одетая, как говорят, «по моде». Эдакая… дама, какие, как правило, замужем за «Николаями»:
— Ой! — своеобразно поздоровалась она, — ну, ты, Коля, …даешь. Мы уже думали – выкинут тебя из гостиницы. Здрасти, я Лора.
— Очень приятно, — устало ответил Андрей.
Лора что-то «трещала», нервно прикуривая сигарету и самодовольно глядя на своего «бритого» рыцаря, сумевшего сдержать слово и притащить к автобусу живую «звезду», да еще и в компании с музыкантами, коих они видели только по телевизору. Молчаливый и понятливый Табога подошел к даме и, отвлекая ее глупыми вопросами, предоставил мужчинам возможность выяснить все до конца.
Николай, ничуть не смутившись этому, подошел к открытой двери автобуса и тоном дрессировщика сказал:
— Саня, выпускай…
Вначале из машины вышла молодая парочка под хмельком, а затем, щурясь на свет фонарных столбов, появился пьяный, бородатый и нестриженый Алексей Волков.
Часть 2
Глава 1
Мягкий голос диктора, ведущего вечерний выпуск теленовостей, звучал сразу из десятка телевизоров отдела радиотоваров минского универмага «Беларусь»: «…в Минске продолжается небывалая за последние двадцать лет эпидемия гриппа. Уже отмечены два смертельных случая. Министр здравоохранения республики Беларусь…»
Широкая богатырская спина большого человека, облаченного в черное дорогое пальто, отблескивающее тысячами искорок растаявших снежинок, медленно перемещалась от одного экрана к другому. Он ревностно изучал их четкость, контрастность и общее качество изображения.
Алексей Владиимирович (как, напомним, называли его коллеги), отвлекся от созерцания телетехники и не без удовольствия перевел взгляд на стеклянную витрину, где на него смотрело его собственное отражение. Темно-русая с медным оттенком короткая бородка «крендель» расплылась в доброй улыбке.
— Интересная программа? — с улыбкой спросила его светловолосая, стройная девушка, как-то вдруг появившаяся из соседнего отдела.
— Вот, — очнувшись от неясных мыслей, указал Алексей на ряды новых телеприемников, плотно расставленных вдоль стен. — Думаю, может купить ему телевизор?
— Зачем? Глупости. Наверняка брат обеспечил его всем необходимым. Я, — сказала она мягче, — понимаю, ты хочешь по-барски, от всего сердца. Слушай, а ведь и у Андрея Волкова тоже завтра день рождения?
— Андрюха сейчас в России. Приедет только недели через две. Я ему вчера звонил.
— Ну, что ж, — озадаченно вскинула тонкие брови Лена, — идем, я кое-что придумала.
Они старательно и ревностно прочесали все этажи универмага и примерно через час вышли оттуда к стоянке автомобилей с цветами и огромной коробкой, завернутой в яркую бумагу.
Их встретил безумный ветер весны, рвущий в клочья черные тучи вечернего неба и заставляющий всех горожан, кто еще не успел этого сделать, всей душой стремиться в уют теплых квартир, или укрыться от этого погодного безобразия хотя бы в салоне автомобиля.
Непогода бушевала всюду. Зима уже собиралась в свой дальний путь на север и, застигнутая врасплох внезапным появлением весны, незримо металась над опускающимися в сумерки грязными площадками городских крыш. В спешке несвоевременных сборов полы ее шубы, мечущиеся над светящейся мозаикой городских окон, и проявляли себя теми самыми страшными порывами ветра, что заставляли прохожих поднимать воротники и морщиться от недовольства, бросая укоризненные взгляды черному небу.
Редкие, грязные и бесформенные остатки снега, вернее сказать то, что от него еще оставалось в тенистых уголках города, где-нибудь в сырых, безлюдных парках, всем своим неприятным естеством стремились поскорее растаять и впитаться в твердую, еще совсем не весеннюю землю, чтобы ни оставаться здесь после ухода Белой хозяйки.
К слову сказать, любой уважающий себя экстремал и ценитель непогоды, а наверняка есть в народе и такие, в полной мере могли «вдохнуть» весь размах предвесеннего разгула стихии только за городом. Вот уж где было разгуляться и ветру-стрибожичу. Оставаясь наедине с диким холодом, сотни километров стальных проводов, не найдя ничего другого просто неистово завывали, призывая людей на помощь, сообщая им о том, что даже их стальные тела не всегда способны выдержать подобное обращение. «Как же, — причитали они, — нас не для этого натягивали вдоль дорог и полей! Эй! Лю-у-у-у-ди! Помогите»!
А люди, предательски бросившие их на произвол непогоды, вслушиваясь в это завывание, прятались в теплых домах близлежащих деревень, под одеяла да пледы, зашивались носами в мягкие подушки, оставаясь в этот час без электричества и с тоской глядя на мерцающие огоньки древних, купленных еще в советские времена парафиновых свечей.
Срывающиеся с неуютных небес ледяные капли, гарцуя на спине седовласого ветра, словно свинцовая дробь гулко били в бревенчатые стены, стегали звонкими россыпями по оконным стеклам, лишь усиливая непривычно молчаливым и задумчивым людям фон необъяснимой тревоги.
Интересно, что это прорастает и всходит внутри нас в те минуты, когда ни телевизор, ни радио, ни что-либо другое не отвлекает наши убаюканные комфортом головы и души? Что кроется внутри той – другой реальности, когда искусственно созданный быт рассыпается прямо на глазах? Тут поневоле начинаешь взвешивать, чего же на самом деле стоит человеческое могущество, когда становится неуютно даже за неприступными стенами. А всего-то надо – сильный ветер, дождь, и отключить электричество! Да, господа, приходится признать, что мы находимся в той степени зависимости от искусственного быта, что это становится просто опасным…
Хорошо, когда у вас в доме есть печь, где пышут жаром сквозь открытый проем чугунной дверцы раскаленные угли. Хорошо, когда у вас есть мать, отец, брат, сын, и вы можете посидеть у огня в теплой и сухой тишине.
Странно, отчего миллионы лет люди одновременно обретают и спокойствие, и умиротворение, глядя на проявление огненной стихии – более сильной и опасной, нежели все та же простая непогода. Вот как объяснить то, что мы прячемся и одновременно визжим от удовольствия в тот миг, когда вспышка молнии прошивает гремящие небеса? Либо обретаем необъяснимый покой и сонливость зимой, когда трескучий мороз сковывает помертвевший воздух до самого космоса? Вопросы, вопросы…
Голова малыша бессильно ткнулась в плечо отца, а крохотный носик равномерно засопел, отмеряя первые мгновения легкого детского сна. Алексей нежно прижал сына к себе. В тишине мягко звучал голос матери, заканчивающей рассказ одной из историй своего послевоенного детства, сравнивая те далекие и тяжелые времена с нынешними, беззаботными деньками детей и единственного внука.
Заметно постаревший за последнее время, но не утративший ни веселого нрава, ни живости характера отец, в противовес рассказам своей супруги, продолжая послевоенную тему, как обычно не щадил в этом деле густых красок. Алексей слышал все его байки сотни раз, но никогда не мог отказать себе в удовольствии сделать это снова, ведь каждый пересказ, как правило, обрастал новыми подробностями, «подсыпая перцу» в и без того не изобилующие канонами правил поведения, истории отцовского детства.
Нужно сказать, что как рассказчику бате просто не было цены и только строгие поправки матери, намекающей на то, что негоже будить ребенка увлекаясь эмоциями в своих рассказах, немного усмиряли пыл старого Волкова, заставляя того бросать придирчивые взгляды в сторону двух продолжателей собственного рода, мирно сидящих в старом кресле у печи.
Жаль было старику, что внук предпочел уснуть на руках отца, а не у дедушки, где ему, конечно же, было бы намного уютнее. Что тут поделаешь, наверное, все дедушки и бабушки уверены в том, что их повзрослевшие отпрыски просто не способны воспитывать детей так, как это положено.
Тима спал и вскоре сам Алексей почувствовал, что его неудержимо потянуло ко сну. Он бережно прижал малыша к себе, встал, перенес его в спальню, и уложил на старую, скрипучую кровать, помнящую еще те времена, когда и Алексей, и Андрей были немногим старше нынешнего Тимы.
Помнится, для того, чтобы начать воспитывать самостоятельность собственных детей, родители и купили два этих совершенно одинаковых предмета мебели. Именно с того момента, когда братья Волковы покинули общую полутораспальную кровать, на которой с самого рождения они спали вместе, и начались их во многом разнящиеся, и все же такие похожие шаги в самостоятельной жизни.
В детстве отношения братьев были совсем не безоблачными. Началось все как раз с того, что каждый из них ревностно следил за тем, чтобы другой ни под каким предлогом даже не садился на его кровать, не говоря уже о том, чтобы лежать, или спать на ней.
Так и повелось. У каждого свои игрушки, свой велосипед, причем если Леша заработал на свой первый двухколесный транспорт, работая летом на колхозном зерноскладе, то Андрею, чтобы ему не было обидно, велик купили родители.
К десятому классу старший из братьев Волковых играя на вечерах и свадьбах и продолжая подрабатывать в коллективном хозяйстве, смог заработать на мотоцикл «Ява», купленный с рук, а младший…, так и ездил на велосипеде до того момента, пока им по окончании средней школы не пришло время поступать в какое-либо учебное заведение.
Андрей сразу заявил родителям, что не желает торчать в деревне, и исхитрился подбить брата на поездку в Минск, где они вскоре и подали документы для поступления в Культурно-просветительное училище.
К тому времени Алексей уже успел отучиться в учебно-производственном комбинате при школе по специальности «водитель категории «С»» и получил водительские права еще и с мотоциклетной категорией. Автомобилями ему позволялось управлять только с момента наступления совершеннолетия, а вот мотоциклу в то время скучать не приходилось, ведь даже в столицу братья отправились именно на нем.
Основные базовые экзамены Культпросвета они сдали неплохо, а вот со специальным, музыкальным экзаменом у Алексея были проблемы. У младшего Волкова с нотной грамотой все было в порядке, поэтому он без труда «отстрелялся», а вот старший, отвлекавшийся на подработки, в этой науке был слабоват, да и перенервничал перед экзаменом, поэтому на вопрос экзаменатора: «Какие будете исполнять произведения?», он, не стесняясь, заявил: — «Свои».
Члены приемной комиссии озадаченно переглянулись и стали коситься в сторону солидного, седовласого мужчины, удобно расположившегося на стуле на самом краю экзаменационного стола. Тот кивнул им, и Волкову старшему дали возможность попеть под аккомпанемент акустической гитары. Нужно сказать, что дело было в 1988 году, пел он «рок», пел громко, и комиссия, глядя на это, боялась повернуть голову в сторону того самого, серьезного дяденьки.
Даже после того, когда в аудитории умолкли околомузыкальные крики и шум неслыханной здесь ранее музыки, глаза экзаменаторов не рискнули беспокоить старшего комиссии вниманием, а старательно изучали у ног расходившегося не на шутку абитуриента сломанный в запале старания пластиковый медиатор. В воздухе висела гнетущая тишина, но едва только Алексей стал осознавать, что сделал что-то не так, седовласый дяденька, который, как оказалось, был директором училища, сказал: «Зачислить…».
Два курса учебы пролетели, словно один день. С преподавателями, вернее сказать с педагогами, в это доармейское время братьям везло. Начиная с классного руководителя, заканчивая физруком, весь педсостав просто боготворил эту парочку. А дело-то было в том, что Андрей с первого курса завел роман с третьекурсницей, учащейся на режиссерском факультете, а она значилась в любимицах заведующей учебной частью, директора и чуть ли не половины преподавателей. Такая уж она была, …как бы это сказать, …положительная во всех смыслах девушка, что Андрея и его брата попросту не донимали без дела, хотя они и сами, будучи парнями простыми, не особенно играли на тонких педагогических нервах.
И вот в один прекрасный день, когда медицинские комиссии в военкомате подозрительно зачастили, Волковых пригласили на очередную, и добрая и молчаливая бабушка стоматолог, вдруг, за здорово живешь, влепила им на двоих что-то около пятнадцати пломб и три удаления за одно посещение. Само собой, Волковым после всего этого целый вечер было несладко, а утром они, как ни в чем не бывало, пришли на «оркестр» (занятия по оркестровке) и классный руководитель Лариса Евгеньевна под аплодисменты группы возвестила о том, что Андрея и Алексея призывают в ряды Советской Армии…
Алексей нагнулся над спящим сыном и нежно поцеловал его в макушку. Любящий отец поправил одеяло, осторожно ступая по скрипучим половицам, вернулся к двери, пожелал родителям доброй ночи и вскоре уже нежился на мягкой постели, вслушиваясь в грустные завывания беснующегося где-то за двойным окном ветра. Черный силуэт мокрой черешни, испуганно качаясь в его порывах, царапал тонкими ветвями «заплаканные» стекла и ронял на припорошенную тонким слоем мокрого снега землю тяжелые ледяные капли.
Воспоминания. Служба в армии была в них особенной и неоднозначной частью. Отдельную мотострелковую дивизию имени Ф.Э. Дзержинского вообще трудно было назвать раем на земле. Кормили там неплохо, но и гоняли! Как говорил старшина Румянцев: «Бойцы! Вы должны к концу карантина стрелять, как ковбои и бегать, как их лошади…».
Андрея, сразу сообщившего на призывном, что он – музыкант, еще в первый день отобрали в восьмую роту, где базировался ансамбль дивизии, хозяйственный взвод и взвод спецназа.
Сразу после карантина младший Волков, как и положено, очутился в подразделении, которое из-за взвода музыкантов все звали «девочки», что страшно злило соседствующих с ними и спецназовцев, и хлеборезов с сантехниками. То, что братья очутились в разных подразделениях, шло в разрез с приказами Министерств обороны и Внутренних дел, указывающих на то, что родственники обязаны служить вместе, однако Волков старший исхитрился как-то написать и протолкнуть через командира-земляка рапорт, в котором просил удовлетворить его просьбу служить в линейной роте – отдельно от брата.
Старшего Волкова распределили в пятую роту, имеющую гордое (по сравнению с восьмой) прозвище «желуди». Ее столь оригинальное наименование произошло от литеры «Ж» в почтовом адресе вышеуказанного подразделения. К слову сказать, кроме «девочек» и «желудей» во втором мотострелковом батальоне имелись еще «свинари» и «караси», так что, согласитесь, на этом фоне «желуди» звучало вполне достойно.
После окончания «карантина» Алексей угодил прямо «с корабля на бал». Уже через месяц после распределения по ротам молодого пополнения, полк подняли по тревоге и спустя всего сутки Волков старший очутился в Узбекистане, успев за одну ночь после перелета вместе с батальоном совершить бросок из Ферганы в Коканд.
В Москву вернулись только через три месяца, уже из Степанакерта, вернее не из самого;, там не было аэропорта для серьезных бортов, а из Кировобада или теперь Гянджи, там был ближайший большой аэропорт.
В общем, виделись братья не часто. То старший где-то в Закавказье или в Средней Азии, то младший на концертах или в поездках, и это в полной мере дало им возможность понять весь смысл такого важного понятия, как «армейская дружба». До армии у каждого из них был один главный друг – брат, а во время службы, даже непыльное житье младшего Волкова иногда простреливало нарядами на кухню или во внутренний караул, где он учился …жить. А уж про Алексея и говорить не приходится. Там было не важно, земляк ли твой друг, как Лукьянов, или парень из далекого Красноярска, или Сердобска, друг – есть друг…
Леша повернулся к стене и тяжело вздохнул. Да, вспомнить ему было что. И до армии, и в ней, и после. И тут память выстрелила, словно вспышка молнии, заставляя полусонные веки в один миг открыть взору темную стену комнаты, и одновременно с этим прошибая тело непроизвольным резким сокращением мышц. Где-то вдалеке за границей обойных рисунков проплыло бледное лицо жены…
Горечь ударила в переносицу тупой болью и вырвалась наружу горячими, словно раскаленное олово, слезами. В лицо дохнул страшный хлопок взрыва, а перед глазами закружилось черное грозовое небо, в котором пронзительно кричали неведомые, черные птицы.
Кладбище, могильная яма и …провал. Он падал в эту бездну, наверное, уже в тысячный раз, задыхаясь от нестерпимого ветра, густого, как кисель, падал, пока все вокруг не погружалось в непроницаемый мрак. Алексей уже знал, что в этой густой темноте его ждет путь по мягкой, словно перина, черной земле. Нужно будет идти по ней до тех пор, пока в который раз невиданный рассвет не смоет тяжелую копоть видения и не появится Он – Светлый старец, которого он где-то уже видел раньше, наверное, в какой-то прошлой жизни. «Ты – несущий Огонь, — скажет он, — тебе нет места во Тьме, идем к Свету»!
Утро пришло безрадостной картиной зыбкого снежного покрывала, быстро подтаивающего на раскисшей от влаги земле и зияющего темными пятнами свежих проталин. Невесть откуда прилетевший кусок черного полиэтиленового пакета, зацепившись за металлический столбик забора, бился на ветру, словно флаг на мачте пиратского корабля. Одинокая ворона, сидящая на краю крыши кирпичного гаража, недовольно сгорбившись от порывов холодного ветра, какое-то время с любопытством рассматривала его шелестящей танец, пока ее не спугнул донесшийся из глубины улицы шум автомобиля. Птица, не раздумывая, взмахнула крыльями и умело, поймав сильный порыв ветра, унеслась куда-то, скрывшись за голыми кронами высоких деревьев.
Белая автомашина BMW пятой серии, только вырвавшаяся с грязной трассы, мягко и тяжело съехала с тонущего в снежно-водяной каше асфальта и остановилась у калитки симпатичного сельского домика с желтыми стенами и зелеными фронтонами. Едва только утих голос горячего и мощного двигателя, у левой стены гаража за забором зазвенела цепь и двор наполнился отчаянным лаем собаки. Дверь автомобиля медленно отворилась, и из нее вышел не кто иной, как господин Лукьянов.
Аккуратно ступая по талому снегу, он потянулся, достал из салона букет цветов и направился к багажнику. На пороге дома появилась женщина, зябко кутающаяся от холода в светлую матерчатую куртку:
— Гэткi франт, — рассматривая издалека гостя, сказала она, попутно одним жестом усмиряя расходившегося лохматого охранника, — мо, сватацца да каго прыехаў?
— Да вас, цётко, — отшутился Лукьянов, — если не ошибаюсь, это дом 28 А?
— 28 А.
— Волковы здесь живут?
— Здесь.
Алексей Владиимирович с трудом достал из багажника большую пеструю коробку, захлопнул задний капот и направился к дому. Женщина встретила его на асфальтной дорожке, ведущей к крыльцу. Лукьянов открыл калитку:
— Мне кажется, у вас дома сегодня есть именинник?
— У нас іх два…
— А, ну, да. Только один-то в где-то России, а вот …как бы это мне второго поздравить? Можно?
— Чаму не. Толькi хто вы?
— Я Алексей, Лукьянов. Мы с Лешей вместе служили. Мы с вами виделись на похоронах Ани, помните? Он меня…
— У-у-у, праходзьце, — не дав гостю договорить, захлопотала хозяйка. — Вы ж ведаеце, якая памяць у старых? Ён будзе рады…
Они вошли в просторную пропахшую травами и чисто прибранную веранду. Где-то за запертой дверью глухо забарабанили детские ножки: «Пап! — кричал ребенок, — это дядя Андрей!». «Нет, сын, — раздался голос старшего из братьев Волковых, — «Жуча» не лаяла бы на Андрея».
Дверь отворилась перед самым носом Лукьянова. На пороге стоял Алексей Волков, а перед ним, прижавшись к ноге отца и широко открыв от удивления карие глаза, Тима.
— Ого! — сказал малыш и перевел взгляд с гостя на отца.
— Что «ого»? — улыбаясь ему в ответ, спросил Лукьянов.
— Какой большой!
— Большой, — согласился родитель, — это дядя Леша.
— Што ж ты, сын, — напомнила о себе хозяйка дома, — так і будзеш хлапца на парозе трымаць? Праходзьце ў хату…
Лукьянов протянул имениннику цветы:
— Привет, пропажа. С праздником! Это тебе, — Алексей Владиимирович протянул другу красочно упакованную коробку, поверх которой лежали цветы. — А это Тиме…
Лукьянов вытащил из бокового кармана пальто игрушечный пистолет космических рейнджеров. Ребенок поблагодарил за подарок и сразу же наполнил дом страшными звуками космической войны.
Перепуганный ими из боковой комнаты вышел пожилой гражданин в клетчатой, фланелевой сорочке и кивком поздоровался с гостем.
— Это Леша Лукьянов, — представил Алексея своему отцу старший из братьев Волковых, — мой армейский друг. Вы его видели на фотографиях …и на похоронах. Раздевайся, Леха, только осторожно, пропусти мать и не затопчи этого космического рейнджера. Тима! Тише. …Давай, борода, проходи …
До самого вечера, вернее сказать до того момента, когда появились многочисленные родственники Волковых и их соседи, Лукьянов мучился вопросом, а не напрасно ли он решил проведать армейского друга? Нет, проведать, конечно, его следовало, но день, проведенный в доме Волковых, мягко говоря, ощутимо ударил по приподнятому настроению Алексея Владиимировича. Казалось, и вниманием он не был обделен, и кормили, и поили, и разговоры разные вели, а что-то неопределенное, словно жирный белый червяк, грызущий сочное, переспелое яблоко, заметно подъело гостю его бодрый дух.
С самим именинником Лукьянов проговорил чуть ли не меньше, чем с дозвонившимся из Смоленска Андреем. Волков старший в данный момент совершенно разнился с тем «Волком», которого заведующий лабораторией Института Службы знал раньше. Да и домашние заботы, связанные с приготовлением вечернего угощения, сильно отвлекали от общения. То нужно было съездить в город, как это называется «по магазинам», то…, в общем, не случилось как-то, и к закату Алексей Владиимирович чувствовал себя уставшим и чуть ли не лишним на этом готовящемся пиршестве.
Но вот пришел вечер, и все круто изменилось. Дом, прочно пропахший к тому времени ароматами всякого рода яств, наполнился большим количеством народа. В голове у Лукьянова сразу же перепутались многочисленные тетушки с дядюшками, соседи, двоюродные сестры и братья с малолетними детьми. Большой, старинный стол, старательно накрытый посреди гостиной, едва смог разместить, всю эту компанию. И только тогда, когда ее детская часть наскоро поужинав, покинула застолье, весь присутствующий взрослый люд смог свободно занять места у столовых приборов.
Странное дело, но тут Лукьянову стало весело! Его представили всей честной компании, сказав: «Харошы хлопец, цэлы дзень нам памагаў», и словоохотливые тетушки (или все-таки соседки?) тут же взяли гостя в оборот, поддевая его осторожными (и не очень) шутками и старательно следя за тем, чтобы тарелка дорогого гостя не оставалась пустой. О его рюмке заботилась мужская часть застолья, и поверьте, даже за полнотой своей собственной посуды они не следили столь ревностно.
Волков, наблюдая за другом, не без удовольствия отметил для себя то, что Лукьянову все это нравится. Через полчаса, старательно «подогретый» заезжий минский парень попытался грянуть арию столичного гостя — «Славное море». В следующий же миг, как только он с баритональным блеском протянул слово «Байкал» ему пришлось умолкнуть – грянули гости! Лукьянов был так шокирован стройностью этого самобытного хора, что смог присоединиться к ним только где-то в середине песни…
Выпили много, съели еще больше, а слегка поредевшие ряды голосистых гостей на радость хозяевам до глубокой ночи старательно выводили разносольные произведения неистощимого народного репертуара.
Где-то к трем часам утра певуны уж как-то очень по трезвому дружно встали и стали благодарить хозяев за угощение. После этого начался, судя по всему, строго соблюдаемый здесь долгий ритуал прощания с «посошковыми» и «оглоблёвыми». Никто из гостей даже не пытался сопротивляться подносимым в дорогу рюмочкам и только в этот момент Лукьянов понял, что «загрузился» сегодня обстоятельно. Вежливо осведомившись у хозяйки об отпущенном ему для отдыха месте, он отправился в комнату, быстро разделся и, рухнув лицом вниз на мягкую постель, моментально уснул.
Лет пять господину Лукьянову не удавалось так выспаться. Последний раз это случалось в пригороде Мариуполя, где он когда-то отдыхал «дикарем». Там в одну из ночей разыгралась нешуточная непогода. Тогда никто, включая хозяев сдаваемого домика, не спал, в страхе глядя на вспышки молний за окном и вслушиваясь в гул ураганного ветра, а Лукьянов спокойно храпел всю ночь, едва ли не громче рассвирепевшего моря. Наутро и тогда, и сейчас он был немало удивлен. Тогда тому, что не заметил бурю, а сейчас – отсутствию тяжкого похмелья.
Скорее всего, все в доме уже давно не спали. Тихо говорил что-то за стеной телевизор, где-то чуть слышно тенькали тарелки. Лукьянов сел и откинулся спиной на стену, покрытую ковром. Он старательно прислушивался к собственным ощущениям, но кроме легкой жажды не чувствовал ничего. Алексей вытягивал вперед ноги, зачем-то растопыривал на них пальцы, даже нагибался к полу, а его крупная голова оставалась ясной и не выдавала никаких признаков дискомфорта. Решив не мучить себя долгим подъемом, он оделся и вышел в коридор.
Сквозь открытую дверь гостиной он увидел Алексея и Тиму, сидящих на диване у телевизора.
— Физкульт привет! — треснувшим голосом поздоровался пробудившийся минчанин.
— О, — улыбаясь, поднялся с места «Волк», — ты как? Голова не бо-бо?
— Есть немного, — зачем-то соврал Лукьянов.
— Проходи, сейчас будем завтракать, мама!
— Да не…, — только и успел сказать Алексей Владиимирович, а в коридоре уже появилась хозяйка.
— Доброе утро, — добродушно сказала она, — у меня все готово. Минут пять-десять и завтрак на столе. Володя! — крикнула она в соседнюю комнату, — хлопцы встали, давай к столу!
— Не беспокойтесь, — замахал огромными руками крепкотелый гость, не без удивления отмечая внезапное отсутствие белорусского акцента у хозяйки дома, — мне моего жира, как вон тому киту в телевизоре, — он указал на телеэкран, где в замедленном режиме демонстрировали передвижение огромного синего кита, — хватит надолго.
Ольга Алексеевна, не пожелавшая далее слушать пустые речи, спокойно удалилась на кухню, а господин Лукьянов прошел в гостиную и присел рядом с Тимой.
— Леха, — тут же обратился к нему тезка, — твой мобильный телефон тилиликает все утро, там, в пальто…
— Надо же, — не без усилия поднимаясь со старого дивана и направляясь в коридор, сказал Лукьянов, — добивает связь. Интересно, кому это еще неймется?
Он сходил к массивной металлической вешалке, густо обвешенной разношерстной одеждой, и принес свой дорогой аппарат мобильной связи. «Перелистывая» номера «входящих» звонков Алексей Владиимирович заметно помрачнел.
— Что, — осведомился Волков, — начальство хватилось?
— И оно тоже. Что ни выходные – «геморрой»! На работе за день три-четыре звонка, а в выходной, будто специально.
— А ты перезвони, спроси, чего хотят?
— Ну, один-то абонент я знаю чего хотел, а вот остальные… Подождут остальные. Слушай, я ведь попутно с именинами как раз хотел об одном дельце с тобой поговорить…
— Хлопцы! — нарочито громко, будто была на почтительном расстоянии, позвала Ольга Алексеевна. — У меня все готово, прошу за стол! Валодзя, уставай! — добавила она с легкой угрозой, и с вновь появившимся белорусским акцентом, который по неведомой причине у нее то появлялся, то куда-то пропадал.
Где-то в спальне недовольно вздохнул старший четы Волковых. Это прозвучало так, словно его звали полоть огород, а не завтракать. Скрипела старая кровать, и Лукьянов невольно улыбнулся, представляя, что весь этот неимоверный шум производит один человек. Его тезка, тем временем, застыл в дверном проеме гостиной, вопросительно всматриваясь в лицо своего армейского друга относительно «дельца», о котором тот говорил.
— А вот за завтраком и обговорим, — отвечая на немой вопрос в его взгляде, сказал Лукьянов.
Интрига была недолгой. Где-то после третьей рюмочки столичный гость в продолжение тоста «за любовь» заявил о своем намерении жениться и о том, что очень желал бы видеть на своей свадьбе в качестве «свидетеля», Алексея Волкова.
Предложение было встречено неоднозначно. Из всех присутствующих за столом только Тима встретил его громогласным «Ура!», но, заметив строгий взгляд бабушки, умолк и с удвоенной силой «нажал» на свой завтрак. Разумеется, никто не желал обидеть гостя отказом и после того, как малыш покончил с трапезой и удалился, Ольга Алексеевна пояснила свою реакцию:
— Кажуць, што …не вельмi можна «зваць», калi …забiлi каго у сям’i? Хаця, вы ведаеце, жывым – жывое… Часу ужо столькi прайшло…
— Теть Оль, — продолжал Лукьянов, — мне не важно «што кажуць». У меня мать, отец и все родственники сейчас обосновались далеко, в России, а жизнь сложилась так, что работа, дом, а теперь и любимая женщина здесь, в Беларуси. Свадьбу гулять буду без своих, скромной компанией. Это уж потом, летом, в отпуске планирую сгонять к родителям и там устроить свадьбу на бис.
Родные не против, они привыкли к тому, что я всю жизнь все решаю сам и как решу, так и делаю. Знаете, за этой дурной работой чуть не прозевал свое счастье, сейчас уже не упущу. Звать кого-то другого? У меня и друзей толком нет, так, знакомые. Все работа сожрала. Вот и получается, что единственный друг – еще армейский.
Глава 2
Мокрый и продрогший за кошмарную ночь город просыпался неохотно. Наступившая суббота еще утром была окончательно испорчена несусветной моросящей гадостью, падающей с неба, которую ни у кого не поворачивался язык назвать дождем. В такие дни все сидят дома, потому что ехать куда-либо в гости, или, скажем, идти в кино – гарантированная простуда. Что тогда говорить о людях, которым волею судьбы приходилось отправляться на работу? Ну, хочешь не хочешь, а есть такое самое государственное слово из всех – государственных – «надо!».
— Ну и погодка, черт бы ее побрал. А еще утром сообщили по радио, что денек ко всему еще и «сатанинский».
— Обрадовал. У меня уже второй день насморк, чую – слягу скоро. Ей богу в этот раз уйду на «больничный», хоть отлежусь.
— Кто ж тебя отпустит?
— Ты, Иван Сергеевич.
— Ах ты наглец…
— Имею право. Ты-то, дорогой шеф, в декабре гулял целых две недели.
— Я молодожен. Нет, …молодорож…, как же это? В общем, как говорил в фильме «Операция «Ы» Алексей Смирнов: «готовлюсь стать отцом». Знаешь сколько это нервов?
— Знаю, Иван Сергеевич, такое не забывается.
— Вот как народится у меня наследник, или «наследница», сразу брошусь с головой в работу.
— Как же, бросишься, — отворачиваясь лицом к окну, недоверчиво буркнул Михайловский…
Этот день 24 марта 2001 года был всем плох, но одно в нем не могло не радовать. Еще в среду 21-го где-то в могилевской глубинке геологи сподобились найти то, что мы назовем «Леснин», или «Poles’es Lesnine», как окрестили это чудо-вещество в западной прессе. «Шок!» — вот как можно было назвать состояние всего Запада, когда год назад появились первые сообщения о четких следах «Леснина» в белорусских лесах.
Тогда Академик Сорокин, выступая на ежегодной европейской конференции геологов, опрометчиво заявил, что разведка мест, где обнаружено «Чудо Полесья», ранее досконально не проводилась, мешало отсутствие финансирования и внимания государственного уровня, плюс к тому чернобыльская радиация, однако результаты деятельности его института позволяли делать самые обнадеживающие выводы о присутствии Леснина на территории Белоруссии в значительных количествах.
Государство, понимая, всю важность этой работы, тут же нашло и силы, и средства на дальнейшую разработку этого проекта. К чести Белорусских геологов нужно сказать, что они очень скоро оправдали затраченные на них средства. В могилевских лесах на самом деле нашли пусть и небольшое, но все же месторождение поистине бесценного «Леснина». Это уже был не просто след, настоящее месторождение. Нигде в мире не было ничего подобного…
В то время это был шок, но что говорить теперь, когда «Леснина» нашли столько, что по тревоге были подняты все войска КГБ и МВД. Последний раз нечто подобное случалось по событиям Чернобыля в 1986 году, но события тех дней и нынешние были просто не сопоставимы.
В США, подозревая какой энергетический и экономический прорыв ожидает Беларусь в ближайшее время, снова стали придирчиво смотреть на Ирак и Иран, как на поставщиков нефти – основу собственной энергетической и топливной политики, а также средство шантажа всего мира. Европа, глядя на это, притихла, как та старая лиса, что всегда готова кусаться, но бережет чужую шкуру, чтоб не навредить своей.
К слову сказать, азиаты, в отличие от европейцев еще год назад «просекли» откуда дует ветер и, сломя голову, бросили свои инвестиции на строительство в малоизвестной западной стране, находящейся между Россией и Польшей, где и своим-то строителям работы было мало. Что делать, во всем мире, где деньги – там азиаты, а деньги от применения Леснина можно было ожидать просто колоссальные.
«Служба» сразу же воспользовалась вакуумом, вызванным взорвавшимся сообщением об открытии большого месторождения «Чуда Полесья». Леса спешно закрывали «колючкой» и обводили КСП, (бедные солдаты, в такую-то погоду), а в так называемую приграничную зону сразу же отправили первые караваны техники и рабочих для строительства добывающих и перерабатывающих заводов. Пропуск в зону «Л» получить было сложнее, чем удостоверение сотрудника госбезопасности. Огромное количество первозданного, прекрасного леса было обречено на гибель, но игра стоила свеч.
В короткой докладной записке экспедиции Академии наук Председателю госбезопасности содержалось краткое описание всех прелестей вещества, которое в один миг исчезло из мировых списков редчайших вещей:
«Уважаемый Иван Сергеевич. На Ваш запрос отвечаю: антигравитационный компонент АК-818, содержащийся в пропорции от 22 до 48% в веществе «Леснин», (это единственное из известных пока его земных названий) из-за своей чрезвычайной редкости до сих пор считался существующим только в открытом космосе, в запредельной дали от земного пространства. О его существовании еще пять-десять лет назад догадывались только теоретически. Как вам уже сообщалось, свидетельства его материального присутствия на земле стали известны совсем недавно. Довольно сложно пояснить его состав, он еще слабо изучен. Мы знаем только, что его основой являются редкоземельные металлы, содержащиеся в исключительных соединениях с различными земными минералами (в общей сложности, это что-то около двадцати наименований различных природных соединений).
Итак, привожу краткую характеристику «Леснина» найденного в лесах возле Горок Могилевской области (точное расположение месторождения: лес у деревни Курганье, деревни Горы и Горская Слобода).
От 22 до 48% состава Полесского Леснина (далее «L») это АК-818. 10-20%, (в зависимости от места расположения) антитела «PW – 2, и «PW – 3» (справки по ним находятся в ведомственном Институте вашего учреждения). Остальную незначительную часть занимают различные природные минералы и примеси, составная часть которых до этого времени еще мало изучена, за недостатком материальных свидетельств их существования.
Прямым указанием Главы государства добыча и переработка «L» признана государственной задачей №1. Ответственность за разработку, учет добычи и хранение материала …».
Иван Сергеевич, конечно же, выдавал желаемое за действительное, намекая на то, что вместе с плохо чувствующим себя Михайловским уйдет на «больничный» отлежаться. Он прекрасно знал, какой плотный график работы ожидает его в ближайшее время. Насморк ощутимо действовал на нервы, но кого это волновало, кроме беременной Ирины, то и дело звонившей в прокуренный кабинет и строго справлявшейся, как там дела у супруга со здоровьем?
Рабочее место госпожи Блесницкой в данное время занимала Елена Константиновна. Эдакая тетя, долгое время отработавшая «секретчицей» в Службе и которой что-то около двух лет до пенсии нужно было хоть где-нибудь отсидеться. Иван Сергеевич не особенно нагружал пожилую даму работой, хотя, справедливости ради, нужно было сказать, что и курортом ее службу тоже не назовешь...
Ловчиц с сожалением вздохнул, вспоминая недавнее прошлое. И тогда, как казалось, приходилось очень уж нелегко, но нынешние деньки! По сравнению с ними прошлые были просто раем. Вполне понятно, что ни по болезни, ни каким-либо другим причинам об отдыхе нечего было и думать всем сотрудникам Комитета, ну, быть может, за исключением только вышеупомянутой Елены Константиновны.
Иван Сергеевич и Михайловский должны были сегодня выехать в район, где вовсю разворачивалось небывалое строительство и к которому, «благодаря» неосмотрительности некоторых ученых, было приковано теперь внимание всего мира. Ждали только появления Лукьянова, начальника новоиспеченного отдела «NTT», человека, плотно связанного с научным миром и без связей которого в пока еще палаточном, но уже сверхсекретном городке Леснинске увы, не получится полноценного контакта с людьми науки.
Перестраховываясь, Ловчиц все утро буквально обрывал телефон Алексея Владиимировича, прекрасно зная, что тот отличается просто завидной пунктуальностью, но нервозность, связанная с тем, что Ловчицу в самое ближайшее время предстояло выступить с речью сначала перед учеными, а после этого перед главами военных спецподразделений, перешедших под его прямое подчинение, давала о себе знать.
Беседа с вояками представлялась Ловчицу проще. Все, что еще было непонятно и недоделано в организации несения службы, доводится до ума и в самое ближайшее время, под чутким руководством самых ушлых специалистов в области охраны и защиты военного и секретного имущества будет доставлено начальнику специального гарнизона в/ч 1310 полковнику Дыдышко.
Что же касается ученых умов, то к контакту с ними нужно было подготовиться обстоятельно и предстоящую речь сначала непременно дать прочесть пропадающему где-то Лукьянову.
По предварительной договоренности встреча с ним была назначена в кабинете Ивана Сергеевича ровно в десять утра и, коротая оставшееся время, Ловчиц в который раз внимательно вчитывался в ровные, наполненные длинными умными словами строки и пребывал в полном отчаянии. Речь практически не имела изъянов, но как раз это и расстраивало Ивана Сергеевича. Вычурностью и гладкостью речей, или как это еще называется «литьем воды», только убаюкивать всех этих профессоров, докторов и кандидатов. Чего-чего, а уж трудов подобного толка каждый из них не то слышал, сам насочинял с небольшую библиотеку.
Ловчиц нетерпеливо глянул на трофейные ходики-мутанты, мирно тикающие в углу комнаты:
— Девять двадцать, черт! — выругался вслух Председатель, взял мобильный телефон и снова набрал номер Лукьянова.
Запущенный в сырое и непогожее заоконное пространство сигнал, долгое время, тихо потрескивая в поисках абонента, молчал, пока как-то неожиданно не дал вызов. Иван Сергеевич зажал мобильник между ухом и плечом, а сам стал шарить по карманам пиджака в поисках сигарет. Сигнал электронного вызова тем временем терпеливо отмеряя уже третий гудок, щелкнул и ответил шумом сильных помех: «Ш-ш-ш-ш, - да!».
— А…, але? — спохватился Ловчиц, — Алексей?
— Да.
— Это Ловчиц.
— Я знаю.
— Я жду. Время уже.
— Я еду…, ш-ш-ш, …Сергеевич, скоро буду, минут десять-пятнадцать…
— Хорошо.
Председатель закурил. Михайловский, глядя на это, как-то загадочно нахмурился. Шеф отметил это, впрочем, как и то, что зам не выпускает из рук какую-то папку с бумагами.
— Ты что это насупился? — решил отшутиться Ловчиц. — На самом деле решил «закосить» от поездки?
Но зам не имел никакого желания шутить. Он аккуратно извлек из папки и положил перед озадаченным Иваном Сергеевичем некий документ. Ловчиц в одно мгновение пробежал глазами по выделенным надписям титульного листа: «Отчет специальной оперативной группы…».
— Нет времени, Сергей, — со вздохом откладывая в сторону бумагу и глядя на довольно увесистую стопку чьего-то титанического труда, отмахнулся Председатель. — Рассказывай сам, что это?
— М-м, — неопределенно вскинул брови Михайловский, — как бы это правильно обозвать?
Иван Сергеевич бросил на подчиненного полный непонимания взгляд.
— Это уже не в первый раз, …такое, — в ответ на это, туманно пояснил тот.
— Какое? Сергей, что ты крутишь?
— Ну, я имею в виду те дела, когда наши ребята работают над одним, а вытаскивают другое…
— Погоди, погоди, — перебил подчиненного Ловчиц. — А это не может подождать? Сергей Петрович, ну, хотя бы до: «после поездки»? Ты же сам понимаешь, какие дела закручиваются.
— Вам, конечно, виднее, — пожал плечами Михайловский, — однако безынтересным этот доклад никак не назовешь. «Зацепились» ребята на мелочи, а вот…
Ловчиц медленно поднял к потолку полусогнутую руку:
—Я спрошу еще раз, Сергей, это сейчас никак нельзя оставить без нашего внимания?
— Думаю, нет.
— Хорошо. Сколько тебе нужно времени, чтобы обрисовать все, вкратце?
— А сколько есть?
— Минут пять…
— А в пути?
— Ну, давай, Сергей Петрович, тогда и обсудим это в пути. Хорошо?
Скажем прямо, зря отложил Иван Сергеевич обсуждение данного дела в дорогу. Лукьянов слегка опоздал на встречу, их сборы понеслись кувырком. Едва казенные машины, переливаясь красно-синими маячками, проскочили последний регулируемый перекресток столицы и вырвались на могилевское шоссе, Ловчиц, думая о том, что папка Михайловского – дело скоротечное, на свою беду решил сразу же приступить к рассмотрению того, что там содержалось.
Сергей Петрович, устроившийся справа от шефа, вторично за нынешнее утро, вытянул документы доклада из пластиковой оболочки, отдал ее, ставшее эфемерным тело отмалчивающемуся Лукьянову и начал излагать:
— Доклад… Это, в общем, не важно… Так, вот, отсюда. М-м…
— Не тяни, Сергей, — теряя терпение и отмечая несвойственное заму поведение, поторапливал Ловчиц.
— Сейчас. Просто не знаю, откуда начать…
— Начни-ка ты сначала, — сдержанно подсказал Иван Сергеевич.
— Ну, хорошо. В общем, опера Службы вели дело. По всем видам «отказное». Эдакий «бред сумасшедшей» по поводу надуманных злодеяний соседки. Такое часто случается, — Михайловский вдруг обратился к молчаливому Лукьянову, будто тот больше других в данный момент нуждался в этом повествовании. — Из таких вот соседских кляуз, большей частью загадочных и непонятных, сбытых с рук МВД, мы имеем увесистый список всякого рода подпольных прорицателей и колдунов, промышляющих мошенничеством (в глазах обывателей и органов внутренних дел). Но на то мы и Служба, чтобы интересоваться всем…
— Сергей Петрович, — «нажимал» Ловчиц, — не томи.
— Терпение, многоуважаемый Шеф, терпение. Поверьте, финал моей истории лично вам будет, как веслом …по одному месту.
Иван Сергеевич поднял глаза к крыше авто и смолчал, готовясь внимательно выслушивать обещанный рассказ.
— Итак, — продолжал заместитель Председателя, — появилась кляуза. Кляуза, как кляуза, ничего особенного. Так, по большому счету лишний повод для отписки, если бы не летальный исход и то, что подрядили на рассмотрение дела наших «молодых да ранних» оперов. «Старики» я уверен, просто отмазались бы «отказным материалом».
— Сергей, — вяло запротестовал Председатель, укладывая себе на колени черный кожаный кейс и извлекая из него речь для научных работников Леснинска. — Слушай, я знаю, о чем ты печешься. Опять опера расковыряли какую-то фигню, а ты, сердобольный, домогаешься для них премиальных за то, уважаемый, за что они, извини меня, зарплату получают. Это их работа, и не важно молодые или заслуженные люди ее делают.
Может быть с точки зрения педагогики я с тобой и согласен, это ход правильный. И если дело только в этом, то заканчивай. Я дам согласие на премию, но небольшую. Тут такие дела творятся, хоть святых выноси, а ты с «кляузами». Не серьезно это, Сергей Петрович. У меня вон речь «сырая» лежит, надо доработать…
— Сергеич, — терпеливо выслушав упреки шефа, настаивал на своем Михайловский, — советую, дослушай. Увидишь – выпишешь этим ребятам столько премиальных за работу, что сам удивишься.
Иван Сергеевич откинулся на подголовник сидения и, с выражением глубокой покорности в который раз приготовился слушать. Его помощник был не из тех людей, кто попусту станет на чем-либо так заострять внимание.
— Суть дела такова: — придавая ладоням некое подобие сферической формы, продолжил Михайловский. — Живет тетя, некая Эльвира Андреевна, а у нее есть соседка – врач. Все бы ничего, да стала наша тетя замечать некоторые странности в поведении молодой соседки. С одной стороны, все понятно, молодые и незамужние дамы всегда «портят жизнь» одиноким и старым соседкам, даже просто своим существованием, а уж как они досаждают старушкам своими любыми действиями, про то, и говорить нечего, ну, так вот: заметила как-то наша Эльвира Андреевна, что в непогожие деньки (это характерная особенность, обращаю на это внимание) выходит ее молодая соседка на улицу ранехонько, едва свет и, непременно, с пластиковой бутылкой пива. Трясет ее, бросает на землю, снимает резиновые перчатки и уходит домой…
Вы скажете — маразм! Может быть, однако Эльвира Андреевна просто забросала жалобами местный опорный пункт правопорядка и даже отдел милиции.
Участковый от одного ее имени уже начинал креститься. Как же, все идет через него – живой «геморрой»! Взыскание за взысканием и попробуй от всего этого отпишись.
Он, конечно, побеседовал и с соседкой, кстати, молодой интересной дамой…, — Сергей Петрович покопался в бумагах и достал объяснения соседки, — Еленой Сергеевной Довнар, 1970 года рождения, педиатром 13-й городской поликлиники. И, что естественно, госпожа Довнар обозвала соседку старой маразматичкой и тоже пообещала на нее пожаловаться.
Опять же, снова «все бы нечего», да через два дня после публичной (в присутствии участкового) беседы с соседкой, Эльвира Андреевна отправилась к праотцам с диагнозом грипп! В сентябре позапрошлого года. Инфекция была настолько сильной, что уложила пожилую тетю, страдавшую к тому же острой сердечной недостаточностью, сразу в могилу.
И вот вам ирония судьбы. Тетя та, которая умерла, была одинокой. Из родни только кошка, да и та издохла, поскольку труп Эльвиры Андреевны какое-то время пролежал в квартире. Через год эту жилплощадь на заседании жилищного комитета распределили местному отделу внутренних дел, а там все тому же участковому. Кому ж охота в такие-то хоромы с запашком, а выбирать служивым не приходится, что дают, то и берут, иначе вообще ничего не получишь…
Михайловский замолчал, потянулся вперед, толкнул сидящего впереди охранника, указал рукой ему под ноги и тот вытащил откуда-то из-под панели двухлитровую пластиковую бутылку сока. Сергей Петрович взял ее, не спеша, открыл и предложил попить Ивану Сергеевичу. Шеф наотрез отказался, предпочитая поскорее прослушать до конца эту историю и заняться неотложными делами, поэтому Михайловский охотно отпил несколько глотков сам и отдал посуду Лукьянову, который, к слову сказать, тоже был совсем не против того, чтобы приложиться. Второй день его пребывания в гостях у Волковых прошел с более тяжелыми последствиями, нежели первый, и жажда богатыря была просто мучительной.
— Идем дальше, — вытирая сухой ладонью губы, продолжил излагать Сергей Петрович. — Участковый, конечно, был рад получить служебное жилье. Дал квартире как следует проветриться, сильно повозился с ремонтом и вскоре все же вселился.
Жил и жил, пока как-то утром, а дело было в декабре, он перед службой не устроился на кухне попить чайку с бутербродами. Свет, как он сам говорил, не включал, потому, что ночью выпал свежий снег и было светло.
И вот пьет он чай, смотрит во двор и видит картину: соседка, та, что доктор, как же ее? …Елена Сергеевна Довнар, вышла на улицу, и с чем бы вы подумали? Да, с темной полуторалитровой пластиковой бутылкой пива! Все, как и говорила покойная ныне Эльвира Андреевна, царствие ей небесное. Так вот, вышла, поболтала в руках и бросила на снег. После этого, внимание! сняла резиновые перчатки, бросила их в мусорницу у подъезда и спешно ушла прочь.
У участкового остались номера телефонов наших оперов, что тогда стажировались в Службе и случайно занимались первым попавшимся смертельным случаем, предоставленным патологической анатомией, а именно случаем Эльвиры Андреевны Коженько.
