Вы бы видели, что там творилось. М. Спарк

Сейчас я более чем рада, что не поступила в гимназию 5 лет назад, хотя в то время это стало большим разочарованием. У меня всегда были хорошие отметки по английскому языку, но не по другим предметам.
Я рада, что поступила в новую среднюю школу, потому что её постороили всего за год до того. Вследствие этого, она была гораздо гигиеничнее, чем гимназия. Новая средняя школа была светлой и хорошо проветриваемой, а стены были выкрашены яркой моющейся краской. Однажды меня послали в гимназию с запиской к учителю, и вы бы видели, что там творилось! Коридоры были пыльными, и пыль лежала на облупившихся подоконниках. Я заглянула в одну из классных комнат. Там было очень грязно.
Я рада, что не училась в гимназии, потому что не одобряю навыки, которые она прививает. На первый взгляд, это может показаться странным замечанием.
Хорошо, если имеешь багаж знаний, и я сама не верю невежеству, но с тех пор, как я начала самостоятельную жизнь, мне приходилось сталкиваться с некоторыми образованными людьми.
Мне 17 лет, и в прошлом месяце исполнилось два года с тех пор, как я окончила школу. По машинописи у меня в аттестате стояло "отлично", поэтому моей первой работой стала должность помощника в офисе юриста. Мама была рада, и папа сказал, что это – первоклассный старт, так как фирма была солидная. Должна сказать, что когда я пришла на собеседование, меня удивили окна, да и лестницы были далеки от чистоты. Там была маленькая передняя с газовой горелкой, которая ничего не освещала, потому что в ней не хватало деталей, а ковёр на полу был совсем вытерт. Однако кабинет мистера Хейгейта, куда меня проводили на собеседование, выглядел лучше. Мебель была старая, но полированная, и ковёр лежал хороший. Стекло в книжном шкафу было тщательно протёртым и прозрачным.
Я должна была начать в понедельник. Меня взяли в главный офис, где сидели две старшие машинистки и служащий, мистер Грешем, чья внешность была далека от идеала. Вы бы видели, что там творилось! На полу не было вообще никакого ковра, и всё было грязным. Все стены занимали полки с картотекой. Папки разваливались на куски, и листочки в них были измяты. Но больше всего меня поразили чашки. Подавать чай утром и днём было моей обязанностью. Мисс Бьюли показала мне, где хранилась посуда: в старой коробке из-под апельсинов, и все чашки были с трещинами. Ложечек не хватало, и т.д. Не буду много говорить об удобствах, но они тоже были далеки от гигиенических норм. Через три дня я рассказала об этом маме, и она очень расстроилась, особенно из-за треснувших чашек. Мы никогда не храним треснувшую чашку, а выбрасываем, потому что в трещинах могут завестись микробы. Поэтому мама дала мне чашку из дома, чтобы я пила из неё чай на работе.
Затем, в конце недели, когда я получила жалование, мистер Хейгет спросил: “Ну, Лорна, и на что же ты потратишь свои первые деньги?” Мне не понравился вопрос, и я хотела промолчать, но всё же ответила: “Не знаю”. Он спросил: “Что ты делаешь по вечерам, Лорна? Смотришь телек?” Я восприняла это как оскорбление, потому что мы называем это телевидением, а он говорил так, как будто я необразованная. Я просто стояла и молчала, и у него был удивлённый вид. На следующий день, в субботу, я сказала маме и папе об удобствах, и мы решили, что я больше не должна там работать. К тому же, столы в главном офисе были ветхими. Папа возмутился, потому что фирма мистера Хейгета процветала, и у него даже была учёная степень.
Все восхищаются нашей квартирой, потому что мама содержит её в идеальной чистоте, а папа постоянно делает ремонт. Он отремонтировал её всю и получил разрешение от Совета модернизировать кухню. Я помню, как медсестра из департамента здравоохранения, пришедшая к нам однажды, сказала: “У вас можно есть с пола, миссис Меррифилд”. Это правда, что с маминого пола можно есть, и посмотрите в любой уголок нашей квартиры днём или ночью - вы везде найдёте порядок.
Затем агентство по найму направило меня к издателю на собеседование, потому что у меня хороший английский. Одного взгляда было достаточно!! Следующее собеседование я прошла благополучно, и до сих пор работаю в компании "Фармацевтические препараты Лоу”. Это современная многоэтажка, с 15-минутными перерывами утром и днём. У мистера Марвуда - приятная внешность. Он хорошо говорит, хотя у него нет университетского образования. На столах есть специальные лампы, и пишущие машинки – новейшего образца.
Поэтому мне хорошо у Лоу. Но я встречала других людей в прошлом году, образованных, и это открыло мне глаза.