Капитан тут же позвонил одному из наших на мобильный телефон. Несмотря на то, я это подчеркиваю, Иван Сергеевич, что тот занимался совершенно другими делами в столь ранний час, оперативник все же сразу нашел время и заскочил в гости на бывшую квартиру безвременно ушедшей Коженько. Они с участковым изъяли со двора и бутылку и перчатки, после чего отвезли все это в нашу лабораторию…
Вот тут-то, господа, и начинается сама суть истории, которая будет Ивану Сергеевичу и вам, Алексей Владиимирович, весьма интересной. — Михайловский бесцеремонно отобрал у Лукьянова бутылку с соком и жадно присосался к ней.
Ловчиц и начальник отдела «NTT» Службы все это время терпеливо выжидали, когда же он, наконец, напьется. — Ага! — сказал вдруг Михайловский в тот момент, когда оторвался от пластикового сосуда, — Что, уже интересно? То-то. Слушайте дальше.
Лаборанты с работой над этой бутылкой не спешили. Да их особенно-то никто и не торопил, поскольку и участковый и наш опер назавтра же слегли с сильнейшим гриппом! Улавливаете, господа?
— Так, — наконец выразил заинтересованность этой историей Ловчиц, — постой-постой. Дай-ка я угадаю. Грипп тот же, что уложил в могилу старушку?
— Я бы так точно не стал утверждать, — замялся Михайловский, — больничный есть больничный. По ним, слава богу, пока экспертизы не проводят. Кто его знает тот это грипп, или не тот, однако факт на лицо. И вот, когда опер выздоровел, так, для интереса съездил в лабораторию и…
— И?
— Будьте добры! Жидкость, содержащаяся в бутылке — вода…
— …Просто вода? — удивился возвращающийся к жизни после выпитого сока, Лукьянов.
— Нет, не просто вода, а вода со следами мощнейшего биологического вещества, попросту говоря вирус некий коронавирус в чистом виде.
— И что? — все более втягивался в суть дела Ловчиц.
— А то, Иван Сергеевич. Вирус, конечно, сильно «пострадал», но все же его остатки сохранились. Природные факторы – сырость, промозглость воздуха, закрытая тара, это как раз то, что ему нужно.
Опер и участковый снова созвонились, нашли еще одного деятеля из нашей организации, как раз того, был в паре с первым опером при рассмотрении дела Коженько.
Сами понимаете эдакий партизанский отряд из ребят КГБ И МВД – гремучая смесь. Они решили все расследовать сами. Сотрудники тихонько выждали момент, когда госпожа Довнар уйдет на работу, подобрали ключ, благо опера не просто отбывали номер на занятиях, и проникли в квартиру.
Минут через десять после проникновения, все они уже сидели закованными в наручники в машине подразделения «Охрана». Квартирная сигнализация сработала нормально.
Коллеги из МВД шума не поднимали и, слава богу, не звонили хозяйке квартиры. Бойцы «Охраны» увидели «ксивы» наших героев и вызвали начальство. Наши быстренько приехали и во всем разобрались, а кто-то особенно сообразительный позвонил мне.
Дело это с трудом замяли, а когда я для заключения по нему начал этих «партизан» в Службе трясти – все рассказали, как есть. Более того, предоставили пластиковый пузырек с желтоватыми таблетками, изъятый из квартиры Довнар. Таблеточки одна к одной, запаяны поодиночке. Как сказали мо;лодцы, у нее таких таблеток был полный шкаф.
Я тогда сразу не стал вам сообщать и решил тоже попартизанить, благо малый партизанский отряд у меня уже был…
— Я тебе когда-нибудь напартизаню, — зло обронил Ловчиц, сосредоточенно вдумываясь в услышанное. — Сколько раз говорить: «Не надо ничего делать без моего ведома». Что дальше? Ну, не рассусоливай…
— Таблетки сразу отдали в лабораторию. Их химанализ вот, — помощник Председателя протянул Шефу лист формата А-4 густо испещренный текстом и печатями.
— Нет времени читать…
— Оболочка этих таблеток полностью растворяется в воде через двадцать секунд после того, как таблетка попала в водосодержащую жидкость, ну, в воду. Содержимое таблетки – суперконцентрат, если хотите – мегаконцентрат коронавируса. Растворяется в воде, как шипучая таблетка с витаминами и очень быстро испаряется из исходной жидкости.
В общем, как говорят специалисты, если часа два-три воду не трогать и бутылку не закрывать, вирус может уйти из нее без следа, а остатки его просто погибнут …чуть позже, не оставляя следов.
На холоде и при закупорке время испарения увеличивается. Вся эта хрень зарубежного производства и, кстати, она же уложила на «больничные» чуть ли не пятую часть лаборатории, пока сообразили, что к чему.
— …так это от нее тебя так лихорадило утром?
— Наверное, нет, Сергеич. У меня и до того было, и насморк, и температура.
— Так, — кивнул Ловчиц, — а почему ты думаешь, что лично я особенно буду «очень рад» всей этой истории?
— Не «рад», а заинтересован, — пояснил Михайловский.
— Ну, хорошо, пусть заинтересован, но почему ты так думаешь?
— А ведь это еще не вся история, Сергеич.
— Продолжай.
— Таблетки были замаскированы, под некий «антигриппин» производства фармакологической компании «Wind East» США. Своеобразная смесь лекарств, специально предназначенная для борьбы с простудой. Я проверял, есть и такая компания, и есть такое лекарство. А самое интересное, что оно на самом деле здорово помогает при простуде.
Оболочка изъятых таблеток и фабричная – идентичны по составу, но содержимое, в украденных у доктора таблетках и в аптечных, естественно, разное. Спецы говорят, что обуздать этот необычный, искусственно модифицированный вирус так, как это сделано в этих таблетках люди могут только мечтать в конце ХХІ века. Это под силу только богу. И еще говорят, что тот, кто способен сделать подобное, станет самым богатым человеком на земле.
Ловчиц с усилием прижал ладони рук к своему лицу и растер его:
— Уф, — выдохнул он, — распространять лекарства всегда было выгоднее, чем лечить людей, но если все происходит именно так, как рассказываешь ты, то мир сошел с ума.
Иван Сергеевич убрал ладони от лица и задумчиво посмотрел куда-то вперед, в лобовое стекло автомобиля, на переливающиеся маячками машины сопровождения.
— Ничего удивительного, — спокойно ответил Михайловский, — Америка! Есть возможность заработать, они и зарабатывают, …на всем. Ты представляешь, Сергеич, сколько людей в мире болеет вирусными заболеваниями, гриппом, простудами? Это же выгодно, распространяешь вирус, и сам делаешь против него лекарство. Никто так, как ты сам не знает, как устроен этот вирус, на что реагирует и как с ним бороться…
— Надо бы размотать этот клубочек с дамочкой, слышишь, Сергей?
— Вот тут-то и наступает момент, о котором я вам, господа, говорил. Знаете, кто значится первым заместителем генерального директора компании «Wind East», директором по вопросам маркетинга и сбыта?
Иван Сергеевич глубоко вздохнул:
— Если ты скажешь, что это Помела Андерсен, я выброшу тебя из машины…
— Нет, Сергеич. Я не предоставлю тебе такого удовольствия, это не Помела. Заместитель генерального директора фарм-компании «Wind East» никто иной, как Джанет Джослин Тампер…
Перед глазами Ивана Сергеевича, словно неоновая реклама вспыхнула давняя газетная статья под заголовком: «гражданка США Джанет Джослин Тампер, одна из числа иностранных заложниц, освобожденных спецподразделением Беларуси, собирается написать книгу о событиях в Аликулиушагы…»
Глава 3
Если сравнивать «вчера» и «сегодня», то первое, что по каким-то неясным причинам приходит на ум, так это то, что «вчера» на местных предгорьях паслись стада мустангов или бизонов, а «сегодня», если уж и посещают этот лошадиный рай гордые, вольные скакуны, то только в виде автомобильного логотипа «Ford Mustang». Про бизонов же и говорить не приходится.
Конечно, в свете последних веяний и, если хотите, мод, на стенах многих кафе Эспина довольно красочно представлены созданные в компьютерном, виртуальном мире, фотографии и картинки холодных зеленых склонов с мирно пасущимися лошадками и бычками, отражающих времена совсем еще недавно потерянного рая. Но они скорее упрек ныне живущим, нежели желание снова возродить то, что вполне могло бы стать национальной идеей.
К сожалению, подобное сейчас просто не имеет права на жизнь, поскольку современный жизненный уклад американцев застыл, словно лава. Да и идеи подобного плана, это как раз то, что может начать пробуждать в американцах активность в вопросах жизнедеятельности, а уж подобное никак не на руку местному правительству. Тупыми и сытыми управлять проще…
В штатах все искусственно, если хотите, даже сама страна склеена искусственно, состоя из переселенцев со всего земного шара, старательно пытающихся забыть свои корни и строящих государство, у которого и названия-то собственного нет. Даже соседи – Канада и Мексика имеют имена собственные, а «штаты», они лишь «соединенные штаты» или «объединенные штаты», а какой Америки никто даже не уточняет.
Американцы. О, боже! А я-то кто? Смешно так рассуждать. Сам-то я считаю себя коренным американцем. Крамольные рассуждения, мистер Олсен. М-да-а-а….
И все же продолжим, надо же чем-то скрасить время ожидания.
Интересно, как люди могут представлять и изображать каким-либо способом то, что здесь было когда-то? Спросить-то уж не у кого, поскольку коренных жителей попросту истребили, как тех же бизонов и мустангов.
Так какой-нибудь фермер, расширяя свои владения, корчует лес, или отстреливает ни в чем неповинных куропаток, которые как ему кажется, способны погубить его урожай. Ему совершенно неважно, что эти куропатки и их предки жили здесь, у этой горы, тысячи, или даже миллионы лет, совершенно не подозревая, что когда-либо объявится толстый, усатый дядя и, не спрашивая мнения матушки-природы, запросто отправит их племя к праотцам.
У русских есть «сказка про зайчика и его лубяную избушку», поэтому они, воспитанные на правильных сказках, стараются не поступать так. Но, то русские. У них и сказки, хоть и переделанные греками и евреями, а все же живые, и по делу. У североамериканцев даже сказки искусственные, бессмысленные, ну или попросту плохо содранные с европейских или азиатских.
США – страна без корней и без своих сказок, взявшая на вооружение только одну, как раз русскую, про Ивана-дурака, которому рано или поздно все само сваливается в руки. Эдакий принцип «из грязи – в князи» возведенный в национальную идею. Да уж, вот это идея! Она-то как раз для американцев. Какие там возрожденные или сохраненные бизоны, мустанги, или те же индейцы?
Нет, с природой, если возвращаться к мысли о ней, сейчас тоже все обстоит неплохо, но только не в широком, общенациональном подходе. Возможно, все это происходит потому, что норвежцев среди новоявленных американцев слишком мало. Уж те бы наверняка их научили, как беречь то, чего не беречь просто нельзя. А так, даже вышеупомянутые кафе хоть и пестрят красочными монтажными фото с мустангами и бизонами, да пасутся те зверушки на лугах с сочной травой обязательно на фоне больших рекламных щитов «Coca-Сola» или «Marlboro».
На часах было 12:44. Молодой человек, вот уже сорок четыре минуты коротающий время в одиночестве в небольшом кафе на краю Эспина, позвал официанта и заказал очередную чашку черного кофе. Лишь на секунду он помянул дурным словцом привычку всех девушек опаздывать и снова, исходя из журналистского опыта, углубился в глубокие размышления, скрашивающие время любого ожидания.
Следующим пунктом его углубленного изучения стало ко;фе. «Вот уж тоже интересно, — рассуждал про себя Ингви, — ведь североамериканцы, в основном, прибыли из Европы. Откуда тогда у них такая любовь и страсть к этому напитку теплых стран? Да и я сам, чего там греха таить, люблю кофе, хотя дед мой норвежец, а бабушка вообще эмигрантка откуда-то с польско-русской границы, в общем, русская. Кстати, надо будет как-нибудь предложить Джанет съездить к старикам… Господи, да где же она?
В тишине полупустого кафе вдруг четко зазвучала звонкая музыка металлических накладок каблуков. Ингви повернул голову и, поднимаясь, вздохнул с облегчением:
— Джанет, дорогая…
— Знаю, знаю… — Ответила ему «стандартная» красавица, являющая собой эдакий штампованный плод, навязанного Голливудом вкуса. — Я, конечно же, виновата и прошу у тебя прощения за опоздание.
— Ну, ничего, — со вздохом облегчения, вызванным долгожданной встречей, мягко ответил Ингви, — ты же знаешь, что я готов ждать тебя хоть всю жизнь, только нужно будет сменить это кафе на какой-нибудь нескромный домик где-нибудь в горах.
Она устроилась на вежливо предложенном кавалером стуле и уложила на свои шикарные бедра, аппетитно обтянутые дорогими, красивыми чулками, черную, лакированную сумочку:
— Ты знаешь, Ин, я боюсь, что когда-нибудь эта чертова работа вот таким образом сломает мне всю личную жизнь. Рано или поздно тебе надоест то, что я всегда опаздываю, и ты сбежишь.
— Глупости.
— Нет, на самом деле. С одной стороны, я столько лет добивалась того, чтобы иметь то, что имею сейчас, а с другой, Ингви, я скажу тебе откровенно, что страшно боюсь, что тебе наскучит эта моя запредельная занятость.
— Ну хватит, — Олсен, слушая ее, поднял руку, для того, чтобы привлечь внимание официанта, упустившего из виду то обстоятельство, что их давний, одинокий посетитель уже не один. — Ты же извинилась, этого вполне достаточно. Я ведь тоже далеко не ангел, часто летаю в командировки, однако ты ничего не выговариваешь мне по этому поводу. Кроме того, мне приятно знать о том, что скромная фармацевтическая компания из маленького Эспина смогла добиться того, что в самых больших городах США и Европы ее филиалы попросту затыкают за пояс своих конкурентов. А ведь наверняка в этом большом успехе компании твой личный вклад просто неоценим.
— О, ты слишком высокого мнения о моих способностях.
— Отнюдь, — отрывая глаза от возлюбленной и делая знак официанту «подавайте» как-то уж очень широко так, как это обычно делают восточно-европейские бизнесмены в русских ресторанах, с восхищением сказал ее бой-френд – Ингви Лесли Олсен, — я тебя еще и недооцениваю.
— Ты очень милый, Ингви, и, черт побери, знаешь, что нужно сказать девушке, так уставшей после тяжелого рабочего дня. Хотя порой меня пугает эта твоя броская и опасная смесь потомка викингов – высокого, светловолосого, атлетичного тела с тротиловым зарядом русской крови. И какая же девушка, скажи на милость, сможет устоять перед этим?
— Ты-то до сих пор держишься.
— Держусь, потому что боюсь. Боюсь совсем потерять голову от этих светлых, северных кудрей.
— Ну, допустим, кудри у меня от бабушки, а не от темноволосого деда Бьерна, а бояться как раз-таки нужно мне. Дженни, я на самом деле думал, что сойду с ума в то время, когда …все это случилось с тобой в Закавказье…
— Не напоминай мне про этот кошмар.
— Прости.
— Давай лучше о тебе?
— О’кей. Давай. Что тебя еще интересует?
— Ну, например, твой дед. Я всегда думала, что все скандинавы светловолосые великаны, а ты говоришь, что он…
— Он брюнет, причем до шестидесяти лет практически не имел седых волос. Моя бабушка в некоторые моменты, ну, когда сильно злится на него, называет старика «старая деревянная щетка».
Джанет прыснула неожиданным даже для самой себя звонким смехом и, стесняясь этого, прикрыла рот ладонями:
— Деревянная щетка? — весело спросила она.
— Да, — радуясь ее веселью, ответил Ингви.
— Странно. А почему так?
— О, это в стиле моей бабушки. Ты представь себе старую одежную деревянную щетку. Волосы – это щетина. Они у деда такие же густые и жесткие. А голова, по мнению недовольной поведением мужа бабушки, деревянная.
— О!
— Да, да. Но, повторюсь, это только, когда она на него сильно злится. А так они просто…! Нет слов. Уже скоро шестьдесят лет живут вместе и по-прежнему питают друг к другу самые нежные чувства.
— Как смешно, Ин, называть человека нежно: «старая деревянная щетка»!
— Джанет, — став вдруг серьезным, тихо сказал Ингви. — Я как раз хотел тебе предложить съездить к моим старикам. Стой, не спеши отказываться…
— Я и не отказываюсь, — виновато опуская модно очерченные брови, отчего-то грустно сказала девушка. — Просто, ты же знаешь, как я занята.
— Ты не пожалела бы о поездке, — продолжал Ингви. — Это совсем недалеко. Они такие! …Я их очень люблю. Представляешь, старики до сих пор со мной общаются, как с ребенком и в то же время, я никогда не заведу разговор с отцом или матерью о том, о чем могу всю ночь говорить с дедом или бабулей.
— А сколько им лет?
— Деду восемьдесят четыре, а бабушке восемьдесят два.
— Ничего себе!
— О! Ты представляешь себе юмор с почти вековой выдержкой? А кухня? К тому же они оба далеки от старческих, маразматических штук. Вон у матери и то чаще «сквозит на чердаке».
— Это ее родители?
— Нет, отца. У матери только один брат и остался, он живет где-то в Мексике.
Джанет красноречиво бросила взгляд на часы. Ингви даже подумалось, что она вдруг вспомнила о каком-то неотложном деле, что бывало с ней довольно часто. Так и виделось, что сейчас Джанет извинится и снова убежит на работу, но нет! Вместо этого она как-то странно посмотрела ему в глаза и спросила:
— Ты на самом деле этого хочешь?
Ингви осмотрелся и, не зная, как реагировать на ее вопрос, решил отшутиться:
— Хочу, но здесь же люди…
— Я сейчас разозлюсь, и ты пожалеешь о том, что не отнесся с должной серьезностью к моему вопросу. Дело в том, что у меня, начиная с завтрашнего утра, есть трое суток свободного времени.
— А работа? — не поверил своим ушам Олсен.
— Шеф два раза в год позволяет мне подобные прогулы, в качестве моральной компенсации за Закавказские события. Единственное, что мне нужно, это сделать пару телефонных звонков.
— Господи! Да хоть сорок, и в любую точку мира! И что, мы сможем тут же поехать к старикам?
— Ну, только если ты не врал о том, что они «классные», и еще, если позволишь мне заехать домой и собраться…
Через пятнадцать минут, порядочно поскандалив в кафе из-за нерасторопности обслуживающего персонала и отказавшись по этому поводу платить за уже практически готовый обед, молодые люди, смеясь в лицо внезапно обрушившейся на них свободе, впрыгнули в «дремавшее» неподалеку такси. Это обоюдное ребячество в кафе вызывало целую бурю эмоций в привыкших к академичности и размеренности сердцах.
Ворвавшись в дом Джанет они, продолжая веселиться, звонили каждый в свой офис и убедительно просили начальство отпустить их куда-то по очень важному делу на три дня.
Идя против всех женских законов, девушка собралась просто молниеносно, минут за двадцать-тридцать. Ингви позвонил своему младшему брату Ричмонду и попросил того пригнать по указанному адресу свою автомашину. «Сорви голова» Ричи был несказанно рад возможности лишний раз «дать жизни» мощному красному «Доджу» своего старшего брата и не заставил себя долго ждать.
На выезде из города Ингви и Джанет заехали в супермаркет, плотно упаковали бумажными пакетами с покупками заднее сидение машины и отправились петлять по сырому от моросящего дождя горному серпантину. Они были счастливы, упиваться свободой путешествия то и дело сворачивая с дороги, для того, чтобы полностью отдаться воле чувств и окунуться с головой в негу райского наслаждения, чему не мешала даже мерзкая погода.
В силу все тех же погодных и прочих причин путь в далеко неполные полсотни миль был сильно растянут во временном отрезке, поэтому к скромному белому домику, спрятавшемуся в густом тумане среди высоких горных елей, они подъехали в темноте.
Большое пятно далекого фонаря, висящего где-то у самых дверей дома, прорисовывало впереди тонкую тень решетки металлических ворот. Ингви круто повернул руль вправо и, продрогшие в холодном тумане фары резко ударили в салон отраженным от нее светом. «Додж» мягко клюнул вниз носом при торможении и остановился.
Где-то в глубине двора звонко залилась лаем собака, а вскоре за невысокой белой оградой появился и ее силуэт:
— Это «Босы», — улыбаясь, сказал Ингви.
— Боси? — не поняла Джанет.
— «Босы», — снова повторил это загадочное слово на каком-то непонятном наречии Олсен.
— Ин, а что это за имя, порода или, не дай бог, класс животного?
— Это и-и-имя, — не без удовольствия протянул Ингви, — и поверь мне, имя самого умного и самого лучшего пса из всех живущих на земле.
— Бьюсь об заклад, что это имя норвежское и обозначает какое-нибудь варяжское божество.
— Вот тут я тебе ничего сказать не могу, — улыбнулся он, — а не могу потому, что неизвестно, кто его так назвал. Однако, собака на самом деле просто чудо, вот увидишь...
Пока молодые люди следили за старательно отрабатывающим свой хлеб псом, они совершенно не заметили того, что к воротам, возле которых они остановили свой автомобиль, осторожно двигался вооруженный человек. Одет он был в темный плащ с капюшоном, а из-под полы дождевика торчал мокрый ствол ружья. Ингви наклонился к стеклу и тут же нажал кнопку стеклоподъемника:
— Опусти свое страшное оружие, грозный воин! Еще, не дай бог, пальнешь сразу из двух стволов – испугаешь своего внука! Поверь, если ты в него все же попадешь, после всего этого он больше не станет дарить тебе такие громоизвергающие штуки! И еще, дед, бабка тебе за такой салют потом голову оторвет!
Старик отбросил на спину капюшон, поднял вверх ружье и, несмотря на угрозы внука, отсалютовал радостной новости оглушительным залпом в воздух сразу из двух стволов. Джанет в испуге зажала уши ладонями и пригнула голову к панели, а Ингви открыл дверь и вышел из машины.
Когда перепуганная девушка нашла в себе силы подняться, дед, забросив оружие за спину, уже гремел тяжелой металлической цепью, стягивающей створки ворот, а ее кавалер, просунув руку между прутьями решетки, гладил по голове огромного пса со странной кличкой «Босы». Довольное животное так энергично вертело хвостом, что Дженни стало казаться, будто клубы тумана вокруг собаки стали заворачиваться воронками.
Ингви вернулся в машину, и отдыхающий после долгого пути «Додж» лениво шурша колесами по мелким камешкам дорожного покрытия, проплыл мимо высокого вооруженного старика вглубь двора прямо к окнам его дома.
За кремовыми шторами ближней комнаты мелькнула тень.
— Ну и сюрприз же их ждет…, — смешно оттягивая уголки губ вниз, сказал Ингви. — Я ведь деду не сказал, что приехал не один. Боюсь, как бы его удар не хватил! А что будет с бабкой, это просто…
Дженни неожиданно «стала в позу»:
— Я не пойду из машины.
— Почему, я не понимаю?
— Мне…, как-то страшно, …я не знаю.
— А нечего тут и знать, — открывая дверь и собираясь выходить, спокойно бросил Олсен. — Мне почему-то кажется, что ты приехала не ночевать тут в машине. Идем, — сказал он, как можно мягче, — все будет хорошо…
Джанет дрожащей рукой нащупала ручку двери и задержалась. Она никогда в жизни так не нервничала и очень боялась того, что в этот нестандартный момент она не сможет хоть как-то управлять ситуацией. Нечто подобное она чувствовала лет четырнадцать-пятнадцать назад в день, когда, преступая запрет матери, решилась обрезать свою гордость – длинные волосы, и сделать стрижку, как у девушки на рекламном щите, стоящем посреди площади городка Сталбери, где они тогда жили. Дженни с подружкой-соратницей, имя которой она со временем позабыла, решили постричь друг друга у них в гараже, где никто не помешал бы им стать красавицами. Подруга была порасторопнее и сделала свою часть работы первой. На беду, в гараже не оказалось зеркала.
Боже, как это было ужасно – видеть свою толстую и длинную косу, лежащую отдельно от собственной головы, знать, что сейчас свершилось что-то страшное и обратного пути уже нет! Что-то подобное было и сейчас...
К слову сказать, тогда, в детстве, вскоре появилась мама, которая заподозрила что-то неладное, увидев девочек возле гаража. Стоит ли говорить, что потом был за скандал? Подружка, не выдержав давления обоих мам, (а мама соратницы Джанет тоже всегда была в восторге от косы соседской девочки) в конце концов, призналась, что просто завидовала красоте волос подруги (у самой-то, как помнится, вечно болтались как сосиски две куцые косички). Девчушка попросту решила таким образом уровнять свои шансы с Дженни. Время прошло, а Джанет так больше никогда и не решилась носить длинные волосы…
Она вздохнула и дернула ручку двери. Сырой и холодный воздух, словно мокрый плед лег ей на ноги и прикоснулся прохладными губами к ее лицу. Дженни ступила на землю, ощущая двойное неудобство, поскольку острые каблуки ее дорогих полусапожек вошли в грунт, как нож в подтаявшее масло и заполнившая ее целиком волнующая, необъяснимая настороженность тут же удвоила свое пагубное действие.
Привычным жестом она набросила на плечо сумочку, повернулась, готовясь открыть заднюю дверь машины для того, чтобы поплотнее загрузиться пакетами с покупками и, хотя бы так, спрятаться от неизбежного. Фокус не удался, поскольку прямо перед ней оказался «старина Бьерн Олсен», как он любил сам себя называть.
Он был так же крепок, высок и строен, как захватившие местные холмы исполины – многовековые ели. В старом плаще грубого покроя, что закрывал его богатырские плечи от моросившего дождя, он походил на боцмана «Соленый Пес» из старого черно-белого фильма.
Джанет осторожно подняла глаза. Дед смотрел на нее сверху вниз с нескрываемым удивлением. «Наверное, — с сарказмом подумала девушка, — даже если бы Ин привез павлина, этот отставной гренадер армии Наполеона удивился бы меньше?»
— Ингви! — восхищенно громыхнул, словно сам Посейдон старый Бьерн. — Пожалуй, сегодня стоило бы пальнуть не из моей дробовой рогатки, а из какого-нибудь серьезного орудия! Черт! Леди, я надеюсь, этот тупоголовый писака-журналист ничего вам не рассказывал о нас, иначе мне придется весь вечер молчать, а я, должен признаться, глядя на вас, чувствую, что сегодня буду расположен к разговорам, как никогда. Более того, скажу откровенно, сегодня я напьюсь.
Дженни насторожилась. Она всегда боялась пьяных и даже подвыпивших людей, а когда этот человек тебе едва знаком, да еще и чуть ли не на две головы выше!
Тут из-за машины появился Ингви, зажимающий подмышками большие бумажные пакеты с провиантом:
— Это мой дед Бьерн, — представил он старика, — а это Джанет.
— А, черт! — снова с откровенной досадой выругался из-под свалившегося ему на голову непослушного капюшона старый Олсен. — Опять я ошибся!
Он перевел взгляд на внука и, отвечая на его немой вопрос в глазах, уточнил, — я, откровенно говоря, думал, что ее имя – Валькирия!
— Дед! — играя в словах напускной укоризной, выдохнул Ингви. — Ты представляешь, что будет, если бабуля вдруг услышит твои соловьиные трели вековой выдержки, направленные другой женщине? Быть тебе тогда битым.
— Смешно! — самодовольно громыхнул Бьерн. — Во-первых, я никогда не был битым ни своей женщиной, ни какой-либо другой, а во-вторых, что, — отбрасывая назад непослушный капюшон и являя плачущему небу стройную копну жестких и белых, словно пепел волос, заигрывающее спросил он чуть тише, — на самом деле эти «трели» уже не могут возыметь никакого действия?
Джанет сама того не ожидая, сделала шаг вперед и взяла дернувшегося от неожиданности деда под руку.
— О! — накрывая широкой и горячей ладонью хрупкую кисть руки гостьи, сказал старый Олсен. — Похоже, у нас с госпожой Джанет все же имеется взаимопонимание на почве уловок старых кавалеров? Идемте же, леди, я угощу вас вином, или даже чем покрепче, иначе вам грозит простуда…
Длинной, словно удав рукой он нежно обнял ее за талию, и не спеша, повел к дому.
— Не беспокойся, старый ловелас, — бубнил где-то сзади брошенный без внимания внук, — ее компания и без твоего вина гарантирует ей защиту от любой простуды…
Первое, что бросилось в глаза Дженни в доме Олсенов, это безупречный порядок на фоне далеко не блистающей новизной планировочных решений. Просторная прихожая была …именно украшена дорогими матерчатыми половичками ручной работы, будто кричащими: «мы вам не какая-то беднота, чтобы встречать гостей искусственным ковровым покрытием».
Кроме встроенного стенного шкафа-купе эта комната не имела никакой мебели. Едва его зеркальная дверь успела бесшумно отъехать в сторону от усилия руки старика Олсена, как на ступеньках, в конце просторного коридора, появилась миниатюрная старушка. Старина Бьерн в один миг закрыл разувающуюся гостью от супруги своей могучей фигурой и хитро ей подмигнул.
— Где этот бродяга? — пропела слабым голосом бабуля, обыденно ступая на пестрые, дорогие половички прихожей. — Я ему сейчас покажу… Это же надо, три месяца у нас не появлялся!
Ингви, застывший с пакетами в руках, виновато опустил глаза к полу:
— Занят я был, бабушка.
— Занят. Ты всегда занят, — сказала подошедшая ближе старушка и замерла, увидев рядом со своим супругом молодую девушку весьма и весьма милого вида. Наступила неопределенная пауза, во время которой старый Олсен испытующе смотрел на свою жену, будто говоря: «а вечерок-то перестает быть скучным».
Ингви опустил на пол пакеты с покупками. Он почувствовал, что на самом деле виноват перед стариками за свое долгое отсутствие в доме, который он любил и где его самого любили так, как, наверное, никто и никогда не сможет любить его на всей земле.
Старушка, наконец, отвела цепкий взгляд от гостьи. Дженни чувствуя, что «рентгеноскопия» закончилась, вздохнула и, с помощью старины Бьерна сняв пальто, замерла у порога.
— Долгое отсутствие, — спокойно произнесла миссис Олсен, — пагубно сказывается на твоей культуре, господин журналист. Надеюсь, что хотя бы к концу вечера я все же узнаю, как зовут эту леди?
— Гени…, — попытался было мягко вступить в разговор дед, но тут же перехватив взгляд жены, умолк.
— Тебе, старый джентльмен, сегодня тоже достанется на орехи. Мог бы дать мне какой-нибудь знак о том, что внук приехал не один. Я же не готова…
С этими словами крохотная бабуля легко отстранила в сторону гренадера-супруга, взяла под руку Дженни и повела ее вглубь дома:
— Что ж, милочка, — тихо сказала она в конце коридора, — ты уж не сочти за труд, и сама шепни мне свое имя, потому, что на Олсенов нечего и надеяться в подобных ситуациях.
— Меня зовут Джанет.
Старушка вполоборота посмотрела на отчего-то запнувшуюся девушку:
— Я буду звать тебя Жанна, — не став дослушивать полного имени гостьи, спокойно заявила своенравная бабуля, даже не спрашивая о желании той зваться подобным образом. — Так вот Жанна, Олсены всем хороши, но женщины – это выше их понимания. Эти северные люди даже в любви объясняются, вырывая с корнем деревья, или одним взмахом руки укладывая на пол переполненного бара сразу десять человек. Просто же сказать: «я тебя люблю», для них – высшая математика…
Старушка, как видно, вообще была против всех общепринятых правил, потому как сразу отвела гостью не в гостиную, а на кухню. Отвлекая ее пустыми разговорами и, между делом, демонстрируя просто образцовую чистоту и этой комнаты, она мимолетом показала то, что оба холодильника не напрасно потребляют электроэнергию в этом доме и заполнены довольно плотно. Дженни не совсем поняла для чего хозяйке понадобилось подобное шоу, но на короткий миг отвлекшись на все это, она и не заметила, как вдруг оказалась за небольшим кухонным столом, а в руках у нее появилась чашка с горячим, ароматным чаем.
Пока вышеуказанные вопросы стали плотно обосновываться в сознании девушки, хозяйка проворно заполнила всю электроплиту кастрюльками и, включив подогрев, устроилась напротив:
— А ты, Жанна, готовить умеешь? — спросила она, между прочим.
— Нет, — честно призналась Джанет, — а зачем мне это?
— Интере-есно, — неопределенно продолжала непробиваемая бабуля, — а вот если, …скажем, я тоже не умела бы готовить? Чтобы мы все сейчас делали?
Дженни вдруг поняла, хватит с нее этой действующей на нервы бесцеремонности. Она тут же решила обозначить свое «Я» и начать «выправлять полет»:
— А мы и так ничего не делаем, — довольно резко сказала она, — чай пьем.
— Это пока, — хитро прищурившись, продолжила старушка, и Дженни поняла «проверка продолжается».
— А ведь вы тоже, Олсен, — кольнула бабулю гостья, — во всех смыслах.
— Да, и что с того?
— Я это к тому, что вы тоже до сих пор не представились, — пояснила свое резкое высказывание гостья.
— А, — едва заметно улыбнулась старушка, — это верно. Но я-то думала, что Игорь вам о нас все рассказал, хотя …Олсен – есть Олсен.
— Игорь?
— Ну-у, — ничуть не смутилась хозяйка непониманию Дженни, — ах он, обалдуй, и этого не сказал?
— Кто?
— Игорь.
— Какой Игорь?
— Внук. Это для всех он Ингви, а для меня он Игорь.
— А, — вздохнула с облегчением Дженни, — теперь понятно, вы ведь русская?
— Нет, — без всякой тени зла стукнула сухим кулачком по столу старушка, — я его точно когда-нибудь поколочу. — Мое имя Генни Олсен. Это официально, для всех, но дома меня зовут просто бабушка Генни. Генни – от славянского Ганна.
Гостья пожала плечами:
— Мне кажется, есть и скандинавское имя – Ханна?
— Нет, девонька, Ханна и Ганна имена только похожие. Ганна имя белорусское. Я белоруска, а не русская, как тебе сказал младший из этих высокорослых олухов. Хотя вы, американцы, совершенно не видите разницы между русскими, белорусами, или украинцами.
— Ну, почему же, — вступаясь за соотечественников, ответила Дженни, — Россия – это Москва, Беларусь – Минск, Украина – Киев.
— М-м, — удовлетворенно заметила Генни, лениво отпивая из своей чашки, — ты, наверное, закончила, какой-нибудь дорогой университет по специализации «география»?
— Университет я и на самом деле закончила, но по медицине и фармакологии.
На кухню вошли Ингви и дед Бьерн, груженые уймой пакетов. Странная беседа, едва начавшая становиться интересной, была прервана.
Вскоре не заставил себя долго ждать и ужин под названием «прощай диета», ужин, во время которого Дженни, вне всякого сомнения, попросту объелась бы, не подливай старина Олсен в ее рюмочку крепкий норвежский напиток с каким-то трудно произносимым названием. В результате Джанет Джослин Тампер в третий раз в своей жизни попросту напилась…
Само собой разумеется, утро после всего этого не задалось. В голове Дженни стоял гул, чем-то напоминающий вой стальных проводов в сильных порывах ураганного ветра. Порой ей даже казалось, что внутри этого шума где-то визжат полицейские сирены, лают собаки, и кто-то стонет. Но откуда брались в гудящих границах ее черепа эти сирены, этот ветер и эти чертовы собаки, ей и думать не хотелось.
Проснувшись и увидев перед собой чужую мебель, она даже не сразу вспомнила, где находится. Крайняя болезненность в верхней части ее туловища не позволяла совершать резких движений и поэтому Джанет с осторожностью минера подняла измученную похмельем голову и осмотрелась. Рядом с ней, уткнувшись носом в подушку, похрапывал Ингви. На синем ковровом покрытии пола, беспорядочно валялась одежда и сползшее с постели одеяло – главная причина ее пробуждения.
Память понемногу стала возвращаться к страдающей похмельем девушке. Она вспомнила, что накануне они засиделись до трех ночи, и что все это время пили и «отъедались с дороги» как называла это старушка Генни. Бьерн Олсен неоднократно предупреждал молодую гостью о том, что дорогое испанское вино, привезенное Ингви и Джанет из Эспина, следовало бы пить «завтра», но вчера до того самого «завтра» было далеко, а душа нетерпеливо и преступно требовала праздника именно накануне…
К концу затянувшегося «вечера» гостья, немного ломая язык, но все же уже могла произнести имя хозяйки Ганна так, как это звучало бы по-белорусски. Более того, Дженни узнала, что означает не менее сложная в произношении и ко всему еще и загадочная кличка пса «Босы». У девушки едва не случилась истерика, когда прояснилось, что в переводе с белорусского это всего-то на всего: «тот, кто не обут», или пес, у которого на лапах белые «носочки». Да уж, все очень просто и никаких скандинавских богов, и мистики…
Вспоминая прошлый вечер, Джанет аккуратно потянулась к одеялу и с великим трудом втащила его обратно на кровать. Едва ее продрогшее тело снова наполнилось теплом, к нежному горлу подкралась тошнота.
«Этого еще не хватало!» — неожиданно даже для самой себя сказала Дженни и резко поднялась. Тупая боль тут же не преминула отозваться в «раскаленных» висках, а спящий рядом Ингви в испуге подскочил:
— Что?! — с трудом приходя в себя, спросил он.
— Ничего, — тихо ответила госпожа Тампер, — осторожно массируя кончиками пальцев обеих рук надвисочную область головы. — Я только что едва не оставила у твоих родственников о себе …просто неизгладимое впечатление.
— Не понял, — прохрипел, продолжающий пребывать в прострации Ингви.
— Плохо мне, — нервно бросила Дженни, — давай вставать, не то …будут проблемы.
Лицо любимого внука Олсенов продолжало отливать беспристрастностью мрамора, но, видя, как его подруга резво поднялась и стала одеваться он, следуя ее примеру, рефлекторно опустил ноги на пол. Джанет, не дожидаясь нерасторопного кавалера, быстро вышла в коридор, оставив незапертой дверь комнаты.
Встретив там старого Олсена, бледная девушка бросила на него красноречивый взгляд и выдавила сквозь сжатые зубы: «где?». Старик указал на дверь туалета, куда молодая гостья, покрываясь на ходу холодной испариной, незамедлительно и отправилась.
Ингви, говоря по чести, тоже чувствовал себя нехорошо. Едва он, попеременно стоя на то на правой, то на левой ноге и пошатываясь, будто на сильном ветру натянул на себя брюки, в приоткрытую дверь спальни постучали…
Никто не стал акцентировать внимания на неприятностях этого утра. Завтрак с непривычным для столь раннего часа необычайно вкусным и сытным супом, а также крепкий травяной чай, вернули бледную и молчаливую гостью к жизни, и она с большим воодушевлением встретила предложение Ингви прогуляться в лесу.
Наступали настоящие весенние деньки. От промозглого вчерашнего тумана не осталось и следа. Утро радовало легкой прохладой, а мягкий солнечный свет играл на мокрых ветвях жемчужными нитями росинок.
Обойдя дом Олсенов по мягкой каменистой дороге, делающей крутую петлю на самом верху, под темными, мрачными арками елей, они поднялись под гору. Прямо перед ногами раскинулся изумительный альпийский луг, слева от которого, внизу лежал дом Бьерна и Генни, а справа и впереди дивный сказочный лес.
Дженни сделала несколько шагов вперед и остановилась. Потрясающее великолепие увиденного пейзажа заставило ее невольно протянуть перед собой руки. Да, ей хотелось прикоснуться к этой сказке, словно к какой-нибудь дорогой картине на престижном аукционе, смотреть во все глаза и не верить в то, что тебе дано чудо лицезреть все это. Воздух был кристально чист. Дышалось так легко, что Джанет хотелось растянуть удовольствие каждого вдоха, а Ингви молча стоял позади и улыбался…
У старых Олсенов она провела три самых счастливых дня в своей жизни. Никогда особенно не утруждая себя мыслями о какой-то там любви Дженни, не так давно познакомившись с Ингви, тоже не тешила себя надеждой на то, что счастливое чувство, красочно описанное в литературе и редкими подругами, наконец-то будет подарено ей небесами. «Не с моим счастьем», — как-то подумала она, когда знакомство с Олсеном переросло многочисленные встречи, прогулки, походы в рестораны и окрасилось более интимными вещами.
Она его не любила, нет, однако едва ли могла себе представить, что какая-то другая девушка вместо нее займет место в жизни этого в целом положительного, но довольно своенравного парня. И хотя любовь и на этот раз поселилась где-то по другому адресу, отдавать Ингви Джанет никому не собиралась.
Поездка к Олсенам изначально была для нее странной и необычной затеей. Стоит ли говорить, что творилось в голове госпожи Тампер после того, когда она позволила себе напиться в гостях и, к собственному удивлению, не чувствовала никаких угрызений совести по этому поводу. К слову сказать, коренные обитатели жилища, имеются в виду Бьерн и Генни, ничего не сказали гостье, а если и смеялись утром над чем-то, так это над тем, что «простые половички», связанные умеющими делать все на свете руками Генни, Джанет назвала «дорогой вещью» и поинтересовалась, где это можно купить?
По возвращению в Эспин и попрощавшись с Ингви, Дженни твердо решила какое-то время с ним не встречаться. Эти три дня, проведенных у Олсенов, пробудили определенный дискомфорт в ее сердце, и она вдруг испугалась того, что это чувство, доставляющее ей странное неудобство, может начать прогрессировать, оказывая большое влияние на ее вполне сложившийся жизненный уклад. Увы, этого госпожа Джанет Тампер никак не могла себе позволить.
Она села у большого зеркала в своей богато обставленной спальне и бросила вопросительный взгляд на собственное отражение. «Подтаявшее», словно сливочное масло в теплом помещении сердце ныло, накладывая неизгладимый отпечаток на милое и уставшее личико. Пора было снова «прятать масло в морозильник». Она опустила глаза к полу, собралась, и глубоко вздохнув, снова посмотрела в зеркало… уже как раньше, твердо и решительно.
Глава 4
— Эх - хе - хе, свет мой, зеркальце…
Она похотливо вытянула вперед нежно-розовые, щедро окрашенные блеском, губы. Отражение тут же расплылось в легкой улыбке и подмигнуло хозяйке. Анжелика приподнялась и поочередно бросила на идеальную зеркальную поверхность заинтересованный, удивленный и безразличный взгляд. Оставшись довольной этим стандартным утренним набором всех женщин и сказав: «пойдет», она подчеркнула этот факт вслух, хотя кроме нее в пустой квартире не было никого.
Спустя совсем короткий промежуток времени другое зеркало, висящее уже в прихожей, отразило изящный изгиб ее идеальной фигуры, проглядывающей даже сквозь плотную ткань черного демисезонного пальто. Правая нога привычно и легко проникла в прохладное тело дорогого сапога, а левая так и осталась босой, застигнутая врасплох телефонным звонком:
— Да, — тихо сказала она, снимая трубку.
— Доча, здравствуй.
— Привет мам.
— Ну, что, …ты не передумала?
— Так, — слегка «нажав» на первую фразу, резко ответила Анжелика, — ты позвонила поссориться?
— Я твоя мать, — с укоризной, жестче сказала в свою очередь и Надежда Николаевна, — мне не все равно…
— А мне все равно!
— Анжелочка, доча, мы с папой…
— Все, мам, решено, не «лечи» меня больше….
— Сергей вчера звонил. Доча, два месяца! Это достаточно для того, чтобы выгуляться. Хватит. Сейчас есть доктора, экстрасенсы, все можно…
— Мама, — прервала Надежду Николаевну Анжела, — я опаздываю на работу, и …умеешь же ты перед рабочим днем «поднять настроение». И не спится же тебе!
— «Не спится», что ты такое говоришь? Разве ж можно так с матерью? — телефонная трубка жалостно всхлипнула. — Я вообще спать не могу, и папа, вон лекарства пьет. Анжела, доченька…
— Мама, я опаздываю! Все, пока.
Анжелика положила трубку, натянула второй сапог и, пристроив на изящной головке отчаянно смелую, черную, широкополую шляпу, открыла входную дверь…
Ранее утро не баловало радостной свежестью. Ветер, которому не нравилась тяжелая ноша плотных туч, усиленно разминался у земли перед тем, как устроить им на своем утреннем совещании полный «разгон». В воздухе носилось все, что только он мог поднять. Какие-то целлофановые мешки, бумажки, неприятные колтуны спутанных ниток катились по мокрому асфальту и, попадая в холодные лужи, оставались там, удерживаемые ледяной водой.
Но, что и говорить даже эта нерадостная картина утра была куда приятнее, чем свежие воспоминания о теплой кабине лифта, больше похожей на перемещающийся между этажами общественный туалет. Анжела зажала подмышкой сумочку, и элегантно прихватив шляпу, которую едва не сорвало первым же порывом ветра, мелко застучала металлическими набойками каблуков, отмеряя путь к автобусной остановке.
Ближе к углу дома ветер совершенно распоясался. Нагло хватаясь за полы дамских пальто и плащей этот бесстыдник их распахивал, заставляя бедных женщин делать сложный выбор между тем, держать ли покрепче сумочку, шляпку или бороться с неожиданной откровенностью собственных ног.
Тихо шуршащий по тонким лужам автомобиль сдержанно дал короткий гудок. Анжелика приняла как можно правее, думая, что водитель предупреждает прохожих о том, что случайно может их обрызгать, но, похоже, что не только ветер сегодняшним непогожим утром уделял внимание женским ножкам. Гудок повторился, причем прозвучал, как показалось с той оскорбляющей интонацией, которая особенно бесит женщин и, отчего-то, так популярна у мужчин. Девушка бросила короткий взгляд в сторону наглеца. Водитель наклонил голову к рулю, и как показалось Анжелике, улыбнувшись, добавил оборотов двигателю. Его авто чинно проплыло мимо…
— Козел, — тихо и зло выругалась госпожа Романович, — лучше бы подвез, сигнальщик хренов.
Перейдя половину широкой улицы, она вдруг увидела автобус маршрута № 57 и побежала через дорогу на «красный», впрочем, в этом нет ничего странного, утром так поступают все пешеходы. Ловко протиснувшись в душный салон, она заняла удобное место в «хвосте» у самой двери. Автобус плавно начал движение, смешивая в своем холодном теле сотни запахов и заставляя пассажиров задерживать дыхание, дабы поскорее привыкнуть и далее не сильно страдать от этой не самой приятной части утреннего путешествия.
Анжелика расслабилась. Испорченное матерью настроение наталкивало ее на невеселые мысли о несправедливости собственной жизни, о несговорчивости судьбы и о собственных неоправданных шагах. Ее недавний брак, не дотянув всего полтора месяца до двух лет, развалился без видимых на то причин, хотя для всех окружающих она и Сергей были просто идеальной парой. Спрашивается, почему? А все просто. Она сама была причиной этого развода. Это замужество было для нее чем-то сродни легкого приключения, попыткой хоть как-то «поперчить» пресную обыденность собственной жизни.
Сергей любит ее, сильно любит. А она? Она, положа руку на сердце, лишь великодушно позволяет себя любить, оставаясь равнодушной к своему супругу. Анжела после замужества даже не стала менять свою девичью фамилию.
В Службе отнеслись к факту ее замужества положительно. Уже через год после памятной всем родственникам ее нервозными «финтами» поездки в ЗАГС, молодожены жили в однокомнатной служебной квартире, «упакованной» по прихоти несговорчивой и своенравной супруги Сергея строго в соответствии с каталожными страницами лучших журналов Европы. «Ты сам захотел на мне жениться», — говорила она ему, заставляя торгово-строительную фирму мужа работать на полных оборотах.
Для того, чтобы дела шли вверх, Сергею приходилось самому мотаться по командировкам, либо засиживаться допоздна на работе, проявляя всю изворотливость собственного ума только для того, чтобы жена была довольна и не знала ни в чем нужды. Он мог и сам купить квартиру для своей семьи, но ОНА была против. Он хотел, чтобы она бросила работу и спокойно занималась домом, но ОНА была против. Он желал только одного – быть с ней всегда, иметь детей, но ОНА…
…она была против. К слову сказать, родня Сергея успокаивала его, говоря, что все ее «коники» скорее всего из-за беременности (все были в этом просто уверены, указывая на то, что большинство женщин в таком положении точно так же чудят). Где им было знать, что Анжелика, едва только заходил разговор о детях, устраивала такие сольные «концерты» супругу, что Сергей был рад хотя бы тому, что эти разговоры не заканчивались разводом. Как и все любящие он был и слеп, и глух, а еще страшно терпелив и убийственно спокоен.
В конце концов, в момент, когда сама Анжелика, дабы хоть как-то преобразить свою кислую жизнь, окончательно решила завести ребенка, оказалось, что она и ее супруг по независящим от них природным причинам, детей-то как раз иметь и не могут.
Сергей не делал из этого трагедии, говоря, что сейчас все это лечится, вопрос стоит только в деньгах и времени. Первое – не вопрос, а второе – конечно можно и подождать, лишь бы только был положительный результат.
В общем, хочешь работать, а не сидеть дома – пожалуйста, он купил ей Фольксваген «Поло» для того, чтобы супруге, не приходилось трястись в транспорте. Хочешь отдохнуть – нет проблем, два отпуска они провели соответственно в Турции и на Кипре. Да вот только что проку от всего этого? Чем-чем, а отдыхом для Сергея эти поездки никак нельзя было назвать. Да и Анжелика ничуть не «оттаяла» во это время.
Что же осталось сейчас от всего этого? Разбитая еще на первом снегу в ноябре машина, которую за сто пятьдесят долларов взялся сделать сосед и уже «вот-вот», по его собственным словам ее сделает, и еще служебная квартира, пустая, хоть и «упакованная» как надо. Что проку от машины, от которой Анжелика уже успела отвыкнуть, или от квартиры, в которой и поскандалить-то уже не с кем, ведь после Кипра они, к облегчению обоих, расстались.
Сейчас послеразводный шок стал ослабевать и Сергей, за это время пришедший в себя, снова потянулся к ней, пытаясь вернуть все обратно. Но «как не клей разбитую вазу, она все равно останется разбитой вазой, хотя и хорошо склеенной», — так рассуждала Анжелика, больше не желая иметь ничего общего ни с бывшим мужем, ни с замужеством вообще…
Погруженная в эти невеселые мысли она едва не подвернула ногу, спрыгивая с подножки автобуса. Проклиная вечную утреннюю давку и свою нынешнюю задрипаную жизнь Анжела, пройдя все проверки, добралась до своего ненавистного рабочего места в таком дурном расположении духа, что даже не решилась подойти к большой компании, собравшейся в углу просторного зала бюро переводов.
Думая о том, что кто-то из девчат снова притащил какую-нибудь блузку, или модный журнал, она, не желая никакого внимания и общения, подошла к своему столу, привычно повесила в шкаф пальто, включила компьютер, и, открыв небольшой сейф, извлекла из него недоделанный накануне перевод. «Это что ж сегодня за день такой? — с горечью подумала госпожа Романович, лениво пересчитывая непереведенные странички текста. — Вчера угробила полдня и – нате вам, и половины работы не сделано».
Тем временем дружная компания ее сослуживиц, вспорхнув, словно перепуганная стая воробьев, в один миг разлетелась по своим рабочим местам. Анжелика слабо улыбнулась этому факту, зная, что только одно обстоятельство могло послужить причиной подобному поведению персонала бюро переводов. К входной двери приближалась Нина Леонардовна Козючиц – начальник бюро по переводам и переработке секретной почты Комитета. Дама, которую за глаза называли «Козючка».
Сказать, что в подчиненном ей «бабском батальоне» все ее боялись, означало ни сказать ничего. Честное слово, самого Председателя так не боялись, Господа бога (прости господи!) чтили меньше, ведь «держать в кулаке» коллектив из тридцати с лишним женщин, не позволяя им без меры распускать языки, ругаться или бездельничать, не мог бы даже он, …а она могла.
Анжелика безмерно уважала эту крепко сбитую, молчаливую женщину, имеющую два высших образования. Муж Нины Леонардовны умер три года назад от рака, но, не смотря на такой удар судьбы, гипертонию, диабет и прочие жизненные неурядицы эта сильная женщина добилась того, что каждый из трех ее детей слыл едва ли не гордостью школы, а ее дом, вернее небольшая трехкомнатная квартира, в глазах любого человека был просто полной чашей.
Анжелика много знала о своей начальнице, еще бы, ведь та была ее крестной мамой. Никто из их «парфюмерной конторы» (как называли их бюро соседи) даже не догадывался о какой-либо связи этой одной из самых неразговорчивых, заносчивых и необщительных сослуживиц с их «Козючкой».
Нина Леонардовна безошибочно выбрала место недавнего сбора подчиненного персонала и, подойдя к крайнему столу, аккуратно уложила на нем, рядом с кипами бумаг свой потрепанный ежедневник:
— Ну что, кумушки! — громогласно обратилась она к слабо гудящему залу и будто расплескала по нему из широкой, переполненной бадьи звенящую мертвую тишину. — Что вы думаете про эти писания?
Анжелика только теперь обратила внимание на то, что на стене у окна, рядом с тем самым столом, где только что шушукались ее коллеги, висели какие-то листки. Похоже, причиной их недавнего сбора было совсем не праздное «перемывание костей» за созерцанием красочных страниц модной западной прессы.
— Что вы притихли? — продолжала допытываться Нина Леонардовна. — Скажите еще, что вы не читали этого, и понятия не имеете, о чем я сейчас говорю? А ну, давайте все сюда…
Пестрящий разнообразием туалетов коллектив моментально вернулся к месту предыдущего сбора, и на этот раз Анжелика не преминула примкнуть к этой гудящей компании.
— Света! …Надя! — продолжала собирать задержавшихся подчиненных госпожа Козючиц. — Я уже заметила, что вы у нас самые трудолюбивые, слышите, вижу и ценю это, — под легкий смешок коллектива добавила она, — хватит, …давайте сюда! …Ну! Тихо, тихо, девочки!
Вскоре весь персонал подтянулся к месту сбора. Анжела подошла к Наде, соседке по рабочему месту:
— Надь, — тихо шепнула она, — что здесь?
— А ты что, не читала?
— Да я немного опаздывала…, — соврала Анжелика, — поэтому сразу побежала на место.
— Козючка хоть не заметила?
— Нет, я успела подняться как раз перед ней. Ну, так что?
— Ух, — неопределенно выдохнула Надя, — предлагают съездить на «комсомольскую стройку».
Анжела непонимающе вскинула брови:
— Что ты несешь? Какие сейчас комсомольцы? Я же серьезно спрашиваю…
— Ну, так иди и почитай, — обиделась, обескураженная недоверием девушка, — объявляется набор добровольцев в Леснинск.
Тем временем Нина Леонардовна выстроила подчиненных полукругом вокруг себя и спросила:
— Все знают содержание этой депеши?
Над головами присутствующих пролетел легкий ропот сомнения. В задних рядах зашушукали.
— Я спросила, девочки?! — продолжала Козючка, — Да или нет?
— Нина Леонардовна, — ответил кто-то из-за спин сослуживиц, — ничего толком не поняли, хоть и читали. Вы объясните так, на словах.
— Ну, — делая шаг в сторону от заветных листков, вздохнула госпожа Козючиц, — значит, и правда придется «так». А могли бы и почитать вместо утреннего макияжа на рабочем месте…
— Нам без него нельзя, — улыбаясь, проронила Анна Сергеевна, одна из «ветеранов» бюро, — начальство пугаться будет.
Присутствующие наполнили зал легким, непринужденным смехом, но быстро умолкли, ожидая разъяснений непонятного документа.
— Так, — словно снимая шумовкой все еще висящий в зале смешок, подняла руку Нина Леонардовна, — тихо! Значит, дело в следующем.
Наверняка все знают, что в Могилевской области идет строительство нового города – Леснинск. Идет также и формирование, я бы даже сказала – жесткое и быстрое формирование, всякого рода инфраструктур, подразделений, центров и прочего. Государством под это дело выделяются колоссальные средства.
Долго распаляться не буду. В общем, город секретный и отдел госбезопасности обещает там быть с довольно широким штатом. Работы будет много. От нас и машинописного, виновата, …этого, как его теперь называют? В общем, от «машинисток» требуется по десять девушек добровольцев в формируемый отдел госбезопасности Леснинска.
Начальство уже успело пересмотреть это количество. Остановились пока на двенадцати представителях от нас и восьми от них. Понятное дело, на столько добровольцев никто и не рассчитывает. Недостающих доберут со стороны, в желающих там недостатка нет. ...Ну?
В зале повисла тишина. Нина Леонардовна, думая, что вкратце поведала все, что было необходимо, ждала вопросов. Нужно сказать, что делать это ей пришлось долго. Первой нарушила спокойствие неугомонная Анна Сергеевна:
— Леонардовна, а что обещают?
Начальник бюро переводов неопределенно вскинула брови:
— Пока общежития…
— О-о-о, — недовольно загудел женский хор…
— Я говорю пока, девочки, пока. Деньги в это строительство вкладываются просто небывалые. Не жалеют ничего. Поэтому год, два – три и будут квартирки. В лесу, природа, красота. Только вот, Сергеевна, ты что печешься не пойму? Написано ведь – «те, кто не состоит в браке», а «матери-одиночки», замужние и т.д., так же не прошедшие «медосмотр» на предмет беременности… Тебе-то уже до пенсии рукой подать.
— Леонардовна, — наигранно «обиделась» пышнотелая Сергеевна, — между прочим, нехорошо женщине напоминать о ее возрасте. А вдруг я брошу своего Селицкого и удеру к молодым пацанам?
— Аня, две-три таких как ты, и эти пацаны, что строят Леснинск сами, бросят недостроенный город и разбегутся по домам.
Присутствующие, в том числе и сама Анна Сергеевна, засмеялись.
— Посерьезнее, девочки, — продолжала начальница. — Все подробности можете узнать у меня позже. Работайте сегодня, и думайте. А от себя я вам так скажу, вот Сергеевна, столько лет здесь мытарится, а квартиру бы до сих пор так и не получила, если бы, конечно, ее Селицкий, от которого она уж намылилась сбежать, не построил ей «своим горбом» трехкомнатные хоромы.
Здесь в отделе нет жилищной перспективы, разумеется, за редким исключением, кому особо повезет. Вам, молодые, нужно смотреть в будущее. Народу в Леснинск нагнали огромное количество. Одна молодежь. Склонных к пьянству и так далее отсеивают. Даже строители, и те поголовно проходят тщательный отбор в зону «L». Вы же слышали, что вчера по телевизору сказал Президент: «добыча Леснина сможет не только вывести Беларусь на уровень жизни ведущих стран Европы. Мы станем одной из самых развитых стран мира!».
Повторяю, думайте. У вас есть время до конца недели. В пятницу я должна подать списки наиболее подходящих кандидатов, а уже из них отберут двенадцать. Все, девочки, по рабочим местам!
— Леонардовна, — пытались что-то уточнить у уходящего к себе в кабинет начальника подчиненные, но она всем своим видом показала, что вся интересующая их информация находится на стене или будет доведена ей самой, но чуть позже…
За полчаса до обеда в кабинет Нины Леонардовны постучали. «Очередная кандидатка», — подумала она, откладывая в сторону график почасовой выработки своего коллектива.
— Входите, — устало сказала она, укладывая перед собой написанный от руки список из семи сотрудниц, уже изъявивших желание ехать в Леснинск.
Дверь отворилась и в нее вошла Анжелика, держащая в руках «файл» с бумагами. Она аккуратно закрыла за собой добротную ольховую створку и села на стул возле стола начальника:
— Привет, тетя Нина.
— Привет, привет. Кофе будешь?
— Спасибо, не откажусь.
Нина Леонардовна поднялась и включила электрочайник:
— Ты что это маму обижаешь?
— Маму?
— Она звонила мне час назад и жаловалась на тебя.
— Тетя Нина, ей богу, нравоучения сразу двух мам меня сегодня точно доконают. Она и одна меня заедает...
— Я пока еще и не говорила ничего, но, Анжела, в отличие от твоей матери, я знаю каково это быть одной.
— У вас другая ситуация…
— Да, другая, но результат тот же? Ты только не обижайся, я ведь прямолинейная баба. Такого мужа, как твой Сергей еще поискать.
— Я знаю, — с грустью ответила крестница, и Нина Леонардовна невольно умолкла, совершенно не ожидая подобного. По ее предположениям Анжелика должна была бы немного пошуметь или поспорить.
— Так чего ж ты тогда? — выдержав паузу и отключая чайник, спросила Нина Леонардовна.
— Не знаю, теть Нин, — вздохнула Анжела. — Я прекрасно понимаю, что Сергей замечательный человек. С первого дня знакомства с ним я не знала нужды ни в чем и не слышала от него ничего недостойного. Но, — Анжелика медленно поднесла ладони к вискам и, закрыв глаза, стала их осторожно массировать, — с первого же дня я так же знала, что никогда его не полюблю…
— А зачем тогда выходила замуж? — крестная наполнила чашки кипятком и открыла банку кофе.
— Не знаю, — откровенно ответила Анжела, — я …не знаю. На зло…
— Кому?
— А никому, …себе.
— Ведь врешь?
— Нет, это правда.
Нина Леонардовна пододвинула чашку с готовым, ароматным напитком ближе к гостье, а сама устроилась напротив:
— Не обижайся, дочка.
— Я и не обиделась, — спокойно сказала Анжелика, — просто и сама сейчас задумалась.
— О чем?
— А ведь я и, правда, …вру.
— …Да что ж это ты такое говоришь?
— Нет, на самом деле. — Гостья сделала крохотный глоток кофе. — Я все это время врала сама себе и всем вокруг.
— Ну, …и кто он? — осторожно спросила крестная.
— Так, …человек. Ничего особенного…
— Ты с ним познакомилась уже после свадьбы?
— Нет, раньше…
— А где он? Где он сейчас?
— Не знаю. …И не хочу знать.
Нина Леонардовна внимательно посмотрела на Анжелику и ужаснулась тем противоречиям, которые были отражены на лице крестницы. В кабинете начальника бюро переводов повисла многозначительная тишина, скрашенная только тихим тиканьем китайских часов, висящих над дверью.
— Ну, и что ты намерена теперь делать? — спросила, наконец, хозяйка кабинета.
— Я уеду.
— Куда это?
— В Леснинск.
— Ты что, девочка, сдурела?
— Но вы ведь сами агитировали…
— Да, но не тебя же! У тебя-то ведь одна квартира у родителей, вторая – государственная, и работа. Ты помнишь, чего мне и твоим родителям стоило тебя сюда устроить? Глупышка, ты же …потерпи немного, я уйду на пенсию, и это место будет твоим. Господи, да кто ж это тебя надоумил на этот Леснинск? Что я матери твоей скажу, отцу?
— Тетя Нина, я ведь все равно поеду. Так что, если не можешь или не хочешь мне в этом помочь, то хотя бы не мешай.
Глава 5
Иван Сергеевич с высоты высокого песчаного холма задумчиво смотрел на изуродованную грандиозной стройкой землю. Огромный котлован, пугая страшными копьями металлической арматуры, шевелился и шумел, наполняя воздух душным смрадом работающих дизелей экскаваторов и бульдозеров. Последние старательно и осторожно засыпали черно-желтыми внутренностями лесной почвы пространство вокруг колоссального подземного корпуса строящегося Института. Неутомимые «муравьи» строители в разноцветных пластиковых касках суетились в грязной желтой песочной каше, что-то таская, разматывая, поднимая, разгружая.
Толстые стены подземной части Института, тщательно покрытые дорогой импортной гидроизоляцией уже «приживались» к новому месту под мягким, толстым настилом земли. Завершались работы в верхней части этого «бункера Маньковского», как называли тут стройку (от фамилии главного прораба объекта Маньковского И.В.).
Еще день-два и прямо на потолке подземного здания начнется строительство шестиэтажного НИИ уровня ХХІ века с лабораториями, залами и начинкой, вполне работоспособной даже к концу этого столетия. От вместительности и широты размахов служебных помещений просто захватывало дух. Даже индивидуальные кабинеты по проекту имели вполне симпатичные габариты:
— Все для полноценного и плодотворного труда людей науки, — произнес вслух Иван Сергеевич, — все! — Он бросил красноречивый взгляд на сопевшего, словно закипающий самовар Лукьянова, которому только здесь, на закрытом собрании ученых было объявлено, что руководить всем этим хозяйством будет он! — Трудитесь и размножайтесь, — не без иронии продолжал Ловчиц, снова всматриваясь в шумную работу внизу. — Все условия – первоочередное обеспечение жилплощадью, даже у холостых, зарплата, прости господи, как у Президента, не меньше. Реализация идей и запросов просто невообразимая, а они? Что это, Алексей Владиимирович, простите, Владимирович, скоро уже буду называть вас, как ваши коллеги…
— Ничего, — продолжая нервно сопеть, выдавил из себя Лукьянов, — я уже привык к этому и не обижаюсь.
— Так что ты мне скажешь по этому поводу, директор Института? …Молчишь? Обиделся, значит?
— Не надо было с ними так, …да и со мной.
— Ути-пути, — вскинул брови Ловчиц, не отводя взгляд от котлована, — ведь взрослые мужики! Или в вашей среде, Алексей Владиимирович, черт, опять, ну, да ладно, привыкай, меня уже не отучишь, так вот, что в вашей среде жесткие мужские разговоры не в ходу?
— Почему же, — недовольно прогудел вновь назначенный директор «номерного» института, — разговариваем, как положено, но не так.
— А как?
— Ну, — замялся Лукьянов, — не знаю. Во всяком случае, могли бы хотя бы в дороге мне сказать о назначении. И это, …вы со мной, вроде были на «ты»?
— А я специально в пути этого не делал, — не в такт ситуации довольно весело заявил Председатель Комитета. — Это для того, чтобы вы по дороге думали о том, что вы – один из них, а тут – бац! Резкий поворот ситуации и вы уже начальник. Где им теперь искать на меня управы? У кого спрашивать защиты? Конечно у вас, Алексей Владиимирович. «Вроде только назначен, а уже вон как за своих дерется». Так скажут люди.
Сам подумай, а кого еще назначить сюда, если не тебя? Кто больше всех работал с Леснином? Практически весь материал идет на развитие твоей программы «NТТ». Подняли в воздух первый «диск» – Виман – величайшая победа! Прорыв! Просто революция в транспортных технологиях! И мы не так скрываем это, как американцы. Пусть пока он немного не стабилен, болтается, но висит же, не падает?
Двигатели для них? Опять Леснин. Работают же, черт побери, и как работают! Новейшие компьютеры – пожалуйста, новейшие ртутные винчестеры – пожалуйста! Все для роста и развития вашего Института и лично вашего авторитета. Кстати, что это ты там, вольнодумец, кажется, вошел в роль и подпевал этим, «тянущимся в свету»?
— Я считаю, что они правы.
— Я тебе бл… «посчитаю»!!! Пока еще я Председатель Комитета госбезопасности, на мне висит все это и, значит, мне решать, какой сор можно выносить из нашей избы, а какой нет! — Ловчиц вновь оторвал взгляд от котлована. — Что это там за лидеры коллектива, мать их так? Да и у кого? У тебя в Институте? Они, де, считают…
Пусть в лабораториях своих считают, им за это деньги платят, большие деньги! Государство на голодном пайке, все брошено сюда, а эти: «Мы считаем…». Я такой дисциплины не потерплю, слышите, господин директор Института?
Им, видите ли, надо: «сотрудничать со всеми учеными мира!» Ага. Сейчас, я им пущу сюда хоть кого-нибудь, ну-ну. Воро;на без моего ведома не пролетит над лесом, какать, простите, будут в специальные контейнеры, раз такие мысли в ходу. А кто не согласен – «вон бог, а вон порог»! Сейчас не то время, чтобы торговаться. Не хотят работать, найдем других.
Лукьянов снова сосредоточенно засопел, заложив руки за спину и нервно раскачиваясь с пятки на носок и обратно:
— Ну, мы же не в Чили живем? — пробубнил он.
— В Чили? — переспросил Ловчиц. — Да в Чили, Алексей Владиимирович, в те времена, с которыми вы собираетесь что-либо сравнивать, всех вас за подобные вольнодумства в этом же котловане сразу и закопали бы. Я вот найду этого представителя аппозиции в твоем лагере. Лично куплю ему билет в любую страну мира и отправлю, …после соответствующей «обработки».
У меня нет времени, Алексей, цацкаться и любезничать. Мне, равно как и тебе, нужен цельный, работоспособный коллектив, решающий проблемы, а не ставящий их, высасывая из пальца. У нас не съезд представителей разных партий и течений. Это не политика, это – работа! И требуется здесь работать, а не трепаться.
Для первого все условия скоро будут созданы, а для второго, всех лишних и шатающихся – домой! Независимо от таланта. Останутся только те, кто будет работать. Нам надобно возвращать долг нашему государству, оно очень ждет нашей помощи, это-то вам понятно?..
К месту этих нешуточных «разборок» между Председателем и новоиспеченным директором Института, перепрыгивая мутно-желтые лужицы и удрученно глядя, на свои дорогие, перепачканные грязью туфли, подошел Михайловский:
— Я гляжу, Сергеич, ты «новенького-готовенького» вздрючкой поздравляешь?
— А ты, Сергей Петрович, не лезь, — отмахнулся Ловчиц, попутно тоже замечая, что и его собственные туфли приобрели совсем не товарный вид.
— Простите великодушно, но я вас насилу нашел. Вы, товарищ генерал, ведь должны были с другого места осматривать стройку Института. Я чуть ноги не переломал, пока сюда добирался.
— Так подождал бы снизу, чего мазался-то?
— А у меня работа такая, — отшутился Михайловский, — если Шеф «измажется», то и мне, как минимум достанется на орехи.
— Ладно трепаться, — не поддержал его шутливого тона Председатель, — чего хотел?
— Хотел познакомить главного прораба с директором Института. Завтра, послезавтра сюда перевезут всю документацию по проекту, и Алексею Владимировичу будет не до лирических отступлений. А так, нужно же познакомиться с тем, кто будет готовить ему плацдарм для сокрушительного штурма научных высот. Я думаю, что добрые отношения, скрепленные присутствием самого Председателя Комитета госбезопасности, приведут к полному взаимопониманию между сторонами.
Ловчиц одарил своего помощника недобрым взглядом, но смолчал, заглядывая за его спину. По крутому, покрытому прошлогодней, некошеной травой склону, поднимался среднего роста, худощавый человек, зажимающий подмышкой объемную папку и сосредоточенно, словно паровоз, выпускающий в воздух большие клубы табачного дыма. Казалось, что ему совершенно нет дела до тех людей, что стояли у края котлована, однако, он вдруг бросил окурок, старательно втоптал его в сырую, раскисшую землю, сменил хватку на теле толстой, кожаной папки со школярской на деловую, и в несколько прыжков оказался возле ожидающей его компании:
— Товарищ генерал, — по-военному отрапортовал он, — старший прораб участка, Маньковский Игорь Викторович.
— Вы что ж это…, — не давая вновь прибывшему договорить, насупился Ловчиц, — выдаете местоположение Председателя комитета госбезопасности?
Маньковский удивленно потянул уголки губ вниз:
— Так он же ваш заместитель? — прораб, бросил беглый взгляд на Михайловского. — Товарищ генерал, тут же грязюка, боюсь, что… Мы же там подготовили специальную площадку, хотели вам все показать с нее.
— Сейчас покажете. Будьте уверены, я все посмотрю и, кстати, правильно и делаете, что боитесь…, — Ловчиц сердито сдвинул брови.
— Да мы, — замялся Маньковский, — не за то боимся.
Иван Сергеевич в один миг насторожился и оставил напускную сердитость:
— А за что ж тогда, если не секрет?
Прораб едва заметно кивнул на обувь Председателя:
— Наследите, а у нас там чисто…
Лукьянову показалось, что в этот момент господина Маньковского обязательно пронзит молния, но нет. Председатель, сделав внушительную паузу, премило улыбнулся и сказал:
— Давай, Игорь Викторович, пользуйся тем, что мы с одного двора, что ходили в одну школу. Давай при строителях твоих по стакану водочки опрокинем…
— А я бы и не прочь, товарищ генерал, — улыбнулся прораб. — Так перенервничал перед вашим приездом.
— Нервничал он, — бурчал Ловчиц, поворачиваясь и осторожно перешагивая высокие стебли мокрой, прошлогодней травы, — я же тебе позвонил, сказал когда приеду…
— Ты, Иван Сергеевич, — помогая Председателю переступить через лежащее на земле тонкое тело сухой ели, попрекнул прораб, — уже, сколько лет так и на охоту собираешься, и на рыбалку, да все мимо нас едешь.
— Сам, Игорек, понимаешь, вот какую штуку затеяли. …Иди сюда, директор! — Ловчиц махнул рукой задержавшемуся у края котлована Лукьянову. — Ты, Викторович, по-свойски, как старший товарищ, обеспечь этому молодому человеку все материальные блага на этой земле.
Само собой, какую-то их часть возьмем на себя и мы, а остальное, брат, уж ты не подкачай. Сам понимаешь, я тебя сюда помог назначить не потому, что все детство и юность вместе, а потому, что ты лучший в стране. Понял, какая ответственность? Мне здесь нужны только надежные и проверенные.
Ловчиц стал между прорабом и новоиспеченным директором Института, нежно взял обоих под локотки и отправился следом за скачущим, словно кузнечик через мокрый валежник Михайловским, проводить официальную часть осмотра стройки…
«…Схоронимся у Дрягвичей, …у твоих родственников, авось, не предадут? Там, на болотах нас никто не найдет. Сам говорил, что родина твоя, «черной былью» будет зваться в веках. По ней, под черной-то и не найдет нас никто…
— Эхе-хе. Так-то оно так, …да случится это, ой не скоро. Далекие потомки наши будут тому свидетелями…»
Алексей закончил читать и сложил затертые до дыр листки в пластиковую папку. Автобус, едва выбравшись за черту города, въехал под знак «круговое движение», описал неполный круг и покатил вдоль черных, мокрых яблонь придорожного сада. Редкий, косой дождь стегал по запотевшим стеклам холодными плетьми. Начались дни с самой мерзопакостной погодой в году, называемые в народе «кучки».
Казалось, давно ли вся белорусская милиция отмечала свой профессиональный праздник? «Старая гвардия», к слову сказать, праздновала его дважды в год, десятого ноября «по старинке», и весной, а вот «молодежь» не имела такой привилегии, гулять дважды. Отдавшие же хоть какую-то часть своей жизни вышеупомянутой государственной службе, делились на две категории: тех, кто старался уже больше не вспоминать о былых служебных буднях и тех, о ком говорит старая поговорка оперов: «бывших сыщиков не бывает».
Алексей уже давно не был милиционером, да и праздновать их весенний праздник у него не было большой охоты, однако вспомнить было что, да и праздновать тоже. Сегодня было подписано заключение медицинской комиссии о том, что он, Алексей Владимирович Волков признан практически здоровым и способен заниматься любой деятельностью без всяких ограничений.
Конечно, если бы задаться целью и подключить все связи, вполне можно было бы даже восстановиться в органах внутренних дел, но он не хотел этого. То, к чему все последнее время Волков так стремился, а именно, доказать всем и самому себе то, что он нормальный человек – случилось. «Да уж, прощай то время, когда можно было по два-три раза перечитывать книги...»
Дорога мягко вильнула и легла на широкий мост через Солигорское водохранилище. Внизу, весенний ветер, разгулявшись на просторе непомерно разбухшей в этом месте Случи, поднял волну. Одинокая чайка какое-то время неподвижно висела в восходящих воздушных потоках, после чего, не в силах далее терпеть дождливое ветряное безобразие, резко набрала высоту и куда-то унеслась по своим птичьим делам.
Кто знает, возможно, именно этот ветер где-то за тысячи километров отсюда уже поднял от земли теплое покрывало настоящей весны…?
— Стой! Стрелять буду! — Охранник вскинул автомат и поймал фигуру нарушителя в прицел. Опрятно одетый старик, опирающийся на длинную, крючковатую палку, словно ни в чем не бывало, продолжал спокойно и медленно двигаться вдоль бетонной стены строящегося Института.
Резкие порывы ветра развевали его пышную седую бороду и отбрасывали в стороны полы короткого бордового пальто.
Боец недоуменно отнял от плеча приклад, выпрямился и, сделав короткий и стремительный рывок к незнакомцу, снова грозно вытянув вперед ствол автомата, осмотрелся. «Как мог этот дед пройти «наружку», как перебрался через строительные завалы котлована, там такая грязь, а он даже не вымазал …лапти?!».
— Стой, дед!!! — сдержанно произнес охранник, — не доводи до греха!
И только тут нарушитель остановился. Он медленно повернул голову и, осмотрев изготовившегося к стрельбе бойца, спросил:
— А што ты ведаеш, хлапчына аб тых грахах? Мяркуеш, бедалага: «страляць ці не? А, бач, і не стрэліш, калі просіш ні давадзіць да таго. Я гляджу, цяжка тваей галоўцы ад пытанняў і загадак, але, ні пакутуй, не трэба. Пакуль ты збярэшся нешта запытаць, я ужо паспею зыйсці…
— Куды, …э, куда это ты успеешь уйти?
— А гэта ўжо цябе не датычыцца, мае ты дзіця. Я цяпер часта пачну прыходзіць, дык што ты, гэтак кожны раз пачнеш мяне старгога займаць? Скажы ты мне лепш, хто у вас тут за галоўнага?
— Ты что, дед, от стада отбился? — охранник вытащил из бокового нагрудного кармана рацию. — «Иртыш», «Иртыш», я седьмой, я седьмой…
Рация, будто сплюнув, коротко прошипела и ответила:
— Седьмой, я «Иртыш».
— «Иртыш…» — Снова начал работать на передачу охранник, попутно, вопреки совету старика страшно напрягая голову мыслями о том, как же сообщить в караулку о произошедшем? — У меня…, у меня тут посторонний. Как поняли?
На том конце «моста связи» повисла ощутимая пауза. Дед хитро и, как показалось охраннику, с издевкой улыбнулся:
— Мабыць, хлапчыско, не зразумелі яны цябе, — чуть слышно сказал он, — папытайся яшчэ раз…
— Повторяю, — послушно произнес охранник, — у меня тут посторонний. Как поняли?
— Седьмой, — злобно прошипел крохотный динамик рации, — группа выбыла к тебе. Нарушителя задержи…
Странный дед терпеливо дождался скорого появления вооруженных молодцов и не проявлял ни малейшего беспокойства даже в тот момент, когда его ловко окружили, в один бросок прижали к стене и обыскали.
— Откуда он взялся? — спросил старший тревожной группы.
— Не знаю, — раздраженно ответил тот, что в ожидании коллег охранял странного нарушителя в лаптях. — Надо у «наружки» спрашивать. Я его уже тут увидел, у стены.
— И что он делал?
— А ничего не делал. Ходит, то есть ходил тут.
— Что говорил?
— Спрашивал где наше начальство.
— А на кой оно ему? Дед, — впервые обратился напрямую к старику руководитель тревожной группы, — ты, где живешь?
Удивительно, но этот резонный вопрос оказал на нарушителя какое-то необъяснимое действие. Старичок ловко, одним движением освободился от никак не ожидавших от него подобной прыти бойцов, гордо выпрямился и с какой-то сдержанной угрозой сказал:
— Мне патрэбен старэйшы ўсяго гэтага, — он едва заметно кивнул в сторону шумевшей невдалеке стройки. — Лепш не губляйце часу, завядзіце мяне да яго адразу…
— Хорошо, — согласился старший и кивнул одному из бойцов тревожной смены. — Добра, бацька. Проводи, Сергей, этого папашу к караулке, …в отдельное помещение. Сам знаешь какое. Позже будем с ним разбираться, сейчас надо все прочесать.
— Я ўсяго прасіў вас завясці мяне да стрэйшага, — грозно сдвинув брови, процедил дед.
— А вы и пойдете к «старэйшаму», отец. Только спокойно, не нервничайте. В вашем возрасте это очень вредно, а Сергей и вот еще Валентин вас проводят.
Названные бойцы тут же выросли рядом с дедушкой, всем своим видом давая понять, что доставят его по назначению целым и невредимым, даже если на них нападет целая армия.
Незнакомец окинул присутствующих взглядом полным снисхождения и, внешне смирившись со своим положением, вздохнул со всей тяжестью, на которую только был способен пожилой человек, недовольный поведением, хулиганящей молодежи:
— Вы, паночку, — сказал он, — павінны мне абяцаць, — обратился он к старшему тревожной группы. — У другі раз, абавязкова, чуеце, абавязкова завесці мяне да старэйшага. У мяне мала часу.
— Торжественно обещаю, — легко и, шутя, ответил тот, кивком давая команду своим бойцам проводить «гостя» туда, куда нужно.
Дед, в боевом сопровождении покорно отправился вглубь стройки, а тревожная смена, по инструкции, отправилась проверять территорию на предмет появления других, подобных нарушителей границ специального объекта. Где им было знать, что через пять минут они вернутся сюда в срочном порядке, получив сообщение о том, что задержанный старичок «скрылся» в неизвестном направлении.
Стоит ли говорить о том, что произошло после этого происшествия в подразделении охраны Стройки №1 государственного значения? Наверняка стоит, потому, что там случилось то, чего никак не может быть на подобном объекте, если, конечно, охрана его что-то из себя представляет.
В тот памятный день главы все той же охранной службы только слегка пожурили тех, кто допустил исчезновение странного дедушки, а само происшествие сами для себя истолковали просто как досадное недоразумение. В общем, докладывать выше не стали, скажем, откровенно, случай с дедушкой попросту «замяли».
Все бы ничего, да через четыре дня в 12 часов 12 минут на пульт инспектора- дежурного охраны Института по рации поступило сообщение о том, что на объекте снова был задержан посторонний. Тревожная группа выбыла немедленно.
Прибывшая на место, возглавляемая заместителем начальника внутреннего караула команда обнаружила бледного караульного, держащего на прицеле... кого бы вы подумали? Все верно, их старого знакомого старичка. Что делать, оба служивых работали сутки-через трое и судьбе, судя по всему, очень нужно было устроить подобную встречу именно в это время.
Старший, приблизившись к дедушке, глубоко вздохнул и медленно, через плотно сжатые зубы с облегчением протянул:
— Папа-а-аша. ...Что же вы, папаша? Мои бойцы... Их же могли погнать с работы, и это как минимум.
Старик медленно огладил свою приметную бороду:
— Я ж вам казаў, — тихо сказал он, — мне трэба старэйшы. Вы ж абяцалі...
— Не хорошо, батя, не хорошо. Подумай сам, вот приведу я тебя к старшему и что ты ему скажешь?
— То ўжо мае словы і яго, старэйшага. Тваіх слоў там няма, хлапец.
— У-у-у, батенька, — старший тревожной смены угрожающе подступил ближе, — да ты грубиян? Это нехорошо. Вот скажи, как теперь тебя отвести к тому, к кому ты так просишься? Вот ты бы сам отвел, на моем месте?
— Я ж адразу прасіў, сынок, і добра прасіў, але ж ты не паслухаў.
— И не паслухаю, дед. Это моя работа! Я должен ее делать, и никто не может мне помешать. Так, бойцы! — старший окинул оценивающим взглядом тревожную смену. — Двое, …Терешко и Савицкий со мной. Отведем дедушку к нам в гости. Сдается мне, что с ним стоит провести разъяснительную беседу.
Бойцы моментально заняли места рядом с нарушителем, справа и слева соответственно. Старший караула внутреннего периметра снова тяжело вздохнул:
— Идем, батя, только не делай больше глупостей. Мы с тобой пойдем к нам и обстоятельно поговорим. И, пожалуйста, не надо …вот так кивать и улыбаться. У меня, в отличие от тех, кто вел тебя в прошлый раз, за плечами два года ДШБ в Афгане. Пошли…
— Хадзем, — покорно согласился старик, отправляясь за военными, — тож яно адразу відаць, што там у цябе за плячыма...
Что ж, господа, делайте ставки, и не стесняйтесь! Вы догадываетесь, что случилось по пути к караульному помещению? Кто-то сказал: «ничто не исчезает бесследно и не появляется из ниоткуда». Старик, конечно же, и в этот раз пропал, ...но не бесследно. Он выпал «росой» холодного пота на телах всех троих бойцов из своего вооруженного сопровождения и четким ощущением тихого страха перед неизведанным, внезапно появившемся в их сердцах.
Дверь заместителя начальника специального охранного объединения «NTT» подполковника Куриловича бесшумно отворилась. На пороге стоял запыхавшийся от бега старший оперативно-тревожной смены, майор Литвинчук.
— Разрешите, — официально спросил он своего старого армейского друга и тот понял, что в карауле ЧП…
Глава 6
В коридоре 13-й детской поликлиники города Минска в предобеденное время было довольно людно. Молодые мамы дожидались приема врача-педиатра пассивно взирая на страдающих от тоски детишек. Малыши знакомились, делились игрушками, а некоторые даже гонялись друг за другом по светлому, широкому коридору, откровенно наплевав и на собственную простуду и на недуг того, за кем устраивалась гонка. Уставшие от непрекращающегося процесса воспитания мамы изредка и неохотно пресекали их наиболее шумные выходки: «Юля! Аня! Сережа!» и следующей после этого многозначительной паузой, которой могли бы позавидовать многие актеры.
Открылась дверь заведующей педиатрического отделения. Из нее вышли трое: непосредственно сама заведующая (этого человека всякая уважающая себя мама в этом микрорайоне знала в лицо) и два высоких холеных типа, одетых в длинные демисезонные пальто, соответственно синего и черного цвета. Мамы сразу перестали скучать и впились оценивающими взглядами в их подтянутые, спортивные фигуры. Хозяйка главного на этом этаже кабинета была бледна и суетлива. Дрожащей рукой она с трудом пыталась попасть ключом в замочную скважину собственной двери.
Глядя на это, один из лощеных господ аккуратно нагнулся к уху заведующей и что-то ей шепнул. Разнервничавшийся медработник просительно подняла к потолку серые, полные скорби глаза, собралась, как могла и вскоре все же закрыла дверь своего кабинета на ключ, после чего в безоговорочной покорности обернулась к своим сопровождающим.
Они неспешно прошли в другой конец коридора, остановились у двери кабинета № 209 и, дождавшись момента, когда врач, ведущий прием освободится, без всякой очереди, под тихий ропот граждан, сидящих в коридоре, вошли.
Чувство негодования, всегда возникающее в обозленных очередями сердцах граждан смешалось с любопытством, ведь посетители, вошедшие в кабинет педиатра в сопровождении заведующей совсем не походили на тех, кому нужна справка или у кого жутко болеют многочисленные отпрыски.
Вскоре гудящий, словно улей коридор вовсе притих, поскольку в вышеуказанный кабинет зашли еще двое мужчин, главврач поликлиники и дяденька, чей внешний вид говорил сам за себя. Глядя на такого человека, сразу появляется желание каяться во всех содеянных и даже не содеянных грехах. Спрашивается почему, ведь подобные граждане не состоят на службе ни в одной из религиозных концессий? Впрочем, на службе-то они как раз и состоят.
Коридор затих, и присутствующие просто сгорали от любопытства, что же происходило в это время за дверью кабинета № 209?
А происходило следующее: в момент, когда туда вошли главврач и неизвестный гражданин, хозяйка кабинета Елена Сергеевна Довнар, врач-педиатр тринадцатой городской поликлиники, сидела за рабочим столом и, совершая некие нехитрые манипуляции с собственной шариковой ручкой, задумчиво рассматривала казенную мебель. Дождавшись момента, когда закроется дверь за вошедшими, она небрежно бросила шариковую ручку на стол и нервно сжала крохотные кулачки:
— Геннадий Викторович, — обратилась она к главврачу, и ее красивые пухлые губки сжались, превращаясь в тонкую полоску, — что все это значит? Что себе позволяют эти люди?
Руководитель тринадцатой детской поликлиники медленно набрал в легкие воздух, но, покосившись на стоящего позади него гражданина, вместо ответа совершил шумный и долгий выдох.
— Так что же, — продолжала Елена Сергеевна, — кто-нибудь мне объяснит все это?
Внимание всех присутствующих переключилось на этого невысокого гражданина в дорогом, ладно сидящем костюме. Он спокойно взирал на сцену выражения негодования госпожи Довнар и едва заметно улыбался. А она тем временем, воспользовавшись молчанием окружающих, продолжала «качать права», угрожая сначала вызвать милицию, а уж после этого дело дошло и до Конституционного Суда. Едва только зашел разговор об этой инстанции вышеназванный господин улыбнулся так, будто услышал то, что давно хотел услышать.
Он бросил короткие, оценивающие взгляды на главврача и на заведующую педиатрическим отделением, после чего сел на кушетку прямо возле рассыпающей налево и направо угрозы врача-педиатра.
— А что вас собственно так расстроило? — вкрадчиво спросил он, и Елена Сергеевна, оборвав свою затянувшуюся речь на полуслове, замолчала. — Вы думаете, что нам следует все сразу довести до Конституционного Суда? — развел руки в стороны цивильный гражданин, будто рентгеном просвечивая реакцию главврача и заведующей отделением. — То есть, вы так уверены, что дело, по которому мы вас побеспокоили, имеет настолько серьезный вес? Может быть, сразу нужно призывать на помощь «Юнеско, ООН» и межгалактические корабли штурмового космического флота?
После этих слов глаза заведующей отделением просто полезли из орбит, а очки главврача, как показалось присутствующим, запотели. Меж тем гражданин, заметив реакцию медперсонала, снисходительно улыбнулся и продолжил:
— Елена Сергеевна, — он достал из кармана пачку «антигриппина» фирмы «Wind East» и небрежно, так же, как совсем недавно она бросила шариковую ручку, швырнул ее на стол прямо перед ней. — Откуда «дровишки»?
В кабинете повисла мертвая тишина. Продолжалась она недолго.
— Наверное, из аптеки, — на удивление твердо ответила врач-педиатр.
— Ой ли? — улыбаясь, удивился «гражданин», простреливаемый отчаянными взглядами главврача и заведующей, которые в это время входили в мощнейший психологический ступор. — А вот и нет, — совсем уж по-ребячески продолжал он, — не угадали. Все это «добро» из вашего домашнего шкафа. Мы, знаете ли, на досуге, осмелюсь заметить, санкционировано, пошарили в квартире. Там этой фармацевтики …на пол страны хватит.
Гражданин кивнул одному из отмалчивающихся коллег, и тот извлек из своей черной папки несколько бумаг, густо покрытых рядами букв и печатей. Листки тут же перекочевали на стол госпожи Довнар.
— Это экспертизы, — пояснил «гражданин», — развернутая и специальная. Обратите внимание на подписи, печати, особенно на дактилоскопической карте с вашими отпечатками пальцев. Ваши пальчики на всех этих препаратах, а изъяты они из вашего же шкафа.
Примечателен последний листок. Это наш с вами договор о добровольном сотрудничестве. Следует ли говорить о том, что все уже доказано и все игры с нашей Службой просто глупая затея. Если мы с вами не придем к консенсусу в плане разговорчивости, я имею в виду вашей разговорчивости с нами по поводу всего этого лекарственного безобразия, то мы, как люди бесчестные, оставляем за собой право начать вас разоблачать прямо отсюда и с этой минуты, перед глазами всех этих милейших людей…
Если же консенсус у нас будет иметь место, подпишите последний лист, и мы поедем к нам для обстоятельного разговора, а в глазах коллег вы останетесь немного проторговавшейся медицинскими препаратами, и не более того…
Елена Сергеевна дрожащей рукой взяла со стола ручку, до синевы сжала прелестные губы и широко расписалась в последнем листе, скрепляя договор большими и горячими каплями слез, внезапно вырвавшимися из ее глаз...
Шило, как известно, в мешке не утаишь, но некоторые пытаются это сделать. Упорно пытаются. Уже дважды странный дедушка оставлял «с носом» караул объекта «L» и дважды об этом не докладывали начальству. И если первый раз подполковник Курилович махнул на странное появление старичка рукой и в прямом, и переносном смысле, то второй раз он имел продолжительный и нелицеприятный разговор со старшим оперативно-тревожной смены, майором Литвинчуком и его бойцами, сопровождавшими нарушителя. Пустяковое дело становилось серьезной проблемой. Подобные «дедушки» были либо плодом какого-то массового гипноза, либо результатом полной расхлябанности и безответственности его подчиненных.
Разговор проходил в два этапа. Второе вливание получилось как-то само собой, часа через два после первого. Михаил Михайлович Курилович просто долго не мог успокоиться, переживал, пока вторично не собрал личный состав и не продолжил ранее начатый «разгоняй»:
— Черте что, — сжимая большие кулаки, медленно отмерял он шаги вдоль стены своего кабинета, — какой-то дедушка. Уж не «пыхтите» ли вы в карауле какой-нибудь травой, Литвинчук?
— Я! — поднимаясь, отозвался старший оперативно-тревожной смены.
— Сиди. …Ты просишь усилить посты. Вот, скажи мне, а если и в третий раз появится «дедушка», ты прикажешь мне вызывать авиацию и танки?
Как я объясню начальству причину усиления, где я изыщу резервы, как раздую штат караула? Это ведь не автостоянка! Здесь государственная, серьезная работа, а мы ведем ее как раз на уровне охранников автостоянок. Да, господа, так и есть! Лениво наблюдаем за тем, как что-то происходит рядом с нами, так?
Присутствующие вдруг округлили глаза и задержали дыхание, глядя за спину Куриловича. Но начальник, не придав этому значения, продолжал:
— Сколько дней вам нужно для того, чтобы отловить и притащить ко мне этого деда?
— Это, какого такого деда? — услышал он за своей спиной голос директора строящегося Института.
Михаил Михайлович обернулся. Позади него стоял господин Лукьянов и первый заместитель Председателя Комитета госбезопасности Медведев. Отпираться и выкручиваться не имело смысла, начальник караула сам себе сварганил ловушку. Пришлось все рассказать.
История выходила настолько некрасивая и неправдоподобная, что Медведев и Лукьянов, не веря в происходящее, несколько раз передопрашивали присутствующих караульных и старшего ОТС майора Литвинчука.
Разговор затянулся до глубокой ночи. В конце концов, было принято решение на время усилить посты за счет бойцов «отбыстрей», расквартированных в Леснинске, а Медведев и Лукьянов отныне лично взяли на контроль эту ситуацию. И, самое главное, всем было разъяснено, что как только (не дай бог) снова появится этот «дедушка», его немедленно следует провести к старшему на стройке – Лукьянову и узнать, что же ему все-таки надо?
Странный старик объявился завтра же. Никто и не думал предпринимать что-либо без начальства. Едва только был получен сигнал от караульного о том, что в районе котлована снова появился объект «Д», тут же послали разыскать Лукьянова и Медведева. Ни говоря ни слова, старика провели в вагончик строителей и оставили ожидать начальство в окружении трех бойцов «отбыстрей» и плотного кольца караульных, поднятых по тревоге.
Медведев задерживался, а Алексей Владиимирович, появился только через пятнадцать минут. Не останавливаясь ни на секунду, он поднялся по лестнице и сразу вошел в вагончик.
Старик смирно сидел за окрашенным в серый, армейский цвет металлическим столом, прикрученным к стене. Бойцы «быстриков» расположились вокруг него так, что позади «гостя» была лишь глухая стена. Каждый из них чувствовал всю ответственность предстоящего момента, заставляя все свое внимание и реакцию звучать внутри себя, словно струна.
— Вы, уважаемый, — спросил с порога Лукьянов, — искали старшего? Даю вам честное слово, сейчас я старший на этой стройке…
Дед поднял взгляд от пола и пристально посмотрел на Алексея. Тишина стояла такая, что Лукьянов, как ему показалось, стал слышать звучание тех самых нервных струн каждого бойца. Наконец старик поднялся. Сидящие вокруг спецназовцы, готовые в любой момент сорваться с места, подались вперед.
— Ты наш, …але не той, хто нясе Агонь. Яго шчэ няма, …шкада. Трэ чакаць. Дзе ж ен, чаму не слухае час? Ох, чаму й Час нас не слухае?
С этими словами дед повернулся к стене и …исчез.
Короткий сигнал проезжающей мимо автомашины заставил Ингви вздрогнуть. Он запоздало махнул в знак приветствия рукой в окно своего авто и тяжело вздохнул, сворачивая к стоянке у редакции. Огромная зеркальная вывеска «Mirror World» над ее входом переливалась в лучах солнца всеми цветами радуги, бросая разноцветные блики даже на тротуарную плитку. Входя в здание редакции, все непременно щурились от этого яркого света, ну что тут поделать, этот блеск одинаково нервировал всех – и сотрудников, и посетителей.
Ингви, давно уже приноровился к этому неудобству. В солнечную погоду, входя в головной офис «Mirror World», он всегда смотрел в пол, рискуя, таким образом, не заметить кого-либо у входа, но, в любом случае, это было гораздо практичнее, нежели начинать строить рожицы окружающим, пытаясь восстановить контрастность и яркость собственного зрения, временно пострадавшего от отраженного света.
Так и в этот раз, не обращая внимания ни на кого, Ингви кивнул администратору и отправился к лифту.
— Мистер Олсен, — услышал он голос Элизабет и остановился. — Мистер Олсен, — повторила администратор, — будьте любезны, подойдите…
Ингви вздохнул, развернулся и лениво побрел к стойке.