Мне как-то довелось прийти в дом одного врача, чтобы забрать рецепт для младшего брата Тревора, когда была эпидемия. Я позвонила, и миссис Дарби открыла дверь. Она была маленькая, светловолосая, но волосы были слишком длинными, и она была одета в зелёное платье для беременных. Однако она тепло меня встретила. Мне пришлось ждать в гостиной, и вы бы видели, в каком состоянии она была! На ковре валялись сломанные игрушки, а из пепельниц никто не вытряхнул окурки. На стенах висели картины современных художников, но мебель была не современная, а старомодная, в чехлах - слишком старых, чтобы выдержать ещё одну стирку. Выражаясь кратко, доктор Дарби и миссис Дарби всегда были очень добры ко мне и всегда желали мне только добра. Доктор Дарби тоже маленького роста и светловолосый, и у них трое детей: девочка и мальчик, а теперь ещё младенец - тоже мальчик.
Когда я пришла за рецептом в тот день, доктор Дарби сказал: “У вас бледный вид, Лорна. Это всё лондонский воздух виноват. Поедемте с нами в субботу на пикник”. После этого я начала выезжать с Дарби чаще. Они мне нравились, но мне не нравился беспорядок в их доме: он так меня удивлял! Однако я держалась их ради возможности встречать интересных людей, и мама с папой были рады, что я завела хороших друзей. Поэтому я ничего не скажу о потрескавшемся линолеуме и облупившейся краске. Детская одежда была слишком потрёпанной для их класса, но когда дети приходили из школы, мать неизменно переодевала их в эти изношенные костюмчики. Наша мама всегда следила за тем, чтобы мы шли играть в одежде без единого пятнышка, а (мне неприятно это говорить) дети Дарби были похожи на чумазых детей из семьи Лири, которую Совет выселил из нашего дома, потому что они совсем не заботились о состоянии своей квартиры.
Однажды, когда я была там, Мэвис (так я называла миссис Дарби к тому времени) высунулась в окно и закричала мальчику: “Джон, немедленно прекрати писать на капусту! Писай на газон!” Я не знала, куда смотреть. Мама никогда не крикнула бы такого из окна, и я точно знаю, что Тревор никогда не помочился бы в неположенном месте, даже в море.
Обычно я приходила к ним на выходных, но иногда и по рабочим дням, после ужина. Им пришла в голову мысль сосватать меня с помощником аптекаря, который тоже приходил к ним. Он был сиротой, и я не говорю, что в этом есть что-то такое. Но он не привык к маленьким жизненным удобствам, к которым привыкла я. Он был привлекательным мальчиком, должна сказать. Поэтому я один раз сходила с ним на танцы и два раза – в кино. Он выглядел довольно опрятно. Но у него была горячая вода только по выходным, и он говорил, что принимать ванну раз в неделю – достаточно. Джим (так я называла доктора Дарби к тому времени) тоже сказал, что этого достаточно, чем удивил меня. Этот мальчик не был обеспеченным, и я не ставлю ему этого в вину. Но мне некуда было спешить, и я могла подождать мужчину с более прочным общественным положением, чтобы не лишиться того, к чему я привыкла. Поэтому он начал встречаться с продавщицей из кофейни и почти перестал приходить к Дарби.
В офисе было достаточно мальчиков, но скажу в пользу Дарби, что у них дома велись интересные разговоры, хотя иногда я бывала очень удивлена и не знала, куда смотреть. Их круг общения был очень широк, и порой к ним приходили совсем опустившиеся люди, в которых не было нужды. Но большинство гостей были другими, поэтому я могла сравнить их с мальчиками из офиса, которые не умели разговаривать так образованно.
Тогда Мэвис должна была вот-вот родить, и меня попросили прийти в субботу и присмотреть за детьми, пока у няни был выходной. Мэвис не ложилась в родильный дом, она собиралась рожать у себя, в их двуспальной кровати, так как у них не было раздельных кроватей, хотя он и был врачом. Я знала одну девушку из нашего дома, которая была помолвлена, но затем жених бросил её, и даже она рожала в палате. Я была уверена, что их спальня не соответствует гигиеническим нормам, но промолчала.