— Элизабет, — произнес он нараспев, бросая недвусмысленный взгляд за скрывающий ее безупречное тело пластиковый барьер. — Просто блеск!!! Вы сегодня…, это что-то!
— Оставьте свои комплименты, Ингви. Через полчаса совещание у Патрона. Вы, Черри и Джефферсон приглашены лично.
— О? С чего бы это?
— Вот у него и спросите.
— А если серьезно?
— Как всегда, …командировка. «Жаркая».
— А что, кроме Джефферсона и этого Черри больше некого?
— Что вас не устраивает в Черри?
— Ну, с Черри, положим, я не очень-то хорошо знаком, а вот Джефферсон мне еще в Кувейте и Сирии – вот! — Ингви изобразил кистью руки движение, разрезающее воздух у самого горла.
— Все вопросы к мистеру Скотту, — беспристрастно ответила Элиз. — Я вам напарников не выбираю.
— Конечно, — согласился Олсен, — повернулся и снова отправился к лифтам.
Едва он собрался войти в открывшуюся кабину, как вновь услышал голос администратора:
— Мистер Джефферсон…!
Дверь лифта закрылась, и Олсен отправился наверх, так и не успев увидеть Дени Джефферсона, который как раз в это время подошел к стойке.
— Да Элизабет, — сказал он тихо, но тут же резко сменил тон, — о! Элизабет! Боже, какая ты сегодня…
— Оставьте Дениз ваши комплементы. Через двадцать пять минут совещание у Патрона. Вас, Олсена и Черри пригласили лично…
— Опять поездка?
— Ответ положительный…
— Куда?
— Ответ отрицательный, вернее ответа нет.
— Кто этот Черри?
— Молодой человек. Он только год у нас работает.
— А! Это такой высоченный, как чикагский Сирс?
— Все верно, мистер Джефферсон. Кстати говоря, он как раз из Чикаго, и, — Элизабет посмотрела в книгу персонала, — так же, как и башня Сирс родился в 1973 году, так что тут нет ничего удивительного.
— Удивительное есть, — вкрадчиво шепнул Дениз, нагибаясь к администратору, — удивительно, Элиз, что я снова еду с этим твердоголовым Олсеном. Еще две-три поездки и мне придется на нем жениться. Шучу, — тут же игриво добавил Джефферсон, уловив вопрос в глазах администратора, — да, шучу. Что ж, поеду наверх, спасибо.
Джефферсон удалился, а у стойки тут же появился высокий гражданин:
— Мисс Ливендок, — сказал он, глядя на надпись таблички на стойке, — в отделе мне сказали, что для меня тут есть информация...
— Да, я вас искала. Вы – Черри? — спросила для порядка Элизабет, попутно отыскивая пакет на его имя.
— Я Вильям Черри…
— Так, мистер Черри. Вот на ваше имя пакет из отдела информации и еще, вам надлежит немедленно подняться к Патрону…
— Я знаю, …поездка.
Черри спрятал конверт в папку для бумаг и, окидывая Элизабет оценивающим взглядом, сказал:
— Мисс Ливендок, вы выглядите просто…
— Что вам нужно, Черри?
— Скажите, …а эти Олсен и Джефферсон…
— Они просто – супер-пара, — тяжко выдохнула администратор. — Столько пережито вместе. Просто души друг в друге не чают. Полное взаимопонимание и уважение. Вам будет сложно. Они привыкли работать вместе. Я бы вам советовала больше надеяться на себя…
— Спасибо, мисс.
С этими словами и Черри отбыл к лифтам.
Вскоре началось и проанонсированное госпожой Ливендок совещание у хозяина журнала «Mirror World» господина Скотта. Приглашенные дружно заняли места за массивным столом и откровенно скучали, дожидаясь появления Патрона.
Господин Скотт задержался всего на четверть часа и по приезду, сразу от входа, пренебрегая такой формальностью, как приветствие, сообщил:
— Дамы и господа! Не мне вам рассказывать, что существует весомая разница между сбором «овощей» по телевидению и живой работой. Сбор информации для такого издания как наше, всегда производится непосредственно с места событий. На Земле осталось мало мест, получить информацию из которых нам крайне затруднительно. Что тогда вам говорить о всевозрастающем интересе наших сил к этим местам, недоступным и закрытым? Вам хорошо известно, что начинается, когда туда вдруг допускают журналистов. Мисс Кутервельд, — обратился он к присутствующей на совещании пресс-секретарю, — вы уже оформили документы на наших парней?
— Да, сэр.
— Что ж, тогда я попрошу всех покинуть кабинет. Останутся здесь только мистер Олсен, Джефферсон и Черри…
Кабинет быстро опустел. Господин Скотт медленно подошел к своему креслу и, усевшись в него, достал из деревянной коробки сигару. Он сделал внушительную паузу и, прикурив, откинулся на мягкую кожаную спинку. Журналисты внимательно смотрели на своего Шефа. Тот молчал, не решаясь сразу сказать что-то важное. Кабинет моментально наполнился дымом кубинского табака. Скотт вдруг встал, подошел к окну и открыл его створку.
— Господа, — сказал он собравшись. — Такое …необычное дело. Вас ожидает поездка, в Европу.
Мне, наверное, не следует вам рассказывать, что происходит сейчас в Беларуси? Эта страна, ранее известная всем только по страшным событиям, связанным с радиацией Чернобыля, теперь просто-напросто закрыта. Туризм, путешествия – все к черту! Всему виной «Леснин».
Информации нет не только у нас. Вездесущее ЦРУ и то на голодном пайке. В общем, господа, …дело такое. Правительство Беларуси, понимая, что долго держать подобный вакуум невозможно, пошло на встречу прессе и организует пресс-конференцию с выездом в святая-святых этой страны – секретный город Леснинск.
Само собой, для ЦРУ, ФБР и так далее никто не станет организовывать подобные поездки. Это я все к тому, черт…, — Скотт нервно отряхнул упавший на стол пепел от сигары, выдавая этим жестом незамеченное ранее чрезмерное волнение. — Вопрос состоит в том, что …э-э-э, всем вам надлежит посетить …один офис.
Ставки слишком высоки. На кону репутация нашего издания. Скажу вам откровенно, мне также, как и вам, неприятно делать что-либо подобное, но говорю с полной ответственностью, никто из журналистов не попадет в Беларусь, если они попутно не согласятся …оказать кое-какие услуги нашему Государству.
Прежде, чем кто-либо из вас мне что-нибудь ответит, знайте, едет всего десять человек. Семеро из Европы и трое вас.
Мне пришлось включить все свои связи и вот в результате мы – единственное издание США, которому выпала эта честь. Есть только одно «но», и это не просто «но!».
Если мы не пойдем на какие-либо условия спецслужб, они тут же найдут более сговорчивых писак. Конкуренция, сами понимаете, дело бесчестное. Да, вы, господа, вправе отказаться, но я надеюсь, что …самые лучшие журналисты, самого престижного издания отнесутся к этому с пониманием. Не заставляйте меня поручать это дело кому-то еще. Кроме вас никто не способен сделать все как надо.
Шеф умолк. Джефферсон, глядя ему в спину, нервно огладил небритый подбородок:
— А что они от нас хотят?
— Это, господа, вы узнаете только там, в том офисе. Одно скажу, за понимание этого сложного момента, премиальные вам гарантированы, мягко говоря, хорошие. Плюс не менее щедрая благодарность Правительства. Что вы скажете, Ингви?
Олсен вскинул брови:
— Я бы, конечно, хотел ответить на все вопросы и предложения уже после посещения вышеназванного «офиса», но боюсь, мне придется сделать это сейчас.
Я долго здесь работаю, и вы впервые за все это время обратились ко мне с такой щекотливой просьбой. Понятно, что и на вас не так часто давят сверху. Хоть мы и частное издание, но. …Мистер Скотт, мы немало поработали вместе, я вам доверяю, я согласен…
— Джефферсон?
— Почему нет, раз такие премиальные?
— Черри?
— Работа, есть работа. Почему бы там ни поработать?
— Значит, господа, вот вам адрес и время встречи с людьми из заинтересованной правительственной организации, — Скотт протянул Джефферсону пластиковую визитную карточку…
Глядя со стороны на Ивана Сергеевича, можно было подумать, что сидит на доске с гвоздями, а не на одном из самых мягких кресел в стране. В том, что загородная резиденция Главы государства была укомплектована мебелью достойной, можно было даже не сомневаться. Сердце шалило, отчего в теплом помещении страшно мерзли конечности. На самом деле вопрос, который будет поднят на встрече с Президентом, стоил того.
Ожидание не было долгим, все из-за той же важности и необходимости встречи. Президент появился за четыре минуты до назначенного времени, поприветствовал Председателя и, дождавшись момента, когда их оставят наедине, сел напротив. Иван Сергеевич положил перед ним толстый кожаный портфель, после чего не удержался и будто на морозе согрел теплым дыханием свои ледяные ладони.
— Я так подозреваю, — сказал Президент, — что наши предположения подтверждаются?
— …Все гораздо хуже, — честно ответил Председатель Комитета госбезопасности.
— Вы понимаете, Иван Сергеевич, всю ответственность того, что вы сейчас говорите?
— Понимаю, товарищ Президент. Но кто, как не я должен вам об этом сказать? Это моя прямая обязанность. От того, что мы станем что-либо умалчивать или «сглаживать углы» ситуация не станет легче. Она и так нарастает, как снежный ком и, боюсь, что контроль над ней уже не в наших руках.
— Не собираетесь ли вы сказать, что кто-то думает поднять лапки вверх и пойти на уступки?
— Я думаю, что вы, а с вами и я, это те люди, кто этого не сделал бы в любом случае…
— Оставьте…, — Президент на секунду закрыл лицо большими, сильными ладонями, шумно в них выдохнул и продолжил, — давайте все по порядку.
Председатель открыл портфель и вытащил из него большую стопку бумаг. Часть из них находилась в пластиковых «файлах», а часть – сшита скоросшивателем. Кое-где торчали уголки фотографий и каких-то документов. Одно фото было извлечено из стопки и предъявлено главе государства:
— Вот, — пояснил Иван Сергеевич, — это с российского спутника. Очерченный круг – это польская база, о которой мы с вами говорили в прошлый раз. Вот две латвийские, — Председатель госбезопасности подал еще три фото, — тоже, и с того же спутника. Это одна эстонская. Снимки позавчерашние…
Президент взял в руки фото и, откинувшись на спинку кресла, внимательно стал их изучать.
— Белые стрелочки, — пояснял Иван Сергеевич, — прибывшие за день до того самолеты. Красные – старые, что были раньше. Справа, у ангара контейнеры. Их стало заметно больше. В десяти из них просматривается слабое инфракрасное излучение. Скорее всего, какая-то электроника и люди, обслуживающие ее. Вот те же снимки, только увеличенные и с инфракрасной обработкой. Видите?
Президент молчал. Его крупные, длинные пальцы выдавали волнение. Снимки, количество которых росло, многократно сменяли друг друга, и если вначале он смотрел их медленно, то теперь просто нервно «гонял по кругу».
Председатель достал небольшой конверт, и положил его перед Главой государства:
— А это мы получили сегодня утром…
Казалось, что прошла целая вечность до того момента, когда последний из свежих снимков, после высочайшего просмотра был аккуратно возвращен в стопку, покоящуюся в центре каменного журнального столика. Мрачность Президента была просто пугающей. Он встал, подошел к окну и тихо сказал:
— Вы знаете, а ведь нам с самого начала следовало бы быть уверенными в том, что все приведет к этому. Плохо, что еще с царских времен «государевы люди» боялись что-либо нехорошее доложить царю или Генеральному Секретарю ЦК КПСС. Столько лет и мне окружение пело песни о том, что это только происки недоброжелателей. Теперь, — тяжело выдохнул Президент, — и скрывать ничего уже нет смысла… Вот вы и не скрываете. Да, ничего не поделаешь – мир, никогда не бывает вечным.
Но это все лирика, что вы скажете, Иван Сергеевич, о времени, которое у нас есть? Мне важно, как оценивают специалисты наш шанс успеть хоть что-то.
— Я думаю, что время еще есть. Не смогут они так обнаглеть, чтобы …как Гитлер. Уверен, что в Леснинске, как только заработает Институт, да с новым оборудованием, мы сможем многое успеть. Только нужно постоянно держать в уме, что если они хотя бы заподозрят, что наши работы с «Леснином» зашли так далеко, их уже ничто не остановит.
Мы анализировали разные векторы развития ситуации, даже то, что с нами захотят подружиться. Этот шанс был бы весомее, если бы мы могли быть уверены в защите Большого соседа, но я уже вам докладывал вчера, в приграничных с могилевской областью районах России тоже нашли следы залежей Леснина. Исходя из этого, теперь нельзя говорить с полной уверенностью о том, что соседи за нас вступятся. Они издревле относятся к нам, как к «хозяйственному двору». Если все подтвердится с их месторождениями, у них тогда полностью отпадет необходимость вести с нами переговоры о закупке «Леснина» по сходной цене. Да и дружить их рулевые с каждым годом хотят все меньше. Они же уже столетия считают нас прислугой. Кто дружит с холопами? Но это только мое мнение.
Раз мы становимся конкурентами, — рассуждал вслух Иван Сергеевич, — при перспективе наших финансовых оборотов, …мы уже никогда не будем братьями.
Те российские олигархи, что разбогатели на нефти и газе, сейчас начнут упираться, понимая, что «Леснин» в ближайшее время запросто вытеснит двигатели внутреннего сгорания. Начнется нешуточная борьба сфер влияния и интересов. Тот, кто поймает волну возможностей с новым веществом, станет самым серьезным игроком и вытеснит тех, кто держится за углеводород. Это, конечно, если и у них объемы «Леснина» достаточные.
Развивать его переработку с их возможностями намного легче. Они могут нас обойти в этом, но наш плюс в том, что здесь интересы их нефтяников не настолько ощутимы. Конечно, закладываться на сопротивление с их стороны нам обязательно надо, будут гадить на каждом шагу, но назад пути нет. Вот и выходит, что «Леснин», это наш враг и наш спаситель. Нам терять, по сути нечего, поэтому все ставки на него.
Вопрос об агрессии НАТО против нашего восточного соседа в связи с «Леснином» не стоит, а мы – другое дело. Так что для нас, что называется, теперь или пан, или пропал…
Президент, соглашаясь, кивнул и, наконец, заговорил:
— Вы правы. Вариантов просто масса. Но давайте решать возникающие проблемы по мере их поступления. Сейчас важнее – отвлечь внимание со стороны и закончить с Институтом. Комитет готов к операции по перемещению? Я имею ввиду, эту пресс-конференцию для отвода глаз…
Ловчиц, чувствуя облегчение от того, что закончил с неприятным докладом, невольно изобразил на своем лице что-то неопределенное:
— Их спутники «сверлят» наш еще не застывший бетон так, что заслон-экраны работают на всю силу, но! Я думаю, что мы справились бы со всем этим и без отвлекающего маневра с журналистами…
— Это сложная операция, — заметил Президент, — и я это прекрасно понимаю. Только прошу вас, не пытайтесь, как другие, сгладить углы. Сейчас я целиком согласен с тем, что вы говорили в самом начале всей этой эпопеи: «если хочешь что-то спрятать хорошо, спрячь под самым носом».
Не нужно размениваться на мелочи, включайте все наши ресурсы, главное – достичь цели. Кстати, вы не считаете, что нужна какая-то подстраховка? Что-то такое, что полностью выключило бы их внимание там, на встрече руководства Института и главы правительства с журналистами. Я, конечно, рад тому, что вы «надули» их спутники, но хорошо бы «надуть» и их писак.
Ловчиц замялся:
— Думаю, — заметил он, — что под видом этих самых писак к нам все же приедут люди из разведок?
— Я уверен, что так и будет, — спокойно ответил Президент. — Езжайте, Иван Сергеевич, в Леснинск. Лично там проследите за всем. Нужно будет подумать, как еще выиграть время, хотя... Кажется, я знаю, как нам выкроить его еще немного и сделать классную подстраховку операции. Я сам постараюсь быть там, как отвлекающий фактор. Уверен, вам это поможет.
Ловчиц задержал дыхание:
— Стоит ли так рисковать?
— Стоит, и не спорьте со мной. Вы же знаете, если я решил…
Михайловский ожидал Ивана Сергеевича возле машины.
— Подозреваю, — протягивая руку для рукопожатия, мрачно произнес Председатель, — раз ты явился прямо сюда, значит опять, что-то где-то сделалось нехорошее.
— Есть немного, — ответил Сергей Петрович, открывая дверь авто. — Об этом лучше в машине. Все равно нужно ехать быстрее…
— Откуда ты здесь нарисовался?
— Вы, как абонент «недоступны». Я позвонил водителю. Он сказал, где вы находитесь, вот я и прибыл. Ребята из «отбыстрей» подбросили.
— Ну, садись, раз подбросили. — Иван Сергеевич занял крайнее правое сидение, приглашая зама сесть с другой стороны.
— Говори, — выдохнул Ловчиц, когда Сергей Петрович захлопнул дверь, — все равно ведь не отвяжешься, пока не расскажешь, зачем явился.
— Не любите вы меня, — отшутился Михайловский.
— Не тебя, — уточнил Шеф, — а то, с чем ты обычно вот так появляешься. Ну, не тяни. Сразу и конкретно, что случилось?
— Миша, поехали! — скомандовал Михайловский, — как и договаривались!
Водитель только кивнул, а сидящий впереди «старший обеспечения охраны» вызвал по рации стоящую впереди головную машину ГАИ и передал: «Дунай выезжает. Обеспечьте «улицу» по маршруту № 4. Распоряжение подтверждено «Дунаем»…
Машины тронулись, а Иван Сергеевич бросил недвусмысленный взгляд на Михайловского.
— Ты, Сергей, шути, да знай меру. Что это? Ты знаешь, от кого я вышел? Сейчас нет времени для баловства. Куда мы едем?
— На Бельского.
— С какого хрена?
— Там нас ждут.
— Кто ждет, черт побери?! — Расходился Ловчиц. — таку-т твою мать! Нам надо ехать в Леснинск, сейчас же, и тебе, и мне! Это п…ец! Я сейчас все брошу и прямо от Президента поскачу с тобой по каким-то левым делам.
Только что САМ сказал, что лично приедет на пресс-конференцию! Ты понимаешь, что это такое? Нам с тобой теперь придется одной ногой стоять в лесу, на стройке, а другой и третьей, и четвертой, …и везде лично следить за всем происходящим. Медведев с Лукьяновым там носятся все в мыле, а ты…
— А домой, — перебил Михайловский, — домой, что, не поедете?
— Домой? — внезапно осекся разгоряченный Шеф. — Домой я, мой дорогой зам, сегодня даже еще не звонил.
— Ну и правильно, зачем? Наши жены давно привыкли к этому. Не нужно их баловать излишним вниманием, правда?
— Ты к чему это клонишь? …Да куда мы едем, черт подери?!
— Я клоню к тому, что кое-кто обещал народу большой пикник, а за делами и заботами совсем об этом забыл.
Иван Сергеевич бросил косой взгляд на сидящих впереди и как-то странно улыбающихся водителя и старшего охраны.
— Сукин сын, — сказал он, вдруг переменившись в лице. — Бельского. Там же роддом.
— Ай-яй-яй, — нараспев сказал Михайловский, — как не хорошо поносить мою мать, подъезжая к месту пребывания матери своего ребенка…
Ловчиц в порыве невроза со всего маху ударил кулаком по портфелю, лежащему на коленях и тут же, в бессилии поднял взгляд вверх и отчаянно выдохнул:
— Не простит… Она мне этого никогда не простит.
— Простит, Сергеич, — ответил Михайловский. — Ира позвонила утром, уже из роддома. Тебя не было. Перевели звонок в машину, потом прибыл я. Мы поняли, что пока Председатель занят, время у нас есть. Я уже сгонял туда и сообщили ей, где ты, Иван Сергеевич, и что первым тебя сегодня поздравил с ентим делом сам Президент!
— Ты что, сдурел?
— Все нормально, отец! Она ж не проверит. Дама все приняла и сказала, что ждет своего ненаглядного.
— Сергей, — спохватился Ловчиц, — давай! …Надо же цветы, конфеты, шампанское, что там еще? Одеяло, ленты, …коляску!
— Вот скажи мне, новоиспеченный высокопоставленный папаша, как ты собираешься покупать коляску, если до сих пор не знаешь, кто у тебя народился-то?
— Дочка? — ледяным тоном спросил Иван Сергеевич, словно зачитывал кому-то смертный приговор.
— Дочки только у «ювелиров» получаются. Далеко тебе до ювелира, сын у тебя. Четыре с чем-то кило — богатырь!
— Ого!
— А про остальное не беспокойся. Я же сказал, что нас ждут. Сам увидишь…
Площадка у городского роддома №2 была оцеплена и плотно упакована всякого рода транспортом Службы. Убранство разношерстной толпы встречающих скорее напоминало свадебный кортеж. Прибыли все! Замы, представители отделов и служб. Народу было столько, что Иван Сергеевич просто растерялся.
— Эдак, я сегодня за поздравлениями и до жены не доберусь…
— Не дрейфь, Сергеич, — подмигнул Михайловский, — этим ребятам ты пикник не обещал…
Глава 7
Вот, наконец, и пришла настоящая весна, хотя и бродил в полях, позабытый пресловутыми «кучками» холодный ветер, да блестели грязные лужи на раскисшей от большой воды земле. В них уже отражалось глубокое, ярко-голубое небо. Земля просто не могла больше «пить». Ее оттаивающее тело было еще холодным, но солнце, господа! Оно уже пело весеннюю песню в каждой клеточке всего живого, заставляя корни неистово толкать к голым ветвям мутный, горький сок, выбрасывая в кровь животных и людей нечто такое, что сводило их с ума.
Измученный за зиму песчано-солевой смесью асфальт высох и нагрелся настолько, что разбуженная солнцем, невесть откуда взявшаяся муха не без удовольствия присела на него погреться. Недолог был ее век. Едва только она оторвалась от земли, как страшный порыв ветра впечатал ее в лобовое стекло проносящейся мимо автомашины…
— Ты смотри, муха! — нагибаясь вперед, сказал Волков.
— Тебе нравятся мухи? — не без сарказма спросил Лукьянов.
— Ты знаешь, — ответил на это армейский друг, — в любое другое время я их терпеть не могу, особенно в августе и сентябре, а сейчас, ей богу, даже это радует. Так достала эта холодрыга.
Директор Института кисло ухмыльнулся:
— Каждый год одно и тоже. Ждешь эту весну и лето, ждешь, а они пролетают, как один день. Раз, и все! Ты, Волк, лучше скажи, свидетельнице остерегаться стоит?
Волков непонимающе посмотрел на друга.
— Это я все к тому, — продолжил директор Института, — что не сильно ли одичал ты там, в деревне?
— Дурак ты, Лукомор.
— Да ладно, шучу я.
— У дурного соловья, Леха, и песни – тирольские.
— Это у меня нервное, ты должен понять. Не каждый день приходится жениться.
Белое BMW тем временем перестроилось в крайний правый ряд Слуцкого шоссе, и лихо нырнуло на объездную дорогу развязки трассы «Брест-Москва».
— Эй, — удивился Волков, — ты куда? Что, передумал жениться?
— Так надо, — выруливая на бетонку, бросил Лукьянов. — Свадьба …не в Минске будет. ЗАГС был неделю назад. Заедем за Леной, свидетельницей Наташей и Можейко, они ждут…
— И куда дальше? Это же Московское шоссе, в Москву?
— В Могилев, вернее под него, э-э-э, в лес.
— А что так?
— Я же сказал…
Волков коротким движением одернул уголки губ вниз, мол, надо – так надо, откинулся на подголовник кресла и вскоре уже дремал, убаюканный долгожданным солнечным светом.
К слову сказать, в лесу, на возвышенности, в этих жадных к созиданию лучах было просто здорово. Ветер практически не проникал в сосновое царство, и сырая земля парила под большим, раскаленным мангалом, в один миг убивая прорвавшиеся к мокрой иглице искры. В воздухе стоял такой аромат шашлыков и еды, что будь поблизости берлога – несдобровать бы тем, кто устроил посреди леса такой пир, а именно господину Ловчицу и К°.
Словно удар грома, бухнула на все окрестности тяжелым звуком стереосистема нового автомобиля Михайловского. Многие из присутствующих мягко приложили ладони рук к тому месту, под которым у каждого из них вдруг подпрыгнуло от неожиданности сердце. Сергей Петрович легким движением протянул вперед ладонь руки, извиняясь, перед окружающими за нарушенную идиллию. Он отбросил от греха подальше на пассажирское сидение пульт автомобильной магнитолы и в один миг, нырнув в салон машины, вручную убавил звук.
Девушки, представленные на празднике довольно большой компанией, снова принялись хлопотать у столов, звеня в сыром воздухе молодыми голосами, поддерживаемые в нижнем регистре тихим, бархатным гулом немногословных мужчин.
Те охотно выполняли несложные манипуляции со стоящими на столах блюдами, в который раз переставляя их с места на место. То ли тем и другим все это доставляло некое удовольствие, то ли это отсутствие двух из трех виновников торжества уже заставляло народ нервничать. Автомобиль молодоженов до сих пор не появился в поле видимости.
Где-то через пятнадцать минут пронзительно зазвенел мобильный телефон Михайловского. Он в это время не без удовольствия пережевывал сочный кусочек мяса, великодушно предоставленный Председателем страдающему от голода заму. Сергей Петрович отчаянно замычал, показывая Ловчицу жирные пальцы рук. Иван Сергеевич извлек из бокового кармана зама телефон и ответил: «Да… Нет, Ловчиц. …Где? Какая лужа? Да вы что!? Народ тут уже с голоду пухнет. …Я сам к вам приеду».
— Что там? — наконец прожевав мясо, спросил Михайловский.
— Молодожены.
— Что молодожены?
— Застряли они на въезде в лес. Говорят: «Вы дорогу разбили, а мы ввалились в колею».
— Сидят? Я сейчас ребят, с периметра, их тут много…
— Не надо. Поехали сами. …Возьми у Влада его «Nissan».
Через пять минут вышеупомянутый, видавший виды «Nissan Patrol», управляемый Михайловским и расположившимся рядом с ним высокопоставленным пассажиром, уехал с поляны.
Дорога на самом деле была изрядно разбита, особенно внизу, у подножия того самого холма, на котором расположилась их компания. Конечно, для внедорожника это не могло быть большой проблемой, однако для мощного BMW Лукьянова на низкопрофильных шинах… Этот белый корабль, украшенный изрядно потрепанными за время пути свадебными лентами и шарами, напоминающими сейчас вялые баклажаны, на самом деле крепко сел в грязь правой стороной. Молодожены, Волков и прелестная Наташа, а также управляющий машиной Лукьянова его заместитель Николай Можейко отдыхали, ожидая подмоги…
— Зря ты, Сергеич, поехал, — высказал свое мнение, наслаждающийся возможностью управлять автомобилем-вездеходом, Михайловский. — Не обижайся, но это не уровень Председателя Комитета – ездить по таким делам. Да и шашлык…
— Ну, — не дал ему договорить Ловчиц, — давай я сам буду судить, что уровень, а что нет, хорошо?
— Есть товарищ генерал.
— А про шашлык… Если ты не забыл, у сегодняшнего выезда на природу – два повода, свадьба Лукьянова и моя простава за сына.
Я, Сергей, ничего не скажу против Янушкевича, но генералить так, как он, я вряд ли смогу. Не по мне это – смотреть на подчиненных свысока. Понятно, что и обниматься с каждым из, скажем, «быстриков» я не стану. Просто я из другой когорты генералов, хотя, конечно, какой там нах… Не из той я когорты. В общем, ты понял, что я хотел сказать.
— Хочется быть ближе к народу?
— Да, — улыбнулся Ловчиц, — пожалуй, что так. Да и торчать там, на поляне, без тебя, строя из себя этакого, как это сказать, аксакала.
Пусть молодежь раззнакомится, кому надо. Тем более что шашлыки шашлыками, а есть так охота, что я, как услышал о возможности отъехать на пару минут, сразу решил – поеду с тобой, чтоб не демаскироваться с голодухи.
— И, сдается мне, — подмигнул Михайловский, — все-таки именно это и есть основополагающий фактор, а не высокопарно упомянутая тяга к народу?
— В общем-то да, — снова улыбнулся находящийся в хорошем расположении духа Председатель. — Представь, возьми я, да и начни, не дождавшись молодоженов трескать мясо за обе щеки. Чтобы тогда все тот же народ подумал?
— Все стали бы трескать с вами…
— Думаю — нет. Да где ж эти молодожены?
— А вон, — кивнул куда-то вправо Михайловский, — прохлаждаются…
На самом деле, в появившемся просвете на краю леса генерал увидел силуэт белой машины. «Nissan» медленно подкатил к краю лужи, возле которой «закопалась» BMW. Председатель открыл дверь и осторожно спрыгнул на мягкую подстилку из прошлогодних листьев. Следом за ним покинул свое место и Михайловский. В машине молодоженов тут же выключили играющую громко музыку.
Лукьянов, заметив генерала, приехавшего их выручать, открыл дверь и застыл на месте. Вокруг машины раскинулось широкое море жидкой грязи. Ловчиц перехватил отчаянный взгляд новоиспеченного жениха.
— Сидите-сидите, «тили-тили тесто». Надо же, расписались-то уже неделю назад, а машину все равно украсили…
— А как же? — озабоченно спросил Алексей Владимиирович, понимая, что чистеньким за границу этой грязи из их машины никому не выбраться.
— Придумаем что-нибудь, — громко сказал генерал, а тихо вполоборота добавил заму, — не думаешь ли ты, господин Михайловский, что я полезу в эту жижу?
— Постойте, — хитро улыбнулся тот, — я сегодня что-то такое слышал, типа: «Ближе к народу, я не такой генерал».
— Поговори мне еще…
Из багажника внедорожника вытянули трос. Разорвали, находящуюся там пустую, картонную коробку и бросили ее к передку BMW. Сергей Петрович, зацепив первый металлический крюк за «Nissan», прыгнул на этот искусственный островок и пристегнул металлический карабин за буксировочную петлю застрявшей машины. Ловчиц, занявший место за рулем джипа, включил заднюю передачу и, осторожно подав автомобиль назад, натянул трос.
BMW повысила обороты, не собираясь быть пассивным наблюдателем собственного освобождения, но тут Иван Сергеевич вдруг дал «отбой» и, выпрыгивая из внедорожника, подошел к машине молодоженов:
— Знаете, — не без сарказма, сказал он, — вы уж лучше закройте окна…
Нервный смешок вырвался у кого-то в салоне авто, а стоящий позади Ловчица Михайловский непонятно к чему вдруг сказал: «Дедушка!».
В следующую же минуту вокруг воцарилась мертвая тишина, нарушаемая только тихо работающими двигателями машин. Михайловский и Лукьянов во все глаза смотрели на появившегося невесть откуда старичка в бардовом пальто, а все остальные растерянно переводили взгляды друг на друга. Лукьянов был пугающе бледен.
Ловчиц, вначале немало удивившись, быстро сориентировался, еще раз смерил испытующим взглядом дедушку и спросил:
— Что, отец, и часто у вас здесь бывают такие «джип-триалы»?
Старик, продолжая стоять у края лужи, и пристально вглядываясь в открытые окна BMW, оставил этот вопрос без ответа.
Генерал вопросительно посмотрел на Михайловского, а тот, почему-то, виновато опустил взгляд. Намереваясь прояснить возникшую ситуацию, Лукьянов толкнул дверцу машины.
— Дзе той, …вялікі? — Вдруг спросил дед.
— Я тут, — моментально ответил Лукьянов и, словно из катапульты, выскочил из BMW. Он в один прыжок перемахнул через окружающую автомобиль лужу и оказался возле старика. — Что тебе?
Ловчиц понял, происходит что-то неладное, однако при чем тут этот дед и какая связь могла существовать между ним, Лукьяновым и Михайловским? Меж тем гость отвел, наконец, взгляд от широкого лица директора Института, и снова пристально посмотрел в салон автомобиля. Едва он увидел Волкова, густые, белесые брови старика, до этого момента сосредоточенно сдвинутые у переносицы, дрогнули.
— О, — тихо сказал он, и добавил неизвестно к чему, — то ўжо час. — Он снова поднял взгляд на Лукьянова и указал на машину. — Слухай, што я табе зараз буду казаць. Рабі што хочаш, але таго хлапца, — он кивнул в сторону Волкова, — пакінь ля сябе, там пакінь, дзе вы закапаліся пад лясное карэнне. Не будзе яго там – не будзе і вас, і мяне, і шчэ багата каго…
Незаметно из-за спины Лукьянова появился слышавший все это Ловчиц. Старик замолчал, а Иван Сергеевич, заинтересованно сузил глаза:
— А вы, отец, — спросил Председатель, — знаете того, в машине? Кто он?
Дед снова бросил взгляд в открытую дверь авто, где сияло глупой растерянностью лицо Волкова.
— Ведаю. Ен той, што нясе «Пяруноў Перст» са збраевога кута самаго Індры.
— «Пяруноў Перст»? — улыбнулся Ловчиц. — А этот, — кивнул он в сторону Лукьянова, — этот «вялікі», тоже что-нибудь понесет?
Старик резко сверкнул недобрым взглядом и Ивана Сергеевича, будто ударило током.
— Панясе? — спросил он так, что у Председателя по спине неприятно побежали мурашки. — Я не ведаю, што ен панясе, але ты, чалавек, здаецца, нясеш лухту!
Глядзі і ты, — добавил он, — каб той, хто нясе «Пяруноў Перст» застаўся там, у лесе, дзе будоўля, з вамі. Ад таго залежыць жыцце і твайго сына. Ты ўжо быў адной нагой за мяжой і маешся, бо не ведаеш, што табе рабіць з тым, што з табою бывае. Не пужайся таго, гэта Перасвет. Навучышся глядзець у яго – далека пойдзеш, а не, то будзе кароткі твой век.
Зусім хутка, зноўку ўбачыш мяжу Перасвета. Так ўбачыш, што й дыхаць табе займе. Прыдзе чорны чалавек да свайго раба, што сядзіць высака. Глядзі добра. Бо як пачнецца праруха, што з’ядае сотню жывых праз рот, а нараджае аднаго праз вуха, усе перавернецца наўвокал вас. А перавернецца яно таму, што ты не дагледзеў за тым, што нарабіў той чорны вакол. Бегаў ты за ім, а хапаў толькі паветра…
Дед повернулся и спокойно отправился в лес. Только тогда, когда он удалился шагов на двадцать, Иван Сергеевич, который, по-видимому, что-то для себя еще не выяснил, сделал шаг следом за ним и тут же был остановлен широкой ладонью Лукьянова, упершейся ему в грудь:
— Не иди, Иван Сергеич, — глухо сказал тот, — не догонишь…
Ловчиц посмотрел в лес. Старика уже не было…
Никто из дожидавшихся на поляне виновников торжества, и тех, кто охранял этот пикник по периметру леса, конечно же, не знал, что произошло возле лесной лужи. Видели только, что незримая тень лежала на лицах всех прибывших.
Кто-то списывал это на то, что Ловчиц, судя по всему, устроил молодоженам разгоняй по поводу задержки их прибытия на праздник, кто-то на перепачканные туфли жениха, кто-то на изогнутый во время буксировки бампер джипа, в общем непростая ситуация была заметна. Впрочем, совсем скоро всё, вроде бы, как-то само собой уладилось, и свадьба под открытым небом грянула не хуже, чем это могло бы произойти, скажем, в «Белой Веже» или «Каменном цветке». Да и счастливый Иван Сергеевич через два часа сам уже веселился так, что, как казалось, весельем своим окончательно смыл осадок той, дневной тени.
За шумом пиршества день пролетел незаметно, а вечером те, кто отбывал в столицу, погрузились в один автобус, ожидавший на шоссе у леса, а те, кто в Леснинск – в другой. Машину Лукьянова, порядком подогревшегося на собственном торжестве, поручили Можейко, а сами молодожены, свидетели, Михайловский и Ловчиц отправились в строящийся город на микроавтобусе.
Вот в дороге-то и выяснилось, что: «никто не забыт и ничто не забыто»! Стоит ли говорить, что творилось в душе генерала Ловчица в момент, когда он услышал всю историю о том самом странном дедушке. Не будь в микроавтобусе девушек трудно даже представить, что сказал бы генерал обо всем этом. Эта информация напрочь вышибла хмель из генеральской головы, более того, про себя Иван Сергеевич решил теперь до лучших времен спиртного вообще больше не употреблять.
Слова старика, тронувшие совсем не впечатлительного Ловчица до самой глубины души, ЧП такого уровня, тщательно скрываемое подчиненными, и где, на объекте №1 Государства! Когда?! Накануне «показных», план которых утвержден самим Президентом и от которых, ни больше не меньше, напрямую сейчас зависела судьба всей страны!!!
Шок от услышанного был настолько силен, что в момент, когда Лукьянов с Михайловским до конца «исповедавшись» умолкли, Иван Сергеевич просто уставился в темное окно и просидел так оставшиеся минут двадцать до первого въездного КПП близ Леснинска.
Внезапно открывшаяся дверь ударила в теплый салон весенней свежестью, заставив генерала, наконец, оторвать взгляд от оконного стекла.
Постовой, заметив в салоне Председателя Комитета Государственной безопасности, моментально вытянулся в струнку и отрапортовал по всей форме, едва заметно нажав тональную кнопку на рации, закрепленной скобой за карман брюк. Заметив безразличие и усталость в глазах одетого в «гражданку» генерала, он попросил всех находящихся в салоне предъявить пропуски в зону “L” и, включив фонарь, принялся сосредоточенно изучать пластиковые карточки с фотографиями пассажиров по всей форме, как и требовал в служебных инструкциях сам Председатель.
У Ловчица боец, что естественно, пропуск требовать не стал, а вот у Волкова – попросил. Понятное дело, никакого пропуска у того не оказалось. Этот факт моментально выдернул сонный салон из тяжких дум и вернул всех на землю.
Лукьянов хотел, было, что-то сказать, но, перехватив взгляд Патрона, лишь легонько прикоснулся к плечу армейского друга своей большой, горячей ладонью, дескать – не беспокойся, все уладится. А Волков, откровенно говоря, не сильно-то и беспокоился. Он просто представил себя на месте этого постового, и картина получалась далеко незавидная.
У единственного «зайца» в салоне этого микроавтобуса вдруг взыграло профессиональное любопытство: «И как же ты, парень, сейчас выкрутишься?»
Нужно отдать должное постовому. Ничуть не растерявшись, тот, вторично вытянулся в струнку и доложил:
— Товарищ генерал! Разрешите уточнить, этот гражданин без пропуска едет с вами?
— С нами, в нашем автобусе, — как-то странно ответил Председатель. — А что?
— Виноват, — «занял оборону» постовой, — но у него нет пропуска.
Генерал бросил хитрый и короткий взгляд в непроницаемое лицо Михайловского.
— Ты говоришь, виноват? — переспросил Председатель, — помилуй, в чем же ты, братец, виноват?
Постовой озадачился, но, не дожидаясь спешащего к месту событий от будки КПП коллеги, откровенно ответил:
— Пока ни в чем.
— А что ж ты тогда без вины винишься?
— Вы же сами приказали, никого без пропуска не пускать? Приказ № 234 от 29 марта…
— Приказал, и что?
— У этого гражданина нет пропуска, значит, он не может быть …проехать, ему нельзя. Мы обязаны сопроводить его на КПП и передать начальнику внутреннего караула.
— Вы мне будете пересказывать свои инструкции и мой приказ?
— Товарищ генерал, — отрапортовал подбежавший и запыхавшийся старший патрульного наряда, — старший лейтенант госбезопасности Корытич! За время несения службы…
— Вольно, — не дал ему договорить Председатель. — Вот вам, старший лейтенант, задача. Я – тот, кто есть, сами знаете кто. Прибыл в числе других пассажиров на ваш пост, не со своим кортежем, а так. У всех в салоне есть пропуск, в том числе и у меня, но у человека, который с нами – пропуска нет. Что вы будете делать?
Старший на КПП задумался лишь на миг.
— Согласно приказа, — начал он, — за номером 234 от…
— Не нужно пересказывать мне приказ! Ваш подчиненный уже пытался это сделать. Итак, ваши действия…
— Я не думаю, что с Председателем госбезопасности может ехать человек …недостойный.
— То, что вы думаете – похвально. Однако, что же будет с нашей ситуацией согласно литеры Приказа? Ведь я и мои спутники можем оказаться заложниками, ведь так? Сидим под прицелом и не можем вам подать знак. В кустах куча террористов. Налетят – и все!
Если, как вы говорите, со мной достойный человек – это хорошее прикрытие для них. Лучше сложно и придумать. Опять же, а вдруг, на самом деле этот человек достойный и, к тому же – друг Председателя? Еще обидишь Ловчица, правда, и тогда – спасайся, кто может! Так что же с задачкой?
— Не знаю, товарищ генерал, — честно признался старший лейтенант.
— Не знаешь, — тяжко вздохнул Иван Сергеевич. — Хорошо, хоть не врешь, как некоторые. — Ловчиц бросил укоризненный взгляд на Михайловского. — Видишь, Сергей Петрович, сколько еще дыр в наших «заборах»? Все скрывают, заглаживают перед начальством, чтобы не дай бог правда не пошла наверх. О насморке каждого бойца докладывают немедленно, а о том, что есть недостатки в инструкциях, в обязанностях каждого из людей, охраняющих объект № 1 государства – нет!
Ловчиц вздохнул всей грудью, в глубокой озабоченности поднимая глаза к черному, ночному небу:
— Всех гнать нахер, — тихо сказал он, — мне не нужна бумажная броня. Старший лейтенант, где моя машина?
— Там, за КПП. Водитель ждет.
— Хорошо. Пусть едет к помещению караульной части. Позвони им, все равно ведь позвонишь. Скажи, что генерал собирает всех свободных от службы. Мне все равно по тревоге их поднимут или как. Даю вам час на сбор, а я пока у вас здесь немного похозяйничаю. Начальника внутреннего караула и его зама ко мне, сейчас же! И пусть с нами проедет этот достойный человек, хорошо?
— Есть, товарищ генерал!
Постовые отдали воинское приветствие, хлопнувшему дверцей микроавтобусу, пропуская его на дорогу, ведущую к Леснинску…
Она вошла на кухню Олсенов. На небольшом, старомодном кухонном столе лежали очки Генни. Рядом с ними стоял пустой стакан из толстого стекла с множеством граней. Джанет знала, что она сейчас одна в этом доме, но чувствовала присутствие чего-то такого, чему просто нет объяснения.
Подойдя к окну, она присела на стул и бросила взгляд в окно. Густой туман стоял за стеклянной границей жилища, оседая на его холодном теле крохотными капельками. И снова «присутствие» дало о себе знать. Она обернулась и увидела у двери кухни небольшого серого зверька. Он был похож на нестриженого пуделя с мордашкой, в которой угадывалось что-то человеческое. «Глаза, — поняла Джанет, — у него человеческие глаза».
— И что с того? — услышала она его голос.
— Ты, — осторожно произнесла девушка, где-то в глубине души догадываясь, что это не кто иной, как дух жилища, — ты…
— Ну, смелее, — продолжал зверек, подходя ближе к ней.
— Ты, …дух?
— Зови меня Хозяин.
Зверек по-кошачьи взобрался к ней на колени и посмотрел в глаза.
Девушка резко подпрыгнула в постели и судорожно схватилась за края одеяла. Спина тут же отдалась холодом мокрой от пота пижамы, а на столике у кровати буравил своим звонком утреннюю тишину телефон.
Джанет потянулась трясущейся рукой к трубке. Картинка сновидения мелькнула перед глазами, и тело отозвалось на это рефлекторной судорогой. Девушка закрыла глаза и глубоко вдохнула, пытаясь таким образом привести в порядок разыгравшиеся нервы. Пальцы нащупали на телефонном аппарате кнопку громкой связи:
— Алло…
— Мисс Тампер? — спросил приятный женский голос.
— Да я.
— Это Синди, секретарь господина Уанзона.
— Да, Синди.
— Господин Уанзон просил с вами немедленно связаться. В 14:00 вам нужно быть у него в головном офисе, это весьма важно.
— А что случилось?
— Я точно не знаю, мисс Тампер, но кажется что-то, связанное с восточной Европой.
— В четырнадцать?
— Да, мисс Тампер.
— Хорошо, — ответила Джанет, бросая взгляд на настенные часы, показывающие половину одиннадцатого. — Я буду…
Сколько не дай девушке времени на сборы, а его все равно не хватит. Этот дурацкий сон, душ, макияж, дорога. В тринадцать часов пятьдесят минут, в момент, когда в приемный кабинет генерального директора компании «Wind East» уже прибыли все приглашенные, госпожа Тампер, едва только успела вскочить в закрывающуюся кабину служебного лифта.
Наверху, поприветствовав на ходу секретаря, она вошла, заняла первое попавшееся свободное место, положила перед собой блокнот и только тут подняла взгляд от полированной поверхности огромного стола.
Среди окружающих было всего два-три знакомых человека. Пожалуй, если бы не присутствие здесь самого господина Уанзона, в пору было бы задуматься: «а туда ли я попала?» К слову сказать, директор «Wind East» в это время ждал взгляда Джанет.
— Вот, джентльмены, — сказал он, — позвольте вам представить Джанет Джослин Тампер — мой заместитель по вопросам маркетинга и сбыта, та, о которой я вам говорил.
Присутствующие разом ударили в смутившуюся Джанет оценивающими взглядами, и девушка готова была поклясться, что ничего подобного в своей жизни она еще не испытывала. На нее не смотрели, а как будто просвечивали рентгеновскими лучами. Тишина наступила такая, что неслышный ранее, работающий электродвигатель кондиционера, теперь, как казалось, тарахтел, словно фермерский трактор.
Джанет была шокирована. Под действием этого непростого чувства она внутренне насторожилась и никак не отреагировала на представление мистера Уанзона, продолжая удивленно хлопать удлиненными ресницами, отчего вместо удивления на ее лице светилась некая неуместная кокетливая загадочность. Что делать, дамы зачастую сами не понимают, что малюют на собственных лицах.
Господин Уанзон, окинув тяжелым взглядом присутствующих, продолжил:
— Я так понимаю, что мне самому нужно будет ввести мисс в курс дела?
— Позвольте это сделать мне, — тут же ответил, поднимаясь с места, какой-то господин в сером костюме и с неприятной, взмокшей лысиной. Джанет, по причине полной и внезапной мобилизации сил, тут же, безошибочно определила, где кроются корни ее неприязни к этому субъекту. Это были редкие темные волосы, отблескивающие крупинками перхоти. Они были настолько засалены, что это никак не могло гармонировать с дорогим и модным костюмом важного мистера.
Неприятный господин с лысиной в это время беззвучно пожевал губами и прогудел неожиданно низким, грудным голосом, идущим в разрез с тем тембром, которым он начинал говорить:
— Госпожа Тампер, …Джанет. В восточной Европе случилась неприятность, связанная с компанией, в которой вы имеете честь работать. Часть ампул GVV-2000 через завербованного лично вами подагента попала в руки белорусских спецслужб. Это произошло настолько неудачно, что они сумели проследить весь путь работы продукта от растворения оболочки до его полного распада. В ноте, предъявленной белорусскими властями в адрес…
— Простите, — прервала этот баритональный камнепад Джанет, — кто вы такой?
Удивительное дело, но никто из присутствующих, кроме этого гражданина с лысиной, не прореагировал на откровенно жесткий вопрос девушки. Все эти цивильные «дяди» сидели на своих местах, словно деревянные болваны из рождественской музыкальной коробочки. Даже мистер Уанзон смотрел в это время на «серого», как крошка-ученик в свой первый день на учителя начальной школы.
Лысый же, купаясь в звенящей тишине, с молчаливого согласия хозяина, неторопливо достал из бокового кармана пиджака черный, пластиковый футляр и извлек из него несуразные в ХХІ веке роговые очки времен Элвиса Пресли.
Пауза все тянулась. Из другого бокового кармана «Серый» с убийственным спокойствием явил свету огромный, клетчатый носовой платок, протер им стекла этих древних очков и, как показалось Джанет, торжественно водрузил их на свое бледное, чисто выбритое лицо.
Едва только это произошло, стройность мыслей девушки, дожидающейся ответа, рассыпалась, словно карточный домик. Возраст «Серого», ранее просто не определяемый, сейчас чудесным образом проявился, отчего мисс Тампер почувствовала какое-то неприятное покалывание в районе живота. «Бог мой, — подумала она, — разве такое возможно? Да ведь ему где-то под семьдесят, а сразу-то, казалось лет сорок».
— Я смотрю, — размеренно и спокойно произнес незнакомец, — Вы чем-то озабочены?
— Нет, — соврала Джанет, — я просто жду ответа на свой вопрос — кто вы такой?
Глаза «Серого» хитро сузились в мощных линзах очков, он опустил взгляд на кисти рук девушки и тихо сказал:
— Кто я? Пожалуй, даже я сам не могу вам в полной мере этого объяснить. Я говорю лишь о том, как вы спрашиваете, но, если не принимать во внимание подтекст вашего вопроса, то вам достаточно будет знать хотя бы то, что зовут меня Феликс.
— Ошибаетесь, — стала «в позу» Джанет, переводя взгляд на своего шефа. — Мне этого недостаточно.
«Серый» еще несколько секунд смотрел в сторону девушки, но вскоре, вслед за ней и он удостоил своим вниманием хозяина кабинета. Мистер Уанзон встал, указал рукой на «Серого» и словно биоробот из фантастического фильма, представил его:
— Господин Феликс Желязны, сотрудник одной из служб безопасности страны и Советник Президента…
Сказав это Уанзон сел, странным образом возвращаясь в положение, из которого его поднял этот самый «Советник». В кабинете снова повисла гнетущая тишина. Стеклышки Желязного в это время медленно и, как казалось Джанет, заинтересованно отражали ее собственное, растерянное лицо, а она сама просто не знала, что же ей дальше делать с той первичной информацией, которой она так упрямо добивалась от этого странного гостя.
Поведение присутствующих просто пугало. Складывалось впечатление, что Джанет сидит на каком-то спектакле в кукольном театре, где она – зритель, этот Феликс Желязны – кукловод, а все остальные во главе с мистером Уанзоном – куклы. «Уж не экстрасенс ли этот очкарик?» — подумала мисс Тампер, попутно отмечая тот факт, что она сама не чувствует на себе никакого влияния этого странного субъекта.
Забывая о том, что в их беседе сейчас была ее очередь говорить, она стала прислушиваться к собственным ощущениям. «Очкарик!!!» — внезапно вспыхнул у нее в голове чей-то крик, послышался звон стекла, посыпались на пол какие-то фотографии…
И тут Джанет очнулась. Старик-очкарик стоял напротив нее, держа в руке стакан воды, а присутствующие дружно, словно студенты в конце годового курса, что-то писали в свои блокноты.
— Вам плохо, мисс Тампер? — спросил Феликс.
— Да, — честно ответила девушка, — как-то не по себе. Я…
— Мне показалось, вы уснули. Я испугался, уж не потеряли ли вы сознание. Здесь такой воздух. Знаете, — продолжал он петь приятным баритоном, протягивая Джанет стакан, — я вам честно скажу, эти кондиционеры – редкая дрянь. Другое дело природа, правда? Вековые ели, холмы, ах, красота! Я знаю тут одно местечко, миль пятьдесят от Эспина. Впрочем, давайте вернемся к той беседе, что вас, мисс Тампер, убаюкало…
Джанет озадачилась: «какая беседа?» и сделала глоток воды. Едва приятная прохлада сошла к ее желудку беседа, о которой говорил очкарик, чудесным образом тут же всплыла в ее памяти. Напрасно удивленная девушка бросала отчаянный взгляд в сторону своего Директора. Мистер Уанзон, также, как и все присутствующие, энергично работал черным «Паркером» в собственном ежедневнике, не обращая никакого внимания на то, что происходит вокруг.
— Так вот, — блеснул линзами очков Желязны, — я ценю ваш напор и желание сделать все, как велят ваши функциональные обязанности и должностные инструкции. В конце концов, для того вы и получали свое образование и профессиональный опыт. Опять же, не зря вы сейчас являетесь заместителем директора и без всякой ложной скромности скажу – его «правой рукой». Ваши рекомендации просто безупречны, однако, — Феликс вдруг сложил руки в замок и, склоняя голову «прицелился» своей неприятной лысиной прямо в Джанет.
Дальше он, то ли шутя, то ли всерьез продолжил говорить тоном телевизионного диктора, — «сотрудничество Правительства с вашей компанией более чем плотное. Наши заказы на ваши разработки, да и квалификация ваших специалистов сейчас настолько плотно проецируются на международную политику, что страны восточной Европы, Азии и Дальнего востока отдадут шестую часть своих территорий за двоих-троих сотрудников ваших лабораторий».
Он снова поднял взгляд:
— Делая что-либо, госпожа Тампер, нужно быть поосмотрительнее. Разумеется, отсюда нам не решить проблем в Беларуси, однако и одну вас отпускать в зубы к этим, с позволения сказать, европейцам, мы не станем.
Думаю, вам интересно будет знать еще и то, что все ваши разработки, программы распространения продуктов, рекламная компания – все это плод нашей общей работы, направленной на улучшение жизни страны.
Не удивляйтесь так. Все маркетинговые отделы и профессионалы-менеджеры «Wind East» на восемьдесят процентов люди госбезопасности – наши люди и это, скажу вам откровенно, не так уж и плохо. Мы, вы, даже авиакомпании, связанные нашими контрактами и переоборудовавшие самолеты для химтрейлов , мы все в одной связке.
Команда, в которой вам предстоит лететь за океан, будет состоять из первоклассных разведчиков, специалистов в научной области, юридической и нашей области – госбезопасности. — Желязны поднял кривой указательный палец к потолку, — все они из числа ваших сотрудников.
Не делайте такие большие глаза, мисс, вам это не идет, и не смотрите без конца на своего директора. Господин Уанзон знает обо всем, ведь он стоял у самого истока этого бизнеса.
Джанет против желания собеседника, снова посмотрела на своего Патрона. Тот коротко, не отрываясь от письма, кивнул.
— …так что-о-о, — продолжал Очкарик, — нам это выгодно. Не придется искать и ученых и сотрудников на стороне.
У нас с вами, — Феликс криво улыбнулся, — есть, как говорится в рекламе: «два в одном»! Инструкции им доведены. Получение ваших инструкций и знакомство с теми, кто, уж поверьте, не даст вас в обиду ни в одной стране мира, назначены сегодня на восемнадцать ноль-ноль. Вас и мистера Уанзона, как же без Директора компании, я буду иметь честь сопровождать туда лично…
Глава 8
Ингви занял место у иллюминатора. Устроившись поудобнее, он тяжело вздохнул, в предвкушении долгого полета в не самой приятной для себя компании.
Джефферсон, стоя возле сидений, немного «погулял» по салону глазами и тут же уселся рядом с Ингви, оставляя подошедшему в это время Черри небогатый выбор, занять крайнее от прохода место или присесть рядом с коллегами. Он резонно выбрал последнее.
Олсен, избегая нежелательного сейчас общения с Джефферсоном, демонстративно отвернулся к стеклу и стал лениво изучать ослепительно белую полоску видимого края фюзеляжа. В это время крылатая машина вздрогнула и начала выруливать на взлетную полосу.
— А что, Олсен, — проявляя признаки хорошего настроения, вдруг заговорил Джефферсон, — наш Патрон, отправляя нас на родину водки, все же умудрился озадачить попутными поручениями?
Ингви нервно сжал губы. Самолет начинал взлетать, а этот момент даже без дурацких вопросов коллеги ему всегда не очень-то нравился. Он резко оторвал взгляд от иллюминатора, но, опомнившись, вовремя остановил собравшуюся у самой глотки пару-тройку резких слов в адрес Дени:
— Это все потому, — сдержанно процедил сквозь зубы Ин, — что он слишком хорошо знаком с вашей страстью к дегустации алкогольных напитков.
Джефферсон проглотил эту колкость ничуть не смутившись. Он весело подмигнул остающемуся безучастным к их беседе Черри и продолжил:
— Олсен, последний раз все было не так, как вы думаете. Я уже пытался вам это объяснить…
— Не думаю, что пойму какие-либо объяснения.
— Нет, Олсен, это глупо. Я не настолько…
— Глупо? Глупо, Джеф, приводить в мой номер проституток и платить им из моего кошелька…
— Это получилось случайно. Я все объясню, тем более что деньги вам я сразу же вернул, …назавтра.
— Как, — возмутился Ингви, — как такое может произойти случайно? Не смешите меня.
— Хорошо, хорошо. Сознаюсь. В который раз я был не прав, но ведь я был пьян, Олсен.
— Это не оправдание…
— И, тем не менее, это хоть как-то все объясняет. Я же уже просил у вас прощения, причем много раз.
Знаете, мне совсем бы не хотелось портить между нами отношения, тем более сейчас, в начале поездки. Поэтому предлагаю в Минске в качестве примирения выпить, как это принято у русских. Они это называют «мировую.
— Вы, Дениз, совсем не умеете пить, и я не стану этого делать с вами ни при каких обстоятельствах. Вот дьявол, — выругался Олсен, начиная страдать от неприятных взлетных ощущений. — Джеф, я понимаю, что вам все равно, но не вздумайте и в этот раз оплошать на той стороне океана. Напоминаю вам, мы летим совсем не в Россию. Да, кстати, и летим мы не пить.
Судя по всему, Джефферсон, получив достаточно жесткий отпор от коллеги, все равно не собирался отступать от намеченной цели. Он заговорщицки наклонился к уху Черри и шепнул так, чтобы Олсен все это слышал:
— А мне кажется пьяные журналисты не вызовут никаких подозрений и особенно плотного внимания у местных спецслужб.
Ингви удивленно посмотрел в их сторону и, после недолгой паузы, улыбнувшись, шепнул тому в ответ:
— Джеф, уж не слишком ли вам ударило по мозгам наше посещение казенных кабинетов? Вы на самом деле собираетесь выполнять все то, о чем вас там просили?
Джефферсон, понимая, что барьер сдержанного общения преодолен, хитро подмигнул и заговорил полушепотом:
— Почему нет? Сообщаю вам – вот она моя тактика и стратегия, Олсен. Если мы будем употреблять достаточно водки, многое из неудавшегося, того, о чем там так просили, мы просто сможем списать на пьянку.
В восточной Европе и не такое под это дело списывают. Стоит ли, и говорить, что приятное времяпровождение после употребления «огненной воды» я гарантирую? Что называется – «во искупление грехов своих».
— Джеф, я вас умоляю…
— Нет, на самом деле. Я достаточно часто бывал в России, …раза три. Там такие девушки!
— Джеф, мы летим в Беларусь…
— И что с того? Говорят, там они еще лучше. Водка и девушки – все для маскировки. А мы под это хорошо проведем время, а?
— Дениз, мне кажется… Вы хороший журналист и не мне вам объяснять, в какое дерьмо нас с вами в этот раз могут втянуть с этими их, — Ингви кивнул в сторону иллюминатора, — настоятельными просьбами и инструкциями.
— Признаться честно, — Джефферсон снова склонился к уху молодого коллеги, — я оттого и несу всякую чушь. Для того, чтобы они, если сидят рядом, слышали от нас только: «девушки» и «водка».
А ведь на самом деле, Олсен, нам в таких вонючих делах не стоит быть порознь. Нам с вами не впервой. Я понимаю, что вы и меня теперь можете подозревать в сотрудничестве с теми дядями, но и я ведь тоже могу вас подозревать? И вас и Черри. Дело-то и правда, гнилое, а тут еще с нами молодой.
— Прелестно, — закивал Ингви, — стало быть, вы всех теперь подозреваете?
— Всех, Олсен, всех. Каждого в этом салоне. И напрасно вы смеетесь…
— Я и не думаю смеяться. Просто по прилету за нами наверняка еще будет какое-то наблюдение, и «наших», и местное. Да такое, что и не заподозришь. Как тогда работать, что работать? Как вообще тогда жить?
— Вот-вот, далеко ли мы с вами уйдем с такими подозрениями, Олсен?
— Да, Джеф. Мы вон с вами уже минут пять шепчемся, а меж тем Черри, наверняка, уж чего только не думает о наших беседах…
Джефферсон отвернулся от собеседника и бросил жесткий и испытующий взгляд на молодого коллегу. В течение нескольких десятков секунд продолжалось придирчивое визуальное сканирование двух пар глаз интересующего их объекта, а именно умиротворенного лица откинувшегося на подголовник Вильяма Черри. Молодой человек в это время всем свои видом старался показать, что желает уснуть, наплевав, таким образом, на все подозрения мудреных опытом коллег.
— Он что, в самом деле спит? — осведомился Олсен, хотя и сам прекрасно слышал неподдельное похрапывание чикагского великана.
Джефферсон, не касаясь Черри, приблизился к его лицу, всматриваясь в неподвижные веки.
— Спит. — Наконец сказал он, отворачиваясь от спящего Вильяма и в этот миг, Ингви почувствовал запах перегара. — Вот так экземпляр летит с нами, а, Олсен? — продолжал подвыпивший коллега. — И, тем не менее, я его тоже подозреваю.
— Перестаньте, Дениз, вы пьяны, как всегда.
— Да, я выпил, немного, и все равно подозреваю его, а как же иначе? Нам, Олсен, теперь лучше перестраховаться и подозревать всех – Черри, того мужчину, в очках, — Джефферсон указал на поднявшегося и потянувшего к багажной полке джентльмена, — и даже ту весьма недурную дамочку напротив него...
Едва Олсен открыл рот для того, чтобы сказать что-то обидное подвыпившему коллеге, его взгляд упал на ту самую девушку в темно-сером костюме, о которой тот только что говорил.
Дальше Ингви уже не слышал умозаключений своего соседа. В направлении их по коридору Боинга двигалась мисс Джанет Джослин Тампер. Она не могла сейчас почувствовать, как сразу увеличилось в массе и гулко начало брыкаться в груди его сердце, она просто не поворачивала головы в ту сторону. Виной всему был все тот же Джефферсон, «ощупывающий» ее безукоризненную фигуру наглым, недобрым взглядом.
Олсен не стал покидать свое место или каким-то иным способом пытаться обратить на себя внимание Джанет. Во-первых, нужно было дать сердечку успокоиться, а во-вторых, не дожидаться же ее возле туалета, куда она, судя по всему, шла?
В момент, когда девушка исчезла за темно-фиолетовым занавесом в дальнем конце коридора, Джефферсон, едва не сломавший шею, сопровождая ее взглядом, повернулся к Олсену и оценивающе причмокнул языком:
— Какова, а? Бьюсь об заклад, что это супруга или любовница какого-нибудь русского нефтяника, причем не самого преуспевающего. Те, кто побогаче, украшают своих дам, как рождественскую елку. Меха, бриллианты, прочие побрякушки.
Эй, — толкнул он локтем задумавшегося о чем-то Олсена. Движение было столь энергичным и резким, что от него вздрогнул и проснулся Черри. Спросонья он страшно вращал глазами. Казалось, что пробуждение вырвало его откуда-то из преисподней. — Олсен, старина, — продолжал Джефферсон, не обращая внимания на непонимание в глазах молодого коллеги, — да очнитесь же вы, я спрашиваю, какова та, в сереньком, а?
— В чем дело? — прохрипел из-за спины пьянеющего на глазах Дени чикагский великан.
Джефферсон недовольно сдвинул брови и обернулся:
— Вильям, — театрально воскликнул он, — с добрым утром. Что с вами? Приснился кошмар?
— Да, — честно признался тот, — мягко говоря, кошмар. Вы знаете, не люблю летать. При взлете и посадке не могу сдержаться – засыпаю, а как усну – всякий раз снится какая-то чушь. Вы о чем-то меня спрашивали, мистер Джефферсон?
— О, старина-а-а. — Протянул Дениз. — Для вас и Олсена я – просто Дени, или Джеф, как зовут меня в журнале. Так вот, Вильям, мы тут наблюдали передвижение по салону одной цыпочки. Вы как вообще относитесь к цыпочкам?
— Положительно, — спокойно, но не без тени удивления, ответил Черри на странный вопрос, — я ведь из Чикаго.
— А что, — оживился Джеф, — в Чикаго к ним относятся как-то по-особенному?
— Нет, — улыбнулся Черри, проявляя верх миролюбия, — просто у нас цыпочки – особенные…
— Ну, что же, — не стал ему перечить Дени, — цыпочки немного подождут, совсем недолго. Вилли, вы позволите вас так называть?
— Да, мистер, …Джеф…
— Мы с Ином тут обсудили одну весьма щекотливую тему. Нам, — Джеф подмигнул Олсену, — понравилось то, как вы держали себя у этих, …вы знаете, о ком я говорю. Уверенно, твердо, но ведь некоторые моменты в нашей работе… Как бы это сказать? …Немного не совпадают с рекомендациями «тех парней».
Черри бросил вопросительный взгляд за Джефферсона.
— Вы опытнее меня, — неуверенно сказал он, — я впервые сталкиваюсь с подобным.
— Поверьте, мы тоже. Вилли, м-м-м, предлагаю, дабы сгладить некоторые углы в предстоящем путешествии и нашей будущей работе заключить некое джентльменское соглашение и скрепить его. Я закажу нам что-нибудь достойное, а, Ин? — Джефферсон повернулся к Олсену.
— Я согласен, — вдруг положительно ответил тот, пробуждая немалое удивление в сердце старого гуляки. — Только правила и инструкции, как и руководство всем этим разгулом будет на мне. Вы доверяете мне, Черри?
Вильям, не задумываясь, кивнул.
— А вы, Дени?
Джефферсону просто не оставалось выбора, иначе двое было бы против одного, а он всегда считал, что лучше трое и заодно.
— Олсен, — внушительно сказал он, — что с вами вдруг случилось? Впрочем, можете не отвечать, после вашего согласия на полетный фуршет, я вам доверяю, как самому себе.
— Тогда правило номер один: «Пока выжидаем, никаких девушек и спиртного даже для скрепления этого соглашения».
Ингви бросил взгляд за спинку своего сидения. Там, в конце коридора появилась Джанет:
— Спиртного, — продолжил Олсен, поднимаясь, — это особенно, Джеф! Мы уже говорили с вами, что нас может ожидать там, за океаном. Правило номер один, ну-ка, Черри...?
Вильям пожал плечами и послушно ответил:
— Никаких девушек, пока, и спиртного.
— Все верно, Вилли. А сейчас, господа, я вас ненадолго покину, а вот когда вернусь, мы с вами обсудим детали нашего джентльменского соглашения...
Олсен стал посреди коридора. Джанет заметила его не сразу, однако, когда это случилось, кровь хлынула к ее лицу. Собрав все свое самообладание, мисс Тампер прошла мимо Ингви, бросив ему достаточно небрежно:
— Добрый день, мистер Олсен.
Пожалуй, если бы в этот миг она смогла предвидеть его реакцию, слова совершенно иного толка сорвались бы с ее губ. Ингви и сам не понял, как это случилось. Он бросился за девушкой и с громкой, словно выстрел, глупой фразой: «Ах, вот так вы теперь со мной здороваетесь?!» — схватил ее за локоть и резко повернул к себе. Перед ним вспыхнули широко раскрытые в испуге глаза Джанет, а где-то позади нее замаячили какие-то тени.
— Ин! — услышал Олсен позади себя возбужденный голос Джефферсона. — Я… Я дважды согласен с подобной трактовкой «правила номер один»! И непременно, сейчас же закажу нам коньяку…
Миг и перед Ингви, заслоняя собой Джанет, появились два каких-то дюжих молодца. Оскорбленный холодным приветствием совсем небезразличной ему девушки, Олсен не сразу понял, что его к ней просто не подпустят. Он поднял голову:
— В чем дело, ребята?
Молодцы дружно переглянулись. Конфликт притягивал столько всеобщего внимания, что в конце коридора замаячили стюардессы. Все пассажиры дружно оставили свои журналы, книги, ноутбуки и сон. Случай обещал им развлечение, которое смогло бы в немалой степени скрасить долгое время полета. Попутчикам и по совместительству помощникам мисс Тампер подобное внимание было просто ни к чему.
— О, — сказал, наконец, правый из них, — мне кажется, девушке нужна помощь? Мы, как джентльмены, просто не можем позволить подобного обращения к даме.
Нужно сказать, что если бы эти парни извлекли из своих карманов две пары пистолетов и устроили пальбу, эффект был бы хуже. Теперь каждый из пассажиров просто считал своим долгом посмотреть на последних истинных джентльменов. Откровенно говоря, картинка, нарисовавшаяся перед глазами зевак, заметно расходилась с общим представлением о тех самых достойных людях, так красочно описанных в литературе.
Что-то теплое прислонилось к спине Олсена.
— И-и-ин, — недобрым тоном прогудел где-то у правого уха голос Джефферсона. — А насколько эти джентльмены – джентльмены? И чего это они лезут в дела моего друга?
— Господа, — появившись между заступниками Тампер и коалицией журналистов, нараспев произнесла темнокожая стюардесса, — что случилось, почему вы покинули свои места?
«Джентльмены», не сговариваясь, будто ябеды-одноклассники указали на Олсена и развели руками:
— Этот мистер, — заговорил второй из них, — пристает к даме! Хватает ее и, как нам кажется, нарушает общественный порядок.
Второй «джентльмен», соглашаясь с первым, мелко закивал. Ингви был настолько шокирован поведением этих парней, что даже не нашелся что сказать. Пауза была недолгой.
— Я все улажу, — сияя «пластмассовой» улыбкой, заверила окружающих стюардесса,
— Лиа, — обратилась она к напарнице, — проводи этих джентльменов на свои места.
Крепыши-заступники Джанет тут же послушно удалились за второй, молчаливой служащей авиакомпании.
— Мисс и вы, мистер, — указала оставшаяся девушка в униформе на Олсена, — пройдемте за мной.
Джефферсон шумно выдохнул за спиной Ингви и, понимая, что он лишний в их компании, отправился обратно к Черри. В салоне прополз недовольный шумок, уж больно быстро все кончилось.
В служебном помещении, куда сопроводили виновников всеобщего внимания, были только они и стюардесса, которую, судя по бэджу, звали Алима. Ей, по сути дела, и не пришлось ничего говорить, все сказала Джанет.
— Ингви, — произнесла она так, как не говорила этого никогда. — За последнее время столько всего произошло. Сейчас не время говорить о нас, о том, что было и, тем более, о том, что же будет. Сейчас – нет!
Я пойду на свое место, а ты – на свое. И, если ты хочешь навсегда порвать какие-либо отношения между нами – заговори со мной в ближайшие сутки. Молчи! В Минске, я сделаю все возможное для того, чтобы поговорить с тобой и расставить точки над «і». В данное время, повторяю – лучше не подходи ко мне. Даешь слово?
— Если-и, — задумавшись, протянул Олсен, — …если ты даешь слово найти меня и поговорить в Беларуси. Тогда – да, я даю тебе такое слово.
Она повернулась и ушла, а Олсен, собираясь с мыслями, тупо уставился в пол.
— Ну, вот. Всё и выяснилось, — блистая улыбкой, произнесла неуверенным тоном стюардесса.
Стоит ли и говорить о состоянии Ингви в тот момент, когда он вернулся к своим спутникам. Сердобольный Джефферсон, видевший, что дама вернулась намного раньше, в один миг затолкал Черри к иллюминатору, давая место пострадавшему, но не сломленному коллеге, благо одно сидение в их ряду так и осталось пустым после взлета.
— Олсен, старина, — сочувственно шептал Дениз, — у меня с Вилли есть пара идей, как проучить этих бройлеров, что не дали вам познакомиться как следует с той дамой. Мы их прищучим еще до Киева…
— Минска, — уточнил Черри.
— Да какая разница? Ин, — Джефферсон дождался момента, когда мрачный Олсен поудобнее сядет на место. — У Вильяма в университете было трое таких же, как они.
— Джеф, — перебил его Ингви, — мне плохо, — у нас есть выпить…?
«Утро красит нежным цветом стены …», окна и дышащий сегодня особенно свежо и легко лес. Вот так случается каждый год, – проснешься, выйдешь на улицу, вдохнешь всей грудью и поймешь – весна. Как-то вдруг с восходом становится теплее воздух, ярче солнце и от всего этого великолепия у тех, кому особенно везет, подобно мороженному, случайно позабытому на столе, начинает таять сердце, насыщая жизнь мощнейшей, ни с чем не сравнимой энергетикой.
Сегодняшнее утро было именно таким, ну, скажем, почти таким. А все, потому что прошедшая ночь многим людям в службе безопасности города Леснинска далась нелегко. Везеньем считалось остаться на службе, схлопотать выговор, пусть даже строгий, остро приправленный разгоном, устроенным Ловчицем всему личному составу.
Начальник внутренней охраны был снят с должности, равно как и его заместитель и еще многие, и многие должностные лица. Ловчиц появился на объекте накануне, ночью, уже с новым начальником, хотя приказа по увольнению старого еще не было. Никто из сотрудников ничуть не сомневался, что во время представления этот вновь назначенный исполняющим обязанности гражданин, был слегка пьян и вел себя как-то странно. Однако, что вполне объяснимо, почти все промолчали по этому поводу. И верно, попробуй, возрази генералу, да еще в такой момент. «Почти» потому, что единственным, кто в частной беседе вступил с ним в полемику по этому поводу, был, как ни странно, Лукьянов.
Директор Института ничего не имел лично против своего друга и указывал лишь на то, что Волков не имеет соответствующего образования и опыта. Ловчиц на все возражения Алексея Владимиировича ответил увесистым монологом неофициального содержания, из которого выходило, что господин Лукьянов тоже был в списке «молчунов», скрывающих от генерала правду, и только чудом проскочил мимо взыскания.
Ко всему прочему оказалось, что Председатель знаком с действиями потусторонних сил и явлений чуть ли не больше самого Лукьянова, человека, посвятившего изучению ведизма, юджизма, авестийской астрологии и множеству оккультных наук в общей сложности что-то около восьми лет. Что тут говорить, лесной дедушка в лаптях и его слова, сказанные у лужи, вызвали у Ивана Сергеевича просто неподдельный интерес.
Таким образом, директор Института был «поставлен на место» и, как-то само собой получилось, что кандидатура Волкова была быстро утверждена. Единственное, что могло бы пострадать от подобной перестановки – это предстоящие мероприятия, связанные с пресс-конференцией и тем, что она прикрывала. Впрочем, все инструкции и планы по проведению предстоящей «показухи» были уже введены в действие и много раз отрепетированы, поэтому никто особенно-то и не «пожарил» по поводу того, что у руля одного из отделов внутренней безопасности оказался необразованный новичок.
В общем, ночка «удалась». Не каждый день, не то день – месяц способен так пестрить решениями и событиями, но все на свете рано или поздно заканчивается – прошла и эта ночь.
Ловчиц уехал в Минск, а участники ночных событий отправились: кто – спать, иные сразу на службу – охранять объект и готовить его к предстоящей пресс-конференции, третьи – готовить пищу, или делать пропуск вновь назначенному начальнику отдела охраны объекта.
Утро, не смотря на «долгую» ночь накануне, не стало затягивать с рассветом дольше обычного, а за процедурой получения пропуска и четырех пластиковых карточек допуска на объект «L» оно прошло и вовсе как-то незаметно. Благо паспорт у новоиспеченного начальника внутренней охраны имелся с собой.
Ближе к обеду Волков и Лукьянов, по предварительной договоренности с Ловчицем, уехали в Солигорск за небогатым скарбом брата знаменитого белорусского музыканта, а Леснинск продолжал жить ожиданием приезда специальной комиссии ООН и журналистов.
Равно как и ночь, даже такое великолепное утро не могло быть удачным для всех, во всяком случае, с полной определенностью это можно было говорить о том, что трое американских журналистов, прибывших на упомянутую выше пресс-конференцию, встречали это утро без особого оптимизма.
Судя по показанию часов, висящим над дверью комнаты «люкс», Олсен проснулся довольно рано, однако, томимый чувством вины и стыда за собственное поведение в течение прошлых суток, он долго не мог подняться с гостиничной постели. Голову отравляло похмелье, душу – совесть, а тело? Назовем это – акклиматизацией.
В момент, когда Ингви, наконец, понял, что не имеет больше ни малейшего желания продолжать лежать в постели, он встал, натянул джинсы, морщась, нагнулся к большому дорожному чемодану с биркой аэропорта, вытянул оттуда мягкие домашние тапочки из оленьей кожи и отправился в душ.
Никак не скажешь того, что Олсен остался под приятным впечатлением от убранства номера и окружающей обстановки, однако же, все необходимое для проживающего там имелось, ни больше того, и ни меньше.
Водные процедуры заметно поправили самочувствие измученного утомительным перелетом журналиста. Оставив на потом обряд распаковывания багажа, он, не в силах больше находиться в комнате, вышел в коридор и постучал в соседнюю дверь.
Комната Джефферсона ответила тишиной. Оскорбленный этим фактом Олсен, натянуто улыбаясь проходящим мимо людям, несколько раз бесцеремонно и гулко ударил в дверь кулаком.
— Опять этот …неугомонный, — тихо сказал на английском кто-то в конце коридора. Ингви попытался отыскать глазами говорившего, однако очень скоро пришел к заключению, что, судя по лицам окружающих, это мог сказать кто угодно.
Конечно, маловероятно, что в этой загородной гостинице разместили всех пассажиров их рейса, однако кто-то из них, наверняка, оказался здесь, поскольку узнал одного из вчерашних буянов. Впрочем, и по приезду сюда, журналисты тоже вели себя, мягко говоря, вызывающе, так что все это могло быть и реакцией на их вчерашнее заселение.
Дверь перед Олсеном вдруг распахнулась, и в лицо ударило ветром. На пороге комнаты, в одних трусах стоял заспанный Джефферсон.
— Входите, Ин, — страшно прохрипел он, — входите скорее, я открыл окно…
Ингви и не собирался долго стоять в коридоре. Он моментально юркнул в номер, лишь слегка подтолкнув дверь, а хулиганящий в гостях у Джефферсона сквозняк, едва не вышиб ее, мощно ударив о дверную коробку. Олсен остался доволен. Удар прозвучал, как вызов тому, говорившему в коридоре.
Джеф в это время свалился в кровать и, укутываясь в одеяло, грязно выругался. Олсен расположившись на стуле, налил себе стакан воды из почти пустого стеклянного графина и сказал:
— Никак не скажешь, Дениз, что настроение у вас приподнятое.
— А с чего, скажите на милость, я должен веселиться?
— Странно. Вы ведь сами вчера утверждали, что вам нравится дух путешествий или странствий, всегда сопутствующий нашей работе?
— Не напоминайте мне про вчера.
Олсен сделал паузу:
— Я, — сказал он тихо, — не очень хорошо все помню…
— Это потому, — пояснил Джефферсон, — что вы мало пьете, и не имеете соответствующей «закалки» и, скажу вам честно, ваше счастье, что не очень хорошо помните. Полет удался, ничего не скажешь. До Испании было еще ничего – весело, а потом…
— Мы были в Испании?
— Там и у нас, и у самолета была дозаправка. Скажу больше, Олсен, если бы мы ехали в поезде, нас за дорогу могли бы вышвырнуть раз десять.
Уж теперь-то я понимаю, почему вы не пьете, правильно и делаете. Поверьте, Ин, я под «этим делом» тоже не подарок, но вы в подпитии, это что-то… Вы – ртуть! Так же неуправляемы и опасны. Вам, Ингви, пить никак нельзя. А еще этот, молодой, Черри.
— А что Черри?
— Нужно сказать спасибо властям авиакомпании, что не оставили нас где-нибудь по пути за наши выходки. Ох, Олсен, — тут Джефферсон снова выругался, — да черт с ним. Зато есть что вспомнить. Никогда бы не подумал, уж простите за откровенность, Ингви, что с вами может быть так весело.
В дверь постучали.
— Входи, Вильям! — ни с того, ни с сего совершенно по-хулигански гаркнул Джеф.
Вместо Вилли в дверном проеме появился некий гражданин среднего роста в темном костюме.
— Мистер Джефферсон, — сказал он мягким и вкрадчивым голосом, — простите за вторжение, скажите, Олсен …не у вас? Я постучал ему, никто не открывает.
Дениз, оторвав голову от измятой подушки, приподнялся в постели и удивленно посмотрел сначала на гостя, а потом на Ингви.
— «Вчера» продолжается, — неопределенно сказал он, и продолжил: — Несмотря на то, что я вас что-то не припоминаю, — обратился он к неизвестному гражданину, — бьюсь об заклад, вы и с Олсеном не знакомы…
— Не имею чести.
— В таком случае, господа, позвольте мне представить вас друг другу. Этот джентльмен, …вот проклятое слово, — злобно пробормотал себе под нос Джеф, вспоминая молодчиков из самолета, — в общем, этот, сидящий перед вами человек со стаканом воды и есть Олсен, а это, Ин, …какой-то мистер, интересующийся вами. А теперь, господа, когда все формальности соблюдены, идите к черту, куда-нибудь в соседний номер! Дайте мне немного отдохнуть после трудного перелета, у меня акклиматизация...
Ингви ничего не оставалось, как поставить обратно на стол стакан и, реагируя на бесцеремонность Дени, довольно сухо пригласить неизвестного к себе. Утренний гость согласился только на то, чтобы выйти в коридор. Они стали у окна, и некоторое время говорили о каких-то пустяках.
Незнакомец, как видно, пока не рисковал начать говорить об истинной цели своего визита. Когда же он с помощью собственного пустословия окончательно убедился в том, что Олсен настроен не столь воинственно как его коллега Джефферсон, пришло время и для серьезного разговора.
— Меня зовут Ласло Шимич, — представился он. — Не знаю, с чего бы это мне начать. Вы …немного опрометчиво вели себя вчера и в нашем посольстве сильно обеспокоены этим. На кону престиж журнала, если хотите, престиж страны. Вы понимаете всю серьезность положения?
— Понимаю, мистер Шимич, однако, мне кажется, все не так уж и плохо.
— Плохо, Олсен, очень плохо. Тут и так с этой пресс-конференцией проблем хоть отбавляй, ее, между прочим, решили провести на два дня позже, а тут еще вы хулиганите.
— Скажите, только честно, — произнес с недоверием Ин, — а перенесли ее тоже …из-за нас?
— Нет, — криво улыбнулся собеседник, — Вы не имеете к данному переносу никакого отношения. Просто власти приняли решение о том, что на нее прибудет сам Президент Беларуси.
— Да что вы?
— Это так, Олсен. Я собственно, из-за всего этого и приехал раньше. Ведь думал, зная про вчерашние ваши приключения, вначале созвониться с вами и прикатить только после обеда. Но утром, знаете ли, был такой туман! Не лучшее время для поездок на авто. Мне сообщили о перемене времени пресс-конференции по телефону еще на рассвете и тут же сказали и о причине переноса.
Кстати, мистер Олсен, это правда, что вы закончили курсы телеоператоров медиацентра компании «BBC»?
— Это было пять лет назад. Я был откомандирован туда руководством журнала, и до сих пор не знаю, на кой черт мне все это было нужно?
— Вы были откомандированы, как лучший из лучших.
— Не мне судить об этом.
— Я и не сужу. Мы уточняли.
— О? Должен сказать, что у вас неплохо тут поставлено дело с информацией. Хотя, чему удивляться, двадцать первый век? Ну да бог с ним, итак, причем тут эти курсы?
Шимич пристально всмотрелся в глаза собеседника:
— Как я уже говорил, — продолжил он, — мы совершенно не ожидали появления Президента Беларуси на пресс-конференции. Предполагалось, что у него состоится другая, чуть позже. Понимаете ли в чем дело, Олсен, мы никак не успеем оформить и доставить сюда телеоператора. Вы сами знаете, как это трудно – попасть сейчас в Леснинск. Не стану говорить и о бюджете. Некая его экономия нам не повредит…
— Постойте-постойте, — стал догадываться Ингви, — уж не клоните ли вы к тому, чтобы я, ко всему еще, и снял все это действо на телекамеру?
— Именно так, Олсен.
— Вы с ума сошли, Шимич.
— Напротив, Олсен. Подумайте сами, сколько дивидендов вы сможете с этого иметь.
— О! — несколько театрально воскликнул Ингви и повернулся к окну. — Вы можете рассказать Черри о подобных наградах и дивидендах. Такие «волки пера», как я или, скажем, Джефферсон, не особенно-то верят с подобные посулы.
— …Туман. — Как-то неоднозначно сказал Шимич, следуя примеру собеседника и поворачиваясь к оконной раме. — Олсен, — продолжил он, — в этой миссии для всех вас нет золотой середины безделья. Или герой, или...
— Или?
— А как вы думали? Вся дипломатия, все кто только может в мире работают сейчас над тем, чтобы хоть как-то зацепиться за джек-пот выигрыша лотереи под названием «Леснин». Нужно ли говорить, на какое место в этом распределении этого богатства целится наше Правительство? Никто не поскупится на награды победителям, однако, и проигравшим… Проигравшими, Ин, лучше не быть. Вы можете мне верить, акции издательства, в котором вы работаете, на семьдесят процентов принадлежат людям, имеющим здесь прямой интерес.
Сознаюсь, я лукавил, говоря ранее о бюджете. Он неограничен. Им, — Шимич кивнул в сторону густо покрытого туманом леса, — не составит труда оплатить приезд сюда даже какого-нибудь конгрессмена с камерой, и тот, поверьте мне, будет снимать. Да, будет! А за такие деньги еще и голым станцует перед собравшейся публикой, но вот беда, попасть сюда сейчас не так просто даже конгрессмену, и нам приходится обходиться тем, что у нас есть, а есть первоклассный оператор – вы!
Олсен вздохнул.
— Мне, — продолжал Шимич, — перед тем, как отправиться сюда, не двузначно намекнули на то, что ваш шеф совсем не твердо сидит в своем кресле, и попросили попутно заверить, что удачная работа может положительно сказаться на вашем, Олсен, продвижении по служебной лестнице.
— Очень соблазнительно, — недоверчиво сказал Ингви. — А как же ребята? — Он кивнул в сторону двери.
Шимич ничуть не смутился:
— С ними, — спокойно ответил он, — тоже все будет хорошо. Джефферсон и Черри приехали сюда задавать вопросы – они и будут это делать, а вы еще и снимать, так что все в порядке.
— А что же будет с их «лестницами»? Мы ведь в одной связке.
— Поверьте на слово, в накладе они не останутся.
— Ай, как все гладко…
— Каждый, знаете ли, Олсен, кушает свой пирожок. Я свое дело знаю не хуже того, как вы знаете свое.
— Хорошо, — поймал наживку Олсен, — допустим, я соглашусь. Как вы тогда решите техническую сторону?
— Вы только согласитесь, — выдохнул с облегчением Шимич и как-то двусмысленно добавил, — а уж в техническом плане мы в силах вас экипировать современной, просто убийственной техникой.
Ингви оторвался от туманного пейзажа, смерил собеседника взглядом, странно улыбнулся и задал вопрос, с которого и стоило бы начать разговор:
— Шимич, а кто вы такой?
— Поздновато осведомляетесь.
— И все-таки.
— Я лицо, которому поручено служить всем вам переводчиком, организатором и одному богу известно кем. Кстати, как вам нравится этот загородный отель «Загорье»? Мне кажется…
— И все же нашей «воздушной» коалиции жить, — непонятно к чему вставил Олсен.
— О чем это вы?
— Это я, Шимич, о недавно созданном профсоюзе журналистов.
— Олсен, — не выдержал его собеседник, — и все-таки надо было вчера выбирать напитки не такой выдержки. Что, черт побери, происходит в вашей голове?
Глава 9
Джанет не в первый раз была в Беларуси, впрочем, как и в других странах Европы. Откровенно говоря, в любой сфере трудно было найти человека столь глубоко и досконально знающего свое дело. Однако в этой поездке все было не так и набора из неплохого умения говорить по-русски, обычных и очень специфических знаний было недостаточно.
Парни, приставленные к ней властями, эта встреча с Ингви, а главное грязный осадок от беседы с Желязным, после которого ее постоянно преследовало странное ощущение синдрома «грязного белья».
Как-то Элиз, хорошая знакомая Джанет еще по колледжу, рассказывала о том, что в конце семестра, ради спасения оценки она переспала с преподавателем неорганической химии – жирным, немолодым мужчиной, даже в обуви вечно воняющим потом и несвежими носками. Элиз после этого что-то около года признавалась в том, что порой чувствует неприятные запахи там, где их нет, или, по крайней мере, их никто не чувствует и стирала свое белье чуть ли не дважды на день.
С Джанет сейчас происходило нечто подобное. Нервное расстройство присутствовало, оно мешало, и было это весьма и весьма некстати.
Сценарий встречи с представителями местных властей тоже не сулил ничего хорошего, ведь Джанет вызывали не куда-то, скажем, в суд, а прямо в здание КГБ. Стоит ли говорить о том, какие чувства испытывает гражданка США, которую, пусть даже по согласованию с дипломатическим корпусом, вызывают в организацию, от одной аббревиатуры которой идет мороз по коже? После некоторой телефонной полемики с каким-то должностным лицом договорились, что на встречу Джанет поедет не одна, а в сопровождении двух «коллег-фармацевтов».
Бессонницу накануне назначенной встречи можно было списать на вполне объяснимый невроз, однако причина крылась в ином. Едва Джанет рассталась со своими псевдо-коллегами, как в ее голове ясно возник образ Ингви. Возник и не пропадал уже до самого утра. Она, конечно, и раньше переживала подобные расставания с парнями, имеется ввиду, что все происходило подобным образом, без объяснения каких-либо причин. В этот же раз все было иначе.
Мысли о нахулиганившим в самолете Олсене настолько захлестнули ее голову, что в тот момент, как только она набралась сил прогнать их прочь – наступило утро.
Собирались недолго. Кофе в номер, легкий завтрак и в путь. Из КГБ за ними прислали машину. Какой-то русский автомобиль, как водится – маленький и угловатый.
Джанет всегда удивлял тот факт, что такая богатая страна, как Россия с каким-то необъяснимым юмором и упрямством относится к собственному автопрому. Это просто против всех законов и правил мировой экономики – делать такие машины! А что еще было более необъяснимо, так это то, что практически все бывшие советские соседи исправно скупают все эти, с позволения сказать, авто, разработанные итальянцами еще в пятидесятых годах прошлого века. Чудо! А ведь ими комплектуют полицию, медучреждения или вот – КГБ. Интересно было бы посмотреть, как они гоняются за своими гангстерами на этих вот угловатых машинах со спаренными фарами, прямо как у BMW.
Меж тем неудобства от тесноты салона долго терпеть не пришлось. Вскоре зарубежные гости оказались во дворе, огороженном высоким кирпичным забором, и сразу ощутили собственную незащищенность ввиду того, что мобильные телефоны твердо указывали на бессилие перед невидимым экраном подавления радиосигналов.
Их встречали двое широкоплечих, высоких мужчин, одетых в модные сейчас здесь кожаные куртки, наброшенные поверх черных, шелковых сорочек. Короткие стрижки, плосконосые боксерские лица, выжидающие позы, внимательный, неприятный взгляд, одним словом – настоящие КГБэшники глазами иностранцев.
Джанет и ее спутники покинули автомобиль и, не сговариваясь, выстроились возле него, прижимаясь спинами к холодному металлическому кузову. Сложно было назвать малоросликами ее «формацевтов», однако по сравнению со встречающей парочкой американцы все же казались помельче.
Девушка почувствовала определенный дискомфорт и тут же поймала себя на том, что нечто подобное сегодня она уже ощущала. В первый раз это произошло во время их посадки в тесный, словно камера-одиночка, салон автомобиля. Слабый ветер озарения внутри нее взметнул вверх нестройный хоровод мыслей. А не является ли все это частью плана психологического давления на них? Ведь перед поездкой предупреждали о том, что может и даже должно происходить нечто подобное.
Меж тем парочка представителей встречающей стороны озадаченно переглянулась. Джанет поняла, что рассуждая о работе КГБ она, скорее всего, что-то пропустила, и наверняка это был некий вопрос, заданный ей, но оставшийся без ее же внимания.
— Вы потом идите с нами, — с интонацией студента на выпускных экзаменах колледжа, произнес на плохом английском один из встречавших, — в автомобиле ничего нет? Забрать ваши вещи? …Брать вещи ваши нужно?
— Нет, — ответила Дженни на английском, решив до поры не показывать того, что знает русский, — у нас все с собой.
— Момент, — вступил в разговор второй м;лодец. — Приказано проверить ваши кейсы, папки.
— На каком основании? — встал на защиту прав своих спутников Рудди, первый, самый молодой из «фармацевтов».
— Не понимаю, не быстро надо говорить, — слегка смутился один из белорусов.
— Мой друг хотел сказать, — добавил, перебивая его другой, — что вы в секретной службе Беларуси, — так положено.
Джанет пришлось предоставить к досмотру свой портфель, а ее коллегам еще и верхнюю одежду. В то время, пока один из встречающих сканировал их скарб каким-то хитрым прибором, второй, отошел метров на пять и, глядя в объектив другого прибора, чем-то напоминающего оптический прицел, «сфотографировал», если это можно так назвать, иностранных гостей.
Не более чем через полминуты пристального изучения полученного изображения, он выключил прибор и уложил его обратно в кейс. Его напарник возился несколько дольше, но результат и его деятельности ничем не отличался от первого. Вскоре и его громоздкий прибор отправился туда же, в кейс…
Михайловский курил в форточку. Сколько же дум, идей, разного рода решений родилось в людских головах в момент сладостного вдыхания вредного и ненужного человеку никотина у тысяч, или даже миллионов открытых форточек, окон и балконных рам? Сколько интересных бесед возле них растворялось вместе с дымом в воздухе? Должно быть, в этом тоже есть романтика, или даже философия.
А вот как, скажите на милость, где курить курильщику в здании, где их – поклонников табакокурения – тьма, а курить строго-настрого запрещено? Ответ известен всем, даже некурящим, вот так – в форточку!
И дело вовсе не в запрете, плевать курильщикам и на запреты, и на претензии тех самых некурящих, важна та самая своеобразная романтика, возможность покурить возле форточки, тщетно стараясь выдыхать никотиновые облака наружу здания.
Каждый, даже начинающий курильщик и особенно тот, кто терпеть не может запаха сигаретного дыма, понимает, что эта отрава все равно влетит обратно. Это такой же закон, как и то, что окурки, выброшенные в окно или форточку с глупой целью скрыть от всех свое курение, почти всегда падая вниз, попадают именно в кого-нибудь. И что еще более необъяснимо, так это то, что даже самые тихие и задушевные разговоры во время разного рода перекуров, тоже странным образом становятся известны всем…
Сергей Петрович мог покурить и у себя в кабинете. Да при его желании он мог курить в этом здании где только захочет, однако он избрал для этого место у массивного окна в мужском туалете.
Заместителю Председателя пришлось потрудиться, прежде чем оконная фрамуга из толстого, старого дерева неохотно поддавшись его усилию, лишь слегка отошла в сторону, впуская в перехлорированное помещение свежий, сладкий воздух долгожданной весны.
Внизу шумел проспект. Михайловский прикурил и, опершись на раскрытую створку окна, стал наблюдать за плывущей по тротуару людской рекой. Входная дверь туалета открылась.
— О! — воскликнул заглянувший в нее запыхавшийся боец «отбыстрей». — Сергей Петрович, …меня прислали, — посыльный шумно сглотнул, — доложить вам, что …доставили.
Михайловский, как ни в чем не бывало, продолжал спокойно наслаждаться курением. Боец вторично сглотнул, после чего озабоченно глянул в коридор и энергично махнул кому-то.
Было слышно, как за дверью шикали и шептались. Вскоре из приоткрытой двери, не давая ей закрыться, будто это дверь лифта, а вовсе не вход в туалет продолжала выглядывать только нога посыльного.
— Доставили, как положено? — не отрывая взгляда от проспекта, спросил Михайловский.
За дверью тут же прекратилось шушукание. Посыльный вновь заглянул:
— Как и положено, все по плану операции, товарищ подполковник.
— Где они сейчас?
— В «бутылочках».
— А Медведев где?
— Ему уже сообщили где вы. Он сейчас придет.
Михайловский бросил неприятный взгляд на говорившего:
— Представляю это ваше сообщение ему: «Шеф в уборной, желаете посетить?».
Боец смутился и покраснел, но продолжал торчать в двери, словно действительно предполагал то, что если он ее отпустит – она закроется и лифт уйдет.
В коридоре стали слышны шаги.
— Медведев? — осведомился Сергей Петрович.
— Так точно.
Михайловский продолжал курить у окна, а посыльный тем временем бесшумно выскользнул в коридор. Вместо него появилась фигура Медведева. Лицо командира «быстриков» расплылось в улыбке:
— Петрович, — сказал он, проходя боком в узкое для него пространство металлопластикового косяка, — ты прямо как студент в перемену – дымишь в окно. А между прочим, это прямое нарушение инструкции. Помнишь, плакат висел внизу, у подвала: «Товарищ, открытое окно – это ухо врага!»?
— С каких это пор, Сергей Георгиевич, ты взял себе в моду указывать «правой руке» начальства? — спокойно и с улыбкой ответил на колкость Михайловский. — Скажи лучше, все провели как надо?
— Да, все по плану.
— Что «гости»?