Однажды, уже после рождения мальчика, они взяли меня в поездку за город, к матери Джима. Младенца положили в детскую сумку на заднем сиденье. Он начал плакать, и (я передаю дословно) Джим бросил ему через плечо: “О, заткнись, маленький ублюдок!”. Я не знала, как вести себя, а Мэвис курила. Папе никогда и в голову не пришло бы сказать такое мне или Тревору.  Когда мы приехали к матери Джима, он сказал: “Это коттедж 14-го века, Лорна”. В это было легко поверить. Он был весь потрескавшийся и старый, и можно было только удивляться, как это Джим позволяет своей старушке-матери жить в такой развалюхе, ведь он обычно так добр к людям. Мэвис постучалась, и вышла старая леди. Внутри тоже трудно было бы сделать качественный ремонт. Мэвис спросила: “Разве здесь не чудесно, Лорна?” Если это была шутка, то она зашла слишком далеко. Я спросила старую миссис Дарби: “Вы стоите в очереди на новое жильё?”, но она меня не поняла, и я объяснила, каким образом можно обратиться в Совет и добиться ордера. Было непонятно, почему Совет ничего не сделал до сих пор, ведь они строго следят за такими вещами. А миссис Дарби ответила: “Дорогуша, я скоро получу ордер на место в могиле”. Я не знала, куда смотреть.
На стене висел ковёр, и я подумала, что он закрывает пятно. У неё был хороший телевизор, должна сказать. Но некоторые стены были из голого кирпича, а удобства находились вне дома, за садом. Мебель была далеко не нова.
Однажды в субботу, когда я пришла к Дарби, они как раз собирались в кино и взяли меня с собой. Это был кинотеатр “Кёрзон”*, а затем мы пошли в квартиру на Кёрзон-стрит. Это был очень чистый многоэтажный дом, должна сказать, и на входе лежали хорошие ковры. У пары из этой квартиры была современная мебель, и они говорили о музыке. Это хороший район, но для этих квартир нет Центра социального обслуживания, куда люди могли бы прийти для общения, совета и помощи. Однако эта пара была вежлива и учтива, и я встретила у них Уилли Морли, художника. Уилли сел рядом со мной, и мы выпили. Он был молодым, темноволосым и одетым в тёмную рубашку, поэтому трудно было определить, чистая ли она. Вскоре после этого Джим сказал мне: “Уилли хочет написать твой портрет, Лорна. Но лучше спроси разрешения у мамы”. Мама сказала, что не возражает, если он – друг Дарби.
Скажу честно, квартира Уилли была самым негигиеничным местом, которое я когда-либо видела. Он сказал, что у меня необычная красота, которую он должен уловить. Это было после того, как мы вернулись из ресторана. Свет был очень тусклым, но я видела, что кровать не заправлена, а простыни далеки от чистоты. Он сказал, что должен написать мой портрет, но я сказала Мэвис, что не хочу туда возвращаться. “Тебе не нравится Уилли?” - спросила она. Я не могла отрицать, что, в какой-то мере, нравится. В нём было что-то такое, должна сказать. Мэвис сказала: “Надеюсь, он не пытался за тобой ухаживать, Лорна”. Я ответила, что нет, и это было почти правдой, потому что он не зашёл слишком далеко. Каждый раз, когда я приходила к Уилли, у него было негигиенично, и я однажды сказала ему об этом, а он ответил: “Лорна, ты - прелесть!” У него были приятные манеры, и он брал меня на прогулки в своей машине, которая была дорогой, но очень грязной, как и его квартира. Джим сказал однажды: “У него куча денег, Лорна”, а Мэвис сказала: “Ты могла бы сделать из него человека, потому что он на тебя запал”. Они всегда говорили, что Уилли из хорошей семьи.
Но я видела, что из него ничего нельзя сделать. Он нечасто менял рубашки или покупал одежду, а ходил как оборванец, одалживая людям деньги, что я видела собственными глазами. Его квартира была в страшном беспорядке, везде валялись пустые бутылки и грязное бельё по углам. За время нашего знакомства он подарил мне несколько вещей, которые я приняла только потому, что иначе он их просто раздал бы, но он никогда не пытался зайти слишком далеко. Он так и не написал мой портрет, потому что всё время рисовал фрукты на столе, и все говорили, что его картины великолепны, и думали, что мы с Уилли поженимся.
Однажды вечером, когда я вернулась домой, я была расстроена, как обычно после посещения квартиры Уилли. Мама и папа ушли спать, и я посмотрела на нашу кухню, отделанную розовым и белым. Затем я пошла в гостиную, где папа оклеил одну стену обоями с рисунком, тёмно-розовым и белым, а другие стены – бледно-розовым с отделкой из дерева, выкрашенного в белый цвет. Ремонт ещё совсем свежий, и мама поддерживает эту красоту. И мне внезапно подумалось, какой дурочкой я была, приходя к Уилли. Конечно, все люди равны, но что касается моего возможного брака с Уилли (как я сказала Мэвис, когда вспомнила его квартиру и новый ковёр, на котором быстро появляются пятна, не говоря уже о краске, вытекающей из тюбиков), я думаю, что моё сердце разбилось бы, если бы я пала так низко.
-----
*”Кёрзон” - кинотеатр в аристократической западной части Лондона в районе Гайд-парка.

(Переведено 22 июня 2020)