— В «бутылочках».
— Знаю, что в «бутылочках», как ведут себя?
— Как и предполагалось…
— Плохо, Георгиевич.
— Чего плохо-то? — не понял Медведев.
— А ты вот покури со мной, не спеши, — Михайловский сделал шаг в сторону, освобождая место рядом с собой. — Давай, уважаемый, поговорим, посоветуемся. Глядишь, и ты пропитаешься моими сомнениями.
Некурящий Медведев с готовностью занял отведенное ему место у подоконника.
— Знаешь, — продолжал Сергей Петрович, — думаю, …не дожали мы еще наших гостей. Как скажешь, а?
— Хочешь дожать? А не перегнем мы палку?
— Вот то-то и оно, — Михайловский прикурил от еще не погасшей сигареты новую, глубоко затянулся и шумно выдохнул в окно мощную струю дыма. — Тут и …недожать нельзя и пережать тоже.
И ежику понятно, что натасканы наши гости на всякие там вопросы и разговоры, как Жучка на вареные потроха. …Нужно что-то необычное, экстраординарное, такое, чтобы вышибло им всю систему защиты, перетасовало все их вопросы и ответы, иначе, вот увидишь, они нас еще и в дураках оставят.
Заранее такое не спланируешь, а вот сориентироваться на ходу можно. Есть у тебя идеи, Сергей Георгиевич?
Медведев задумчиво выпятил вперед нижнюю губу и почесал затылок:
— Идеи, — тяжко выдыхая, пробасил он, — за идеями лучше к Сергеичу, а ему сейчас не до нас.
— К Сергеичу? Чего его дергать, он и так весь задерганный. Самим уже давно пора научиться решать какие-то вопросы. Ладно, — Михайловский погасил окурок и бросил его в мусорную урну, — пошли в «бутылочки». Ты мне попутно расскажи, это название что, произошло от «бутырочки»?
— Да нет, — отправляясь к двери следом за главным помощником шефа, пояснил Сергей Георгиевич, — это от стен. Там же в стенах микрокамеры и муляжи под них, ты же знаешь, Петрович…
— Знаю, — уже в коридоре ответил Михайловский, — все стены в глазках. И что, бутылочки-то тут при чем?
— Так вот муляжи объективов делали из маленьких медицинских пузырьков из-под лекарств, бутылочек. Отсюда – «бутылочки»…
Возможно, Джанет Джослин Тампер и ее спутникам стало бы значительно легче переносить затянувшееся ожидание, если бы они знали, что объективы в стенах комнаты, куда их поместили на 97% это донышки от лекарственных пузырьков. Об этом, естественно, им сообщено не было, поэтому и без того мрачный кабинет с темно-серыми бетонными стенами производил на них настолько гнетущее и неприятное впечатление, что Джанет ощущала себя пациентом психоневрологической клиники, которого случайно заперли в кабинке с работающим рентгеном.
«Фармацевты» выглядели спокойными, но потому как экономно они использовали свои движения, мимику и взгляды, было понятно, что под многочисленной оптикой этого кабинета, и они чувствуют себя далеко не самым лучшим образом...
Время шло. Уже через тридцать минут тягостное ожидание в «глазастой» комнате становилось нестерпимым. Стоит ли и говорить про то, что творилось в изнеженных комфортом головах иностранцев по истечению сорока минут паузы, пятидесяти?
Через пятьдесят пять минут двери ставшей за это время ненавистной Джанет и ее компании комнаты, наконец, открылась. В нее вошел какой-то рабочий в спецодежде, с ручной пилой и двухметровой доской, зажатой подмышкой. Он имел лицо сильно пьющего человека с двухнедельной, седой щетиной. Проще говоря, это был далеко не тот персонаж, появление которого могли бы ожидать в данном месте и в данный момент иностранные гости.
Он спокойно уложил доску на свободный металлический стул и принялся энергично распиливать ее на небольшие куски. Когда же с доской было покончено, рабочий вышел обратно в коридор и вскоре вернулся обратно с еще двумя досками и странным деревянным ящиком, полным инструментов.
Работа закипела на славу. Кабинет наполнился кислым запахом распаренного работой тела и свежераспиленного дерева. Рабочий измерял кабинет смешной складной линейкой, оглушительно стучал молотком, вколачивая гвозди в хитрую деревянную конструкцию, собираемую им из досок, в которой очень скоро стали угадываться черты книжной полки. Еще немного и шедевр мебельного искусства был готов.
Уставший «творец» в один миг смел на совок и высыпал в принесенную им из коридора урну мусор, поднял полку с пола, поставил ее к стене и окинул довольным взглядом результат своей деятельности.
— А? — улыбнулся он, оголяя нездоровые, коричневые зубы. — Як, нравіцца?
Иностранцы переглянулись. Как раз в это время подавленность и злоба стала трансформироваться в них в ярость, готовую выплеснуться во что угодно.
— От чэрці нярускія, — снова улыбнулся рабочий, — ніхера не панімаюць. Гляньце, — показал он корявым, темным пальцем на собственное произведение столярного искусства, — кажу, — добавил он силы голосу и это стало звучать так, словно он разговаривает с глухонемыми, — чотка зашаляваў, як на такарным станке.
Эх вы, немчура-немчура. Ніхера ні панімаюць, толькі сядзяць, дый глядзяць, як сычы… Эй, чуеце, туземцы? Ні-хе-ра, панятна вам, ні-хе-ра!
А во дзеўка ў вас нічога. От, я б ей ушпіліў бы, эх! …Зтаптаў бы так, што і хадзіць не магла б. …Ну, што маўчыце, немцы?
— Мы американцы, — не выдержала Джанет.
Работяга озадаченно поджал губы, в один миг собрал продукты своей деятельности, и за три приема перетаскав их в коридор, исчез из комнаты безвозвратно, снова оставив гостей в лапах ожидания.
К тому времени прошло уже что-то около двух с половиной часов их нахождения в КГБ. Джанет одним только взглядом сказала своим спутникам: «все хорошо, сидим, черт побери, и ждем». Этот взгляд и запечатлел оператор одной из мини телекамер расположенных в стенах, оставив его стоп-кадром пред ясными очами Михайловского и Медведева.
— Вот теперь пора, — решительно сказал Сергей Петрович…
В «бутылочки» вошли энергично и организованно. Выражение недовольства во взглядах ожидавших аудиенции приезжих граждан говорило само за себя. Теперь нужно было делать следующий ход.
Михайловский появился в комнате последним. Он вошел и стал у стены, рядом с переводчиком. Иностранцы аккуратно прощупали взглядами всех вошедших. Это норма поведения здравомыслящего человека – они искали глазами старшего, того, кто, наконец, ответит на появившиеся в связи с весомой задержкой вопросы.
— Добрый день, — поприветствовал гостей Медведев и все взгляды «ударили» в него. — Позвольте представиться, — продолжал он, — я начальник одного из отделов госбезопасности Беларуси, моя фамилия Медведев. Вы, — обратился он к даме, — я так понимаю госпожа Тампер. Представьте нам своих спутников…
Переводчик моментально все перевел, а Джанет сделала внушительную паузу, во время которой постаралась усмирить разбушевавшееся от наглости этих господ негодование. Очень уж сильно подмывало нагрубить и высказать все, что накопилось за долгое время ожидания. Нужно отдать ей должное, мисс Тампер всегда умела контролировать свои эмоции. Она встала и с достоинством королевы, блестяще владея русским языком, заявила:
— Вы думаете, что вправе вести себя подобным образом? Наверняка, вы считаете, что можете так. Что ж, вы принимающая сторона. Мне известна поговорка: «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят», но уважение к леди должно было бы и в вас присутствовать, или вы хотите сказать, что в Беларуси существует африканско-азиатское отношение к дамам?
Медведев ничуть не смутился:
— Простите, мисс, но чем вызвано это негодование?
— Вы еще спрашиваете?
— Мне кажется, я все же имею на это право…
Тампер набрала в грудь побольше воздуха, но снова взяла себя в руки:
— Вы знали, что мы ждем встречи с вами, …и все же так …задержались.
— Но, мисс Тампер, — спокойно развел в стороны руки Медведев, — можете поверить мне на слово, только запредельная занятость не позволила мне появиться здесь в условленное время.
— О, уважаемый господин…
— Медведев…
— Да, господин Медведев, так вот, попробовали бы мы сегодня позволить себе опоздать в вашу организацию на столько же? Чтобы с нами было? Мы имели официальный вызов.
— И все же, — резонно заключил Медведев, — мне кажется, мы с вами здесь не для того, чтобы спорить о пунктуальности. Хотя, если лично вам это нужно, то извольте, я прошу у вас прощения за опоздание и предлагаю перейти к делу.
— Ваши извинения приняты…, — Джанет снова сделала гроссмейстерскую паузу. — …Сразу хочу вам заявить, что присланные нам претензии со стороны представителей спецслужб вашего государства – безосновательны. Вот, — Тампер извлекла из папки лист и протянула его Медведеву, — это официальное приглашение от компании «Wind East» на посещение и инспекцию любой из наших лабораторий или фабрик. Мы слишком сильно дорожим своей репутацией для того, чтобы даже позволить себе выпустить лекарство, не прошедшее испытания по всем существующим стандартам, принятым в США и Европе. То, что инкриминируют нам в присланных вами документах – просто чудовищно. Так что приезжайте и смотрите сами. Проезд в обе стороны за наш счет.
— Оно чудовищно, потому, что недоказуемо? — поинтересовался не Медведев, а мужчина, все это время стоявший у самой двери и до сих пор никак не проявлявший никакой активности. Джанет была намерена разговаривать только с начальством:
— Кто вы такой?
— Я заместитель Председателя КГБ республики — Сергей Петрович Михайловский. Поверьте, мы хорошо себе представляем то, как следует вести беседу с людьми, отягощенными вашими полномочиями, госпожа Тампер. Будь на вашем месте мужчина, наш разговор был бы еще жестче, вам же я, от лица главы нашего государства, просто заявляю, что деятельность и продажа продукции вашей компании на территории Беларуси отныне – запрещена.
Копию соответствующего документа вы получите после нашей беседы. Да, и передайте в ваш МИД, что очень скоро мы поставим вопрос о том, чтобы любые самолеты, оборудованные распылителями, не допускались в воздушное пространство нашей страны.
— На каком основании?
— На основании того, что наше государство …просто не нуждается в вашей продукции.
— Но ведь так нельзя, вы не можете говорить от лица всех. Я думаю…
— Не сомневаюсь, что вас достаточно хорошо подготовили к любому разговору и ваш, мисс, великолепный русский тоже тому подтверждение. Однако я считаю, что мы просто теряем время. Мы не станем ничего инспектировать, тем более ездить к вам в гости и, чтобы вы ни говорили, решение принято и наш разговор окончен.
Возможно, если бы эта беседа состоялась года два назад, она затянулась бы надолго, но в то время никто бы нас никуда за океан не пригласил, и мы, — добавил Михайловский двусмысленно, — никак не смогли бы познакомиться лично с вами, мисс Джанет Джослин Тампер.
Сейчас иные времена и виза для въезда в Беларусь, в коей-то вехе, стала цениться гораздо выше американской. Прощайте, приятно было познакомиться…
Телефонный звонок застал Ивана Сергеевича в Совете безопасности. Он попросил прощения у собравшихся на закрытое совещание и вышел в коридор, полагая, что звонит Михайловский. Ловчиц ошибся, ему звонил Лукьянов. На объекте снова появился «дедушка».
Спутанный рассказ директора Института сводился к тому, что в момент, когда он вводил Волкова в курс дела, поступило сообщение из внутреннего караула о появлении постороннего. Благо Лукьянов в этот момент уже имел исчерпывающие инструкции по действию в данной ситуации. Далее Ловчицу пришлось просить Алексея Владиимировича дословно повторить слова старика, поскольку в этот раз тот был более оригинален и как только встретил Лукьянова, сразу спросил: «А дзе той, што тады быў з вамі ў лесе?»
Далее, хоть Лукьянов и клялся, что запомнил все от корки и до корки, как велел Иван Сергеевич, а все же смысл фраз странного дедушки виделся уж слишком спутанным: то дед сожалел о том, что уже ничего нельзя исправить: «Шкада, ай шкада! — говорил он. — Што ж цяпер стане?».
То, требовал: «Кажу вам, калі прыедзе шмат чужых людзей, хай там будзе той, што нясе вякамі Пяруноў Перст. Скажыце аб гэтым таму, што быў з вамі ў лесе, галоўнаму!»
В общем, наговорил дед всякого, а в конце вообще стал требовать совсем не собирать людей (судя по всему, имеется в виду пресс-конференция). Хватался за голову, вздыхал и говорил: «Нічога ўжо не зробіш. Будзе нядоля – ідзе бяда…».
Несмотря на все это, Ловчиц приказал пока никак не задействовать Волкова в организации встречи журналистов с Президентом, членами правительства и главами силовых ведомств. Трудно было еще что-то требовать от человека, едва переступившего порог секретного, пусть пока и строящегося Института. Слишком уж специфическим являлось то, чем там собирались заниматься. Его работа начнется сразу после этой показухи, по «горячим следам». В момент, когда никто не будет этого ожидать, а именно через четверть часа после начала пресс-конференции в Леснинске, в Институт специальной военной колонной из разных мест должны будут привезти все «секреты» этого объекта.
В подземной части гермоангары Института и цеха, напоминающие декорации фильмов о космических войнах, были уже готовы. Заканчивались облицовочные работы и в холле первого этажа. Подъезд к ангарам и огромная подъемная площадка прекрасно функционировали. На время пресс-конференции всем рабочим предоставлены выходные.
Погрузкой специальных грузов, согласно утвержденных функциональных обязанностей, должны будут заниматься профессионалы, связанные подпиской «о неразглашении» и непомерно высокой зарплатой. В этом подразделении операторов СППиРЗ (специальной подъемной платформы и распределительного зала) даже рядовые грузчики имели должное образование и стаж службы в КГБ не менее пяти лет.
Само собой разумеется, Лукьянову и Волкову хватало там забот, и присутствие на встрече с журналистами последнего было совершенно ненужным, несмотря на просьбы и мольбы странного дедушки, пользующегося необъяснимым авторитетом у господина Ловчица.
Иван Сергеевич просто был уверен в том, что внимание, которое будет притянуто к Леснинску подобно прожектору, наведенному в цель, обязано будет высветить только то и тех, кого нужно и не больше того.
Одно расстраивало, Президент, выслушав доклад Председателя КГБ Республики, настолько проникся важностью предстоящего мероприятия, что сразу же сообщил Ивану Сергеевичу о том, что лично будет присутствовать на пресс-конференции до самого конца. С его слов такой отвлекающий фактор как этот ни в коем случае нельзя было сбрасывать со счетов. Это еще больше корректировало планы, ведь обещанный Президенту просмотр полета сверхсекретного летательного аппарата нужно будет проводить сейчас, а не как планировалось – позже.
Что и говорить, а рациональное зерно здесь присутствовало – такая «отвлекалочка» в виде приезда президента – лучше не придумаешь. Однако теперь и без того зашкаливающие меры безопасности в Леснинске просто переплескивали за край возможного.
Джефферсон был в шоке. И все это от того, что Олсен, заканчивая завтрак, сообщил ему и Черри о своем согласии на предложение Шимича снимать пресс-конференцию на видеокамеру. Ингви допил кофе, собрался и вышел из обеденного зала, а оглушенный этим сообщением Дениз так и сидел, застыв над тарелкой.
Вильям же не терял времени даром. Нет, он, конечно, прекрасно видел, как подействовало сказанное Олсеном на Джефферсона, однако большой молодой организм требовал пищи, да и чикагский менталитет Черри не позволял его нервам «стрелять по каждой вспышке».
Он моментально смекнул, что старшие товарищи сначала должны сами разобраться в происходящем. Разумеется, потом эти «акулы пера» ему все объяснят. Ну не голодать же ему на самом деле в связи со всеми этими событиями? Рассуждая подобным образом, Вильям преспокойно продолжал насыщаться…
Дени довольно долго сверлил остекленевшим взглядом недавно закрывшуюся за Олсеном дверь, пока, наконец, очнувшись, не перевел глаза на мирно обедающего Черри:
— Как ты можешь после всего этого жрать, Вильям?
Ответом ему послужило только некое слабое замедление пережевывания пищи его младшим товарищем, да еще укоризненный взгляд в сторону вопрошающего.
— Ты что, Вилли, ничего не понимаешь?
— Нет, — честно признался тот и продолжил кушать.
Джефферсон снова посмотрел в сторону двери, взял со стола салфетку вытер руки, скомкал ее и бросил на стол.
— Черт, — нервно прошипел он, и со словами, — проклятья, я тоже ничего не понимаю, — вышел из обеденного зала базы отдыха «Загорье».
Что-то около часа Олсен и Джефферсон бродили вокруг живописных корпусов бывшего пионерского лагеря, проводя все это время в жарких беседах, после чего Дениз ушел к себе в номер, а его место занял некий господин с кейсом. Черри решил и здесь не лезть не в свои дела и тоже удалился готовиться к работе.
Олсен и «господин с кейсом» – небезызвестный нам Ласло Шимич, вскоре вышли за металлический барьер на въезде базы и, сев в микроавтобус, отъехали что-то около километра от «Загорья» остановившись в лесу.
Ингви был немного обескуражен подобной скрытностью, однако Шимич сослался на то, что совсем незачем конкурентам знать о том, чем будет заниматься Олсен на встрече с Президентом, да и осваивать новейшую модель камеры на глазах у всех тоже не нужно, посторонние взгляды будут только отвлекать.
К слову сказать, техника, которую предоставили журналисту для работы, как и обещали была просто убийственной. Ингви, когда увидел этот аппарат, извлекаемый Шимичем из кейса, даже задержал дыхание.
— Что это? — спросил он, принимая из рук Ласло, тяжелую, небольшую камеру.
— Нравится?
— Японская?
— Европа…
— Что вы? Надо же, никаких брендов. Тяжелая, черт.
— Вы же знаете, Олсен, хорошая аппаратура легкой не бывает.
— Ну не настолько же…
— Это ничего, Ингви, зато простота ее управления вполне компенсирует эти некоторые неудобства. Видите эту небольшую антенну?
Олсен кивнул.
— Эта штука позволит нам держать с вами связь. Микронаушник будет подключен к камере, а его работа – давать вам возможность слышать и нас, и интершум. Эта информация вам для того, если антенной заинтересуется охрана. А то, что и мы с вами сможем посредством всего этого запросто общаться – дело наше. Ни сигнал, ни канал связи никто не проследит. Это новое слово в технике. Саму же камеру достаточно поставить на станок и навести на цель.
Он, кстати, этот станочек не меньшее произведение искусства, нежели камера. Смотрите, объектив сам прекрасно выбирает наилучший ракурс картинки. Можете поверить на слово, глупо оператору с ней тягаться в этом. Установить камеру на лафет, тоже дело нехитрое. Только не пугайтесь того, что она сама может двигаться и выполнять некие функции, ведь я тоже смогу управлять ей на расстоянии, если на приемной станции будут недовольны получаемой картинкой.
В общем, мистер Олсен, это ХХІ век, нужно только присутствие человека, а остальное – дело техники. Давайте же обсудим детали…
Телевизионщиков в новеньком пресс-центре Леснинска было только четверо. Один местный, один из швейцарской телекомпании, один из российской и Олсен. Их первыми впустили в зал, разумеется, после спецслужб, люди которых выглядели так, словно не спали всю ночь. Кто их знает, может быть, и на самом деле не спали.
Перед входом прощупали каждый проводок, каждую пуговку, флеш-блок электронной памяти камеры, блок аккумуляторов, заставляли снимать туфли, в общем, делали свое дело.
К моменту, когда в пресс-центре появились Джефферсон, Черри и прочая журналистская братия в количестве не менее двадцати человек, Олсен просто отдыхал, вольготно раскинувшись возле лафета с камерой на мягком и удобном стуле.
Видя это, Дениз из протеста увел великана Вильяма на противоположный край зала, где они и устроились, ожидая момента прибытия Президента Республики Беларусь и других официальных лиц.
Олсен тихо вздохнул, предвкушая жаркий разговор, который состоится с Джефферсоном после всего этого мероприятия. Но, что делать? В конце концов, у каждого из них свой путь в этой жизни, а сидеть еще десять лет, выжидая некого удобного момента для того, чтобы «подпрыгнуть повыше», было просто глупо.
«Кто знает, как повел бы себя сам Дени Джефферсон, окажись он на моем месте?» — подумал Ингви, у вдруг услышал слабый щелчок в наушнике:
— Мистер Олсен, — прозвучал голос Шимича, — машина с Президентом прибыла, включайте камеру. Нужно снять, как он входит в зал, как садится на место. Больше информации, Ингви, лишнее никогда не поздно вырезать…
Присутствующие оживились. Боковая дверь пресс-центра открылась и из нее дружно вышли, останавливаясь позади большого стола и пропуская вперед Президента, те, кто помимо его принимал участие во встрече.
Ингви еще от двери легко поймал в прицел фокуса телекамеры голову главного человека в Беларуси и нажал кнопку слежения. Чудо-техника ожила. Лафет тихо зашумел, а камера «уцепилась» за объект, точно повторяя каждое его движение. Олсен тихо улыбнулся, окидывая взглядом прекрасную аппаратуру – объект завистливых взглядов присутствующих в зале коллег.
Но вдруг камера дрогнула! Ее объектив просто разлетелся в пыль, а из образовавшегося отверстия ударила огнем короткая автоматная очередь!..
Ужас вморозил Олсена в стул. Уже через секунду он оказался на полу. Руки больно завернули за спину и заковали в наручники. Правая нога Ингви, согнулась в колене, и сильнейшая боль ударила в ступню. Он кричал, перекрывая своим голосом страшный грохот вокруг. Он кричал от боли, кричал от отчаяния, кричал от бессилия…
Леснинск просто вскипел. Разумеется, в сопровождении получившего серьезное ранение Президента исключалась машина скорой медицинской помощи! Благо в строящемся городке уже начинала формироваться эта служба и в происходящем вокруг бардаке, а иного слова просто не найти, все же нашли и медиков, и машину.
Раненого Президента спешно погрузили в новенькую, еще не обкатанную «Газель» и, блистая кортежными огнями, колонна сопровождения понеслась искать ближайшую открытую площадку, где мог бы приземлиться президентский вертолет. Взлетно-посадочная полоса крохотного аэропорта Леснинска еще была в стадии строительства и являлась просто полем, усланным выкорчеванными пнями.
Найти подходящее место для посадки вертолета вечером среди леса было весьма сложно, поэтому б;льшая часть кортежа ушла вперед, растекаясь по лесным дорогам.
Ловчиц остался с Президентом в переполненной «Газели». У носилок, на которых лежал глава государства, сидел бледный главврач Леснинской, недостроенной больницы, еще и еще раз окидывая озабоченным взглядом своего высокопоставленного пациента. В глазах медика раз за разом появлялся немой вопрос: «А все ли я сделал, что мог»? Ловчиц протянул руку перед лицом сидящего рядом с врачом телохранителем и положил свою мокрую и холодную ладонь на колено медика:
— Доктор, — твердо сказал он, — мы с вами точно знаем, что жизнь президента вне опасности, ведь знаем, верно? То, что он без сознания, — добавил Иван Сергеевич двусмысленно, — теперь даже лучше. Не «грузите» себя всякими ненужными вопросами, расслабьтесь. Вы все прекрасно сделали. Еще немного, и ваша миссия будет закончена…
Рации, просто переполняли эфир многоголосием. То тут, то там находили нечто более-менее подходящее для посадочной площадки. «Более-менее» не удовлетворяло ни Ловчица, ни начальника личной охраны.
Жизнь президента, к счастью, была уже вне опасности, а вот здоровье, со здоровьем, слава богу, у него всегда был порядок. Здоровый и тренированный организм пусть и со временем должен непременно легче справиться с полученными ранениями, чем нездоровый и нетренированный.
— …да, да! — Жестко выкрикнул в эфир начальник личной охраны. — Внимание, внимание! Это «двенадцатый», это «двенадцатый»! Все выезжаем на трассу. Догоняйте нас. Впереди кто-то нашел хороший кемпинг с большой асфальтированной площадкой без деревьев. Всем соблюдать тишину. Кто нас ведет?
— «шестой…».
— Какой «шестой?!» — Вклинился кто-то в разговор. — «Шестой» где-то на проселке, он позади всех!
— Тишина в эфире!!! Я – «двенадцатый», говорю с «шестым», повторяю, умники, тишина! «Шестой», ты где?
Рация ответила сильным шумом, и тут же ударив внезапной тишиной, ответила:
— Вот, впереди вас развилка, сворачивайте налево. Там хороший, правда, немного узкий проселок. Покрытие гравийное, но можете спокойно ехать и не стесняться со скоростью. Тут до площадки километра три…
— Я не вижу ее на карте. Вы-то сами где?
— Вы же знаете …ш-ш-ш …наши карты. До нас вам километр. Мы едем тихо. Идите на наши габаритные…
Первая машина сопровождения лихо нырнула в проселок и понеслась по нему, словно камень, вылетевший из пращи, наполняя пространство дороги плотным пылевым облаком. «Газель» пошла тише. В непроглядной темноте леса эта пылевая завеса была совсем некстати. Задней же машине сопровождения пришлось совсем туго. Они видели только огни «Газели» да слабые силуэты деревьев на обочине сухой гравейки.
Ловчиц наклонился вперед, к окошку барьера перед отсеком водителя и вдруг увидел какую-то вспышку. В пылевом облаке пронесся яркий болид реактивной противотанковой гранаты. Передний автомобиль сопровождения лопнул ярким огненным шаром, озаряя ослепительным светом высокие придорожные сосны.
— К бою!!! — Крикнул начальник личной охраны президента.
Его бойцы среагировали моментально. Тут же заднее стекло «Газели» практически бесшумно унеслось в пыльное, едкое облако позади машины, и кто-то присел к окну, держа наготове пистолет, иные накрыли тело главы государства бронированными щитами.
— Задняя машина! — Крикнул он. — Я вижу вспышку! Пыль! Я…
Мощный удар отбросил говорившего на пол, прямо к металлическому основанию роликовых носилок.
— Снайпер!!! — Крикнули в салоне, и бойцы, в один миг развернув бронированные плащи, стали на пути стрелка между дверями машины и президентом. Тут же дернулся и ткнулся лицом вперед медик. Его белый халат, моментально окрасился бурыми пятнами крови, брызнувшей из горла. Машину резко бросило в кювет…
«Попали в водителя! — Холодея всем телом, подумал Ловчиц, хватаясь за пластиковые поручни…
— Как бы тебе и об этом рассказать вкратце, чтобы ты хоть немного все понял?
Лукьянов окинул взглядом огромные контейнеры, опускающиеся вместе с платформой на нижний ярус главного корпуса Института.
— Скажем так, …пространство Вселенной заполнено неким веществом, которое еще часто называют темной энергией с высоким давлением. Это одно из веществ, заполняющих всю Вселенную.
Так вот как-то стало известно, что имеется вещество, анти-темное, или легкое-темное. Это, конечно, не значит, что оно светлое, но оно по сравнению со свойствами темной энергии, наполняющей пространство, намного «легче» его в энергетическом плане.
Оно …другое и приводит к возникновению антигравитации. Понимаешь? Нет? То есть гравитация, оказывается, может сразу и отталкивать предметы и притягивать. Вопрос только состава заряда. Поэтому на круглой планете океаны и не стекают вниз. Гравитация не статична, она, если хочешь «думает».
Так вот, чем больше материальная масса тела, тем более весома и сила отталкивания или притягивания этого вещества-основы явления гравитации. Понимаешь, теперь? Все дело в энергии и расстоянии. Уф, трудно? Леш? Но я не знаю, как еще тебе все это еще объяснить…
Тут важно другое, на пороге открытия этой теории, люди находят то, что мы называем «Леснин» – вещество, пусть и не идеально, но отлично подходящее для того, чтобы проверить эту теорию на практике. После некоторых исследований вдруг выясняется, Волк, что «Леснин» …просто революционен, безценен. Это вещество даже после нехитрой обработки ртутными парами, но с некоторыми нюансами, позволяет преодолеть гравитацию в микро-масштабах по земным, а если постараться и околоземным меркам…
Волков смотрел на Лукьянова с недоверием и улыбкой.
— Само собой, — продолжал Алексей Владиимирович, — вычислений и расчетов должно было производиться просто огромное количество. Даже самые мощные компьютеры едва ли могли «разжевать» всю эту математику. Вот тут и пригодилась моя, скромная разработка…
Волков продолжал хитро щуриться, глядя на закрывающиеся огромные двери гермоангара, освещенные слабым зеленым светом:
— Скажи еще, что ты придумал какую-нибудь летающую тарелку…
— Нет, — улыбнулся Лукьянов, — тарелки, диски, или виманы, как их еще называют, изобрел и сделал не я. Я только разработал ртутный винчестер – основу их блока управления.
— Па-арень, — протянул с недоверием Волков, — не надо мне парить мозги! Винчестер придумали давно.
— Обыкновенный винчестер на самом деле существует уже долго. Ты, кстати, знаешь, как он устроен?
— Очень приблизительно…
— Там …вертится …такая толстая пластинка, как в проигрывателе, а на ней хранится информация. Я, работая над своей машиной, пошел другим путем, а именно подражая строению мозга человека, сделал не вертящийся винчестер.
Проще говоря, вместо мозгов – ртуть, смешанная со специальным сплавом. Сначала был так себе образец, но со временем, а еще с «Леснином» этот винчестер, плюс ртутные процессоры...! Это просто космос.
Сразу после армии я сильно увлекся информатикой и вообще электроникой. Не знаю почему, но как-то после знакомства с компьютерным «железом», я сразу задумался о том, почему, по сути, копируя человека, мыслящая машина, укомплектована чем-то вертящимся? Ведь у нас в голове ничего не вращается…
Волков снова улыбнулся:
— Глядя на тебя, Лукомор, я бы не стал говорить об этом так уверенно…
— Да ладно тебе.
— Хорошо, молодожен, продолжай.
— Откровенно говоря, моя первая машина прекрасно работала и без присадки для чипов BNT-342 из «Леснина». Ты, наверное, и сам понимаешь, кто бы мне тогда дал с ним работать? Но, я перебросил некоторые функции «железа» на обычные винчестеры и аппарат заработал.
Та, первая машина настолько впечатлила светил науки в Службе, что, пусть это не покажется тебе нескромным, никто из них, никогда не трогал меня, чем бы я потом не занимался во время работы.
А уж когда меня назначили заведующим лабораторией, и я получил доступ к «Леснину»! Сейчас «Леснин» просто выбрасывает из компьютера чуть ли не половину всего оборудования.
— А разница? Что тот винчестер или процессор, что тот?
— Есть разница. Производительность ртутных в пятьдесят-сто раз больше, чем у самых мощных современных компьютеров, и это сейчас, до запланированной в новом Институте доработки. Представь себе, наши машины просто выбросят на свалку 95% всех ЭВМ мира.
— Ой ли?
— Вот подожди, сейчас спустим все наши чудеса под землю, подключим, отладим и я тебе, как-нибудь дам …поиграть в самые крутые игрушки для машины такого плана. Парень, ты, просто охренеешь…
— Он об игрушках думает. Подумай лучше о том, что через тридцать пять минут мы выключаем «глушители» и выходим из радиомолчания. Неплохо было бы к тому времени доложить Ловчицу, что управились с загрузкой вовремя. А еще колонна вояк с их тягачами… Нужно чтобы без неполадок и шероховатостей…
Лукьянов неохотно вынырнул из заоблачных далей и, соглашаясь, кивнул другу:
— Тут ты прав, поехали вниз…
Глава 10
О произошедшем на пресс-конференции в Институте стало известно только через два часа, вечером, после снятия «глушителей», да и информации, откровенно говоря, для подобного шокирующего сообщения могло бы быть и побольше.
К полуночи прибыл Михайловский и перед руководством Института и штабом специального объекта «L» была открыта полная картина трагедии. Произошло покушение на главу государства, плюс к этому его кортеж был захвачен неизвестными. На месте нападения не было найдено тел президента и председателя Комитета госбезопасности страны Ловчица.
Лес вблизи Леснинска, несмотря на поздний час, прочесывали поднятые по боевой тревоге войска, но свалившаяся к ним на головы ночь не позволяла работать в требуемой мере. Ко всему прочему на лес сел какой-то странный туман и командиры войсковых подразделений беспрерывно выходя на радиосвязь, докладывали о том, что некоторые бойцы попросту задыхались в лесной чаще, теряли сознание и их немедленно требовалось отправить в медсанчасть.
К двум часам ночи таких людей набралось около семидесяти. Утром их стало сто восемьдесят, а из тех, что прибыли в полевой госпиталь ночью умерли трое. Военные врачи констатировали у всех странное воспаление легких от некой малоизвестной вирусной инфекции коронавируса. Этим троим требовались аппараты искусственной вентиляции легких, которых в медсанчасти попросту не было. Медики не могли понять, что происходит? Летом и нечто похожее на грипп. Срочно требовались специалисты в этой области, а их, само собой, здесь в Леснинске просто не было.
Попытались связаться со светилами минской городской инфекционной больницы и прочими крупными медиками в этой области, но тут возникли проблемы. Трое из них отказались ехать, сославшись на семейные обстоятельства, а оставшихся семерых просто не представилось возможным отправить в Леснинск минским транспортом. Михайловский безрезультатно обращался во всевозможные гаражи, начиная от «Совмина», заканчивая автопарками, угрожал санкциями, на что всегда слышал один ответ: «Советом министров в стране введено чрезвычайное положение, и весь транспорт может передвигаться только с особого распоряжения».
Напрасно Сергей Петрович кричал в трубку о том, что он сам и отдает эти особые распоряжения, поскольку он заместитель Председателя КГБ и сейчас исполняет его обязанности. Все люди, отвечающие за автотранспорт, подчиненный госструктурам, услышав это, упрямо стояли на своем.
Михайловский пытался набрать номера хоть кого-нибудь из Комитета – все напрасно.
В половине четвертого утра его мобильный телефон, разогревшийся от бесконечных звонков ни с того ни с сего зазвонил сам. На дисплее высветился неизвестный номер, и Михайловский с опаской нажал кнопку соединения:
— Да…
— Петрович, это…
— Медведев?!
— Помолчи и слушай внимательно. Больше никому не звони со своего телефона. Он единственный из наших работает. Мой уже плавает где-то в Свислочи. Скоро все поймешь. Это сработало хваленое корпоративное подключение к мобильным операторам. Если ты сейчас там, где я думаю, то и дураку понятно, для чего твой аппарат оставили работающим. Ты только скажи, где-то рядом с тобой есть большой человек науки?
— Ну, — бросая взгляд в сторону гермоангаров Института, ответил Михайловский, — в общем, …он не далеко от меня.
— Значит так, отдай свой телефон какому-нибудь шустрому бойцу и отправь того куда подальше в леса, пусть шлет всякие SMS по нашим номерам. Хотя – нет, наверное, поздно.
Я хочу сказать, что тебя слушают, Сергей, по всем каналам. Не теряйте времени и занимайте оборону. Прячьте «Блины» и ртутники сам знаешь куда. Побыстрей, Серега! В Минске, во всех властных структурах творится такое, что хоть святых выноси. Я с бойцами выехал, буду на третьем объекте. Постараюсь быстро, как только смогу. Пройдем к нему трубой, ты знаешь какой. Предупреди пацанов, чтобы нас не перестреляли. Все, до связи…
Едва только Михайловский убрал трубку от уха, она вновь ожила. Дисплей, как и в первый раз, засветился неизвестным номером:
— Да, — привычно ответил он.
— Сергей Петрович? — прогудел в наушнике незнакомый, вкрадчивый голос.
Михайловский моментально сориентировался:
— Нет, это не он. Я один из его знакомых. Он забыл свой аппарат у нас дома, в Леснинске и…
— Прекратите молоть чушь. С этого аппарата вы пять минут назад звонили в гараж Совмина, гараж МВД и ГУВД. С вами говорит чрезвычайный уполномоченный штаба комитета по чрезвычайной ситуации в стране – Зеленько Дмитрий Иосифович. Вам надлежит явиться к восьми утра в наш комитет, находящийся по адресу: Минск, улица Карла Маркса, дом…
— Кто вы такой, чтобы приказывать мне?! Президент? Или ваша должность уже утверждена конституционно?
— Меня уполномочил Комитет…
— У меня свой Комитет! Государственной безопасности. И я приносил Присягу – служить безопасности страны. Уж не хотите ли вы, чтобы я, подполковник КГБ, нарушил ее по приказу какого-то уполномоченного?
— Я не приказывал вам. Моя задача только довести эту информацию до вашего сведения…
— Хорошая защита, парень, очень хорошая. Но ты забыл, с кем разговариваешь. Я отдал своей работе много лет и, говоря простым, народным языком: «там, где вы учились – мы преподавали».
Поверь мне, мы очень скоро во всем разберемся. Не вы, а мы разберемся, поскольку это мы поставлены народом и главой государства разбираться в подобных штуках. Со всех вас спросим, и в первую очередь с подозрительно внезапно появившихся Комитетов, и с их уполномоченных тоже, и с тех, кстати, кто саботировал выезд медиков.
Так что ты, парень, пока не поздно, включай свою гражданскую совесть и отправляйся считать доходы населения, ремонтировать машины, в общем, делать то, что привык до того момента, как попробовал предать Родину? Одумаешься – у тебя еще будет шанс…
Оппонент Михайловского умолк на довольно продолжительное время и Сергей Петрович самодовольно понял, что даже отсюда, из далекого Леснинска он смог профессионально, со снайперской точностью, попасть в сердце «заблудшего».
— Знаете, — наконец ответил тот, — если быть откровенным, мне импонирует ваша уверенность и ссылка на присягу, но, увы, я понимаю, что все это простой …нет не простой, слегка замысловатый «понт».
Мне известно, что вы примете мои слова как неслыханную наглость, однако же я считаю необходимым сообщить вам, что ваш Комитет весь, в отставке. Всем вам, его руководителям, еще предстоит ответить перед своим народом за преступления против человечности. Поверьте, мы здесь всерьез и надолго.
А что касается главы государства, то люди обязательно поинтересуются, а кто это не уследил за ним на самом охраняемом объекте страны? Какая там служба отвечала за его безопасность? Какие люди? А уж не они ли сами заварили всю эту кашу?
Поверьте, уже сейчас мы делаем все для того, чтобы народ так и думал. Так что, как и положено, не мне, а вам придется отвечать за загубленную жизнь всенародно избранного президента, а еще за преступления, связанные с его свержением, и за прочие дела…
— Какие дела, сынок, что ты несешь?
Представившийся Зеленько Дмитрием Иосифовичем зло рассмеялся в трубку:
— А вот мы сейчас и сочиняем за какие. Так что вы мне особенно-то не грубите, а то лично для вас я расстараюсь чем-нибудь таким, что самое простое, что вы сможете после этого сделать, Сергей Петрович, так это застрелиться.
И, кстати, спасибо за то, что так долго побыли в пеленге нашей станции. Мы уже довольно точно знаем, где нам вскоре можно будет с вами поговорить о секретах вашей фирмы и без телефона. Сейчас вы просто не можете быть далеко от них, значит, их уже перевезли в ангары…
Михайловский почувствовал, как тяжелый камень страха потянул ко дну живота его екнувшее сердце. «А ведь Медведев говорил…», — запоздало подумал он.
— …так, что, — продолжал Зеленько, — это вам лучше не делать глупостей. Все уже у нас под контролем, а то, чего еще нет, в том числе и ваши жизни, вы отдадите в наши руки сами! Ведь вы уже звонили, много куда звонили. Ну, и каков результат? Где ваше МВД, КГБ?
Успокойтесь и примите все, как есть. Только тогда, думаю, я смогу оградить вас и вашу семью от еще не совершенных вами преступлений. Поверьте, у нас гораздо более прогрессивные методы работы, нежели в вашем маразматическом КГБ. Нам даже не нужно будет похищать членов вашей семьи. Народ сам их нам приведет, если, конечно, доведет живыми, когда узнает о ваших «подвигах».
Вспомните Югославию, мне кажется, это отличный пример. А вот уже количество и качество этих «подвигов», повторяю, почти целиком зависит от меня и моей фантазии. Так что отдайте нам пресловутые виманы «Блины» и электронные блоки TNTR «Тинтор» и …все-таки явитесь к восьми утра по указанному адресу.
Если хотите, вас туда отвезут. Нам, новой власти, тоже нужны профессионалы. Вам и присяги-то новой принимать не придется, все останется по-старому. Вы так же будете служить делу безопасности страны.
Да, чуть не забыл. Предупредите свои посты возле Института номер шесть, девять, и одиннадцать о нашем приезде. Мы уже недалеко. Колонна из двенадцати машин. Впереди «Урал» с военными.
Если вы не глупец, Сергей Петрович, прошу – предупредите их. Иначе, все бойцы с постов шесть и девять погибнут уже через десять минут…
Михайловский едва не закричал: ««Блины» и электронные блоки TNTR «Тинтор» – это же сверхсекретно!!!». Телефонный аппарат чуть не выскользнул из его взмокших от пота рук. ««Шесть» и «девять», — проплыло в его голове, — десять минут, этого мало…
— Так что же, Сергей Петрович? — напомнил о себе Зеленько, — в случае согласия на сотрудничество вам даже не нужно будет говорить мне «да». Достаточно и того, чтобы я услышал, как вы передадите нужную информацию постам по рации, и они вам ответят. Не кладите трубку…
Свободная рука нащупала прохладное тело рации, висящей на поясе…
— Не тяните, Сергей Петрович, на «шестом» их восемь человек и три в «секрете». У всех семьи, дети. Нам не нужны пустые жертвы, однако, мы не перед чем не остановимся. Вызывайте их, пока не поздно.
Михайловский был в шоке. Радиоканал тоже могли прослушивать, а про видимый контроль по телефону могли заявить так, для отвода глаз. Он снял рацию и нажал «передачу»:
— «Сокол-6», «Сокол-9», «Сокол-11», я – «Молодечно», я – «Молодечно», прошу на связь…
— Я «Сокол-6», на связи…
— Я «Сокол-9», на связи…
— Я «Сокол-11», на связи…
— «Сокол-6», «Сокол-9», — Михайловский отпустил кнопку передачи, продолжая говорить, — «Сокол-11». — Он снова нажал передачу, — я – «Молодечно», я – «Молодечно». Начиная от шестого «Сокола» к «Ивановке» пройдет колонна из двенадцати машин с вояками на борту.
Первым идет «Урал». Это усиление. Пропустите их на «Ивановку» без досмотра. «Сокол-6», «Сокол-9», — он снова отпустил кнопку, продолжая говорить и, не меняя интонации, — «Сокол-11». Снова нажал «передачу», — я – «Молодечно», я – «Молодечно», как поняли? Доложите…
— Я «Сокол-6», понял…
— Я «Сокол-9», понял пропустить…
— Я «Сокол-11», на связи…, что вы…?
Михайловский снова нажал кнопку и вопрос ничего не понявшего «Сокола-11» был заглушен передачей.
— Хорошо, — неуверенно сказал в трубке Зеленько и Михайловский понял, что, либо канал радио пока напрямую не слушают, либо еще не разобрались в позывных и прочем.
— Я надеюсь, что у вас это не просто припадок благоразумия. — Продолжил Зеленько. — Теперь я гарантирую безопасность вашей семьи и вашу лично. Не пытайтесь спасти кого-либо еще. Поверьте, у нас есть нужные контакты со всеми интересующими и вас, и нас. Встретьте нас у ворот, а уже дальше наше дело.
Телефон дал отбой, а Михайловский тут же нажал кнопку передачи рации и голосом, чужим от страха за происходящее дал вызов:
— «Сокол-11, «Сокол-11», я – «Сокол – 12», я – «Сокол-12»
— На связи…
— «Луцк» вас не слышит, передает вам «2211», «2211», я подтверждаю!
— …«2211», я правильно понял?!
— «2211», санкционировано! Все, согласно инструкции…
— Есть «2211»!…
Телефонной аппарат Михайловского снова подал признаки жизни. Он включил связь:
— Слушаю, — ответил он.
— Сергей Петрович, это …Зеленько. Мы прошли «шестого». Подскажите, «Сокол-12» что это за позывной, и что за код внутренней радиосети «2211»?
Михайловский бросил беглый взгляд на часы. Было десять минут девятого…
— Это, — соврал он, — медленно направляясь к ангарам, дабы не выдать спешки учащенным дыханием, — кто-то намекает другому о том, что тот не вовремя докладывает старшему о положении дел на участке. Тому теперь придется перезванивать начальству по телефонной линии и получать нагоняй. Но с телефонами творится какая-то беда, так что?..
— Ваш «Сокол-12» вызывал «Сокола-11» и сообщил ему «2211»…
— Знаете, — горько заметил заместитель Председателя КГБ Беларуси, продолжая врать, — во-первых, у меня рация не принимает «Сокола-12», он далеко, поэтому мне начихать, что у них там за дела, а во-вторых, мы с вами едва только начали сотрудничать, а вы мне уже на нервы действуете…
— Простите, Сергей Петрович, я доверяю вам. Это было простое любопытство. Такого больше не повториться, простите и до встречи…
— Я тебя встречу, сука! — прошипел Михайловский, бросаясь к гермоангарам Института.
Через десять секунд по запасной связи – простой армейской телефонной линии на пост номер шесть, девять, и одиннадцать было передано «2211» – боевая тревога – «Попытка захвата Института».
По инструкции штаба, вышколенные бойцы шестого и девятого поста, снимаются и в обход дороги выдвигаются к воротам объекта «L» – посту номер десять, а «одиннадцатый», усиленный «двенадцатым» дожидается любого, кто бы там ни был, и рвут того на части всей имеющейся огневой мощью, до подхода основных сил, благо «одиннадцатый» оборудован окопами и укомплектован, как надо…
По лесной, тенистой дороге, недалеко от западной окраины периметра Института, на полном ходу несся автомобиль. Дорога вела в тупик и упиралась в тело бетонной трубы, величественно лежащей рядом со скромным лесным ручьем. Сполохи приближающихся фар бешено скакали в недвижимом легком полумраке.
Тот, кто находился за рулем этого авто совершенно не жалел машину. Двигатель надрывался безумной хрипотой, нарушая своим неистовым ревом бархатную тишину вечернего леса. Похоже, выхлопная труба стала первой деталью автомобиля, не выдержавшей подобного режима эксплуатации.
Вскоре из трамплина лесной ямы у самой трубы на огромной скорости выпрыгнула темная «копейка». Она пролетела около трех метров в воздухе, дала крен вперед и ударилась носом в дорогу. Взрыв взлетевшей вверх пыли на какое-то время скрыл искореженный автомобиль. Из окутавшего его пылевого облака выкатился и умчался в лес декоративный пластиковый колпак колеса. Двигатель болезненно захрюкал и тут же затих.
Погасшие, вывалившиеся перед радиаторной решеткой фары, беспомощно болтались над изогнутым бампером. Пассажиры с силой выталкивали заклинившие от удара двери. Вскоре возле машины заметались неясные тени…
Пробежав половину пути в широкой бетонной трубе, Медведев и трое сопровождающих его бойцов, та самая компания, только что покинувшая разбитую машину, остановились. Где-то далеко в лесу, едва различимые уставшим от рева двигателя слухом, ясно различались автоматные очереди и взрывы.
— Что это, Георгич? — шумно сглатывая пересохшим горлом, спросил стоящий возле Медведева Паша Степанцов.
— Ты, Паш, — вытирая со лба проступивший от жаркой гонки пот и бросая отчаянный взгляд в зияющий позади него проем, прохрипел Сергей Георгиевич, — назад-то посматривай.
Бойцы переглянулись. Судя по всему, вопрос, заданный Павлом, интересовал всех и требовал ответа.
— Напыжились?! — вскрикнул командир «отбыстрей» вместо ответа. — Или дрожите, как тушенки?! Что по вам раньше не стреляли?
— Так то раньше, — задумчиво ответил Павел, — а то сейчас. Что это там гремит?
— Бой там гремит.
— Ясно, что бой. Так что же это получается, Георгиевич, война?
Медведев повторно растер свободной рукой пот по лицу:
— Это, Паша, бой. Какая ж война, что ты?
Бойцы снова переглянулись. Наверняка у них было свое мнение на этот счет.
— Тихо, ребята, тихо, не кипишите. Просто ждем. Очень скоро мы во всем разберемся. Не надо пороть горячку, ведь пока, насколько мне известно, никакой Гитлер или Наполеон нам войны не объявлял…
«Стой, кто идет?!» — выкрикнули с другого конца трубы.
— Ну, наконец-то, — тихо вздохнул Медведев и, добавил громче, — включай «щупача», сынок, побыстрей включай, время дорого…
На брелоке Медведева загорелся светодиод зеленого цвета. Через время рядом с ним вспыхнул другой. Это означало, что их опознали.
— Сколько вас? — снова зазвенел в бетонных стенах трубы голос постового «секрета».
— Четверо.
— Выходите, …по одному. Каждый по отдельной команде.
— Я пошел, — холодно бросил командир своим бойцам и отправился к выходу. — Надо поскорее перетереть с караулом и дуть дальше…
Его встретили двое. Едва только он выпрямился после прогулки в трубе, его сразу же взяли в прицел и изъяли оружие…
— Эй, мужики, — окликнули их из кустов, — не дурите, это свои…
На встречу Медведеву вышел невысокий коренастый военный с АК в руках.
— Не узнаете?
— Волков?
— Он самый. Сколько с вами людей, Сергей Георгиевич?
— Трое.
— Бойцы, — сказал Алексей своему Институтскому сопровождению, — выпускайте из трубы остальных, надо торопиться…
Вдруг из сырого бетонного жерла ударила автоматная очередь, а сверху на насыпи оглушительно хлопнула граната. Через секунду в ручей шлепнулась вторая и все, находящиеся по эту сторону насыпи, моментально как кузнечики отскочили в стороны. Взрывная волна мощно ударила в их тела. Посыпались клочки земли, и срубленные осколками ветки, грязь…
Из широкого круглого проема вывалился окровавленный Степанцов:
— Там …наших, — простонал он, зажимая руками, прострелянное бедро и падая в быстро наполняемую водой воронку.
Из трубы снова раздалась автоматная очередь. Степанцов отвалился в сторону, а Медведев бросился спиной на откос насыпи. Он с силой рванул полы перепачканного землей дорогого пиджака и, хлопнув по пустой кобуре, в бессилии отбросил голову назад:
— Волков! Бл… ! Отдайте мой ствол! Дайте хоть что-нибудь!
Алексей с помощью короткого броска проскочил простреливаемое из трубы пространство и, упав рядом с начальником «отбыстрей», протянул ему свой АК.
Медведев кувыркнулся в мутную лужу воронки и коротко выстрелил.
— Георгич! — беспомощно поднимая руку, крикнул Волков, — там же свои!
Медведев повторно выстрелил и в звенящем шуме бетонных стен явственно прозвучал чей-то болезненный рев.
— Давай за мной! — скомандовал он, — свои уже лежат! Надо их вытаскивать
Алексей выхватил пистолет, резко выдохнул и, спрыгнув в воду, тут же исчез в трубе вслед за Медведевым. Ребята из Институтской охраны осторожно приближались к воронке, все более наполняющейся рыжей водой. Раненный боец Медведева отполз в сторону и скатился в кусты.
И тут по кустам, сверху, ударил целый град пуль. Это двое или трое неизвестных, чьи силуэты мелькали на удалении в слабых лучах заходящего солнца, старательно прощупывая огнем пространство у трубы, принялись отыскивать того, кто успел только что выбраться из неё.
Где было нападавшим знать, что там, внизу у дороги, есть еще кто-то? Бойцы охраны объекта «L» моментально ударили в ответ и, подавив огнем нападавших, разделились на две группы. Часть осталась здесь, возле трубы, а несколько человек бросилось за Медведевым и Волковым. Нужно было помочь им вытащить тела погибших воинов «отбыстрей».
Справились быстро. Нападавшие, получив столь жесткий отпор, отступили.
Бойцы Медведева вытащили тела из трубы, перенесли их через ручей и поволокли в сторону периметра Института. Сам Медведев досадовал. Месть за ребят дергала его сердце и толкала вернуться, но здравый смысл взял верх.
Надвигалась ночь. Угроза потерять все посты становилась реальной. На них ожесточенные бои переросли в одиночные перестрелки. Благо к наступлению темноты противник понял, что эффект неожиданности не сработал и взял передышку.
Странно, но пока никто не вступал в переговоры с обороняющимися в Институте, а меж тем ситуация просто кричала о немедленном контакте. Все корпуса зданий объекта «L», его гермоангары не были спроектированы как оборонительные сооружения. Что ж тут удивительного, ведь архитекторы и проектировщики думали о науке. Да и караульные посты, вышки, КПП были просто смешны в ситуации массированного нападения.
Информация, поступившая от прибывшего в расположение Институтских корпусов личного состава одиннадцатого поста, тоже не добавляла оптимизма ни Лукьянову, ни Медведеву, ни полковнику Дыдышко – командиру специального полка госбезопасности по охране объекта «L».
К слову сказать, от его полка мало что осталось. По вине того самого странного острого инфекционного заболевания, без малого два батальона солдат еще за несколько часов до нападения были отправлены в полевую медсанчасть в сорока километрах от Леснинска. Уже ни у кого не оставалось сомнений в том, что «туман», это ничто иное, как диверсия, направленная именно на то, чтобы сорвать розыскные мероприятия по прочесыванию лесного массива вблизи Леснинска.
В данный момент в районе Института оставалось что-то около двухсот хорошо вооруженных человек, занявших оборону по периметру зданий и непосредственно в них. Медведев просто бесновался, то и дело порываясь в одиночку пробраться в лес и захватить кого-нибудь из нападающих. Полковник же Дыдышко, будучи человеком более искушенным в военном деле, резонно его успокаивал, говоря, что всем этим «неизвестным» тоже нет смысла лезть сейчас под пули, да и: «В конце концов, мужики, за нами и под нами миллионы долларов, которые никто не хочет повредить. К тому же – мы на своей территории. Чего нам бояться? Они скоро пришлют нам парламентеров, иначе и быть не может».
Эти здравые рассуждения возымели свое действие на Медведева, однако время шло, а лес отвечал им лишь своей вековой тишиной, да еще редким гулом моторов и треском падающих деревьев.
Обороняющиеся прятались как тараканы по щелям и ямам, остерегаясь работы снайперов. Как ни странно, но за последний час не было отмечено ни одного случая прицельных выстрелов с той стороны.
Ближе к часу ночи Лукьянов, после очередного летучего совещания с Медведевым, Дыдышко и Волковым попробовал набрать номер, звонившего ему накануне вечером и представившегося чрезвычайным уполномоченным штаба комитета по чрезвычайной ситуации Зеленько. Номер не отвечал. У обороняющихся появилось время все взвесить и оценить.
Медведев тут же рассказал о причине своего вчерашнего внезапного отъезда в столицу. Оказывается, перед самой пресс-конференцией Ловчиц вызвал его к себе и приказал срочно мчаться в Минск, разыскать в гостинице ли, в аэропорту ли госпожу Тампер и ее сопровождение. Под любым предлогом нужно было задержать их, немедленно доставить в ближайший отдел милиции и после этого сразу перезвонить Ловчицу.
По полученной оперативниками информации Джанет Джослин Тампер, и ее «фармацевты» ничуть не расстроились холодной аудиенции в КГБ. Напротив, после отъезда они стали вести себя слишком уж активно (так докладывало скрытое наблюдение). Уже через час после посещения «бутылочек» у некого хозяина гаража одного из домов в частном секторе по улице Зимней они взяли десять пластиковых двадцатилитровых бидонов с этикеточной маркировкой известного германского антисептика. Затем они арендовали микроавтобус Форд «Транзит», заплатив водителю за доставку этих самых бидонов в деревню Тминное могилевской области ни много ни мало – триста долларов США. Там, в лесу у деревни, арендованную машину встретили какие-то странные туристы, в полувоенной форме, молчаливые и угрюмые, будто не отдыхать приехали, а навоз (по словам водителя) на огород таскать. Дали еще денег.
Наблюдению сказано было только вести объекты, приказа действовать никто не давал. Когда Форд отправился обратно, прямо по дороге он вдруг остановился. Наружка подождала минут пятнадцать – ничего не происходило. Пришлось демаскироваться. Оказывается, по пути назад шофер стал себя плохо чувствовать, причем настолько, что ехать дальше самостоятельно он уже просто не мог.
Его отвезли в ближайшее большое село и нашли фельдшера. Тот, понимая, что его борьба с неизвестной инфекцией может быть проиграна, сам сел за руль «Транзита» и повез больного в ближайшее более-менее нормальное медицинское учреждение – полевой военный госпиталь Института, что уже полгода стоял в десяти километрах от их села.
Там уже знали, что это за болезнь, поскольку госпиталь быстро наполнялся военными с теми же симптомами. Вызвали представителя особого отдела, весьма подробно расспросили пребывающего в полубреду водителя о том, как он провел день и где мог подхватить такую острую инфекцию.
Ловчицу немедленно сообщили о странных перемещениях главного специалиста компании «Wind East» по вопросам маркетинга и сбыта и о том, что арендованная американцами машина была замечена в могилевской области.
Оказывается, ее даже досматривали сотрудники ГАИ третьего мобильного поста, на развилке «Леснинск – Тминное» о чем есть запись в их журнале. Замечаний на момент досмотра не было, документы на груз были в порядке, а поскольку информации о розыске этого авто у милиции еще не было, ее пропустили, тем более, что следовала она в сторону Тминного, а не по направлению к Леснинску.
Иван Сергеевич тут же приказал задержать гоп-компанию госпожи Тампер, но вдруг оказалось, что все американские специалисты-медики вдруг исчезли из гостиницы, воспользовавшись природным умением всех профессиональных «фармацевтов» исчезать подобным образом.
Вот тогда-то Ловчиц, присутствие которого на пресс-конференции было обязательным, снабдив Медведева неограниченными полномочиями, и отправил его в Минск…
Поездка не удалась, причем Сергей Георгиевич сразу же по приезду в Комитет столкнулся с неприятным предчувствием чего-то необъяснимого, нехорошего. По его словам, это теперь он стал понимать, что же было не так в Службе. Первое, что обращало на себя внимание, так это то, что в здании было мало сотрудников. Хотя тогда все это было вполне объяснимо. Начальник «отбыстрей» резонно предположил, что все отсутствующие по приказу начальства находятся на усилении, и были откомандированы в Леснинск. Но…
Медведеву в тот момент очень были нужны люди, много людей для того, чтобы в поисках мисс Тампер перевернуть вверх дном всю столицу и ее окрестности. Сергей Георгиевич не хотел беспокоить шефа в столь ответственный момент. Он не сделал этого даже тогда, когда, пытаясь поднять по тревоге резерв, странным образом среди отсутствующих по семейным обстоятельствам сотрудников обнаружил что-то около сорока человек Службы! Это теперь есть вопрос, что это были за семейные обстоятельства, и кто из руководства КГБ подписывал этим сотрудникам рапорта в такое «жаркое» время?
Мнение выслушивающих рассказ Медведева коллег, было однозначным – все это хорошо спланировано. Сергей Георгиевич, попав таким образом в Минске в весьма непростую ситуацию, не найдя ничего лучше, выдернул с выходных двоих бойцов из своей команды, тех, кто отдыхал после суточного дежурства. Он сразу же отправил их в аэропорт со стандартной задачей – отработка персонала на предмет опознания разыскиваемых по приметам, благо фотоматериалы на Джанет Тампер и ее команду имелись.
Через два часа стало известно о том, что интересующая Комитет компания преспокойно улетела в Гамбург, само собой разумеется, под чужими фамилиями.
Напрасно заподозривший что-то страшное командир «быстриков» с тяжелым сердцем звонил для доклада Председателю КГБ. Ловчиц не отвечал на звонки, впрочем, как и практически все абоненты «отбыстрей». В тот момент стало известно о трагических событиях в Леснинске…
Медведев и его бойцы едва унесли ноги из столицы собственной Родины. На них началась настоящая охота. Сергей Георгиевич, не зная, что дальше делать, связался по городской телефонной линии с начальником отделения контроля за оборотом наркосодержащих веществ отдела по борьбе с незаконной торговле наркотиками Службы. Степан Кириченко являлся его давнишним должником. В свое время за оказанную услугу его семье тот клятвенно заявил, что в случае надобности отдаст даже собственную жизнь, если она вдруг понадобится Медведеву.
Долг оказался платежом …черен. Черен и страшен, как душа колдуна, как дальняя штольня заброшенной шахты, как сам древний Змий – Аспид, первым породивший Предательство. Сергей Георгиевич, слушая Кириченко, не стал уточнять об его источниках информации, однако за десять минут разговора с товарищем он ясно ощутил то чувство, что толкает людей к суициду. Да и что еще можно чувствовать, когда в один миг становишься преступником номер один, и целью для страшной охоты? Кириченко открыл Медведеву глаза: «Никто, — сказал он, — в нашей стране, да и за ее пределами не способен тебя защитить!»
В общем, пусть даже так, скромно, однако Степан вернул свой долг, а в придачу еще и подарил «копейку», изъятую его сотрудниками у цыган. Когда же все расчеты по долгам были сочтены, Кириченко, дабы расставить все точки над «і», сказал буквально следующее: «Георгич…, прости. То, что я сейчас тебе скажу, все же лучше, чем «стрелять тебе в спину». С этой минуты, я тебя не знаю – ты меня не знаешь. Еще раз, прости»…
Глава 11
Ночь окончательно захватила лес. Было тепло, душно, а комары просто сходили с ума от запаха горячих человеческих тел, заставляющего их тонкие хоботки заворачиваться штопорами в нестерпимом желании насытиться свежей кровью. Они слетались сюда тысячами, сотнями тысяч, а влажный от предгрозовой испарины лес, встречал их опасными для этих маленьких насекомых аплодисментами.
Людям приходилось несладко. Они, в отличие от комаров и клещей, не могли насытиться ни чьей кровью, а из того, что хоть как-нибудь могло бы сгодиться им в пищу в этом глухом полесском лесу, были только кустики черники, да и те безвозвратно спрятал мрак. Фонари включать было запрещено. Едва различимые впереди силуэты зданий грозили точным выстрелом каждому неосторожному огоньку.
Спешка, с которой происходила вчерашняя, заурядная измена Родине, не дала возможности организаторам переворота позаботиться о питании тех, кто обложил плотным кольцом периметр зданий секретного государственного Института.
Разумеется, никому из этих вооруженных до зубов и лежащих на сухом одеяле сосновой иглицы вояк, перед отправлением сюда не выдавали на руки красочную брошюрку под названием: «как правильно изменить Родине», или «роль гайдаровского «Мальчиша-Плохиша» в воспитании борцов за свободу Беларуси». Не выдавали, а ведь это было бы вполне в духе времени.
Именно в эту душную ночь многие из «борцов за свободу», по сути – предателей, впервые задумались: «А то ли я делаю, ребята? И разве для свободы Беларуси обязательно нужно убивать Белорусов?».
Как ни крути, а потери «лесных братьев», попытавшихся вечером взять штурмом объект «L», были ощутимы. Институт охраняли далеко не дети и до самой темноты их снайперы, не в пример лесным, исправно «щелкали» зазевавшихся в кустах и меж деревьев …опять же, белорусов.
Где-то на западе во всю ширину неба мягко ухнул тихий громовой раскат. Человек, силуэт которого был едва различим между двух тяжелых военных грузовиков, стоящих друг за другом на узкой лесной дороге, поднял вверх лицо.
Воздух дрогнул. Ветки хвои тихо зашумели, встречая первый порыв прохладного предгрозового ветра. Человек опустил взгляд, прикрылся короткой полой легкой камуфлированной куртки и поднес к уху трубку сотового телефона:
— Алло, …да я. Ну, что, половина первого, я звоню им? …Да. Нет, тишина. …Стреляют редко. Что там с сухпаем? …Понятно. Тогда пусть машина не доезжает. Поставьте ее возле второй точки. …Да. …Ни в коем случае. Не надо ей светиться возле Леснинска, мало ли, еще найдутся геро…, не согласные. …Что это за вопросы? Дайте охрану и отправляйте нашим маршрутом. Все отбой…, я перезвоню…
Дождавшись, когда бледно зеленый свет телефонного табло погаснет, человек лишь на миг выглянул из-под полы и, спрятавшись снова, набрал номер. Трубка дала вызов, …второй, третий, …четвертый, и так до тех пор, пока не ответила «отбой».
Повторный набор оказался более удачным.
— Да, — сдержанно ответили на том конце.
— Сергей Петрович?
— Да…
— Это Зеленько.
— Слушаю вас.
— Мне жаль, что у вас не хватило здравомыслия. Мы могли бы избежать жертв и на постах, и тут. Ведь гибнут наши с вами соотечественники.
— Мои, господин Зеленько, мои соотечественники.
— Демагогия, Сергей Петрович. Вы наивно полагаете, что правда на вашей стороне и: «победа будет за вами», да?
— Я более чем уверен в этом.
— Ну, что же, я не стану вас переубеждать. В конце концов, это ваше право, однако же, и вы не станете с полной уверенностью утверждать, что это мнение всех, кто сейчас с вами?
— Стану…
— Уф, — шумно выдохнул Зеленько. — То, что ваши мозги, мозги господина Дыдышко и этого, э-э-э, …как его там? Нового начальника внутренней охраны периметра, заряжены бывшим руководством госбезопасности и страны на один лад, мне понятно. В этом нет ничего удивительного.
Кстати, что касается все того же командира войсковой части 1310, это я о Дыдышко, то мне жаль, что я не имею возможности пообщаться с ним напрямую. В зоне действует и наш электронный заградительный экран, подобный вашему, поэтому допустимые каналы связи крайне ограничены. Хотя, если бы мы считали полковника Дыдышко фанатиком, давно бы уже включили канал его телефона, сделав таким образом и из Ивана Геннадьевича прекрасную электронную мишень для наших снайперов. Вы понимаете, о чем я говорю. Ваш канал включен и, если бы мы хотели, давно бы уже подстрелили вас. Что же касается Дыдышко, что с него взять, он солдат…
— Он полковник, — уточнил Михайловский, чувствуя, как снова сжало страхом сердце, — полковник, а не солдат, к тому же, командир передовой части войск госбезопасности…
— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Успокойтесь, Сергей Петрович. Вы слишком возбуждены, а меж тем от нашего с вами разговора зависит сейчас многое. Нельзя рубить с плеча, толкать ваших и моих ребят к братоубийству.
Если бы я сейчас вам не сообщил, вы бы сами вряд ли задумались о том, что сами уже давно являетесь хорошим электронным маяком. Ведь так? Это говорит о том, что в данный момент вы из рук вон плохо контролируете и ситуацию, и свои эмоции. Не к лицу человеку такого статуса и вашего опыта вести себя так. Но оставим это и вернемся к теме братоубийства…
— Не я это начал…, — сухо ответил Михайловский.
— Я согласен с вами, — не стал спорить Зеленько, — однако не стану оправдываться. Чтобы мы не делали, это уже началось, и теперь важно только то, кто все это закончит.
Я предлагаю всем вам всеобщую амнистию в награду за сотрудничество с нами. Тот же, кто станет продолжать упорствовать, подобно «правой руке» Ловчица – Медведеву, запросто, в одно мгновение, может попасть в транслируемые по ТВ и радио списки душегубов и истребителей сынов и дочерей своей страны.
Кстати говоря, господину Медведеву пока удалось улизнуть. Я даже допускаю, что он смог прорваться к вам, но, поверьте, он уже объявлен в розыск, как особо опасный государственный преступник, а вы, мистер Михайловский, между прочим, его укрываете…
— Интересно, а кем это он объявлен в розыск?
— Чрезвычайным комитетом и комиссией по контролю расследования попытки государственного переворота. Это непростое дело, по сформированному нами мнению простых граждан, целиком вызрело где-то в стенах госбезопасности. Им занимается лично вновь назначенный руководитель Комитета…
— Это кто, вы?
— Не-е-ет. Я всего лишь исполнитель. Скажем так, солдат, борющийся за свои идеи, идеалы и принципы…
— Какие могут быть у вас идеалы и принципы? Вы, не…
— Давайте обойдемся без взаимных оскорблений, Сергей Петрович. Мы ведь не на базаре и не в кабаке. И вы, и я офицеры. Подумайте сами, разве может решиться какая-либо проблема от частого употребления нецензурных слов? Скорее наоборот. Это приведет к новой эскалации напряженности, а это уж кому-кому, а вам крайне невыгодно.
Не время сейчас изображать из себя оборонцев брестской крепости, ведь вы начисто изолированы. Возможно, кто-то в стране еще и не согласен с деятельностью Чрезвычайного Комитета, продолжая слепо верить в то, что где-то есть глава государства, конституционный гарант, который вернется и наведет порядок в стране. Трупа-то его никто не видел? Люди наивны. Они продолжают надеяться.
Однако, Сергей Петрович, те, кто слепо доверял президенту, любил его, собственными глазами видели несостоятельность Службы в охране Первого лица. Ведь за выстрелами в господина Листахова наблюдала половина всего мира. Мы, в свою очередь, удачно воспользовались моментом и не нашли ничего лучше, как сообщить во всех СМИ о том, что именно в структуре госбезопасности зрел этот страшный заговор. Это ваша вина в том, что президент Листахов был ранен и похищен руководителем заговора – господином Ловчицем. Люди верят СМИ больше, чем священникам…
Вторично предлагаю обратиться к собственному здравомыслию. После окончания нашего разговора мы снимем экраны, и вы в полной мере сможете услышать и увидеть по телевидению все то, что происходит вокруг вас. Только очень прошу, не живите вчерашним днем, не обманывайте людей, дайте возможность им самим оценить все это.
Мы не станем стрелять до самого утра, если только, конечно, ваши снайперы снова первыми не откроют огонь. Время принятия решения – шесть часов.
Если решитесь на что-либо ранее, позвоните мне на номер, который я вышлю по СМС. Надеюсь, вы найдете правильные слова для своих солдат и офицеров. Попробуйте им объяснить все то, что произошло. Если они узнают это сами, а они вот-вот узнают, напоминаю, мы снимем экраны-глушилки, кто знает, как они отреагируют? Вполне может случиться такое, что они сами вас выдадут.
Помните, Сергей Петрович, все хотят жить. Мой вам совет, поверьте сами в то, что продукт, которым вас кормили долгое время – не есть правда. Пора уже государству в центре Европы жить по настоящим демократическим законам, а не по эфемерной телекартинке счастливой жизни спящей на соломе страны. Взываю к вашей совести. Дайте людям во всем разобраться самим…
Зеленько бросил задумчивый взгляд на светящееся табло телефона, где появилась и вскоре пропала надпись «разговор завершен», спрятал погасший аппарат в чехол и зажмурился, силясь избавиться от светлого пятна, маячившего у него в глазах…
— Што ж вы робіце, пустэчы...?
Дмитрий Иосифович Зеленько почувствовал, как вместе с новым глухим ударом грома в небесах, его ноги просто вмерзли в землю, а язык онемел…
— Далёкі век цябе не навучыў, не? Дык глядзі ж тады, дурніна, у пляму ў сваіх вачах! Глядзі і глытай дурную кроў, што цякла з дурной галавы. Цякла, ды так, відаць, і не выцякла…
Зеленько не мог пошевелить даже пальцем. Перед глазами вспыхнуло табло его телефона, на котором в бешенном ритме замелькали цифры строчки электронного календаря. Он почувствовал страшную боль в груди: «это бунт!», — слышался чей-то забытый голос. Сердце вдруг сдавило страхом. Ему завернули назад руки, потащили через строй людей в кольчугах, со щитами. «Смерть тебе, Зеленька!» — слышал он позади.
С шеи сорвали обереги и бросили их в грязь. Его меч, меч предателя, сломали над бурой от старой крови, изрубленной плахой. Ударили сзади под изгиб колен, а голову с силой прижали к вонючему, облепленному мухами дереву. «Смерть тебе за бунт и измену!».
На усланной опилками земле мелькнула широкая тень топора. В следующий же миг шею резко обожгло огнем, и, вместе с этим, страшно заболела спина и ноги. Мир перевернулся, а в глаза ударили болью, набившиеся в глазницы опилки. Над ним возвышалась плаха, с которой летели фонтаны крови, …его крови, «дурной крыві, з дурной галавы»…
— …бачыў? — Спросил все тот же голос. — Яшчэ і не тое ўбачыш. Тым, каму двойчы сякуць галаву, у трэці раз Бог яе зусім не дае. Шкада мне, што не мая справа цябе правіць, шкада. Хай крыюць Богі. Маё будзе мне, а вас, поскудзь, будзе правіць у свой час той, хто нясе па Зямлі нашай «Пяруноў Огонь». Людское – людзям, духам – духава…
Зеленько очнулся. Перед ним таял в воздухе темный силуэт человека с посохом, а в небе, страшно рассекая тучи, блеснула молния, — «вас будзе правіць той, хто панясе «Пяруноў Огонь»», — пронеслось у него в голове и, отзываясь на это, горло сдавила страшная судорога…
В два часа десять минут наконец-то доставили сухой паек, и в это же самое время с грозовых небес хлынул сильнейший ливень. Солдаты, едва успевшие откупорить консервные банки с мясными кашами, становились в нелицеприятные позы, закрывая еду собой.
Дождь навалился на лес, а спрятаться было просто некуда. Везде была вода. Многочисленные молнии, словно фотовспышки выхватывали из ночного мрака картинки с лицами его солдат, глядя на которые господину Зеленько впервые пришлось задуматься о том, как бы самому не угодить под горячую руку этих недовольных.
Внутри его устойчивой психологической ткацкой машины лопнула какая-то важная нить и теперь, во время разгула стихии, она, вместо полотен неведомой демократической геральдики, стала ткать изображения его самого: с узелками и дырками, с огромными колтунами не нашедших применения нитей, со страхом перед неизведанным, будто кислота проедающим это некрасивое, некачественное полотно…
«Нет, …нет, нет!!!» — Он в который раз остервенело тер лицо влажными ладонями. Голова попросту раскалывалась. Плавящийся, словно разогретое на огне олово мозг уже не мог мириться с природным костяным сосудом, неприспособленным к подобным «температурам». Сейчас, именно сейчас нужна была ясность ума, трезвость и расчетливость в ответах на острые и точные вопросы, но! Кипит олово, раскаляя слабый череп, грозя разломить его на части, жжет страшным огнем и не загасить это пламя ни криком, ни стоном, а любое неосторожное слово только увеличивает температуру горения непростых вопросов…
Сегодня на допросе присутствовали сразу четверо. Ингви знал только одного из них, Валерия Ломако. Он допрашивал его уже в четвертый раз. Трое «гостей» даже не удосужились представиться, однако это не мешало им быть настойчивыми до непристойности в попытках «раскусить» упрямого иностранца. Благо еще, что никто из них, как казалось, не знает английского, и вся языковая нагрузка ложилась на знакомого Ингви человека из Белорусского КГБ, терпеливо выслушивающего коллег и старательно переводившего все их высказывания…
«Что мне скрывать и что им тут «раскусывать», — изводил себя Олсен, — какой заговор?! Боже, эти люди, наверное, и сами не верят в то, о чем меня спрашивают …».
Как раз в этот момент снова возникла пауза, во время которой присутствующие смотрели на теряющего самообладание американского журналиста. Тот, кого Олсен знал, как Ломако, понимая, что клиент близок к очередному ступору, решил усмирить не в меру настырных коллег. Он жестом попросил их успокоиться и взял разговор в свои руки:
— Господин Олсен. Мы с вами уже несколько раз приходили к выводу, что все обстоятельства против вас. Даже если верить в рассказанное вами ранее, — продолжал он, — появляется еще большое количество вопросов.
Чисто по-человечески, нам проще не верить в вашу «легенду», чем ломать себе голову в разгадке ваших ответов. От нас на первом этапе требуется хоть какой-то результат, и мы, поверьте, его добьемся.
После нас за вас возьмутся настоящие «псы-ищейки», уж простите, я не очень хорошо знаком со специфической английской терминологией ваших спецслужб. Как там вы их называете...?
Олсен вскинул глаза к потолку:
— Никак, господин Ломаков, никак! И не пытайтесь таким способом выдать мою принадлежность или осведомленность в этой чертовой терминологии…
— Я – Ломако, господин Олсен, Ло-ма-ко.
— Простите…, — американец тяжело вздохнул, понимая, что вспыльчивость в данный момент ему совсем не союзник.
— Так вот, Олсен, — продолжил допрашивающий, — вопрос стоит остро. Нам, как я уже говорил, на первом этапе нужна хоть какая-то информация, а то, что рассказали вы, как у нас говорят – шито белыми нитками…
— Да почему? — как можно мягче возмутился Олсен.
— Судите сами, — Ломако доверительно распростер перед собой ладони, — в который раз начнем с самого начала рассказанной вами истории…
— Хорошо…
— Командировка, это понятно. Но ответьте, вас направили, или попросили вашего шефа направить именно вас? Стоп! Не отвечайте пока. Давайте я сам вам расскажу сложившуюся «легенду», исходя из ваших слов? Идет? Вот послушайте: Вы – некий камикадзе, но весьма и весьма расчетливый. Допустим, повторяю, только допустим, что вас попросту наняли. Деньги, безвыходная ситуация или …что угодно заставило вас пойти на это рисковое дело.
Экипировали, досконально проинструктировали как нужно себя вести для того, чтобы не пристрелили сразу или не расстреляли сгоряча чуть позже после выстрела в президента. Это заметно сразу. Раз вы живы, выходит, что пока вами не допущено ни единого промаха в построении защиты. Вы умело оперируете фактами, а такое без специальной подготовки или просто блестяще сложенного ума – невозможно.
Чего только стоит тот скандал? Я, конечно, ничего не хочу сказать о ваших умственных способностях, однако не думаю, что это кому-либо под силу – в столь короткий срок так четко всё продумать. У нас сам собой напрашивается вывод о тщательно скрываемом вами инструктаже профессионалов…
Олсен, перестаньте же упрямиться. Ведь на кону ваша жизнь. В смутное время, наступившее после ваших злополучных выстрелов, никто не станет считать одну жизнь, ради миллионов других.
Несмотря на то, что все американцы просто уверены в особой ценности жизней собственных соотечественников, мы здесь, в силу наших интересов думаем иначе. Итак, начнем с начала, …кто такой Ласло Шимич?
Ингви внезапно почувствовал, что большой палец его правой руки начал непроизвольно дергаться. Он сосредоточился на своих ощущениях и понял, что нервное истощение его собственного организма налицо. Эта случайная пауза получилась настолько внушительной, что Валерий Ломако, доверительно и легко опустив свою руку на плечо допрашиваемого, одарил того сопереживающим взглядом и участливо произнес:
— Это сложно, я понимаю, но …нужно. Отпираться просто нет смысла…
Джанет не без усилия подняла и поставила на журнальный столик тяжелую дорожную сумку. Сегодня обыденная процедура ее возвращения домой была изменена в корне. Уставшая и подавленная путешествием девушка, вопреки обыкновению, попросту рухнула на мягкий диван, взяла в руку пульт дистанционного управления ТВ, глубоко вздохнула и включила телеприемник.
Целенаправленно и быстро листая картинки каналов, она сделала короткую паузу и остановила свой выбор на ВВС. Её ладони медленно закрыли нервно сжатые губы. Обжигающие потоки слез, без всякого стеснения и боязни ранних морщин хлынули на тонкие, холеные пальцы. Взгляд ее был прикован к экрану:
— …ситуация усугубляется тем, — вещал седовласый ведущий канала новостей, — что вести какие-либо переговоры с новоиспеченной властью, а точнее сказать безвластием в выше указанной стране, довольно сложно. Специальный комитет ООН уже принял решение о срочном созыве чрезвычайной комиссии по разрешению критической ситуации в Беларуси. Стране грозит гражданская война и, как правило, возникающая в следствии ее катастрофа гуманитарного характера. Трудно себе представить на что способны десять с лишним миллионов отчаявшихся, запуганных годами просоветского режима людей.
Вполне вероятно, что из-за нежелания нагнетать и без того непростую обстановку в этой, объятой пламенем стране, власти не спешат поучаствовать в судьбе американского гражданина, ставшего жертвой чудовищной провокации. Однако мы, коллеги Ингви Олсена, все же намерены обратить их внимание на тот факт, что трудно рассчитывать сейчас на законно обоснованное расследование обстоятельств дела покушения на президента Беларуси. Мы выступаем с протестом и требованием предоставить возможность юридически защищаться нашему журналисту.
Посмотрите, эти эксклюзивные кадры предоставлены шведским телевидением. На этой якобы единственной записи покушения, используемой силовиками Беларуси, трудно что-либо разобрать, и мы более чем уверены в том, что все обвинения в адрес Олсена попросту сфабрикованы с целью скрыть истинных виновников государственного переворота и провести барьер вражды между Беларусью и остальным, демократическим миром.
Официальное заявление профсоюза журналистов еще утром было передано в пресслужбу президента США, а перед самым выходом в эфир выпуска новостей мы получили письменный ответ из Белого Дома. Цитирую: «На заявления профсоюза журналистов, общественной организации «Чистое небо» и ряда иных организаций и объединений США и Европы, обращения специальной комиссии ООН, глав Белорусской диаспоры, пресслужба Президента США считает нужным уведомить, что глава государства готовится сделать официальное заявление по вопросу незаконного захвата власти в Беларуси».
Что ж, мы рады тому, что в нашей свободомыслящей стране прислушиваются к мнению журналистов и общества. Наши коллеги уже получили приглашение в Белый Дом. Оставайтесь с нами, и мы будем держать вас в курсе происходящего, новости – это наша работа….
Теперь перейдем к другим событиям. Сейм США….
Джанет убрала руки от влажного лица и бросила вопросительный взгляд вокруг. Не найдя ничего подходящего, она отправилась на кухню, взяла со стола бумажную салфетку, развернула ее и осторожно уложила на мокрую кожу лица, словно простыню на холодное и эфемерное тело, умершей еще накануне прежней Джанет Джослин Тампер.
Бумага моментально промокла и стала мерзко расползаться, приклеиваясь к лицу и ладоням, будто ошметки помертвевшей кожи того порочного и бессердечного трупа, что появился на свет силой ее судорожных и безрадостных мыслей еще на борту самолета. Дженни подошла к столу и взяла в руки зеркало.
Вся обстановка в ее доме была четко сформирована в гармонии с ее собственным вкусом. Мебель в соответствии с модой, функциональна, долговечна, красива. Кухня – просто предел мечтаний – венец красоты, моды и дизайна. Даже цвет кухонных салфеток всегда подбирался в соответствии с тоном кухонного интерьера…
Джанет смотрела на свое отражение. Лицо выглядело бледным. Эдакий низкокачественный портрет слабого и подавленного человека. Казалось, что тот самый интерьер, проникая в самую суть ее непознанного «Я», настолько захватил над ней власть, что уже не стесняется проглядывать уродливыми лоскутами, оставшимися от салфетки. Даже эти части размокшей в слезах бумаги были гармоничны в окружающем фоне комнаты, а ее лицо сейчас попросту выпадало из этого цветового спектра.
Джанет чувствовала себя комнатным цветком в горшочке, неосторожно вынесенным хозяином на балкон. Морозный воздух коснулся ее нежных лепестков, листьев и теперь, даже по возвращению в тепло, цветам суждено увянуть, листьям опасть, а самому растению – болеть или …даже погибнуть…
Девушка горько улыбнулась, переложила зеркало в одну руку, а другой осторожно принялась снимать с лица мокрые клочки. Позади нее пронзительно взорвал тишину звонок телефона.
Джанет дрогнула и стильно оформленный зеркальный квадрат стекла, смачно ударившись плоскостью о кухонный пол, зазвенел десятками мелких осколков по его керамической плитке. Она бросила отчаянный взгляд на блестящий, словно звездное небо пол, горько вздохнула, повернулась и сняла трубку.
— Хелло! …Хело-о! Джанет, это вы? — услышала она.
— Да, я…
— Это Уанзон.
— Я узнала вас.
— Нам нужно срочно поговорить, …не по телефону.
— Я сейчас …не могу. Очень, очень плохо себя чувствую…
— Я вас понимаю, Джанет. Более того, знаю, что …и сам в немалой степени в этом виноват. Поэтому и хотел бы с вами поговорить. Я могу к вам приехать?
— Нет, мистер Уанзон, я никого не хочу видеть.
— Вы должны меня простить, Джанет, дело – есть дело. Я понятия не имел, что оно приобретет… Словом, появятся проблемы, затрагивающие вас лично. Кстати говоря, работу вы выполнили безупречно, как всегда. Я оставляю за собой право добавить еще кое-что к уже обещанному вознаграждению. Люди, сотрудничающие с нами, тоже обещали не обидеть, хотя, я же говорил, лучше не по телефону…
— Мистер Уанзон, — вдруг оживилась Джанет, — простите, что перебиваю, а есть ли возможность встретиться и поговорить, но …не с вами, а именно с тем, из этих сотрудничающих с нами, что надоумил меня на эту поездку?
— Не могу понять, о ком вы говорите?
— Ну, как же? Перед отъездом, у вас в кабинете мы встречались с, …как там его зовут?
— Ах, да. …Вы знаете, я не очень-то хорошо помню ту встречу. Простите за подробность, я тогда чем-то жутко отравился. Вечером было такое головокружение, в общем… Не помню, что было. Но у меня где-то была визитная карточка того джентльмена. Если вы хотите, я попытаюсь ему позвонить и договориться о встрече.
— Сделайте это для меня, мистер Уанзон. Мне это очень нужно…
— Джанет, — замялся вдруг Уанзон, — мне неудобно вам об этом говорить, однако вы должны пообещать мне быть благоразумной. Вы ведь понимаете о чем я? Мы всего лишь делаем свою работу…
— Вы могли бы и не говорить мне об этом.
— Да, конечно. Я перезвоню, позже. И …Джанет, простите меня.
— Успокойтесь, вам не в чем виниться. Всё очень просто – вы даете работу, я ее выполняю, а личные проблемы, так вы же в них не виноваты. У Ингви были свои вдохновители.
— Да, конечно. Но, все равно…
К чести Уанзона нужно сказать, что он все же выполнил свое обещание. Ему, конечно, дорогого стоило найти того самого Феликса Желязного – человека, из уст которого, как считала Джанет, она, наконец-то, сможет услышать...
Откровенно говоря, она и сама понятия не имела, что она хотела от него услышать. Возможно, ей просто нужна была возможность встретиться с человеком из спецслужб – одним из тех, которые живут и работают за той самой тонкой и прочной «стенкой» защиты государства. Да, Дженни нуждалась в объяснениях, …но каких?
Уанзон, по его же словам, очень долго распинался перед вышеуказанным субъектом и даже соврал тому, что его подчиненная Джанет Тампер после заграничной командировки имеет весьма важную информацию, касающуюся его лично. Не врать Уанзон не мог, в противном случае интересующий девушку гражданин не прилетел бы из …черт его знает, где он в это время находился?
Встреча с Феликсом Желязным должна была состояться на двенадцатом километре пригородного шоссе, в аллее возле мотеля «Tom Helpy». Джанет приехала туда за час до назначенного срока, устроилась на скамейке в живописном месте у скалы и только тут осознала всю глупость своего положения. Она совершенно не представляла, о чем станет спрашивать этого человека...
Он был одет в короткий серый плащ, поверх поношенной, аккуратной тройки, фетровую шляпу и тупоносые черные туфли. Галстук широким узлом, большой автоматический зонт, висящий деревянным крюком на согнутой в локте руке, словом, эдакий нафталиновый дедушка, явившийся в Эспин прямо из семидесятых годов прошлого века.
Увидев Джанет, Желязны остановился, извлек из кармана плаща металлический портсигар, достал из него тонкую сигару, прикурил, уложил портсигар обратно в карман и медленно направился к девушке. Во внимательных и острых глазах Феликса ясно читалась слабо прикрытая ярость, к Джанет приближалась «гроза».
Желязны остановился напротив и шумно выдохнул в прохладный воздух огромное облако сладкого, пахнущего вишней дыма. Девушка подалась вперед, но не поднялась, а только виновато опустила взгляд. Феликс коротко и зло улыбнулся:
— Вы полагаете это нормально, взрослому человеку проехать половину страны, поселиться в третьеразрядной гостинице и торчать здесь, у скалы, слушая ваши истерики? Вы думаете, что мне больше нечем заняться?
Джанет подняла взгляд:
— Нет, я так не думаю…
— А я вот думаю. …Думаю, зачем мне это нужно? Ведь я с самого начала почувствовал связь между вашим сердечным порывом и моей нынешней поездкой.
Желязны задумчиво, словно пробуя на вкус табачный дым, затянулся, сел рядом и произнес:
— Что ж, сразу к делу. У меня очень мало времени, и я не волшебник. Чего вы хотите? Объяснений по поводу Олсена? От меня вы их не услышите. Единственные объяснения, которые я могу вам дать, так это по поводу вас самой. Хотите?
Не дождавшись ответа, Желязны продолжил:
— До сих пор вы были добросовестным сотрудником и, должен сказать, таких исполнителей еще поискать. В случае чего, методика обеспечения вашего алиби отработана лучшими специалистами, и за это можете быть спокойны. Как это ни странно, она будет строиться как раз на вашем посещении КГБ.
ФБР берет на себя ответственность только за подделку документов. А в остальном, будет озвучена информация о том, что вы настолько были подавлены и испуганы посещением офиса белорусской спецслужбы, что обратились в посольство за помощью. Там, понимая, что вас так просто не выпустят – встали на защиту интересов граждан своей страны.
В общем, это наши заботы прикрыть вас от щупалец, тянущихся из Беларуси, так что живите спокойно. Во всем этом есть только одна маленькая проблема – вам еще не скоро представится возможность поехать туда. Да и то…, вы ведь не сильно рветесь в Минск, правда?
А здесь? О! Здесь у вас все козыри на руках. Приходится признать, что вы одна из тех немногих, кто вытянул в жизни свой счастливый билет. Спрашивается, что еще нужно этой девушке? Ответ – нужно, не лезть туда, куда не просят, иначе ей припомнят все грешки, и та самая добросовестность, до сих пор кормившая эту девушку, просто сожрет ее с потрохами.
«Подвигов» с «GVV-2000», сетью агентуры и химтрейлами по распространению заразы по всему миру хватит для того, чтобы устроить лично вам столько судов за угрозу человечеству, что это будет сравнимо разве что с судами гестаповцев за их газовые камеры.
…Правильно делаете, что молчите, мисс Тампер. Здравый смысл в вас всегда брал верх над эмоциями, разумеется, за исключением этой, импульсивной просьбы о свидании. Все это значит только то, что в свое время мы сделали правильный выбор. Это я на счет вашей кандидатуры. Вы уже переросли свою должность, Джанет, а в том мире, в который вам еще предстоит ступить, просто запрещено думать о каких-либо сантиментах. Посидите здесь еще, леди, и подумайте. А потом идите домой, и забудьте обо всем.
Олсен сам вляпался, сам и выползет из этого дерьма. Вот увидите, его еще и героем сделают, конечно, с нашей помощью. Время даст ему такую моральную компенсацию, что он будет благодарить судьбу за подобную популярность…
Феликс встал и спокойно ушел в конец аллеи, словно и не было его вовсе. «Да, — подумала Джанет, — пожалуй, что так. Гораздо правильнее будет думать, что его, этого «нафталинового» старичка, и на самом деле никогда не было…»
Глава 12
Всем был хорош май этого года, если бы только не месячная сушь, оттягивающая положенное буйство зелени на неопределенный срок. Деревья, трава – все живое ждало спасительного дождя, понимая, что время безвозвратно уходит, а резерв силы, подаренный растениям щедрыми весенними соками, был практически полностью израсходован.
Накануне ночью случилась гроза, но и она не принесла облегчения. К утру натворивший немало бед ураган сменился чуть ли не мартовской прохладой, а вместо росы в некоторых местах выпал иней.
Казалось бы, и без того слабые, измученные диетой травинки попросту погибнут от эдакой погодной немилости, но появившееся над остроконечными верхушками пригородного леса огромное солнце спасло их, нещадно уничтожая искристое покрывало «Белого деда», брошенное им у реки, в низменной части пригородного луга.
Медленно сползая с плоских крыш новостроек, оранжевая граница восхода превращала иней в обжигающую холодом росу и шла дальше от светло-серых стен, загораясь в окнах домов холодным, недобрым светом.
Посреди луга, в месте, где раньше стоял брошенный хутор, а ныне остался только крохотный старый сад, окруженный нестройными рядами бульдозеров, самосвалов и прочей строительной техники, белели густым цветом неухоженные, коряжистые, пожилые яблони.
Одному богу известно, для чего им нужно было цвести здесь, среди замасленных цистерн и металлических ферм башенных кранов. Наверное, они зацвели по той простой причине, что таков уж странный сценарий жизни. В нем в это время присутствует их цветение, впрочем, как и приходящие в связи с этим заморозки.
Это цветущее великолепие скоро закончится, а старые яблони так и останутся стоять посреди луга, до той поры, пока их не спилят, как и десятки иных деревьев, растущих на других хуторах, стоявших на месте строящегося молодого города.
Что людям до канувших в лета хуторов? Что им сейчас до одиночества каких-то яблонь, когда в данный момент этот молодой город едва не умирал. Леснинск, брошенный на произвол судьбы в связи с последними событиями, попросту лихорадило. Здесь творился настоящий хаос или что-то отдаленно напоминающее сюжет детской книжки о празднике непослушания.
Люди шли на работу, хотя знали, что им ничего не станут платить за эти дни. Более того, еще накануне вновь назначенные руководители силовых структур через некого официального представителя поставили Леснинск в категорию объектов особой важности (будто до этого он таковым не являлся) и сейчас в город, впрочем, как и из него не пускали никого, даже машины с хлебом или людей, пытающихся уехать отсюда.
Связаться с вышеуказанным начальством или пропавшим неведомо куда тем же полномочным представителем новой власти не представлялось никакой возможности. Эти скороспейки генералы и странный государственный человек попросту исчезли.
Новоселы, понимая, что может нести в себе подобный бардак (иначе это никак не назовешь) в одно мгновение раскупили всё в немногочисленных городских магазинах. Накануне вечером моментально разметали с прилавков выставленные на продажу прямо с военных складов баночные сухие пайки и даже сухари в больших бумажных мешках, похожих на те, в которых продавали на заправочных станциях древесный уголь.
Ночью, в еще пахнущих ремонтом комнатах общежитий, практически никто не спал. Разговоров, слухов и новостей было столько, что люди попросту сходили с ума. Главным образом обсуждалось то, что же теперь будет со строительством жилья, ведь большинство из живущих здесь были люди семейные, законопослушные, уже успевшие внести первый денежный взнос на строительство.
А тут еще кто-то подлил масла в огонь, принеся весть о том, что в городе разыгралась неизвестная эпидемия. В больницу целыми грузовиками откуда-то везут больных солдат. Носилки, носилки, носилки. Болезнь такая страшная, что город, шахты и Институт по всему периметру обложили войска, и теперь нечего даже было и думать о том, чтобы отсюда уехать (никто просто не знал о боях в районе Института).
Связи нет уже вторые сутки, телефоны отключили, телевидение не работает. «Эпидемия! Скоро все передохнем», — вздыхали по краям темных коридоров, где сразу после заселения в общежитие сами собой образовались импровизированные курилки.
В подтверждение этого уже назавтра во всех организациях и службах объявили, что выезд за пределы города не просто «воспрещен», а «строго воспрещен» до особого распоряжения.
Днем все ушли на работу и, напитавшись там всякого рода информацией, вечером вернулись обратно. Каких только историй не звучало в этих прокуренных коридорах, а уж во что они превращались следующим утром, просто невозможно было и описать.
Скажем, прошлой ночью кто-то слышал (и умудрились же как-то за грозой) какой-то далекий грохот, а уже утром, в бюро, где работала Анжелика, все говорили о том, что в Институте засели …не то исламисты, не то националисты! Они захватили какое-то секретное оружие и воюют с нашими войсками…
Но и это была не более чем просто безобидная болтовня по сравнению с тем, что поведали вернувшиеся со смены и уставшие от безделья телефонистки, живущие на третьем этаже. Все они, как одна, божились, что видели НЛО! Оно летело над окраиной, где-то возле карьеров. Без огоньков и лучей, самая настоящая летающая тарелка!
Выдумщицам, скорее всего, показалось этого мало – просто поведать о подобном. Они еще крепко приправили свой рассказ, добавив к этому, что по этому НЛО, у которого, судя по всему, были проблемы с энергоснабжением, («уж не из-за подорожания ли Иракской нефти?» — потешалась про себя Анжелика) так вот по этой тарелке, беззвучно пролетающей над городской окраиной, из леса какие-то незнакомцы дружно палили из автоматов …!
Придя утром на работу Анжелика, привычно здороваясь со всеми на ходу, сразу включила компьютер и, ожидая пока он загрузится, откинулась на спинку кресла. От общежития до «Специального информационного бюро» было что-то около километра, а ее рабочее место находилось на четвертом, последнем этаже здания. Лифты работали с перебоями, шла пешком, нужно было перевести дух.
К соседнему рабочему столу, держа увесистую стопку папок, и натянуто улыбаясь, шла Ленка – одна из немногих людей, которого всегда было приятно встретить.
— Анжелка, привет! — довольно бодро бросила она, стараясь поскорее уложить тяжелую ношу на свой стол. — Уф, тяжесть-то какая…
— Привет, привет. — После некоторой паузы, ответила подруга. — Чего ты сама-то таскаешь? Подождала бы…
— Ерунда. Я тут и себе, и тебе принесла. Довесок ко вчерашнему. Шеф с утра сказал, что вечером приезжали какие-то ГэБэшники. Просили ускорить перевод. Сказали, что это важно и секретно…
— Ну-ну…
— А я, кстати, и говорила Александру Евгеньевичу…
— А что тут еще говорить? — Внезапно взорвалась негодованием Анжелика. — Надо посылать подальше этих ГэБэшников. Это же техническая литература, грифовая! Вон весь стол в словарях. И качество им подавай, и еще подгоняют, козлы. Да и какая она, нахрен, секретная, Лен, если так просто дают переводить, без присмотра и какой-нибудь особенной подписки?
Подруга обернулась:
— Ты чего это с утра, Анжел?
— …Спала плохо. Снилась всякая чушь…
— Эротическое?
Анжелика сдержанно вскинула глаза к потолку, какое, мол, там эротическое?
— Тебе, Ленка, как голодной куме – один …суп на уме.
— Да ладно тебе, я же шучу. — Лена присела на краешек своего стола, собираясь таким образом побездельничать и начать немедленное обсуждение снов подруги. — Не удивительно, — приводя в порядок дыхание, начала она, — тут у нас такого с утра наслушаешься, что не то - кошмары, вообще не уснешь. Слышала про «тарелку»?
— Как тебе не стыдно? И ты веришь в эту чушь?
— А что? Почему нет? Ведь столько людей видело…
Анжелика хотела, было что-то сказать, но, энергично набрав в легкие воздух, тут же сдержанно выдохнула его:
— …Давай работать, Лен, а то снова придется сидеть допоздна.
— А смысл? Евгеньич говорит, что с табелями никто особенно-то возиться не станет. Кто тебе переработку оплатит?
— У нас с тобой со вчерашнего дня еще и недоработка имеется. Это все лучше, чем трепаться про «тарелки» или каких-нибудь динозавров в карьерах. Скоро и их кто-нибудь увидит…
С этими словами Анжела демонстративно подтянула к себе клавиатуру и уставилась в монитор компьютера.
— Как хочешь, — с легкой тенью разочарования сказала Лена, оторвала свой гибкий стан от стола, вздохнула и отправилась на свое рабочее место.
Анжелика заметила это энергичное движение и поняла, что мало того, что она не оправдала надежд подруги на утреннюю болтовню, выходило, что Ленка еще и обиделась. Но извиняться госпожа Романович и не собиралась. Вместо этого она, вначале с показной озабоченностью, а совсем скоро и с уже неподдельной, настоящей, полностью отдалась работе.
Нужно сказать, что вне всякого сомнения, работа-то как раз выиграла от этой размолвки подруг. К обеденному перерыву прогресс объемов переведенных текстов на обоих столах был велик. Да и самой размолвки к этому отрезку времени уже не было и в помине. Как ни крути, а словари и справочники нужны были и одной девушке, и другой. Словом, к ежедневному чаепитию они помирились окончательно и, обсуждая в полголоса недальновидность и трусость своего прямого начальства, буквально дрожащего перед каждым клерком из Комитета, устроились в уголке, специально отгороженном от запасного выхода на лестницу книжным шкафом и обустроенном силами хозяйственных возможностей Палыча (завхоза) столиком, крохотной тумбочкой и тремя стульями.
Что делать, рабочие места этих девушек располагались таким образом, что тут и ленивый воспользовался бы подобной планировкой, а уж ленивыми в хозяйском подходе к делу ни Анжелику, ни Лену никак нельзя было назвать.
Палыч за свою податливость, краснея и откашливаясь получил 0,5 л. «Хлебного Вина», а поскольку в новом здании, где работало столько женщин еще не было и в помине никаких традиций или перегибов с дисциплиной, то никто не был особенно против этой импровизированной «чайной».
Коллеги Анжелики и Лены (она не любила, когда ее звали Елена или, не дай бог, Алёна) часто и с нескрываемым удовольствием пользовались этим уютным уголком, всегда оставляя на столике в качестве арендной платы за это место что-нибудь вкусненькое. Даже сегодня, несмотря на нелегкие дни молодого города в фарфоровой вазочке «чайного уголка» лежали два кусочка пирога ручной выпечки с корицей, аккуратно выложенные на бумажную салфетку и наполняющие пространство между шкафом и окном таким головокружительным ароматом, что Анжелика, так и не дождавшись того момента, когда вскипит электрочайник, не удержалась, и откусила от одного из них маленький кусочек.
— М-м-м, — не без удовольствия выдохнула она через нос, застенчиво улыбаясь в ответ на укоризненный взгляд подруги и возвращая начатый кусочек на место, — Ленка-а-а, просто объедение!
— Это еще всухомятку, — поддела та в ответ, вынимая из тумбочки чашки, баночку с сахаром и коробку с чайными пакетиками всевозможных марок. — Представляешь, каков будет пирожок с чаем?
— Будешь подкалывать, я и от второго кусочка откушу…
— Я знаю, ты это можешь. Лариска Михалева принесла.
— По случаю чего?
— А так, без случая.
— Не те времена, Лен. Скоро тушенку из баночек счастливы будем кушать, телогреечки зимой носить, валенки…
— Думаешь все это надолго?
— Я думаю, как бы еще и хуже не было…, — Анжела повернулась спиной к шумному залу и услышала, как за шкафом открылась дверь запасного выхода. Она быстрым жестом прижала указательный палец к губам, давая знак молчать, и прислушалась.
— Девушки…, — услышала она голос Шефа и машинально посмотрела на настенные часы. Они показывали 13:12. — минуточку внимания! — продолжал тот. — Где Романович и Глебова?
Анжелика кивнула Лене в сторону хронометра, де, время обеденное, бояться нечего. В это время неясные голоса в зале точно сообщили начальнику местонахождение нужных ему девушек. Вначале к «чайному» уголку стал приближаться его голос, непривычно мягкий, просто рассыпающийся в благодарностях подчиненным за оказанное содействие, а уж совсем скоро из-за книжного шкафа появился и сам Евгеньевич. Анжела даже не подумала обернуться в момент, когда услышала позади себя:
— Елена Васильевна, двадцать первый том уже в работе?
— Я только над шестнадцатым работаю.
— Идемте…
Лена проскользнула возле подруги, на ходу едва заметно коснувшись ее плеча, словно поворачивая ее в сторону шкафа. Анжелика дождалась момента и обернулась. Оказывается, Шеф пришел не один. Его сопровождал невысокий коренастый парень в форме внутренней охраны Института (эту форму знали все девушки, ведь в охране служило достаточно гренадеров, способных вскружить голову, даже английской королеве-матери).
Странное дело, но этого крепыша никак нельзя было назвать гренадером. И кто ж взял такую «кедровую шишку» в элитное подразделение?
Вид молодца тоже желал иметь лучшего. Куртка на левом плече была стерта, словно кто-то протянул ее хозяина по жесткой, колючей поверхности, окрашенной во что-то светлое. Видно было, что одежду после этого пытались оттереть, но второпях и безуспешно. Анжела тихо, про себя, улыбалась. — «Хотела бы я взглянуть и в лицо этого грязнули. …Гюльчатай, открой личико. Наверняка, там тоже что-то особенное …»
Меж тем Лена уже откопала в кипах всевозможных книг, аккуратно сложенных у стола нужный Шефу том, и уложила его на стол. События происходили всего-то метрах в пяти-семи, и Анжелика стала вслушиваться в их разговор.
Александр Евгеньевич заученно и точно декламировал пункты из должностной инструкции, причем делал это так тихо, что почти ничего нельзя было разобрать. Девушка напрягла слух и вдруг тот, испачканный, ясно и громко сказал:
— Никак нельзя. Я имею четкое указание и полные полномочия взять этот том для доработки, на сутки. Инструкции инструкциями, однако, должен же присутствовать и здравый смысл. Подумайте сами. У меня допуск первой категории. Не мне вам говорить о том, кому такие дают. Вы записали мою фамилию, номер допуска и удостоверения сотрудника комитета госбезопасности. Знаете какая штука может вылезть, если наши умники не устранят то, чего тут сдуру написали? Это миллионы денег, выброшенные на ветер. Нужен срочный перерасчет…, — в общем, «Кедровая шишка» ощутимо «давил» на горло Шефу и, нужно отдать ему должное, делал он это довольно убедительно.
— Я-то сам не понимаю в этом, — продолжал охранник, — моя работа только доставить секретную литературу, а уж свою работу я всегда делаю хорошо. Ведь с меня спросят, и я буду вынужден сказать кто, прикрываясь элементарной бюрократией, задержал эту важную доставку…
Казалось, что вся кровь Александра Евгеньевича отхлынула от его и без того не самого румяного лица и ушла куда-то в глубину серого двубортного пиджака. Шеф стал колебаться, но делал это недолго.
— Хорошо, — твердо сказал он, — Вы получите этот том, только я, уж, простите, вынужден буду связаться с руководством комендатуры. Я не могу взять на себя такую ответственность. Разрешения на перемещение всякой документации при малейшем несоответствии указаний пунктов инструкции – это…
— Какой документации? — не дал ему договорить «Кедровая шишка». — Что вы тут выдумываете?! Тоже мне, бумажный бог. Я ведь не собираюсь перевозить ракеты или боеголовки. Всего-то работы – доставить сначала в Институт, а потом обратно одну книжку…, папку. Вы же, уважаемый, раздуваете из этого…!
Хорошо, — продолжал неизвестный, — допустим, вы захотите выйти на комендатуру, но вот как вы это сделаете? В городе нет никакой связи. Тогда что, прикажете мне заночевать здесь?
Развели черте-что, — с этими словами коренастый совершенно не стесняясь, взял со стола злополучный том, простецки сунул его под мышку и резко развернувшись, отправился к выходу. От неожиданности Анжелика чуть не вскрикнула. Это был Алексей Волков! И он узнал ее, но, по неизвестным причинам, беззвучно, одними губами умолял: «молчи, ради всего святого – молчи! Ты меня не знаешь».
— Патруль! — выкрикнули в дальнем углу Бюро и вслед за этим грохнули створки открываемого окна. — Патруль! Патру-у-уль!!! — вопил кто-то из девушек отдела, скрываемый от Анжелики развевающимися на ветру, словно паруса, тюлевыми шторами. — Ребята, сюда! …Да! Скорее же!
Волков быстро вышел на лестницу и побежал вниз. Позади него щелкнул замок двери:
— Подождите, — услышал он позади себя звенящий словно колокол в пустом коридоре голос начальника Бюро переводов специальной и секретной документации, — сейчас придет патруль! Стойте, остановитесь, слышите?!
В самом Бюро никто ничего так толком и не понял. Окно, в которое комендантский патруль услышал призыв о помощи, еще минут пять так и оставалось открытым. Некоторые из девушек побежали на лестницу вслед за начальником, и, скорее всего, не из страстного желания помочь ему, а из желания иного толка – посмотреть на развязку этой странной истории. Оставшиеся же, что-то около десяти минут пребывали в ступоре до тех пор, пока внизу, скорее всего где-то в другом конце здания, не грохнули выстрелы.
В этот момент Анжелике показалось, что ее сердце оборвалось. Она понимала, что происходящее внизу самым тесным образом связано с появлением Волкова, и эти выстрелы не что иное, как прямая опасность его жизни. Если стрельба прекратится, то вариантов ответов на появившиеся у нее в голове вопросы остается не так уж и много…
Лена просто не могла удержать в себе буйство странных чувств. Ей нужно было с кем-то все это обсудить, но ее подруга сидела «ни жива, ни мертва» и отвечала только молчанием. Пришлось искать общения у окон, где в ожидании интересных картинок, словно возле огромных телеэкранов устроилось большинство сотрудниц Бюро.
Тем временем короткая перестрелка закончилась. Еще какое-то время звенели битые стекла, доносились глухие удары и крики, а потом все стихло. Сквозь помещение Бюро, ко всеобщему восторгу, пробежали какие-то вооруженные люди. Они явно были не из комендантского патруля. По форме и экипировке эти ребята скорее напоминали бойцов спецназа Службы, а уж то, как выглядели те молодцы, Анжелика знала точно.
Вскоре Лене, как она этого и хотела, все же представилась возможность обсудить все, что происходило здесь в Бюро, однако на лице ее уже не читалось ни удовлетворения, ни желания поговорить. Это какие-то люди, из числа все тех же «спецназовцев» пригласили ее пройти с ними для дачи показаний. Бледная и перепуганная Лена отправилась следом за «пятнистыми», пропахшими п;том бойцами, а Анжелика решив оградиться от всего происходящего и своих тяжелых мыслей, снова погрузила в работу.
Очнулась она в момент, когда сотрудницы Бюро начали собираться домой. Часы, висящие над главным входом, показывали 17:50.
Одна мысль о том, что она выйдет на лестницу, а там внизу …о боже, …все залито кровью! «Нет, — сказала она себе, — я не могу». Перед ней вдруг ясно предстала картинка холла первого этажа и тело Волкова, лежащее посреди него. Кругом гильзы и растоптанная по всему полу …его кровь. Следы, следы, кровь, кровь...
— Ты идешь? — услышала она откуда-то издалека.
Анжелика подняла голову. Возле ее стола стояла Эльвира.
— Что, Эль? — словно просыпаясь, спросила она чужим голосом.
— Я спрашиваю, ты идешь?
— Я…? — все еще как в полудреме спросила Анжелика. — Мне …еще надо…
— Смотри, солдаты потом закроют. — Девушка кивнула в сторону двери.
— Какие солдаты?
Эльвира посмотрела в непроницаемое лицо госпожи Романович, пребывающей ныне в каком-то неопределенном состоянии и удивленно с улыбкой спросила:
— Ты что, …дремала тут втихаря?
— Нет.
— Анжела, тут с утра такое творится, а ты так спрашиваешь, как будто ничего не слышала. Там, на лестнице, в холле, всюду в нашем здании солдаты.
— А Лена где?
Эльвира округлила глаза:
— Ты что? Ее же еще в обед забрали допрашивать…
— Это я знаю. А что, она после того не приходила?
— Нет, — задумчиво ответила Эльвира тоном, близким к тону Анжелики.
— Ты иди, — наконец бросила та, усилием воли отгоняя невеселые картинки туманных видений, — я подожду Ленку. Ее сумка здесь. Вернется, так хоть поболтаем. Интересно же, что она там видела и слышала?
— Мг, — кивнула «заразившаяся» от Анжелики странной задумчивостью Эльвира, подошла к шкафу и, словно опомнившись, обернулась:
— Завтра расскажете, Анжел! Мне первой расскажете, что там было, слышишь?
Анжелика ответила такой милой улыбкой, что просто не оставалось сомнений в том, что именно так оно и будет, конечно же, ей, Эльвире, первой…
Едва последние из сослуживиц, словно утопающий корабль, покинули опустевшее Бюро, Анжелика больше не в силах работать, открыла компьютерный пасьянс «Косынка» и, разрываемая противоречиями, стала раскладывать виртуальные карты согласно их рангам и статусам.
Сидеть здесь не было никакого смысла. Даже если придет Лена, говорить с ней и услышать новости, которые могут только добавить горечи к уже пережитому, это было уже слишком. Но и идти домой она просто не могла себя заставить. Тщетно пытаясь уравновесить то и другое, Анжелика энергично щелкала по клавишам «мышки», а пасьянс все не раскладывался.
Она снова и снова нажимала «сдать карты», а виртуальный долг ее перед упрямой электронной машиной только рос. Когда же он достиг четырехсот долларов, наконец, ей улыбнулась удача. Анжела откинулась на спинку кресла и в этот миг щелкнула ручка входной двери.
Девушка подалась вперед, стараясь побыстрее настроить фокус уставшего за день от беспрерывной работы зрения. В это время дверь в дальнем конце коридора открылась и появилась Лена. Сердце Анжелики поползло вниз и словно поршень вслед за собой дернуло ее тело глубочайшим вздохом.
Бледное лицо Лены было омрачено печатью страшной усталости. Девушка подошла, благодарно приняла из рук Анжелы свою сумочку, шагнула к рабочему месту и попросту рухнула в кресло так, что вся тяжесть пережитого за день, как показалось, отдалась эхом в двери аварийного выхода где-то за шкафом. Руки лениво пристроили сумку на живот, после чего, послушные воле уставшей хозяйки извлекли оттуда пудреницу. Лена открыла ее и стала внимательно изучать собственное изображение в зеркальце…
— Что, Лен, …перекопали мозги?
Лена закрыла плоскую пластиковую коробочку с пудрой, уложила ее обратно в сумку и, закрыв глаза, откинулась на спинку кресла.
— Кошмар, — выдохнула она, — это просто кошмар… Представляешь, Шефа увезли куда-то. С ним говорили так, будто он сам был заодно с этим, из охраны Института. Слушай, у нас есть закурить?
— Откуд…? — Анжелика запнулась на полуслове. За спиной Лены стоял Волков! Доли секунды хватило уставшей девушке для того, чтобы прочесть немой ужас в глазах подруги, сгруппироваться и даже попытаться встать, но чьи-то сильные руки хватили ее сзади и, отбросив обратно на спинку кресла, зажали рот. Лену попросту заморозил первобытный ужас. Ее глаза умоляли сидящую напротив Анжелику: «Ведь ты свободна – кричи! Зови на помощь, Анжела, очнись же!». Но та лишь смотрела куда-то поверх ее головы.
Тот, кто был сзади, шумно сглотнул, его руки дрогнули:
— Мне, — прохрипел он, — нужно выбраться из здания. Я не могу тебе всего объяснить, но это надо, понимаешь?
Лена судорожно закивала головой…
— Ты не понимаешь, я вижу, ты не понимаешь.
— Понимаю, — хотела кричать сдавленная захватом девушка, но только жалко мычала носом и плакала.
— Я сейчас сотрудничаю с Лукьяновым. Мы из Института. Там нам надо именно этот том, иначе начнется черте что.
— Тебя убьют, — сказала медным голосом Анжелика, — с какой бы целью ты не пришел сюда. Думаешь, стали бы они тут пастись целый день просто так? Видно важную книжку ты стащил…
— Я и говорю – ты не понимаешь того, что происходит и... Я ее пока еще не стащил.
— Что тут понимать, Леш? Ты опять вляпался в какую-то историю. Уж не знаю, как ты попал в Институт, и что тебе могли там доверить, но мой тебе совет – сдайся, а книгу отдай.
Волков отрицательно покачал головой. Уголки его губ зло поползли вниз:
— Я возьму твою подружку в заложницы, — пригрозил он, — как думаешь, станут стрелять?
— Сам знаешь, — спокойно ответила Анжелика. — Смотря во что они ценят эту амбарную книгу. Скорее всего, вас обоих пристрелят и меня, если я это буду видеть…
В этот момент Лена резко толкнулась от стола и повернулась вокруг своей оси. Стол дрогнул, кресло выскользнуло из-под нее, и весь зал Бюро наполнил истошный крик! Волков коротким замахом ударил девушку по лицу, отчего она упала на пол.
По лестницам загремели шаги многих ног. Лена выкатилась на коридор и, поднявшись, отскочила за шкаф. Тут же грохнул выстрел. Тело девушки тяжело упало на спину. Она была мертва. Анжелика и Волков видели только ее окровавленную шею и голову.
Громыхнула дверь:
— Бл….! — идиот! — отчаянно выдавил кто-то сквозь зубы. — Что ты стреляешь не глядя!?
— Выскочил кто-то…, — тихо оправдывался другой голос за шкафом, — что еще было делать?
— Стой тут, — заключил первый. — Я сбегаю вниз, скажу, что кто-то стрелял в другом месте, мол, мы с тобой это только слышали. Потом вытащим ее на лестницу. Запомни, стрелял не ты, а тот, кого мы ищем. Он стрелял – он ее и подстрелил, понял? Ты и я к этому не имеем никакого отношения. Все это было на лестнице…
В ответ прозвучала лишь тишина. Волков посмотрел на бледное лицо Анжелы, которая вот-вот была готова потерять сознание, и приложил палец к своим губам. Тихо щелкнула дверь. Алексей выждал, пока удалится звук шагов первого из «стрелков», и прыгнул за шкаф…
Не более чем через пять минут сквозь плотные ряды вооруженных до зубов коллег, снова поднимающихся наверх, с лестницы сбежал боец, несущий на плече бездыханное тело девушки. Они расступались перед ним, недоуменно глядя вслед.
— Он на четвертом этаже, — кричал боец, отягощенный ношей, — у него еще одна в заложницах! Скорее туда. Этой нужна помощь!
Глава 13
Она повернулась и тут же почувствовала, как что-то ударило в голову. На нее посыпались удары. Бежать, закрыть лицо руками? Ни то, ни другое не могло ее спасти. Бедная девушка просто рухнула вниз. Ее продолжали бить. В ушах стоял звон, а где-то рядом ревел какой-то двигатель. «Странное дело, — подумала Анжела, — я всегда считала, что все это должно быть как-то больнее»…
Следующий удар перевернул ее на спину. Правая рука провалилась в какую-то яму. Девушка испугалась и открыла глаза. Над ней выгибался, освещаясь слабыми бликами света, штампованный фанерный потолок какого-то автомобиля.
Она приподнялась. Впереди играла лучами огромная «паутина» разбитого лобового стекла, за которой метался в сполохах света ночной лес. За рулем машины сидел Алексей Волков. Анжелика поняла, что никто ее, конечно же, не бил и все это были только видения.
Они неслись по узкой лесной дороге. Стволы могучих сосен мелькали так близко, что приходящая в себя девушка, боясь столкновения, зажмуривала глаза. Лежать так, в пол оборота, она больше не могла, поэтому, приложив немалые усилия, исхитрилась сесть, схватившись за спинки передних сидений…
— Держись! — запоздало скомандовал Волков. — Осталось немного. Скоро бросим машину, бля…! — УАЗик высоко подпрыгнул на очередном ухабе и со всего маху влетел в большую лесную лужу. Грязная вода ударила в битое стекло, и в следующий же миг страшный толчок и грохот смял правую половину автомобиля, швырнув Анжелику прямо на спину Волкова. Девушка сильно ударилась плечом, и запоздало отвернулась. Лобовое стекло взорвалось и исчезло в обрушившейся темноте. Шипел заглохший двигатель, выбрасывая вверх струю пара. Растирая ушибленные ноги где-то под рулевой колонкой, копошился Волков:
— У-у-у, — тихо скулил он, — кажется, приехали. Ты как?
— Где мы!? — взорвалась она негодованием, зажженным тупой болью, пронизывающей все тело. — Что происходит, как я сюда попала!?
Волков оставил в покое ноющие колени, навалился на заклиненную ударом дверь и открыл ее:
— Ты особенно-то не кричи, — спокойно сказал он, — посмотри лучше, твоя дверь открывается?
Анжелика даже не шевельнулась, настаивая, таким образом, на разъяснениях со стороны Волкова. Алексей выбрался из машины, обошел вокруг ее и с силой рванул правую заднюю створку. Кузов автомобиля скрипнул, но зацеп замка не отпустил. Волков уперся ногой и, сжав зубы, потянул на себя пластиковую ручку. Раздался щелчок. Он просунул пальцы в образовавшуюся щель и, наполняя лес противным металлическим скрежетом, с силой отогнул изуродованную ударом дверь УАЗа.
— Надо бежать, — тихо сказал он, — за нами гонятся.
Анжелика пробралась к выходу по узкому проходу между сидениями и, так и не разглядев ступеньку, сделав широкий шаг, стала на землю. Она попыталась поправить одежду, будто в этой кромешной темноте кому-то было дело до того, как она выглядит, но Волков бесцеремонно схватил ее за руку и поволок в лес.
— Стой, — дернулась Анжелика, — куда ты меня тащишь?
— Я тебе говорил. За нами гонятся…
— Кто? Зачем?
— Кто? Те, кто убил ту девушку...
Анжелика вдруг все вспомнила. Бюро, тело Лены, ее глаза…
— Что со мной было? — спросила она, теперь уже стараясь поспевать за торопливым шагом Волкова, уверенно двигавшегося куда-то в темноте.
— Ничего, — ответил тот, после некоторой паузы. — Ты просто потеряла сознание…
— А как же мы? Там, ведь, …кажется, был тот, что убил Лену...
— А ты догадайся, — не дал ей договорить Волков, и стало понятным, что дальнейшие расспросы по этому поводу могли иметь весьма неприятные подробности для женского уха.
— Леш, а зачем ты им?
— Я? Я – незачем. А вот та техническая книга! Помнишь?
— Постой, — снова сделала попытку остановиться дотошная госпожа Романович, — а я? За мной-то они не гонятся? Мне-то, зачем бежать?
Волков остановился и отпустил ее руку. Девушка услышала его глубокий вздох.
— Ты была без сознания, — понижая голос до хрипоты, произнес он, — я вынес тебя на улицу, переодевшись в форму того, которого я там убил. Иначе никак было не выбраться, понимаешь. Возле здания стоял этот УАЗик. Я прикинулся… В общем, будто тебя срочно надо в больницу. Водителя по пути ударил, на светофоре, и выбросил. Проскочил с разгона блокпосты и в лес.
Сама посуди, не бросать же было тебя где-нибудь там? Чтобы с тобой было? Та девушка, она-то в чем была виновата? Молчишь? Я не хочу, чтобы тебя ждала та же участь.
Когда будем вне опасности, если, конечно, ты этого захочешь, я отпущу тебя, а пока мы оба мишень, давай, Анжел, будем бежать, благо, уже было дело, бегали так же.
— А куда бежать?
— К «Лукомору», он здесь, в лесу? Мне к нему позарез надо, а дальше… Я же говорю, ты сможешь уйти, как только будет безопасно. Только не вздумай сказать после этого хоть кому-нибудь, что мы с тобой знакомы.
— Странно все это…
— Странно?! — едва не вскрикнул Волков и тихо засмеялся в темноте. — «Странно» это не то слово. Ну что?
— Бежим, только ты должен многое объяснить.
— И что?
— Для начала, почему мы ...возвращаемся?
— Хитрость такая, военная, — бросил Алексей, снова увлекая девушку за собой. — Те, кто нас преследует, пойдут по следам машины, правильно? А как найдут ее, то по логике начнут искать наши следы вокруг ее и по ходу движения. Если с собакой, то, конечно, плохо дело, а если нет, то кому в голову придет, что мы решили возвратиться?
— Получается, что мы движемся им на встречу?
— Да, поэтому молчи и ступай тише, мы скоро свернем…
По главной улице белорусского агрогородка Снов, разрывая воздух автомобильным пневмосигналом и страшным воем сирены, доносящейся из установленных наверху кабины двух мощных громкоговорителей, мчался военный КАМАЗ, крытый тяжелым тентом.
Впечатление было такое, что сейчас начнутся некие показные учения по гражданской обороне. Шумная толпа, собравшаяся возле здания местной администрации для того, чтобы выразить недовольство объявленным накануне вводом на территорию страны ограниченного контингента войск коалиции Совета Безопасности ООН, недоумевающее колыхнулась и затихла перед лицом этого моргающего фарами и буравящего небо диким воем железного монстра.
Удивленные люди расступались, пропуская вперед военную машину, резко сбавившую к этому времени скорость и, наконец, прекратившую сигналить. Она медленно ползла сквозь живой коридор расступающихся людей, дыша им в лица жаром раскаленного двигателя и клубами дыма, вылетающего из черного сопла проржавевшей выхлопной трубы.
КАМАЗ замер, щелкнули рупоры на его кабине и по площади, отзываясь дрожью в телах присутствующих, разлился густой, холодный баритон:
«Граждане! В связи со сложной в стране обстановкой, участившимися случаями захвата оружия, массового бандитизма и разбоя, Военным комиссариатом и Штабом Гражданской обороны страны при содействии Министерства Внутренних Дел, для защиты правопорядка в населенных пунктах принято решение о формировании добровольных вооруженных отрядов гражданской милиции. С этой целью в срочном порядке осуществляется экипировка и оснащение лиц гражданского населения в соответствии с изменениями, внесенными в законодательство Республики.
Постановлением Временного Комитета по Стабилизации обстановки Правительства Белоруссии на службу в вооруженных отрядах гражданской милиции призываются лица мужского пола от восемнадцати лет, состоящие на …».
Грохнул задний борт кузова КАМАЗа и защелкали замки оружейных ящиков. Под непрекращающееся, пронизывающее до дрожи повествование диктора об организации и условиях формирования в стране отрядов гражданской милиции, пятеро добрых молодцев в камуфляже начали бойкую раздачу оружия и боеприпасов мужчинам из Снова и окрестных деревень, находящихся непосредственно возле машины.
Толпа колебалась лишь миг, но далее, под проникновенные слова диктора о Священном долге, об опасности Западного порабощения, надвигающегося на Родину, большинство людей, а собрались на площади как раз те, кто был против «помощи» войск Коалиции и вполне попадали в довольно широкие рамки «добровольцев-милиционеров», уверенно принимали из рук раздатчиков АКМы, магазины и патроны.
Откуда-то донесся далекий гром. Кто-то даже услышал в его отголосках некое знамение: «Глядзі, — шушукали в толпе, — мабыць так і ёсць, прыдзецца ваяваць?». Однако, когда этот грохот стал отчетливее, налет мистицизма слетел сам собой. Где-то за окраиной, пока оставаясь невидимыми для собравшихся, басили двигатели вертолетов…
«Все, хлопцы, — крикнул кто-то на раздаче, — у нас еще две разгрузки». Борт грузовика закрыли, КАМАЗ взревел всей своей мощью, и резво двинулся сквозь столпотворение ощетинившихся стволами граждан.
В открытое пространство заднего клапана кузова дохнуло пылью, и где-то в глубине пропищала тональным вызовом рация. Один из «раздатчиков», придерживаясь за колыхающийся тентовый потолок, стал пробираться в глубь, за ящики. Стоящая за ними рация повторно дала вызов. «Раздатчик» нажал кнопку передачи, и на чистом английском отдал какие-то распоряжения. КАМАЗ ускорился и вскоре, выбросив в воздух огромное облако пыли, загремел по проселочной дороге…
А на площади, растерянная толпа людей вертела головами, щурясь на солнце и выискивая в безоблачном небе приближающиеся источники звука. Вскоре из-за округлых крон яблоневого сада выскочили два низколетящих, небольших вертолета и, болтаясь влево и вправо по ходу движения, повернули к площади. Толпа задрала кверху головы и просто замерла на выдохе. Над ними на большой скорости пронеслись винтокрылые машины, явно не стоявшие на вооружении родной армии! В головах людей начали всплывать картинки военной хроники середины ХХ века, Вьетнамские и Корейские деревни…
Впервые за долгое время Джанет чувствовала себя свободной. Наверное, это случилось потому, что она была пьяна. Причем пьяна настолько, что уже не могла стоять на ногах. Но и этого ей казалось мало. Голова в отличие от одеревеневших ног совершенно не поддавалась воздействию виски.
Тампер зло смотрела на экран TV, где в студии телеканала новостей в режиме специального выпуска бесконечно крутили все новые и новые ролики из-за океана. Она морщилась и продолжала употреблять янтарный, слегка отдающий цитрусом напиток прямо из горлышка бутылки.
— …принятое Советом безопасности ООН, — вещал комментатор службы новостей, — решение о вводе в Беларусь ограниченного контингента войск коалиции явилось весьма своевременным и было обусловлено исключительно взрывоопасной обстановкой в стране.
Жесткие заявления лидеров России, Украины, Казахстана и некоторых других стран, входивших некогда в состав СССР, якобы направленные на защиту интересов лихорадящей соседки, не имеют достаточных оснований. Ситуация в стране грозит началом гражданской войны. Об этом сообщается и в Обращении в Совет безопасности ООН Временного Комитета по стабилизации Правительства Белоруссии. Согласно заключению этого Комитета, ни одна из госструктур страны не имеет должного контроля над ситуацией.
Цитирую: «…особую опасность представляет собой ослабленный контроль за сохранностью оружия и боеприпасов на складах Вооруженных Сил и Министерства Внутренних Дел. Отмечены случаи захвата оружия у военнослужащих и работников милиции, нападения на склады вооружения и подразделения государственных силовых структур. Количество погибших со стороны этих ведомств превышает уже 150 человек…».
На экране появились кадры, снятые с вертолета: «Перед вами Снов, — продолжал диктор, — одно из крупных поселений в центральной части Беларуси. Вы видите на главной площади толпу вооруженных людей. Это эксклюзивные кадры. С окраины поселка в один из вертолетов войск коалиции была выпущена ракета класса «земля – воздух». Экипаж сумел уйти от опасности, но толпа, разъяренная неудачей, открыла по боевой машине прицельный огонь из автоматического оружия.
Штаб Войск коалиции принял решение о блокировании военного формирования в данном населенном пункте. В течение двух часов руководство Штаба пыталось договориться с националистами добровольно сдать оружие, но в ответ на это боевики ответили огнем. Миротворцы были вынуждены защищать себя и мирное население, перепуганное угрозами лидеров националистов, грозящих им репрессиями в случае, если все мужчины населенного пункта не вступят в их вооруженное формирование.
В результате тяжелого боя, вы сейчас видите вчерашние съемки наших корреспондентов, шестьдесят девять боевиков были убиты, изъято около сотни единиц огнестрельного оружия, пятьдесят килограмм боеприпасов…»
Джанет дрожащей ладонью размазала по лицу темные ручейки слез и, опрокинув вверх дном плоскую бутылку, одним махом допила виски…
Утренний туман был густым и теплым. Он покалывал болью в раздраженном бегом горле, делал дубовым и без того сырой от бега камуфляж. Собаки хрипели, натягивая поводки, ныряли под сырые, покрытые мхом бревна, увлекая за собой людей. Кислый лесной воздух пах псиной. Серый рассвет входил в лес, продавливая собой тело тумана, опуская его к самой земле.
— Давай правей, — тихо прошептал один из «пятнистых», осипшим от бега голосом, — а я пойду…, — тут он остановился и дернул поводок собаки, — стой, дура, фу! Там какая-то тропка, слева, видишь?
Его товарищ тоже замер и стал всматриваться в указанную сторону.
— Во-о-он за тем бревном. Я посмотрю там…
— Только ты не лети, — тихо сказал запыхавшийся от бега товарищ, — собаки в такой сырости, как слепые кутята. Кто знает, по какому следу ведут?
— Не лети, — недовольно повторил его слова второй, сворачивая в сторону, — куда тут лететь? Ноги уже не слушаются…
— Слышишь?! — окрикнул его первый. — Там впереди!
— Давай туда, наши кого-то ведут…!
Они побежали параллельно, перескакивая пни и коряги, сшибая на бегу сухие сучья, наступая на трухлявые палки. Лай становился все ближе. Вот и их собаки взорвали лес хриплыми от пережимающих горло ошейников голосами. Пришлось остановиться и успокоить псов. В момент, когда те снова замолчали, поляна, густо усланная валежником, казалось, была просто окружена собачьим лаем. Военные осмотрелись. Каждый из них понимал, те, кого они искали половину ночи, сейчас где-то рядом, возможно даже рассматривают их в прицел.
— Что это? — Насторожился один из них…
В сыром, густом воздухе ясно стал прослушиваться звук, похожий на слабый гул высоковольтного трансформатора. «Пятнистые» завертели головами, отыскивая во все еще слабо освещенном лесу железобетонные высоковольтные мачты.
Их собаки вздрогнули и, как по команде, легли. Уже через миг и их хозяева, вмороженные в землю диким ужасом, пригнулись, будучи неуверенными в твердости собственных ног и рассудка!
В это невозможно было поверить! Бревна на дальнем краю поляны вздыбились, а из образовавшегося древесного завала медленно поднялась в воздух …летающая тарелка! Она повисела над поляной что-то около трех секунд и вдруг резко прыгнула вверх, исчезая в непроглядном тумане.
Собаки в испуге жались к хозяевам, а те, застыв на месте, горбились под давлением страха, открыв рты и глядя вверх, откуда падали куски коры и мелкие ветки, свалившиеся с НЛО…
— Держись! — бросил Волков через плечо Анжелике. Выражение ее прелестного лица сейчас ничуть не отличалось от выражения тех, кому посчастливилось сегодня видеть в лесу старт Лаплана. Его называли так от сокращенного, чернового названия – ЛАПЛА (летательный аппарат на плазменно-лесниновом акселераторе). Лукьянов, вычитав что-то в текстах Вед, иногда называл эту летающую тарелку – вимана. Это был продукт самого дерзкого и амбициозного проекта Института.
Официально весь проект называли «Лапландия», а летающие блюдца между собой окрестили «Лапы» или «Блины». На холодном, сетчатом полу кабины единственного уцелевшего Лаплана и сидела сейчас Анжелика. Она только-только начала приходить в себя после долгого изнурительного бега. Дело в том, что, путая следы, Волков так увлекся, что с трудом нашел природный тайник из валежника, в котором накануне с Лукьяновым они замаскировали угнанный из зажатого в блокаду Института аппарат.
В момент, когда в глазах запыхавшейся девушки уже плыли светлые круги, Волков просто нырнул под какой-то выворотень, и как в сказке открыл перед ней легкую, металлическую дверь. В утреннем полумраке Анжелика практически ничего не видела, однако услышать ей пришлось много, в том числе и нелицеприятного. Лукьянов, много выговаривал Волкову за то, что тот приволок с собой еще кого-то.
— Ты что, с ума сошел, — злобно шипел в полумраке великан, — мы и так вчера засветились над городом! Чуть ли не все войска по нам стреляли. Ты что, заблудился там? Чуть не два круга накрутил вокруг «Лапы». Я сразу хотел стрельнуть по вам, для профилактики. Скажи спасибо, что уже хоть что-то видно, а так бы я не стал разбираться, что это за парочка шастает по валежнику. Я-то ждал одного.
— Нельзя было ее бросать, — оправдывался Волков.
— Нельзя?! — негодовал Лукьянов. — Нельзя подставлять под удар общее дело, вот что нельзя. Люди, там, в Институте, будут держаться до последнего, отвлекая на себя внимание, и все только для того, чтобы мы с тобой смогли добраться на резервную базу. Помнишь, что говорил Михайловский? «Враг знает, пока мы отстреливаемся, значит, нам есть что оборонять».
О том, на чем мы летим и куда, не должен знать никто, в противном случае наши ребята отдадут свои жизни напрасно. А что теперь прикажешь делать? Внести Анжелу в штат Лаплана как Анку-пулеметчицу?
— Не скули, Лукамор, давай лучше, стартуй. Слышишь? Собаки. Уже близко…
Лукьянов поставил на металлический пол что-то тяжелое:
— Рано. У нас пока нет навигации, она на запасной базе. Не успели установить. В такой темени еще налетим на какую-нибудь ЛЭП. С нашим-то титановым корпусом коротнёт так, что только сопли на проводах останутся. Подождем еще чуть-чуть. Становитесь к иллюминаторам. Как только увидите кого-нибудь на краю поляны, поднимемся…
Анжелика услышала, как плавно, словно в автобусе дальнего следования закрылась за ней дверь. Стало совсем темно. Она шагнула вперед, ощупывая холодные, металлические стены. Слышно было, как Волков во что-то ударился, тихо выругавшись в адрес непроглядной темени…
— Алексей, — тихо спросил она, ясно различая приближающийся снаружи собачий лай, — а …где это мы?
— Ну, начинается, — ответил откуда-то слева Лукьянов. — «Волк», усади ее куда-нибудь…
Снизу этого странного аппарата что-то странно загудело. Анжелика терялась в догадках. То, что было вокруг нее, никак не могло быть танком или машиной. Она осторожно прислонилась спиной к стене. В этот момент где-то впереди что-то пикнуло, и тут же по салону разлился мягкий, синеватый свет. Прямо перед Анжелой стоял Волков, держащий в руках пулемет.
— Прости, — виновато сказал он удивленной девушке, — сидений в рубке управления пока только два. Рулит Леха, а на штурманском кресле у иллюминатора сяду я.
Слышишь? Собаки. Если что, мне придется пару раз пальнуть, так что не пугайся. Садись, где сможешь, и хорошенько держись, не то отобьешь себе все мягкости…
Он прошел вперед и занял место рядом с Лукьяновым. Тот потянул ручку управления на себя, и Анжелика просто съехала на пол от неожиданно резко потянувшей ее вниз силы. Снаружи по легкому, прочному корпусу зацарапали колючими когтями сваливающиеся вниз ветки и поленья.
Они поднялись над лесом. В кабину ударил солнечный свет, который здесь, сверху над туманом уже вводил в свои права весеннее утро. Лукьянов толкнул джойстик вперед и «Блин» сильно качнуло. Пребывающая в шоке девушка невольно прижала одну из своих ладоней к солнечному сплетению. Ее чуть не вывернуло. Заметив этот жест, Волков тихо сказал своему старому армейскому другу:
— Может не надо так резко?
Лукьянов бросил на девушку взгляд, не предвещавший ничего хорошего, но смолчал. Лаплан накренился вперед и в открытый возле Волкова иллюминатор ворвался ветер. Алексей прикрылся ладонью от пыли и остатков древесной коры, сорвавшейся с корпуса корабля.
— Потерпи, — сдержанно процедил Алексей Владиимирович и снова через плечо посмотрел на Анжелику. — Скоро все сдует. Нам без пулемета в окошке пока никак нельзя…
— Лукомор, — Волков, щурясь от встречного ветра, наконец, оторвался от созерцания красот и повернулся к другу. — Расскажи ты нам все толком. Слышь, Анжел, — бросил Волков через плечо, — я, между прочим, тоже смотрел на эту Тарелку, как на явление архангела Михаила…
Лукьянов тяжко вздохнул, но, понимая, что волею судьбы вклинившаяся в их компанию Анжелика это нечто неизбежное, ответил:
— Я же тебе говорил, это не Тарелка. Официально это виман или Лаплан…
— Это я запомнил, только одного понять не могу. Раз мы летаем на таком крутом аппарате, чего мы пялимся в окно, да еще прихватили с собой, — Волков оглянулся и посмотрел куда-то поверх головы Анжелики, — целый арсенал пулеметов и автоматов?
— Этот «крутой аппарат», к твоему сведению, до этой поры только одиннадцать раз взлетал. Двенадцатый взлет хотели показать Президенту. Не вышло.
Здесь установлено только то, что необходимо для взлета и посадки. Приборы навигации, радиолокатор и оружие для него еще не довезли. «Лапы» создавались не как военные объекты. Мы рассчитывали их значительно уменьшить, и после окончания испытаний объявить во всем мире эру автомобиле и самолетостроения канувшей в лета. Хорошо хоть, что защиту на него установили. Титановый сплав. Не боится пуль и малых снарядов где-то до четырнадцати миллиметров. Для более серьезных дробилок его еще не успели испытать.
То, что сейчас есть у нас из электроники, может спрятать от радаров, от спутников, от цифровых видео и фотокамер, да и от приборов инфракрасного сканирования. В общем, все, что имеет компьютеризированное обеспечение или основу. Наш компьютер просто хитро дурит всю эту технику…
Да, — тяжко вздохнул Лукьянов, — не успели, недоработали. Даже мало-мальски приемлемого салона не сделали.
Этот Лаплан, если хочешь, просто голая болванка, за которой теперь будет охотиться ни больше, ни меньше – весь мир. Ты ведь сам слышал, те ребята, — Лукьянов кивнул куда-то влево, — знали о «Блинах». Ведь это именно за ними они ломились в Институт.
Хорошо, что успели остальные взорвать и просто здорово, что вы стащили из хранилища двадцать первый том их техописания. Теперь уже никому не удастся восстановить, или создать новые работающие Лапланы…
Несчастная девушка только сейчас начинала приходить в себя, а потому продолжала молчать, рассматривая далеко не блистающий изысками салон аппарата.
— То, что вы стащили – просто бесценная книга, — продолжал Лукьянов, — в ней вещи, которые не доверишь CD и компьютерам. Основы технологии и описание плазменных реакций новейшего акселератора. А еще то, что позволит нам легко модернизировать Лаплан – схемы «короткой» растяжной пайки тройных процессоров «Тинтор». Мы, кстати, потому и невидимы, что на этом Лаплане стоит один из шести оригинальных блоков TNTR «Тинтор-ХХI»…
— Один, а где еще пять? — насторожился Волков.
— В ящиках, в нижней части нашей Лапы. Ты же сам помогал их грузить…
Волков озадаченно посмотрел себе под ноги, будто мог проникнуть взглядом через сетчатый пол аппарата:
— Значит эти тяжелые ящики, которые …подорвали мое здоровье?
— Да, Леш, это и есть TNTR «Тинтор-ХХI». Я же тебе рассказывал о них, хотя тебе говори – не говори, что в стенку горох…
— А, — хмуро продолжил его друг, — я помню, ртутно-жидкосные сплавы… Я думал ты треплешься….
Тут Волков запнулся. В его нагрудном кармане зазвонил мобильный телефон:
— Але, — привычно ответил он в трубку, но Лукьянов выхватил у него из рук ни в чем не повинный SAMSUNG и вышвырнул его в открытый иллюминатор.
— Ты что, сдурел? Это Андрюха…, — начал, было, Волков, но тут же умолк, понимая, что сигнал телефона на такой высоте запросто можно было засечь, а этого они себе сейчас никак не могли позволить.
Анжелика, глядя на это, достала из кармана и свой телефонный аппарат, тяжело вздохнула и, поднявшись с пола, подошла к креслу штурмана. Грустно взирая на идеальную поверхность дорогой «трубки», она привычно протерла ее пальцем и с легким сердцем отправила чудо заграничной техники вслед за аппаратом Волкова в непроглядный утренний туман, словно огромное облако плывущий под титановым фюзеляжем летящего на юго-запад Лаплана.
Задержавшись на миг у иллюминатора, и бросив короткий взгляд вниз, она просто не смогла заставить себя вернуться на место. Лукьянов, косо глянув на нее, хотел что-то сказать, но, перехватив взгляд изумленной красотой бесшумного полета девушки, смолчал. Она, получив это молчаливое согласие, стала между креслами, держась за пластиковые поручни на их спинках и во все глаза смотрела на проносящуюся внизу землю.
Над горизонтом поднимался огромный огненный шар Солнца, окрашивающий в сиренево-розовый цвет все, что находило в себе силы выглядывать из белого ватного одеяла, укрывавшего живописные могилевские равнины.
Они летели все быстрее и быстрее. «Спящая страна», — прозвучали неведомо откуда взявшиеся в голове у Волкова слова, — прямо, как во сне Атара из книги Чабор:
«…Едва прозвучали последние слова, в небе раздался высокий и чистый звон. Атар был просто изумлен. И каким же благородным должен быть металл столь сладкозвучного колокола! Звездочет Атар Ари знал, что такой звон слышен с Небес только в дни великих битв. Это воины прошлого призывают потомков к оружию.
И вдруг в чернеющую позади парса полосу леса ударила молния. Из ослепительной вспышки появился вооруженный всадник. Над его головой, словно радужная корона, сияло божественное свечение. Он привстал в стременах и поднял к небу огненный меч. В тот же миг из булатного клинка вырвался ослепительный луч света и ударил в голубую бездну. Воздух повторно наполнился звоном. Голос тысячи колоколов, отразившись от небесной тверди, рухнул на спящую землю.
Над притихшим от грома далеким лесом стало проявляться большое белое пятно. Вначале Атар подумал, что это облако, однако, присмотревшись, увидел силуэт огромного, размером в половину неба, белого медведя.
Небесный исполин остановился, поднял голову и заревел. В ответ в земле что-то заклокотало, застонало. Послышался далекий гром, вторящий великану.
Он во второй раз поднял голову, и снова небо наполнилось глухим громовым ревом. Будто невидимые горы сбрасывали огромные валуны на землю, отчего ее трясло, словно в лихорадке. В воздухе запахло сыростью и гнилью. Поле покрылось страшными воронками-язвами, жадно засасывающими изуродованные диким зверьем тела.
Внезапно стало тихо. Слышалось только эхо уносящегося в безконечность грома. Медведь в третий раз поднял голову и, взревев, начал медленно таять в грозной синеве.
Атар снова оторвался от земли. Он поднимался все выше и выше, а внизу, под его ногами, стряхнув себя тяжелый вековой сон-наваждение, пробуждались воины…».
Автор книги от лица своего рода высказывает глубокую признательность тем, кто имеет в себе Силы разбудить уснувший от морока народ и восхищается тем, кто даже в это время не дал себе «уснуть».
Версия от 15.10.2024г.
Поддержать творческие утремления автора Вы можете денежным переводом на...
IBAN BY81PJCB30140550081009098933
Верю Огню
© Copyright: Алексей Войтешик, 2020
Свидетельство о публикации №220062201158
Свидетельство о публикации №220062201158
Рецензии